Польская партия

Глава 1

1928 год, июль, 12–14. Где-то в Европе

«Война – это продолжение политики иными средствами. Политика же есть искусство управления, в котором во главе угла всегда стоит экономика, как базис, основа и фундамент. Экономика, без которой все остальное – тлен. Ибо ничто не имеет смысла, если ты не можешь накормить своих людей, одеть и обогреть. Иными словами – война – это хозяйственный арбитраж дубинкой. Если говорить прямо и упрощенно.

Из чего проистекает простой вывод – победитель в войне определяется не по подписанным бумагам или каким-либо реляциям, а по тому, кто смог в ней достигнуть своих прикладных целей. Цена достижения которых оказалась оправданной. Ибо если ты кладешь половину своего народа за бесплодный клочок земли, не имеющий никакого значения, ты враг своему Отечеству. Самый, что ни на есть, непримиримый.

В этом плане Мировая война уникальна. В ней проиграли все номинальные участники. И Германия, и Франция, и Россия, и Австро-Венгрия, и Великобритания, и Италия, и другие. Просто потому что цена, которую они заплатили за те крошечные выгоды оказалась несоизмерима.

Но разве так бывает, чтобы в войне никто не победил?

Нет.

В любой войне всегда кто-то выигрывает, даже если этот кто-то в ней не участвует. Так кто же выиграл в Мировой войне? Кто же сумел решить свои хозяйственные задачи посредством нее?

Финансовый интернационал.

Именно он стоит за развязыванием Мировой войны, начатой буквально на ровном месте, и ее еще более странным завершением.

Как так получилось?

Не секрет. Оказалось, что политические элиты старой доброй Европы, выродившиеся из-за близкородственных связей, оказались слишком высокого мнения о себе. Хуже того, эти кретины, в самом медицинском смысле этого слова, усиливали степень своей невменяемости пристрастием к наркотикам, алкоголю, безудержному разврату и настоящей страсти окружать себя лизоблюдами всех фасонов. Из-за чего довольно топорные и примитивные провокации, организованные финансовым интернационалом, сработали практически безукоризненно. Эти мошенники развели их словно малолетних детей или умственно неполноценных…»

Так начиналась большая статья «Поджигатели войны» Бенито Муссолини, вышедшая 12 июля. Написанная им с опорой на обширные сведения, предоставленные ему Михаилом Фрунзе.

Нарком знал о том, что англичане постараются помешать, если с военной операцией у них не сложится. Вот и подстраховался. Заранее. Поддерживая с итальянским диктатором рабочую и во многом приятельскую переписку. Через посольство. Которое и передало Бенито заранее подготовленное письмо, вместе с сопроводительной телеграммой. Сразу, как английские, французские и американские дипломаты потребовали немедленно прекратить войну.

Параллельно охотно пойдя с ними на переговоры. Всецело их затягивая. Вежливо, можно даже сказать, нежно…

А потом грянул Муссолини, выступив с огромной статьей, которая после столь яркого вступления переходила к критике так сказать – по пунктам. Рассказывая о том, кто и как втягивал страны в эту войну. Как ее вообще организовали. Кому чего и сколько заплатили. Кто участвовал. И как поддерживали, разжигали и завершили наиболее нелепым образом. И так далее, и тому подобное.

По сути – Бенито озвучивал то, что в свое время Фрунзе рассказал Гинденбургу. Только с куда большим количеством деталей. И с куда большей экспрессией, которая была для речей Муссолини традиционна и характерна.

А в конце напомнил, словно невзначай, кто дал кредиты на польскую войну. И кто в ней оказывается выгодоприобретателем. Что же до поляков, то этот «всеевропейский дурень» с безграничным самомнением, сабелькой и традиционным «голым задом» уже не первый раз оказывается послушной марионеткой в руках правителей иностранных держав. Но у него слишком мало молодых мужчин, поэтому финансовый интернационал решил подкрепить его молодой и новообразованной украинской республикой, которой очевидно решили подменить «изнуренных поляков». Тех самых, которых и Франция, и Австрия поляками постоянно пользовались для решения своих вопросов. В первую очередь с Россией. Что позволяло с их помощью вести опосредованную войну, и, нередко, еще и за чужой счет, и в чужих интересах. Ну а что с дураков взять? Вот по старой привычке к ним и пришли, зная, что этот «пан шляхтич» не подведет…

Уже к вечеру 12 числа всю Европу охватил колоссальный скандал. Нет. КОЛОССАЛЬНЫЙ.

Люди выходили на улицы и громко, широко обсуждали этот вопрос. Кто-то пытался оправдывать банкиров и политиков. Но их почти сразу начали бить. Слишком у многих погибли или пострадали родственники на этой глупой, безумной войне, лишенной очевидных смыслом для большинства простых людей. В ней пострадали все – от рядовых обывателей до высших аристократических кругов.

О!

Высшие аристократы от этой статьи разом перешли к «прогреву сопла» и начали готовиться выйти на околоземную орбиту. Никогда прежде их никто вот так не макал носом в их собственное дерьмо. Не указывал на их полную несостоятельность.

А рядом «прогревали двигатели» политики из доминирующего истеблишмента номинально демократических стран, таких как Франция. Ведь по существу Франция пострадала больше всех на этой войне в Западной Европе. Очень приличная часть ее территорий превратилась в лунный ландшафт. Да и людей погибло немеряно. А тут получается, что по всем правилам и обычаям ведения войны они еще и проиграли. Ведь немцы капитулировали не из-за военного поражения, а из-за обмана. Удерживая при этом французские и бельгийские земли, не отдав ни пяди своей.

В общем – красота…

Прелесть момента заключалась в том, что вопросы, связанные с организацией Первой Мировой войны, стали освещаться в разного рода материалах только в 80-90-е годы XX века. И продолжали всплывать и в начале XXI века, потихоньку приоткрывая «белые пятна». Но с 70-х американский, а вслед за ним и мировой истеблишмент стремительно стали захватывать неоконы, которым было не нужно «педалировать» этот вопрос.

Почему?

Потому что они являлись своего рода «политической партией», обслуживающей интересы финансового интернационала. Где-то скоординировано, где-то опираясь на философию и базовые идеи, но уже действуя в разной степени автономном режиме. Так или иначе, но допускать серьезного идеологического или репутационного удара по корневому кластеру своей «тусовки» – по финансовому интернационалу им было как минимум не с руки.

В 20-е же годы XX века все обстояло иначе.

Да, какие-то факты людям были известны. Но считались либо случайностями, либо глупостями, либо ошибки. Однако всеми делами покамест заправляли не ставленники банкиров. Во всяком случае массово. И чиновничий аппарат САШС и ключевых европейских стран не был представлен лояльными этому режиму персонажами.

Ну и полыхнуло.

На всех уровнях. От простых обывателей до лордов.

Удар получился оглушающий.

Не прошло и суток, как вся Европа разом забыла о Советско-Польской войне и «борьбе украинского народа с угнетателем». А если где и вспоминала, то в негативном ключе. Но уже не относительно СССР, а Польши. Ведь кто оплатил эту войну? Вот. Правильно. И кем в этой связи получается поляки?

Что Фрунзе и требовалось.

Раз.

И Лондону, Парижу и Вашингтону стало резко не до миротворческой миссии. Отчего в Варшаве, как ему докладывали по линии разведки, началась едва ли не паника. В том числе и жителей. Большого ума ведь не требовалось, чтобы понять – карты так легли, что их оставили один на один с большим, страшным и смертельно опасным медведем. Вот этим вот. И это не просто пугало, это вгоняла в ужас…

На следующий день на костер польской паники плеснули ведерко масла и немцы. Гинденбург приказал арестовать Варбургов и Ротшильдов, а также всю их прислугу и поверенных людей. А вместе с тем и все их счета, активы и имущество как движимое, так и нет. Для чего у него все было уже готово. После чего в обращении к нации объявил о «дружеском нейтралитете» по отношению к СССР. Включая «право прохода войск» и их свободное размещение на территории Германии.

Это заявление вызвало недоумение у всего политического истеблишмента Европы. Но ровно до того момента, как всплыла одна крайне неприятная деталь. Немцы решили пойти на войну. Открыто они это сделать не могли, но ведь есть и иные варианты, не так ли?

Например, в восточных пределах Германии с ранней весны работала одна новообразованная строительная компания. Она занималась строительством дорог. И была создана с целью противодействия безработицы. Но это все – номинально. На деле это был полноценный пехотный корпус, собранный из ветеранов Мировой войны. Который потихоньку собрали и за эти месяцы. У них только оружия и формы не было. Во всем остальном – полностью готовые к войне ребята. Которые вместо строительства дорог приводили себя в порядок в плане физической подготовки и общего слаживания.

На территории Германии было запрещено хранить вооружение сверх установленной нормы. Но, внезапно, оказалось, что в транспортных контейнерах, поступивших из Союза, это оружие и нашлось. Контейнеры в этих краях застряли «по вине» германских компаний. Это было оформлено как инцидент и даже небольшой скандал, которому радовались в Париже и Лондоне. Но… внезапно оказалось, что все не то, чем кажется. И в новомодных советских контейнерах нашлось оружие для полноценного армейского корпуса. А еще обмундирование, боеприпасы и прочее.

Другим нюансом стало то, что все эти ветераны Мировой войны имели на руках паспорта СССР. Им всем их выдали. Что позволило корпус назвать 1-ым легким корпусом РККА, одев в советскую форму и выдав советское оружие. Что стало как гром среди ясного неба. Однако даже столь значимое событие оказалось завалено тем невероятным шумом, который спровоцировала статья Муссолини.

В Англии, например, дошло до мордобоя в Парламенте. Откуда Черчиллю пришлось срочно ретироваться. Причем помятым.

Во Франции творилось тоже самое.

Особенной изюминкой стало то, что Муссолини назвал Николая 2 блаженным дураком, который манкировал своими обязанностями Императора. Распустил семейство, откровенно вредившее державе, и не наказывал виновных, если те занимали хоть сколь-либо высокое положение. Более того, по никому не понятной причине этих «проказников» покрывал и всячески стремился к замалчиванию проблем. Из-за чего и утратил доверие народа… Отчего драки начались уже в среде белой эмиграции, лояльной монархии…

Между тем Фрунзе, убедившись, что в Европе вспыхнул кризис власти, начал перебрасывать 4-ый корпус на запад. Из-под Москвы. С тем, чтобы свежими силами развить наступление на Варшаву, которая выглядела совершенно беззащитной. Да, Пилсуцкий там пытался что-то изобразить. Но ему требовалось время, которого Фрунзе ему не хотел давать. Пользуясь тем, что наиболее боеспособные польские части оказались уничтожены под Минском.

Столицу же СССР теперь прикрывали силовики, завершившие Уральскую операцию. В первую очередь, конечно, отряды «Барсы», «Беркут» и «Кентавр», комплектование которые в общем было завершено. Особую ценность представляли последние, будучи конной полицией, прекрасно подходящей для того, чтобы разгонять и подавлять уличные беспорядки. Если они случатся. Ведь угроза попытки государственного переворота сохранялась. И, насколько знал нарком, злоумышленники ждали момента, когда верные Фрунзе войска постоянной готовности покинут столичный округ. Ибо трезво понимали свои возможности в противостоянии им…

Тем временем в Лондоне разворачивалась крохотная драма, прошедшая совершенно незаметно на фоне всех этих событий. Дело в том, что один крупный и косматый мужчина, обожравшись в очередной раз психоактивных веществ, отключился во время очередной вечеринки. Там, в XXI веке. И очнулся, отъехав в прошлое почти что на сто лет. Причем лежа голышом в сточной канаве. Бродяги его банально ограбили. Ну а что? Ткань хоть и грязная, но дорогая. Почему не взять?

Несколько дней он побирался, пытаясь понять, где он, что происходит и так далее. Ну и ломало его без наркотиков, что затрудняло восприятие реальности. Поняв же, куда он попал, и приведя себя мал-мало в порядок, этот довольно крупный мужчина с растрепанными волосами попытался обратиться к уважаемым людям. Благо, что примерно представлял к кому идти. Но… всюду его либо не пускали на порог, либо, если ему удавалось добраться до аристократа, его выбрасывали на улицу. А иной раз даже и били.

Почему?

Сказывался внешний вид, который выдавал в нем либо наркомана с городских низов, пусть и изнеженного, либо городского сумасшедшего. Понятно – руки не знали мозолей. Это тоже бросалось в глаза. Но он открывал рот… и на этом все заканчивалось, ибо говорил он по меркам начала XX века не как аристократ или уважаемый человек, а как обычный босяк.

Да и что он им мог рассказать?

Что полезного он знал в представлении влиятельных людей 1920-х годов? Кулуарные секреты начала XXI века? Так от них никакой пользы. Массу «интересных» рецептов для увеселяющих средств? Так у них половина ингредиентов попросту еще не имелось. Поведать про толерантность, права ЛГБТ и BLM? Так это было никому не интересно.

Посему в их глазах он выглядел представителем городского дна, которого гнали. Иной раз палками. У кого-то изредка возникали мысли о том, что парень то не выглядит тружеником. Но от них отмахивались, как от несущественных. Замещая всякими пошлыми гадостями. Ведь кто в среде городского дна может позволить себе не трудиться и употреблять наркотики? Бандиты да проститутки и на бандита он не тянул ни видом, ни нравом, ни ухватками…

Так или иначе, но за пару недель своих мытарств и похождений он оказался уборщиком мусора в неблагополучном квартале Лондона. Из приличных же его гнали палками при появлении. Вся местная полиция уже знала его в лицо.

И именно здесь этот бедолага услышал о статье Муссолини.

– Это все русские! – закричал он. – Это они воду мутят! А Муссолини – агент кремля!

Первые минуты это людей забавляло.

Но очень скоро подошла полиция и вдумчиво его избила. А потом увезла в дурдом, сдав туда как буйного и социально опасного. Где жизнь бедного Бореньки и прервалась где-то через месяц. Очень уж суровые условия там были и брутальные лечебные процедуры. Только очень здоровый человек мог их выдержать…

Обновленный же Михаил Васильевич Фрунзе так никогда и не узнал, что судьба попыталась подбросить ему оппонента из его же дней. Но промахнулась, и этот бедолага закончил свою судьбу быстро и крайне печально, как и 99,9(9) % людей, провалившихся в прошлое. И его сценарий оказался не самым плохим. Могли сразу же зарезать в той же канаве, где и ограбили. Но мир не без добрых людей. И ему дали возможность насладиться моментом…

Глава 2

1928 год, июль, 15. Лондон

Уинстон Черчилль спешно перебирал упитанными ножками, направляясь к автомобилю. Который уже загрузили важной документацией, а также наиболее важными личными вещами.

У него в руках был саквояж, забитый наличными фунтами стерлингов. Рядом семенил слуга, потея под тяжестью саквояжа, забитого драгоценностями. В том числе семейными. Собираться приходилось в спешке, поэтому брал, что удалось ухватить. И…

– Сэр Уинстон Черчилль? – спросил вышедший из-за автомобиля сотрудник полиции в характерной шляпе.

– Кто вы такой?! – пыхнув зажатой в зубах сигарой, воскликнул этот упитанный джентльмен в полосатых штанах.

– Повторяю вопрос, сэр. Вы сэр Уинстон Черчилль? Ответьте будьте любезны.

– Да, я сэр Уинстон Черчилль. Кто вы такой и что вам нужно?

– В таком случае именем короля вы арестованы. – произнес другой сотрудник полиции, но уже в штатском, вышедший откуда-то сбоку. И из-за небольшого подсобного здания.

– Что?! – ахнул он. – Я канцлер казначейства и министр по делам колоний!

– Мы знаем, – кивнул этот человек в штатском с совершенно безучастным взглядом.

Черчилль было потянулся к револьверу, но в его поле зрения начали появляться все новые сотрудники. Причем у некоторых руки покоились на рукоятках револьверов.

– Не стоит, – равнодушно произнес мужчина в штатском.

И вскорости Уинстона сзади под руки подхватили двое крепких полицейских. Ни дернутся, ни вырваться.

Канцлер обвел нервным взглядом округу.

Его слугу уже скрутили. Молча. Прикрывая рукой рот, чтобы не орал. Водитель сидел в автомобиле «связанный» – вон – руки продемонстрировал в наручниках. А рядом, дав ему затрещину, промелькнул «бобби» с револьвером, который укрывался от глаз до срока на заднем сиденье в тени.

Саквояжи у него и у мажордома уже отняли.

А дым, который шел из трубы камина… его не было. Видимо потушили огонь и досматривают документы, которые Черчилль туда покидал. Вряд ли они за это время успели бы сгореть.

– Вы все поняли? – вкрадчивым голосом спросил мужчина в штатском.

– Все.

– Тогда следуйте за мной. Прошу. – указал он рукой и кивнул полицейским, что держали канцлера. Те отпустили его, походя выхватив револьвер, к которому тот тянулся.

Уинстон дернул щекой.

И оттолкнув ближайшего к нему полицейского – побежал. Так быстро, как он никогда в жизни не бегал.

Кто-то засвистел в свисток.

Кто-то ему что-то кричал.

Кто-то даже выстрелил в воздух, но ему было плевать. Он знал – им его нужно взять живым. А значит шанс есть.

И тут его чем-то ударили по спине, от чего он не удержал равновесие и упал. Поскользнувшись на аккуратно постриженном газоне.

Попытался вскочить и продолжить бегство.

Но даже подняться не успел, как его догнали, подхватили «под белы рученьки» и лихо скрутили. А потом нацепили наручники.

– Это обязательно? – тяжело дыша, спросил Уинстон у мужчины в штатском, что неспешно к нему подошел.

– Теперь – да. Мы не имеем права рисковать.

Они прошли в особняк. Куда также затащили задержанного водителя и слугу. Там же сидели уже связанные все остальные слуги. А около телефона дежурил полицейский с револьвером. На всякий случай. Да и вокруг особняка стояло оцепление.

Там составили опись того, что Черчилль собирался сжечь и вывезти. Обыскали тщательно особняк, забирая ценные и компрометирующие документы. Вскрыли сейфы. Для чего в их составе «внезапно» обнаружился опытный медвежатник, которому эта задачка была «на зубок».

Все упаковали.

И увезли.

Всех. И самого Черчилля, и его людей. Для чего подогнали для последних закрытый автобус, а для самого Уинстона поместили в большой легковой автомобиль. Достаточно широкий для того, чтобы слева и справа от арестованного село по крепкому мужчине.

– Мы ведь не в полицию едем? – тихо спросил канцер после четверти часа молчаливой езды.

– Я рад, сэр, что вы все понимаете, – произнес мужчина в штатском, севший на переднее пассажирское сиденье.

Дальнейшую дорогу они провели в тишине.

Добрались до одного небольшого замка, принадлежавшего королевской семье. Разместились. Причем самого Уинстона контролировали очень жестко. Даже в туалет он не мог сходить без присмотра.

А ближе к вечеру его провели в залу, где уже собралось довольно приличное общество. Доложились. Ввели. Поставили возле массивного стула. Достаточно большого и тяжелого, чтобы его нельзя было схватить и кинуть. Да и даже завалить сложно.

– Господа, – нервно кивнул Черчилль всем присутствующим. – Что происходит?

– Если вы будете достаточно искренни с нами, то мы вам можем гарантировать быструю смерть, – мрачно произнес один из лордов.

– Если сумеете нас заинтересовать, то, возможно, сохраним жизнь, – заметил второй.

– Но это не точно, – лязгнул, словно затвором винтовки третий.

– Ваше Величество? – с мольбой в голове произнес Черчилль, обращаясь к королю.

– Присаживайтесь, сэр Уинстон, у нас к вам ОЧЕНЬ много вопросов, – ответил тот поистине ледяным голосом, отрезая всякую надежду.

В отличие от толпы обывателей, эти люди прекрасно услышали и не упустили того факта, что Бенито Муссолини в своей статье над ними откровенно потешался. Фактически назвав лохами, которых развели как детей. А это никому и никогда не нравилось. Тем более взрослым мужчинам, обличенным большой властью.

При этом в психологии людей искать оправдания провалам и ошибкам на стороне. А если для этого еще и «козел отпущения» подходящий имеется то вообще огонь. Ну или хотя бы неудачно попавший под руку козлик, на которого можно повесить если не все беды, то большую их часть…

В Великобритании стремительно нарастал комплексный кризис власти. Взрывным образом.

Тут сложилось два грандиозных фактора.

С одной стороны – Первая Мировая война, которая чудовищным образом ударила по экономике Туманного Альбиона. И Лондон не только понес катастрофические убытки и очень ощутимую убыль здоровых, дееспособных мужчин. Но и «встрял на деньги», то есть, оказался должен САШС 4 миллиарда долларов по итогам войны. Что было не просто невероятно много. Причем не просто САШС, а конкретным банкирам. Из-за чего и экономика этой заморской страны выгод почти не получала, и Великобританию это душило самым немилосердным образом.

С другой стороны, из-за крайне «эффективного» управления Уинстона Черчилля на посту канцлера казначейства был «нечаянно» запущен экономический кризис, едва не похоронивший Великобританию. В довесок к послевоенной экономической депрессии. Что вылилось в 1926 году во Всеобщую забастовку, которую с огромным трудом удалось раздробить и остановить.

И вот – 1928 год.

И статья Муссолини, которая стала настолько жесткой политической оплеухой на фоне старых неудач, что и не пересказать. Экономика расползалась по швам. Долги душили. «Польская кампания» явно пошла не туда, куда задумывали ее организаторы и угрожала не только ликвидации этого искусственного государства, но и обретению СССР и Германии общей сухопутной границы. Что в текущей обстановке означало если не катастрофу, то близкое к полному фиаско состояние, грозящее самому факту существованию Британской Империи. Про гешефты и речи не шло. Какие тут гешефты? Выжить бы.

Поэтому и Георг V, и вся английская элиты не могли спустить на тормозах такой момент.

Виноват ли на самом деле Уинстон Черчилль?

Это не важно.

