“Ну давайте, это будет отличное приключение”, тогда я даже не мог представить себе, насколько это были сакральные слова. Слова, заставившие меня испытать все чувства, которые может испытывать человек; и любовь и ненависть, и дружбу и предательство. Слова, заставившие меня пройти тысячи миль, по суше и по морю, неоднократно сражаться за свою жизнь и жизни тех, кто был мне дорог. Голодать и пировать. Избивать, и быть неоднократно избитым до хруста костей. Именно эти казалось, простые слова, положили начало самой крепкой дружбе, заставив меня испытать именно то самое чувство. Чувство, когда находишь родственную душу, душу одну на двоих, которую разделило мирами… И я хочу поделиться с вами своей историей.
Ничего не предвещало неприятностей, мы сидели в офисе тур компании, предвкушая все радости от предстоящего активного отпуска в хорошей компании. Наконец договорившись обо всем, и заплатив за предстоящий отдых, мы с Ренатой в обнимку вышли на улицу.
– Мне кажется, нужно было брать сплав по реке дополнительно, этого нам явно будет мало, не успеем даже насладится, – Нахмурив брови и смешно сморщив нос она перебирала бумаги с расписанием и ценами на обговоренные услуги в сотый раз.
Рената, моя девушка, без башенная и ударенная на всю голову адреналиновая наркоманка. Жить не может без приключений на ее стройный зад. Умеющая просто фантастически водить мотоциклы, и обожающая любой экстрим. Стремящаяся попробовать все на свете. Она меня и подбила на эти полубезумные экскурсии к черту на кулички, сплавляясь с рюкзаком и риском для жизни, по реке в компании таких же отмороженных любителей экстрима.
Но начну я пожалуй, наше с вами знакомство с самого начала. Родился я в семье потомственных военных. В нашей семье служили все. Главным идеологом, и продолжателем семейной традиции был дед, прослуживший всю жизнь, и ушедший на пенсию только в при развале союза. Моя мама получила от деда его характер, железную дисциплину, и просто непробиваемую упертость. Отслужив несколько лет в армии, она решила пойти по своим путем, не связанным со службой, а пойти учиться на медика. Из-за чего периодически вспыхивали скандалы, заканчивающиеся тем, что они могли не разговаривать месяцами. В конце концов в очередной раз поругавшись, она плюнула и уехала учиться на медика на зло деду. Во время учебы встретила отца, так и появился я. Мой отец был инженером, человеком очень далеким от военного дела. Как и подавляющее большинство, при развале союза, он остался без работы и от безделья начал пить. Мама сначала пыталась его образумить и сохранить то, что было, но в итоге ей это надоело и закончив мед, она уехала с ребенком в столицу, в надежде на лучшую жизнь. Дед, каким бы он не был закостенелым служакой, до сих пор не простив маму за ее выбор, пересилив себя, все-таки подергал за ниточки. Устроив ее на хорошую работу хирургом, что для того времени было почти нереально устроиться студенту. Мама, с ее намертво вбитой железной дисциплиной училась хорошо, знала много, и соответственно быстро пошла по карьерной лестнице вверх, при молчаливой протекции деда в высших кругах. Уж не знаю кем он служил, сколько не пытался у него узнать. Все разговоры всегда заканчивались одинаково, он отвечал, что меня это не касается, а потом не разговаривал со мной. Только холодные колючие глаза, да иногда приезжавшие к нему на дачу люди со звездами на погонах, давали знать, что он был очень непростым человеком. Но в тот момент мне было на это все равно, дед и дед. Которому можно пожаловаться на соседа, что постоянно меня задирал, и рассказать об Ирке в красной кофте, которая живет через два двора, мы часто с ним ходили на рыбалку и охоту. Мама пропадала постоянно на работе и я переехал жить к нему в деревню. Там и учился в районной школе. Живя с дедом, у которого служба была в крови, невозможно было не перенять его пристрастий. Он постоянно меня учил драться на кулаках, борьбе, и ножевому бою, лаконично сказав:
“Пусть лучше будет и не пригодиться, чем тебе понадобиться, а его нет”.
Мне, мелкому пацану, мама которого постоянно на работе, все очень нравилось, и было очень интересно. С ножом вообще он был неразлучен, и владел им мастерски, чему и в меру учил меня. Так и повелось, что я после учебы или занимался на секциях по боксу и борьбе, или тренировался с дедом. В итоге, получив кандидата в мастера спорта в пятнадцать лет, я поехал на юниорский районный чемпионат, благополучно его выиграв. Деда мной очень гордился. По сути он и заменил мне отца, а я ему сына, которого у него никогда не было. Это я потом только понял. Мама же, с головой уйдя в работу, открыла свою клинику и зарабатывала просто неприличные деньги, и свободного времени у нее почти не было. Нет, она не была плохой матерью, она заботилась обо мне, у меня было все, что я захочу. Этим она пыталась компенсировать ее отсутствие в моей жизни. Но я не был разбалованным ребенком, я был более привыкшим к деревенской жизни и полувоенной аскетичности деда, да и мне не нужно было много. Так и подошел призывной возраст. Дед в ультимативной форме сказал, чтобы я шел в армию. Да по большому счету мне тогда и делать было нечего. И вот, я поехал на два года отдавать долги родине. Деда и тут “поспособствовал”, я оказался в части у его знакомого полковника, который пригласив меня в кабинет, заявил, мол раз я родственник, должен соответствовать и от меня много ждут. В итоге, гоняли меня в два раза больше остальных. Но справедливости ради, и подготовка у меня была гораздо лучше, спасибо деду.
