23 октября 1983
29 дней до полной луны
– Что будет дальше? – спросила Шарова.
Валерка взглянул на неё, но не ответил. В вампирском зрении Рита излучала ярко-алое свечение пиявицы. Лагунов чувствовал его рядом даже кожей. Он повернулся в сторону города и наблюдал за далёким скоплением подобных вампирских аур. В большинстве они выглядели более бледными – почти розовыми. Этого невозможно было знать, но Валера был уверен: светлым отмечены тушки. Стратилатов отсюда, из вросшего в туман сада усадьбы Смолиных, пока видно не было.
Лагунов прислушался к новым ощущениям. После того, как он укусил Риту, зверь внутри стал ближе, породнился с ним. И всё же пока главным был он, Валерка. Выпитая недавно человеческая кровь бежала по венам, разнося до этого незнакомое ощущение всемогущества. Оно бурлило в его теле, подхлёстывая тьму и заставляя его упиваться собственной силой. Он чувствовал – что бы сейчас он ни приказал Шаровой, она тут же исполнит. Они все исполнят, ведь в нём течёт самая сильная кровь.
Чьих пиявцев улавливали чувства стратилата, Валерка не знал. За почти четыре года после злополучной смены в «Буревестнике» он не встречал ни одного вампира кроме Глеба. О других рассказывали доктор Носатов и Лёва Хлопов, но сам Лагунов даже не подозревал, что в его родном Куйбышеве кто-то мог умудриться устроить свой собственный тайный пищеблок.
Едва он вспомнил о друге, жившем в 1980-ом футболом и охотой на упырей три года спустя, как человеческое в нём возобладало. Почерневшие от взгляда стратилата глаза прояснились, и Валерка почувствовал тянущую куда-то назад тоску. Ему хотелось побежать прочь, и не останавливаться, пока не удастся добраться туда, где всё как прежде. Где живы Анастасийка, Лёва Хлопов и другие невинные жертвы его, Валеркиного обращения в стратилата. Нет, бежать следовало дальше – в те времена, когда был жив брат Денис. Хотя и это была неподходящая дистанция. Если не Денис, не Валерка, то кто-то бы всё равно стал пиявцем или стратилатом.
Перед глазами промелькнул Серп Иванович Иеронов в пищеблоке «Буревестника» сразу после того, как отдал Валерке свою кровь. Что он тогда сказал? «От судьбы не убежишь».
Валерка сжал кулаки, и пространство вокруг снова окрасилось красным от вампирского взора. Если так, то бежать нужно было заставить саму судьбу.
– Никто больше не будет кусать людей, – наконец ответил он на вопрос Шаровой. – Я не позволю.
Рита взяла Лагунова за руку и поднесла губы к его уху. Хватка пальцев была нежной, и в то же время требовательной.
– Ты не хочешь крови? – спросила она.
Шарова говорила с лёгким придыханием, точно дразня его собственным вампирским желанием и готовностью всецело отдаться ему. Она стала пиявицей, призванной служить своему стратилату – Валерке. Вампирская природа диктовала ей новые инстинкты – защищать, кормить хозяина и в случае необходимости отдать за него жизнь. Голод Риты не был её собственным – это был голод Лагунова.
Осознание того, что отныне ему придётся удерживать не только собственную жажду крови, но и охотничьи позывы Риты, придало сил и уверенности в собственном решении. Людей никто кусать не будет. И неважно, какие трудности ждут их из-за этого выбора. Они что-нибудь обязательно придумают.
– Ты тоже не хочешь, – сказал он, взглянув Рите в глаза.
Та мгновенно отстранилась и выпустила Валеркину руку. Повинуясь требованию древней крови внутри хозяина, Шарова приняла обречение на вечный голод. Ей не нравилось это, но кто она такая, чтобы перечить своему стратилату. Его воля непогрешима. Он заботился о ней. Значит, в страдании её и его счастье.
– Мы больше не вернёмся? – спросила Рита.
Да, изначально у Валерки был такой план. Идея, посетившая его ещё перед схваткой с тысячелетним стратилатом, до этого момента казалась ему хорошей. Тогда он боялся сражаться с Глебом, боялся за друзей и родных и хотел уехать с вампирской плитой куда-нибудь далеко, отвлечь древнего кровососа от близких. И всё же из поединка он вышел победителем. Теперь, казалось, всем, кого он знал, угрожал разве что он сам. Однако глаза стратилата не обманывали его – в Куйбышеве были и другие вампиры. Остановить их кроме него было некому.
– В городе есть ещё стратилаты, – сказал Валерка. – Мы избавимся от них, а потом уедем.
– Их много?
– Один точно.
Он легко поднял Риту и разместил на руках, точно невесту. Она обняла его за шею и уткнулась лицом в футболку на груди, выглядывающую из распахнутой джинсовки с белым мехом. Он не грел ни его, ни её. Они оба были порождениями тьмы, и холод их больше не пугал. Под ногами шуршал настоящий сугроб из жёлтых и уже коричневых листьев. Вверх поднимался запах их разложения. Голый лес вокруг усадьбы безмолвствовал. Одни шаркающие шаги Валерки и хруст редких веток под ногами раскатывались в стороны у оснований деревьев.
– Пока я не найду всех, мы не должны привлекать к себе внимания, – сказал Лагунов.
Слова были лишними. Ему ли не было известно: пиявцы – отличные приспособленцы. Они настолько хорошо входили в любое общество, что сразу становились лучшими его представителями.
Шарова поправила на груди значок комсомола. Золотистый профиль Ленина и надпись «ВЛКСМ» на красном знамени точно засветились от её прикосновения.
– Обязательства выполним с честью! – горячо, с заразительным чувством непреодолимой идейности произнесла Рита этот лозунг молодёжного комитета.
А ведь Валерке было подвластно если не всех, то очень многих одарить такой же преданностью и готовностью дышать ради общего дела. Проблема заключалась в том, что после укуса дело это было бы уже не общим – его личным. Такая преданность ему не нужна. Да похоже, она не нужна была уже и людям. Чем хлёстче лозунги, героичнее песни и ярче знамёна, тем дальше идея от человека. А ему нужны простые вещи. Жизнь из них на первом месте, и вот её Валерка уже мог сохранить для многих.
Стратилат ускорил шаг, перенёс вес на носочки и тенью взмыл к вершинам деревьев. Он бежал по кронам, отталкиваясь от них с такой лёгкостью, что зависшие на кончиках ветвей тяжёлые капли осевшего осеннего тумана лишь легонько подрагивали, не срываясь вниз.
В морге центральной больницы Куйбышева не хватало света. Люминесцентные лампы под потолком через одну перегорели, испуская тусклые всполохи и пощёлкивая конденсаторами. Из-за этого свет оставшихся в строю осветителей делался потусторонне-зелёным, в тон выкрашенным от пола до потолка без кантика стенам. Даже циферблат висящих над дверным проёмом часов «Электроника 7-06» – и тот светился синевато-зелёным.
Всю эту болотную палитру разбавляли белоснежный халат и колпак патологоанатома в прямоугольных очках и с усиками-щёткой.
– А зна-а-ешь, всё ещё бу-удет, – еле слышно напевал стоящий в углу возле настольной лампы радиоприёмник «Вега» голосом Аллы Пугачёвой.
Под светом лампы на столешнице была раскрыта папка с записанными от руки результатами осмотра погибшего при загадочных обстоятельствах Александра Плоткина.
Сам Плоткин, точнее, оставшаяся от него усохшая серая мумия, лежала на каталке посреди комнаты под единственной парой работающих ламп. Промежность голого тела скрывала непрозрачная белая клеёнка.
– И встре-етиться нас заста-авит, – продолжал приёмник.
– Выключи, – скомандовал стоящий над сыном Иван Плоткин.
Патологоанатом поспешил исполнить требование высокого гостя. Отец продолжал всматриваться в пепельную кожу сына и никак не мог увидеть в нём знакомое лицо. Внешне в теле не узнавались ни пол, ни возраст.
– Так что с ним произошло? – в очередной раз спросил старший Плоткин.
Врач помялся, точно не выучивший урок ученик у доски. Он знал, что сказать, как и знал, что слова его члену обкома КПСС не понравится. Патологоанатом вдруг почувствовал себя в ответе за произошедшее с сыном этого мужчины, хотя и сам понятия не имел, как именно тот погиб. Это и заставляло его молчать – он мог лишь описать состояние тела научным языком, хотя всё то же самое Иван видел сам, пусть и глазами обывателя.
– Ну?
Врач сглотнул.
– Н-ну… Эм… П-процесс произошедшего нам ещё не понятен, н-но…
Он начал немного заикаться от волнения, что обычно не было ему свойственно. В попытке успокоиться он начал мять в руках лист из карточки Плоткина, и его шелест эхом разносился по помещению.
– Но?
Старший Плоткин сжал руку собеседника, останавливая тремор и обрывая звуки мнущейся бумаги.
– В теле с-совершенно не осталось влаги, – закончил патанатом.
Он наконец смог взять себя в руки.
– Он иссох, его точно высушили.
– Каким образом?
Патологоанатом повёл плечом и указал уголком листка в руках на более тёмный участок кожи в форме небольшой звёздочки. Пятно словно проперфарировали на шее Александра.
– Вот тут есть прокол в виде звезды.
Иван приблизился к ране и действительно увидел множественные повреждения – будто кто-то сложил груду иголок вокруг шила в пятиконечную фигуру и воткнул в его сына.
– Что может оставить такой след? – спросил Плоткин.
Врач помычал.
– Мы такого раньше не встречали, – ответил он. – Похоже, именно через эти проколы… Й-его… Высосали что ли…
Плоткин рывком встал и навис над доктором.
– Т-ткани повреждены как от п-пиявки…
Иван отшагнул и взглянул на сына. Он попытался представить, какого размера должна быть пиявка, чтобы сделать с человеком подобное, но как ни силился – не смог. Предположение патологоанатома звучало слишком неправдоподобно. Огромная пиявка размером с «Икарус» в школьном подвале? Глупо даже для детской страшилки. И всё же логичных объяснений смерти Саши Плоткину пока никто не предоставил. Доктор хотя бы пытался.
Глядя на сына, Иван дал себе слово: чего бы это ему ни стоило – отыщет виновного или виновных в смерти сына и отомстит за него. Один подозреваемый у него уже был. Плоткин развернулся на каблуках и поспешил из морга.
– Вы не будете его забирать? – крикнул вслед ему врач.
– Позже, похороны ещё не организовали, – отозвалась тьма коридора с шумящими конденсаторами осветителей.
Обволакивающий стук трамвайных колёс сменился городским шумом, когда Валерка вышел. Рита помахала ему в окно, прежде чем двери закрылись. Предупредив металлическим стрёкотом звонка пешеходов на повороте, Татра скрылась за углом.
Тучи зарядили сразу ливнем. Его обжигающе-ледяные капли влёт прошивали одежду насквозь. Ощущения не показались Валерке неприятными, но по старой человеческой привычке он всё же натянул куртку на голову и, придерживая её руками, заспешил к подъезду, с чваканьем давя лужи.
Не успел он приоткрыть дверь и убрать ключи, как услышал оклик мамы.
– Валера, ты?
Она стояла на выходе из кухни в коридор, держась одной рукой за дверной косяк, а второй сжимая воротник блузки спереди. За спиной у неё в проходе показался чуть более сдержанный в чувствах отец. Его волнение больше походило на раздражение. С утра он не побрился.
– Привет, – просто поздоровался Валера и начал снимать куртку.
– Мы переживали, – сказала мама. – Где ты пропадал?
Папа нырнул обратно в кухню и облегчённо там выдохнул.
– Я у Риты был, мам, – сказал Валерка и обнял её.
Мама опустилась за стол напротив задумавшегося о чём-то отца. Приёмник на подоконнике был выключен. Плита – пустая. На столах всё убрано. Они точно сидели так без дела и смотрели в стену, пока Валерка не вернулся.
Родители вновь стали людьми – чтобы понять это, Лагунову не требовалось обращаться к вампирскому зрению. Было достаточно сладковато-терпкого запаха крови, который исходил от них. А ещё от них пахло страхом. Нет. Скорее тревогой. Это было заметно даже ребёнку, каким Валерка и был внешне, не то, что его внутреннему стратилату. В последний раз Лагунов видел их такими после внезапной смерти Дениса.
– Как вы? – поинтересовался он.
Они переглянулись. Отец еле заметно мотнул головой.
– Да нормально… Ничего… В порядке, хорошо, – выпалила мама.
Отец накрыл её ладонь своей, давая понять, что она уже переборщила.
Укушенные стратилатом могли ничего не запомнить о времени, которое просуществовали как пиявцы. Но вот забыть о том, что нашли себя вчера посреди ночи в катакомбах под школой, они точно не сумели бы даже при всём желании. По какой-то причине родители решили скрыть это от Валерки.
– Простите, что не позвонил, – сказал он, обрывая затягивающееся молчание.
Родители охотно ухватились за брошенный им спасательный круг.
– Да вот уж надо было! – буркнул отец и всплеснул руками.
– Мы не спали совсем, волновались, – подхватила мама.
Валерка с виноватым видом кивнул, мол, понял, исправлюсь, и пошёл мыть руки. Стоило открыть краник, как мама с папой заговорили. Ему совсем не нужно было вслушиваться – острый слух стратилата отчётливо всё воспринимал даже из ванной, точно Лагунов остался на кухне.
– Может скажем ему? – спросила мама.
– И что мы скажем? Сомнамбулы твои мамка с папкой, сынок! По подвалам ночами… Не знаю что…
– А было ли это? Вдруг переутомились…
– Вместе с ума не сходят! – оборвал папа. – Какая досада…
Лагунов не хотел и не мог больше этого слушать. Он прекрасно понимал, что, если дальше так пойдёт – родители попросту съедят себя переживаниями или, чего хуже, и впрямь на пару свихнутся. Не закрывая воду, Валерка вышел в коридор и остановился в дверном проёме кухни. Он обратил к родителям потемневшие глаза стратилата. Взбугрившиеся вены потянулись из-под футболки, оплетая его лицо.
Мама и папа с застывшим на лицах страхом глядели на сына. Они не могли ни двинуться, ни произнести ни звука. Стратилат способен убедить человека в чём угодно. Как Иеронов убеждал жертв в пользе своих укусов, или как Глеб заставил Носатова отдать вампирскую плиту. Валерка эту способность ещё не применял, но внутренне ощущал возможность и даже понимал, как это следует делать.
– Вам страшно от того, что произошло ночью? – спросил он.
Они полушёпотом подтвердили его догадку.
– Хорошо бы было забыть это, словно и не было никогда школьного подвала и напуганных детей в нём?
Отец с мамой кивнули.
– Вчера вы спокойно сидели дома, бабушка Риты, Лариса Степановна, позвонила вам и сказала, что я останусь у них, вы легли спать. Я пять минут назад пришёл домой.
Чем больше он говорил, тем отчётливее слышал биения их сердец. Оно уже заглушало его собственный голос, а запах крови родителей усилился настолько, что взор стратилата воспринимал его как тянущиеся через комнату дрожки уплотнившегося красноватого тумана. По телу Валерки пробежала дрожь желания, сознание начало меркнуть, уступая пробуждающемуся хищнику. Он ринулся в ванную и захлопнул за собой дверь. Бросил в лицо ледяной воды. Ещё и ещё. Зверь отступил. Пока отступил. С кухни не доносилось ничего.
Лагунов утёрся полотенцем и взглянул в зеркало. Вот он Валерка, простой девятиклассник. Ходит в школу, делает уроки, слушается родителей и любит есть людей, хотя и не делает этого.
Он приподнял язык и расправил свёрнутое дугой у его корня вампирское жало. Оно вывалилось наружу и распрямилось в пульсирующий хоботок. Его усыпанный тончайшими иголками кончик раскрылся звездой.
Полнолуние едва прошло, он укусил Риту, но монстру внутри этого оказалось мало. Вкусив крови живого человека, тот хотел больше. Что же его ждало в следующую полную луну, если даже наутро после трапезы бороться с жаждой приходилось с таким трудом? Как добыть крови, не делая никого пиявцем и не кусая повторно Риту? Он не мог брать с неё дань кровью, ведь в таком случае она бы погибла через год.
Выйдя из ванной, Валерка заглянул к родителям. Они над чем-то смеялись и выглядели беззаботно.
– О, Валерка! Я и не слышал, как ты вернулся! – поздоровался отец.
24 октября 1983
28 дней до полной луны
Каждый шаг Ивана Плоткина очередью прокатывался по подземным коридорам подвала средней общеобразовательной школы №2 города Куйбышева. Стены его многочисленных ответвлений и тупиков отражали звуки, перебрасывая их друг другу и искажая так, что появлялось лёгкое эхо, создающее иллюзию постороннего присутствия.
Прислушивающийся к этим шорохам в пропахшей сыростью тьме Иван сделал ещё несколько шагов и, удостоверившись, что насторожившие его звуки напрямую были связаны с его собственными движениями, пошёл дальше. Он продолжил давить на рычаг электродинамического фонаря, который из-за издаваемых звуков прозвали просто – жучком.
Жужжание встроенной в прибор динамо-машины разлеталось по катакомбам и возвращалось тихим рычанием. Точно кошка училась мурчать. Этот звук даже успокаивал. При каждом нажатии лампочка раскалялась всполохами, ослабевала между движениями и тихонько гудела.
Тусклое пятно подрагивающего света, отбрасываемое крохотным отражателем за линзой, скользило по пыльному бетону пола от стены к стене. Плоткин двигался к тому месту, где обнаружили тело Саши во время проверки, организованной по распоряжению директрисы школы Ирины Мартыновой.
Иван посветил на полученный в милиции снимок из дела о гибели сына. Тот лежал в пыли посреди коридора, и, если бы не одежда, из-за серой кожи его бы можно было и не заметить. Точное положение тела определить оказалось сложно – в подвале отсутствовали какие-либо ориентиры.
Плоткин перевернул фотокарточку и сверился с нарисованной на обороте от руки схемой. Место обнаружения Саши на нём отметили крестиком в кружочке. Судя по количеству пройденных шагов, он почти добрался.
И тут в неровном свете жучка на полу что-то блеснуло. Убрав фото в боковой карман пиджака, Плоткин присел на корточки и поднял запылившуюся гильзу золотистого оттенка. Он узнал бы её, даже если бы не подозревал о пропаже пистолета и не получил его обратно от следователя с неполным магазином. Его ПМ был заряжен патронами с латунными гильзами и устаревшими пулями со стальной оболочкой и свинцовым сердечником. От таких уже давно отказались.
Прошла уже неделя с момента выстрела, а гильза всё ещё испускала едкий запах пороховых газов. Вдохнув его несколько раз, Плоткин спрятал находку в карман и прошёл немного вперёд к месту обнаружения, может даже и гибели сына.
Если какие-то следы тут и были, то их благополучно затоптали работники школы и милиционеры. Но что это? Плоткин заметил на стене крохотные тёмные капельки, будто на бетон с расстояния брызнули коричневым из краскопульта. Можно было бы списать даже на дефекты цемента, если бы не расширяющийся желобок посреди брызг, протянувшийся сантиметров на десять вдоль стены. Такое повреждение могла оставить только пуля со стальной оболочкой – отрикошетила от камня и улетела во тьму дальше по коридору. Ведь могла и попасть в кого-то. Потому от таких пуль и отказались, поменяв свинец и сталь в них местами.
Интенсивнее нажимая на рукоять динамо-фонаря, Иван обернулся кругом и, как и ожидал, увидел чуть поодаль бледно-коричневые разводы на стене и небольшое пятно на земле возле неё. С этого места начиналась редкая цепь пятен в пыли, уводящая всё дальше и дальше от спуска в подвал. Больше сомнений не было – Саша ранил кого-то перед смертью, и тот убежал вглубь катакомб.
Потемневшие пятна крови вывели из коридора через пролом в стене в нечто, напоминающее пещеру. Плоткин осветил ближайшую стену и потрогал её. Нет, это не природный камень, а кладка, притом очень древняя. Стены уходили далеко вверх, сужаясь. Силы жучка не хватало, чтобы осветить потолок. Иван догадался, что кирпич над ним соединялся в своды, совсем как…
– Церковь? – вслух проговорил Плоткин и облизнул пересохшие от длительного пути и спешки губы.
Вмиг поборов первоначальную оторопь, Иван приосанился, одёрнул пиджак и жилет под ним, поправил на лацкане крохотный значок КПСС – символ победившей идеологии. Конечно, присутствие недоступного в повседневной и партийной жизни религиозного разбудило спящую глубоко внутри потребность в магическом мышлении, но Плоткин без труда убаюкал её обратно, рассудив, что нерушимое красное знамя защитит его даже от живущей в разрушенном храме нечисти, ну или подземной пиявки размером с автобус.
Следы крови внизу больше не попадались. Иван двинулся вдоль стены, пытаясь высмотреть их, и вышел к амвону, на котором обычно в церквях располагались алтари. Плоткин об этом не знал, для него это было просто каменное возвышение со ступеньками. В центре амвона стояло выдолбленное в цельном фрагменте скалы ложе.
