R+r Forever(перерождение бонус)

ГЛАВА 1

«Мерзость». Вот единственное слово, которое назойливо вращалось в моей голове еще с того момента, когда мы получили полную информацию по этому гребаному притону извращенных ублюдков, носящему гордое название «Закрытый клуб «Прихоть». «Мерзость-мерзость», – набирало обороты, когда мы с Витрисом получили-таки туда доступ и убедились, что все самые отвратительные слухи правдивы. На нижнем, подвальном, этаже здесь держали нескольких обращенных детей, над которыми могли практически без всяких ограничений измываться богатые ушлепки с больными мозгами. «Мерзость-мерзость-мерзость», – сверлило мой мозг от одного только понимания, что там с ними вытворяют и сколько же несчастных детей украдено из семей, обращено и просто не выжило, и все ради того, чтобы создать эти живые секс-игрушки. Процент подростков или даже малышей, способных преодолеть первый переворот, ничтожен. А сколько их могло быть прежде? Даже потрясающая регенерация юных оборотней недостаточна, если долбаный садист совсем слетит с катушек, удовлетворяя свой зверский аппетит. Зверский… и это при том, что большинство из них просто люди. Парадокс, да?

Прикрыв глаза, я позволил возникнуть перед своим мысленным взором Рори. Мой боевой отчаянный пупс. Моя маленькая кусачая женщина, с языком, словно опасная бритва. Хрупкая статуэточка, которую охота спрятать за пазуху, если только не боишься остаться без пальцев. Отвязная самка, владеющая всеми оттенками моей похоти, будто они ее индивидуальное изобретение и только ей принадлежали эксклюзивные права. Да, хрен с ним, принадлежали. И я от этого тащился, кому не нравится – пошли на хрен. Опять же, не мой, ибо мой стояк – теперь суверенная собственность одного изящного, страстного и необычайно консервативного в плане количества партнеров пупса. И я не жалуюсь, ведь тоже в отношении нее страдаю неким подобием умственного расстройства, заставляющего игнорировать все нормы веками пропитывавшей меня цивилизованности и прежнего образа жизни, гласящего, что контакт двух тел – лишь действо исключительно ради удовольствия, все остальные составляющие такого контакта, как, например, установление близости и глубоко интимной связи, опускаются за ненадобностью. И вот даже не упоминайте мне о самой главной функции секса – зачатии. Не сейчас, не после того, когда я видел, что вытворяют с такими слабыми созданиями, как дети. Мое собственное детство вообще тут не в счет!

Так, стопэ! Куда меня несет, мотыляя как тупого лоха, попершегося по серпантину в гололед на лысой резине. Че за херня? Недотрах, что ли? Сто процентов. Что-то мы с Рори в последнее время вечно заняты. Не так, что вообще не видимся, но... Спустя семь лет наша жизнь скорее напоминает череду встреч и расставаний, отношения людей, очень близких и занимающихся одним делом, стремящихся к одной цели… и движущихся иногда вроде как параллельными курсами. Направление одинаковое, а пересечений все меньше.

– Риэр, начинаем? – прошелестел в рацию Вадим.

Блин, и с чего это меня посетили такие сопливые мысли? Что за идиотизм, ей-богу! Все, что мне… нам нужно, – это запереться, на хрен, у себя в доме с недельным запасом продуктов и вытрахать это мелодраматичное дерьмо из моих мозгов, а вместе с ним и видимость какой-то дистанции, что приглючилась между мной и Рори.

– Пошли! – скомандовал я, едва мой телефон пиликнул сообщением от Витриса. Он открыл нам стальную дверь клуба, а это значит, что для находящихся внутри хозяев заведения, одного со мной вида, и для посетителей, плевать какого, которых мы найдем ниже первого этажа, наступил гребаный судный час и его никто из них не переживет.

Настоящей злости во мне не было, пока мы без труда прорывались сквозь визжащую и паникующую толпу, одновременно и прорежая ее. Не все отсюда выйдут, ой не все, но и не жалко – все мир почище будет.

– Риэр, ты тут нужен! – в голосе Витриса, крикнувшего со стороны лестницы, сильное напряжение, и я уже ощутил его причину.