Потому что признание его виновным позволяло вполне законно избавиться от чудовищного долга в четыре миллиарда долларов. И дать экономике Великобритании вздохнуть полной грудью. Минимум четыре миллиарда. Ибо если подойти к вопросу системно, то можно было вообще освободить должников, что-то там занимавших в банках САСШ. Что должно было кардинальным образом оздоровить экономику Британской Империи.

Это вызовет череду крупных банкротств за океаном?

Тем лучше.

Там как позволит Великобритании вернуть свои старые рынки в Латинской Америке. И, возможно, на западе Тихоокеанского региона. Те самые, которые к этому времени у них уже отжали американцы по итогам Первой Мировой войны.

Так что Уинстон Черчилль был обречен.

Признается – тем проще. Нет. Это ничего не изменит.

Кроме того, в тот же день вместе с бывшим уже канцлером казначейства оказались арестованы британские Ротшильды. Все. Включая кошек и собак в их владениях. И вывезены в отдаленные замки под надежную охрану для дознания. Само собой, быстро и тайно. Равно как и семья Уинстона Черчилля и его ближайшие подчиненные, как по событиям 1914 года, так и 1924-1926-ых.

Также не минула доля арестов и имущество. «Под стражу» взяли все, что принадлежало роду Черчиллей и Ротшильдов в Великобритании. Как движимое, так и не движимое. Пока просто арестовано и все операции по нему заморожены. Включая платежи и переводы. Да и наследство переписать не разрешалось. Но это пока. После завершения разбирательств оно должно было отойти в корону для погашения хотя бы части ущерба.

САШС же был отправлен едва ли не ультиматум с обвинением в покровительстве мошенников. И с требованием их арестовать и выдать для следствия. Ну и, само собой, с сообщением о том, что любые платежи по долговым обязательствам банкам САШС до окончания разбирательства будут приостановлены. Более того – запрещены.

В континентальной Европе происходило что-то аналогичное.

Французская общественность традиционно полыхнула ярче всех. И едва ли не устроила суд Линча над депутатами парламента, медлящими с принятием решения.

– Импотенты! Политические импотенты! – ревела толпа под окнами парламента, который посмел медлить.

И потрясала при этом отнюдь не вилами, а винтовками. Что очень быстро вынудило депутатов пойти на уступки и приказать арестовать причастных к событиям 1914 года. В том числе тех, кто в это самое время являлся депутатом.

Ну и пойти дальше пришлось. Ударив тем же постановлением по банкирам, указанным в статье Муссолини. А потом последовав британскому опыту, заявив о заморозке всяких долговых платежей в банки САСШ для граждан Франции. Вообще любых. Взятых как до, так и после 1914 года.

Хотя, конечно, семейства Лазард и Ротшильд успело вовремя покинуть свои особняки. И их хоть и объявили в розыск, но схватить не сумели. Впрочем, это ничего не меняло. Правительство Франции, вслед за Великобританией, решило списать свои долги американским банкам. Все, какие только возможно. Так что весь последующий цирк был уже делом глубоко второстепенным, который можно делать любым подходящим образом. Вплоть до подложных документов и прочих проказ.

Следом прошел парад отказов по остальной Европе. После Великобритании и Франции все было не так страшно в это все вписываться. А избавиться разом от довольно внушительных долгов хотелось. Даже если они не имели никакого отношения к преступлениям.

Так или иначе, но в течении пары суток весьма респектабельные и можно даже сказать «сытые» банки САСШ оказались на грани банкротства. Просто из-за того, что вся их система функционирования была выстроена исходя из аккуратности долговых выплат. С некоторым запасом, но все-таки. Сейчас же получалось так, что свои обязательства перед клиентами им выполнять было не чем. Перспективный кассовый разрыв был ТАКИМ, что хоть стой, хоть падай.

Что усугублялось обычной в такой ситуации паникой. Люди бросились снимать наличность, опасаясь банкротства и потери своих сбережений. И не только снимать, но и переводить свои накопления, кто мог, в другие банки, не имеющие значимого пакета долгов в Европе.

Посольства же и консульства САСШ в Старом свете почти повсеместно перешли на осадное положение. Начались инциденты избиения граждан САСШ и откровенная их травля. А местами и захват имущества самого что ни на есть рейдерского толка. Что время от времени приводило к довольно напряженным перестрелкам.

Но ярче всех, конечно, выступил бывшей Кайзер Вильгельм 2.

– Отпустите меня! Мерзавцы! Негодяи! – орал он, когда крепкие мужчины уносили его, бьющегося в смирительной рубашке.

Отчаянно бьющегося и вполне искренне рыдающего в три ручья.

За минувшие сутки он уже несколько раз пытался покончить с собой. Но, будучи склонным к красивым жестам, попытался это сделать красиво. На публике. Из-за чего ему каждый раз мешали. Дошло даже до того, что он затеял перестрелку со спасателями и одного из них сумел подстрелить.

В первые два раза ему это сошло с рук.

Но на третий окружение не выдержало и пошло на жесткие меры, сдав бывшего правителя Германской Империи местным психиатрам. На обследование. Впрочем, им и без него работы хватало, потому как по старушке Европе прокатилась волна самоубийств. Не всегда успешных. И им приходилось трудится, приводя в чувства уважаемых людей, после неудавшегося суицида… Что в целом не сильно влияло на откровенно маниакально-истерический национальный подъем. Люди вдруг поверили в светлое будущее, без долгов. За исключением, пожалуй, Польши. Где депрессивная форма этой общественной «биполярки» явно и ярко доминировала. Потому как собственных средств вести войну с СССР у них не имелось. Англии и Франции было сейчас явно не до них. А США, которые обещали им денег на войну и даже какие-то крупные транши перевели, оказались не в том положении, чтобы выполнять свои обязательства дальше. А это выглядело совершенной катастрофой, в свете разгрома наиболее боеспособных частей их армии в пограничном сражении. И ставило крест даже на глухой обороне. Поднимая вопрос о самом существовании Польши. Ведь она оставалась с СССР один на один. И этот косматый, злой медведь, надвигающийся на нее с востока, не внушал оптимизма. Украина же… она не могла помощь. Так как потеряв дуриком почти все свои боеспособные части сама находилась в шаге от краха.

Именно поэтому руководство Польши решилось на ва-банк. Морской. Чтобы получить коридор для бегства.

Ведь Германия не пропустит.

Вон – и войска СССР выставила.

И Чехословакия не пропустит, не желая портит отношения с Союзом. Достаточно, надо сказать, продуктивные и взаимовыгодные.

«Прибалтийские же тигры», почуяв смену трендов, притихли и выглядели мышками. Покладистыми и очень миролюбивыми мышками. Чтобы не дай Бог Союз не обратил свой взор на них.

Так что прорыв морской блокады был для польского руководства жизненно важным решением. Любой ценой. Просто чтобы уйти, спасая свои жизни и какие-никакие, а сбережения.

Англичане, уведя эскадру, оставили им не только три легких крейсера и восемь эсминцев, но и всю группу тральщиков, с помощью которых акватория вокруг Данцига и Гдыни поддерживалась безопасной. Союз, впрочем, новых мин не ставил.

Зачем их впустую «сливать»?

Вместо этого он перешел к полной и тотальной блокаде, перехватывая и досматривая все корабли, которые приближались к польским территориальным водам. Действуя с опорой на дирижабль. Проблемы с авиацией у поляков позволяло использовать его безнаказанно и совершенно безопасно…

Раннее утро.

Туман.

Полутьма.

Все три легких крейсера, семь нормальных и шесть малых эсминцев вышли в атаку. Стремясь как можно сильнее укусить Балтийскую группировку РККФ. Расслабившуюся. По их ожиданиям. После столь действенной демонстрации недавно…

Расположение мобильной морской базы Советов им было примерно известно. Поэтому они старались выйти прямо на нее. По приборам, ибо в тумане и плохой видимости иначе было невозможно. Но тем лучше для, внезапной ее атаки, дабы на время выключить корабли РККФ из активной деятельности в акватории. Во всяком случае – их основную массу.

После ухода эскадры Королевского флота эта мобильная база переместилась в акваторию Польши. Разместившись этаким морским караван-сараем в самом удобном месте для перехвата судов, идущих в Данциг и Гдыню.

Иной день их даже было видно с мыса Хельской косы.

Дирижабль уж точно. Который обеспечивал полное и тотальное перекрытие акватории Данцингского залима, «болтаясь» на высоте трех километров. Заодно прослушивая радиопереговоры и пытаясь взять на них пеленг, играясь с направленными антеннами. Получалось не очень хорошо, но с этим вопросом только пытались разобраться…

Первыми шли малые эсминцы.

Широким веером.

Они прощупывали туман.

За ними продвигались полноценные эсминцы. Идущие строем фронта. И замыкали построение легкие крейсера, выступающие просто группой поддержки. Для прикрытия и обеспечения отхода…

Хранить радиомолчание не было смысла.

В регионе много радио.

И переговоры по ним шли постоянно. Поэтому польские корабли постоянно обменивались по радио короткими сообщениями. Чтобы не заблудиться и друг друга не перепутать с кораблями Советов. Видимость все-таки была, мягко говоря, не очень.

Но что-то пошло не так…

После того внезапного встречного боя у Данцига Фрунзе «накрутил хвосты» морякам. И те держались очень собрано. Из-за чего их полная боевая готовность была именно что полной.

Они ожидали круглосуточно чего угодно.

Посменно дежуря. В том числе и на радиостанциях. Так что всплеск зашифрованных радиопереговоров заметили заблаговременно. Еще до выхода польского флота в море. А потом сумели заметить усиление сигнала по мере его приближение. Что позволило своевременно развернуться в боевые порядки и подготовиться к бою.

Чтобы ускорить и упростить коммуникацию в боевой обстановке на РККФ применялась передача радиосообщений открытым текстом. Без предварительной шифрации. А чтобы неприятель был не в состоянии их оперативно понимать при перехвате, использовались так называемые – национальные смены. То есть, группы военнослужащих, говорящих на достаточно редких языках Союза. Разных. Со сменой раз в несколько дней сразу на всех кораблях. Произвольной смены без всякой системы.

Так что английские радисты, на приближающихся польских кораблях, начали перехватывать бессмысленный набор звуков. Что уже бывало не раз. Какие-то попытки их анализировать собственными силами не давало никакого результата. Потому что перехваты очень сильно отличались день ото дня. Так что эти ребята накапливали материалы. Специально для того, чтобы их сдать в метрополии на расшифровку. Полагая, что столкнулись с какой-то новой системой достаточно надежной и быстрой шифровки.

Вот и сегодня они с умным видом они фиксировали переговоры на табасаранском языке из лезгинской ветви нахско-дагестанских языков. Не понимая этого, впрочем. А в предыдущий раз – записывали фразы на калмыцком языке. Ну и так далее. Редкий день шло совпадение. Тем более, что «национальные смены» активно использовали одним им понятный сленг, в том числе специальный, разработанный в рамках повышения стойкости шифрования этими группами.

Активность советских радиопереговоров польские англичане тоже зафиксировали. Однако вида не предали. Она спорадически возрастала время от времени по неизвестным им причинам. И они это связывали с морскими перехватами, например, транспорта или рыболовецкого баркаса, которые занесло в территориальные воды Польши. А последнее время всякое бывало. Морская блокада, конечно, перерезала почти всякое судоходство в районе. Но случалось разное. В том числе и из-за несовершенной навигации. Особенно на гражданских судах класса «рабочая лошадка».

И вот – туман.

Малые эсминцы уверенно шли вперед. Хоть и не очень быстро. Все-таки видимость – дрянь.

И тут, прямо на них, из «молочных лохмотьев» вынырнули эсминцы типа «Новик», идущие строем фронта. Почти в упор. Кабельтовых десять, может пятнадцать. Не больше.

Мгновение.

И орудия кораблей РККФ начали стрелять, так как их загодя зарядили и изготовили к бою. Сразу. И довольно прицельно, ибо дистанции были смехотворные. Почти в упор. С такой дистанции промахнуться было сложно. Поэтому тот, кто первым открыл огонь и получил решительное преимущество. Вон – даже один 102-мм снаряд, взорвавшийся на палубе малого эсминца – выглядел катастрофой. А когда их там взрывалось два-три в течение минуты? А если больше?

Так что первый эшелон польского наступления отвернул и попытался ретироваться. Кто смог. Потому что «Новики» долбили из своих орудий как безумные, буквально засыпая противника снарядами. Взамен же почти не получая ничего. Ибо расчеты открыто расположенных орудий противника выкосило почти сразу при такой плотности попаданий.

И тут из тумана вынырнули английские эсминцы, проданные полякам. Все семь штук.

Они с ходу открыли огонь. Так как слышали канонаду и изготовились.

Тут уже «новикам» пришлось ретироваться.

Шустро.

Так как открыто расположенные орудия их почти что утратили способность «огрызаться» с первых же попаданий. Осколками людей посекло. То есть, их накрыла та же беда, что и малые эсминцы поляков чуть ранее.

Отвернули.

Включили дымогенераторы. И постарались отойти, огрызаясь из тех орудий, где еще осталась боеспособная прислуга. Прежде всего – кормовых. Но при активных маневрах этот огонь не отличался результативностью.

Польские эсминцы осмелели.

Ринулись вперед.

Бабах!

Раздался громкий взрыв торпеды. Слишком резонирующий в перестрелке.

Кто-то подумал, что это случайный снаряд попал куда-то в торпеду, заряженную в торпедный аппарат. Но нет. Это «Новики» пустили широкий веер своих «рыбок» на отходе. По азимуту движения противника. С тем, чтобы те в дымах на них нарвались.

По возможности.

Понятно, что с такого ракурса далеко не каждая торпеда взведется и сможет нормально отработать. Но не все, не значит, что все вообще в пустую. Вот – одна и нашла свою цель. А несколько секунд спустя прогремело еще пара взрывов. Это еще две «рыбки» нашли своих «рыбаков».

Для корабля водоизмещением в тысячу тонн даже одна торпеда – тяжелое испытание. Как бы не фатальное. Особенно если взрыв произошел в передней части, лишая по сути корабль хода. Иначе давлением воды все переборки смоет. Ну и, заодно, решая вопрос с расчетами орудий, которые в известной степени контузило. Во всяком случае передних установок.

Эти три взрыва разом решили вопрос ситуативного преимущества поляков. Ну, то есть, англичан на польской службе. Фактически уполовинив их группу. Но те продолжили движение вперед, в то время как «Новики» отворачивали в стороны, словно бы расступаясь, пользуясь дымами как прикрытием.

Так что, выскочив из дымов, поляки растерялись.

Только туман.

И никого.

Минута.

И сквозь клочья тумана проступили силуэты линкоров.

Которые сходы включились, открыв ураганный огонь из 76-мм противоминных орудий. А с флангов с некоторым замедлением ударили «новики» своими 102-мм стволами. Что буквально аннигилировало вывалившиеся вперед четыре эсминца поляков. Лишенные брони они впитали по пять-шесть снарядов в первые же полминуты…

Причем 76-мм снаряды особых повреждений корпусу не наносили. Крупноват он был уже для столь слабых калибров. А вот все, что было на этом корпусе установлено – крошили нещадно. В том числе и торпедные аппараты, которые посекло осколками и вывело из строя почти сразу. Через что, сделав данные эсминцы безопасными для линкоров.

Легкие крейсера, идущие в третьей линии, толком ничего не знали.

Сказывался «туман войны».

Какие-то радиопереговоры они перехватывали. Да и со своих эсминцев что-то прилетало. Но разобраться во всей этой каше было непросто.

– Может отвернем? Наша атака вскрылась.

– Мы должны прикрыть поврежденные торпедами эсминцы.

– Ты слышишь канонаду впереди? Это бью трехдюймовки.

– Линкоры?

– Да.

– Мы можем попробовать реализовать торпеды.

– Это самоубийственно.

– Вся эта атака – самоубийственная. И что?

– Но это безумие!

– Вся эта война… – хотел было возразить адмирал, но его перебили.

– Линкоры! Впереди!

И верно.

Из обрывков тумана прямо по курсу стали проступать силуэты больших приземистых кораблей. Линкоры типа «Севастополь» этим и славились – низким силуэтом. Так что перепутать их в текущей ситуации было нельзя.

– Дистанция?

– Не могу определить. Туман.

– Кидайте торпеды и отходим.

– Но…

– Приказываю. Выпустить торпеды по силуэту линкоров и отходить на базу со всей возможной спешкой! – рявкнул адмирал.

Однако их тоже заметили.

И в этот момент рявкнул главный калибр – отправив в силуэт легкого крейсера три двенадцатидюймовых снарядов. Не попал. Слишком размазанный был силуэт. Но темпа и бодрости экипажу добавил.

Впрочем, секунд тридцать спустя линкор не только повторил свою «подачу» из головной башни. Но и, довернув, ударил всеми остальными башнями главного калибра.

В чем-то подставляясь.

Но он не просто довернул, а стал совершать противоторпедный маневр. Вихляя. А чуть в стороне вторил ему его товарищ, идущий с ним строем фронта и также ведущий огонь из всех орудий.

Не очень прицельно, но крайне активно.

И по эсминцам. И по легким крейсерам.

Глава 3

1928 год, июль, 25. Москва

Лев Давидович медлил до самого конца. Сидел в служебном автомобиле у вокзала и не решался выйти.

Наконец, когда до отправления поезда осталось всего несколько минут, в машину, на переднее сиденье, сел верный ему сотрудник:

– Чисто.

– Точно?

– Ничего необычного. Усиления нет. Полиция активности не проявляет. Любопытных лиц возле вашего вагона – нет. Да и на подходах тоже. Если засада и есть, то наши люди ее выявить не сумели.

Троцкий кивнул, принимая ответ.

Открыл дверцу. И, подхватив свой кофр, вышел наружу. После чего уверенной, быстрой походкой зашагал в сторону перрона. Нацепив широкополую шляпу с тем, чтобы издалека не привлекать внимание. Время жаркое, поэтому такие шляпы много кем использовались. Если в ней еще и наклониться, то… ну кого он обманывает? Его портрет печатался в газетах с 1917 года. И все встречные люди либо косились на него с самым разным выражением лица, либо здоровались, либо шарахались.

Спрятался как тополь на Плющихе.

Так что, чертыхнувшись, он стиснул зубы и пошел дальше. Поглядывая по сторонам, чтобы заметить «торпеды» сотрудников, пытающихся его перехватить. Но ничего. Пусто. Скорее люди расходились от него, стремясь держаться подальше. Да и полиция вон – глянула и отвернулась закурив. Словно ей нет до него никакого дела. Продолжая судачить о чем-то своем, видимо бытовом или житейском.

Дошел до своего вагона.

Предъявил билеты.

Их внимательно проверили, без спешки, но и без каких-либо излишних задержек.

– Проходите Лев Давыдович. – дежурно произнес проводник, сдерживаясь от излишних комментариев. – Как тронемся, я чаю принесу. Вам с сахаром?

– Да. И покрепче. – кивнул он негромко.

Поднялся в вагон.

Один пассажир стоял в коридоре и курил. Упитанный такой «кабанчик» в модном костюме и причудливо уложенными прядями волос на залысине. Влажные от пота, от чего особенно смешные. Увидев гостя, он дежурно кивнул, явно не узнавая его, и продолжил смотреть в открытое окно, попыхивая сигаретой. Троцкий не раз видел таких деятелей. В основном это были чиновники среднего звена, сидящие на каком-то очень сытном месте. При деньгах. При очень больших деньгах. И еще больших связях. У них часто был такой взгляд, что им сам черт ни брат. До того момента, как ты не достаешь пистолет…

И Троцкому захотелось. Просто органически он не переваривал таких вот свинтусов. Но сдержался.

Прошел в купе.

Закрыл дверь.

Прислушался, стараясь уловить даже самые мельчайшие звуки.

Тишина.

Он выкупил себе все места в этом купе. И теперь, мучаясь в нервозном ожидании, наконец убрал руку из кармана, где вспотевшей ладонью сжимал пистолет. Чтобы в случае чего попытаться отбиться.

Вытащил пистолет.

Положил на стол. Так, чтобы в случае чего легче всего было схватить. И нервно, буквально по секунде, начал отсчитывать время до отправления поезда.

Наконец раздался гудок. Весь состав вздрогнул. И перрон медленно поплыл мимо окна. Поезд, идущий в Ленинград, тронулся.

Лев Давидович не собирался ехать до Московского вокзала северной столицы. Хотя билет взял именно до нее. Он планировал выйти на станцию раньше. Благо, что вещей имел минимум. А там его уже должны ждать верные люди с неприметным автомобилем, на котором он собирался отправиться в Финляндию. Где, на границе, тоже все уже устроили. Старые связи со Швецией открывали большие возможности.

Сидеть тут, в Москве, в текущей обстановке, было смерти подобно. Форменным самоубийством.

Государственный переворот, на который надеялись его кураторы, не задался. Войск постоянной готовности в московской области не осталось, но легче не стало, так как НКВД очень крепко держали ситуацию под контролем. И улучшить момент для выступления просто не представлялось возможным. Любая попытка выглядела провальной. Прекрасно вооруженная и оснащенная бронеавтомобилями полиция была очень сложным противником для восставших. Тем более, что, по слухам, армия передала ей часть тяжелых вооружений. Таких как ручные гранатометы и прочее. Ну и своих специальных средств она имела в достатке. Тут и шашки со слезоточивым газом, и передвижные цистерны перечной воды способные мощной струей разом покрыть большую толпу. И многое другое.

Троцкий поначалу надеялся на то, что удастся договориться. Но весь центральный аппарат НКВД уже заменили. Не только КГБ. Причем во многом на старых, еще царских служак. Больше, конечно, армейских, но погоды это не делало. Им всем идеалы революции были не интересны. Они держались идей порядка и крепкой центральной власти. Отдельные слабые звенья удалось прощупать, но их было принципиально недостаточно для успеха предприятия.

Фрунзе явно был не Николаем II.

