Партизаны третьей мировой. Главный противник

Глава 1

Россия. Отрезок федеральной транзитной магистрали М–53 (Новосибирск — Кемерово — Красноярск — Иркутск), удаление около 70 км, от ближайшего населённого пункта 22 июля 2011 года 04.49 по местному времени. Старший смены группы сопровождения грузоперевозок Антон Варламов. Сотрудник иркутского ЧОП «Булат». Охрана и сопровождение грузовой колонны.

Ночной перегон по покрытой трещинами старой объездной дороге, это вообще удовольствие ниже среднего. Обычно, на ночь мы останавливаемся в каком–нибудь клоповнике или съезжаем с дороги, чтобы разбить лагерь. По последние пару лет это стало невозможно: фирма — грузоперевозчик ставит жёсткие условия по срокам, поэтому экономится каждая секунда, на счету каждый пройденный километр. Наша колонна, это три большегрузные фуры, больше напоминающие корабли средних размеров, да одна машина сопровождения — мой боевой «жигуль», раскрашенный в бело–красно–чёрные цвета охранного агентства. Кризис, разразившийся два с половиной года назад, сильно подкосил всех, кто хоть что–то делал. А когда одно за другим стали закрываться предприятия, фирмы и фирмочки, охранять тоже стало нечего. Закрылись, с перерывом в пару месяцев, сразу два ЧОПа в которых я работал, пока не получилось наняться в «Булат». Контора эта славилась тем, что её основали бывшие менты, державшие большинство крупных подрядов на железной дороге и автомобильные грузоперевозки по области. Но и им приходилось кисло: за последние три месяца штат сотрудников на треть сократили и мы, выезжавшие на сопровождение грузов нормальной бригадой из восьми человек, теперь вынуждены работать вчетвером. Но работа есть работа, даже если внутренне понимаешь, что рисковать за жалкие пятнадцать — двадцать тысяч плюс премиальные, это стрёмно. Мне выпало ехать во главе каравана, да ещё в одиночку освещая изобилующую ямами колею жидким светом фар служебной «пятёрки». С картой в одной руке и рвущейся баранкой руля в другой, я вёл колонну. Изредка приходится останавливаться, чтобы по рации подбодрить водил трёх трейлеров едущих следом в отдалении. Народ матерился, но ехал следом, поскольку это был единственный способ миновать затор на основной магистрали, образовавшийся из–за крупной аварии. Открытый тягач, везущий подержанные «японки» в Новосибирск не рассчитал скорость и в попытке обогнать какую–то легковушку перевернулся, перегородив всю трассу. То, что скоро образуется настоящий затор и надо искать объезд, в голову быстро пришло только мне. Быстро доложив диспетчеру об изменении маршрута, я дал команд нашему маленькому каравану съезжать с трассы сначала на небольшой отрезок грунтовки, ведущий в какой–то посёлок километрах в сорока на юго–запад. Водилы стали возмущаться, но Мишка Овчинников или просто Михась для друзей, быстро угомонил шоферской профсоюз и мы строем двинулись в объезд.

«Пятёрку» тряхнуло на ухабе, выровняв руль и снова сверившись с картой, я наконец–то вырулил на криво заасфальтированный съезд, снова выходящий на основную трассу. Водители приветствовали появление ровной дороги одобрительными гудками, словно это не они пару часов назад материли меня на чём свет стоит. Михась сообщил по рации, что из графика выбиваемся часов на десять–двенадцать. Что тут остаётся делать? Значит, идём без заезда в кемпинг, чтобы нагнать время. Тоже ничего особенного, такое бывает очень часто, я уже лет пять как привык. Снова затрещала рация:

— Я «полста пятый», у замыкающего ситуация, требует отработки по одиннадцатому, «полста первый» как принял?

Чёрт! Это Андрей Ильинский, наш самый молодой артельщик, всё ещё шпарит по кодовой таблице и слишком легко верит водилам. Эти хитрые граждане уже просекли что остановки на пожрать не будет, вот и просемафорили в «хвост», чтобы тот «сломался». И может быть даже поломка настоящая, водители у нас просто виртуозы и могут ездить даже на трёхколёсной телеге без мотора, но все мы люди. А водителю платят не только за доставку груза, а ещё и за километраж, поэтому так и так он свой оклад получает, торопиться им некогда. Да и устали люди: третьи сутки идём с минимальным лимитом на отдых. Даже отлить случается в бутылку, чтобы не выбиваться из графика. Я, лично, усталость уже который год не замечаю, работа даёт возможность просто позволить жизни идти своим чередом. Мелкие и средней серьёзности проблемы, словно снежинки на сильном ветру — пролетают мимо, их некогда замечать. Сделав суровый голос, беру микрофон с пассажирского сидения и отжав тангенту уже в который раз начинаю перебранку:

— «Полста первый» — «полста пятому»! Скажи водиле, что пусть хоть на себе груз тащит, но пойдём по графику! А будет выступать, передай, что тогда даже прогонных за километраж не получит, я сам поспособствую….

— Варенуха, старый хер! — В наш разговор вклинился весёлый голос, это был Михась — Опять ты молодого на «фу–фу» развёл. Сказано же было: портвейн и шлюхи только в Новосибе, или совсем не терпится?!..

Так мой напарник разрядил обстановку, теперь ушлый пятидесятилетний Виталий Варенуха, который как раз и ведёт замыкающую фуру, будет пристыжен. У водил свой гонор, свой кодекс, по которому всё херня, главное показать своё мастерство и удаль. А тут его пробивают на предмет «сачка», что в принципе очень обидно. Поэтому теперь его возражения по поводу всяких стуков и хрипов в моторе железного коня, воспринимаются несерьёзно. Мишка снова меня выручил, избавив от как минимум получасовой перебранки с хитрым шоферюгой. Не то, чтобы я недолюбливал водителей вообще, но конкретно с этой бригадой мы выезжали только второй раз и ещё не успели толком притереться. Понять их тоже можно: машина чужая, зарплата мизерная, а риск погребения под придорожным кустом после нападения дорожных бандитов, очень велик. Едут и боятся, да ещё дрожат за сохранность груза, за который в случае чего придётся круто отвечать перед хозяевами….

— «Полста первый», ответь «полста второму» — Хриплый из–за статики помех голос приятеля оторвал меня от невесёлых мыслей — Как там обстановка впереди?

С Овчинниковым я знаком был уже давно, Мишка переходил со мной из одной фирмы в другую, как только та закрывалась и вот уже десять лет мы на пару тянем охранную лямку постоянно прикрывая друг друга. Был он моложе меня лет на шесть, пришёл в охрану сразу из армии, надеясь перекантоваться какое–то время, да так и застрял. Смуглый, черноволосый, с жёсткой щёткой усов под курносым носом и весёлыми глазами — маслинами Михась сильно походил на какого–то советского актёра времён перестройки. Говорил приятель быстро выпаливая слова, от чего любая, даже самая серьёзная мысль у него выходила как затравка для весёлого анекдота. Мишка служил где–то на Дальнем Востоке, но про свою службу ничего не рассказывал, говорил, что ходил на военном сторожевике по Амуру и всё. Там же, видимо. Научился ловко биться врукопашную, от чего везде, в какую контору бы мы с ним не попали, получал надбавку за наставничество по части мордобития. Сдружились мы случайно, когда стояли смену на каком–то аптечном складе, куда пытались забраться наркоманы. Михась ловко скрутил одного, но не заметил второго «нарка», целившего ему в спину из какого–то огнестрельного пугача. Тогда я не колеблясь прострелил взломщику башку из своей служебной «мухобойки» — ИЖ 71. Стрелять по конечностям, это всё для отмазки перед ментами: обдолбанный наркоша вполне мог выстрелить, изрешети я его хоть из пулемёта. Ещё по службе в армии помню, как обколотый промидолом сержант — контрактник перестал стрелять только после того, как ему снесло полчерепа осколком близко разорвавшейся мины. Давно это было, но опыт остался, поэтому жив я сам и остался цел Михась. Отписок по ментовской части вышло жуть как много, но в конечном итоге отпустили, прекратив дело за отсутствием вины. Напарник оценил то, что случилось правильно и с тех пор, часто приглашал то на шашлыки, то просто посмотреть хоккей в спортбаре. Сначала я отказывался, но после очередного отказа мне позвонила жена Овчинникова — Тамара. Так я понял, что случайно спас человеку жизнь и теперь он волей–неволей стал моей ответственностью. Человек я не шибко компанейский, предпочитаю жить отшельником, хоть и среди людей. Но приятельские отношения как–то сами собой завязались и теперь я был в Мишкиной семье чем–то вроде друга семьи.

Всё это как бы мимоходом понеслось в сознании, будто короткий любительский фильм, где звук скачет, а камера постоянно даёт смазанную картинку. Возвращаясь в реальность, я снова беру микрофон:

— Здесь «полста первый», через десять километров поворот и ГАИ — шный пост, всем приготовить документы, оружие держите на предохранителе. Отбой.

Рация ожила, последовали отзывы о том, что мол, поняли и на этом эфир снова затих. Машина шла ходко, дорожное полотно было на удивление ровным и в последующие час с небольшим, ничего не произошло. Насторожил только пост ГИБДД, где вообще никого не оказалось: ряд окон «птичника» — застеклённой двухэтажной будки, где вечно кто–то торчит, был тёмен, что странно. Как обычно, мы проследовали мимо снизив скорость, но на обочине вокруг «скворечника» тоже не было ни души. К тому же что–то стало со связью на всех волнах радиоэфира слышался ровный шорох помех, работали только служебные коротковолновки. Тряхнув головой, я провёл обычную перекличку и снова сосредоточился на дороге. Постепенно, стало светать, серые сумерки начали сменяться более ярким, утренним светом. Из–за стоящих сплошняком деревьев само солнце покажется ещё не скоро, поэтому я не торопился выключать фары и сдержав зевок, снова попытался поймать какую–нибудь станцию. Всё–таки с музыкой ехать гораздо веселей. Шипение и треск сменились невнятным бормотанием, потом прозвучали обрывки какой–то электронной мелодии… Ага, новости!

— … Премьер министр России призывает граждан Российской федерации сохранять спокойствие. Войска Западного военного округа[1] отражают нападения превосходящих сил противника… Войсками Североатлантического альянса, атакована особая группа войск Калининградского… Норвежский десант, выброшен в районе порта Архангельск… механизированные части экспедиционного корпуса морской пехоты США продвигаются к городу Уссурийску….

Не знал, что возобновили передачу «театр у микрофона», опять фантастику какую–то запустили. Или розыгрыш, с этих отмороженных радийщиков станется, народ разводят как хотят. Я тщетно попытался поймать что–то ещё, но треск и вой стали совершенно нестерпимыми и пришлось выключить радио совсем. Магнитолу я брал на свой страх и риск, правилами внутренней службы её наличие в служебной машине почему–то запрещалось. Утро выдалось на удивление спокойное: колонну никто не обгонял, встречных машин тоже не попадалось, что редкость для этого времени года. Обычно туристы и перегонщики стараются выехать затемно, чтобы не попадать в звторы и проскочить дорожные посты квёлых с утра гаишников. Отсутствие попуток, я понимал: пока разгребут тот бардак, пока наладят движение в объезд, но вот почему…. Мимо по встречной, прервав мои полусонные размышления, промчался на дикой скорости какой–то автомобиль. Всё, что я успел заметить это отблеск фар и массивный хромированный бампер типа «кенгурятник». Джип проревел клаксоном и на скорости скрылся позади.

