Подворотня

История с фотографией

Часть 2

Подворотня

Октябрь 1996

Погода для середины октября стояла удивительно мерзкая. Утром Семёныч шёл на работу под проливным дождём. К вечеру резко похолодало. Ветер швырял в лицо снежную крупу, перехватывал дыхание, выжимал слёзы из глаз. Бывшие лужи -- чёрная наледь на асфальте -- караулили неосторожного пешехода.

"Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Нет, с поправкой на современный город, приличная собака хозяина на улицу не вытащит". А надо с работы добрести до метро, от метро -- до дому, да ещё завернуть по дороге в продуктовый магазин. Хромая нога ныла как зуб, плохо слушалась. Старик тяжело опирался на трость. Обычно ходил без неё, но по совету Ромки, забежавшего попечатать в ночную смену, прихватил из портретного реквизита.

Подумал об ученике -- на сердце потеплело. Месяц назад в уме не держал: делить с кем-то лабораторию, учить. А привязался к странноватому и жутковатому типу, как к собственному ребёнку. Возвращению Ромки с конференции радовался, будто празднику. "Жаль, за диссертационными хлопотами ему сейчас не до фотографии. И не до наших прочих, ещё более интересных дел. Хотя в диссертации ли дело? По словам Гены, аспирант прёт к защите, как танк: ничем не своротишь. Может, у него на личном фронте нелады?" Таким злым и встрёпанным, как перед отъездом в Вену, старик Ромку больше не видел. Но парень явно подрастерял свою великолепную, жизнерадостную невозмутимость, ходил хмурым и озабоченным. Или просто устал сверх меры?

Семёныч жалел, что не остался ночевать на работе. Делал так иногда, когда засиживался допоздна. Или в "нелётную", как сегодня, погоду. Попили бы чаю, поболтали за жизнь. Может, Ромка проговорился бы, наконец, что его гнетёт. Вместе подумали бы, а то и попробовали что-то сделать. Потом Семёныч завалился бы на диванчик и "отбыл в Храпово", а Роман сел печатать.

Однако на утро субботы старик запланировал домашние дела и визит в сберкассу, а планы менять не любил до крайности. Потому ковылял по вьюжной, тёмной Москве, мысленно костеря собачью погоду и собственное упрямство. Нырнул в метро: оазис тепла и света. Привычный маршрут, пустые, по позднему времени, вагоны. Угрелся на жёстком сиденье, укачало, убаюкало мерным перестуком колёс. Задремал. Был спокоен, знал, свою остановку не проспит.

В какой-то момент сквозь дрёму учуял огонёк рядом: живой, весёлый, жаркий. Не из тех, на которые срабатывает пожарная сигнализация. Из тех, что ходят в толпе, как обычные люди: две руки, две ноги, туловище, голова. Обязательно рыжая. Открывая глаза, Семёныч знал, кого увидит. Точно! Только с возрастом ошибся. Не взрослый -- подросток лет четырнадцати. Свободно расположился на сиденье напротив. Модные джинсы, курточка, лопушастые наушники дорогого плеера. Читал какую-то книгу в пёстрой обложке, улыбался, покачивал головой в такт музыке. Медные кудри, тонкое, будто из старинного фарфора, лицо, крупные, на вырост, красивые руки.

Мальчик почувствовал чужое внимание. Взлетели вверх пушистые ресницы, карие глаза встретились с выцветшими голубыми, смерили старика снисходительным взглядом. По губам скользнула едва заметная высокомерная улыбка. Снова носом в книгу, и никакого дела до случайного попутчика.

Старик тоже усмехнулся про себя. Конечно, у рыжика есть основания для чувства превосходства. Его огонёк горит ярко, молодая сила кипит в крови, жизнь только начинается. А Семёныч большую часть своей прожил. Можно терзаться сожалениями, но лучше радоваться тому, что осталось. Тем более, с появлением Романа, каждый день старого фотографа стал захватывающе интересным.

Даже то, что Семёныч спокойно разглядывал рыжего, а не выскочил из вагона на ближайшей станции, было результатом общения с учеником. Старик принципиально не приставал с расспросами, а Ромка выдавал информацию гомеопатическими дозами. Однако за время общения собственный опыт Семёныча сложился с его словами и оговорками в захватывающую картину. Она была далека от полноты, но как же это увлекательно -- на восьмом десятке неторопливо открывать для себя новый мир.

"В Москве живёт много магов: так издавна повелось. Для колдовства мы пользуемся магической энергией разных типов, кому какая больше подходит. Это врождённое. Моя энергия тёмная, твоя зелёная. Чем больше в маге энергии, тем заметнее аура для других магов. Мы прячемся от людей, которые не умеют колдовать, но не друг от друга. Это трудно: ты, Семёныч -- гений маскировки! Но на самом деле, незачем уходить в такое глубокое подполье. Есть три больших клана, каждый из которых держит монополию на свой тип энергии. Ты можешь объявиться у зелёных, зарегистрироваться и спокойно покупать артефакты, вроде тех, что я тебе приношу. Там, правда, сидят редкостные зануды, советская бюрократия отдыхает. Зато глазам радость: все сплошь зеленоглазые блондинки, одна другой краше..." На этих словах сердце Семёныча ёкнуло, вспомнил Люду. Роман продиктовал телефон, объяснил, что и как говорить. Старик несколько раз уже собирался позвонить, но притормаживал: "Не время!"

Рыжик вышел на той же станции, что Семёныч. Свернул в лабиринт ларьков у метро, и старик потерял его из виду. Ветер по-прежнему бесчинствовал. "Но ведь можно не мучиться! Старый дурень, когда же до тебя дойдёт?" Создал перед собой незримую упругую полусферу, вроде большого зонта. Она надёжно защищала от ледяных порывов, от летящей в лицо крупы. Из рук, в отличие от обычного зонтика, не вырывалась, послушно скользила впереди. Ромка наверняка подсказал бы, как это называется, посмеиваясь над изобретателем очередного велосипеда. А старик подумал, что знает способ мгновенно оказаться дома. Кажется, они называют это порталами. Ученик пару раз проникал так в мастерскую, пока охрана волынила с пропуском. Ещё раньше Семёныч наблюдал такой способ перемещения в исполнении рыжих. И, между прочим, пару раз проделал подобное сам, спасая жизнь. Мерзкая погода была всё-таки недостаточным поводом для столь серьёзного колдовства. Во-первых, исчезновение пешехода посреди улицы может кто-нибудь заметить. Во-вторых, надо ещё зайти за продуктами...

Снова столкнулись с рыжиком в круглосуточном. Семёныч быстро купил батон и пакет кефира на ужин, сыр и колбасу на завтрак. А парнишка остался выбирать новомодный йогуртовый торт. Из тех, что, по мнению Семёныча, надо есть, намазывая на хлеб. У метро мальчик успел обзавестись изящно упакованным горшочком с алым цикламеном. Старик тихонько хмыкнул: "Подарки барышне, которая бережёт фигуру и не любит срезанные цветы?"

Третий раз шустрый паренёк обогнал неторопливо бредущего Семёныча у самого дома. Оставалось свернуть с улицы в арку и пересечь двор. "Забавно будет, если он в наш подъезд, к соседской дочке" Подумал, улыбнулся, и вдруг замедлил шаг, ощутив тревожную дрожь невидимых нитей, скрепляющих мир.

Ноги среагировали быстрее рассудка, как всегда. Полгода назад Семёныч, не думая, развернулся бы и пошёл в обход. Лишних триста метров, зато дома без приключений. Какая разница, что за неприятность поджидает на привычном пути? Компания хулиганов: "Дед, закурить не найдётся?" Кирпич с крыши? Особо скользкий и зловредный лёд? Да хоть собачья какашка под ногу: мелочь, а противно...

"Нет, на этот раз что-то более... любопытное!" Нити сплетались в яркий, замысловатый узор. Рядом с угрозой -- нешуточной -- маячила большая удача. Каким-то образом в дело был замешан Ромка. "Странно, он ведь остался печатать в лаборатории?" Подробностей старик разобрать не смог. Однако продолжил путь. Только сорвал с куста и положил в карман три белых ягоды.

Огонёк нырнул в подворотню, до которой Семёнычу оставалось ещё метров двадцать. Вспышка! Алое пламя: могучее, яростное, мгновенно сдутое порывом тёмного ветра. И сразу к живой, но лишённой сил жертве хищно потянулся клубок Тьмы. Копия того, что свил гнездо в лаборатории Семёныча. То ли позволил приручить себя, то ли сам приручил старого фотографа. Тьма охотилась, и это было страшно: до слабости в коленях, до холодного пота. Но охотилась-то на другого! Была, была у старика возможность пойти кружной дорогой...

Инстинкт самосохранения твердил: "Обойди и забудь!" Распоясавшееся любопытство подзуживало: "Выясни, что происходит!" Подняла голову совесть: "Там ребёнок в опасности, а ты, старый пень, о чём-то думаешь?" Совесть и любопытство мигом нашли общий язык.

Оставшееся до арки расстояние старик не пробежал, но очень быстро проковылял. Почти как полвека назад. Жаль, вместо автомата -- авоська с продуктами да трость. И волшебный "зонтик". И пара-тройка других, возможно, полезных фокусов. Прежде, чем соваться за угол, Семёныч прижался спиной к стене, перевёл дух, осторожно выглянул. Пустая подворотня, позёмка по асфальту, но чёткое ощущение присутствия.

"Навели морок?" -- сморгнул, вгляделся. Да, вон они стоят, двое. На полпути от входа до выхода из арки. Мальчишка и высокий, худой мужчина в тёмном. Роман?! Вроде разговаривают. Мирно. Только на противоположной стене дымится опалённая краска, и обтекают остатки торта, рыжик норовит продавить лопатками стену, а у мужчины в руке нож, ненавязчиво направленный в солнечное сплетение собеседника.

Первый импульс: выскочить из-за угла, заорать. Второй: пока не заметили, развернуться и тихо обойти безобразие дальней дорогой. Семёныч медлил. До рези в глазах вглядывался в тёмный силуэт, обрисованный светом единственной лампочки в дальнем конце прохода. Не мог понять: Ромка перед ним, или кто другой, похожий? От этого многое зависело. "Если пойду мимо, они внимания не обратят. Подумают, я через морок не вижу. Может, опознаю".

Семёныч выключил свою защиту от ветра. "Не умею я такое. Я простой, простейший московский обыватель". Наступил левой ногой на хвостик шнурка правого ботинка, потянул. Повод вовремя остановиться? Или лёгкое вмешательство в узор судьбы, которое позволит ему в нужный момент... Что? Сам пока не понял.

Вывернулся из-за угла, тяжело, медленно захромал мимо тех двоих. Подойдя вплотную, убедился: высокий -- не Роман, хотя запросто может оказаться его братом. В неудобном ракурсе, при скудном свете, портретист смог уловить различия двух похожих, но, без сомнения, разных лиц. Стрижка, одежда тоже отличались. Голос -- мягкий, вкрадчивый -- другой. Семёныч облегчённо вздохнул. Подумал, не пора ли остановиться, завязать шнурок, а заодно послушать, о чём говорят? Или, наоборот, лучше прибавить шагу?

И нечаянно встретился взглядом с рыжим. Девять из десяти его сверстников, попав в подобный переплёт, давно обделались бы. Этот даже слезу не пустил. Ярости и гордости в нём было больше, чем страха. Миг на осознание, что прохожий не просто засмотрелся на граффити на стене, а видит. Презрительный прищур: мол, ступай мимо, всё равно не поможешь. Даже надежды на помощь в карих глазах не мелькнуло, странно... Рыжий на миг отвлёкся, и снова всё внимание на грозного собеседника:

-- Ты думаешь, это тебе сойдет с рук, нав?

-- Можешь потом пожаловаться кому-нибудь. Если сможешь разговаривать, -- чёрный нож взлетел к лицу мальчишки, чиркнул по щекам и кончику носа: из крошечных порезов выступили три одинаковые рубиновые капли.

-- Придурок! -- буркнул себе под нос Семёныч. В адрес кого из присутствующих, неведомо. И тут же, громко, -- Эй, ты, отпусти ребёнка!

Высокий обернулся к старику: как бы лениво, но очень быстро. Рыжик тряпичной куклой сползал по стене. Убит, ранен, в обмороке? Глядя на запрокинутое бледное лицо, Семёныч забыл про возраст и хромую ногу. Забыл про магию, свою и чужую. Его просто понесло: вот отморозок с ножом, готовый пускать кровь, вот в руке крепкая палка. Подскочил, со всей дури саданул тростью по пальцам, сжимающим чёрный клинок. То есть, замахнулся...

Удар встретил пустоту. Пусто, темно и холодно стало вдруг Семёнычу, а у горла он ощутил бритвенно острое лезвие. Услышал спокойный, слегка удивлённый голос откуда-то из-за спины:

-- Чел, ты что, взбесился?

Семёныч боялся дышать, боялся сглотнуть. Не знал, что ответить. Понимал, что вляпался, и сейчас его, очевидно, прирежут, как барана. Желал провалиться сквозь землю, а лучше оказаться в безопасном месте. Он мог это сделать: именно сейчас! Достаточно бросить на асфальт трость, и...

Последние недели вымотали Ромигу до предела: поездка на конференцию, диссертационные хлопоты... Нав всегда относился к этой человской ерунде спокойно, без пафоса. Игра -- она игра и есть. Но делать что-либо спустя рукава не умел. Собственно, диссертация была почти готова. А беготня по кругу с бумажками лишь набирала обороты. "Забавно. Только смотри, Ромига, не убей кого-нибудь ненароком".

Чтобы сбросить напряжение, тренировался, фехтовал. Или ходил в лабораторию к Семёнычу печатать фотографии. Воплощал самые сложные замыслы, где требовалась кропотливая работа, магия и ловкость рук.

Наглотался стимуляторов вместо того, чтобы спать. Уж больно дурные повадились наву сниться сны. Отдыха не приносили, наоборот. Содержание упорно не запоминалось, несмотря на все Ромигины усилия. "Лучше честный кошмар, чем эта тошнотная дрянь. Хоть эрлийцам жалуйся! Но ведь не бывает у нашего генстатуса проблем с психикой, почти никогда". Искал следы магического воздействия -- не нашёл. Похоже, самое время обратиться к Сантьяге или кому-то ещё из старших сородичей. Тем более, накрывало его даже в Цитадели, защитой которой навы справедливо гордились. А гипотеза Терги про дурные шутки кого-то из своих критики не выдержала. Однако всякий раз, когда Ромига собирался пойти со своей проблемой к комиссару, что-то его останавливало. Упорство, желание во что бы то ни стало разобраться самому...

А на очередном фото из летней экспедиции над привольной степью величаво плыли гряды облаков. Как тысячелетия назад в окрестностях великого Уратая, никогда не виденного Ромигой наяву -- Терга делился воспоминаниями.