Для него ничего не являлось «слишком» и он уже ни раз и ни два демонстрировал ТАКИЕ клыки, что древним саблезубым тиграм можно от зависти сдохнуть. Троцкий ясно понял – он ждал. Просто ждал, когда они подставятся. И обо всем, вероятно знал. Так что, взвесив все «за» и «против» он решил ретироваться. Бонапартистский переворот произошел ловко и хитро. И теперь шла подчистка неугодных.

Так что ему требовалось бежать. И чем быстрее, тем лучше. Просто чтобы выжить и вдохнуть в революции новое дыхание оттуда – из-за рубежа.

Он бывал иной раз наивен, в тех же аппаратных играх. Но здесь ситуация выглядела настолько вопиющей, что даже он ощутил аромат страха и отчаяния. Люди же, которые ему помогали, едва ли не тряслись. Настолько, что он не верил им. Думал, что сдадут.

Так-то никто не запрещал члену Политбюро ездить по СССР куда ему заблагорассудится. Тем более, что определенные дела у него в Ленинграде имелись. И он даже назначил несколько встреч. На всякий случай. Чтобы подстраховаться на случай провала. Мало ли поезд не остановится где нужно или ему по какой-то иной причине не удастся сбежать? Вот. Будет что сказать и чем заняться. Заодно воспользоваться запасным вариантом, ведь в самом Ленинграде он имел кое-какие связи для возможного бегства водой. Тем более, что флот ушел из Кронштадта. И береговую охрану почти никто не осуществлял. Но на этот вариант требовалось время. Один-два, может три дня. Тут не ясно – как пойдет. Люди последнее время стали пугливы в плане помощи ему. Тем более в таком деле. Озираются. Опасаются. И он бы на их месте тоже нервничал. Им то бежать некуда. И средств необходимых они не имели…

Поезд медленно набирал скорость.

И перестук колес выступал успокаивающим, умиротворяющим настолько, что Лев Давидович даже убрал руку с пистолета. А потом и убрал его обратно в карман пиджака. Если сейчас не взяли, значит будут ждать в Ленинграде. Если вообще не прозевали его отход, так как он намедни сказался больным и отлеживался дома. Ранее он никогда не симулировал, поэтому могли и поверить. Когда же хватятся – будет поздно. Во всяком случае на это он рассчитывал.

Встречи Лев Давидович назначал, разумеется, в частном порядке. По телефону. Из своей квартиры. Да и билет ему на поезд покупал доверенный человек. На стороне вряд ли бы узнали. Так что шанс на успех был и не такой уж маленький…

В дверь осторожно постучали.

Так обычно поступал проводник. Да и время для его визита было подходящее. Верно обещанный чай принес. Поэтому Троцкий, вольготно расположившись на кожаном диване, произнес:

– Войдите!

Дверь открылась.

Мягко. Даже в чем-то осторожно.

Только за ней стоял не проводник, а сотрудник КГБ, сжимая в своей правой руке специальный револьвер для тихой стрельбы. Их переделывали из Нагана, тех, которые с откидным барабаном.

– Как это понимать? – надломившимся голосом спросил Троцкий, рука которого крайне далека от кармана с пистолетом.

– Лев Давыдович?

– Допустим. Как все это понимать?! – повысив голос воскликнул он.

– Вы арестованы. Положите обе руки на стол и не делайте резких движений.

– Я член Политбюро!

– Это не важно. Руки – положите. Не заставляйте меня применять силу при задержании.

Троцкий несколько секунд помедлил, глядя в глаза этому капитану КГБ. И увидел там только холод и равнодушие. Скосился на револьвер. Рука держала его уверенно и твердо. А и барабан был заполнен боевыми патронами, которые с такого расстояния хорошо наблюдались.

Дернув подбородком, Троцкий положил руки на стол.

Нехотя.

Ожидая улучшить момент и схватить пистолет из кармана пиджака. Он был заряжен, патрон дослан в патронник и… это был шанс.

Капитан КГБ дождавшись, когда Лев Давыдович положит руки на стол, медленно прошел вперед и сел напротив него. На место, что Троцкий также выкупил, дабы не смущать себя совершенно ненужными попутчиками.

В проеме тут «нарисовался» второй сотрудник КГБ. Более крепкий и с наручниками в руках. А за ним мелькнул еще один. С коротким дробовиком специального назначения. Револьверным. 12-ого калибра. С барабаном на пять патронов. Троцкий участвовал в комиссии по принятии его на вооружение и легко узнал его.

Так-то оружие спорное. Но для полиции и КГБ очень полезное. Прежде всего тем, что в разные каморы барабана можно было зарядить разные патроны и очень быстро между ними переключаться. Тут и картечь, и свинцовая пуля, и специальный контейнер со слезоточивым газом, и резиновая пуля и прочее. Очень удобно.

При этом он был короткий, ухватистый и очень эргономичный.

Да, перезаряжался не быстро. Револьверный барабан накладывал свои недостатки. Но он и не предназначался для полноценного боя. Это было вспомогательное не столько вооружение, сколько снаряжение. Дверь там открыть или еще чем помочь. Даже для нужд штурма в интересах полиции его использовать штатно не предполагалось. Для этих целей разрабатывали самозарядный дробовик на базе Browning Auto 5, только с отъемным коробчатым магазином. Его пока на вооружение не поставили. Доводили эргономику. Но Троцкий знал – работают на этим…

– Лев Давыдович, – произнес второй вошедший сотрудник КГБ, – прошу вас медленно встать и протянуть мне свои руки.

– И без шуточек! – добавил первый.

Троцкий выполнил приказ и… в тот момент, когда ему попытались накинуть на запястье наручники, дернулся вперед. И попытался, сбив с ног сотрудника, вырваться в коридор. Чтобы бежать. Во всяком случае, надежду он теплил именно эту. Тем более, что пистолет у него лежал в кармане надетого на него пиджака. И, в случае, если получится улучшить момент, им можно будет воспользоваться.

Да, на него был наведен револьвер для тихой стрельбы. Но Лев Давыдович не сомневался – он нужен живым. Поэтому палить в заварушке и давке никто не станет.

Мгновение.

Рывок.

И… фиаско.

Сотрудник КГБ оказался слишком крепким для того, чтобы его можно было бы просто так отпихнуть. Во всяком случае столь тщедушным человечком. Троцкий дернулся. Словно покачнулся. И даже не успел опомниться, как его скрутили. Подспудно еще приложив прикладом. У четвертого сотрудника, что, как оказалось, также стоял в коридоре, был самозарядный карабин СКФ-26. Вот им, а точнее его прикладом, этот боец и приложил по загривку трепыхающегося члена Политбюро…

Минуты три спустя, слегка помятого Троцкого усадили обратно на диван. Предварительно обыскав и изъяв оружие. Ну и, само собой, замкнув на руках «браслеты». Но не спереди, чтобы не сильно затруднять его попусту, а сзади, довольно неприятно заломив руки.

Он шипел.

Пытался ругаться, но получив удар прикладом под дых, перестал оскорблять арестовавших его сотрудников. И ограничился шипением. Тихим.

Так и доехали до первой остановки, где их уже ждало несколько автомобилей.

Троцкий не хотел выходить. Но его никто и не спрашивал. Подняли. Встряхнули. И поволокли на выход. Походя ударив лицом о пару косяков, чтобы меньше выступал и дергался.

Он хотел сказать какую-то гадость проводнику, но не сумел. Встретился с его взглядом и понял – это тоже сотрудник КГБ. И его, судя по всему, ждали заранее, тщательно подготовившись. Значит кто-то сдал. Что было не удивительно. В сложившейся ситуации, даже Лев Давыдович удивился бы, если бы все старые связи сработали как надо…

Михаил Васильевич Фрунзе же сидел в Москве.

Будучи наркомом обороны, он не мог пока никуда отлучаться. Война ведь. И ему требовалось находиться как можно ближе к центру принятия решений. Там, куда стекается наибольшее количество информации.

Очень хотелось выехать в поля. И взглянуть на обстановку своими глазами. Но нельзя. Внимание к одному участку во время такой поездки могло привести к утрате контроля над другими.

Посему Фрунзе не оставалось ничего, кроме как организовать себе хороший так ЦУП. Образно говоря ЦУП, конечно. Так-то этот «офис» назывался Ставкой и насчитывал почти три сотни сотрудников.

Ее «фасадом» был зал для рабочих совещаний Генштаба. Не очень большой по площади, но с огромной и очень детальной картой высотой аж в пять метров. На которой в реальном времени с помощь специальных значков отмечались оперативные и разведывательные данные. Развешивались значки батарей, батальонов и так далее.

Очень информативная и довольно крупная. Достаточно для того, чтобы, не напрягая зрение обозревать всю картину на фронтах от Балтийского моря до Черного. Ведь тут на карте была не только западная часть СССР, но и кое-какие сопредельные территории. Например, Финляндии, за перемещением вооруженных сил которой очень пристально наблюдали. От греха подальше. Благо, что это было недорого. И знали где находится не то что батальон – каждая рота.

Здесь же был организован мощный, многопрофильный узел связи. Штат шифровальщиков. И так далее. Здесь же обобщались разведывательные сведения, поступающие по всем каналам. С тем, чтобы более оперативно и адекватно принимать решения.

Тут же располагалось временное место размещения Генерального штаба. В режиме полной изоляции. Они отсюда не выходили. Разве что во внутренний дворик погулять. Как и большая часть иных сотрудников. Для пущей безопасности. Тех же, кому позволяли покидать Ставку, внимательно пасли сотрудники КГБ. Отрабатывая среди прочего «ловлю на живца». Слишком уж сильны были иностранные разведки. А Михаил Васильевич не хотел, чтобы враг узнал хотя бы что-то из его планов. Вот и крутился как мог.

Именно отсюда Фрунзе и его люди дирижировали оркестром легких сил на Украине и массой территориальных формирований. Строго говоря – без такого центра управление войсками столь дискретными и многочисленными было бы попросту нереально. И пришлось бы все сводить в полки, бригады, дивизии и так далее. А командиров для них подходящих остро не хватало. Что привело бы к сильной просадке управляемости войск и эффективности их использования.

Это было важно.

Очень важно.

Критически важно.

Особенно сейчас, когда западную границу Польши перешел легкий корпус РККА. И, сбив жидкие заслоны начал пробивать сухопутный коридор в Восточную Пруссию.

Что только добавило паники в Варшаве. Но не сильной. Морскую блокаду им прорвать не удалось, поэтому ценность Данциг и Гдыня особой не имели в текущих обстоятельствах. И у польского руководства оставался, по сути, только один путь резервного отступления – через территорию союзной им Украины в Румынию. Те ребята, правда, тоже были себе на уме. Но вроде бы с ними удалось договориться. Так что особенных сил Пилсуцкий для противодействия германскому наступлению не выделял. Оборона Варшавы ему была важнее в расчете на то, что Лондон и Париж оправятся от шока и остановят Союз… да какой Союз? Россию. Ибо речь о новой вехе в ее развитии стала звучать все громче и шире. Даже на самом верху…

Глава 4

1928 год, июль, 27. Москва

Арест Троцкого был произведен тихо.

В вагоне, в котором тот собирался бежать, все ключевые люди оказались сотрудниками КГБ. Исключая нескольких пассажиров, но с тех взяли подписку о неразглашении. И тот самый упитанный чиновник, что увидел Троцкого – прекрасно его узнал. Только сообразил, какая судьба и ближайшее будущее у этого персонажа. Нос по ветру он держать умел.

Так-то, будучи дурнем и случайным человеком на своем посту, мог бы подумать – это все для охраны. Для безопасности. Но, мазнув взглядом, отметил у Льва Давидовича билеты в руке. И сразу все понял. Бежит. А его собираются брать. Поэтому и смотрел на члена Политбюро как на пустое место. Во всех смыслах этого слова.

Троцкого взяли.

Тихо вывели.

Увезли.

Не привлекая лишнего шума. А уже вечером того же дня по Москве прошла волна арестов. Такая же тихая, не привлекающая лишнего внимания. Просто сотрудники КГБ по домам, нанося «запоздалые визиты» и вывозили чиновников среднего и высшего звена «на поговорить». Не абы как, а опираясь на показания Троцкого, который на проверку оказался жидковат. И не то, что пыток, даже нормального психологического давления не выдержал, сдав сразу всю шайку-лейку заговорщиков.

Жданов, Куйбышев, Бухарин… Туда много кто попал и был взят в оборот ночью с 25 на 26 июля 1928 года. Без всякой на то санкции не то, что ЦК ВКП(б), но и даже Политбюро.

– И ты Брут? – спросил Фрунзе, входя в кабинет, где сидел Бухарин. Выглядевший как затравленный зверек. – Вот от кого, а от тебя не ожидал. Зачем? Вот что тебе не хватало?

– Я тут не при чем! – пискнул он.

– Как это не при чем? Лейба на тебя показал. Слова его доказали документы из его сейфа. Ты есть в списке правительства после переворота. Думаешь, что мы поверим, будто тебя туда внесли без твоего ведома?

– Я держался в стороне. Вот и внесли.

– То есть, ты знал?

– Меня агитировали. Но я отказался.

– И не сообщил.

– Они взяли в заложники Эсфирь и Светлану. Я… я не смог пожертвовать ими.

– Ты можешь это доказать? – поинтересовался Артузов.

Бухарин задумался. Как-то поник, опустив плечи. И сделался совершенно жалким. Наконец он произнес:

– Не знаю. Они живы?

Фрунзе вопросительно глянул на Артузова. Тот секунду помедлив, вышел. Чтобы сделать запрос. И почти сразу вернулся.

– Где они сейчас? – спросил Фрунзе.

– На даче. Их туда вывезли и держат. Охрана – верные Лейбе люди.

– Он тебе угрожал? На него не похоже.

– От его имени. Он меня пытался агитировать. Когда ничего не вышло – просто ушел. А ко мне подошел один из его охраны, сообщив, что моя жена и дочь поживут на даче. Под их присмотром. Чтобы я туда не совался и, если стану болтать лишнее, им конец.

– Как его зовут? – спросил Артузов.

– Не знаю. Мне нет дела до охраны Троцкого. Он после покушений на Михаила Васильевича окружил себя малоприятными типами.

Артузов выложил из папки, которую имел с собой, несколько фотографий.

– Кто-то из них?

– Вот этот, – уверенно произнес Бухарин.

Помолчали.

Поговорили немного о чепухе.

Бухарин выглядел настолько подавленным, насколько только можно. Фрунзе его было жаль. Однако в политике нет места личным чувствам. Ты либо давишь своих врагов, либо они давят тебя. И надеяться, что враги проявят к тебе снисхождение в таких играх может только дурак.

– Не дай себе упасть. Сожми кулак и бей. Смотри враг скалит пасть. Он боится тебя. А это значит ты сильней… – перефразировал Фрунзе слова одной вирусной песенки из XXI века, когда как-то у него зашел разговор с новой супругой о политической борьбе.

– Страшные слова… – нахмурилась Любовь Орлова.

– Такова природа власти. – мрачно ответил муж. – Можно быть умным, хитрым, ловким, мудрым… да хоть блаженным, но если ты не готов рвать врагов за себя и своих, то ты проиграл. Вспомни революцию и последующую Гражданскую. Почему мы выиграли? Для нас ничего не было «слишком». А царь… слабак… ничтожество… он мог легко, практически не напрягаясь удержать власть и спасти свой народ от чудовищной по своей разрушительности Гражданской войны. Драмы, которая унесла более чем в пять раз больше жизней, чем Мировой война. Но он у него кишка оказалась тонка. За что он поплатился и своей жизнью, и жизнями своих близких, и миллионами загубленных душ своих подданных – тех людей, которых должен был защищать и оберегать. Это поистине проклятие небес, если правитель не может наказывать провинившихся. Пусть даже самых близких и самых любимых. Он должен уметь переступать через свои чувства и свои принципы.

– Переступать? – горько усмехнулась Любовь. – И идти по трупам?

– Если потребуется. Без малейших рефлексий. Ибо власть идет рука об руку с необходимостью проливать кровь. Такова ее природа. Порядок не установить, если не будут правил игры и наказаний за их нарушение. А без порядка – все тлен. Анархия. Хаос. Всеразрушающая энтропия.

– И как далеко правитель должен заходить в таких делах?

– Вопрос не в том, как далеко. А в том, насколько он крепок верой и духом, чтобы зайти так далеко, как потребуется. Как Петр, казнивший собственного сына ради интересов державы. Понимаешь?

– Понимаю… – побледнев ответила жена. И больше глупых вопросов не задавала. И не заводила тем на тему пустого гуманизма и человеколюбия. Да и вообще вся подобралась, став собраннее и осторожнее. Ну и взгляд у нее изменился. Он стал куда более серьезный, чем раньше. Видимо поняла ту роль, которая во всей этой игре отводится ей. И какова будет плата в случае чего.

И теперь этот разговор всплыл у Фрунзе в голове.

Он смотрел на Бухарина и не знал, что с ним делать. Если сейчас выясниться, что он не врет и что его близких взяли в заложники, то вины за ним нет. Но и правды – тоже. Ведь если один раз он вот так сложил лапки и оказался невольным пособником врагов, то и второй раз так поступит.

И как ему после этого доверять?

Так-то руководитель он был неплохим. И человеком приятным. Но… Веры в него не было. Бухарин оказался человеком, который не понимал и не принимал природу власти. Он оказался слишком обывателем, который ради дела не готов пойти так далеко, как требовалось. Да, Троцкий оказался жидковат на допросах, но в отличие от Коленьки он вызывал куда больше уважения. Хоть и враг. А тут… хотелось просто вымыть тщательно руки. Поэтому Михаил Васильевич предпринимал определенные усилия, чтобы преодолеть чувство омерзения и не демонстрировать его открыто.

Прошло двадцать минут.

В помещение вошел сотрудник. И протянул вдвое сложенный листок Артузову. Тот открыл его. Глянул на текст. А потом уточнил у вошедшего:

– Задержали?

– Один убит, остальных взяли.

– Доставьте их сюда. Труп тоже. И все личные вещи.

– Что там? – не выдержав взмолился Бухарин.

Артузов протянул листок Фрунзе. Тот прочитал короткий отчет. И хмыкнул.

– Ты не соврал. Действительно – держали в заложниках. Жену и дочь освободили. С ними все в порядке.

– Слава Богу! – вполне искренне воскликнул этот прожженный атеист и перекрестился.

– Ты нам не соврал, но и правды твоей нет.

– Как это?

– Ты мог дать понять мне, что ты под контролем. Способов – много. Но ты – трусливо отсиживался. Как нам с тобой после этого работать? Как тебе теперь доверять?

– Я… – Бухарин растерянно замолчал, будучи не в состоянии подобрать слова. Фрунзе же молча вышел, не желая с ним дальше беседовать…

С другими высокопоставленными заговорщиками все сложилось не так благополучно. Большинство из них действовали вполне осознанно, опираясь на личные интересы или сообразно своим убеждениям. Шантаж потребовался для единиц. Все-таки кураторы Троцкого сумели грамотно провести подготовительную работу и выбрать нужных людей.

Фрунзе многим старым партийцам наступил на яйца, наведя порядок в ОГПУ-НКВД. У очень многих пропали регулярные и вкусные гешефты. И им пришлось жить на одну зарплату, которой едва хватало. Им. Так как полностью лишало привычной развлекательной программы и красивой, легкой жизни.

Михаил Васильевич прекрасно знал, что после сворачивания НЭПа эта ситуация еще сильнее усугубилась. И доступ к красивой жизни останется в Союзе практически исключительно только у среднего и высшего звена партноменклатуры и бандитов. Остальные же… остальные должны были ее им обеспечивать. То есть, строить персональный коммунизм в отдельном взятом государства…

Так что недовольных партийцев хватало.

Иной раз нарком думал, что до девяноста процентов аппарата со всей этой грязью связана-повязана. Но нет. На проверку оказалось, что не так много. Сочувствующих – да, примерно такой объем. Ведь плох тот солдат, который не желает стать генералом. Но вот доступ к действительно интересным и вкусным «лотам» «кормушки» был у единиц. Остальные же перебивались по мелочи, не представляя угрозы государству. Ну, разве что непрофессионализмом, но это уже проблема иной плоскости… Вот и с заговорщиками так все вышло. Не так уж и много их оказалось.

Весь день 26 июля прошел в «подбивании бабок».

Добирали тех, кого не взяли в ночь.

Оформляли документы.

Вели первичные допросы.

Составляли общую панораму ситуации. Благо, что Артузов сумел очень грамотно разыграть эту партию и очень многое оказалось известным заранее. Так что требовалось уже существующие материалы лишь скоректировать.

А в обед 27 июля был собран большой брифинг для иностранных представителей и послов, ну и журналистов, само собой. Понятно, брифингом это не называлось в здешних реалиях. Просто Михаил Васильевич, привыкший к реалиям XXI века, воспринимал это все именно так.

– И пока советские войска честно сражаются за интересы нашего Отечества иностранные разведки пытались организовать в Москве государственный переворот. – докладывал глава НКИД граф Игнатьев. Внимательно вглядываясь в глаза гостей. – Как некогда союзники в феврале 1917 году ударили в спину Российской Империи.

Послы США, Великобритании и Франции сидели бледные. Но держались, стараясь сохранять лицо и не выдать волнение. Игнатьев на них смотрел особенно пристально, делая свой доклад. Отчего всем стало все понятно, хотя явно никто никого конкретно не обвиняли. Как устно, так и в розданных всем участникам брифинга материалов…

Фрунзе ни раз и ни два слышал о том, что политика сродни игре в шахматы. Но сам так не считал и видел ближайшим аналогом политики покер.

Холодный расчет.

Минимум правил с массой «внесистемных» решений.

Железные нервы с умением «работать лицом».

Внимательность.

И блеф… много блефа… который в любой момент перерасти в безжалостное кровопролитие. Потому что ставки высоки. А иной раз и предельно высоки, настолько, что игрок отвечает не только своей жизнью, но и жизнями всех, кто ему доверился и волей-неволей оказался у него под рукой.

Поэтому Михаил Васильевич играл именно в него.

Прямое обвинение ничего бы не дало ему. А маневр бы закрыло. Такой молчаливый намек в сочетании с решительностью, с которой этот заговор задавали стоили намного больше. Выбив агентов влияния если не всех, то многих. И давая понять – удар в спину не получился. И нужно как-то договариваться.

Это молчание выглядело как сброс слабых карт. Дескать, мелочевка затесалась в козырях. В сочетании с партией Муссолини – это пугало. Тем более, что правительства этих трех стран и так шатались, испытывая тяжелый политический кризис. И провоцировало на поступки. Поспешные. Необдуманные. Лихорадочные…

Параллельно с дипломатическим брифингом шло экстренное заседание Верховного совета СССР. То есть, того самого парламента, который по осени минувшего года Михаил Васильевич продавил и создал.

Здесь уже выступал Артузов.

Дзержинский был жив. Но плох. Настолько что уже не вставал с постели. Организм, изнуренный тяжелой работой и кокаином, рассыпался. И спасти его было нельзя. Разве что продлить агонию. Он пока еще был в ясном уме. Но… в любой день, в любой час все это могло закончится. И Артузов в полной мере уже управлял обновленным всесоюзным НКВД. Вот и отдувался, рассказывая в куда больших деталях о выявленном заговоре.

Связывая его с прошлогодней попыткой военного переворота. Ведь и Тухачевский, и другие все еще сидели по камерам, ожидая своей участи. И теперь к тому делу добавилось продолжение. И новые фигуранты.

Но главное не это.

Главное то, что партия, игравшая ранее ключевую роль, хотя бы даже и номинально, теперь совершенно получалась девальвирована. Сведена к глубоко второстепенной формальности.

Ведь выходило что?

Правильно – парламентские слушания. И в этот парламент люди попали, будучи избранными на местах. Да, они все были членами одной партии. Но их место в этой государственной структуре обеспечивалось не принадлежностью к ней, а тем, как они провели избирательную кампанию. И как их поддержали жители на местах. И власть держалась на этой поддержке, а не отнесенности к той или иной структуре.

И на этих слушаниях руководитель наркомата внутренних дел рассказывал о задержаниях изменников Родины. Среди которых фигурировало два члена Политбюро. При этом, ни он сам, ни парламент не имели ни санкций Политбюро на такие игры, ни разрешения ЦК. С последнего, кстати, приняли больше двух десятков «под белы рученьки». Просто наплевав на какие-то согласования с этими ребятами. Да и кто они такие? Клуб по интересам. С какой стати государственные мужи должны что-то согласовывать с ними?

Иными словами – это событие стало прецедентом.

Впервые с октября-ноября 1917 года в бывшей Российской Империи собственно государственные институты оказались строго и явно выше партийных. Из-за чего партийная номенклатура, сидящая на этих слушаниях, где в виде депутатов, где в виде приглашенных наблюдателей, была бледна и растеряна. Та система, которая выстраивалась большевиками вот уже десятилетие, оказалась разрушена. На корню.

Более того – именно здесь и сейчас в головах очень многих и произошло осознание – переворот случился. Тот самый, о котором все несколько лет только и говорили. Силовики, наконец-то взяли власть. Они это сделали за несколько приемов, сумев небольшими, но решительными шагами с 1926 по 1928 год, отжать себе кусочек за кусочком настоящую, реальную, настоящую власть. И разгоняя условную Директорию якобинцев не разом, а аккуратно, можно даже сказать мягко. Вежливо. Обходительно. С вазелином. Но в должной степени решительно, чтобы проигнорировать их неуверенное «нет».

Фрунзе создал себе сначала личную гвардию в виде СОН, который в последствии трансформировался в целую службу специальных операций – ССО. А потом и лично преданные «петровские полки», представляющие собой непреодолимую силу внутри страны.

Дзержинский провел реформу подчиненных ему силовиков. Уничтожив связку из ОГПУ и партийной номенклатурой. Физически. Что позволило сформировать полицию и спецслужбы пусть и не самые профессиональные, но самостоятельные и адекватно мотивированные.

И все.

Этого оказалось достаточно. Дальше все посыпалось.

Какие-то силы потрепыхались, пытаясь отыграть этот тягучий переворот. Но крепкий союз из РККА и НКВД оказался удивительно прочен. Более того, его руководство не стеснялось бить – точно и решительно. Выбивая табуретки под задницами своих врагов.

Удар.

Удар.

Удар.

И в какой-то момент оказалось, что вся власть в стране принадлежит не небольшой кучке революционеров, переродившихся в партийную номенклатуру, а жестким и хорошо вооруженным мужчинам…

Фрунзе смотрел на эти кислые лица партийных бонз. И воодушевленные тех, кто прорвался в Верховный совет в обход партийной вертикали и ее влияния. И бормотал себе под нос песенку. Едва слышно. Скорее даже просто беззвучно шевелил губами чуть заметно, а в голове проскакивали фрагменты давно, еще в прошлой жизни виденного клипа и музыка Радиотапка:

– Мы писали свою историю. Кисть обрамляла режим. Красной кровью на белом доме под сводом небес голубым, где шел черный дым…

Вот закончил Артузов.

Уступив место на трибуне Бухарину, который начал каяться. Рассказывал, как дал слабину. И под конец сообщил, что слагает с себя полномочия члена Политбюро и просит Верховный совет принять его отставку как главы ВСНХ.

Слова.

Слова.

Слова.

Это все были просто слова.

Правильные, но… правда рельефно проступала беззвучно. Все присутствующие на этой заседание Верховного совета прекрасно понимали – переворот 18 брюмера свершился.

Военные, наконец-то сумели взять власть в свои руки и установить диктатуру. По факту. Аккуратно. Избежав нового витка Гражданской войны. Да, репрессии. Но устраивать условный 1937-ой год Михаил Васильевич хотел меньше всего.

Да, были аресты. И довольно многочисленные. Но в 1926–1928 год через них прошло едва сто тысяч человек. Во всяком случае в рамках этой борьбы. Большинство же провинившихся, которые «отличились» по мелочи, просто «выгнали на мороз». А тех, кто в 1928 году отличились в саботаже дел, связанных с войной, направили в штрафные роты для искупления своей вины кровью. Что тоже далеко не расстрел, а шанс. Понятно, сопряженный со смертельной опасностью, но он всяко выше, чем пуля в затылок на кромке расстрельного рва. Хотя именно так с подобными людьми и стоило бы поступить.

Да, были расстрелы. Но только по суду, причем с толковым, адекватным расследованием. И совокупно под пули поставили меньше пары сотен человек. Пока во всяком случае.

Да, был террор с «выносом тел». Но он был направлен практически исключительно против распоясавшихся бандитов и сектантов. Да и то – только тех, которые оказывали сопротивления. Остальных же отправляли в трудовые лагеря со сносными условиями содержания и нормальным питанием. Просто потому, что цели уничтожить этих людей не стояло. Фрунзе считал, что все эти люди должны отработать, компенсируя нанесенный обществу вред.

После той кровавой каши, которая творилась в годы Гражданской войны – это все выглядело отчаянным гуманизмом. Чем Фрунзе и подкупал широкие массы. Он наказывал виновных, независимо от их положения. Но, при этом, не разводил грязи совершенно безумной классовой борьбы. Из-за чего все эти депутаты Верховного совета выглядели до крайности воодушевленными. Да и партийный функционеры, которых стремительно оттирали от власти, не сильно дергались, понимая, что шанс встроится в новую систему у них есть. И он не мал. Главное – сориентироваться и держать нос по ветру.

Переворот был совершен.

Но не оформлен.

Поэтому в кулуарах 27 июля Киров во время перерыва собрал маленький митинг. На котором начал агитировать за скорейшее утверждение поста президента СССР.

Хороший оратор, но очень слабый аппаратчик Киров был очень удобен и совершенно безопасен для своего покровителя. Поэтому легко перешел после смерти Сталина на сторону Фрунзе. Да и вообще к июлю 1928 году многие из технической команды Иосифа Виссарионовича оказались в команду Михаила Васильевича. Сформировав правящую коалицию с теми, кого нарком обороны сумел подтянуть под свою руку ранее. Получилось несколько синкретично и сюрреалистично. Но главное – очень практично…

Глава 5

1928 год, июль, 28. Варшава

Пользуясь замешательством в англо-французском союзе и, в целом, на Западе из-за американского долгового кризиса, Фрунзе старался не медлить и пользоваться моментом.

1-ый и 2-ой корпуса в скорости должны были освободиться. Но, пока они дожимали остатки польских сил вторжения. И сколько еще дней провозятся – не ясно. Да и потом одну-две недели им нужно было бы отдохнуть. А сколько у него есть времени Фрунзе не знал. Поэтому и не мог себе позволить такой риск и промедление.

Так что 4-ый корпус постоянной готовности, ранее стоявший под Москвой, был максимально быстро переброшен на запад – к Варшаве. А вместе с ним – все 8 БТГ и столько же легких батальонов, которые уже были не нужны под Минском сумели немного отдохнуть после активных действий.

Вступление в войну германских сил под видом 1-ого легкого корпуса РККА вынудило Пилсудского оттягивать войска с восточных заслонов. Да, у немцев не было тяжелого вооружения. Но все равно – полнокровный корпус германских ветеранов Мировой войны, которые размахивая советскими паспортами и распевая «дойче, дойче убер алес» атаковали с запада – это серьезно. Такой угрозой пренебрегать смерти подобно.

Что Фрунзе и требовалось.

И ослабленные заслоны, выставленные против него, он снес силами БТГ почти не подключая авиацию. Походя. Слишком игрушечными они оказались из-за малочисленности и острой нехватки тяжелых вооружений. Здесь БТГ РККА сумели разгромить сводный полк поляков под руководством де Голля. Он оказался одним из немногих командиров, что не только вышел из окружения, но и вывел относительно боеспособную воинскую часть. Собранную с бора по сосенке, но за время прорыва сработались. Но помогло это мало. Их и поддерживающих их ребят из РОВС смяли как скорлупу катком. Легковооруженные войска ничего не могли противопоставить бронированному кулаку, поддержанному вооруженной до зубов мотопехотой на бронетранспортерах.

Так что пригород Варшавы удалось достигнуть очень быстро.

Прямо-таки стремительно.

А вот дальше начались проблемы.

Пилсудский не собирался легко сдавать столицу Польши. И, опираясь на опыт Минской обороны постарался спроецировать его на Варшаву. Тем более, что капитальных зданий в городе хватало.

Вот их и постарались укрепить.

Да и вообще – было видно – пытались превратить город в крепость. Во всяком случае его восточную часть, откуда выселили всех жителей. И организовали хорошо эшелонированную оборону.

Сунулись.

Больно огребли, потеряв уничтоженным почти полностью один легкий батальон, три бронеавтомобиля и дюжину гусеничных машин.

Но не смутились.

БТГ и легкие батальоны начали обтекать город с флангов, стремясь по своему обыкновению отрезать ему снабжение. 4-ый корпус подтягивался, обеспечивая фронт. Само же наступление 28 июля начали по несколько непривычному для обновленного РККА сценария.

Сначала проводили разведку боем используя штрафные роты. А потом, силами штурмовой инженерно-саперной бригады прогрызали участок…

Михаил Васильевич поначалу хотел штрафные роты вооружать ржавыми ножовками и в одном исподнем бросать в бой. Чтобы если не уничтожили неприятеля, то обворовали до самого отчаянного состояния. Но потом сжалился. И выдал им нормальное снаряжение и вооружение. Прям вот от души. Не так уж и много этих штрафников было. И смысла сразу их пускать на убой не имелось. Раз уж не расстреляли сразу, то зачем фигней страдать?

От первого душевного позыва на левом плече каждого штрафника осталась большая нашивка карикатурного толка. Там упитанный мужчина в костюме сидел на суку и ножовкой его пытался отпилить. Со стороны дерева…

В штрафные роты из действующей армии не направляли.

Для этих целей существовали дисциплинарные подразделения, в которых провинившихся держали в черном теле и заставляли заниматься самой грязной и тяжелой работой. Сюда – в штрафные роты – попадали только из тыла, притом почти исключительно чиновники – военные ли, гражданские ли – не важно. Что создавало определенный колорит. И можно даже сказать задавало геометрию бойцам. Худеньких тут почти что не наблюдалось. Из-за чего даже пришлось заказывать дополнительные размеры военной формы. Ибо хватало тех, на кого стандартная не налезала в силу определенной шарообразности.

Вот эти ребята и обозначали атаку.

Достаточно яростно. Потому что если «филонили» и наблюдатели не вскрывали огневые точки противника, то им приходилось повторять атаку вновь. И так до тех пор, пока результат не будет достигнут.

А потом за дело брались серьезные ребята.

Штурмовики.

Те самые, которые получили прекрасную закалку и боевой опыт при обороне Минска. И потом, когда к северу от города была взломана оборона поляков и начался обход, смогли отдохнуть. Хорошенько так. Да и легко раненные их частью вернулись в строй. И вот теперь они занимались штурмом – своей прямой обязанностью и функциональным назначением. Но уже не Минска, а Варшавы.

Сначала требовалось сблизиться.

Предполье простреливалось поляками, поэтому артиллерия 4-ого корпуса, обеспечивающая поддержку этого направления, установила им дымовую завесу.

Основательно так.

Считай получасовая артиллерийская подготовка дымовыми снарядами, которые сплошным валом на участке наступления дошли до укрепленных домов и заглянулись дальше.

Пользуясь этой завесой, минометчики выдвинулись на свои позиции. Не простреливаемые врагом. А пехота сблизилась в должной мере с укрепленными домами, подготовившись к рывку.

Мгновение.

Отмашка.

И минометчики открыли огонь для прикрытия. А сами пехотинцы начали работать на подавление по окнам. Чтобы поляки не высовывались и не мешали работать. Тем временем небольшие группы рывком направились к ближайшим домам. Волоча с собой приличные такие ящики.

Добежали.

Подперли ящики к стене.

Запалили фитиль.

И в стороны прыснули. В укрытия.

Двадцать секунд.

Прозвучало несколько направленных взрывов.

И в капитальных кирпичных домах образовались проломы. Куда спустя самое минимальное время уже полезли штурмовки первой волны. Вооруженные пистолетами-пулеметами Thompson под.45 ACP и самозарядными дробовиками Browning’а. И то, и другое накоротке – страшный аргумент. А дальше сорока, край пятидесяти метров в здании стрелять нет нужды.

Перед заходом – кинули по несколько гранат.

Мало ли противник быстро очухался?

С виду обычные «колотушки», но на деле – не такие уж и простые.

Готовясь к этой войне Фрунзе запустил в Подольске серийный выпуск знаменитых германский гранат – Stielhandgranate. Очень дешевых и очень простых. Считай консервная банка на деревянной палке с терочным запалом. Дешевле и проще не придумаешь.

В базовом варианте.

Но так выпускались только самые первые версии. В модели 2 внутрь «консервной банке» уже укладывалась спираль из каленой надсеченной проволоки. Из-за чего количество осколков резко возросло, а вместе с этим и действенность гранаты.

Потом удалось наладить выпуск местного аналога УЗРГ – простого, технологичного и надежного запала для гранат. Который можно было вкручивать в серийную гранату. Понятное дело – через адаптер, позволяющий сохранять удлиненную ручку, крайне удобную для броска.

Ну и наконец перед самой войной в малую серию пошел запал – СЗРГ, созданный на базе взрывателя от 40-мм гранаты ручного гранатомета. Фишка которого заключалась в том, что он мог срабатывать как по замедлителю, так и от удара. И ударный вариант был отключаемым.

Понятно, что последний вариант запала не поступал в обычные войска. Но штурмовая инженерно-саперная бригада получала то, что ей требовалось. В том числе и СЗРГ для гранат.

Вот они в ход и пошли.

Покамест в обычном варианте действия – с замедлением.

Бах! Бах! Бах!

Раздались взрывы. И внутрь повалила штурмовая пехота.

У всех очки, созданными по аналогии с мотоциклетными – чтобы пыль в глаза не попадала. На голове стальной шлем. Корпус защищал противоосколочный бронежилет, сделанный по аналогии со средневековой приталенной бригантиной. Чтобы разгрузить позвоночник и перенести основной вес на бедра.

Нагрудников противопульных нет.

Толку от них в текущих условиях почти нет, так как противник вооружен почти поголовно винтовками. Пулю которых не сдержать.

Вот шевеление.

Кто-то вышел в коридор.

Короткая очередь из пистолета-пулемета.

И группа штурмовиков стремительно продвигается дальше.

Комната.

Идущий впереди на ходу снимает гранату и замерев в пяти шагах перед входом кидает ее внутрь. Так, чтобы она, срикошетив от стены, отлетела внутрь. За угол.

Бах.

Рывок вперед.

Выстрелы.

Первый боец-штурмовик падает, пораженный винтовочной пулей. Она пробила ему ногу.

Их ждали. Укрывшись за какой-то массивной мебелью. Из-за чего граната не смогла нанести особого урона. Просто слегка оглушила.

Остальные тут же открывают огонь на подавление. Чтобы не высовывались.

За укрытия летят новые гранаты.

А раненого, схватив за шиворот, оттаскивают назад.

Пуля пробила бедро насквозь. К счастью, ни кость, ни артерия не повреждены. Поэтому в раневой канал, разорвав стерильную упаковку, пихают тампон. И бинтуют. Прямо в темпе. Потому как в каждом таком штурмовом отряде идет санитар. Да и все штурмовики имеют минимальную медицинскую подготовку. А чтобы раненый не умер от болевого шока ему вкалывают местное обезболивающее – новокаин. Небольшую дозу.

Плюс – еще кое-какой «химии» подкинули, чтобы он оставался в тонусе. Благо, что над этим вопросом, среди прочего, Фрунзе все эти годы очень плотно работал. И лаборатории, которые инспектировал в свое время Дзержинский, не только пенициллин пытались синтезировать.

Отряд же продвигался вперед.

Комната за комнатой. Этаж за этажом зачищая капитальное здание.

И вот крыша.

Там засели с пулеметом и душевно долбят, простреливая вход. Причем прикрылись неплохо. Из-за чего обычной гранатой обычной не достать. Но у штурмовиков имелись и свето-шумовые. Специально на такой случай. Вот их и побросали целую горсть.

Бам. Бам. Бам.

Раздалось несколько взрывов.

И один из бойцов осторожно выставляет трубу разведчика над скосом лестничного проема, чтобы оценить обстановку. Этакий аналог советской ТР-4. Маленькой, легкой, компактной и удобной. Весит мало, но во время городских боев – бесценна.

– Достали. – буркнул он, махая рукой и давая понять, чтобы не медлили. Взрывы свето-шумовых гранат в замкнутом помещении оглушили и немного ослепили защитников. Из-за чего они утратили на время боеспособности.

Пара секунд.

И гранатометчик высунулся. И прицельно положил ее в пулеметную позицию. Отход. Его подменил второй. И новый взрыв у пулемета.

Секунда.

И из-за их спины вперед валят другие штурмовики, сразу открывшие огонь на подавление из пистолетов-пулеметов. Чтобы не высовывались те, кто хотел бы.

Короткая пробежка.

Семеро защитников лежал вразвалочку за импровизированной баррикадой. Двое мертвы, остальные шевелятся.

– Контроль. – командует командир звена.

И раздается несколько выстрелов, добивающих этих бойцов. После чего штурмовая группа осматривается этаж и завершает его зачистку.

Сорок секунд.

Пара мелких стычек.

Этаж зачищен. А вместе с ним и дом. Первый опорный узел в обороне Варшавы.

Связист передает по рации отчет об успехе. И в этот дом начинает подтягиваться подкрепление. В первую очередь егеря и штурмовики с пулеметами да самозарядными карабинами. В самом доме от них не богато пользы. А вот между домами перестреливаться – само то. Равно как и по уличным целям лупить.

На чердак также забирается расчет 13-мм винтовки, оснащенной оптическим прицелом и несколько наблюдателей.

Внизу же суета.

В занятом здании формирует опорный пункт, куда стаскивают боеприпасы и медикаменты. Ну и в наиболее защищенных комнатах разворачивают узел полевого лазарета.

И так по всему участку наступления.

Где-то случались заминки, но в целом польские резервисты были не в состоянии сопротивляться штурмовикам. И потери имели почти что исключительно случайный характер. Что и не удивительно. Вчерашние сантехники и слесаря на войне – это сантехники и слесаря. Война – не их профессия. Со всеми вытекающими…

Местами штурм почти сразу переходил в оборону. Потому что поляки пытались отбить утраченное здание. Но это приводило только к одному – незапланированно большому расходу боеприпасов. И временному снижению темпа. Да и то – не сильному…

Подтянув тылы. Произведя ротацию подразделения, если это требовалось, штурмовая инженерно-саперная бригада продолжала прогрызать оборону неприятеля.

Активно применяя для вскрытия обороны противника штрафные роты. Активно, но осторожно. Потому что они были в этой роли очень полезны. И если их быстро всех перестреляют, то наступать придется уже вслепую. А так… вон – хочешь не хочешь – поляки вскрываются. Что позволяет в плотной городской застройке поддержать разведу боем и приголубить неприятеля сходу. Где из егерской или тяжелой винтовки. Где из пулемета или 40-мм гранатомета. А где и из миномета: 60-мм или 80-мм.

Более того, специально для нужд городского боя этой бригаде были приданы 120-мм опытные минометы. Фрунзе они очень не нравились из-за низкой эффективности огня в общевойсковом бою. В поле. Но вот в городских условиях они могли представлять серьезный аргумент.

Так или иначе, но в непосредственном тылу наступающей бригады имелись батареи всех трех видов минометов. И у каждой сидел свой радист. Что позволяло оперативно координировать огонь. С минимальным лагом.

Впрочем, никаких иллюзий у командования не было.

Бригада помаленьку стачивалась. А ведь она и так не полного состава считалась после минского сражения. И после пробития бреши в самой защищенной полосе городской обороны придется переходить к штурму силами 4-ого корпуса. А там и темпы другие, и потери…

Тем временем под Краковом происходили не менее значимые события. Ибо части РОВС, перейдя границы Чехословакии, вторглись в Польшу и с наскока захватили Краков.

