Похороны

Никто не мог в точности сказать, как стара была мадам Вестфол, когда она, наконец, умерла. По меньшей мере сто двадцать. По самой меньшей мере. Ибо уже лет двадцать мадам Вестфол была раковиной, содержащей самые последние продукты прогресса, достигнутого в геронтологии, а теперь она умерла. То, что лежало на возвышении, было всего лишь раскрашенной, одетой для похорон оболочкой.

«Она не настоящая, — говорила себе Карла. — Это кукла или что-то вроде. Это не реальная мадам Вестфол». Она держала голову опущенной и не шевелила губами, однако повторяла эти слова снова и снова. Она боялась взглянуть на мертвеца. Во второй раз они истребили всех, кто мог носить оружие, ныне неприкаянных и беспамятных, но смертельно опасных со своими тайниками оружия, которое они применяли весьма неразборчиво.

Карла почувствовала, как мурашки прошли по ее рукам и ногам. Она подумала, слышал ли кто-нибудь еще слова старой Учительницы?

Очередь продвигалась медленно, все девушки с опущенными головами в длинных серых юбках, со сложенными впереди ладонями. Во всем коридоре слышались лишь звуки шаркающих по пластиковому полу тапочек да изредка шорох юбки.

В Смотровом зале был зеленый пластиковый пол, морозно-зеленый пластиковые стены и окна от пола до потолка, которые сейчас превратились в щели ярчайшего света от склоняющегося к закату солнца. Всю мебель и все украшения из зала убрали. Никаких цветов, только возвышение и похожий на постель ящик, покрытый прозрачным колпаком. И Учителя. Двое у возвышения, другие между полосами света у дверей. Их белые руки сложены на фоне черных одежд, головы опущены, волосы гладко зачесаны, прямые проборы подчеркивают двустороннюю симметрию. Когда девушки шествовали мимо, Учителя не шевелились и не смотрели на возвышение.

Карла держала голову склоненной, почти спрятав подбородок в ямке ключицы. Извилистая очередь двигалась мерным, очень медленным шагом. «Она не реальна», — в отчаянье сказала себе Карла.

Она шагнула за линию на полу, которая была знаком поднять голову. Голова казалась слишком тяжелой, шею словно парализовало. Сделав движение, она услышала, как хрустнули позвонки, и хотя челюсть внезапно заныла, Карла никак не могла расслабиться.

Вторая зеленая линия. Она обратила взгляд направо и посмотрела на невероятно иссохшую, почти нечеловеческого вида мумию. Она ощутила, как крутит желудок, и на мгновение показалось, что ее сейчас вырвет. «Она не реальна. Это только кукла. Она не реальна!» Третья линия. Она снова наклонила голову, сильно, до боли, вжав подбородок в ключицу. Сейчас она не могла даже проглотить комок в горле, даже дышала с трудом. Очередь двигалась к Южной двери, а через нее в коридор.

Она тоже свернула налево к Южной двери и с опущенными глазами зашагала обратно в свой класс генетики. Она не смотрела ни вправо, ни влево, только слышала, как остальные с шорохом юбок бредут в том же направлении, шаркая тапочками по пластику, а когда подошла к двери, то услышала смех каких-то Леди, пришедших посмотреть зрелище. Она чуть замедлила ход.

Она почувствовала, как закатное солнце горячит кожу, и искоса, не поворачивая головы быстро взглянула в ослепительно сияющую оранжерею, но не увидела их. Смех звучал музыкой, когда она проходила в дверь.

— Ты, с голубыми глазами и соломенными волосами. Встань, девочка.

Карла не отреагировала, не поняв, что обращаются к ней, пока Учитель не подняла ее со стула.

— Не делайте ей больно! Повернись, девочка. Подними свои юбки, выше. Посмотри на меня, дитя. Подними глаза, дай мне увидеть твое лицо…

— Она слишком молода для выборки, — сказала Учитель, посмотрев на браслет Карлы. — Еще год, Леди.

— Жалко. За год она загрубеет. Сейчас пушок у нее такой мягкий, плоть такая нежная. Ну, хорошо… — Она двинулась прочь, мелькнув красной юбкой, натянутой на бедрах, сверкая серебряными башмачками с каблучками, похожими на льдинки. От нее так хорошо пахло… Карла не знала никаких слов, чтобы описать, как хорошо от нее пахло. Она жадно упивалась ароматом.

«Посмотри на меня, дитя. Подними глаза, дай мне увидеть твое лицо…» Слова эти крутились в ее голове снова и снова. По ночам, засыпая, она думала об этом лице, пытаясь удержать его в фокусе: белая кожа, розовые округлые щеки, серебряные веки, черные ресницы, длиннее, чем, как она понимала, могут быть любые настоящие ресницы, жемчужно-розовые губы, три серебряные мушки — одна на уголке левого глаза, другая — в уголке рта, третья — словно ямочка на сатиновой щеке. Серебряные волосы распущены волнами вокруг лица, когда она движется, по ним пробегает дрожь их собственной внутренней жизни. Если б ей позволили только дотронуться до этих волос, провести пальцами по щеке… Но сон, что начинался музыкой смеха Леди, заканчивался кошмаром других ее слов: «За год она загрубеет…»

После этого случая Карла стала наблюдать за изменениями на своем теле и внутри него, и она поняла, что Леди имела в виду. На когда-то гладкой коже ног начали расти волоски, они выросли подмышками и, самое постыдное, они отросли темным грубым кустарником в низу живота. Она плакала. Она пробовала выдернуть эти волоски, но было очень больно, кожа болела и распухала. Потом она начала кровоточить, она легла и ожидала смерти и была бы счастлива, если б умерла. Вместо этого ей приказали идти в лазарет и вынудили посетить лекции по женской гигиене. Она с каменным лицом молча следила, как Доктор добавляла новую информацию в ее браслет. Лицо Доктора было гладким и розовым с бледными бровями, ресницы ее такие бесцветные и короткие, что их почти не было видно. На подбородке коричневая родинка и два длинных волоска. Она была в прямом синевато-сером платье, ниспадавшем с плеч до пола. Тусклые волосы плотно зачесаны назад и завязаны в жесткий узел на затылке. Карла ненавидела ее. Она ненавидела Учителей. Но больше всего она ненавидела себя. Она тосковала по зрелости.

Мадам Вестфол писала: «Зрелость приносит грацию, красоту, мудрость, счастье. Незрелость означает безобразие, недоделанное бытие, находящееся лишь в потенции, всецело зависимое и раболепное к взрослым гражданам.»

На главном экране перед классом высвечивались головоломки типа «да-нет». Карла живо заняла свое место и набрала свой номер на небольшом экране своей машины.

Она просмотрела вопросы и увидела, что все они простые декларативные истинные утверждения. Ее стилус пробежал на экране по колонке «Да» в окне ответов и дело было сделано. Она удивлялась, зачем все так тянут время, чего они дожидаются. Кончина мадам Вестфол всех выбила из колеи.

Похожая на бумагу коричневая кожа, сморщенная и жесткая, где морщина на морщине, вертикальные, горизонтальные, диагональные, оставили маленькие островки плоти, едва достаточные, чтобы покрыть кости. Дребезжащий, малопонятный голос: они забрали музыку из воздуха… голоса с неба… стерли картины, что двигались… ящики, что пели и плакали… Безумная речь. И дальше: лишь один остался, кто знал. Лишь один…

Мадам Трюдо вошла в класс, и Карла поняла, почему класс все это время занимался индивидуальными заданиями. Учитель ждала появления мадам Трюдо. Девочки торопливо встали. Мадам Трюдо жестом приказала садиться.

— За последние пять лет за мадам Вестфол ухаживали следующие девочки… — Она зачитала список. Имя Карлы в него входило. Закончив, она спросила:

— Есть здесь кто-нибудь, кто ухаживал за мадам Вестфол и чье имя я не прочитала?

Позади Карлы раздался шелест. Она не отводила взгляда от мадам Трюдо.

