Победа Сердца

1. Сердце быстро стучало в ритме шагов, которые расплескивали в разные стороны тысячи капель воды. Лужи, что периодически появлялись впереди, сливались в единый поток, на первый взгляд хаотичный, однако, с каждой секундой становящийся все более и более осмысленным в своей структуре. Прежде чем эта систематизированная архитектурная композиционная задумка, лежавшая в основе происходящего, вышла бы на первый план, нужно было во что бы то ни стало добраться до дома и самому завладеть вниманием, однако в данном случае не воды, которая, обрушиваясь с неба, готова была потопить путешественника, но механическим инструментарием мира, который заботливо в качестве награды позволит пальцам поласкать клавиши, что ответят все новыми символами, возникающими на экране сначала внутри головы творца, а затем уже и снаружи, что, впрочем, как успел заключить сам писатель, не составляло большой разницы. Вместе с этим он понял, что проводники его чувств и мыслей испытывают изнуряющий дискомфорт соприкосновения с вибрирующей механической машинкой, чей экран, медленно раскладываясь на пиксельные паттерны, стал переливаться разными цветами, хотя автор и был уверен, что еще мгновение назад белизна проектора его реальности была такой же кристально чистой. За этим изменением в восприятии последовало откровение, заключающееся в том, что он не только не сидит за экраном лэптопа, но и все также продолжает расплескивать лужи, торопясь добраться с промозглой улицы до уютных и, что самое важное, безопасных апартаментов, которые казались чем-то абсолютно недостижимым. Единственное, что связало сейчас хозяина этой заманчивой территории и ее саму, был фантомный звук, который сначала торопящийся пешеход принял за еле улавливаемый гул микросхем домашнего компьютера. Однако затем, когда амплитуда звука стала нарастать и, достигнув своего апогея, заставила глядящего под ноги наблюдателя запрокинуть голову, она позволила ревущим двигателями бомбардировщика с легкостью унести центр внимания прохожего на расчетную позицию, на которую летающий зверь уже выходил, чтобы доставить свою «посылочку».

***

Осознавая, что этот процесс развертывания мира уже не остановить подобно спазмам во время оргазма, путешественник слился с этим чувством, когда на краткое мгновение все границы стирались, оставляя лишь единое неделимое пространство, свободное от любых мыслей и форм, парадоксально включающее и объемлющее их все и одновременно не являющееся ни одним из этих состояний. Так, вместе с зачатием новой жизни в этот самый момент присутствовал и момент игровой системы, когда покрасневшая от чувств и собственного горя женщина, поддерживаемая другими участниками церемонии, пыталась коснуться гроба, в котором переносили поврежденную оболочку биологического механизма, в котором уже начался распад – неизбежный исход любого явления, которое рискнуло проявиться в феноменальном мире.

Чтобы не допустить этой точки невозврата, молодая особь извивалась под градом ударов судьбы, которые не только дезориентировали, но и давали слабую надежду на избавление. Ведь поскольку каждый пинок всё еще представлялся чем-то реальным, то из этого безусловно следовал вывод о том, что еще есть надежда на спасение, и время для безоговорочной капитуляции еще не настало.

***

– Да, еще очень далеко до конца, – разглядывая переливающуюся жидкость в граненом бокале, которая играла в лучах солнца, улыбнулся мужчина, полностью расслабившись на мягком лежаке, ощущая ступнями мягкий теплый песок и слушая музыку волн, которая разливалась по берегу, что распростерся в нескольких метрах от его личного небольшого острова тени, созданного белоснежным зонтиком.

– Ты что-то сказал? – подняв голову и заглядывая в глаза мужчины, улыбнулась молодая девушка.

– Нет, ничего, – чуть прищурившись и положив руку на голову своей «обслуге», улыбнулся мужчина, заставив ту вновь послушно приступить к ласкам. И, несмотря на сопричастность к текущему моменту, сопутствующие мысли отдыхающего летели далеко за самый горизонт, куда убегала океанская синева.

***

– Где бы достать достаточно монет, чтобы выбраться отсюда? – лениво протирая золотую статую многорукой богини, раздраженно думал послушник в тот самый момент, когда услышал негромкий оклик своего мастера. Он, однако, не поспешил пойти по направлению оклика, а лишь устало продолжал тереть, проклиная себя, это место и этого старикашку, чья смерть несказанно обрадовала бы его самого. Мастер, однако, не сдавался и вновь позвал своего юного помощника.

Служитель храма бросил тряпку рядом со статуей и направился в комнату мастера, уже наперед зная, что его там ждет. Его догадка оказалась правдивой, ведь мастер, уже обнажив свою нижнюю часть тела, кряхтя, подполз спиной к краю кровати и стал оправляться прямо в небольшую вазу, что стояла рядышком. Монах стоял в дверях не дыша, ожидая, когда же наконец зловонная процедура закончится. Когда же хлюпанье прекратилось, он машинально подошел к кровати, взял специально заранее приготовленные мокрые полотенца и, обтерев ими своего учителя, выбросил их в урну. Затем, взяв ее за маленькие ручки, послушник направился к выходу из храма прямо через помещение со статуей богини, чтобы уже снаружи слить нечистоты в канал. На секунду потеряв бдительность и дав себе вдохнуть, молодой ученик позволил раздражению, что копилось в нем последние месяцы, найти выход в виде физической разрядки, заставившей его опорожнить содержимое своего кишечника прямо на пол храма. Этот инцидент окончательно вывел молодого послушника из себя, и он, завыв нечто нечленораздельное во всю глотку, замахнулся урной и, подобно снаряду, запустил ее в статую божества.

***

– Малыши готовы к рождению, – передался кодовый шифр по рации, и тотчас сотни бомб стали падать на джунгли, превращая каждую живую тварь в обгорелые трупы. Пламя, что вырывалось из чрева стальных снарядов, километр за километром покрывало пространство, расчищая местность от аборигенов, животных и ненужной растительности, чтобы добраться до самой сути, самого ядра этой земли.

И этот эфирный нектар был самым важным и желанным для мужчины, который, в то же самое время, как снаряды гасили за секунды миллионы жизней, прижав лицо девушки к своей мошонке, не сдерживаясь, выпускал наружу всё свое нутро, думая только о несметных дарах, что таили в себе некогда девственные леса далекого острова.

***

Семя, проскользнувшее прямо внутрь партнерши, готово будет разродиться в течение ближайшего года. Он пролетит, подобно мигу, в котором и жили сейчас только эти двое поглощенных друг другом тела, ощущающие себя грандиозным танцем нескончаемого экстаза, в который от переизбытка впечатлений упал писатель, ощущая, как его мозг разрывают на части абсолютно противоположные эмоции. Закрыв руками лицо, он рыдал, чувствуя, как по его щекам текут слезы, вместе с диким мистическим хохотом, который оглашал кладбище, на котором уже опускали гроб в сырую землю, ту самую, по которой путник бесконечно долго шел по лабиринту нескончаемого города.

Несмотря на всю эту давящую безнадежность, внимательный наблюдатель все же успел поймать момент, когда он был один в безотносительной безопасности повторяющегося момента зацикленной мелодии, которая звучала под аккомпанемент гудящего лэптопа. Убрав руки от лица, он наблюдал, как разноцветные неоновые шлейфы разливаются, подобно краскам, прямо на его собственных кистях. Пытаясь сконцентрировать на них свое внимание, взгляд наблюдателя обнажал геометрически точные линии, которые, пересекая друг друга, создавали восхитительные узоры, что, пробегая от его рук по всему его обнаженному телу, падали вниз, заставляя сиять всю комнату своей непередаваемой эстетикой и наделяя маленькую черную статуэтку танцующей богини, стоящую на обеденном столике, всеми атрибутами живого существа. Следя за этой феерией образов, звуков и смыслов, наблюдатель упал на колени перед милостью ожившей Богини, начав повторять одну и ту же мантру, после чего, слегка успокоившись и обратив красные от слез глаза к лику богини, он узрел на ее лице мягкую полуулыбку, по которой стекали отходы, тут же превращающиеся в кровь, затем семя и наконец, струящийся в почве жидкий эфир. Затем он, нагревшись, испарялся в лиловом облаке, в котором потонула вся комната, заставившем наблюдателя подняться во весь свой рост и удивиться тому маленькому, но очень искусному обману, в который он ввел сам себя. Еще раз заглянув вовнутрь и вовне себя и поняв, что ни снаружи, ни внутри нет ничего, что бы он мог назвать «собой», путник отпустил всякую попытку контролировать что бы то ни было, полностью отдавшись непостижимому танцу, что казалось продолжался целую вечность.

Танцующие образы богов и богинь продолжали появляться перед взором наблюдателя под прекраснейшую из мелодий. Она, казалось, и была тем источником, что заставлял их принимать бесчисленное количество форм, которые они с удовольствием использовали для любовных заигрываний друг с другом. Наблюдая за их величественной космической игрой, путешественник и сам не заметил, как на его собственном лице появилась та самая мистическая полуулыбка, что была вечным символом небожителей, а по телу пробежал ток, заставивший каждый волосок на теле подняться во время наслаждения этим поистине великолепным зрелищем.

2. Глядя на профиль Элен, Кевин вновь ощутил прилив того, казалось бы, забытого чувства, что, оказывается, до сих пор дремало в нем, глубоко запрятанное и наполненное повседневными заботами, мыслями и привычками. Она уничтожала их все мгновенно, подобно тому, как одна единственная вспышка молнии рассеивает тьму, и нужно использовать эту самую секунду для того, чтобы выбраться из этого темного жуткого пространства, которое стало уже казаться совершенно домашним и уютным. И всего-то ничего, казалось бы, для этого требовалось – это слегка пересилив себя, отдаться этому потоку, что готов был засосать в водоворот новых событий, что уже, в свою очередь, и должно было помочь удержать эту божественную щекотку, что разливалась вверх от живота до самой гортани, попеременно заставляя прочувствовать вибрацию каждого органа, через которую она пробегала.

И все же кое-что удерживало от того, чтобы здесь и сейчас разрушить ту невидимую стену, что не давала новому ворваться в жизнь и в своем победоносном начале утвердить свое главенство в жизни молодого человека. И это кое-что было самым подлым, что могло быть на свете – сомнением. Оно заключалось в следующем: вообще стоил ли этот чрезвычайно сильный и честный импульс того, чтобы перечеркнуть всё, что было до этого? В какой-то момент Кевин поймал себя на мысли, что, вполне возможно, он просто слишком расслабился, ведь, отматывая пленку на годы назад, он вспоминал с какой трепетностью он смотрел на свою теперешнюю сожительницу и понимал, что он не то, чтобы даже не замечал окружающих женщин, но в принципе не испытывал в этом потребности. Более того, для него было оскорбительным даже сама мысль о каких-либо контактах кроме Гвен, с которой его связывали пять лет совместной жизни. Но, со временем в его поле зрения стали попадать и другие, и их физические качества, да и свойства характера заставляли Кевина реагировать на них, иногда только ментально, иногда же, по надобности, вступая в так называемый обмен энергиями. Но этот флирт был отнюдь не какой-то сменой парадигмы, но, как бы парадоксально это ни звучало, скорее подтверждением состоятельности человека, что нашел свое место рядом с любимой женщиной, и даже влияние извне не было помехой для ощущения себя самым счастливым человеком на свете.

– Наверное, – улыбнулся Кевин, не так конечно патетично, но, тем не менее, уверенность в грядущем дне была, а чего же было еще желать? Однако, то что происходило сейчас, выбивало всякую основу из-под его теперешнего бытия. И виной тому были лишь формы тела, изгибы, что, гармонично объединяясь, бежали вверх, рисуя в восприятии Кевина идеальное лицо с глазами, что, казалось, смотрели в саму душу молодого человека. Не стоило забывать и про голос, что, казалось, и был первопричиной всякого звука, и только ради сравнения с ним существовали все остальные – только, чтобы показать на контрасте, насколько они несовершенны, да и не нужны вовсе, когда уже существует звенящий голосок Элен. Однако, несмотря на всю поэтичность этих образов, внешнее мало имело отношение в тому, что исходило изнутри, что росло внутри Кевина, желая вырваться наружу. И это был не просто импульс на синтез внешних признаков привлекательности представительницы противоположного пола, как уже успел окрестить это в своем уме путешественник, нет, это было куда более древнее, куда более сокрытое, но оттого еще более простое и настоящее явление. А точнее – сама неизбежность, что заставила мир явить себя подобным образом, чтобы знать наверняка, что на этой планете два человека с совершенно, казалось бы, несовместимыми багажами своих жизней, что они несли на своих плечах, встретились и вместе открыли страницу новой завораживающей истории их жизни сердца.

3. – Ты ведь любишь меня? – глядя в глаза своему любимому, спросила Элен, слегка улыбнувшись.

Кевин лежал и чувствовал, как Элен, уже мягко охватив его член, снова начинает разминать его. По телу его прошла небольшая дрожь от вида двух черных зрачков, что буквально впились в него. На фоне всего этого действа играла, переливаясь различными тонами, музыка, что волнами накатывала, то на одного, то на второго участника этой любовной игры.

