Пляска смерти

Глава первая

Стояла середина ноября. В это время дня мне полагалось бы быть на пробежке, а вместо того я сидела за столом у себя в кухне и вела беседу о мужчинах, сексе, вервольфах, вампирах и о том, чего почти все незамужние, но сексуально активные женщины боятся больше всего на свете – о задержке месячных.

Вероника Симз – Ронни, частный детектив и моя лучшая подруга, – сидела напротив за моим столом на четверых, а этот стол стоял на приподнятом полу ниши возле эркера. Почти каждое утро я завтракала перед окном, откуда открывался вид на террасу и деревья за ней. Сегодня вид не был особенно приятен, потому что очень уж у меня в голове было мерзко. Когда охватывает паника, оно всегда так.

– Ты уверена, что октябрь пропустила? Не могла просто обсчитаться? – спросила Ронни.

Я покачала головой и уткнулась глазами в кофейную чашку.

– Две недели уже задержка.

Она перегнулась через стол, погладила меня по руке.

– Две недели! Ты меня напугала. Две недели – это что угодно может быть, Анита. От стресса такое бывает, а видит Бог, стресса тебе последнее время хватало. – Она сжала мне руку. – Это дело серийного убийцы было как раз две недели тому назад. – Она стиснула мне руку сильнее. – То, что я читала в газетах и по телевизору видела – это было страшно.

Много лет назад я перестала грузить Ронни всеми моими заботами – когда мои дела официального ликвидатора вампиров стали куда более кровавыми, чем ее дела частного детектива. Сейчас я стала федеральным маршалом – вместе с другими официальными охотниками на вампиров в США. То есть получила еще больше доступа к еще более кровавой каше. К таким вещам, о которых Ронни – да и любые мои подруги – не хотели бы знать. Я их понимаю. Я бы и сама предпочла не иметь в голове столько кошмаров. Нет, я не винила Ронни, но это значило, что кое-какими самыми страшными вещами я не могла с ней делиться. И сейчас я была рада, что мы сумели закончить долгий период взаимных обид как раз к моменту вот этого конкретного несчастья. О жутких сторонах моих служебных обязанностей я могла говорить кое с кем из мужчин моей жизни, но обсуждать с ними задержку месячных – ни за что. Слишком это сильно касалось кого-то из них.

Крепко стиснув мне руку, Ронни снова выпрямилась; серые глаза ее были полны сочувствия и – извинения. Она все еще чувствовала себя виноватой, что позволила своим проблемам насчет мужчин и постоянства испортить нашу дружбу. У нее был короткий весьма неудачный брак еще до того, как мы познакомились, а сегодня она пришла плакать мне в жилетку насчет того, что съезжается со своим бойфрендом Луи Фейном – простите, доктором Луисом Фейном. Степень у него была по биологии, и сейчас он преподавал в Вашингтонском университете. Ну, еще он раз в месяц покрывался шерстью и был лейтенантом в местной родере – так крысолюды называют свою стаю.

– Если бы Луи не скрывал от коллег, кто он, мы бы пошли на завтрашний прием после спектакля, – сказала она.

– Он учит детей, Ронни. Если люди узнают, что их детей учит ликантроп… Лучше ему не выяснять, что они тогда сделают.

– Студенты колледжа – это не «дети». Они вполне взрослые.

– Родители так не считают, – сказала я, посмотрела на нее, а потом спросила: – Это ты меняешь тему?

– Да у тебя всего две недели, Анита, и после одного из самых страшных расследований. Я бы на твоем месте спала спокойно.

– Ты – да, но у тебя же нерегулярно. А у меня – как часы. И никогда раньше не бывало так, чтобы две недели.

Она отвела прядь светлых волос с лица за ухо. Новая прическа красиво подчеркивала черты ее лица, но не мешала волосам спадать на глаза, и Ронни их все время поправляла.

– Никогда?

Я покачала головой и глотнула кофе. Остыл. Я встала и вылила его в раковину.

– А какая у тебя была самая большая задержка? – спросила Ронни.

– Два дня. Кажется, один раз было пять, но тогда я ни с кем не спала, и потому не испугалась. То есть, если только не взошла звезда в Вифлееме, то ничего страшного – просто задержка.

Я налила себе кофе из кофеварки – последнюю порцию. Надо будет еще сварить.

Ронни встала рядом со мной, пока я ставила на плиту воду для кофеварки. Она оперлась задом на шкафчик и пила кофе, глядя на меня.

– Давай подытожим. У тебя никогда не было задержки на две недели, и месяц пропускать тебе тоже не приходилось?

– С тех пор, как все это началось в мои четырнадцать – не было.

– Всегда завидовала, что у тебя оно как по часам, – сказала она.

Я стала разбирать кофеварку, вынимая крышку с фильтром.

– Ну, так сейчас часы гавкнулись.

– Блин, – тихо сказала она.

– Точно подмечено.

– Тебе нужен тест на беременность.

– Кто бы спорил. – Я вытряхнула спитой кофе в ведро и покачала головой. – Не могу я сегодня его купить.

– А заехать по дороге на твой маленький тет-а-тет с Жан-Клодом? Вроде бы не слишком крупное событие.

Жан-Клод, мастер вампиров города Сент-Луиса, мой возлюбленный, устраивал самую большую тусовку в году для приема в городе первой в истории танцевальной труппы, состоящей в основном из вампиров. Он был одним из спонсоров труппы, а когда тратишь на что-то столько денег, то приходится выбрасывать и еще, чтобы отпраздновать событие: это деньги помогли труппе вызвать ажиотаж прессы во всеамериканском турне. Будет наша пресса и международная. Завтра. Так что намечалось Крупное Событие, и мне, как главной подруге Жан-Клода, полагалось торчать рядом с ним, в вечернем туалете и с приклеенной улыбкой. Но это завтра, а сегодня мы собирались вроде как своей компанией перед этим событием. Без извещения прессы заранее приехала пара мастеров других городов. Жан-Клод называл их друзьями. Мастера вампиров не называют других мастеров друзьями. Союзниками, партнерами – да. Но не друзьями.

– Ага, Ронни, я еду с Микой и Натэниелом. Даже если я где-то приторможу, Натэниел пойдет со мной или удивится, почему этого нельзя. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них знал, пока не сделаю тест и не буду знать, да или нет. Может, это просто нервы, стресс, и тест будет отрицательным. Тогда вообще никому не надо знать.

– А где твои двое красавцев, что здесь живут?

– На пробежке. Я должна была с ними пойти, но сказала, что ты позвонила и я тебе нужна. Подержать тебя за ручку насчет того, что приходится съезжаться с Луи.

– Так и было задумано, – сказала Ронни, пригубив кофе. – Но мои страхи насчет того, чтобы делить с мужчиной свое жилье, оказались вдруг не так уж важны. Луи совсем не похож на мудака, за которого я выскочила молодая и глупая.

– Луи видит тебя такой, как ты есть, Ронни. Не ищет он какую-то призовую жену. Ему нужен партнер в жизни.

– Надеюсь, что ты права.

– Я не особо знаю, как там у вас сейчас, но уверена: Луи нужна жена-партнер, а не кукла Барби.

Она вяло улыбнулась и снова нахмурилась.

– Спасибо, но это мне полагается тебя утешать. Ты собираешься им говорить?

Я оперлась руками на раковину, посмотрела на Ронни сквозь занавес собственных темных, длинных волос. Слишком длинные они отросли на мой вкус, но Мика заключил со мной договор: если я обрезаю волосы, он тоже их обрезает, потому что тоже любит носить их покороче. Так что впервые после школы у меня волосы скоро будут до талии, и это всерьез начинало действовать мне на нервы. Ну, сегодня мне вообще все действует на нервы.

– Пока я не буду знать точно, им знать не надо.

– Даже если да, Анита, им говорить не обязательно. Я на пару дней закрою агентство, мы поедем на долгий девичник, а вернешься ты уже без проблемы.

Я отвела волосы назад, чтобы видеть ее ясно. Наверное, у меня на лице было все написано, потому что она спросила:

– А что такое?

– Ты всерьез предлагаешь, чтобы я никому из них не говорила? Просто на время уехала и сделала так, чтобы волноваться уже не надо было ни о каком ребенке?

– Это твое тело, – сказала она.

– Да, и я им рисковала, регулярно занимаясь сексом со многими мужчинами.

– Ты же принимала таблетки.

– Да, но чтобы риска не было совсем, надо было по-прежнему использовать презервативы, а я от них отказалась. Если я… беременна, я с этим разберусь, но не так.

– Но ты же не о том, чтобы его сохранить?

