Польская партия

Глава 1

1928 год, апрель, 30. Харьковская губерния

Багги неслись по проселочной дороге где-то в окрестностях Харькова. Подпрыгивая на кочках и поднимая пыль.

Было тепло и сухо.

Во всяком случае достаточно для того, чтобы старая проселочная дорога пылила самым отчаянным образом. Но бойцам ССО был не привыкать. Их глаза скрывали большие очки, какие применяли мотоциклисты или летчики, а рот прикрывала тряпочка шейного шарфа. Из-за чего пыль особых проблем им не доставляла. И их маленькие багги, стремились вперед как стайка молодых горных козликов, постоянно прыгая и как бы лягаясь.

Их изготовили в мастерской в Зарайске из серийных компонентов. Ну, почти что серийных – почти все, что могли использовали от АМО-152. Навешивая эти запчасти на сварной каркас из стальных труб.

Кое-что пришлось изготавливать по месту. Например, А-образные рычаги со спиральными пружинами подвески. Кое-что пришлось закупать на стороне, вроде амортизаторов[28], без которых быстро на таких легких автомобилях ездить было бы просто невозможно. А кое-что и дорабатывать. Например, 60-сильный 4-цилиндровый двигатель от АМО-152 оснастили впрыском топлива Hesselman, повысили степень сжатия и немного отрегулировали. Как следствие мощность осталась старой, а вот расход топлива заметно уменьшился, что было крайне важно. Колеса еще новые пришлось изготавливать. Широкие. Такие в те годы никто и нигде не делал и купить бы просто не получилось. Ну и так – по мелочи.

На выходе оказалось что-то вроде багги ЧаБорз М-3 с которым Михаил Васильевич познакомился в прошлой жизни. Понятно – очень приблизительно. Но именно этот агрегат он и хотел получить, с поправкой на местный технологический уровень.

Машинка эта перевозила всего трех бойцов. Но и этого вполне хватало. Потому что каждая такая машинка – отдельное звено. Четыре звена – отделение. Три отделения – взвод. Плюс – две специальные машины с достаточно мощными радиостанциями для связи с частями, в интересах которых они действовали. А всего в ССО таких особых взводов имелось пока лишь две штуки. Один был выдвинут под Харьков, а другой – на юг.

Их цель – разведка и противодействие диверсиям на линии наступления, например, подрыву мостов. Из-за чего они двигались с опережением в 40–50 и более километров перед легкими батальонами.

Лихо так.

Причем почти исключительно по второстепенным дорогам, чтобы не мозолить глаза. В каждом таком багги стояла легкая радиостанция, чтобы поддерживать между ними оперативную радиосвязь. Да, их трясло. Да, приходилось постоянно подстраиваться и искать волну. Но почему нет? Это решение было намного лучше, чем отсутствие всякой радиосвязи. И открывало перед бойцами дополнительные тактические возможности.

На каждой машине стояло два 7,92-мм ручных пулемета. Один в курсовом креплении для стрельбы вторым номером, сидящим рядом с водителем. Второй – сзади, на кронштейне, обращенный назад. При этом второй с хорошими углами возвышения, так что мог применяться и как зенитный. Да и «перекидывать» его можно было на крышу при необходимости для стрельбы вперед, если это требовалось. Также они везли и парочку 40-мм ручных гранатометов. И индивидуальное стрелковое вооружение. Но это – не было основным оружием ни звена, ни этого специального взвода. Скорее инструментом прорыва и самообороны. Вспомогательным.

Основным была винтовка. По одной на звено…

Готовясь к этой войне Фрунзе постоянно крутил в голове схемы из будущего, позволяющие разбить противника минимальными затратами. Минимальными не в плане дешевизны инструментария, а в плане концентрации сил в точке удара. Вот он и прорабатывал концепт дальнобойных снайперских винтовок. Тем более, что метода защиты от них не было придумано даже в том времени, из которого «попаданец» прибыл. Про аборигенов и речи не шло. Ведь додумались до стрельбы из дальнобойных винтовок только в 80-х годах XX века. Тот самый фотограф Ронни Баррет и додумался. Его изделия крупных калибров, на взгляд Фрунзе были несколько тяжеловесны. Но они работали. Надежно работали. А что еще нужно? И он помнил, как практика боевых действия начала XXI века показывала раз за разом одну неприятную вещь – огонь даже взвода, вооруженного таким оружием, может легко останавливать продвижение роты, а то и батальона, нанося существенный урон.

Проблему они создавали столь острую, что по позициям даже одного такого стрелка, довольно скоро начинали бить «из всех стволов». Даже подключая артиллерию. Но часто без толку. Пока развернутся, пока наведутся, от того и след простыл, так как они передвигались на мотоциклах, квадроциклах и багги, быстро уходя из-под удара.

Одним из хоть каких-то рабочих решений в парировании подобных ударов стала дрессура расчетов АГС и минометов, а также созданием противовеса из таких же стрелков с дальнобойными винтовками. Особенно здесь отличились знаменитые кастомные изделия Лобаева, дающие определенные преимущества над изделиями других производителей.

Но была лишь частичной мерой. Новым военно-техническим приемом, как парировать который только предстояло придумать в будущем.

Увы.

Здесь же мерно протекали 1920-е. И ни технически, ни идеологически[29], ни тактически никто в мире не был готов к противодействию подобным приемам. И довольно долго не сможет быть готов. Чем Михаил Васильевич и собирался воспользоваться. Тем более, что до того момента, как он очнулся тут, в 1925 году, имел возможность и общаться с тарусским оружейником, и имел мал-мало представление о том, что к чему и зачем в этой теме. Так что бойцы, что лихо катились в этих небольших и веселых багги, имели очень неплохие винтовки. И знали, как их употреблять.

Основой для снайперского патрона стал 13×82 пулеметный выстрел, горловину которого обжали до 10-мм, сделав плечи покруче, обычного. Внутрь насыпали порох, отмерянный на аптекарских весах с точностью до десятой доли грана. Да и партии пороха тщательно проверяли, прежде чем отмерять. Пули же вытачивались ювелирами из медных сплавов на высокоточных станках. С острыми как игла носиками, прикрытыми резиновыми колпачками, слетающими при выстреле.

На выходе получалось что-то в духе.416 Barrett. Помощнее, но не сильно. Во всяком случае с дульной энергией в 14 тысяч Джоулей этот патрон разгонял пулю «медленными» порохами примерно до 1050 м/с.

Очень серьезно.

Особенно учитывая прекрасную аэродинамику и баланс этой пули, выточенной из единого куска металла.

Винтовку сделали на базе крупнокалиберной «поделки» Маузер под 13×82, серийно производящейся в СССР. Она собой представляла затворную группу Маузера почти что стандартную. И отличалась тем, что была однозарядной, ну и крупнее обычного.

Здесь поступили несколько иначе.

Затворную группу довели, сделав ей много боевых упоров.

Добавили магазин на три патрона. Съемный. Коробчатый.

И поставили новый ствол. Толстый, особой выделки. С интегрированным глушителем многокамерным. Благо, что его уже хорошо отработали на легком карабине, создаваемом на базе револьвера Нагана образца 1910 года. Да, этот глушитель звук полностью не поглощал. Но снижал. Приглушал. Серьезно затрудняя на рабочих дистанциях обнаружение стрелка. Заодно он выступал своеобразным пламегасителем.

Для производства этих винтовок в Германии нашли несколько оружейников, делавших до войны костюмные охотничьи штуцера для богатых и влиятельных людей. После Первой Мировой войны спрос на их изделия упал до неприличия. И они если не бедствовали, то находились в достаточно сложном положении. Чем Михаил Васильевич и воспользовался. Конечно, пришлось и оборудование изготавливать с нуля с нужными параметрами точности обработки. И прорабатывать технологии. Что-то Фрунзе запомнил, после посещения завода в Тарусе. Что-то пришлось выдумывать на месте. Все-таки он не являлся специалистом в этом области. И действительно выдающихся «стволов» не получилось. Но на дистанции в 1200–1300 метров с них можно было уверенно поражать грудную мишень[30]. С хорошей оптикой, разумеется.

Но и то хлеб! Так как это были расстояния недоступные никому в те годы.

Штучный товар.

Дорогой.

Равно как и боеприпасы.

Но Михаил Васильевич считал это все оправданным. И продолжал выпуск как оружия с оптикой, так и боеприпасов для них. Да, пока удалось вооружить только два взвода, причем не поголовно, а по звеньям. Но и это выглядело очень серьезно.

Само собой, стрелков подбирали под стать оружию – из потомственных охотников. В первую очередь сибиряков. Со зрением от 200 единиц и «встроенных» в голову баллистических калькуляторов, если так можно выразиться. Остальные двое в звене являлись опытными бойцами ССО, выросшие из СОН, которым надлежало обеспечивать и прикрывать снайпера.

И вот эти ребята и летели по кочкам проселочных дорог вперед.

В чем-то забавные.

Но крайне опасные.

Проскочили за Харьков, не заходя в город.

Там располагалось по данным разведки до батальона-двух лояльных украинской компартии бойцов. Немного. И можно было бы пощипать, проведя тренировку в полевых условиях. Но вступать с ними в бой не их задача. Им требовалось заблокировать продвижение основных сил неприятеля, если таковые случатся.

Южный же взвод стремился в сторону моста через Днепр в нижнем его течении. Чтобы занять позиции и не дать его уничтожить до подхода основных сил. А то – мало ли?

Да, у компартии УССР войск было немного, но они все отличались крайне высокой мотивацией. Шутка ли? Вчерашние боевики, что кошмарили Польшу вот уже почти десять лет. Плюс спешно собранные добровольцы в западных пределах. А тут раз – и развернулись против Союза.

Вперед, к ключевым узлам на границе руководство УССР выдвинуло всего несколько батальонов. Основные же их сил располагались в районе Днепропетровска и Киева, вместе с собранным в кулак немногочисленным тяжелым вооружением. Почему там? Так они не знали – откуда и какие удары будут произведены. И готовились оперативно среагировать, выступив вперед для парирования. Вот и заняли подходящие позиции на ключевых логистических узлах.

Войск было немного.

Но и у СССР их имелось капли. Потому что основные силы Михаил Васильевич берег для столкновения с Польшей.

Кроме того, по данным разведки, в УССР должны были прибыть добровольцы из Европы и США. Включая махновцев во главе с тем самым знаменитым Нестором. А также кое-кто из эмигрантов-казаков и иных белогвардейцев.

Так что война предстояла странная и сложная. Маневренная. Во многом повторяющая события Гражданской, разве что на новом технологическом уровне. Во всяком случае со стороны Союза…

Если бойцы на багги проскочили тихо. Ибо шли сельским проселком. То вот легкий батальон, продвигавшийся к Харькову…

Он, конечно, передвигался чин по чину. С передовым дозором и передовой заставой. Но в целом – спокойно.

Никто в них не стрелял.

Местные жители в основе своей даже и не знали о том, что что-то произошло. Исключая, конечно, города, где местные власти, лояльные партийному центру, пытались что-то изобразить в плане сбора ополчения.

Но пока кисло.

Добровольцы не спешили записываться. А объявлять тотальную мобилизацию они пока боялись, опасаясь восстаний. Масштабных восстаний. Тем более, что в части городов жители стали сбивать в группы самообороны, в том числе и для поддержки советской власти. Далеко не всем ведь оказалось по душе эта вся киевская история.

Из-за чего батальон несколько расслабился…

И тут – треск выстрелов.

С опушки перелеска ударил «Максим» по передовому дозору.

Кого-то срубил.

Кто-то сам упал. Благо, что с велосипедов несложно свалиться. Да и с мотоцикла выпрыгнуть, ведь скорости то небольшие.

Тут же бойцы батальона спешились, побросав свои велосипеды. И стали разворачиваться в боевой порядок. А сопровождающий их БА-21 ударил по опушке из своего 13-мм пулемета. Просто чтобы прекратить «гордую песню» станкового пулемета.

В ответ из леса зазвучали винтовочные выстрелы.

Ударило еще несколько пулеметов.

В том числе и по хвосту колонны. Так как засада оказалась очаговой.

Но бойцы уже переместились на противоположный склон дороги. И отстреливались, обрушив на опушку настоящий град пуль. Сказывалось преимущество в самозарядном и автоматическом оружии.

Вот начали хлопать 40-мм гранаты, выпущенные из ручного гранатомета.

Вот, наконец найдя подходящий овраг, разместился расчет 60-мм миномета, открыв огонь по неприятелю. И на опушке стали поднимать взрывы его мин.

– Прекратить огонь! – рявкнул командир батальона.

Его приказ продублировали.

Тишина.

Со стороны опушки больше не стреляли.

Он глянул в планшет. Нашел подходящую карту. Сориентировался. И начал раздавать команды.

Здесь лесные массивны не отличались монументальностью. И лес пожиже, и площадь его поменьше. Так что выдвинув бронеавтомобиль с небольшой группой в обход сам повел своих людей в лес.

Бойцы батальона были вооружены самозарядными карабинами и пулеметами – легкими да ручными, что давало кардинальное преимущество перед «трехлинейками», с которыми в лесу особенно не развернешься. Даже в таком редком и вольготном, как тут.

Осмотрели позиции на опушке.

Один пулемет бросили. Его разбило 13-мм пулями. Остальные уволокли. Несколько десятков трупов. Раненных не было. Кого могли – забрали, остальных добили.

Обычная практика для боевиков. Потому как если пленный попадал к полякам, то мог слишком много всего рассказать. Тут, видимо, свои привычки применяли по инерции.

Рассредоточились.

Стали продвигаться маленькими перебежками. Ожидая обстрела в любой момент.

И минут через десять ожидания оправдались.

Скоротечная перестрелка.

Минометы в лесу, даже таком, употреблять было крайне сложно. Ветки и стволы деревьев мешали. Поэтому их просто тащили с собой в третьем эшелоне. Работали пулеметами, самозарядными да егерскими карабинами и 40-мм гранатометами. Последние особенно «жгли».

Готовые поражающие элементы осыпали очень приличный участок, давая массу подранков. И легко выковыривали неприятеля, укрывающегося за толстыми стволами деревьев.

Плотный же стрелковый огонь подавлял и не позволял особенно высовываться. Вынуждая отступать. Отступать. Отступать.

И наконец опушка.

Поле.

За которым в паре километров виднелся новый лес.

Боевики рывком выскочили из зарослей и побежали, стараясь выложиться на все сто процентов. Ведь здесь они на виду. Как на ладони. И если они не сумеют убежать слишком далеко, то их просто постреляют. Как в тире.

Но чуть погодя застучал 13-мм пулемет.

Бронеавтомобиль, выполняя приказ командира батальона, объехал лесной массив и вышел на позицию до того, как туда выбежали боевики. Причем, чтобы тех не смущать, заглушил двигатель. Вот его сразу и не заметили в кустах.

Выбежавшие залегли, стараясь влипнуть в грунт.

Парой минут спустя на опушку вышли основные силы батальона.

– Сдавайтесь! – громко крикнул комбат.

В ответ прозвучал выстрел, и пуля его едва не задела, чиркнув по дереву в паре сантиметров от головы.

Ответ последовал незамедлительно. С опушки ударили минометы. 80-мм тащить не стали. Тяжелы. А вот 60-мм прихватили с собой. И теперь в поле, метрах в трехстах опушки, начали подниматься взрывы.

Залегшие боевики вскочили и побежали.

Кто куда.

Но…

– Доложить о потерях, – хмуро произнес комбат, когда все закончилось.

Его все-таки зацепило и теперь медбрат осуществлял перевязку. К счастью вскользь. Но все равно – неприятно.

Очень радовало то, что боевики не приучены к общевойсковому бою. Поэтому не смогли воспользоваться преимуществом засады. Иначе батальон мог быть или разбит, или даже уничтожен…

Глава 2

1928 год, май, 2. Окрестности Харькова

Легкие батальоны продолжали свое продвижение по территории УССР. Первая группа – от Белгорода на Харьков. Вторая – от Перекопа на Херсон. Третья, второстепенная группа – от Перекопа к Запорожью. Быстро. Практически не встречая сопротивление. А местами и приветствие местных жителей, вышедших их встречать.

Несмотря на отсутствие промышленных инвестиций в требуемом компартией УССР объеме, политика Фрунзе все одно самым позитивным образом сказалась на простом народе. В том числе и в УССР. Например, введение сетки тарифов максимальной маржинальности заметно снизило цены на товары. Особенно первой необходимости, за которыми стали особенно внимательно следить. Из-за чего покупательная способность зарплат простых работяг ощутима увеличилась. Более того – она пробила идеологически важный потолок 1913 года.

А введение довольно строгой трудовой дисциплины, хоть и вызвало поначалу широкое раздражение. Но, в целом, очень ощутимо подняло производительность труда. Что нашло свое самое живое отражение в количестве доступных товаров на рынке. Да и работники стали получать премии.

Плюс к началу 1928 году существовало уже семнадцать крупных артелей, которые строили дороги, аккумулируя безработных. Так что в целом население было довольным Советской властью и смотрела в будущее с определенным оптимизмом. Ведь фактический уровень жизни за минувший года полтора-два улучшился едва ли не вдвое. И у многих душу грели разного рода надежды. Особенно после провозглашения лозунга: «Каждой семье по квартире!». И начала широкой общественной дискуссии по этому вопросу. Фрунзе ведь задумал дешевое жилищное строительство не только в Москве и Ленинграде, а вообще всюду по Союзу, где это требовалось. А жилищный вопрос он был больным если не повсеместно, но много где.

Разгром же Уральской ОПГ заставил «поджать хвост» дельцов, жирующих в других областях Союза. Страшно все-таки. Вон – просто взяли и вырезали считай. Не взирая на заслуги перед революцией. Что опять-таки простым населением воспринималось очень позитивно. Как и аресты чиновников высокого ранга. Люди во все времена любили, когда правитель время от времени «развешивал на столбах» бояр. За дело или нет – не так важно. Просто это частенько воспринималось как забота о простых людях. Ну и как мелкая «мстя» за то, как эти самые «бояре» притесняли обывателей. И в этом плане Фрунзе выглядел прям большим молодцом. Защитником простолюдинов, так сказать.

А тут – независимость…

Какая независимость?

Зачем?

Почему?

Какого черта?

Ведь никто еще и месяц назад ни о чем подобном и подумать не мог. Ну, кроме отдельных личностей, сохранивших теплые воспоминания о Петлюре и прочих подобных деятелей. Широким же массам это все было не только не нужно, но и не понятно. Так что, подходящие легкие батальоны и роты РККА они воспринимали хорошо. А местами и очень тепло. Более того, сбивались в отряды народной милиции для защиты своих городов и хуторов. Плохо вооруженной, но союзной и максимально лояльной Советской власти.

Не везде такое происходило.

Большинство жителей, держались позиции «моя хата с краю», и просто ждали, чем все это закончится. Но, в любом случае, они не выходили с оружием в руках партизанить.

Однако имелись и другие люди. И именно они расположились на подступах к Харькову…

– Окопались… – тихо произнес майор, изучая позиции в мощный морской бинокль. Дистанции были как раз подходящие. А Михаил Васильевич не скупил на технические средства и обеспечивал даже легкие батальоны всем потребным.

С оптикой тоже не напортачил.

Изыскал возможности.

– Крепко встали… – согласил его начальник штаба, лежавший в траве рядышком. У него бинокль был попроще, но тоже неплохой. – Вон как трехдюймовки прикрыли.

– И пулеметы… Видишь – вон по второй линии?

– Увы.

Комбат протянул ему свой бинокль.

– Да, теперь вижу.

– Что думаешь?

– В лоб переть не стоит. Выход с дороги узкий. Поле здесь перепаханное, но без оврагов. Травы нет. Не залечь толком, не укрыться, не минометы поставить. Трехдюймовками их выбьют очень быстро. Вон – все на ладони. Верст на пять. Может и больше. Так на глазок не скажешь – все сливается. Для шрапнели – раздолье.

– Как нас не заметили только…

– Да… – кивнул капитан, стараясь, впрочем, не высовываться из травы. – Скорее всего не видят. Далеко. Обычный армейский бинокль так далеко не бьет.

– Видимо, – пробурчал комбат, отползая назад, на обратный склон небольшой бровки.

Достал из планшета карту и начал ее изучать.

– Пустое. Обходов нет. – скосившись на нее буркнул начальник штаба.

– Тут вон дороги проселочные нарисованы.

– Разведка передавала – перепахали их.

– Как перепахали?

– А вот так. Как посевная началась, так и перепахали. Или по глупость, или специально. Но по дурости трактористы и не такие чудеса творят. Так что… – развел руками капитан. – Тут если и обходить, то по темноте. Но вряд ли мы далеко уйдем. Велосипеды волочить по пашне тяжело. Да и ближайшая дорога верст в пяти. И ее состояние не известно. Может там тоже заслон?

– Здесь сколько по-твоему встало?

– Батальон, может быть два.

– Да два. Точно. Если не больше. А в Харькове их было всего три. Вряд ли они полностью оставили город…

Помолчали.

Подумали.

Посылать вперед бронеавтомобили было нельзя. На открытом поле трехдюймовки их легко бы подбили раньше, чем те сблизились бы на дистанцию открытия огня. Разве что артиллерийский, но он был один. И все равно, продержался бы под огнем он недолго.

Оставалось ждать ночи, чтобы выступить вперед и навязать ближний бой. Благо, что осветительные мины для минометов у них имелись. Хоть и в ограниченном количестве. Или…

Спустя пару часов над легким батальоном пролетело два разведчика Р-1МР. Достаточно высоко. Достаточно для того, чтобы обычные зенитные средства их не могли достать. То есть, все виды стрелкового вооружения.

Да так и зависли над позициями неприятеля, начав барражировать.

Спустя минут пять – загудел авиаотряд[31] легких бомбардировщиков Р-1МБ. Под крыльями которых крепились осколочные ОАБ-50.

Эти шли пониже. Но тоже высоко – около двух километров.

За ними второй авиаотряд.

И третий.

Целая эскадрилья бомбардировщиков из авиаполка, что поддерживал это наступление из Белгорода.

Минута.

И с позиций окопавшихся неприятелей стали доноситься взрывы. А вслед за этим и началась беспорядочная стрельба. В том числе и пулеметная. Видимо бомбардировщики пытались достать. Но два километра – это аргумент для основного винтовочного калибра. На этой высоте даже с крупнокалиберного пулемета не так-то просто дотянуться…

Майор же все это время наблюдал за обстановкой в бинокль.

Целью атаки, как он и запрашивал по радио, стала артиллерия.

Разведчики выдвинулись раньше. Обнаружили орудия. И болтаясь в воздухе координировали бомбардировщики. С их оптикой было хорошо видно – уничтожено орудие или нет. Поэтому, пользуясь преимуществом в воздухе, бомбардировщики заходили на цели осторожно и по очереди. Чтобы не просто отбомбиться, а наверняка.

Где-то вдали прожужжала вторая эскадрилья полка. Это истребители сопровождения. Не бог весь что. Но подстраховаться стоило. А то мало ли?

– Выбили? – поинтересовался начальник штаба, когда самолеты развернулись и полетели обратно.

– Еще две остались. – недовольно произнес комбат.

Через полтора часа подлетела новая волна.

Разведка так и оставалась болтаться в воздухе, просто делая круги шире и изучая местность. Благо, что запаса топлива хватало этим модификациям на пять часов полета крейсерской скоростью.

И снова – карусель.

Бомбардировщики заходили на «трехдюймовки» и пытались точечно накрыть их. Бить по обычной пехоте не было никакого смысла, ибо она окопала и сидела в траншеях да окопах. Не попасть. А тут – вон – большая лохань – окоп для орудия.

Не с первой попытки, так с десятой можно было положить бомбу. Из-за этой причины ОАБ-50 и брали. Они маленькие. Легкие. Можно было повесить по восемь штук на самолет и иметь больше попыток.

Так-то и ФАБ-100 или 250 можно прицепить. Но с двух километров легко промахнуться. И могущество даже ФАБ-250 не настолько велико, чтобы это стало не важно. А ниже спускать не хотелось. Лишние потери. Кому они нужны? Правильно. Никому…

Наконец бомбардировщики сделали свое дело.

Все трехдюймовки, что вытащили на позиции боевики, оказались либо уничтожены, либо повреждены. Колесо там оторвало или еще что. Главное – чтобы стрелять они больше не могли. Пока во всяком случае.

И майор отдал приказ выступать.

Первыми пошли бронеавтомобили. Все три штуки: один артиллерийский и два с 13-мм пулеметами. Прямо вот по дороге и пошли. Выдвинувшись на рубеж в два километра.

Не стреляя.

Зачем?

Неприятель сидел ведь в окопах да траншеях. Толку от их огня? Пошуметь разве что. Боевики тоже не стреляли.

Следом за бронеавтомобилями подтянулась и батальонная артиллерия – минометы. 80-мм, разумеется. Легкие, 60-мм минометы так далеко не стреляли.

Встали.

Прямо на виду. На пашне.

Разместились.

От грузовиков притащили ящики с боеприпасами. Развернули центр управления огнем, поставив тут и радиостанцию. Дали пристрелочные выстрелы. Составили карточку огня. И начали долбить…

В воздухе над позициями неприятеля все еще висели самолеты-разведчики. Что позволило корректировать обстрел с неба в реальном времени. По радиосвязи. Выбивая одно пулеметное звено за другим.

Дело-в то?

Навелись. Нащупали направление по азимуту. С самолетов это подтвердили и уточнили дистанцию. Нащупали пристрелкой ее. Ну и ударили всей батарей беглым. По три снаряда на ствол.

Контроль.

Повторение, если гнездо уцелело.

Если нет – новая цель.

Неприятель начал шевелиться. Пытаясь перемещать пулеметы. Но все происходило довольно быстро. Укладываясь после первого пристрелочного выстрела в пару минут. А боевики, хоть и отличались храбростью и упорством, но именно что военной подготовки в общем-то не имели. Так что, попав под обстрел, реагировали не самым адекватным образом, в основном стремясь укрыться.

Прошло полчаса.

И легкий батальон РККА стал продвигаться вперед.

На следующий рубеж. Уже в километр. С которого можно было и 60-мм минометы задействовать по полной программе. Понятно, с фронта начали стрелять. Но прицельный огонь из винтовок на такой дистанции был технически невозможен без «оптики». А огонь на подавление – крайне малоэффективен – большинство пуль уходило либо выше, либо в землю. Все-таки с такой дистанции ростовая фигура человека была существенно меньше размеров мушки. Из-за чего, даже играясь с целиком, обеспечить накрытие абсолютному большинству стрелков не представлялось возможным. Да и малейшее дрожание рук или их колебания, отзывались на конце траектории приличным лагом высот в добрые несколько метров.

Это все усугублялось тем, что расчеты 60-мм минометов не стояли в полный рост, представляя собой довольно миниатюрные и неудобные цели. Да и 13-мм пулеметы бронеавтомобилей стали «постукивать», подавляя места, откуда активнее всего стреляли. Ну и сами разрывы мин действовали очень немилосердно на психику и тела. В то время как по второму эшелону стали бить 80-мм и 76-мм легкая гаубица бронеавтомобиля, также подтянувшиеся.

Прошло несколько минут такого обстрела.

И вперед пошли пехотинцы легкого батальона, пользуясь тем, что неприятель в основном укрылся в траншеях. Короткими перебежками пошли. Пригнувшись. Потом падали. Снова вскакивали, перебегая. И снова. И заново. Прикрывая друг друга на случай начала массового огня неприятеля.

Кто-то по ним, конечно, стрелял.

И появились первые потери. Тот тут, то там падали подстреленные бойцы. Особенно это усилилось, когда пехотинцы перешли рубеж в пятьсот метров. Но огонь этот был очень скромный и вялый. Все-таки минометы заставляли людей прижимать ко дну траншей и не высовываться. Пусть этих «стволов» и было не так много – всего три батареи. Но этот не сильно протяженный фронт – подходяще.

И вот – последний рубеж.

Полсотни метров.

Все пулеметчики заняли позиции прикрытия. А стрелки по свистку ринулись вперед короткой перебежкой. Тем более, что минометы замолчали, опасаясь задеть своих.

Рывок.

И в траншеи полетели гранаты. Обычные «колотушки». Дешевые и вполне практичные. Терочные запалы работали не очень хорошо, но терпимо.

Стена взрывов.

И стрелки ринулись вперед, врываясь.

За ним поспешили и пулеметчики, на случай контратаки со второго эшелона. Да и бронеавтомобили уже достигли первого рубежа, поддерживая нападающих своей броней и вооружением.

Где-то группа боевиков выскочила из траншеи и… тут же застучал 13-мм пулемет.

Артиллеристы также передвигались вперед.

Но штурмовать вторую линию не понадобилось. Осознав плачевность обстановки, боевики выскочили из нее и дали деру.

На что тут же отреагировало одно из звеньев истребителей сопровождения. Их не забыли «навесить» для прикрытия авиаразведка. Они спикировали с высоты и пойдя на бреющем полете застучали пулеметами.

Пехотинцы же спешно наводили переправу из подручных средств через траншеи для бронеавтомобилей. Чтобы они подключились и не позволили неприятелю отступить.

Самолеты-разведчики, покачав крыльями на аэродром. Дело сделано. А второе звено истребителей сопровождения, заложив вираж, бросилось помогать первому, чтобы перед отходом расстрелять боезапас…

Где-то в полусотне километров к западу от Харькова в это же самое время под всеми парами шел пассажирский состав.

– Піти від вікон! – рявкнул офицер нижним чинам, заметивший самолет, летевший параллельным курсом.

Но было уже поздно. Хорошая оптика самолета-разведчика позволила разглядеть военную форму, мелькавшую в окнах.

– Ока, Ока, я Чиж. Как слышно?

– Я Ока. Слышу тебя Чиж.

– Подтверждаю задачу. В поезде петлюровцы.

– Понял тебя. Петлюровцы.

Минуты две спустя из-за облаков показался авиаотряд. Это тоже были Р-1МБ, только на подвесах у них имелись не бомбы, а контейнеры с 7,92-мм пулеметами. И, зайдя «кильватерной колонной» на поезд с головы они прошлись по нему очередью от паровоза до самого последнего вагона.

С бреющего полета.

Метров со ста – ста пятидесяти.

С такой дистанции пули пробивали и крышу вагона, и пол, и все, что попадалось им по пути между ними. Состав же продолжал свое движение несмотря на обстрел. Запаса пара в котле хватало…

Минуты две спустя, над медленно сбавляющим ход составом пролетела еще один авиаотряд. Уже с бомбами. И полетел вперед – вдоль путей. В поисках своей цели к Полтаве.

Километр.

Другой.

Десяток.

И вон – уже у самого города Полтавы столб дыма. Паровоз шпарил на всех парах и, видимо, был не в курсе судьбы своего товарища. Шла переброска сил в сторону Харькова. Состав за составом. Как и полагали в Генеральном штабе РККА[32]. Так что эти бомбардировщики выйдя на боевой курс, начали снижаться до пары сотен метров.

Первый сбросил свои ФАБ-250 прямо перед паровозом. По рельсам он не попал. Но «сдул» часть насыпи. Отчего правый рельс повис в воздухе. И паровоз, наехав на него, полетел под откос, увлекая за собой состав.

Остальные бомбардировщики скидывали бомбы уже в эту мешанину. Все-таки скорости были небольшие и такое крушение не могло уничтожить большую часть перевозимого личного состава. Заодно и насыпь удалось расковырять еще немного. Быстро не управиться с ремонтом.

– Много выжило? – спросил командир спецвзвода ССО. А именно его подразделение эту переброску и вскрыло загодя, сообщив о ней по радиосвязи.

– Да хватает.

– Лучше бы из пулеметов прошлись.

– Полотно все равно повреждать. А эти – не бойцы. Почти все ранены.

– Ладно. Петь, передай дрозду, что яйца разбиты не все, но гнездо разрушено…

Ночью того же дня.

Полтава.

– Связи нет. – тихо вышагивая по своему кабинету, мрачно произнес начальник станции. – Вот уже почти сутки с Харьковом нет связи.

– Обрыв, верно, – пожал плечами телеграфист.

– Отправлять поезда в слепую прикажешь?

– Так… а как еще? Вот сейчас разбитое полотно отремонтирует и отправим. Мотодрезину. Для связи. Заодно проверим состояние остального пути.

– Да, наверное, так и… – и тут начальник станции замер и стал прислушиваться. – Слышишь?

– Гудит что-то. Или стрекочет. Не могу понять.

Они оба выглянули в окно.

Ночь.

Хоть глаз выколи. Однако боевики, которых везли сюда из Киева, перебрасывая к Харькову, жгли костры и были удивительно заметны с неба. Как и поезда.

– Самолеты, – тихо произнес начальник станции.

После чего отошел от окна, прислонившись спиной к толстой стене старого кирпичного здания.

А за окном начался натуральный ад.

От Белгорода вылетел тяжелый авиаполк, который нес на борту тяжелые ЗАБ-250 с пирогелем. И с относительно небольшой высоты их начал скидывать на этот импровизированный бивуак. Семь составов. В каждом около батальона. Кучно так. Красиво. С кострами, огнями и фонарями.

Бам! Бам! Бам!

И пирогель разбрызгивался по округе, обляпывая и вагоны, и хозяйственные постройки, и людей. И вспыхивал. Причем потушиться уже было совершенно нельзя, даже закрываясь тряпками или валяясь на земле. В составе пирогеля была селитра с магнием из-за чего сторонний доступ кислорода ему не сильно то и требовался.

Вой поднялся до небес.

Начальник же станции боялся выглянуть в окно, через которое света стало поступать едва ли не как днем. Все пылало. Две дюжины «Ильи Муромца» скинули разом на это скопление эшелонов свыше тридцати тонн зажигательных бомб. И если поначалу все просто горело, то довольно скоро начали рваться снаряды…

По другой же железнодорожной ветке, ведущей на Днепропетровск, орудовали Р-1МБ с пулеметными подвесами. Но оттуда особенно силы и не перебрасывали на Харьковское направление. От них поехали бойцы на юг – к Херсону. Но и там авиаполк модернизированных Р-1 очень помогал решать локальные проблемы в битве за плацдарм…

Размещение сил неприятеля к марту 1928 года было уже ясно. И, в целом, разумно. Выдвинули где-то за неделю до провозглашения независимости в некоторые ключевые пограничные города по 1–3 батальона. Остальные же сосредоточили в двух ключевых логистических узлах севера и юга Днепра. И проработали логистику движения поездов так, чтобы в нужное время там «скопилось» подходящее количество составов.

Это все было в той же степени здраво, в какой и очевидно.

Большая часть людей, принимающих решение, прошли через Гражданскую войну. А кое-кто и через Первую Мировую или даже Русско-Японскую. И не только на стороне России. У того же Чубаря имелись «французские и английские коммунисты», гостившие в Киеве, активно помогающие с планированием операции.

И Фрунзе вместе с Генеральным штабом РККА продумывали операцию исходя из вновь вскрывшихся обстоятельств. В чем сильно помогал Каганович и его связи. Так вот, Михаил Васильевич в задуманной кампании стремился опередить неприятеля в развертывании войск и стремился наносить удары по коммуникациям. Если надо – взрывать мосты. Если надо – повреждать дороги. Если надо – уничтожать подвижной состав.

Да, конечно, это создавало проблемы мирному населению. И имелся шанс ошибиться при обстреле, например, пассажирского состава, перевозящего боевиков. Но если дать неприятелю развернуться и закрепиться, то, по мнению Фрунзе, потери и разрушения выглядели бы намного страшнее и масштабнее.

Понятно, что в 1928 году еще не существовало общепринятой практики укрепляться в городах. Строго говоря даже в приснопамятной обороне Царицына, где прославился Сталин, войска находились за пределами городской застройки. То есть, размещались на подступах. Конечно, встречались отдельные эпизоды боев непосредственно в городах. Но обычно все основные драки проходили в поле. Однако Михаил Васильевич не был уверен в том, что боевики-националисты не изменят тактику. Тем более, что они привыкли действовать в том числе и в городах, совершая теракты и нападения на поляков. Поэтому не рисковал…

Глава 3

1928 год, май, 7. Минск

– Идут, – положив трубку телефона, произнес дежурный связист.

– Много? – спросил капитан.

– До дивизиона. Может больше.

– Охранение?

– Да какое там? Чуть ли не парадом вошли в город.

– Бронетехника?

– Не замечена. Это же уланы из авангарда. Откуда она там? – удивился заместитель командира роты. – Танки, как нам говорили, у них медленные. Им бы за пехотой поспеть.

– Танки да, а бронеавтомобили?

– Ну…

– Баранки гну. Ладно. Всем по местам. На всякий случай расчетам крупнокалиберных винтовок тоже приготовится. Мало ли? Нам в сводке писали, что неприятелю было поставлено достаточно много английских бронеавтомобилей. Ждем гостей…

Третьего мая 1928 года, выполняя союзнические обязательства перед Украинской народной республикой, Польша перешла границы СССР силами сразу трех армий. Они вышли широким фронтом от литовской границы на севере до украинской на юге. И устремилась вперед. Нанося удары по сходящимся траекториям, стремясь их замкнуть восточнее Минска. Этот город имел в задуманной компании ключевое значение, как столица будущей «независимой Белоруссии в составе Речи Посполитой». К слову договор о вхождение в этот военно-политический союз УНР уже подписала. Буквально накануне вступления Польши в войну – 2 мая.

Цели ясны.

Карты вскрыты.

«Жара» пошла.

Да и вся «прогрессивная общественность» на страницах французских и английских газет обрушилась на Советский Союз, обвиняя его во всем чем только можно. Тут и душитель свобод, и тюрьма народов, и агрессор, и так далее.

– Ничего нового, – пожал плечами Фрунзе, когда узнал. – Как будто когда-то эти … поступали иначе.

– И ты это так оставишь? – усмехнулся Дзержинский.

– Просто попрошу зафиксировать всех участников процесса. Начиная от редакторов газет и заканчивая конкретными журналистами. И как дойдут руки – развешу на фонарных столбах. Ведь рано или поздно они дойдут.

– А если не дойдут?

– Диверсионно-разведывательное управление Геншатаба тоже должно тренироваться. Так что если станет ясно, что дотянуться до этих мерзавцев законным образом не получится в обозримом будущем, то займу их. Пускать отрабатывают ликвидации под видом ограблений и прочих несчастных случай. Всех. По списку. В алфавитном порядке. Так или иначе – ни спускать это, ни прощать, ни забывать нельзя. Тут такое дело: раз дал слабину и все – спекся. Потом заклюют.

– А как же свобода слова? – едко усмехнулся глава Артузов.

– Так это и есть – самая, что ни на есть настоящая. Свобода слова – это когда ты в праве говорить то, что считаешь нужным. А потом нести всю полноту ответственности за то, что ты намолол языком.

– Согласен, – максимально серьезно произнес Феликс Эдмундович.

Артур Артузов лишь расплылся в улыбке. Ему такая трактовка вопрос откровенно повеселила.

– Хотя, – продолжил Фрунзе, – я слышал, что отдельные граждане и даже товарищи считают, будто бы свобода слова – это право болтать что угодно, когда угодно и кому угодно без всякого на то ограничения или ответственности. Как по мне – это банальная вседозволенность и беспредел. Анархизм в самом поганом и гнусном его виде.

– Так я не против, – еще шире улыбнулся Артузов. – Я прекрасно знаю, ЧТО эти борзописцы вываливали на Россию и в Русско-Японскую войну, и в Крымскую, и даже в Ливонскую. При любом подходящем случае они открывали свою пасть и лили дерьмо. Безнаказанно. Такое действительно прощать не стоит…

Генштаб не стал разворачивать какие-либо значимые силы на границе с Польшей. Это было смертельно опасно, грозя классическим котлом и разгромом в пограничном сражении.

Поэтому у кордона стояли только усиленные пограничные заставы. Да, вооруженные до зубов и сверх устава. Да, обеспеченные автотранспортом и велосипедами сверх нормы. Но – только пограничные заставы. Которые с начала наступления неприятеля стали плавно отходить, огрызаясь. Туда, где поднятые территориальные части готовили укрепленные позиции к северу и югу от столицы БССР.

Единственной плоскостью, в которой с первых же часов вторжения Польши, завязались напряженные бои, стал воздух. На минский аэродром уже 29 апреля были переброшены три истребительных авиаполка, укомплектованных новейшими истребителями ИП-1 и ИП-1бис, которые в войсках уже окрестили «Соколами» из-за тактики «соколиного удара». Еще раньше туда завезли все необходимое аэродромное имущество, запасы запчастей, горючего и боеприпасов. Да и людей из тыловых служб перевезли частью.

Сами же полки до поры до времени держали в Смоленске, Твери и Москве. Но 29 апреля перебросили в Минск. Своим «ходом». А 3 мая, едва от пограничников поступили сведения о вторжение поляков, они поднялись в воздух. И сходу «обрадовали» те достаточно ограниченные силы бомбардировщиков, какими обладала «ясновельможная». Фактически истребив их под чистую.

Нет, конечно, истребительное прикрытие у бомбардировщиков имелось. Просто ИП-1 «Сокол» в обоих модификация, работал от бум-зума, входя в зону действия защитного вооружения бомбардировщиков очень ненадолго и на весьма впечатляющей скорости. Слабого, надо сказать, вооружения. И не самым лучшим образом размещенного. Там ведь летели преимущественно те самые Р-1, только британского производства и их аналоги.

Так что – раздолбали их почти в сухую.

Истребители прикрытия пытались что-то изобразить, но, когда противник быстрее тебя вдвое, и действует организованно, координируясь по радиосвязи – это не так-то просто.

А потом началось тяжелая рутина борьбы за господство в воздухе…

Великобритания и Франция поставили Польше не только много самолетов в кредит, но летчиков. Проведя вербовку среди своих добровольцев. Не так, чтобы эти ребята не любили СССР или русских. Нет. Просто безработица и сложности жизни во Франции и Великобритании 1920-х привели к тому, что армия была решением. Да, там могли убить. Но там кормили, одевали, обували и даже платили. Понятно, что из денег, представленных Польше в кредиты. Ну так и что? Простых бойцов это не волновало. Так что советским истребительным полкам приходилось очень несладко. Даже несмотря на тотальное превосходство в скорости, тактике и вооружении.

Слишком уж значимым было количество неприятеля.

Но это все гудело и кипело в воздухе. По наземным целям РККА авиаударов не наносило. Из-за чего те относительно спокойно достигли Минск к 7 мая. И сразу попытались его занять. Но что-то пошло не так…

Большой опыт штурма укрепленных «малин» подтолкнуло Михаила Васильевича к любопытным аналогиям. Он вспомнил, насколько крепко можно держать оборону в городах с капитальными, кирпичными домами.

И примером тому был Сталинград.

Понятно, его разнесли едва ли не в пыль.

Но поляки – не немцы. У них не имелось ни авиации с подходящим количеством мощных бомб. Ни тяжелой артиллерии с нужными боеприпасами.

Их сила – легкая сила.

Либо конница, весьма, кстати, неплохая. Наверное, лучшая в мире. Либо пехота, но уже довольно посредственная. Артиллерия была легкая полевая. В основном представленная старой царской – преимущественно те самые трехдюймовки. Великобритания и Франция, конечно, кое-что им поставила из артиллерийских систем. Но скромно. Больше налегая на танки и авиацию, с которыми у поляков действительно имелись огромные сложности. И на пулеметы.

Так или иначе, но «раздолбать» город им особенно и не чем было. Из чего Фрунзе и исходил.

Посему уже третьего числа начал эвакуацию жителей Минска. Благо, что их было там не слишком уж и много. Где-то около 130 тысяч. Часть сами удалились в деревни. Не очень благоразумно, но это был их выбор. А остальных централизованно и организованно вывезли в Смоленск, где организовали летний палаточный лагерь.

Временно.

Пока не накопают больших просторных землянок. Для чего, внезапно, к Смоленску еще зимой подвезли все необходимые материалы.

В самом же Минске остались только бойцы штурмовой инженерно-саперной бригады. Той самой, что уже полтора года формировалась под руководством Буденного.

Кроме того, с зимы удалось создать сеть укрепленных пунктов в городе. По весне, как подтаял снег, их связали дублирующей проводной телефонной сетью, проложенной под землей. Организовали склады боеприпасов, медикаментов, воды и продовольствия. А местами, со стороны наиболее уязвимых участков, укрепили. Загодя выселив жильцов через командировки и переводы. Со стороны это не было совершенно заметно. Просто изнутри стены выложили еще в несколько слоев кирпича.

Вместе с тем сделали передовые наблюдательные пункты. Как на окраине города, так и в его предместьях. Но не в жилых домах, а во всякого рода «заброшках». Чтобы не привлекали внимание. И также связали их телефонной связью с остальной оборонительной сетью города. Выведя ее к железнодорожным узлам восточного предместья.

Куда, «совершенно случайно», уже 4 мая прибыли бронепоезда. Как легкие, вооруженные и 122-мм гаубицами и 13-мм орудиями, так и тяжелые, несущие 180-мм морские пушки. Подписание Вашингтонского морского соглашение вывело эти орудия за скобки флота. Поэтому Михаил Васильевич с их помощью развернул несколько дивизионов тяжелой железнодорожной артиллерии. Оснастив мощными дульными тормозами-компенсаторами, чтобы сами железнодорожные платформы не «сдувало» отдачей и не требовалось после остановки долго готовиться к открытию огня.

И выдвинул их вперед.

К Минску.

Дальности действия этих «стволов», задираемых под 45 градусов, было в целом достаточно для огневой поддержки с очень солидным «плечом». На самих составах, понятное дело, стояли радиостанции, через которые ими управляли. Но, в случае стоянки на том или ином узле, они «бросали конец» и подключались к местной телефонной сети. Так было проще и надежнее осуществлять координацию.

Еще имелась дюжина бронедрезин, вооруженных 122-мм гаубицей во вращающейся башне и 13-мм пулеметами. Но они «висели» на патрулировании периферийных путей. Чтобы затруднить продвижение поляков в обход Минска и поддержать фланговые группировки. Собственно, все эти железнодорожные силы в Смоленске начало войны и встретили. Откуда и переместились самым быстрым образом к городу…

Уланы мерным шагом продвигались по улице.

Длинной колонной, выстроенные по четыре в ряд. Довольные собой. Даже какая-то музыка играла – ребята из походного оркестра старались.

Командир роты штурмовой инженерно-саперной бригады, не высовываясь в окно смотрел на их гордую поступь. Равнодушно. В чем-то даже отрешенно. Хотя внутри все кипело.

Он участвовал в прошлой советской-польской войне и у него много боевых товарищей погибло не столько в боях, сколько в лагерях. О том, что творили эти «прекрасные люди» с военнопленными он знал не понаслышке.

Понятно – война.

Понятно – разруха 1920-ого года.

Но даже нищая РСФСР, почти полностью парализованная развалом государственных институтов, содержала военнопленных лучше. Существенно лучше. Ясное дело – там они не жировали. Да и «дерьма» хватало. Однако сравнивать с польским пленом это даже язык не поворачивался.

И комроты с тех пор испытывал особые чувства к польским националистам. Да и вообще националистам всех мастей. Так что эта маска равнодушия иногда сбоила – из-под нее пробивался легкий зубовный скрежет.

– Огонь, – наконец коротко отдал приказ он.

Его тут же продублировали по телефонной связи. И по достаточно втянувшихся в огненный мешок полякам, ударили пулеметы. Станковые. 7,92-мм. Буквально залившие их пулями.

Куда не дернись – отовсюду стреляют.

Ну да и дернуться – тоже задача. Лошади же от запаха крови и вида близких массовых смертей начали беситься, потеряв всякое управление.

Пулеметы же долбили не прекращая.

Время от времени происходили небольшие задержки – это меняли пулеметные ленты. Одну за другой. А чтобы стволы не перегревались, воду в кожухах прокачивали специальными ножными помпами. Потому как эти варианты станковых пулеметов были подключены специально для целей засады к расширительным бочкам и дополнительным емкостям с водой. Что позволяло стрелять, стрелять и стрелять без устали и перегрева…

Наконец все как-то стихло.

Почти разом.

И колонна улан вместе с лошадьми замерла лежа. Ну, почти замерла. Кто-то там шевелился и дергался. Кто-то стонал или ржах. Откуда-то доносился храп. Командир роты же смотрел на все это тем же равнодушным взглядом.

– Бронеавтомобили, – сообщил дежурный связист.

– Какие? Откуда?

– Идут к нам. Только в город вошли. Насчитали семь штук.

– Пехота?

– Да. С ними несколько грузовиков с пехотой.

– Расчетам 13-мм винтовок быть готовым открыть огонь…

И завертелось.

Но ненадолго. Уже минут через пять появились те самые бронеавтомобили. Они самым малым ходом продвигались вперед, осторожно пробираясь вперед по дороге, среди наваленных трупов людей и лошадей. Ну и немногочисленных раненых, что ползали промеж них.

– Zasadzka! – воскликнул кто-то из раненых.

Но было лишено смысла. И так ясно, что не пряниками и цветами их тут встретили.

Бойцы осторожно шли, всматриваясь в окна. Но нигде не мелькало людей. Нигде не торчало выдвинутое оружие. И вообще было не ясно кто, где и откуда вел огонь.

Это нервировало.

– Начали, – наконец скомандовал командир роты, когда вся бронеколона втянулась.

И из окон в сторону этих бронеавтомобилей и окружающих их пехотинцев полетели гранаты. Ручные. Но лишь с одной стороны – ближайшей к ним, вынуждая поляков реагировать.

Те развернулись.

Начали стрелять по окнам под не самыми удобными углами.

А тем временем из других окон, с противоположной стороны, ударили 13-мм винтовки. Они вполне уверенно били броню этих машин. Да, заброневое действие их пуль оставляло желать лучшего. Ну да и ладно. Что им, жалко, что ли «насовать врагам полную … огурцов»? Ничуть не жалко. Патронов то имелось в достатке.

Так что, то один бронеавтомобиль затихал, получив с десяток-другой 13-мм подарков, то другой. И почти сразу к этому «празднику» подключились и пулеметы – те самые 7,92-мм. Им как раз успели зарядить бронебойные ленты. Понятно – не бог весть что. И не каждым попаданием они пробивали броню. Но каждое второе-третье – пробивало. Из-за чего бронеавтомобили к концу боя в целом напоминали этакий дуршлаг.

Пехота же, что сопровождала бронетехнику, почти сразу «дала по газам», то есть, попыталась сбежать. Однако получилось это «не только лишь у всех». Но кое-кто сумел вырваться. Чай не лошадь. И лучше контролирует свой стресс…

Так начинались бои за Минск. Цель которых заключалась в сковывании и стягивании как можно большего количества сил. По сценарию Сталинграда «здорового человека». Получиться? Перемолоть. А нет? Так и не для этого этих мух манили на варенье…

Тем временем развивалась история боев под Харьковом.

Легкие батальоны сбили заслон на подходах к городу. При самой деятельной помощи авиации, но довольно легко. И, не входя в город, стали его обтекать, блокируя.

Внутри находился всего батальон. Да, с горем пополам набранные сотни полторы добровольцев, мобилизованных новыми властями. Все вместе они довольно крепко держались в центре города. Но, как узнали об уничтожении заслона и подкреплений – сильно приуныли.

Сначала в пределы города вошел «поезд мертвых», буквально на последних парах. Уткнувшись в тормозной отбойник вокзала.

Это был тот самый состав, который недалеко от Харькова расстреляли из пулеметов с Р-1МБ. В вагоны заходить даже бывалым бойцам было тошно. Почти полсотни пулеметов авиаотряда порубили личный состав очень вдумчиво. Практически нашинковали. И выглядело это крайне неприятно.

Потом к Харькову пробилась группа связистов из Полтавы. Которая «обрадовала» – подкрепленья не будет. Железнодорожное полотно разрушено. Да и одиннадцать батальонов уничтожено во время доставки. Советы бьют без жалости или сожаления даже по пассажирским поездам, если считают, что они перевозят солдат неприятеля.

Кроме того, вокзал Полтавы полностью уничтожен, а пути разрушены. Ведь пирогель, который «пролили» на них, привел к выгоранию шпал. Да и сами рельсы повело от жара. Так что там работы хватает.

С южного направления – из Днепропетровского узла тоже не удалось перебросить подкрепления. Пять батальонов было просто расстреляно в эшелонах также, как и «поезд мертвых». И не решились больше так поступать.

Да и некого.

Сгорели в этих ударах по инфраструктуре почти все резервы украинской компартии. И…

В общем – засевшая в Харькове часть решила прорываться на запад, выходя из города. Весьма враждебно настроенного города. Прекрасно понимая, что после полного окружения, бойцы легких батальонов начнут входить и сражаться с ними было нереально. Ни людей, не боеприпасов для этого не имелось.

В теории можно попробовать партизанить. Но руководство батальона на такое не решилось, опасаясь, что горожане их сами повяжут и сдадут Советской власти…

Вечер.

Бойцы выдвинулись по дороге на Полтаву на «экспроприированном» транспортном средстве. У простого населения. Заодно прихватив ценности из местных банков и ювелирных. Не оставлять же все это врагу?

Темнота.

Разве что огоньки фар мерцают на дороге.

А где-то высоко в небе дежурный самолет-разведчик уже передавал по радио сведения о прорыве. И на аэродроме поднимались самолеты.

Да – ночной полет – не фунт изюма. Но он был вполне реален. Особенно с опытными штурманами, ведущими эскадрильи сначала на Харьков, а потом и на цель едва ли не по приборам.

Двадцать пять минут на восток. Потом…

В общем – добрались.

И настигли уходящую из Харькова кавалькаду. Гудящую моторами и громыхающую по не самой лучшей дорогой. Из-за чего подход самолетов в ней и не заметили.

Первый авиаотряд нес пулеметы. По восемь штук на брата в подвесах. И зайдя на эту «светящуюся фарами дорожку», они последовательной кильватерной колонной причесали ее. Как железнодорожный состав.

Следующие пять авиаотрядов несли осколочные ОАБ-50. И скидывали они их летя не над самой колонной, а слева и справа от нее. Параллельными курсами. Одна эскадрилья авиаотряда заходила с одной стороны, вторая с другой. И так по очереди, сменяя друг друга, они и подключались к делу.

Что позволило буквально засыпать эти авто целым роем осколков. Все-таки помещение внутрь ОАБ-50 двух слоев надсеченной каленой проволоки дало огромное количество 2–3 граммовых осколков правильной формы…

Тем временем, поняв, что задумка с националистическими батальонами полностью провалилась, руководство украинской компартии пошло на отчаянную меру. Оно начало выпускать на левобережную Украину отряды анархистов и прочих бандитов. Так-то да. Анархисты отнюдь не бандиты. В теории. Но на практике в их ряды записывались в основном уголовники всех мастей и прочие специфические элементы. Что и вело к характерному восприятию местным населением всех этих «панов-атаманов Гриацианов Таврических…»

С востока же в пределы бывшей УССР стали входить территориальные части. Небольшие отряды размером до взвода, редко роты. Сопровождающие политруков и имеющие перед собой вполне конкретные цели – зачистку территории от разрозненных сил неприятеля, противодействие бандитам и восстановление Советской власти.

Этот вооруженный конфликт приобретал новые, все более суровые черты. Но главное заключалось в том, что Михаил Васильевич не собирался рассусоливать и проявлять лишний гуманизм. Стараясь по возможности не разгромить и вынудить к отступлению неприятеля, а его уничтожить. Для чего не стеснялся ничего. Ничего для него не было «слишком». Ибо он твердо помнил – горе побежденным.

Кроме того – это все имело и большое политическое значение.

Если проявить мягкость, если действовать слишком деликатно и осторожно или недостаточно энергично, то можно накликать беду на свою голову. За войной будет очень внимательно наблюдать весь мир. И можно, как уже не раз бывало с Россией, оказаться после недостаточно решительно проведенной войны у разбитого корыта. Ведь соседи по планете оценивают твою силы. Можешь ты им сломать лицо или нет? То есть, в праве ли ты владеть тем, на что претендуешь? А то ведь и в коалицию соберутся еще. Во всяком случае «Прибалтийские тигры», Финляндия и режим Гоминьдана – совершенно точно присматривался и приценивался. Сможет ли он откусить от Союза свой кусок? Да и других интересующихся хватало. Поэтому бить требовалось так, чтобы щепки летели выше леса, чтобы никому не хотелось проверить силу этого удара на своей шкуре…

Глава 4

1928 год, май, 17. Окрестности Минска

– Крот, крот. Я Аист. Вижу по курсе черепах. Как слышно?

– Я крот. Слышу тебя Аист… – ответил дежурный связист.

После чего передал по инстанции сведения командиру БТГ. И продолжил переговоры с самолетом-разведчиком, который уточнял позиции и численность расположенных сил неприятеля. Хотя бы приблизительно.

Эрвин Роммель подошел без промедления. Сразу как остановил вверенную ему воинскую часть. Выслушал доклад связиста. И задумался.

План прорыва на стыке размещения дивизий полетел коту под хвост. Потому как перед ними, судя по всему, оказались сосредоточены основные бронетанковые силы неприятеля. Сразу за стыком. И очень, надо сказать, внушительные силы. Во всяком случае превосходящие численно в несколько раз то, что мог совокупно выставить на Союз. Не говоря уже о том, сколько имелось у него под рукой…

На мотоцикле вдоль остановившейся колонны подъехал Михаил Катуков. Его, как и Роммеля, Фрунзе постарался привлечь сразу, как только смог. Ни тот, ни другой на тот момент не успели отличиться в делах бронетехники. Но Михаил Васильевич прекрасно знал – это их тема. И они раскроются. Надо только дать возможность. И они раскрылись, став к весне 1928 года командирами отдельных, полностью механизированных батальонных тактических групп.

– Мне доложили о черепахах, – произнес Катуков, пожимая руку Роммелю. – Что делать будем?

– Батарея зенитных орудий за тобой идет?

– 88-мм?

– Да.

– За мной.

– Отлично, – расплылся в улыбке Эрвин.

Катуков несколько секунд смотрел на него в недоумении, а потом тоже улыбнулся. Дальше, за перелеском было большое поле. Вспаханное и засеянное пшеницей. За которым, с удалением в четыре-пять километров шел еще один лес. Где как раз неприятель и засел. Но ни у английских «ромбов», ни у Рено, ни у других машин, поставленных в Польшу, не имелось вооружения, способного бить так далеко. Из-за чего эти 88-мм зенитки выглядели… ну… скажем так – крайне неприятно.

– А они не контратакуют?

– Обязательно контратакуют. Но тут, – махнул рукой Эрвин, – мы поставим наших самоходки под прикрытием пехоты. В лоб САУ у них только часть «ромбов» пробивает, но их, я думаю, выбьют первыми. А мы сами…

Переговорили.

И уже через пару минут Катуков сел на мотоцикл и «улетел» в свой БТГ, отдавать спешные указания. Да и вообще – все пришло в движение. А на носу замаячила самая крупная танковая битва эпохи, понятное дело, без учета Второй Мировой войны, до которой было еще далеко…

15 мая завершилась переброска 1-ого корпуса постоянной готовности к Минску. И его развертывание. А также наведение понтонных переправ на участках обороны, которые держали территориальные части. Что позволило вывести вперед БТГ в качестве авангарда.

Это стало возможным, в том числе и потому, что основные силы поляков находились на некотором расстоянии от рубежа обороны. Просто для того, чтобы не быть постоянно в зоне досягаемости 180-мм орудий. Да и 122-мм гаубицы бронепоездов доставляли немало хлопот.

Почти вся линия обороны проходила здесь по линии различных рек. Иной раз совершенно никчемных. И те же уланы были в состоянии их форсировать своим ходом. Но… и это важно, тут же оказывались бы отрезанными от тылов, для которых требовалось наводить переправы. И в первые несколько дней контакта такие попытки предпринимались. Но раз за разом саперные работы оказывались под обстрелом артиллерии. А там, куда она не доставала или не успевала, прилетали Р-1МБ со своими ФАБ-250. Которых более чем хватало и для некоторого углубления дна этих мелких водных препятствий, и для… хм… прекращения работ по наведению переправ.

В Минске тем временем шли позиционные бои. Тоже без особенного успеха, потому как взломать такую оборону поляки не могли. У них не имелось ни технических средств, ни тактики, ни специально обученных людей. Да, поначалу они пытались использовать бронеавтомобили и танки. Но очень быстро отказались от этой затеи, потеряв около сотни машин. Слишком уж быстро они там гибли из-за своей чрезвычайно тонкой брони. Так, словно этой самой брони у них не было.

Тут сказывались и 13-мм винтовки, и 7,92-мм пулеметы с бронебойными патронами. Тем более, что пулеметчики активно применяли тактику «продавливания», когда старались бить в одно место. Насколько это конечно было возможно. Из-за чего даже относительно толстая броня тяжелых «ромбов» поддавалась.

Довольно быстро выяснилось, что пехота продвигается намного лучше в глубину города. Просто в силу возможности пользоваться укрытиями. Однако подходящего вооружения у бойцов не было. И, сближаясь с личным составом штурмовой инженерно-саперной бригады они неизменно терпели поражение. Иной раз в сухую.

Им остро не хватало ни автоматического оружия, ни гранат, ни средств индивидуальной защиты. Про средства связи и легкую артиллерию, и речи не шло, в том числе и про легкие ручные 40-мм гранатометы, раскрывшиеся в этих боях особенно ярко. В том числе и потому, что бригаде выдали выстрелы с новыми гранатами. Стандартные имели двойной детонатор. Первый работал с замедлителем, чтобы при падении в снег, сено или какие-то мягкие грунты граната таки взорвалась. Второй – простейший ударный. Так вот – в новых гранатах второй детонатор можно было принудительно отключать. И закидывать гранаты очень хитрым способом. За угол дома там рикошетом или еще как. И головной боли полякам принесли великое множество.

Командование силами вторжение оказалось в недоумение.

Казалось бы – очень небольшие силы сдерживали их натиск. Ну, при поддержки излишне хорошей авиации и железнодорожной артиллерии. Но все равно – на участке численное преимущество было не 1 к 3, а сильно за 1 к 10. Одна беда – воспользоваться им не получалось.

Из-за чего весь план операции летел коту под хвост.

Что делать? Кто виноват? Ну, в общем, все как обычно. Но время шло и к Минску подошел 1-ый корпус постоянной готовности. И, вместе с ним все 8 БТГ. А потом, наведя понтоны, начали наступление севернее столицы БССР. Прозевать их подход поляки не могли. Даже несмотря на то, что битву за воздух они безнадежно проигрывали. И постарались подготовиться…

– Я не понимаю, господа, – произнес Шарль де Голль[33], – чего мы ждем?

– Мы ждем их атаки, чтобы в оборонительном бою разгромить танки коммунистов. – вкрадчиво произнес генерал-лейтенант, командовавший всем этим военным формированием, но безгранично уважавший де Голля, хоть и носившего чин всего лишь полковника.

– Мы в состоянии ударить в лоб. Опрокинуть эти ничтожные силы. И пройдя решительным маршем к переправам, перейти на ту сторону с тем, чтобы отогнать бронепоезда. Хотя бы отогнать. Это позволит нам вслед за танками и бронеавтомобилями продвинуть вперед массы пехоты и обеспечить наступление, с выходом в тыл защитников Минска. Отрезая их от снабжения.

– Это очень оптимистично, – произнес один из других полковников. – Коммунисты очень ловко оперируют самолетами и орудиями. Так что, если появится угроза захвата нами переправ, они их уничтожат.

– Не оставляя своим людям на этой стороне возможности переправиться?

– Коммунисты, – пожал плечами генерал-лейтенант, – дикие люди. Они могут пойти на все что угодно.

– А почему вы их называете коммунистами? – наконец не выдержал де Голль. – Я слежу за событиями в Москве и могу вас заверить – ЭТО нельзя назвать коммунизмом. Обычная социал-демократия.

– Но они же называют себя коммунистами.

– Инерция мышления.

– Да бросьте! – воскликнул один из полковников. – Вы просто не знаете русских!

В этот момент со стороны позиций БТГ прозвучал выстрел и несколько секунд спустя 88-мм фугасный снаряд взорвался в расположении польских войск. Что мигом прекратило всякие препирательства. И позволило Шарль де Голлю крикнуть:

– В атаку!

Дисциплина никогда не была сильной стороной поляков, как и у французов. Поэтому этот выкрик нашел очень живой отклик на местах. Раз. И его приказ разошелся волной по всем позициям. И люди даже не пытались узнать – кто отдал его, в какую атаку и так далее.

Просто залезали в танки. Заводили их. И начинали двигаться вперед – через поле.

Советские зенитки на фоне этого движения начинали стрелять довольно часто. Метя, в первую очередь, в крупные английские «ромбы», которые не выдерживали и одного попадания. Даже самые крепкие и совершенные, они имели до 14-мм брони, которая без всяких затруднений пробивалась фугасами зениток.

Но зениток было только четыре штуки. А танков здесь скопилось свыше семи сотен. Самых разных. И они все ринулись вперед. Более того – где-то с 3–4 километров они открыли огонь. Очень массированный, вынудивший зенитки замолчать.

Однако вместо них в дело включились советские 122-мм и 152-мм мортиры САУ, снаряды которых были еще более разрушительными, чем у зениток. Прямое попадание любого из них буквально разрывало какой-нибудь Renault FT-17 или его аналог. От него оставался только дымящийся остов. Но это полбеды – даже близкие взрывы приводили к проблемам. У танков слетали гусеницы, повреждались катки, а отдельные крупные осколки пробивали достаточно тонкие борта.

Огонька придавало то, что над полем боя появились советские Р-1МБ, обильно «засравшие» полосу наступления ОАБ-50. Что полностью отрезало пехоту, которая должна была эти танки сопровождать.

Она залегла.

Танки же шли вперед.

И когда пехотинцы очухались, бежать по чистому полю – догонять танки уже никто не решился. Далеко. Тем более, что перед глазами пехоты творился ад – куча дымящихся подбитых машин. Да и те, что шли вперед, несли какие-то невероятные потери.

Сами танкисты, понятно, в силу ужасающего обзора, этого не видели. Поэтому воспринимали относительно спокойно. Но вот пехота… она была деморализована до крайности.

И тут застучали 13-мм пулеметы авто ЗСУ. Они выглянули из перелеска, выставив только свои пышные башни. И ударили короткими очередями по танкам, замирающим один за другим. Словно выкашивая их.

Но танки продолжали переть вперед, ведя огонь из своих орудий.

И 37-мм снаряды гочкисов уже рвались на лобовой броне САУ. Однако 25-мм катаной, цементированной и поверхностно закаленной брони им было не по зубам. Слишком низка энергия снаряда.

Но они взрывались.

И даже наносили урон. То орудие выведут из строя. То повредят приборы наблюдения, то еще что. А авто ЗСУ даже какие-то подбили.

Казалось, что еще немного, и вся эта танковая масса, сможет снести неприятеля.

Но тут во фланги ударили вышедшие танковые роты БТГ. Их 76-мм легкие гаубицы тоже не отличались особыми бронебойными свойствами. Но их хватало. А прекрасная скорострельность позволила обрушить просто ураган снарядов, буквально аннигилируя фланги «картонных» французов. Ибо только они к этому моменту продолжали идти вперед.

Но танкисты поляков не отступали. Слишком шумно внутри, а обзор настолько никакой, что оценить обстановку было крайне сложно. Это у «ромбов» имелась рубка командира, откуда можно что-то рассмотреть. Но они даже до середины поля не дошли…

Наконец застучали 7,92-мм пулеметы, заряженные патронами с бронебойными пулями. Это польские танки вышли на дистанцию в двести метров.

Начали рваться 40-мм гранаты, норовя лишить танк хода. И не безрезультатно. Но это уже была просто перестраховка. Танковая лава, совершившая переход по полю протяженностью в 5 км, оказалась уничтожена.

– Катастрофа… – тихо прошептал де Голль.

Ему повезло. Рено, в котором он ехал, повредил близкий разрыв 152-мм снаряда. Из-за чего у него слетела гусеница и отвалился разбитый осколком каток.

Он выбрался из машины и вместе с механиком-водителем пытался его починить. Благо, что обстрел ушел вперед. А после того, как стало ясно – не получится, хотел было устремиться пешком в бой. Но быстро образумился, увидел катастрофу происходящего.

Английские и французские танки ехали вперед и гибли один за другим с удивительной скоростью. Так, словно это обычные грузовики, лишенные всякой брони. Когда же с фланга вылетели танки Союза – он понял – конец. Атака полностью провалилась, превратившись в этакую мясорубку. И его задача теперь как командира заключалась в спасение выживших и недопущении развития успеха неприятелем.

Он бегом достиг опушки, где постарался взять командование в свои руки. Как старший выживший командир. Куда делись генералы он не сильно понимал, но и не рефлексировал. Сейчас главное – организовать оборону…

А тем временем на южном фасе польской армии вторжения происходили не менее интересные события. Особый снайперский взвод ССО РККА СССР, выполнив свои боевые задачи западнее Харькова совершил марш-бросок по второстепенным дорогам севера УССР. Форсировал Днепр по одному из мостов у Киева. Ночью. И направился дальше – в обход линии соприкосновения советско-польских войск на запад. С тем, чтобы зайти в тыл неприятелю.

Собственной автономности у него не имелось подходящей. Но благодаря радиосвязи и наличии у Союза военно-транспортной авиации удалось обеспечить снабжение этого подразделение. Как по топливу, так и по всему остальному. Что позволило ему скрытно и внезапно выйти на намеченные позиции…

– Значит смотрите товарищи – начал пояснять Кирилл Орловский, – задача у нас простая, хоть и выражена хитро: "по возможности". И я эти возможности вижу. А именно ликвидации командования польских войск вторжения. Хотя бы их части.

– Готов выслушать план и попробовать внести коррективы, господин капитан! – произнес высокий, атлетически сложенный молодой немец со шрамом на левой половине лица.

– Коррективы ему… – проворчал Орловский, который на самом деле, давно привык к такой специфике общения с подчиненными. Ведь в его особом отряде, работавшем несколько лет назад по всей территории Польши, обстановка была похожей. Да и сорвиголовы под стать… – Значит смотрим сюда! Вот тут по данным нашей разведке разместился штаб 3-ей польской армии. Но вот сюда от него регулярно ходят машины.

– Наблюдательный пункт? – поинтересовался Скорцени.

– Не думаю. Здесь далеко до переднего края. Да и расположен он не удачно для этих целей. Однако с начала подхода польских войск они тут были уже трижды.

– Фрау? – чуть подумав спросил Скорцени.

– В штабе полагают, что в том числе. Так сказать – комплексная программа. Все-таки поляки есть поляки. Практическая дисциплина в их частях, как бы сказать… хреновая. И самое интересное, что пример тому задают как раз офицеры. До капитана или майора еще куда ни шло. А вот выше…

– А почему они выезжают в деревню?

– Романтика, – пожал плечами Орловский.

– А в деревне той шлюхи что ли живут местные?

– Их, как поняли в штабе, привозят с собой. Каждый раз новых. Откуда берут – не ясно. Но охочих до длинного рубля девиц всегда хватало. Как-никак древнейшая профессия. Деревня же им глянулась видами, судя по всему, а может там чьи-то родственники или еще что-то. Тут с ходу и не разобрать…

Так и беседовали.

Обсуждая нападение на этот населенный пункт. Приедут туда снова поляки или нет – не ясно. Но почему бы не отработать этот шанс? Заодно передохнув после долгого и дальнего перехода…

Поначалу Орловский достаточно скептично отнесся от идеи включения в состав взвода германцев. У него имелись свои люди. Снайперов отобрали по линии НКВД и ОГПУ, разыскивая людей с подходящими навыками прицельной стрельбы. И остатки вакансий он считал нужно заполнить проверенными людьми.

Но Фрунзе настоял.

И Орловский был вынужден подчиниться. Хотя теперь уже не сожалел об этом решении. Так как эти ребята вносили немало дополнительного порядка и улучшали слаженность подразделения. Все-таки порядок был для них не пустым словом, а частью менталитета.

Надо сказать, что в этом варианте реальности, после разгрома нацистов в Германии, очень многие из бывших сторонников НСДАП, особенно армейцы, подсели на идеи германо-славянского единства. Тем более, что тезисы о «двоюродных братьях» высказывали ряд участников общества Туле и раньше. Но ровно до тех пор, пока лидеры партии не склонились к более радикальным идеям таких деятелей как Розенберг.

Теперь же «первую скрипку» играли люди вроде Карла Хаусхофера, который всюду бегал со своей идеей евразийства. То есть, создания новой политической Оси – Берлин-Москва-Токио, к которой по его задумке должны были присоединится и другие страны. С тем, чтобы противостоять Британской Империи и США.

Из-за чего в рамках новых модных веяний в Советский Союз приехало много деятельных немцев. И Роммель, и Скорцени, и Дитрих, и многие другие. Практически весь актив, обеспечивший в свое время стремительный взлет Германии в начале 1930-х.

Поляки же воспринимались немцами как предатели общих интересов. Как марионетки англо-американского мира, которые мешают создания единого жизненного пространства для новой Оси. Со всеми, так сказать, вытекающими последствиями, в которых немцы никогда не отличались особенной деликатностью…

Глава 5

1928 год, май, 23. Окрестности Минска

– Car c’est à toi qu’appartiennent, le règne, la puissance et la gloire, aux siècles des siècles. Amen. – произнес Шарль де Голль перед вечерним приемом пищи. Весьма надо сказать скудным. И перекрестился.

Он командовал остатками пехотной дивизии. Но даже он не мог нормально поесть. Про простых солдат и речи не шло. Они едва ли раз в сутки могли что-то перекусить и от усталости с трудом стояли на ногах.

– Надо отходить, – произнес поручик, с перевязанной головой. Легкое осколочное ранение. Раз перевязали и все. Так и ходил третий день, так как перевязочного материала под рукой не имелось. Рядовых перевязывали чем придется. Даже прокипяченными портянками и кусками нижних рубах, снятых с убитых.

– Куда?

– На запад. К границе.

– Вы думаете, что эти люди, – он махнул рукой на горе-воинство, – дойдут? Еще день-два и они станут падать без сил.

– Тогда в расположение 1-ой армии.

– Сколько это километров?

Поручик задумался. Достал из планшета карту. Прикинул.

– До железной дороги – около тридцати. Возможно там получится раздобыть еды на станции. Дальше еще пятьдесят до Лиды или Новогрудка. Там точно есть большие склады.

– Если их не разбомбили.

– У железной дороги, – подал голос другой поручик, – должны стоять польские войска из 1-ой армии.

– Я бы на это не рассчитывал, – мрачно произнес де Голль. – Вы ведь видели, как два дня назад наш последний узел сопротивления разнесли?

– И что?

– Очень похоже на 122-мм гаубицы. А если так, то железнодорожный мост они восстановили и поддерживают наступление бронепоездами. И… скорее всего у железной дороги польских войск нет. Во всяком случае – тут.

– А это не могли быть их 122-мм мортиры?

– Могли. Но плотность огня не типичная. Стреляло всего две установки. А мортиры у них сведены в батареи по четыре орудия. И по отдельности не используются. Да, батарею могли потрепать. Но я бы не рассчитывал на то, что вот тут, – ткнул он пальцем в карту, – все еще стоят польские войска…

И все приуныли, задумавшись.

Ближе всего, конечно, было отходить к границе Литвы. Но поляки не тешили себя иллюзиями относительно благодушной радости соседей. С которыми да, у них был общий враг – СССР. Но и вопросов друг к другу имелось более чем достаточно…

После того, как удалось разгромить в обороне наступающую армаду польских танков, вперед вышла 3-яя БТГ под командованием Йозефа Дитриха. Пока 1-ая и 2-ая БТГ приводили себя в порядок, так как, несмотря на достаточно лихое отражение атаки, досталось им ощутимо. Все-таки наступающие танки долбили из всех орудий почем зря. И им требовалось время для восстановления боеспособности.

Часа не прошло, как среди дымящихся остовов танков загрохотали гусеницы 3-ей БТГ. При поддержке целого авиаполка модернизированных Р-1М, которые обеспечили достаточно легкое вскрытие импровизированной обороны деморализованных войск. Достаточно было начать сыпаться на голову поляков ОАБ-50, как те побежали, стараясь укрыться от бомбежки.

Шарль де Голль и сам лишь случайно выжил.

Особенно после того, как на опушку «вырулили» советские легкие танки в окружении толпы полугусеничных бронетранспортеров и САУ. Кто-то попытался схватить за оружие. Но это было… плохой идеей.

Каждый бронетранспортер нес 13-мм пулемет с возможностью кругового обстрела. И это оказалось даже страшнее, чем артиллерия. Как в плане действенности огня, от которого даже за деревьями было не так-то просто укрыться, так и в плане морального подавления.

На его глазах какой-то польский офицер попытался поднять взвод в контратаку. Но весь его взвод буквально порубило в винегрет меньше чем за полминуты. От попадания таких пуль отрывались конечности и куски туловища, лопались головы. Да, кого-то из стрелков за пулеметами удалось подстрелить. Но на их место тут же вставали другие.

Еще хуже и страшнее выглядели авто ЗСУ со спарками 13-мм пулеметов. Там стрелки вообще прикрывались броней. Что позволяло им совершенно безнаказанно расстреливать польскую пехоту.

А рядом ухали артиллерия, которая хоть и не наводила такого ужаса, но действовала ничуть не хуже. Как легкие 76-мм гаубицы танков, оказавшиеся страшным оружием в ближнем бою. Так и мортиры в 122-мм и 152-мм. Стальные осколочно-фугасные снаряды с тонкими стенками, большим коэффициентом взрывчатого вещества и готовыми поражающими элементами, в виде слоев надсеченной каленой проволоки просто опустошали ряды защитников.

Из-за чего попытки задействовать трехдюймовки провалился почти полностью. Один-два выстрела – в лучшем случае. Обычно и этого не удавалось сделать. В лесу простора для этого не было, а накоротке против столь мощного и неудобного противника.

Да и пехота Союза сама по себе доставляла массу неудобств, так как почти поголовно была вооружены чем-то автоматическим или самозарядным. И несла кучу ручных гранат. Более того, имела много минометов, что позволяло быстро вскрывать оборонительные узлы в оврагах. Скованные артиллерией и крупнокалиберными пулеметами.

Так или иначе, но после пары дней лесных боев де Голль сумел отойти, удерживая под своим командованием не более тысячи бойцов. Половина из которых не имела даже оружия. Оборванные. Голодные. Перепуганные. Непонятно каким образом они держались.

Остальные силы приданной танкам пехотной дивизии прекратили свое существование. Кто-то погиб. Кто-то дезертировал. А кто-то и в плен сдался, хотя это было довольно сложно. Русские по какой-то причине вообще не стремились к приему пленных.

Шарль попытался было вывести своих бойцов в тыл наступающих БТГ, но тут же и спешно отступил. Потому что вслед за этими подвижными соединениями в прорыв, расширяя его, вошел 1-ый корпус постоянной готовности.

Да, у него не было танков, САУ и полугусеничных бронетранспортеров. Но от этого легче не становилось. Кроме того, в небе постоянно болтались самолеты. Разведчики – так и вообще – круглые сутки. К Р-1МР стали вешать подвесные баки, что увеличило время полета. Что позволило над каждым квадратом держать по машине почти постоянно, обеспечивая оперативные разведывательные данные. И оперативную корректировку огня с воздуха.

Польские истребители… точнее их остатки пытались что-то сделать. Но им было точно не до разведчиков. Потому что подведенные к Минску три авиаполка легких бомбардировщиков кошмарным образом терзали части 2-ой польской армии, в первую очередь нанося удары по складам с боеприпасами и топливом, а также по выявленным командным пунктам и батареям. Ну и по железнодорожным узлам в непосредственном тылу армии…

– Powietrze! Powietrze! Lęk! – закричал наблюдатель.

Этот сигнал разнесся широким гулким эхом, подхваченный десятками голосов. Почти сразу оживили зенитные точки – пулеметы и несколько 76-мм пушек Леднера. Изготовившись к огню. И начали стрелять сразу, как самолеты Союза технически вошли в зону поражения. Но погоды это не сделало…

На железнодорожный узел Новогрудка заходил авиаотряд Р-1МБ на высоте трех километров. Пулеметы туда не доставали. Особенно обычного винтовочного калибра, так что стреляли они в пустую, больше для морального успокоения. А 76-мм пушка Леднера практически не представляла угрозы. Дальномеров у расчетов не было. На глазок же определять дистанцию, чтобы вручную выставить замедление на шрапнельном снаряде – гиблая затея. Сбить таким образом можно что-то только случайно. Ну или если работать по очень крупному скоплению самолетов.

Пам.

Пам.

Пам.

Зазвучали в небе разрывы, расплываясь размазанными черными кляксами. Но вреда они легким бомбардировщикам никакого не принесли, разрываясь в сотне-другой метров от них.

Наконец те вышли на свою цель – и начали сбрасывать бомбы – зажигательные ЗАБ-250. Те самые – с пирогелем…

Под вечер был нанесен удар по железнодорожному полотну. И на этой станции стали скапливаться эшелоны с боеприпасами и продовольствием. Вон – уже четыре стояло. Их пока не разгружали, так как повреждения путей были небольшие и составы вскорости можно было отправить дальше. Ближе к передовой.

Можно было бы…

Потому что эти зажигательные бомбы ставили жирный крест на этой перспективе. Да и вообще – на использовании данного транспортного узла в ближайшую неделю. Просто потом, что при использовании пирогеля выгорали шпалы на участке, да и рельсы нуждались в замене. Не бог весть что, но головной боли добавляло. А ведь там еще боеприпасы рваться станут от пожара и создавать проблемы.

Бомбардировщики сделали свое дело и, заложив вираж, направились на аэродром. Спокойно. Но не безнаказанно. Так как, лишь Новогрудок уже скрылся вдали из-за перелеска появились польские истребители.

Много.

Их успели поднять по тревоге. Дежурный по станции сразу, как забили тревогу, позвонил куда следует. И поляки начали действовать.

Неприятеля заметили.

И тут же все пришло в движение.

Легкие бомбардировщики собрались в защитный ордер, неудобный для атаки. А истребители изготовились для обороны. Их задача не сбить нападающие самолеты, а отогнать их и не дать прицельно атаковать бомбардировщики.

Первый заход.

И вышедшие в лобовую истребители сопровождения вынудили поляков отвернуть. Слишком сильный огонь. Все-таки по четыре пулемета на брата – это серьезно для 1928 года. У их противников обычно всего по два. Так что плотность огня не сопоставима.

Нападающие закрутились, уклоняясь от боя с защитниками. И постарались, обогнув их выполнить поставленную перед ними задачу – сбить бомбардировщики. Но те уже немного убежали вперед, заметно разогнавшись, снижаясь и прижимаясь к земле. Чтобы не дать возможность атаковать снизу – где нет защитного вооружения.

Второй заход.

Плотный ордер и кормовые пулеметы сделали свое дело. Вновь вынудив отвернуть поляков. Чтобы попытаться ударить уже с флангов. Разом. С обоих.

Но бомбардировщики не просто прижимались к земле. Они шли к очередной маршевой колонне, в которой имелись авто ЗСУ. Понятно, не такие, как в БТГ, а просто спаренные пулеметы на грузовой платформе. Но тоже аргумент. Так как пулеметы 13-мм.

Причем предупредив по радио.

И там не только эти ЗСУ, там еще и личный состав из 7,92-мм пулеметов ударил. Специальных прицелов для них не имелось. Но бойцы отрабатывали прием стрельбы с плеча товарища. Само собой, с использованием берушей, чтобы не оглох.

Так что плотность огня получилась дай боже.

И вновь нападающие поляки отвернули, уклоняясь от очень плотного обстрела. Чем воспользовались истребители прикрытия, подтянувшись и заняв свое место в ордере.

Вот маршевая колонна закончилась.

И поляки вновь попытали свое счастье. И вновь отвернули, уклоняясь от вышедших в лобовую атаку истребителей сопровождения. А потом… появились «Соколы», дежурившие неподалеку. Целый авиаотряд, в задачу которого входило завоевание господства в воздухе.

Они шли на высоте около четырех километров и, воспользовавшись преимуществом в энергии, ринулись в атаку. Падая бум-зумом парами на не ожидавших такого поворота противников.

Сами ИП-1 превосходили польские истребители по скорости и вооружению, решительно уступая в маневренном бою. Но в него никто и не собирался вступать в маневренный бой. Удар-отскок-набор высоты. Новый удар и по кругу. С разных сторон. С разных ракурсов. С единой координацией.

Личного опыта же у советских пилотов имелся вагон и маленькая тележка. Их в полк зачисляли только после 300 часов налета, включая не менее 100 на ИП-1. Плюс регулярная учеба в полку. Да еще и почти месяц активных боевых действий. Очень активных. Из-за чего не было ни одного самолета в этом авиаотряде, не имевшем хотя бы пяти звезд на борту.

Летать и стрелять они умели.

И, падая с высоты как соколы, короткими очередями срезали неприятельские истребители накоротке. Почти в упор. Благо что секундный залп их четырех 7,92-мм пулеметов был подходящий.

Так-то маловат, конечно. Но ломать перкалевые истребители поляков – самое то. Размещение же пулеметов в носу фюзеляжа и корне крыла обеспечивало очень приличную кучность.

Р-р-р-р-раз.

И изломанной куклой самолет начинал падать, теряя управление. Отсутствие бронеспинки делало пилота очень уязвимым.

Р-р-р-р-раз.

И еще один истребитель закладывал какую-то странную фигуру «мертвого пилотажа». И, после нескольких кульбитов, отламывал себе крыло из-за перегрузки.

Польские истребители очень живо отреагировали на появление «Соколов». С истребителями сопровождения Р-1МИС они еще могли бороться, имея преимущество в маневре при примерно равной скорости. Но тут… без шансов. Они уже успели их оценить. Почти месяц оценивали…

Поэтому развернувшись постарались как можно скорее скрыться. Потому что столкновение с «Соколами» напоминало не битву, а избиение. Тут и техническое превосходство, и опыт, и непривычная тактика, и скоординированные действия из-за радиосвязи.

Что они этому могли противопоставить? Личное мастерство с попыткой подловить на проходе? В принципе – да. Но это была самоубийственная тактика. Так как командир авиаотряда обычно болтался выше и в стороне, отслеживая происходящее. И таких вот активных сразу вычислял, наводя на них две-три пары, что вело к почти что гарантированной гибели. Да и секундного залпа польским истребителям остро не хватало для надежного сбивания «Сокола», буквально мелькающего в прицеле.

Пять минут боя.

И выжившая часть истребителей вынуждены совершить посадку на лужайках и полях. Не всегда нормально. Но главное – сесть. И бегом от самолета. Потому что в ВВС РККА распространена практика «контрольного выстрела». И такие севшие машины на всякий случай «причесывают» из пулемета. А то мало ли? Остальные же сели принудительно и теперь чадили, догорая…

В это же самое время в Москве произошел довольно занятный разговор:

– Нет, вы как хотите, но это парадокс! И я просто не понимаю – КАК такое может быть! – восклицал Гудериан, который с февраля был прикомандирован к Генштабу РККА и активно участвовал в планировании и подготовке операции. – Вся немецкая военная наука отрицает подобную возможность. Однако факт – я был в шаге от крупной ошибки! К поражению бы она не привела, но жертв среди личного состава добавила бы. Тем самым поставив под сомнение теорию блицкрига в том виде, в каком его видит современный германский генералитет…

– Гейнц, – улыбнулся Фрунзе. – Да что вы убиваетесь? Блицкриг безусловно работает. Но при его подготовке нужно учитывать особенности противника, а не судить по себе.

– Что убиваюсь? Вы отменили мой приказ. Сначала меня внутри все кипело. И я, признаюсь, крыл вас мысленно по-всякому. Думал – ведь какой удобный момент. Спецназ сумел уничтожить руководство 3-ей армии. Вот сейчас ударить – и все – побегут. Ибо превратились в стадо. Однако уже через несколько дней, просматривая донесения, признал – правы оказались вы. Боеспособность поляки сохранили. Относительную, конечно, но до состояния стада им было далеко. Почему? Я не понимаю. Откуда вы это знали? Сработало чутье? Оно иногда дает правильные подсказки, не объяснимые наукой…

– Уверяю вас, здесь не было ничего кроме чистого расчета.

– Но как?!

– Вы немец. Не знаю, как по крови, но по воспитанию – уж точно. И мыслите, опираясь на свою ментальность и опыт. Полагая армию некие телом, где формации есть органы, офицеры и унтера – нервы, а штаб – мозг, ну или голова, если хотите. И теоретически, если по уму, оно так и есть. Ну или должно быть. Только вы забыли одну деталь. Мозг, и его влияние на тело, могут быть разным. В случае высокоразвитого организма подобного приматам или там псам оно почти абсолютно. И если разрушить или критически повредить их мозг организм быстро и верно умрет. А вот какая-нибудь курица без головы может до получаса бегать. Таракан же и вообще – скорее умрет от истощения. Если же найти способ его питать, то и, полагаю, размножаться без головы сможет.

– Но это животные!

– Да. Однако аналогия с ними не просто так. Уровень и природа развития человеческих обществ вполне может проецироваться на них. Голова везде, конечно, на что-то влияет. Но не всегда напрямую. И далеко не везде ее исчезновение общество даже заметит. И поляки тому классический пример, ведь у них генерал – это не звание или должность. Нет. Это счастье в жизни! И никак иначе. Потому что наверх попадают, а точнее всплывают, не самые достойные, а… В общем те, кто при иной парадигме развития системы туда бы никогда не попал. В основной своей массе, во всяком случае. И это касается не только армии. Армия тут – лишь отражение общества.

– Странное утверждение, – нахмурился Гудриан. – Почему вы так решили?

– Потому что они в этом плане безгранично похожи на нас. – широко улыбнулся Фрунзе. – Вы даже не представляете СКОЛЬКО времени я потратил на то, чтобы навести порядок и дисциплину хотя бы в этих четырех корпусах. Ведь «парадокс курицы» говорит нам о том, что тело не сильно нуждается в голове. И даже, если ты начинаешь отдавать толковые приказы их все равно в целом либо игнорируют, либо выполняют по своему разумению. Привык организм к тому, что куриные мозги ничего толкового не прикажут. А привычку не спешить с выполнением приказа знаете? Обычная тема у нас. Дескать, не спеши выполнять приказ, потому что скоро начальник его либо отменит, либо скорректирует, ибо дурак и приказал не подумав. Каково?

– Страшно.

– Самое печальное заключается в том, что это все работает. И чем дальше от центра, тем причудливее. И у поляков точно также. Я это знал. Поскольку хоть и молдаванин по отцу, но вырос в русской культурной среде. А вы – не знали. Да и откуда вам знать? Здесь и кроется причина отмены приказа. Он был верен по существу, но ошибочен по обстановке. Русская ментальность сильна импровизацией и смекалкой, немецкая – порядком и управляемостью. Вы сумели воспринять римский опыт. А мы пока держимся в парадигме старой индоевропейской традиции, точно такой же, что доминировала у древних славян, германцев, кельтов, скифов и прочих. Поляки же в этом плане – такие же русские, если не большие. Все-таки какую-то ценность порядка у нас удалось насадить за годы Империи.

– Даже не знаю, что сказать… – покачал головой Гудериан, потрясенный этими откровениями. – Вообще верно конечно. Лишившись армейского управления, поляки не стали драться хуже. Лучше, впрочем, тоже. Что удивительно. Но теперь понятно. Хотя, признаюсь, в годы Великой войны, я не раз думал о том, как было бы здорово выбить Ставку у Франции, Британии и, извините, России. Тогда мы были врагами, а мой долг…

– Ваш долг неоспорим и ясен. Тут даже и спорить не о чем. Воюя воюй. Мысли здравые. И с Англией это бы почти наверняка сработало. С Францией – не факт. У них традиционно больная голова покоя жопе не дает. А с Россией? Хм. Вспомните, у нас, когда в феврале 1917 года грянула революция, та самая голова была фактически отрублена. И что? Потребовались месяцы и активнейшая агитация на местах, чтобы тело армии стало разлагаться. И я уже давно бьюсь над тем, как совместить хотя бы частично немецкую управляемость, и русскую склонность к импровизации. Но пока для меня эта загадка. Поэтому я вынужденно разделяю места и задачи. В линейных войсках насаждаю немецкий ордунг, а в силах специального назначения – импровизацию с выполнением не буквы, а духа задачи. Из-за чего в спецназе отношения далеки от уставных. И я лично поколочу идиота, который попытается командовать им по принципу: "Ать-два, левой-правой, смирна!!! Шагом марш!". Или не поколочу? Не успею. Он сам "внезапно" помрет. А следствие особо не станет усердствовать. Понимаете?

– Частично. Это что же – авторитет офицера там столь низок и приказы обсуждаются? А как простите тогда руководить?

– Все наоборот Гейнц. Все наоборот. Их командир по своей сути вождь. И его авторитет просто обязан быть очень высоким. Иначе ему просто не будут подчиняться. И авторитет этот опирается на опыт, знания и удачу, как и во времена викингов или германских набегов на Римскую Империю. А весь коллектив – это этакая братия. Что позволяет обсуждать приказы до определенного предела. Командир обязан выслушать каждого. Подумать. И принять свое решение. Цена ошибки слишком велика. Чуть сглупил – и все – раздавят. Поэтому отбор в спецназ очень строгий. Не только по физическим кондициям, но и по уму. Любая ошибка – смерть. Считайте – это отдельный мир, мало похожий на армию или линейную полицию с их массивными телами, требующими как можно более точного и продуманного управления.

– Я понял вас господин Фрунзе. Есть над чем подумать…

– А надо ли Гейнц? Вы прекрасный линейный офицер. Образцовый аналитик. И это все же несколько иная специфика. Чтобы начать их нормально понимать, нужно и самому по духу стать немного викингом.

– Надо. Для понимания и дальнейшего применения на практике. Хотя бы в общих чертах надо…

Глава 6

1928 год, июнь, 2. К северо-востоку от Минска

Поле, русское поле… Светит луна или падает снег…

В данном, конкретном случае, конечно, светило яркое солнце и было жарко, настолько, что даже поджаривало траву. Спасал немного ситуацию только легкий бриз. Иначе бы получалась натуральная пытка. Во всяком случае – вдали от воды.

Бойцы РККА медленно продвигались вперед, шагая по пояс в высокой траве. В полный рост. Хоть и рассредоточившись. Неприятеля не было видно. Данные разведки также были обнадеживающими – не засекли крупных скоплений войск. Но рисковать командиры не спешили. Да, части 1-ого корпуса постоянной готовности просто занимали территорию, явно брошенную отходящим врагом. Но мало ли? Поэтому, командиры на местах особенно рьяно следили за дисциплиной и поддерживали своих людей в тонусе.

– Стой! – крикнул командир взвода.

Поднял к глазам бинокль, висевший у него на груди, и вдумчиво осмотрел ближайшую опушку. Метров восемьсот или около того. Еще немного – и можно открывать прицельный огонь из карабинов.

Минутное наблюдение.

Наконец командир взвода выдвинул вперед одно отделение.

Остальные рассредоточились и напряглись. А бронеавтомобиль остановился и изготовился стрелять. Конечно, БА-21 или БА-22 был не в каждом взводе. Но для таких вот отрядов, проводящих прочесывание важных участков, прилегающих к ключевым коммуникациям, их выделяли.

Минуты три ожидания.

Наконец отделение подошло к опушке метров на сто.

И только сейчас несколько фигур встрепенулись среди деревьев и побежали. Командир взвода не успел их разглядеть. Только услышал, что кто-то их заметил.

Никто не стрелял.

Никто не дергался.

Спокойно все осмотрели на опушке. Обнаружив несколько секретов для наблюдения. Вызвали подкрепление. И уже силами роты начали осторожно прочесывать лес.

Время, однако было упущено. Отряд до двух сотен человек уже покинул свою лежку. Осмотр которой не выявил никакого тяжелого вооружения. Да и прочего хабара явно имелось немного, так как люди двигались налегке.

Прошлись немного дальше. Но выйдя из квадрата прочесывания, вернулись. Обнаруженная группа отходила «под всеми парами», не желая сталкиваться с полноценной пехотной ротой. Да еще усиленной бронеавтомобилем. Даже в формате «пострелять из кустов и тикать». То ли стрелять им было нечем, то ли уже обжигались…

Так или иначе, но острая фаза наступления ко 2 июня превратилась в весьма специфическое болотце…

Задумка польского командования была проста и в общем-то очевидна. Сил для того, чтобы занять все ключевые точки Украины и Беларуси у них не имелось. Тут четырех армий было бы решительно недостаточно. Поэтому Варшава стремилась навязать Москве генеральное сражение на ключевом направлении. А что может быть важнее выхода через Минск и Смоленск к Москве?

И уже потом, после своей локальной, но крайне важной победы, Польша собиралась начать переговоры. Оперируя угрозами занятия Москвы. А «мировое сообщество» в лице заказчиков данного военного конфликта, фоном бы голосили резаными свиньями, причитая и требуя немедленно закончить войну. Само собой, требуя от Союза. Он ведь в этой ситуации получался агрессором, а Польша – защитником угнетенных.

Обычная история.

В Европе любят так разводить испокон веков. Первые подобные комбинации проводили еще в Античной Греции.

Фрунзе это понимал и его Генштаб, как следствие, тоже. Он уж постарался донести. Выгнав загодя тех, у кого с пониманием имелись сложности. Поэтому военное руководство Союза не стало сосредотачивать против националистического бунта УССР значимые силы. Посчитав достаточным занять ключевые точки. И, если получится, выдавить бунтовщиков с как можно большей территории. Главное же – генеральное сражение в БССР, которое должно было определить весь ход войны. И, как следующей международной политики.

Кое-кто из политического руководства Союза не одобрял и не разделял взглядов Фрунзе. И считал отделение УССР правильным и нужным делом. В том числе и из-за того, Союз в последние годы свернул куда-то не туда. Но открыто выступать против наркома Обороны они не решались и дальше «шипения под столом» дело не доходило.

Но не нужно думать, что этот момент упускался из вида или как-то игнорировался. Артур Артузов, выполнявший весь круг обязанностей тяжело болеющего Дзержинского, прикладывал немало усилий для фиксации этих недовольных настроений среди руководства страны. Не только высшего. Нет. На всех уровнях. Пока просто накапливал данные и держал руку на пульсе, чтобы предотвращать акты саботажа или еще какие пакости. Но все равно – формировал списки тех людей, на чьей карьере ставился жирный крест. Не сразу. Не быстро. Потому что чиновников брать откуда-то нужно. Но судьба их была предопределена. Во всяком случае после завершения военной кампании ими собирались заняться самым плотным образом. Ведь безгрешных не бывает. И всегда есть за что человека уволить с должности, а то и посадить…

Кто-то может этому возмутиться. Дескать, плюрализм мнений дело хорошее. И без него невозможно построить здоровое, гармоничное общество. Чтобы не все под одну линейку.

Но Фрунзе так не считал.

Он насмотрел за свою прошлую жизнь на таких «альтернативных», включая и формально служащих интересам державы. Но спустя рукава, беря взятки и срывая или саботируя государственные дела.

Михаил Васильевич давно для себя решил – эти люди враги.

И он еще тогда, в прошлой жизни, устал от необходимости договариваться с такими врагами… от необходимости работать под их началом. А такие случае бывали. И теперь ненавидел каждой клеткой своего организма таких людей.

И если там, в конце XX– начале XXI века он ничего с ними сделать не мог. То тут, в 1920-е он не собирался спускать им ни единой оплошности. И приложить все силы, чтобы выжечь их каленым железом из государственного аппарата, наравне с радикалами, бандитами и сектантами. Не делая, по сути, никакого различия. Ибо, зимой должна быть зима, летом – лета, вору надлежит сидеть в тюрьме, а врагу – лежать в могиле…

Просто вот так и незамысловато.

Так вот – война началась.

Англичане, французы и поляки, засыпав руководство украинской компартии разными обещаниями, спровоцировали их выход из СССР. Что не могло не вызвать военную реакцию Союза. И вроде бы все шло по плану. Но очень скоро польская армия, перекаченная вооружениями Англией и Францией, уперлась в Минск. По сути минский укрепрайон, развернутый на базе эвакуированного города…

– Ловушка… – усмехнулся Фрунзе, когда прочитал донесение о том, что поляки начали упорно штурмовать столицу БССР. – Поймали медведя на заячий силок…

– Не слишком ли образно? – улыбнувшись, спросил Триандафилов.

– Может быть. Просто штурмовая инженерно-саперная бригада в подготовленном городе – страшный противник. Особенно при поддержке тяжелой артиллерии и авиации. Нашли что штурмовать. Сколько они уже предприняли атак?

– Восемь.

– Вот! Учитесь! Мировая война их ничего не научила…

Фланги же оказались максимально затруднены для наступления полным разрушением ключевых логистических переправ. Что позволило их прикрыть малыми силами местных территориальных частей при поддержке все той же железнодорожной артиллерии и авиации.

Это бы удалось преодолеть, имея поляки господство в воздухе. Но тут у них не сложилось. Хоть пилотов и машин им поставили множество, толку это не принесло из-за того, что в БССР они столкнулись с новой парадигмой воздушного боя. И ничего не смогли ей противопоставить…

Тупик.

Пара недель и, по сути, образовался позиционный тупик, сковавший почти все силы Польши. Фрунзе же спокойно перебросил 1-ый и 2-ой корпус постоянной готовности к Минску, разместив на флангах – крыльями, раскинутыми от столицы БССР к северу и югу.

Первоначальный план подразумевал удар по армии, стоящей южнее Минска. Именно по этой причине спецвзвод снайперов ССО обезглавил ее руководство. Но, перед смертью, те успели нормально расставить войска и наладить мало-мало работу тыла. А вот в армии, стоящей на севере – нет. Вообще нет. Так что, именно сюда и было решено ударить. В большой зазор между стоящими тут дивизиями. Однако самоуверенность иногда играет дурные шутки. Вот и сейчас. Разведка прозевала скопление большого количества танков за стыком дивизий. Что породило, по сути, встречный танковый бой. И если бы не внимательность передового дозора да находчивость Роммеля, это все могло довольно грустно закончиться…

Так или иначе, но встречный танковый бой поляки проиграли. Не в сухую. Но совершенно катастрофически. Что породило коллапс…

Дальше БТГ стали продвигаться дальше, легко сметая незначительное сопротивление. Его просто не успевали развернуть и укрепиться. А следом за ними в зазор между польскими дивизиями стали входить части 1-ого корпуса постоянной готовности.

Это спровоцировало отступления «ясновельможных». Просто для того, чтобы избежать окружения. А отступление – это что? Правильно. Активные маневры. А что может быть хуже маневров? Только маневры, производимые людьми, обученными не самым лучшим образом. Да еще в условиях острого дефицита информации и проблем со связью. Ну и, само собой, в условиях доминирования неприятеля в воздухе, чем РККА самым бессовестным образом и пользовалось. Нанося удар за ударом по маршевым колоннам. Благо, что ОАБ-50 хватало, равно как и патронов к 7,92-мм пулеметам.

Из-за чего буквально за несколько дней участок фронта обрушился.

С обычных дорог польские войска отошли в лес, опасаясь бронетехники БТГ. От железной дороги их отогнали бронепоезда. А дальше началось то, что случилось нечто похожее на лето 1941 года для РККА – польские части, потеряв единую координацию и снабжение, отходили как могли на запад. Побросав тяжелое вооружение. Без еды. Без боеприпасов. И, в общем-то без надежды.

Теперь же вот такие отряды проверяли территорию, вроде как оставленную неприятелем. Осторожно. Так как там и местных жителей хватало, укрывавшихся от поляков. Поэтому просто так не стреляли…

Тем временем на юге Украине развивались не менее значимые события. Буквально на второй день военного конфликта стоявший в Севастополе полк морской пехоты загрузился на корабли и отчалил в Николаев. Благо, что никто не ожидал такого поступка.

Все оказалось настолько просто, быстро и дерзко, что эсминцы с морскими пехотинцами вошли в порт и высадились там со всем комфортом. Да так лихо, что через несколько часов лояльное украинской компартии руководство сбежало из города, отдав его в руки Советской власти.

Капитальных мостов через Днепр в нижнем его течении в те годы не существовало. Имелись паромные переправы. А с 1926 года в районе Херсона функционировал понтонный мост, на зиму отводимый к берегам, чтобы льдом не снесло. Его-то снайперский взвод ССО РККА и пытался захватить, устремившись на баги по степям. А потом удержать до подхода легких батальонов. Все-таки подойти по открытой местности к позициям целого взвода дальнобойных снайперов – затея непростая. Тут и рота может спасовать, а то и батальон.

Но при планировании точно было не ясно – удастся его захватить или нет. Высок риск уничтожения переправы. Поэтому Михаил Васильевич подстраховался и высадил десант в Николаеве. Что позволило уже на второй день боевых действий почти без сопротивления взять Николаев, а на пятый – Херсон.

В Херсоне, правда, случилось стычек побольше. Но перебросить батальоны националистов из Днепропетровска компартии УНР не удалось. Разведка железнодорожные составы с личным составом выявляла, а Р-1МБ их уничтожали. Методично. Один за другим.

Когда они попытались пройти на собранных с бору по сосенке грузовиках, то в дело включились тяжелые бомбардировщики «Илья Муромец». Которые благодаря хорошей дальности сумели оперативно отреагировать на замеченное передвижение сил неприятеля.

Местные же силы националистов в Херсоне имелись. И их даже успели мобилизовать местные власти, но его было отчаянно недостаточно для обороны. Остановить два легких батальона, подошедших из Крыма они не смогли…

К 2 июня же в районе Херсона и Николаева был создан достаточно крепкий плацдарм с понтонным мостом и дополнительным судовым снабжением из Севастополя. Основные же силы Черноморского флота блокировали Керченский пролив и Одессу. Ведя полный и вдумчивый досмотр всех кораблей по всем правилам и обычаям морской войны. С призовыми командами и так далее.

А чтобы не было сюрпризов сюда с Урала перебросили два дирижабля, которые круглосуточно болтались над морем. Благо, что удалось неплохо отработать приемы для такого дежурства и полетов чрезвычайной продолжительности за время операции на Урале. Да, их могли сбить силы ПВО любого более-менее внятного линкора тех лет. И даже крейсера. Но у УНР не имелось ни того, ни другого. Польские военно-морские силы находились на Балтике. А с другими государствами СССР не воевал. Во всяком случае, пока.

И эти дирижабли, осуществляющие прекрасный круглосуточный контроль довольно протяженных морских коммуникаций, выступали в роли командно-координационных сил флота. Очень скромных сил. Но благодаря правильному наведению они почти что не работали впустую.

Никакого патрулирования для поиска.

Просто выход по корректировке в заданные координаты для проверки или задержания обнаруженного судна. Что позволило в самые сжатые сроки парализовать и взять под контроль всю северо-западную часть Черного моря…

Война потихоньку развивалась.

И это происходило совсем не по тому сценарию, который задумали в Нью-Йорке. Да и в Лондоне с Парижем совсем иначе видели ситуацию политические руководители. Не говоря уже о Варшаве и Киеве, где новости вызывали панические настроения. Например, была объявлена мобилизация широких масс населения. И если в Польше это мал-мало пошло, так как история Советско-Польской войны была еще свежа в памяти. И люди считали, будто бы в состоянии остановить «орды большевиков», поднявшись и единым порывом выступив против них. То в УНР ситуация складывалась совсем иначе.

Каганович сумел найти подход к местным диаспорам евреев, которые за этот месяц не только сумели сколотить отряды самообороны, но и послали к черту самопровозглашенное правительство. Им все эти националисты были интересны не больше, чем кошке гуталин. И ходить с ними по одной улице они не видели смысла. Во всяком случае не в такой композиции.

Остальное население Украины также не сильно рвалось к борьбе за независимость. Конечно, всякого рода недобитых петлюровцев хватало. Но основная масса людей не видела в этом никакого смысла. А накачать толпы людей национальными идеями к 1928 году еще толком не успели.

Да, проект этот начался в 60-е годы XIX века. Да, Австро-Венгрия приложила ОЧЕНЬ много усилий к тому, чтобы создать из Польши и Юго-Западных земель Российской Империи один сплошной нарыв из сепаратистов и националистов. А потом еще к ним и остальные крупные игроки подтянулись. Но это было все очень непросто. В том числе и потому, что еще в 40-е годы XIX века местные жители воспринимали себя русскими. Да, с какими-то своими региональными особенностями. Но не выходящими за рамки того разнообразия диалектов и культур, вроде тех, что отличают какого-нибудь помора с Архангельска от казака с Терека.

Местным жителям требовалось сломать ощущение причастности к чему-то единому и большому. И к 1917 года более чем полувека трудов принесли очень ограниченные результаты. Во всяком случае на Украине.

Да, появились украинские националисты в некотором количестве. Да, их было больше в западных районах Юго-Запада Российской Империи. Так как они банально ближе к центру влияния. Но, в целом, ситуация коренным образом не переменилась. В городах этих земель жили в основном поляки, евреи и русские, почему-то не желающие выделяться в новую отдельную нацию. А какая-никакая пропаганда удавалась почти исключительно на селе да среди кое-какой местной интеллигенции. Погоды же в целом это не делало.

Значимые изменения в этом вопросе начались только после 1922 года. Силами Советской власти, которая с удивительной решительностью взялась за украинизацию Украины. В том числе и потому, что лидерами украинской компартии стали те самые националисты, взращенные австро-венгерскими эмиссарами. Которые развернулись по полной программе, получив широчайшую поддержку советского центра. Того самого, которые все 70 лет СССР «топил» за оборонительный национализм, взращивая его, лелея и холя. Откармливая, так сказать, на убой.

Создавался национальный язык, находящийся до того в совершенно зачаточном состоянии.

Создавалась национальная литература, которая была к тому моменту едва ли не номинальной.

Создавались национальные элиты.

Создавалось, наконец, национальное самосознание…

Никто не сделал столько для украинизации Украины, сколько коммунисты. На всех уровнях. Во всех форматах. В том числе и вкладывая просто чудовищные ресурсы в промышленное, индустриальное и транспортное развитие региона. По сути, именно коммунисты, подхватив выпавшее зная Австро-Венгрии выковали Украину и украинцев как некое оформленное, самостоятельное явление.

Однако – это все – только начиналось.

И в 1928 году в пределах бывшей УССР еще шла стадия отрицания среди широких масс населения. Которым все эти национальные трансформации были не интересно. Поэтому особенно успеха мобилизация не приносила.

Нет, конечно, люди приходили на призывные пункты и получали оружие. Но они не спешили подчиняться Киеву. Оставаясь на местах и просто охраняя свои земли от бандитов и прочих «прекраснодушных кадров», которых так много всегда появляется во время любой войны…

Фрунзе же осторожничал.

3-ий корпус постоянной готовности подошел к Белгороду. Медленно. Спокойно. И… остановился там. Нависая над киевским направлением. В то время как легкие батальоны и роты оперировали южнее.

– Э нет, торопиться не надо, – с улыбкой заметил Михаил Васильевич на предложение Буденного более стремительным ударом занять левобережную Украину. – Тут как с лечение больного. Торопиться не надо. Мы должны вернуть обществу полноценного человека.

– Мы же можем быстрее.

– Можем. – согласился Фрунзе.

– Достаточно задействовать 3-ий и 4-ый корпуса. И все. Мы размажем их. Вон как удачно все складывается под Минском.

– Не спеши с выводами. У поляков могут быть сюрпризы. Поэтому я 4-ый корпус держу в стратегическом резерве. – соврал Фрунзе. Точнее не соврал, а недоговорил. Так как этот корпус, стоящий в Московском военном округе был важным фактором, мешающим заговорщикам попытаться совершить государственный переворот. А он о нем уже знал…

– Хорошо. Но 3-ий же есть. Его хватит для того, чтобы занять Киев. А его возьмем – все и посыплется. В конце концов – это ведь наши люди. И их нужно поскорее освободить.

– Именно по этой причине мы должны помочь каждому проявить себя. Чтобы понять – где наши люди, а где плешивые овцы, прибившиеся к отаре.

– А дурни, которые поверили глупостям тварей языкатых?

– Семен Михайлович, – устало взглянув на него произнес Фрунзе, – я все понимаю. Но исход войны за Украину решается не на ее территории. Если разобьем поляков – то и Украина посыплется. А с ними решительно не совладаем – только лишь завязнем.

– … – грязно выругался Буденный.

– Согласен. По всем пунктам. Но мы очень сильны ограниченны в ресурсах. И воевать сразу везде хорошо попросту не можем. Сам же знаешь.

– Знаю…

Глава 7

1928 год, июнь, 15. На разных фронтах

– Ты ждешь Лизавета от друга привета. – надрывался запевала. – Ты не спишь до рассвета. Все грустишь обо мне.

И вся конная колонна грянула:

– Одержим победу. К тебе я приеду. На горячем боевом коне…

Эскадрон красных казаков входил на территорию бывшей УССР. Среди множества таких же отрядов. Не только казаков, но и красных горцев. Последних было, конечно, заметно меньше. Однако хватало.

Все-таки Кавказ был крайне неоднороден и противоречив. И там далеко не везде положение советской власти было крепко. Особенно в связи с тем, как серьезно ОГПУ и НКВД взялись за разные уголовные элементы. А там, на Кавказе, имелась своя нефтяная мафия, по региональному влиянию ничуть не слабее Уральской. И никто из них не грезил повторить судьбу своих северных «коллег по опасному бизнесу». Поэтому Закавказье сидело очень тихо и выжидало. А северный Кавказ раскололся на несколько группировок по признаку причастности к «нефтянке». Те, кто получал «долю малую» с нее – мобилизовали своих сторонников и заняли враждебный нейтралитет. А те, кто «жил на одну зарплату» очень даже оживился и охотно пошел на войну.

Михаил Васильевич давно присматривался к этому ресурсы, готовясь решать «нефтяной вопрос». И появившаяся возможность сколотить лояльные местные военные формирования оценил высоко. Даже несмотря на довольно спорную их надежность.

Да, изначально он не планировал привлекать территориальные силы к решению «украинского вопроса». Но ситуация в динамике менялась постоянно. И уже в марте стало ясно – придется. Слишком много анархистов и прочего сброда стекалось на территорию УССР. И слишком серьезную они могли бы создать проблему для регулярных войск. Просто в силу численности.

Поэтому в марте и стал передавать в донские, волжские и уральские казачьи общины новые виды стрелкового вооружения. И направил инструкторов. Параллельно прощупывая лояльные рода и кланы на Северном Кавказе. Который в основе свое, несмотря на 20-е годы 20-ого века был вполне себе первобытным по своей общественной структуре. Конечно, какие-то ординарные общественные структуры, типичные для остального Союза в нем были развернуты. Но они носили сугубо декоративные функции. Потому что всем, как и прежде заправляли уважаемые люди и духовенство.

С духовенством, кстати, удалось довольно легко договориться. Так как оно было под немалым эффектом от «дела упырей». И воспринимало Фрунзе как пусть и гяура, но правильного гяура, который борется со всякой нечистью. Как и положено честным и ответственным «людям книги[34]».

Дружба с духовенством очень помогала.

В комплексе.

И мусульмане, как и РПЦ выделили для этих территориальных эскадронов да дивизионов своих священников. Полевых. Номинально – в качестве «консультантов», так как на территории УССР ожидалось наличие сектантов. Фактически – в роли своего рода политруков. Так как что казаки, что горцы достаточно уважительно относились к духовенству и не блистали атеизмом.

Вместе со священниками каждый эскадрон имел и своего «особиста» – сотрудника НКВД, прошедшего краткосрочные курсы при центре подготовки ОГПУ и ГРУ. Цель этих бойцов заключалась в соблюдении элементарной законности на местах. Чтобы не озоровали. Ну и оперативное расследование «по горячим следам» преступлений на местах. Благо, что банды, какими компартия УССР накачивала свои земли, без всякого сомнения развернуться по полной программе. Да и местные могут пошалить.

Так что, когда потребовалось, на территорию бывшей УССР вошло свыше сотни территориальных эскадронов. До половины из которых находились в сводных дивизионах. Да, вооруженные только легким оружием. Но вполне современным. И в легких да ручных пулеметах, а также самозарядных карабинах и минометах недостатка у них не имелось.

Конница.

Да.

Но это была совсем не так конница, что в ПМВ. Драгуны, которые действовали относительно малыми группами в относительной самостоятельности.

А чтобы удалось этим всем хоть как-то управлять на каждый эскадрон выделили по небольшой радиостанции. Ламповой. Умеренной дальности. Но достаточной для переговоров хотя бы морзянкой на двух-трех десятках километров. На дивизионы выделяли помощнее аппараты. Но связь была.

После той авральной работы, которую проводили осенью 1927 году для обеспечения Уральской полицейской операции, с ними удалось мал-мало разобраться. Да, для полноценной войны их в Союзе не получилось бы произвести. Но для столь небольших масштабов – вполне.

Да и курсы радистов к маю 1928 года уже выпускали по три сотни специалистов. И еще сотню специалистов сервиса. Все-таки радио – сила. И Фрунзе делал все, чтобы обеспечить свою пусть не самую сильную и не самую многочисленную армию хорошей, качественной связью. Без которой он не видел будущего. Не видел возможности победить.

– Эх как бы дожить до свадьбы-жениться и обнять бы любимую свою! – продолжала гудеть колонна, продвигаясь вперед.

Вон – уже и околица села, куда вышли простые жители встречать красную конницу. Донбассу, а именно сюда в первую очередь пошла эти эскадроны, вся эта история с нацистами была фундаментально не по душе.

Оно и понятно.

Этнический состав удивительный. Русские, армяне, евреи, греки… здесь все перемешалось. Какие националисты? Да и окрестные земли тоже не сильно понимали сути этой борьбы. Даже отряды самообороны, сформированные здесь, оказались все лояльны центру. И не стремились поддерживать сепаратистские настроения, активно подключаясь к деятельности вошедших на Донбасс территориальных частей из соседних регионов…

Роммель сидел на подвесном сиденье, высунувшись на полкорпуса из командирской башенки своего танка. И глотал пыль. Много пыли.

Шоссированная дорога не была «закатана» в асфальт и представляла собой классический макадам. То есть, обычная укатанная щебенка поверх насыпи. И она пылила нещадно по жаре.

– Дождя бы… – мрачно заметил заряжающий механик-водитель.

По-русски.

Личный состав этого БТГ был почти полностью сформирован из граждан Советского Союза. Роммель ими лишь командовал. Для чего имел адъютанта-переводчика. Да и сам мал-мало уже говорил на ломанном русском. Достаточно для отдачи приказов и выслушивания донесений. В общих чертах, во всяком случае.

Реагировать на это замечание Роммель не стал. Просто чтобы лишний раз не открывать рот и не глотать пыль, клубящуюся в воздухе.

Тем более в зоне прямой видимости показался автожир, сразу привлекший его внимание. Он как раз завершал облет по большому кругу…

Конструкция простая как ниппель.

Пространственная сварная рама. Пара небольших обтекателей, выклеенных из шпона. Звездообразный двигатель воздушного охлаждения с толкающим винтом. Два места для пилота и наблюдателя. Радиостанция.

Минимум-миниморум.

Но этого было достаточно для выполнения боевых задач. По одному такому автожиру перевозили в седельном прицепе в колонне БТГ. И при необходимости поднимали в воздух.

Быстро.

Очень быстро.

Грузовик останавливался.

Открывались распашные дверцы контейнера. Откидывались сходни. Выкатывался автожир.

Снимались стопоры винтов. Проводили беглый осмотр.

Запускали двигатель.

Раскручивали несущий винт.

Садились пилот с наблюдателем.

Короткий разбег.

И взлет.

По сути – с любой дорожки или лужайки. Обычно удавалось уложить в 50–60 метров пробега. Редко больше.

Далеко такой аппарат не летал. Высоко тоже. Равно как и быстро. Однако его можно было поднять по требованию буквально в десять минут. И он позволял с высоты пятисот-семисот метров осмотреть округу в радиусе десятка-другого километров вокруг. То есть, по сути, выполнял роль этакого эрзац «квадракоптера» для оперативной разведки. Чтобы просто глянуть – что вокруг и не вляпаться по дурному в засаду. А она для подвижного соединения была смерти подобна…

Роммель соскочил с кожаной петли и сел за рацию. Покрутил ручки. Настроился. И вступил в переговоры с наблюдателем.

Прямо на марше.

Не снижая темпов. Ибо время – главное оружие подвижной группы.

Минут через двадцать передовой дозор колонны БТГ въехала на железнодорожную станцию. Ее намедни разбомбили. Поэтому выжженная земля все еще дымилась.

Люди, при виде подвижной группы РККА, бросали все и разбегались. Хотя пытались самыми ударными способами отремонтировать участок железной дороги.

По тем двум эшелонам, что тут стояли, нанесли удар зажигательными бомбами. И опять выгорели шпалы. Так что требовалось их все заменить. Вместе с рельсами, которых отпустило и повело от жары. По сами вагоны и речи не шло – остались только почерневшие остовы рам. Там, где не лежали боеприпасы…

И вот – разбегались рабочие, бросая все.

Даже стрелять не требовалось. Да и не хотелось, потому что поляки мобилизовали на эти работы местных жителей.

Какой-то взвод охраны пытался им помешать. Открыл пальбу. Но БА-22, сопровождающий группу передового дозора, шуганул его своим 13-мм пулеметом. Чем очень помог разбегающимся рабочим, избежавшим по сути расстрела в спину.

Дозор проскочил дальше.

Взвод охранения вроде как осмелел. Вышел. Начал стрелять в тех работников, которые не успели разбежаться.

Но тут из-за перелеска вырулил первый ЛТ-1 основной колонны БТГ. Сделал короткую остановку. И жахнул из 76-мм легкой гаубицы. Осколочным. Прямо туда, где располагались позиции охранного взвода. Передовой дозор передал по радио сведения о нем, и командир танка был готов. Получил сведения по инстанции.

Те резко притихли.

За танком ехали полугусеничные бронеавтомобили. Несколько. Они сразу же отвернули с дороги и направились к тому взводу. Вслед за танком. Время от времени постреливая из 13-мм пулеметов. Так что поляки решили спешно отступать. Ни оружия, ни возможностей для противодействия подходящим силам РККА у них не имелось.

Стрелки мотопехотного взвода высыпали из полугусеничных бронетранспортеров. И с самозарядными карабинами на перевес прочесали выгоревшую станцию.

Поляков не обнаружили. Во всяком случае живых. Те сбежали.

После чего мотострелки загрузились обратно и заняли место в колонне, но уже замыкая ее, а не возглавляя…

К 15 июня все восемь БТГ завершив перегруппировку и приведение себя в порядок вышли вперед – на коммуникации неприятеля через незакрытый прорыв на севере. И, фактически, парализовали тылы польских сил вторжения.

При поддержке авиации, разумеется.

Поляки не сдавались.

Поляки пытались.

И время от времени они умудрялись очень неплохо укрепиться. Хотя бы локально. Хотя бы на отдельных узлах. Однако вовремя вызванная авиация ломала все их плана.

Ведь одно дело бодаться с небольшими, крепко вооруженными частями. В принципе – окопался. Нарыл окопов. Натыкал орудий – тех же трехдюймовок. И нормально. Потому что для вскрытия классической обороны образца Первой Мировой войны эти части были совершенно непригодны. Что осознавалось в полной степени и их командирами, и польским командованием.

А вот как им парировать авиаудары они придумать не могли.

Залповая стрельба из винтовок не давала ровным счетом никакого результата. Тут и достижимость ничтожная, и точность. Да и самолеты редко заходили на цель ниже километра.

Зенитных пулеметов, даже основного калибра, в войсках имелось категорически мало. Зенитных орудий – еще меньше. Да и те – не отличались скорострельностью, будучи 76-мм зенитками времен Первой Мировой войны. А плохо обученные расчеты, лишенные дальномеров и прочих потребных приборов, не могли выставлять правильно замедление. Из-за чего действенность огня зенитных орудий получалась чуть более чем никакая. Хлопушки. Приветственный салют. Так что зенитными средствами удалось сбить с начала военного конфликта всего три самолета. Да и те – случайно. Остальные двадцать девять числились за польскими истребителями.

Поэтому, прорываясь с помощью авиации через заслоны, БТГ очень шустро продвигались вперед, ломая на своем пути железнодорожные узлы, телеграфы, склады, узлы управления и логистики. То есть, делая все, для того, чтобы отрезать польские войска от снабжения и лишить их возможности отступить. Во всяком случае оперативно и не бросив тяжелые вооружения. И чем дальше, тем больше это усугубляло проблемы у поляков. Чем дальше, тем сильнее их армии погружались в хаос…

Ночь.

Тьма.

Эсминец типа «Новик» шел на максимальной скорости. Медлить здесь было нельзя – рядом Данциг, откуда оперировал польский флот и союзники. Этот корабль РККА только закончил минные постановки и теперь старался как можно скорее покинуть этот квадрат. Чтобы его не засекли. И мины не обнаружили раньше времени.

С первых дней войны Франция, США и Великобритания развернули активные поставки в Польшу. Всего, что потребно для войны. Корабли шли одним сплошным потоком.

Поначалу пытались протестовать.

Но никто не слышал.

Потом попытались перехватывать.

Но в район подошла крупная эскадра Королевского флота. И недвусмысленно дала понять – она «не парясь» откроет огонь, если корабли попытаются остановить их корабли или корабли их союзников – тех же французов.

Поэтому Фрунзе сменил стратегию.

Эсминцы имитировали минные постановки на подходе к Данцигу. Но так, чтобы это было более-менее предсказуемо. И англичане просто морочились каждое утро с тралением мин на фарватере. Вполне законное право. Поэтому англичане не пытались сильно уж дергаться. Просто приняли правила игры – один кораблик ставит мины, второй их вынимает.

Что такого?

Считай – почти учения. Разве что поставки в Польшу несколько сократились. Хоть и не критично.

Но вот беда.

Подводные минные заградители стали стараться ставить мины поближе к эскадре Королевского флота. А если корабли становились где-то в местах поглубже, то и прямо посреди ордера.

Начались сюрпризы.

В Лондоне, Париже и Вашингтоне, конечно, начали возмущаться. Но, дипломаты СССР только разводили руками. Дескать, идет война. Мины никто не запрещал, равно как и минную войну. А то, что мины старые и их срывает с якорей, так это тяжелое наследие царизма. Не качественные их делали…

Так что за трое суток таких игр эскадра Королевского флота потеряла два эсминца полностью. И еще семь подрывов получили корабли крупнее. Включая повреждение линкора. Незначительные. Мины то довольно слабые. Но тут и линкор был не самый современный.

Эсминец типа «Новик» же, сделав свое грязное дело, отходил. Осторожно засветившись. Его заметили. Как и его работу. Но главное дело делал отнюдь не он.

Бабах!

Донеслось откуда-то со спины.

На удивление – в районе постановки. Видимо кто-то промахнулся и влетел туда «под всеми парами». Такое тоже случалось. И кто именно – не важно. Своих там не было…

Глава 8

1928 год, июнь, 23. Западнее Минска Москва

122-мм мортиры САУ 2-ого БТГ под командования Катукова дали достаточно слитный залп осколочно-фугасными снарядами.

Легкий гул.

Звон гильзы, вылетевшей из открытой задней дверце.

И только спустя несколько секунд где-то вдали жахнул взрыв. Сначала визуально, а чуть погодя и со «звуковым сопровождением». Все-таки мортиры – это мортиры. Медленно летящие снаряды иной раз проводят в воздухе и по десять, и по двадцать секунд даже при выстреле на относительно небольшие дистанции. При начальных скоростях в двести-двести пятьдесят метров в секунду это не удивительно.

На результативности огня, впрочем, это сказывалось не сильно.

Вон – череда разрывов накрыла вышедшую с опушки толпу пехоты. Численностью до роты. И почти что полностью ее уничтожила.

Катуков всматривался в эту группу, находясь на передовом наблюдательном пункте. Хорошо замаскированном и вынесенном несколько вперед. Будучи готовым в любой момент произвести корректировку «узора боя». Но это пока не требовалось.

Справа и откуда-то сзади ухнули 152-мм мортиры тяжелой батареи САУ. Куда более тяжелые и опасные. И спустя секунд двадцать на опушке поднялось четыре столба разрывов. Прямо в порядках другой пехотной роты.

Новые стальные осколочно-фугасные снаряды имели достаточно тонкую оболочку и два слоя надсеченной каленой проволоки внутри. Что 122-мм, что 152-мм. Так что осыпь осколками получалась чрезвычайная. Превосходящая обычное действие калибра на голову. Не каждые 8-дюймовые снаряды давали СТОЛЬКО осколков, сколько эти 6-дюймовые «подарки». Да, не очень крупных осколков. Но ранения они наносили вполне уверенные. Достаточные для того, чтобы если не убить, то надежно ранить бойца, выводя его из строя. Что было намного хуже, ибо раненный боец, в отличие от убитого, требовал внимания и отвлечения сил других военнослужащих. Чтобы его вынесли, оказались медицинскую помощь и так далее…

Дистанция была около трех-четырех километров.

Для пулеметов – далеко. Даже для крупнокалиберных. Равно как и для винтовок. А вот артиллерия – работала. Кстати 76-мм легкие гаубицы, установленные на танках, также использовались в виде подвижных, защищенных батарей.

Совокупно это все позволило сформировать опорные пункты на дорогах. В самых узких местах – у мостов. Через что заблокировать отступление польских сил вторжения.

Большого запаса боеприпасов и прочего имущества у них не было. Так что БТГ приходилось снабжать по-разному. В том числе и по воздуху, благо, что военно-транспортный парк самолетов имелся и мог за вылет перевозить свыше сорока тонн всякого груза. Немного. Но достаточно. А потом на эти задачи подрядили и тяжелый полк бомбардировщиков «Илья Муромец», все 23 машины, каждая из которых несла по полторы тонны нагрузки.

Мал-мало все это позволило обеспечить снабжение всех БТГ боеприпасами, топливом, запчастями и продовольствием. В условиях эластичной обороны от удобных узлов с редкими контратаками этого хватало. Тем более, что поляки наступали в основном плохо организовано. И часто шли на прорыв большими массами пехоты.

Так что, даже пройдя через довольно продуктивный огонь легких 76-мм гаубиц и 122-мм да 152-мм мортир они попадали в зону поражения 60-мм и 80-мм минометов. А потом, если они сумели прорваться еще ближе, то их ждал огонь из 13-мм тяжелых пулеметов и винтовок. Далее к ним присоединялись 7,92-мм пулеметы, как ручные, так и станковые. Ну и, под финиш, шквальный огонь 6,5-мм легких пулеметов и самозарядных карабинов, подкрепленных 6,5-мм егерскими карабинами и 40-мм ручными гранатометами.

Важный момент – по мере приближения шквал огня не менялся, а нарастал. Просто включались новые инструменты. Потому как даже 152-мм мортира тяжелых батарей САУ могли стрелять уменьшенным зарядом почти что в упор.

А где-то фоном маячили 88-мм зенитные пушки, которые БТГ использовали не столько для нужд ПВО, сколько для контрбатарейной борьбы. И весьма продуктивно использовали. Дальности хватало за глаза – ибо били они существенно дальше старых царских трехдюймовок, составлявших основу польской полевой артиллерии образца 1928 года. Понятно, были не только они, но…

В воздухе же почти постоянно болтались разведчики, бомбардировщики и истребители РККА. Сражение за господство в воздухе у поляков удалось выиграть. Так что теперь те если и летали, то по ночам, используя авиацию только для нужд связи. Воздушные бои или тем более бомбовые удары были для них почти полностью невозможны и недоступны. Напоминая по своей сути самоубийство.

Да, французы, англичане и американцы пытались перебросить в Польшу все новые самолеты. Но минные поля, выставленные Балтийским флотом, затрудняли эти задачи. По суше же поставки блокировала Германия и Чехословакия, не желавшие становиться «стороной конфликта» во всей этой истории. Слишком много финансовых интересов связали эти страны с Союзом. И слишком большие перспективы. Правительства же их в 1928 году еще не были полностью подконтрольными марионетками, как в начале XXI века. И старались действовать в интересах своего если не народа, то государства и крупного бизнеса.

Так что…

К 23 июня 1928 года в Польше имелось всего 19 исправных истребителей и 38 иных самолетов хоть как-то пригодных к исполнению боевых задач. И 72 пилота. Иными словами – военно-воздушных сил Польши больше не существовало. И РККА, сосредоточившие на этом направлении свыше 700 самолетов, полностью контролировали небо. Нанося при этом постоянные авиаудары как плановые, так и отрабатывая запросы «заказчиков». Что очень сильно облегчало работу БТГ, ставших в этой операции своеобразной наковальней.

1-ый корпус опрокинувший польскую армию к северу от Минска оказывал давление на юг. Поддержанный десятком легких батальонов и местными территориальными частями. А также железнодорожной артиллерией и указанной выше авиацией.

Он наступал неспешно.

Осторожно.

Просто давил.

С юга перешел в наступление 2-ой корпус. Дождавшись, пока специальный снайперский взвод ССО РККА окончательно не парализовал управление армии. Уничтожив не только ее командование, но и разгромив несколько штабов пожиже. Так что наступлению 2-ого корпус оказывали хоть и отчаянное, но совершенное неорганизованное сопротивление. Да и со снабжением этой армии имелись сложности. Кроме того, корпус тоже давил осторожно. Стремясь вынудить польские войска расстрелять как можно скорее боеприпасы во время огневого взаимодействия.

Штурмовики из самого Минска, кстати, не выходили. Толку от них в чистом поле было минимально. Но погоды все это не делало – 1-ая польская армия уже смешалась и пришла в полное замешательство. Сначала из-за отступления в ее расположение северной армии. А потом и из-за бардака на коммуникациях.

План работал.

Да, не тот, что был изначально.

Но это не так уж и важно. Главное – польские силы вторжения оказались в оперативном окружении, прижатые на юге к болотам. И судьба их была предрешена.

Да, там к западу, у Польши еще стояла резервная армия. Однако она ударно окапывалась, готовясь к тяжелой обороне и не стремилась вмешаться и деблокировать окруженные силы…

Фрунзе насвистывал какую-то незнакомую мелодию, вышагивая перед неровным строем заключенных. Местные ее бы ни в жизнь не опознали, так как фильм «Убить Билла» не смотрели.

Вид заключенных был печален.

В том числе и потому, что сотрудники НКВД и ОГПУ не сильно миндальничали. Что сказалось на «товарном виде».

Перед ним были разные люди. Кто-то попытался заработать на войне. Чай на дворе шел НЭП, получивший второе дыхание, и часть не критических заказов выполняли сторонние подрядчики.

Чиновники, опять же, решившие погреть «маленькие потные лапки», тоже были здесь. Вон – нервно потряхивали толстыми щечками, по которыми время от времени стекали капельки пота.

Рядом с ними стояли бездельники, которые не проявили должной расторопности и хозяйственности. Ведь в военной обстановке преступлением было не только действие, но и бездействие, влекшее за собой беду и ослабление РККА или ее тылов. И Михаил Васильевич не собирался спускать ничего ни открытым врагам, ни системным бездельникам и паразитам, которые собирались как обычно отсидеться, тогда как по должностным обязанностям и самой сути их должностей от них требовалось иное.

Тут же находились партийцы, которые отличились в антисоветской риторике или поддержке националистов. Слишком яркой и опасной. Достаточно сочной для того, чтобы смущать умы простых людей.

Военные тоже имелись.

Тыловики всех мастей…

Война – это прекрасный способ «поднять бабла». На смертях, на горе, на обстоятельствах, если человек без совести. Война ведь, как известно, все спишет.

Не списала.

Фрунзе не дал.

Он знал об этой стороне вопроса и болезненно ее воспринимал. Так как там, в прошлой жизни, застал острую фазу военного конфликта между Россией и Украиной. И видел развал тыловой работы. Посему он загодя «накрутил хвосты» ожившей и, по сути, обновленной ОГПУ на эту тему. И, когда все началось, начал хватать «на жареном» разных деятелей. За дело. С поличным. Благо, что никто из них этого не ожидал.

Заодно очищая РККА и аппарат.

Осторожно очищая.

Потому что работать все равно кто-то должен. И значимого кадрового резерва у него не было. Так что «хватал за вымя» только совсем «попутавших берега». Но и этих набралось немало…

Михаил Васильевич шел вдоль этого «помятого» строя и старался заглянуть в глаза людям. Получалось плохо. Большинство из них смотрели себе под ноги или отводили взгляд. Остальные же смотрели на наркома с мольбой, стараясь вызвать к себе жалость. Как кот в сапогах из мультипликационной франшизы «Шрек».

Наконец он остановился и громко произнес:

– Суд приговорил вас всех к высшей мере социальной защиты. К расстрелу. Ибо ваши преступления в условиях войны были трактованы как измена Родины. Часть из осужденных уже исполнили. Тех, кто гадил Советской власти из убеждения. С такими разговор прост. Вор должен сидеть в тюрьме. Враг должен лежать в могиле.

Помолчал.

Наблюдая за реакцией.

– Посовещавшись с товарищами мы решили дать вам шанс. Из тех вас, кто согласится, будут сформированы штрафные роты. Которые бросят на самые тяжелые участки, где вы сможете искупить свою вину кровью. Если там вы покажете, что достойны, то вам аннулируют судимость и дадут начать жизнь заново. Простым, рядовым гражданином. Если нет – то хотя бы умрете достойно, а не как бешенные собаки, в овраге.

Он снова сделал паузу. Помолчав.

Тишина.

Люди переглядывались, но помалкивали.

– Вопросы есть?

– А что будет с теми, кто откажется идти в штрафные роты?

– Их расстреляют. Вон там, – он указал на ближайший овраг.

Снова помолчали.

Осужденные почти все повернули голову в сторону оврага и внимательно в него всматривались. Там рядом стоял бульдозер. Чтобы его присыпать землей. И вольготно расположились бойцы с ручными пулеметами. Судя по всему, аккуратная пуля в затылок не была предусмотрена. Просто поставят на край и дадут очередь. Кто не умер сразу – сдохнет присыпанный землей. Тем более, что гусеничный бульдозер уж точно ее прикатает, чтобы плотнее грунт был и меньше дождем все вымывало. Поняли это не все, но многие. Пусть и отчасти. Но идею осознали поголовно – вон как побледнели.

– Кто хочет искупить свою вину кровью – шаг вперед! – по командному гаркнул Фрунзе.

Люди в этой мрачной тишине вздрогнули от слишком хлесткой фразы. Почти выкрика. Но, поборов мимолетное замешательство, шагнули. Все. С разной степенью уверенностью. Но все. Поголовно.

Нарком криво усмехнулся.

И не прощаясь ушел. А за личный состав будущих штрафных рот взялись «специально обученные люди». Им предстояло утрясти штаты будущих смертников. В том же, что они пригодятся, Фрунзе не сомневался. По данным разведки оборона резервной польской армии выглядела довольно крепкой. И там вот эти «ребята» были бы очень нужны. Хотя бы для отвлечения внимания…

Сам же Михаил Васильевич отправился домой.

К жене.

Которая ждала его к ужину. Ибо уже вечерело…

– Как прошел день? – спросила Любовь, наливая мужу чая. То есть, под конец совместной трапезы во время которой она старалась ему не мешать кушать и щебетала, рассказывала о всякой мелкой суете.

– Приемлемо.

– Их все-таки пришлось расстрелять?

– Нет. Поэтому на душе гадко. Не верю я в них. Боюсь, что перебегут на сторону врага.

– Это шанс. И для них, и для тебя.

– И для меня?

– Поверить в людей. В то, что все могут оступиться.

– Человек, который воровал на военных поставках – это не оступившаяся, заблудшая овца. Это натуральный козлище, который целенаправленно гадил, желая своим смерти и поражения. Хотя… возможно эта тварь и не считала бойцов РККА своими. Но в сортах говна, как ты понимаешь, разбираться себе дороже. Его надо смывать. Брандспойтом.

– Люди слабы.

– Особенно в своей безнаказанности.

– Понимаю, – устало улыбнулась Любовь. – Но ты им все равно дал шанс.

– Дал… из-за чего чувствую себя ужасно. Словно пошел на сделку с совестью. Их нужно было попросту расстрелять и забыть.

Супруга промолчала понимающе улыбнувшись.

Фрунзе же тяжело вздохнул. И отхлебнул чая.

Старое его увлечение пакетиками теперь уже не требовалось. Во всяком случае дома. Так как супруга, не привыкшая к ним, не ленилась заваривать чай хотя бы и на раз и только для мужа.

– Я с Луначарским сегодня разговаривала. – нарушив затянувшуюся паузу произнесла она.

– Насчет песен?

– Второй сборник прошел корректуру.

Фрунзе усмехнулся. Устало. И в чем-то даже грустно…

Борьба с ротожопами[35] в партии и правительстве была очень важной. Безжалостная борьба. Бескомпромиссная. Но без идеологической работы – это все было пустое.

Почему?

Потому что мало сделать «а-та-та» такому ротожопу. Мало его расстрелять, посадить или бесхитростно уволить. Нет. Любой и каждый должен понимать, из-за чего это произошло. Что этого ротожопа наказали за то, что пользу он если кому и приносит, то мухам. Так как генерировал много дерьма. Для остальных же он – опасный паразит. И убрали его с должности не из-за политической борьбы, а потому что он враг. И чтобы никто не испытывал никак пустых иллюзий и неоправданной жалости, открывающей лазейку для безнаказанности.

Это как минимум.

Лучше, конечно, углублять. Но для большинства простых обывателей этого вполне достаточно.

Кто враг? Он враг. Почему? Потому что сожрал и свой паек и твой. А ты работаешь и за него, и за себя, и за его брата.

К слову сказать, Михаил Васильевич, считал, что именно из-за засилья ротожопов во власти и появилось то чудовищное моральное разложение начала XXI веке. То болезненно массовое увлечение разными формами сексуальных извращений. Ротожоп ведь не может нажраться и это выражается буквально во всем. В том числе и в сексе, в котором он стремится потребить как можно больше как количественно, так и качественно. Ищет варианты и «новые блюда», в том числе и такие, которые можно только через задницу употребить. Но он же ротожоп. Ему не привыкать. А зачем вообще этот секс требовался ему давно не интересно. Да и не задумывается он об этом никогда. У него ведь интеллект моллюска. Разве моллюск задумывается о том, зачем он тут?..

Само собой, настоящая идеология, это не томик «краткой истории ВКП(б)» и не полное собрание сочинения Ленина. И даже не красивые выступления очередных «говорящих голов» на митинге.

Нет.

Отнюдь, нет.

Такая идеология нужна единицам душных людей. Да и то, больше для вида. Чтобы с заумным видом «парить мозги» окружающим. Абсолютное же большинство простых обывателей впитывает ее через художественный контент. Через книги, песни, фильмы, картины, игры и так далее.

При этом там – в XXI веке, Михаил Васильевич лишь под занавес своей первой жизни осознал, что бороться нужно не за сердца стариков, а за сердца юнцов. Идеологически. А потому те самые компьютерные игры, от которых обычно все нос воротят в приличном обществе, есть, наверное, самое важное и действенное средство пропаганды. Инструмент, позволяющий сформировать у подрастающего поколения правильный взгляд на мир. Уложить в их головы – что такое хорошо, а что такое плохо. Ну и так далее.

Но это ладно.

Это в XXI веке.

Сейчас же, в 1920-е годы, технические возможности диктовали несколько иной спектр инструментов продвижения идеологии. И Михаил Васильевич видел кроме кино, которое выступало, безусловным форвардом, очень важную роль музыки. Песен. И работал с этим вопросом плотно. Продвигая не только новые направления, но и сами тексты. Все что приличного смог вытрясти из своих воспоминаний он пытался записать. И после редактуры и обработки, бросал в массы. В надежде, что, хотя бы частью этого контента сумеет зацепить людей…

– Дело в правде. Правда в деле. Наше дело – всегда право. Мы работаем, чтоб внуки нам сказали: «дед, красава!» – прочитал Фрунзе своеобразный подзаголовок второго тома песен. Кусок из рекламной-песенки ЧВК Вагнер, слышанный им когда-то.

– Луначарский сказал, что грубовато и слишком вульгарно. Но в этом что-то есть.

– Грубовато, – фыркнул Фрунзе, криво усмехнувшись. Они просто не знали остальных слов…

Глава 9

1928 год, июнь, 28. Окрестности Данцига

Светало.

Эсминец полным ходом шел по свежей волне.

Качало. И довольно сильно.

Командир стоял на мостике и всматривался куда-то в даль. Хотя видимость была не очень. Обрывки довольно густого тумана только расходились. Да и день только начинался из-за чего освещения явно не хватало…

Балтийский флот с началом войны вышел из Кронштадта и занял позиции в нейтральных водах. Под боком у Данцига. Прямо в море развернув плавбазу, откуда и оперировал.

Два больших танкера служили источником топлива и воды. Пополняясь двумя танкерами поменьше. Также на них отдыхал личный состав. Благо, что погода позволяла достаточно свободно разместится на палубе, над которой был натянут большой брезентовый тент от лишней жары и осадков. Вокруг них располагались плавмастерская и другие корабли поддержки.

Устойчивость этой базе придавали линкоры Балтийского флота. Все, которые удалось выкатить к началу военной кампании. А также прочие корабли. Ради такого дела сюда притащили даже старушку «Аврору». Снабжая специальным угольщиком. Но она болталась при танкерах как эскортное судно, поэтому особой мороки с ней не наблюдалось.

И именно отсюда эсминцы бегали к Данцигу. Именно отсюда оперировали подводные лодки. Что позволило буквально завалить все подходы к Данцигу минами и парализовав судоходство…

Эскадра Королевского флота ушла.

После того как подорвался на минах и потонул ее флагман, вслед за тремя эсминцами и тяжело поврежденным легким крейсером, которому пришлось выброситься на берег. Английская общественность не смогла выдержать такие потери. Ведь войны не было. А вступать в войну с СССР Великобритания не спешила. Во всяком случае сейчас и своими руками. Франция же держала при эскадре один авизо и не сильно рвалась вперед. Она и так уже вложилась добротно в эту войну. В первую очередь поставками вооружения и основной массой добровольцев. И требовала от своего союзника, чтобы хотя бы на море тот не филонил и не уклонялся.

Два дня как ушли.

И строго говоря руководство Балтийского флота до конца не верило своему счастью. И где-то на сутки даже прозевала этот отход.

Получилось до ужаса нелепо. Генеральный штаб узнал об этом из свежих британских газет, а не из штаба флота. Так что Фрунзе накрутил хвосты морячкам, и они начали прощупывать обстановку.

Мало ли обман? От англичан можно ожидать любого подвоха. Этот народ со времен Елизаветы немало поднаторел в хитрости и всякого рода мерзости…

Вот легкие силы флота и выступил вперед – на разведку.

Авиацию, к сожалению, не подключили. Да, для оперативных нужд сюда, к оперативной военно-морской базе перебросили несколько самолетов-амфибий. Но погода из-за волны была не летной. Пока. А авиацию сухопутного базирования моряки «тревожить» не стали, решив прощупывать обстановку по старинке. Генштаб же, будучи перегруженный сухопутными боевыми действиями, упустил это из вида…

У Польши в акватории формально был только один порт – Гдыня. Плюс Данциг, которые юридически ей не принадлежал, но использовался по полной программе.

Строго говоря Гдыня и портом то в 1928 году толком не являлся. Ибо его после 1920-ого стали только строить. С нуля – на базе простой рыбацкой деревушки. Да еще и в условиях очень тяжелой экономической обстановки внутри Польши. Когда денег не хватало вообще ни на что.

Только через три года – в 1923-ом он принял первый корабль. Но это было больше знаковое событие, чем практическое. Просто потому, что морской порт – это не бухта да причал. Морской порт – это большая и сложная инфраструктура и транспортные коммуникации.

К 1928 году Гдыня мал-мало функционировала. Но не шатко, ни валко. И полноценно принимать поток товаров просто не могла. Поэтому использовалась для базирования небольшого военно-морского флота Польши. Чисто номинального. Нет, конечно, какие-то корабли шлю сюда. Но практически уходили в Данциг, расположенный в дюжине километров южнее.

Но с ним ситуация была крайне занятной.

10 января 1920 года его провозгласили Вольным городом. Но не суверенным, а протекторатом под рукой Лиги Нации. Переводя на русский язык – марионеткой тех, кто в этой организации и заправлял. То есть, Великобритании, Франции и США.

Да, в самом Данциге проживали немцы, не желающие помогать Польше в этой войне. Но их разве кто-то спрашивал? В первый же день администрация Данцига, полностью подконтрольная «западным партнерам» обратилась к Польшей за помощью. Дабы обеспечить порядок в городе. И Польше «откликнулась», введя войска.

Советский Союз попытался воспрепятствовать этому, опираясь на площадку Лиги Наций. Но она, как и последующий ООН, представляла из себя фикцию для продвижения позиции тех государств, что его контролировали. Так что попытки переговоров ожидаемо провалились…

По существу, эта вылазка была нужна только для одного – чтобы понять – кто Данциг защищает. И защищает ли? Потому что, по данным советской разведки, польский флот безвылазно сидел в Гдыне. И туда смотреть особой нужды не было.

Командир эсминца оглянулся.

За ним с удалением в пару миль шли два других эсминца. Также «новики». Для прикрытия. Чтобы поддержали огнем отход. А то мало ли? Всякое могло случиться. Да, номинально польский флот в июне 1928 года состоял из 6 малых эсминцев германской постройки и 2 российских канонерских лодок, еще царских. Плюс несколько старых подводных лодок. И все. Так что трех «новиков» было достаточно, чтобы выдать «люлей» этим «водоплавающим». За глаза. Но мало ли?..

– Корабли! – крикнул один из наблюдателей, вырывая командира из задумчивости. – Прямо по курсу!

И верно.

Прямо по курсу из обрывков тумана выскочили восемь британских эсминцев типа Wickes. При полном водоизмещении 1247 тонн они разгонялись до 35,3 узлов и несли 4 102-мм/50 орудий. То есть, практически не уступали «Новикам». Да, были чуть помельче, но и несколько быстрее. Вооружены же примерно одинаково. И вот именно они и появились. Командир головного эсминца опознал их довольно легко, так как они находились в составе эскадры Королевского флота, что мешала советским кораблям досматривать контрабандистов.

Только теперь эти корабли шли под польскими флагами.

– Ничего не понимаю… – пробормотал командир эсминца, протирая глаза. Но «рваный Джек» не вернулся на свое место.

Секунду спустя советский эсминец заложил крутой разворот, перекладывая курс на обратный. И идущие следом его товарищи последовали за ним. Сталкиваться с НАСТОЛЬКО превосходящими силами противника им не имело ни малейшего смысла.

Откуда у поляков британские эсминцы вполне современного типа – большой вопрос. Но на него можно было ответить позже.

Через минуту из тумана выскочили три британских легких крейсера типа Caledon. А именно HMS Caledon, HMS Calypso, HMS Caradoc. Это были ранние легкие крейсера, достаточные для того, что позволяло парировать крейсера типа «Светлана». И они тоже шли под польским флагом.

– Да что здесь происходит! – воскликнул раздраженный командир эсминца.

Тем временем противники оказались на дистанции огня и начали стрелять. Наобум больше. Так как на волне, большой скорости по малоразмерной цели с предельной дистанции не попасть. Ну, разве что случайно. Поэтому снаряды 6-дюймовых орудий поднимали фонтаны воды в достаточно заметном удалении от хвостового эсминца. Которому приходилось, чтобы сбить пристрелку неприятеля, постоянно «болтаться» на курсе. Ну и отвечать. В надежде хоть немного затруднить прицеливание противнику.

– Гидра. Гидра. Я Карась-1… - повторял радист эсминца из раза в раз. – Веду бой. Три легких крейсера. Восемь эсминцев. Польские…

Но в эфире было тихо.

Безалаберность радиста, который проигнорировал регламент технического обслуживания, дала свои неприятные последствия. Радиостанция вышла из строя. Сразу как на крепкой волне ее потрусило.

На других эсминцах, к счастью, такой беды не имелось – им удалось достучаться до командования флота. И навстречу отходящим эсминцам вышло подкрепление…

Однако враг приближался.

Их видимо с косы наблюдатели «срисовали». Что позволило довольно глупо подловить, зайдя с очень неприятных курсов, вынуждающих идти на опасное сближение, чтобы выскочить из акватории…

К шестидюймовым снарядам добавились орудия британских… бывших британских эсминцев. «Сотки».

Фонтаны воды стали подниматься ближе и чаще.

Наконец – первое попадание – в торпедный аппарат.

Взрыв.

К счастью 102-мм снаряд вывернул эти аппараты. И торпеды не детонировали. Как? Чудом. Просто чудом.

Пара минут.

И новое попадание. И опять 102-мм снаряд. В этот раз – рядом с мостиком, который посекло осколками. Он ведь не бронированный.

Погиб один матрос. Еще трое получили ранение. А сам командир – легкую контузию.

Обошлось.

Учитывая защищенность мостика – могло всех накрыть разом.

Минута.

Вторая.

Третья.

Удавалось ускользать от огня, вертясь как уж на сковородке. Но тут громыхнуло. Это шестидюймовый снаряд «шлепнул по попке», убив разом и рулевые машинки и повредив валы. Отчего эсминец разом потерял и ход, и маневр.

– Конец… – тихо пробормотал старший помощник, перекрестившись.

Матросик, стоящий рядом, нервно усмехнулся.

И тут жахнуло.

В двадцати кабельтовых из тумана выполз линкор. Советский. С дюжиной двенадцатидюймовых орудий. Которые и дали первый пристрелочный залп по наиболее удобному и близкому легкому крейсеру. Ну и противоминный калибр застучал, обрушивая снаряды на эсминцы.

Секунд десять спустя из тумана показался второй линкор.

И так же включился. Загрохотав во всю мощь своей артиллерии. Оглушающую. Ибо экипаж подбитого «Новика», увидев это, взревели не своим голосом, выражая радость. Это ведь было чудо, натурально чудо. Успели. Не зря котлы на линкорах держали всегда прогретыми. Не жалея мазута.

Особой пикантности доставляло то, что из-за капитальных кораблей выскочили еще три «новика» и устремились вперед – прикрывать своих отходящих. Те, кто мог, не зевая, развернулся, и предпринял общую контратаку на польские корабли, которые не желая вступать в бой при явном превосходстве противника дали деру.

Ходкого.

Благо, что имели преимущество в скорости. Но один снаряд главного калибра с линкора легкий крейсер все-таки получил. По дурости тот оказался бронебойный и просто пробил настройку насквозь, подняв столб воды за кораблем.

В остальном же – отделались легким испугом. Крейсера.

А вот один из польских эсминцев получил в корму «соточку» с одного из «Новиков» и потерял ход. Так что и пяти минут не прошло, как ему насовали «полную жопу огурцов». Даже больше, чем требовалось. Пять эсминцев сфокусировали на нем огонь и буквально растерзали.

На этом и разошлись.

Ну как разошлись?

Проводили всю польскую эскадру в… Данциг. Что было до крайности странно. Так как она обычно стояла в Гдыне, оставляя Данциг на откуп гражданских нужд.

А тут – вот так.

Поднятые из воды поляки с подбитого эсминца вообще удивили. Так как оказались самыми что ни на есть натуральными англичанами. Все. Поголовно. Тотально. Не зная при этом ни слова на польском языке.

Рассказывать они ничего поначалу не хотели. Дескать – я не я и лошадь не моя. Просто служили в польской армии, позарившись на жалование. Но командир приказал выкинуть их за борт и те сразу разговорились. До исполнения приказа.

Оказалось, что правительство Великобритании просто продало Польше свои «устаревшие корабли», под кредиты, выданные банками США. Просто потому, что держать здесь эскадру Королевского флота становилось очень сложно в плане политической репутации.

Шутка ли? Целый линкор «дуриком» потеряли.

У поляков не имелось подходящих экипажей, поэтому они оформили своих моряков «в отпуск» и позволили им «записаться добровольцами» в вооруженные силы Польши. Дали кораблей столько, сколько удалось пропихнуть. Они бы и линкоры старые сюда спихнули, чтобы избавиться от этого балласта с выгодой. Но не вышло. ТАКИХ кредитов банки США выделять не стали…

– Охренеть… – тихо прошептал Фрунзе, когда прочитал донесение от командующего Балтийским флотом. – А что, так можно было?

– Видимо можно, – с не менее ошалелым видом произнес Артузов. Он как-то даже растерялся.

– А в Данциг они почему зашли? – поинтересовался Шапошников. – Он же нейтральный.

– Они не просто зашли, но и оказались под защитой его батарей. В донесении сказано, что наши эсминцы, сблизившись, оказались ими обстреляны.

– Но это невозможно! Данциг – не территория Польши! И мы с ним не воюем!

– Данциг – протекторат Лиги Наций. И управляется теми, кто управляет Лигой. То есть, англичанами и французами. Не удивлюсь, что они уже сейчас выкатывают нашим представителям ноту протеста какую-нибудь.

– Минутку, – произнес Артузов.

Снял трубку телефона. Коротко переговорил. Немного подождать. Выслушал вновь появившийся голос на том конце провода. Поблагодарил собеседника. И положив трубку произнес:

– Так и есть. Требует объяснить. Почему советские эсминцы вторглись без разрешения в территориальные воды Данцига.

– А про то, что они стреляли по ним?

– Не слова.

– Вторглись значит… – многозначительно произнес Фрунзе и очень нехорошо улыбнулся…

Вечерело.

Подвыпившие морячки барагозили на причале. Громко ругаясь и выясняя отношения на английском языке. Польские моряки. Во всяком случае их уже успели на радостях переодеть в форму ясновельможного флота. Точнее не переодеть, а сменить нашивки и погоны. Потому что как морскую форму особым указом поляки поправили, дополнив. Просто чтобы не морочить себе голову и не морочить голову уважаемым людям.

– Что это за звук? – спросил один из моряков вскинув голову.

Его в этот момент чуть не ткнули «розочкой». Но звук действительно был. И моряки все задрали голову, став прислушиваться.

Ночь была безлунной.

Звезд тоже наблюдалось небогато.

Поэтому заходящие на высоте три километра от земли советские Р-1МБ они не заметили. И зенитчики не заметили, пока один из постов ПВО не врубил прожектор и не выхватил один из самолетов в небе.

Тут же застучали выстрелы.

Но без всякого толка. Пулеметы не доставали. 76-мм зенитки не могли толком определить расстояние. Разве что британские «pom-pom» были более-менее полезны. Но при таком освещении и общей видимости – толку от их огня было немного.

Бомбардировщики же, вылетевшие с аэродромов под Минском, несли все зажигательные бомбы – ЗАБ-250. И шли аккурат на порт. Куда они их просыпали.

На удачу.

Потому что с трех километров, да еще в темноте и облаках особенной точности бомбометания ожидать не приходилось.

Пяти минут не прошло с момента открытия зенитного огня, как весь порт оказался охвачен ревущим пламенем. Три полка бомбардировщиков постарались.

Люди суетились, пытаясь потушить пирогель. Да только толку было мало. И, испачкавшись в нем, начинали сами бегать и истошно орать, заражая паникой округу. Все-таки человек, сгорающий заживо, не отличается особой покладистостью.

Кто-то прыгал в воду, в надежде избавиться от возгорания.

Кто-то спешно раздевался, скидывал одежду.

Кто-то… впрочем – не важно.

Очень скоро о какой-либо организованной борьбы с пожаром речи уже не шло. А горело много чего. Разве что по кораблям не попали. К сожалению. Ни разу. Промахнулись. Да и особенных огней подсвечивания на них не было. С высоты не видно, так что в них и не целились.

Утром же представители Советский Союз передал представителям Вольного города Данциг ноту с требованием объясниться, почему они неправомерно открыли огонь по советским самолетам…

Глава 10

1928 год, июль, 10. Западнее Минска

Тихо потрескивал огонь.

Несмотря на лето людям было несколько зябко, и никто его не сторонился, дескать, жарко. Многие из присутствующих уже несколько дней голодали. А температура тела она у млекопитающих есть следствие интенсивного обмена веществ. Для обмена этого требовались вещества. С которыми в силу голода имелись некоторые сложности.

Да, лес.

Но в этих лесах много людей пряталось. И его даров всем не хватало. Тем более, что грибы еще не пошли, а ягод по жаре особых и не было. Зверье же пряталось от людей как могло и где могло. Так что приходилось очень несладко.

Польский генерал сидел чуть в стороне и каким-то безумным взглядом смотрел на огонь. С отчаянием и яростью.

Не такой он видел кампанию.

Не такой ее им обещал Пилсудский и англичане с французами.

Он отходил со своей дивизией с северного фаса. Ощутив на своей шкуре весь прессинг 1-ого корпуса постоянной готовности.

Номинально корпуса.

Потому что по степени огневого воздействия он чуть ли не армию превосходил. И позволял на участках соприкосновения создавать непреодолимую плотность обстрелов. Вынуждая раз за разом отходить.

Особенно досадным было то, что их старые-добрые «трехдюймовки» еще царского производства были ровным счетом бесполезны. Огонь РККА вел почти исключительно гаубичный или минометный и притом почти что всегда с закрытых позиций с помощью корректировщиков. На что пушки ответить толком не могли из-за неудачной траектории полета снаряда. Да, на приличных дистанциях можно было как-то компенсировать разницу. Даже проигрывая по действенности снаряда. Но на полковом уровне это было почти что технически невозможно. И, раз за разом неприятель безнаказанно их расстреливал. Стараясь выбить в первую очередь тяжелые вооружения.

Особенную боль доставляли 122-мм и 152-мм полевые мортиры. Их крайне действенные снаряды могли с нескольких подач накрыть батарею «трехдюймовок» и выкосить им почти всю прислугу. Даже один 152-мм снаряд умудрялся натворить дел.

Куда больше, чем ожидалось.

С него разлетался просто невероятный рой мелких осколков, который выкашивал все в приличном радиусе. Причем не обязательно фатально. Но два-три близь расположенных орудий практически полностью лишались прислуги – раненой или убитой. Больше, конечно, раненой.

Эти мелкие осколки были просто бедой. Особенно в условиях нехватки медикаментов и перевязочного материала. Из-за чего войска буквально сковывало по рукам и ногам многочисленные раненные. Которые умирали на руках в огромных количествах из-за заражения крови и прочих пакостей в силу невозможности оказывать им своевременную и толковую помощь.

Бах. Бах. Бах.

Вроде почти все живы. Но воевать не могли. И уже через неделю все эти люди начинали таять. Один за другим умирая довольно мучительным образом. Что дополнительно подрывало и без того невысокий боевой дух…

Они пытались отходить.

Им требовались дороги, чтобы пройти. Все-таки вон сколько людей, да еще и при импровизированных обозах. Но все дороги были перекрыты. И оказываясь на открытых местностях подвергались авианалетам. Далеко не самые современные бипланы Советов, бывшие модернизацией самого крупносерийного самолета Мировой войны, действовали организованно. Так что на организованные колонны польской пехоты раз за разом сбрасывали осколочные бомбы именно тогда, когда это следовало делать.

Достаточно мощные бомбы. Сопоставимые по действию со 152-мм осколочно-фугасным снарядом мортиры или даже чуть помощнее. Но взрываясь в стороне от колонны, каждая такая бомба плодила невероятное количество раненных. Так. По чуть-чуть. Но в условиях истощения и антисанитарии…

Потом они пытались прорываться. Но без тяжелого вооружения, которое им пришлось бросить при отходе, это оказалось невозможно.

Генерал пытался вывести хотя бы боеспособных ребят, пробиваясь через узкие речушки в стороне от дорог. Но их замечала авиация и на той стороне их уже ждали подвижные соединения РККА. Или из БТГ, или малые сводные группы, созданные вокруг бронеавтомобилей.

Раз за разом.

Попытка за попыткой.

И все – пустое.

Ночью пытались прорваться. И даже проскочили реку. Но на следующий день несколько бойцов из группы вернулись. Все, что от нее осталось. Оказалось, что дальше нарвались на разъезд патрульный. И… В общем – грустно все вышло.

Генерал сидел. Смотрел на огонь. И не знал, что делать. От его дивизии осталось едва ли батальон…

Где-то сверху прожужжал самолет. Но никто даже не дернулся – уже привыкли, что на дымок в лесу они обычно не реагируют. И бомбы не сбрасывают. Так как это могут быть и местные.

Спустя полчаса прожужжал новый самолет. Опять над ними, что вызвало определенное напряжение. И не зря. Сквозь ветки и листья деревьев посыпались листовки. Агитационные.

Один из бойцов поднял ее.

Повертел в руках. Она была на польском и предлагала сдаваться. Выходя к войскам с поднятыми руками. Для тех, кто сдаст иностранного наемника или офицера – большие бонусы.

Прочитал он это в слух, так как на него смотрели все.

– Курва… – тихо процедил генерал и сплюнул на землю.

Мгновение.

И получил удар прикладом в затылок.

– Ты что творишь! – всполошились окружающие.

– Чем больше сдадим, тем лучше, – пожав плечами произнес детина явно сельского разлива. Во всяком случае на рабочего или служащего он совершенно не походил.

– Да как ты смеешь?! – вскочил один из обер-офицеров.

Но ему тут же прилетело прикладом по ногам. Отчего он упал и получил добавку. Это уже другой солдат-крестьянин постарался.

– И то верно. Что хорошего мы от них видели? Что царь кровь пил, что эти паразиты…

Спустя пару секунд завязалась большая драка. Немногочисленные офицеры пытались отбиться. Кто-то даже выстрелил куда-то пару раз, успев выхватить пистолет. Но, в целом, их всех скрутили. И подкрепившись очень жиденьким варевом, служивые пошли сдаваться.

Как воевать дальше они не представляли. Винтовки были только у каждого второго или третьего. Патронов – по пять-десять на винтовку. Пару пулеметов они все еще тащили с собой, станковых, но к ним не имелось ни лент, ни боеприпасов. Так что… любая дальнейшая война представлялась им обычным самоубийством. И ради чего? Они ведь прекрасно понимали, что это они вторглись в СССР, который так или иначе воспринимали Россией. Да и вообще… глупо все как-то вышло…

И у многих костров в лесах западнее Минска происходили подобные сценки. У многих, но не у всех. Некоторые персонажи прекрасно понимали, что им лучше в руки к красным не попадать…

Атаман Краснов держал в руках скомканную листовку и всматривался вдаль. Туда, где шла извилистой змеей река с берегами, поросшими деревьями да кустарником. Абы где ее не форсируешь.

Начнешь прорубать-прорываться – шум поднимешь. Да и долго.

Поэтому он изучал в бинокль небольшой разлив с водопоем для коров. Удобный для быстрого перехода на противоположный берег. И далее – по полю – в лес. Во всяком случае для его конной группы это не представлялось сложной преградой.

В теории.

На практике он знал – мало кто эти рубежи сумел безопасно форсировать. По какой-то неведомой причине – большинство сталкивались с патрулями. Как? Атаман не понимал. Откуда они узнавали о патрулях? Так кто мог вырваться и отойти рассказывал. А те отряды, из которых никто не вернулся… о них и думать не хотели. Ведь тут одно из двух: или прорвались, или их уничтожили полностью.

Но как?

Не ясно…

В небе не было тихо и кристально чисто. Недавно пролетел очередной разведчик, но на них он внимания не обратил, во всяком случае им так показалось. На виду разъездов тоже не наблюдалось. А дальше? Ну откуда у Советов столько сил? Атаман не понимал…

Рядом с ним стояли Булак-Балахович, Семенов, Шкуро и прочие лидеры Белого движения, испачканные сильнее всего. С началом подготовке к этой войне они подняли своих старых товарищей и решили попытать счастье. В надежде, что им получиться спровоцировать своего рода реконкисту. И освободить Россию от красных. Но что-то пошло не так…

РККА с которым они сражались буквально несколько лет назад и то, что было сейчас – оказалось несопоставимо. Тут и вооружение, и организация. Там, в далеком 1918 или 1920 годах именно Белые отличались в лучшую сторону по этим качествам. И красные были почти всегда вынуждены сосредотачивать для победы многократно превосходящие силы. Иной раз в десять раз или того больше.

Сейчас же все обратилось зеркально.

Они иной раз добивались успеха. И брали в плен, с тем, чтобы после допроса убить, некоторое количество красноармейцев и красных командиров. Из войск постоянной готовности. И им бросалась в глаза их снаряжение и вооружение.

Там, сидя в Париже, они смеялись над «карабинами из водопроводных труб». Здесь, столкнувшись с ними, стало как-то не смешно. И теперь кто мог в этом сводном отряде был вооружен именно ими. Слишком большое преимущество они давали.

С пулеметами вышла та же петрушка.

Да и с остальным.

Что Краснов, что Булак-Балахович, что Семенов, что Шкуро, что иные за эти дни боевых действий оказались загнаны в мрачную депрессию. И мечтали лишь обо одном – поскорее убраться отсюда куда подальше. Слишком уж неприятным противником оказались части постоянной готовности РККА. И перспективы. Их перспективы.

Новый фронт? Реконкиста?

Все это теперь выглядело лишь глупой иллюзией. Тем более, что их верные соратники в основной своей массе пали…

– Чисто.

– Вроде чисто.

– Пошли?

– Пошли. А то самолет прилетит снова.

И отряд сотни в три всадников устремился из леса к речке.

– Заря. Заря. Я Жаба 12. Как слышно? – почти сразу начал проговаривать наблюдатель, расположившийся в хорошо замаскированном «секрете». А их расставили вдоль всей линии контроля в два-три эшелона на ключевых местах, мимо которых не пройти. Благо, что их было не так много.

– Я Заря. Слышу тебя.

– Вижу группу. Конница. Две-три сотни. Идет к переправе.

– Понял. Принял. Конница. Две-три сотни. Конец связи.

И бойцы в «секрете», стараясь лишний раз не двигаться, продолжили изучать в бинокль прорывающуюся конницу. Остальное их мало интересовало. Ближе к ночи их должны будут сменить ребята во время разъездов. Аккуратно. Чтобы у наблюдателей вопросов не возникло. Дюжина приехала, дюжина уехала…

Очень чесались руки пострелять.

Для защиты им выдали легкий пулемет. На столь небольшой дистанции – грозное оружие. Но риски запредельные. Всех быстро не положить. А вступать в перестрелку со столь многочисленным отрядом – смерти подобно. Обойдут. Зажмут огнем. И перебьют.

Минут через пятнадцать атаман Краснов радостно скалясь, воскликнул:

– А вы боялись!

– Рано радоваться. – нахмурился Булак-Балахович.

Но отряд в приподнятом настроении отправился дальше, не слушая его. Здесь за перелеском было большое поле. По карте. Вокруг которого – грунтовка накатанная. Вот по ней они вдоль леса и хотели пройти. А потом дальше.

Почему по дороге?

Потому что на фоне леса с буйным подлеском их было бы не видно издали. Одежда то на них не пестрая. И солнце уже стояло так, что эта дорога оказалась затененной.

Выдвинулись.

Кто-то даже песню затянул, но на него один из командиров шикнул. Ногайкой. Хотя очень хотелось дурака зарубить шашкой. Но сдержался.

Вдруг, атаман Семенов поднял руку, останавливая колонну.

– Что это за звук?

– И верно – звук.

– На самолет не похоже. Они стрекочут иначе.

– Вон, вон – глядите! – воскликнул один из бойцов, указывая на автожир, который вынырнул из-за деревьев на довольно низкой высоте, и почти тут же скрылся.

Всадники рванули вперед, стараясь как можно скорее преодолеть эту дорогу и скрыться в лесном массиве. Потому что вдоль нее шел лишь перелесок. Недостаточный для того, чтобы спрятаться в нем.

Последние сто метров.

И…

От ближайшей деревушки ударил пулемет. Крупнокалиберный. Потом еще… и еще… и… Атаман Семенов глянул и ахнул – вон – три бронеавтомобиля стояли. Под сенью домов. Так, чтобы от леса не видно. И тот автожир, выделенный ближайшей БТГ, судя по всему просто проверял – кто там движется, реагируя на запрос соседей. Чтобы не перепутать с местными жителями…

А вон – выдвигалось к ним несколько грузовиков с пехотой. И даже парочка полугусеничных бронетранспортеров. Которые тоже открыли огонь из своих крупнокалиберных пулеметов. И тут явно было до роты бойцов. Что для истерзанного и практически безоружного отряда казалось совершенно непреодолимой силой.

– Конец… – тихо ахнул Семенов и свалился с коня, в которого угадила 13-мм пуля. От чего потерял сознание. Слишком сильный удар. А рядом падали остальные и не все насмерть. Пулеметчики старались бить по коням, так как в штабе БТГ посчитали эту группу интересную к задержанию и допросу. Ну, кого получится задержать без лишних рисков…

Тем временем в Москве Михаил Васильевич изучал сводки с фронтов: выжимки, подготовленные ему генеральным штабом. Ну и записки от отдельных полевых командиров, которые он запрашивал в индивидуальном порядке для проверки Генштаба. А то ведь всякое бывает…

После того как стало ясно все в битве за Минск, 3-ий корпус постоянной готовности, выступил вперед, развивая наступление на Киев. Необходимость подстраховки с его стороны больше не требовалась. Так что теперь, судя по сводке, он сумел сегодня занять Нежин. Тот самый, который находился совсем недалеко от столицы бывшей союзной республики. Что создало определенный переполох в ней.

Руководство бывшей УССР оставив на левом берегу только различные самостийные банды, спешно готовили оборону по Днепру. В том числе и из-за острой нехватки личного состава. Ведь его в первые дни этой войны почти полностью уничтожили в эшелонах и на железнодорожных узлах. И враз вместо опытных боевиков и хорошо мотивированных ветеранов борьбы за ЗУНР у них оказалась фига. То есть, какие огрызки этих частей и мал-мало набранные мобилизованные. Те, кто согласился воевать за новый режим.

Так что корпус продвигался, практически не встречая никакого сопротивления. Подспудно разгоняя банды, которые «прыскали» от него в разные стороны словно мальки от щуки…

Зазвенел телефон. Внутренний. Секретаря.

Фрунзе взял трубку.

– Слушаю.

– Михаил Васильевич, НКИД срочно запрашивает связь.

– Соединяй.

Несколько секунд ожидания.

И в динамике раздался голос графа Игнатьева:

– Михаил Васильевич, меня слышно?

– Да. Говорите. Что случилось Алексей Алексеевич?

– Добрый вечер. Сегодня ко мне обратились по дипломатической линии представители Великобритании, Франции и США, предлагая мирные инициативы.

– Что, простите?

– Они почти в ультимативной форме требуют прекратить «эту бессмысленную войну». Во всяком случае, именно так они и выражаются.

– Что конкретное они требуют?

– Заключить с Польшей перемирие и начать переговоры.

– Мы их можем послать по известному адресу?

– Не думаю. Все очень серьезно. По моим каналам – в Париже и Лондоне если не паника, то что-то близкое к этому. Они готовы на довольно горячие и необдуманные поступки.

– Проклятье…