– Да… – приоткрыл было рот Кевин, чтобы ответить своей подруге, в тот момент как та, закрыв глаза, уже впилась в его губы, не дав закончить его и так очевидный ответ. Кевин закрыл глаза и позволил себе стать одним лишь чувственным комком нервов, которые чутко реагировали на внешние сигналы, что стимулировались мягким языком, что пританцовывал внутри его рта, и плавающими видениями смерти и возрождения, которые буквально одновременно и лишали наблюдателя всяческого адекватного восприятия, и затем вновь возвращались к нему вполне осознаваемой волной удовольствия. Оторвавшись от Кевина, Элен выпрямилась над лежащей фигурой мужчины, который, приоткрыв глаза, наблюдал за тем, как ее изящные формы буквально светятся в меняющихся оттенках нежно-лилового и темно-фиолетового цветов, которые, подобно струящемуся дыму, наполняют пространство комнаты, в которой они находились. Элен, изогнувшись всем телом, прильнула к нижней части тела Кевина, нежно проведя по ней языком. В это же самое время внутри головы мужчины буквально вспыхнули мистическим огнем несколько раскрывшихся бутонов прекраснейших цветков, что наполнили его восприятие чудесными перетекающими друг в друга геометрическими фигурами. Эти многомерные построения, казалось, полностью синхронизировались с движениями его подруги и безукоризненностью ответа тех самых примитивных, но оттого не менее важных реакций, что дремали в его организме. Сам же Кевин, точнее его тело снаружи, поднял руки, что казались неестественно невесомыми, и дотронулся до кожи Элен, обхватив ладонями ее ноги и мягким движением пригласив ее опуститься пониже. Та ответила ему взаимным движением, после которого Кевин смог коснуться ее языком, испытав ответную реакцию в виде губ, что плотно сжали его тело.

Кевин на миг отрыл глаза, и ум его, некоторое время двигаясь в ритм их взаимной игры, в итоге взметнулся наверх сквозь потолок, что сейчас представлял из себя волны, идущие друг за другом и формирующиеся в спирали, являющие собой целые разные отдельные возможности развития жизни, в которые нырнул ум Кевина, приближающийся к полному исчезновению в оргазме света, смерти, перерождения.

4. Из переплетающихся паттернов противоположных друг другу смыслов уже вырисовывалась новая картина мира, которая медленно оживала при помощи музыки, что была составлена из хора нежных голосов, которые, в свою очередь, смеясь и постанывая, вырисовали узоры мира, что возник лишь благодаря их безусловной любви и наслаждению. И мир тот был лишь отражением мельчайшей частичкой души существа, что ритмично вдыхало и выдыхало самого себя, саму жизнь, в беспредельность, наполняя смыслом то, что только что не имело никакого значения. И в этих масштабных пертурбациях, благодаря своему бесконечному могуществу, позволяя возникать даже таким воплощениям собственного разума как ограничивающие факторы, что вовсе не противоречили самой природе этого создания, но, напротив, являлись живым свидетельством воплощения его могущества и бесконечной мудрости, что расстилалась по поверхности им же созданного мира, что был уже изрыт изнутри подобно гигантскому термитнику, в котором произрастали пути неисчислимых ходов и выходов, своеобразных порталов, аналогов кровеносной системы. Они были искусственно созданы только ради того, чтобы окончательно обнажить, выпотрошить всё нутро этого бескрайнего организма, что так заботливо приютил на своей поверхности миллионы живых существ, один из видов которых решил, что знает лучше, как распорядиться окружающей его средой и начал войну, бесконечную войну за удовлетворение собственной иллюзорной жажды, что парадоксально истязала не только его, но и передавалась в самых кошмарных, извращенных формах на тысячи, миллионы других его братьев и сестер, заключенных с ним в одном общем пространстве планеты.

Несмотря на смерть, что съедала одного за другим, на слезы, что лились тысячелетиями, он продолжал свой путь вглубь себя, он продолжал хотеть и невозможно было даже осудить его за это. Так что он практически беспрепятственно шел дальше по поверхности голубой сферы своего дома, уверенно переставляя свои ноги походкой победителя, Императора, который подчинил себе весь мир. И он мог себе это позволить, мог даже допустить мысль о том, что это он сам – то самое творение, ради которого всё и было создано. И это было правильно. Несмотря на летящие по небу огненные снаряды, это было правильно, несмотря на тысячи деревень, что сжигались в пламени беспощадных машин, на смену которым приходили все новые, вонзающие свои стальные когти в почву, вспарывающие ее на десятки километров вовнутрь и достающие из нее самое ценное – кровь, саму жизнь, ценнейший эфир, что служил в некотором роде мерилом человеческой жизни в этом мире. Кто мог вообще придумать подобное? Разве только спящий бог, наблюдающий за собственной фантазией и по неосторожности вдохнувший в образ своего сновидения чуть больше деталей, чем следовало, что позволило ему еще больше увлечься и проникнуться теми сюжетами, что породила его собственная, воистину богатая фантазия! А возможно, всё это было сделано, спланировано им специально, ведь кто во всем мире сможет осудить его? Где возможно отыскать того мудреца, который смог бы заявить о том, что создатель сновидения, частью которого он сам и является, поступает неблагоразумно? Кто мог обвинить его в безумстве, если даже самые изощренные проявления этого процесса были всего лишь игрой, которой он самозабвенно отдавался? И что послужило бы мерилом благости, которую он должен был ниспослать тем, кто так сильно жаждал ее? Ведь как он мог спасти несуществующих персонажей собственного сна? Только одним способом – пробудившись, осознать, что все произошедшее – не более, чем условности, что порождали кровавый конфликт, войну за дикий эфир.

И потому было абсолютно законно, и даже более – являлось неизбежным, желание этого человека, что своей фигурой с развевающимся плащом наблюдал, как под его ногами разверзлась воронка лилового света – та, что стала манить Императора всего мира нырнуть в этот самый водоворот.

Но человек знал правила этой игры и не спешил с головой отдаться этой бездне, о нет, он скорее сдерживал это желание, позволяя ему тем самым расцвести изнутри. Наблюдая за текучими движениями переливающейся массы эфира в карьере, что возбуждали его, подобно самой искусной обольстительнице, Император знал, что та в курсе всех его заветных желаний еще даже в большей степени, чем обслуга с его личного острова-курорта, а потому без промедлений готова была пойти на что угодно, только бы сделать всё ради их осуществления.

Протянув руку, хозяин этой земли раскрыл ладонь, пытаясь схватить и заключить в ней мощь и силу, что скрывалась в этой артерии планеты и, завладев ей навсегда, можно было познать вечное блаженство, однако вместо мурашек, что редко, но все же давали знать о себе в периоды особых состояний сознания, император почему-то испытал острую тоску, что заставила его сердце сжаться, а взгляд – помутнеть. На смену гигантским экскаваторам, что разрывали и углубляли карьер, попутно выкорчевывая саму жизнь из земли этой пустоши, пришел вид оживленного города, чуть покрытого снегом, города, в котором Человека-Императора никогда не было, и который, тем не менее, он знал, поскольку там он, как это ни звучало парадоксально, когда-то родился, и в этом не было никаких сомнений.

Наблюдатель следил за тем, как в его уме вырисовывается образ бордового рассвета, который буквально расцветал, и не где-то там далеко снаружи, но прямо тут – внутри самого молодого человека, что следил за реакциями собственного сознания на это зрелище, что и было единственной определяющей его реальностью, дарованной мозгом. Вдыхая свежий утренний воздух, который, казалось, возникал из этого самого красноватого, расплескавшегося по горизонту океана, наблюдатель про себя так же отмечал, что и это, и иные проявления рождения нового дня, вроде пурпурного неба, которое незримо становилось все светлее, и плывущих по небу редких облаков, превращались в его уме в сгустки памяти, которую он никак не мог как следует структурировать. Память же, однако, без всяческого влияния чьей-то насильственной воли, уже сама заботливо упаковывала все эти впечатления в удобоваримые фразы, которые ее владелец уже хотел выразить в образах своей новой книги, пятой по счету. Однако зачем ему тогда нужно было вообще задумываться об этом? Или может как раз сейчас и наступил тот самый миг, когда ему было просто необходимо проанализировать весь свой жизненный путь, что он так хотел втиснуть в рамки печатных букв и строк. Но разве подобная «сохранность» собственной жизни могла служить залогом его же бессмертия? И это был тоже хороший вопрос. Поскольку, как ни пытался уверить себя Автор в том, что он жить не хочет, другая, рациональная его часть, погибать не спешила и всеми силами пыталась продлить собственное существование, оттянув момент гибели, хотя бы образно, посредством рассуждений и фантазий на эту тему. И, вполне возможно, ему даже чудилось, что каким-то немыслимым образом он, расплескав свои впечатления, где-то слегка преувеличенные, где-то наоборот не до конца раскрытые, сможет обрести свою вневременную форму опыта в глазах другого – в уме читателя, которой уже на основе своего опыта и своим пылким сердце сможет понять, где же все-таки автор чуть приврал, а где – оставил недосказанным некоторые вещи, что таковыми и должны были остаться в форме текста, иначе бы их истинный смысл так и остался бы не понятым, и тот, кому предназначался текст, который явно не случайно попал бы в руки страждущему, что наверняка смог бы интерпретировать и удобрить это самое, еще не проросшее семя таким образом, что оно бы обязательно расцвело, но уже внутри самого внимательного читателя, а не снаружи, где-то там – в завистливых статьях неудавшихся критиков. Однако, несмотря на то, что таким образом писатель хотел обрести бессмертие, представляя себя именно тем читателем, который через, безо всякой ложной скромности, тысячу лет окунется в свои собственные ощущения, которые, правда, произошли много веков назад, это по сути своей в данный момент времени было лишь мечтой, на которой, тем не менее, на подсознательном уровне, фиксировались все стремления, дающие, несмотря на все сомнения творца, силы для начала работы. Однако сейчас все эти лишние флуктуации отошли на второй план и автор, подняв над головой стакан, чьи стеклянные грани стали, переливаясь, играть на солнце, начал выливать на свою голову его содержимое, ощущая, как холодные струи воды греют его тело, подобно музыке, что обволакивала его мозг, через имплантат, которому не страшна была влага, что могла случайно попасть на них.

Вместе с этим не до конца осознанным ритуальным действием, которое сплавило воедино наблюдателя рассвета и сам рассвет в неделимый процесс созерцания прошлого и будущего, в голове наблюдателя раздался щелчок, своеобразный звонок, который свидетельствовал о входящем вызове. После того, как по глазному яблоку пробежали символы, что сформировались в сообщение коре головного мозга, несшее имя того, чей сигнал взывал к вниманию писателя, наблюдатель все же смог разорвать безусловную связь с пространством утренней зари, в которой практически растворился, чтобы, грустно улыбнувшись, ответить на звонок.

5. – Да? – спросонья отозвался автоматический модуль, который еще не до конца осознал в себе ту личность, что сформировалась под воздействием внешних и внутренних факторов, и которая носила гордое звание – человек разумный, хотя вторая часть определения еще находилась под большим вопросом.

– Кевин! Неужели так сложно было поставить будильник?

– Прости, прости, – догадавшись, что это обращаются к нему, за долю секунды отозвался Кевин, резко потянувшись в кровати и случайно задев что-то мягкое рядом с собой, что издало негромкое урчание. Обратив свой взгляд направо, пробудившийся обнаружил свернувшуюся калачиком девушку, что, сжимая в руках пододеяльник, лежала к нему спиной.

– Нет, нет, милая, конечно нет, – выдохнув, попытался сдержать раздражение Кевин, отозвавшись в трубку на голос своей девушки.

– Ты, я надеюсь, не забыл о нашем небольшом мероприятии? Ты дома? За тобой заехать?

– Нет, нет, я сам, – потянувшись рукой к спине лежавшей рядом женщины, улыбнулся в трубку парень, – зачем тебе зря мотаться.

Помассировав пару секунду спину «соседки», Кевин стал опускаться рукой все ниже и ниже, оказавшись уже на мягких ягодицах, тут же начав чуть сжимать их своими пальцами. Вместе с тем, девушка уже не спала, как понял это Кевин по едва заметной вибрации, что прошлась по ее телу и простыне, которая чуть изменила рисунок своих складок от едва заметного шевеления. Кевин улыбнулся и, уже позабыв про телефонную связь, скользнул еще ниже. Девушка же, ощутив стимуляции пальцев своего любовника, тихо застонала, чего оказалось вполне достаточно для динамика.

– Кевин? Ты в порядке? – слегка обеспокоенно вновь раздался голос девушки.

Кевин, которого слегка сбил синтезированный голос подруги, на мгновение замедлился, но практически тут же восстановил скорость, когда лежавшая рядом девушка схватила его за руку со вполне определенным намерением и вновь задала темп поступательным движениям его кисти.

– Все в порядке, – скрипнув зубами, выдохнул Кевин, – ты не волнуйся езжай сама, и встретимся там через час.

– Кевин, я… – не успела проговорить девушка, прежде чем связь оборвалась.

– Гвендолен? – сухо и безучастно спросила девушка, будто бы ее это и не интересовало вовсе.

– Да, она – зараза, – улыбнулся Кевин, повернувшись к своей подруге, – ты что, ревнуешь?

– Ну… – томно пропела девушка, когда ее друг прижался к ней со спины, – возможно, – взяв его член в руку и направив куда следовало, успела проговорить она, прежде чем ее слова перестали что-либо значить, когда ее друг легко проскользнул внутрь нее, оставив во всем мире важным лишь это чувство, что распустилось внутри нее, подобно цветку, что раскрыл свои лепестки в ожидании первых теплых лучей рассвета, что пробились сквозь чуть покачивающиеся от легкого ветерка жалюзи внутрь комнаты.

6. Путешественница распахнула глаза и обнаружила, что за окном всё еще было темно, но в это время года это и не удивительно. Светает поздно, и с уверенностью можно сказать, что день длится от силы всего пару часов. Бросив взгляд на электронный циферблат на панели лэптопа, что нашелся рядышком на диване, на котором она прикорнула, девушка обнаружила, что пробуждение пришлось не на утро и даже не на ночное время суток, но на поздний, но все же вечер. Затем, вспомнив свой недавний график, девушка в принципе не удивилась тому, что ее буквально выключило посреди дня, и что она проснулась, что ей было совершенно несвойственно, в такой час.