Нав прикрыл глаза, сравнивая пробный отпечаток с тем, что стояло перед внутренним взором. Вспомнил ветер на разгорячённом лице, шёпот ковыля, отзвуки дальнего грома. Поймал настроение, понял, где усилить, где чуть пригасить акценты светов и теней, чтобы равнина задышала неколебимым покоем, а могучие белые громады понесли угрозу: лёгкую, едва ощутимую. Угадай, фотограф, точную меру. Пусть бумажный прямоугольник станет живым окном в тот день. И все подобные. Бывшие, будущие...

Грохот в первой комнате. Нав молнией метнулся из-за стола в пустое только что помещение. На полу сидел Семёныч. Судорожно прижимал к груди сетку с продуктами, по-рыбьи хватал ртом воздух, натужно кашлял:

-- Там, в аптечке... Нитроглицерин... Дай!

Смертельно напуган. Дрался. На шарфе -- кровь. Как попал в лабораторию, не ясно: дверь заперта, портала Ромига не почуял. Да умеет ли старик строить порталы? Но энергию где-то потратил всю, подчистую. "Ладно, сперва приведу в чувство, потом буду разбираться".

-- Хорошо, что ты здесь! Что это не ты. Там такой, как ты, на мальчишку напал. Рыжего. С ножом. Я отбить хотел. А он...

"Ещё интереснее!" -- уши нава начали заостряться. Ромига вложил в одну руку Семёныча упаковку лекарства, в другую артефакт с энергией Колодца Дождей, не разряженный экономным стариком до конца. Криво ухмыльнулся, заметив, что энергия пошла в дело первой: "Маг! Дорвался до халявы на старости лет? На приключения потянуло?"

Подхватил чела под мышки, поднял, бережно усадил в кресло. Расстегнул на старике пальто, размотал шарф. Осмотрел порез под подбородком. Острое лезвие едва задело складки дряблой кожи: промыть, залепить пластырем, и все дела. Но материал для генетического поиска на чьём-то ноже остался.

Ромига дал старому фотографу возможность слегка отдышаться: "Сердечного приступа не будет, и хорошо!" Пододвинул стул, сел напротив, чтобы видеть глаза.

-- А теперь, Семёныч, рассказывай по порядку. Что произошло? Я тебе помогу, буду вопросы задавать. Просто отвечай. Где "там"?

Старик пожевал губами, снял очки, положил на стол: пальцы дрожали. Осторожно потрогал пластырь на шее.

-- Возле моего дома, под аркой.

-- Кто на кого напал?

-- Тьма на огонь. А выглядело... Тип, очень похожий на тебя, с чёрным ножом, прижал в подворотне рыжего мальчишку лет пятнадцати. Первый момент я почувствовал, но глазами не видел, они за углом были. Колдовали сильно, оба. Увидел, когда уже разговаривали. Потом тот, с ножом, порезал рыжему лицо, потом... Не разглядел я, очень быстро всё. Увидел, мальчишка падает, и бросился. Хотел нож выбить, а он -- раз, и у меня за спиной, и нож к горлу.

-- Закономерный результат. А здесь-то ты как оказался? -- это был, на самом деле, главный вопрос.

-- От проходной думал, мечтал: хорошо бы порталом -- сразу домой. А когда тот, в чёрном, меня схватил, я понял: получится. Только не домой. Бросил трость, и сразу здесь.

-- Просто бросил трость? -- чёрные глаза расширились от удивления, вспыхнули живейшим интересом. Но Семёныч был не в той кондиции, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

-- Нет, всю дорогу хотел побыстрее в тепло и плёл что-то. Ещё сделал себе вроде зонтика, от снега с ветром.

-- Семёныч, скажи, ты раньше такие порталы строил?

-- Раз -- на фронте, точно.

-- Расскажи.

-- Бомба блиндаж разнесла, все ребята погибли, а я оказался в тридцати ярдах без единой царапины. Очень хорошо помню: сижу, пишу письмо домой. Усталый, сонный. Мысли разбегаются, муторно, хочу встать и на воздух выйти, только сил нет. В полузабытьи стал вместо слов каракули какие-то чиркать, без ума, без смысла. Бумаги -- в обрез, друг трясёт за плечо, стыдит. А я скомкал лист, и в печку. Чувствую, так надо. Бумага резво занялась, друг ругается... Смотрю, сижу в окопе под бровкой, а от блиндажа в небо клочья летят. Шесть человек нас там было. Всех помню...

-- Семёныч, а не точно?

-- Кажется, однажды из-под машины вывернулся. Но тогда был сильно подшофе. Ручаться не стану и подробностей не помню. Ром, кто это был?

-- Мой соплеменник. Зря ты полез в чужую драку, Семёныч. Шансов у тебя против нас -- никаких. То, что ты исхитрился унести ноги, одно из самых невероятных событий, которые мне довелось наблюдать. Но второй раз вряд ли получится. А он тебя ищет и обязательно найдёт. Думаю, в течение ближайшего получаса. Самое позднее, до утра. Давай я постараюсь уладить это недоразумение, а ты пока немного отдохнёшь.

-- Как найдёт? По отпечаткам на трости? Но у меня пальцы ни разу не катали. Или магически?

Вместо ответа нав пшикнул старику в лицо из маленького аэрозольного баллончика, невесть как возникшего в руке. "Пыльца Морфея" подействовала мгновенно: "Хорошо быть запасливым". Глаза Семёныча закрылись, тело обмякло, дыхание стало глубоким и ровным. Ромига чуть подумал и добавил ещё снотворного, пусть чел поспит до утра. Если догадки верны, предстоял сложный торг. Конечно, здорово, что Семёныч нарвался на тёмного, а не на чуда или зелёную ведьму. Но лучше бы по старой привычке обходил тайногородцев десятой дорогой.

Следующие пять минут Ромига действовал как умелая и заботливая нянька. Снял с сонного Семёныча верхнюю одежду, ботинки, уложил на диван, укрыл пледом. Вот только выражение лица нава не вписывалось в образ няньки. И уши: то принимающие нормальную форму, то вновь заострявшиеся.

"С фото на сегодня придётся завязать. Досадно, если он придёт часа через два. Но если это тот, про кого я думаю, будет скоро". Ромига заварил себе чаю, уселся в кресло, закинул длинные ноги на стол и стал ждать, похрустывая пряниками. После второго по счёту хмыкнул и тщательно закрыл себя от магического сканирования.

Задумался: "А ведь я чуял, что-то будет. Очень не хотел отпускать чела домой. Когда понял: нет, не останется, подсунул трость, с которой он при мне ни разу не ходил. Ух ты, как интересно! Я тоже поучаствовал в строительстве геомантского портала? А похоже!"

Вообще, "совместное творчество" у них с Семёнычем случалось часто. Сплошь и рядом горе-геоманты осознавали, что наворотили, задним числом.

Например, нав был уверен: их первый совместный аркан на удачную учёбу по-прежнему не завершён. В узоре не хватает нескольких узелков, завяжутся они в будущем. Когда и как, пока не видел. Главная причина держать чела под контролем, не отдавать даже своим! Сдувать пылинки, даже если захочется убить. Ромига не исключал, что последний узел окажется именно такой: смерть старика. Знал, огорчится подобному раскладу, но рука не дрогнет. Вздохнул, глядя на мирно посапывающего Семёныча: "А в лучшем случае, есть у тебя ещё лет десять-двадцать. Как невыносимо мало отмерил вам Спящий!"

Нав пережил уже несколько поколений младших рас. Провожал за грань возлюбленных, друзей, товарищей по совместным проектам. Отчего вдруг накатила такая тоска? Незнакомое, мутное, вязкое, тягучее ощущение бессмысленности всего вообще. Сам не рад был, что связался с этим челом и магией мира: "Связал себя, буквально..."

А ещё, несмотря на эрлийские стимуляторы и крепчайший чай, Ромига мучительно хотел спать: "Когда ж ты явишься, любитель разгуливать с ножичком по подворотням?"

Нав разозлился, и злость потеснила тоску, вернула рабочий настрой. Старательно, буквально по секундам, Ромига принялся восстанавливать в памяти свои мысли, ощущения, действия перед уходом старика домой. В очередной раз попробовал соотнести свой опыт с тем, что читал в библиотеке Цитадели. И внезапно увидел, нашёл, зацепил ускользавшую связь между теорией и практикой. Понял, как сделать шаг вперёд: не первый, не последний, маленький очередной шаг. Улыбнулся победно, отхлебнул остывшего чаю, закусил пряником. Сонливость и хандра разом развеялись.

Прикинул, какими изменениями в комнате сможет отправить пустую чашку со стола в раковину. Левитировать её туда или отнести руками выходило проще, но в данном случае, не важно: "Сейчас попробую... А, нет, буду гостя встречать".

Почуял зарождающийся портал на доли секунды раньше и немного иначе, чем привык. А вот кто выйдет из портала, угадал чисто дедуктивным методом:

-- Идальга, как поживает юный чуд? Ты оставил несчастного ребёнка одного в наших тёмных, страшных, ужасных Подвалах?

Гость, если и удивился присутствию другого нава, не подал виду. Заскользил по комнате, осматривая фото на одной стене, полочки с сувенирами на другой, стеклянный шкаф со старинной фототехникой, спящего Семёныча, соплеменника в кресле. В отличие от Ромиги, он явно не привык -- или не считал нужным -- скрывать неповторимую пластику и стремительность движений, свойственную их расе. В остальном двое тёмных были очень похожи: лица, фигуры, манера одеваться. Все навы, на взгляд постороннего, будто горошины из одного стручка. Впрочем, Идальга, дознаватель Тёмного Двора, выглядел старше Ромиги.

Этот нав слыл в Тайном Городе (и даже среди своих) одиозной личностью. Умело поддерживал репутацию безбашенного маньяка, способного чисто ради развлечения затащить к себе в Подвалы и замучить до смерти любого разумного, оставаясь неуловимым и безнаказанным. Исключение делал лишь для соплеменников, но чёрная кровь на нём тоже была. Кровь и смерть. Однажды, давно, Ордену удалось добиться казни нава за нарушение Кодекса. Идальга был тем, кто привёл приговор в исполнение. Говорили, именно тогда дознаватель не то, чтобы тронулся умом, но стал смотреть на многие вещи чересчур своеобразно. В том числе, на рыжих мальчиков. Это не мешало Идальге отлично справляться со служебными обязанностями, а Ромиге дружить с "чокнутым навом". Хотя дружба их иногда закладывала крутые виражи.

Осмотр помещения занял у Идальги пару секунд, после чего гость спокойно ответил на повисший в воздухе вопрос:

-- Чуд никуда не денется. Я пришёл за челом. А вот ты что тут делаешь?

-- Тебя жду. Присаживайся, угощу. Чаю? Или чего покрепче?

-- Коньяк. Здесь есть, полагаю?

-- Есть. Сейчас налью. Но больше тебе ловить здесь нечего. Чел -- мой. Я его сам разрабатываю и никому не отдам, -- Ромига посмотрел на сородича с явным, неприкрытым вызовом.

Не вставая с кресла, добыл из тумбочки под столом два тонкостенных пузатых бокала. Глянул на свет. Взял из другого ящика пару салфеток для протирки оптики, навёл идеальный блеск на чистое и без того стекло. Протянул руку подальше под стол, вытащил бутылку:

-- Французский? -- достал вторую, -- Или армянский? Рекомендую, настоящий: Семёнычу друг из Еревана прислал.

-- Давай, раз рекомендуешь. Семёныч, значит, -- Идальга тонко улыбнулся в сторону диванчика со спящим челом. -- Он геомант?

-- Геомант. Час с четвертью, как ушёл порталом прямо из твоих рук. С чем я тебя искренне поздравляю!

Дознаватель пожал плечами и больше никак не среагировал на колкость Ромиги. С первых секунд Идальга отметил осунувшееся лицо сородича, резковатые движения, слегка изменившийся тембр голоса. От цепкого профессионального внимания не ускользнули и более тонкие сигналы, доступные лишь магу. "Устал, на взводе. На стимуляторах -- довольно давно". Идальга наблюдал не раз, как Ромига, всерьёз увлечённый чем-либо, норовит выкроить из суток больше двадцати четырех часов, а когда не получается, экономит на сне. Понятия о допустимом дискомфорте у него, на взгляд дознавателя, всегда были экстремальные. Но навский организм способен вынести без ущерба очень серьёзную нагрузку. Опасную черту Ромига не переходил, и сейчас -- тоже. Но профессиональную интуицию дознавателя что-то тревожило.

Идальга ещё раз, неторопливо, обошёл комнату, сунул нос в печатную:

-- Тёмная энергия, Колодец Дождей, и колдовали регулярно. А это твои фото?

-- Мои. Думал, спокойно попечатаю. Нет, тебя принесло.

-- Отличная у вас тут мастерская. Даже удивительно, -- дознаватель вернулся обратно. -- То есть, не дашь с челом поработать?

-- Только по прямому приказу комиссара.

-- Даже так? -- вскинул бровь Идальга, устраиваясь на стуле и беря бокал.

-- Даже, так, -- твёрдо, с вызовом ответил Ромига.

Дознаватель внимательно посмотрел в черные глаза собрата, усмехнулся:

-- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А то влипнешь с этим геомантом в какую-нибудь историю, мне потом разбираться по службе.

Заметил начавшие заостряться уши Ромиги и перевёл разговор на другое. Похвалил коньяк: "Правда, хорош!" Помянул некоторые совместные проекты. А потом два нава долго и со вкусом обсуждали фототехнику. Дознаватель совсем недавно начал пользоваться этой человской придумкой для документирования своих исследований. А Ромига серьёзно занимался научной фотографией все годы в МГУ. Биологические объекты не снимал, только свою археологию, но всё равно мог подсказать немало полезного.

С одной стороны, увлечённый рассказчик, с другой -- внимательный слушатель. Уж что-что, а слушать, исподволь задавая наводящие вопросы, Идальга умел. Собственно, Ромига умел немногим хуже. И не сомневался, что с научной фотосъёмки (а была ли она Идальге, в самом деле, так уж интересна?) дознаватель вывернет обратно на чела-геоманта, который дрых себе без задних ног под тёплым, уютным пледом.

Благородный напиток тем временем довольно быстро перекочёвывал из бутылки в навские желудки. Ромига заметно "поплыл", хотя обычно напоить его бывало не просто.

Идальга спросил про какую-то очередную техническую подробность.

-- Вот на этот вопрос я тебе не отвечу. Не знаю, -- Ромига задумчиво покачал головой, -- Нет, на своей предметке я с такой проблемой не сталкивался... Утром Семёныча спрошу. Он говорил, снимал когда-то для криминалистов. Может, подскажет что...

-- Можно, я сам его спрошу? А, Ромига? Чтоб не играть, как эти челы говорят, в испорченный телефон.

-- Не надо. И напугал ты его. И вообще в этой истории двух навов уже многовато. Точно, многовато!

-- А одного не маловато? -- рассмеялся Идальга. -- У тебя вид, будто в конце большого "похода очищения". Помнишь, как мы Истинного Бруджа по Европе гоняли?

-- Что характерно, не поймали. Но весело было! -- Ромига облокотился на стол, склонил голову на плечо, глаза затуманились воспоминаниями вперемешку с алкоголем.