— «Полста второй» — Я вызвал по рации Михася — ты видел смертника, что мимо пролетел?

Ответ не заставил себя ждать, Мишка, как и все наши караванщики тоже были изумлены больше обычного:

— Здесь «полсотни второй». Видел какой–то синий «субурбан»(городской внедорожник — авт.) Скорость под восемьдесят кэмэ, может отрывался от ментов, там больше никого?..

Снова эфир взорвался треском статических помех и я перестал вообще что–то слышать. Перезванивать на «трубу» и тратить время на дозвон, тоже не было смысла. Держать связь по мобильнику вообще мало когда получалось, связь на трассе вещь неустойчивая. Сотовый телефон никогда на перегонах толком не ловит, но сейчас три столбика сети ещё держится, только по какой–то причине звонки и SMS не проходят. С востока, стал приближаться нарастающий очень знакомый звук — стрёкот вертолётных винтов. Высунув голову в форточку, я увидел как над самыми верхушками деревьев на северо–запад прошла вертолётная пара. Это были армейские «крокодилы»[2] полностью снаряженные для боевого вылета, а под крыльями на оружейных пилонах я увидел контейнеры для дистанционного минирования, что вообще из ряда вон. Вертушки чуть качнувшись изменили курс и пошли вперёд по шоссе, пару мгновений и они скрылись где–то за очередным поворотом и всё снова стихло. Оставив попытки связаться с конвоем. Просто продолжаю ехать вперёд, чёрт его знает, может опять какие–то учения….

Небо в той стороне, куда ушли вертолёты вдруг преобразилось, став нестерпимо белым. Ряд вспышек заполонил горизонт на пару километров впереди. По инерции я всё ещё продолжал ехать, когда ушей достиг мощный раскатистый удар, словно гигантский молот ударил по наковальне. Потом метрах в пятидесяти впереди и справа, на дорогу обрушилось несколько сосен, потом ещё и ещё. Шквалистый ветер, пришедший вслед за громовым раскатом принёс ошмётки мусора, ветки и камни. Один, довольно увесистый булыжник, ударил в лобовое стекло «пятёрки», от чего оно пошло трещинами. Резко ударив по тормозам и высунув вв форточку руку, я дал знак идущим за мной фурам остановиться. Такой грозы ещё видеть не приходилось, что же делается в Новосибе? До него, правда, ещё пилить и пилить: километров сто пятьдесят. Впереди небольшой городок — Болотное, до него уже рукой подать. Что там сейчас творится?.. Я вышел и начал осматривать повреждённое стекло, мысленно попрощавшись с премиальными. То что это сделала стихия, никого в офисе волновать не будет, спрос опять будет с меня. Фуры остановились из головной спрыгнул на землю Михась и чуть неловко припадая на правую ногу, подбежал, встав рядом:

— Здорово громыхнуло, аж зубы зачесались. Что это, как думаешь?

— Если по уму, то гроза — Я дёрнул за шнур уплотнителя и стекло упало на капот, рассыпавшись на несколько кусков и кусочков — а если по ощущениям, то взрыв чего–то мощного… очень мощного. Километрах в двадцати отсюда, аккурат в Болотном рвануло. Чуешь, как гарью тянет?

Михась встревожено и с опаской поглядел вперёд, но ничего кроме завала на дороге не увидев пожал плечами.

— Не. Какой к лешему взрыв, складов военных тут нету, полигонов тоже. Даже завалящей ядерной станции не построили. Может и правда, гроза была.

— Может и так, меня сейчас больше стекло беспокоит и то, что объездной дороги поблизости нет. Из графика выбиваемся, зарплата опять как у крепостных будет.

— Что предлагаешь, на себе эти фуры через лес переносить?

— Зачем сразу на себе, пошли крестьян искать, может трактор у кого найдём….

— Слушай — Мишкино лицо осветилось догадкой — А может в офис позвоним, сообщим мол так и так….

Я только укоризненно посмотрел на приятеля, взывая к остаткам разума. Мы оба точно знали, что никто не будет слушать наши оправдания, а тем более помогать. Гораздо проще будет нас оштрафовать или совсем выгнать, ничего не заплатив.

— Хватит светлых идей, пошли трактор искать, пока окончательно не опоздали. Иди к водилам, пусть подгоняют фуры чуть поближе к завалу, чтобы в случае чего, мы были первыми в очереди. Скажи Трофиму и Андрюхе, что они остаются с караваном. Оружие с предохранителей снять, мало ли чего.

— А ты?

Внутренне поборов нехороший скрёб виртуальных кошек на душе и стараясь сохранить скучное выражение морды лица, только махаю рукой в сторону стоящих стеной деревьев на обочине слева от шоссе:

— А мы с тобой пойдём за трактором — Сунув голову в салон, я достал с заднего сидения брезентовый вещмешок, подцепив его за лямки и горловину — Как знал, что эту «бомбу» нам с тобой не попробовать.

При виде доставаемой на всеобщее обозрение из мешка двухлитровой бутылки водки, Михась помрачнел, но выпустив воздух сквозь зубы, только тряхнул головой и побежал к машинам, раздавать указания. Я же вновь спрятал бутыль обратно и в одного дотолкал легковушку почти до завала, оставив фору для будущих спасательных работ, буде найдём трактор. Когда же колонна выстроилась вслед за «пятёркой», а Михась прибежал с рапортом, что мол: «кони стоят пьяные, а хлопцы запряженные», мы двинули в лес, чтобы найти какую–нибудь тропинку, ведущую к людям.