Однако истинной причиной пробуждения был не отдохнувший организм и мозг, который должен был вновь вернуть рабочую пчелку в русло ее повседневной работы, что не требовала отлагательств, но странное эротическое, и при этом почти мистическое сильное чувство. И сон, который она только что видела, казался куда реальнее того, что она испытывала сейчас. Вполне возможно, то было просто своеобразным состоянием полусна, и лишь недостаточная трезвость всего организма в целом и разума в частности и давала подобный эффект, когда вся комната и даже вид из окна на заснеженный город, что горел желтоватым светом огней, казался совсем не тем, что коррелировало с ее ролью, состоящей из мест-обстоятельств изо сна, и кем она была на самом деле. И прежде чем она успела что-либо проанализировать, ее рука сама скользнула в трусы, чем даже слегка удивила ее обладательницу. Однако, таким образом она пыталась сохранить отпечаток своего сна, которой повторялся и даже уже не единожды, к тому же в разных формах, на этот раз лишь приняв более интимный характер. На этот раз ей снился секс, и, казалось бы, в этом не было бы ничего необычного, однако, она сама была как будто бы мужчиной, который сначала, лежа на боку, а затем, перевернув свою подругу на живот, стал ожесточенно двигаться до достижения оргазма. И это был удивительный опыт, ведь девушка могла поклясться, что она чувствовала каждую физиологическую особенность мужчины, например, во плоти чувствовала – каково же это – обладая половым членом, контактировать им с женщиной и, что несколько смутило девушку – что она отождествлялась одновременно и с партнершей, внутри которой ее собственный по ощущениям член неистово двигался. Она сама была уже мокрая и, засунув два пальца внутрь себя, быстро двигала ими внутри и снаружи, второй рукой начав тереть клитор, мысленно прикинула, сколько времени она сможет сдерживаться, будучи мужчиной, что двигался все быстрее и быстрее, просунув руку между ног подруги, не останавливался под становящиеся все громче и громче стоны. Девушка не заметила, как уже сама, приподнявшись, кричит, и в краткое мгновение, всего лишь одним легким движением своих пальцев уже довела себя до оргазма, что вспышкой пронзил ее организм, который упал обратно на диван, позволивший своим уютом миру опять начать растворять свою хозяйку во сне, который стирал все границы между мирами, когда нельзя было уже сказать точно, кто кому из них снился на самом деле.

7. – Эта, так называемая проверенная информация – звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, – спокойно, но вместе с тем и слегка угрожающе прозвучал голос, который как будто бы и не обращался ни к кому конкретно, однако один из боевых командиров мгновенно осознал, что это именно его мнение необходимо было услышать Начальству.

– Вождь, наши источники подтвердили, – объект действительно находится в данном регионе, и есть все предпосылки для того, чтобы сказать наверняка, что это именно тот, кого мы искали всё это время.

– Это было бы славно, иначе бы тысячи бойцов просто отдали бы свои жизни ни за что, – сделал небольшую паузу мужчина, после чего продолжил, – нам нужно как можно скорее найти лазейку для проникновения в Конгресс, чтобы завершить нашу операцию.

– По поводу конечной цели – есть все основания утверждать, что после этой недели объект более не будет доступен… ведь, если он действительно отправится на Святой Остров… Вы ведь понимаете?

– Вот как?.. Держите меня в курсе и… – сделал вновь небольшую паузу «вождь», после чего поднял взгляд на всех присутствовавших в штабе в данный момент, – да поможет нам Богиня.

8. – Ты просто охуительна, ебешься, как настоящая богиня! – беззаботно рассмеялся Кевин.

– Просто ты сам быстро кончаешь, – нарочито смущенно отметила его подруга.

– А ты что, хотела бы, чтобы я ерзал на тебе больше часа или как, дорогая?

– Не уверена, – грациозно потянувшись и зевнув, протянула девушка, – и всё же, может это всё из-за твоей подружки?

Кевин слегка смутился, но постарался не подать виду.

– Что ты имеешь в виду?

– Скажем… – протянула его любовница, – ты не можешь как следует сконцентрироваться, я ведь чувствую это… Может всё думаешь о своей ненаглядной?

– Гвен тут не при чем, – всё же произнес ее имя вслух Кевин, чем вызвал явное неудовольствие второй претендентки на его сердце. Впрочем, он сделал вид, что даже и не заметил такой мелочи, и что ему вовсе нет нужды волноваться о реакции Элен, которая сейчас пристально следила за его мимикой.

– Тогда почему ты не можешь просто признаться о нас? Вы бы расстались, ну или всё было бы хорошо, если бы твоя дурочка смогла поделиться своим «сокровищем».

Как бы ни хотелось Кевину избежать этого разговора, но, тем не менее, похоже, время пришло, и сейчас ему предстояло все-таки сделать свой выбор: или остаться в скучной, но стабильной ячейке, где был лишь он и Гвендолен, или же нырнуть с головой в омут по имени Элен, в котором он и так уже барахтался без малого больше года. И все же, юный Кевин не мог не задаваться вопросом: а чем бы в итоге могло закончиться это его рискованное мероприятие? Ведь в финале он мог остаться ни с чем, поскольку Элен попросту потеряла бы всякий интерес, если бы пропал этот странный элемент скрытого соперничества, в котором она явно выигрывала, но из-за которого иной раз Кевину казалось, что она на самом деле больше интересуется не им самим, но той хитрой игрой, которая полностью была подчинена ее желаниям. Что еще несколько осложняло дело – так это предположение о том, что да, если бы любовничек остался один, в итоге как все же иногда рисовало возможную перспективу воображение Кевина, то он бы без проблем мог бы найти себе новую подругу, однако, иной раз, видя во сне Гвен, юноша, пробуждаясь, с грустью понимал, что он сейчас с Элен, которая была гораздо ближе к нему наяву, чем во сне, хотя от этого легче не становилось, ведь в то же самое время пустота внутри ощущалась и при присутствии рядом Гвен. Складывалось стойкое ощущение, правда, еще не подкрепленное фактами, как будто эти обе женщины, тоску от расставания с которыми испытывал их юный друг, на самом деле было лишь двумя ширмами, закрывающими того, к кому на самом деле стремилось сердце Кевина.

– Но, в конце концов, – прервала его мысли Элен, сама в это время прикрыв глаза и картинно откинувшись на подушку, – это твое дело, ведь нам спешить некуда, не так ли?

9. – …Так что, поверь мне на слово, есть куда поторопиться, и еще как!

– Да, Макс, я все понимаю, все прекрасно понимаю…

– Может ты-то и да, и у тебя действительно, как ты сам утверждаешь, всё по полочкам уже давно разложено, однако, у твоего издателя складывается совершенно иная картина.

– И в чем же она заключается? – для проформы уточнил Грегори, пытаясь потянуть время, ловя в это время драгоценные секунды, которые бы дали его мозгу подсказку – возможность придумать очередную неубедительную отговорку, в которую он и сам-то не сильно верил.

– А заключается она, мой дорогой, в том, что с тобой контракт будет разорван в одностороннем порядке.

Грегори встал как вкопанный, абсолютно отрешившись от всего, совершенно не обращая внимания на то, что происходит снаружи. Единственное, что осталось в его эмоциональном восприятии, было его собственное сердце, которое за маленькое мгновение как будто превратилось в гранит, который к тому же был выброшен некой могущественной силой в бесконечно одинокую тундру, посреди которой он остался, как никому не нужный, безликий на первый взгляд, хотя и имеющий свою собственную историю, булыжник, который гордо именовал себя Грегори Фландерс.

– Как? – только и смог выговорить писатель.

– А вот так. Так говоришь, будто и сам не догадываешься. Когда у тебя был крайний срок, тебе напомнить?

– Макс, я…

– Не помнишь? – повторил голос в трубке, не обращая никакого внимания на попытки оправданий. Тогда, позволь озвучить, – октябрь, неплохо, да? А сейчас какой месяц?

Грегори целомудренно промолчал в ответ.

– Ноябрь, вот только следующего года… так что сейчас на руках у издательства должно быть уже две рукописи.

– Я… Я как раз сейчас заканчиваю…

– Третью, я полагаю? Ведь только в таком случае я, возможно, и смогу что-нибудь сделать для тебя, иначе…

– Они не могут расторгнуть со мной договор! Этого, блядь, просто не может быть! Я же гребаный Фландерс! – проорал на всю улицу мужчина.

– Конечно, ты – это ты, – слегка саркастично выдохнул устало агент писателя, – однако, услышь меня, пожалуйста, имя – это еще не всё, к сожалению, по крайней мере для издательства, одно твое существование, без результатов, не принесет прибыли с тиражей, а из-за подобной задержки они теряют прибыль, так что….

– Но ведь они знают, что моя книга будет продаваться! Знают же!

– Конечно, конечно, но какой бы гениальной она ни была, экземпляров одного твоего романа вряд ли будет продано больше, чем двух или конкретнее – трех, вместе взятых, как у тебя прописано в контракте. Это ведь простейшая математика, Грэг.

– Да, да, я понимаю… Но ты ведь знаешь, что последний год у меня выдался не из лучших и…

– Поэтому я и пытался достучаться до тебя именно весь этот год, дружище. Пойми, мне тоже крайне невыгодно то, что тебя лишат исключительных прав в «Айдоле», но, если соответствующий департамент в ближайшие дни примет такое решение, то придется тебе искать уже менее уступчивый, и уж тем более куда менее прибыльный издательский дом, чего, я думаю, ты явно не захочешь, поскольку…

– Они – единственные, твою мать, – проскрипел Грегори.

– Бинго, по крайней мере для тех, кто не хочет растрачивать себя на бесконечное переписывание третьесортных статеек, и мне, Грегори, в том числе, очень не хотелось бы работать за бесплатно. Помогать тебе и искать приемлемые варианты – да. Но каждый день следить за твоими продажами, сборами и отчислениями – это уже знаешь ли, в текущей ситуации…

Грегори, не дослушав, отшвырнул коммуникатор, разорвав связь в своем мозгу, чтобы просто остаться одному, чтобы стоять, ощущая, как восходящее солнце начинает согревать его тело и душу через тысячи световых лет, заставляя его кожу сообщить его костям, что обхватывали его мозг, о том, что их временный владелец неразрывно связан кровообращением с сердцем, а оно уже давало надежду, что он еще жив и, более того, находится далеко не в тундре, но в климате куда более приятном во всех отношениях, чем тот безрадостный ландшафт, в существование которого писатель уже успел поверить.

10. – … И я верю, что это место существует! Более того, я готова лично посетить эту далекую империю, уверена, что это очень интересное место! – рассмеялась молодая девчушка, качаясь на ветви тысячелетнего белого древа, что приютило в своих ветвях сотни бабочек, некоторые из которых уже осторожно выглядывали из своих куколок, чтобы затем, расправив крылья, навсегда покинуть родной дом. Глядя на них и на те удивительные метаморфозы природы самой жизни, что происходили прямо перед ее глазами, молодая лиловокожая девушка представляла себя такой же бабочкой, что готова была в любой момент, сбросив с себя куколку своего родного острова и расправив крылья, нырнуть в течение жизни, которое унесет ее далеко-далеко в неведанные края, где, возможно, никогда еще не ступала нога человека.

Вдохнув побольше воздуха полной грудью и выпрямившись на одной из веточек в полный рост, путешественница расставила руки в стороны, подобно крыльям бабочки, и ощущая, как на каждом из них вновь и вновь открывались и закрывались два огромных глаза, два полюса маленького родного мира, который она ощутила целиком как свое собственное тело, сделала легкое движение и в один прыжок оказалась в невесомости – бесконечности, что была за пределом мира, который она знала. Она вновь стала этим пространством, и казалось, что теперь эта непостижимость останется с ней навсегда в виде открытия своей истинной природы, которая сама по себе была совершенно неотличима от самой путешественницы, потому что и была ей же, одной целой и неделимой во веки веков.

11. Путнице так не хотелось, чтобы это закончилось, ведь в подобные волшебные мгновения на несознательном уровне, но, наоборот, где-то глубоко внутри себя, она ощущала, как всё ее тело растворятся, при этом не теряя себя, а, наоборот, находя нечто большее, чем она сама, что обволакивало всё ее существо, зачастую без ее собственного понимания этого процесса. И были это опьяняющие, крепкие объятия, которые становились для ее маленького комочка восприятия всем, что она любила и что было ей дорого.

– Доброе утро, любимая, – проявил себя нежный голос, который окутал девушку с головы до самых пяточек, которые она тут же подобрала под себя, чтобы полностью укрыться в коконе из одеяла, из которого ей все равно предстояло рано или поздно выпорхнуть в новый день.

– Мм, – издала короткий звук девушка, зарывшись поглубже в одеяло, надеясь, что этот незамысловатый фонетический жест будет воспринят не как отторжение, но наоборот, как сигнал о повышенной заботе, которой стоит окружить прибывшую путешественницу из мира грез.

– Как спалось? – все правильно поняв, что было и не удивительно за годы совместной жизни, проговорил мужчина, присев на краешек дивана, боясь потревожить раньше времени еще не до конца сформировавшийся в мягкой «куколке» организм.

– Нормально, – пробубнила, уткнувшись лицом в подушку, девушка, после чего резко повернула свое слегка заплывшее после сна лицо с глазами-щелочками, которые еще не до конца привыкли к утреннему свету, что мягко проникал в помещение сквозь оконное стекло. Мужчина, хотя и знал, чего стоит ожидать, всё же не смог сдержать своей улыбки и, нагнувшись, мягко поцеловал свою невесту в открытый лоб, на котором виднелись красноватые разводы от складок наволочки на подушке, которые, тем не менее, ничуть не портили ее внешний вид, но, наоборот, придавали особое ощущение уюта этой домашней картине утренней встречи двух уже привыкших друг к другу, но оттого не менее заботящихся и влюбленных друг в друга людей.

– Как работа, Кайл? – всё хорошо? – прошептала едва двигающимся спросонья лицом, которое больше напоминало скукожившуюся гримасу, выдавила из себя «куколка», всё же после усердных попыток разомкнувшая один глаз, – чего смеешься?

Кайл, улыбаясь, погладив свою подругу по голове.

– Все хорошо, Вика, операция прошла успешно.

– Слава Богине, – вновь полностью откинувшись на подушку и зажмурив «проснувшийся» глаз, протянула Виктория, – а то я переживала… – протянула она.

– Знаю, знаю, – погладив плечо девушки через одеяло, улыбнулся Кайл, затем, аккуратно привстав с кровати и попытавшись сильно не шумя добраться до зеркальной двери гардероба, что в конечном счете оказалось не таким уж необходимым занятием.

– Можешь так не стараться, – перевернувшись на спину и потянувшись, зевая, более громко проартикулировала девушка, – я все равно уже не засну.

– Вот как… – улыбнулся мужчина, через плечо засмотревшись на пытающуюся пробудиться «бабочку», в то же самое время, не заметив, как приложив уж слишком большое усилие, заставил дверь гардеробной с грохотом удариться об опорную стену.

– Но не так же! – возмущенно бросила Виктория, махнув в сторону Кевина рукой так, как будто бы она могла заглушить дребезжавший звук подобным жестом.

– Прости, прости, – слегка поежился от подобной неуклюжести Кайл, – я же не специально!

– Ох, еще бы, – высвободив руки из-под одеяла и закрыв ими лицо, зевнула девушка, – а не то бы я… – замерла она на полуслове, с замиранием сердца заметив, как электронный браслет на ее тонкой ручке мигает лиловым светом. Легким движением заставив его ожить, Виктория уже впитывала информацию, что неумолимо неслась, транслируясь с записывающего устройства прямо в ее нервную систему, и через пару секунд она уже знала, что именно этого сообщения она с трепетом ждала последние несколько месяцев.

– Кайл! – радостно вскрикнула девушка, сбросив свою «куколку» и за секунду сначала взлетев с кровати, чуть не ударившись об не особо высокий потолок, а затем приземлившись прямо перед слегка ошарашенным таким воодушевлением женихом, – я все же смогла добиться этого! Я лечу на остров Утконоса!

1 12. – Куда, еще раз, ты решил отправиться? – переспросила Гвен на несколько секунд даже отвлекшись от управления транспортным средством, придав тому автоматическое управление, которое, впрочем, сама она не слишком жаловала и доверялась только в крайних случаях, и то на междугородних трассах, – я не ослышалась, Кевин?

– А что такого? – грубее, чем сам того планировал, бросил сидевший рядом с ней на пассажирском сидении мужчина, – я ведь говорил тебе про это приглашение, и довольно давно.

– Да, конечно, но… – не обратив внимания или просто сделав вид, что не заметила грубости в ответе своего жениха, продолжила разговор девушка, – но все-таки это несколько неожиданно… Ведь ты никогда раньше не рассматривал подобные предложения всерьез.

– А теперь, представь себе, рассматриваю, – менее агрессивно, но все еще слегка раздраженно бросил парень, – ты ведь сама мне твердила, что хочешь, чтобы я постоянно развивался, пробуя что-то новое, – усмехнувшись про себя, закончил мысль пассажир.

– Да, конечно, – поменяв управление машиной на ручное и вновь начав следить за дорогой, кивнула девушка, – развитие, познание чего-то нового – это прекрасно! Но только, когда это безопасно. А в данном случае я никак не могу отделаться от мысли, что это весьма рискованная авантюра.

– Правда? – съязвил Кевин, – и что же, позволь мне узнать, в ней такого рискованного?

– Да всё! – не сдержалась и повысила свой голос Гвендолин, – ты сам как будто бы и не слышал все те новости, которые не то что последние годы, но целые десятилетия, даже когда я была маленькой, доходили до наших островов про тот злополучный рассадник шаманов.

– Шаманы – это дело прошлое! Ими теперь только детей пугать! Никогда всерьез в них не верил! Это просто басни, которые придумали высокопоставленные шишки, чтобы отбивать прибыль в своих политических игрищах, ты лучше меня такие вещи знать должна!

– Возможно, но никогда не стоит исключать того, что всё это имеет под собой реальные основания.

– Что ты тогда хочешь? Чтобы я отказался от всего? Отлично, тогда останусь тут из-за твоей паранойи. Я ведь совсем недавно уже был за пределами нашего дорогого островка, так что, действительно, зачем это мне…

– Возьми меня с собой.

– Что? – не поверив своим собственным ушам, переспросил Кевин, вытаращившись на свою подругу, ощущая параллельно, как весь его план идет наперекосяк.

– Возьми меня с собой на остров святого Змея-Утконоса, – глядя прямо в глаза своему жениху, уверенно заявила девушка тоном совершенно ей не свойственным, который не терпел никаких возражений.

13. – Да, решено, – убеждал сам себя Грегори, всё еще стоя на том самом месте, откуда его коммуникатор улетел в далекие края, и куда уже собирался и сам писатель, картинно распростерший свои руки в стороны, подобно крыльям, и представляющий, как волны эфира уносят его далеко за горизонт, что терялся за линией, где океан, сливаясь небесной гладью, вел неизбежно к тем островам, что находились в тысячах километрах от автора, и где его непременно ожидали новые приключения и новая ненаписанная еще удивительнейшая история.

– Грэг? – легкий тон голоса пробудил от мечтательного полета фантазии писателя, который будто бы услыхал свой собственный голос, который за несколько растянувшихся во времени мгновений начал видоизменяться, приобретая тембр и интонацию совершенно отличного от него субъекта, что, в свою очередь, заставило его безотчетно улыбнуться и медленно открыть свои глаза в самую первую секунду своего контакта с «другим», когда еще не ощущалось никакой разницы между собой и стоящим напротив человеком. Ведь тогда не было ни самого Грегори, ни обращающегося к нему, а существовала лишь мысль, идея, полет сознания, что уже рисовал многомерную вселенную, на одной из граней которого расположился мир Грэга, и всё, что он знал о нем, включая и свои собственные фантазии о самом себе, что прямо сейчас стояли напротив него, в то же самое время прикидываясь принципиально отличным от автора индивидуумом, который изо всех сил пытался завязать беседу, суть и форму которой сам Грегори слышал бесчисленное количество раз, стоя на этом самом месте и повторяя самому себе же раз за разом одни и те же слова, что не надоедая, а наоборот, свежайшим нектаром вливались в его уши и мысли, и даже сам контекст их был не важен, ведь, что было по-настоящему будоражащим – так это ощущение хоть чего-то отличного от себя, и, несмотря на сосредоточенность на своем собственном внутреннем восприятии, это было большим открытием – обнаружить внешние проявления этих волн ума, которые уже приняли вид ровесника Грегори, что с неподдельным интересом заглядывал в его глаза.

– О, привет, Марк, что нового? – открыв глаза и не сдержав при этом улыбки, ответил Грегори своему давнему знакомому.

– У меня-то всё хорошо, – качнул тот в ответ головой, внимательно рассматривая расправившего руки Грегори, который, казалось, пытался подняться от земли или же просто стоял парализованный при неудачной попытке потянуться, – а у тебя, я погляжу, всё еще лучше.

Еще некоторое время постояв с серьезным лицом в позе парящей чайки, Грегори расхохотался, обняв Марка, который по-дружески похлопал приятеля по спине, – так всё же что ты тут делаешь?

– Работаю.

– Работаешь? Правда? И каким же образом? – приподнял в удивлении бровь Марк.

– Сочиняю новый высокомаржинальный текст.

– А так можно сказать? Это какой-то неологизм?

– Конечно, я его сейчас сам придумал, – недолго думая, улыбнулся Грегори.

– Ясно, хорошая работа получается, как ни крути, – улыбнулся Марк.

– Не жалуюсь.

– И что, сколько уже придумал, пока тут стоял?

– Я поймал историю за хвост, осталось только аккуратно развернуть ее.

– Развернуть? В каком смысле?

– Ну, чтобы было понятней… – опустив руки и посмотрев на свои ладони, призадумался Грегори.

– Да уж объясни как-нибудь, я же не совсем тупой, – тряхнул головой Маркус.

– В-общем – я сам ничего не сочиняю, но лишь обнажаю уже готовый текст, подобно любовнику, который медленно раздевает свою партнершу от всех ненужных тряпок, что скрывают тело, понимаешь?

– Ну что же тут непонятного? – улыбнулся Марк, – именно это я и хотел услышать от такого человека как ты, после того, как пару лет не виделся с ним, – рассмеялся Марк, – но ты продолжай, продолжай. Мне интересно, правда.

– Так вот, – нисколько не смутившись из-за иронии своего друга, но тем не менее непроизвольно сжав кулаки, продолжил Грегори, – таким образом, выходит, что я сам не создаю заранее эту самую мелодию, эту гармонику, что потом выливается на страницы печатного или электронного текста, вовсе нет, ведь тот, с кем ты хочешь разделить ложе, так же не выращивает из себя все те формы, к которым ты так отчаянно желаешь прильнуть. Она (или он) уже обладает всеми этими качествами и атрибутами еще до того, как ты знал о ее существовании в принципе. Точно так же и с текстом, как и с любым иным явлением в нашей жизни – оно просто ждет подходящего момента, чтобы обнажиться с нужным, а если быть точнее – то через наиболее подходящего для этого человека.

– И на какой же стадии… ммм… раздевания находится твоя дама? Или может кто еще? – решил слегка сбить достаточно напористое и серьезное объяснения Грегори его приятель. – И может даже уже известно имя?

– Если честно, – задумался Грегори, затем подняв взгляд на Марка, –понятия не имею.

– То есть как? Хочешь переспать вслепую, даже еще не представляя, с кем именно?

– Давай лучше назовем это свиданием.

– А, то есть теперь это так называется?

– Да, – не обратив особого внимания на подкол Марка, продолжил Грегори, – и сейчас мне нужно сделать всё, чтобы по-настоящему сблизиться с ней, поскольку я пока лишь слегка коснулся ее платья.

– Платья?.. – слегка удивился собеседник, – но ты ведь говорил, что поймал уже за хвост свою историю, так что же получается, что она выступает и в роли какого-то зверька?

– Если тебе угодно, то считай это такой охотой, где нужно поймать своего внутреннего зверя, и, когда оденешь его, то уже под трофейной шкурой найдешь прекрасную даму, примерно, как в сказке про дракона и принцессу, только вот рыцарь сражается на самом деле не с мифическим чудовищем, а с самой красавицей в бесконечных попытках сблизиться с ней же.

– Ладно, пусть так, я просто уже начинаю немного не успевать следить за твоей мыслью.

– Прости, но я так давно, если честно, не разговаривал ни с кем по душам, что я просто рад тому, что ты так кстати оказался тут.

– Меня, кстати, могло бы тут и не быть, ведь не присмотрись я к тебе более внимательно, то наверняка бы решил, что какой-то чудак поймал «белочку» прямо с самого раннего утра.

– Но, наверняка, иначе и быть просто не могло!

– Это почему же?

– Потому, что мы уже встретились, и этого не изменить.

– Как скажешь, – пожал плечами Маркус, – в общем, я рад, что у тебя получается писать до сих пор, а то я ведь уже давненько не слышал о твоих новых романах.

– В этом-то всё и дело, что я пока только танцую, и танцую вокруг своей истории, и всё никак не могу перейти к решительным действиям, а ведь это – неуловимый момент уверенности в том, что ты делаешь, и есть то единственное, что нужно, чтобы начать раскручивать колесо истории.

– Так, а чего же ты тогда ждешь?

– Если честно, не знаю, может быть я каким-то образом знал, что кто-то появится, и, получается, что ждал-то я именно тебя.

– Знаешь, дружище, это прозвучало немного странно, но, если ты в этом уверен, то я в принципе не против, можешь приезжать ко мне, перекантуешься у меня какое-то время, а потом отправимся на вечеринку к…

– Даже не обсуждается. Я еду.

– Мне нравится твой настрой! Но, чтобы потом ты вновь не предъявлял мне свой «счет», скажи, ты правда считаешь, что напиться до беспамятства в очередной раз, а иначе это просто быть не может, особенно сегодня вечером, это именно то, что поможет тебе при написании книги?

– Нет, я так вовсе не считаю, – отвечая не то Маркусу, не тому кому-то совершенно иному, – просто я уверен, что сегодня найду то, что мне следовало узнать уже давно.

14. – И что именно тебе бы могло там понадобиться? – раздраженно спросил Кевин, даже не глядя на свою подругу, которая только что осложнила и без того непростую ситуацию для них обоих, но в первую очередь, конечно же, непосредственно для самого любовника.

– Что?! – в этот раз не сумев сдержать возмущения, резко бросила Гвен, – что значит, что «именно мне там могло понадобиться»? ТЫ! Ты ведь решил лететь туда, а не я.

– Вот мы и подобрались к ключевому моменту, – вздохнул Кевин, – туда лечу я, а не ты.

– Ты теперь хочешь и это решать за меня?

– Нет, Гвен, – устало откинулся в сиденье Кевин, – нет, я за тебя не решаю ничего, я просто…

– Просто что?

– Боюсь за твою жизнь, – выпалил, не подумав, Кевин, в самую последнюю очередь заботясь о безопасности своей подруги, ведь ему просто нужно было, чтобы она не встретилась с Элен, которая практически наверняка отправится с ним в это маленькое рандеву под предлогом выступления на благотворительном вечере во дворце Вождя лилового трайба.

– Вот как ты в итоге запел! А мне, значит, не стоит переживать за твою, так получается? То есть ты все-таки осознаешь риски, связанные с посещением этой территории, тем более в качестве приглашенной звезды?

– Какой территории? Земля Утконоса точно такая же, как и сотни других островов на этой планете! Так почему же ты так переживаешь именно из-за него?

– А то, что там идет война, тебя не смущает?

– Какая еще война? – протянул Кевин, которому явно была совершенно не интересна эта тема.

– Оккупация Империей всего острова полвека назад! И шлейф тех событий тянется до сегодняшнего дня!

– Никакой там войны нет! – качнул головой Кевин, – ты преувеличиваешь, тем более, даже если какие-то локальные конфликты и существуют, то я уж точно буду под усиленной охраной, что выделит мне Конгресс на время Игр, плюс меня все-таки будет встречать делегация этого самого их вождя, так о чем мне вообще еще беспокоиться? Артисту, которого наверняка эти аборигены никогда даже и не слышали в своей глуши, и где их элита сделает вид еще, что является моими давними поклонниками?

– То есть тебя не смущает бесконечный поток сообщений о похищениях, пытках и …

– Ты побольше читай нашу прессу, – рассмеялся Кевин, – ну какие пытки в наше то время, ты головой-то подумай.

15. – Хватит, хватит, вытаскивай его, – раздался насмешливый голос, в котором угадывались нотки скуки, что неизбежно вытекала вслед за рутинным процессом, который уже порядком поднадоел бессменному наблюдателю истязаний оппонента. Мужчину достали из чана с ледяной водой, после очередного погружения в который он начал отплевываться так, будто бы в нем самом жидкости было ничуть не меньше, чем в злосчастном контейнере, что представлял из себя типовую емкость, залитую обыкновенной водой, что служила источником жизни для человека, но в данном контексте превращалось в орудие страданий, которое накрывало с головой испытуемого, тем самым полностью лишая последнего каких-либо иных внешних стимулов, оставляя пленника наедине лишь с монотонным гулом в голове и осознанием своей полной беспомощности, что произрастало от невозможности сделать самостоятельно хотя бы один глоток.

– Ну как, вспомнил что-нибудь? – слегка наклонил вбок голову мужчина, сидящий в белоснежном смокинге прямо напротив стоящего на коленях брата по острову, которого держали двое вооруженных до зубов людей.

– Опять нет? Или может снова расскажешь, что не знал своего драгоценного Сана? Или, что этот старик уже подох, как все говорят? Не смеши меня! Почему вообще я должен за тебя проговаривать это всё?!

Узник не проронил ни слова и даже, несмотря на отрезвляющие удары, что вновь посыпались на него со всех сторон, снова не проронил ни звука.

– А, я знаю, знаю! – Это пидоры из Конгресса пытались сделать из тебя бабу, которой они сами и являются, все до одного! – удовлетворительно прогоготал поднявшейся «смокинг», достав из-за своей пазухи отливающий фиолетовыми оттенками нож.

– Что ж – тут не Конгресс, мой дорогой, и даже не Империя, и, несмотря на все старания твоих соратников, ты все же попал на родину, дорогой, – присев на корточки и попытавшись заглянуть в заплывшее лиловыми отеками лицо, кивнул «смокинг» своим воинам. Те приподняли пленного и по указу командующего стянули с него пропитанные кровью штаны. Пленный в этот раз все же попробовал пошатнуться, но тут же получил мощный улар, который мгновенно лишил жертву любых сил к сопротивлению.

– О, нет, нет, ты не беспокойся! Хоть я и сказал, что ты баба, но тут, к твоему счастью или сожалению, никто тебе не доставит удовольствия, что испытывают женщины, о, нет, – рассмеялся «белый пиджак», – но тебе все-таки придется заплатить за то, что ты потратил мое драгоценное время в надежде узнать что-то о нашем старом друге, – с этими словами он схватился за нижнюю часть пленника и стал методично резать плоть, подобно тому, как в соседних зданиях спокойно разделывали животных к вечернему торжеству. В следующую минуту стены подпольной тюрьмы огласил крик, который, казалось, звучал абсолютно по-животному и, казалось, был слышен в любой точке мира, хотя на практике совершенно терялся всего через несколько десятков метров за пределами комплекса задний, и уж, тем более, не был слышен за оградой каменного забора, где до проходящих мимо людей долетали лишь звуки проезжающих в паре метров от них машин.

16. – Не знаю даже, плакать или смеяться от такого, – ошарашенно выдохнул Кайл в тот момент, как любимая заключила его в своих объятиях.

– Ты не рад моей командировке?

– Мне почему-то думается, что если бы я сказал о том, что твой отъезд меня осчастливит, то ты могла бы немного обидеться, – улыбнулся мужчина.

– Ну еще бы, – поцеловала в губы своего жениха Виктория, – тем не менее, ты ведь понимаешь, какой это шанс для меня как для журналиста? Побывать на подобном мероприятии и взять интервью у столь важных персон! Да многие бы ради такого всё отдали!

– Пожалуй, что так, – чуть отстранившись, проговорил молодой человек – но всё же… я слегка опечален, что не могу поехать с тобой.

– Я тоже, хотя и понимаю, что твоим пациентам ты нужнее, чем всем тем напыщенным идиотам на благотворительном вечере во время Игр.

– Да, это верно, но может все-таки я попрошу небольшой отпуск, в конце концов …

– Кайл, – прервала его Виктория.

– Что? – улыбнулся тот в ответ.

– Я ведь прекрасно понимаю, что для тебя значит работа, и что ты никогда бы не променял даже дня операций на подобную поездку.

– Тут я даже спорить не буду, – пожал плечами Кайл.

– Я честно не обиделась на тебя, тем более, я смогу одна сконцентрироваться на материале, чтобы на выходе вышли не мои путевые заметки о путешествии парочки через полмира, а подробный отчет, со всеми нужными деталями отчет о проведенном мероприятии, как того и требует моя дорогая редакция.

– Когда это она успела стать дорогой? – улыбнулся Кайл.

– Когда мой оклад поднялся, дорогой, и мы смогли переехать на эту квартиру, – улыбнулась Виктория.

– Правда? Но, а как же тогда журналистские принципы и свобода в выборе авторского материла и подачи, с одной стороны, и редакция, которая пусть и выписывает кругленькие чеки, но зато, по сути, зачастую идет в разрез с твоими собственными убеждениями?

– Перетерплю уж как-нибудь, – улыбнулась Виктория, – ведь в конце концов – кто платит, тот и заказывает музыку, я уже давно приняла эти правила игры, – улыбнулась девушка в ответ.

17. – Ты действительно так считаешь? – осведомился, не потому что ему было абсолютно всё равно, но скорее для вежливого поддержания непринужденной беседы Маркус, ведя машину по просыпающемуся городу, что резко контрастировал с его другом, который уже, казалось, задремал рядом с пассажирским сиденьем.

– Мм?.. – чуть не «клюнув» носом о панель, тряхнул головой Грегори, обратив свое внимание на водителя.

– Всё понятно, – рассмеялся Марк, – что ж, меня вполне устроит и такой ответ.

Грегори смог кое-как приоткрыть свои глаза и принять более собранное положение на сиденье. Он был отнюдь не дома, как это ему казалось всего секунду назад, когда он еще не успел окончательно проснуться, а в машине Маркуса, который, казалось, еще совсем недавно был тем, кто больше уж точно не появится на жизненном пути писателя, однако на деле оказавшимся совершенно незаменимой и, что куда более важно, и парадоксально – возникшей практически из неоткуда персоной, в угоду обстоятельствам, которые, впрочем, еще не до конца были ясны, как и общий итог всего происходящего за эти насыщенные сутки.

– Все же я рад, что оказался сейчас рядом с тобой, – потянувшись на сиденье и откинувшись на мягкую подушку под голову, отозвался Грегори совершенно невпопад монологу, что произнес его собеседник, который уверенно вел машину по залитым утренним солнцем улицам мегаполиса.

– Не сомневаюсь, – совершенно не обидевшись, что его речь осталась без внимания, рассмеялся Маркус, – тем более, я уверен, что там, куда мы направляемся, тебе будут рады не меньше.

– Да. И куда же это?

– Ко мне домой, конечно же.

– Ты ведь говорил, что нам нужно кое-куда заскочить по делам, и мне казалось, что ты имел ввиду какое-то более-менее людное место, а затем уже мы бы просто посидели у тебя…

– Так все-таки, выходит, что ты хочешь уединиться? Дружище, конечно рад тебя повидать, но пока что не настолько, уж прости, – вновь рассмеялся добродушный Маркус.

– Я просто… Если говорить начистоту, не хотел бы сейчас оказаться в какой-то шумной компании, особенно с которой пришлось бы выстраивать контакты.

– Шумной? О, поверь мне, это вчера они были шумные, а сейчас, возможно, уже даже самые стойкие гости отбыли, пока я тут катаюсь за своей любимой пиццей.

– То есть, ты хочешь сказать, что это твой желудок и стал причиной нашей встречи? И давно ты не пользуешься службой доставки?

– Не, не, я тут пас, – подняв обе руки с руля машины, которая и так ехала на автомате, решил отвертеться от этой беседы Марк, – хотя я просто не хотел ждать дрон, зная тебя, я просто не готов к дискуссии с тобой по поводу случайности или предопределенности этой встречи и всего остального в этом роде. Лучше проиграй все это в своей голове и потом вывали свои мысли в том или ином виде на своих дорогих и любимых читателей, ладно?

– А ты разве не один из них? – устало оторвавшись от окна, в пользу своего собеседника спросил Грегори, решив не столько взять на заметку что-нибудь из речей своего друга, как образца своей аудитории, но скорее для проформы. Ведь его на самом деле не сильно заботило, читал ли его Марк или кто-либо еще, главное ведь было, как это ни цинично, но в то же время совершенно оправдано для творца, который хочет жить своим делом, – оплачивать счета, и в данном смысле безликая довольная масса была ему куда милее, чем вполне определенные критики, что так любили как следует отрецензировать его произведения, в то же самое время не оставляя ни единого кредита на погашение задолженностей писателя или, по крайней мере, покупку билета в один конец в страны Конгресса, как о том мечтал периодически Грегори.

– Я давненько, если честно, не открывал книжек, Грэг, без обид, просто нет времени.

– Но ты же сам сказал, что ждешь моей новой публикации, – хитро улыбнулся Грегори.

Маркус в ответ, не глядя на Грегори, скорчился в полуулыбке.

– Ясно, – улыбнулся Грегори в ответ, – так, нет времени вообще или на книги?

– Думаю, на книги, – без всякого лишнего смущения честно ответил друг писателя, – тем более, сам знаешь, что темпы жизни сейчас растут, так что позволить себе чтение всевозможной беллетристики может лишь самый последний лентяй.

– Лентяй? – слегка возмутился Грегори, – но разве сыт будешь теми вырезками, что…

– Да, да, я знаю, что ты скажешь: книги – это фундаментальное знание и так далее, но сейчас время такое, что все меняется очень быстро, и пока ты закончишь свое очередное творение, не спорю, возможно в чем-то и выдающееся, мир уже шагнет далеко вперед, и твоя идея будет уже безвозвратно утеряна, а даже, если и нет, то какой смысл будет людям читать о том, чего нет или что они сами не смогут никогда воплотить в жизнь? Может быть, чтобы ощутить себя как раз-таки кем-то другим? Возможно, но опять же, зачем это нужно сейчас, когда весь мир становится все более открытым друг другу при помощи высоких технологий, которые объединяют различные отрасти науки и искусства, выводя жизни человека на совершенно новый уровень качества, где уже нет смысла придумывать некие мифические легенды, пусть которыми и будут до сих пор восторгаться либо неумные и слабые представители нашего общество, либо проплаченные бляди. А ты ведь, несмотря на желание заработать, все равно всегда ориентировался на тех, кто хотя бы пытается думать и анализировать. Но это просто сейчас не нужно, поскольку реальные примеры героизма и сообразительности сейчас у всех перед глазами в виде событий и людей, за которыми можно следить онлайн 24 часа в сутки.

Грегори отвернулся к окну, полностью внутренне согласившись с позицией своего друга, но, все еще бастуя частичкой своей творческой натуры против невозможности публикации формата своих произведений в скором будущем, когда спрос на придуманные истории, пусть и основанные на реальных событиях, зашифрованные в электронный текст, сойдут на нет, уступив дорогу более прямым и эффектным выразительным средствам внести свою лепту в мотивацию отдельных индивидов к дальнейшему развитию человечества. Какой смысл тратить время на чтение, если ты можешь закачать объемную модуляцию событий в свой собственный мозг в скором времени и проиграть различные вариации любых – реальных и гипотетических событий всего за какие-то пару минут, которые так насытят твои нейроны, как того не сделают сотни часов, проведенных за чтением всей той макулатуры, что дошла до настоящего времени?

И Грегори, как человек, который открыто приветствовал технологии, что и привели его к успеху, благодаря распространению всемирной сети, где у каждого был доступ к его информации, сейчас испытывал вполне определенную боязнь перед будущим – будущим, в котором ему и его произведениям просто не будет места за ненадобностью, а если он и будет пользоваться некоторым спросом, то в очень ограниченном сегменте. Вот тут как раз вставало во весь рост то самое противоречие, которое давило на мозг, вместе с тем задевая и само сердце в своих неприятных ощущениях испытываемой тревоги. Как он может творить теперь, с одной стороны, когда теперь сам явно видел – эти все излияния на виртуальную бумагу были продиктованы исключительно меркантильными целями, и с другой – вставал вопрос – каким именно образом заставить себя отдавать душу тому, что и так можно получить, только в гораздо большем объеме и за куда более короткий период времени?

– Знаешь, твои опасения вполне оправданы… – будто бы прочитав по лицу своего собеседника, о чем тот задумался, вклинился Маркус. Как-никак оба пассажира знали друг друга без малого пару десятилетий, что не могло не заставить Грегори с ностальгией припомнить дела дней минувших и даже слегка воспрянуть духом от ощущения того времени, которое уже безвозвратно прошло, и что он после всех приключений до сих пор жив и готов творить, хотя второе сейчас и находилось на самом острие ножа, и, если оно все-таки соскользнет в бездну неизвестности, то ему самому придется отправиться вслед за ним, поскольку иного смысла, кроме как создания своего собственного мира, признанного другими, Грегори попросту не видел. Однако был ли смысл в таком мире, который по-настоящему интересен лишь ему одному? Этот вопрос также возникал и подло выкручивал сердце, превращая его во что-то уродливое и бесконечно волнующееся, в покрытую как ему тогда казалось нарывами неподъемную массу, а не легкое, даже нечто воздушное и невыразимое, что готово было воспарить от благодарных отзывов читателей и щедрых гонораров системы, в которой, казалось, нашлось место и для его слов.

– Однако, в твоих же силах поменять ситуацию к лучшему, – вновь прервал тревогу своего друга водитель.

– Поменять? И каким же это образом?

– Создать что-то новое. Что-то, что может появиться в этом мире только благодаря тебе.

– Благодаря, – протянул Грегори – благодаря мне?.. – в этот момент от простой фразы, брошенной скорее всего только для того, чтобы отвязаться от «загруженного» думами друга, Грегори ощутил тот заряд, тот смысл, который был ему столь жизненно необходим. И эта сила уже заставила вновь волоски на теле подняться в предвкушении нахождения той истории, что была вокруг него, которая только и ждала, пока нерасторопный путешественник схватится за нее и, не выпуская из рук, даст ей проявиться, чтобы в итоге слиться с ней в образ создания того самого «нового», что было не видимо, но существовало в мире с самого его зарождения.

18. – Это ведь так просто! – перевернув целый мир вверх ногами, радостно захохотала девушка, и, будто бы сама став этим смехом, растворилась в бесконечной линии горизонта, которая, казалось и была тем самым символом, тем образом мира, что на самом деле не существовал, являясь лишь совокупностью чего-то отличного от него самого, но неизменно представляющий из себя ту самую разграничивающую черту, что и заставляла видимый мир проявляться в своем бесконечно едином многообразии форм и смыслов.

– И что же ты делаешь? – размокнув глаза и дав миру вновь найти свое воплощение в отдельном от единой сущности материи, улыбнулась девушка, глядя на своего дорогого сердцу друга.

– Поймал тебя, дорогуша, – улыбнулся юноша, что уверенно, но в то же время очень аккуратно держал в руках стройный стан своей полуобнаженной подруги, стоя на двух толстых ветках белоснежного дерева, чья крона была покрыта лиловым мхом.

– А стоило ли это делать? – улыбнулась она, – может я хотела немного полетать?

– Тогда стоило бы сначала попробовать… – начал свое объяснение «ловитель» под впившимся в него пронзительным вниманием двух огромных лиловых глаз, – этот полет ласточки…

– Не ласточки, о, нет, мой дорогой, – отрицательно завертела головой девушка, – а бабочки, – томно произнесла спутница, грациозно расправив свои руки в стороны, как будто это были самые настоящие, переливающиеся в свете утренней звезды сотнями оттенков крылья самого прекрасного существа на свете.

– Пусть так, пусть и бабочки, любимая. Но, тем не менее, такие эксперименты стоит проводить сначала в более… ммм… безопасных условиях.

– А тут разве не безопасно? – снова буквально впившись огромными лиловыми глазками в своего любимого, вкрадчиво произнесла девушка.

Юноша, глядя в лицо девушки и ощущая руками тепло ее тела, одновременно с тем вдыхая ее чудесный аромат кожи, знал уже наперед, чем закончится этот разговор, но все же решил подыграть и не нарушать ход этой игры, что уже давно велась между ними двоими.

– Нет же, со мной тебе никогда не будет угрожать никакая опасность, я защищу тебя от любой напасти, я обещаю тебе!

– Честно-честно? – чуть втянув голову в плечи, переспросила девушка.

– Да, – мягко улыбнулся молодой человек, наклонившись к девушке, чтобы поцеловать ее, но та, резким движением оттолкнувшись от его груди и выскользнув из его рук, понеслась вниз кометой, что ударилась пламенем огня о почву, которая тут же начала кристаллизоваться, покрываясь черными минералами, что стали разрезать на части землю, а затем также быстро начиная плавиться под воздействием тепла, которое только что преобразовало их.

Когда они растопились, превратившись в абсолютно гладкую поверхность полной черноты, ее поверхности коснулся парящий уголек, которой был единственным, что осталось от упавшей звезды, которая, едва коснувшись поверхности, заставила ее пойти кругами, что стали расходиться во все стороны и, встречаясь где-то там, на расстояниях, которые были недоступны обычному восприятию, взметнулись вверх. Капли этого вещества, что стали переливаться разными цветами под воздействием света этого маленького, но чрезвычайно яркого уголька, осветили гигантский дикий островок, на котором уже рисовал фигуры этот самый неприметный на первый взгляд огонек. Он оставлял за собой яркий, пылающий тысячами оттенков свет, как будто какой-то невидимый художник, а, возможно, и сам творец жизни раскрашивал чистый холст мироздания своей волшебной краской, используя трансформирующуюся кисть, после которой оcтавались замысловатые линии, что, переливаясь, стали оживать, благодаря энергии краски, которая, безусловно, была живой и помогала своему творцу. Она начинала сама, разливаясь, заполнять холст жизни, слой за слоем усложняя структуру конечной картины, очередного бессмертного творения своего невидимого художника, который более уже не существовал как таковой, но был процессом, был красками и был холстом, и, конечно, был самой картиной, которая проявлялась на этом холсте, в надежде в конце запечатлеть и тем самым понять самого себя.

И вот уже образ, что был отправной точкой всего, разделился надвое, и теперь две точки, переплетаясь и играя друг с другом в самозабвенные любовные шарады, уже утонули в чувствах другу к другу, не обращая никакого внимания на условия мира, который рождался вокруг, исключительно благодаря их чарующему присутствию, размывая все границы и все краски мира на одно самое малое мгновение, что и было всем возможным потенциалом. Следовало лишь вырваться за пределы холста, чтобы снова узнать себя тем художником этой бесконечной самописной картины, где два божества вечно любили друг друга, искренней благодатью соединяясь вновь и вновь в тысячах образах, которые без устали рисовал наблюдатель только для того, чтобы в один прекрасный момент понять, что он ничем не отличался от них двоих, двух волшебных демиургов, которые на самом деле были лишь краской, что родилась от желания творца к творческому самопознанию, от неудержимого импульса тысячью способами и миллионами техник выразить все грани драгоценного алмаза своего Сердца.

19. Лежа в постели, Виктория наблюдала за тем, как свет, проходя сквозь разноцветные грани драгоценного камня ночника, освещает комнату, что превратилась в целую вселенную, которая своим мистическим величием наполняла ум девушки. Она медленно, в такт дыхания своего любовника, то поднималась, то опускалась своим умом на бесконечных просторах волн жизни, и ритм этот был нерушимым доказательством того процесса, той игры, в которой она была вечной участницей, что, однако, нисколько ее не смущало, но, напротив, раззадоривало продолжать это великолепное представление жизни.

В какой-то момент ей даже показалось, что тот мир, который она наблюдала снаружи, находился на самом деле внутри нее, но, поскольку по такой логике не было внешнего пространства, где обитало ее тело, то значит не могло быть и внутреннего, поскольку пропадал тот чудесный объект наслаждений – ее тело, что создавал чудесным инструментом – мозгом, эту невидимую стену между тем, что она переживала и тем, на что реагировала извне, и в данный момент это условное разграничение было разбито вдребезги.

– Да, возможно так и есть, – отозвался Кайл, прижимая к себе обнаженную фигуру своей подруги, и который, видимо, даже смог каким-то образом услышать ее мысли, или же просто Виктория сама неосознанно уже не думала, но проговаривала свои размышления вслух, хотя определить момент, когда же именно это произошло, она никак не могла.

– Так это как, как? – слегка поерзав в руках своего друга, переспросила Виктория.

– В точности так – как ты и сказала, что возможно внешнее – это внутреннее и наоборот.

– Но если это и так, – зацепившись взглядом за орнамент обоев на стене, который, казалось, дышал вместе с наблюдателем, произнесла Виктория, – то каким же именно образом мы можем доказать где существуем сами, по-настоящему? Ведь если пространство, что снаружи, тождественно нашим внутренним проекциям, то получается, что уже нет никакой уверенности в том, во-первых, что мы находимся «где-то здесь» и, во-вторых, что существуют миллионы людей «где-то там».

– С чего ты вообще решила, что они существуют? – поцеловав в плечо девушку, осведомился Кайл.

– Просто очередная безумная фантазия, – улыбнулась Виктория, переведя взгляд на навесной потолок, который вместо фокусировки ее взгляда как будто стал раскрываться, обнажая при этом не следующий этаж с его убранством, и не идущий после него, и даже не просто аннулирующий крышу и давая взглянуть на облачное небо, но будто бы идя дальше к звездам, и там уже, исчезая сам в себе, демонстрировал, что дальше этой плиты ничего не существует, и ведь если всё так, и действительно нет там никого, то что же остаётся? Вечное здесь – которое, если рассматривать всё более пристально и внимательно, попросту исчезает из вида, превращается в абсолютное ничто.

– Но что же тогда получается? – продолжала вслух рассуждать Виктория, – тогда и нас самих не существует, подобно мельчайшим частицам, которые при ближайшем рассмотрении просто теряют свою вещественную структуру, так и оставляя наблюдателя с вечным вопросом, о том, что же такое материя на самом деле?

– Это на тебя так оргазм воздействует? – рассмеялся Кайл. Он вовсе не хотел обидеть свою девушку, но был даже крайне приятно удивлен мысли невесты, что устремилась куда-то ввысь и могла не вернуться вовсе.

– Не знаю, – мягко положив руку на бедро своего друга и прижавшись к нему так, будто бы всякое различие между их телами стерлось, прошептала Виктория, – возможно что так, – проговорила она, когда Кайл вновь прижал ее к себе, и те самые мельчайшие частицы – кванты, которые были залогом раздельности, вдруг стали таять подобно снежинкам, и их выкристаллизованные формы стали исчезать, объединяясь друг в друге и образуя лишь нескончаемый ливень из капель, которые, падая в пустоте, стали заполнять ее и сливаться вместе, заполняя эту бесконечную пустоту, образуя вечный бушующий океан, кроме которого не было ничего, поскольку ничего иного и не могло более полно выразить сущность этого процесса конденсации чувств.

20. – Тебе точно – нужно хорошо потрахаться, – рассмеялся Маркус, останавливая свой автомобиль.

– Что, очень плохо звучало?

– Нет, не сказал бы. Возможно даже, что кто-то даже сможет кончить от такого, но тут дело в другом – для кого именно ты собрался писать. Ты никогда не задавался этим вопросом?

– Я? – вылезая из машины, буквально остолбенел на месте от заставшего его врасплох вопроса Грегори, – я всегда писал для себя.

– Это как раз-таки понятно, и в общем-то неплохо, но я в данном случае немного про другое – облокотившись о корпус автомобиля, посмотрел прямо в глаза своего приятеля Марк, – ТЫ хоть знаешь, кто сейчас твоя целевая аудитория?

– Да, пожалуй… – сделал вид, что знает ответ Грегори, – издательство присылало мне не так давно их маркетинговые исследования, чтобы я лучше ориентировался…

– Да нет же! Я ведь не об этом! И не делай вид, что не понимаешь.

– Если честно, не очень, – отрицательно мотнул головой Грегори.

– ТЫ сказал, что пишешь для себя, но ведь ты сегодняшний – это далеко не тот же самый человек, который только начинал свою писательскую карьеру более десяти лет назад! Подумай над этим.

– Люди не меняются, Марк, и ты – прямое этому подтверждение.

– Ты прекрасно понял, о чем именно я говорю. Набор впечатлений, что ты получаешь от жизни и то, как ты их оцениваешь всё равно уже иные, дружище, – захлопнув синхронно двери автомобиля с Грегори, заключил Маркус, – поэтому, смоделируй того, кто откроет твою будущую книгу и напиши то, что необходимо прочитать именно твоему читателю.

– Но как… Как я это пойму?

– Глупый вопрос, ты же писатель.

– Но я же говорю… У меня что-то вроде творческого …

– Даже слышать не хочу, на, держи, – Марк протянул ключи и кивнул на двухэтажный коттедж, что располагался на краю полукруглой площади, на которой они припарковались, и которую окружали с десяток типовых построек, – замок только не сломай.

– А ты?..

– Я быстро сгоняю за жратвой, за разговорами с тобой я уже поздно вспомнил, зачем вообще в такую рань поперся куда-то, ну, а ты пока познакомься со всеми, если, конечно, там кто-нибудь еще остался.

Грегори безучастно кивнул, зная, однако, что перспектива новых знакомств прямо сейчас было совершенно необязательной и, возможно, даже в чем-то вредной.

Грегори на автомате шел к очередной двери в своей жизни, уже заранее определив для себя, что за ней он опять не найдет ничего стоящего. Выругавшись негромко на самого себя и постаравшись не сильно жалеть самого себя, Грегори, от раздражения скрипнув зубами, вставил ключ в замок, ощутив в этот самый момент, что заходит он совсем не в ту дверь, в которую следовало, и вот на него с новой силой накатили очередные рефлексивные мысли по поводу своего так называемого «таланта» и призвания, и, конечно же проблем с семьей. Хотя можно ли это было назвать семьей? И можно ли было это назвать «талантом»? И что вообще Марк в этом понимает, тот, кто никогда в своей жизни сам не добился ничего выдающегося, – рассуждал писатель, повернув ключ, вслед за тем вступая на, казалось бы, неизведанную, но и так уже заранее хорошо знакомую территорию игр, событий и встреч, вновь и вновь накручивал себя Грегори, – и что главное для человека творческого – за всеми перипетиями жизни узнать и ухватить вдохновение. Это, хотя и самое простое, но в то же время и самое сложное – более того – это редчайшая удача, которая стягивает все элементы паззла жизни к этому единственному моменту, который заставит тебя вопреки твоим собственным состояниям полностью погрузиться в состоянии экстаза и поверить, что весь мир зависит от тебя и от твоих слов.

– И каким же именно образом убийство времени на квартире этого лоботряса способно… – заткнулся Грегори на полуслове, стоя в проеме и наблюдая, как все его беспокойные мысли просто-напросто перестали существовать, разлетевшись в разные стороны как надоедливые мухи, вмиг развеянные легким дуновением сквозняка, визуально выразившимся в утреннем свете, который лился с противоположного конца дома внутрь коридора, где стоял Грегори, вырисовывающий прямо внутри головы, ровно как и внутри полутемного помещения силуэт Богини, которая устранила всякое сомнение в сердце вновь обратившегося лицом к самому себе Творца.

21. – Привет, дорогой, – улыбнулась Элен, встречая своего дорогого любовника в коридоре ее дома.

– Да, привет, привет, – сдержанно отозвался Кевин, разувшись и взяв аккуратно за руку Элен, чтобы проводить ее до кровати. Однако, вместо ожидаемого секса девушка получила порцию совершенно неуместного, по ее мнению, нытья о том, что невеста его любовника, которому никак не сидится дома, все же решила поддержать своего ветреного мужчинку и проследовать за ним на остров Утконоса.

– Ну и зачем ты мне это рассказываешь? – тряхнула головой Элен, откинувшись на спинку кровати, – вот так ты меня хочешь возбудить?

– Нет, я… – совершенно серьезно решил продолжить свой рассказ Кевин, чем еще больше взбесил подругу, – я просто хотел попросить тебя…

– Попросить?! – уже на повышенных тонах прервала его Элен, – попросить о чем? Чтобы я осталась тут? Это ты хотел мне тут сейчас промямлить? Ты мужик или кто? Не мог сказать своей тупой курице, чтобы она посидела немного дома и подождала тебя, как обычно? Или что уже яиц у тебя не хватает?! Или может то, что я давно готовилась к этой поездке с тобой – это пустой звук? Я разве не говорила тебе никогда, что для меня будут важны предстоящие там встречи, для нас обоих они будут важны?!

– Я все понимаю, – попытался хоть немного успокоить свою подругу Кевин, – но Гвен уже все решила, я не могу изменить ее решения! Я уже пробовал с ней говорить! Поверь, я сам не планировал ничего подобного!

– Да? А разве это не очевидно, что подобная хрень будет происходить, пока ты будешь подобным образом бегать ко мне и все же оставаться со своей тупорылой коровой?

– Не называй ее так.

– Теперь ты ее и защищаешь! – нервно рассмеялась Элен, – знаешь что, ты не только бесхребетный, что еще может быть простительно, но и совсем без мозгов, нахрена мне вообще такой мужик? Скажи мне?

– Я…

– Ты бы мог меня хотя бы для приличия сначала трахнуть, а потом попробовать втереть мне всю ту хрень, которую ты льешь сейчас на меня.

– Я просто пытаюсь объяснить тебе, как объективно складываются обстоятельства, – попытавшись взять себя в руки, продолжил Кевин, в то же время предприняв опрометчивую попытку провести рукой по колену девушки, что резко пресекла его намерение.

– Всё! Поздно, даже не пытайся! – вскочив и встав в полный рост прямо на кровати, проговорила она, возвышаясь над запрокинувшим голову любовником. – Пошел вон! Видеть тебя не хочу.

– Элен, но я уже сказал, что буду сегодня на репетиции, а их никогда не отменяют, куда мне…

– Куда хочешь, туда и отправляйся, или езжай к своей дуре и, имея хоть немного смелости, расскажи ей, как вместо того, чтобы как следует выебать свою любовницу, ты только выебал ей мозги, и пусть она тебя пожалеет как всегда!

– Но как я …

– Вон, я сказала, а то я, клянусь, сама сейчас ей позвоню и попрошу позаботиться о тебе, бедняжке!

– А ты что будешь делать? – уже стоя в проходе и пытаясь хоть как-то зацепиться разговором за Элен, пробубнил Кевин, глядя на то, как девушка, что уже накинула на обнаженное тело белый халат, стала выпаривать кристаллы в переносном устройстве и вдыхать лиловый дым, который так хорошо был знаком, по опыту, Кевину и использовался в их любовных утехах не раз.

– Тебя уже не касается, – захлопывая дверь перед носом Кевина, отрезала Элен, даже не удостоив разочаровавшего ее друга прощальным взглядом.

22. – Ммм… – потягиваясь в постели, протянула девушка, пытаясь войти в ритм той модели поведения пространства, где оказался ее ум, который начинал медленно, но верно обрабатывать все объекты, что стали проявляться в поле зрения наблюдателя, который уже зацепился за движение фигуры, что плавно проникла внутрь комнаты, и мягко опустилась на край кровати, заставив последнюю пойти волнами, которые приятно отразились во всем теле уже практически полностью пробудившейся ото сна журналистки.

– Доброе утро, – мягко проговорил Кайл, поцеловав девушку в лоб и заставив ту поморщиться, – точнее, день уже.

Тут Виктория резко распахнула свои глаза и, чуть не ударившись со своим другом лбами, вскочила и прыжком добралась до коммуникатора, которой уже высветил девушке цифры, которые заставили ее сердце сжаться, что послужило дальнейшем стимулом для нее незамедлительно соскочить с кровати и на всех парах броситься в ванную комнату.

Кайл бросил взгляд на приготовленный им завтрак, который так и остался лежать на другой кровати, и который вряд ли будет уже в столь свежем виде, и, улыбнувшись, прикрикнул своей взбудораженной подруге: «Тебе помочь?»

– Вызови такси! – пробурчала, чистя зубки, Виктория, – и вытащи мой фиолетовый чемодан из шкафа. Я уже всё собрала, так что сейчас бы главное – не опоздать!

– Но, Вик, еще полно же времени, может ты все-таки пообедаешь…

Из ванной раздалось невнятное мычание, что явно свидетельствовало о том, что никакие возражения не принимаются.

– Ясно, ясно, – развел руками Кайл, что стал в очередной раз свидетелем поистине удивительной особенности своей девушки, которая в силу своей профессии и внутренней организации смогла всего за четверть часа, которая прошла, после которой беспилотное такси уже ожидало около их дома, полностью собраться, накраситься и даже просушить волосы после душа, и уже стоять при полном параде в дверях квартиры. – Вот бы и в делах, не касающихся работы, она была так же оперативна, – улыбнулся про себя Кайл.

– Я хотел бы проводить тебя, – натягивая футболку, уже вслух протянул Кайл, которому бы потребовалось как минимум полчаса, чтобы полностью привести себя в порядок. – Может подождешь меня еще хотя бы минут пять?

– Нет, мне уже нужно ехать, прости, – с горящими глазами протараторила девушка, – тем более, это моя первая командировка такого уровня, и я очень волнуюсь, ты же знаешь, – торопливо бросила девушка, уже отворяя дверь.

– Давай я хотя бы помогу тебе донести твою сумочку и чемодан…

– Она не тяжелая. Я много и не брала с собой, не тот случай, –улыбнулась девушка в дверях.

– И вот так просто ты убежишь? – улыбнулся Кайл.

Девушка лишь улыбнулась в ответ, чуть выпятив губки. В ответ Кайл поцеловал ее, после чего крепко обнял.

– Будь осторожней, – напутствовал он.

– Не волнуйся за меня, тем более, я всего на парочку дней, возможно, уеду даже раньше, чем закончатся все матчи, так что скоро увидимся, мой поросенок, – потрепала по щеке своего жениха девушка.

– Да, – покачал головой Кайл, еще раз обняв девушку и, не отпуская, как ей показалось, чуть дольше, чем обычно. – Я тебя люблю.

– Я тебя тоже, – бросила на прощанье девушка, выпорхнув из квартиры навстречу своему приключению, которого она ждала, и к которому готовилась так долго.

23. – И что это? – безразлично бросил мужчина, утонувший в мягком кресле, на которое практически не падало освещение, после того, как он мельком осмотрел фотографии, что впоследствии быстрого ознакомления были отброшены на стол как нечто несущественное.

– Похоже, господин Чаррама все же решил пойти по хорошо известному ему пути: начать собственное… гхм… расследование дела и все-таки выяснить в кратчайшие сроки, где дислоцируются «шаманы».

– Вот мудень, – недовольно хмыкнул мужчина, бросив взгляд на снимки, на которых застыли десятки окровавленных, подвешенных за ноги тел, и трудно было определить, сколько из них могли быть еще живы, но, что было несомненно – все они были уже, как минимум, не в порядке – у кого-то отсутствовали конечности, кто-то лишился своих половых органов, кто-то – частей лица. Взгляды храбрых мужей с острова Утконоса, у которых были сняты скальпы, застыли в неопределенной точке, и даже по фотографиям не лучшего качества можно было различить струи крови, сбегающие по их, уже даже и не совсем с человеческим выражениям, лицам, что больше напоминали гипсовые карикатурные слепки.

– Нам не нужно, – подчеркнул мужчина своим тоном, – чтобы он занимался самодеятельностью, как и не нужно, чтобы их база была раскрыта перед Играми, я понятно выражаюсь?

– Всё предельно ясно, господин.

– Если кто-то расколется, это будет ваш и только, подчеркиваю, ваш прокол, так что уж постарайтесь сделать так, чтобы никто из них и слова не сказал, так что, как только поймете, что эти лиловые на пределе, то пусть агенты… – он сделал недвусмысленный жест рукой.

– Будет сделано.

– И еще, – решил задержать своего помощника «господин», – к встрече всё готово?

– Мы проводим комплекс мероприятий по…

– Я спрашиваю конкретно про операцию «наследник». Всё готово?

– Не беспокойтесь, оба объекта прибудут в назначенное время в полной безопасности.

– Чудно, – чуть придвинув к свету свое морщинистое лицо, оскалился старик, – так все-таки, кто же это будет, император или императрица, ты как думаешь?

– Если хотите знать мое мнение, господин Доуз, то у обоих равные шансы преуспеть в нашем мероприятии, возможно, что даже и не понадобится никакой третий сценарий.

– Никаких непредвиденных ситуаций, – отрезал мужчина, вновь окунувшись в свое мягкое кресло и взяв со стола, на котором расположилось объемное шахматное поле с разбросанными на нем фотографиями, фигурку черной королевы, которая отливала темно-фиолетовым оттенком, нараспев произнес: «Я верю в нашу Героиню».

24. – Что-то не так? – ожила фигурка Богини, которая заставила свет, падающий на ее обнаженную спину, танцевать отражающимися лучами, что очерчивали ее темный, как будто бы высасывающий весь свет силуэт, заставляя мозг Грегори воспылать от страсти, которая охватила всё его тело. Химическая реакция не заставила себя ждать, и вот писатель уже ощущал, как по его телу стали проходить волны эйфории, заставляющие волоски на его теле буквально подпрыгивать и пускаться в пляс над поверхностью кожи. Да, подобные ощущения он периодически испытывал, когда экспериментировал с различными сортами энергофруктов, когда в бытность пика популярности посещал различные элитные вечеринки, однако, казалось бы, сейчас не было ни нужной обстановки, не было ни новизны и, черт возьми, его организм уже был попросту уставшим и не способным вновь испытывать перегрузки молекул из чуждой фармакологии, нет, но, тем не менее, сейчас он чувствовал себя абсолютно перерожденным от одного только взгляда, которым он коснулся стана героини, которая стала таковой в его жизни, как только он появился на свет, а, скорее всего, и задолго до этого. Да, Грегори был уверен, что именно эта встреча и была тем самым краеугольным моментом, ради которого он родился, и даже, если на самом деле это всё было не так, это уже совершенно ничего не значило для Грегори, который ничего не смог с собой поделать, и вместо оды, вместо всех тех красноречивых слов, которыми бы усладил сердце своей богини, излив нектар поэтических изысков, лишь, выпучив глаза, осел на пол в припадке кашля, ощущая, что теряет сознание из-за не туда попавшей слюны.

Грегори обнаружил себя через пару минут уже лежащим на диване на коленях своей Богини, которая с удивленным взглядом всматривалась в его лицо. Сам же Грегори, который еще не до конца пришел в себя после подобного унижения во время припадка, уже не чувствовал теперь ни грамма смущения, ни страха по поводу того, что мог так глупо умереть, ведь он мог теперь с близкого расстояния разглядеть во всех деталях лицо девушки, которое казалось совершенно идеальным с его точки зрения. Казалось, что ее прекрасные глаза, аккуратный носик, подбородок, небольшие, слегка поджатые губы и открытый лоб были теми самыми схемами, по которым и создавалась не только вся вселенная, но даже сама мысль, само восприятие объектов, как таковое, были лишь производными этого чудеснейшего источника вдохновения вечной Красоты.