Никто ведь не ожидал такой «подлянки».

И в городе стояла всего «инвалидная» рота, сведенная из мобилизованных ветеранов, не годных по состоянию здоровья к строевой службе. Соответственным образом вооруженных.

Собственно, даже боя не получилось. Поляки, осознав СКОЛЬКО и КАКИХ войск подошло к городу, решили договариваться…

Русский общевоинский союз в канун этой войны раскололся.

После ряда переговоров Гучкова в рядах РОВС был поднят о том, что делать дальше. Ведь большевики стремительно менялись. Признали незаконным расстрел семьи бывшего царя и покарали виновных. Осудили Свердлова и красный террор, причем не на словах, а на деле. Ну и так далее…

В годы Гражданской войны все были хороши. И белые, и красные, и иные. Фрунзе еще там, в прошлой жизни решил для себя, что героев в Гражданской войне не бывает. Что эта война – трагедия. И любая победа – боль, не меньшая, чем поражение. Ибо брат на брата, отец на сына. И нет на свете ничего более горького чем Гражданская война. Особенно такая тотальная.

Но вместе с тем Михаил Васильевич четко отдавал себе отчет в том, что красные победили не только и не столько из-за выигрышной программы, сколько из-за готовности пойти до конца. Во всем. Что в конечном итоге вылилось и в то, что их террор оказался беспримерным.

Да, продразверстку начали еще при царе. Но только красные сумели превратить ее в инструмент классовой борьбы против крестьянства. Обдирая до последней нитки и ввергая в голод целый губернии. А потом, когда крестьяне начинали бунтовать, сурово подавлять их армией. В том числе газами. Что, кстати, Фрунзе собирался, среди прочего вменить в вину Троцкому и Тухачевскому.

А массовая резня 1918–1919 годов, инициированная Свердловым? В первую очередь с целью ограбления тех, у кого было что брать. Собственно, владельцы фабрик-газет-пароходов к тому времени уже из страны уехали. И террор был направлен в первую очередь против тех, кто своим трудом смог обеспечить себе хорошее благополучие. Не только против них, но в первую очередь удар был именно по ним. Что и вызвало огромные социальные потрясения.

А массовое убийство белогвардейцев в Крыму? О! Этот вопрос для Фрунзе был особенно больным. Ведь он, еще прошлый, оригинальный, им гарантировал жизнь в случае сдачи в плен. Троцкий же, через его голову, отдал приказ о расстрелах. Прямо по спискам сдавшихся. Через что ударил по репутации Фрунзе. Такого простить Михаил Васильевич не мог. Так что собирался Троцкому это тоже вменить в вину. Среди прочего.

А спецеедство и классовые чистки?

А иное?

По масштабу террора красные настолько увлеклись, что остальные участники братоубийственной войны выглядели бледными тенями. Да, они тоже творили много грязи. И тот же Краснов или Булак-Балахович не имеют, и не могут иметь оправданий. Но они все дети, по сравнению с теми, кто сумел силой оружия завоевать власть в стране, чуть более чем полностью чуждой идеологически[36]. Строго говоря красные сумели захватить и удержать власть в Гражданской войне благодаря тому, что, с одной стороны генерировали насилия столько, сколько требовалось, без рефлексий и моральных терзаний, а с другой стороны запустили НЭП, то есть, отказались от идей коммунизма в быту. Пусть и на время. Что позволило спустить пар. И погасить Гражданскую, которая иначе могла бы идти вечно. И все говорило о том, что после разгрома белых, у красных вспыхнули бы тылы, как тот же Кронштадт, и они уже промеж себя стали рубиться с как бы ни еще большим остервенением.

И обновленный Фрунзе попытался сгладить этот «выпирающий угол». Тот самый, из-за которого, среди прочего, постимперское общество было расколото и в XXI веке. Из-за которого, среди прочего, развалился Союз. И из-за которого, среди прочего, там, в XXI веке могла развалиться и малая Россия, оказавшаяся после 1991 в кастрированных границах. Михаил Васильевич начал пытаться потушить Гражданскую войну не на полях, а в сердцах и умах. В том числе через наведения справедливости и устранения максимального количества внутренних противоречий. Из-за чего большевики 1924 и 1928 года выглядели настолько разительно отличающимися, что у многих их заклятых врагов закрались вполне обоснованные сомнения в смысле и содержании их собственной борьбы. С кем и зачем? И ради чего?

Но эти изменения приняли не все. Далеко не все.

Не все Фрунзе поверили.

Да и убежденных монархистов хватало, которые хотели только одного – вернуть все «взад».

Из-за чего часть РОВС под руководством Врангеля вступил в Польшу и оказавшись в рядах сил вторжения. Туда даже больной Великий князь Николай Николаевич Младший отправился. Пусть и не воевать, но присутствовать. Он хотел оказаться причастным к этой, столь желаемой им победе и своим авторитетом стянуть в этот экспедиционный корпус как можно больше бывших белогвардейцев.

Надежда оказалась пустой.

Сначала под Минском оказался разбит Краснов и компания со своими казаками. А потом под Гродно БТГ РККА смешали с грязью остатки РОВС под командованием Врангеля. Защищать Польшу от вторжения немцев они не пошли, и Пилсудский оставил их на восточном направлении. Прикрывать от красных. Но толку этого большого не принесло…

Кого-то убили.

Кого-то взяли в плен и после первичной фильтрации этапировали в спецлагерь.

Но главное в другое – РОВС как боевой организации, настроенной против СССР больше не существовало. Потому как все, кто мог – выступил и потерпел поражение… Однако эти люди представляли не все РОВС. Потому что Федор Федорович Абрамов сумел собрать вокруг себя остальных – лояльных Союзу или нейтрально настроенных. Собрать в кулак, и вместе с Гучковым правильно сагитировать, сформировав из них Добровольческий корпус РККА. Во всяком случае они себя именно так назвали. Подняли красное знамя, под которым и вторглись в южные пределы Польши с запада, перейдя границу Чехословакии. В противовес немцам, ударившим на севере.

Этот шаг стал полной неожиданностью не только для поляков, но и для самого Фрунзе. Он не думал, что эти ребята из РОВС решатся на активные действия. Да еще ТАКИЕ! И делал все, для того, чтобы их удержать от активности, полагая, что они присоединятся к Войску Польскому или украинским националистам.

– Охренеть… – только и произнес нарком обороны, когда узнал эту новость. Причем как узнал? Из европейских газет, которые ей поделились со ссылкой на власти Чехословакии…

Глава 6

1928 год, август, 3. Варшава

Тишина.

Боец осторожно высунул из-за угла дома трубу разведчика и начал осматривать обстановку.

Маленькая площадь.

Несколько кирпичных домов, стоящих вплотную. Обычное дело для старых европейских городов.

В окнах мешки с песком. В некоторых.

Арка в один из дворов закрыта баррикадой. Но не сплошной, а двойной. Чтобы через нее можно было пройти, этаким «челноком». Но сквозного прострела бы не было. И опять – не до свода арки. Просто в рост человека. Видимо за ней расположена подножка для стрелковой позиции.

Пулемет.

Он просматривался в глубине одной из комнат. В тени. Но труба разведчика с ее четырехкратным увеличением позволяла при некотором желании это заметить. Так-то хорошо разместились. В полутьме помещения людей и оружия не заметно. Они кажутся тенями. Однако кто-то из бойцов закурил. И не прикрыл огонек ладонью. Толи не знал, толи задумался. Но именно огонек и привлек внимание наблюдателя. Позволив заметить пулеметную позицию.

Все это он тихо устно озвучивал стоящему рядом бойцу, который фиксировал в блокноте.

Чуть в стороне полуразвалившееся ворота. Словно их кто-то толкнул, вместе с забором. Как будто там грузовик или трактор не вписался в поворот. Но место не выглядело неудобным. Поэтому наблюдатель на нем «залип». И очень скоро разглядел очень недурно замаскированный ствол трехдюймовки, расположенной за поврежденными воротами. Очень надо сказать, удачно. Из-за чего в этом нагромождении поломанных досок дульный срез ствола орудия не выглядит чем-то бросающимся в глаза.

При этом, если приглядеться, то были видны и прицел, и имелся определенный ход ствола по горизонтали, позволяющий перекрыть улицу. Дульные же газы не должны были «сбросить» маскировку…

Минуты две наблюдатель изучал обстановку.

Потом также тихо и осторожно «задвинул» за угол дома свою трубу разведчика. И приняв письменное описание у помощника, внимательно его прочитал. Кое-где поправил и дополнил. После чего направился к командиру штурмовой группы – докладывать.

Благо, что она находилась недалеко.

В квартале.

Штурмовая инженерно-саперная бригада «отошла от дел» через пару дней боев. Основную «скорлупу» обороны они вскрыли. И дальше предоставили возможность поработать бойцам 4-ого корпуса постоянной готовности.

Это был самый молодой и «зеленый» корпус из всех.

Но… принципиально это обстоятельство полякам радости не добавляло. Минимальный уровень выучки у бойцов, которые почти полностью состояли из ветеранов, был очень высок. Плюс во многом стандартизирован и упорядочен за счет курса молодого бойца, через который прогнали их всех. Включая командиров всех уровней.

Ну и тактика с вооружением тоже давали о себе знать.

Кроме того, сказался фактор своего рода кадрового голода. Личный состав на БТГ шел элитный и развернуть их можно было лишь очень ограниченное количество. Во всяком случае в сжатые сроки. А техника производилась. И легкие танки, и гусеничные САУ. И даже экипажи к ним имелись подготовленные. Но БТГ это ведь не только и не столько бронетехника. Тех же грамотных командиров уровня рота-батальон способных действовать самостоятельно и инициативно, управляя столь технически сложными войсками не наблюдалось в достатке. На те 8 БТГ едва наскребли. А учить времени не было.

Поэтому в 4-ый корпус Фрунзе направил имеющиеся единицы бронетехники в качестве усиления. Сразу как стало понятно, что этому соединению придется штурмовать Варшаву. Благо, что тактически это не представляло труда. Концепция сводных штурмовых была уже продумана и даже отработана на учениях. Правда, обычно использовали бронеавтомобили. Что сути не меняло.

Танк в таких группах выступал не средство прорыва. Нет. Он был ключевым узлом – ядром, вокруг которого выстраивалось действие приданного ему пехотного подразделение. Того же взвода. В первую очередь из-за того, что в танке находилась рация. Она была защищена. И он мог при необходимости крепко отыграть от обороны, принимая контратаку противника. Ну и в наступлении, когда противотанковых средств у поляков на участке не наблюдалось, открывались великолепные возможности. Чем старались активно пользоваться.

Почему им тупо не давили и не пытались прорвать оборону?

Потому что поляки очень активно использовали трехдюймовки для обороны Варшавы. Да, бронебойных снарядов у них не имелось. Но даже осколочно-фугасный подарок для столь незначительной брони – аргумент. Если не пробьет, то продавит взрывной волной.

Кроме того, выяснилось, что они задействовали 37-мм и 47-мм морские пушки Гочкиса. Древнее «говно мамонта». Но оно представляло смертельную опасность для всей бронетехники РККА. Все-таки 25-мм брони, даже под хорошим углом – это слишком мало для противостояния орудиям. А 25-мм – это максимум, в основном она была тоньше.

Именно из-за столкновения с этими артсистемами и были связаны первые потери бронетехники.

Теперь же действовали иначе.

Наблюдатель доложился.

Командир сводной штурмовой группы связался по радиостанции с ближайшей батареей 80-мм минометов. Дал им координаты цели.

Наблюдатель выдвинулся на позицию.

Выставил трубу разведчика. Сверился по компасу.

Минометчики дали пристрелочный выстрел.

– Север сто двадцать, восток десять. – передал наблюдатель.

Новый выстрел.

– Север сто пятьдесят, восток двадцать.

Еще пара корректур.

И по позиции артиллеристов бегло кинули дюжину 80-мм мин. Перепахав там все очень добротно. И даже вызвав детонацию близь расположенных боеприпасов.

Отмашка наблюдателя.

И танк выдвинулся вперед. Ведь противотанковых средств у противника больше не наблюдалось.

Выкатился из-за угла. И почти сразу сделав короткую остановку выстрелил по пулеметной позиции. Закинув в третье справа окно на втором этаже 76-мм снаряд.

После чего продолжил движение, выступая в качестве щита и психологической поддержки для идущей за ним пехоты.

Бам.

Ударил выстрел 37-мм пушки Гочкиса. Ее не заметили в окне, так как расчет был осторожнее пулеметчиков.

И снаряд ударил в борт боевой машины. И пробил бы его, если бы не умудрился зацепить трак из марганцевой стали. Так что танк отделался слетевшей гусеницей.

По инерции проехав немного вперед он немного развернулся. Что и спасло его от второго снаряда. Легкую 37-мм пушку часто затаскивали на второй этаж или в какие-то неожиданные места. Но у нее и снаряд был слабый, чугунный с довольно посредственной баллистикой. Поэтому попал в сильно наклоненную верхнюю лобовую деталь корпуса, толщиной 25-мм и отлетел рикошетом в ближайшую стену, расколовшись.

А дальше все.

Пехота, идущая за танком, открыла огонь на подавление по окну. А секунд пять спустя боец с 40-мм ручным гранатометом накрыл цель метким выстрелом. И еще одним чуть погодя, для контроля.

И, не медля ни секунды, первое пехотное отделение стало продвигаться вперед. В то время как второе и третье вели огонь на подавление по всем окнам домов, откуда мог стрелять противник. И, особенно по тем, которые явно были укреплены.

Короткая пробежка.

Чуть за сто метров.

И первое отделение уже закинув гранаты – обычные «колотушки» – в окна, стала заходить в здание. Тем временем вперед выступил второе отделение, чтобы поддержать своих товарищей. Но не во время штурма, а прикрывая от контратаки с флангов. Мало ли? Ну и сближаясь с домом, дабы в случае чего подсобить. Третье же отделение держало стартовые позиции и прикрывало танкистов, которые спешно ремонтировали гусеницу.

Контратака была. Причем почти сразу, не давая вошедшему в дом отделению даже его зачистить.

С фланга.

И довольно лихая.

Вот только командир танка оставался внутри машины и сразу же включился. Поддержав свою пехоту огнем как из легкой гаубицы, так и из станкового пулемета, спаренного с орудием. Да, он оперировал всем этим хозяйством не так хорошо, как полный экипаж. Но и этого хватило.

Увидев в ста метрах от себя вполне себе живой танк, окруженный пехотой, поляки резко сбавили обороты и отошли. Причем также быстро, как и наступали. Ибо за столько дней боев прекрасно представляли свои шансы в бою с танками без противотанковых средств.

Можно было бы гранаты кинуть.

Вполне вариант.

Но далеко. А советская пехота очень вдумчиво прикрывала свою боевую машину.

Минута.

И все было кончено.

Еще минут через пять танк вернул подвижность и продвинулся вперед. Заняв более выгодную позицию. Еще один маленький кусочек Варшавы был взят.

Небольшая передышка.

Пополнение боезапаса. И новое продвижение. Осторожное. С активным использованием наблюдателей.

Минут через пятнадцать по тому пятачку где стоял «разутый» танк прилетело с десяток гаубичных снарядов. Плюс-минус туда. Калибром в пять дюймов примерно. В принципе прямого попадания и не требовалось. Осколки от таких снарядов уже довольно крупные и могли представлять нешуточную угрозу для бортовой и кормовой брони легкого танка.

Видимо добежал вестовой.

Но было, понятно, уже поздно.

Из-за этого, кстати, танки старались не ставить на простреле. Зная примерно откуда прилетает. А если и выезжать, то особенно не рассиживаться. Так как таким нехитрым приемом поляки уже несколько машин сумели тяжело повредить, выведя из строя.

В целом же погоды это не делало.

4-ый корпус медленно продвигался вперед со всеми возможными предосторожностями. Над городом крутились разведчики. Но довольно высоко, так как сюда Пилсудский стянул, наверное, все зенитные средства, что у него еще оставались. Включая британские «pom-pom» из Данцига и Гдыни. А они для Р-1МР представляли нешуточную угрозу.

Из-за этих разведчиков артиллеристам Войска Польского приходилось несладко. Но не критично. Оставлять после себя дымящиеся руины Фрунзе не хотел, а более-менее точно бомбить в городской застройке с безопасной высоты не выходило. Поэтому разведчики просто болтались над городом, стараясь фиксировать все перемещения противника. Если, конечно, их можно было отследить…

Тем временем войска 1-ого легкого корпуса РККА, то есть, немцы, сумели почти что без боев занять Данциг и выйти к Восточной Пруссии своими передовыми подразделениями. Ну так-то в Данциге еще имелись какие-то силы поляков. Но после провала морского прорыва, Пилсудский вывел их оттуда, понимая бессмысленность боев. Не всех. И там если кто и оставался, то тыловики и хозяйственники, «подбивающие бабки». А оказать сопротивления они не могли.

Пилсудский играл ва-банк.

Пан или пропал.

И понимал, что единственная надежда Польши – ее союзники, которые и заварили всю эту кашу. Поэтому собирал в единый кулак все наличные силы, дабы продержаться как можно дольше. А потом, если не выйдет, прорваться и уйти.

Ситуация стремительно накалялась.

Битва за Варшаву очевидно не имела перспектив. И поляки медленно, но верно сдавали квартал за кварталом. Неся при этом довольно серьезные потери.

И в Лондоне об этом знали. Обрубить всю связь РККА не удалось. Радиостанции в Варшаве работали, обеспечивая надежную связь со своими покровителями.

Войска Союза вошли достаточно узким фронтом по ключевой магистрали. Да, они обеспечили себе фланги легкими силами и железнодорожными войсками. А также тем, что лишних войск у поляков просто не имелось. Но контролировали далеко не всю восточную Польшу, не говоря уже об иных ее провинциях…

– Нужно что-то срочно предпринимать, – хмуро произнес Стэнли Болдуин, премьер-министр Великобритании. – Еще немного и он возьмет Варшаву. А дальше и остальную Польшу. Счет идет на дни, если на часы.

– По моим сведениям, – заметил президент Франции Пьер Думерг, – Варшава еще сможет продержатся недели две. Может быть месяц. Если оборона будет продолжаться также отчаянно.

– В том случае, если они не утратят боевого духа. Что сомнительно.

– Я уверен в поляках.

– А я – нет. У любой прочности есть предел. По нашим сведениям, люди Фрунзе продвигаются вперед так медленно только из-за стремления избежать нежелательных потерь. Боеприпасы к Варшаве подвозят эшелонами. Они там сгорают едва ли не так же быстро, как в полномасштабном наступлении времен Великой войны.

– Наш человек – майор де Голль – командует на одном из участков обороны. Он полон уверенности. И гарантирует минимум две недели боев, в случае, если поляки не начнут массово дезертировать.

– А Пилсудский радирует, что их силы на исходе. И скоро все рухнет. Со дня на день. И счет идет едва ли не на часы. Полагаю, что верховный главнокомандующий обладает большей полнотой сведений. Не так ли?

– Вы же понимаете – сейчас не время для давления на Союз. Сами видите, что творится. Мы должны дожать этих мерзавцев из-за океана. Их президент уже создал Комиссию для расследования преступлений упомянутых банкиров. И чтобы все это не оказалось спущено на тормозах, мы не может распылять усилия. Эти янки должны четко понимать – в случае чего они получат если не полноценную войну со всей Европой, то экономическую уж точно. И наше обострение с Союзом может открыть для Кулиджа возможность найти поддержку в лице Фрунзе.

– Понимаю. Но если мы сейчас не остановим его, то потеряем Польшу. А это значит – дадим русским и немцам общую границу. О том, какой у них настрой, полагаю, пояснять не нужно. И это намного страшнее, чем кратковременный тактический союз Штатов с Союзом.

– Вы думаете тактический?

– У них слишком разные интересы. Некоторое время, конечно, они смогут сотрудничать. Но как только мы разрешим долговой кризис, Вашингтон закончит свою московскую партию. Коммунисты его пугают.

– Вы не хуже меня знаете, что эти коммунисты лишь на словах. Они по сути своей социал-демократы. Причем умеренные и с явным уклоном в центризм.

– А это понимают в штатах? – усмехнулся премьер-министр Великобритании. – Тем более, что они на днях арестовали их агентов влияния. Вести же честный бизнес с этой взбунтовавшейся колонией вряд ли кто-то пожелает.

– С какой именно взбунтовавшейся колонией? – оскалился президент Франции. Намекая на то, что США это тоже взбунтовавшаяся колония.

– Эта шутка звучит очень неуместно. Нам нужно действовать! И немедленно заканчивать эту войну, сохраняя независимость Польши. Сохраняя Польшу. Любой ценой!

– А как? Вступать в войну с Союзом?

– По нашим разведданным Фрунзе не готов к большой войне. А мы – готовы. И можем в самые сжатые сроки развернуть против него и полсотни, и сотню дивизий. Перебросив их морем в те же Финляндию или Прибалтику.

– Россия слишком большая. Эта война абсурдна.

– Если ударить из Прибалтики и Финляндии, отрезая Санкт-Петербург…

– Ленинград. – поправил его француз.

– Да, Санкт-Петербург, – проигнорировал эту поправку англичанин, – в котором размещены основные военные производственные мощности Союза, то дальше дело в шляпе. Оттуда открывается удобная возможность для наступления на Москву по железной дороге. Но, думаю, мы сможем склонить Союз к миру раньше.

– А если нет?

– То Франции отойдет южное Причерноморье и Кавказ, а нам север. Чтобы удобнее было ходить морем. Создадим там марионеточные правительства и будем вести с остатками Союза войну хоть до второго пришествия. Мощностей производственных у них все равно значимых не будет. Там только что-то в Поволжье строится и по Каме. Но это тоже можно занять и забрать. Ну или разбомбить.

– Это будет долгая и большая война.

– Нет. Если купить население красивыми обещаниями.

– Я не уверен, что нам стоит во все это ввязываться.

– Если мы сейчас упустим, то потом придется воевать всерьез. Мы должны надавить, давая понять, что пойдем до конца.

– И вы думаете Фрунзе уступит?

– Он умный человек и прекрасно видит все эти расклады. Поэтому… – развел руками премьер-министр Великобритании.

– А если Германия вмешается?

– У нее для этого нет оружия. Да, они нас смогли обхитрить и вооружить целый корпус. Но это всего корпус. Причем без тяжелых вооружений. Им нечем вмешиваться. И оружия они быстро взять ни откуда не смогут…

Глава 7

1928 год, август, 8–9. Где-то в Восточной Европе

Фрунзе плыл по бассейну.

Спокойно, никуда не торопясь. Вдумчиво загребая руками, стараясь улучшить свою технику.

– Время, – произнес тренер, сидящей у бортика на деревянном раскладном стуле со спинкой.

И нарком направился к лесенке.

Час плавания он свой отработал. Теперь ему предстояло посещение бани и массаж. Ну и своеобразная чайная церемония для релаксации.

Война войной, а отдых тоже нужен.

Да и организм уже не самый молодой требовалось держать в тонусе. Поэтому Михаил Васильевич не забывал уделять внимание своей молодой супруге, вновь, к слову, беременной. Недавно.

Ну и тренироваться.

Не на износ.

И отнюдь не для олимпийских рекордов.

Просто на уровне хорошей такой сбалансированной физкультуры, дабы тело не застаивалось из-за избытка сидячей работы.

Кроме того, подумать над делами в этой медитативной обстановке было одно удовольствие. Никто и ничто не отвлекало.

А подумать было над чем.

Центр Варшавы силы РККА взяли, заняв при этом до трети ее территории с востока. Остатки защитников во главе с майором французской службы де Голлем продолжали оказывать сопротивление. Отчаянное, но не существенное. К этому моменту удалось контрбатарейным огнем накрыть всю серьезную артиллерию защитников. А без нее их оборонительные узлы стали лопаться намного легче и быстрее.

– Де Голль. Тот самый де Голль. – пробормотал Фрунзе отпивая глоток ароматного чая.

Этот будущий генерал сражался отчаянно и руководил своими людьми очень толково. Как стало известно – он был одним из немногих, кто вышел из котла под Минском. И вывел относительно боеспособную часть. Именно она и стала ядром тех сил, что сейчас защищали Варшаву.

И сдаваться он не собирался.

А очень хотелось.

Этот человек был игроком серьезным, хотя этого кроме Михаила Васильевича не знал никто. И пропустить его через советский плен – бесценно. Убивать его решительно не хотелось, тем более, что сам Фрунзе разделял многие убеждения этого человека. Из более поздних эпох. Из-за чего видел в нем в какой-то мере своего учителя.

А вот Пилсудский, уводя основную массу войск, прорвался из города. И уходил в сторону Прибалтики.

Ударил минувшей ночью в стык позиций БТГ и, смяв решительным натиском легкий батальон, ушел на север – северо-восток. Разведка его вела. Но так получалось, что снять подвижные соединения и направить в погоню не представлялось возможным. Они были скованны блокадой Варшавы. И даже задействованы в повседневных боях. Тем более, что выпускать группу де Голля было бы еще большей ошибкой, чем Пилсудского.

Почему он пошел в Прибалтику?

Потому что Добровольческий корпус РККА продвигаясь на восток занял почти без боя Львов. И развивал наступление в сторону Ровно. Что верным образом перерезало возможность для отступления поляков на юг.

И с этими ребята из Добровольческого корпуса Пилсудскому не договорится. Ему, наверное, даже безопаснее сдаться основным силам РККА, чем бывшим белогвардейцам, имевшим к нему счеты. Ведь то, что творили поляки с красноармейцами в годы первой советско-польской войны вызвало дикое раздражение не только в Союзе. Это задевало и цепляло многих в эмиграции.

Не всех.

Кого-то радовало.

Но эти весельчаки как раз и побежали на службу к полякам для участия в этой войне. В том числе и потому, что они сами советских бойцов с командирами не считали за людей. Даже если те являлись вчерашними солдатами и офицерами Императорской армии.

Остальные же… получили очень нехороший осадок на душе. И Пилсудский со своими приспешниками не спешил проверять то, как им отольются кошкины слезки. Тем более сейчас, когда Добровольческий корпус зарабатывал себе право вернуться домой. Да еще без поражений в правах. Как уважаемые люди. Вот поляки и ломанулись в Прибалтику.

Тоже спорное решение.

Но тут хотя бы шанс был. Тем более, что позиции англичан в тех краях представлялись очень сильными и они могли помощь. Во всяком случае, именно так они говорили по радио.

Авиаразведка вела отходящих поляков.

Но сил перехватить их не было.

Все, что находилось под рукой и радиусе доступности оказалось задействовано. Причем – на грани возможностей. Тонкой, натянутой как струна, ниткой. Так как военная операция проводилась ограниченным контингентом войск из-за нехватки времени. И два корпуса из-под Минска еще не подтянулись. Стоя там на отдыхе.

Да, по отходящим полякам работала авиация. Но они уходили лесными дорогами и укрывались в лесу при налете. Из-за чего действие бомбардировщиков выходило не эффективным. ОАБ-50 в лесах толку давала немного. Там требовалось применять что-то повесомее. Обозов же у них имелось мало. Отходили налегке. Благо, что идти они планировали не более недели. Недалеко. И боев больших не намечалось. Не с кем.

Он откусил печенья.

И его кусочек отломившись упал на стол. Отскочив. И перелетев через чашку чая.

Фрунзе замер озаренный мыслью.

Под Рязанью находилось первое в Союзе училище ВДВ и батальон, который там тренировался. Всего батальон и еще недоученый, из-за чего их и не пытались использовать в этой кампании. Но ребята больше года проходили очень интенсивный курс. И уже стоили сильно больше обычного полка. И главное – их можно было можно перебросить куда-нибудь по пути следования поляков, сбросив на лужайки тех лесных массивов. Причем быстро перебросить. Меньше чем за сутки. С тем, чтобы заблокировать отход поляков, перекрыв дороги. И, при поддержке авиации, обеспечить возможность продержаться несколько дней. Пока бойцы 1-ого корпуса подтянуться и навалятся на спину беглецам.

Бросив недоеденное печенье Фрунзе встал.

Быстро оделся.

И вышел.

Едва ли не бегом, направившись в помещение Ставки. Где развернул бурную деятельность, отдавая нужные приказы…

Дирижабли, активно действующие на украинском направлении, перебрасывались в Рязань. Равно как и большая часть самолетов военно-транспортного флота…

И вот, в обед 9 августа над Восточной Польшей появились дирижабли, окруженные роем летательных аппаратов поменьше. И, зайдя в нужный квадрат они открыли дверцы и из них посыпал народ с парашютами.

Один за одним.

А с самолетов полетели контейнеры. Также на парашютах. С запасами оружия и боеприпасов.

Высадились кучно и удачно. Сказались навыки, в том числе десятки совершенных прыжков. Меньше десяти процентов личного состава повисло на ветках или как-то иначе вляпавшись. Все-таки сложная местность.

Остальные же сели хорошо и сходу сориентировавшись на местности стали готовить оборонительные позиции. В темпе. Потому что по данным разведки у них было два-три часа до подхода авангардных подразделений поляков.

Минул час.

Комбат мотался по позициям и нервно поглядывал на часы.

Выставленные вперед секреты молчали.

Второй час канул.

Тишина.

Только пот с бойцов ВДВ лил ручьями от активного «шевеления» грунта лопатками.

Командир этого батальона уже сомневаться стал в том, что их правильно скинули. И даже думать о том, что враг пройдет в стороне… как за трещала рация связиста. И тот почти сразу доложил:

– Идут.

– Пусть отходят. Огрызнуться и отходят.

– Есть…

Секунд двадцать спустя донеслись выстрелы. Застучало несколько легких пулеметов короткими очередями. Защелками самозарядные карабины. Заухали егерские.

Им отвечали.

Обычной винтовочной трескотней.

Недолго.

Минуты две – не больше длилась перестрелка. После чего вновь установилась тишина. Батальон же занимал подготовленные позиции. И готовился к бою.

Через четверть часа из-за поворота показались бойцы передовых секретов. Немного «покоцанные». Семерых тащили на импровизированных волокушах, сделанных из плащей. Двое, как выяснилось чуть позже, погибли, но тела их не стали оставлять врагу.

Еще через четверть часа появился передовой дозор поляков.

Конный.

Командир батальона ВДВ аж глаза выпучил, когда этих всадников увидел.

– Откуда они тут?

– А черт их знает? Может крестьян обнесли. Лошаденки то дохлые. Клячи. И кобылы в основном. – ответил его начальник штаба, разглядывая в бинокль гостей.

Так или иначе, но, когда они достигли удобной дистанции, по ним отработало парочка ручных пулеметов. Прокрутив им по пулеметной ленте – и покрошив 7,92-мм пулями как всадников, так и «копытных» под ними.

После чего пулеметчики отошли со своих позиций на новые. Мало ли от опушки их «спалили»?

Дальше поляки предприняли несколько попыток провести разведку боем. Но каждый раз очень неприятно заканчивающуюся. То нарвутся на мощный фланкирующий огонь из пулеметов. То получат беглый обстрел из самозарядных карабинов накоротке сразу широким фронтом. Словно этаким шквалом.

То еще чего.

Причем каждый раз – бойцы оставляли выявленную позицию и отходили на новые. Благо, что тяп-ляп укрытий легких они сумели соорудить несколько рубежей.

И действовали не разом батальоном, а подразделениями. Чтобы вскрываться не целиком. В чем очень способствовала радиосвязь. В этом батальоне она была даже на уровне взвода. Пусть и не дальнобойная, но была.

Так до вечера и проигрались.

После чего поляки остановились, начав накапливаться для решительного удара. А бойцы ВДВ, установив противопехотные мины, отошли километров на десять по дороге.

Да, уставшие.

Но сказывалась тренированность и… определенная химия, которая позволяла поддерживать тонус за счет внутренних резервов организма. Хорошо надо сказать откормленных.

Более того, отойдя на новые позиции, бойцы их сумели немного укрепить. И даже поспать несколько часов прежде чем начали взрываться мины.

Очень неприятный фактор.

Фрунзе выделил ВДВ несколько контейнеров с перспективными противопехотными минами: как «лягушками», так и направленными «экранами». Из-за чего темпы продвижения поляков РЕЗКО замедлились. Они очень осторожно продвигались, буквально просачиваясь по проверенным тропинками.

Что, в свою очередь, выиграло время бойцам ВДВ на отдых и обустройство позиций. Военно-транспортная же авиация, которая их поддерживала, скинула запасы продовольствия, медикаментов, боеприпасов и… еще партию мин. Позволяя надеяться на то, что довольно крупная толпа неприятеля будет топтаться на месте из-за «зубастого клопа», попавшегося ей на пути…

Тем временем на территории бывшей УССР территориальные да легкие части почти повсеместно вышли к Днепру. На всем его протяжении. Вытеснив или разгромив все банды, которыми руководители украинской компартии наводнили левобережную Украину.

На левом берегу напротив Киева расположился 3-ий корпус постоянной готовности. И открыто готовился к переправе. То есть, строил плоты и собирали лодки. Мостов то через Днепр не имелось. Созданный еще до революции Петровский железнодорожный мост был разрушен в Гражданскую. И так не восстановлен. А наведенный понтонный мост благоразумно разобрали местные. Да и паромная переправа не действовала. Так что, без большого количества плав-средств, перебраться на ту сторону не получиться.

Начал он готовиться накануне.

И националисты попытались помешать корпусу. Начав артиллерийский обстрел берега. Но в завязавшейся артиллерийской дуэли победила… авиация. Просто налетели Р-1МБ и разбомбили к чертям собачьим укрывшийся в складках местности орудия неприятеля. Что разом навело порядок на берегу.

Этот подошедший 3-ий корпус был свежий и полон сил. Так как прошел сюда практически без боев. Одного факта его приближения хватало, чтобы банды разбегались. Местные же очаги сопротивления националистов удавалось давить быстро и почти что бескровно. Просто смешивая с землей артиллерией или авиацией.

Так вот – руководство бывшей УССР, впечатленное польской кампанией, не питало иллюзий относительно своих возможностей.

Польша – все.

Даже дураку было понятно – ее разгромили в пух и прах. Особенно после начала бегства Пилсудского из Варшавы.

Да, какие-то очаги сопротивления еще долго будут дергаться, но в целом – как единая военная и политико-административная единица – все. А значит руководство СССР сможет сосредоточить на украинском направлении большие части задействованных в Польше войск. Включая те самые 8 БТГ так бодро показавшие себя в этой кампании. Ну и авиацию. Основную ее массу, так как до сего момента здесь, на юге, она оперировала по остаточному принципу.

При этом с запада наступал добровольческий корпус РККА – бывшие белогвардейцы. Более того – почти на треть состоящий из офицеров и унтеров. Да, они были плохо вооружены. Но пренебрегать ими было смертельно опасно. Они все прошли и Мировую войну, хотя бы ее часть, и Гражданскую. А кое-кто еще и в Русско-Японской сумел поучаствовать. Матерые волки.

И сопротивляться им было нечем. После того, как в первые дни войны авиация РККА уничтожила в эшелонах почти весь личный состав лояльных Киеву войск. Состоящих из опытных боевиков, до того резвившихся в Польше, и добровольцев-националистов. Они, конечно, пытались набрать новых бойцов, проводя мобилизацию. Но она провалилась.

Им остро не хватало времени для работы с населением.

Они ведь ввязались во всю эту авантюру слишком быстро. Поэтому даже те войска, что удалось поднять по мобилизации в центральных и западных землях бывшей УССР не спешили подчиняться центру. Они, забрав оружие, оставались на местах с целью защиты «своих хуторов» от бандитов. Еще очень свежи были воспоминания о той вольнице, что творилась здесь в годы Гражданской. Поэтому иллюзий люди не питали.

Кое кто, конечно, прибывал под командование Киева.

Но их было ничтожно мало, даже с Западной Украины. Откуда основную массу наиболее упертых и идейных националистов они выгребли в первую волну. Остальные же посмотрели на то, как их друзей-приятелей порубило в силос на левом берегу Днепра. И уже не так верили авантюрным посулам.

Да, если бы поляки сумели разгромить РККА в Белоруссии, то даже утратив левобережную Украину можно было бы держать оборону по Днепру. С тем, чтобы поляки сделали основную работу. Даже потерпев страшное поражение на левом берегу. А потом и отбить все обратно, когда РККА стало бы стягивать все силы для защиты Москвы.

Но теперь…

Теперь перспектив на оборону не оставалось совершенно. И то, что новости разгонялись не только по газетам, но и радио, расползаясь с удивительной скоростью, это понимали не только руководители Украинской народной республики, но и многие обыватели.

Великобритания с Францией, которые и втянули УССР в эту авантюру, явно не успевают спасти даже Польшу. Ради УНР же и стараться не станут, тем более, что, утратив Польшу, это становилось не реальным.

Фрунзе снова разгромил украинских националистов.

Опять.

Вновь.

Второй раз за одно десятилетие.

И это выглядело ужасающей катастрофой. Так как если в тот раз им удалось договориться с Лениным, явно склонным к национализму. И их оставили как ядро самой мощной национальной республики СССР, то теперь… с Фрунзе они не видели шансов договорится. Вообще никак. Поэтому, взвесив все «за» и «против», ночью, когда Киев спал беспокойным снов, руководство Украинской народной республики погрузилось на автомобили и «отчалило» из города.

Тихо.

Осторожно.

Но максимально «в темпе»

Не ставя никого в известность.

И увозя с собой весь запас золота и валюты, который у них имелся. В первую очередь, конечно, доллары USA, полученные по линии кредитования в первый месяц «независимости».

Их путь теперь лежал в Румынию. Это было рискованно – могли ограбить. Но оставаться здесь выглядело форменным безумием, которое гарантированно бы закончилось расстрелом… в лучшем случае…

Глава 8

1928 год, август, 10. Москва

Михаил Васильевич шел, звонко чеканя шаги, по коридору, насвистывая мелодию Элли Драйвер из кинофильма «Убить Билла». Конечно, той бесподобной харизмы ему не хватало. Но он ее добирал за счет адъютанта, который следом за ним нес на подносе внушительных размеров клизму.

Вроде бы ничего такого.

Но сотрудники народного комиссариата иностранных дел бледнели при виде этой процессии и отшатывались, стараясь как можно скорее скрыться с глаз народного комиссара обороны. А может быть их пугала дюжина бойцов спецназа охраны, вооруженная до зубов, в бронежилетах, шлемах, защитных очках, разгрузке и так далее, что шли с некоторым отставанием за своим шефом. Их вид был более чем грозен.

Кто знает?

Но коридор перед Фрунзе очищался сам собой.

А все вокруг затихало и напряженно наблюдало за его продвижением.

И вот, наконец, двери.

Бледный секретарь спешно распахнул створку, и Михаил Васильевич вместе со своим адъютантом прошествовали внутрь. Звонко чеканя шаг по паркету стальными подковками сапог.

– Добрый день, – поприветствовал он всех присутствующих.

Здесь сидели глава НКИД граф Игнатьев, заменивший больного Чичерина, а также посолы Великобритании и Франции. Ну и переводчики с секретарями. Это был очередной раунд стремительно накаляющихся переговоров. Сам Чичерин, кстати, тоже присутствовал в роли консультанта. Так-то он числился на пенсии и лечился, но совсем от дел не отошел.

– Михаил Васильевич? – удивился глава НКИД. – Мы вас не не ожидали. Что-то случилось?

– Я пожелал принять участие в беседе. Вы ведь не против?

– Нет, конечно.

– А вы? – обратился он к послам.

Те также возражать не стали.

Спрашивать зачем адъютант Фрунзе держит на подносе большую клизму, никто не стал. Хотя все постоянно на нее косились, поглядывая так до конца рабочей встречи. Видно – рабочая, не растрескавшаяся. С такой как раз весь кишечник опорожняют, ежели кто отравился…

– Вы Польшу обсуждаете? – спросил нарком обороны у Игнатьева.

– Так точно, Михаил Васильевич. Господа настаивают, чтобы мы не добивали ее.

– Это еще почему? – удивился Фрунзе.

– Польша вступилась за Украину, защищая ее право на самоопределение. В соответствие, кстати, с вашими законами. – произнес посол Великобритании.

– Если вы мне еще раз соврете, да еще так нагло, я вам зубы выбью, – с мягкой улыбкой ответил Михаил Васильевич. Можно даже сказать – добродушно. Если бы не холодный, просто-таки колючий взгляд.

– Как это понимать!? – взвился посол.

– А как хотите, так и понимайте. Вы ведь не обезьяна из джунглей Бразилии, умом должны быть богаты. Вон – и шляпу модную носите.

– Разве так можно вести переговоры!? Это дикость! Варварство!

– Отнюдь, нет. Мы люди цивилизованные. Поэтому на ваши зубы не претендуем. Просто вы уйдете отсюда, унося их в кармашке. Ибо даже не врете, а брешете аки пес шелудивый. Поясню. Правительству Советского Союза известно, что восстание в бывшей УССР подготавливали вы. – указал он пальцем на посла Великобритании. – И вы, – ткнул он в его соседа. – На деньги, предоставленные банкирскими домами Моргана и Рокфеллера.

– Это не так! Мы…

– Может мне все-таки выбить вам зубы? Мы здесь не на трибуне. Перед кем красуетесь? Сотрудники КГБ сумели вклиниться в аппарат украинской компартии и у нас есть списки людей, которым вы заносили денег. Кем. Какие. И как. Более того, я вас расскажу страшную вещь – сорок восемь миллионов рублей мы сумели конфисковать в процессе. Поступала инвалюта, но сумма дана в пересчете по текущему курсу, разумеется.

Тишина.

– Сорок восемь миллионов? – нервно сглотнув переспросил посол Франции.

– Именно так. – кивнул Фрунзе и улыбнулся, вспоминая о том, как майор КГБ Остап Бендер был ловко внедрен в аморфную свору заговорщиков и в чем-то даже сумел ее возглавить. Перехватив зарубежное финансирование, поступающее им из-за рубежа. – Более того, нам известна вся сумма, которая заехала в УССР. Но ее, к сожалению, мы не смогли перехватить, не подставляя своих людей. И с Польшей аналогично. Вы, собаки крашенные, подготовили и дирижировали всем этим спектаклем. Не получилось. Бывает. Только врать зачем? Или вы нас настолько не уважаете, что позволяете себе брехать в лицо? Причем зная, что мы все знаем. Не понимаю. У вас с головой какая-то проблема? Изъян может? У нас прекрасные доктора. Профессор Илья Иванович Иванов. Прекрасный специалист. Мы, если желаете, направим вас на курс реабилитации к нему.

– Илья Иванов? – удивился граф Игнатьев. – Не слышал о нем. Он известный психиатр?

– Нет. Специалист по искусственному осеменению и межвидовой гибридизации животных. Он который год носиться с идеей смешения человека и обезьяны. И ему остро нужны добровольцы. Мы, правда, блокируем такие опыты. Но ради этих прекрасных людей – дадим немного поэкспериментировать. Ну а что? Прекрасный воздух. Горы. Дивные сексапильные мартышки. Что еще нужно для достижения душевного покоя?

– Мы не готовы разговаривать в таком тоне! – взвился англичанин.

– Значит Польшу мы забираем? Так?

– Нет!

– Почему? Только взвешивайте свои слова. Взвешивайте. А то я смотрю вы со своим бременем белого человека туземцев видите во всех вокруг. Что может очень печально закончится.

– Нам нужна Польша.

– И нам что с того?

– Если вы немедленно не прекратите войну, то мы вступимся за нее. Мы…

– Погодите, – жестом перебил Фрунзе собеседника. – Вы хотите сказать, что объявите нам войну?

– Да.

– Не смешите мои тапочки, – расплылся в широкой улыбке нарком. – И чем вы собрались воевать?

– Мы в состоянии выставить пятьдесят и более дивизий! И…

Но Михаил Васильевич перебил их громким смехом. Максимально искреннем. Ну, насколько он мог из себя выдавить.

Они осеклись и замолчали.

Он же, чуть погодя резко оборвался и подавшись вперед спросил:

– Хотите я вам расскажу, сколько вы реально можете выставить дивизий? И в какие сроки? А потом поведаю вам о том, какие удивительные приключения вас будут ждать, чтобы накопить эти силы где-нибудь в Прибалтике или Финляндии?

– Это так очевидно?

– Вы не поверите, но да.

– Наши генералы и адмиралы считают, что мы сможем преодолеть сопротивления советского флота и добиться безопасности для транспортов.

– Советский флот и не должен будет вас останавливать. Его задача вас задержать. И он без проблем выиграет нам время, чтобы РККА сумело занять Прибалтику. Или вы думаете, чего я держу два корпуса постоянной готовности с БТГ под Минском? Наши «прибалтийские тигры» не смогут оказаться достойного сопротивления. При всем уважении к их личным качествам – они просто не готовы. После того же как мы займем Ригу развертываться вам останется только в Финляндии. Так?

– Допустим.

– Как и куда вы оттуда наступать собрались? – ухмыльнулся Фрунзе. – Через Карельский перешеек? Вы там хоть раз бывали? Там даже зимой видимости даже в полсотни метров еще поискать. Сплошные леса, болота, овраги, скальные выходы и валуны. Дороги мы еще в царские времена прокладывали. Их недостаточно даже для более-менее быстрого прохождения дивизии, не то, что корпуса. Да и вообще – в Финляндии проблемы с коммуникациями. Там попросту много войск не разместить и не использовать. Куда не ткни – везде узкие тропинки, которые можно оборонять малыми силами.

Англичанин скосился на француза.

Тот выглядел мрачно и хмуро. Можно даже сказать – насупившись.

– Мы можем занять Мурманск.

– Можете. Только что это вам даст? Тем более, что держать более-менее внятный гарнизон там вы не сможете долго. В тех краях кроме лишайника да мха ничего не растет. Все продовольствие – привозное. Мы по железной дороге это делаем легко. А вы сможете с плечом снабжения в две с половиной тысячи километров? Удержите плацдарм?

Тишина.

Англичанин и француз внимательно смотрели на Фрунзе. Напряженно и можно даже сказать исподлобья. Тот же смотрел на них. Демонстрируя максимально добродушное лицо, которое портили только холодные, прямо-таки колючие глаза.

– Надеюсь вы успокоились и прекратите бредить. – нарушил это молчание нарком обороны. – И теперь мы перейдем к предметному разговору. Итак – вам нужна Польша. Хорошо. Что вы за нее готовы предложить?

– А что вы хотите?

– Индию.

– Что?! – аж поперхнулся англичанин.

– Я вас правильно понимаю? Вы пришли на переговоры, не изучив интересы и чаяния тех, с кем их собирались проводить? Вы серьезно планировали нас запугать? Неужели у вас так все плохо с аналитикой? Мда. – покачал головой Фрунзе. – Это оскорбляет мой интеллект.

– У Советского Союза много интересов. – осторожно произнес француз. – Что вы хотите именно за Польшу?

– Первое. Румыния возвращает нам занятые ей земли Российской Империи. И мы готовы великодушно это принять безвозмездно. Без компенсации с их стороны за использование этих земель. Второе. Журналисты, которые во время этой кампании поливали Союз помоями, получат реальные наказания за клевету. Третье. Вы выступаете с осуждением бунта бывшей УССР и признаете, что он носил искусственный характер. Найдите там какого-нибудь козла отпущения среди заигравшихся чиновников и повесьте, чтобы сохранить лицо. Ну или поляков дураками выставляйте. Хотят штаты. В конце концов деньги давали именно они. Объективность вины в данном случае нас не интересует. Четвертое. Вы выдаете нам всех негативно настроенных эмигрантов Империи и Союза, что живут на вашей территории. Ну и главное – земли бывшей Российской Империи – это наша зона интересов. Как пожелаем, так и распорядимся. И вы не станете вмешиваться и тем более им чем-то помогать, равно как и прекратите всякую подрывную работу на территории Союза.

– Не жирно ли?

– Это постный набор. Минимальный. Могу озвучить полный пакет требований. Мы ведь тут прекрасно понимаем, что Польша вам нужна как буфер между Союзом и Германией, чтобы максимально затруднить наше сотрудничество. И мы уверены – они будут стараться. Сильно и крепко стараться, с ваших денег и ваших подначек. Они – болевая точка у нас на границе. Страна, которая существует только в парадигме анти-России. И в наших стратегических интересах ее растереть в сопли.

– А если мы откажемся? – поинтересовался англичанин.

– Вы же признали Советский Союз наследником Российской Империи. Так?

– Так.

– А это значит, что у нас есть к вам должок. Кто убил Павла I и втравил Россию в совершенно не выгодную ей войну с Францией? Кто поддерживал эсеров и прочих революционеров, которые резали российских чиновников при Николае 2? Ну и так далее. Вплоть до организации покушений на меня лично.

– Причем тут революционеры? – удивился англичанин. – Вы ведь сам им были!

– Был. А теперь я государственный муж и отстаиваю интересы державы. И говорю вам, что у нас накопилось очень много вопросов к вам. И шар на нашей стороне.

– Что вы имеете в виду?

– То и имею. Если вы откажитесь, то Советский Союз развернет против ваших чиновников адресный террор. Вы можете в этом сомневаться, можете в это не верить, но тех же эсеров с опытом ликвидации в рядах партии достаточно. Да и других исполнителей всегда можно найти. Ваших чиновников будут стрелять, резать и травить всюду, где смогут настигнуть. Революционеры, шлюхи, профессионалы и прочие охочие. Тотальный террор. И заметьте – ничего личного. Просто возвращение долгов. Их много накопилось и копить дальше как-то неприлично…

Тишина.

Англичанин с французом неверящим взглядом смотрели на собеседника.

– Что вылупились, твари? Или вы грешным делом подумали, что вам так поступать можно, а нам нет? Серьезно?

– Это невозможно… – покачал головой англичанин. – Вы хотя бы представления о дипломатическом этикете имеете?

– Я не дипломат. – пожал плечами Фрунзе. – Я неудавшийся инженер, который по вине ваших держав был вынужден участвовать в крайне кровопролитной Гражданской войне, которая унесла у нас людей больше, чем во Франции погибло от Мировой войны. И теперь я разгребаю то дерьмо, которое после нее осталось. По вашей вине. И мне сложно воспринимать вас с уважением. Со своими подчиненными или рабочими я общаюсь вежливо. Но разве вы этого заслужили? Вы пришли в мой дом чтобы нагло врать мне в лицо и запугивать, требуя что-то для себя. А значит законы гостеприимства на вас не распространяются по обычаям как Запада, так и Востока.

– Мы не можем осудить журналистов… – после очередной долгой паузы произнес француз. – Это… – он развел руками, подбирая слова.

– Осуждение этих журналистов сломает у нас всю систему журналистики. – пояснил англичанин. – А она нам нужна, чтобы одержать победу в долговом конфликте с американцами так умело запущенном вами. Мы прекрасно знаем откуда Муссолини взял свои тезисы. И считаем, что вам не выгодно наше примирение с Вашингтоном. Во всяком случае – сейчас.

– После того, что эти мерзавцы фактически организовали многолетнюю бойню в Европе? – усмехнулся Фрунзе. – Я думаю, что ни одному честному европейцу им теперь руку протянуть просто неприлично. Во всяком случае – пока. И «на сухую», то есть, без денег.

– Мы тоже так думаем. И чтобы они не переломили ход борьбы в свою сторону, мы не можем бить по нашей журналистике. Это важный инструмент в этом противостоянии. Я бы даже сказал – ключевой.

– А со всем остальным вы согласны?

– Взамен вы оставите Польшу независимой?

– После того, как она вернет нам наши земли. А немцам побережье – сухопутный коридор в Восточную Пруссию. Все остальное – да, будет независимым.

– Это невозможно! Если отрезать Польшу от моря, то она потеряет всякий смысл!

– И как же быть бедным немцам? – усмехнулся Фрунзе.

– Они не участвовали в этой войне! Официально! С какой стати им вообще что-то должно достаться? Это нарушает все порядки и обычаи войны! – возмутился француз.

– То есть, по поводу передачи Союзу старых земель Российской Империи вы не возражаете?

– Да, если Польша сохранит выход к морю. – кивнул француз.

– И Союз будет отделен от Германии Польшей. – добавил англичанин. – Во всяком случае – от основных земель Германии.

– Это приемлемо. При условии, что Данциг передается из управления Лиги Наций в управление Берлина.

– Это равносильно отрезанию Польши от моря.

– Пусть это будет совместное управление. Уверен, что немцы не допустят повторение того гнилого инцидента, который имелся в эту войну. Я имею в виду базирование в Данциге… хм… польского флота.

Англичанин с французом переглянулись.

Немного пожевали губы.

И согласились.

– Отлично, – кивнул Фрунзе. – Теперь перейдем к самому приятному. К гарантиям.

– К каким гарантиям? – нахмурился англичанин.

– Вы столько раз за последние пару веков обманывали своих партнеров, в том числе на самом высоком уровне, что без гарантий смысла заключать хоть какой-то договор с вами не имеет смысла.

– Но позвольте! – взвился француз.

– Не позволю, – жестом остановил его Фрунзе. – Но поясню. Смотрите. Зашел как-то индеец в банк и попросил кредит. С него под залог попросили лошадь. А то вдруг он заберет деньги и сбежит? Как раз на стоимость займа. Прошло время. Индеец вернулся. Отдал деньги. Забрал лошадь. Клерк смотрит – денег то у него сильно больше, чем брал. Ну и предлагает – может он их оставит в банке на депозите. Индеец подумал и спрашивает: «А что вы мне в залог оставите?»

– Мы заключим договор, – осторожно произнес француз. – Разве этого мало?

– С Николаем 2 вы тоже заключали договор. Какая неловкость? Нет, если бы у вас была безупречная деловая репутация, проблем бы не было. Но беда в том, что мне сложно вспомнить хотя бы один случай за последний век, когда ваши страны соблюдали договора в ситуации, когда это было им не выгодно… по факту, а не на бумаге.

– И какие гарантии вы хотите? – хмуро поинтересовался англичанин.

– Проверенные временем. Дети ваших уважаемых семей должны будут находится на территории Советского Союза. В заложниках.

– Это немыслимо!

– Да бросьте. Это обычная практика. Ваша же. Согласитесь – получить в случае обмана головы своих детей отдельно от тела сильно мотивирует не обманывать. Не так ли?

– И вы хотите их оформить официально как заложников? – спросил француз.

– Зачем? Организуем… хм… институт Дружбы народов или еще какой. – произнес Фрунзе, вспомнив, как англосаксы в XXI веке держали за известное место различных чиновников из разных стран. У которых дети жили как раз по сути в роли заложников, вынуждая этих чиновников выполнять старые договоренности даже во вред себе и своей стране… – Дети уважаемых семейств приедут туда учиться. Кстати, вам еще потребуется озаботится профессорами, чтобы эта учеба получилась достойной. Вот. А потом будут жить и работать в СССР. В случае, если кто-то будет вынужден выехать – вместо него на время отсутствия станет заезжать кто-то иной. Список оговорим. Разумеется, эти люди станут гарантией выполнения вами данных конкретных обязательств, а не заложниками вообще. Если у нас возникнет конфликт в какой-то новой точке, то они относительно ее не будут рассматриваться как заложники.

– А если мы откажемся?

– То наши договоренности лишены смысла. – пожал плечами Фрунзе. – Мы дожмем Польшу, уничтожив. И начнем максимально плотно сотрудничать с Германией, развертывая все новые западные корпуса рабоче-крестьянской красной армии. Ну и террор. Помните, я о нем говорил? После того, что вы в очередной раз попытались устроить в нашей стране переворот, самый раз начать отвечать. Но я не настаиваю. Решать вам.

– А Германия? Вы ведь продолжите с ней тесно сотрудничать. Это вызывает у нас озабоченность.

– Германию мы обсудим отдельно. Это отдельный большой кейс. При всему моему к ней нежному отношению, ее возрождение выглядит слишком пугающе для соседей. И для нас в том числе. И повторение Мировой войны в том чудовищном формате, в котором она произошла – последнее, что нам нужно. Я не против выяснять отношения. В том числе силой оружие. Но в формате 16–18 веков – в виде некоторого количества ограниченных локальных стычек. Война должна иметь смысл. В том числе экономический. И такая бойня – сущее безумие. А большая и сильная Германия рано или поздно будет разыграна и погрузит всю Европу вновь в кровавую вакханалию.

Собеседники задумались, вполне согласно кивнув последней реплике Михаила Васильевича. Они с ней полностью были согласны. Их возрождение Германии пугало не меньше.

Некоторое время посовещались.

Сходили к телефону. Провели переговоры со своими столицами. Довольно продолжительные. После которых вернулись и с вполне благожелательной улыбкой перешли к составлению договора о намерениях. В том числе и формируя списки семейств, которые предоставят заложников. Но это уже без Фрунзе, которые оставил эти формальности графу Игнатьеву…

Глава 9

1928 год, август, 20. Москва

Большой зал гудел как мирно работающая трансформаторная будка. Люди шептались. Довольно громко, что вынуждало перекрикивать гам от шепотков других. Этакой шепот на повышенных тонах…

– Добрый вечер, – максимально благожелательным тоном произнес подошедший к Фрунзе посол Германии.

– Да, замечательный вечер. Очень рад вас видеть.

– Эта пышность такая неожиданная, – сделал он жест рукой, охватывающий зал.

– Отчего же?

– Я слышал несколько дней вы имели крайне неприятный разговор с послами Франции и Великобритании. И полагал, что все пройдет намного скромнее. Камерно, можно сказать.

– По чести говоря, после того, что они сотворили, это большой успех их дипломатии. Сам факт разговора. Не спустили с лестницы – уже счастье.

– А вы собирались? – усмехнулся посол.

– Как цивилизованный и здравый человек я собирался занять штурмом посольства, изъять все документы и арестовать персонал. Но мое христианское человеколюбие взяло вверх. Тем более, что во всем этом цирке не было нужды – у нас и без арестов имелась вся полнота документальных доказательств непосредственного участия членов дипломатического корпуса Великобритании и Франции как в подготовке бунта УССР, так и выступления Польши. Равно как и материалы, подтверждающие финансирование всего этого «праздника жизни» через банкирские дома, аффилированные с семьями Рокфеллеров и Морганов.

– И вы не выставили их за пределы СССР?

– Зачем? Это что-то даст нам или вам?

– Это могут расценить как слабость.

– Что многое скажет о том, как такой вывод сделает, – максимально вежливо улыбнулся Фрунзе. – Польское руководство вон, уже показало всему миру свои выдающиеся аналитические способности. Не думаю, что кто-то действительно серьезный сделает подобные выводы. А если и сделает, то грош цена его мозгам.

– Возможно, – с такой же вежливой улыбкой ответил посол.

– И да, – произнес Михаил Васильевич, предварительно окинув взглядом периметр на предмет лишних ушей, – я вас очень прошу передать в Берлин, что скоро начнутся нервные дни.

– Что вы имеете в виду? – напрягся посол.

– Лондон и Париж не сумели рассорить нас путем этой войны. Польша потерпела сокрушительное поражение и больше не игрок. Даже на роли куклы, надеваемой на руку она не годиться. У нас в Союзе попытку государственного переворота также удалось предотвратить. И в обозримом будущем собрать силы для чего-то подобного не получится. Поэтому остаетесь только вы. Это вполне очевидно, я думаю.

– Это только ваши предположения?

– Сделанные на основе агентурных данных. Источники, понятное дело, я раскрывать не могу. Но мне известно, что в ближайший месяц-два Германию попытаются вывести из игры. Как именно? Не знаю. От убийства президента до организации красных революций. Возможно какой-то микс.

– Почему именно красных революций? – спросил Герман Геринг, выполнявший роль военного атташе при посольстве.

Фрунзе глянул на него и вполне дружелюбно улыбнулся.

Его отец был высокопоставленным чиновником и личным другом Отто фон Бисмарка. Представитель так называемой «белой кости» – потомственных офицеров Германии, да еще с хорошей родословной. Да, мать происходила из крестьян, но вот отец был исключительно «породист», хоть и не знатен. Его родословная местами прослеживалась до X–XI веков и имела массу очень интересных «хвостов». Например, в 24 колене он был потомком короля Венгрии Белы II, а в 28 – аж самого Ярослава Мудрого. Но в том списке и фигур поменьше хватало, как и родства, связывающего Германа со старой германской элитой самым тесным образом.

В партию НСДАП он в свое время вступил не просто так. А с тем, чтобы представлять там интересы военно-промышленной аристократии. Занимая очень важное второе место, сразу за спиной фронт-мена. То есть, непосредственного руководителя. Идеологически же Герман, судя по всему, был предельно индифферентен. Во всяком случае кроме реальной власти до всего остального ему особенного дела не было. И он доверялся в таких вещах тем, кого считал компетентным. Тому же Гитлеру.

Теперь партии не стало. Как и фюрера.

Физически.

Расклады поменялись. Но Герман опять находился на коне, оказавшись на самом важном участке – крайне выгодного сотрудничества с СССР. Благо, что энергии и ума ему хватало с лихвой для выполнения самых сложных поручений. Разве что наркотики немного создавали ему проблемы, но без них он пока обходиться не мог – подсел после ранения, полученного во время Пивного путча, используя в качестве обезболивающего…

– Чтобы скомпрометировать нас. – вкрадчиво произнес Фрунзе. – Мои слова могут выглядеть пустыми, поэтому наше посольство в Берлине готово открыть для вас свои двери. Без лишней огласки. Ничем подрывающим суверенитет Германии мы не занимаемся и готовы это подтвердить документально. Если потребуется.

– Вы думаете, что есть угроза даже для президента?

– Если его убьют, то на время Германия потеряет управления. Что откроет окно возможностей для разного рода действий. У него огромный авторитет, который не замечается пока он жив и трудится. Когда же уйдет, то может образоваться вакуум и хаос. Ненадолго. Ни англичане, ни французы не готовы к серьезной войне. Но к ней не готовы и мы. Поэтому они могут попробовать сыграть ва-банк и пойти на оккупацию Германии по какому-нибудь надуманному поводу. Для этого им нужны поводы и подходящие обстоятельства, чтобы сделать это максимально бескровно для себя.

– В ближайшие пару месяцев? Почему? – спросил Герман.

– Я уже направил несколько эшелонов к легкому корпусу РККА. Он ведь наш только номинально. Это ваши ребята. И в Лондоне с Парижем это тоже знают, понимая, что в случае чего, вы примените их для защиты своей земли и суверенитета. Но им остро недостает тяжелого вооружения. В течение месяца они его получат. Но его нужно освоить. Это время. Плюс тылы. С грузовиками все не так радужно. Так или иначе, но минимум два месяца они не смогут эффективно действовать против нормальных частей противника. Это самый минимум. Поэтому это самый опасный период. Им ведь самим тоже нужно подготовиться.

– Юридически этот корпус – часть вооруженных сил Советского Союза.

– Да. Но Советский Союз охотно придет на помощь Германии. Мы понимаем, что введение действительно наших соединений может вызвать вопросы. Мало ли что мы задумали? И не хочу, чтобы у германского народа возникали не нужные мысли. Поэтому я исхожу из того, что в деле будет собственно ваш корпус. Прежде всего.

– А если мы согласимся на введение ваших войск?

– Тогда мы без всяких промедлений выступим вам на помощь. Всеми доступными силами. Это нужно для нашего выживания также, как и для вашего. По отдельности нас удавят. Нам главное выдержать эти несколько месяцев. Потом полегче будет. Потом можно будет выдохнуть.

– Отчего же?

– Это будет говорить, что англичане и французы выбрали путь большой войны, не уверенные в своих нынешних силах. И им потребуется несколько лет для подготовки. Опыт Польской кампании показал многое. И нам, и им. Я думаю, что вы в курсе того сколько компетентных наблюдателей от Великобритании и Франции находилось в польских войсках.

– В курсе… – покивал посол вместе с Герингом почти синхронно.

В этот момент появилась польская делегация. И пришлось прерваться.

Фрунзе специально пришел пораньше, чтобы перекинуться парой слов с немцами, не привлекая к себе лишнего внимания. За их встречами следили. А тут – почему бы не пообщаться? Кто на таких собраниях обсуждает важные дела? Это официальная площадка. Публичная. Тут их оформляют…

Юзеф Пилсудский был трижды ранен. Хоть и не сильно. Но все одно – состояние имел не важное.

– Как ваше здоровье? – сходу поинтересовался Фрунзе, подойдя к главе Польши. Причем осведомился с предельно добродушным и даже участливым видом. Что было воспринято Юзефом как издевательство.

– Вашими заботами, – хмуро ответил он.

Чтобы не разгорелся скандал оперативно вмешался посол Италии. И перевел стрелки на слухи, которые ходили вокруг тех приснопамятных кулуарных переговоров «с клизмой». О которых, наверное, все заинтересованные слышали. Что там за дверями происходило – нет, но антураж…

– Это все пустые слухи, – отмахнулся Фрунзе. – Видно какие-то фантазеры выдумали. Переговоры у нас прошли предметно, конструктивно с полным взаимным уважением и пониманием друг другу. Да и как они могли еще пройти? Мы все цивилизованные люди. Не так ли? – спросил он, обращаясь к послу Великобритании. Тому самому, которому обещал выбить зубы и сложить в кармашек.

– Разумеется, – также подчеркнуто вежливо ответил тот. – Михаил Васильевич умеет вести переговоры, держась общепринятых норм и традиций. И, если бы не был обременен положением военного министра, то смог бы многого добиться на дипломатическом поприще.