Взгляд пленного Саббат метался с одного нава на другого: оба улыбались. Один -- отстранённо-задумчивой, холодной улыбкой. До масана ему словно не было дела. Всё внимание на многопалый лист люпина, который нав медленно обрывал, будто человская девка -- ромашку. Почему-то это невинное дейст-вие в исполнении задумчивого нава показалось масану невыразимо жутким. Заглянул в глаза второго: весёлые, мечтательные, любопытные. У юнцов с кривыми иглами такие бывают, хотя это вроде не про тёмных. Нав жизнерадостно оскалился:

-- Ты как хочешь умереть, кровосос? Интересно или быстро?

Масан задрожал.

-- Соображай скорее, или мы кинем жребий. У тебя есть выбор, кто из нас станет тебя допрашивать. Если он, то получится интересно. Сначала -- очень больно и страшно. Много раз проклянёшь миг своего рождения, родителей и самого себя. Потом вдруг поймёшь, что привык, и тебе нравится. Будешь лизать ему руки, если он позволит: умолять о продолжении. Расскажешь все свои и чужие тайны, пожалеешь, что знаешь мало. А он будет тебе улыбаться и вытягивать остатки жизни из твоего тела. Рано или поздно всё кончится. Хочешь?

Расширенные от ужаса красные зрачки проследили, как слетает на землю из тонких пальцев задумчивого очередная зелёная полоса. А весёлый вдруг подмигнул:

-- Выбери меня, я не такой затейник. Да и возиться лень. Просто заберу твою память и сразу убью. Быстро.

Масан сглотнул, облизнул пересохшие губы:

-- Я выбираю тебя. Быстро!

Задумчивый отвлёкся от ощипанного на две трети листа, глянул на пленника, кажется, с брезгливой жалостью:

-- Ты представляешь, как работает "Игла инквизитора"?

Масан опустил веки, не в силах совладать с голосом или кивнуть.

-- И ты, вольный охотник ночи, согласен превратиться в слюнявого идиота?

Слова задумчивого пробудили в пленнике остатки чувства собственного достоинства. Отвратительно! Но масан был взрослый и опытный, понимал: в обоих вариантах, предложенных проклятыми навами, лица не сохранишь.

-- Я могу сам, добровольно, ответить на все ваши вопросы. Знаю, вы почувствуете: вру я, или нет. Потом убивайте.

-- О, как любопытно! Давай попробуем, а, Идальга?

Задумчивый -- Идальга? Тот самый навский дознаватель? А оказывается, паниковать сильнее всё равно некуда.

-- Он выбрал тебя, Ромига. Вот и разбирайся с ним дальше, как знаешь. Я понаблюдаю.

Весёлый ухватил масана за плечи, встряхнул, усадил обездвиженное, проткнутое колом тело поровнее:

-- Твоё имя?

-- Шарль Малкавиан.

-- Возраст?

-- Двести тридцать шесть лет.

-- Место рождения?

-- Орлеан.

-- Родители?

-- Ровенна Бруджа и Бенедикт Малкавиан.

-- Родные братья и сёстры? -- нав спрашивал быстро, монотонно, не давая пленнику времени на размышления. Да и вопросы простые, чего раздумывать. Про родных, про двоюродных, про троюродных...

Масан не уловил момента, когда перед глазами замельтешила серебристая канитель, усыпляя внимание, затягивая из ужасной реальности в красивый и уютный иллюзорный мирок. Чья-то рука на волосах: лёгкое, почти ласковое прикосновение... Он даже не осознал, что вместо очередного вопроса звучит формула "Иглы". Не попытался защититься, а потом было поздно.

Ромига быстро, сосредоточенно считывал информацию. Молниеносный взмах катаны, и пустая голова покатилась по земле. Нав аккуратно вытер клинок, передёрнул плечами, будто от озноба, нахмурился:

-- И этот, кажется, ничего не знал про старого Бруджу!

-- А ты сомневался? Зато отнял у меня игрушку. Чем компенсируешь?

-- Он сам выбрал меня, а не тебя.

-- Ну-ну. Зачем тебе вдруг понадобилась его память?

-- Разобрало любопытство: посмотреть на нас глазами этого масана. На мир вообще. Почувствовать, как он жил, чем дышал.

-- Ясно с тобой, коллекционер душ! Я думал, масанов у тебя много.

-- Нет. Мы их всегда слишком быстро убивали. Есть одна масанка, мой первый самостоятельный опыт с "Иглой". Девочка настолько боялась "купания в лучах славы", что умоляла меня оглушить её, чем угодно. Я так удивился, что исполнил просьбу, а заодно, попытался понять. Вычерпал до дна, но всё равно не понимаю. До сих пор. Я бы выбрал: впервые в жизни увидеть солнце и встретить смерть в ясном сознании. Точно бы выбрал!

-- Ты -- да, -- улыбнулся Идальга.

Дознаватель выглядел довольным, будто сытый кот. А от веселья Ромиги не осталось следа. Он стоял, пошатываясь, как пьяный, зябко обхватив себя руками за плечи. В широко раскрытых глазах плескалась чужая жизнь. "Игла инквизитора" справедливо считается трудным заклинанием. Не только из-за сложности формулы и большого расхода энергии. Маг, пустивший её в ход, всегда оказывается на некоторое время "не в своём уме": прямо и буквально. У одних это неприятное время -- секунды. У других -- часы. Кто-то может вообще не прийти в себя без посторонней помощи. Идальга спокойно забавлялся ситуацией, зная, что Ромигу всегда корёжит, но справляется он сам, и достаточно быстро.

-- Иди, переваривай своего масана.

-- Да, может, ещё выловлю из старых воспоминаний что-то полезное. Всё-таки там мать -- Бруджа.

-- Кстати, ты так хорошо загипнотизировал несчастного Шарля, что уже незачем было жечь ему мозги. Мог действовать экономнее, как я тебя учил. Отдал бы потом мне, целенького.

-- Мне всё ещё плохо даётся мягкое сканирование.

-- Учись. Пора бы уже.

-- Я решил дословно соблюсти всё, что обещал. Не жадничай, Идальга, их ещё пять штук. А я устал играть доброго при тебе.

-- Сыграй, для разнообразия, злого. Или иди уже, отдыхай!

Полная луна плыла над полями, лугами и перелесками, цвели люпины. До рассвета оставалась пара часов: в конце июня ночи коротки.

Очередной эпизод долгой и по сей день не завершённой охоты Тёмного Двора на Александра Бруджа. А за некоторое время до того очень молодой ещё Ромига осознал: быть воином всю жизнь -- не его путь. Сам напросился в ученики и подручные к дознавателю. Запомнил Идальгу по общему курсу обучения в Цитадели. Позже увидел при исполнении служебных обязанностей. Увидел -- засмотрелся: что и как Идальга делал, а пуще, на него самого. Отголосок опасных тайн, сквозивший в холодноватой улыбке, мягко-ироничной манере вести диалог, во взгляде дознавателя не мог оставить Ромигу равнодушным. Казалось, этот нав знает нечто, ускользающее от понимания молодого гарки: про себя, про мир... И про того, кто с неуёмным любопытством заглядывал в чёрные глаза старшего соплеменника. Ромига первым сделал шаг навстречу: весело, доверчиво и абсолютно бесстрашно открылся новым знаниям и опыту, которые мог подарить Идальга. Тот ждал или попросту не возражал. Опыт получился разный, многогранный.

Бывало, земля внезапно и жутко уходила у Ромиги из-под ног, мир терял привычные контуры, властно требуя от нава быстрых и адекватных изменений в ответ. Примерно как сейчас: "То самое ощущение, да? Пожалуй, уже не меньше месяца. Интересно..."

На этот раз дознаватель совершенно ни при чём. "Какая игра вероятностей свела его, чуда и Семёныча в одной точке Города?" Менять мир затеяли чел с Ромигой. Кто из двоих начал и хоть чуть-чуть ведал, что творил, большой вопрос. Кто понимает происходящее сейчас? Насколько оно штатно, безопасно? Или пора тормозить? Или поздно: только вперёд, на максимальной скорости?

Геомантия лежала вне сферы интересов Идальги. Обсуждать её имело смысл с Сантьягой. Мало того: комиссар сам предложил Ромиге перспективное направление исследований, подсказал, какие рукописи взять в библиотеке и разрешил обращаться в любое время. "Но как идти к вечно занятому боевому лидеру Нави без внятных результатов? Или хотя бы сформулированных вопросов? А с дознавателем можно посоветоваться об одном неприятном моменте. Надо только собраться рассказать..." Мысли Ромиги слегка путались. А может, не слегка. Он с трудом выпрямился в кресле.

-- Идальга, тебе было тогда весело?

-- Не помню. Какая разница, -- дознаватель задумчиво изучал игру бликов в бокале. Армянский коньяк они уже уговорили и перешли к французскому.

Ромига решился. Удивляясь, даже сквозь хмель, почему это требует таких усилий.

-- Есть проблема. Возможно, по твоей части? Скажи мне пару месяцев назад, что это проблема, обсмеялся бы. А сейчас не до смеха. Сны дурные замучили, хоть вовсе не спи.

Быстрый взгляд в глаза: чересчур трезвый и неприятно пристальный, как показалось Ромиге.

-- Опять твои любимые кошмары про Первую Войну, которой ты в глаза не видел? Опять просыпаешься в боевой стойке, с катаной в руках? Кстати, тогда эта была проблема, и не то, чтобы особо смешная, -- вопреки собственным словам дознаватель усмехнулся. -- Как моя голова осталась на плечах, до сих пор не пойму. То же самое?

-- Если бы! Хуже. Просыпаюсь, будто по мне пробежал табун единорогов, а потом ещё асфальтовый каток проехал. С уверенностью: мог не проснуться вовсе. Или проснуться не дома. Что снилось, не помню.

-- Очень интересно!

-- Думал, не сходить ли к эрлийцам, но к тебе -- лучше.

-- И ближе. И даже, возможно, задаром. Приходи, обследую. На предмет постороннего воздействия, и вообще.

Произнёс короткое заклинание, прищурился.

-- Ну ты и защиту нагородил. Перепутал меня с коллегами из Ордена? Или из Зелёного Дома? Снял бы, посмотрю по-быстрому.

-- Не хочу сейчас, мы оба слишком много выпили. Ты думаешь, кто-то мог на меня воздействовать извне? Так, чтобы я не заметил?

-- Ну, например, твой геомант.

-- Вряд ли, но допустим. Как ты это определишь?

-- Напрямую -- никак. Только по косвенным признакам. Но я ведь очень давно и хорошо тебя знаю, Ромига, -- дознаватель мягко, ласково улыбался, а в чёрных глазах промелькнул опасный холодок.

Ромига как бы не заметил -- или сделал вид. Задумался:

-- Я мог пропустить атаку геоманта. Да, вполне! Но эмоции-то его я читаю, как открытую книгу. Чел не умеет или не видит нужды их прятать. А я не чуял с его стороны ничего враждебного. Максимум, раздражение на мой острый язык. Поначалу он сильно боялся, потом перестал. Любопытство, удивление, восторг, дружелюбие -- щедрым потоком. Без капли подобострастия. Гордость за меня: талантливого ученика. Гордость за себя: есть, чему учить. Радость, когда у нас получается что-то интересное. Семёныч -- удивительно спокойный, уравновешенный и беззлобный для чела.

-- Это я заметил!

-- Эээ... Возможно, дело в том, что я не пробовал при нём кого-нибудь порезать? -- теперь уже Ромига ехидно ухмыльнулся, сверкнул глазами. -- Как бы твой чуд не скончался от скуки и одиночества раньше времени.

Идальга посмотрел на часы:

-- Да, хорошо посидели.

Полез во внутренний карман пиджака. Достал маленький пузырёк, отвинтил пробку, вытряхнул на ладонь две матово-чёрных горошины. Одну бросил себе в рот, другую протянул Ромиге:

-- Через минуту будешь трезвый, бодрый и спать не захочешь, минимум, сутки. Разгрызи, чтобы скорее подействовало. Я хочу, чтобы ты снял защиту.

Ромига взял горошину, съел, поморщился:

-- Почему все твои снадобья -- такая дрянь на вкус?

-- Из профессиональной вредности. Зато действуют хорошо.

-- Да, этого не отнять, -- Ромига ненадолго прикрыл глаза, вздохнул, потянулся, легко вставая с кресла. Простейшая разминка заняла несколько секунд.

-- Так чел учит тебя геомантии?

-- Да, причём абсолютно добровольно. А я постепенно рассказываю ему о Тайном Городе. Ещё немного, и он будет наш. И тут ты со своим чудом. Удивительно не вовремя! Как вас троих только угораздило? Будто в Москве мало подворотен!

-- Значит, мало. Покажешь как-нибудь, чему он тебя научил?

-- Да, думаю прямо сейчас. Давай так: для чистоты эксперимента вытяни из меня энергию. Заодно можешь проверить, что хотел.

-- Вот не соскучишься с тобой, Ромига! -- хмыкнул дознаватель. -- Давненько не применял "навский аркан" по личной просьбе "объекта". А что именно ты собираешься мне продемонстрировать?

Ромига подождал, пока отработают заклинания. Сконцентрировался, поймал нужный режим восприятия, даже не закрывая глаза. Мимоходом удивился, как ярко и чётко видит возможные изменения мира. Побочный эффект чёрного шарика или полного отсутствия магической энергии? Один вариант узора начинающему геоманту очень понравился. Хищно улыбнулся, глядя на Идальгу. Тот приподнял бровь:

-- Ну так что?

-- Совмещу полезное с приятным. Спроважу тебя в Цитадель. С твоей же помощью. Согласен?

-- Допустим.

-- Тогда встань здесь. Вот так: стой и не двигайся. А я буду строить аркан. Портал для тебя, геомантский.

-- Чел тебя этому научил?

Ромига не ответил. Вихрем, на боевой навской скорости, промчался по лаборатории. Переставил какие-то предметы на многочисленных полочках, выскочил в коридор и отсутствовал минут пять. Вернулся с ободранным, пыльным, рассохшимся стулом в руках. Подставил свою добычу Идальге:

-- Садись!

-- На это?

-- Гарантирую, выдержит. Садись быстро, иначе ничего не получится.

Нав с брезгливой гримасой присел на сомнительную мебель.

-- Теперь слушай внимательно. Окажешься у себя, быстро вернёшь сюда этот стул. На сиденье положишь брусок с энергией.

-- Это тоже часть аркана?

-- Да.

-- Ромига, врёшь. Причём неубедительно.

-- Аркан завершится твоим переходом. Но я могу ждать от тебя маленькую любезность в обмен на интересный опыт?

-- Ждать можешь, -- ухмыльнулся дознаватель.

-- А теперь сиди и не вертись.

Ромига перемещался по лаборатории, играя в странный пасьянс предметами и будто танцуя под одному ему слышную музыку. Подтащил стол к наглухо зашторенному окну, пару минут повозился, ликвидируя "светомаскировку". Ушёл во вторую комнату: там раздался звук чего-то бьющегося, потом воды из крана. Вернулся к Идальге:

-- Держи. Сейчас по моей команде разорвёшь это фото напополам.

-- Не жалко? Красивая картинка.

-- Жалко. Не важно. На счёт ноль, рви. Семнадцать, шестнадцать, пятнадцать...

Отступил к двери, проколол себе ножом палец, припечатал чёрным по белой краске, размазал пятно в иероглиф.

-- Ноль!

Звук рвущейся бумаги, и ни дознавателя, ни стула, на котором он сидел.

"Сработало!" Ромига впервые в жизни построил геомантский портал. Осуществил мечту. Много лет терпеливого сбора информации, удачная встреча, старательная учёба, непростая ночная беседа и семнадцать минут предельной концентрации принесли результат.

Чувствовал себя, будто из боя. Прислонившись к притолоке, безучастно смотрел, как посреди комнаты возникает портал: обычный, тёмный. Вихрь выплюнул стул, а на нём, вместо бруска, записку на половинке фото: "Жду тебя в Цитадели, у себя. Приходи, поговорим".

Ромига выругался по-навски и по-русски. Хотел привычно испепелить бумагу, но энергии -- ни капли. Изодрал в клочья, опустился на стул. Радость успеха мешалась со злостью. Трудно сказать, на кого больше: на Идальгу, Семёныча, чудского щенка? На ту неведомую тварь, чей удар он, вероятно, пропустил.

Мысль, что приглашение вместо батарейки может быть весёлой дознавательской шуткой, родилась и тут же сдохла. С первой до последней секунды их разговора Ромига наблюдал Идальгу за работой. Достаточно его знал, чтобы не перепутать с Идальгой развлекающимся. Дознаватель прямо назвал объектом Ромигу, хотя изначально приходил за Семёнычем. "Как бы не застрять в Подвалах надолго". Для нава в самом факте -- ничего ужасного, но когда планы на ближайшие недели расписаны буквально по часам...

Идти к Идальге не хотелось страшно, до остервенения. А не пойти... Ромига знал: это будет величайшей, просто феерической глупостью с его стороны. Откуда вообще желание и мысли: не пойти? Но прежде надо переговорить с Семёнычем. Интуиция упорно подсказывала, атаковал не он. А как бы тоже не оказался под ударом, за компанию. "Могу ли я сейчас верить интуиции -- большой вопрос!"

Будить раньше времени чела, обработанного "пыльцой Морфея" -- неблагодарное занятие. Нав сел ждать, постепенно доходя до точки кипения.

Первая мысль Семёныча: "Какой гад отдёрнул шторы и жалюзи?" Окно в комнате не открывалось с тех пор, как фотограф оборудовал здесь лабораторию...

"Гад" сидел на стуле посреди комнаты: мрачный, осунувшийся, серый какой-то. От усталости? От пасмурного полусвета, притворявшегося утренним? От полного отсутствия магической ауры? Острые уши, напряжённая поза, тяжёлый взгляд. Семёныч и проснулся-то, кажется, оттого, что в нём норовили проглядеть дыру. А по комнате будто Мамай прошёл: "Дрались тут что ли? Нет. Ромка, зараза, что-то плёл". Семёныч прислушался к затухающему дрожанию невидимых нитей. "Сплёл. Удачно. Но разгром учинил..."

-- Ром, доброе утро!

-- Утро! Добрым! Не! Бывает! -- зыркнул так, что Семёнычу второй раз за полсуток захотелось провалиться к антиподам. -- Ну какого хрена ты полез защищать этого чуда?

-- Кого?

-- Чуда, рыжего. Рыжие -- чуды, белобрысые -- люды, мы -- навы.

Только что сидел на стуле -- раз, уже рядом, стоит над душой. Тот, в подворотне, двигался так же стремительно.

Семёныч спустил ноги с дивана, ища ботинки. Не нашёл. Увидел их в противоположном углу комнаты: на крючке на вешалке, связанными за шнурки. Попытался встать, охнул от боли в затёкшей спине, осторожно опустился обратно.

-- Что ты делал?

-- Избавлял тебя от крупных проблем. А себя... скажем так, от лишних неприятных разговоров.

-- Дай ботинки.

-- Щаз! Утюг найду, шнурки поглажу, -- ещё одно молниеносное перемещение, что-то пролетело через всю комнату, шмякнулось под ноги старику.

-- Спасибо, Ром.

-- Не за что!

-- Ты всегда, когда злой, так мелькаешь?

Роман сел на стул. "Откуда здесь эта рухлядь?" уставился в глаза старику:

-- Вот зачем ты защищал чуда? Так хорошо всё шло.

-- Понятия не имею ни о каких чудах. Я защищал ребёнка от типа с ножом.

-- Ребёнка? Ха! Знал бы ты...

-- Хочешь, чтобы знал, рассказывай. Кровная месть какая-нибудь? А с ножом был твой родич?

-- Ну, как бы...

-- Он убьёт рыжего?

-- Вряд ли убьёт, отделается чудик испугом. Да хрен с ним! Семёныч, скажи, тебе собственная шкура дорога? Может, у тебя запасная есть?

-- Нету. А у тебя, Ром?

-- Тоже нету. Но в данном случае моя шкура в безопасности, только нервы. Кажется... Ладно, я сейчас по быстрому наведу здесь порядок, а то смотреть тошно. И пойду. Если явится кто-то из наших, не вздумай оказывать сопротивление. Не лги, если будут допра... спрашивать о чём-то. Можешь играть на своей неосведомлённости и прикидываться дурачком, но не перегни палку. Держись с достоинством. Торгуйся, выдвигай условия, задавай вопросы сам. Тёмному Двору нужны такие, как ты: геоманты.

-- Кто?

-- Геоманты. Те, кто способен, как ты говоришь, переплетать судьбу. Менять мир, не прикладывая к этому магическую энергию.

-- Так ты, Ром, тоже можешь.

-- Ну, да. Иногда.

Нав замолчал, просчитывая что-то:

-- Нет, второй раз сегодня не получится. Вот какого тата я вчера запасную батарейку не взял?

-- Ром, прости, что создал тебе проблемы!

Сказал и пожалел: такая ярость полыхнула в ответ из чёрных глаз. Столько силы -- разрушительной -- было на самом деле в этом чужом, жутком существе. В котором Семёныч всё равно видел своего лучшего, а по настоящему -- единственного за всю жизнь ученика. Талантливого, весёлого и язвительного парня Ромку, у которого большие проблемы, и не поможешь тут дежурным, разменным "прости". Возможно, как-то иначе...

-- Я могу тебе чем-то помочь?

-- Сиди и не отсвечивай!

Уборка в исполнении ученика всегда была элегантным шоу. На этот раз больше походило на стихийное бедствие. Семёныч забился в уголок на диване, потом, улучив момент, проскользнул в дверь и поковылял по коридору к "удобствам". На обратном пути надолго завис у окна.

Ползли сквозь мокрую метель машины. Снег с дождём барабанил по мутным, дребезжащим от ветра стёклам, дуло в щели старых рам. Чугунная гармошка под подоконником исходила сухим, пыльным жаром. Старика слегка лихорадило, кости ныли на непогоду, но вообще, с учётом ночных приключений, чувствовал он себя на удивление сносно. А вот на душе скребли не то что кошки -- ягуары.

Минут через десять, а может, полчаса, Семёныч как-то выпал из времени, лаборатория встретила хозяина идеальным порядком. Светила лампа над столом, окно, как всегда, глухо занавешено. Пел, закипая, чайник. Роман деловито стругал на дощечке колбасу, сыр и хлеб уже готовы к употреблению. О происшедшем напоминал лишь драный приблудный стул посреди комнаты, да полная мусорная корзина.

-- Я разбил одну склянку с "Родиналом". Так было надо. И коньяк твой мы с приятелем почти весь выпили, -- суховато, спокойно, между прочим, сказал Роман.

-- С тем, который...

-- Да. Его зовут Идальга, и, возможно, тебе ещё придётся иметь с ним дело. Давай, я расскажу по порядку всё, что тебе следует знать. Вообще, ты давно бы это узнал, если б собрался позвонить в Зелёный Дом. Помнишь, я давал номер?

Семёныч кивнул. Роман, но есть нав Ромига, рассказывал старику о Тайном Городе. О древних нечеловеческих расах магов. О том, как одна за другой сменяли друг друга их могущественные империи. О беспощадных войнах за власть над миром. Каждый раз остатки побеждённых, спасаясь от гибели, искали себе убежище -- и находили клочок земли, где победители их не обнаружат. С удивлением встречали там тех, кого сами когда-то разгромили и считали уничтоженными. Оставались жить по соседству со старыми врагами, больше опасаясь новых. О трёх Великих Домах: Навь, Людь и Чудь, сохранивших Источники магической энергии, потому формально равных. Об их жестком, порою, не мирном соперничестве уже в Тайном Городе.

Семёныч слушал и почему-то вспоминал политинформации на фронте. Всматривался в знакомое лицо -- в очередной раз, как впервые. Принципиально нового в краткой лекции оказалось, ну, может, на треть. Остальное Семёныч так или иначе уже слышал. Или догадался. А рассказчик даже в тёплом электрическом свете выглядел серым от усталости. Беспросветно чёрные глаза запали глубже обычного, резче обозначились скулы. Ни тени улыбки, которая делала хищное лицо таким обаятельным. А ещё Семёныч слышал тревожный звон до предела натянутых нитей. Опасность где-то рядом!

Позавтракали в угрюмом молчании. Нав начал собираться: вяло, неохотно, совсем на него не похоже.

-- Я пока оставлю у тебя свои негативы? В следующий раз допечатаю.

-- Оставляй, не вопрос. Когда придёшь?

-- Не знаю. Возможно, не скоро. Семёныч, давай я тебе ещё на всякий случай пару телефонов напишу. Нашего оперативного дежурного и Идальги. Если вдруг начнёт происходить что-то странное и неприятное, а мои номера не будут отвечать, звони. Представишься, скажешь: геомант, знакомый Ромиги.

-- В каком смысле, происходить?

-- Ну... Почувствуешь, что нужна помощь, но бесполезно набирать 01, 02, 03.

-- К вопросу о помощи, Ром... Ромига, я чувствую, тебе очень быстро надо попасть в какое-то место. Та самая ваша Цитадель, да? Место само по себе... Мне аж думать жутко, честное слово! Но для тебя сейчас безопаснее всего. Так?

Гримаса недовольства промелькнула мгновенно, а была ли? Удивлённо приподнятые брови:

-- Эээ... Допустим. И что?

-- Если постараемся вдвоём, шустро, ты попадёшь туда сразу. Ну, порталом, как я сюда.

Семёныч начал объяснять. Ромига сперва слушал без энтузиазма. Потом уловил намеченный стариком узор, невесело усмехнулся:

-- Давай попробуем. Все уже покатались, мне тоже охота!

Старику было очень не по себе. Проводив Ромигу, он решил немного полежать. Почти сразу забылся тяжёлой, вязкой дрёмой. Мелькнула мысль: "Зря. Не надо сейчас спать, опасно. Странная идея. Почему опасно-то?" Сил проснуться не хватило. Лишь часа через два Семёныч встал с дивана, чувствуя себя вдрызг разбитым: "Правда, сон не впрок!" Кое-как собрался, поехал домой.

События прошлой ночи, да и пары последних месяцев, казались бредом. Думать, вспоминать не хотелось. А под аркой бродячий пёс долизывал остатки торта. И копоть на стене... Вялая мысль: "Интересно, куда они цветок подевали?"

Долго, путаясь и роняя ключи, открывал дверь. Ползал по квартире как осенняя муха. Пытался делать что-то из запланированного с вечера, но всё валилось из рук. Когда за окном начали сгущаться сумерки, несколько раз подходил к телефону. Поднимал трубку, набирал пару-тройку знакомых цифр, клал обратно. Был уверен, по домашнему Ромига не ответит. Звонить надо по другому номеру с бумажки, где имя на "И", похожее на испанское. Страшному типу из подворотни. Но не дозрел.

"Во что ты влип, Ромка? То есть Ромига. Нав... Ох, как чудно всё повернулось!" Семёныч усомнился в человеческой природе Романа Чернова едва не с первой встречи. Видел, подмечал странности, ловил намёки. Думал, гадал: нечисть, нежить? Услышав, ни то, ни другое -- просто нелюдь, никак не мог уложить в голове. Сам факт принял. Однако простой и логичный вопрос, должен ли он теперь изменить своё отношение к ученику, поставил мозги в раскорячку. А как реагировать на наличие под боком соплеменников Ромиги? Целого Тайного Города?

Вопросы неприятно отдавали глобальностью. Трескучими фразами о судьбах человечества, с одной стороны, и врагах народа -- или рода человеческого -- с другой. Семёныч не умел, вернее очень не любил мыслить подобными категориями. За долгую жизнь много раз наблюдал, как они, распухая от демагогии, становятся прикрытием для грязных дел и личных разборок. Начинают крушить-давить всё вокруг, будто слон в посудной лавке или потерявший управление танк.

Однако, какой дурень сказал, что слон или танк плохи сами по себе? Старик нёс в себе три фронтовых года, когда слово "враг" равнялось "убей немедленно". Враг был очевидный и понятный -- немец. Вернее, фашист: к концу войны поправка стала существенной. Но даже десятилетия спустя при звуках "шпрехен зи дойч" руки непроизвольно искали оружие. А уж "фашист" осталось худшим ругательством на всю жизнь. Лежало в голове по соседству с "нелюдью". Хотя нелюдей -- не фашистов -- Семёныч тоже встречал. За полтора года работы фотографом в уголовном розыске досыта насмотрелся на дела их рук.

"Однако, есть разница. Родившись человеком, вытворять над себе подобными такое, до чего дикий зверь не додумается. Или не быть человеком вовсе". Во втором случае, рассуждал старик, слово перестаёт быть бранным. Ученик называл себя нелюдью совершенно спокойно. "Есть вы, челы, и есть другие разумные. Ты видел, как у меня заостряются уши. Обратил внимание, что зрачки не отражают света. Подмечал другие странности. Думал, меня так изменила моя магия? Нет, я такой с рождения. В Тайном Городе говорят: другой генстатус, другая раса или семья. По терминологии ваших учёных, другой биологический вид. При всём сходстве на вид, мы с вами не можем иметь общих детей, сильно различаемся анатомией и физиологией. Хотя люды, чуды, другие младшие расы гораздо ближе к вам, челам, чем мы, навы -- раса старшая".

Старшие -- младшие, высшие -- низшие... Унтерменши -- уберменши... Гитлеровские ублюдки превозносили себя над прочими человеками, в итоге, затянули петлю на собственной шее. Мысль о существах, которые реально, без понтов превосходят людей силой, интеллектом, колдовскими способностями, не грела и не радовала -- пугала. Хотя... Лично для себя фотограф всегда искал дружбы тех, кто был образованнее, умнее, в чём-то сильнее его. Не лебезил, не давал вытирать об себя ноги, но изо всех сил тянулся за ними и рос сам. Что изменилось, когда связался с навом? Видел лишь одно: планка стала высока, впору учиться летать. "Ну и что, собственно?"

