Под мостом

1

Огонек самокрутки вспыхнул, осветив морщинистое лицо старого Юстаса. Дрожащий язычок пламени отразился в выпученном левом глазу, пустом и бледно-сером, как сваренное вкрутую яйцо.

— Ах ты зараза! — Юстас дунул на цигарку.

Обрывок тлеющей бумаги оторвался и, подхваченный ветром, закружился над маслянисто-черной водой реки. В ответ на противоположном берегу мигнул кормовой фонарь угольной баржи.

— За это я и ненавижу Кьеркегора, — сказал Юстас. — Не горит — не теплится, только махорку зря переводим.

— Отсырела книженция, — отозвался Глухой Боб. — Когда Аристотеля курили, тогда да — бумага была хорошая, сухая, а сейчас…

Он сплюнул в сердцах и вырвал страницу из лежащей на коленях книги — «Большого Философского Словаря». Подогнув неровный край, Боб принялся его слюнявить, готовя самокрутку.

В тот вечер, как и в любой другой, Философское Общество собралось у автомобильного моста на окраине города. Место не самое уютное — от реки тянуло влажной стылостью, а проносящиеся по мосту грузовики прерывали беседу бессмысленным ревом и грохотом. Однако массивные каменные быки защищали от ветра, а вздумай пойти дождь, было где укрыться. Очень давно они — Юстас, Глухой Боб и Андреас — работали на строительстве этого моста. Никто не думал, что тот станет их последним пристанищем.

В ржавой бочке шипел костер из пластиковых бутылок, пенопласта и гнилых досок, собранных на берегу. Пламя было слабым, тепла едва хватало отогреть руки. Зато чадило так, что у Юстаса, человека привычного, безостановочно слезился здоровый, правый, глаз. Потому, хотя Юстас и продрог до костей, к костру он приближаться не спешил. Клубы и петли черного дыма переваливались через край бочки и отползали к реке.

— Ну, — подал голос Андреас, в прошлой жизни — статный моряк, теперь же одноногий старик в надвинутой по самые уши красной шапочке. — Дальше что было с этими шведами?

Андреас протянул руки над бочкой. От вязаных рукавиц с обрезанными пальцами повалил пар.

— Датчанами, а не шведами, — поправил Юстас. Моряк отмахнулся: мол, без разницы.

— Умерли, — вздохнул Юстас. — Все.

Для пущей убедительности он чиркнул себя пальцем по горлу.

— Вот те на! — Глухой Боб оторвался от ритуала изготовления философской самокрутки и уставился на Юстаса. — Прям все?

— А то! — сказал Юстас. — Королева ихняя яду выпила… А принц, сынок ее, дядю-братоубийцу мечом зарубил, а потом и сам штиблеты отбросил — порезали клинком отравленным. Ну, девчонка раньше утопилась — тронулась с горя умом и бросилась с моста в реку… В общем, никого в живых не осталось.

Он глубоко затянулся и оглядел притихшую публику. На грубых и грязных лицах застыло сосредоточенное выражение — каждый в меру сил пытался осмыслить рассказанную историю. Глухой Боб хлюпнул носом — из всей компании он был самым впечатлительным.

— Был я в Дании этой, — наконец сказал Андреас. — Салаку грузили. Но про такие ужасы не слышал.

— Дурень, — сказал Глухой Боб. — То ж давно было! Сейчас оно, ясное дело, по-другому. Сейчас их бы в дурной дом отправили — от греха подальше.

Он передал моряку готовую самокрутку и вырвал из книги следующую страницу. Повернув ее к свету, он прочитал, по-детски растягивая слова:

— Скончался в восемнадцать пятьдесят пять, в Копенгагене, Дания… Что ж за страна такая! Мрут как мухи.

Юстас рассмеялся — точно ворона закаркала.

— Я что думаю, — сказал Андреас. — Эти короли-принцессы, они ж не в своем уме. Режут друг друга направо и налево… Надо их всех в дурной дом, тогда порядок будет.

— Прям всех? — сказал Глухой Боб. — Ты сам хоть одного видел?

— Нет, — сказал моряк. — И что с того? Я слышал историю про одну королеву, которая уснуть не могла, если кому голову не отрубит. Проснется, сразу в крик — голову с плеч!

— Брешешь! — сказал Глухой Боб. В поисках поддержки он посмотрел на Юстаса. Тот потер щеку.

— Ну, я тоже слышал… Или в книжке читал.

— Вот ведь! — Глухой Боб схватил стоящую у ног пластиковую бутылку и приложился к горлышку, поморщился от гадкого вкуса. Юстас забрал у него бутылку — костер совсем не грел, зато брага внутри устроила настоящий пожар. Самое то холодной ночью.

— А еще историю? — попросил Андреас. — Только с хорошим концом давай.

— С хорошим? — Юстас сжал подбородок. — Не припоминается…

В поисках вдохновения он повернулся к мосту и прищурился. С хорошим… Значит, история про негра, который жену задушил, не подходит? Получается — зря читал?

Автомобильный мост освещали редкие фонари вдоль балюстрады. Пятна маслянисто-желтого света покрывали его как оспины, расплываясь во влажном воздухе мутными гало. В промежутках тени казались особенно густыми и плотными. Привычная картина, но на сей раз в симфонию тьмы и света вкралась лишняя нота. Юстас нахмурился, присматриваясь, и вдруг подпрыгнул, вытягивая руку.