— Имя? — спросила Учитель.

— Луэлья, мадам.

— Ты ухаживала за мадам Вестфол? Когда?

— Два года назад, мадам. Я заменила Соню, которая внезапно заболела.

— Очень хорошо. — Мадам Трюдо добавила имя Луэльи в список. — Вы все явитесь в мой кабинет завтра утром в восемь часов. На это время вы освобождаетесь от занятий и обязанностей. Свободны.

Она поклонилась классному Учителю и покинула комнату.

Ноги Карлы дрожали и ныли. Ее занятия по плаванью проходили каждое утро в восемь часов, и она их пропустила, почти два часа просидев на прямом стуле, когда наконец ей сказали пройти в кабинет мадам Трюдо. Никто из других ожидающих девочек не поднял глаз, когда она встала и последовала за прислужницей из приемной. Мадам Трюдо восседала за громадным столом, который был совершенно пуст, сверкая зеркальной отделкой. Карла стояла перед ним, опустив глаза, и видела лицо мадам Трюдо отражающимся в поверхности стола. Мадам Трюдо смотрела в точку поверх головы Карлы, не замечая, что девочка изучает ее черты лица.

— Ты ухаживала за мадам Вестфол за последние четыре года всего семь раз, это верно?

— Думаю, да, мадам.

— Ты не уверена?

— Я… я не помню, мадам.

— Понимаю. Ты запомнила бы, если б мадам Вестфол хоть раз говорила бы с тобой за это время?

— Да, мадам.

— Карла, ты дрожишь. Ты боишься?

— Нет, мадам.

— Посмотри на меня, Карла.

Карла сжимала кулаки и чувствовала, как ногти впиваются в кожу. Она переключилась на боль и перестала дрожать. У мадам Трюдо была бледная, как тесто, кожа, остроконечные черные брови, острые черные глаза, черные волосы. Рот широкий и полный, нос длинный и узкий. Пока она изучала девушку, стоявшую перед ней, Карле показалось, что в ее выражении что-то изменилось, однако она не смогла бы сказать, что именно, и чем выражение отличается от того, что было мгновением раньше. Новым напряжением, наверное, новым интересом.

— Карла, я просмотрела твои записи. Сейчас тебе четырнадцать, и время решить твое будущее. По завершении твоих текущих курсов я предложу твое имя в Учительскую академию. Как моя протеже ты покинешь ныне занимаемое место и станешь ухаживать за мной в моих палатах…

Она сощурилась:

— Что с тобою, девочка? Ты больна?

— Нет, мадам. Я… я надеялась… я хочу сказать, что еще в прошлом месяце определилась со своим выбором. Я думала…

Мадам Трюдо взглянула в ту сторону стола, где светился экран с записями. Она просмотрела отчет и ее губы насмешливо скривились:

— Леди! Ты хочешь стать Леди!

Карла почувствовала, как краска стыда пожаром охватила лицо и как ее ладони вдруг стали влажными. Мадам Трюдо засмеялась резкими лающими звуками. Она сказала:

— Девочки, которые ухаживали за мадам Вестфол при жизни, будут ухаживать за ней и после ее смерти. Ты будешь исполнять обязанности в Смотровом зале два часа ежедневно, а когда начнется похоронная процессия и службы в Скрентоне, ты станешь частью антуража. Кроме того, каждый день добавочные два часа сразу после твоей службы в Смотровом зале ты будешь медитировать над словами мудрости, что ты слышала от мадам Вестфол, и ты запишешь каждое слово, которое она хоть раз произносила в твоем присутствии. Для этой цели в твоей келье положат записную книжку и карандаш, которыми ты не станешь пользоваться ни для каких других целей. Ты не станешь говорить об этом ни с кем, кроме меня. Ты, Карла, приготовишься переехать в мою квартиру немедленно, где тебя будет ожидать келья послушницы. Свободна.

Пока она говорила, ее голос становился все резче, пока под конец слова превратились в отрывистые команды. Карла поклонилась и повернулась уходить.

— Карла, ты обнаружишь, что есть заметные выгоды быть выбранной в Учители.

Карла не знала, должна ли она повернуться и поклониться снова, или же стоять там, где остановилась, или просто идти дальше. Пока она раздумывала, тот же голос раздался снова, но еще резче, раздраженнее:

— Иди. Возвращайся в свою келью.

Сначала они убивали только зачинщиков, лидеров… этого оказалось достаточно, чтобы разрядить бомбу, оставив остальных молчащими, бессильными, податливыми.

Карла смотрела на пол перед собой, пытаясь совладать с дрожью в ногах. Мадам Вестфол больше не шевелится, не говорит. Она ушла, умерла. Единственным звуком был шорох и шорох тапочек. От блеска зеленого пластикового пола резало глаза. Воздух стоял тяжелый, пахло смертью. Но от Леди, страстно желающей притронуться к ней, доносился чудный аромат. Бледная, жемчужно-розовые губы, мягкие, сияющие, с двумя выступающими родинками на верхней. Леди погладила ее лицо мягкими, прохладными и нежными пальцами.

…когда их глаза становятся мягкими от невысказанных желаний, а тела покажут признаки женственности, тогда пусть выберут обязанности, наложенные на них: некоторым — рожать молодых для общества, некоторым — стать Учителями, кому Сестрами, Врачами, некоторым — быть Любовницами граждан, некоторым…

Карла не смогла совладать с судорожным движением, повернувшим ее голову к мумии. Казалось, зал взволновался, потом снова успокоился. Дрожь в ногах стала сильнее, ее труднее остановить. Она сильно, до боли, сжала колени вместе, кости просто впились в плоть и кожу. Пальцы, дергающие за покрывало. Дергающие кости, коричневые кости с роговыми ногтями.

Воды. Девочка, дай мне воды. Милая. Хорошенькая. Ты тоже была бы убита, ты тоже. Милая. В последний раз они не оставили никого старше десяти. Совсем никого. От десяти до двадцати пяти.

Милая. Карла произнесла это слово про себя. Милая. Бойся сияющих, милых лиц. Молодых и милых.

Дрожь охватила всю Карлу. Два часа неподвижности. Вечность. Она навсегда останется стоять здесь, она умрет здесь, не шевелясь, дрожа, страдая. Чей-то вздох и звук тела, мягко валящегося на пол. Мягкое тело так легко падает. Карла не поворачивает голову. Должно быть, это Луэлья. Так напугалась мумии. С тех пор, как умерла мадам Вестфол, у нее кошмары каждую ночь. Что же заставляет тело держаться так прямо, когда оно так легко падает? Вытащить ее, ту штуку, что держит все вместе, и вниз, вниз. Просто отпустить, знать, что надо вытащить, и позволить телу упасть и погрузиться в сон. В ее полке зрения проплыли двое Учителей в своих черных платьях. И снова проплыли с Луэльей или еще с кем-то меж ними. Никаких звуков. Только шорох.

Новая келья послушницы была точной копией старой. Жесткая койка, обучающая машина, стул, разделенный на ящики комод и умывальная раковина. И кое-что новое — записная книжка и карандаш. У Карлы прежде никогда не было записной книжки и карандаша. Был только стилус, прикрепленный к обучающей машине, да подсвеченный прямоугольник, на котором пишешь, а потом все исчезает в машине. Она перелистала пустые страницы книжки, пропустила бумагу между пальцами, на одной из последних страничек оторвала крошечный уголок, тщательно рассмотрела его: зазубренный край, текстуру обрывка, она даже попробовала его на вкус. Так же пристально она изучила карандаш: у него был остренький гладкий кончик, и он писал черным цветом. Она провела линию, приостановилась повосхищаться ею, потом пересекла ее другой линией. Она очень медленно написала: «Карла», начала было записывать свой номер, тот, что на браслете, потом остановилась в смущении. Она никогда не задумывалась над этим раньше, однако у нее, оказывается, нет фамилии, такой, чтобы она ее знала. И тогда по двум цифрам, что она успела записать, она провела три жирные черты.

Под конец двух часов медитации, она много раз записала свое имя, заполнив им три страницы, и написала одну из фраз, которую смогла вспомнить, услышанную из серых губ мадам Вестфол: «Неграждане являются собственностью государства».

На следующий день граждане начали дефилировать мимо возвышения. Карла глубоко дышала, пытаясь унюхать ароматы проходящих Леди, но они шли слишком далеко от нее. Они смотрела на их ноги, обутые в туфли радужных цветов: острые носы, каблучки-стилеты; закругленные носы, резные каблучки; сатиновые тапочки, расшитые блестками… И как раз перед тем, как в этот день закончиться ее вахте, в зал начали входить Мужчины.

Она услышала вздох, опять Луэльи. На этот раз она не упала в обморок, только задохнулась от изумления. Карла в этот момент тоже увидела ступни и ноги и подняла глаза, чтобы посмотреть на гражданина-мужчину. Он был очень высокий и плотный и был одет в бело-голубое одеяние Законника. Он вышел на солнечный свет и засверкало золото на его запястьях и шее, блеснула гладкая лысая голова. Он отвернулся от возвышения, и его глаза встретились с глазами Карлы. Она ощутила себя ужасно пустотелой, торопливо опустила голову и стиснула кулаки. Ей казалось, что он все еще стоит неподвижно и смотрит на нее, и она чувствовала, как сильно стучит ее сердце. Появилась ее смена, и Карла пересекла зал так быстро, как только смогла, чтобы только не казаться неприличной.

Карла писала: «Почему он так сильно испугал меня? Почему я никогда не видела Мужчину прежде? Почему все остальные ходят в цветной одежде, а девочки и Учителя носят только серое и черное?»

Дрожащей линией она вывела фигуру человека и уставилась на нее, потом зачеркнула крестом. Она с тревогой посмотрела на записную книжку. Теперь у нее четыре испорченных листа.

Рассердила ли она его взглядом? Карла нервно постукивала по бумаге и пыталась вспомнить, на что было похоже его лицо. Хмурился ли он? Она не могла припомнить. Почему она не может ничего вспомнить, чтобы записать для мадам Трюдо? Она прикусила кончик карандаша, а потом написала медленно и очень тщательно: «Общество может избавиться от своей собственности по своему выбору, вслед за обсуждением по крайней мере с тремя гражданами, и вслед за разрешением, которое не может быть произвольно отклонено».

Разве мадам Вестфол когда-нибудь говорила такое? Она не помнила, но ей же надо что-то записать, а такого сорта фразы мадам Вестфол произносила помногу. Карла бросилась на постель и уставилась в потолок. В течении трех дней она все продолжала слышать голос умершей мадам, а сейчас, когда ей просто необходимо еще раз его услышать — ничего.

Сидя на прямом стуле, следя за любым изменением древней позы, настороженная, боясь старого Учителя. Судорожная, усталая и сонная. Полуприслушиваясь к непрестанному бормотанию на вдохе и выдохе, когда слова, казалось, не имеют никакого смысла… Мама сказала спрячь ребенка прячься не шевелись а Стив хотел бритву на день рождения а мама сказала ты слишком молод тебе только девять а он сказал нет мама мне тринадцать разве ты не помнишь а мама сказала спрячь ребенка спрячь не шевелись совсем и она заявились ненавистные милые лица…

Карла села и снова взяла карандаш, потом остановилась. Когда она вспомнила эти слова, они были такими четкими в памяти, но как только она взялась их записывать, все испарилось. Она записала: «Ненавистные милые лица… спрячь ребенка… только девять». Она пристально посмотрела на слов и зачеркнула их жирной чертой.

Милые лица. Мадам Вестфол называла ее милая, милая.

Колокольчик общественного часа прозвонил, и Карла открыла дверь и шагнула в переднюю, где уже собрались другие протеже. Их было пятеро. Карла никого из них не знала, но время от времени видела всех в школе. Мадам Трюдо сидела на стуле с высокой спинкой с черной обивкой. Она так сливалась с ним, что только ее руки и лицо казались отделенными от стула, мертвенно-белые руки и лицо. Карла поклонилась ей и неуверенно встала у своей двери.

— Входи, Карла. Это общественный час. Расслабься. Это Ванда, Луиза, Стефани, Мэри, Дороти. — Каждая девушка, когда произносили ее имя, слегка наклоняла голову. Потом Карла не могла сказать, какое имя у какой девушки. Двое из них носили юбки в черную полоску, что означало, что они учатся в академии Учителей. Трое других все еще были в серых с черной каймой платьях младшей школы, как и Карла.

— Карла не хочет быть Учителем, — сухо сказала мадам Трюдо. — Она предпочитает коробочку с красками Леди. — И мадам улыбнулась только ртом. Одна из академических девочек засмеялась. Мадам продолжила:

— Карла, ты не первая, кто завидует косметичке и ярким цветам Леди. Мне надо тебе что-то показать. Ванда, фильм.

Девушка, которая засмеялась, тронула кнопку на маленьком столике и на стене нарисовалась картинка. У Карлы перехватило дыхание. Это была Леди, вся золотая и белая, золотые волосы, золотые веки, блестящее белое платье, которое заканчивалось выше колен. Она повернулась и улыбнулась, вытянув обе руки, пальцы с длинными, заостренными на концах ногтями усыпаны сверкающими драгоценностями. Потом она подняла руку и сняла свои золотые волосы.

Карла почувствовала, что сейчас потеряет сознание, когда золотые волосы выпали из рук Леди, оставив короткую, прямую, невзрачную прическу. Леди повесила золотые волосы на шар, а потом один за другим сняла длинные блестящие ногти, оставив свои ладони просто ладонями, костистыми и безобразными. Потом леди сняла свои ресницы и брови, потом нашлепала на лицо что-то вязкое и коричневое, а когда сняла, открыла бледную кожу с морщинами вокруг глаз, с жесткими, глубокими линиями от носа до рта, который тоже изменился, став маленьким и захудалым. Карле хотелось закрыть глаза, отвернуться и броситься в свою келью, но она не осмеливалась даже шевельнуться. Она чувствовала на себе пристальный взгляд мадам Трюдо, и этот взгляд, казалось, прожигал насквозь.

Леди сняла свое кружащееся платье, и под ним оказалась одежда, которую Карла никогда не видела прежде и которая покрывала ее от груди до бедер. Коренастые пальца заработали над крючками, в конце концов одежда спала, и на виду оказался ее живот, большой, выпирающий, с жестокими красными рубцами там, где одежда врезалась и сдавливала ее. Груди свесились чуть ли не до пояса. Карла не могла закрыть глаза, не могла заставить себя не видеть, не могла заставить себя не смотреть на оставшееся отталкивающее тело.

Мадам Трюдо встала и направилась к своей двери.

— Покажите Карле остальные два фильма.

Потом она взглянула на Карлу и сказала:

— Я приказываю тебе смотреть. Потом я спрошу тебя о содержании.

И она покинула комнату.

Другие два фильма показывали ту же самую Леди за работой. Вначале с какой-то протеже, потом с мужчиной-гражданином. Когда просмотр закончился, Карла, спотыкаясь, вернулась в свою келью, и ее стало рвать до полного изнеможения. В ту ночь ей снились кошмары.

Сколько же дней, думала она, я уже здесь? Она больше не дрожала, но почти сразу отключала сознание, как только занимала свое место меж двух высоких окон. Больше она не пыталась перехватить дуновение ароматов Леди или взглянуть на Мужчин. Она выбрала одну точку на полу и на ней сосредотачивалась, не отрывая взгляда.

Они стары и полны ненависти, они сказали — давайте переделаем их по нашему образцу, и переделали…

Мадам Трюдо ненавидит и презирает. Стары и полны ненависти…

— Почему ты не выбрала стать Женщиной, рождающей молодых?

— Я не гожусь, мадам. Я слабая и робкая.