Плутать долго не пришлось, отыскалась сначала реденькая тропка, а потом и довольно широкая грунтовая дорога, какие обычно ведут к жилью. Осмотрев колею, я прикинул что тут кто–то проезжал на обычной легковушке ещё вчера. Сойдя на дорогу, мы с Мишкой двинулись в сторону где лес становился более редким. Обычно это один из первых признаков человеческого жилья. Глинистая, жёлтая грязь, уже через полчаса ходьбы собралась на подошвах берцев в гигантские «лапти». В лесу всегда так: земля сохнет медленно, вода собирается в лужи и зацветает. Напарник уже насвистывал какой–то привязчивый мотив, я же осматривался по сторонам, но ни единого просвета ни впереди ни по сторонам не было совершенно. Спустя ещё минут сорок упорного продвижения вперёд, дорога свернула вправо и вывела на край большого луга, на дальней оконечности которого начинался нормальный просёлок и виднелись крыши домов. Повеселевший Мишка, наддал ходу и мы пересекли заросший высокой травой луг, сбивая утреннюю росу. То, что трава не скошена меня сразу насторожило, так бывает в заброшенных деревнях, или там, где живёт очень мало народу. Просить у таких трактор, это просто издевательство, так и так придётся идти назад и пытаться вызвать помощь. Как крайняя мера, мной рассматривался вариант расстыковки одной из фур, чтобы на тросах растащить завал на дороге. Естественно, что приятелю я о своих догадках не сказал, не стоит каркать. Догнав напарника и на всякий случай поправив кобуру, я внимательнее присмотрелся к деревне, куда мы вошли. Одна улица, два ряда домов разной степени неряшливости, сего дворов десять–пятнадцать. Мусор на земле и в стеблях пыльной травы на обочинах. Стёкла в окнах целые, стены на некоторых домах крашены, крыши не провалившиеся. Но странное дело: не слышу лая собак, скотина тоже не подаёт голос, это тоже не типично. Складывается впечатление, что люди словно разом вышли куда–то. Постепенно, до сознания начало доходить, что же в этой картине мне показалось тревожным: химический резкий запах. Нет, в нос не шибало, душок тонкий, едва уловимый, но… чужой и тревожный.

Тронув Мишку за рукав, я дал ему сигнал приготовить оружие. Чуйка никогда меня не подводила, а сейчас чувство опасности и близкой беды просто вопило во весь голос. Михась привык доверять тому, как я веду себя в острых ситуациях поэтому молча снял с плеча свою укороченную «Сайгу»[3] и тихо отжал предохранитель, высвобождая затвор. Я же достал свою «мухобойку» и сняв с предохранителя дослал патрон, стараясь сделать это как можно тише. Дав напарнику сигнал прикрывать, я открыл калитку ограды первого же дома справа и вошел во двор, держа пистоль у бедра. В кино и всяких книжках герои прижимают ствол к груди дулом вверх, либо выставляются с ним на вытянутых руках. Смотрится очень эффектно, на то это и выдумка. Но в реале так лучше держать оружие на стрельбище или уже выйдя на рубеж, для стрельбы по мишеням. В жизни, чем короче твой силуэт, тем меньше шансов быть обезоруженным или иметь простреленную конечность. Это я почерпнул в «учебке», этому же научил и напарника. Поэтому если взглянуть на меня мельком, то не сразу заметишь и сам пистолет, и подсознание не среагирует ан угрожающую позу. Я же могу сделать первый выстрел и от бедра, при достаточной практике, зацепить близко стоящего противника — верняк… Мгновенно окинув узкое пространство внутри ограды я понял, что тут никого нет. Хозяева не держали собаки: нет ни будки, ни просто миски с отходами, не чуял я и специфического пёсьего запаха. На чердаке тоже никого — лестница кое–как сколоченная из почерневших от времени жердей, стоит у дальней стены, далеко от слухового лаза. Если бы на чердак кто–то полез, её бы поставили ближе или просто втянули внутрь. Поднявшись на крыльцо, знаком показал Михасю, чтобы взял на прицел окна, а сам толкнул ногой входную дверь и присев прижался к левой притолоке. Никого, только пахнуло сыростью, да звякнуло что–то. Показав напарнику, что иду внутрь, я так же осторожно толкнул левой рукой дверь во внутренние помещения дома. Печка, кухонный стол, никакого беспорядка и ни единой живой души. Бегло осмотревшись и не забыв заглянуть в подпол, я вышел на крыльцо и отрицательно покачав головой в знак того, что дом пуст, махнул напарнику на соседний напротив. Так мы провозились около получаса, осмотрев ещё семь домов и все хозяйственные постройки. Везде одна и та же картина: люди жившие тут ещё вчера, вдруг скопом собрались и ушли в неизвестном направлении взяв с собой всех собак, кошек но забыв прихватить провизию и одежду. Осмотр крайних домов прояснил кое–что: во дворе я нашёл мёртвого цепного кобеля, чёрного в белых пятнах «двортерьера», размером с небольшого телёнка. Пёс издох не более десяти часов назад, причём почти мгновенно: не было заметно следов длительной агонии, он просто умер на ходу. Но в доме снова никого не оказалось, все вещи и даже продукты лежали так, словно хозяева только что вышли. В доме с издохшим псом, например, ещё со вчерашнего вечера стояла на столе тарелка с прокисшими щами, а рядом черствел недоеденный кусок хлеба, тут же пучок вялых перьев зелёного лука и керамическая белая солонка с откинутой крышкой.

С улицы послышался осторожный свист, я быстро вышел во двор, держа пистолет наготове, деревенька мне всё больше и больше не нравилась. Напарник стоял уже на околице и взмахами свободной от оружия левой руки призывал меня к себе, указывая стволом карабина куда–то влево. Из–за скособочившегося сарая, мне не было видно, что он хочет показать, поэтому пришлось лёгкой трусцой нагонять Михася. Вид у приятеля был растерянный и испуганный одновременно: капли крупного пота выступили на побелевшем лице, глаза возбуждённо блестели.

— Ты… — Судорожно сглотнув, Мишка вытолкнул из себя совершенно бессмысленную фразу — сам глянь, как народ нынче хоронят…. Деревнями….

Не тратя времени на выяснения, я посмотрел в сторону указанную напарником и всё понял. Сразу за сараем стоял синий трактор с заглушенным двигателем и открытой дверцей высокой кабины — стакана. Чуть правее, была видна полоска свежевскопанной земли, шириной два метра и длинной около десяти. Присмотревшись, я увидел, что из земли торчит белая детская рука. Не кукольная и не от манекена, а именно рука детского трупа, уже окоченевшая с объеденными полевыми грызунами пальцами.

— В ограде найди лопату — Не оборачиваясь бросил я через плечо Михасю — Нужно посмотреть, что случилось. Живей!..

Подстёгнутый окриком, Мишка побежал в ближайший дом и принёс две лопаты, какими народ ворочает навоз, копает картошку. То, что собирались делать мы, в рамки мирного мировоззрения не укладывалось. Вдвоём мы за полчаса расширили ров и сняли тонкий слой земли с братской могилы, а это была именно она. Все жители деревни лежали тут, сложенные друг на друга: женщины, дети, мужики. Кто–то аккуратно собрал трупы по дворам, а потом уложил их в ров, пересыпав каким–то белым порошком. Ни единой раны, ни одного пулевого отверстия я не заметил. Кто бы это не сотворил, скорее всего применили какой–то газ, запах которого до сих пор чувствовался в деревне. Я повернулся к напарнику, Мишка был бледен, но шок уже отпускал понемногу.

— Газом деревню потравили, потом собрали трупы и прикопали за околицей. Скорее всего от леса, метров со ста двадцати. Миномёт или ручное оружие, вроде подствольников. Танк, вертушку или бронетранспортёр, люди бы заметили и попытались укрыться. А так: неслышно подошли и одним — двумя залпами накрыли всех.

— Этого не может быть, бред какой–то!..

Мишка снова вскочил и бросив карабин стал ходить взад–вперед, лихорадочно вытирая руки о штаны. При этом в ров он старался не смотреть, постоянно отводя глаза в сторону. Остановившись и достав из нагрудного кармана чёрной куртки с эмблемой и атрибутикой нашего агентства, початую пачку сигарет «ПётрI», он жадно закурил, оторвав предварительно фильтр.

— Газ точно какой–то новый, с приличной концентрацией — Словно бы чужим спокойным голосом продолжал я — Люди умерли сразу, кто где был. А рассеялось всё через час с небольшим. Трава на дальнем лугу даже не пожелтела и тут всё зелёное.

— Ты что, железный?! — Мишку трясло, словно в лихорадке — Люди погибли, тут человек сорок лежит!..

— Тридцать восемь — Поправил я приятеля поднимаясь с колен и беря лопату в руки — Из них десять ребятишек, двое маленькие совсем…. Давай закопаем могилу, потом заводи трактор и поехали на трассу, нужно до города добираться и обо всём ментам рассказать.

Я вынул мобильник и включив фотокамеру сделал несколько снимков. Слова в наше время высоких технологий штука дешёвая. А так любой мент хотя бы из страха перед уликами, быстрее пошевелится и смерть крестьян начнут расследовать без проволочек. Если конечно, я ошибаюсь и имеет место какой–то чудовищный по своей нелепости несчастный случай я не… Бред, бред! Чёрт возьми, крутейший бред лезет в голову!

— Но если это газ… думаешь, военные, что на вертушках пролетали?

Михась уже успокоился, крепкий мужик, но малость непривычный, это нормально. Подобрав карабин приятеля, я протянул ему оружие и принялся закапывать могилу, последней я как мог бережно уложил уже окоченевшую руку маленькой, лет шести, девочки. Чихнул и завёлся движок колченогого трактора, я запрыгнув в кабину встал на подножку рядом с водительским местом. Мишка угрюмо вёл трактор, переваливающийся по колее словно утка. Весь обратный путь мы проделали в молчании, увиденное просто не укладывалось в голове. Через полтора часа, когда солнце уже жарило во всю, мы с трудом вывернули на трассу, метрах в двадцати от места завала. По узкой тропке прямо к стоянке колонны подъехать не дали плотно стоящие к шоссе деревья. С места где стояла головная машина тянуло дымком костра, пахло чем–то съестным. Мишка, позеленев лицом высунулся в форточку и его вырвало, от чего трактор опасно рыскнул влево, чуть не съехав снова в лес. Я спрыгнул с подножки и махнув приятелю как будто ничего особенного не случилось, показал на завал:

— Трос у Варенухи возьми, верхонки у меня в багажнике вместе с фомкой. Щас народ поест и пойдем завал разгребать. Про трупы пока молчи, не стоит панику наводить. Растащим деревья, потом введём народ в курс дела. Увидев трактор, артельщики побросали всю снедь и принялись расспрашивать, как нам удалось сговориться с крестьянами. Но Михась молчал, а я молча присел к разведённому в стороне от дороги костру и наложил себе полную миску макарон с тушёнкой, чтобы пресечь любые расспросы. Напарник ничего на этот мой жест не сказал, просто ушёл к своей фуре и залез в кабину. Что я мог сказать убитому всем произошедшим парню, которому довелось за раз увидеть такое количество покойников, сколько он бы не навидался и за всю жизнь? Утешать других я не умею, а от аллергии на мертвечину вылечился ещё в 95–м, когда трупы на улицах одного южного города, были что опавшие листья по осени: их было до фига и они жутко воняли. Дня не проходило, чтобы с трудом запиханная в желудок хавка, не просилась обратно. Спустя какое–то время, просто притерпелся, отстранился и зачерствел душой. Созерцание чужой смерти сделало не то чтобы равнодушным к своей собственной, отнюдь. Просто пришло внутреннее понимание, что смерть, это часть жизни, которая непременно произойдёт, какие бы чувства ты к ней не питал. Деревенским ещё повезло умереть тихо, без мучений, но само собой, я им не завидовал. И ещё один урок я выучил на войне: как бы плохо тебе не было, никогда не отказывайся от еды, если есть возможность подзаправиться. Часто голодать приходилось неделями, а уж про горячее только мечталось и мнимый запах куриного супа, бывало доводил до исступления.

Пока я ел, Варенуха и двое других водил, уже наладили стяжку и трактор споро оттаскивал поваленные хлысты на обочину. Спустя час спорой работы, в которой мне пришлось принять довольно посредственное участие, завал был с грехом пополам расчищен. Мужики только ворчали во время процесса и просили не путаться у них под ногами. Наконец, завал разгребли настолько, что моя «пятёрка» и фуры спокойно могли пройти по шоссе. Выбитое камнем стекло ничем уже не заменишь, поэтому ехать придётся медленно, но я настоял на том, чтобы мы задержались ещё немного. Собрав вокруг себя всю нашу небольшую артель, я коротко рассказал, что мы увидели в деревне. Сначала, не никто не поверил, но после того, как я продемонстрировал фотку сделанную на камеру мобильника, народ слегка обалдев, начал стихийный митинг. Но в глазах людей, даже сжимавших в руках оружие, читалась только одна эмоция: едва сдерживаемый панический ужас от подсознательной мысли о том, что это может означать на самом деле. Так или иначе, но мне удалось призвать народ к порядку и напомнить, что будет, если груз в срок не прибудет в Новосибирск. Михася я посадил к себе в машину, заставив на всякий случай приготовить оружие. Он положил карабин на колени и с какой–то болью во взгляде посмотрел на меня:

— Антоха, что творится, ты понимаешь? Почти сорок человек людей, так вот просто на тот свет отправить, это же кем нужно быть….

— Приедем в Болотное, пойдём к местным ментам — Я повернул ключ зажигания и машина завелась — Главное, по сторонам поглядывай. Может бандиты эти рядом ходят, а у нас груз ценный….

— Но ты ж сам сказал….

Меня накрыл приступ раздражения, на Михася, на долбанную работу, хитрых шоферюг и даже на мёртвых крестьян, случившихся в жизни очень не вовремя. Всем вокруг нужно простое и желательно нестрашное объяснение, услышав которое всё встанет на свои места: мы спихнём сорок трупов ментам и спокойно поедем дальше, сдадим груз и уже через трое суток снова будем дома. А в квартирке свет, тепло и телевизор. Добавим на грудь пару пива и жизнь снова прекрасна и удивительна! Самое страшное в этом было то, что так думают все. То есть поголовно все, не исключая и тех, кто будет искать убийц этих потравленных людей. Тотальное равнодушие, пустые сердца, мёртвые улыбки и повсеместная трескотня бравады. Неспокойную совесть и чувство опасности можно заглушить трепотнёй с друзьями. А для экстремалов есть интернет и всякого рода псевдо–войнушки, шатания по пригородным лесам с игрушечным оружием тоже своего рода разрядка. В реальной жизни всё совсем иначе: вот есть мёртвые дети, а вот совершенно очевидная причина — миномётный обстрел. Я знаю, что ни один промышленный газ, так быстро не убивает, зато вот газ военный вполне на это способен. Но подсознание не хочет мириться с очевидным, отводит глаза, убаюкивает логику. Это меня отрезвило и поборов минутный всплеск эмоций, я как можно твёрже сказал приятелю:

— Миша, я видел ровно то же самое, что и ты. Рация не работает, телефоны молчат. Наберись терпения, до города уже рукой подать, вон мостик переедем….

Впереди открывалась перспектива на небольшой бетонный мост, через какой–то ручей, за которым должна была появиться стела с названием города, но ничего не было. Не снижая скорости, наш конвой начал перебираться через него, всем хотелось поскорее добраться до тех, кто всё объяснит и поможет. Я искал на горизонте хоть какие–то признаки цивилизации, но впереди был только лес. Городок этот не шибко большой, дома все старой постройки, поэтому ориентиров особо никаких. Разве что на въезде стоит какой–то длинный красный дом, вернее стоял…. Стела с названием города валялась прямо на дороге, непонятно кем поваленная, а от дома остался только фундамент, за дымящиеся развалины. Удивиться происходящему ни я ни напарник толком не успели. Потому что как только последняя фура каравана стала переваливать через мост, слева со стороны лесополосы раздались три слитных хлопка и кабина грузовоза взорвалась ярким клубом оранжево–чёрного пламени. Дальше я действовал почти машинально, накрепко вбитые рефлексы никуда не ушли, они просто дремали до поры, чтобы сейчас в очередной раз спасти мне и приятелю жизнь. Перегнувшись к пассажирской двери, я дёрнул стопор и одновременно нажал плечом, выталкивая Мишку наружу:

— На обочину! Уё… ай от машины в кювет, головы не поднимать!..

Обратным движением, скатываюсь с сидения и ныряю прочь из салона, стараясь перекатом уйти в противоположный кювет. Следующая серия хлопков оказалась почти неслышимой, поскольку сразу же последовало ещё три взрыва подряд, последний был точно в район левого заднего крыла «пятёрки». Ударной волной и жаром огня опалило волосы, уши заложило и рот наполнился запахами палёной резины и горючего. Стараясь уйти как можно дальше от расстреливаемой колонны, я зажал голову руками, чтобы хоть так защититься от визжащего в воздухе железного вихря осколков.

— Ду — дуух — та–та–та–та!

Подо мной мелкой дрожью затряслась земля, краем глаза я увидел, как вокруг возникают земляные фонтанчики. Теперь я точно знал, что это такое: кто–то сначала расстрелял колонну из автоматической тридцати миллиметровой пушки. А потом добивал уцелевших из курсового или башенного пулемёта. Что может сделать безоружный человек в чёрной униформе, так хорошо видимый на зелёном фоне невысокой, почти газонной травы? Только двигаться, катаясь по земле словно ужаленный.

— Трр — та — та–та! Ду — дуу — ухх!..

Пулемётчик особо не старался, видимо как и любого уверенного в себе человека, сидящего за рычагами мощного, сметающего всё и вся оружия, ситуация с беззащитной мишенью его забавляла. Пули ложились совсем рядом, впиваясь в землю со злым гудением, заставляя её дрожать как живое существо. Потом, всё моё тело сотряс неслабый удар, пришла резкая боль и темнота, но сознания я не потерял. Случилось то, что любой в схожей ситуации назовёт чудом. Катаясь по лугу, я провалился в недавно вырытую для каких–то хозяйственных нужд траншею.

— Бумм — аххх! Бум — ах! Бумм!..

Стрелку надоело меня убивать. Поэтому он накрыл то место, где потерял вёрткую мишень очередью из главного калибра. Сквозь ватную тишину и мозжащую боль, я мог расслышать только стрёкот пулемёта и новую серию разрывов, но они снова шли от дороги, где догорала наша колонна. Просто замереть и валяться в сырой полутьме было бы неправильно, поэтому встав сначала на карачки, а потом и осторожно распрямившись, я выглянул из своего нечаянного укрытия. Первым делом в поле зрения попала приземистая боевая машина расстрелявшая колонну. Деловито урча, непонятная гусеничная танкетка выворачивала из–под прикрытия деревьев, развернувшись в сторону шоссе. По прямой до неё было метров сто и это расстояние быстро сокращалось. Большого удивления не вызвал её внешний вид, хотя вроде бы ничего особенного. Угловатый короткий силуэт, тонкий стержень автоматической пушки и камуфляжные чёрно–зелёно–коричневые разводы на броне. Это точно, БМП. Только вот среди наших, даже самых современных я таких обводов никогда не встречал.[4] На левом борту ближе к носу трафаретные белые цифры «11» и ниже «42». Машина рыкнула и быстро пошла в мою сторону, орудийная башня скорректировалась и теперь тонкий ствол пушки с утолщением компенсатора смотрел точно в мою сторону. Не раздумывая, я резко присел зажав уши руками, ожидая что вот сейчас меня похоронят. Очередь из тёх снарядов на таком расстоянии это верная смерть. Внутренне сжавшись, где–то в душе я надеялся, что вот сейчас проснусь и всё это какой–то похмельный кошмар. В очередной раз дрогнула земля, зубы выбили во рту чечётку, а из прикушенного языка засочилась в рот кровь. Лишь мгновение спустя пришло понимание, что звук был в стороне от траншеи, как раз там, откуда приближалась БМП. Откуда–то пришла лихорадочная и глупая мысль, что вот это «наши» пришли. Но здравый смысл окончательно вытеснил остатки мирного расслабленного благодушия и я только расстегнул кобуру и вынул «мухобойку». Никто уже не придёт, «наши» по всему видно совершенно сдулись. Распрямившись снова, сжимая пистоль, я посмотрел вперёд выглянув из–за края заросшей травой траншеи. Снова мне очень сильно повезло: БМП замер на месте. Гусеница, часть фальшборта и передний ведущий каток оторвало взрывом, звук которого я слышал. Тут я различил в траве перед собой знакомый цилиндрический предмет. Это была противотанковая мина, ещё советского образца ПТМ.[5] И тут же вспомнилась вертолётная пара с контейнерами для «засева». Значит, «наши» всё–таки есть! В голове сложились фрагменты мозаики и я понял логику событий, хотя бы на данном отрезке реальности. Наши отступали, но командование и какое–то владение оперативной обстановкой сохранялось. Ведь кто–то же отдал вертолётам приказ, перекрыть опасное направление и засеять его минами. А раз «гостинцы», определённого типа, то и данные о противнике кое–какие тоже присутствовали. Это бодрит, прямо–таки вдохновляет где–то.

Сжимая пистолет, я рывком вылез из траншеи и метнулся к броневику, чтобы быстрее войти в мёртвую зону орудия и курсового пулемёта, если он там был. Адреналин обострил все чувства, сейчас хотелось только одного: убить танкиста. Словно опомнившись, башня начала проворачиваться вслед моему движению, а из–за броневика появился солдат. То, что это был солдат я понял мгновенно. Потому как в руках у него был автомат, а весь он упакован в камуфляж и уже поднимал оружие, чтобы пристрелить меня. Это был конец: нельзя остановиться, чтобы выстрелить по солдату, поскольку пулемётная очередь из БТРа просто хлестнёт по сектору и обязательно достанет. А солдат уже поднимает короткий автомат и тоже ловит меня бегущего по ломанной линии прямо в его сторону. Мир сузился до нескольких метров травы перед глазами и спокойного лица иностранного пехотинца. Надежда была только на то, что оба моих противника не успеют принять верное решение.

— Тах! — Солдат недоумённо дёрнулся и опуская оружие начал поворачиваться назад — Тах — Тах!

