Первый покупатель хризантем

Ант Скаландис

Первый покупатель хризантем

Идея пришла внезапно. Я попрощался у подъезда с Рудиком, посмотрел в сторону Курского и вспомнил, что у Белки сегодня день рождения. Рудиков дом стоял на Садовом, между Таганкой и Курским, до привокзального цветочного базара было рукой подать, а часы показывали без десяти семь. Это Рудик так рано уходил на работу, и, заночевав у него, я вынужден был теперь, дрожащий с похмелья, выползти на мороз на полчаса раньше, чем нужно.

Стоял ноябрь, но ударили вдруг морозы, и застекленные лужи мертвенно блестели в холодном свете уличных фонарей, а мерзлый асфальт, сухой и чистый, звенел под каблуками.

Я шел быстро, как только мог, по взбегающему на гору тротуару, надеясь хоть таким способом унять дрожь. И думал о Белке.

"Почему, собственно, Белка?" - думал я. - Кто она мне? Да, никто! Просто смазливая бабенка, с которой я вместе работаю, с которой всегда приятно поговорить, которая живет возле Курского вокзала и у которой сегодня день рождения. Все? Вроде, все. Ан - нет! Я ведь не просто сдаю ей на подарок два с полтиной, а ещё и сам покупаю цветы. Причем от лаборатории цветы покупает Чарский, и я это знаю, и все равно иду покупать еще. Эффектный жест? Пожалуй. Меня всегда называли пижоном. Но есть и что-то другое. Мы с Белкой друзья. Хорошие друзья. И я всегда думал, что мы только друзья. Но теперь я вдруг понимаю, что дружба между одинокой женщиной двадцати трех лет и одиноким мужчиной двадцати четырех - это нонсенс. Я знаю наверняка, что она одинока. Она наверняка знает, что я одинок. Никакой любви между нами нет, и даже влечения нет, пожалуй, но есть устойчивая симпатия и есть обстоятельства. Вот в чем дело".

Я прикинул и вычислил, что Белка поднимется из перехода под Садовым кольцом не раньше, чем в десять минут восьмого. Значит, я вполне укладывался, вот только не подумал, что цветов на Курском может и не оказаться в столь ранний час. А час был действительно ранний. Погруженный во тьму, город лениво шевелился спросонья, вытряхивая из домов людей, но пока совсем небольшими порциями, люди слишком крепко цеплялись за стены своих теплых норок, и не пробудилась ещё окончательно та огромная и неведомая сила, которая каждый день, словно едким дымом выкуривает их на улицу. И рынок на Курском пустовал.

Я очень не любил, когда мои планы, даже самые бредовые, рушатся. Стало обидно. И тогда в темноте за дальним прилавком я разглядел черную, чернее фона, фигуру продавца. Продавца ли?

Когда я подошел, фигура не проявила ко мне ни малейшего интереса. "Не продавец", - подумал я и все-таки спросил:

- Какие у вас... - я замялся, - цветы?

- Хвасдыки, - с сильным кавказским акцентом сообщила фигура. - Двадцат рублэй.

У меня в записной книжке лежало сорок, и это было все, что осталось от последней получки. Один цветок покупать не хотелось - не тот эффект. Два только покойнику. На три - не хватало.

"Обидно", - думал я. Время уходило, и все опять рушилось.

И тут я увидел ещё фигуру и двинулся к ней. Смуглая женщина с очень черными волосами под белой вязаной шапочкой выбралась из-под прилавка.

- У вас какие цветы? - спросил я безнадежным голосом.

- Хризантемы, - женщина выпрямилась и убрала руки в карманы пальто, пятьдесят за три штуки.

"Последний шанс", - понял я и выпалил:

- За сорок не отдадите?

- За сорок? - переспросила она и тут же согласилась: - Отдам. Только они у меня в камере хранения. Вы торопитесь?

- Да... вообще-то.

- Сейчас, - сказала черноволосая и, выйдя из-за прилавка, быстро пошла к вокзалу.

Я проводил её взглядом, посмотрел на часы: времени в обрез. Стоять было как-то совсем неинтересно и холодно, и я пошел следом. Торговка уже говорила с кем-то у окошка камеры, потом подошла к двери, некоторое время ждала, наконец, изнутри открыли. На льдистый асфальт упала полоска света. Я снова посмотрел на часы, потом через неплотно закрытый дверной проем на черноволосую, как она стаскивает с верхней полки большую картонную коробку и, уходя, сует рубль парню-кладовщику. Коробка была, естественно, легкой, но крайне неудобной, однако помогать цветочнице казалось совершенно неуместным, тем более, что, завидев меня, стоящего возле дверей, она услужливо заторопилась, а шла при этом уверенно, не оскальзываясь на лужах и не перехватывая свою неуклюжую ношу.

"И что она так суетится?" - недоумевал я.

А женщина, словно читая мысли, сказала:

- С первым покупателем всегда надо так. Первому покупателю во всем уступать надо. Тогда торговля хорошо пойдет.

- А-а, - понимающе протянул я. - Понятно.

Мне ещё ни разу не приходилось быть первым покупателем на рынке.

Минуты бежали, и казалось, что, как цветочница ни старается, все происходит все равно слишком медленно. Узел на коробке не захотел развязываться, и я уже полез за своим перочинным ножиком, когда она сама разрезала веревку, сверкнув чем-то в темноте.

Большие, белоснежные, легкие, как пена, примятые от долгого хранения и все же пушистые шары на длинных зеленых стеблях, наконец, оказались у меня в руках, заботливо обернутые в две газеты, и, бросив на ходу "спасибо", я поспешил к метро.

А стоя у лестницы, спускавшейся в переход, я устал от мельтешения лиц в торопливой толпе и замерз, особенно руки без перчаток, поочередно сжимавшие цветы. Прошло минут, наверное, двадцать, прежде чем появилась Белка. Белка опаздывала. Полы её второпях не до конца застегнутой дубленки трепыхались на ветру, а из-под шапки выбилась золотая прядь. И спешно разворачивая газету, я вдруг впервые подумал, как чарующе хороша эта Белка, эта "просто смазливая бабенка".

- О! Какая песня! - воскликнула Белка, увидев меня с цветами.

У неё это было выражение высшего восторга.

- Спасибо, Мишка, откуда ты такой взялся?

- Из дома, - соврал я. И добавил: - Пошли. Цветы замерзнут.

- Только поэтому? - улыбнулась Белка. - А на работу ты уже не спешишь?

- Да ну ее! - сказал я.

И вдруг увидел давешнюю цветочницу. Она шла нам навстречу, обхватив одной рукой свою коробку, а за локоть другой её держал милиционер. Торговка молчала, но на смуглом помрачневшем лице её ещё лежала тень недавней склоки.

Я поспешно отвернулся, когда они проходили мимо, и, глядя почему-то на Белку, тихо произнес:

- Не пошла, стало быть, торговля...