Ментальная ударная волна силы альфы рвется оттуда, прошивая меня, бросая вызов, запуская неминуемое обращение. Витрису и остальным не выстоять против такого, а для меня не проблема. Была бы тут Рори, вообще не сходя бы с места размазала этого изврата – владельца клуба – по стене, оставив лишь пятно, но я перестал брать ее на силовые операции по поиску и вызволению обращенных после первого же ее участия. Творилось там такое… Зверорожденные ох как неохотно расставались с вековыми привычками относительно положения обращенных, некоторые фанатично готовы были драться за право кусать тех, кого сочтут нужным, и иметь их в качестве рабов. Нет, даже не сам факт, что она участвует в подобной мясорубке, меня смущал. А то, какими глазами она смотрела в первый момент на освобожденных. Одно дело – потом общаться с ними в процессе реабилитации, но совсем иное – видеть воочию их, иногда в цепях, клетках, бывало, привязанными к станкам для секса, распятых, в крови и ранах, пропахших унижением и чужой низменной похотью, сломленных, с пустыми, лишенными всякой надежды глазами. Короче, бесилась Рори страшно, но смирилась.

– Ты! Предатель своего вида! – зарычал на меня альфа-хозяин, имени которого и знать не хочу. – Я ведь слышал о тебе! Это обращенная шлюха сделала из тебя послушного своей воле пса! Ты позор, а не альфа!

Я безразлично кивал ему, зажатому моими парнями в угол, но не способными напасть на него, пока урод так щедро поливал их подавляющим воздействием. Его сука-жена, добровольно участвовавшая в бизнесе, уже валялась со свернутой шеей на полу, как и несколько членов их стаи и прихлебателей.

– Ребятки, идите освобождать пленников! – приказал я, быстро снимая одежду и пристраивая ее подальше в чистом местечке. А то с этими резкими обращениями шмоток не напасешься.

ГЛАВА 2

После разговора с Риэром я укрылась с головой, не в силах прекратить улыбаться, и, перевернувшись, честно старалась опять уснуть. Но отчего-то не выходило. Мало того, что тело наполнилось тоскливой истомой, жаждой немедленно получить его прикосновения, которой не было дела, что существуют такие вещи, как время и расстояние, кроме этого нечто в его вроде бы извечно самоуверенном, насмешливом голосе… царапало, что ли? Создало какую-то неуместную шероховатость в общей гладкости бытия, что осело неприятным давлением в районе затылка, а после стало постепенно сползать по позвоночнику ниже, распространяя заставляющие зябко поежиться щупальца в центр груди, где внезапно обнаружилась крошечная, но отчетливо ощущающаяся зона пустоты. Откуда, блин, ей взяться? У нас все хорошо! В смысле, не просто «все окей, не лучше и не хуже, чем у других пар, проживших вместе уже не один год». Реально хорошо. Лучше, чем я мечтала когда-либо прежде, наблюдая за жизнью окружающих семейных людей. Мы могли цепляться из-за не имеющих особого значения бытовых мелочей, но в итоге наши препирательства, по заведенному издавна обычаю, заканчивались бурным примирением в постели, стиравшим любые ростки взаимного раздражения, и нашему сексу по-прежнему легко стоило присваивать самый высший бал из существующих. И еще десять баллов сверху. Но помимо всего этого у нас еще было по-настоящему общее дело. Не бизнес, не сиюминутная суета ради благосостояния, не гребаное хобби, дабы убить время, а идея, ради которой мы оба готовы были впахивать, не жалея сил. Изменять древние законы и отношение к обращенным со стороны Зверорожденных оказалось задачей опасной, трудоемкой, длительной, нерво- и финансово- затратной, но каждая потраченная на это минута и капля сил стоили этого безусловно и несомненно. И до сих пор я не устаю восхищаться изменениями, случившимися в Риэре, и если бы была религиозной, то молилась бы о том, чтобы так и оставалось, и однажды его альфа-суть не решила уйти в несознанку, и не вернулось изначальное похерестичное отношение к проблемам, что он мог счесть чужими, не входящими в сферу его жизненных и территориальных интересов. Ведь, как ни крути, Зверорожденные на уровне подкорки хранили инстинкты и потребности своей животной природной половины, а у нее весьма практичный подход к вопросам целесообразности выживания слабых и необходимости спасать их и защищать.

– Вот с какого перепугу нужно думать о таком в долбаные четыре утра?! – возмутилась сама на себя и с досадой стукнула по тому месту, где зародилось это противное ощущение, напоминая своему расшалившемуся разуму, что все мои внутренние органы находятся на месте и никаких пустых пространств там нет и быть не может.

Ладно, уснуть, видно, больше не светит, так не смотаться ли в Дом Спасения сейчас, чтобы действительно освободить больше времени на уединение с Риэром, когда он прилетит?

Только вышла из спальни, Барс сразу вскочил с подлокотника монстродивана и, бодро потянувшись для своих уже не юных лет, спрыгнул на пол, деловито направляясь в сторону кухни, намекая на то, что, по его мнению, являлось первейшей моей обязанностью.

– Не-а, доктор сказал, у тебя лишний вес, так что пролетаешь ты пока со жрачкой, дружок! – объявила я ему и торопливо умотала в ванную, потому как, знаете ли, не особенно приятно получать в спину басовитые проклятия голодного котяры, даже если и уверена, что не такой уж он и голодный и на его запасах жира можно пережить краткий апокалипсис, что не есть полезно в его годы. Но все равно, умнее трусливо смыться до того, как от возмущения он не перешел к откровенному вымогательству с заунывными воплями умирающей от истощения баньши, вынудив меня сломаться.

Спустя час я уже открывала пультом ворота, въезжая на территорию, прилежащую к Дому Спасения, зевая во весь рот и кивая Мише, дежурившему сегодня на входе.

– Ты чего в такую рань? – спросил он. – У нас все вроде тихо, без происшествий.

– Риэр сегодня прилетает, – ответила, подавляя очередной зевок, и парень усмехнулся, не нуждаясь в дальнейших пояснениях.

«Вход воспрещен альфам и стервозным сукам!» – гласила ярко-красная надпись на двери в корпус, и это была никакая не шутка. Большинство наших подопечных, находящихся на реабилитации, нуждались в ограждении от той властной энергии, что вольно или невольно излучали альфы вокруг себя. А учитывая, что зачастую именно Зверорожденные бабы проявляли чудовищную жестокость к обращенным, удовлетворяя требования своей подавляемой при самцах агрессии, то и их тут не ждали с распростертыми объятиями.

Так как почти все спали, я поплелась в свой кабинет и погрузилась в море-окиян организационно-хозяйственной работы. Как-то так постепенно сложилось, что я на себя ее взвалила, после того, как Риэр отсек меня от оперативного участия непосредственно в поисках и освобождении. Естественно, я нашла выход своей энергии, нагибая (большей частью в переписке и общению по телефону) альф тех стай, что были пойманы на незаконном отныне использовании обращенных. Оторвать кому-то башку в назидание окружающим – жест, конечно, крайне убедительный и эффектный, но последующих проблем не решающий. Мертвые Зверорожденные бесполезны в финансовом смысле, а главное – не способны усвоить урок на будущее. Теперь же пойманные за руку должны были платить долго и много, столько, чтобы хватало на устройство в жизни их практически рабов и на содержание Дома Спасения. Да и до самих чистокровных засранцев медленно, но неуклонно доходило, что следовать старым традициям – слишком дорогое удовольствие. В районе десяти появилась Маша, заглянув ко мне лишь мельком и тут же умчавшись в детскую половину проведывать тех бедолаг, о которых с самого начала этого нашего проекта заботилась с какой-то почти отчаянной, яростной тщательностью. Так и не добившись от Сая согласия на их общего ребенка, она нашла частично применение своему материнскому инстинкту, но я не слепая и часто замечала тень никуда не девшейся тоски в ее глазах. К сожалению, пока Двоедушный не сдвинется со своей позиции, никакого способа разрешить их ситуацию не существовало. При этом я восхищалась Машей, потому как сама в определенной… ай, блин, в очень весомой степени избегала прямого взаимодействия именно с насильно обращенными детьми. Очевидно, мой материнский инстинкт дремал, был в длительном отпуске, вообще отсутствовал… короче, не важно. Суть в том, что находиться в обществе существ, не достигших определенного уровня зрелости, для меня было некомфортно уже долгое время, и я всеми способами этого избегала, и спасибо господи за то, что есть Маша! Невольно я опять потерла засаднившие ребра, бормоча под нос проклятья, и углубилась в работу.

ГЛАВА 3

Я не мог перестать вжиматься пахом между раздвинутых ног Рори, даже когда оргазм прокатился по мне, как груженый под завязку товарняк, разбивая все кости, превращая мышцы в желейную массу и вышибая на время способность соображать. Она всхлипывала, поражаемая идущими из глубины лона судорогами, которые передавались и мне, стимулируя все новые медленные толчки, хоть и чувствовал себя опустошенным досуха. Знаю, что совсем скоро опять буду готов, как ничего и не было, но сейчас только и был способен, что тыкаться лицом в изгиб ее шеи, целовать и лизать ее влажную солоноватую кожу, ошалевая и кайфуя от запаха и жара, источаемого кожей Авроры. Так бы вечно и стоял. Ну, или до того, как не стану способным продолжить с того же места, на чем остановились, учитывая, что от моего пупса пока жалоб не поступало на прохладу металла под ее роскошной задницей. Но отдаленный звук приближающегося движка какого-то долбоящера, решившего именно сейчас ехать в нашу сторону, обломал мои великие планы на корню. Осторожно отпустил Рори, и она зашипела, неловко расставив ноги и с нарочитым упреком глядя на меня.

– У тебя там что, гребаный фонтан? – возмутилась она, пытаясь стереть все, что я в ней оставил, своими же бесславно погибшими трусиками. Жалкий кусок шелка ни черта не справлялся с объемом поставленной задачи, а я, как самая примитивнейшая скотина, прямо-таки раздувался от понимания, что моя пупсятина изрядно уделана моей же спермой, и ни капельки стыда из-за ее небольшого дискомфорта не испытывал. Наоборот, внезапно появилось желание взять и втереть мой запах в ее кожу повсюду, покрыть с ног до головы, чтобы она носила его как несмываемый парфюм, но больше всего добавить его внутрь ее тела, где ему самое место. Именно этим я обязательно и займусь, как только мы доберемся до дома.

– Если ты голодный, то нам стоило бы что-то заказать, я ни черта не готовила. Не люблю есть дома, пока тебя нет, – пробормотала Рори, оглядываясь и явно собираясь запихнуть свои трусики куда-нибудь в машину, но я выхватил их и засунул в карман, нарочно привлекая ее внимание к не собирающемуся полностью опадать члену, и только после этого спрятал его в штаны.

– Ближайшие несколько часов я намереваюсь утолять совсем другой голод, дорогая, – усмехнулся я ее понимающей улыбке.

– А после этих часов я тем более буду не способна к кулинарии, – фыркнула она, одергивая платье и хлопнув меня по кисти, которой я ненавязчиво облапал ее левую грудь. Зараза. Что-то я просто не в состоянии перестать ее тискать, даже понимая, что это задерживает нас.

– У Барса полно консервов, – мне чуть ли не руками пришлось ноги переставлять, чтобы начать отходить от нее, – а ветеринар велел ему худеть, так что я его подрежу на жрачку, если сильно прижмет.

– Как знаешь, но я все-таки позвоню в доставку, – пожала Рори плечами, усаживаясь в машину.

– Совершенно напрасно, ближайшее время некому будет выйти и забрать заказ! – нахально огрызнулся я и задом пошел к своей тачке. Блин, какая же пупс у меня охрененная, особенно когда вот такая: раскрасневшаяся, растрепанная, с этим влажным лихорадочным блеском в глазах, как у женщины, которую хорошо отымели только что и она точно хочет продолжения и знает, что оно будет.

До дома мы неслись как оглашенные, Рори припарковалась перед самым крыльцом, но только вылезла из салона, я подхватил ее, на ходу вытряхивая из туфель, и дверь толкнул спиной, целуя ее остервенело. Сука, скучал, всегда скучал по ней зверски, уезжая, но сейчас аж колбасило от неимоверного желания вернуться в нее, уничтожить все преграды и малейшее расстояние между нами. Дурел, не сдерживаясь, рычал и рвал ткань, освобождая себе путь, не в состоянии терпеть, усадил ее на тумбу в прихожей и трахал снова, как ополоумевший, будто и не занимались мы этим только что на дороге. Рори в долгу не осталась, и к финалу моя рубашка превратилась в клочья, а спина и плечи были исполосованы ее ногтями, в изгибе шеи горел след от укуса.

– Добро пожаловать домой! – задыхаясь, пробормотала она, бессильно обвиснув на мне, едва наступило краткое затишье.

– Вот уж спасибо за теплый прием! – хмыкнул я, стиснув ее ягодицу, и шевельнул бедрами, напоминая, что мы еще соединены. – Нет места лучше, чем свой дом.

Покряхтывая и матерясь под нос, я таки стряхнул с ног гребаные джинсы, умудрившись не отпускать Аврору, и донес ее наконец до душевой кабины, где начал смывать пот и скользкую влагу между ног, испытывая дурацкое недовольство по этому поводу. Опустился на колени, проскальзывая в ее влажную жару пальцами, и прижался к лобку губами.

– Волчара, дай мне хоть дух перевести пару минут, – прохныкала она, но заерзавшие бедра выдали ее с головой.

– Никаких передышек, детка, – проворчал я и протолкнул язык между чуть припухшими складочками, наслаждаясь прерывистым всхлипом сверху, и тут же упал на задницу. – Твою же ж мать! У тебя вот-вот овуляция начнется. Черт-черт-черт!

Заполошно вскочив, впоролся макушкой в полочку, начисто снес ее – баночки, флаконы посыпались нам под ноги, и один, как натуральное западло, был стеклянным и разлетелся в миллион осколков. Выругавшись, качнулся в сторону, бухнув плечом в тут же треснувшую прозрачную стенку душа, и замер, ощущая себя пойманным в ловушку зверем, у которого к тому же еще и отняли весь воздух.

– Не шевелись! – прохрипел я и дернул головку душа, выломав к черту крепление, смыл все мелкие блестящие стекляшки вперемешку с розоватой пеной в слив, по-идиотски избегая встречаться глазами со своей женщиной, взирающей на меня недоуменно и безмолвно.

Подняв Рори одной рукой, переставил подальше от расхреначенной кабины, вырубил воду и выхватил из шкафчика полотенце, вывалив вместе с ним на пол еще десяток, стал вытирать моего пупса.

ГЛАВА 4

Я не стану думать о чем-либо прямо сейчас. Не буду прокручивать слова Риэра в голове, позволяя им обрасти все новыми слоями оскорбительного смысла. Если бы этот мужчина имел намерение обидеть меня больше, то так бы и сделал, не стал бы сдерживаться. Это же мой чертов альфа! Он не церемонится, не нянчится ни с чьими чувствами. И сказал именно то, что желал сказать. Никаких детей он не хочет. Тогда на что я дала ему время сейчас? Взять свои слова обратно? Или же сформулировать четче мысль «никакого, блин, потомства с тобой»?

Нет, дело не в этом… вообще не в вероятной беременности в принципе. А в том… что мы типа как забуксовали некоторое время назад. Как-то застряли в наших отношениях. Полностью вложились во внешнее, видное всем движение, позволив затормозить другой линии эволюции – той, что между ним и мною. Все было хорошо, просто супер, охрененно. Было, было, и было. И все еще есть, но этого вдруг недостаточно. Это неожиданно оказалось какое-то замороженное в лучшем моменте «хорошо». Оно не трескалось, не затиралось, не портилось, но и никак не развивалось. Застыло на месте, и, черт возьми, я и сама бы себе сейчас не сказала, почему это плохо. Господи, ну что за идиотизм! Плохо, потому что слишком хорошо и не думает меняться? Разве не об этом обычно мечтают люди? Не такое ли подразумевают под тем самым «долго и счастливо»? Два человека, чьи чувства друг к другу не претерпевают естественной коррозии и устаревания под действием времени и внешних факторов, зависшие в состоянии постоянного взаимного страстного стремления, единомышленники, друзья, идеальные любовники, но… не семья? Ох, Аврора, не пора ли вспомнить народную мудрость: «от добра добра не ищут»? Очевидно, пора.

Чего же так всковырнула реакция Риэра на возможность моего залета? Нормально же. Все мужики этого боятся. Ну, в смысле, исключая тех, кто постепенно или внезапно осознает потребность в размножении. Короче, не важно. Главное – мужики или до икоты боятся беременности подруги, или очень ее хотят, и мой конкретный мужчина из первой категории. И, между прочим, он с самого начала этого не скрывал. Не думал ни о каких детях, не заговаривал о них, не сообщал мне прямо или косвенно, что его мнение в этом вопросе изменилось. Так что? У меня нет права ощущать себя обиженной или вроде как обманутой, чуточку преданной? Нет, права нет, а чувства такие есть. Поэтому пойду-ка я побегаю в звериной шкуре, проветрю тело и дам передышку человеческому разуму. Животных не достают всякие моральные страдашки, у них все проще: инстинкты и потребности, чего-то хочешь – получаешь, если силенок хватает, не хватает – обламываешься и смиряешься.

Толкнула входную дверь, под ноги с улицы практически вкатился толстячок Барс и тут же забасил, требуя пожрать.

– Не сейчас! – огрызнулась я, выходя наружу.

Встав на крыльце, постаралась абстрагироваться от прохладного ветра, добравшегося до растертой Риэром кожи, по которой стекала еще вода с волос. Нужно сосредоточиться на перевороте, на изменениях, кои следовало запустить в теле, как механизм, не имеющий обратного хода. К сожалению, ничего не выходило. Что-то заклинило, забуксовало… блин, ну не долбаная ли ассоциация с ситуацией в нашей жизни?!

– Барс, не сейчас! – повторил Риэр мою фразу, появляясь за спиной на крыльце. – Я не думаю, что тебе следует уходить сейчас, Рори.

Я сразу согласилась с ним, признавая, что обернуться не выйдет.

– Ты прав, пробежка не решит проблему между нами, – вздохнув, обернулась к нему, такому же мокрому и обнаженному, как я.

– Проблему? Пупс, между нами нет никаких гребаных проблем!

– Нет проблем? – моргнув, переспросила, чувствуя себя идиотским попкой-дурачком. – То есть то, что ты испугался едва ли не до истерики моего залета, совсем не проблема?

– Я, по-твоему, трусливая истеричка?

Темные глаза напротив сузились, черты лица стали жестче, верхняя губа задрожала и криво приподнялась, обнажив зубы, и до меня сразу дошло: зараза, офигенно неудачный выбор слов! Сказать альфе, тем более такому, как Риэр, что он испугался… о-о-о-очень, мягко говоря, отстойно. Но знаете что? В гробу я видала сейчас корректный выбор выражений.

– Ты, по-моему, пытаешься сейчас прицепиться к не имеющей значения херне, тогда как говорить нам следует о другом! – невольно оскалилась я в ответ. Мама родная, откуда эта мгновенная мощная энергия агрессии, сгустившаяся в воздухе?

– Ага, ты же у нас доминантная особь, суперженщина, одаренная безграничной силой, и только тебе решать, о чем нам нужно говорить, а о чем – нет! – Злая насмешка, прозвучавшая в его голосе, – это больше, чем способно на данный момент перекрыть мое стремление избежать открытого конфликта, о котором мы оба потом пожалеем.

– Вот, значит, в чем дело?! – вспыхнула я. – Тебя, оказывается, наличие у меня большей силы останавливает от создания со мной нормальной семьи? Негоже альфе быть у бабы подкаблучником?

– Мне похрен на твою силу, Рори! – рявкнул он в ответ, сжимая кулаки. – И у нас и так нормальная семья, меня все, блин, устраивает, но вот тебя, похоже, нет! Внезапно поняла, что такая уникальная и распрекрасная ты можешь выбрать кого получше, чем… как там меня назвала? Испуганная истеричка?

– Да что ты прицепился к словам?!

– Разве это я тут тот, кто прицепился к словам? Что я такого неправильного сказал в ванной, что на тебе лица не стало и ломанулась от меня, как от огня? С чего вдруг сразу эти гребаные разговоры о какой-то неполноценной семье?

Хватит с меня! Если кое-кто не хочет в упор видеть очевидного, то придется ткнуть его в это смазливой заносчивой физиономией.

– Да с того, что у нас вообще нет этой самой семьи, Риэр! – зарычала в ответ, подступая ближе, и вот теперь ощутила под кожей щекотку подступившего ближе некуда обращения. – Разве ты не видишь этого? Ты знаешь, как меня называет большинство Зверорожденных?