Я покачала головой:

– Я еще не знаю даже, беременна ли я, но если да, то я не могу не сказать отцу. У меня близкие отношения с несколькими мужчинами. Я не замужем, но живем мы вместе. Живем одной жизнью. Такой выбор я не могу сделать, никому из них не сказав.

Ронни замотала головой:

– Ни один мужчина не захочет, чтобы женщина делала аборт, если у них серьезные отношения. Они всегда хотят, чтобы она ходила босиком и беременная.

– Такой разговор подошел бы твоей матери, но не тебе. Или уж не мне точно.

Она отвернулась, чтобы не смотреть мне в глаза.

– Я только могу тебе сказать, что бы сделала я. Извещать Луи в программу не входило бы.

Я вздохнула, уставилась в окошко над раковиной. Много что я могла бы сказать, но ничего такого, что стоило бы говорить. Наконец я выбрала такую фразу:

– Ладно, сейчас проблема не у тебя и Луи. Это у меня и…

– И? – спросила она. – Кто тебе брюхо накачал?

– Спасибо за формулировку.

– Я могла бы спросить «Кто отец?», но как-то жутковато прозвучало бы. Если ты беременна, то там всего лишь крошечный, микроскопический комочек клеток. Это не ребенок. Это пока еще не человек.

Я покачала головой:

– Мы с тобой согласились, что по этому вопросу не согласны.

– Но ты же за свободный выбор?

– Да, – кивнула я. – Но я считаю, что аборт отнимает жизнь. Я согласна, что у женщины есть право выбирать, но также считаю, что все равно это отнятие жизни.

– Либо ты за выбор, либо ты пролайфистка. Но не то и другое сразу.

– Я за выбор, потому что никогда не была четырнадцатилетней жертвой инцеста, которую обрюхатил собственный отец. Не была женщиной, которая умрет, если не прервать беременность, или девчонкой-подростком, которая наделала глупостей; жертвой изнасилования тоже не была. Я хочу, чтобы у женщин был выбор, но я все равно верю, что зародыш живой – особенно если такой большой, что может жить вне утробы.

– Католичка – это на всю жизнь, – сказала Ронни.

– Может быть, но думается, что отлучение меня могло излечить.

Папа объявил, что все аниматоры – те, кто поднимает зомби, – отлучаются от церкви до тех пор, пока не покаются, не оставят пути зла и не прекратят свое занятие. Чего Его Святейшество, похоже, не просек – так это что поднимать зомби – парапсихическая способность, и если мы не будем поднимать их регулярно за деньги, то в конце концов будем поднимать их случайно. В детстве я случайно подняла погибшую собаку, а в колледже – преподавателя-самоубийцу. И всегда гадала, не было ли и других, которые меня не нашли. Может быть, некоторые из случайно поднятых зомби, которые иногда появляются, – результат чьих-то нетренированных или вышедших из-под контроля способностей. Я одно только знала: если бы Папа как-нибудь в детстве проснулся, а в кровати у него свернулась клубком мертвая собака, он бы захотел научиться управлять своей силой. А может быть, не захотел бы. Может, он бы решил, что это зло, и молитвой можно его отогнать. Мои молитвы такого эффекта не возымели.

– Но ты же не хочешь на самом деле оставить это… этого ребенка, или что оно там.

Я вздохнула:

– Не знаю. Одно я знаю: я не могла бы уехать, сделать аборт и своим бойфрендам ничего не сказать. Никогда не сказать, что один из них мог иметь от меня ребенка. Просто не могла бы.

Она так затрясла головой, что волосы разлетелись у нее по лицу, закрыли глаза, и Ронни резко отвела их, будто дернула себя за волосы.

– Я пыталась понять, как это ты счастлива, живя не с одним мужчиной, а с двумя. Я пыталась понять, что ты любишь этого сукиного сына вампира – в каком-то смысле. Я пыталась, но если ты станешь размножаться… на самом деле родишь ребенка, этого я просто не смогу понять. Не смогу.

– Тогда не надо. Тогда уходи. Если не можешь понять, уходи.

– Я не в том смысле. Я в том, что не могу понять: зачем тебе так усложнять свою жизнь?

– Усложнять жизнь? Что ж, можно и так назвать.

Она скрестила руки на груди. Ронни – она высокая, стройная и белокурая. Все, о чем я в детстве мечтала. Даже грудь у нее достаточно маленькая, чтобы скрещивать руки на груди, а не под грудью – это мне тоже недоступно. Когда она в юбке, ноги у нее просто бесконечные, а у меня… А, ладно.

– Хорошо, значит, ты хочешь им сказать? Так скажи Мике и Натэниелу, чтобы принесли тебе тест, и проверься.

– Только после теста. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, пока я не знаю сама.

Она посмотрела на потолок, закрыла глаза и вздохнула:

– Анита, ты их обоих любишь. Спишь еще с двумя. Ты никогда не бываешь одна. Когда ты найдешь время купить тест, уж тем более уединиться, чтобы его сделать?

– Могу себе купить в понедельник, по дороге на работу.

Она на меня вытаращилась:

– В понедельник? Сегодня четверг! Я бы на хрен с ума сошла, если б мне надо было столько ждать. И ты сойдешь. Не выдержишь ты почти четыре дня.

– Может быть, у меня начнется. И к понедельнику мне уже не будет нужно.

– Анита, ты бы ничего мне не стала говорить, не будь ты уверена, что тест на беременность тебе нужен позарез.

– Когда Натэниел с Микой вернутся, они полезут под душ, потом оденутся – и прямо к Жан-Клоду. Сегодня времени не будет.

– Тогда в пятницу. Обещай мне, что в пятницу.

– Попробую, но…

– Кроме того, если ты попросишь своих любовников снова брать презервативы, думаешь, они не сообразят?

– О Господи! – вздохнула я.

– Ага, ты же сама сказала: если использовать презервативы, это безопасно. И не говори мне, что ты не собираешься к ним вернуться, хотя бы на время. Сможешь ли ты заниматься теперь незащищенным сексом и получать удовольствие?

– Нет.

– Так что ты скажешь мальчикам насчет этой внезапной необходимости? Погоди, у Мики же вазэктомия была еще даже до встречи с тобой. Он, как бы это сказать, более чем безопасен.

Я снова вздохнула:

– Ты права. Будь оно проклято, но ты права.

– Так что купи тест сегодня, по дороге.

– Нет, я не испорчу Жан-Клоду сегодняшний вечер. Он его несколько месяцев назад еще задумал.

– Ты мне этого не говорила.

– Не я задумала, он. Балет – это, честно говоря, не мое.

Честно говоря, он мне даже не сказал, пока мастера не стали съезжаться в Сент-Луис, но про это я промолчала – только дала бы Ронни лишний повод заметить, что у Жан-Клода есть от меня секреты. Он наконец признал, что сбор мастеров городов – не совсем то, что он намечал, по крайней мере, поначалу. Это стало платой за то, что вампирские танцоры смогли проехать по территориям различных вампиров без проблем. Жан-Клод согласен был, что встреча – это хорошо придумано, но все же нервничал. Такого большого собрания мастеров городов еще не было в истории Америки. А столько большой рыбы собрать и не бояться нападения акул – нельзя.

– А как наш Клыкастый отнесется к идее стать отцом?

– Не надо его так называть.

– Прошу прощения. Как Жан-Клоду мысль быть папашей?

– Вероятно, ребенок не его.

Она посмотрела на меня:

– У тебя с ним бывает секс – часто. Почему же не его?

– Потому что ему уже больше четырехсот лет, а такие старые вампиры не слишком фертильны. То же верно и про Ашера, и про Дамиана.

– Бог ты мой, – сказала она. – Я ж забыла, что еще и Дамиан.

– Ага.

Она прикрыла глаза рукой:

– Прости, Анита. Прости, что меня это так ужаснуло: моя твердо моногамная подруга вдруг спит не с одним, а с тремя вампирами.

– Это получилось случайно.

– Я знаю. – Она обняла меня, и я осталась стоять напряженно. Не настолько она утешала меня, чтобы расслабиться в ее руках. Она прижала меня крепче: – Прости. Я знаю, что была дурой. Но если это не вампиры, то кто-то из твоих домашних мальчиков.

Я освободилась из ее объятий:

– Не надо их так называть. У них есть имена, а что тебе нравится жить одной, а мне – с кем-то, не моя проблема.

– Хорошо. Значит, остаются Мика и Натэниел.

– Мика безопасен, ты же сама сказала. Так что не он.

У нее глаза полезли на лоб.

– Значит, Натэниел! Боже мой, Натэниел в роли будущего отца!

Секунду назад я бы с ней готова была согласиться, а сейчас это меня разозлило.

– А чем нехорош Натэниел? – спросила я, и спросила не слишком приветливо.

Она уперлась руками в бока и глянула на меня:

– Ему двадцать, и он стриптизер. Двадцатилетний стриптизер – хорошее развлечение на девичнике. А детей с ними не заводят.

Я перестала скрывать злость, пропустила ее в свой взгляд.

– Натэниел мне говорил, что ты не видишь в нем человека, не видишь личности. Я ему сказала, что он не прав. Что ты – моя подруга, и что такого неуважения к нему не проявила бы. Кажется, это я была не права.

Ронни не стала брать свои слова назад, не стала извиняться. Она тоже разозлилась и стояла на своем:

– В прошлый раз, когда я здесь была, Натэниел был для тебя пищей. Всего лишь пищей, а не любовью всей твоей жизни.

– Я не говорила, что он – любовь моей жизни. Да, он сперва был моим pomme de sang, но это не значит…

Она перебила меня:

– То есть «яблоком крови»? Это же и значит pomme de sang?

Я кивнула.

– Если бы ты была вампиром, то брала бы кровь у своего стриптизерчика, но из-за того проклятого кровососа тебе приходится питаться сексом. Сексом, о Господи! Сперва этот гад делает тебя своей шлюхой крови, а потом ты становишься просто…

Она вдруг замолчала с пораженным, почти перепуганным выражением на лице – будто знала, что слишком далеко зашла.

Я смотрела на нее холодными, ничего не выражающими глазами. То есть выражающими, что моя злость из горячей стала холодной. А это всегда плохой признак.

– Продолжай, Ронни. Скажи это слово.

– Я не хотела такого сказать, – прошептала она.

– Нет, – ответила я. – Хотела. Что теперь я просто шлюха.

В голосе моем звучал тот же холод, что ощущали глаза. Слишком много злости и слишком сильная обида, чтобы осталось что-то, кроме холода. Горячая злость – иногда приятное ощущение, но холодная защищает лучше.

И тут она заплакала. Я смотрела на нее, онемев. Что за черт? Мы ссоримся, нечего реветь в середине ссоры! Особенно когда это она вела себя так грубо. Чтобы посчитать, сколько раз Ронни вообще при мне плакала, хватило бы пальцев одной руки, и с запасом.

Я все еще злилась, но и недоумевала, а оттого злость чуть поумерилась.

– Разве не мне здесь полагалось бы рыдать? – спросила я, поскольку ничего другого на ум не пришло.

Я на нее злилась, и черт меня побери, если я собиралась прямо сейчас ее утешать.

Она заговорила – заикающимся, неровным голосом, как бывает после сильных рыданий.

– Прости меня, Анита. Ради Бога, прости меня. Я… я так завидую…

Тут уж у меня глаза полезли на лоб.

– Ронни, о чем ты? Чему завидуешь?

– Мужчинам твоим, – ответила она тем же дрожащим, неуверенным голосом. Как будто кто-то другой говорил, или такая Ронни, которую она старалась людям не показывать. – Чертовым этим мужчинам. Мне придется бросить всех, всех, кроме Луи. Он потрясающий, но черт меня побери, были же у меня любовники! До трехзначных чисел дошло.

Я не считала, что это так уж хорошо – догнать число любовников до ста с лишним, но это тоже была тема, на которую мы с Ронни давно уже согласились о несогласии. Я не сказала: «Так кто же из нас шлюха» или что-нибудь столь же обидное. Все эти дешевые уколы я оставила в стороне. Потому что Ронни плакала.

– А теперь я все это брошу, все на свете – ради одного только мужчины. – Она оперлась руками на шкафчик, будто ей трудно было стоять.

– Ты говорила, что с Луи секс отличный. Если я правильно помню, были слова «потрясающий» и «крышу сносит».

Она кивнула, и волосы рассыпались по лицу, на миг скрыв глаза.

– Так, все так, но он же всего только один мужчина. А если мне наскучит, или я ему? Ну как может быть одного достаточно? В прошлый раз каждый из нас пошел налево всего через месяц после свадьбы.

Она подняла глаза, и в них был страх.

Я как-то беспомощно пожала плечами и сказала:

– Ты не у того человека спрашиваешь, Ронни. Я-то мечтала о моногамии. Мне это казалось вполне подходящим.

– Вот я именно об этом! – Она резким, сердитым движением стерла с лица слезы, будто ощущение влаги еще больше выводило ее из себя. – Как вышло, что ты, моя подруга, у которой за всю жизнь было всего трое мужчин, теперь встречаешься и трахаешься с пятью?

На…