Племя тьмы

Глава 1

«Я тебя никогда не оставлю…» Теперь Буни знал, что из всех безрассудных слов, которые он прошептал ей в порыве любви, это обещание было заведомо невыполнимым.

Под ударами судьбы рухнуло даже то последнее, что казалось неподвластно времени. Бесполезно надеяться на что-то лучшее, бесполезно думать о том, что и тебе когда-нибудь улыбнется счастье. Ты лишился всего, что составляло смысл твоей жизни, и бездна разверзлась перед тобой, и ты падаешь в нее, не успев даже задать себе вопрос: «Почему?»

Состояние Буни не всегда было таким подавленным. Еще совсем недавно он чувствовал себя гораздо лучше. Приступы, когда он готов был вспороть себе вены, не дожидаясь очередного приема лекарства, случались все реже. Периоды облегчения удлинялись. Казалось, что у него наконец появился шанс.

Именно тогда он и решился на признание в любви. И эти слова: «Я тебя никогда не оставлю», которые он прошептал на ухо Лори, когда они лежали вдвоем на узенькой кровати, вырвались у него не случайно, не в момент безумной страсти. Их роман не был легким. Но даже в те минуты, когда другие женщины не выдерживали, ее отношение к нему оставалось неизменным. Она без устали повторяла, что жизнь еще не кончилась и у него есть время, чтобы изменить ее к лучшему.

Своим терпением она, казалось, хотела сказать: «Я останусь рядом до тех пор, пока буду нужна тебе». Ему захотелось ответить ей тем же. И тогда он произнес эти слова: «Я тебя никогда не оставлю».

Теперь, думая о том времени, когда они были вместе, ему приходилось испытывать невыносимую душевную боль. Он отчетливо помнил все подробности — ее нежную кожу, такую белую, что она почти светилась в мрачной темноте его комнаты, ее легкое дыхание, когда она наконец засыпала, прильнув к нему, — и сердце его сжималось.

Как хотелось ему освободиться от этих воспоминаний и сбросить тяжесть невыполненного обещания, тем более сейчас, когда уже стало ясно, что судьба отняла у него последнюю надежду. Но у него ничего не получалось. Он терзался этими мыслями, утешая себя только тем, что, может быть, она сама постарается забыть обо всем. Ведь она знает о нем самое главное. Она поймет, что он тогда ошибся и никогда бы не рискнул произнести эти слова, если бы не был уверен — он способен преодолеть свой недуг. Мечтатель!

Неожиданный конец его иллюзиям положил Декер. Был яркий весенний день. Декер вошел в комнату и, опустив шторы, едва слышно проговорил:

— Буни, по-моему, мы оба здорово влипли.

Он дрожал всем своим огромным телом, и не заметить этого было просто невозможно. Декер обладал впечатляющей комплекцией. Даже специально пошитые костюмы, всегда угольно-черного цвета, не могли скрыть его объемов. Первое время это раздражало Буни. Внушительность доктора, создающая впечатление огромной физической и духовной силы, подавляла его. Потом он понял, что заблуждается. Декер олицетворял собой непоколебимую скалу. Он всегда был разумным и невозмутимым. И вот нынешнее плохо скрываемое волнение начисто лишило его всех этих качеств.

— Что случилось? — спросил Буни.

— Сядьте, пожалуйста. И я вам все объясню.

Буни подчинился. В этой комнате Декер всегда был хозяином. Он тяжело опустился в кожаное кресло и шумно вздохнул.

— Объясните мне… — снова заговорил Буни.

— Не знаю, с чего начать.

— Начните с чего хотите.

— Мне казалось, вы пошли на поправку, — сказал Декер. — Я действительно так думал. И вы, по-моему, тоже.

— Я и сейчас неплохо себя чувствую, — ответил Буни.

Декер тряхнул головой. Он был неглупым человеком, и прочитать что-либо на его невозмутимом лице почти всегда представляло значительную трудность. И только глаза иногда выдавали его. Но теперь он старательно отводил их от своего пациента.

— Во время сеансов вы говорили о преступлениях, которые якобы совершили. Можете вспомнить что-нибудь?

— Вы же знаете, что не могу, — ответил Буни. Гипноз, в который вводил его Декер, был слитком глубоким. — Я только помню, когда вы прогоняли пленку…

— Этих пленок больше нет. Я стер их.

— Почему?

— Потому… потому что я боюсь, Буни. Я боюсь за вас. — Он помолчал немного. — И за себя, наверное, тоже.

В непоколебимой скале образовалась трещина, и Декер не в состоянии был скрыть это.

— И какие преступления? — спросил Буни.

— Убийства. Вы все время говорили о них. Сначала я подумал, что все это вымысел, ваше неосознанное стремление к жестокости. Я всегда замечал в вас эту черту.

— А теперь?

— Теперь я боюсь, что вы действительно могли совершить их.

Наступила долгая пауза. Буни смотрел на Декера скорее с изумлением, чем с возмущением. Шторы на окнах были опущены не до конца. Яркий луч солнца освещал доктора и стол, за которым они сидели. На его стеклянной поверхности стояли бутылка воды и два бокала, а рядом лежал большой конверт. Декер протянул руку и взял его.

— То, что делал я, тоже можно назвать преступлением, — сказал он. — Тайно лечить больного — это одно, а покрывать убийцу — совсем другое. И все-таки в глубине души я еще надеюсь, что это ошибка. Хочется верить, что мои усилия были не напрасны… наши общие усилия. Хочется верить, что с вами все в порядке.

— Со мной все в порядке.

Декер ничего не ответил и вскрыл конверт.

— Посмотрите вот это, — сказал он, вытаскивая пачку фотографий. — Предупреждаю, зрелище не из приятных.

Он положил фотографии на стол и придвинул их к Буни. Предупреждение было не лишним. Взглянув на лежащую сверху карточку, Буни вдруг почувствовал, что она оказывает на него почти физическое воздействие. Пожалуй, за все время лечения у Декера он не испытывал такого ужаса. И теперь та стена, которую он долгие годы возводил в своей душе, чтобы защититься от подобного рода наваждений, пошатнулась, готовая вот-вот рухнуть.

— Но ведь это только фотография.

— Правильно, — ответил Декер, — фотография. Что на ней изображено?

— Мертвый мужчина.

— Убитый…

— Да, убитый.

Он был не просто убит. Он был буквально раскромсан. Кровавое месиво вместо лица, разрубленная шея, забрызганная кровью стена… Он лежал обнаженный до пояса, поэтому хорошо просматривались все раны на его теле. Их можно было даже сосчитать, что Буни немедленно и стал делать, чтобы справиться с нахлынувшим на него ужасом. Даже здесь, в этой комнате, где доктор буквально вытесал из своего пациента другую личность, он никогда не испытывал такого кошмарного чувства, как сейчас. Его затошнило. «Считай раны!» — приказал он сам себе, стараясь представить, что перебирает обычные четки. Три, четыре, пять… Пять ран в области живота и груди. Одна из них была настолько огромной и глубокой, что напоминала скорее не удар ножом, а страшный разрыв, из которого вывалились окровавленные внутренности. Еще две раны зияли на плече. Но более всего пострадало лицо. Сколько раз опустился здесь нож убийцы, не смог бы сосчитать даже самый придирчивый специалист. Несчастный был изуродован до неузнаваемости : глаза выколоты, нос отрезан, губы разорваны в клочья.

— Достаточно? — зачем-то спросил Декер.

— Да.

— Но там есть кое-что еще.

Он открыл следующую фотографию. На ней была изображена женщина, распластанная на кровати. Судя по всему, она не имела никакого отношения к предыдущей жертве, однако почерк кровожадного убийцы был тот же. Снова выколотые глаза, разорванные губы. Два совершенно чужих друг другу человека стали братьями по смерти, уничтоженными рукой одного и того же убийцы.

«Неужели это я породнил их таким ужасным образом? — подумал вдруг Буни, но тут же все его существо воспротивилось. — Нет, я не мог этого сделать».

