Пока не светит солнце

I

За окном тёмно-синее, почти чёрное небо. Вечер, ночь или утро? Трудно сказать… Я тянусь к выключателю, и лампочка вспыхивает под потолком, – ярко и тревожно. Не люблю электрический свет. Но сейчас у меня нет выбора: он – единственное, что может защитить меня, пока не светит солнце… Круглый глаз луны неподвижно глядит в окно. Я одна, в комнатах тихо, и за стенами квартиры тоже не слышно ни звука. Все уснули, или?.. Я не знаю.

Знаю только, что тишина будет длиться недолго. Пройдёт не больше десяти минут, – и откуда-то снизу, с лестницы, донесутся тяжёлые шаги… Я услышу их издалека. Кто-то поднимется вверх, пройдёт по лестничной площадке, прихрамывая, тяжело опираясь на клюку. Ключ со скрежетом повернётся в замке… Как всегда.

…Резкий звук заставляет меня вздрогнуть. Я испугана, но не удивлена, ведь я уже знаю, что это он. Мой дед. Вернулся с кладбища. Так было уже не раз…

Он распахивает дверь, – широко, настежь, – и в прихожую врывается ветер. У него жёлтое лицо, – цвета кладбищенской глины; в остальном он почти не изменился, – та же походка, те же черты, – и даже костюм, в которой его похоронили.

Он идёт в свою комнату, ложится в постель, потом снова встаёт. Голод гонит его на кухню. Он всегда голоден, когда возвращается с кладбища, – может съесть две буханки хлеба и кастрюлю супа. На кухне стоит мой завтрак, и я понимаю: от него мало что останется, если я не потороплюсь…

Чёрная полоска под дверью похожа на портал в другой мир. Из-под защиты электрического света выходить страшно, но я шагаю в тёмную прихожую и оказываюсь в кухне, наедине с мёртвым…

Весь пол усыпан хлебными крошками. Дед выковыривает мякиш из хлеба и жадно жуёт; он зажёг огонь, и на плите греется кастрюля с супом, а рядом – сковорода с овощами и мясом. Я понимаю, что холодильник он уже опустошил…

Пытаюсь тихонько взять свою тарелку со стола, надеясь, что он меня не заметит. Но тщетно, – он смотрит на меня исподлобья; три морщины пересекают его лоб, как при жизни в минуты гнева. Неестественно светлые, мутно-голубые глаза, подёрнутые смертной пеленой, кажутся мне побелевшими от ярости. Наши взгляды встречаются, – и это худшее, что может случиться, потому что в руке у него нож…

Так было всегда. В прошлый раз он сказал, что пришёл ко мне, потому что увидел свет, а свет ему мешает; в этот раз бросился на меня с ножом молча, без предисловий: цель визитов моего деда всегда одна. Он хочет меня зарезать.

Я стараюсь оттолкнуть его, но он сильнее меня; лезвие приближается к моему горлу, – кажется, ещё секунда, – и конец неизбежен. Я перехватываю его костлявую руку и вырываю нож…

Отвращение… каждый раз в такие минуты я испытываю это чувство. Мне слишком хорошо известно, что будет дальше. Мы падаем на пол, и я кромсаю его ножом, не помня себя; труп разваливается на куски: он уже изрядно подгнил, полежав на кладбище. Куски мёртвой плоти вспыхивают голубым пламенем и чернеют, превращаясь в пепел. Окровавленная нога с ободранной кожей, рука со скрюченными жёлтыми пальцами да голова, которая ещё пытается что-то кричать, беззвучно открывая рот, – вот и всё, что от него остаётся, а иногда – и того меньше… но и эти останки мне нужно куда-то спрятать, потому что, если это найдут, меня посадят в тюрьму. Полиэтиленовые пакеты идеально подходят для этой цели: кровь не просочится, надо только завязать потуже. Я засовываю туда куски трупа, а дальше всё зависит от моей фантазии: иногда я прячу их на балконе, иногда – в особом тайнике под полом, но чаще просто выбрасываю где-нибудь на улице. Держать эту гадость дома не хочется, – хотя через некоторое время эти куски и сами исчезают. Обычно проходит не более суток, – и от них не остаётся ни следа…

Когда с трупом покончено, я иду в ванную за тряпкой, чтобы смыть кровь с пола. Я знаю, что крови быть не должно: ведь у мёртвых она не течёт; но у тёмного времени суток свои законы. Ненавижу ночь… Ночью может случиться всё, что угодно, – даже самые страшные сказки покажутся детским лепетом по сравнению с тем, что случается в этом мире, пока не светит солнце…

Иногда бывает так, что после убийства крови не остаётся, – но не на этот раз. Пол в кухне сильно запачкан. Я убираю, и на душе у меня становится легче. За окнами брезжит рассвет. Оказывается, было всё-таки утро, а не вечер… скоро становится совсем светло. С восходом солнца все мои страхи куда-то улетучиваются. До следующей ночи. Впрочем, дед приходит далеко не каждую ночь, – иначе я, наверное, давно сошла бы с ума…