Питомец

Ты был первым, кого я увидел, когда родился. Жесткие, царапающие, холодные руки выловили меня из теплой, ласковой среды рождения, и скрипучий рык на время оглушил меня. Ты стоял чуть поодаль, глядя на меня своими прекрасными глазами, меня, сидевшего на чужих руках. Тогда же я услышал первое слово. «Дефектный» сказал кто-то. Это про меня. Списать на отходы производства. Уничтожить.

Меня поставили назад, уже легко, почти нежно. К десяткам моих братьев. Какой-то странный верх опустился на нас, и все ушло во тьму. Как будто я снова рождался. Обратно.

Потом я ожил. Я лежал в теплой слизи, и не понимал. Какой-то, такой же, как ты, подошел и заглянул, увидев меня. «Надо же, один живой. Запустить распылитель еще раз?»

Я тогда не понял, не понял ничего, но это был второй раз, когда я увидел тебя, и уже гораздо позже я узнал, что ты тогда спас меня от смерти. И что я стал твоим — уже тогда. Это хорошо, что я умею ничего не забывать. Всегда, с рождения. Тогда ты подошел поближе, и я удостоился оказаться в твоих руках.

«Не стоит. Это принцип оборвавшейся веревки». Другой, не ты, удивился. Ты что-то говорил ему про знак, и про то, что нельзя казнить того, кто смог выжить после первого раза. Ты говорил обо мне. На меня ты не смотрел, но я, сжавшийся у тебя на ладонях, и ничего не понимающий, хотел, чтобы ты говорил как можно дольше. Мне нравился твой голос. Куда лучше, чем у других. Такой низкий и приятный, самый красивый на свете. А потом ты унес меня.

Ты держал меня у себя и кормил вкуснейшим. Твои руки, самые нежные и теплые, гладили меня, и шлепали, но это никогда не было больно, а только приятно. Хотя я научился понимать, когда ты по-настоящему сердился, и когда ты был добр. Твой приятный, любимый голос учил меня, и я запоминал, для меня было счастьем, когда ты радовался, глядя на мои успехи, и я радовался с тобой. Ты стал называть меня непонятным словом, я не понимал, зачем это так, но так поступал ты, и я был счастлив лишь от осознания. Ночами, когда ты не видел, я выбирался из-под одеяла и залазил к тебе в постель, ожидая твоего недовольства по утрам, но наслаждаясь твоей близостью ночью. Я быстро рос, и становился сильнее, быстрее и ловчее, чем был, и я радовался, что ты теперь можешь гордиться мной еще больше. Я стал очень большим и красивым, конечно же, не таким красивым, как ты. Но когда ты гладил меня по голове, притягивал, и похлопывал, я был вне себя, я готов был прыгать до потолка, я готов был на все ради одного твоего ласкового взгляда. Моими любимыми часами стали часы твоих прогулок, когда мы уходили так далеко, что нас никто не видел. Ты, высокий, сильный, и красивый, и я, всюду следовавший за тобой, как верный пес. У тебя такие теплые руки, и такие добрые глаза. Родные глаза. Глаза моего хозяина. И волосы твои такие необычные, у них странный цвет, больше таких не ни у кого. Как я любил путать их, когда был маленьким! Ты очень сердился, но я был несмышлен, и не понимал, пока однажды ты не пришел ко мне, а на голове у тебя не было твоих волос, ни одного. Как же испугался и огорчился я тогда! И как оказалось, я боялся напрасно, и волосы твои стали отрастать, но с тех пор я ни разу не игрался с ними и не путал их.

Мне нравилось, когда ты выпускал меня поиграть с моими братьями. Другими, чем первые, эти были моложе и «полноценными». Они мне нравились, хотя их агрессивность в играх смешила меня. У них тоже были хозяева, у них всех. И хозяйки. Иногда мне нравилось приближаться к их хозяйкам, и слушать их умиленные возгласы «ой, какой черненький». Да, я был чернее остальных. И уже никто не видел того, что я «дефектный». Тем более мой хозяин вообще считал меня самым лучшим. Я видел это по его глазам.

Я редко видел хозяина, он все время проводил вне дома, появляясь лишь по вечерам. Я научился сам открывать холодильник, и добывать еду. Главное было в том, чтобы закрыть холодильник, об этом я почему-то забывал. «Вот засранец», говорил мой хозяин, почесывая мое выставленное и жаждущее ласки брюхо, и я соглашался. Да, я опять сделал лужу размороженным холодильником. Но зато я не побил там полки как в прошлый раз. Я становлюсь умнее, и перестаю быть «дефектным», и я радуюсь этому.

Когда ты уходишь надолго, ты ведешь меня в «питомник», где я провожу время со взрослыми братьями. Но все равно здесь нет никого взрослее меня. Я из самого первого «выводка». Но это моя тайна. Моя и твоя, хозяин.

Я знаю, что ты — очень важный среди таких как ты. Вижу, как почтительно они говорят с тобой, как вскидывают руки в жесте подчинения, когда ты проходишь мимо, и в такие моменты меня, идущего за тобой, переполняет гордость. Как будто это мне отдают честь, как будто я тоже причастен к твоей силе и власти. Вот если бы я мог доказать тебе, что я достоин быть с тобой!

Я знал, что рано или поздно мне придется это сделать. Доказать свою нужность. Свою достойность быть рядом с тобой. Но все равно когда это случилось, я не был готов. Но я быстро понял, что к чему и я понял, что не подведу тебя. Обязан не подвести.

В тот день ты был необычайно хмур и сосредоточен. Ты не ответил на мои прыжки вокруг тебя, лишь молча положил руку мне на плечо и заставил сидеть спокойно. Что-то коротко сказал, как выплюнул. Странно, обычно я всегда понимал тебя, а тут… Ты был чем-то встревожен и расстроен. Ты вывел меня на улицу и заставил сесть в свою машину. Отвез так далеко, как я ни разу не бывал. Там повсюду были такие же, как ты, в такой же одежде. Они все делали что-то непонятное мне. Но это было очень похоже на то, что делали мы вдвоем, когда ты учил меня бою.

Ты отвел меня к пустому пространству, где было много, очень много таких как ты. Двое из них были с моими братьями. Я едва успел поздороваться, когда ты снова позвал меня, присев рядом со мной, и положив руку мне на голову. «Ты должен это сделать», сказал ты тогда. «Ради меня. И себя». Я не понял. Что я должен сделать, хозяин, что? Но было уже поздно. Ты резко отстранился, и отдал меня в руки других. Другие заставили меня и моих братьев встать в ряд за какой-то чертой. Эта черта обводила огромный участок голой земли. Кругло. На другом конце виднелись такие же, как ты. Ты и еще двое хозяев моих братьев прошли в центр круга и уселись на траву спина к спине. В руках у вас были палки, которыми вы обычно защищаетесь от врагов.

Раздался какой-то крик, и меня как подкинуло. С братьями было то же. Я обернулся. В том месте, где полоса, теперь была преграда. Я ее не видел, и я видел других таких как ты через нее так же четко, как если бы ее не было. Но я точно знал, что преграда там была, и через нее не пробиться.

И тут меня осенило. А может, это игра? Наподобие тех, что мы играли с тобой? Когда ты прятался, а я пытался найти тебя, и потом мы катались в траве, я, и ты, и я визжал от восторга, а ты смеялся своим раскатистым приятным смехом…

В следующий миг я понял, что это была не игра. Потому что я почуял Его.

Убийцу.

Он был на другом конце поля. Он был страшен. Он него веяло давней, застарелой враждой. Я не знал, кто он был. По виду он был похож на таких же, как ты, но выше, страшнее, и еще он был ЧУЖОЙ. Не такой, как мы. Он нам не принадлежал. Он был чужеродным среди нас.

И он был вооружен.

Мы трое, я и мои собратья, насторожено следили то за ним, то за вами, нашими хозяевами. Но вы никак не желали помочь нам, показать, что делать. Ты и двое других молча сидели, не глядя по сторонами, ни на Убийцу, который начал приближаться к вам.

Убийца издал рев, который заставил меня нервно подпрыгнуть, и устремился вперед, к вам, хозяевам. В руках Убийцы мелькнуло широкое лезвие. Он несся прямо на тебя.

Я не знаю, бегал ли я до этого так же быстро, как я побежал тогда. Одновременно со мной сорвались с места мои братья. Но я успел первым. Он уже заносил над тобой, безмолвным, и недвижимым, копье и я, видя, что не успеваю, в диком, рвущем связки прыжке, кинулся на него. Я налетел на Убийцу как вихрь, я рвал его на части, не замечая ран, что он наносил мне, и мои братья, вслед за мной навалившиеся на него, не добежавшего до тебя всего на два шага, в исступлении терзали его плоть.

«Остановить операцию», это крикнул ты. Крикнул, и вскочил, впервые в жизни грубо отпихнув меня. Другие хозяева с трудом заставили нас успокоиться, и отойти от Убийцы, который был едва жив. Я оглянулся, и почувствовал, что преграды больше нет, что со всех концов поля к нам бегут такие как ты. А ты… ты только мельком коснулся моей головы и склонился над едва дышавшим Убийцей. «Ты жив?» спросил ты, склонившись к его лицу. Убийца не мог отвечать, но он вскинул руку с длинным ребристым лезвием. Однако прежде, чем я успел дернуться, ты поймал его руку, и прижал к почве. «Жить будет» обратился ты к подоспевшим другим хозяевам. «Эксперимент прошел удачно. Они будут нас защищать».

Почему-то при этих словах все мое существо исполнилось гордости.

Мы возвратились домой, ты был очень доволен, так доволен, как никогда. Ты скормил мне все мясо, что было в холодильнике, и весь запас крови. Ты разрешил лежать рядом с собой на диване и положить голову себе на грудь, хотя я видел, что тебе было тяжело. Ты гладил меня, проводя пальцами вдоль изгибов моего тела, и хотя я едва ощущал твои прикосновения, все мое тело жалось и окатывало ни с чем не сравнимыми волнами удовольствия. Мы были одним целым, ты и я. Я очень хотел, чтобы ты мной гордился, чтобы ты был мной доволен. Я не понимал, как другие братья могли обижаться на хозяев, и даже сердиться на них, для меня было счастьем просто быть рядом с тобой. Я только очень досадовал, что у тебя нет детенышей, другим братьям разрешалось забавляться с ними, катать на спине и даже носить в зубах. У тебя не было женщины, чтобы она принесла тебе детенышей. Но хоть и с трудом, я понимал, что должно быть, просто еще не настало время для этого.

Пока что я наслаждался близостью к тебе, твоим одиночеством, не деля тебя ни с кем.

А потом случилось это.

В тот день ты опять был хмурым, как перед испытанием с Убийцей. Ты увез меня в странное место, и поместил к другим братьям. Насколько я понял, у этих братьев не было отдельных хозяев, а только один, что очень меня удивило. Но не успел я расспросить их, как снова появился ты, одетый очень странно, и с тобой были еще несколько таких как ты. Вы повели нас куда-то в очень странный дом, где заперли в большой комнате. Там мы пробыли очень долго, но никто из братьев не знал причины, по которой мы все были здесь. Странно, но иногда нам казалось, что дом куда-то летел. Наверное, это было оттого, что мы все были в незнакомой ситуации.

Потом за нами пришли. Несколько таких, как ты, со странными намордниками на лицах вывели нас из дома, и я мог бы поклясться, что никогда не видел того, что мне довелось увидеть, выйдя из летучего дома. Небо вместо синего отливало черно-багровым, вокруг высились скалы, коричневые и черные. Когда я ступил на почву, я провалился в нее почти по щиколотку, в серо-бурый пепел.

Потом я увидел тебя. На тебе был такой же намордник, как и на остальных, и много странной одежды. Ты шел медленно, и я услышал страх и волнение всеми фибрами восприятия. Как же так? Что могло так напугать тебя, бесстрашнейшего из таких, как ты? Чего тебе бояться, когда рядом я?

И все же ты боялся. Ты вообще вел себя странно. Несколько других, таких как ты, окружили тебя. «Давайте все-таки обнимемся на всякий случай», вот что ты сказал. Когда другие, наконец, перестали тискать тебя, я тихонько подобрался к твоей ноге, и с урчанием потерся об нее. И в испуге отскочил, расшифровав, наконец, источник твоего страха.

Ты боишься… меня??

Я не мог в это поверить. Неужели я когда-нибудь давал тебе повод для этого?

Я почувствовал, как ты созываешь всех моих братьев. Потом мы куда-то пошли. Ты, братья и я. Другие, такие как ты, остались у летучего дома.

С каждым шагом непонятное место нравилось мне все меньше. Ты шел куда-то вперед, удаляясь от таких, как ты, а я знал, что в непонятных опасных местах, подобных этому, ты и такие как ты в безопасности только когда вы вместе. Конечно, я и мои братья всегда были готовы защитить тебя, как мы сделали это, когда на тебя напал Убийца. И все равно я не был доволен. Судя по тревожным мыслям моих братьев, они тоже.

Я чувствовал, что и ты не хотел идти туда, куда шел. Но ты все равно шел вперед. Ты часто поступаешь странно. Но сейчас ты поступал не странно, а неправильно! Хозяин, неужели ты не понимаешь?

Ты продолжал идти. И вдруг я стал ощущать. Это было странное чувство, словно… словно твои мысли раздвоились, и теперь я слышал не только тебя, и тебя и еще тебя… Или другим, вторым, был не ты?

Я не понимал. Не понимал, чего хочет этот второй. Я слышал его глухо, и неразборчиво, но с каждым новым шагом все лучше. Это был ГОЛОС. Голос, который звал меня, звал и подчинял меня, мою волю… Родной, милый голос, это было так сладко, купаться в его звучании, так сладко! Я и не знал, что ты можешь быть таким ласковым, таким родным, как будто на двоих у нас осталась одна душа, мы с тобой сливались в единое целое, и я млел, я млел и тянулся к тебе всем собой, всем… какой же ты… я чуть сдвинулся из ряда своих братьев, чтобы подойти к тебе, и тогда чтобы ты положил руку мне на голову, так, как ты всегда это делаешь — невообразимо приятно… и встретился с тобой взглядом.

Меня будто окатило холодной водой. Я смотрел на тебя, и не мог оторваться, смотрел в твои такие родные светлые глаза. Холодные глаза, тоскливые и враждебные!

Это был не ты! Не ты звал меня, манил, влек к родному, не ты называл меня ласковыми, не ты обещал мне захлебывающуюся радость и счастье от одного только осознания бытия рядом с…

Кем? Кто там? Кто там впереди? Почему меня так влечет туда, хозяин?

Я чувствовал вокруг все нараставшее возбуждение моих братьев, а сам уже не мог контролировать себя, мои тело и разум самозабвенно рвались вперед. Ну же, иди скорее, хозяин! Не медли! Почему ты задерживаешь нас, двуногий?

Покряхтывая и взвизгивая от нетерпения, мы рванулись вперед.

Двуногому ничего не оставалось, как побежать за нами.

ЭТО находилось уже совсем близко, в странной каменной норе. Едва мы нырнули в нее, нас окружили… странными были эти братья, я не мог их понять, но они были похожи на меня, как две капли влаги, они… Я не глядел на них, я искал ГОЛОС, я шел на него, как на привязи, я уже не знал и не хотел ничего, кроме одного: слиться с обладателем ГОЛОСА, ощутить его в себе, а себя в нем, служить, и растворяться, и быть преданным, преданным, преданным…

Пройдя еще немного вперед, я увидел ЕЕ.

И я понял, что такое теплое, бесконечно долгое и родное счастье.

Только видеть ее. Быть допущенным видеть ее. Оберегать ее, любить ее, быть ее ребенком.

Это она говорила со мной. Она звала меня. Нет. Меня не было. Была только она. Я исчез. Исчезло мое существо, мое сознание… осталась только она. Она, Королева, Мать, моя Вселенная, вся, без остатка.

«Приведи ко мне двуногого».

Что, мама?

«Приведи двуногого. Нужен отец для новой жизни. Приведи двуногого. Сделай ты».

О чем ты говоришь, мама, какого еще двуногого?

Я обернулся. Нора была заполнена моими братьями, их было так много, что некоторые сидели даже на потолке. И среди них на каком-то выступе стояло непонятное существо. Небольшое, но мощное, на нем было много вкусного мяса. На двух ногах. Оно не могло уйти, братья загораживали проход. Но его не трогали, приказ мамы был обращен только ко мне.

«Приведи его».

Существо озиралось, и я чувствовал его тоскливую безысходность. Я не знал, для чего он маме. Я спросил, и увидел картинки, так ярко, как будто это происходило не в моей голове, а прямо передо мной. Это существо, впеленутое в мои застывшие выделения, дергается, и кричит, и что-то странное, помогая себе щупами и хвостом карабкается вверх по его груди… вот это заползает на лицо, а двуногий не может пошевелиться, чтобы помешать… Вот он опять, этот двуногий, он снова дергается, но молча, что-то бьется внутри него, вспарывая мясо на груди.

«Приведи его».

Я увидел рождение новой жизни. Жизнь, это так прекрасно, жить, зная, что ты принадлежишь ей, это так…

«Приведи его».

Новая жизнь невозможна без этого двуногого. Да, я уже иду. Я уже…

Медленно, словно заворожено, приближаюсь к двуногому. Почему мама выбрала меня? Все мои братья, которые пришли со мной, они давно уже смешались с остальными, неужели, мама хочет испытать меня, знает, что я дефектный?

… Дефектный. Странный верх, опускающийся на меня. «Запустить распылитель еще раз?» Ласковые руки и глубокий голос. Единение с мамой, счастье служить ей… «Ой, какой черненький» и вкус чего-то сладкого и коричневого на языке. Мои братья, здешние, крепкие и сильные, принявшие меня к себе… «Засранец»… «Приведи его» Руки, теплые, густая светлая шерсть на чьей-то голове, которую я никогда не смел путать…

Шаг.

… Солнце. Его лучи заливают траву, и растения, и мелких, шастающих по земле, летающих в воздухе. Широкая грудь двуногого под головой и его пальцы, щекочащие мне брюхо, и заросли зеленого вокруг, а мы едины со Вселенной — ты и я…

Ослепительная вспышка в голове.

Ты??? Я??? Как мог я тебя предать, хозяин?

«Приведи его».

Шаг, и еще шаг. Братья расступаются передо мной. Еще шаг. Королева недовольна. Она хочет тебя. Скорее. Она… знает тебя? Она хочет, чтобы тебя привел я. Чтобы тебя предал именно я. Она… мне трудно ей сопротивляться, хозяин. Это… этого не объяснить. Я… не смогу долго… шаг… не смогу долго противиться ее воле. Она пока не знает… но я не позволю… тяжело, хозяин, помоги!!

Словно услышав мой призыв, ты резко поднимаешь голову. В твоих глазах, невозможно родных, вспыхивает странное, чего я не могу назвать. Но мне не до осознания, все сильнее давит на меня ОНА, Чужая, заставляя… думать… нет, она не дает мне думать, она… что же это… она хочет думать за меня!

Красным маревом в мозгу полыхнула ярость. И голова сделалась вдруг такой же легкой и чистой, как и была всегда. Я стоял возле тебя, стоял не шевелясь, зная, что следующий шаг, прыжок будет последним в моей жизни.

Я знаю, что я больше и тяжелее моих братьев, тем более, этих диких.

Я знаю, что ты очень быстро бегаешь, и тебя очень сложно догнать.

Я знаю, что мои братья, и дикие не сразу погонятся за тобой. Что два-три мига, что я их задержу, тебе будет достаточно убежать на несколько десятков шагов. А там уже другие, такие как ты, тебя защитят. В непонятных опасных местах ты и такие как ты в безопасности, когда вы вместе.

«Приведи его».

Да, сейчас. Уже совсем скоро. Совсем скоро я прыгну, и отшвырну загораживающего выход дикого, и, когда ты выскочишь, я не побегу за тобой. Мы не вернемся домой, и я не буду размораживать твой холодильник и воровать у тебя коричневое и сладкое.

Потому что я сейчас умру. Но я рад этому. Я сделал свой выбор сам, сам, и никто, ни ты, ни Чужая не будете решать за меня.

Я умру, познав себя.

Я повзрослел.

«Ты должен привести его».

Да королева, я сейчас. Я только раз взгляну на него… я это делаю в последний раз.

Из отчета: