Попутчик

Солнце катилось в гору, малогабаритный автобус чихал и конвульсивно дергался, многоголовая толпа пассажиров угрожающе колыхалась над счастливчиками, которые тихо потели на сидячих местах. Ах, июнь, всем надо за город!

Я оказался из условно счастливых, а потому несчастные давили на меня физически и морально, жарко вздыхая над моей низко склоненной головой. Глаза поднимать я не собирался. Смысла-то встречаться с полными укоризны взглядами двух притиснутых ко мне дородных теток, груженных сумками, сумочками и сумищами?

Телефон разрядился, и развлекался я тем, что уворачивался от качающейся руки, явно теткам не принадлежащей (раздавили они, что ли, ее хозяина?). Рука была толстая, волосатая, в синеватых разводах татуировки. Пазик трясло, и она норовила заехать мне то в нос, то в глаз.

«Татушки» на сосискообразных пальцах были здорово размытыми, и я никак не мог понять, что же они изображают. Может, толстяк пытался их сводить? Вот батька мой в розовой юности наколол имя «Люся», а потом женился на Вале и давай эти буквы уксусной эссенцией…

Автобус накренился, и татуированная рука поймала меня за голову, впечатывая ухом в стекло!

— Ты че! — заорал я. — Козел одноклеточный!

Ухо мое горело, прямо на ходу распухая в вареник.

Меж тетками втиснулась бритая голова и, багровея от натуги, уставилась на меня круглыми злыми глазами. Я увидел, как натянулась золотая цепь на мощной шее, и сразу явственно осознал, что было наколото на толстых пальцах случайного попутчика!

Толстяк раздвинул теток и оскалился.

Был он на две головы выше меня, каждый кулак — с кочанчик ранней капусты.

«Все, — обреченно подумал я. — Следующая — конечная, мы выйдем, и он меня заставит за козла ответить. И в лесу прикопает».

Мне вдруг стало так холодно в этот жаркий июньский полдень, что я икнул.

Автобус неожиданно проявил солидарность и тоже икнул, проседая на задние колеса. На меня повалились обе тетки, сверху их придавил «одноклеточный», и я обрадовался, что не доживу до конечной.

Изогнувшись из последних сил, я попытался воззвать к кондукторше, и тут в лицо дохнуло жаром. Я сам себе не поверил: на нашу заднюю площадку, проломив крышу, втиснулась летающая тарелка. Небольшенькая такая. На одного.

Вокруг тарелки осталось пустое пространство, сантиметров сорок с каждой стороны. Видно, ее охраняло какое-нибудь поле, вроде гравитационного.

— А-ах? — только и сумел просипеть я.

Остальные пассажиры сплюснуто промолчали.

Я задыхался, придавленный тетками и толстяком, но глаз от неопознанного объекта оторвать не мог.

Инопланетная штуковина была больше похожа на мультиварку, чем на тарелку. Только вместо панели управления наличествовал круглый люк с кнопочками-шариками. Пока я их разглядывал, кнопочки замигали, люк открылся, и из него выглянул синий червеобразный уродец.

— Ура, земляне! — проквакал он. — Играем? Мир или война?

Инопланетянин прямо из груди вытащил белый кубик, который тут же превратился в шарик, и подбросил в трехпалой руке.

— Кидаю: кубик — мир, шарик — война. Угадываем, земляне! Или вам всем хана вместе с вашей планетой! — Он направил на меня синий палец и изобразил, что стреляет.

В автобусе повисло сдавленное недоумение.

Инопланетянин снова подбросил свою игрушку, и она тут же превратилась в пирамидку. Он поморщился, потряс рукой, заставляя фигурку вернуться к форме шарика.

— Шулер! — прошипел толстяк.

Я сразу ему поверил: рыбак рыбака…

— Почему мы? — неожиданно тонкими голосами задребезжали тетки.

— Логика протокола! Земляне должны сами сделать свой выбор. Иначе — мгновенная утилизация всех и сейчас без предварительной сортировки! — осклабился синий и обвел глазами пассажиров. — Тарелка пишет! Голограмму потом к делу пришьют! Кто тут главный?

Он ткнул пальцем в левую тетку:

— Ты, человек! Ты ближе — ты выбираешь!

— Я не хочу! — затрепыхалась тетка. — Я не умею! Мне не надо!

— Не хочешь — твое дело, — хмыкнул инопланетянин и щелкнул пальцами.

Тетка пожелтела, потом позеленела… и вдруг слизью стекла на меня и соседку, а с нас — закапала на пол.

Дышать сразу стало легче: слизь запаха не имела, а вес сидящих на мне уменьшился примерно на треть. Однако меня это совсем не обрадовало.

Инопланетянин тем временем ткнул пальцем в другую тетку, которая раньше мостилась на моем правом колене, а теперь усиленно ерзала, закапываясь между мной и толстяком.

— Человек, теперь ты выбираешь! Мир или война?

Несчастная женщина перестала трепыхаться. Желудок мой сдавило от жалости: лицом тетка была просто вылитая теща, но есть ситуации, когда пожалеешь и маму жены, особенно если сидишь с нею в одной очереди в морг.

Синий уродец нахмурился — кожная складка нависла над круглыми, похожими на шарики от пинг-понга глазами. Его пальцы угрожающе зашевелились.

— А-а! — завыла тетка.

— А-а! — попытался протестовать я.

Нет, я, конечно, трус, но нельзя же вот так, щелчком пальцев, решать судьбу всего человечества! Сначала одна тетка — в желе, потом другая… А потом кто? Я?

— Это же баба! — рявкнул толстяк и замер, испугавшись собственной громкости.

Инопланетянин удивился — глаза его слегка вылезли из орбит.

— У вас же тут вроде женоправие? — спросил он и занес пальцы для щелчка.

— Э-это на бум-маге… — Язык мой в ужасе цеплялся за зубы. — Н-нет у бабы такой функции — в-выбирать!

Тетка подвывала, кивая головой. Желе из ее товарки испуганно колыхалось на толстом боку.

Инопланетянин вытянул средний палец, дотронулся до виска жертвы.

Тетка взвизгнула, и звук в ней сломался.

От усилия лицо инопланетянина собралось гармошкой: видно, пытался читать, что у бабы в мозгах.

— Функционал, что ли, неполный? — определил он наконец и хмыкнул, перенаправляя палец на меня. — Тогда ты выбирай, человек: кубик или шарик? Кубик — мир, шарик — война! А то я устал. Вот устрою сейчас превентивно конец вашей планете!

Он подбросил шарик, и я лишился дара осмысленной речи.

— Не-е! — толстяк с силой подался вперед, вонзаясь локтем мне в грудь и частично приводя в чувство. — Ему никак нельзя выбирать, он же лох, терпила!

Инопланетянин замер. Шарик беспомощно повис в воздухе.

— Что значит «терпила»? — спросил синий уродец, усиленно вращая глазами.

Толстый замычал и покрутил в воздухе пальцами. Неподходящее у него было образование, чтобы читать сейчас лекции по лингвистике.

Инопланетянин задумался, причем надолго. Сумел он выяснить, кто такой терпила или нет, я не понял, но вид у него стал слегка потерянный. Может, и в его кастрюльно-шулерском обществе имелся свой уголовный мир?

— Тогда ты выбирай, человек! — указал он на толстяка.

— Не-е! Мне нельзя, я не пахан! — замахал тот всем телом. — Не проканает твоя запись! Начальство не одобрит! Пахану выбирать положено!

Лицо инопланетянина вытянулось, глаза вылезли так далеко, что показались синие штырьки.

— А где пахан? — спросил он, шевеля глазами.

— Сюда смотри! — толстый ткнул себя пальцем в висок. — Конечная. Турбаза «Уют»!

Инопланетянин ткнул пальцем в висок толстому, и синее лицо озарила улыбка понимания и облегчения — видно, узрел там что-то знакомое.

Он подался назад, тарелка завибрировала и, даже не закрыв люка, ринулась вверх.

Миг — и словно ничего и не было. Только синее небо заглядывало сквозь рваную дыру в крыше автобуса.

— Вы чего там творите?! — донесся запоздалый крик кондукторши.

Толстяк выпрямился, оттолкнувшись от моей груди. Его ладонь со следами наколотых на пальцах «перстней», такая родная и крепкая, оставила влажный отпечаток на моей рубашке. Видно, и ему недешево далась эта беседа.

Пассажиры запоздало заголосили. Уцелевшая тетка разрыдалась. Автобус затормозил на конечной.

Стряхивая слизь, мы вывалились на окраинную улицу, где город кончался, а к лесу тянулись садовые участки. Вывалились и сразу же опять присели, только теперь оттого, что земля внезапно дрогнула и едва не ушла из-под ног. Я сначала подумал о подземном толчке, но вскоре до нас докатился оглушительный грохот. Мы все разом обернулись на звук и увидели, как алое зарево поднимается за ленточным бором.

— Это он турбазу разбомбил для начала? — спросил я толстяка, ощущая запоздалую дрожь во всем теле. — Он ведь туда полетел?

— Полетел. Но не долетел. Видишь, где рвануло, прямо за бором. Там сейчас братва по бутылкам стреляет. Ну и по тарелкам тоже… Пацанам это без разницы.

— Ты его развел?

— А надо было наоборот — чтобы он нас? Не на ту планету нарвался, терпила, нас лохотроном не возьмешь! — Толстяк утер испарину и попробовал улыбнуться мне.

А я — ему.