Однако вслух он не сказал ничего, потому что знал: не стал бы Декер рисковать душевным покоем своего пациента, не имея на то веских причин. И кроме того, чего могут стоить оправдания, когда оба они прекрасно знают, как часто в прошлом Буни терял рассудок. И если он действительно совершил эти ужасные убийства, то нет никакой уверенности в том, что он вспомнит об этом.

Буни молчал, не смея поднять глаза на Декера, боясь увидеть, как окончательно рухнула та непоколебимая скала, которую когда-то олицетворял собой доктор.

— Еще хотите посмотреть? — спросил Декер.

— Если это необходимо…

— Да, необходимо.

Он открыл третью, четвертую фотографии, потом еще и еще, раскладывая их на столе, как карты. Только в этом жутком пасьянсе каждая карта означала смерть. Смерть на кухне у открытой дверцы холодильника… Смерть в спальне рядом с ночником и будильником… На верхней ступеньке лестницы… У окна… Здесь были жертвы всех возрастов и цветов кожи — мужчины, женщины, дети. Изверг не делал между ними никаких различий. Он просто методично и бессмысленно уничтожал одну жизнь за другой. В комнатах, где погибли эти люди, сохранились следы его безумной игры со смертью. Несчастные в ужасе бросались прочь, пытаясь увернуться от смертельного удара, опрокидывая мебель, оставляя кровавые следы на стенах, картинах. Один, видимо, схватившись за лезвие ножа, лишился пальцев. У большинства были выколоты глаза. Но никому не удалось спастись, какое бы решительное сопротивление они ни оказывали. Все они в конце концов падали, путаясь в одежде или оборванных шторах, задыхаясь и захлебываясь кровью.

Всего было одиннадцать фотографий. Каждая отличалась от другой — комнаты большие и маленькие, жертвы одетые и обнаженные. И только одно объединяло их — на всех была изображена финальная сцена. Главное действующее лицо уже покинуло место кровавой трагедии.

Боже! Неужели это был он? Не в состоянии ответить себе на этот вопрос, Буни обратился к доктору, продолжая неотрывно смотреть на блестевшие глянцевой поверхностью фотографии:

— Это сделал я?

Декер вздохнул, но ничего не ответил. И тогда Буни решился поднять глаза. Когда он рассматривал фотографии, доктор пристально изучал его. Буни ощущал это почти физически, до головной боли. А теперь Декер снова отвел взгляд.

— Пожалуйста, ответьте мне, — проговорил Буни, — это сделал я?

Декер помолчал немного и, стараясь выглядеть спокойным, просто сказал:

— Надеюсь, что не вы.

Он произнес это так, будто речь шла о каких-нибудь незначительных правонарушениях, а не об одиннадцати страшных убийствах. А может, их было еще больше…

— Что я говорил тогда? — спросил Буни. — Повторите мои слова.

— Большей частью это был бессвязный бред.

— Но тогда почему вы вдруг решили, что это моих рук дело? Ведь нужны веские доказательства.

— Не вдруг, — сказал Декер. — Некоторое время я пытался соединить все в единое целое. — Он протянул руку и поправил одну из косо лежавших фотографий. — Вы знаете, что каждые три месяца я составляю отчет о вашем состоянии. Я прогоняю подряд пленки всех предыдущих сеансов, чтобы иметь представление о том, как идут наши дела. — Он говорил медленно и монотонно. — И вот я заметил одни и те же фразы, все время повторяющиеся в ваших ответах на мои вопросы. Они всплывали и снова тонули в бессвязном бреду. Но они все-таки были. Создавалось впечатление, будто вы хотите в чем-то признаться, но это настолько противоречит всему вашему существу, что даже в состоянии глубокого гипноза у вас не хватает сил рассказать об этом. Я расспрашивал как-то своих знакомых полицейских. Так, между прочим. И они рассказывали мне об этих преступлениях. Правда, я из прессы тоже кое-что узнавал. В общем, убийства совершались одно за другим в течение двух с половиной лет. Здесь — в Калгари и в пригороде. Действовал один и тот же человек.

— Я?

— Не знаю, — сказал Декер, взглянув наконец на Буни. — Если бы я знал точно, то сообщил бы…

— Но вы точно не знаете?

— Я не хочу верить в это, так же, как и вы, потому что, если все окажется правдой… Вы же понимаете, что мне будет. — Он начал сердиться и еле сдерживался. — Поэтому я и выжидал, надеясь, что в момент, когда произойдет очередное убийство, вы будете находиться рядом со мной. И, значит, автоматически окажетесь непричастным.

— Значит, вы знали о том, что происходит?

— Да, — глухо ответил Декер.

— Господи!

Буни вскочил, зацепив ногой стол. Фотографии посыпались на пол.

— Потише! — строго сказал Декер.

— Люди погибали, а вы выжидали!

— Да, я рисковал. Ради вас, Буни. Учтите это.

Буни отвернулся. По спине у него пробежал холодок.

— Сядьте, — сказал Декер. — Сядьте, пожалуйста, и ответьте мне. Эти фотографии что-нибудь говорят вам?

Буни невольно прикрыл ладонью рот и подбородок. Когда-то Декер объяснял ему, как много может сказать о внутреннем состоянии человека эта часть лица. И сейчас он вдруг почувствовал необходимость скрыть что-то.

— Я жду ответа, Буни.

— Ничего они мне не говорят, — сказал он не поворачиваясь.

— Совсем ничего?

— Совсем.

— Посмотрите еще раз.

— Нет, — решительно проговорил Буни. — Я не могу.

Он услышал, как Декер вздохнул, и подумал, что тот сейчас потребует снова посмотреть на эти ужасные фотографии. Однако голос доктора зазвучал вполне дружелюбно.

— Ну что ж, Арон, — сказал он. — Тогда все в порядке. А фотографии эти я сейчас уберу.

Буни прижал ладони к глазам, почувствовав на лице горячие слезы.

— Ну вот, их уже нет здесь, — сказал Декер.

— Они здесь.

Да, они все еще стояли у него перед глазами — одиннадцать комнат и одиннадцать трупов, как ни старался он избавиться от этого видения. Стена, которую Декер долгих пять лет возводил в больной душе пациента, рухнула за несколько секунд, и не без помощи самого архитектора. Буни снова был во власти своего безумия. Он снова слышал хриплую песнь своего умирающего рассудка, который тонул в крови изуродованных тел.

Почему же он так легко после стольких лет лечения потерял самообладание? Слезы выдали его мысли. Они объяснили то, чего никак не мог выговорить его язык. Да, он виновен. В чем же еще причина? Эти руки, которые он сейчас нервно вытирал о свои брюки, мучили и убивали. Если он не расскажет обо всем, кто знает, сколько еще кровавых дел они натворят… Лучше признаться, хотя он и не помнит ничего, чем дать волю своему безумию.

Он повернулся и посмотрел на Декера. Фотографии были собраны в стопку и лежали на столе изображением вниз.

— Вы что-то вспомнили? — спросил доктор, заметив перемену в его лице.

— Да, — ответил тот.

— Что?

— Это сделал я, — просто сказал Буни. — Я совершил все эти убийства.

Глава 2

Декер был самым снисходительным прокурором, о котором мог только мечтать любой обвиняемый. Первое время он часами не отходил от Буни, задавая ему множество тщательно продуманных вопросов, стараясь вместе с ним собрать все возможные доказательства его причастности к убийствам. Несмотря на признания своего пациента, доктор предпочитал не торопиться. Признание — это еще не веская улика. Они должны были убедиться, что слова Буни не стали просто результатом саморазрушительных тенденций в его психике.

Буни не сопротивлялся, решив полностью довериться Декеру, который знал его даже лучше, чем он сам себя. Кроме того, он не мог забыть слова Декера о том, что, если подтвердится самое худшее, репутация его, как хорошего специалиста, будет наверняка опорочена. Значит они оба не имеют права на ошибку. Единственный способ выяснить правду заключался в том, чтобы досконально изучить все детали преступлений — даты, имена, места. Может быть, Буни что-нибудь вспомнит, или им удастся обнаружить хотя бы одно убийство, совершенное в тот момент, когда он находился рядом с кем-нибудь, кто безоговорочно мог бы это подтвердить.

Единственное, от чего Буни категорически отказывался — это еще раз внимательно рассмотреть фотографии. Декер уговаривал его двое суток. Наконец терпение доктора лопнуло. Он набросился на Буни с ругательствами, обвинив его в трусости и лживости. Если Буни задумал поупражняться в доведении нормального человека до умопомешательства, кричал Декер, то пусть убирается отсюда к чертям и морочит голову кому-нибудь другому.

Буни пришлось согласиться. Однако вспомнить что-либо он так и не смог. Фотоаппарат не запечатлел никаких особых деталей. Комнаты были самые обычные. Единственное, что могло бы помочь, — это лица убитых. Но все они были изуродованы до неузнаваемости. И даже самый опытный специалист не сумел бы восстановить из этих страшных обрывков внешний облик жертв. Оставалось последнее — выяснить, где находился Буни в те часы, когда были совершены преступления, с кем он был, что делал. Дневник он никогда не вел, поэтому восстановить все детали оказалось делом необычайно сложным. Но даже после всех усилий выяснилось, что за исключением часов, проведенных им в обществе Лори и Декера, которые, судя по всему, не совпадали со временем убийств, он большей частью был один, а значит, не имел никакого алиби. К концу четвертого дня им обоим стало ясно, что трагическая развязка неминуема.

— Ну все, — сказал Буни. — Больше думать нечего.

— Нужно проверить еще раз.

— Зачем? Я уже хочу, чтобы все поскорее закончилось.

За последние дни состояние Буни резко ухудшилось. Возвратились все старые симптомы болезни, которые еще совсем недавно казались ему навсегда исчезнувшими. Он почти не спал, мучимый кошмарными видениями, плохо ел и ни на минуту не мог избавиться от леденящих душу мыслей о собственном выпотрошенном теле. Ему хотелось наконец освободиться от этой муки, открыть свою тайну и понести наказание.

— Дайте мне еще немного времени, — сказал Декер. — Если мы пойдем сейчас в полицию, они заберут вас и, вероятно, не разрешат мне даже видеться с вами. Вы останетесь совсем один.

— Я и так уже остался один, — ответил Буни.

С того дня, как Декер впервые показал ему те фотографии, он прекратил все контакты с кем бы то ни было, даже с Лори, боясь, что это может причинить кому-то вред.

— Я — чудовище. Мы оба знаем это. И все необходимые доказательства уже есть.

— Дело не в доказательствах.

— А в чем?

Декер устало прислонился к оконной раме: в последнее время его полнота все чаще давала о себе знать.

— Я не понимаю вас, Буни, — сказал он.

Буни отвел взгляд от доктора и посмотрел на небо. Легкие облака неслись по нему, подгоняемые юго-восточным ветром. Как привольно, наверное, там, наверху, думал Буни.

Быть легче воздуха и мчаться в этой небесной голубизне. А здесь так тяжело… Так давит страх и сознание своей собственной вины.

— Я потратил четыре года на то, чтобы разобраться в вашей болезни, и надеялся, что смогу вылечить вас. Я думал, что уже близок к успеху. Я думал…

Декер замолчал, не в силах справиться с нахлынувшими на него чувствами. Несмотря на свое состояние, Буни не мог не видеть, как глубоко страдает этот человек, но помочь ему ничем не мог. И он просто смотрел на летящие облака, такие легкие и светлые, и думал о том, что впереди его ждет только мрак и безысходность.

— Когда полиция заберет вас, — пробормотал Декер, — не только вам предстоит ощутить всю тяжесть одиночества. Я ведь тоже остаюсь один. Вас будет лечить кто-то другой, какой-нибудь тюремный психиатр, а меня больше никогда не пустят к вам. Поэтому я прошу… Дайте мне еще время, чтобы я мог разобраться во всем… прежде чем между нами будет все кончено.

«Он говорит так, будто мы любовники, — промелькнуло в голове у Буни, — будто наши отношения для него действительно дороже жизни».

— Я знаю, что вам сейчас нелегко, — продолжал Декер. — Но у меня есть лекарство для вас. Вот… таблетки… Они облегчат ваше состояние хотя бы на то время, пока мы не закончим…

— Я не ручаюсь за себя, — сказал Буни. — Вдруг я снова кого-нибудь убью?

— Не убьете, — ответил доктор с завидной уверенностью. — Вы просто станете крепче спать по ночам, а все остальное время я буду рядом. При мне с вами ничего не случится.

— Сколько времени вам надо?

— Буквально несколько дней. Ведь это не так много, правда? Мне очень нужно выяснить, почему все так получилось, почему мы потерпели крах.

Мысль о том, что придется пережить все заново, ужаснула Буни. Но он был в долгу перед доктором и не мог лишить его последнего шанса. Быть может, ему удастся откопать хоть что-нибудь из-под руин их внезапно рухнувших надежд.

— Хорошо. Только, пожалуйста, не очень долго, — сказал он.

— Спасибо, — ответил доктор. — Для меня это очень много значит.

— А таблеток мне понадобится много…

В своем лекарстве Декер был уверен не зря. Таблетки оказались настолько сильными, что порой Буни не мог с уверенностью назвать даже своего имени. Он легко засыпал и был счастлив хоть на время избавиться от своего получеловеческого существования.

Декер сдержал свое слово и давал Буни лекарство по первому требованию. А когда тот немного приходил в себя, они снова принимались за поиски доказательств. Однако ясности по-прежнему не было — какие-то двери, какие-то лестницы. Он все чаще и чаще терял контакт с Декером, а тот еще пытался проникнуть в глубины его больного мозга. Однако у Буни не осталось уже никаких мыслей, никаких чувств. Только сон, гнетущая тяжесть вины и неисчезающая надежда, что скоро всему этому наступит конец.

И только Лори, вернее, воспоминания о ней изредка врывались в его затуманенное сознание. Он слышал ее голос, чистый и звонкий. В памяти всплывали слова, сказанные ею когда-то. В общем-то незначительные фразы, но они ассоциировались с чем-то очень дорогим для него. Правда, с чем именно, он вспомнить не мог. Таблетки начисто лишили его способности представлять что-либо. И ему оставалось лишь мучиться, слыша ее голос как будто бы совсем рядом и не имея возможности сопоставить ее слова с воспоминаниями из прошлого. Но хуже всего было то, что он знал: все это связано с женщиной, которую он любил и которую больше никогда не увидит, может быть, только в суде. Ведь это ей он дал обещание и нарушил его буквально через несколько недель. В его нынешнем ужасном состоянии это невольное предательство казалось таким же чудовищным, как и преступления, изображенные на фотографиях. Нет ему прощения!

…А лучше всего смерть. Он не знал точно, сколько времени прошло с тех пор, как Декер уговорил его подождать еще несколько дней, но он был уверен, что с честью выдержал это испытание. Больше ему вспоминать нечего. Осталось одно — пойти в полицию и во всем признаться. Или самому сделать то, на что уже власти не надеются, — уничтожить чудовище.

Он не стал, конечно, посвящать Декера в свой план, потому что знал — доктор приложит все усилия и не допустит самоубийства своего пациента. Поэтому он терпеливо дождался вечера и, пообещав Декеру прийти утром, отправился домой, чтобы приготовиться к самоубийству.

Дома его ждало еще одно письмо от Лори, четвертое за это время, в котором она настойчиво просила сообщить, что случилось. Он читал его медленно, с трудом улавливая смысл. Даже пытался написать ответ, но не смог. Мысли путались, слова теряли свой смысл. Он встал и, положив письмо Лори в карман, вышел из дома в поисках смерти.

Ему не повезло. Бросившись под грузовик, он остался жив и, истекающий кровью, был доставлен в больницу. Позже он понял, что так оно и должно было случиться, что смерть обошла его стороной преднамеренно. Но тогда, сидя в белой больничной палате, он думал только об одном: как несправедлива к нему судьба. У других людей он с чудовищной легкостью отнимал жизнь, а сам не мог умереть. Даже здесь удача не улыбнулась ему.

Однако именно эта комната станет началом его новой жизни. Именно в ее стенах он услышит слово, которое однажды ночью поманит его за собой туда, где ему предстоит встретиться со сверхъестественным и мистическим.

Мидин. Что-то объединяет его с этим названием. Обещания, данные в ночи… Только его клятвы в вечной любви очень скоро были нарушены, а то, что обещает Мидин, неподвластно даже смерти.

Глава 3

За годы своей болезни в стенах психиатрических клиник, да и не только там, Буни часто встречал людей, страдающих и несчастных, которые хранили у себя какие-то талисманы, свято веря, что они могут защитить их от новых бед и испытаний. Он быстро понял, что нельзя относиться к этому с пренебрежением. Собственный горький опыт показал ему: нужно иметь хоть что-нибудь, способное удержать тебя от последнего шага. Чаще всего это были простые безделушки — ключи, книги, фотографии, то есть все то, что напоминало несчастным о чем-то очень личном, добром и светлом. Но было и нечто такое, что принадлежало всем. Буни не раз слышал слова, которые считались среди этих людей святыми: какие-то бессмысленные рифмовки, имена богов. Таким же магическим было слово Мидин.

Буни часто слышал название этого места, в основном от людей, которые находились уже у последней черты. Ми-дин… Там можно было спрятаться, укрыться от всех и от всего, там прощались все грехи, как реальные, так и вымышленные. Буни не знал, откуда появилась эта легенда, да никогда и не интересовался этим. Он не нуждался в прощении. Так ему, во всяком случае, казалось. Теперь все изменилось. Ему было в чем покаяться. Долгое время он был в неведении, и вот Декер помог ему сделать страшное открытие. И никакие силы не смогут освободить его от этой душевной тяжести. Теперь он стал совершенно другим. Мидин манил его.

Погруженный в свои тяжкие мысли, он и не заметил, что находится в палате не один. И вдруг кто-то хрипло произнес:

— Мидин.

Сначала он подумал, что это ему просто слышится, как голос Лори. Но когда звук повторился, он понял, что говорят из другого конца комнаты. Буни с трудом поднял веки, липкие от крови, и повернул голову. В дальнем углу палаты сидел какой-то человек — очевидно, еще одна жертва дорожно-транспортного происшествия. Он не отрываясь смотрел на дверь своими безумными глазами, как будто ждал, что в любой момент там может появиться его спаситель. Сказать что-либо определенное о возрасте или внешности этого человека было практически невозможно — все его лицо было залеплено грязью и запекшейся кровью. «Я, должно быть, выгляжу не лучше», — подумал Буни. Впрочем, его это мало волновало. В нынешней ситуации они действительно имели много общего — товарищи по несчастью.

Но если Буни в своих джинсах, поношенных ботинках и черной тенниске не представлял собой ничего особенного, то во внешнем облике другого пациента было немало примечательного. Длинное, монашески строгое пальто, седые волосы, стянутые на затылке в хвост, спускающийся до середины спины, блестевшая на шее цепочка, которая едва виднелась из-за высокого воротника, и, наконец, два искусственных ногтя на больших пальцах обеих рук, судя по всему, серебряные, очень длинные, загнутые крючком.

И вот этот человек произнес заветное слово.

— Вы возьмете меня с собой? — спросил он тихо. — В Мидин?

Его взгляд был по-прежнему прикован к двери, а слова, казалось, обращены к кому-то другому. И вдруг совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, он повернул свою окровавленную голову и со злостью плюнул в сторону Буни.

— Убирайся отсюда вон! — сказал он. — Это из-за тебя они не приходят. И не придут, пока ты торчишь здесь.

Буни был слишком слаб, чтобы ответить, да и подняться у него не хватило бы сил. Поэтому он решил не обращать внимания.

— Убирайся! — повторил незнакомец. — Таким, как ты, они не показываются. Неужели непонятно?

Буни закрыл глаза.

— Черт! — снова послышался хриплый голос. — Я пропустил их! Пропустил!

Он встал и направился к окну, за которым стояла черная ночь.

— Они прошли мимо, — неожиданно грустно пробормотал он. Потом подошел к Буни и, криво улыбаясь, спросил:

— У вас есть что-нибудь успокаивающее?

— Сестра дала мне что-то.

— Я имею в виду выпивку. У вас есть что-нибудь выпить?

— Нет.

Лицо его сразу сморщилось, из глаз потекли слезы. Он отвернулся от Буни и, всхлипывая, снова заговорил:

— Почему они не взяли меня? Почему не пришли за мной?

— Может быть, они придут позже, — сказал Буни, — когда меня здесь не будет?

Незнакомец снова взглянул на него.

— Что вы знаете об этом? — спросил он.

«Очень мало», — хотел сказать Буни, но промолчал. Он знал кое-что об этой легенде, но никогда не интересовался подробностями. Действительно ли это то самое место, где находят покой те, кто потерял последнюю надежду? А сам он дошел уже до этого состояния? Ведь у него не осталось ничего, что принесло бы успокоение. И никто не сможет помочь ему — ни Декер, ни Лори. Даже смерть отвернулась от него. И хотя Мидин был всего лишь красивой легендой, свято хранимой обреченными на страдания людьми, Буни хотел теперь побольше узнать о ней.

— Расскажите мне, — промолвил он.

— Это я вас прошу рассказать, — ответил незнакомец, почесав свой небритый подбородок серебряным ногтем.

— Я знаю, что там облегчаются все страдания, — сказал Буни.

— А еще что?

— А еще… туда принимают всех.

— Не правда, — последовал неожиданный ответ.

— Не правда?

— Если это так, то почему же я до сих пор там не оказался? Разве вы не знаете, что это самый большой город на земле? И конечно, не всех туда пускают. Его глаза, полные слез, уставились на Буни. «Интересно, он понял, что я ничего не знаю, — подумал Буни. — По-видимому, нет». А его сосед продолжал говорить и, казалось, испытывал удовольствие от обсуждения этой темы. Но скорее всего в этом просто выражался его страх.

— Меня не берут туда, потому что я, наверное, еще не заслужил этого, — сказал он. — Не так-то легко получить у них прощение. Да и вообще, не все грехи отпускаются. А знаете, что они делают с теми, кто не достоин этого прощения?

Однако Буни гораздо больше интересовала сама уверенность этого человека в том, что Мидин действительно существует. Он говорил о нем не как о несбыточной мечте, которую лелеет в своей душе любой сумасшедший, а как о чем-то реальном, куда можно прийти и действительно получить то, что тебе нужно.

— Вы знаете, как попасть туда? — спросил Буни.

Незнакомец отвернулся. И вдруг Буни охватил страх. Что если этот урод не станет больше ничего рассказывать!

— Мне нужно знать, — повторил он.

Незнакомец снова взглянул на него.

— Это заметно, — сказал он изменившимся голосом.

Подавленный вид Буни явно заинтересовал его.

— Мидин находится к северу-западу от Атабаски.

— Правда?

— Это то, что я слышал.

— Но там совершенно пустынная земля, — сказал Буни. — И без карты в тех местах можно блуждать до бесконечности.

— Мидин не обозначен ни на одной карте. Но действительно расположен к востоку от города Пис-Ривер, рядом с Шернеком, севернее Двайера.

В его словах не было ни тени сомнения. Он верил в существование этого места, пожалуй, даже больше, чем в то, что сам находится сейчас в четырех стенах больничной палаты.

— Как вас зовут? — спросил Буни.

Вопрос, казалось, привел его в замешательство. Уже долгое время никто не спрашивал его имени.

— Нарцисс, — ответил он наконец. — А вас?

— Арон Буни. Правда, никто не зовет меня Ароном. Просто Буни.

— Арон, — сказал Нарцисс. — А откуда вы знаете про Мидин?

— Оттуда же, откуда и вы, — ответил Буни. — От других людей, от тех, кто мучается и страдает.

— От монстров, — добавил Нарцисс.

Буни не считал этих несчастных монстрами, но, возможно, с точки зрения нормального человека, они действительно ими были.

— Только их принимают в Мидин, — объяснил Нарцисс. — Если вы не зверь, тогда вы — жертва. Ведь правда же? Вы или тот, или другой. Вот почему я не осмеливаюсь идти туда один. Я жду друзей, которые придут за мной.

— Людей, которые уже отправились туда?

— Да, — сказал Нарцисс. — Некоторые из них живые, а некоторые пошли в Мидин уже после своей смерти.

Буни показалось, что он ослышался.

— После смерти? — переспросил он.

— Послушайте, может быть, у вас все-таки найдется что-нибудь успокаивающее?

— У меня есть немного таблеток, — сказал Буни, вспомнив о лекарстве Докера. — Если хотите, я вам дам.

— Хоть что-нибудь.

Буни с радостью избавился бы от этих таблеток. Они дурманили ему голову, приводили в такое состояние, когда не знаешь, жив ты еще или уже умер. Сейчас он знал, что жив. Теперь ему было куда пойти. Было такое место, где его хоть кто-нибудь сможет понять. А для этого не нужны таблетки. Для этого нужны силы и страстное желание получить прощение. Желание у него было. А силы… Он должен найти их.

— Где же они? — нетерпеливо спросил Нарцисс.

Старая кожаная куртка Буни, которую с него сняли во время осмотра, висела на спинке стула. Он запустил руку в ее внутренний карман и, к своему ужасу, обнаружил, что пузырька с лекарством там нет.

— Кто-то вытряхнул мою куртку!

Он осмотрел другие карманы. Везде пусто. Письма Лори, бумажник, лекарство — все исчезло. Через секунду он понял, что случилось, и внутри у него все похолодело. Они искали документы, хотели установить его личность. Попытка самоубийства была налицо, поэтому они и обчистили его карманы. А в бумажнике был адрес Декера. Наверное, доктор уже торопится в больницу, чтобы забрать своего непутевого пациента и отвести его в полицию. И тогда, прощай, Мидин…

— Вы сказали, что у вас есть таблетки! — завопил Нарцисс.

— Кто-то взял их у меня.

Нарцисс выхватил куртку из рук Буни и стал в ярости терзать ее.

— Где? — кричал он. — Где?

Его лицо снова сморщилось от отчаяния. Он бросил куртку и отпрянул назад. Из глаз его катились слезы, а рот растянулся в страшной улыбке.

— Я знаю, кто вы, — сквозь рыдания и истерический хохот сказал он, указывая на Буни. — Вас послали сюда оттуда. Чтобы убедиться, достоин ли я попасть в Мидин. Вы пришли специально, посмотреть на меня — подхожу я вам или нет.

Он бился в истерике, не давая Буни возможности вставить даже слово.

— А я сижу здесь и молю всех богов, чтобы за мной кто-нибудь пришел. А вы, оказывается, уже тут как тут. Наблюдаете за мной все это время и видите, какое я дерьмо!

Он громко захохотал и вдруг заговорил вполне серьезно:

— Я никогда не сомневался. Я всегда знал, что за мной придут. Но я думал, что это будет кто-нибудь из знакомых. Марвин, например. Мне следовало догадаться, что они пошлют человека, которого я не знаю. Ну как, посмотрели! Услышали? И мне совсем не стыдно. И им никогда не удавалось добиться от меня этого. Спросите любого. А они пытались! И не один раз. Они хотели разложить меня на кусочки, вытащить из меня все самое безобразное. Но я держался, потому что знал: рано или поздно вы придете, и я хотел быть готовым. Поэтому я носил эти штуки… — Он поднял вверх большие пальцы обеих рук. — Могу показать. Хотите?

Не дожидаясь ответа. Нарцисс поднес ладони к лицу. Острые как бритва ногти коснулись кожи чуть ниже мочек ушей. Буни молча смотрел, понимая, что никакие уговоры не остановят безумца. Да, этот жест Нарцисс репетировал бессчетное количество раз. Он знал, что делает. Ногти беззвучно вонзились в тело. И тут же брызнула алая кровь, заливая шею и руки. Ни один мускул не дрогнул на его лице, застывшем, словно маска. Через мгновение оба пальца одновременно заскользили вниз к подбородку, легко распарывая кожу. Он действовал с точностью хирурга, и вскоре его нижнюю челюсть окаймляла ровная, кровоточащая рана.

— Ну как, хотите посмотреть? — снова сказал он, пытаясь подцепить пальцами одной руки край кожного лоскута. С другой его руки стекала на пол кровь.

— Не надо, — еле выдавил из себя Буни.

Но Нарцисс не слышал его. Резким движением он рванул кожу вверх и стал сдирать ее с лица.

Буни услышал позади себя чей-то вскрик. Он слегка повернул голову. На пороге открытой двери стояла санитарка с белым как мел лицом и разинутым от ужаса ртом. Буни заметил и пустой коридор позади нее, коридор, по которому можно убежать отсюда. Но он не в силах был отвести взгляда от Нарцисса, хотя кроме крови больше ничего не видел. А ему нужно было узнать, что скрывается за его маской, увидеть то, что заставило этого человека так страстно стремиться в Мидин. Скоро кровавый дождь прекратился, и Буни увидел лицо. Что это — действительный облик монстра или просто изуродованный, несчастный человек? Сейчас он узнает…

И вдруг Буни почувствовал, что кто-то схватил его сзади за руки и потащил к двери. И он увидел, как Нарцисс угрожающе поднял свои страшные ногти, но тут же сник под натиском санитаров, которые набросились на него и стали связывать. Воспользовавшись моментом, Буни вырвался из рук санитарки, схватил свою куртку и бросился к двери. Он был очень слаб и с трудом передвигал ноги. Почувствовав тошноту и резкую боль во всем теле, он едва не упал на колени, но картина, стоявшая у него перед глазами — Нарцисс, окруженный и связанный, — придала ему силы. Он быстро спустился в холл, не замеченный никем из медицинского персонала.

Выходя в ночную темень, он услышал протестующие крики Нарцисса, а потом полный отчаяния стон — жуткий, но такой человеческий…

Глава 4

Несмотря на то, что расстояние от Калгари до Атабаски составляло немногим более трехсот миль, путешественник, проделав этот путь, попадал в совершенно иной мир. Отсюда начиналась абсолютно ровная, пустынная земля. Обширные прерии постепенно сменялись дикими лесами и непроходимыми болотами. Все это осложняло задачу Буни, который практически не имел опыта путешествий. В молодости он некоторое время работал водителем грузовика, но дальше Атабаски и еще нескольких близлежащих городков никуда не ездил. Местность, которая простиралась к северу, была ему совершенно неизвестна. Только по карте он мог посмотреть названия населенных пунктов. Впрочем, они почти не встречались. Ему предстояло пересечь практически пустынную территорию с кое-где разбросанными фермерскими поселениями. Правда, название одного из них было ему знакомо — Шернек. О нем упоминал Нарцисс.

Карту, а также немного денег, которых ему хватило на покупку бутылки бренди, он раздобыл, взломав несколько машин на одной из подземных автостоянок в пригороде Калгари. Ему удалось благополучно скрыться, прежде чем полиция уловила звук сигнализации.

Дождь уже смыл кровь с его лица. Заскорузлую тенниску он выбросил и надел прямо на голое тело свою любимую куртку, радуясь, что она осталась при нем.

Добравшись до Эдмонтона, он отправился на попутной машине дальше — в Атабаску, а потом в Хай-Прери. Все казалось не так уж сложно.

Только казалось… Ведь предстояло найти место, о котором он узнал из рассказов душевнобольных людей. Да, отыскать его нелегко, но жизненно необходимо. С того самого момента, когда он очнулся после неудавшейся попытки самоубийства, это путешествие стало смыслом его существования. Таинственный город манил и звал его. Может быть, раньше он просто не слышал этого зова? Вера в то, что само понятие Мидин обладает некой магической силой, сделала из него почти фаталиста. Если город действительно существует и примет его таким, каков он есть, значит, он найдет наконец покой и облегчение своим мукам. А если это только плод фантазии запуганных и потерявших последнюю надежду людей, то он все равно найдет спасение, потому что готов теперь принять все испытания, которые ждут его на этом пути в неизвестность. Все лучше, чем глотать эти таблетки и наблюдать за бессмысленными попытками Декера отыскать для него хоть какое-нибудь алиби.

Ведь было ясно с самого начала, что Буни-человек и Буни-монстр неразделимы. Они сидят в одной оболочке. И теперь для обоих эта дорога — путь либо к смерти, либо к спасению.

К востоку от Пис-Ривера, говорил Нарцисс, недалеко от Шернека, севернее Двайера…

Буни пришлось переночевать прямо на улице в Хай-Прери. Утром следующего дня он нашел машину, водитель которой согласился подвезти его к Пис-Риверу. Это была женщина лет пятидесяти. Она с гордостью говорила о том, что с детства знает этот район как свои пять пальцев, и была рада преподать незнакомому человеку маленький урок географии. Мидин он не упоминал, а Двайер и Шернек она знала. Шернек, небольшой городишко на пять тысяч жителей, располагался к востоку от шестьдесят седьмого шоссе. По ее словам выходило, что Буни зря проделал путь в две сотни миль, забравшись в Хай-Прери. Надо было гораздо раньше повернуть на север. Ну ничего, говорила она, ей известно одно место в Пис-Ривере, где останавливаются местные фермеры на пути домой. Там он обязательно найдет машину и отправится туда, куда ему надо.

— У вас там знакомые? — спросила она.

— Да, — ответил он.

Уже начало смеркаться, когда очередной попутчик высадил его из своей машины в миле от Двайера. Буни посмотрел вслед удаляющемуся грузовику и пошел по направлению к городу. Ночь, проведенная практически без сна, и долгий путь с бесконечными пересадками по старым разбитым дорогам давали о себе знать. Он шел больше часа, а когда впереди показались огни Двайера, было уже совсем темно. Буни мысленно поблагодарил судьбу — днем он мог подойти к городу слишком близко. А ему следовало думать об осторожности.

В городе была полиция. Три-четыре машины, прикинул Буни. Правда, вполне возможно, что они ищут кого-то другого, но Буни был почти уверен, что разыскивают именно его. Скорее всего Нарцисс, придя в себя, рассказал им обо всем. И теперь они, наверное, уже рыщут по всем домам. А если это так, значит и в Шернеке его тоже ждут.

Он сошел с дороги и улегся в рапсовом поле, чтобы обдумать дальнейший план действий. Конечно, было бы полнейшим безумием идти сейчас в Двайер. Лучше довериться своей интуиции и сразу отправиться в Мидин, несмотря на голод и усталость. А ориентироваться можно по звездам.

Он встал и взглянул на небо, пытаясь определить, где находится север. Конечно, он понимал, что может легко сбиться с пути при таких ориентирах, но другого выхода у него просто не было.

Часов у Буни не было, и он мог лишь приблизительно судить о времени, глядя на расположение созвездий. Становилось холодно. Но он упрямо пошел на север, стараясь как можно дальше держаться от дорог. Конечно, по дороге идти легче, чем по вспаханной земле, но осторожность была превыше всего. Он еще раз убедился в этом, когда увидел, как по шоссе, которое он пересек буквально минуту назад, беззвучно проследовали два полицейских автомобиля и черный лимузин. Он, правда, не успел ничего рассмотреть, но сердце подсказывало ему, что пассажиром лимузина был не кто иной, как сам Декер — замечательный доктор, все еще одержимый желанием докопаться до истины.

И вот наконец Мидин. Город возник из темноты как-то сразу, неожиданно. Еще минуту назад впереди не было ничего, и вдруг на горизонте показались дома. Их серо-голубые стены таинственно мерцали при свете звезд. Буни остановился и несколько минут изучал открывшуюся перед ним картину. Во всем городе он не увидел ни одного окна, ни одного крыльца, где горел бы свет. Была уже глубокая ночь, и все люди, видимо, улеглись спать перед новым рабочим днем. Но то, что буквально весь город был погружен во тьму, показалось Буни довольно странным. Неужели здесь нет ни одного человека, страдающего бессонницей? Неужели ни один ребенок не попросил оставить на ночь зажженную лампу? Скорее всего его просто здесь дожидаются — Декер и полиция. Они, наверное, спрятались в темноте, чтобы схватить беглеца. Проще всего было бы повернуть назад, но сил уже не оставалось. Да и не будет у него больше такой возможности. Ведь его наверняка давно ищут и, конечно, сразу же найдут.

Буни решил походить вокруг и посмотреть, нет ли где полиции. И если ничего подозрительного не обнаружится, он войдет в город, а потом будет действовать по обстоятельствам. Не для того он проделал такой путь, чтобы повернуть сейчас обратно.

Буни осторожно пошел вдоль границы города, но ничего не заметил. Город был абсолютно пуст, и именно это насторожило его. Он не увидел не только ни единой полицейской машины, но и вообще никакого транспорта — ни грузовиков, ни фермерских автомобилей. Он уже было подумал, не расположилась ли здесь какая-нибудь религиозная община, члены которой не признают электричества и двигателей внутреннего сгорания.

Но когда он поднимался по склону невысокого холма, на котором стоял Мидин, его вдруг осенило — в городе вообще никого не было. Это открытие заставило его даже остановиться. Он стал вглядываться в дома, пытаясь найти подтверждение своей догадки — может быть, разрушенные от времени стены или поржавевшие крыши. Однако внешне все выглядело вполне обычно. И только полнейшая тишина, такая, что, казалось, слышно было, как падают с неба звезды, свидетельствовала о том, что людей здесь нет. Это был город-призрак.

Никогда в жизни не испытывал Буни такого разочарования. Он стоял как пес, который вернулся домой и обнаружил, что хозяева его уехали. Беззащитный, никому не нужный зверь!

Несколько минут он не мог сдвинуться с места, но потом все-таки заставил себя идти дальше. Пройдя ярдов двадцать, он снова остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной — еще более таинственной и пугающей, чем сам безлюдный Мидин.

Та высота, на которую он поднялся, позволила ему увидеть весь Мидин как на ладони. И там, в самом дальнем конце, раскинулось огромное кладбище, окруженное со всех сторон высокой стеной. Оно было совершенно несоизмеримо с самим городом и, судя по его величине, обслуживало весь район. Громадные мавзолеи, ряды могил, ровные аллеи, посадки деревьев — кладбище напоминало небольшой городок со своими улицами, кварталами…

Буни медленно двинулся дальше. Первое возбуждение от увиденного прошло, и теперь он чувствовал, что силы оставляют его. Все тело ныло от усталости. Он знал: еще немного — и ноги перестанут слушаться его. Он упадет и не сможет подняться. Надо во что бы то ни стало добраться до кладбища. Может быть, за его высокими стенами найдется для него укромное местечко, где можно спрятаться от преследователей и дать наконец отдых своему измученному организму.

На территорию кладбища было два входа. Один сбоку — небольшая калитка в стене. А другой в центре — огромные ворота. Буни выбрал первый. Калитка была закрыта, но не заперта. Он бесшумно открыл ее и шагнул вперед. Ощущение того, что за высокой кладбищенской стеной расположился целый город, снова охватило его. Огромные мавзолеи были похожи на дома. Их размеры и та тщательность, с которой они были построены, поразили Буни. Кто мог быть похоронен здесь? Что за богачи создали для своих умерших родственников такое великолепие? Небольшие общины, живущие в прериях, практически не имели возможности разбогатеть, за исключением тех редких случаев, когда на принадлежащей им земле обнаруживались нефтяные залежи или золото. Но такой роскоши не наблюдалось нигде. А здесь были грандиозные усыпальницы, представляющие все стили архитектуры — от классического до барокко. А надписи на них свидетельствовали о принадлежности к самым различным религиозным течениям.

Это никак не укладывалось у Буни в голове. Но он очень хотел спать. Этим могилам больше сотни лет. Они были здесь и никуда не денутся, а ему нужно отдохнуть. Он улегся между двумя надгробными плитами и в изнеможении опустил голову. Весенняя трава пахла сладкой свежестью. Ему приходилось спать в еще худших условиях, а сейчас это вообще не имело никакого значения.

Глава 5

Его разбудил зверь. Сквозь липкий сон послышалось приглушенное рычание. Мгновенно проснувшись, он открыл глаза и сел. Рядом никого не было, но Буни слышал — рычит собака. Может быть, она притаилась сзади? Он стал медленно поворачиваться. Было очень темно, но это не помешало ему увидеть смутные очертания огромного пса. Породу он не смог определить, но злобное рычание зверя не оставляло сомнений — животное настроено агрессивно.

— Ну что ты, дружок… — тихо проговорил Буни. — Все в порядке.

Он стал потихоньку подниматься, понимая, что, сидя на земле, представляет для зверя совсем легкую добычу. Руки и ноги его закоченели, поэтому вставал он как древний старик. И, возможно, именно это удержало пса от атаки. Он только смотрел на Буни, следя за каждым его движением. Зрачки его глаз суживались, и огромные белки почти светились в темноте. Встав на ноги, Буни повернулся к зверю лицом, а тот начал медленно приближаться к нему. Что-то в его движениях показалось Буни странным, но уже через секунду он понял — животное ранено. Было слышно, как пес волочит за собой ногу — голова опущена, лапы широко расставлены.

Буни хотел было пожалеть беднягу, но вдруг кто-то сзади обхватил рукой его шею и придавил горло.

— Одно движение — и я выпущу из тебя кишки.

Пальцы другой руки вонзились в его живот с такой силой, что Буни понял — угроза реальна. Буни попытался сделать неглубокий вздох, и тут же давление усилилось. Усилилось настолько, что он почувствовал, как по животу его заструилась горячая кровь, затекая под джинсы.

— Кто ты? Отвечай живо! — послышался чей-то грубый голос.

Врать Буни совсем не умел, да и вряд ли это помогло бы ему, поэтому он просто сказал:

— Меня зовут Буни. Я пришел сюда… чтобы найти Мидин.

Сказал это в надежде, что давление слегка ослабнет, когда он назовет цель своего визита.

— Зачем? — послышался другой голос.

У Буни бешено заколотилось сердце, когда он понял, что говорят с того места, где стоит сейчас раненый зверь. И значит, это произнес он.

— Мой друг задал тебе вопрос, — сказали ему в самое ухо. — Отвечай!

Буни, еще окончательно не придя в себя после нападения, напряженно всматривался в темноту и, разглядев того, кто стоял там, не поверил своим глазам. Голова существа начала менять форму. Глазные впадины, ноздри, рот стали медленно всасывать в себя звериную морду.

Страх мгновенно исчез. Радостное возбуждение охватило Буни. Значит, Нарцисс не лгал! Вот оно, подтверждение его слов.

— Я пришел сюда, чтобы быть с вами, — сказал он, — потому что я такой же, как вы.

Сзади раздался негромкий смешок.

— Как он выглядит, Пелоквин?

Существо уже втянуло в себя свой человеческий облик. И теперь Буни увидел перед собой нечто с человеческим лицом и телом животного, напоминающего скорей рептилию, чем млекопитающее. Раненая конечность, которая волочилась по земле, оказалась хвостом.

— Он выглядит вполне реально, — ответил Пелоквин. — Обычный человек.

«Интересно, почему этот второй не может сам посмотреть?» — подумал Буни. Он взглянул на руку, которая по-прежнему упиралась в его живот. На ней было шесть пальцев с длинными когтями.

— Не убивайте меня, — сказал он. — Я проделал долгий путь, чтобы попасть сюда.

— Ты слышал, Джеки? — сказал Пелоквин, поднимаясь с земли.

Теперь он стоял перед Буни на четырех лапах, глядя на него в упор своими ярко-голубыми глазами, и жарко дышал ему в лицо.

— Тогда что же ты за зверь? — спросил он, рассматривая Буни.

Превращения оборотня незаметно подошли к концу, и теперь перед Буни стоял ничем не примечательный человек лет сорока, худощавый и бледный.

— Надо взять его с собой вниз, — сказал Джеки. — Лайлесберг захочет посмотреть на него.

— Вероятно, — ответил Пелоквин. — Только мне кажется, это ни к чему. Он обычный человек. Я чую это.

— Мои руки в крови… — пробормотал Буни. — Я убил одиннадцать человек.

Голубые глаза с насмешкой смотрели на него.

— Что-то не похоже…

— Это не наше дело, — сказал Джеки. — Как ты можешь судить о нем?

— У меня есть глаза, — сказал Пелоквин, — и я сразу вижу чистенького человека.

Он указал пальцем на Буни.

— Ты не монстр. Ты не из нашей стаи. Ты мясо. Вот кто ты. Мясо для зверя.

Насмешка исчезла с его лица. В глазах появился голодный блеск.

— Мы не можем этого сделать, — твердо заявил второй.

— А кто узнает? — сказал Пелоквин. — Никто никогда не узнает.

— Мы нарушаем закон.

Но Пелоквин будто не слышал этих слов. Он оскалил зубы. Черный дым заструился из его рта. Буни уже догадывался, что сейчас произойдет. Оборотень стал снова выворачивать свое лицо наизнанку. Голова едва уловимо меняла форму.

— Вы не можете убить меня, — сказал Буни. — Я такой же, как вы.

Дым мешал ему разглядеть оборотня. «Может, он одумается?» — мелькнула надежда и тотчас растаяла. Сомнений не оставалось — чудовище намеревалось съесть его.

И вдруг Буни почувствовал острую боль в животе. Он опустил вниз глаза. Тот, второй, кто до сих пор держал его мертвой хваткой сзади, вытащил когтистую лапу из тела и, освободив шею, выдохнул в самое ухо:

— Беги!

Повторять не пришлось. Не успел Пелоквин закончить свое превращение, как Буни вырвался из объятий Джеки и бросился бежать. Он бежал, не разбирая дороги, подгоняемый голодным звериным ревом и еще одним звуком, который тотчас же послышался сзади, — топотом ног чудовища, пустившегося за ним в погоню.

Кладбище было похоже на лабиринт. Он бежал вслепую, с отчаянием бросаясь то вправо, то влево, туда, где виднелся малейший просвет. Он не мог оглянуться на своего преследователя, да в этом и не было необходимости. В ушах его все еще звучали жуткие слова: «Ты не монстр. Ты мясо. Мясо для зверя». Эти слова пронзали его насквозь, и боль была не сравнима ни с чем. Даже здесь, среди монстров, ему нет места. Но тогда где же? Он бежал изо всех сил, как заяц от голодного волка, но вскоре понял, что спастись ему не удастся.

Он остановился и оглянулся. Пелоквин был ярдах в пяти-шести от него. Тело его все еще имело человеческие формы, а лицо уже окончательно превратилось в звериную морду. Изо рта торчали белые клыки. Он тоже остановился, вероятно, решив, что Буни достанет сейчас оружие. Но убедившись, что опасности нет, протянул руки к жертве. Позади него показалась фигура Джеки, и Буни впервые получил возможность взглянуть на этого человека… если это, конечно, был человек. На его огромной шишковатой голове просматривались два обезображенных лица с расплющенными носами, вытаращенными глазами, которые смотрели в разные стороны, и одним большим зияющим ртом. Он что-то кричал Пелоквину, но тот не обращал внимания. Его протянутые руки быстро превращались в мощные лапы. Еще мгновение, и он бросился на Буни, подмяв его под себя. Сопротивление было бы бессмысленным. Когти рвали куртку, добираясь до голого тела. Пелоквин поднял голову и оскалился, а потом впился Буни в грудь.

Зубы были не очень большими, но их оказалось много. И сначала боль показалась Буни не слишком сильной. Но когда Пелоквин отпрянул назад, вырывая из него кусок мяса, Буни вышел из оцепенения и стал биться под тяжестью звериного тела, пытаясь вырваться. Но Пелоквин, выплюнув обрывки кожи, снова наклонился над ним, и Буни почувствовал на своем лице страшное дыхание с запахом крови. Он понял, для чего эта передышка. Сейчас зверь начнет рвать его сердце и легкие. Не выдержав, Буни дико закричал, и помощь подоспела. Пелоквин не успел перевести дух. Джеки схватил его сзади и оттащил от добычи.

Затуманенными глазами Буни увидел, как его спаситель сцепился с Пелоквином и между ними завязалась драка. Но он не стал дожидаться результатов сражения. Прижимая рану на груди ладонью, он медленно поднялся на ноги.

Оставаться здесь было нельзя. Пелоквин, судя по всему, не единственный обитатель этого места, который так жаждет человеческого мяса. Пробираясь между могилами, Буни чувствовал, как со всех сторон за ним наблюдают другие людоеды и ждут, когда он упадет, чтобы наброситься на легкую добычу.

Но он не падал, несмотря на ужасное ранение. Наоборот, в его теле появилась какая-то сила, которую он не ощущал уже давно, с тех пор, как бросился под грузовик. Сейчас сама мысль о самоубийстве казалась ему кощунственной. Ведь даже рана, пульсирующая под его рукой, была живой и радовалась этой жизни. Боль утихла. На смену ей пришло не онемение, как это обычно бывает, а необыкновенное ощущение, сравнимое лишь с одним земным чувством, которое люди называют любовью. Ему даже захотелось засунуть поглубже руку и потрогать свое сердце. Улыбаясь этим безумным мыслям, он инстинктивно шел к центральным воротам кладбища. Но они оказались заперты. Не раздумывая, он полез вверх, удивляясь легкости своих движений. Спустившись на землю, он побежал вперед. Побежал не из страха, что его могут преследовать, а окрыленный все тем же чувством радости — он жив!

Глава 6

Мидин был пуст, как и прежде. Дома, которые издали выглядели вполне добротно, при ближайшем рассмотрении оказались довольно запущенными. Было видно, что здесь давно никто не живет. Несмотря на то, что Буни по-прежнему пребывал в возбужденно-приподнятом настроении, он все же опасался, что потеря крови может в конце концов свалить его с ног. Нужно было обязательно перевязать рану, хотя бы как-нибудь. Рассчитывая найти более или менее подходящую ткань для перевязки, он открыл дверь одного из домов и проскользнул внутрь. Буни и не подозревал, насколько обострились все его чувства. Он без труда ориентировался в темноте, скользя взглядом по разбросанным вещам, опрокинутой мебели. Все было покрыто толстым слоем пыли, которую нанесло сюда из прерии сквозь щели и выбитые окна. В одном из углов ему удалось найти кусок грязной тряпки. Прижимая рану в груди левой ладонью, он стал зубами рвать ткань на полосы, придерживая ее свободной рукой.

Вдруг за его спиной раздался скрип. Выронив изо рта конец бинта, он оглянулся и увидел в проеме открытой двери силуэт мужской фигуры. Лицо человека скрывала темнота, но Буни сразу его узнал. Это был Декер. Он почувствовал запах его одеколона, услышал биение его сердца… буквально ощутил его присутствие всем своим существом.

— Ах, вот вы где, — сказал доктор.

На улице ждала вооруженная полиция. Обостренный слух Буни уловил возбужденный шепот за дверью, клацанье затворов.

— Как вы нашли меня? — спросил он.

— Насколько я понимаю, Нарцисс, ваш больничный друг, подкинул вам эту идею? — сказал Декер.

— Он умер?

— Боюсь, что это так. Пал в борьбе…

Декер перешагнул через порог.

— Вы ранены? — спросил он. — Что вы с собой сделали?

Что-то удержало Буни от объяснений. Может быть, он подумал, что Декер не поверит ему, настолько немыслимым казалось все происшедшее с ним. А может быть, он решил, что выяснение природы всех этих таинственных явлений не входит в компетенцию доктора. Но, с другой стороны, кто же лучше него — психиатра — сможет во всем разобраться? С кем, как не с ним, поделиться своим необыкновенным открытием? И все же Буни колебался.

— Объясните мне, — снова сказал Декер, — откуда такая рана?

— Потом, — сказал Буни.

— Потом не получится. Вы, я думаю, понимаете это.

— Да ничего страшного, — сказал Буни. — Рана моя не смертельна. Во всяком случае, чувствую я себя не так уж плохо.

— Я имею в виду не рану, а полицию. Они ждут вас.

— Я знаю.

— И конечно, не собираетесь сдаваться, не так ли?

Буни растерялся. Голос Декера всегда ассоциировался у него с чем-то очень надежным, сильным, готовым защитить его в любую минуту. А сейчас от его слов веяло смертью.

— Вы убийца, Буни. Страшный. Опасный. Я долго уговаривал их, чтобы мне разрешили сюда войти.

— Рад, что вам это удалось.

— Я тоже, — сказал Декер. — Хотелось попрощаться с вами.

— Почему же в такой форме?

— Вы знаете почему.

Но он не знал. Зато был уверен в одном: Пелоквин говорил правду. «Ты не монстр». Да, он не убийца. Он не виновен.

— Я никого не убивал, — тихо проговорил Буни.

— Знаю, — неожиданно ответил Декер.

— Вот почему я не мог ничего вспомнить, не узнавал этих комнат. Меня там просто не было.

— Но потом вы вспомнили, — сказал Декер.

— Только после того… — Буни запнулся, глядя на мощную фигуру в иссиня-черном костюме. — После того, как вы показали мне…

— После того, как я внушил вам, — поправил его Декер.

Буни не отрываясь смотрел на него. Что это значит? Сам он не мог найти никакого объяснения. Это был не Декер. Ведь доктор всегда олицетворял собой само благоразумие, саму невозмутимость.

— В Уэстлоке сегодня погибли двое детей, — продолжал между тем доктор. — Обвиняют вас.

— Я никогда там не был! — воскликнул Буни.

— Зато я был, — ответил Декер. И продолжил:

— Я показал фотографии в полиции. Убийства детей не простят. Так что лучше вам умереть здесь, чем попасть к ним в лапы.

— Так это вы? Вы сделали это?

— Да.

— Вы убили всех этих людей?

— И не только этих.

— Но почему?

Декер подумал немного, а потом четко ответил:

— Потому что мне это нравится.

Он стоял в своем идеально сшитом костюме и казался совсем нормальным человеком. Даже на лице его, которое Буни мог теперь видеть достаточно хорошо, ничего не отразилось. Кому поверят — ему, грязному окровавленному шизофренику, или чистому, ухоженному доктору, известному психиатру? Но внешность обманчива. На Буни смотрел убийца, монстр, дитя Мидина, который принял обычный человеческий облик, чтобы скрыть свое истинное лицо.

Его звериная сущность скрывается под маской спокойствия и рассудительности и жаждет новых человеческих жертв.

Декер вытащил из внутреннего кармана пиджака пистолет.

— Они дали мне оружие, — сказал он. — На случай, если вы потеряете контроль над собой.

Руки Декера дрожали, но с такого расстояния трудно промахнуться. Еще секунда — и все будет кончено. Пуля вопьется в него, и он умрет. И сколько останется нераскрытых тайн… Его рана, Мидин, Декер. Никто никогда не узнает обо всем этом.

Нельзя было терять ни секунды. Швырнув в Декера тряпку, которую он держал в руках, Буни бросился к двери. Прозвучал выстрел. Когда Буни был у самого порога, Декер выстрелил еще раз. Буни почувствовал резкий удар в спину и, теряя равновесие, вылетел на крыльцо.

Сзади послышался крик Декера:

— Он вооружен!

Буни заметил притаившихся за машинами полицейских. Он поднял вверх руки в знак того, что сдается, и хотел уже было крикнуть им, что невиновен. Но они видели только его окровавленные ладони, и этого было достаточно. Раздались выстрелы.

Буни слышал свист летящих пуль — две слева, три справа и одна, направляющаяся прямо в сердце.

«Почему они летят так медленно?» — успел подумать он. И в этот момент пули достигли своей цели: бедро, пах, селезенка, плечо, шея и сердце. Он еще стоял несколько секунд, а потом кто-то выстрелил снова. За ним остальные. На этот раз две пули прошли мимо, а другие были посланы точно: живот, колено, грудь, висок. Буни покачнулся. Падая на землю, он почувствовал, что рана, нанесенная ему Пелоквином, пульсирует и бьется, как второе сердце. Это почему-то успокоило его. Ему даже стало легче.

Где-то рядом послышался голос Декера и его тяжелые шаги.

— Наконец-то этот ублюдок попался, — сказал кто-то.

— Мертв, — подтвердил Декер.

«Нет, я жив», — мелькнуло у Буни в голове, и он потерял сознание.