Чувствуя, что наконец всё то, ради чего, как он сам думал, старался, переживал, пытался, всё то, что бы он ни делал, что бы ни анализировал, оказалось не напрасным, ведь, встретив эту Богиню, и, более того, уже расположившись на ее коленях, Грегори вспомнив свое минутное смущение, что было выражением всех его страхов в жизни, не смог более сдерживаться, расплывшись в улыбке, которая, казалось, изначально появилась на лице Богини, а уже затем стала звонко отражаться и на физиономии Грегори. Писателю хотелось, чтобы этот бессловесный диалог, рассказавший абсолютно всё о мире, не заканчивался никогда, поскольку вся вселенная существовала, только благодаря этому искренней и ничем незамутненной радости, что исходила из сердец двоих вечных возлюбленных, искренне заблуждаясь в своем опасении, ведь этот диалог никогда не начинался и, соответственно, не мог прекратиться.

25. – Что смешного? – поинтересовался парень, держа в руках тело своей принцессы.

– А ты сам как думаешь? – рассмеялась еще громче девушка, – над тобой смеюсь, дурачок, видел бы ты сейчас свое отражение!

– Ты чуть не разбилась! – возмущенно тряхнул головой молодой человек, кивнув на белоснежную крону дерева, что была покрыта лиловым мхом.

– Но ведь ты меня поймал, и иначе быть не могло.

– Откуда ты это знаешь?

– Иначе бы я с тобой сейчас и не беседовала, мой милый дурачок! – улыбнулась девушка, так что парень больше уже и не мог держать зла из-за беспечности подруги.

– Но разве все твои легкомысленные выходки стоят твоей жизни? Я так не считаю.

– И почему же ты так не считаешь? – мягко похлопав по плечу своего друга, таким образом давая ему сигнал отпустить ее, спросила девушка.

– Хотя бы потому, что я забочусь о тебе.

– Правда? Даже если это так, то как же это связано?

– Связано что? – тут же выпрямился доблестный воин, – твоя безопасность и моя любовь к тебе? Тут уже немудрено догадаться!

– Но, мой любимый, – прижала ладонь к своей груди девушка, – не будь я такого нрава, разве смогла ли я быть той, кто дарует такие чарующие виденья азарта твоему миру?

– И какие же виденья будут на этот раз, любимая? – уже не так категорично и даже улыбнувшись поинтересовался ее спутник.

Девушка зажмурила глаза и расправила руки так, как будто бы она летит.

– Я вижу… небесную колесницу, что пронзает своим ревом небеса, и что заставляет сердца всех присутствующих сжиматься от великолепия приключений, что она предвещает!

26. Прямо над головой наблюдателя с ревом пронесся авиалайнер, заставивший его слегка сощуриться, наблюдая, как по залитому солнечным светом безоблачному небу проплывает титанический силуэт, а также слегка поежиться, лелея внутри робкую надежду, что этот рокот укроет его от тех тревог, что поселились в его сердце.

Глядя вверх, а затем переведя взгляд в сторону на гигантские буквы, которые сообщали всем прибывшим о том, что тут располагался аэропорт, который мог кардинально поменять кому-то жизнь, отправив последнего в путешествие вокруг света, которое бы уже не оставило и следа от прежнего искателя приключений, Кевин думал о своем последнем разговоре с Элен, если его можно было бы назвать таковым, о своих попытках дозвониться до нее в течение последних суток, и о том, где она могла быть. Он уже даже представлял себе, как она могла начать встречаться с кем-то из своих «друзей», и хотя Кевин периодически успокаивал себя мыслями о том, что именно он и никто иной был ее фаворитом, все же подсознательно, где-то на интуитивном уровне был убежден, что это не так. Это заставляло его сердце сжиматься от ревности и одновременно испытывать гнев на Гвен, которая так внезапно решила проявить подобное внимание к его персоне, и даже отправиться в путешествие, на которое можно было ручаться – в обычных обстоятельствах ее ни за что нельзя было бы уговорить. Однако это было одновременно настолько нелепо – злиться на свою невесту только за то, что она решила поддержать его своим присутствием на таком ответственном мероприятии, как церемония открытия Международных Игр Всех Островов, и поэтому было объективно, что там не место для любовницы, так что тут даже начисто отсутствовавшая совесть Кевина слегка взыграла, и он ощутил нечто, что заставило его поежиться в очередной раз за несколько минут от неприятного ощущения, которое, как он уже успел осознать, было нескрываемым отвращением к самому себе. Но вполне могло оказаться, что это подавленное состояние было и вовсе не связано с этими событиями, пытался оправдаться сам перед собой Кевин, пересекая парковку аэропорта и уже ныряя внутрь терминала, а было своеобразным изначальным, даже в какой-то степени непреложным атрибутом его собственного характера, если угодно – судьбы и самого бытия, а все эти интрижки, и все эти переживания, качели, на которых его мозг и сердце балансировали между двумя девушками, были лишь инструментами, что он использовал только, чтобы навсегда забыться и никогда не вспоминать о собственной бесполезности и никчемности, чтобы в конце концов ощутить себя мужчиной, тем самым идеалом, воплощенным успехом, и в профессиональной сфере, и в личной жизни, каковым ему очень хотелось выглядеть в своим собственных глазах. Однако парадокс заключался еще и в том, что чем дальше он заходил, во всех смыслах, тем сильнее становилось волнение, и тем более хрупким казалась эта уверенность в собственной значимости. Возможно, всё это как раз шло от взбалмошного ума, того самого генератора бездумной непредусмотрительности, которую его владелец и пытался забить всевозможными импульсивными действиями для хотя бы видимого укрепления своего собственного внутреннего стержня характера, который иной раз, казалось, отсутствовал начисто. И, тем не менее, это неумение предугадывать следующее действие во время заплыва по течению событий, ровно как и преступная невнимательность к деталям, все же не смогли быть настолько доведенными до своей крайней степени атрофированности, потому что в вереницах людей, что пульсировали внутри, казалось, живого тела терминала, Кевин всё же смог разглядеть силуэт девушки, которая по всей видимости его тут ждала – однако в данном случае речь шла не о Гвен, с которой он условился встретиться за час до вылета, но о самой Элен во плоти, что была разодета в вызывающее черное платье, которое, несмотря на минимальное присутствие на соблазнительных формах, все же, казалось, втягивало в себя весь свет, который пробивался снаружи внутрь помещения через затемненные стекла холла и, поглощая его, в то же самое время отражал частицы этой энергии, рискуя ослепить любого, кто бы осмелился хотя бы попытаться окинуть ее фигуру своим неосторожно брошенным взглядом. Кевин, тут же полностью отринув какие бы то ни было мысли, бросился сквозь толпы людей к знакомому до боли силуэту, уже заранее предчувствуя неладное, но в то же самое время испытывая необходимость поговорить с ней после суток голода по одному ее голосу, всё же упустил ее у самого выхода из-за небольшой очереди, которая так некстати образовалась у выхода. Выскочив наружу, ослепленный в очередной раз светом полуденного солнца, Кевин стал озираться по сторонам в надежде уцепиться хотя бы за ее тень. Однако так и не обнаружив ее присутствия, обеспокоенный путешественник достал коммуникатор и стал звонить на ее номер, который на сей раз оказался доступен и, услыхав практически под ухом знакомую до боли мелодию не только внутри устройства, но и, что самое главное, снаружи, резко обернулся на звук, тут же поймав взглядом, как в тени, под козырьком входа в терминал, прижавшись спиной к зеркальному стеклу, стояла Элен, покручивая сигарету в пальцах ладони, в которой в том числе покоился и едва приметный играющий коммуникатор.

– Элен! – подскочил к подруге взбудораженный Кевин, – как я рад тебя видеть! – затем попытавшись поцеловать ее, улыбнулся Кевин, предварительно невзначай обернувшись по сторонам, но та отстранилась от него.

– Извини, я серьезно очень сожалею, что всё так произошло. Обещаю, что в следующий раз я обязательно возьму тебя с собой!

– Следующего раза не будет, милый, – ласково проговорила Элен.

– То есть как? – на автомате выпалил Кевин.

– А вот так, я уже занята, и в следующие разы вакансия, на которой ты был, тоже будет занята.

– То есть… То есть как?

– А так, я звонила Роду, и он сделал то, что так и не смог сделать ты вчера.

– Что, что он…

– Ну, а ты подумай, – улыбнулась Элен, – трахнул меня как нужно, – как ни в чем ни бывало продолжила подруга, – ну а ты, дорогой, так дальше и размышляй, что же все-таки мне сказать, мне всё это до чертиков уже надоело, понятно?

– Нет, ну бывает, но, – тараторил Кевин, не успевая сообразить, как именно себя повести, ведь до этого момента он считал, что держит всю ситуацию под контролем, а на деле же оказалось, что всё совершенно не так, – но когда я вернусь …

– Когда ты вернешься, я уже буду далеко отсюда, Кевин, так что даже и не надейся ни на что, так что спасибо тебе, конечно, за всё, но на этом собственно, всё, пока, – послав воздушный поцелуй и оттолкнувшись от стенки, выплыла из тени Элен.

– Элен, слушай, всё еще будет у нас хорошо, я вернусь, – чувствуя, как его слегка потряхивает, чеканил Кевин, – я вернусь и …

– Лучше побеспокойся за свою ненаглядную подружку, – рассмеялась Элен, развернувшись и уверенно направившись в сторону автомобильной парковки, – она у четвертого терминала.

Кевин на короткое мгновение вновь как будто бы превратился в статую, которая ничего не чувствовала, не видела и не воспринимала, являясь всего лишь памятью о чем-то более интерактивном, а затем, когда первичный шок прошел, он рванул к месту, о котором говорила Элен, параллельно в голове перебирая одну за другой все возможные ситуации, пытаясь себя убедить, что всё будет хорошо, и даже мысленно поблагодарить Элен за подсказку, однако, прибежав на место, он тут же с своему собственному ужасу обнаружил, что его самая первая догадка, что всплыла в мозгу насчет произошедшего, была верной и, подбежав к Гвен, которая стояла в очереди на регистрацию, постарался как можно более спокойно войти в ее поле зрения.

– Привет, я чуток опоздал, – пытаясь отдышаться и чувствуя, как по его телу льет пот, проговорил Кевин, тут же явственно осознав, что Гвен на его появление никак не отреагировала, как будто бы его не было, и не должно было быть сегодня тут.

– Гвен, – попытавшись взять ее ручную кладь, проговорил Кевин, – нам в другой терминал, я покажу, пойдем…

– Уйди, – жестко пресекла всякие действия Гвен, – я лечу домой.

– Домой? То есть как домой, куда? – Кевин бросил взгляд на табло, куда направлялась Гвен, и сердце его застыло от пренеприятнейшей догадки, – мы летим к твоим родителям, да? – в отчаянии предположил Кевин.

– Я лечу. Ты – куда хочешь, – бросила Гвен, дойдя до стойки регистрации, предоставляя свои документы с билетами.

– Одну минутку, – тут же влез Кевин, несмотря на очередь, которая одновременно и с неудовольствием, и с любопытством наблюдала за происходящим, – зарегистрируйте и меня, пожалуйста, мы вместе летим.

– Мест нет, сэр, – отозвалась оператор, пару секунд что-то выискивая на мониторе, – следующий рейс…

– Как нет? – уже обернувшись к Гвен, пробубнил Кевин, чувствуя, как вся очередь смотрит на них, но уже не обращая на это внимания.

– Давай подождем следующего и тогда уже вместе…

– Никогда больше вместе, Кевин, – посмотрев на него в упор покрасневшими глазами, в лоб сказала Гвен, вырвав из его руки поклажу и пройдя стальные рамки.

Кевин хотел было проскочить следом, но путь ему преградили охранники.

– Гвен! – прокричал Кевин, – Гвен, подожди! – но девушка уже успела раствориться в толпе, что за пару секунд поглотила ее силуэт.

– Блядь, блядь… – всё еще пытаясь высмотреть ее, ругался Кевин.

– Молодой человек, пожалуйста, не мешайте проходу пассажиров, – спокойно, но настойчиво проговорил один из охранников, тесня его от входа.

Кевин неуклюже ретировался и, обойдя пункт регистрации с разных сторон, ожидаемо не найдя никакой лазейки, чтобы проникнуть внутрь, стал отчаянно звонить на коммуникатор Гвен и сначала, услышав гудки, искренне обрадовался, но только ради того, чтобы тут же ощутить, как сердце его тут же упало, когда его запрос был сброшен, а последующие вызовы оказались недоступны. Проведя в отчаянных попытках достучаться до своей невесты несколько минут, Кевин в итоге набрал номер Элен, которая практически сразу взяла трубку, ответив вполне дружественным тоном, будто бы и не ожидала звонка вовсе: «Да».

– Ты что сделала, сука?! – проорал в трубку Кевин.

– Ты что-то напряжен, – удивилась Элен, – вы уже сели, все хорошо?

– Ты, блядь, понимаешь, что творишь?!

– А, понятно, твоя милашка обиделась… Я просто хотела убедиться, что оставляю тебя в надежных руках, ты же сам жаловался постоянно на то, что она как бревно лежит вечно, вот я и показала ей пару наших видео, чтобы наглядно дать ей несколько советов как тебя стоит убла…

– Заткнись нахуй! Где ты сейчас?!

– Послушай, ты только не кипятись, ладно? – спокойно отозвалась Элен, – уже поздно, дорогой, я еду с Родом на южный берег, но, как я сказала, это тебя уже не касается. Пока, дорогуша, спасибо тебе за всё, правда, – хихикнула на прощание в трубку Элен.

– Элен, Элен!.. – прокричал по время гудков Кевин, затем пытаясь снова и снова дозвониться то до Элен, то до Гвен, чьи средства связи оба оказались недоступны одновременно, шатаясь, дойдя до зеркальной стены терминала и уперевшись в нее спиной, стал сползать вниз, в то время как в его голове звучал голос, который вновь и вновь подгонял пассажиров рейса, направляющихся в страну Золотого Змея-Утконоса поторопиться на посадку, которая уже началась, чтобы проследовать на вылет в один конец.