Пир королей

Еще в школе Иосиф Нежный ясно понял для себя смысл бытия. Это произошло на уроке биологии, на котором он всегда спал, созерцая в себе теплые кочегарки и сытные столовые. В некоторый момент Иося очнулся то ли от того, что в кочегарке стало холодно, то ли от того, что в столовке кончились пирожки. И от этого ему стало зловеще неуютно. Противная учительница рассказывала о человекорождении. Монотонно и не забавно. Но Иося ловил ее каждое слово. Анализировал (если про Нежного так можно сказать). И в результате мучительных мыслительных процессов родил протоидею из протовселенной, которая впоследствии его полностью поработила и съела заживо – человек предназначен только для поглощения еды и для сна. “Как же все просто-то устроено!” – улыбался Иося. Обоснование сего откровения было простенькое – ребенок, едва родившись, хочет только есть и спать. И более ничего. Это есть вселенский смысл. Чистый. Естественный. Изначально правильный. Не обгаженный никем. И лишь потом биопродукт растет, попадает в общество, в государство, где его к чему-то принуждают.

Сформировавшись на этой безупречной истине, зрелый Иосиф твердил, как молитву: “Все оковы – государство, школа, институты, семья! Тюрьма! Везде узники! Человека лишили свободы! Сама природа, рождая человека, недвусмысленно говорит о том, что только есть и спать ему нужно. Опять обман! Всех обманули! Поймали черной сетью под названием “прогресс”! Везде колючая проволока. Заборы. Капканы! Препятствия. Как жить? Кто виноват? Спасение только в еде и во сне!” После такой блистательной речи Нежный опускал в рот нежный бутерброд с нежной колбасой и нежно смотрел в сторону нежного дивана. Дивана, где он любил лелеять свои нежные и жирненькие формы. В теплых и нежных одеялах. Услужливых ему, Нежному. Растворяясь в снотворных нежных подушках. Благословенное чудо!

А уж работать Иосифу было весьма противно! Не вписывались эти чудачества в идею Иоськину. Ну ни как! Считал глумлением. Издевательством над высшими сущностями. Посему еще с малолетства Иосиф привык красть да мошенничать, обманывать да аферы разные крутить. Так и жил. К тридцати годкам сколотил состояньице, которое позволяло ему вкусно есть да сладко спать. Беззаботно.

В мире Иосифу Нежному ничего не нравилось, кроме вышеуказанных прелестей бытия. “Все неидеально! Все безутешно похабно! Все неутешительно некрасиво! Ох, как дурно-то повсюду! Тошно!!!”– верещал он, обозревая окружающие его предметы-помойные ведра. К вещам Иосенька относил и людей. По его мнению, он были еще хуже. “Прока от них нет. Слишком мудрены и пафосны. И желчи много из них и воздух тухл – от этого хочется куда-то убежать или глубоко уснуть. Бесполезности!” – гнусавил он. По сей причине Иося стремился избегать любой встречи с бестолковостями. “Уж лучше самогона выпить! Да огурца в себя положить!” – зло восклицал Иосиф, ухмыляясь всем богам мира и самому себе, Нежному Иосифу. Нравилось ему только есть и спать. Уж здесь он был мастак. “Что же еще прекрасного существует на этом проклятом свете? Ничего!!! Только еда!” – смеялся Иоська, пережевывая гусиную жареную требуху и отхлебывая смердящую сивуху. Все остальное считал тупым и не жизнестойким. “Сколько кругом ошибок! Везде нелепости! Зачем науки? Зачем развитие? Как же это пошло! Зачем искусство? Еда и сон – вот смысл бытия!” – не утихал Иоська, лаская на диване кусок колбасы словно любовника.

Но, несмотря на неприязнь к искусству, на кухне у Нежного висели художественные полотна, изображающие всякую снедь и кухонную утварь. Уплетая очередной кусок какого-нибудь животного, он, щуря воровские глазки, с восторгом смотрел на нарисованную еду и наслаждался собственным существованием на кухне, восхищался своей постидеей в поствселенной.

Иоська специально заказывал у хитрого еврея-художника картины, на которых располагались любимые лакомства Нежного – колбаса, окорока, голубцы и другие вкусности. “Ты рисуй с любовью да старанием, заполняй все пространство едой! И чтоб не было там людишек!”– поучал Иосиф еврейчика. На что последний сетовал: “Иося, я столько тебе нарисовал! Все кушанья там!” “Много еды не бывает! Рукотворствуй и чародействуй!” – подытожил Нежный, наливая себе в стакан протоводку-мироносицу.

Ему надо было напиться, ведь его пригласили сегодня на вечеринку, а там были хоть знакомые, но уж больно ненавистные Иосе люди. “Трезвым быть нельзя. Пропаду. Захлебнусь в тине болотной. А под водочными парами лжемир красивее, даже в присутствии людишек!” – рассуждал он, разглядывая на картине кусок вяленой колбасы. Через минуту вспыхнул, как протоогонь: ”Не такая она в натуре, не такая. Ох, уж этот художник… импрессионист! Разыгралось у него воображение. Бестолочь! Нет понятий. Нет!” – выругался Иося, не отводя глаз от колбасы. Затем выпил еще стаканчик и прилег ненадолго вздремнуть перед началом вечернего карнавала. На свой нежный диван. Закрывая глаза, подумал: ” Интересно, а чем будут угощать на этом сборище неудачников?”

Попав в эту людскую пропасть, Иося стал шарить глазами в поисках закуски и какой-нибудь выпивки – не нашел! Разозлившись и отчаявшись, он решил ударить кому-нибудь в морду. Просто так. Для куража, так сказать, и для поднятия боевого духа. Тем более что рядом оказался мерзопакостный Философов, который был весьма противен Иосе за его мракобесные разглагольствования про пользу наук да развитие общества. Его блевотные речи жутко раздражали Нежного, его длинные жирные волосы-пакли нервировали величавого Иосю, его плебейские недоусики бесили архиважного Иосифа, его… “Как же пало это псевдонаучное животное-богомол! Квазидеятель! Ученый-политзаключенный!” – зло прошипел Нежный и, не обращая на окружающую публику, с размаху врезал кулаком в лицо-карикатуру Философова. От удовлетворения Иося выпустил газы…