Уже почти при дембеле, я узнал, что дед получил инсульт, он был парализован. Меня отпустили чуть пораньше, попрощаться по знакомству, но доехать до него я так и не успел, о чем очень сильно жалею. После армии, я какое-то время жил у него на даче. Но потом понял, что мне срочно нужно занять себя, все равно чем. Поговорив с мамой, решил, что пойду по ее стопам, и пошел на учиться в мед на хирурга. С головой уйдя в учебу, я не заметил, как пролетели шесть лет и осталась только ординатура, мама была очень горда мной. Прочила мне большое будущее в хирургии, так как я был амбидекстром и владел обеими руками одинаково. Но в один прекрасный момент, у меня в мозгу стрельнуло, хочу мотоцикл! На что мне было сказано, иди, что хочешь покупай. Выбрав себе первого поддержанного двухколесного друга, я начал с упоением возиться с ним. Мама неоднократно спрашивала, зачем мне этот металлолом, мол иди купи себе новый. Мне же нравилось просто ковыряться с ним, хотя это и доставляло массу проблем. Однажды, человек который продавал мне запчасти, позвал меня на сборище таких же любителей мототехники. Так я и встретил Ренату, совершенно отвязную девушку, которая умела разобрать и собрать мотоцикл, могла виртуозно матерится, любила носить обтягивающие джинсы с ее модельной фигурой, в общем была местной звездой, и все парни всегда крутились вокруг нее, я не стал исключением. Это был как вечно неспокойный ураган, как торнадо, ее бешенная энергетика затягивала, даже если ты просто рядом. Стоит ли говорить, что молодому парню, который всю жизнь или тренировался или учился, напрочь снесло крышу этим ураганом. К тому же, оказалось, что она тоже учиться в меде вместе со мной. Я был настойчив, и спустя время добился от нее внимания. Хотя если честно, далось это мне нелегко. Меня так же пытались “проучить”, несколько парней из ее бесчисленных воздыхателей. Накачавшись для собственной уверенности алкоголем, и собрав группу поддержки, крутые парни на мотоциклах поехали поучать наглого выскочку. Ну да, человека который всю жизнь тренировался рукопашному бою, пытаются научить несколько человек, ничего не смыслящие в бою. В итоге крепко их поколотив, я спокойно купил газировки и поехал на учебу. Скорее всего именно это и стало причиной ее интереса.
Проснулся я от того, что лагерь поднимали по тревоге. Спросонья все начали бегать, совершенно не понимая, что происходит и где враг. Причем солдаты наоборот отходили от руин, а не старались в них укрепиться. Нас подняли пинками, и ничего не говоря отогнали к лесу. Наконец отойдя от руин ярдов на пятьсот, встали. Джонатан де Готье, — этот медведь в теле человека, одетый в черный матовый доспех, со здоровенным мечом и в окружении охраны в редких восходящих лучах утреннего солнца, выглядел очень брутально. Он смотрел, как в руины пошла группа во главе со странным стариком у костра, который шел опираясь на длинный посох, в компании двух монахов, их сопровождали два десятка солдат. Последние явно нервничали, постоянно озираясь, стискивая древки алебард и арбалеты. Солдаты похоже, явно не желали составлять им компанию, исследовать эти древние на вид развалины. Их не было около часа, я уже успел заскучать и думал прилечь поспать снова, когда они вышли. Вышло их только семеро, вместо двадцати трех. Причем они явно торопились, не хватало одного монаха, дедка тащили волоком, сам он явно идти не мог. И пять, насмерть перепуганных служак с перекошенными рожами. Уж не знаю, кого они там встретили. Все вроде бы было тихо. Их откровенное бегство, и паника высеченная на лицах, передались остальным. Как несколько капель молока, захватывают стакан воды, клубясь и извиваясь, их панический страх передался и нам. Мы начали спешно собираться и уходить подальше. Вещи сваливались в кучу, не разбирая что где и чье, просто покидали в телегу и не запрягая утаскивали их. Де Готье видно больше не желал тут находиться ни минуты. Наше бегство продолжалось почти весь день, и на стоянку мы встали только когда солнце начало клониться к закату. Никто ничего не рассказывал. Нам, тем кого спасли, тем более. Так что выставив охранение и встав лагерем возле небольшого ручья на опушке леса, начали готовиться к ночевке. Де Готье решил больше не мелочиться, и как можно скорее вернуться город. Так что гонял всех кого видел, нас, в том числе. Раздавая оплеухи, и рыча низким басом на людей, которые по его мнению недостаточно шевелились. Зато нас всех вечером покормили. Арно всем наложил своего варева, чему были несказанно рады селяне, я в том числе. Уже стоя в очереди за едой, я услышал из разговоров.
Оказывается Люк, это тот мужик, который таскал меня к начальству, ночью сговорившись с десятком дружков, пошли в эти руины, в надежде найти на продажу что-нибудь старинное и желательно ценное. В итоге они залезли куда-то поглубже, и кого-то там они нашли и разбудили. Уж не знаю, кого они там разбудили. Но этот кто-то, недолго думая, слопал всех искателей приключений, их крики услышали в лагере. И пошли проверять, кто это такой там проснулся. Во главе с этим старичком с нечесаной бородой, который оказался довольно опытным магом. И братьями с ордена Искупления, это похоже те самые монахи с ледяными глазами. Как итог, нашего заклинателя выпили, понятия не имею, что это может означать, а затем недолго думая закусили остальными. Де Готье узнав это, перепугался до усрачки, и мы все дружно побежали куда подальше, от этой разозленной, тем что разбудили и похоже весьма голодной после долгого сна хреновины. Когда встали лагерем, и выяснили подробности произошедшего. Де Готье очень долго и громко на кого-то орал. Потом один из его свиты, который вечно ходил как петух раздувшись, освещал нам лагерь здоровенным бланшем на все лицо. Как только не убил, там такая лапища, с мою голову размером кулак.
Как оказалось, этот Люк был единственным лекарем, другого не было. И все бы ничего, но у нас было почти три десятка раненых. Старик вроде умел, но он лежал без сознания. Джонатан де Готье злой как черт, рвал и метал, круша все, что подворачивалось под руку, от него все разбегались едва завидев. Получалось, он чуть не похерил довольно простую и несложную задачу. Потерял одного высокопоставленного монаха, чуть не потерял одаренного, тот неизвестно когда придет в себя. И двадцать пять человек в придачу, просто так по тупости. Причем среди потерь, оказался сын какого-то там барона. Которому стало скучно, и он решил поучаствовать в приключении, пошел изучать ночью заброшенные руины. Я не считаю раненых, там тоже все неоднозначно. Три десятка раненых, в основном с колото-резанными ранами. Антисанитария полная, без каких-либо лекарств и чистых бинтов, в лесу, в двух неделях езды на телеге, которую вручную толкают по бездорожью до места где им смогут помочь. Сомнительные перспективы. В итоге, в его в отряде в строю оказалось меньше человек чем больных, плюс обозники, плюс довесок в два десятка мирных, то есть нас. Уверен, по его по лысине за результат не погладят, кто бы там не был начальством.
Тут конечно же не обошлось без “доброй” души, которая вспомнила обо мне. Один выживший мужик с нашей деревни решил поумничать, и проявил инициативу.
– Так ж эта, Дарий же наш, эта ж, на лекаря учился, доаа! Он ж все знает, вы его спросите, он ж че, не поможет шоли ж . – Твою мать мужик…кто тебя за язык вообще тянул.
Недолго думая меня опять схватили за шкирку, и снова потащили под светлые очи начальства. Притащив в палатку Де Готье, в которой кроме него сидели еще пятеро; уже знакомый монах, морщась, баюкал руку, да у него плечевой сустав выскочил со смещением! И он так ехал похоже весь день. Возле него суетились на полусогнутых ногах и боясь его до дрожи в коленках, не зная с какой стороны к нему подойти, два мужика с обоза. Их суета и невнятное бормотание дико раздражала его, и он на них орал, из-за чего они еще больше нервничали и еще больше суетились. Хмурый мужик из окружения де Готье, с шикарными черными усами и густыми бровями, сложив руки на груди смотрел на бедных обозников поджав губы, из-за чего его шикарные усы встали торчком. И развалившись на стуле, закинув ногу на ногу, одетый в шелковую рубашку, потягивал вино какой-то молодой хлыщ с длинными светлыми волосами, которые были затянуты в мужской хвост на затылке, и мерзкой ухмылкой превосходства. Сам де Готье сидел за столом, явно пребывая не в духе, облокотившись одним локтем на стол, он посмотрел на меня уже по-новому, изучая.
– Сэр Джонатан…Вжууух. – Рядом пролетел кувшин с вином. Метко кстати кидает. Точно в голову попал бы, если бы я не уклонился.
– ЧТО?!
– Сэр Джонатан, пожалуйста, воздействуйте на Моретти, не возможно так работать. У меня куча раненых, и нет больше никаких лекарств. Он раскидал все последнее, залив все вином. И насилует эту рабыню на бинтах с лекарствами, которыми она должна их перевязывать сейчас. Если ему так хочется, пусть идет сует свой член куда угодно, в дерево или в своего коня. Лишь бы его не видеть. Я его не боюсь, и если он опять ко мне полезет, я его сам убью.
Несколько секунд повисли в звенящей тишине…все уставились на меня. Даже охрана, по-моему, только заметила, что я прошел.
– Где этот сучий выродок сейчас?! В лазарете?! – Прошипел он, оскалившись в ничего хорошего не предвещающей гримасе. Проходя, откинул тяжеленный дубовый стол, как будто муху смахнул. И пошел сжав кулаки к лазарету.
– Джон стой! Не убивай его, нельзя этого делать! А твою мать… да стой же ты. – Усатый пытался быть голосом разума. Я было хотел пойти за ними, как сзади услышал смех брата Нестора. Это был булькающий смех человека с нездоровыми бронхами. Это был смех, который выискивал все смешное и убивал его на месте.
– Ты правда это сказал?! – Он закатив голову расхохотался. Я стоял непонимающе глядя на него.
– Ты правда сказал, чтобы виконт Силистийский, один из Моретти, пошел и трахнул свою лошадь? Ты вообще знаешь, кто он такой и кто его семья? Он крайне злопамятный и мстительный сукин сын. Он тебе за это отомстит, помяни мое слово. Его семья очень богата и влиятельна, это вторичная ветвь королевской династии Оскинского королевства. Поверь, он не раз убивал за гораздо меньшее, куда более влиятельных людей.
Вот дерьмо…похоже до меня начала доходить вся глубина того компоста, в который я вляпался благодаря своему несомненно длинному языку. Мне же осталось лишь надеется, что де Готье его прибьет в порыве ярости. Не прибил… Но сломал ему руку, и хорошо помял. За это он прилюдно обматерил де Готье, и видно решив, что дальше искушать судьбу уже опасно, хлыщ сел на лошадь и покинул отряд вместе с десятком солдат. По сути…дезертировав, если судить по местным законам “О чести и благородстве”. Тощей книженции, содержащей уставы поведения костеродных, больше напоминающие рекомендации чем законы. Оставшееся время в пути прошло тихо. Я старался не вылезать из лазарета, занимаясь своим делом. Так мы и добрались до деревни “Северный Балун”, поселка в три десятка дворов, да двух трактиров, где и жил Дарий до того момента, когда отступник решил, что парню пора немного попутешествовать. Джонатан де Готье подумав, решил, что раненые, кто не умер в дороге, уже и так доживут до ближайшего города, что в нескольких днях пути отсюда, а значит в моих услугах больше не нуждается. Но видно любопытство взяло верх, и они с братом экзекутором решили посетить дом Дария, и познакомится с его родителями. Я их отлично понимал, я сам ехал первый раз, в памяти парня конечно все было. Но вживую в первый раз, поэтому немного волновался.