– Полностью с этим согласен, – кивнул французский посол. – Все эти слухи – пустые наветы. Предметный и конструктивный диалог позволил нам быстро обо всем договориться…

Пилсудский удивленно посмотрел на Фрунзе, который вежливо раскланивался с английским и французским послом. Потом на них. И от удивления даже не выдержал – протер глаза правой рукой. Левая-то была в повязке – раненая.

Но видение никуда не делось.

Нарком обороны СССР и послы раскланивались с самым любезным видом. Словно лучшие друзья. Конечно, сквозило что-то во взглядах. Но так – легкий оттенок натуральных отношений за нарочито приторной маской очевидной фальши. Это слишком сильно бросалось в глаза, в первую очередь, из-за подчеркнутой правильности. В жизни так не бывает. В жизни больше естественности и импровизации…

После пару минут вежливого расшаркивания Михаил Васильевич обратил к главе Польши. По-русски, который тот вполне уверенно знал, так как родился и вырос в Российской Империи:

– Юзеф Юзефович, в минувшей войне мы с вами были противниками. Неприятелями. Но это нисколько не умаляет той храбрости, с которой сражались поляки. Да, вы сложный народ. Полный гонора, иной раз в плохом смысле этого слова. С вами сложно договариваться. Но никто и никогда не мог усомниться в храбрости вашего народа. Достойной как минимум уважения.

– Это приятно слышать, – произнес несколько растерявшийся Пилсудский. Уж чего-чего, а похвальбы от Фрунзе он ожидал услышать в последнюю очередь.

– Ваши люди сражали отчаянно. Мне докладывали о массе эпизодов, в которых иные бы сдались. Но поляки дрались. До последнего патрона. А потом, когда и они заканчивались, пытались прорываться на одних лишь голых штыках. Я не в праве награждать ваших военнослужащих. Поэтому я хочу преподнести в качестве жеста доброй воли вам эти двенадцать орденов «Славы». - произнес Михаил Васильевич и стоящий рядом адъютант выступил вперед с большим деревянным пеналом. И распахнул его.

Там лежали золотые кресты в белой эмали, полностью повторяющие старый орден Святого Георгия. Только в центре вместо всадника располагалась красная пятиконечная звезда. Ну и колодка была небольшой, квадратной с характерной георгиевской лентой.

– По статуту – это чисто военные ордена, лишенные всякой политической окраски. Прямой и полный наследник старой георгиевской традиции. Здесь чистые бланки и удостоверения. Впишите туда фамилии самых достойных польских воинов, если найдете достойных. Все на ваше усмотрение. Я уверен в вашей справедливости. После чего передайте нам список награжденных. Они будут включены в общую георгиевскую летопись и правительство Советского Союза станет оказывать им все соответствующие почести и льготы.

Пилсудский растерялся еще больше.

Отказ от такого подарка значил не только страшное оскорбление, но и по сути, признание того, что в польском воинстве нет достойных. Принятие… такого, давненько не встречалось. И как на все это реагировать – он не понимал.

Так что, чуть помедлив, кивнул своему спутнику. И тот принял пенал с наградами и лежащими там же бланками. А сам пожал руку Фрунзе.

– В вашей свите находится Шарль де Голль. Майор французской службы, который состоял всю войну при Войске Польском. И, по моим сведениям, особо отличился. Сначала собрал вокруг себя остатки разбитых частей и вывел их из окружения. Потом став комендантом Варшавы проявил высочайшую стойкость и талант в ее обороне. Да, удержать город он не мог. Но он старался. И сумел немало замедлить продвижение наших войск. Шарль не поляк, поэтому не имеет право на дюжину обозначенных орденов Славы. Поэтому, если не возражаете, мы хотели бы наградить майора французской службы за успехи в этой войне.

– Я не возражаю, – деревянным тоном произнес Пилсудский.

– А вы? – обратился Фрунзе к послу Франции.

– Нет, разумеется нет.

Отказываться в сложившейся ситуации было совершенно не уместно.

Так что Фрунзе вручил де Голлю и орден Суворова, и орден Славы. К пущему удовольствию последнего. Амбиций ему хватало с избытком. И признание военных успехов, да еще публичное, открывало дополнительные перспективы для карьерного роста. Особенно сейчас, когда накаляется обстановка и сгущаются тучи, угрожая новой Мировой войной.

Дальше началось подписание. Сразу четырех документов.

Сначала мирного договора с Польшей, в рамках обговоренных условий. По которому в пользу СССР отторгались от Польши старые земли Российской Империи.

Потом акта о передачи Данцига в совместное управление Германией и Польшей, за подписью ключевых стран Лиги Наций.

Далее акта о признании руководства бывшей УССР, поднявшей восстание, разбойниками. С обязательством выдачи их СССР при обнаружении на своей территории. Тут, правда, только Великобритания, Франция и Италия с Германией подписались. Чего в целом было достаточно, ставя крест на очень многих перспективах так называемого «правительства в изгнании».

Ну и, наконец, посол Румынии подписал с графом Игнатьевым договор, по которому Бухарест уступал Москве старые земли Российской Империи. Безвозмездно. Ту самую Молдавию. Англичане довольно быстро решили этот вопрос, пообещав румынам, в случае отказа, лично объясняться с Союзом. Один на один. Тем более, что сам факт отторжения земель у союзника в 1917 году выглядел до крайности неприлично. И с юридической точки зрения, и с морально-этической. Так что возражать те не стали. Вообще.

А потом был банкет.

Не очень пышный, но вполне подходящий. Лучше за столь сжатые сроки невозможно было бы подготовить…

– Обидно? – спросил Фрунзе, выйдя на балкон, где в одиночестве курил Пилсудский.

– Обидно. – не оборачиваясь ответил он, прекрасно понимая с кем беседует.

– Понимаешь, что в случае победы было бы еще хуже?

– Почему? – скосился Юзеф.

– Вам выдали ресурсов в притык. Слили об этом информацию нам, чтобы мы как лучше подготовились и стянули против Польши все силы. Французы, кстати, и передали нам эти сведения. Номинально, через агентуру, но там была просто копия вашего доклада с их пометками и дополнениями. Прямо из их Генштаба. Такие документы не воруют. Это был целенаправленный «слив». Но без уточнения, что вы должны были лишь отвлечь нас, позволив организовать в Москве восстание.

– Ожидаемо, – скривился Пилсудский. – Но почему победа была бы не лучше?

– Потому что вы получили бы БССР и УССР в нагрузку к совершенно измочаленной армии и огромным долгам. А в занятых землях началась бы тихая Гражданская война, которая бы вас задушила окончательно. Если не веришь, то я могу передать фотокопии захваченных нами документов, подтверждающие приготовления к этому. Ни сильная Россия, ни сильная Польша им не нужны. Наши ресурсы – да. Но не более. Нас в этой партии пытались использовать… как портовых шлюх.

Юзеф грязно выругался. Скомкал папиросу. Выкинул ее. Нервно достал новую. Снова сломал. Выдохнул.

– Ты ведь понимаешь, что долги вам списать не дадут?

– Они обещали.

– Сам-то веришь в это?

– Не тяни. Что ты хотел предложить?

– В ближайшее время я начну менять Союз. Большую часть республик соберу в РСФСР. По федеративному признаку. Остальные, которые сильно отличаются культурно или не горят желанием глубоко интегрироваться, переоформлю по конфедеративному принципу. Чтобы не морочить никому голову.

– И ты предлагаешь Польше вступить в эту Конфедерацию?

– Суверенитет это ваш не ущемит сильно. А безопасности добавит и позволит решить проблемы с долгами и экономическим развитием. Да, верховенства вам уступить не смогу, но и притеснять не буду. В конце концов вы такой же важный центр развития цивилизации, что и мы. И нам выгоднее сотрудничать, чем конкурировать.

– Ясно. – пыхнув сигаретой произнес Пилсудский. – А тебе это зачем?

– Через вас идут железные дороги в Германию. И мне хотелось бы, чтобы на них не было проблем. Ну и уменьшить издержки.

– Ты думаешь мы согласимся? – повел бровью Юзеф.

– А ты думаешь у вас есть выбор? Если, конечно, твоя цель не уморить голодом свой народ, изнуряя поборами и долговой кабалой. К тому же – свою часть Польши мы уже взяли. Следующий ход за Германией. Сколько им на это потребуется времени? Или ты думаешь, что Версальские ограничения будут вечными?

– Psia krew… – процедил Пилсудский.

– Я рад, что ты все понимаешь. Но я не тороплю и, тем более не неволю. Если мы будем договариваться, то без всякого давления. Для меня важно, чтобы это оказалось вашей доброй волей. Все недовольные поляки с восточных земель переедут к вам, как в договоре и оговорено. Поэтому, если из-под палки присоединять, то мне проще отдать вас немцам. Сам понимаешь – эта головная боль нам не нужна. Нахлебались. И да, если возникнет желание, я передам фотокопии документов, что мы накопали по планам англичан и французов.

– А американцев?

– Если пожелаешь, то и по ним. Но, что-то мне подсказывает, что им довольно скоро станет не до вас. Долг, понятно, кто-то хваткий выкупит. Как бы не из Лондона или Парижа. Но Морганы с Рокфеллерами в ближайшие месяцы окажутся в крайне затруднительном положении. И конкретно их можно не опасаться…

Еще чуть-чуть поговорили.

И разошлись.

А потом и банкет завершился.

Но отправиться домой Михаилу Васильевичу сразу было не судьба.

– Вам посылка срочная пришла.

– Срочная?

– По дипломатической линии Ватикана.

– Что, прости?

– Посылку прислали по дипломатической линии Ватикана. С пояснением, что это «молния» особо важная и лично в руки.

Фрунзе с полным недоумением прибыл в наркомат.

Сотрудники службы безопасности осторожно вскрыли контейнер. Выяснили, что никаких взрывных устройств внутри нет. После чего нарком в резиновых перчатках взял письмо. Вскрыл его и по мере чтения медленно выпадал в осадок.

Оказалось, что Ватикан помог «царю Кириллу», который через них переслал Фрунзе поздравительное письмо над инсургентами. И все бы ничего. Но он называл его не иначе, как «мой генерал» и вообще излагал текст так, словно он – Кирилл – его Император.

Да, льстиво.

Да, хвалебно.

Но формулировки были вполне однозначные.

И это полбеды.

Потому как с письмом приехала коробочка, в которой лежал орден Андрея Первозванного. Вполне себе натуральный. И грамота «царя Кирилла» о том, что он вручает его Фрунзе за выдающиеся заслуги перед Россией.

– Вот это залет… – прошептал нарком, рухнув в кресло.

Тут ведь к бабке не ходи – в европейских газетах этот клоун придаст огласке факт своего награждения наркома. Да, можно и нужно отказаться. Но в связи с переходом довольно приличной части РОВС на сторону Союза это требовалось сделать очень осторожно. Дипломатично.

Или не отказываться? Разыграв как-то эту «висюльку» в отдельную партию. Только как?

Желание поспать как рукой сняло. Как и легкое алкогольное опьянение. Вынудив Михаила Васильевича заночевать на работе. Пытаясь лихорадочно что-то придумать, так сказать «не отходя от кассы». Потому что в таких играх иной раз и минута все дело решить может и медлить-мямлить никак нельзя…

Глава 10

1928 год, сентябрь, 10. Нью-Йорк

Утро.

Небольшой уютный ресторан в одном из отелей Нью-Йорка.

Здесь происходило заседание украинского правительства в изгнании. Пока им не удалось получить поддержку и признание администрации США. По крайней мере официального. Чему это заседание и было посвящено. Ну и разбору новостей из Союза.

Посидели.

Поговорили.

Позавтракали.

После чего вышли в холл гостиницы, начав прощаться. Так как участники этой встречи заселились не компактно. И сюда они по раннему утру добирались. Кто на чем.

С улицы донеслись звуки подъехавших автомобилей. Большой группы. Но на них не обратили внимание. Мало ли?

Однако спустя минуту забежала группа гангстеров с пистолетами-пулеметами Томпсона в руках. И взяла под прицел всех столпившихся в холле.

Один из гангстеров – в дорогом полосатом костюме, шляпе и с зубочисткой в зубах – вышел вперед. Достал из внутреннего пиджака несколько фотокарточек. Сверился с ними. И отойдя в сторону дал отмашку рукой.

Мгновение спустя пистолеты-пулеметы начали стрелять. Высаживая в людей, стоящих с поднятыми руками, пулю за пулей почти в упор. Метров с десяти-пятнадцати.

Секунд двадцать прошло.

Стрельба прекратилась из-за того, что опустели барабанные магазины.

Несколько мужчин передали свои «стволы» коллегам по опасному бизнесу. Достали пистолеты. И пошли вперед. Подходя и делая контрольный выстрел каждому, кого они «завалили» в этом холле.

Минуты полтора спустя все было кончено.

И незваные гости спешно покинули помещение. Сев в машину и куда-то уехав. Еще до того, как испуганные сотрудники у стойки регистрации посмели позвонить в полицию.

Михаил Васильевич не стал жадничать. И занес через наркомат иностранных дел довольно крупную сумму в нужную кассу за в общем-то пустячное дело. Под свою защиту правительство САСШ этих ребят взять не успело. Думало, как лучше поступить и красивее это все оформить. Поэтому их пристрелили без лишних колебаний, точно также, как «валили» иных в те годы при почти повсеместных бандитских разборках…

Ну а что?

Дело то житейское…

Тем временем в Париже разыгрывалась не менее масштабная трагедия…

Кирилл Владимирович отхлебнул кофе и начал просматривать свежие газеты. Начал с советских, ожидая, наконец, какой-то реакции на награждение. По линии Ватикана ему написали, что посылка вручена. И он ждал, когда, наконец, Фрунзе разродится.

И вот вчерашняя «Правда».

И на первой странице изображение ордена Андрея Первозванного.

От волнения он чуть не пролил на себя кофе, которого хотел сделать еще небольшой глоток. Отставил чашечку. И вчитался, бледнея буквально с каждой строки…

«20 августа 1928 года нарком обороны СССР Михаил Васильевич Фрунзе получил поздравления от Кирилла Владимировича, провозгласившего себя манифестом 31 августа 1924 года титулярным Императором Всероссийским, в связи с завершением победой второй Советско-польской войны. И вместе с тем – орден Андрея Первозванного, дарованный им же за военные успехи.

Советский Союз провозгласил себя наследником Российской Империи и был таковым признан со всем соблюдением юридических процедур. Из-за чего старые имперские награды были вновь разрешены к ношению, считаясь действительными, но более не выдаваемыми, ибо структуры, уполномоченные это делать упразднены. Разумеется, влияния на класс по табели о рангах и дворянское состояние они все также не оказывают, ибо в Советском Союзе они отменены.

Таким образом ничего зазорного в принятии старого ордена, врученного честь по чести не наблюдалось. Тем более, что врученного за дело. Ибо победа СССР в указанной войне была действительно блистательной. Однако, не разбираясь в хитросплетениях старых обычаев, Михаил Васильевич собрал комиссию для проверки возможности принятия ордена.

Очень скоро выяснилось, что согласно статье 233 статута ордена Андрея Первозванного награждение орденом производится не иначе, как по непосредственному Его Императорским Величеством усмотрению. То есть, награждать таким орденом вправе только Император. О том – правящий он или нет в статуте нет ни слова, поэтому допустимо распространение этого права на титулярного Императора Российской Империи.

После чего указанная выше комиссия, привлекшая к своей пользе ряд старорежимных специалистов в искомых областях, занялась прояснением этого вопроса. Для чего подняла все сопряженные с этим законы Российской Империи и генеалогию дома Гольштейн-Готторп-Романовых, как ветвь дома Ольденбург, правивших с 1761 по 1917 годы Российской Империи по полному пресечению дома Романовых.

Обобщив все имеющиеся сведения, комиссия пришла к выводу, что для престолонаследия, требуется соблюдения шести базовых правил. А именно:

Прямое происхождение от предка-императора, установившего правила наследования. То есть, от Павла I. Что отсекало всякие ранние ветви претендентов, а также исключало возможность претендовать на престол усыновленных членов Императорского дома.

Православное вероисповедание претендента.

Православное вероисповедание супруги претендента или супруга претендентки.

Строгое соблюдение догматов православной веры и церковных канонов.

Вступление в брак только с разрешения и благословления правящего Императора.

Равнородность брака, за исключением тех случаев, когда морганатические отношения признаются равнородными правящим Императором.

Исходя из этих принципов Кирилл Владимирович не может считаться титулярным Императором, так как состоит в браке с особой не православного вероисповедания. И на брак это не было Высочайшего благословления. О чем было решение Особого Совещания от 4 декабря 1906 года под председательством Председателя Совета Министров Петра Аркадьевича Столыпина.

Таким образом комиссия установила, что лицо, именующее себя Императором Всероссийским Кириллом I, не имеет на этот титул никаких прав в связи с нарушением им законов Российской Империи о престолонаследии.

Кроме того, здесь стоит указать и еще пару обстоятельств.

Первое сводится к тому, что в рамках реформы РККА проводится проверка биографий начальствующих чинов или претендентов на таковые. Дабы исключить ненужные «сюрпризы». В рамках одной из таких проверок было поднято и изучено старое дело Николая Александровича Ухач-Огоровича, который в годы Русско-Японской войны грабил Российскую Императорскую армию самым наглым образом. Чем, без всякого сомнения, поспособствовал ее поражению, так как речь идет о десятках миллионов золотых рублей только установленных хищений.

Проверка показала, что дело было замято. Из-за чего его направили на доследование. Проведенные следственные мероприятия и поднятые документы позволили установить, что Ухач-Огорович действовал в сговоре с непосредственным руководством 1-ой Маньчужрской армии, которой в то время командовал бывший военный министр А.Н. Куропаткин. Кроме того, ряд членов Императорской фамилии оказывали покровительство этому хищению. Среди последних оказался и Кирилл Владимирович, находившийся непосредственно в войсках и прикрывавший эти хищения. В связи с чем следствием он был квалифицирован как обвиняемый по факту причастности к мошенничеству в особо крупных размерах, совершенного по предварительному сговору двух и более лиц. И объявлен в розыск.

Другое обстоятельство сводится к проверке следственными органами Германской республики деятельности аффилированных с банкирским домом Варбургов структур. Среди которых, кроме распущенной НСДАП, оказалась и родственная ей организация – Aufbau Vereinigung. Для нее американский промышленник Генри Форд в 1922–1923 годах передавал через Кирилла Владимировича 500 тысяч золотых марок. Однако деньги организация не получила. Из-за чего в Германской республике на Кирилла Владимировича также заведено дело по факту мошенничества в особо крупных размерах.

Таким образом получается, что лицо, именующее себя Императором Всероссийским Кириллом I, не только самозванец, но и мошенник, разыскиваемый за особо тяжкие преступления, как минимум в двух Великих державах.

На этом можно было бы и закончить. Но, дабы предотвратить дальнейшие спекуляции, комиссией был установлен порядок кандидатов мужеского пола, имеющих право именовать себя титулярным Императором Российской Империи. При полном, тотальном рассмотрении вопроса от предка-императора Павла I нашлись следующие кандидаты мужского пола, порядке первенства: это Всеволод Иоаннович, Георгий Константинович, Николай Николаевич Младший, Петр Николаевич и Александр Михайлович, а также их потомство, соответствующее правилам.

Какое это потомство?

Всеволод Иоаннович и Георгий Константинович не женаты и бездетны, то есть, в сложившихся обстоятельства дать законных наследников не могут. Ибо брак их должен быть одобрен правящим Императором и никак иначе для сохранения прав. У прямого и законного же наследника Российской Империи – Советского Союза – такой должности как Император не предусмотрено. А значит законный брак им одобрить некому.

Николай Николаевич Младший женат должным образом, но стар и в свои годы уже не в силах оставить потомство.

Сын Петра Николаевича Роман женат морганатическим браком и прав никаких не имеет. Так что уже немолодой Петр Николаевич также может считаться бездетным с точки зрения наследования титула.

Единственным кандидатом с законным потомством может считаться только Александр Михайлович, женатый на сестре Николая II – Ксении Александровны. Что укрепляет позиции его потомства в том числе и потому что, после смерти или отречении всех кандидатов мужского пола титулярной Императрицей становится как раз Ксения Александровна. И, через нее, ее дети.

Ситуация усугубляется еще и тем, что Николай Николаевич Младший вместе со своим братом Петром Николаевичем захвачены во время Гродненской наступательной операции. И их статус оказался не определен. То есть, в составе Войска Польского они не числились, даже как инструкторы или наемники. Потому квалифицируются законами Советского Союза как лица, занимавшиеся бандитизмом. И они, безусловно, будут осуждены, ибо состав преступления на лицо. А так как как законы Российской Империи при совершении тяжкого преступления, каковым, безусловно, является бандитизм, лишает всех прав и состояний, то они теряют своим права на престол.

Таким образом титулярным Императором России, по мнению комиссии, может считаться Всеволод Иоаннович. Его первейшим наследником – Георгий Константинович, после которого наследие переходит Александру Михайловичу и далее его детям от Ксении Александровны.

P. S . Попытка же вручения ордена Андрея Первозванного признается юридически ничтожной. А сам орден передается в алмазный фонд.»

Кирилл Владимирович бессильно выронил газету из рук. И бледный как полотно от отрешенно уставился в пустоту перед собой.

– Что случилось? – озабоченно поинтересовалась его супруга.

– Это конец… – пробормотал он.

Виктория Федоровна, поняв, что ничего от мужа не добьется, встала и, взяла газету. Быстро прочитала статью. И сжав губы процедила:

– Каков мерзавец! Это ложь! Наглая ложь проклятых большевиков!

– Ты погляди – там список комиссии. Я знаю почти всех этих людей. Они бы не рискнули своей репутацией… это катастрофа!

– Я обращусь к Его Величеству Георгу, чтобы он выступил с осуждением этого пасквиля! Это немыслимо! Со свиным рылом в калашный ряд!

Муж же горько усмехнувшись, встал и молча удалился. Лишь на пару секунд задержался, окинув взглядом свежие европейские газеты, где была та же статья, переведенная на соответствующий язык. Это был конец. Его положение и так было шатко. Теперь же…