— Самоубийца! Там, на мосту!

— Что? — Глухой Боб захлопал ресницами. — Где!

Юстас пнул его по ноге.

— Вон там, глаза протри!

На перилах моста кто-то стоял. Тонкий темный силуэт, четко очерченный желтым светом фонаря, слегка покачивался, словно треплемый ветром. Так и есть — самоубийца. Во всей красе. Хотя их мост и не пользовался бешеной популярностью среди любителей сводить счеты с жизнью, Философское Общество успело вдоволь на них насмотреться.

— Эй! — заорал Глухой Боб. — Ты что делаешь-то? Эй!

— Не услышит он, — одернул приятеля Юстас.

— Эй! — Глухой Боб не унимался. — Вот идиот!

Он запрыгал на месте, крича и размахивая руками. Без толку — сколько ни дери глотку, там, наверху, их крики звучат не громче комариного писка. Меж тем Юстас заметил, что они не одиноки в попытках остановить самоубийцу. Вдоль перил к тому приближалась смазанная фигура. Юстас разглядел протянутую руку.

— Ух ты! — сказал Андреас. — Еще один!

Он вцепился в свою шапочку и поглубже натянул на уши. Верный признак сильного волнения. Один самоубийца понятно, но двое сразу — такого на их мосту отродясь не случалось. Глухой Боб прекратил скакать и тяжело дышал, опершись ладонями в колени. Его трясло, острый кадык дрожал мелко и часто.

— Не похож он на самоубийцу… — начал Юстас. И его слова получили неожиданное подтверждение. В протянутой руке что-то сверкнуло — холодный блеск стали. Нож? Какого черта…

Фигуры на мосту разделяло не более пары шагов. Человек с ножом метнулся вперед, занося руку для удара. Лезвие сверкнуло в свете фонаря. В тот же самый момент самоубийца прыгнул с моста. Мелькнул темной рыбкой на фоне городских огней и с тихим всплеском ушел под воду.

— Ни хрена себе, — прошептал Андреас. Глаза готовы были выкатиться из орбит.

Человек с ножом забрался на перила. Пару секунд он балансировал на краю, широко расставив руки. Лезвие ножа дрожало и переливалось — задорно-весело, будто человек намеренно игрался с ним, любовался игрой света. А потом он шагнул вперед, к маслянисто черным водам реки.

Однако до воды он не долетел. В полете его тело съежилось, как проколотый воздушный шар. Осталась трепыхающаяся тряпка, из которой в стороны прыснула стайка черных птичек. Они замерли на мгновение и разлетелись, пискляво чирикая. Исчезли в ночи, словно их и не было. В реку упала смятая комом одежда. Волны подхватили ее и потащили под мост.

Философское Общество застыло в гробовом молчании.

— Черт! — наконец сказал Глухой Боб. — Что это было?

— Да будь я проклят! — Андреас принялся шарить по траве в поисках бутылки. — Вы видели? Он…

Поскольку моряк нашел выпивку, он не договорил. Заканчивать пришлось Юстасу.

— Он превратился в стаю воробьев и разлетелся! Нет, вы тоже видели?

— Выпей, — сказал Андреас, передавая ему бутыль.

Юстас протянул руку, но остановился, прислушиваясь к звукам реки. Заметив озадаченный взгляд, Андреас поспешил его успокоить.

— Видели. Не один ты такой…

— Тихо, — цыкнул Юстас.

Он сделал пару шагов к берегу, всматриваясь в ночную темноту. Плеск… Второй. Кто-то плыл в их сторону, ориентируясь на свет костра. В желудке шевельнулся холодный ком.

Самоубийца. Выплыл все-таки… И теперь барахтается в волнах, борясь с течением. Ком в желудке разрастался, у Юстаса задрожали руки, и отнюдь не от холода. Он заставил себя собраться. Чего ему бояться здесь? Тем более он не один… И все равно на душе скребли кошки, а Юстас привык доверять своим чувствам.

Самоубийца добрался до мелководья и поднялся на ноги. Постоял, раскачиваясь, затем выпрямился и, загребая воду, побрел к костру. Несколько раз он спотыкался и падал, но снова вставал и упрямо двигался к цели. Юстасу как раз хватило времени его рассмотреть.

Это оказалась девушка. Невысокая, тоненькая и гибкая, как ящерка. Лицо с мелкими и острыми чертами, короткие волосы и большие глаза… К волосам прилипла то ли водоросль, то ли грязный обрывок целлофана. Выбравшись на берег, девушка остановилась напротив Юстаса. Не сказала ни слова, смотрела, не моргая. В глазах плясали рыжие огоньки костра.

Юстас сглотнул.

— Э… Кто вы?

— Я? — Девушка закашлялась. — Я принцесса Калифорнии.

Она развернулась, посмотрела на мост и без чувств упала на пожухлую траву.

Философское Общество застыло в полном недоумении. Прошло не меньше минуты, прежде чем они решились заговорить. Все разом.

— Она сказала: принцесса Калифорнии? Но ведь…

— Что я и говорил. — В голосе Андреаса прозвучали торжествующие нотки. — Всех их надо в дурной дом!

— Но в Калифорнии…

— Знаете, — сказал Глухой Боб. — Может, мы это… Не будем больше курить Кьеркегора?