Вспомнил свои ощущения от Ромки-Ромиги при первых встречах. И после того, как начали вместе плести узор на удачную учёбу. Как поначалу накатывала жуть от чужой силы. Как позже одолевали дурные предчувствия. Однако ни разу старика не коснулось сомнение в правильности того, что они делали. Наоборот, сердце радовалось. Вспомнил слова бабы Шуры: "Дар сам себя бережёт. Кому не дано, не научится. А от того, кто может научиться, грех прятать". Задумался: "А вдруг моя наука будет использована против моих же соплеменников?" Но всерьёз проникнуться опасениями так и не смог. Понял, должно произойти что-то из ряда вон, чтобы увидеть в ученике врага.

Правда, был симпатичный Ромка, и был тип с ножом из подворотни. А за спинами обоих маячил Великий Дом Навь, он же Тёмный Двор. Насколько Семёныч понял из коротенькой лекции, Великие Дома периодически что-то делили, воевали между собой. Однако ни навы, ни их соседи-соперники давно не пытались истребить или поработить нынешних владык Земли. "В какой-то момент крепко получили по носу? Ромига вскользь помянул некий Договор, по которому тайногородцы сидят тише воды, ниже травы и не лезут в человеческую политику. Мне бы учебник истории, по которому нелюди учат своих детей. Если попрошу у нава, интересно, принесёт? Только для этого надо сперва его увидеть..."

Семёныч вспомнил, как утром помог ученику отправиться домой. Тот шёл вроде в самое безопасное для себя место, но радости не испытывал. Прямо сказал, что опасается за целость своих нервов, а возможно, шкуры. Ожидал наказания за какую-то провинность?

Обычно старик легко отделял пустые страхи от предчувствия неприятностей. Тому, кто способен по-своему переплетать узор судьбы, не в диковину: уловить вибрацию ниточек, тянущихся из прошлого в будущее, расшифровать эту "морзянку". Семёнычу случалось разворачивать содержание узелков -- событий в ясные видения: что было, что есть, что будет. Изредка, не по заказу...

Попытки увидеть или почувствовать, где сейчас Ромига, и что с ним, принесли одну головную боль. Телефоны упорно не отвечали. "Позвонить по номерам с бумажки?" Семёныч глянул на часы -- четверть первого. Минуту подумал и отложил звонок до утра.

Мозги плавились, прихватывало сердце, немела и ныла хромая нога. Вздыхая, мол, утро вечера мудренее, старик постелил себе на диване. Залез под одеяло, привычно уставился слипающимися глазами в экран телевизора. Вяло щёлкая по каналам, набрёл на что-то приключенческое. Псевдоисторическое, с примесью сказки. Не с начала, трудно вникнуть в сюжет, и желания никакого...

Чумазые, лохматые, условно-брутальные мужики в доспехах бодро махали друг на друга мечами, время от времени истекая томатным соком и красиво оседая наземь. Дамы плакали глицериновыми слезами, заламывали руки и тут же сливались в экстазе с победителями. Скакали лошади. Горели аккуратные макетики замков и деревень...

Семёныч сквозь дрёму отмечал: события на экране даже не пробуют казаться настоящими. Представлял, как можно иначе снять те же сцены. В героико-трагическом, "высоком штиле", дабы зрители рыдали и проникались катарсисом. Или напустить "чернухи", пусть бы самых крепких стошнило от средневекового зверства, а современность показалась уютной донельзя. Не просто представлял. Начал рисовать, выстраивать картинки под закрытыми веками. Одно из неоконченных высших -- три курса операторского во ВГИКе.

Финальные титры, музыка. Палец машинально давит на пульте кнопку выключения. Тишина, темнота, однако старик уже то ли снимает, то ли смотрит свой собственный фильм во сне.

Смутно мелькают сцены, лица -- ни одного известного актёра. Сюжет пока не ясен. Семёныч открывает папку со сценарием и видит вместо привычной машинописи непонятные, ни на что не похожие буквы. Папка превращается в здоровенный фолиант, руки, легко держащие его на весу, больше не принадлежат Семёнычу. Узкие, длиннопалые кисти выглядят смутно знакомыми. Старик старается сместить камеру, взять общий план, разглядеть, кто это. Характерный худощавый силуэт со спины: нав? Заглянуть в лицо не удаётся: странный, из ниоткуда, свет над страницами быстро гаснет. Смена кадра...

Лето, самое начало. Невероятной красоты девушка изящно прислонилась к берёзовому стволу. Волны золотистых волос струятся по зелёному платью почти до земли. Юное личико с застенчиво потупленными глазками кажется знакомым: "Моя Люда?" Фотограф помнит её старше, но кажется, одно лицо! Взлетают длинные ресницы, изумрудные глаза смотрят прямо в душу. Она улыбается... Не Семёнычу, другому. Стройный, очень высокий парень в чёрном подхватывает красавицу на руки: легко, будто она ничего не весит. Ставит на пенёк, чтобы удобнее целовать. Парень сильно смахивает на Ромигу, только моложе, и вместо привычной короткой стрижки -- гладкие волосы до плеч. Золотисто-зелёное и чёрное на фоне пронизанной солнцем берёзовой рощи, очень красиво. "А девица-то знает толк в любви. Прекрасно понимает, что нужно чернявому, и сама того же хочет. М-м, шарман!"

Тьма ночного леса. Чёрное и чёрное: два одинаково гибких, поджарых тела, два чеканных профиля. Тот же парень в объятиях подобного себе. Смеясь, запрокидывает голову, подставляет шею под поцелуи. "Эк вас занесло! А по виду вроде нормальные..."

Серия яростных драк: чёрные против рыжих, против зелёных, против... "Ромига не говорил, что в Тайном Городе водятся настоящие вампиры. Или за пределами? Место действия -- явная Европа. Несколько веков назад".

Семёныч силился получше рассмотреть лица и антураж, уловить хитросплетения сюжета, но картинки мелькали, как при скоростной перемотке. Ромига присутствовал "в кадре" почти всегда. Кажется, кино получалось именно про его похождения. Ещё нескольких навов Семёныч быстро научился различать, даже имена кое-как запомнил. Хотя "кино" шло без перевода или субтитров, а по-русски действующие лица говорили далеко не всегда. Навы почти не менялись от эпизода к эпизоду. Прочие персонажи появлялись и исчезали, будто роса на траве.

Война, война, любовь, война, книги, война, допросы пленных с пристрастием, немножко любви, опять война, опять допросы. Не факт, что в хронологическом порядке, однако чем дальше, тем страшнее. Хладнокровная жестокость тёмных тварей, являемая в подробностях и с полным натурализмом, приводила нечаянного зрителя во всё возрастающее смятение. Богатый жизненный опыт Семёныча лишь усугублял ситуацию. "Нелюди во всех смыслах. Хуже гестаповцев. Натуральные демоны из ада! Хотя, возможно, их противники не лучше". Самое время проснуться, проморгаться от кошмара и поскорее забыть увиденное. Однако сон затягивал Семёныча всё глубже и всё меньше походил на кино...

Знакомое не навское лицо. Прекрасная блондинка со связанными за спиной руками, в зелёном платье, к которому удивительно не идёт криво приколотая брошь в виде акулы. Нервно озирается по сторонам. Узнаёт или догадывается, куда попала, замирает, гордо вскинув голову.

"Та девушка из берёзовой рощи?! Повзрослела и стала совсем, как две капли, похожа на мою Люду. Возможно, она и есть? Или просто соплеменница?" Странно, что фотограф не может определить наверняка. Был уверен: запомнил черты возлюбленной до конца дней, ни с кем не перепутает. Но уже больше сорока лет, как Люда пропала. Семёныч был уверен, погибла. Видя, где и в чьих руках она оказалась, уже не хочет знать, как именно.

Идальга, он главный в этом филиале преисподней, Ромига у него на подхвате -- кладёт руку на голову связанной женщины, читает длинное заклинание. Семёныч видел, как такое действует: "Довольно милосердно". Со смесью тоски и надежды ждёт, когда яростно сверкающие изумрудные глаза затянет пелена безмыслия. После этого навы, как правило, просто убивают. А если и нет, жертве, превращённой в овощ, почти всё равно.

Несколько секунд ничего не происходит. Заклинание не сработало? Лицо женщины расцветает победной улыбкой. Конечно, у неё не осталось надежды выжить, но в достатке красоты и силы духа.

Идальга тонко улыбается в ответ и последовательно, с ошеломляющей жестокостью лишает её того и другого. Превращает в месиво из рваного мяса, крови, дерьма. Быстро, но достаточно неторопливо, чтобы она прониклась ужасом от осознания происходящего. Сломалась и успела ответить на все заданные вопросы. Потом женщина теряет способность издавать членораздельные звуки. Но ещё чувствует, что с ней делают, несколько минут. Потом изверг с довольной ухмылкой сминает в кулаке трепыхающееся среди развороченных рёбер сердце.

Боль отзывается в груди сновидца достаточно сильно и резко, чтобы вырвать его из кошмара. Несколько минут Семёныч лежит неподвижно. Переводит дух, кое-как приходит в себя. Тянет руку на тумбочку: зажечь ночник и за лекарством. Рассасывая драже, смотрит в потолок. Цепляется взглядом за трещинки в штукатурке, мыслями -- за ремонт, который давно пора сделать. Нелады в собственном организме постепенно отпускают. Ужас, жалость и отвращение -- нет. Двое нелюдей над растерзанным телом -- если вдуматься, тоже нелюди, только другой породы -- кажутся реальнее этой квартиры, которая стала совсем пустой без жены. Кошмар явно затягивает обратно...

"Так не пойдёт!" Старик осторожно сел на постели, сунул ноги в тапки, встал и пошаркал на кухню. Включил там свет. Всюду по пути тоже. Впервые за много лет пожалел, что бросил курить: "Сейчас бы "козью ножку", с самосадом покрепче! А впрочем, всё равно, любого никотину!". Однако даже запас "отравы для друзей" в доме извелся давно. Семёныч налил в кружку холодной воды из-под крана, жадно выпил. Присел на табуретку: ноги не держали. Упёр локти в стол, обхватил голову руками.

Мысли-скакуны неслись бешеным галопом. "Пустым сон не был, даже не надейся!" Нет, Семёныч сомневался, что в убийственно реалистичном кошмаре явились на сто процентов реальные события. Вряд ли он видел именно "свою" Люду, а не какую-то похожую подружку Ромиги. Биография которого тянется в прошлое не на три десятка паспортных лет, а на три-четыре века, минимум. "Верить -- не верить? Верить -- не верить? А главное, если верить, как теперь относиться к этому? К этим? Пожалуй, лучше я с утра подумаю, успокоив растрёпанные чувствами нервы. Или нервами -- чувства?"

Слабая попытка скаламбурить слегка приободрила старика. Семёныч посидел на кухне ещё час, изо всех сил стараясь отвлечься. Перечитал интересную статью в старом фотожурнале, разобрал свои заметки на полях. Замёрз как цуцик: из незаклеенных рам дуло по ногам. Накапал себе валокордину и лёг спать дальше, твёрдо уверенный, что перебил кошмар, и продолжения не будет.

Как бы не так! Снова двое навов над людой...

Узнал ли Ромига ту, что целовал под берёзами? Похоже, да, но это не мешало ему спокойно и очень по-деловому, иначе не скажешь, соучаствовать в её зверском убийстве. Теперь он слизывает брызги чужой крови с губ, задумчиво глядит на труп бывшей подружки. Недовольно хмурит брови, задаёт какой-то вопрос начальнику. Тот отвечает: старику кажется, с явной, неприкрытой угрозой, но на лице Ромиги лишь лёгкая озадаченность. Помощник снова говорит что-то: убеждёно, однако вполне спокойно. Слушает ответ: в ещё более опасном тоне. Замолкает. Тихонько насвистывая, как у Семёныча часто делал, смывает кровь с рук и лица. Очищает одежду: видимо, магически. Проводит ладонью над пятнами -- раз, и до безупречного чёрного.

Сцена мирная, по-своему даже красивая. Нав смахивает на крупного кота, который только что с аппетитом сожрал мышку или птичку и тщательно вылизывает шкуру после трапезы. Молодой кот: гладкий, игривый. Уже раздумывает, на что бы ещё учинить охоту? На мелькнувшую мимо муху, на солнечный зайчик или, может, на кончик хвоста старшего товарища? Вон как забавно тот хвост подёргивается, интересно, с чего бы? А второму коту, матёрому, то ли добыча мала, то ли звёзды с утра криво встали. Косит недобрым глазом, словно бы невзначай выпускает когти. Молодой кот тянет мягкую лапку, трогает его за хвост...

То есть, задаёт вопрос, кажется, в шутку. Идальга переспрашивает -- Ромига пожимает плечами, говорит что-то ещё. В ответе Идальги сквозь угрожающие ноты странным образом проступает довольство. Ещё одна спокойная реплика Ромиги, разговор совсем не похож на спор или ссору. Стремительный пасс старшего: "Точно -- кот лапой!" Глаза Ромиги от изумления становятся большими и круглыми. Он пытается что-то сказать, застыв столбом. Потом неведомая сила поднимает его в воздух и несёт прямиком к металлическому столу, только что отмытому от крови люды. Идальга, довольно ухмыляясь, шагает рядом. Странные, молчаливые, условно человекообразные существа, которых старик про себя окрестил "роботами", услужливо расступаются перед хозяевами.

Семёныча там нет, он всего лишь бесплотный наблюдатель. Однако передёргивается от отвращения: "Что за привычка -- устраивать оргии рядом со свежими трупами!" Он такое уже видел. Не сомневается, что сейчас, прямо в этой пыточной, один нав с удовольствием поимеет другого. "Вот затейники, на порнушке могли бы озолотиться..."

Судя по всему, Идальга собирается устроить развлечение не на пять минут. Для начала берёт скальпель и начинает освобождать помощника от одежды. Первыми на пол отправляются аккуратно разрезанные вдоль голенищ мягкие сапоги, потом рукава и штанины чёрного комбинезона. По мере того, как открывается кожа, поверхность стола прорастает тонкими, цепкими нитями. Они, как живые, оплетают руки и ноги нава. "Женщину гады привязывали так же. Эта дрянь мигом изрезала её до костей" Ромиге, судя по всему, тоже не нравится. Он возмущённо сверкает глазами, пока другой нав избавляет его от остатков комбинезона. Однако, очевидно, парализован и сопротивляться не может.

Лишь надёжно закрепив Ромигу на столе и полностью раздев, Идальга снимает заклинание. Откровенно любуется, как напрягаются под кожей мускулы, ласково оглаживает. "Чёртовы извращенцы! На прекраснейшую женщину смотрели без капельки вожделения, как на кусок мяса... Или, наоборот, хоть в этом бедняжке повезло? Однако, парень, правда, хорош. На редкость гармоничное сложение. Хоть Аполлона с него ваяй -- отвязать бы только!"

Семёнычу происходящее кажется всё более странным и опасным для Ромиги. Нав не дёргается, не пробует порвать путы. Только буравит старшего сердитым взглядом. Тот что-то говорит своему пленнику: вроде, с нотками сожаления, но физиономия довольная.