Когда мы прибыли к деревне. Люди попрятались, осторожно выглядывая и справедливо опасаясь непонятных вооруженных людей. Когда подъехали к дому где и родился Дарий, я услышал разговоры, похоже отчим с мамой опять ругаются, он за что-то опять распекал маму. Его оборвали грузные шаги. Дверь распахнулась, и маленькая комната наполнилась людьми в доспехах. Следом за ними вошел вечно хмурый отец экзекутор, в накинутом на голову капюшоне, я не знаю через что пришлось пройти человеку, чтобы у него всегда было такое выражение, как будто он смотрит на казнь самого ненавистного для себя человека, такая ярость и мрачная решимость была высечена на застывшей гротескной маске, в которую превратилось его осунувшееся лицо. Потом с его габаритами еле втиснулся в дверь де Готье, в своем черном, матовом доспехе, и наконец втолкали меня. Мама испуганно охнув, взяла в охапку сестру, которая прижимала маленького брата и отошла за отчима. Ливио опешил, явно не ожидая увидеть костеродного с охраной у себя дома.
Картина маслом.
В маленькой комнатушке стоит куча народу, с одной стороны испуганный отчим, который к его чести был без оружия, но инстинктивно пытался закрыть собой маму с детьми. С другой стороны куча закованных в сталь и вооруженных людей, и я посередине. Я прям видел, как у мамы задрожала от страха челюсть. Еще чуть-чуть и начнется паника.
Вытолкав меня вперед де Готье спросил.
– Это ваш?
– Сына! – Воскликнула мама, ринувшись ко мне, опомнившись, поставила сестру на пол.
– Наш, – отозвался отчим все еще не понимая, что происходит. Потом видно очнувшись, и вспомнив как себя надо вести поклонился, – Да господин, это наш сын.
– Свободны, – бросил через плечо де Готье своим низким густым голосом.
Когда солдаты вышли, шумно выдохнув он снял шлем, проведя рукой по лицу будто снимая усталость, поставил его на стол чуть не развалив его.
– Хозяйка попить дай, – пробасил он.
Мама все еще опасаясь, набрала воды и протянула ему кружку смущенно отводя глаза: – вот вода, извините больше ничего нет.
Затем предложила воду экзекутору, с явной опаской глядя на темноту капюшона. Де Готье пил не спеша, внимательно осматривая нехитрый быт и самих хозяев. Наконец выпив все, он вытер тыльной стороной рукой усы, потом вложив в руку ошалевшего отчима пузатый кошель, и подтолкнув меня пробасил густым голосом.
– Забирайте. – И вышел не дожидаясь ответа, чуть не снеся косяк вместе со стеной, едва задев его плечом.
Только они вышли, мама, причитая, обняла меня, засыпая вопросами. Отчим все еще не веря в случившееся, подошел к двери и осторожно выглянул, переводя ошалевший взгляд с кошелька на костеродного, проводил солдат взглядом. Для них костеродные, а тем более брат экзекутор из ордена Искупления это головная боль и проблемы. Люди, которым только кланяются, а тут вернули сына, да еще и заплатили за это. Естественно, что они в полнейшем ступоре, обычно всегда наоборот. Сестра устав стоять, подошла и крепко обняла своими маленькими ручонками, потом уселась на кровать рядом с маленьким братом. Я не знал, что мне делать, я просто боялся смотреть в глаза женщине, что являлась матерью Дария, все-таки мама есть мама, материнское сердце может мгновенно почувствовать неладное. И боясь, что меня сразу раскроют, пытался потянуть время, отводил глаза и отбивался отговорками шаркая ножкой.
Огромной удачей было то, что парень был грамотный! Языков и диалектов была масса, но основных было всего два. Отец обучил и читать и писать, на общем и Атрийском его с братом и маму, уж не знаю, где он сам выучился. Хотя она скептически относилась к грамоте, мол зачем мне это, вон дети пусть учат, им жить еще, а за меня ты будешь читать. Как оказалось, понадобилось и сильно. Когда погиб отец, работавший десятником во время налета разбойников, было очень тяжело. К маме потом периодически приходили селяне с просьбами помочь написать письмо, или прочитать. Какая никакая копейка за услуги была, но чаще всего продуктами. Сестра в силу возраста естественно не умела, она нормально ходить то начала недавно. Вообще, с грамотой тут проблемы сильные, тут то костеродные не все читать и писать умели. Про обычных людей и говорить не стоит, повезет если один из ста умеет читать, считать умели почти все, но в основном по пальцам и максимум это до двадцати.
Были конечно родственники у отца, они когда узнали про нашу беду, помогали немного, но им самим жилось так же как и нам. Так что вскоре мама осталась одна с тремя детьми. Сестра, Дарий и старший брат. Все дети были маленькие, только брату было почти пятнадцать. Он недолго думая, пошел возницей в караваны курсирующие в Райлегг, самый крупный портовый город и главный центр торговли королевства недалеко от нас. Это был единственный способ более менее прилично заработать. Когда без вести полностью пропал караван, нашли только несколько пустых телег, да остатки разбросанных товаров, маму сильно подкосило. Мама была еще молодой, красивой, и статной женщиной, которая искренне любила своих детей. Ее фигуру нисколько не испортили несколько родов. Хорошо подумав и видно решив, что одна не справляется, она решила разделить судьбу и ответственность за будущее ее детей с тем, кто этого захочет. Тут и подвернулся Ливио, который в последствии и стал нам отчимом. Человек он был неплохой, но абсолютно не умеющий ладить с детьми. Да и двум маленьким детям, которые боготворили своего отца, сложно было принять совершенно чужого человека. Мама конечно пыталась содействовать этому. Но в результате, это было постольку-поскольку. Да и положа руку на сердце, он не сильно то и пытался. Конечно, были попытки подружиться, но после нескольких неудачных попыток, он сдался, решив, что проще Дария с сестрой не замечать. На что они ему отвечали полной взаимностью. Потом мама забеременела еще раз и всем стало совсем не до их проблем и желаний. Сестра была еще маленькая, и постоянно была дома, а парень в теле которого я очнулся, оказался предоставлен сам себе.
По уши увязнув в сельских заботах, я не заметил, как пролетели полгода, наступала весна. Начались посевные работы, и свободного времени не стало совсем. Вечером, я буквально падал уже без сил, проваливаясь в сон. До нас начали доходить тревожные вести, пиратские набеги участились. Они хватали всех в рабство, увозя в “Висельные сады” на продажу. Народ роптал, многие снимались с насиженных мест и уходили или на север, ближе к столице, или к Райлеггу в поисках защиты. В отдалённых деревнях стало попросту опасно жить. Король у нас был никакой. Его заплывший жиром мозг, утонул в разврате и лени. Он весело проводил свое время, смотря кровавые бои на арене и на шикарных маскарадах, после устраивая пьяные оргии с сотнями шлюх. Его совершенно не интересовали дела королевства, хоть все сгори, я буду гулять. Союзникам тем более не было дел до нас. Были конечно местные владетели, костеродные, земли которых разорялись. Но у них было слишком мало сил, чтобы противостоять постоянным набегам работорговцев, которые слетались как мухи на гнилое мясо, почувствовав слабость. Потихоньку пошли караваны с беженцами, очень удручающие зрелище. Мы и сами то были далеко не богатыми, частенько питаясь один раз в день, но по сравнению с ними, мы были зажиточные крестьяне. Их было поначалу немного, потом они начали идти мимо каждую неделю по каравану, и одиночными группами почти каждый день. Так с нарастающим волнением, постоянно слушая безрадостные новости, прошло еще полгода. Мы собрали последний урожай, облегченно выдохнув, голодать зимой точно не будем. Урожай купил целиком наш местный владетель, у которого мы и арендовали землю, не забыв высчитать положенный налог.
И вот, в один из пасмурных осенних дней, затянутый тяжелыми свинцовыми тучами, к нам в деревню приехал с подмастерьем известный лекарь из коллегии, принеся плохие новости. Соседняя с нами деревня, в неделе пути была разграблена и сожжена. Кого не убили, забрали работорговцы, получалось, что мы были следующие. Он было надувшись от собственной важности, предложил услуги врачевателя, может кто у вас хворает. Его обломали, сказав, что у нас есть свой гораздо дешевле. Он сразу сдулся, очень расстроившись. И попросил позвать коллегу. Он очень удивился, когда увидел меня, подумал, что его разыгрывают. Эти умники мне еще ничего не сказали, мол иди, там с тобой уважаемый человек поговорить хочет. Я весь грязный и взъерошенный, с сеном в волосах, после домашней работы приперся в трактир, и уставился на хорошо одетого тщедушного дедулю, с надменным, чистеньким молодым парнишкой, на пару лет старше меня.
– Это шутка?! Ты же совсем пацан, ты что ли тот врачеватель о котором говорят?! Я тебя не знаю, и не слышал ни разу. У кого ты обучался? – Нахмурившись спросил он, он явно был расстроен, видно рассчитывал не платить за постой и ужин.
– У дона Матэо.
– Я знал Матэо, этот отупевший бурдюк с вином мог научить только одному, как пить!
– Ну, был конечно за ним такой грешок. И основная масса уроков была, как напиться в долг. Спросите вон Андрэа, это хозяин этого трактира, он ему до сих пор должен по моему остался. Но тем не менее, это действительно так, дон Матео из Глироса мой наставник. Про вас он тоже кстати рассказывал, правда в основном всякую похабщину и гадости. Вы же мейстер Хоннекер, да? – Дедок кивнул. – Про вас, и про донну Виолетту Розетти, правда в ее адрес звучали в основном пьяные мечты, чтобы он с ней сделал в постели. – Я взял воспоминания Дария, когда этот Матэо упившись в очередной раз, рассказывал, какие у него коллеги неблагодарные сволочи, совершенно не ценят его талант великого лекаря.
Что-то последовало за мной с того места. Места проведения ритуала в руинах, места, где умер тот отступник-заклинатель. Нечто голодное. Слепое, истощенное сознание, мечтающее о плечах на которые можно опереться, плечах увенчанных полупрозрачными крыльями. И о том, кто их подарит. Я не сразу это понял, замечал на краю сознания, но понял только потом. Да и нашему человеку сложно заметить тень под лавкой, которая чуть гуще чем должна была бы быть. Ни при свете одинокой замасленной свечи. На нее просто не обращаешь внимания, пока не увидишь, что она перетекает в соседний угол. По мне пробежал озноб. Озноб был физическим ощущением, вытекающим из темноты и сворачивающимся вокруг моих ног; холодным, как ледяная вода. Я точно почувствовал чье-то присутствие – или, скорее, отсутствие. Похожее на чувство опустошения после длительных объятий с близким человеком. И тогда я понял, твердо и уверенно, что в там в углу под камнем вместе с мной кто-то есть.
Ждет и наблюдает.
– Кто здесь? – прошептал я.
Рябь в черноте. Бесшумное чернильное землетрясение. И там, где секунду назад ничего не было, что-то блеснуло в свете маленького костра, и пробивающейся сквозь верхушки деревьев серебряном свете диска восходящей луны. Что-то длинное и острое, какой может быть только кинжал с деревянной рукояткой в форме медвежьей головы. Последний раз я видел его у Ливио, после того, как мы в спешке собирали вещи, тогда он сильно возмущался его пропажей. Кинжал отчима. Я потянулся взять его и ощутил прикосновения, легкие как дым. Почувствовав, как нечто выползло вместе с мной, свернулось в моей тени, тянуло за ноги. Опустив взгляд, я увидел, как моя тень зашевелилась. Она извивалась и царапалась, словно живая амеба, и протягивала свои голодные ручищи. Вроде бы пора испугаться, но страха не было совсем. Был интерес и спокойная уверенность, именно так себя чувствует человек, сидящий у себя дома, с кружкой чая за просмотром интересного фильма. Я понятия не имел, что это и чего хочет, – знал лишь то, что оно для меня не опасно, если бы этот сгусток теней хотел, уже давно бы мне навредил. Протянул к существу руку, желая его погладить, но та прошла сквозь него, как через струйку дыма. Вглядываясь в его черноту, уловил уже знакомое ощущение – страх вытекал из тела, как яд из раны. Оставляя лишь холодный рассудок. И тогда я понял: хоть и сейчас со мной нет никого, я все равно не одинок. Наломав еще дров для костра, я устроился поудобнее, расстелил свое одеялко на еловые лапы, чтобы не мерзнуть на камне, улегся калачиком у огня, жуя сухарь. Надо еще поспать, а утром идти назад, меня наверное ищут.
Естественно я проспал! Проснулся когда солнце стояло уже в зените, огонь давно уже погас, какие-то птицы переругивались у меня над головой. Сев и смахнув тыльной стороной ладони еловые иголки с щеки, пытался сообразить, что же сначала делать. Мысли как стайка цыплят, разбегались в разные стороны. Похлопал по щекам, и сделав несколько махов руками разгоняя кровь и собирая мысли в кучу. Надо поесть, да все-таки осмотреть труп, что всю ночь лежал в паре метров от меня, и двигать назад. Иначе я рискую остаться один в лесу, они вполне могут посчитать, что я погиб, а скорее всего не станут слушать моих родных, которые будут меня искать и двинут дальше. Конечное место встречи мне было известно, но не хотелось бы остаться в незнакомом лесу одному с кинжалом, моя тень тут же пошла рябью: - да, прости, не одному, но сути это не меняет. Засунув в рот сухарь, принялся обшаривать карманы моего преследователя. Нашел еще один сапожный нож, серебряную цепочку явно с кого-то снятую, и в подкладке нащупал кошель, распоров присвистнул. Семнадцать монет серебром, и здоровенный, весь в засохшей крови, золотой перстень с камнем и выбитым гербом. Неплохо разбойники живут. Немного подумав, стянул с него широкий кожаный ремень, он мне конечно великоват, но вещь добротная и хорошая, найду куда пристроить.
Отчиму вон отдам в конце концов, ему в самый раз будет. Остальное все было мне велико, или паршивое или в крови. Собрав нехитрые пожитки, двинулся в обратную дорогу. Заблудился раз пять…даже возвращаться пришлось один раз к месту ночевки, так-как бежал я как заяц, петляя и меняя направления, пытался скинуть с хвоста этого упорного придурка, который все-таки догнал свою судьбу. Да и бежали мы как оказалось, гораздо дольше, чем мне тогда показалось. Как результат, к месту где мы попали в засаду я вышел уже сумерках, выходило больше суток времени прошло. И конечно же, меня никто не ждал… Встретили меня лишь трупы в тишине, да воронье, которое уже начало свою трапезу. Они даже погибших не стали видно обирать, все бросили как есть, даже пара телег с мертвыми лошадьми стояли на дороге. Просто перекинули скарб в освободившиеся, и уехали в спешке. Я скинул свой мешок с плеча на дорогу и стоял размышляя. Замечательно, и что мне теперь делать?!
Первым делом, я пошел осматривать покойников, надеюсь с моими все хорошо. Ливио вроде умелый воин, но случиться может всякое. Покойников оказалось почти пять десятков, вместе с нашими. Слава богам, моих среди них не было, из знакомых только кузнец лежал утыканный болтами как еж, в куче из трупов нападавших, так и не выпустив свой двуручный молот. Да этот приезжий “Лекарь” получивший болт в самом начале. Почесав макушку, стал собирать в кучку все более менее легкое, и самое ценное, что было на этой братской могиле. Спустя полтора часа стал счастливым обладателем двух золотых, и еще пять десятков серебра с учетом уже бывших у меня. Пара колец и цепочек, и с виду дорого ножа в серебряной оправе. Но самое главное, тут остался чемодан с инструментами и расходниками этого лекаря. Так же, нашел себе еще пару метательных ножей, удобно сидящих в руке, и маленький арбалет. Неожиданно до меня дошла мысль, пойду-ка я склон посмотрю, с которого на нас напали, вдруг там стоянка этих ребят есть. Подумав оставил арбалет в кучке трофеев, но взял свой мешок и чемодан лекаря. Пошарил по склонам, лагерь то я нашел, но там кроме двух раздетых трупов, да мусора, ничего не было, либо я не нашел, либо уже забрали. Уже когда возвращался назад, я услышал глухой стук. Присев на склоне за кустами, аккуратно в том месте откуда в нас и стреляли. Вижу, два десятка человек выстроившись в цепочку, молча, общаясь знаками осматривают место нападения на караван. В кольчугах, в рогатых шлемах и волчьими шкурами на плечах. Нордлиги пожаловали. Вовремя я ушел… Тут один из этих бородачей с топором и разукрашенным кровью лицом, заметил мою аккуратную кучку трофеев, и начал осматривать склон, на котором я собственно и сидел. Я прям кожей почувствовал его взгляд. Тень пошла рябью и слегка потянула за ноги. Да, все правильно, надо валить отсюда. Этих ребят спрятанным ножиком да парой ругательств не возьмешь. Вещи жалко, хорошо хоть деньги да кольца додумался в котомку убрать.
Когда я пришел в форт Фаслас, то оказалось, что я пришел со стороны диких земель, и тут стоит сам гарнизон, а все жилые дома и торговые лавки были с другой стороны. Я растерялся, когда вышел с полупустой улицы на скопление людей в палаточном лагере. Столь разительным был контраст. Конечно, почти все эти люди беженцы, почти все побережье опустело, люди бежали с плодородных земель, спасаясь в городах, и я был один из них.
Караванщиком оказался Энзо, наглый и хамоватый атриец уже в годах. Судя по всему, он задрал цену за проезд в несколько раз, желая заработать на неспокойных временах. Он ругался с очередными желающими уехать в город, никак не желая снижать цену за проезд. Я остановился чуть в стороне, жуя пирожок и слушая его перепалку с истеричной бабой, судя по виду, она была из крестьян, но ведущей себя так, как будто она из костеродных. Муж крестьянки молчал, нахмурившись, держа в одной руке узелок с пожитками, а другой держал за руку девочку лет восьми. Которая поедала голодными глазами мои пирожки.
– Это ни в какие ворота не лезет, полгода назад проезд стоил серебряный, сейчас пять серебряных с человека, вы что, костеродных возите?! Откуда у нас такие деньги.
– Это не мои проблемы дамочка, я вас не заставляю. Идите пешком, желающих уехать под защитой достаточно.
– Да эти желающие такие же нищие как остальные, мы даже урожай не собрали, откуда у нас такие деньги. Скиньте цену!
– Я это слышу каждый день. Я охраны больше нанимаю, им нужно платить больше за риск. Я что, должен из своего кармана все это делать?
Энзо заметив меня и явно желая перевести тему спросил: – Тебе чего парень?
Подойдя к ним, я всунул последние два пирожка девочке, и отряхнув руки от крошек ответил.
– Да в принципе того же что и всем остальным, мне нужно уехать в Райлегг.
– Пять серебряных и считай ты уже там.
Женщина всплеснула руками: – да имейте совесть наконец!
Караванщик нахмурился сплюнув.
– Хорошо, десять со всех вас вместе взятых и не монетой меньше, не нравиться, идите пешком, там бесплатно.
И развернувшись ушел, не дожидаясь ответа. Женщина порывалась еще что-то сказать вдогонку, но ее одернул муж. Мне было все равно, у меня были деньги, и мне нужно было уехать. Сказал им что я заплачу половину, если они хотят ехать, если же нет, я и так заплачу свои пять серебряных, только уже за себя одного. Караван отправлялся как только заполниться, мы были уже почти последними. И выезд назначили на завтрашнее утро. Заплатив за себя, я пошел искать лавку старьевщика. У него выменял себе хороший, добротный, правда немного великоватый мне плащ на подкладке с капюшоном, и небольшой котелок, на ремень, который я снял с душителя щенков, и еще одну трофейную серебряную цепочку. У тетушки Луа попросил, чтобы она собрала мне еды с собой в дорогу. Пошел в свою комнату спать, пока есть такая возможность, чувствую, нормально выспаться в дороге не получится. Разбудили меня еще затемно, даже еды уже разогрели. Поев на дорогу и заплатив за все, поблагодарил добрую женщину. И пошел в палаточный лагерь к каравану. Тут похоже даже не ложились спать, гомон стоял ужасный, люди еще прибыли и осаждали караванщиков, в надежде влезть уже на головы, лишь бы уехать. Мне указали на заполненный фургон, где увидел уже знакомое семейство, они похоже тут и ночевали, сидя на лавках. Вздохнув, сунул им по еще горячему пирожку.
Ждали мы недолго, и наконец возница обернулся, посмотрел на нас угрожающим взглядом, сплюнул чуть разжав губы через давно выбитый зуб, и объявил, что мы немедленно отправляемся. Лошади громко фыркнули, и потянули повозки сквозь толпу крестьян и беженцев, которые шарахались с руганью грозя кулаками и посылая все возможные кары, едва успевая в последний миг выпрыгнуть из-под колес телеги. Причем возница размахивая хлыстом поливал их в ответ отборной бранью.
Ехали мы почти восемь дней, останавливаясь только на ночевки. Охрану действительно наняли, и они свой хлеб отрабатывали, отогнав один раз шайку таких же головорезов, что напали на наш караван. В остальное время все было спокойно, единственное, кормежка была паршивая, жидкая каша на воде. Так что я был очень рад, что взял себе нормальную еду. Отдав ее женщине с условием, что готовит только на нас четверых, у них самих почти ничего не было. Подъезжая к Райлеггу мы проезжали поля, очень похожие на те, где жили мы.
Убаюканный этим сходством, я был ошеломлен, когда дорога внезапно вильнув из-за холма вышла к городу – можно было подумать, что этот контраст задуман специально для того, чтобы поразить того, кто приезжал первый раз. Поля закончились, деревья исчезли, и вместо них по обеим сторонам дороги появились трущобы, при виде которых у меня кошки заскребли на сердце.
Общее впечатление давило на чувства, заставляя сжимать кулаки из-за несправедливости. Жалкие лачуги были сооружены и деревянных шестов и обрезок досок и старого тряпья. Они прижимались вплотную к друг другу; кое-где между ними извивались узкие проходы. Это был лагерь, в котором нашли временное пристанище уцелевшие и бегущие от набегов люди. В какой-то степени этих жителей и вправду можно считать уцелевшими – их согнали сюда из деревень нищета, голод, постоянные набеги и массовые убийства. Каждую неделю сюда прибывали сотни беженцев в надежде на лучшую долю, и так неделю за неделей, вот и мы приехали…
Мать честная! Смотри! Справа от нас разгорался пожар, перепрыгивая с одной хижины на другую с той же легкостью как прыгают дети во время игры в камешки, когда играют во дворе. Языки пламени выбивались из под навешенной вместо крыши тряпки, облизывая их, как будто потягиваясь и просыпаясь. Люди, крича, бежали на помощь, нещадно ломая чье-то временное жилье ставшее постоянным. Из одной из горящих хижин выбежал мужчина объятый пламенем, он упал и начал кататься по земле пытаясь сбить пламя, к нему подбежала женщина, начав, бить его тряпкой в надежде помочь, парень точно не жилец. После таких ожогов не выбираются, не в палаточном лагере в средневековье, без средств существования. Наш возница тоже остановился поглазеть на пожар постояв несколько минут, и щёлкнув поводьями поехал дальше.
Пожары в Райлегге были страшная вещь. Плотная застройка домов, большинство которых было из дерева, которые чуть что вспыхивали как спички. Пожарных как таковых не было в принципе, и тушили пожары всем миром. Соседи, жильцы, и просто неравнодушные люди кто оказался рядом, таскали ведра с водой и песком. Но если огонь успевал разгореться сильный, и перекидывался с дома на дом, уже ничего нельзя было сделать. Только быстро ломать другие дома на пути следования пожара в надежде его остановить. Но быстро сломать трехэтажный деревянный дом было трудно. Выгорали целые районы, если не успевали вовремя потушить.
Я на всякий случай, начал спешно складывать вещи. Мой чемодан лекаря был готов и закрыт, осталось лишь в вещмешок запихнуть одежду. Сложив вещи и накинув плащ, я начал тарабанить по дверям, крича о пожаре и спускаясь вниз будя всех. Люди осторожно открывали, хмурые с оружием. Но когда слышали причину, почему их разбудили, тоже быстро просыпались и бежали вниз. Мои крики разбудили Ремая, хозяина постоялого двора, он выбежал на улицу посмотрев, забежал назад, выхватив из подсобки небольшой колокол, начал лупить в него на улице, как будто тот украл у него денег и нелестно отзывался о его родителях. Тревожная тишина раннего утра прорезывалась криками просыпающихся людей. С другого конца улицы и напротив с домов тоже выбегали люди, спеша, помочь. Огонь уже пожирал второй этаж и начинал третий. Я стоял на улице, зачарованно глядя на огонь и поднимавшиеся по спирали искры в ночном небе. Тем временем отдельные языки пламени слились в сплошную сверкающую и ревущую стену. Эта красно-желто-оранжевая стена, подгоняемая ветерком с моря, перепрыгнула на соседний дом продвигалась все дальше в нашу сторону, поглощая и пожирая. Она приближалась к нам со скоростью пешехода, испепеляя все на своем пути.
В нескольких ярдах от нас, к небу взметнулось пышное облако оранжевого пламени. Первый дом полыхал полностью, сгорая в жадном пламени, буквально за несколько минут, с момента как я увидел огонь из окна. Из соседних домов выбегали люди, вынося детей и стариков, а так же свое имущество – одежду, кухонную утварь, мебель, деревянные ящики и плетеные коробки со скинутым в спешке нехитрым скарбом. В воздухе стоял острый, раздражающий запах горящей древесины, одежды, волос и мяса. Спустя какое-то время, я услышал сквозь рев огня человеческие крики, внезапно какой-то ослепительный огненный шар вылетел из первого загоревшегося дома. Огненный шар истошно вопил. Это была объятая пламенем хозяйка лавки. Она налетела на пробегающих с пустыми ведрами для воды людей, упав на землю замолотила руками в попытках сбить пламя. Я скинув свой плащ побежал ей на помощь. Меня тут же обдало жаром, мои волосы, брови и ресницы сразу обгорели, с трудом поборов побуждение отскочить в сторону я пытался потушить пламя на бедной женщине. Но она упав на спину, продолжала истошно кричать и молотить ногами. Тут же подоспевшие на нее вылили ведро воды прямо через меня. Женщина была еще в сознании, но в голове у меня набатом стучала мысль “Ей конец”.
Сзади раздались команды, наш владелец трактира как капитан корабля направлял своих людей, разделив их на три части. Одна пыталась помешать распространению огня, вторая носила воду, третья сносила соседний с нами дом, он был самый маленький, и его было легче всего разрушить. Все это происходило под крики хватающегося за голову хозяина. Я попал во вторую команду, таская ведра с водой, из колодца через два переулка. Притащив очередное ведро с водой увидел, как первый дом видно прогорев, обрушился вперед. Прямо на бегающих возле него людей, завалив их пылающими досками. Люди вокруг кинулись помогать, оттаскивая горящие обломки крюками, и орудуя одной рукой, в попытке сбить пламя мокрыми тряпками, задыхаясь в дыму, и закрывая лицо от огня другой. Конечно, мы не могли рассчитывать на то, что потушим пожар своими мокрыми тряпками, да несколькими ведрами воды. Нашей задачей было задержать его наступление, пока другие команды разрушают ближайшие дома. Это была сложная, но необходимая работа. Люди приносили в жертву собственное жилище, ради спасения всего города. Чтобы выиграть время. Ветер снова переменился, и мы с удвоенной энергией бросились в бой, воодушевленные этим, он дул в сторону залива, прямо от нас. С той стороны уже разрушили несколько домов на пути огня и оттаскивали обломки, чтобы после пожара из них же построить снова.
Когда все было кончено, в последний раз прошлись по всему окружающему пепелищу, проверяя, не осталось ли там раненых и погибших. Затем, все собрались вместе возле нашего постоялого двора ставшего что-то вроде штаба для борьбы с огнем, чтобы выслушать горькое сообщение о результатах бедствия. Сгорело тринадцать домов, еще десять уцелели, но получили сильные повреждения, их необходимо было восстанавливать, из их числа был и наш постоялый двор. Погибли пятнадцать человек, шестеро стариков и двое детей. Более сотни получили ожоги и травмы, зачастую серьезные. Оказалось, очередная шайка бандитов, решила получить выкуп с хозяйки лавки. Получив отказ, решила проучить и напугать, немного подпалив ее лавку. В итоге перестаравшись, сожгли пол улицы. Идиоты. Прибывшие на место стражники, конечно пообещали найти и наказать. Но люди им не верили, и решили сами наказать. Скинувшись, жители заказали их головы у серых, местных наемных убийц. Эти ребята не ленивая стража, точно найдут.
– Удачно получилось, можно сказать отделались малой кровью. Прошлый пожар в несколько раз больше причинил бедствий. Ремай стоял весь в саже, недалеко, рассуждая в слух, он был явно рад, что его детище не сгорело, хоть и вся правая сторона здания была вся обуглена, и требовала ремонта.
Я стоял вместе со всеми выслушивая печальные новости, как толпе послышался какой-то шум, группа людей протискивается к центру. Женщина, рыдая, несла на руках своего ребенка, которого вытащили из-под дымящихся обломков. Лицо ее не пострадало, но правая сторона была сильно обожжена, особенно рука и нога, кожа на них почернела и растрескалась. Девочка, захлебываясь, кричала от боли и ужаса. Женщина умоляла позвать лекаря, ей поддакивали почти все, соглашаясь, решили скинуться на оплату пострадавшим.