Иван почему-то решил, что это жертвенник. Он потрогал древний камень и нащупал небольшое углубление в нём, точно сверху в конструкцию вставлялась какая-то плита, может даже украшенная драгоценностями. Сейчас прямоугольная выемка пустовала.
Уставшая давить на динамо-фонарь рука потребовала отдыха. Перекладывая его в другую ладонь, Плоткин услышал из дальнего угла негромкие чавкающие звуки. Он с удвоенной силой начал жать на жучка и, схватив с пола обломок старого кирпича, попятился от источника звука. За ревом динамо-машины ничего слышно не было. Плоткин пересилил себя и двинулся туда, где, как ему казалось, что-то чвакало.
Из трещины в стене сочилась грунтовая вода, стекала по кирпичу и капала на обломок стены, стекая по нему в разлом на полу. Усмехнувшись своей нервозности, Плоткин развернулся, понимая, что ничего интересного больше не найдёт. И тут он вновь увидел пятна крови. Следы увели на пару метров от подземного источника и остановились возле отчётливого отпечатка обуви в пыли. Было похоже на след от кеда.
Плоткин вернулся к сочащемуся водой пролому в кирпиче и аккуратно смочил в ней свой белоснежный носовой платок с серой рамочкой. Отжав ткань как следует, он расправил её, подёргивая в стороны и, примерившись, аккуратно уложил по диагонали на след в пыли, чтобы тот влез полностью. Через мгновение у него на платке осталась зеркальная копия рисунка подошвы обуви раненого Сашей человека.
Корзухин остановил свою пока ещё служебную «буханку» во дворе дома Вероники. Спрыгнув с сиденья, он угодил обоими кедами прямо в лужу. Брызги разлетелись вокруг и поднялись по его джинсам почти до уровня коленей.
Он отпрыгнул в сторону и отряхнулся. Обувь вымокла насквозь, а штаны вряд ли бы обсохли при этой промозглой погоде самостоятельно. Вот так, стоило ли наряжаться.
Обойдя «УАЗ», Игорь открыл боковую дверь и взял в руки аккуратно уложенный на пассажирское сиденье букет из красных хризантем – их ему с большим трудом удалось достать по знакомству. Повернув бутоны, дабы подарок смотрелся попышнее, он уже взялся за дверь, как увидел на полу что-то поблескивающее. Это была серебристая серьга Вероники. Он спрятал украшение в карман. Видно, она обронила его во время одной из встреч до того, как Валерка победил Глеба. После этого Несветова, точнее Плоткина, старательно избегала контактов. Вот Корзухин и подумал, что внезапный визит с букетом помог бы исправить ситуацию.
Поднявшись на нужный этаж, он надавил на звонок. Никто не открыл. Позвонил ещё. В какой-то момент ему показалось, что никого нет дома, но вдруг услышал, как внутри скрипнула половица паркета.
– Ник, это я, Игорь.
Тишина.
– Ник, давай поговорим, а?
– Не сейчас, – наконец ответила она. – Уходи, пожалуйста.
Обитая коричневым дерматином и утянутая в гигантскую вафлю металлической проволокой с золочёными гвоздиками дверь делала голос Вероники глухим, точно Корзухин общался с ней по телефонному автомату со сломанной трубкой.
В глазке исчез на мгновение и вновь загорелся свет.
– Ты ещё здесь?
Игоря вдруг охватила ярость от непонимания происходящего. Казалось бы, она выбрала его, ушла от Плоткина, они победили древнего стратилата. Не было препятствий для их отношений. Почему она снова отталкивала его?
– Но что произошло? – спросил он.
– Так надо, понимаешь?
Он не понимал. Конечно, в глубине души он знал, что со стороны новые отношения сразу после гибели мужа выглядели предосудительно, но ведь просто по телефону Ника с ним поговорить могла? Он бы и не приезжал, если бы она брала трубку.
– Так будет правильно, я… У меня муж умер, Игорь, – сказала она, точно прочитав его мысли.
Ответ не удовлетворил его, однако дал понять, что дальше обивать порог смысла не было – только внимание соседей привлекать. Вот и щёлкнул замок двери напротив. В щели возле створки показалось лицо суровой старушки. Корзухин поздоровался кивком. Та хмыкнула, захлопнула дверь и выругалась.
Помявшись ещё с минуту, Игорь оттянул пальцем прижимающую обивку к двери проволоку и просунул в неё букет. У него складывалось впечатление, что у Вероники есть более серьёзная причина избегать его, но как он ни старался, не мог найти ей никакого оправдания. А ведь оно было.
Внизу во дворе его ждал новый сюрприз – пока он спускался, принесённый им букет отправился в короткое путешествие с балкона. Видно, ветер разметал его ещё в воздухе – цветы попадались то тут, то там. Пара на дереве, возле лавочки, несколько прямо на дороге и на крыше «УАЗа». Одинокий цветок умудрился угодить стеблем в держатель дворника и покачивался перед лобовым стеклом.
Балкон квартиры Плоткиных пустовал. Окна были закрыты. В одном занавеска казалась неестественно оттянутой с края. Вероника наблюдала.
Игорь не держал зла на неё. Он просто хотел знать, что у неё всё в порядке, в чём и убедился. Что до её поведения – причину он узнает. Не могли же они просто так разбежаться. Ведь их отношения – это поророка – гигантская волна, вопреки всему мчащаяся против течения. И что бы ни происходило, они всё равно будут вместе. Он это знал.
26 октября 1983
26 дней до полной луны
– Вон он, глядите, ещё одного тащат, – послышалось с кушетки у стены.
– Да, а мы – не люди! – шепнул кто-то.
– Да будет вам, и вас вылечат, и меня – всех вылечат, – цыкнула женщина с пышной химической завивкой.
Доктор Валентин Сергеевич Носатов виновато отвёл взгляд от ожидающих в очереди и улыбнулся миловидной старушке, стоящей у самого входа в кабинет терапевта. Медсестра распахнула перед ним дверь и жестом попросила пройти внутрь, протолкнула его собой и захлопнула створку, отсекая недовольные возгласы пришедших на приём.
– Валентин Сергеевич! – поприветствовал его врач, отрывая взгляд от записей.
– А? – спросил сидящий перед ним старик с подрагивающей в руках тросточкой.
Терапевт – однокашник Носатова Борис Ирзин по прозвищу Ирис – поставил размашистую подпись на бланке и протянул пациенту.
– Вот ваш рецепт, Степан Никитич, – сказал он, повысив голос и похлопав дедушку по руке.
– А? – переспросил тот.
– Сходите в аптеку, вам приготовят! Понимаете?
– А-а-а, да-а-а, – протянул старик и просиял от того, что наконец услышал доктора.
– Люд, проводи Степана Никитича, – попросил Боря у медсестры, и та сразу же подхватила пациента под руку, поднимая.
– А? – снова спросил старик.
– Да не вам! – махнул рукой Ирзин.
Он вышел из-за стола, чтобы приобнять старого приятеля. Носатов не ожидал настолько тёплого приёма и попытался освободиться от приветствий, но Боря лишь сильнее сжал его. Тут Валентин вспомнил, почему именно Ирзина прозвали Ирисом – не из-за сходно звучащей фамилии, а по причине того, что отвязаться от такого прилипалы было очень трудно.
В закрывающейся за Степаном Никитичем двери Носатов увидел с десяток возмущённых лиц. Среди них была и та старушка, что стояла у входа, правда теперь её миловидной назвать язык не поворачивался.
– Лобызаются! – ахнул кто-то.
– Удушишь, Боря, – промычал в плечо товарищу Валентин.
– А может нам того…
Чуть отстранившись от однокурсника, но не выпуская его, Борис подмигнул и щёлкнул себя по шее.
– Дринч? – предложил он.
– Чего? – спросил Носатов, растерявшись.
Слово ему было незнакомо, зато жест – вполне. Он замотал головой.
– Ну-у-у, – настаивал Ирис.
– Завязал, – отрезал Носатов и наконец вырвался из хватки Ирзина. – И очень счастлив, тебе тоже советую.
Он размял уже успевшую затечь шею и поправил одежду.
Борис недовольно цокнул языком и вернулся к бумагам. Казалось, он раздулся как жаба. Искал что-то долго, по два раза перебирая одни и те же листочки в стопке.
– Ну что там? – не вытерпел Валентин.
Ирзин выровнял стопку и демонстративно взялся за изначально лежавший в сторонке отдельно от других листок. Пробежавшись по нему взглядом, он изменился в лице.
– Прости, Нос, не знал, – выпалил Борис дрожащим голосом. – Ты поэтому бросил?
Носатов нахмурился и вырвал из рук приятеля лист с результатами анализа крови, который провёл на днях, желая разобраться с научной точки зрения в причине плохого самочувствия после укуса вампира. Не то чтобы он всерьёз хотел найти лекарство от вампиризма, но профессиональный интерес и собственное ослабшее тело в качестве испытуемого не оставили ему шанса не попытаться. Анализ показывал аномально низкий уровень тромбоцитов и эритроцитов. Совсем как при…
– Почему ты не говорил, что у тебя лейкоз? – спросил Борис.
– Потому что у меня его нет, – ответил Носатов. – Просто самочувствие ни к чёрту.
Он перебирал в голове возможные заболевания и состояния, способные так изменить состав крови, и пока не находил.
– Слушай, направь-ка меня на переливание, а? – попросил Валентин. – Поможет ведь?
Ирис поджал губу, точно ему предлагали что-то противозаконное. Хотя так оно и было – вся донорская кровь подлежала строгому учёту, прямого доступа к ней Ирзин не имел, а если и просить кого, то будет непросто. Хотя…
– Борян, – настоял Носатов.
Тот выдохнул, кивнул, и начал писать на листочке послание для медсестры из процедурной.
27 октября 1983
25 дней до полной луны
Поначалу масштаб распространения тушек в Куйбышеве показался Валерке катастрофой. Куда ни глянь – везде встречались одна или сразу две. Речь шла не о десятках и сотнях, а о тысячах, если не о десятке тысяч человек. Причём ни стратилатов, ни даже пиявцев поначалу заметить не удавалось.
Однако, поборов первоначальную растерянность, Лагунов начал следить за укушенными и понял, что у тушек было много общего. Практически все они, за редким исключением, оказались молодыми мужчинами крепкого телосложения и работящей наружности. Жили они преимущественно в районе Металлург. Это значило одно – тушки трудились на Куйбышевском металлургическом заводе имени В.И. Ленина. Пиявцев, а может даже и стратилата, следовало искать именно там.
Валерка несколько дней возвращался к проходной завода и изучал поведение пиявцев. Они работали в разных цехах и на разных должностях, в разные смены. Многие вообще будто не были друг с другом знакомы. Но что-то же кроме общего завода должно было их объединять.
Не найдя ответов самостоятельно, Лагунов обратился к силе стратилата. Несмотря на то, что тушки эти принадлежали не его пиявице, он всё равно чувствовал с ними тесную связь, сродни той, какую ощущал рядом с Ритой. Они подчинялись его крови. Следовало Валерке мысленно приказать, и тушки останавливались, перевязывали шнурки, проверяли карманы. Один парень стал жертвой менее гуманного эксперимента и отвесил себе звучную оплеуху. Вышло так сильно, что несколько прохожих отшатнулись от бедняги, а стоявший через дорогу от своей марионетки Валерка даже сморщился.
Опыты показали, что Валерка мог подчинять себе тех тушек, которых видел собственными глазами. Вампирское зрение лишь указывало на их местонахождение, но, если между тушкой и Лагуновым попадался третий человек, стена или другое препятствие – команды такой укушенный не выполнял.
Внутренний зверь ликовал. Чей бы ни был этот пищеблок, он мог стать его собственным, Валеркиным. Стоило ему потребовать, и едва ли не каждый второй рабочий завода сам пришёл бы к нему, чтобы с благоговением поднести шею для укуса. Пьянящие картины вампирского пира сразу с двумя и тремя жертвами нахлынули на Лагунова. Жало во рту в предвкушении трапезы охватила дрожь. Воздух вокруг наполнился ароматом крови тысяч рабов, доступных по щелчку пальцев. Лагунов не обольстился такой лёгкой кровью.
Отринув сладостное наваждение, он подозвал ближайшую тушку – парня с аккуратной, почти армейской стрижкой и в идеально выглаженной спецовке с блеснувшим на слабом солнце значком комсомола. На его поясе висели каска с перчатками. Прям будто с плаката о трудовой дисциплине сошёл. Рабочий подковылял, пошатываясь как лунатик, и остановился, ожидая указаний.
– Кто тебя укусил? – спросил Валерка.
Парень отрывисто кивнул, давая понять, что знал ответ на вопрос, и, жестом поманив Лагунова, повёл его мимо проходной завода за угол, где припустил по Проспекту Металлургов вниз. Он почти бежал, но Валерка не отставал. Они двигались достаточно долго, около десяти минут, прежде чем тушка наконец остановилась возле здания с колоннами. Буквы над ними гласили: «Дворец культуры Металлургов».
Укушенный не спешил внутрь, да Валерка и сам не видел пиявцев в здании. Парень смотрел вообще не на ДК, а куда-то вбок. Он медленно поднял руку и вытянул палец. Лагунов проследовал взглядом в указанном направлении и увидел чёрную взлохмаченную дворнягу, старательно выбивающую блох задней лапой из-за уха. На асфальте перед собакой лежала недоеденная корка батона.
Валерка в ярости схватил парня за грудки.
– Кто тебя сделал таким? – требовал он. – Кто пил твою кровь?
Тушка не дала ответа. Своими вопросами Валерка добился разве что внимания редких прохожих. Зато стало понятно: как пиявцы не выдавали стратилатов, так и тушки не могли рассказать о пиявцах. Даже обладателю такой сильной вампирской крови, как у Лагунова.
– Иди куда шёл, – бросил Валерка.
Рабочий оправил одежду и зашагал обратно к заводу. Валерка следовал за ним чуть поодаль до самой проходной, где подозвал другую тушку в классическом чёрном костюме работника администрации завода. На лацкане пиджака мужчины краснел значок ВЛКСМ.
Валерка удивился. Уже вторая тушка со значком. Для чего они им, если тушки не нуждаются в оберегах?
– Зачем тебе значок? – спросил Валерка.
– Так положено, – ответил мужчина.
– Что будет, если я его сорву?
– Не положено.
Валерка сразу потерял к нему интерес. Толка от послушания тушек оказалось мало. Само их существование было в утолении голода стратилата через пиявцев, и странно было ожидать от них чего-то большего банальной покорности подставить вену под укус. Следовало искать пиявцев.
Очередная тушка прошмыгнула на КПП, и Валерка вновь увидел нагрудный значок комсомола. Он начал приглядываться к идущим на работу и возвращающимся со смены укушенным. Все они казались опрятны, подтянуты, молоды и были комсомольцами. Они вели себя не как живые люди – шагали почти строем, сияли улыбками. Разве что знамени с профилем Ленина в руках им не хватало для окончательного оживления агитационного плаката «На переднем крае будь всегда, молодая гвардия труда!».
Глядя на гипертрофированно механическое поведение рабочих, муравьями снующих на проходной, Лагунов невольно вспомнил футбольную команду Хлопова во время игры с «белазами» в заключении Олимпийской смены пионерлагеря «Буревестник». В 1980 году ребята обыграли старшаков благодаря Лёве – он тогда был не только капитаном, но и пиявцем, а другие игроки – тушками. Они не делали на поле ничего сверхъестественного – просто грамотно распределили роли и работали на общее дело хорошо отлаженным механизмом. Такой же механизм, пусть и в многократно превосходящем масштабе, на глазах Валерки заканчивал пересменку на заводе имени В.И. Ленина.
Взвыл паровой горн заводского гудка и словно сдул с улицы всех тушек. Пропускной пункт продолжили штурмовать пока неукушенные рабочие. Их всё ещё было достаточно много. Преимущественно это оказались люди старше тридцати. Вот тут-то картина и окончательно сложилась пред человеческим взором Валерки.
28октября 1983
24 дня до полной луны
Кабинет директора средней общеобразовательной школы №2 города Куйбышева Ирины Львовны Мартыновой, как и полагалось кабинетам начальников, всякого входящего встречал крепким ударом запаха лаковых панелей, покрывающих стены от пола до потолка. Деревянная обшивка при ремонте не экономилась – рабочие будто высматривали, куда ещё можно приколотить кусочек и, дай им волю, приделали бы дверцы на окна.
Обилие древесины ореховых оттенков создавало у посетителей впечатление, что они попадали внутрь ящичка письменного стола и людьми быть переставали. Должностями в штатном расписании – да. Единицами в статистических сборках – конечно. Генераторами, производящими человеко-часы – ещё лучше!
Вне зависимости от того, чей это был кабинет – партийного начальника, директора фабрики или детского сада – у подчинённых он должен был вызывать почти религиозный трепет. И он вызывал. Особенно сильный эффект лиминальный переход из типового коридора с сапожком в искажённое блестящим деревом пространство и обратно оказывал на школьников. Мысли при таком путешествии начинали путаться даже у самых отъявленных хулиганов.
Правда, был у этих кабинетов один существенный недостаток – на других начальников они не влияли. Куда хуже было, если с визитом приходил руководитель покрупнее – тогда кабинет сразу же предавал своего хозяина и начинал лупить досками стен уже по нему, угождая стоящему выше по иерархии.
Именно в такой ситуации и оказалась Мартынова, когда дверь внутрь без стука толкнул Иван Плоткин. Директриса, которую обычно в школе воспринимали как вытянувшийся раздражённый нерв, позволила себе расслабиться. Скинув туфли, она уселась на кресле, подобрав ноги под себя, и обновляла алую помаду, поглядывая в крохотное зеркальце пудреницы. Идиллию нарушил шум ударившейся о брякнувшую панель двери.
Ирина Львовна вскочила, не заметив, что оставила чёрточку помады на щеке от краешка рта, споткнулась о собственную обувь и поспешила убрать косметику в ящик.
Упрекать Плоткина в бестактности было бы непростительной глупостью. Появление члена обкома КПСС обернуло против Мартыновой атрибуты её власти – портрет Юрия Андропова над рабочим местом, бюст Ленина в стенной нише и небольшой флаг СССР на столе. Все эти предметы напомнили директрисе, откуда у неё появилась эта тлеющая искорка господства.
– Иван Владимирович, рада видеть вас, чем могу быть полезна? – осведомилась директриса, между словами пытаясь восстановить дыхание и не глядя попасть ступнями в туфли.
– Можете, Ирина, присаживайтесь.
Он указал на рабочее кресло, а сам бегло осмотрел кабинет и выглянул в окно, отодвинув занавеску. В этих коротких движениях читался интерес хозяина, который решил проверить, как обращаются с его переданным во временное пользование имуществом.
Мартынова опустилась, приподнялась и застыла в среднем положении, не сообразив, какой должна быть поза подчинённого, сидящего в директорском кресле. Она опасалась этой встречи, но в то же время была удивлена, что отец погибшего в школьных катакомбах заместителя первого секретаря Куйбышевского горкома ВЛКСМ пришёл так поздно. Ей было нечего сказать старшему Плоткину. Настолько нечего, что Ирина почувствовала себя виноватой в смерти комсомольского руководителя, вручившего школе переходящее красное знамя.
– Я к вам по поводу Александра, – сказал Плоткин, точно прочитав её мысли.
Ирина Львовна вздрогнула и замерла.
– Как вам известно…
Голос Ивана осёкся, заставляя его прокашляться.
– Его иссушенное тело нашли пять дней назад…
Последовал новый приступ кашля.
– Воды? – предложила Мартынова, с радостным видом от своей находчивости демонстрируя графин.
Улыбка медленно проела её лицо и впиталась внутрь кислотой под изумлённым взглядом Плоткина. До Мартыновой в этот момент дошло, что попить она предложила в самый неподходящий момент разговора. Хуже нельзя было и представить.
Однако Иван Владимирович не стал заострять на произошедшем внимания. Он молча забрал у неё графин и поставил на стол для совещаний.
– Ирина, присаживайтесь же наконец, – уже твёрже предложил он. – И скажите мне, что заставило вас инициировать проверку подвала?
– Уборщица заметила сбитые замки на решётках, там пыльно, сразу были видны чьи-то следы. Мне доложили, я и послала проверить, чтобы не закрыть никого ненароком, – доложила Мартынова.
Это был именно доклад, а не импровизация. Ирина Львовна заранее знала, что следовало говорить во время этой встречи. Самое главное для неё во всей истории заключалось в том, что она не врала. Всё происходило именно так, как Мартынова говорила, за исключением предыстории, о которой она решила умолчать.
Плоткин слушал с полнейшим безразличием, точно та неправильно поняла вопрос.
– И что же, кроме Александра в катакомбах никого не нашли?
– Милиция сказала – нет.
– Я неправильно выразился. Хотел спросить, там никого не было больше?
На первый взгляд могло показаться, что между вопросами отсутствовала разница. И всё же она была. Плоткин знал или догадывался, что в подвале в ночь гибели были другие люди. Конечно, к прибытию милиции они оттуда ушли, но они там всё же были.
Пауза вышла слишком долгой, отчего дала Плоткину убедиться в своих подозрениях.
– Значит кто-то туда всё же спускался, – заключил Иван. – Ну что вы молчите, Ирина, кто там был?
Плоткин приподнял её лицо за подбородок и попытался стереть подушечкой большого пальца черточку помады на щеке. Получилось хуже – он размазал её бесформенным пятном и руку себе перепачкал.
– Не скажете, значит? – спросил он, поднимаясь.
Иван подхватил со стола гранёный стакан, подошёл к графину, наполнил до краёв и медленно осушил.
Мартынова подняла слезящиеся глаза, но на Плоткина они не оказали никакого эффекта.
– Я слушаю, Ир, – сказал он, извлекая из карандашницы ручку и листок из стопки.
29 октября 1983
23 дня до полной луны
Изначально Носатов хотел поймать Валерку возле подъезда, но непрекращающийся дождь сделал бы ожидание непродолжительным и невыносимым. Поэтому доктор переместился в арку на углу и наблюдал за дверью оттуда. Внутрь входили и выходили крайне редко. Прислонившись к стене, Валентин вертел в руках зонт-трость с изогнутой деревянной ручкой и длинным металлическим кончиком, перехватывая его словно копьё.
С самой победы над Глебом они не виделись. Доктор искал хоть сколько-нибудь веский повод устроить встречу, но до недавнего времени не находил. С гибелью тысячелетнего вампира подозрения Носатова в том, что Валерка может начать кусать людей, никуда не исчезли – наоборот усилились. На что был способен монстр, не просто отведавший вкус крови, а почувствовавший её тепло и пульсацию в теле? Нет, после такого он точно не остановится – словно запойный пьяница вслед за длительным воздержанием войдёт в штопор. Будет лакать кровь, млея от закладывающего ноздри запаха смерти.
И в то же время это был Валера. Простой мальчуган Валерка Лагунов. Ему бы по улице бегать и девчонок дразнить, а не звереть в полную луну. Мысленно Валентин Сергеевич выругался и в очередной раз начал корить себя за то, что трусил тогда в «Буревестнике». Найди он хоть немного своей нынешней решимости в 1980-ом, и ничего этого сейчас бы не было. Он бы справился с Серпом.
– Да кого я обманываю, – вслух проговорил Носатов, вздыхая.
Свой опыт охоты на вампиров в пионерлагере он получить бы не смог даже при всём желании. И рассказы бабы Нюры не помогли бы. Исключительно путешествие по Союзу с Лёвой Хлоповым научило его не бояться упырей. А толку-то. Глеба победить этот опыт не позволил, а Валерка теперь куда сильнее Глеба.
Носатов взглянул на пережитое недавно извне, как на прошедшее, и у него зародилось неприятное чувство фальши. Ну никак не клеились воедино события. Глеб хотел провести ритуал с вампирской плитой, используя Валерку, получить власть над живыми и мёртвыми. Для этого Лагунов должен был быть слабым. Зачем же тогда Глеб убивал Анастасийку? Чтобы раззадорить Валерку? Для чего пытался этим убедить его пить кровь? Чтобы проиграть? Да Лагунов бы его сразу размазал, отведай крови. А если Валерку науськивал не Глеб, то кто? Явно он не был союзником. Да и вампиров других в городе точно не было.
– А где арбалет? – спросил Лагунов.
Едва не вскрикнув от неожиданности, доктор развернулся с зонтом в руках, точно это была винтовка с примкнутым штыком. Сзади стоял Валерка. Воздух дрогнул, когда поблескивающий кончик зонта, дугой рассекая воздух, приблизился к Лагунову. Тот мгновенно переместился немного правее. Со свистом острие зонта провалилось в пустоту и звякнуло о стену.
Носатов чуть не упал, но Валерка ухватил его за руку и вернул на ноги.
– Напугал, – ответил Валентин Сергеевич, переводя дыхание. – С арбалетом посреди города я бы выглядел подозрительно.
– Как будто с сухим закрытым зонтом под ливнем нет, – усмехнулся Валерка.
Он взялся рукой за ткань зонта и поднёс металлический кончик к лицу. В вампирском зрении острие давало ледяной синеватый отблеск. Серебро.
– Арбалет был бы лучше против меня, – спокойно сказал он. – Я вижу, как кровь приливает к мышцам перед их сокращениями и предугадываю движения.
Доктор опустил зонт и настороженно покосился на воротник Валеркиной куртки. Краешек белого меха алел внизу, точно в крови. Он кого-то пил?
– Как ты себя держишь в руках? – спросил Носатов.
– Мне пока не приходится, – соврал Валерка. – До 20 ноября ещё много времени.
– А Рита?
– Никого не кусает. И не укусит. Давайте отойдём от окон, а то у родителей будут вопросы, с кем это я стоял, – предложил Валерка. – Не хочу снова… С ними объясняться.
Они покинули двор, перешли дорогу и шагнули в небольшую аллейку напротив дома Лагунова. Все деревья уже давно были голыми, клумбы – пустыми и перекопанными, поэтому пространство больше походило на пустырь с лавочками и отлично продувалось всеми ветрами. Здесь было намного холоднее и пахло сырой землёй. Совсем как на том дореволюционном кладбище, полном пиявцами.
Носатов раскрыл удерживающий купол ремешок, вдавил кнопку в рукоять. С громким хлопком зонт раскрылся. Валентин Сергеевич продел изогнутую ручку между досками на спинке лавочки и сел под укрытие. Валерка пристроился рядом.
– Зачем вы пришли? – спросил он. – Вряд ли, чтобы ткнуть в меня зонтиком.
Валентин Сергеевич вновь покосился на воротник. Или не кровь? А что тогда?
– Я, кажется, знаю, как помочь Рите, – ответил Носатов. – Как помочь тебе – понятия не имею. Можно было бы, конечно, попросить для анализа твою…
Он замялся, пытаясь понять, нужно ли вообще это произносить. В какой форме упоминание собственной крови вампиры воспринимали как приказ отдать её? Стратилатом Носатов становиться не хотел.
Глаза Валерки словно потемнели.
– В общем, я сделал анализ своей крови, – продолжил Носатов. – Он был нестандартным. Исправить показатели помогло переливание.
– Ты был тушкой, – сказал Валерка.
– Верно, и в моей крови стало меньше того, что нужно пиявцам. Следовательно…
– Вместо укусов можно обойтись переливанием? – наконец понял Валерка. – Но откуда взять нужную кровь, где искать донора…
Он осёкся, заметив по выражению лица Валентина Сергеевича, что доктор уже всё продумал.
– Это прозвучит как издевательство, но Рите действительно повезло, что у неё лейкемия, – сказал он. – При лейкозе для улучшения состояния назначают переливание.
– Она же не ходила на процедуры, – вспомнил Валерка.
– Вот, пожалуй, самое время ей этим озаботиться. Это не стопроцентный вариант, но я бы на вашем месте попробовал. А вот насчёт тебя…
– Я буду поступать как прежде, – оборвал Валерка.
Носатов скептически хмыкнул, вытащил из спинки зонт и оставил Лагунова сидеть под ливнем. Тот этого совсем не заметил.
30 октября 1983
22 дня до полной луны
Ближе к полудню воскресенья располагающийся в подвале расселенного барака на окраине Куйбышева штаб охотников на вампиров, а по совместительству и дом Валентина Носатова, был заполнен музыкой.
Переносной телевизор «Электроника ВЛ-100» в корпусе небесного цвета стоял на верстаке в окружении недоделанных стрел для арбалета, пузырьков со святой водой и распятий. В эфире первой программы Центрального телевидения Гостелерадио СССР шёл очередной выпуск «Утренней почты», посвящённый эстрадной музыке 30-50 годов.
Доктор Носатов склонился у противоположного края верстака над разобранным зонтом-тростью и чесал подбородок. Он гадал, как его можно переделать в стрелковое оружие. Ему не нужен был автомат – хватило бы одного выстрела. Пороховые заряды – это слишком громко, а в дождливую погоду ещё и ненадёжно. Сделать два отверстия в трубке и натянуть внутри резинку? Ведь перетереться может. Поставить пружину? Придётся ломать голову над механизмом её взвода и блокировки, зонт потеряет вид, будет бросаться в глаза.
И тут ему показалось, что металлическая дверь вверху задрожала. Он убавил громкость на телевизоре, повернув регулятор. В дверь забарабанили повторно. Носатов взял со стола склянку со святой водой, а в задний карман брюк положил распятие. Не то чтобы к нему могли наведаться решившие отомстить за собратьев вампиры, но он себя заставлял всегда быть начеку.
Поднявшись по крутой лестнице, он спросил: «Кто?».
– Это я! – отозвалась дверь.
– Понятно, что не я! – усмехнулся доктор.
– Игорь.
Он отпер замок и впустил внутрь озябшего Корзухина в брюках и лёгкой куртке поверх рубашки.
– Не май месяц, Игорь, – осудил приятеля Носатов. – Давай проходи, чаем отпою тебя.
Спустившись, доктор водрузил на электрическую плитку белый эмалированный чайник с алой крышкой и рисунком розы. На верстак приземлился пузатый кузяевский заварочный чайник кирпичного оттенка с белым овалом на боку, внутри которого улыбался олимпийский мишка.
При виде рисунка Корзухин тяжело вздохнул. Заметив это, Носатов не стал обращать внимания. Личные душевные терзания Игоря его не интересовали, да тот и не стал бы с ним ничем делиться. Они друзьями не были и в обычной жизни вряд ли бы вообще завязали хоть сколько-нибудь длительное общение. Но обычной жизни у них не было. Их приятельство пролегало на самой дальней линии, которую могли себе позволить вынужденные соратники в борьбе с нечистью. Именно по этой причине Валентин, даже не задумываясь, достал из тумбочки не «слона», а чай №36. Остатки варенья на дне банки он всё же к чаю подал, вооружив гостя длинной ложкой, позволяющей дотянуться до уже порядочно подсахарившейся сладости. Какие именно ягоды использовали для варения, визуально определить было нельзя – остался лишь загустевший бардовый сироп.
– Ну, какие будут новости? – спросил Носатов, щепоткой насыпая заварку из пачки в чайник.
Он понимал: Игорь пришёл к нему не просто так – ему либо было что рассказать, либо он хотел о чём-то узнать.
– Никаких. Ты видел Валерку?
– Говорит, держится пока, хотя подозрительный какой-то.
– Опять ты за своё, – возмутился Игорь.
Носатов наполнил заварочник бурлящим кипятком. Пар поднял вверх знакомый аромат грузинского чая с едва уловимой ноткой индийского.
– Волк, Игорь, может вырасти в собаку, если его правильно воспитать. Но будет ей, пока хозяин при нём палец не порежет.
Он помешал заварку, ткнул в собеседника дымящейся ложечкой с налипшими чаинками и добавил: «А ты при нём это делал три года».
– Валерка не такой.
– Ели бы дело было в одном Валерке, – промычал Носатов, наполняя чашки.
– Рита? – предположил Игорь.
– Глеб.
– Глеб, – повторил Игорь и понимающе кивнул.
При этом он ничего не понял. Глеб. Да при чём тут вообще он?
Видя на лице приятеля напряжённую умственную работу, Валентин Сергеевич решил не мучить его и подсказать, но не прямо. Хотелось понять, действительно ли Глеб поступал нелогично, или это ему одному казалось.
– Помнишь, с чего всё началось с ним? – спросил Носатов.
– Ну?
– С чего?
– Анастасийку он убил, – ответил Корзухин, срезая ложкой застывшее варенье.
– Зачем?
Игорь поджал губы и отглотнул немного чая. Запил сладость.
– Чтобы Валерку заставить кровь пить, – наконец, подумав, ответил он.
– А потом?
– Рассказал про плиту и…
Игорь поднёс ко рту кружку, но не отпил и опустил обратно. До него начало доходить.
– Подожди… – шепнул он. – Зачем он пытался приучить его к крови?
– Может, чтобы погибнуть во время попытки провести ритуал? – полушутя-полусерьёзно предположил доктор.
Корзухин положил на язык ложку и сомкнул губы. Он так и сидел с минуту, посасывая сладковатый металл в раздумье. Может у Глеба изначально был другой план – не подчинить себе плиту, а стать помощником и наставником самого сильного вампира?
– Вдруг он хотел Валерке служить? – озвучил догадку Игорь. – А как понял, что того не сломить – захотел сам стать главным?
Носатов скривился.
– Глеб? Не-е-ет, – протянул Валентин. – Он сам говорил, что хотел новую систему выстроить. Причём с собой в центре, чтобы к нему все за ответами и утешением шли. Это не звучало как новорождённая идея. Он тысячу лет её вынашивал. Да и что это было вообще? То «пей, Валерка, кровь, плита не сработает, если не укусишь человека», то «не пей, если не хочешь, и так сойдёт». Что-то не сходится тут.
– Ну тогда он идиот просто, – сдался Корзухин. – Тут объяснить можно либо так, либо никак.
– Знаешь, чему меня научила врачебная практика? Тому, что самое простое объяснение почти всегда правильное. И это работает не только с постановкой диагноза.
– Разве что-то может быть проще корректировки плана по обстоятельствам? – защищал свою версию Игорь.
– Анастасийку убил и пытался напоить кровью Валерку не Глеб, – ответил доктор. – Сам Глеб преследовал свою цель изначально.
31 октября 1983
21 день до полной луны
Вероника отстранилась от унитаза, утёрла рот и спустила воду. Она никак не могла восстановить дыхание после очередного приступа. На отравление это совсем не было похоже. Можно было себя даже не обманывать. Как это всё произошло не вовремя. Ладно бы потом, когда с семейством Плоткиных всё окончательно решилось бы.
Ника поднялась и вернулась в прихожую, уставленную чемоданами и узелками с вещами. Она оставила всё, что принадлежало Саше и большую часть того, что можно было назвать семейным имуществом. Перед ней стояли её собственные вещи, самое необходимое, и всё же их было слишком много. Для перевозки такого количества пожитков пришлось бы нанимать грузчика с автомобилем. При других обстоятельствах она могла бы попросить помощи у Корзухина, но думать об этом было напрасной тратой времени – действовать следовало в имеющихся условиях.
Плоткина развязала ближайший узелок и заглянула внутрь. Среди вещей лежал польский фен Farel. Нет, такой она не оставила бы, его не достанешь. Тогда Ника открыла чемодан и вытащила из него утюг московского электрозавода.
Прозвенел звонок. Вероника дёрнулась, выронила утюг обратно в раскрытый чемодан и развернулась к глазку. За дверью стоял Иван Плоткин. Она впустила его.
Тот прошёл внутрь не разуваясь, перешагнул через чемоданы, по-хозяйски обошёл квартиру, глядя на раскрытые шкафы и разложенные всюду вещи.
– Вижу, скарб ты не слишком торопишься собирать, – наконец сказал он и не дал ничего ответить. – Сашины вещи оставь на местах. Что нужно из остального – возьми. Время даю до похорон, они в субботу, если тебе интересно.
Ника наконец закрыла дверь и убрала чемоданы с прохода. Иван тем временем прошёл в кухню, повесил на спинку стула свой пиджак, оставил на столе запонки и, закатав рукава, начал заполнять турку. После этого водрузил её на плиту и щёлкнул возле конфорки пьезозажигалкой. Вспыхнувший синий цветок газа размазался о дно турки и начал облизывать бока.
Воцарившееся молчание начало нервировать Плоткину. В нём пока не озвученная причина прихода Ивана ей начинала казаться угрожающей. Не просто же о квартире и похоронах он пришёл поговорить.
– Я раньше субботы освобожу квартиру, – сказала она.
Свёкор не ответил. Он снял с мельницы для кофе белую крышку-рукоять, проверил наличие зёрен, поместил обратно и принялся со всей силы крутить, второй рукой держа на весу голубой пластиковый корпус. Спустя минуту съёмный прозрачный стаканчик внизу мельницы был на треть заполнен перемолотым кофе – настоящим сокровищем, доступным далеко не всем смертным.
Порошок отправился в уже порядочно разогревшуюся воду.
– Не буду вам мешать… – начала Вероника.
– Сядь, – потребовал Плоткин, не оборачиваясь.
Он перемешал напиток, бросил в него щепотку соли и взял в руки графин с кипячёной водой. Вверх по сужающемуся горлышку турки побежала коричневая пена. Иван погасил конфорку и капнул в кофе немного воды, чтобы сбить осадок.
Напиток переместился в небольшую кофейную чашку белого цвета с золотым ободком. Вместе с ней он сел напротив снохи и с наслаждением отглотнул немного своего творения. Даже зажмурился от удовольствия.
– Где ты была, когда умер Саша? – вдруг спросил Плоткин, отставляя чашечку в сторону.
– Дома, – нашлась с ответом Ника.
– У кого?
– Тут.
Плоткин выпил ещё немного кофе, открыл сахарницу и закинул в рот кубик рафинада. Он молча грыз его, не моргая глядел прямо в глаза собеседнице. От излишнего напряжения по щекам бегали желваки.
– Знаешь, как он погиб?
Вероника мотнула головой.
– Его выпили, – сказал Иван и хлюпнул кофе. – Укус в шею. Пиявка.
Плоткина не поверила своим ушам. Иван знал о вампирах? Откуда? Да нет, не мог знать. Хотя термин использовал почти правильный – пиявка вместо пиявца. Она быстро взяла себя в руки, натянув маску безразличия, но всё же промедление дало оппоненту понять, что он двигался в правильном направлении.
– Я вас не понимаю. Это не смешно.
– Конечно не смешно.
С этими словами Плоткин извлёк из бокового кармана жилета пистолетную гильзу и поставил её на стол между ними. Уже во второй раз испуг проскользнул по лицу Вероники.
– Что такое, что-то вспомнила?
Ника мотнула головой. От волнения сознание снова спуталось, к горлу подступили новые позывы. Комната закачалась.
– Точно? А побледнела так чего?
Она его не слушала. Ноги уже несли Веронику в уборную. Оставшийся за столом Плоткин допил кофе и начал медленно одеваться. Раскатал рукава. Продел запонки. Накинул пиджак, одёрнул его. Застегнул пуговицы. Он точно рассчитал время, чтобы по пути к двери встретиться с выходящей из ванной Вероникой.
– Я всё равно узнаю всю правду, – сказал он и внезапно улыбнулся.
Его рука легла на её живот. Жест стал приговором. Раз он всё понял, то и ей уже не нужно было тешить себя иллюзиями. Следовало признать произошедшее.
– Кто? – спросил он.
– Плоткин.
Улыбка на лице Ивана стала намного шире.
– Ты это… Вещи пока не собирай, – свёкор окинул пожитки взглядом и вернул глаза к Веронике. – Видимо, тебе до лета не полегчает. И зайди ко мне на днях, будем думать, что с тобой дальше делать.
1 ноября 1983
20 дней до полной луны
Куйбышевский областной онкологический диспансер располагался в принадлежащем областной больнице здании на Ленинской улице. Лариса Степановна передала сюда медкарту и результаты обследований внучки заранее, ещё летом, сразу после её переезда в Куйбышев из Москвы. Конечно, она понимала, что Шарова не захочет лечиться и проводить свои лучшие годы в больнице, но сделала всё, чтобы спасти Риту в случае обострения болезни.
И это помогло тогда, перед тем, как она стала заложницей Глеба, пытающегося заманить Валерку в школьные катакомбы. Рита не планировала ходить ни на какие процедуры, а после того, как стала пиявицей, это окончательно потеряло смысл. Теперь же Шарова была вынуждена идти в онкодиспансер, однако уже не для облегчения течения лейкоза, а для избавления от вампирского голода.
Она была уверена: придуманное Валеркой сработает. Рядом с ним она в безопасности. Кровь для неё не была жизненно необходимой, в отличие от Лагунова, но всякий раз, как того одолевала жажда – Риту словно подменяли. В застилающем разум желании она бы уже давно напала и на одноклассников, и на прохожих, и на бабушку. И только слова её стратилата, как заклинание впечатавшиеся в память, заставляли пиявицу смиренно терпеть: «Никто больше не будет кусать людей».
Помня прошлый, едва не окончившийся нападением на маленького мальчика, поход в больницу за фрагментом плиты, Валерка не захотел подходить близко к корпусу. Внутри находилось много пострадавших людей, да к тому же и целый банк крови. Всё равно, что дразнить сладкоежку походом в кондитерскую, где тот не сможет ничего попробовать. Хотя этот сладкоежка был опаснее разъярённого медведя.
Остановившись у входа на территорию, Валерка замер. Уже отсюда вампирское зрение указывало на огромное скопление крови внутри. Чувство было знакомое, и в то же время непривычное. Лагунов глядел на здание и никак не мог понять, что его в нём влекло кроме обилия доступной крови.
– Тебе на третий этаж, – сказал Лагунов Рите.
Там он увидел скопление донорской крови. Её было довольно много – хватило бы на месяц ежедневных трапез.
– Не волнуйся, станет легче, – добавил он, заметив волнение Шаровой, и свернул в крытую беседку у самого забора.
Рита прошла в регистратуру и назвала себя. Медрегистратор быстро отыскала карту в стеллаже позади себя, подписала талон и отправила в процедурную. Та, как и говорил Валерка, располагалась на третьем этаже.
Чем ближе Шарова подходила к кабинету, тем отчётливее ощущала манящий аромат. Она ещё не пила кровь, но сразу поняла – это её запах. По телу пробежала мелкая дрожь, а язык-жало дёрнулся во рту в предвкушении, готовясь вонзиться в жертву.
Даже не спрашивая у сидевших на кушетке, кто последний в очереди, Рита толкнула дверь. Недовольных возгласов не последовало. Внутри у окна за столом сидели врач и медсества.
– Давайте карту, присаживайтесь, – сказал доктор, не поднимая взгляда.
Медсестра, приближающаяся уже к старшему возрасту, принимая карту Риты, уставилась на неё поверх очков.
– С тобой всё хорошо, милочка? – поинтересовалась она.
Округлившиеся глаза шаровой рыскали по комнате в поисках крови. Она чувствовала её, но не видела. Пиявцам не было доступно вампирское зрение стратилатов.
– Присядь! – потребовала медсестра.
Она поднялась, вдавила Риту в стул и легонько шлёпнула её по щеке.
– Порядок?
Женщина пощёлкала пальцами перед её лицом.
– Обморочная что ли? – спросила она, поворачиваясь к доктору.
Тот взял Риту за лежащую на столе руку и начал нащупывать пульс. Это вернуло Шарову в реальность. Какой пульс в предобморочном состоянии? Слабый? Учащённый? У неё не было никакого. Она попыталась силой заставить сердце биться, но не сразу преуспела в этом. Когда сердце запустилось, Рита поспешила забрать руку.
– А, крови боишься? – предположил врач.
– Уколов, – мотнула головой Шарова. – Крови нет, её я люблю.
Доктор посмеялся и бегло изучил карту.
– Клав, тут двести пятьдесят, – бросил он медсестре, и та внесла данные в журнал.
– Пошли, – Клавдия повела пиявицу в дверь за собственной спиной.
Там стояли два донорских кресла, в одном из которых дремал, похрапывая, мужчина. На груди у него лежала раскрытая газета, а от сгиба локтя вверх к штативу для внутривенных вливаний уходила трубка капельницы, присоединённая к опрокинутой вверх дном стеклянной бутылочке с кровью. Питательная жидкость тягучими каплями подавалась в клапан.
Зрелище так заворожило Риту, что медсестре пришлось приложить усилие, чтобы заставить ту сесть в соседнее кресло.
Клава взялась за висящую на поясе поверх халата связку из трёх ключей и отрыла одним из них холодильный шкаф. От увиденного внутри Риту охватил трепет – на полочках стояли многочисленные стеклянные пузырьки с кровью.
К ней медсестра вернулась с небольшой бутылочкой на двести пятьдесят миллилитров. Соединив капельницу из шуршащего пакета с пробкой, она запрокинула пузырёк на штатив и принялась мазать сгиб руки Шаровой медицинским спиртом. Едкий запах его паров ударил по обострённому обонянию Риты, заставив ту сморщиться.
– Ну, не колю ещё, – успокоила медсестра.
Перед глазами Риты белела запрокинутая набок шея храпящего мужчины. В окружении запаха крови бороться с инстинктом было невыносимо. Ей точно пакет на голову надели. Вот он воздух – дыши. Но нет, для этого нужно разорвать тонкую плёнку. А разрывать нельзя. Валерка запретил.
– Вот, а ты боялась! – сказала Клавдия.
Шарова даже не заметила, как та установила в её вену катетер. Пальцы медсестры открыли подачу крови, и наконец столь желанная жидкость побежала по трубке. Ещё немного. Ну.
Рита даже приподнялась в кресле, закусив губу. Едва первая капля попала в вену, как по телу сразу же разлилась истома. Подбирая под себя ноги и выгибаясь, словно кошка в пыли, Шарова даже застонала. Так вот каково это – пить кровь. Она совсем позабыла про медсестру, по-прежнему стоявшую над ней. На лице Клавдии было недоумение.
3 ноября 1983
18 дней до полной луны
Лёва незадолго до гибели упоминал этнографический справочник с древними легендами, в котором говорилось о главном над остальными вампире, что объявит себя правителем среди живых и мёртвых. Эта легенда, возможно, как-то была связана с вампирской плитой. Глеб хотел стать таким правителем, но поскольку плита осталась за Валеркой…
Носатову самому не нравились эти мысли, правда, не думать их он попросту не мог. Конечно, хорошо, что такое могущество не досталось хтоническому злу, прозвавшему себя Глебом. Но кто сказал, что миф, предсказание, пророчество, или что там было в справочнике, касалось именно его? А может как раз Валерки?
Вот это Валентин Сергеевич и хотел выяснить. Начало поиска ответов было определено – следовало прочесть тот же справочник. Вот только с ним возникла загвоздка. Хлопов говорил, справочник домой из библиотеки не выдавали, а когда он на следующий день пришёл сделать выписки – книга исчезла вместе со всеми записями о ней. Так что не было известно, ни как выглядел справочник, ни в каком году и где издавался, ни как точно назывался. Да к тому же, и читал его Лёва не в Куйбышеве, а в Рязани во время подготовки к охоте на жившего там стратилата.
Но сидеть в штабе сложа руки Валентин Сергеевич не стал. Он рассудил, что раз уж в Союзе, по которому он немало покатался, выслеживая упырей, многое сведено к единому стандарту, то и содержание библиотечных полок должно быть если уж не типовым, то ограниченным точно. Чем чёрт не шутит, может такие справочники вообще после печати в обязательном порядке рассылали по всем городам.
В надежде на это доктор отправился в куйбышевскую Мемориальную библиотеку имени Ленина. Он пошёл к ней пешком почти через весь город, в надежде, что прогулка поможет упорядочить мысли и отыскать смысл во всём произошедшем с Глебом, но этого не произошло. От долгого пути он лишь выбился из сил.
По другую сторону улицы Куйбышева напротив него возвышался трёхэтажный дом купца Христензена, на втором этаже которого как раз и располагалась библиотека. Переведя дыхание, Носатов вошёл внутрь и поднялся по лестнице.
В окошке библиотекаря он заприметил скучающую женщину в очках, подпёршую рукой щёку и глядящую на улицу. Перед ней лежала газета.
– Добрый день, – поздоровался доктор.
Женщина не услышала его – всё также неподвижно смотрела в окно. Казалось, она даже не дышала.
– Здравствуйте! – повысил голос Носатов.
Библиотекарь дёрнулась от неожиданности, поспешила к нему и шлёпнула газетой перед окошком.
– Мне нужен этнографический справочник, – попросил Валентин Сергеевич.
Собеседница цокнула языком и вздохнула.
– Какой именно?
– С легендами там, мифами… – задумался Носатов.
Библиотекарь подошла к ящичкам картотеки и задумчиво изучила таблички. Она искала раздел «этнография». Найдя его, женщина немного порылась внутри и остановилась.
– «Этнография народов СССР. Исторические основы быта и культуры», С. Токарев, Москва, 1958 – подойдёт? – спросила она, повысив голос.
– А в ней есть про вампиров? – уточнил доктор.
– Ну я почём знаю, – вздохнула женщина. – У нас есть Вампирская ССР? Или край хотя бы их?
Носатов не понял, серьёзно она, или издевалась.
– Нет, мне нужно другое, не про СССР, подревнее.
Библиотекарь продолжила перелистывать карточки.
– Вот, «Этнографический справочник народов дославянского периода. Мифы, легенды», А. Граль, Москва, 1917.
Это могло быть то, что нужно.
– Да, вот её ищу. Больше нет ничего похожего?
– Нет и этого, – сказала женщина, захлопывая ящичек. – Не вернули.
Не могло это быть простым совпадением – второй этногрофический справочник с древними легендами, который пропал из библиотеки.
– Кто?
– Мужчина, вам тут не справочное бюро, – сказала женщина. – Приходите, спрашивайте, может принесут.
Валентин Сергеевич было отошёл, но тут же вернулся.
– Ну что ещё?
Он поискал в карманах и протолкнул в окошко синюю и красную купюры – пятёрку и червонец – всё, что было. Библиотекарша накрыла их газетой. Доктор уставился на первую полосу – это был свежий выпуск «Советской культуры» от 3 ноября 1983 года. Женщина тем временем пролистала журнал и начала выписывать на бумажку адрес взявшего справочник человека.
– Благодарю, – улыбнулся Носатов.
Не успел он положить адрес в карман, как от улыбки не осталось и следа.
– Здравствуйте, гражданин, а почему вы не на работе? – раздалось сзади.
Валентин Сергеевич закусил язык и зажмурился. Это нужно было, прошагать весь город, чтобы нарваться на облаву именно здесь – в библиотеке. Неужели и почитать уже советскому человеку спокойно нельзя?
– Добрый день, – поздоровался он с милиционером, разворачиваясь от окошка. – Да я…
– БОРЗый что ли? – перебил его стоявший рядом мужчина с повязкой дружинника.
«Ну и морда, с такой самого разве куда на работу возьмут?», – подумал Носатов, глядя на угрожающего вида члена народной дружины.
– Предъявите документы, пожалуйста, – попросил милиционер.
Носатов протянул чуть смявшийся паспорт, от неопрятного вида которого служителя порядка будто передёрнуло. Он распрямил залом на обложке, как-то любовно протёр герб и заглянул внутрь.
– Носатов Валентин Сергеевич… Тунеядствуем, Валентин Сергеевич, или не ваша смена сегодня?
– Да я… На больничном, – нашёлся доктор.
– Ах, ну у вас наверняка и больничный лист с собой имеется? Или тоже забыли дома?
Валентину не понравилось это «тоже», будто уже заранее его назначили виновным. Ну да, нет у него больничного. А если бы был? Всё равно бы сказали «тоже»? Он охлопал себя и, кажется, наткнулся на что-то. Во внутреннем кармане плаща лежали свёрнутые листы. Пока он их разворачивал, милиционер не скучал.
– Без документа у нас всё строго – как-никак, постановление ЦК КПСС и Совета министров «Об укреплении социалистической трудовой дисциплины».
5 ноября 1983
16 дней до полной луны
Мрачное куйбышевское кладбище с подмёрзшей в тягучую массу грязью узких дорожек между оградками заполнили люди. На похоронах Александра Плоткина посетителей было едва ли не больше, чем мертвецов вокруг. Территорию оцепила милиция.
Проститься с Сашей пришли многие – родственники, школьные и университетские друзья, коллеги из горкома ВЛКСМ, руководители важных предприятий, но самое главное – аппаратчики из райкомов, горкома и обкома КПСС, пришедшие засвидетельствовать своё уважение отцу усопшего – Ивану Владимировичу Плоткину.
Сам Иван Владимирович, стоя в центральном месте напротив усыпанного цветами, в том числе редкими розами, закрытого гроба, взирал будто сразу и на гроб, и на могилу, и на огромное фото сына, и на всех присутствующих, подмечая, в чьём лице больше скорби и почтения. Высматривал он не только лояльных чиновников – искал глазами Игоря Корзухина. Тот должен был прийти – руководство местной газеты получило распоряжение направить его осветить прощание.
Рядом с Иваном стояли безутешная мама Александра и пребывающая в прострации Вероника. Дальние родственницы-старушки поодаль судачили, насколько та бесстыже не ревёт, не виснет на гробу и волосы на себе не рвёт. Казалось, ещё пара минут, и они вынесли бы вердикт: обязана броситься на дно могилы и потребовать закопать себя вместе с мужем. Но Нике было всё равно. Она наверняка видела, точнее слышала, их в первый и последний раз, и уж чьё-чьё, а мнение невоспитанных кошёлок о себе ей было безразлично.
Зачем-то привели строй пионеров. Они расположились впереди лучших представителей городского комсомола, в стоячих пилотках и с трепещущими на ветру наглаженными галстучками ожидая от старших товарищей тычка в спину, сигнализирующего, когда нужно отдать покойному свой последний салют.
Грянул похоронный оркестр. Руководить им поставили дирижёра куйбышевской филармонии. Выглядело его присутствие неуместно. Гроб начали спускать под землю. Он подался как-то слишком легко, будто и вовсе был пустым.
Пионеры запоздало услышали утонувшую в траурном марше команду и вместо синхронного салюта отдали его плавной волной от одного края шеренги к другому. Вышло даже красиво. Это подметил стоящий в стороне Игорь Корзухин, но в печать такую деталь не пустили бы, поэтому он записал в блокнот: «Пионеры почтили Плоткина горячим салютом».
Редакционное задание отправляться на похороны мужа любви всей своей жизни Игорь до последнего воспринимал как совпадение. Не подумал он, что это не так, даже когда могилу начали засыпать, а первым бросивший ком земли Иван отделился от провожающих Сашу и устремился к нему.
– Корзухин? – осведомился старший Плоткин.
Игорь кивнул, начиная понимать, что и задание, и разговор этот вовсе не случайны.
– Узнаёшь? – спросил Иван.
Его пальцы сжимали пистолетную гильзу. Корзухин сразу понял, откуда она, но от неожиданности и напора Плоткина не нашёлся, что ответить.
– Узнаёшь, ты?! – сквозь зубы бросил Иван, сжимая костлявыми пальцами плечо Игоря.
Тот поморщился от боли – Плоткин давил прямо в едва поджившее место ранения, возможно даже пулей из этой гильзы.
– Это для оружия, но я не знаю, чего вы хотите, – ответил Игорь, высвобождаясь из хватки.
– Кто укусил моего сына? – спросил Иван. – Кто его выпил?
Корзухин отшатнулся. Неужели отец Плоткина знал о вампирах и не боялся о них говорить вот так, посреди дня рядом с кучей знакомых? Вместе с тем, на них никто не обращал внимания – все были заняты церемонией.
– Мне очень жаль… Я соболезную вашей утрате, но не понимаю, о чём вы, – сказал Игорь.
Плоткин шагнул к нему и схватил рукой за подбородок, давя пальцами на щёки.
– Покажи мне свой язык…
Игорь отбил руку противника.
– Я ничего не знаю о гибели вашего сына! – сказал он, отпихивая Плоткина. – И не причастен к ней.
Старший Плоткин провёл пальцами через собственные волосы ото лба до затылка и выдохнул. Он взял себя в руки и выглядел уже не угрожающе.
– Послушай, – сказал он, понизив голос. – У тебя был мотив. Я знаю про смерть того сторожа в «Буревестнике», и Саша знал. Обещаю тебе, весь лагерь переверну, но тело найду и упрячу тебя за решётку. Понял?
Корзухин предпочёл уйти. Он переместился поближе к церемонии и начал писать что-то в блокноте. Иван Владимирович глядел на отпечаток его кеда в грязи. Рисунок казался знакомым. Плоткин достал из кармана аккуратно свёрнутый платок, развернул и положил на землю рядом.
7 ноября 1983
14 дней до полной луны
Сон был невнятным и беспокойным. Казалось, Валерка вот-вот просыпался, но его вновь затягивало обратно во тьму. В ней проносились слова, фразы, людей, которых он когда-то знал, и неизвестных личностей. Они осуждали его, восхищались им и призывали воспользоваться своей новой силой, выйти наконец из тени и заявить человечеству о себе, о вампирах. И в этом водовороте несвязанных обрывков речей дважды повторился сначала тихий, а затем более чёткий зов – знакомый голос окликал его по имени.
– Валера, – в третий раз сказал голос со старческой хрипотцой.
На этот раз он прозвучал будто уже в реальности – не во сне. Валерка распахнул глаза и впервые за долгое время ощутил страх, снова почувствовал себя беззащитным. Этот голос вновь делал его слабым ребёнком перед лицом опасности безграничного зла. Голос принадлежал Серпу Ивановичу Иеронову.
Первоначальная оторопь отступила, и Лагунов применил вампирское зрение, понимая, что никаких кровососов, а тем более Иеронова, он не увидит. Но он увидел. На улице внизу прямо напротив окон во дворе сквозь стены и пол виднелся испускающий тёмно-багровую ауру стратилат. В нём чувствовалась та же кровь, что и в Валерке.
Лагунов подскочил к окну и бросил взгляд на землю. В желтоватом кругу света на первом нежном снегу стоял он. Серп Иванович Иеронов. Вампир запрокинул голову и медленно помахал Валерке рукой. Второй он опирался на трость. Волоски на теле Валерки приподнялись, сигнализируя о близком присутствии стратилата.
Как такое было возможно? Серп не был ни видением, ни призраком – он стоял внизу воплоти. Взгляд стратилата не обманывал. Даже пар изо рта старика на морозе – и тот был настоящим, отбрасывающим лёгкие тени под фонарём.
Не накидывая куртку, Валерка сбежал вниз по лестнице, распахнул дверь и увидел лишь ровную тончайшую скатерть снега, растянутую на всей площади двора. С неба, кружась, опускались новые редкие снежинки, отбрасывая неестественный стеклянный блеск.
Ни внутренние ощущения, ни взор стратилата больше не указывали на вампирское присутствие, словно и не было никакого загробного гостя посреди ночи. Но факты говорили об обратном. Валерка подошёл поближе к тому месту, где стоял Серп, и увидел, как к фонарю тянулась короткая цепь следов от ботинок и трости, берущаяся из ниоткуда и также в никуда исчезающая. Он был здесь.
10 ноября 1983
11 дней до полной луны
Очередь возникла за углом и тянулась вдоль здания почти до перекрёстка. Начала её отсюда видно не было, а хвост продолжал прирастать новыми покупателями. Стояли спокойно, без скандалов, двигались медленно. Похоже, конкретно на этой улице жизнь замерла – даже автомобили не проезжали.
Где-то впереди над головами простых граждан возвышалась милицейская фуражка. Кто-то был с детьми. Вроде бы ещё маленькие, а смирные, будто в одной из таких очередей родились и давно уяснили, что слезами её не ускоришь – только глаза разотрёшь себе и горло сорвёшь, а стоять дальше всё равно придётся.
Заинтересованный общим скоплением дворовый пёс подбежал к людям и понюхал ладонь крайнего в очереди. Тот отдёрнул руку. Собака присела рядом, точно заняла место.
Со скоростью два шага в пять минут в самой гуще этой очереди двигалась Вероника. Оставалось метра три до заветного поворота за угол, который она мысленно назначила себе ориентиром. Плоткина убедила себя: если доберётся до туда раньше, чем перестанут отпускать, то ей точно хватит. Волнение с каждым шагом возрастало.
– Что «выбросили»? – по привычке вместо приветствия спросил Корзухин, будто материализовавшийся из воздуха рядом.
Покупать он ничего не собирался, стоять в очереди – тоже. И всё же какая-то внутренняя программа не позволяла ему пренебречь интересом такого большого количества людей. А вдруг продавали что-то, способное изменить всю его жизнь?
– Масло, – ответила Ника.
Игорь испытал внутреннюю досаду. Маслом его делу не поможешь, душу не склеишь, Валерку не излечишь, путешествие в джунгли Латинской Америки им не заменишь.
– Мужчина, – окликнула его женщина сзади.
– Поговорим? – предложил Игорь Веронике.
– Ну говори, – ответила та и шагнула вперёд вслед за очередью.
– Мужчина, вас тут не стояло! – дёрнула его за рукав женщина.
Туфли Корзухина заскользили по гололёду. Он еле удержал равновесие, ухватившись за бестактную незнакомку.
– Да я и не буду, но ронять меня не нужно, – ответил он и вернулся к Нике: «Отойдём?».
Она ничего не ответила. Даже предлагать было глупо уйти из очереди, когда она проделала в ней такой большой путь. Говорить пришлось завуалированно.
– Я по поводу Плоткина, – он понизил голос. – Старшего. Он знает о тех, которые как Валерка.
– Ты сейчас о ком беспокоишься – о Плоткине, Лагунове, обо мне или о себе?
– Да, ну… О нас, Валерке… Да обо всех!
– Значит ни о ком, – отмахнулась Вероника и снова сделала шаг. – Игорь, ты чего от меня хочешь?
– Его нужно как-то остановить.
– Мне его что, в окно вытолкнуть что ли? – взъярила Плоткина. – Сейчас не до твоих кровососов, да и ты лучше о себе подумай. Валерке он ничего сделать не сможет, а вот на тебя у него зуб… Ещё Сашин.
Внутри неё кипела злоба, а внешне Ника старалась держать себя в руках. Она злилась на Корзухина за то, что он был таким несдержанным и набросился на Плоткина с распятием и святой водой. Если бы не это… Да что уже было говорить. Поздно. Она захотела обнять Игоря, но не могла. Нельзя сейчас было давать волю чувствам, да и окружающим предоставлять поводы для пересудов. Для всех было бы безопаснее, если бы они сохраняли дистанцию.
– Нам с тобой лучше пока не видеться, – сказала Плоткина и повернула за угол за впередистоящим.