Лёгкий, видимо, приятный массаж сочетается с каким-то напряжённым диалогом. После очередной реплики Ромига успокаивается, хотя не выглядит довольным. А Идальга продолжает задумчиво, изучающе водить пальцами по его телу, всматриваться пристально. "Нет, не похоже на ласку. Будто врач ищет следы болезни. Или оценщик -- изъяны".

Ромига дёрнулся. Наблюдатель даже не сразу понял, с чего. А это Идальга выпустил из мягкой лапы коготок. Чёрный, стальной: полдюйма, не больше. Трогает слегка, оставляя на гладкой шкурке аккуратные, в точку, отметины.

Семёныч с удивлением смотрит на капли, выступающие из ранок. Густые, тягучие, как живица на сосне. И абсолютно чёрные. Вспоминает, что за всё "кино" не разглядел вблизи ни одного раненного нава. "Этих вёртких, сильных тварей попробуй достань. А кровь-то у них на нашу вовсе не похожа. Мог бы давно догадаться!"

Однако на боль Ромига реагирует вполне по человечески: поджимает пальцы на ногах, стискивает кулаки и челюсти. "Проняло? От уколов ёжишься, а когда других на куски рвал, приятно было?" Злорадная мысль, что отольются кошке мышкины слёзки, владеет Семёнычем недолго. Во-первых, старик ни разу, на самом деле, не заметил, чтобы Ромига наслаждался чужой болью. Причинял -- да, спокойно, без колебаний. А во-вторых, наву, похоже, всерьёз худо. Ничтожные ранки не выглядят проблемой, но вздрагивая и напрягаясь, он уже изорвал себе в кровь руки-ноги. Чёрная "живица" скатывается по светлой коже, застывает на тёмном металле...

А у Идальги не сходит с лица отрешённо-задумчивая улыбка. Красивые руки легко, стремительно порхают над телом сородича, будто музыку исполняют. Старик уже совсем не понимает, что это: извращённая любовная игра, наказание, проверка на стойкость? "Но у Ромки пальцы почти не шевелятся! Останется же инвалидом!" Семёнычу всё страшнее за того, кого он совсем недавно поил чаем, кормил пряниками, учил всяким премудростям. "Ни разу не видел ничего дурного! Будь он хоть тысячу раз жестокая и опасная тварь!"

Выгадав момент, чтобы перевести дух, Ромига слегка охрипшим, очень ровным голосом обращается к своему мучителю. Тот отвечает негромко, вкрадчиво. С улыбкой заглядывает в лицо, нежно гладит, стирая с кожи чёрные потёки и капли, будто прямо вместе с ранками. Что-то объясняет -- снова колет под рёбра чёрным остриём -- опять ласкает -- продолжает словно бы читать лекцию.

Потом старик замечает странную вещь: кисти Идальги будто растворились в теле помощника. Ромига судорожно схватил ртом воздух и замер, затаив дыхание. Широко распахнул уже не просто удивлённые -- явно напуганные глаза. Миг, и снова нет страха. "А пора бы уже начаться панике. Почему он так безропотно, стоически терпит?" Вон, даже криво ухмыльнулся -- и тут же коротко, придушенно вякнул, первый раз за всё время. Запрокидывает голову, бьётся, выгибаясь дугой, насколько позволяют чёрные нити. Идальга говорит что-то успокаивающее. Мягким, осторожным движением отделяет от него свои руки, прижимает Ромигу к столу. Тот смотрит дикими глазами, тяжело дышит, лицо в испарине. Но цел, если не считать истерзанных в лоскуты конечностей. "А там беда. Точно останется калекой. Если вообще останется жив! Дружок-то -- маньяк и, похоже, как раз сорвался с цепи".

Дальнейшие события подтверждают догадку. Когда после небольшой передышки Идальга частично содрал с помощника кожу, а потом вскрыл ему живот и начал вдумчиво, неторопливо потрошить, Семёныч уже не сомневался, что дело закончится трупом. "Ромка -- не жилец. Однако изверг действует так умело и аккуратно, что, при желании, растянет его агонию на много-много часов. Или дней? Трудно сказать, каков запас прочности этого организма".

Наблюдателю, даже совсем не медику, было ясно теперь, насколько нав не похож на человека. Старик предпочёл бы обойтись без таких подробностей. Ему тошно и жутко было наблюдать, как Идальга препарирует собственного сородича: живого, в полном сознании. Ещё хлеще пробирало от ощущения, что маньяк, похоже, продолжает искренне любоваться устройством его тела. Будто последовательно составляет разные "икебаны". Причём эмоции жертвы -- тоже часть этих дьявольских композиций: недоумение, страх, ярость...

Время тянулось и плыло, как часы на картине Дали. Вот Идальга подробно прокомментировал очередное движение скальпеля. Спросил что-то у тихо стонущего, чуть живого нава. Некоторое время настойчиво добивался внятных ответов. Услышал, удовлетворился. Провёл сгибом пальца по мокрой дорожке на виске Ромиги, подхватил бегущую из угла глаза прозрачную каплю. Попробовал на вкус, довольно хмыкнул. Подобрал вторую и поднёс к губам Ромиги. Тот послушно слизнул "угощение" и вдруг улыбнулся. Как показалось Семёнычу, счастливо и совершенно безумно.

Что-то в мире едва уловимо сдвинулось, изменилось. Наблюдатель... нет, нечаянный свидетель этой сцены вдруг твёрдо сказал себе: "Я не хочу видеть, как Ромка спятит от боли, потом умрёт!" Сгоряча старик сделал усилие, чтобы "проявиться" прямо там, в камере пыток. Вмешаться, остановить! Хотя прекрасно помнил, как махал на Идальгу тросточкой, а после цепенел с ножом у горла. "Да и вмешиваться надо было гораздо раньше! Теперь поздно. Слишком поздно!" -- словно окатило полынной горечью.

Семёныч не "проявился" нигде, просто проснулся. Снова пережидал боль в сердце, шаркал на кухню, зажигал повсюду свет, сидел, обхватив голову руками. Новая серия кошмара придавила его гораздо сильнее, чем расправа над зеленоглазкой. Возможно, потому, что там был "всего лишь" зверский допрос, а здесь нечто невероятно дикое и неправильное. "Будто один кот на моих глазах до смерти задрал другого... Бляха-муха, дались мне эти коты! Среди разумных опасные психи встречаются гораздо чаще! Имеет ли кошмар отношение к реальности, вот вопрос? И что делать, если да?"

Ромига шёл к себе домой, в Цитадель. Портал на магии мира оказалось гораздо интереснее строить, чем перемещаться им. Даже при навском темпе восприятия -- никаких ощущений самого перехода. Был там: в мастерской Семёныча. Сразу здесь: в Цитадели, в каминной при рабочем кабинете дознавателя. Хозяин кабинета оказался на месте, как Ромига и рассчитывал. Вернее, просто учуял, когда они с Семёнычем строили портал. Идальга сидел в кресле, будто специально ждал гостя.

-- Ты быстро.

-- А у тебя тут всё по-старому, -- Ромига оглядел большую тёмную комнату, криво ухмыльнулся. -- Уютно, не то что за стенкой. Ты закончил с чудом?

-- На данный момент, да. Готов заняться твоей проблемой, -- предвкушение в чёрных глазах, улыбка, от которой у Ромиги начали сами собой заостряться уши.

-- Ты всё-таки видишь проблему, Идальга?

-- Мне интереснее, насколько её видишь ты?

-- Ровно настолько, чтобы прийти к тебе кратчайшим путём, прямо от Семёныча.

-- Рассказал бы?

-- Нет. Вот уж не думал, что стану тебя об этом просить. Но кажется, нам обоим будет спокойнее, если ты меня сначала понадёжнее зафиксируешь. До полной неподвижности.

Дознаватель приподнял бровь, пристально глядя на Ромигу:

-- Даже так?

-- Я несколько раз ловил себя на том, что желаю очень странного.

-- Например, чтобы я тебя хорошенько привязал? -- вкрадчиво промурлыкал Идальга.

Ромига дёрнул углом рта:

-- Желание, конечно, тоже из разряда странных, но... Когда ты пришёл ночью, меня подмывало подраться. Потом, в конце разговора, я всерьёз задумался: смогу ли я тебя убить. Не в смысле, "поднимется ли рука", а "справлюсь ли"?

-- Очень интересно. Ну и?

-- Убедил себя -- или тварь, что мне эти мысли подсовывала -- не справлюсь, точно. Особенно без энергии. И по-быстрому её слил. И очень хорошо, что ты мне "батарейку" не прислал, а я не взял запасную, -- ещё одна гримаса, отдалённо похожая на улыбку. -- Вообще, я решил: ты, со своим опытом, по любому отобьёшься, скрутишь меня и приволочёшь к себе, разбираться. Так что давай опустим промежуточные этапы. Пока я себя более-менее контролирую.

-- Ого! Но если я по любому отобьюсь, может не надо тебя пока вязать? Посидим, выпьем чего-нибудь, поговорим спокойно?

-- Поговорить мы ночью могли, и поговорили. Ты хотел сканировать. А я не хочу. То есть, хочу понять, что со мной творится, и что-то с этим сделать, но... Даже не опасаюсь, а знаю: буду сопротивляться. Всё бы ничего, но, с учётом моих занятий магией мира, может быть чревато. Я в норме-то этими способностями пока не очень управляю. А сейчас далеко от нормы. По хорошему, мне и портал тебе строить не надо было.

-- Но ты же отправил меня домой, а не куда-то ещё?

Ромига отвёл взгляд, промолчал. Его состояние нравилось Идальге всё меньше. Пока не дозрел напасть на собрата, но близок к опасной черте. Дознаватель пробовал так и этак заговорить гостю зубы, успокоить. Получалось не очень. Оба нава это понимали. Оба прекрасно знали, что следует делать дальше.

-- Раздевайся, одежду -- в шкаф. Думаю, ты не настолько плох, чтобы срезать её с тебя на столе. Жаль портить твоё имущество, да и вообще, хочу обойтись без крайностей.

-- А если я на этом аркан построю?

-- А ты сможешь?

-- Смогу. Но не буду.

Дознаватель наблюдал из своего кресла, как Ромига снимает пиджак и начинает стягивать водолазку. Сосредоточенный взгляд "в себя", экономные движения, напряжённое как струна тело -- именно так он выглядел, когда ночью строил Идальге геомантский портал, и это настораживало. Дознаватель привык в зародыше пресекать наихудшие варианты развития событий. Потому накрыл гостя "Рыбацкой сетью" сразу по приходу, даже не разбираясь, успел ли Ромига где-то подзарядиться. Надёжное средство, но от магии мира -- как антибиотик против вируса. Однако, можно прервать цепочку действий геоманта...

Ромига ждал, и всё равно пропустил момент, когда дознаватель возник рядом, а шевелиться стало не проще, чем мухе в янтаре. Всё, что Ромига не успел снять с себя, само опало на пол. В стене отрылся дверной проём, сила, сковавшая движения, потянула его туда. Неприятное дежа вю. Однажды, давно, Идальга славно оторвался на сдуру подставившемся молодом гарке. Теперь Ромига пришёл к дознавателю сознательно и целеустремлённо. Принёс проблему по его профилю: жаль не за шкирку, а в себе. Рассчитывал на помощь.

Разница огромная. Но всё равно не сдержал злобного рыка, оказавшись на столе. Дёрнулся, зная, что бесполезно, а главное, незачем. Тело мгновенно оплели путы, способные удержать даже моряну в боевой шкуре: не раня, не причиняя особого дискомфорта. Проверив крепления и убедившись, что Ромига не вырвется, дознаватель улыбнулся. Мягко провёл пальцем по скуле зафиксированного нава:

-- Забавные петли выписывает жизнь, правда?

Ромига сглотнул, опустил веки. Вздрогнул: прохладная ладонь Идальги легла на грудь напротив сердца. Не стал вслушиваться в слова короткого заклинания, ответил на вопрос.

-- Я тоже об этом сегодня думал. Не хотел идти. И поэтому тоже.

-- Но пришёл ведь?

-- Пришёл.

Пальцы скользнули по твёрдому, как доска, животу:

-- Боишься?

-- Не тебя. В основном, не тебя.

Смех, ещё один быстро произнесённый аркан. Ромига упрямо продолжил говорить.

-- Сильно боюсь того, что со мной происходит. Ещё сильнее того, кто это со мной делает. Если я не спятил, конечно.

-- Мне всегда нравилось твоё пристрастие к точным формулировкам. Одно удовольствие работать с таким объектом.

"Объект" укоризненно посмотрел Идальге в глаза:

-- Я рад, что хоть кто-то наслаждается ситуацией. Возможно, я тоже потом найду её забавной.

-- Например, когда хорошенько выспишься. А я посижу рядом: покараулю твои сны.

Увидев перед носом баллончик с "пыльцой Морфея", Ромига задержал дыхание. Но тут же крепко обругал себя на старонавском и вздохнул поглубже. Последние связные мысли: "Всё отлично, всё идёт по плану, лучше быть не может. Сейчас кто-то попадётся и окажется вместо меня на этом столе. Вот тогда-то мы все славно повеселимся!"

Двое навов сидели в кабинете, мирно беседовали. Идальга выглядел усталым, Ромига, наоборот, слегка повеселел.

-- Значит, ты так ничего и не нашёл?

-- Практически ничего. Если бы не самое первое сканирование, в мастерской чела, мог бы сказать, ты в норме.

-- А там что было?

-- Крайне необычный рисунок энергетических потоков. Но что это, зачем, чьё, и как работало, остаётся только догадываться. Я с подобным не сталкивался. Ни разу, что при моём опыте удивительно. Возможно, надо было сразу забирать тебя сюда. А утром ты пришёл, смотрю: злой, вымотанный, взвинченный до предела. Почти нормальный Ромига, -- дознаватель задумчиво потёр висок.

-- Совсем ничего, даже следов?

-- Я не нашёл. Пойду сейчас донимать вопросами Куби. Хотел проконсультироваться с Сантьягой, но его нет в Цитадели.

-- Как обычно! Три дня назад я отдал ему промежуточный отчёт. Он сказал, прочитает, если будут вопросы, пригласит меня. Так с тех пор и жду.

-- Про геоманта написал?

-- Естественно! Мои диссертационные дела и прочая текучка комиссара не слишком интересуют. Получается, это тоже.

-- Не верю!

Ромига сердито сверкнул глазами:

-- Чтоб я тебе врал, да без энергии... Кстати, может, дашь "батарейку"?

-- Потерпи.

-- Потерплю, конечно. Вопрос, сколько. Слушай, а вдруг то, что ты искал, не проявляется, когда я на нуле?

-- Как раз думаю об этом. Обещаешь посидеть здесь и не откалывать никаких геомантских штучек, пока я отлучусь в библиотеку?

Ромига кивнул:

-- Обещаю. А надолго?

-- Часа на два. Потом проведём ещё несколько тестов.

-- Подожду. Ничего совсем уж неотложного я на сегодня не планировал. Более-менее важные дела завтра с обеда. И то, надо будет, позвоню, перенесу. Сомневаюсь, что мы что-то найдём, но с радостью посвящу день разъяснению этой ситуации.

-- С радостью? Сомневаешься? -- дознаватель прищурился.

-- Ну... Что бы ко мне ни липло, похоже, оно меня отпустило. Совсем. Но следы давай поищем.

-- Отпустило, говоришь? Уверен? А можешь определить, когда?

-- По моим ощущениям, практически сразу, как сюда пришёл.

-- А чего тогда дёргался?

-- По инерции. И по старой памяти. Самому сейчас смешно.

Смешно наву, на самом деле, не было, и другой нав это прекрасно видел, но воздержался от комментариев:

-- Ладно, я пошёл. Жди. Колдовать не советую, спать пока тоже. Возьми, что ли, книжку почитай. А лучше сядь и запиши, что с тобой было. Со всеми подробностями. Где у меня бумага, знаешь.

Отсутствовал Идальга не два часа, а все четыре. Однако когда вернулся, застал Ромигу за написанием отчёта. Настолько увлечённого делом, что даже не среагировал на портал за спиной. Почуял, но не стал оборачиваться. Идальга тихо подошёл, заглянул ему через плечо. Иероглифы стремительно стекали с пера на бумагу, выстраивались красивыми ровными строками: почерк у Ромиги всегда был -- загляденье. Даже теперь, когда рука спешила за ускользающей мыслью, временами спотыкалась, на ходу правила написанное.

Ромига буркнул:

-- Погоди минут десять. Как раз, заканчиваю.

Дознаватель скользнул прочь, мягко опустился в кресло. Разминал кисти рук, задумчиво разглядывал сосредоточенный профиль соплеменника.

Короткий энергичный росчерк -- подпись в конце. Ромига закрыл колпачком "паркер", обернулся:

-- Будешь смотреть?

-- Давай.

Очень быстро, как могут читать только навы по-навски, Идальга пролистал солидную стопку. Вернулся к паре моментов. Хмыкнул:

-- Замечательный отчёт. Вкупе с тем, что я успел перелопатить в библиотеке, наводит на некоторые мысли. Но всё равно пока ничего не понятно. Продолжим?

-- А у меня есть выбор? -- Ромига улыбнулся, слегка натянуто.

-- Как минимум, три варианта. Можем прямо сейчас, совместными усилиями, попробовать расколоть проблему и, если повезёт, взять кого-то за жабры. Можем сперва дождаться Сантьяги: доложить ситуацию, попросить совета. Можем оставить всё, как есть, в надежде, что тебя отпустило совсем, и некоторое время понаблюдать.

-- Мне больше нравится первый вариант. Думаю, если остались следы вмешательства, надо искать их как можно быстрее.

-- Я не сомневался, что ты выберешь. Снимай костюмчик и пошли: привяжу тебя ещё раз. Вижу, неприятно, но давай соблюдать технику безопасности. Потом расскажешь, кстати, почему так неприятно, если отпустило. Сейчас ещё закажу обед, а то мы в трудах на благо Нави совсем оголодаем.

-- Прямо уж, на благо Нави! -- усмехнулся Ромига, раздеваясь и убирая вещи в шкаф.

-- А то нет? Подцепил неведомо что, непонятно где. Притащил домой. Разберёмся -- научимся чему-нибудь новому, полезному. Статью напишем. Кто-то прочитает и не будет, как мы сейчас, блуждать в тумане.

-- Знаешь, Идальга, странно. С одной стороны, я уверен, в данный момент никакого воздействия нет. С другой, вспоминаю человскую шутку: "Вась, я медведя поймал!" "Тащи его сюда!" "А он не пускает!"

-- Мы не челы. Возможно, это про того, кто решил, что смог наложить руку на нава?

-- Хорошо бы. Какие тесты ты надумал? Мне надо будет помогать тебе?

-- Не всё ж отсыпаться, пока я работаю. Слушай общий план, остальное -- по ходу.

Дознаватель начал объяснять, с удовольствием подмечая, как глаза Ромиги разгораются весёлым и злым азартом, совсем как встарь. Нав внимательно слушал Идальгу, высказывал по ходу дельные идеи, шутил... Выскользнул из-под руки, мягко подталкивающей в спину -- Идальга вскинул бровь, но не стал комментировать. Шагнул к столу, лёг, позволил пристегнуть себя. Дознаватель держал наготове обездвиживающие заклинания, но в ход пускать не стал. Сейчас не чуял в сородиче опасной для себя агрессии. Азарт, доверие, желание сотрудничать... А под всем этим -- страх. "Или след былого страха? Сейчас посмотрим!"

-- Предупреждаю, может быть неприятно.

-- Кто бы сомневался! -- чуть расширенные глаза, шальная улыбка. -- Работа у тебя такая. Знал, к кому иду в гости.

-- Ромига, шутки закончились! Слушай внимательно. Ты прекрасно знаешь разницу между "неприятно" и "опасно". Знаешь, я сказал! Если возникнет малейшее чувство, предчувствие, что что-то не так, говори сразу. Мы пока не понимаем, с чем столкнулись. Твоё общее состояние и потоки магической энергии я проконтролирую, будь спокоен. Но если замешана геомантия, не отслежу. Чела на помощь не позовём: он первый под подозрением. Значит, эта часть на тебе: контролируй, насколько сможешь. Понял?

-- Понял. По-моему, пока всё так... Но спроси меня ещё раз про геомантию и предчувствия. После тестов.

-- Стоп! Почему не сейчас?

-- Не додумал. Это прошлые дела. Давние. Просто вспомнил. Погнали?

-- Докомандуешься у меня!

Глаза в глаза, две очень похожие ухмылки. Тёмный туман потек из пальцев Идальги, потянулся из углов. Резкие слова аркана и пассы дознавателя закрутили его коконом вокруг двух навов. Несколько мгновений кокон менял конфигурацию, структуру и плотность, потом сгустился возле тела Ромиги и исчез: то ли рассеялся, то ли втянулся под кожу. На этом зрелищная часть закончилась. Началось самое трудное и интересное: как часто бывает, безо всяких внешних эффектов. Дознаватель держал ладони у висков собрата и тихим, спокойным голосом задавал вопросы. Тот отвечал: так же негромко и ровно. Полчаса беседы, больше похожей на игру в ассоциации, ещё один аркан. Ромига дёрнулся в путах, выругался, Идальгу тоже заметно тряхнуло. У обоих на миг заострились уши. Ещё пара заклинаний, снова -- долго -- спокойные вопросы-ответы. Усталый вздох: почти синхронно.

-- Закончили, -- Идальга отнял руки от головы Ромиги, встряхнул кисти, улыбнулся. -- Хорошо поработали. Думаю, нашли всё, что ещё можно найти. Утром у меня были сомнения на твой счёт. Хотел исключить психическое расстройство. Штука у нашего генстатуса редкая, но не невозможная. Теперь почти уверен: тебя действительно кто-то цеплял. Но идеально зачистил следы, остался только эмоциональный фон. Тебе очень худо пришлось сегодня на рассвете? -- полувопрос, полу-утверждение.

-- Да. Досадно, что я ничего не смог вспомнить про свои сны. Интересно, что это была за техника? "Заговор Слуа" мог дать такой эффект? Как думаешь?

Дознаватель не ответил. Задумчиво покачал головой. С неожиданно тёплой улыбкой провёл кончиками пальцев по ключицам Ромиги, по напряжённым мышцам груди, по контуру рёбер.

-- Иногда я очень жалею, что тогда, после первого твоего вопроса, не закинул тебя в портал.

-- Иногда я очень жалею, что наши дороги расходятся всё дальше, -- в тон ответил Ромига. -- Но в данный момент я хочу одного. Будь другом, отвяжи, а?

-- Помнишь, ты предлагал мне после тестов спросить тебя о каких-то предчувствиях?

-- А помнишь, ты говорил про обед? Жрать хочется. Думаю, тебе тоже.

Идальга рассмеялся, освобождая Ромигу из креплений.

-- Хитрый! Обед и передышка не помешают нам обоим. Вообще, я решил: дальше будем беседовать не здесь, а в более комфортной для тебя обстановке.

-- Спасибо за заботу! -- буркнул Ромига.

За иронией -- смесь облегчения и горечи. Потянулся, встряхнулся, разминая затёкшее тело. Встал, расправил плечи, несколько раз глубоко вздохнул. Дознаватель оценил его упорные и почти успешные попытки собраться, зная: нав еле держится на ногах. И сам тоже изрядно вымотался.

Шепнул заклинание, материализовал чёрный, как сама Тьма, мягкий плед. Закутал Ромигу, подтолкнул в быстрый портал. Уже усаживая сородича в кресло в кабинете, услышал запоздалое:

-- Пусти, я сам! Сколько раз просил: не трогай!

Задумчиво произнес:

-- Давно ты этого не вспоминал. Ведь разобрались, и времени прошло...

-- Да, разобрались! Разобрались! Просто сегодня, в связи со всей этой кутерьмой, вдруг вспомнил шкурой, и дошли некоторые аспекты. А раз ты плотно влез в эту историю... Угораздило поохотиться на чуда!

-- Чуд-то при чём?

-- Совершенно ни при чём. Чуд просто очень удачно шёл куда-то. Ты на него в удачном месте решил поохотиться. Семёныч удачно возвращался с работы. Всё одно к одному -- и к лучшему, на самом деле. Как всегда. Надо только уметь видеть.

-- Ты ешь, давай!

К креслу подкатился столик с загодя заказанным обедом. Обильным, как раз на двух голодных навов. Идальга пододвинул своё кресло, сел, поднял крышку супницы, принюхался. А Ромига смотрел на судки, распространявшие аппетитные запахи, словно позабыл, что со всем этим делают. Или не хотел лишний раз шевелиться, пережидая боль.

-- Ну-ну. Можно подумать, я тебя не только резал, но и поленился лечить. А всего-то немножко поколдовали, -- Идальга разложил еду по двум тарелкам, снял пробу со своей порции, довольно облизнулся. -- Может, тебя с ложки покормить, а?

Сердитый взгляд.

-- Спасибо, сам как-нибудь справлюсь, -- Ромига стряхнул с плеч плед, взял столовый прибор -- рука не дрожала.

Дознаватель плеснул себе в бокал вина, понаблюдал, как товарищ шустро расправляется с первым блюдом.

-- Спиртного не предлагаю. Для тебя это сейчас перебор. А лечебный коктейльчик могу смешать. Хочешь?

Ромига утвердительно кивнул, ухмыльнулся.

-- Что-нибудь с дерьмом мантикоры? Чтоб испортить удовольствие от вкусного обеда? Имей в виду, я сейчас дракона в чешуе съем, не поморщусь.

-- Шутишь, значит живой.

Живой... Сердце мерными ударами гонит по жилам чёрную кровь. Сытный обед и энергия вдоволь быстро возвращают силы.

Ромига откидывает голову на спинку кресла, закрывает глаза. Можно расслабиться: в безопасности, в средоточии родной Тьмы. И нав рядом -- свой, до капли такой же чёрной крови. Как бы ни язвили и не подначивали они друг друга сейчас, что бы ни происходило между ними в прошлом...

Ромига больше трёх веков отчаянно сожалел, что однажды не зашил себе рот. Собственными руками, суровой ниткой, тупой, ржавой иглой. Вышло бы не так больно, неизмеримо меньше, да дело в другом. Ясный и понятный мир тогда накренился, дал трещину, зацементировать которую до конца Ромига так и не смог. Просто привык. Научился жить почти как раньше. Веселее: шальной Стрелой, летящей куда попало, странным образом, всегда на благо Нави. Думал, иначе уже не будет. Однако вляпался с разлёта в новую проблему, и вдруг страшный, неудобоваримый опыт, которым дознаватель тогда наградил молодого помощника, обрёл смысл и ценность, идеальным образом вплёлся в узор судьбы.

"Вот ведь как бывает! Интересно", -- нав открыл путь воспоминаниям, от которых много лет отгораживался. Сам полностью открылся им, своей волей проживая заново то, что по первому разу обрушилось на него стихийным бедствием. Увидеть, осознать, выцепить важное, ранее упущенное... Вспоминать уже почти не страшно. Поймал себя на мысли, что готов и наяву ещё раз пройти то испытание, просто незачем, да и невозможно. Ничего в жизни не повторяется: к сожалению или, в данном случае, к счастью.

Очередная война Великих Домов. Для Тёмного Двора -- вторая по неудачности на Ромигиной памяти. Зелёные исхитрились сговориться с рыжими. Клин между ними Сантьяге вбить не удалось: жмут, напирают общими усилиями. Сезонный спад мощности Источника не позволяет тёмным задействовать големов. Наёмники -- всего лишь наёмники, челы. Среди гарок, увы, неизбежные при таком раскладе потери. Погибшие не были близкими друзьями Ромиги, но всё равно три знакомых имени отзываются где-то внутри болью и холодом. И яростью: могучей, умело направляемой в нужное русло расчётливым и изощрённым умом. На победу...

В этой войне Ромига не участвует в боях, служит Нави помощником дознавателя. Уже несколько лет он рядом с Идальгой почти неотлучно, как полагается ученику мастера. Дознаватель доволен, Ромиге интересно. Подвалы, наводящие ужас на весь Тайный Город, предоставляют его неуёмному любопытству обильную пищу.

На этот раз наёмники приволокли в Цитадель зелёную ведьму. Фата, аналитик, с большой вероятностью владеет очень ценной информацией. Молода и для фаты, и для аналитика, значит, талантлива. Глупо, нелепо, досадно попалась. Готова погибнуть во имя своего Великого Дома, но страстно желает жить. Красива, как истинная люда, прекрасно сознаёт свою красоту. Сильна и уверена в своих силах.

"Игла инквизитора" не даёт результатов: кто-то из иерархов зелёных очень старательно защитил аналитика от сканирования мозга. Ещё одно подтверждение: знает действительно много. Есть смысл повозиться, доставая всё. И хорошо бы, быстро. Князь, советники или комиссар с большими шансами пробьются через магическую защиту, но им сейчас не до того. Значит, ломать ведьму дознавателю с подручным, доступными средствами.

Зелёное платье люды -- обрезками на полу. Нагое тело на столе. По рукам и ногам бегут мурашки, видно, как бьётся пульс под нежной кожей. Прекрасное лицо надменно-невозмутимо, яростно сверкают изумрудные глаза. А над верхней губой уже выступают предательские капельки пота. Сама по себе Цитадель давит на люду, да ещё наводящая жуть обстановка и двое навов. Идальга привязывает ведьму одним из самых жестоких способов, ранящим при малейшем рывке. Даёт указания помощнику:

-- Будешь держать ей голову. Проследишь, чтобы не теряла сознание и не закрывала глаза.

Ромига наматывает на кулак роскошные светлые волосы, встречается взглядом с зелёной. Просверк взаимного узнавания... Ничего не значит! Большинство тайногородцев так или иначе знакомы. Губы зелёной шепчут имя нава: уже интереснее, но всё равно он её не помнит. Одна из симпатичных феечек на ночь-другую? Бывало. Возможно. Да, кажется, встречались лет пять назад.

Сейчас ведьма не вызывает у Ромиги ни малейшего желания. Во-первых, вчера погибли трое его соплеменников, и по счёту должен кто-то заплатить. Во-вторых, он увлечён работой, что ему прелести какой-то бывшей феечки? В-третьих, Ромигу не возбуждают трупы, а эта красивая самка мертва с того момента, как оказалась здесь. Просто носитель информации, который надо считать с минимальным затратами магической энергии, времени, труда. Три века назад по-человски в таких формулировках не думали, по-навски -- запросто.

Идальга подмечает всё, в том числе переглядывание напарника с "объектом". Приподнимает бровь.

-- Знакомая?

-- Вроде того. Лет пять или шесть назад крутил с ней, недолго. Была тогда феей, и весьма хороша в постели. Звать -- Вилена, но это мы и так знаем.

-- Вот не понимаю, зачем ты спишь на стороне со всяким разным, когда свои есть, дома, -- Идальга скользит взглядом по стройной фигуре помощника, затянутой в чёрный комбинезон. Хищно облизывается.

-- Сам-то ты, Идальга, таскаешь к себе юных чудов. Некоторых даже отпускаешь потом. Всегда хотел спросить, на развод, что ли? -- не лезет за словом в карман помощник.

-- Нет, для поддержания нашей ужасающей репутации. Они под заклятием обещания, никому ничего не рассказывают. Но всё отлично помнят.

Выражение глаз у Идальги с самого утра очень неприятное. Сквозит холодом, беспокоит. Отчего так? От известий о потерях? После беседы с комиссаром тет-а-тет? Ромига не слышал, о чём говорили, но понял: ожесточённо спорили. Тихий голосок интуиции: "Осторожнее на поворотах!" Хотя, что ему, наву, осторожничать? А люде -- поздно. Любопытно, сколько она продержится?

-- Кончай трёп, работаем. По ходу, если дам знак, подыграй "доброго". Но скорее всего не понадобится. Просто держи её, смотри и учись.

Люда не понимает разговора на навском. Она лишь вглядывается в агатово-чёрные глаза двух врагов и видит у младшего -- памятного по четырём жарким и сладким летним ночам -- недобрый, но в общем, равнодушный, чисто практический интерес. А у второго, постарше -- свою лютую смерть. Видит и цепенеет. Всё тело разом покрывается испариной от макушки до пяток. Сама ещё не поняла, но уже почти сломалась.

Там же, некоторое время спустя, Идальга наговаривает текст донесения и отправляет "стрекозу" порталом к Сантьяге. Искомую информацию они получили, и много сверх того. Люда мертва. Опознать то, что от неё осталось, можно только по окровавленному белокурому скальпу в руке одного из навов. Оба с головы до ног забрызганы кровью. Кто сказал, что на чёрном красного не видно? Ромига слизывает терпко-солёную каплю с нижней губы, смотрит на стол, морщится.

-- Големы здесь сейчас приберут. Пошли мыться, -- говорит Идальга.

-- Я всё-таки не понял, зачем так грубо? -- спрашивает помощник. -- Ты ведь наверняка чувствовал, она готова была расколоться ещё тогда, когда ты её привязывал. Можно было сработать... как-нибудь поаккуратнее.

На губах дознавателя улыбка, в глазах -- лёд.

-- Пожалел знакомую? Или просто красивое тело?

-- Практического смысла не вижу. Понимаю, если б мы её растерзали на крепостной стене, на виду у зелёных. Чтобы привести их в ярость и заставить делать ошибки в бою. Или для запугивания второго пленника, которого хотим оставить целым. А так... Не понимаю. И она уже всё выболтала. Даже то, чего не знала. А ты продолжал её рвать.

-- Я тебе потом объясню, Ромига, сейчас нет настроения. Лучше помолчи. Иначе плохо будет уже тебе. Очень плохо. Считай это первым предупреждением.

Подобного тона от старшего Ромига ещё не слышал. Выражение глаз такое... нет, видел иногда. Как-то само получалось: сразу находил себе дела подальше от Подвалов. На этот раз общая ситуация не позволяет уйти с боевого дежурства. Да и что за ерунда? Наву -- нава бояться? Хотя, помимо богатейшего фольклора про дознавателей вообще и этого в частности, кто-то из гарок от Идальги почти всерьёз шарахался.

-- В смысле, первым?

-- Раз! Всего предупреждений бывает три, по одному на вопрос. После третьего начинаются неприятности. И учти, Ромига, я не шучу.

Ромига призадумался, замолчал. Оба нава быстро привели себя в порядок, големы очистили помещение. Хорошо бы ещё отлучиться пообедать, пока нету следующих "объектов". Если Ромиге не отказали способности предсказателя (слабенькие, но уж какие есть), на несколько часов они с Идальгой свободны. Правда, он предвидит что-то вообще несусветное. Какая опасность? В родной Цитадели? Ну не до такой же степени всё плохо с этой войной? И опасность вроде не для всей Нави -- для него лично. Может, вдвоём с Идальгой.

-- Идальга, всё-таки не пойму, какой единорог тебя сегодня боднул?

-- Это вопрос?

-- Ну, наверное, да.

-- Два! Ещё раз предупреждаю: помолчи, худо будет! И не говори потом, что я тебя не предупреждал!

-- Да что ты мне сделаешь-то?

Идальга ударил "навским арканом" и своим любимым, отработанным, лишающим способности двигаться.

-- Эй! Потише, я ведь тоже могу...

Ромига посмотрел в глаза сородича и не захотел заканчивать фразу. Тем более, прозевав внезапную атаку, он не мог ничего.

Ускользающая улыбка, антарктический холод в глазах дознавателя:

-- Ромига, я предупреждал, не нарывайся. Три раза предупреждал!

Молодой нав без капли энергии растянут на столе, с которого големы недавно унесли изуродованный труп люды.

Убрали и лоскуты, только что бывшие комбинезоном гарки. За испорченную одежду Ромига всерьёз зол: "Я тебе это припомню!"

Тонкие струны, которыми он привязан, врезаются в кожу. Неприятно, но терпимо, пока не шевелишься. Нав слишком хорошо знает эту систему и того, кто привязал, чтобы пробовать освободиться силой. Раздражён неуместной, несвоевременной выходкой старшего товарища. Но, в общем, спокоен. С любопытством ждёт, что будет дальше.

Ловкие, прохладные пальцы Идальги путешествуют по обнажённому телу, гладят кожу, разминают мышцы, легонько прижимают чувствительные точки. Ромиге уже случалось млеть, таять, растекаться лужицей под этими руками. И сейчас приятно, даже несмотря на усиливающуюся боль от вязок: "Мучительно приятно, что-то в этом есть". Только взгляд -- отрешённый, холодный, взгляд препаратора -- обескураживает. "Это же нав! Сородич никогда не сделает мне дурного!" А сердце отчего-то пропускает удар...

-- Идальга, ты знаешь, я не люблю такие игры. И работы у нас немерено.

-- А мы работаем. С чего ты взял, что я играю? Ты задал свои вопросы, навёл меня на кое-какие мысли. Теперь моя очередь спрашивать. Но сначала подготовим, так сказать, почву.

"Работаем, так работаем!" -- привязанный нав разом успокаивается. Пробовать чёрную сталь на собственной шкуре -- приятного мало, но заживёт, и боли гарка не боится. Немного потерпеть на благо Нави, что может быть проще...

Ромига с интересом ждёт, какой инструмент пустит в ход дознаватель. Вспоминает его же лекции по методам ведения допросов -- и противостоянию им.

-- Идальга, ты что, решил повторный экзамен по своему предмету устроить? Практический?

-- Да. Мне кажется, некоторых вещей ты не понял. Например, кто здесь задаёт вопросы.

Остриё возникает между пальцами Идальги, впивается в тело. Ожидаемо, но всё равно внезапно, и больно, аж дыхание сбивается. Всего на миг, Ромига сразу берёт себя в руки. Маленький скальпель оставляет ещё несколько сочащихся чёрным, быстро затягивающихся отметин. Несколько ожогов почти нестерпимой боли, куда там тренировочной катане. И даже "Журавлиному клюву", которым его раз достал в бою зелёный дружинник. "Это ж надо: так хорошо знать, куда ткнуть!" -- с оторопью и опасливым восхищением думает Ромига.

Передышка: короткая, но достаточная, чтобы в полной мере ощутить струны, врезавшиеся в руки и ноги. И снова жгучие прикосновения чёрного жала. Крохотные ранки почти мгновенно заживают, но Идальга тут же наносит новые, в каком-то завораживающем ритме. Через некоторое время, достаточное, чтобы гарка привык, начинает с ритма сбиваться. Боль, боль, ожидание, боль... Ромига, как всякий нав, отлично владеет своим телом. До сих пор был уверен, что умеет гасить неприятные ощущения даже без магии. Вовремя вдохнуть и выдохнуть, расслабить мышцы, переключить внимание... Проклятый рваный ритм сводит его умения почти на нет. Боль захлёстывает. Но он сохраняет внешнюю невозмутимость, как положено воину Тёмного Двора. Как учили. Собирается с силами, говорит подчёркнуто спокойно:

-- Идальга, может, хватит? Я понял, что был не прав. Готов принести извинения.

-- Да как раз, прав. Минимальные воздействия дают отличный эффект. Сам же чувствуешь, что прав. Сейчас попробуем немного иначе.

-- Идальга, давай заканчивать!

-- Мы ещё толком не начинали, -- дознаватель улыбается, заглядывает в глаза связанного помощника. -- Это так, лёгкая разминка. Дальше я буду иногда комментировать свои действия, так интереснее.

Влажной салфеткой стирает чёрную кровь, ласково проводит рукой.

-- Видишь, на тебе уже всё зажило. На люде -- или ещё на ком из младших -- пришлось бы пустить в ход чуть-чуть магии, но тоже быстро бы следов не осталось. Особенно если взять тонкий стилет, шило или иголку. Будешь использовать этот приём, имей в виду: у разных генстатусов болевые точки расположены чуть по разному. Я пока воздействовал на те, которые есть практически у всех. А вот так, так и так, -- Ромига не выдерживает, вздрагивает, -- с кем-то, кроме нас, делать бесполезно. Зато люд взвоет, если ткнуть его сюда, сюда и сюда, -- уколы, по сравнению с предыдущими, почти не ощущаются. Чуд зубы в крошку сотрёт вот от такого. Челы... Ладно, с ними не интересно. Коллеги из Ордена и Зелёного Дома тоже отлично знают все эти тонкости.

Снова прохладные прикосновения салфетки, можно перевести дух. А струны, которыми привязан нав, от непроизвольных рывков уже дошли до костей. Раны быстро затягиваются, но проволока врастает в тело до следующего движения. Мысль на заметку: "Младших, если, правда, неохота калечить, надо фиксировать по-другому".

-- Когда не жаль энергии, очень интересные вещи делаются с помощью эрлийских арканов. Особенно хорош "скальпель Бокуса". Следов на шкурке вообще не оставляет, а какие открываются возможности... Помнишь формулу? Первым, конечно, приходит в голову подержать объект за сердце. Вот так. Но это банально. Гораздо интереснее воздействовать на прочие органы.

Нав замирает, чувствуя шарящие внутри себя руки. Ощущение дикое, жуткое. Однако Ромиге вновь становится любопытно: сквозь оторопь и боль. Он понимает, что Идальга, в общем, повторяет материал своих же лекций. Слушая дознавателя, молодой гарка тогда задавался вопросом: "Как это ощущается?" На миг теряет концентрацию, и тут же болезненно вскрикивает, со всей навской силы рвётся в путах.

-- Тихо! Пока достаточно. Запомни, как это чувствуется. Мы ещё вернёмся к этому нервному узлу чуть позже.

Идальга аккуратно извлекает руки из тела Ромиги. На коже, как положено, не остаётся следов. Боль, скрутившая внутренности, постепенно отпускает. Из-под вязок сочится кровь: густой, медленной лавой. Дознаватель проводит пальцем по одному из потёков:

-- Как удобно, что прочность костей у всех созданий Спящего пропорциональна физической силе. Достаточно было подобрать толщину струны и схему крепления, чтобы никто не освободился, отрезав себе конечности. Вообще, стопы и кисти -- сокровище для того, кто хочет обойтись малыми воздействиями. Лицо тоже. Работать так грубо, как я обошёлся с зелёной, в самом деле не обязательно. Есть ограничения, если хочешь, чтобы объект сохранил способность видеть, говорить, пользоваться письменными принадлежностями. В нашем случае, они минимальны. Ладно, это отдельная тема, на следующий раз.

Ромига вздыхает с облегчением: "Следующий раз? Закончили?" Дознаватель улыбается:

-- Устал? -- в глазах всё та же полярная ночь.

-- Да. Крайне познавательно, но по-моему, уже перебор.

-- А по-моему, самое интересное только начинается. Хочу показать тебе разницу между аккуратными и грубыми методами, которую ты пока не понимаешь. Она больше психологическая... Но не будем забегать вперёд.

Заклинание Идальги полностью снимает неприятные ощущения от вязок. Остальное вроде само прошло. Ромига расслабляется под руками дознавателя, которые снова стали ласковыми. Нежность прикосновений особенно остро воспринимается на фоне предшествующего. Нав закрывает глаза, плывёт по течению, пока оно несёт его спокойным плёсом...

Предчувствие очередной боли -- за миг до касания скальпеля. Любопытство: "Что ещё придумал Идальга?" Длинный разрез рассекает кожу. Пальцы дознавателя разводят края раны, вклиниваются между кожей и мышцами, скользят дальше: отделяя одно от другого, задерживаясь возле нервных окончаний. Вверх и вниз по торсу, на бока, за спину. Ромига корчится, тихо рычит сквозь стиснутые зубы. Мысль, что его собственная шкура сейчас отправится вслед за комбинезоном, уже не кажется абсурдной и невозможной.

-- Идальга, нав, что ты делаешь? -- голос срывается на сиплый шёпот.

-- Ничего такого, что ты бы не смог выдержать, нав. Тебе сейчас не намного больнее, чем когда я колол остриём. И кстати, я не разрешал задавать вопросы.

Жёсткие пальцы разминают и теребят мускулы напрямую, не через кожу. Ладонь скользит по обнажённым мышцам живота. Будто примериваясь, сильно нажимает там и тут. Боль уже стала постоянным фоном, очередное мелькание скальпеля почти ничего не добавляет. Узкая, гибкая кисть ныряет в аккуратный разрез. Знакомое движение чужих пальцев среди внутренностей: всё глубже. Волна дикой боли. Ожидаемая.

-- Почувствовал разницу?

-- Не знаю.

-- Плохой ответ. А так?

-- Больно, Идальга. Остановись! Хватит!

Усмешка:

-- Плохой ответ. Ладно, идём дальше.

Длинное, уверенное, неторопливое движение скальпеля. Идальга откладывает инструмент, с усилием широко раздвигает мышцы, погружает обе руки в нутро Ромиги. Глубоко, кажется, почти по локти. Копошится пальцами в горячем, скользком, вздагивающем, живом. Вытаскивает одну руку, стряхивает капли чёрной крови. Хватает обмякшего нава за волосы, приподнимает ему голову: