По ту сторону тьмы

Пролог

Лунный порошок резко вспыхнул зеленоватыми искрами и тотчас потух. В воздух потянулись сизоватые струйки дыма, разнося резкий сладковатый аромат.

Ноздри едва заметно дёрнулись. В сгустившейся тьме прошелестел вздох наслаждения.

Он откинулся на спинку мягкого кресла, прикрыв тяжёлые веки. Перед одурманенным сознанием, точно дагерротипы на белой простыне экрана, мелькали обрывки воспоминаний прошлой ночи.

Она была прекрасна. Он ей не лгал. Тонкий девичий стан, который обнимал тесный корсет. Выбившиеся из-под шляпки соломенные кудряшки, которые обрамляли бледное веснушчатое лицо. Так невинно, так завлекающе… И эти восхитительные тонкие запястья с ниткой серебряного браслета, потемневшего от времени… И яркие зелёные глаза с лукавым огоньком, который сменился леденящим ужасом…

Аромат лунного порошка стал более едким, навязчивым. Он скрёб горло, хотелось кашлять. Но сладостный туман уже качал на своих волнах и не желал отпускать.

Он услышал собственный кашель со стороны. Он – больше не его тело. Он вознёсся. Туда, где поют сладкоголосые сирены, и берегиньки извиваются в причудливом танце. Он видел их. Они махали ему, зовя к себе. В незримый мир. В обитель Богов-Прародителей, что жили среди людей, а позже покинули эту землю.

Он придёт к ним. Обязательно придёт. Когда закончит свою миссию на этой земле…

А потом вспыхнула полночная звезда, и сознание соскользнуло в непроглядную тьму.

Глава 1. Охотник из Вальданы

Я ещё раз покосилась на затёртую бумажку, которую мне любезно сунула служительница бюро наёмных работников. Неровные буквы гласили: «Алая улица, дом 25б». Перевела взгляд на дверь. На золотой табличке было аккуратно выбито «Алая улица, 25б».

Внутри сжался тугой комок. Он боязливо поскрёбся: «А, может, не надо?»

— Надо, — тихо проговорила я. — В конце концов, можно и посуду помыть. За крышу над головой и тарелку супа.

Комок бешено запульсировал, едва я поднесла руку к дверному молоточку:

«С ума сошла?! Это же Риваан Наагшур! Охотник из Вальданы! Хоть представляешь, что он с нами сделает, когда поймет, что ты — двоедушник?!»

Представляла. И не раз.

Риваана Наагшура не знал разве что слепоглухонемой, живущий в глуши на окраине володарства. О мастерстве ведьмолова рассказывали такие жуткие истории, что заснуть казалось невозможным. Он стал одним из инициаторов закона, окончательно разрушившего и без того хрупкий мир между людьми и ведьморожденными. Все, кто обладал склонностью к магии, имели те же права, что животные. То есть никаких.

Откуда у господина разъездного советника было столько ненависти по отношению к ведьмам и колдуна оставалось загадкой. Многие предполагали, что это связано с восстаниями в Вальдане десять лет назад, когда ведьморожденные решили добиться отстранения володаря. Иные говорили о садистских наклонностях господина Наагшура, но были и те, кто вполне серьёзно считал, что ведьмолов метит на трон правителя.

Впрочем, сторонников теории заговора ждало большое разочарование: через три года после массовых казней в Вальдане, господин Наагшур внезапно покинул пост разъездного советника, предпочтя политике тихую, размеренную жизнь в большом доме в живописном районе Пересвета Мирского.

Я тяжело вздохнула. В чём-то Мира, моя вторая душа, была права. Нам стоило опасаться его.

— Мира, я тебя умоляю… Мы просто попытаемся. Ещё никого не бросали в застенки за предложение услуг посудомойщицы. Не получится, — попросим господина Наагшура поставить нам печать об отказе и вернёмся в бюро. Иначе нам придётся ночевать на улице. Или ты хочешь обратно в обитель Мары-Справедливицы?

Душа задрожала, но промолчала. Конечно, она не хочет. И я не хочу.

В последний раз из обители меня выволокли за волосы на улицу из-за того, что настоятельницу мучила три дня постыдная болезнь. Но кого интересует, что причина неприятностей в обжорстве, когда есть на кого спихнуть. Ведьма. Двоедушник. Ведогонь. Вот кто виноват. А не неумеренный аппетит и неразборчивость в еде.

Благо, я додумалась спрятать деньги, заработанные на кухне. Иначе бы сидела сейчас на паперти с протянутой рукой. Ведьморожденных не шибко берут на работу. А если и принимают, то ненадолго. И хорошо, если заплатят. Могут вообще обвинить в воровстве. А там и до каземата недалеко. Никто разбираться не станет. Ведьма опасна. Особенно если она двоедушник.

После обители я снова пришла к регистрации безработных, где служительница с неприветливым лицом и густо накрашенными губами протянула мне адрес, при этом умолчав, кто хозяин дома. Видимо, надеялась, что Риваан Наагшур снимет с меня башку, и я больше никогда не побеспокою бюро.

— У нас два пути, Мира: или мы умрём от голода, или нас убьёт ведьмолов.

«Какое заманчивое предложение!» — едко отозвалась Мира. — «Я уже начала примерять саван. Как думаешь, синий подойдёт нашим рыжим волосам и мраморной коже?»

— Не будь такой пессимисткой, — я нервно сглотнула и постучала.

В ответ тишина. Я нерешительно переминалась с ноги на ногу. Внезапная волна страха нахлынула с такой силой, что я едва не грохнулась на землю. «Мира! Бес тебя забодай! Прекрати панику! Мне тоже страшно. Мне…»

В этот момент дверь отворилась и на пороге нарисовалась рыжая бородатая физиономия старика в белой косоворотке и полотняных штанах.

— Чего вам, барышня? — добродушно улыбнулся он, окинув меня приветливым взглядом.

— Я… — промямлила я в ответ. Паникующая Мира вдруг затихла. Ага, почувствовала своего. Я порывисто вздохнула и протянула бумажку домовому. — Вот. Я из бюро по найму работников. Вам посудомойщицы нужны?

Он поскрёб затылок пятернёй.

— Дык, вроде не было от хозяина никаких указов… — старик развёл руками, но дверь всё же отворил. — Вы это… Проходите, барышня.

В груди стало тихо и пусто. Похоже, что вторая душа грохнулась в обморок.

Шумно выдохнув, я перешагнула порог. Домовой бодро посеменил по коридору. Я уныло плелась за ним, думая, в какую авантюру меня угораздило ввязаться, и повторяла как молитву: «Просто нет выхода, чтобы сделать что-то по-другому…»

Не помогало. Коленки отчаянно дрожали, каждый шаг отдавался ледяным ударом в животе. Лицо онемело фарфоровой маской, нервы натянулись до тихого звона в ушах. Хорошо, что Мира молчала. Если бы она сейчас издала хоть один звук, я бы точно задала стрекача.

Домовой посторонился, пропуская меня в гостиную.

— Вы, барышня, проходите. Обождите чутка. Я сейчас всё узна́ю…

Мне показалось, что я попал в другой мир. Высокие потолки, витражные окна с тяжёлыми тёмно-бордовыми шторами. Вдоль стен, отделанных тёмными панелями, стояли пара громоздких шкафов, забитых книгами. Между ними на резной подставке возвышался стеклянный куб с коротким мечом.

1.1

В себя я пришла на лавочке посреди изумрудной аллеи и не сразу поняла, где нахожусь. Летнее солнце играло всеми оттенками зелёного. Пушистые клёны отбрасывали кружевные тени на дорожки, по которым медленно плыли фигуры прогуливающихся людей. Всё казалось таким ярким, сочным, что глазам становилось больно. Я зажмурилась.

«Мира, куда ты меня привела?»

«Туда, где нас не достанет этот гад, — возмущённо прошипела душа. —Парк Революции…»

Я открыла глаза и осмотрелась ещё раз. Вдалеке виднелась белоснежная статуя Радимира Освободителя на коне, возле которого суетились мальчишки в коричневой форме учеников. Кто-то из них бросил камень в сторону, и в небо взмыла стайка голубей. Воздух пьянил ароматами цветов, настолько сладкими, что на губах появился привкус, как будто ложку мёда облизала. Из летних кафе, растянувшимися полосатой лентой за деревьями, доносилась ненавязчивая музыка.

Значит, парк Революции. Это час пешком от Алой улицы. Надолго же я выпала из реальности…

«Вот же сукин сын! Нет, ты представляешь?! Любовник нам помог! Я всегда говорила, что все мужики – сволочи! У них всего одна извилина, и та в виде члена!..»

«Мира!»

«Ну что Мира?! Что Мира?! Говорила, что нечего нам делать там! Он ведьмолов. А ты заладила: «Работа нужна, работа нужна». Как будто в городе мало работы?..»

Сделалось совсем горько и тоскливо. Работы-то предостаточно, но не для всех. Если ты женщина — это полбеды. Возьмут в прачечную простыни стирать или в галантерею продавщицей. Но если ты ведьморожденная, придётся повоевать за каждый кусок хлеба. В прямом смысле.

Глаза запекло от невыплаканных слёз. Прокля́тые условности! Можно быть сколько угодно хорошим человеком, но в мире, где магия — страшнейшее преступление, врождённые способности превращают в изгоя общества. Даже родная семья откажется. Потому что никому не нужен урод.

И этот жестокий закон я усвоила ещё в детстве.

В семье я росла чужим ребёнком. Долгое время не могла понять, почему мать так странно смотрит на меня. Не тепло, как на моих брата и сестру, а именно странно. Так, словно я была в чём-то виновата. Родители часто гуляли с другими детьми. Меня же сторонились. Иной раз, когда мне хотелось обнять кого-то из близких, они просто вставали и уходили из комнаты.

Когда мне исполнилось семь родители вовсе отказались от меня. Так я оказалась на воспитании у бабушки. Все говорили, как повезло, что меня так любят. Но, честное слово, лучше бы отказались вовсе, чем годы постоянных унижений. Иногда мне кажется, бабушка забрала к себе не из-за любви, а потому что хотела быть хорошей в глазах общества.

Ради этого меня даже отправили учиться в столичную академию. Ведь женщина со степенью по истории искусств — большая редкость. Среди аристократии академическое образование для женщин считается баловством. Достаточно того, что жена принесёт мужу неплохое приданное, а сама будет нянчиться с детьми или проводить время в салонах модисток или на званых вечерах.

После смерти бабушки многое изменилось. Конечно, она оставила мне кое-какое наследство, которое позволило не только не погибнуть от голода, но и уехать в столицу в поисках работы.

Как-то раз я написала родителям с просьбой помочь. Однако в ответном письме отец попросил больше никогда не писать, чтобы не позорить его. Как будто я виновата в том, кем родилась!

Воспоминания о тех временах отозвались холодом и противной слабостью в ногах. Так я окончательно лишилась дома и семьи.

Пришлось научиться скрывать свою истинную сущность и врать напропалую, чтобы заработать на завтрак. Поначалу мне удалось устроиться через бюро наёмных работников в обитель Мары-Справедливицы. За весьма скромное жалование и крышу над головой я мыла посуду и убиралась в обители. Однако шила в мешке не утаишь. То, что я - двоедушник стало известно очень скоро. Отношение ко мне изменилось, став более прохладным. Пока однажды со скандалом не выгнали на улицу.

И снова я вернулась в бюро наёмных работников. Видимо, там уже получили письмо из обители, о том, кто я. Иначе зачем посылать к ведьмолову, которому работник не нужен?

«Не реви!»

Голос Миры прозвучал звонко и как-то отчуждённо. Но он вернул меня в реальность. Я провела ладонью по щекам. Мокрые дорожки неприятно холодили кожу. Надо же, не заметила, как расплакалась.

«Не реви! Прорвёмся. У нас есть мы. И мы справимся!»

«Я устала. Я хочу покоя…» — обессиленно подумала я, озираясь по сторонам.

Всё казалось таким светлым, таким красочным… и таким чужим. Здесь я была никому не нужна. В сером порядком затасканном платье и шляпке, я как леший на карнавале. Вроде как никто внимания не обращает, но всё равно выглядит странно и нелепо.

Тоска болезненно укусила сердце.

«У тебя от голода голова не соображает», — за грудиной недовольно зашевелилась Душа.

— Ты права, — вслух произнесла я и тотчас спохватилась: вдруг кто-то услышит, как я разговариваю сама с собой? Однако изумрудная аллея рядом со мной пустовала.

Пошарила в сумочке в поисках кошелька. Тот печально звякнул серебряными десятинами, и на ладонь высыпались потускневшие монеты. Пять. Ровно пять десятин.

1.2

На ровном белом листе аккуратным почерком чернели следующие строки:

«Уважаемый г-н Наагшур!

Сегодня в 10.30 утра по местному времени на берегу реки Миры, возле библиотеки им. Лучезара Победоносного, найдено ещё одно тело. Характер повреждений тот же, что и у трёх предыдущих. Связи между жертвами не обнаружено.

Старший сыщик, Кара Агосто»

Внизу стояла размашистая подпись и печать с гербом отдела по борьбе с ведьмовством.

Риваан бросил письмо на стол и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза.

Значит, дело забрали штатные ведьмоловы. Странно, что столичные служители закона не передали его сразу, как только стало известно о магическом следе на телах убиенных. Но ещё более странным казался сам способ – отделение души от тела посредством «Душителя». Подобным образом казнили ведьм после Великой Революции, когда ведьмовство объявили вне закона, а всех, кто имел к нему отношение, признали преступниками.

Никаких других повреждений, кроме крохотного выжженного круга на груди и красных полос от маски на лице, не нашли. Все жертвы знали своего убийцу… Знали. И сами шли к нему в руки. Они его не боялись, не были одурманены лунным порошком или алкоголем. Их дурманом являлась доверчивость к убийце. И он не приминал этим пользоваться.

Впрочем, с серийными убийцами всегда так. Никто не заподозрит в них ни жестоких садистов, ни душегубов. Иначе их было бы легко вычислять и отправлять на эшафот.

Риваан встал и подошёл к окну. День медленно клонился к закату. Пёстрые алые мазки, точно разлитая небрежной рукой краска, казалась неестественной на фоне ультрамаринового неба. Ещё немного, — и по центральным улицам пойдут фонарщики, зажигая тусклые огни столицы. А где-то на окраине мирно засыпающего города бродит зверь, отнимающий жизни у тех, кто имел глупость ему довериться.

Все жертвы разнились между собой. Первая была торговкой рыбы с местного базара. Вторая – проститутка из элитного борделя на Малой Газетной. Третья – дочь антиквара. А вот четвёртая… Интересно, кто четвёртая? Агосто ни словом не обмолвился о происхождении жертвы. Да и газеты молчали о найденном теле. Неужели дочь местного чиновника? Но в таком случае газеты бы пестрели заголовками и выражениями соболезнований.

Вывод напрашивался сам собой: ведьма.

Если жертва являлась ведьмой, становится понятно, почему о ней не написали даже слова. Ведьморожденные, как болезнь – существуют, но о них не принято упоминать. И, тем более, тревожить общественность смертью одной из них. Мало ли кто из ведьмоловов отличился, поймав очередную из них. А та оказала сопротивление и упала в реку, которая позже вынесла труп на берег возле библиотеки.

В дверь осторожно постучали.

— Ужин готов, батюшка, — скрипуче доложил Тихон.

Ведьмолов обернулся, но от домового и след простыл. Обычно старик ждал, пока хозяин даст распоряжение, или бубнил под нос: дескать, негоже себя так работой загружать, надобно и отдых давать уму. Но сегодня вечером он был непривычно тих и старался лишний раз не попадаться на глаза.

В столовой тускло моргали осветительные артефакты. Домовой почему-то решил их зажечь раньше. На столе дымилось жаркое из утки на овощной подушке, а в хрустальном графине темнело вино. Самого же Тихона не было видно.

Риваан сел за стол и предался собственным мыслям.

Торговка. Шлюха. Дочь антиквара. И ведьма. Все они из различных слоёв общества. У всех разный статус и происхождения. Кроме того, судя по первым трём жертвам, они разного возраста и внешности. Торговка была женщиной почтенных лет с седыми волосами, неприятным опухшим лицом и склонная к полноте. Проститутка – совсем юная девица, блондинка, тонкими чертами лица и пышными формами, которые так привлекательны для завсегдатаев публичных домов. Дочь антиквара – обычная городская простушка. На такую взглянешь и не запомнишь. Волосы – чёрные, черты лица грубые. Как угловатая, как у подростка, фигура. Что, в общем-то, не соответствовало её возрасту. Про таких ещё говорят – старая дева. А вот ведьма…

Воображение быстро подкинуло копну непослушных рыжих волос, спрятанных под серую простенькую шляпку и насмерть перепуганные синие глаза. Живые черты лица, худощавое складное тело. Некрасавица, но что-то было цепляющее в этом образе. Ведьма-двоедушник. «Со степенью по истории искусств», — с усмешкой подумал Риваан и, положив вилку, опёрся подбородком на сцепленные руки.

Даже обеспеченные родители не всегда дают дочерям академическое образование, считая это бессмысленной затеей. В конце концов, какой прок от степени, если девица выйдет замуж и имуществом будет распоряжаться супруг? Да, девушек обучали манерам и изящным искусствам, таким как танцы, музыка и пение. Но чтобы отдавать в академию… Это всё равно, что признать дочь уродиной, которая никогда не найдёт мужа. Уж лучше, чтобы девица в дальнейшем стала дуэньей у пожилой матроны, чем нести клеймо родителей старой девы.

— Что-то не сходится, — пробормотал Риваан, глядя на танцующие тени на стене.

— Вам письмо, — глухо раздалось за спиной.

Ведьмолов тряхнул головой и обернулся. Домовой молчаливо протянул конверт. По лицу было видно, что он чем-то недоволен. Вон как нахмурил брови.

— Что случилось? — небрежно бросил Риваан, забирая конверт.

Глава 2. В библиотеке

— Так, значит, вы были у самого́ господина Наагшура? В высшей степени неосмотрительно, Лада. Я бы даже сказал, крайне отчаянно.

В воздухе витал аромат заваренного тёплого травяного чая, свежих булочек и старых книг. В золотистом луче догорающего солнца, просочившемуся сквозь задёрнутые шторы, играли пылинки. Вокруг высились резные шкафы, набитые книгами и тяжёлыми фолиантами в кожаных обложках. Они сверкали тёмной лакированными боками, точно важные господа дорогими сюртуками. Взгляд цеплялся за тёмно-зелёные и коричневые корешки с выбитыми названиями: научные труды, народные предания и высокая классика.

Библиотека имени Лучезара Победоносного славилась местом исключительно для обогащения ума и души. Здесь нельзя найти ни лёгких женских романов, ни развлекательной бульварной литературы, Но именно поэтому она мне и нравится. Здесь можно прикоснуться к высокому, незримо прекрасному, вознестись над серостью дней и на какой-то момент забыть о том, что происходит там, за стенами этого удивительного места.

Но особенно я любила в ней уютный уголок, запрятанный между шкафами и стеллажами, где обитал бессменный хранитель библиотеки — дядя Слав. Это был невысокого роста крепко сбитый старичок с серебристыми всегда аккуратно зачёсанными волосами и безукоризненными манерами. На простом лице сияли добродушием глаза. И даже очки в роговой оправе не добавляли строгости. Наоборот, делали его похожим на типичного дедушку, которого обожают внуки. Рядом с ним было уютно, как будто попал из холодной стужи в тёплый дом, где тебя накормят, обогреют и дадут отдохнуть.

Дядя Слав суетливо подлил мне чаю и, кряхтя, полез в тумбу рядом со столом. Глухо стукнуло донышко пиалки с вареньем об обитую сукном столешницу. Сам библиотекарь устроился напротив меня и придвинул пиалу со словами: «Угощайтесь».

Я подняла на него пристыжённый взгляд, будто совершила непростительный поступок. Библиотекарь вопросительно заломил бровь. В блеклых глазах светилось вежливое ожидание, когда я продолжу рассказ.

Пальцы стиснули чашку с чаем, и я хмуро проговорила:

— А что мне оставалось делать? Мне некуда пойти. У меня заканчиваются запасы, а деньги, сами знаете, с неба не падают… И, вообще, — голос стал до неузнаваемости глухим, — почему они так ненавидят нас, а, дядь Слав?

Глубоко выдохнув, библиотекарь развёл руками, будто ответ казался очевидным:

— Потому что не понимают. Люди всегда боялись того, что не способны понять. А страх и ненависть неизменно ходят рука об руку. Не забывайте, что человеческая натура крайне завистлива и труслива, — он шумно отхлебнул чай и задумчиво продолжил: — По сравнению с ведьморожденными, люди уязвимее и беззащитнее. Одни учёные считают, что это вопрос эволюции — у ведьм и колдунов больше шансов выжить, чем у простого человека. Иные, склонные к храмовым учениям, полагают, что магия не более, чем доказательство существования древних демонических богов, населявших земли задолго до появления первых людей. Но, так или иначе, люди подспудно ощущают свою уязвимость. Они понимают, что в открытом противостоянии против магии им не победить. Как говорил мой любимый Эрвель: «Трусы мстят ненавистью за проявленную слабость».

— Мне от этого не легче, дядь Слав. Я жить хочу, а не воевать из-за чужого чувства неполноценности.

Библиотекарь хмыкнул и сложил руки на животе:

— Вы умны, Лада. В вас есть смелость жить вопреки всему и всем. Одного этого достаточно, чтобы распускать сплетни и приписывать всякие небылицы. Такова человеческая натура. Вы здесь не виноваты.

— Я это понимаю. Но… — тяжёлый вздох вырвался против воли. Я откинулась на спинку стула и неприлично громко шмыгнула носом, стараясь сдержать слёзы жалости. Окинула взглядом громоздкие шкафы. В голову вдруг закралась неожиданная идея. Она всего лишь промелькнула, но в то же время в груди затеплилась крохотная надежда. – А вам не нужен работник? Я могу полы мыть, за цветами ухаживать. А если немного подучусь, то смогу вести бумажные дела.

Улыбка старика стала печально. Надежда погасла, оставив противный привкус горечи на языке.

— Увы, — ответил дядя Слав. — Уже есть кому ухаживать и за растениями, и полы мыть.

— Понятно, — прошептала я и уставилась в чашку.

Чай вдруг приобрёл странный противный привкус. Сделался настолько горьким, что его расхотелось пить. Солнце почти село, и комната наполнилась тяжелым сумраком. Становилось неуютно и, несмотря на летнюю жару, зябко. Я невольно поёжилась. Через два часа, и библиотека закроется. Дядя Слав пойдёт домой, а я… Не хочу думать о том, куда придётся идти мне.

Старик внимательно посмотрел на меня поверх роговых очков и задумчиво поскрёб подбородок.

— Не дело молодой барышне оставаться одной на улице. Особенно, когда в городе рыщет маньяк. На чердаке есть маленькая комнатушка. Раньше в ней жил охранник. Конечно, это не гостевые номера постоялого двора. Но зато есть всё необходимое, что может пригодиться на первое время.

В груди вдруг стало так легко, что я чуть не разрыдалась. В этом мире нашёлся один человек, которому небезразлична чужая судьба. Даже если речь идёт о жизни ведьморожденной.

— Спасибо вам большое! — я всё же всхлипнула. — Я не знаю, как вас отблагодарить.

Старик по-доброму улыбнулся. Тёплая морщинистая рука легла сверху на мою ладонь и осторожно сжала её.

2.1

В принципе слово «комната» звучало как-то громко. Так, чулан под высокой деревянной крышей, на балках которой засуетились голуби едва мы с библиотекарем зашли. Он был настолько крохотной, что в ней с трудом помещались узкая кровать с тонюсеньким матрацем, грубо сколоченный стул и видавший виды стол. Единственным источником света являлось маленькое, круглое окошко с прозрачной занавеской, изгрызенной молью, и керосиновая лампа. Запах пыли и затхлости щекотал ноздри.

Я не сдержалась и громко чихнула. Сверху донеслось рассерженное хлопанье крыльев.

— Это, конечно, не володарские хоромы, но всё же, — произнёс дядя Слав извиняющимся тоном.

— Огромное вам спасибо, — я благодарно улыбнулась в ответ. — Вы меня очень выручили.

— Располагайтесь, Лада. Вода и умывальник находят в чулане. Если захотите перекусить, то рядом со столом есть тумба. Там вы найдёте всё необходимое для чая. Ну а если захотите почитать перед сном, то библиотека в вашем распоряжении.

Губы расползлись в счастливой улыбке. Я радовалась чердаку, как ребёнок радуется подаркам в День Мары-Справедливицы.

Дядя Слав не подозревал, как много он сделал для меня. Совершать добрые поступки было в его характере. И это настолько въелось в него, что библиотекарь не замечал их. В тот момент я пообещала себе, что обязательно отблагодарю старика, как только подвернётся удобный случай.

Перед уходом библиотекарь поднялся ко мне, чтобы попрощаться.

— Я закрываю библиотеку на ночь, а ключ уношу с собой. Так что не переживайте, Лада. Никто вас не побеспокоит.

Я поблагодарила старика и тот, улыбнувшись светло и печально, исчез за дверью. А я вернулась к книгам, которые взяла ещё вечером, чтобы потом не спускаться.

Глухо хлопнула дверь внизу — библиотекарь закрывал свой храм знаний. Я подошла к окну. Силуэт дяди Слава мелькнул между экипажами и торопливо направился вдоль набережной. Вот он поднёс руку к цилиндру, приветствуя кого-то из знакомых. А позже и вовсе растворился в желтоватом сумраке улицы.

Снизу доносился гул праздных прохожих и грохот колёс экипажей о каменную мостовую. Дома мерцали огнями, а ажурные мосты казались оборками на бальном платье юной модницы.

На сердце сделалось пусто и тоскливо. Пока в библиотеке находились люди, я не обращала внимания на грусть. Но, едва здание погрузилось в тишину, серое одиночество стиснуло меня в объятиях.

«Зато не на улице», — подала голос Мира. Душа молчала остаток вечера, наслаждаясь уютом и сердечным теплом, исходящим от библиотекаря. – «А здесь нам нечего бояться. Если только кто-то из глазастых граждан не сообщить, что дядя Слав приютил ведьму-двоедушницу».

«Вряд ли», — неуверенно поёжилась я. — «У нас же на лбу не написано «ведьма». Сегодня можно спать спокойно».

Мира саркастично хмыкнула: «Нет страшнее зверя, чем человек».

— Или нечеловек, — добавила я, вспомнив Риваана. Ведьмолов выглядел настолько пугающим, что теперь до конца жизни его буду помнить. Особенно глаза с холодной необъяснимой ненавистью, плескающейся в их разноцветной глубине. — Как думаешь, почему у Охотника из Вальданы один глаз человеческий, а другой — змеиный?

«Вот-вот! А я говорила, что кто-то смотрит, точно змея из-за угла выглядывает,— вздохнула Душа. Комочек заворочался в груди. —Не так прост ведьмолов… Ты заметила сколько у него серёжек в ухе?»

Я нахмурилась. Но ничего не смогла вспомнить.

— Нет. Я смотрела в его глаза, а не на уши. Мне и без того было жутко.

«У меня тоже едва не остановилось сердце, которое, смею напомнить, у нас одно на двоих. Но я его рассмотрела».

— Мира, не томи. Говори уже.

Душа фыркнула.

«Пять. Ты представляешь?! Аж целых пять золотых колец!»

Мне сделалось дурно. Ведьмоловы пробивают себе ухо за каждую тысячу казнённых ведьм. Серьга своего рода знак, говорящий, что перед другими стоит мастер, а не дрожащий новичок, только ставший на путь гонителя. Как орден. Однако наградной орден в обыденной жизни таскать не будешь, а кольцо в ухе – очень удобно и практично. Однако хотя существовал целый отдел по борьбе с ведьмовством, ведьмолова даже с одним кольцом встретишь редко. А у господина Наагшура целых пять.

— Он не тот, кем кажется, — задумчиво произнесла я, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по спине. — Это везенье, что у нас получилось так просто от него уйти.

«Не счастье, — поддакнула Мира, — а великая удача. Может пора поспать? День сегодня выдался жутко тяжёлый!»

Я усмехнулась.

— Признайся, ты хочешь, чтобы я тебя выпустила погулять? Только давай внутри библиотеки. Чтобы не привлекать внимания.

«Всё будет хорошо, Лада. Ты ложись отдыхать. А я посторожу твой сон».

Улыбка тронула губы. Я наскоро высвободилась от платья, развязала корсет и нырнула под покрывало, оставленное заботливым библиотекарем.

«Эй! Ты про меня забыла!» — возмущённо пискнула Душа. Комочек сердито стукнулся о грудину.

Глава 3. На берегу реки

Девица в прозрачном неглиже скользнула в дверь и неловко остановилась возле неё, шумно втянув горьковатый воздух. Пламя свечей вздрогнуло от прохладного сквозняка, и тени судорожно затрепыхались на стенах.

Сквозь сладковатый дурман лунного порошка пробивались едва уловимые нотки такого знакомого девичьего страха и неуверенности. Она явно была новенькая в доме развлечений мадам Дюпре - вон как нервно переплетаются тонюсенькие пальчики с вульгарно-красными ноготками. Интересно, что толкнуло ее на этот шаткий путь?

Он мысленно усмехнулся. Обычно подобные вопросы мало занимали его — не она первая, не она последняя, кто жаждет заработать лёгкие деньги. Но почему-то сейчас они казались такими естественными, правильными, что он невольно почувствовал интерес к юной проститутке.

Она выглядела нелепо в комнате с бордовыми шторами и фресками, изображающими все радости плотской любви. Вряд ли девчонка сама согласилась на эту грязную работенку. Скорее какой-нибудь папаша-забулдыга решил продать дочь, тем самым одновременно убив двух зайцев: избавившись от голодного рта в семействе и получив постоянный доход на очередное пойло.

— Подойди ближе. Не бойся.

Голос звучал вкрадчиво, мягко, подобно вежливой просьбе, а не приказу. Завороженная им, девушка шагнула в пятно света. Тоненькая и миниатюрная, с копной рыжих волос, струящихся по плечам, она напоминала одну из свечей, что наполняли комнату своим неровным светом. Медовые глаза подёрнулись пеленой дурмана, накрашенные губы приоткрылись, словно она хотела о чём-то спросить, но забыла. На бледных щеках играл пурпурный румянец – предвестник скорой смерти.

За окном собирались тучи, поднимался ветер, а сквозь стены пробивалась веселая музыка и хохот гостей борделя. Шум злил, раздражал въедливостью, как жужжание мухи на тихом берегу реки.

— Как зовут тебя?

Впрочем, какое ему дело, как её имени? Девица была лишь одной из многих. Одной из сотен, тысяч женщин, что беспечно промышляют телом, думая исключительно о выгоде.

— Азиза, господин, — сквозь туман вдруг пробилось нечто живое, похожее на нерешительность человека, замеревшего на краю пропасти. — Будет больно?

— Скажи, Азиза, давно ли ты здесь?

— Первый день, господин, — девица начала бледнеть, отчего румянец стал ещё более неестественно алым.

— Как попала сюда?

— Отец продал за долги.

Значит первая догадка оказалась правильной. Горе-папаша не смог ничего придумать лучше, как вытолкнуть свою дочь на панель. Хотелось рассмеяться — ничего не меняется в человеческой природе. Проходят столетия, а человек как жил в грязи, так и продолжает в ней копошится. На долю секунды стало жаль эту Азизу.

Впрочем, он пришел сюда за другим. Рубашка небрежно легла на подлокотник кресла, сверху - лента галстука. Он медленно подошёл к девице. Пальцы едва заметно прошлись по нежной шее и остановились на яремной впадине. Под кожей билась тоненькая жилка пульса. Как у перепуганной пташки попавшей под гипнотический взгляд змеи. Пришедшее на ум сравнение ему невероятно понравилось.

— Ложись на спину, ноги шире, — глухо произнёс он.

В голове шумел океан, заглушающий музыку, доносящуюся снизу. Здесь были только они вдвоём. Становилось невыносимо душно, настолько, что он даже невольно испугался, что задохнется. Лунный порошок царапал нервы, обстановка комнаты превратилась в грязно-красную мазню. Всё происходящее казалось сном. Тем самым упоительным сном, которого он так давно не знал. Сквозь сладостную пелену, охватившей его разум, донёсся девичий сдавленный крик, когда он резко вошёл в неё. Острые ноготки впились в плечи, Азиза подалась назад, пытаясь сбросить тело, вдавившее ее в кровать.

Пальцы запутались в длинных огненных волосах девицы, и он с силой дёрнул за них…

У неё тоже были рыжие волосы. Смешные непослушные кудряшки торчали из-под серенькой шляпки, когда ведьма поднималась по ступеням библиотеки…

Азиза что-то промычала, уткнувшись лицом в его влажное плечо, и он снова оттянул её голову. Девчонка зажмурилась, стараясь не смотреть ему в глаза, отрешившись от всего мира… Интересно, какие у неё глаза? Он совершенно не помнил их цвета, но взгляд… Этот взгляд царапал его изнутри, выворачивая душу наизнанку. Он казался знакомым, близким…

Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить её во всех чертах. Но они ускользали от него, точно отражение на речной глади. Ладонь привычным движением легла на шею…

Она — подобна ему. У них одинаковая природа, одинаковая суть. Но все же она другая...

Азиза захрипела и забилась в его объятиях. Перед его глазами поплыли багрово-красные пятна. Он глухо зарычал, чувствуя, как сладостный спазм сковывает тело. Девичьи руки безвольно соскользнули с его плеч. Он перекатился на спину и, тяжело дыша, уставился в потолок. В навалившейся тишине он слышал собственное дыхание, и оно казалось чужим и далёким.

Постепенно комната приобрела очертания. Шлюха не шевелилась, а в широко распахнутых золотистых глазах застыла смесь жалобного, почти детского непонимания и смертельного ужаса. Он резко поднялся и принялся одеваться, ругаясь себе под нос. Черног бы подрал эту несдержанность! В висках застучало, точно отбойным молотком, а в груди заклокотала обжигающая злость.

3.1

Город сковало сонное оцепенение. Туман укрыл мостовые плащом, и жёлтый свет фонарей вдоль набережной казался таким плотным, что его можно было раскромсать ножом. Галька тихо шуршала под размеренными шагами, словно боялась потревожить покой улиц. Длинные резные тени протягивали свои кривые лапы, будто ожившее чудовище из древних преданий о Бездне. И как чудовищный змей, зажатый каменными тисками, чернела река, бугрила свою грязно-серую спину и недовольно рычала.

Риваан спустился по каменной лестнице, подошёл к самой кромке воды и обернулся. Взгляд упёрся в кирпичную стену, над которой возвышалась городская библиотека имени Лучезара Победоносного. Сбоку к ней прилепился Первый Столичный банк и музей Изящных искусств. Мелкие торговые дома и лавки казались нелепыми и даже уродливыми по сравнению с величественными зданиями. «Деньги побеждают разум», — подумалось ведьмолову, и он снова перевёл взгляд на пустынный берег.

Прежде чем ехать сюда, Риваан зашёл в отдел по борьбе с ведьмовством. Кара Агосто встретил ведьмолова, как своего старого друга, отчего того внутри передёрнуло от отвращения. Внешне старший сыщик выглядел простодушным толстячком в видавшем виды сюртуке и роговом пенсне с непосредственной, почти детской улыбкой. Однако за этим добродушием скрывался садист, который с удовольствием пытал попавших в его отдел ведьм и колдунов. После допросов Агосто редко кто выживал. А если и выживали, то, как правило, повреждались рассудком. Будучи сам из рода южных ведьмаков, Агосто предпочёл охотиться на себе подобных, чего не скрывал. Наоборот, гордился этим, говоря, что ведьмачья кровь помогает находить «отбросов мира сего».

Коричневые папки с досье жертв глухо шлёпнулись на стол.

— Ну что я могу сказать, — бодро тарахтел старший сыщик, передвигаясь по кабинету с необычной ловкостью для столь пухлого телосложения. — Все девушки были найдены в разных местах города. Одна — в парке, другая — в палисаднике церкви Святого Восхождения. Третья — в заброшенном доме. А четвёртая… Ну ты знаешь. Я тебе писал.

Риваан молчаливо кивнул и принялся перелистывать папки.

"Алоиза Карманникова. Возраст: сорок шесть лет. Семейный статус: вдова. Количество душ в семье: шесть. Место работы: торговая лавка купца Замятина, Главный Столичный Базар. Особых примет нет. Найдена на окраине парка Великой Революции случайными прохожими. Причина смерти: отделения души от тела посредством магии. Посмертных и иных повреждений не обнаружено. Свидетелей нет."

"Эльмира Ходжикова, по прозвищу Мими. Возраст: двадцать пять лет. Семейный статус: не замужем. Количество душ в семье: не имеет таковой. Является сиротой. Особые приметы: бурый шрам на пояснице. Состояла на учёте в отделе нравственности. Имеет жёлтый билет. Место работы: заведение мадам Пофри, более известное как «Ночная бабочка». Обнаружена в палисаднике церкви Святого Восхождения садовником. Причина смерти: отделение души от тела посредством магии. Свидетелей нет."

"Аугуста Эркерт. Возраст: тридцать пять лет. Семейный статус: не замужем. Является дочерью антиквара Рихорда Эркерта, переехавшего в Пересвет Мирской из Эолхана, Северное Володарство. Количество душ в семье: трое. Особых примет не имеет. Место работы: антикварная лавка «Ларец прошлого», принадлежащая её отцу, Рихорду Эркерту. Обнаружена в заброшенном доме местными детьми. Причина смерти: отделение души от тела посредством магии. Свидетелей нет."

— Это всё? — вопросительно поднял бровь Риваан. — А где описание четвёртой жертвы?

Агосто бросил на ведьмолова саркастический взгляд поверх пенсне, будто тот сморозил невообразимую глупость.

— Вы серьёзно, господин Наагшур? Ещё скажите, что вам нужны описание всех бродячих собак, которые были найдены мёртвыми за последнее время. Последняя жертва была ведьмой. Ведьмой, понимаете? Ещё бумагу переводить на колдовское отродье.

К горлу подкатил ком ледяной ярости. Желание придушить старшего сыщика прямо в захламлённом кабинете возросло с такой силой, что Риваан еле сдержался.

—Я как раз отлично всё понимаю, господин Агосто, — ледяным тоном произнёс он. — Ровно так же, как осознаю, что наш безымянный убийца как раз и рассчитывал на небрежность законников. Более того, я уверен, что вы даже не удосужились осмотреть место преступления как следует. Потому что ведьма. Ведь не станут же обносить лентами и расследовать причины гибели, как вы соизволили выразиться, собаки. Подохла, и ну и шут с ней. А тем временем он готовит новое нападение. И кто будет в этот раз жертвой, никто не знает.

По лицу старшего сыщика пробежала тень неудовольствия. Ещё бы! Какой-то ведьмолов думал, что имеет право отчитывать его как мальчишку. В тот момент восхищение прославленным Охотником из Вальданы померкло, уступая место бессильному гневу. На мгновение Агосто даже представить Наагшура в допросной. Но взгляд, упавший на золотые кольца в ухе, отрезвил сыщика. Скорее он, Кара, будет болтаться на дыбе в пыточной, чем ведьмолов, который сейчас смотрел на него с холодным презрением. Ни дать ни взять — змея, готовящаяся к атаке.

— Тело никто не стал описывать, поскольку погибшая относилась к ведьморожденным, — наконец произнёс Кара Агосто. — А ввиду закона о ведьмовстве тело просто кремировали. Это всё, что я могу вам сказать.

Система правосудия никогда не была идеальной. Но то, что из неё выбросили тех, кто был рождён со способностями, делала её ещё более слабой. Риваан покачал головой. Пройдёт ещё не один десяток лет, прежде чем до людей дойдёт, что нельзя вычеркнуть из общественной жизни целый пласт населения. Это может привести к трагедии.

3.2

На пустынной набережной Риваан гадал с чего начать. Халатность законников выводила из себя. Бессильная злость отвлекала от дела, мешала сосредоточиться на главном. Ведьмолов осмотрелся по сторонам. Даже если здесь оставались следы преступника, то вряд ли теперь можно обнаружить. За день их затоптали прохожие — любителями подышать воздухом возле воды. Или местные уборщики, приводящие в порядок улицы и набережную реки. Или бездомные, которые порой ютятся под нависшими мостами подобно сельским троллям.

Бродяг не было видно. Обычно они сбиваются вместе, словно стаи бездомных собак, жгут старые газеты в жестяных баках, спасаясь от ночной прохлады и животных. Их пьяное горлопанство слышно за много метров. Но сегодня царило необычное безмолвие. Найденный труп ведьмы способен отпугнуть кого угодно. Тем более, уличных пьянчуг, которые всегда по необъяснимой причине были на редкость суеверны.
— Найдёшь подсказку на береге речном… — еле слышно процитировал ведьмолов. — Найдёшь подсказку на береге речном…

Риваан прошёл от библиотеки до моста, внимательно глядя себе под ноги и внезапно остановился. Разноцветные глаза затянула янтарная пелена, а сквозь светлую кожу пробился узор золотой змеиной чешуи. Привычный мир с его черно-серой рекой и жёлтым светом исчез, превратившись в дагеротипический негатив. На чёрном фоне выделялись холодные очертания домов, чуть синеватым подсвечивался металл моста.

Раздвоенный язык лизнул воздух, будто пробуя его на вкус, и ведьмолов прикрыл глаза, растворяясь в ощущениях.

Мозг инстинктивно отбрасывал в сторону всё то, что считал ненужным: похолодевшие отпечатки ауры законников, работавших на набережной в этот день, магические следы ведьморожденных, тщательно прячущихся среди обычных людей, животных просто пробегавших мимо.

— Где же ты? — прошептал ведьмолов. — Покажись.

Тепловые силуэты менялись перед его внутренним взором, один за другим, подобно серебристому хороводу. Однако среди них не находилось того, что Риваан искал.

— Дай мне хоть намёк. С чего начать...

— Если не знаешь с чего начать, начни сначала.

От неожиданности ведьмолов вздрогнул и резко повернулся. Тьма рядом с ним сгустилась, приобретая знакомые черты. В груди разлилось тепло, — то, которое, как ему казалось, он потерял за бессчётное количество лет жизни среди людей.

На губах Риваана заиграла радостная улыбка.

- Отец будет в бешенстве, если узнает, что ты приходила сюда.

Жёлтый свет упал на обожжённое лицо, превратив его в уродливую маску. Женщина улыбнулась в ответ той светлой улыбкой, которая способна разогнать тучи в самый пасмурный день и вселить надежду. Синие глаза светились тёплым неземным огнём.

— У твоего отца есть проблемы посерьёзнее. Но ты прав. Он будет в бешенстве.

— Я не хочу, чтобы у тебя возникли неприятности из-за меня.

— О-о-о! Он знал на ком женится. И переставать быть собой только по его желанию я не собираюсь… К тому же, — помолчав, добавила собеседница, — сдаётся мне, ему нравится, когда я довожу его до белого каления… Особенно то, что бывает после…

К лицу прилила кровь, и Риваан внезапно почувствовал себя школьником, пойманным на краже помидоров с соседского огорода.

— Не хочу об этом знать.

Она тихо рассмеялась. От её мелодичного смеха на душе сделалось легко и свободно. Риваан будто сбросил с себя неподъёмный груз. Не было всех этих долгих лет изгнания, он снова дома. Там, где всегда царит тепло и уют, и нет ни серости столичных улиц, ни людской продажности. Там, где его любят и ждут.

— Ты можешь мне помочь? — проговорил ведьмолов, и сам удивился тому, как тоскливо и надтреснувши звучит голос.

Она печально покачала головой.

— Мы не вмешиваемся в дела людей. Смертные выбрали путь. Наши заветы, увы, остались лишь на страницах книг, да в напыщенной речи ораторов. Что бы мы ни говорили, люди все извратят. Такова их природа.

— И тем не менее ты пришла, — досада и почти детская обида язвили сердце. Близость теплоты помахала перед ним хвостом, подразнила и исчезла. – Зачем?

Женщина ласково коснулась рыжей головы. Риваан закрыл глаза, наслаждаясь коротким моментом счастья. Совсем как тогда, в далёком детстве.

— Ты просил знак. Намёк, чтобы понять откуда начать. Я ответила: начни с начала. А ещё я безумно соскучилась по тебе. Знаю, что у тебя на сердце и хочу поддержать. Не стоит считать всех врагами. Не давай сердцу очерстветь.

— Мне сегодня нечто похожее говорил Тихон… — прошелестел ведьмолов.

— Старый проныра ещё жив?

— Он живее всех живых… Мне кажется, что я не справлюсь, — неожиданно признался он.

Лёгкие пальцы нежно погладили щеку. Словно ветерок коснулся шрамов, стараясь не причинить боли. Риваан открыл глаза, перехватил прохладную руку и прижал ладонь к губам. От неё пахло едва уловимыми нотками горных трав, лимонника и душистой корицей.

— Ты справишься. Знаешь, тебя всегда отличали сила и отвага, — синие глаза мерцали мягким светом. — Представь, что это просто очередная задачка, которую необходимо решить.

— Сколько ещё должно погибнуть людей, чтобы я наконец смог заслужить прощение? Знаешь, годы среди людей очень сильно меняют. Не в лучшую сторону.

Глава 4. Ночной гость

Деревья объял золотистый туман. Он свисал лоскутами с ветвей, отчего казалось, что некто невидимый навязал на них ленточки на удачу. Некогда пышущий буйной зеленью лес порыжел и стал лохматым, вздыбленным, как мех лисицы. Под ногами бесшумно разлетались огненные листья, и также молчаливо пробегал бойкий ручеёк.

— Обернись!

Из-за дерева вышел олень и замер на месте, перебирая длинными, тонкими ногами. Качнул ветвистыми рогами и подошёл ближе. Большие антрацитовые глаза смотрели с вниманием и настороженностью. Руку протяни, — и можно коснуться шерсти, кажущейся шелковистой в золотом тумане.

Мягкий нос уткнулся в протянутую ладонь. Он оказался холодным и влажным – совсем не таким, каким я его представляла. Внезапно олень задрал голову и резко дёрнул ею в сторону, приглашая следовать за ним…

«Пс-с!» — донеслось откуда-то издалека. В безмолвии чужой голос звучал нелепо и уродливо. Но исчезать он не собирался. — «Пс-с, Лада! Проснись!»

Яркое золото леса померкло, провалилось в чёрную пустоту. Голос Миры становился более настойчивым. Душа уже не просто будила — она тормошила меня изнутри, забираясь обратно в тело.

«Да очнись ты уже! Лада!»

— Да что случилось?! — недовольно пробурчала я. Остатки медового сна всё ещё манили, звали к себе. Хотелось обратно окунуться в них, заново раствориться в покое.

Однако Душа не собиралась отступать. Ноги сами понесли меня из комнаты, и я полностью очнулась лишь тогда, когда Мира со всего маха налетела на дверной косяк. От боли перед глазами разлетелись золотистые снопики искр. Выругавшись забористо, как грузчик из бакалейной лавки, я тотчас прижала ладонь к пострадавшему лбу.

«Вот это я понимаю — воспитание благородной девицы!» — восхищённо присвистнула Душа, и тело снова дёрнуло в сторону. Я едва успела ухватиться руками за лудку, избежав очередного столкновения с косяком.

— Да Черног бы тебя побрал, Мира! Совсем сдурела?

Душа нетерпеливо дёргалась внутри, пытаясь заставить меня разжать пальцы и выйти в коридор. Однако после такого красочного пробуждения доверять ей тело, я не торопилась. Не хватало, чтобы Мира ещё свернула нам шею на лестнице!

Сердито фыркнув, я отошла от двери и взяла со стола «светоч», похожий на обычную керосиновую лампу. Едва успела зажечь его, как Душа снова потянула меня к двери. Ноги сами несли вниз по лестнице, да так стремительно, что я чуть не слетела с неё.

– Мира! Ты что творишь? Куда ты меня тащишь?

«Вниз», — ответила она. Голос дрожал от возбуждения, точно она нашла сокровище золотняника — мелкого беса, который постоянно прячет какие-нибудь драгоценности. — «В угол дяди Слава».

— Дай хотя бы одеться! — возмутилась я. Ночная прохлада скользнула под нижнее платье, заставляя неуютно поёжиться.

«Ага, а ещё корсет надень и ридикюль возьми!» — в голосе появился неприкрытый сарказм. — «Очнись! Библиотека пуста! Кто тебя увидит?»

Высокие шкафы в ночной тьме казались чёрными неприступными стенами. Жёлтый свет отражался от гладких лакированных боков, отчего чудилось, что шкафы недовольно морщатся – дескать, в своём ли вы уме, барышня? Сами не спите и другим не даёте!

Яркое пятно вырывало из темноты корешки разноцветных книг с золотыми витиеватыми названиями. Я бессмысленно разглядывала их, пытаясь понять, зачем Мира притащила меня к шкафу с надписью «Документально-исторический отдел: фольклор и историография», который стоял перед столом дяди Слава, отгораживая его угол от остальной библиотеки.

— Ну? — нетерпеливо произнесла я, чувствуя глухое раздражение. — Ты решила почитать и разбудила меня?

За грудиной почувствовалось недовольное шевеление. Руки сами собой поставили светоч на стол и потянулись к книгам.

«Я тут кое-что нашла… Помнишь, ты говорила, что Наагшур – нечеловек? И ещё спросила, почему у него один глаз человеческий, а другой — змеиный», — тараторила Мира, выдёргивая пухлый «Исторический справочник о происхождении народов», затёртые «Хроники Араканы», «Историю ведьмовства». Мышцы заныли от тяжести книг, но Душа не останавливалась. Сверху легли «Венатио фор малефикас: как опознать и обезвредить ведьму» и толстенная подшивка газет за последние несколько лет. Судя по толщине за несколько десятков лет.

Книги глухо шлёпнулись о столешницу. В нависшей тишине слышалось нервное шелестение страниц.

— Ну, допустим, — сдалась я и села за стол. — Какая разница, кто он? Как нам это поможет в дальнейшей жизни?

Шелест прекратился. В груди стало тихо. Мира задумалась.

«Никак», — коротко ответила она, и шуршание возобновилось.

Я закатила глаза и устало вздохнула. Иметь вторую душу иногда утомительно. Особенно если этой Душе взбредёт, что надо обязательно докопаться до сути происходящего. И неважно, будет от этого толк или нет.

«Когда ты спросила за глаза, я подумала, что, может быть, это какой-то физический изъян. Ну, сама знаешь, что у ведьмоловов есть свои причуды: обострённый слух, повышенная чувствительность, способность не спать по ночам… Короче, то, что им позволяет вычислить ведьму или колдуна рядом…»

4.1

Девушка резко вскинула голову и замерла на месте. В больших голубых глазах отразился ужас, лицо посерело так, словно она увидела призрак перед собой. Бледные губы судорожно дёрнулись, и Лада, закатив глаза, глухо свалилась со стула.

— Да чтоб тебя… — Риваан устало провёл ладонью по лицу и кинулся к распростёртой на полу двоедушнице.

Однако тело внезапно вздрогнуло и поползло в угол. Неловкие, изломанные движения в неровном свете артефакта выглядели пугающе — как будто в куклу пробрался демон и теперь пытался понять, как им управлять.

Мрачную тишину разорвал такой истошный женский вопль, что ведьмолов от неожиданности втянул голову в плечи: «Лада! Лада, очнись, я тебя очень прошу! Лада, нас сейчас убьют!»

— Я не собираюсь вас убивать, — ведьмолов подошёл ближе и сел на корточки.

Он протянул было руку, но ведьму тотчас объяло серебристое облако. В глазах Риваана потемнело от боли, словно он сдуру засунул руку в чан с кипящей водой.

Бесчувственное тело отползло ещё на полшага, упёрлось в стену и затихло. Выждав несколько мгновений, ведьмолов плавно скользнул в сторону, пристально наблюдая за двоедушницей. Однако та даже не пыталась пошевелиться. Сквозь звенящее безмолвие в сознание пробивался тихий едва различимый плач: «Лада, приходи в себя… Лад, ведь не может же всё так закончиться…»

И тут ведьмолов внезапно увидел происходящее глазами ведьмы и понял, что дал маху. Столкнуться с ведьмоловом ночью в омертвелом читальном зале было жутко. Одни змеиные глаза и лицо с проявившимися щитками золотисто-зелёной чешуи чего стоили! Конечно же, они решили, что он пришёл, чтобы поизмываться, а потом убить. Неудивительно, что ведьма упала в обморок, а Душа забилась в истерике. И это они не видели его в допросной и тех инструментов, с помощью которых вытаскивают правду из обвиняемых. Не слышала змеиного шипения, способного давить на разум до такой степени, что самые стойкие падали на пол и закрывали голову руками, пытаясь защититься.

Риваан осторожно приподнял девушку за плечи, не обращая внимания на злые укусы серебристой сети, и мягко похлопал её по щекам. Лада судорожно вздохнула и открыла глаза. Подёрнутый поволокой взгляд приобрёл осмысленность. Брови трогательно, совершенно по-детски вздрогнули.

— Не смейте, — сдавленно пробормотала Лада и дёрнула головой. — Я не знаю, что вы задумали… Но не смейте…

Риваан осторожно убрал упавший на лицо медный завиток и легонько погладил её по щеке. Лада вздрогнула и замерла. По бледному лицу пробежала тень отвращения, смешанного со страхом.

Звук пощёчины показался неестественно громким в нависшей тишине.

От неожиданности Риваан разжал руки и приложил ладонь к щеке. Она полыхала, и было не столько больно, сколько ошеломительно. Должно быть, так чувствует себя орёл, когда воробей пытается выклевать ему глаза.

Лада юркнула в дальний угол и забилась между шкафом и креслом библиотекаря, которое стояло позади стола. Из мрака на ведьмолова таращились перепуганные глаза, мерцающие, как у кошки, серебряным светом. С внезапным сожалением и горечью он подумал о том, сколько раз ей приходилось вот так забиваться в углы, чтобы избежать издевательств.

— Всё хорошо, — он примирительно поднял руки, смотря ей в глаза. Только бы не отвела взгляда и не разорвала контакта. — Всё хорошо, Лада… Тебя же Ладой зовут, верно?.. Дыши глубже… Тебе здесь ничего не угрожает…

Последняя фраза ему показалась несусветной чушью: ведьме рядом с ведьмоловом ничего не угрожает, ага. Однако эти слова показались ему самыми правильными.

Сбившееся дыхание выровнялось, стало спокойным, размеренным. Страх отступал. Риваан осторожно подполз к ней. Любое резкое движение могло спугнуть двоедушницу.

— Спокойнее… Вот так… Дыши глубже… Вот…

— Что вам надо? — осипшим голосом спросила Лада, заворожённо следя за змеиными глазами. Так кролик робеет перед удавом, не в силах противостоять гипнотическому взгляду. — Я не сделала ничего дурного…

— А я вас ни в чём и не обвиняю, — он сел рядом с ней и протянул руку. Пальцы легонько погладили по щеке, и девушка вздрогнула. Но на сей раз она не отстранилась. Пелена заволокла глаза — бери и что хочешь, то и делай с ней, даже сопротивляться не станет. — Почему вы в библиотеке ночью?

— Живу. Временно. А вы?

— А я гулял по берегу рядом с библиотекой, когда почувствовал ведьморожденного. Решил проверить, кто есть поблизости. И столкнулся с вами.

— Вот значит как, — негромко ответила Лада и замолчала.

Риваан задумался, озадаченно глядя на неё. Что-то было не так. Неправильным, нелогичным. Нелепым, как грязь на белоснежном листе. Обычно двоедушники, когда чувствуют, что на разум давят со стороны, начинают сопротивляться. Приходится прилагать усилия для удержания. Иногда тратиться столько сил, что некоторые ведьмоловы теряют сознание.

Но Лада этого не делала. Да, испугавшись, Душа сплела защитный кокон. Но сейчас она не защищалась, позволив чужой воле управлять с собой. Врождённый инстинкт самосохранения и защиты не работал. Если так, Тихон оказался прав – на улице двоедушница погибнет. Это всё равно, что кошке остаться без когтей и зубов. Любая чахлая собака разорвёт её на части. Удивительно, как она дожила до таких лет, не имея способностей к защите само́й себя.