— Взгляни на свои бедра, узкие, словно бедра мужчин. И свои груди, маленькие и жесткие. — Мадам Трюдо с отвращением отвернулась. — Почему ты не выбрала стать Профессионалом, Доктором или Техником?

— Я недостаточно умна, мадам. Мне требуется много часов изучения, чтобы понять математику.

— Итак: ты слабая, хрупкая, не слишком умная. Почему ты плачешь?

— Я не знаю, мадам. Извините.

— Возвращайся в келью. Ты мне отвратительна.

Уставившись на изъян в полу, место, где выемка чуть искажала свет, создавая очень маленькую овальную тень, желая знать, когда же кончится мучение, удивляясь, почему она не может заполнить записную книжку многими фразами, что говорила мадам Вестфол, фразами, которые она вспоминает здесь, и которые не может вспомнить, когда сидит в своей келье с карандашом, занесенным над записной книжкой.

Иногда Карла забывала, где находится, обнаруживая себя в палате мадам Вестфол и следя, как древняя старуха в одиночестве борется за жизнь, вынуждая себя вдыхать и выдыхать, отказываясь признать смерть. Следя за непостижимыми циферблатами, трубками, бутылочками жидкостей с понижающимися уровнями, наблюдая, как иглы вонзаются в плоть, как трубки исчезают под простынями и кажется, что они снова и снова корчатся какой-то тайной жизнью, прислушиваясь к невнятно бормочущему голосу, к стонам и вздохам, к бессмысленным фразам.

Трижды они поднимались против детей и трижды истребляли их, пока не осталось совсем никого, потому что зараза распространилась, и все, кому за десять, были заражены и переносили радио…

Радио? Болезнь? Зараженные радио, распространяя среди молодых?

И мама сказала спрячь ребенка спрячь и не шевелись и это тоже положи в пещеру и не притрагивайся.

Пришла смена, и Карла на немых ногах зашагала из Смотрового зала. Она следила за колыханием черной каймы своей юбки, пока шла, и казалось, что эта чернота ползет вверх по ногам, завивается у пояса, взбирается по груди, пока не доберется до шеи, а потом душит ее. Они сильно стиснула зубы и продолжала идти размеренным шагом.

Девочки, ухаживавшие за мадам Вестфол при жизни, остались на службе и во время школьных церемоний после окончания допуска в зал. Требовалось стоять цепочкой позади возвышения. Восхваления терпению и твердости первого Учителя. Восхваления ее мудрости при установлении правил школы. Карла пыталась удержать внимание на говорящих, но она так устала, была такой дремлющей, что улавливала только обрывки фраз. Потом она толчком встрепенулась. Говорила мадам Трюдо.

— …книгу, которая станет руководством всем будущим Учителям, покажет им путь сквозь личные испытания и трудности к достижению спокойствия, которым обладала мадам Вестфол. Я горжусь этой привилегией, тем, что мне выпала честь завершить этот труд…

Карла подумала о невнятице, что она вносит в свою записную книжку, и сморгнула слезы стыда. Мадам Трюдо следовало сказать, зачем ей потребовалась информация. А ей надо вернуться в келью и уничтожить всю чепуху, что она понаписала.

Позднее этим же днем почетный эскорт из девочек предупредили, что они будут сопровождать мадам Вестфол на ее последнюю церемонию в Скрентон, ее родной город, где погребение вернет ее в семью.

Мадам Трюдо поговорила с Карлой перед отправлением.

— Ты будешь отвечать за других девочек, — сказала она. — Я жду, что ты поддержишь порядок. Ты сообщишь мне немедленно о любых затруднениях, о любом нарушении правил, а если это невозможно если я буду занята, ты лично восстановишь порядок от моего имени.

— Да, мадам.

— Очень хорошо. Во время путешествия девочки будут вместе ехать в отдельном компартаменте метро. Разговоры разрешаются, но не смех и не детские игры. Когда мы прибудем в дом в Скрентоне, вам выделят комнаты с койками. И снова, вам позволено устраиваться поудобнее, но с достоинством той службы, которую вам приказано исполнять в данный момент.

Карла чувствовала, как в ней растет возбуждение, когда девочки выстроились, чтобы занять свои места по бокам гроба. Они прошли с ним к закрытому лимузину, где сели тесно, колено к колену, в духоте, и примерно с час их везли по гладкому шоссе к метро. Мадам Вестфол отказывалась летать при жизни, и ей даровали те же права и после смерти, так что ее тело будет перевезено из Уиллингтона в Скрентон скоростным метро. Как только девочки сопроводили гроб в его вагон и были направлены в собственный компартамент, она сразу возбужденно заговорили. Ибо впервые каждая из них покидала территорию школы после перевода туда в возрасте пяти лет.

Рути хотела работать в детской больнице, и она слегка порозовела и похорошела, когда заговорила об этом. Луэлья уже училась музыке, с раннего возраста показав искусство владения пианино. Лоретта слегка прихорошилась и объявила, что она выбрала стать Подругой джентльмена. Когда-нибудь она станет Леди. Карла с любопытством смотрела на нее, удивляясь ее довольному выражению лица, и думая, неужели ей еще не показали эти ужасные фильмы. Лоретта была голубоглазой, с невзрачными волосами, и сложена почти так же, как и Карла. Глядя на нее, Карла воображала ее в нежных одеждах, с подкрашенным ртом, с волосами, прикрытыми другими волосами, облачно-пышными и сияющими… Она смотрела на щеки девочки, раскрасневшиеся от возбуждения при мысли о своем будущем, и она поняла, что с коробочкой красок или без нее, но Лоретта будет Леди, чья кожа будет гладкой, а рот нежным…

«Пушок сейчас такой мягкий, плоть так нежна…» Она вспомнила аромат, мягкость ладони Леди, то, как шелестела ее юбка на обтянутых красным бедрах.

Она закусила губы. Но она же не хочет быть Леди. Она даже подумать не может об этом снова без тошноты и отвращения. Она выбрала быть Учителем.

Говорят, что долг общества — приготовить своих неграждан к гражданству, но признают, что есть и такие, кто не отвечает высоким требованиям, и само общество не приходится винить в случайных неизбежных неудачах.

Она достала свою книжку и записала туда эту фразу.

— Ты только что вспомнила, что она еще сказала? — спросила Лайза. Она была самой младшей из девочек, всего десяти лет, и ухаживала за мадам Вестфол один раз. Она выглядела очень уставшей.

Карла взглянула на то, что записала, потом прочитала вслух.

— Это из книги школьных правил, — сказала она. — Может, слегка изменено, но смысл тот же. Ты сама выучишь это через год-другой.

Лайза кивнула.

— Знаешь, что она еще мне сказала? Что я должна спрятаться в пещере и никогда не терять свой сертификат о рождении. Она сказала, что я никому и никогда не должна говорить, где радио. — Она нахмурилась. — Ты знаешь, что это за пещера? И радио?

— Ты записала это, верно? В свою записную книжку?

Лайза опустила голову.

— Опять забыла. Я как-то раз вспомнила, а потом снова забыла и вспомнила только сейчас.

Она поискала записную книжку в своей матерчатой дорожной сумке, а когда не нашла, то вывалила все ее содержимое на пол, чтобы порыться более тщательно. Книжки не было.

— Лайза, когда ты ее видела в последний раз?

— Не помню. Несколько дней назад. Я не помню.

— Когда мадам Трюдо в последний раз говорила с тобой, книжка еще была?

— Нет. Я не смогла ее найти. Она сказала, что если я ее не найду, когда в следующий раз меня позовут на разговор, она меня выпорет. Но я никак не могу ее найти! — Лайза разразилась слезами и бросилась на свою небольшую кучку пожиток. Она стучала по ним кулачками и всхлипывала. — Мадам хочет меня выпороть, а я не могу ее найти. Не могу. Она пропала.

Карла уставилась на нее и покачала головой.

— Лайза, перестань так убиваться. Ты не могла ее потерять. Тебе просто негде ее терять. Ты не выносила ее из кельи?

Девочка стала всхлипывать еще громче.

— Нет. Нет. Я не знаю, где она.

Карла встала рядом на колени, подняла девочку с пола и обняла ее.

— Лайза, что ты записывала в книжку? Ты играла с нею?

Лайза мертвенно побледнела, глаза стали громадными, потом она их закрыла и больше не всхлипывала.

— Так ты пользовалась ею для чего-то другого? Так? Для чего?

Лайза покивала:

— Да, так, для всякого…

— И всю исписала? Целую книжку?

— Я не смогла удержаться. Я не знала, что туда записывать. Мадам Вестфол говорила так много. Я не могла записать все. Она хотела потрогать меня, а я боялась и спряталась от нее за стул, а она все звала меня: «Дитя, иди сюда, не прячься, я не из них. Иди в пещеру и возьми с собой это.» И она все тянулась ко мне своими руками. Они были как лапки у цыпленка. И острые — она смогла бы ими разрезать меня на кусочки. Она ненавидела меня. Она сама сказала, что ненавидит меня. Она сказала, что меня должны убить вместе с другими, почему же меня не убили вместе с другими.

Карла, крепко обнимая ребенка за плечи, отвернулась, чтобы не видеть того страха и отчаянья, что проступал на лице девочки.

Рути протиснулась к ним и тоже обняла ребенка.

— Ш-ш, Лайза, не плачь. Ш-ш. Ну, вот и все.

Карла встала и подвинулась.

— Лайза, что ты заносила в записную книжку?

— Все, что нравится. Рисовала снежинки, цветы, моды.

— Хорошо. Собери свои вещи и сядь. Мы, наверное, уже подъезжаем. Похоже, метро останавливается.

Их снова перевели из закрытого компартамента в закрытый же лимузин и помчали по местности, оставшейся им невидимой. Когда они остановились и выбрались из машины, моросил дождь.

Дом мадам Вестфол был трехэтажным псевдовикторианским деревянным зданием с балконами, куполами и многими каминными трубами. Он стоял в строительных лесах, одна из веранд была удалена во время реставрации здания, превращенного в национальный памятник. Девочки сопроводили гроб в мрачную, громадную комнату, где воздух стоял холодный и сырой, а скудное освещение отбрасывало глубокие тени. После того, как гроб установили на возвышении, которое тоже приехало вместе с ними, девочки последовали за мадам Трюдо по узким коридорам вверх по узким лестницам на третий этаж, где для них приготовили две большие комнаты, в каждой по семь коек.

Мадам Трюдо показала ванную комнату, что будет служить их нуждам, пожелала спокойной ночи и знаком приказала Карле следовать за ней. Они по ступенькам спустились в комнату второго этажа с черной, массивной мебелью: стол, два прямых стула, бюро с волнистым зеркалом под ним, с громадной постелью под балдахином.

Мадам Трюдо несколько минут молча расхаживала по черному полу, потом резко повернулась и сказала:

— Карла, я слышала каждое слово, которое эта глупая девчонка произнесла сегодня днем. Она рисовала картинки в своей записной книжке! И в отчетах о бормотании мадам Вестфол снова уже в третий раз всплывает пещера. Тебе она говорила о пещерах?

Голова Карлы закружилась вихрем. Как мадам услышала, что они говорили? Разве зрелость одаряет еще и магическими способностями? Она ответила:

— Да, мадам, она говорила, чтобы я спряталась в пещере.

— Где эта пещера? Где она?

— Я не знаю, мадам, она не сказала.

Мадам Трюдо снова начала расхаживать. Бледное лицо исчертили сосредоточенные морщины, глубоко врезавшиеся в кожу, две борозды прямо над бровями, другие линии по бокам носа до подбородка, рот крепко и жестко сжат. Вдруг она села и откинулась на спинку стула.

— Карла, в последние четыре-пять лет у мадам Вестфол развивалось старческое слабоумие, большую часть времени она жила уже не настоящим, а заново переживала события далекого прошлого. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Карла кивнула, потом торопливо добавила:

— Да, мадам.

— Да. Что ж, теперь это больше не имеет значения. Ты знаешь, что меня уполномочили написать биографию мадам Вестфол, чтобы обессмертить ее письменные труды и ее устные высказывания. Однако имеется пробел, громадный пробел в наших знаниях, и до сих пор казалось, что этот пробел никогда не будет заполнен. Когда мадам Вестфол была найдена ребенком, в полубреду бредущим неведомо куда, истощенной и полумертвой от непогоды, она не помнила, кто она, откуда, она все забыла о своем прошлом. Кто-то надел на ее руку стальной идентификационный браслет, который невозможно было снять, и этот браслет оказался единственным ключом к ее происхождению. Потом десять лет подряд ее лечили лучшие врачи и учили лучшие учителя, но она так никогда и не обрела полной памяти.

Мадам Трюдо перевела взгляд на Карлу. Причуда освещения заставила ее глаза засверкать, словно драгоценные камни.

— Ты изучала в классе, как она открыла свою первую школу с восемью ученицами, а в течении последующих десятилетий развила свои методы обучения до той степени совершенства, которую ныне мы пытаемся распространить по всей стране, во всех школах, как для Мужчин, так и для Женщин. Ее усилиями Учителя стали самыми уважаемыми из всех граждан, а школы самыми влиятельными из всех общественных институтов. — Холодная улыбка прошла по ее лицу, исчезнув так же быстро, как и появилась, оставив только глубокие тени, морщины и сверкающие глаза. — Я оказала тебе честь гораздо большую, чем ты понимаешь, когда выбрала тебя своей протеже.

Воздух в комнате был слишком спертый и сырой, пахло заплесневелым деревом и непроветриваемым местом. Карла продолжала следить за мадам Трюдо, но чувствовала себя опустошенной и измученной, разговор казался ей бесконечным. Сверкающие глаза не спускали с нее взгляда и она просто молчала. До нее дошло, что теперь мадам Трюдо займет в школе место мадам Вестфол.

— Поощряй девочек говорить, Карла. Пусть они вспомнят как можно больше, что говорила мадам Вестфол, все время возвращай их к этому, если они уклоняются от темы. Письменные отчеты прискорбно недостаточны. — Она остановилась и вопросительно взглянула на Карлу. — Да? Что ты хочешь сказать?

— Но… если она говорят, то ведь могут и записать?.. Или мне надо все это пытаться запомнить и записывать самой?

— В этом нет нужды, — сказала мадам Трюдо. — Просто пусть говорят, сколько захотят.

— Да, мадам.

— Очень хорошо. Вот расписание на следующие несколько дней. Две девочки на службе в Смотровом зале все время с рассвета до заката, упражнения в закрытом саду позади здания, если позволит погода, обязанности на кухне, и так далее. Выучи его и распредели девочек по их обязанностям. В субботу днем все должны присутствовать на погребении, а в воскресенье мы вернемся в школу. Теперь иди.

Карла поклонилась и повернулась уходить. Голос мадам Трюдо остановил ее еще раз.

— Подожди, Карла. Подойди сюда. Перед уходом ты расчешешь мне волосы.

Карла онемевшими пальцами взяла щетку и послушно обошла мадам Трюдо, которая вынула свои заколки и высвободила тяжелые черные волосы. Медленно разворачиваясь, они пали с нее, словно мертвые змеи. Карла начала их расчесывать.

— Сильнее, девочка. Ты так ослабла, что не можешь расчесать волосы?

Она стала сильнее давить на щетку, пока руку не онемела окончательно и мадам Трюдо сказала:

— Достаточно. Ты неуклюжая девочка, неловкая и глупая. Я должна учить тебя всему, даже тому, как правильно расчесывать волосы. — Она вырвала щетку из рук Карлы, на щеках ее разгорелись пятна, а глаза яростно засверкали. — Убирайся! Уходи! Оставь меня! В субботу сразу после похорон ты накажешь Лайзу за рисование в записной книжке. Потом отчитаешься мне. А теперь уходи отсюда!

Карла схватила расписание и попятилась из комнаты, устрашенная Учителем, которая вдруг показалась демонической стороной. Она наткнулась на стул и чуть не упала. Мадам Трюдо коротко хохотнула и крикнула вдогонку:

— Неловкая, неуклюжая! И ты хочешь быть Леди? Ты?

Карла кое-как нашарила за собой дверную ручку и, наконец, убежала в коридор, где прислонилась к стене, слишком дрожа, чтобы двигаться дальше. Что-то с треском ударилось в закрытую дверь, у нее вырвался сдавленный крик, и она побежала. Щетка. Мадам Трюдо швырнула в дверь щетку.

Призрак мадам Вестфол бродил всю ночь, гоняясь в комнатах за тенями, заставляя полы скрипеть под ногами, эхо ее голоса витало в спальне-дормитории, где беспокойно ворочалась Карла. Дважды, не понимая почему, она вскакивала в страхе, напряженно вслушиваясь. Один раз Лайза расплакалась во сне, она подошла к ней и держала за руку, пока девочка снова не успокоилась. Когда рассвет, наконец, осветил комнату, Карла уже не спала, и, стоя у окна, разглядывала кольцо гор, окружавших город. Как черные тени на фоне рассеивающейся тьмы неба, они вдруг зажглись пожаром, когда солнце ударило по их вершинам. Огонь спускался все ниже, ширился, и стал всего лишь светом на листьях, обернувшимися красными и золотыми. Карла отвернулась, не в силах объяснить боль, охватившую ее. Она разбудила первых двух девочек, которые должны были идти на пост к мадам Вестфол, и после их тихого ухода вернулась к окну. Солнце уже взошло полностью, утренний свет был мягок, смазывая все резкие линии. Деревья рисовались общей зеленой массой без индивидуальных границ, скалы и земля смешались в единое целое. Птицы запели с отчаяньем конца лета и предчувствием приближения зимы.

— Карла? — дотронулась до ее руки Лайза, глядя вверх широко открытыми глазами, полными страха. — Она хочет выпороть меня?

— Тебя накажут после похорон, — с трудом выговорила Карла. — И мне придется написать в рапорте, что ты мне говорила.

Ребенок отшатнулся, уставившись вниз на черную кайму юбки Карлы.

— Я забыла. — Она повесила голову. — Я так боюсь…

— Время завтракать, а потом нам надо погулять в саду. Ты почувствуешь себя лучше, когда выйдешь на солнце и свежий воздух.

— Хризантемы, далии, маргаритки. Нет, вон те маленькие, с коричневой каймой…

Луэлья показывала цветы другим девочкам. Карла шла сзади, едва прислушиваясь и стараясь спрятать глаза от Лайзы, которая тоже тащилась позади. Она тревожилась за ребенка. Лайза спала плохо, не стала есть за завтраком и была такой бледной и изнуренной, что казалась недостаточно сильной, чтобы участвовать с ними в короткой прогулке по саду.

Важные лица теснились в мрачном старом доме, разговаривая тихими голосами. Карла почти не обращала на них внимания. «Я изменю все, если приобрету какой-нибудь авторитет, — говорила она своему молчаливому внутреннему я, которое слушало, но не отвечало. — Что я могу сейчас? Я собственность. Я принадлежу государству, мадам Трюдо и школе. Что хорошего, если я не стану повиноваться, и меня тоже выпорют? Может ли это хоть чему-то помочь? Я-то не стану бить ее слишком сильно». Внутреннее я ничего не говорило, но ей показалось, что она расслышала насмешливый хохоток столь чтимой всеми мумии.

У них же остались все эти пустые школы, мили и мили школьных коридоров, по которым не ступали ничьи ноги, столы, за которыми не сидели студенты, книги, где не рисовали ученики, и они привели туда детей и сразу увидели, кто не тянет, кто не может научиться новым порядкам, и они избавились от них. Умно. Очень умно. Они были умны, они обладали вещами, деньгами и были полны ненависти. Боже мой, как они ненавидели. Победители ненавидят больше всего. И еще больше боятся. Все время.

Карла заставила свои руки не шевелиться, сложив ладони перед собой, заставила голову остаться склоненной. Голос теперь звучал и звучал, она не могла от него освободиться.

…каждый день шел холодный ледяной дождь и папа не вернулся а мама сказала спрячь ребенка спрячьтесь в пещере где тепло и не шевелись что бы ни случилось не шевелись дай-ка я одену это тебе на руку никогда не снимай если они найдут тебя покажи ми покажи заставь их взглянуть…

Явилась смена, и Карла ушла. В широком коридоре, ведущем к заднему крыльцу, ее остановила жесткая ладонь, вцепившаяся в руку.

— Черт, вот она, кажется. Иди-ка сюда, девочка, дай-ка я на тебя взгляну. — Ее повернули, та же ладонь ухватила ее за подбородок и подняла голову. — А я что говорил! Я заметил ее еще в том конце коридора! То, что у нее есть, не спрятать под длинными юбками и стрижкой наголо, не так ли? Я ее засек! — Он рассмеялся и повернул голову Карлы в сторону, чтобы взглянуть на нее в профиль, а потом засмеялся еще громче.

Она видела только, что он краснорожий, с кустистыми бровями и густыми седыми волосами. Его лапа жестко держала подбородок, пальцы больно вцепились в челюсть по обе стороны.

— Виктор, оставь ее, — сказал затем холодный женский голос. — Ее уже избрали Подмастерьем Учителя.

Он оттолкнул Карлу, продолжая удерживать ее подбородок и посмотрел вниз на юбку с широкой черной каймой по нижнему краю. Он пихнул ее так, что она отлетела к противоположной стене. Она прижалась к ней, чтобы не упасть.

— Чья она? — мрачно спросил он.

— Трюдо.

Он повернулся и затопал прочь, не глядя больше на Карлу. На нем была синяя с белым одежда Законника. Женщина была Леди в розовом и черном.

— Карла, иди наверх. — Из открывшейся двери вышла мадам Трюдо и встала рядом с Карлой. Она с головы до ног осмотрела дрожавшую девушку. — Теперь ты понимаешь, зачем я избрала тебя еще до этой поездки? Для твоей собственной безопасности.

Они пошли на кладбище в субботу, в яркий теплый день с золотистым светом и запахом горящих листьев. Закончились речи, сыграли любимую мелодию мадам Вестфол, и служба завершилась. Карла страшилась возвращаться в дормиторий. Она продолжала пристально следить за Лайзой, которая казалась тенью самой себя. Трижды в течении ночи ей пришлось держать девочку, пока не стихли ее кошмары, и каждый раз она гладила ее тонкие волосы и мягкие щеки, бормоча что-то успокаивающее, но понимала, что только трусость не дает ей сказать, что именно она будет руководить поркой. Первая лопата земли была брошена на крышку гроба и все повернулись уходить, когда вдруг воздух наполнился грубым смехом, непристойными песнями и дикой музыкой. Она кончилась так же внезапно, как и началась, но группа присутствующих замерла, когда стала так неестественно тихо. После такой маниакальной вспышки даже птицы не решались издать ни звука.

Карла не смогла удержаться, чтобы не бросить непроизвольного взгляда на лес, окружавший кладбище. Кто мог такое осмелиться? Шевельнулись лишь один-два листочка, легко спланировав вниз в мягком воздухе. Где-то далеко птицы снова запели, как будто злые духи, пронесшиеся мимо, уже удалились.

— Это прислала тебе мадам Трюдо, — нервно сказала Луэлья, вручая Карле прут. Он был пластиковый, длиной в три фута, тонкий и гибкий. Карла посмотрела на него и медленно повернулась к Лайзе. Казалось, что девочка шатается от страха.

— Я проведу порку, — сказала Карла. — Ты должна раздеться.

Лайза с недоверием уставилась на нее, потом вдруг пробежала через всю комнату и бросилась в объятия Карле, крепко обнимая ее и всхлипывая.

— Спасибо, Карла! Спасибо тебе большое! Я так боялась, ты не представляешь, как я боялась! Спасибо тебе. Как тебе удалось заставить ее, чтобы это сделала ты? Тебя не накажут тоже? Я так люблю тебя, Карла! — В своем облегчении она говорила бессвязно, срывая с себя платье, белье и поворачиваясь.

Ее кожа была бледной и нежной, округлые ягодицы с ямочкой сверху. У нее еще не было талии, не было грудей, не было волос на ее детском теле. Ночью она хныкала как дитя, крепко прижимаясь к Карле и пряча голову в ложбинке ее грудей.

Карла подняла прут и опустила вниз так легко, как только смогла. Но и это было слишком сильно. Остался красный рубец. Девочка наклонила голову ниже, но не захныкала. Она держалась за спинку стула, и стул дернулся, когда ударил прут.

Было бы хуже, если б это делала мадам Трюдо, думала Карла. Она бы пыталась причинить боль, она хлестала бы так, чтобы потекла кровь. Почему? Зачем? Прут висел безвольно, и она поняла, что для них обеих будет тяжелее, если она не закончит порку быстро. Она снова подняла прут и снова почувствовала, как он впивается в плоть, вызывая ответные вибрации в ее руке, во всем ее теле.

Еще удар. Девочка вскрикнула, и на ее спине появилось пятнышко крови. Карла уставилась на него с изумлением и отчаяньем. Она ничего не могла поделать. Ее рука владела кнутом слишком умело, и она ничего не могла с этим поделать. Она на мгновение закрыла глаза, подняла прут и снова ударила. Лучше. Но вибрации, что начались с первым же ударом, усилились, она чувствовала головокружение и не могла отвести глаз от струйки крови, потекшей по спине девочки. Лайза теперь плакала, тело ее сотрясалось. Карла почувствовала, как в ней самой начинается ответная дрожь.

Восемь. Девять. Возбуждение, охватившее ее, не имело имени, было неведомым, никогда прежде она такого не чувствовала. Вдруг она подумала о Леди, которая говорила с ней когда-то, и сцены из фильма, который ее вынудили смотреть, вспыхнули в ее сознании… …переделай их по нашему образцу и подобию. Она огляделась вокруг в это мгновение застывшего времени и на некоторых лицах увидела нездоровое возбуждение, на других — страх, отвращение или омерзение. Ее взгляд задержался на Хельге, которая закрыла глаза и ритмично покачивалась всем телом. Она подняла прут и хлестнула им так сильно, как только смогла, ударив по стулу со звуком, который вывел всех из его собственного подобия транса. Резкий, щелкающий звук, означавший конец порки.

— Десять! — крикнула она и швырнула прут через всю комнату.

Лайза повернулась и сквозь кипящие слезами глаза, опухшие, некрасивые от плача, сказала:

— Спасибо тебе, Карла, был совсем не больно.

Глядя на нее, Карла поняла, что такое ненависть. Она обожгла ее, исказив все, что она видела. В ее теле возбуждение не находило выхода, отчего огнем вспыхнуло ее лицо, онемели сжатые в кулаки ладони, и вся она наполнилась огненной ненавистью. Она повернулась и побежала.

Перед дверью мадам Трюдо она на мгновение остановилась, сделала глубокий вздох и постучала. Через несколько мгновений дверь отворилась и оттуда вышла мадам Трюдо. Ее глаза еще больше сверкали, а на мучнисто-белых щеках горели цветные пятна.

— Сделано? Дай-ка я посмотрю на тебя. — И она приподняла подбородок Карлы холодными, чуть влажными пальцами. — Да, я вижу, вижу. Я сейчас занята. Вернись через полчаса. Ты все мне об этом расскажешь через полчаса. — Карла еще никогда не видела такой искренней улыбки на лице Учителя, теперь, улыбаясь, она выглядела еще страшнее, чем хмурясь. Карла не пошевелилась, но чувствовала каждой клеточкой тела, что хочет отступить.

Она поклонилась и повернулась уходить. Мадам Трюдо сделала шаг за ней и спросила тихим звенящим голосом:

— Ты почувствовала это, правда? Ты теперь понимаешь, да?

— Мадам Трюдо, где вы? — Дверь за нею приоткрылась и в ней появился один из Законников.

— Я сейчас. — И она вернулась в комнату.

Карла вошла в небольшой замкнутый тамбур между второй и третьей дверью и остановилась. Она слышала доносящиеся снизу голоса девочек, идущих на работу на кухню или на вечерние упражнения наружу. Они остановилась, чтобы подождать, пока они пройдут, и устало прислонилась к стене. Тамбур был примерно в два с половиной квадратных фута. Место очень сырое и душное. Отсюда она слышала каждый звук, производимый девочками на лестнице. Наверное, поэтому здесь была добавлена вторая дверь — чтобы заглушить шум от ходьбы вверх и вниз по лестнице. Девочки остановились на ступеньках и обсуждали между собой тот непристойный смех, что они услышали на кладбище.

Карла знала, что обязана предстать перед ними, чтобы приказать им вернуться к своим обязанностям, призвать к должной тишине в публичном месте, однако закрыла глаза и сильно прижала ладонь к деревянной панели позади себя, желая, чтобы они побыстрее закончили свою детскую болтовню и шли дальше. Вдруг панель за нею начала скользить.

Она отпрянула. Сдвигающаяся дверца? Она ощупала ее и пробежала пальцами по гладкому дереву от края до края, где теперь образовалось отверстие дюймов в шесть шириной и высотой от пола до места, куда она смогла дотянуться. Она снова нажала на дверь, и та легко соскользнула, утонув между двух стен. Когда отверстие оказалось достаточно широким, она шагнула внутрь. Пещера! Она поняла, что это та самая пещера, о которой непрестанно говорила мадам Вестфол.

Пространство пещеры было не более двух футов шириной, очень темное. Она ощупала дверь внутри, на ней оказалась ручка достаточно низкая, чтобы смог дотянуться ребенок. Изнутри дверь скользила так же гладко, как снаружи. Она сдвинула ее почти совсем наглухо, и голоса снаружи словно отрезало, но она услышала другие голоса, из комнаты по другую сторону тамбура. Не слишком ясно. Она нащупала дорогу дальше и чуть не упала на коробку. И затаила дыхание, когда поняла, что слышит голос мадам Трюдо…

— …была там. Слишком много рапортов о бормотаниях старой дуры, чтобы в этом ничего не было. Ваши люди некомпетентны.

— Трюдо, заткнись. Ты до полусмерти пугаешь детишек, но меня ты не испугаешь. Просто заткнись и утверди рапорт. Мы проверили каждый дюйм на холмах на целые мили вокруг, и там нет никакой пещеры. Это было больше полувека назад. Может, тогда и была ямка, где играли эти детишки, но сейчас пещера исчезла. Наверное, она обвалилась.

— Мы должны быть уверены, абсолютно уверены.

— Разве это так уж важно? Может, если ты дашь нам больше материала, мы сможем продвинуться дальше.

— Рапорты утверждают, что когда сюда явилась полиция, они обнаружили только Марту Вестфол. И казнили ее на месте, даже не допросив. Идиоты! Когда они потом обыскали дом, то обнаружили, что все пропало. Ни драгоценностей, ни серебра, ни дневников, ни документов. Ничего. Стив Вестфол был мертв. Доктор Вестфол мертв. Марта. Никто, никогда не нашел предметов, что были спрятаны, а когда ребенок снова объявился, у нее была настоящая амнезия, которая так и не поддалась попыткам преодолеть ее.

— Значит, несколько записей да дневники. Что они тебе? — Наступила тишина, потом он захохотал: — Деньги! Он забрал из банка все свои деньги, правда?

— Не будь смешным. Мне нужны записи, вот и все. Там полный радиокомплект, полный. Доктор Вестфол был инженером-электронщиком, как и преподавателем. Никто не смог даже предположить, сколько оборудования он припрятал перед тем, как был убит.

Карла провела рукой по коробке, потом пощупала за ней. Еще коробки.

— Да, да. Я тоже читал эти рапорты. Тем более есть резон продолжать искать поблизости. В течении года перед концом за домом пристально следили. Им надо было ходить туда, где они все спрятали. И я снова могу сказать твердо, что поблизости нет никакой пещеры. Это понятно?

— Надеюсь, что это правда, — сказала мадам Трюдо.

Кто-то постучал в дверь, и мадам Трюдо откликнулась:

— Войдите. Да, в чем дело, девочка?

— Мой долг рапортовать, мадам, что Карла не в полной мере провела наказание, наложенное вами.

Карла крепко стиснула кулаки: Хельга.

— Объясни, — резко сказала мадам Трюдо.

— Она ударила Лайзу только девять раз. Последний раз она попала по стулу.

— Понимаю. Возвращайся в свою комнату.

Когда девочка закрыла за собой дверь, мужчина расхохотался.

— Карла, это та золотоволосая, Трюдо? Та, что с черной лентой?

— Да, это та, которую ты лапал.

— Бунт в войсках, Трюдо? Ну, ну. А все твои рапорты утверждают, что у тебя никогда не было ни одного восстания. Никогда.

Мадам Трюдо ответила не сразу:

— У меня никогда не было ученицы, которая под моим руководством не отказалась бы от всякой мысли о восстании. Карла станет послушной. А когда-нибудь она же станет прекрасным Учителем. Я вижу приметы.

Карла стояла перед Учителем, склонив голову и сложив ладони. Мадам Трюдо прошлась вокруг нее, не дотрагиваясь, потом уселась и сказала:

— Ты будешь пороть Лайзу каждый день в течении недели, начиная с завтрашнего дня.

Карла не ответила.

— Не стой передо мной немая, Карла. Немедленно подтверди свое послушание.

— Я… я не могу, мадам.

— Карла, каждый день, что ты не будешь пороть Лайзу, пороть ее буду я. И тебя я так же выпорю в двойном размере. Ты поняла?

— Да, мадам.

— Лайзе ты скажешь, что каждый день ее будет пороть кто-то из нас. Немедленно!

— Мадам, пожалуйста.

— Ты заговорила без разрешения, Карла!

— Я… мадам, пожалуйста, не делайте этого. Не заставляйте меня делать это. Она слишком слаба…

— Она будет умолять, чтобы это делала ты, не так ли, Карла? Умолять тебя, проливая слезы, чтобы это была ты, а не я. И ты будешь чувствовать возбуждение и ненависть, и каждый день ты будешь ощущать, что и то, и другое становится все сильнее. Ты станешь хотеть причинить ей боль, хотеть видеть пятна крови на ее обнаженной спине. И ненависть твоя станет расти до тех пор, пока ты не окажешься в состоянии смотреть на нее, не будучи ослепленной своей собственной ненавистью. Как видишь, я знаю, Карла, я все это знаю.

Карла смотрела на нее с ужасом.

— Я не хочу этого делать. Не хочу.

— Тогда буду я.

Они стары и полны ненависти к сияющим молодым лицам, к блестящим волосам, прямым спинам, сильным ногам и рукам. Они сказали: давай-то переделаем их по нашему образцу и подобию — и переделали.

Карла повторила слова мадам Трюдо девочкам, собравшимся в двух спальных комнатах на третьем этаже. Лайза зашаталась, и ее поддержала Рути. Хельга улыбнулась.

Тем вечером Рути попыталась убежать и была поймана двумя одетыми в синее Мужчинами. Девочек выстроили и заставили смотреть, как Рути побивают камнями. Без всякой службы ее похоронили на холме, где она была поймана.

Когда выключили свет, лежа на койке с открытыми глазами, вся напряженная, Карла услышала, как Лайза тихо шепчет ей на ухо:

— Мне все равно, как ты ударишь меня, Карла. Это не так больно, как если меня бьет она.

— Ложись в постель, Лайза. Иди спать.

— Я не могу заснуть. Я все вижу Рути. Я должна была уйти с нею. Я хотела, но она мне не позволила. Она боялась, что за холмами наблюдают Мужчины. Она сказала, что если ее не схватят, то ночью я должна попытаться последовать за нею. — Голос девочки был ровным, словно шок отбил всякую чувствительность.

Карла тоже продолжала видеть Рути. Снова и снова она повторяла себе: я должна попытаться. Я умнее, чем она. Я смогу вырваться. Я должна стать той единственной. Но теперь понятно, что она опоздала. Теперь следить станут слишком пристально.

На целую вечность позже она выскользнула из постели и тихо оделась. Беззвучно она собрала все свои вещи, забрала записные книжки и карандаши других девочек, а потом покинула комнату. Весь дом был скудно освещен, она тихо проделала путь вниз по лестнице и коридорам. Один карандаш она оставила у входной двери и осторожно вернулась в крошечное пространство между дверями. Она открыла скользящую дверь и сложила в пещеру все, что несла с собой. Она попробовала пробраться на кухню за едой, но остановилась, заметив одного из Законников. Она беззвучно вернулась в верхние комнаты и на цыпочках прошла между кроватей к постели Лайзы. Она закрыла ей рот одной рукой и потрясла другой, чтобы разбудить.

Лайза, перепугавшись, рывком села, ее тело конвульсивно дернулось. Прижав рот к уху девочки, Карла прошептала:

— Ни звука. Пошли.

Наполовину ведя, наполовину неся ее, она пробралась с девочкой к двери, потом вниз по лестнице, потом в пещеру и закрыла дверь.

— Здесь совсем нельзя говорить, — прошептала она. — Могут услышать. — Она расстелила захваченную с собой одежду и они улеглись вместе. Она крепко обхватила руками плечи девочки. — Не думаю, что нас здесь найдут. А когда все уйдут, мы выберемся и заживем в лесах. Будем есть орехи и ягоды…

Первые сутки они ликовали своему успеху, даже хихикали, затыкая рот юбками. Они слышали все приказы, отданные мадам Трюдо: охранники во всех коридорах, на лестницах, у дверей в дормиторий, чтобы удержать других девочек от попыток сбежать тоже. Они слышали все допросы: девочек, охранников, которые не увидели сбежавших. Они слышали иронический голос Законника, высмеивающего похвальбу мадам Трюдо насчет абсолютного контроля.

На вторые сутки Карла попробовала украсть для них немного еды и, гораздо важнее, воды. Повсюду были одетые в синее Мужчины. Она вернулась с пустыми руками. В течении ночи Лайза всхлипывала во сне, и Карле пришлось не спать, чтобы успокаивать ребенка, которого слегка лихорадило.

— Ты не дашь ей поймать меня, правда? — спрашивала она снова и снова.

На третьи сутки Лайза стала слишком тихой. Она совсем не хотела отпускать от себя Карлу. Она держала руку Карлы в своей горячей, сухой ладони и все время пыталась поднести ее к лицу, но была теперь уже слишком слаба. Карла гладила ее по лбу.

Когда ребенок спал, Карла писала в записных книжках во тьме, не зная, пишет ли она по другим словам или на чистых страницах. Сначала она записывала историю своей жизни, а потом все подряд, что хотела сказать. Она снова и снова писала свое имя и плакала, потому что у нее не было фамилии. Она писала бессмыслицу и рифмовала ее с другой бессмыслицей. Она писала о дикарях, смеявшихся на похоронах, и надеялась, что не все они вымрут во время зимних месяцев. Она думала, что, наверное, так и будет. Она писала о золотистом свете, что пробивается сквозь черно-зеленые пинии, о песнях птиц и о мхах под ногами. Она писала о Лайзе, теперь уже неподвижно лежащей в дальнем конце пещеры среди богатств, ни одно из которых им никогда не понять. Когда она не могла больше писать, то поплыла в золотистом свете в лесу, прислушиваясь к пению птиц и к хриплому хохоту, который теперь звучал так красиво.