Трескучие, до боли знакомые звуки! Солдат повалился навзничь, а башня БТРа замерла словно бы в недоумении. Это было больше чем чудо, это уже судьба: звук мне показался знакомым, потому что я много раз слышал его на арендованном агентством стрельбище. Так звучит только Мишкина «сайга». Всё это я осознал только добежав до упавшего пехотинца, отбросив экзотическое оружие подальше от его скребущих в агонии рук. Бегло обыскав трепыхающееся ещё тело, я нащупал в кармашке его бронежилета интуитивно знакомый предмет. Массивный продолговатый цилиндр, по виду — наступательная граната. Доли секунды на то, чтобы осмотреть: ничего особенного, кольцо, предохранительный рычаг задержки всё как у нас. Не раздумывая вынимаю колечко и зажав предохранитель осматриваю корпус машины в поисках открытого люка. Ага! Задняя аппарель откинута, словно корабельный трап и я не думая долго, швыряю гранату внутрь десантного отсека. Но ничего не произошло, всё осталось как было. Запоздало пришла мысль, что вот они пробелы в образовании: не читаю газет, не выписываю нужных журналов, а то бы знал, что и как в этих импортных гранатах работает. Присев у борта я крикнул:

— Михась, это ты «фрица» приложил?

Сначала всё было тихо, только беспомощно жужжала гидравлика внутри вражеской танкетки. Потом послышался хриплый смех и изменившийся до неузнаваемости голос отозвался:

— Антоха, я уж думал…. — Голос приятеля дрогнул — Думал, что не свидимся больше! Ты как там?

— Нормально, жив пока. Сиди где сидишь, гады эти на мину нашу наскочили, но все вроде целы. Шарахнуть из пушки могут, не высовывайся, я чего–нибудь придумаю….

Всё вокруг стало заволакивать неизвестно откуда взявшимся туманом. Мне показалось, что это слёзы застилают глаза, но через секунду стало ясно — дым валит из десантного отсека БМП. Я поднялся и чуть пошатываясь обошёл машину с тыла. Дым валил из отсека застилая всё вокруг непроницаемым белёсым покрывалом. А секунду спустя, верхний люк открылся и на землю, спиной ко мне спрыгнул танкист, которого я тут же отоварил рукоятью пистолета. Охнув, человек как подкошенный рухнул на траву. Вынув из брюк ремень, скрутил «фашисту» руки за спиной и отошёл от танкетки, на случай если полезет кто–то ещё. Так и случилось: открылся другой люк в палубной носовой части корпуса и наружу стал выбираться ещё один танкист. Снова повторилась процедура с первым пленником, только этого я просто оглушил, ремней на всех не хватило. Перевернув на спину первого пленника, я расстегнул на нём матерчатый кевларовый ремень с пластмассовыми пряжками и уже им спеленал мехвода, а это несомненно был он. Дым становился всё гуще, но из железного коня больше никто не показался. Справедливо решив, что лучше отойти подальше от чадящей жестянки, подхватив за шкирку первого пленника, я стал оттаскивать его к шоссе, где залёг Михась. От дороги послышались радостные крики, ко мне спешило сразу трое артельщиков: собственно Михась, Варенуха, и самый наш младший охранник — Андрей. Быстро кивнув товарищам по несчастью, я указал им на чадящую машину и сквозь зубы проговорил:

— Там возле левого борта ещё один «фриц» лежит, тащите его сюда….

Оставив пленного, я присел рядом на траву, впервые как оказалось за последние полчаса, переводя дух. Ещё раз посмотрев на окутанную плотным облаком медленно рассеивающегося дыма боевую машину, я только сейчас сообразил, что несмотря на общее положение полной жопы, где–то мне очень сильно ворожит удача. Вместо обычной осколочной гранаты, мне попалась под руку какая–то дымовая шашка. Брось я внутрь БМП настоящую гранату, вполне возможно, что сейчас я бы на травке не отдыхал. Как минимум опять словил бы контузию и осколочное ранение, боекомплект штука непредсказуемая. Мелкое везение на фоне крупных неприятностей всегда казалось мне насмешкой судьбы. Мир рухнул так обыденно и неотвратимо, что не осталось сил изумляться и мало–мало погоревать над утраченным благополучием. Прошло каких–то двадцать минут, а мне показалось, что минуло лет сто, так всё было долго и…. Страх только сейчас охватил всё моё существо, стало ощутимо потряхивать. Оглянувшись назад, я увидел, что нашему конвою пришёл конец: все три фуры покорёжены взрывами, грузовые отсеки издырявлены пулями и местами пробиты снарядами. Грузу хана, это однозначно. И тут меня пробрал нервный смех, но я не дал ему выбраться наружу, задавил кашлем. На плечо легла ладонь пахнущая соляркой, это был Варенуха, в руках водила держал кроткий автомат подобранный у иностранного покойника, а на голове браво сидел шлем в камуфляжном чехле, с болтающимся ремешком.

— Антон Вячеславыч, там ещё один под танком хоронился — Голос у единственного из оставшихся в живых водил дрожал от страха, глаза растерянно и с надеждой смотрели на меня — Так я его монтировкой зашиб, мне за это ничего не будет?

Человек только что убил врага, пришедшего в его страну с оружием в руках и чуть не поджаривший его самого. Всё, что его волнует, это уголовная ответственность перед наверняка уже несуществующей властью, позволившей этому самому врагу прийти и попытаться убить этого законобоязненного пожилого трудягу. И как мне, тоже едва спасшемуся, от такой же незавидной участи ему ответить? Собрав остатки спокойствия, вдруг неожиданно нашедшимися где–то в закоулках сознания, я как мог уверенно сказал:

— Ничего не будет, вот выберемся из этой передряги. Может даже потом спасибо скажут или там медаль какую сочинят.

— Это… — Варенуха уже понял что случилось, но остатки мирного сознания всё ещё не отпустили его здравый смысл на волю — Это же типа самооборона была….

— Нет, Виталий Семёныч — Тут я даже подивился, как легко у меня выскакивают эти слова — Это не самооборона, это самая настоящая война.

Варенуха только пожал плечами и присел рядом. Умом, наверное, он тоже понимал: вот вражеская техника, вот нерусские солдаты; а вот мы, четверо не понять как выживших мужиков. И теперь уже все мы сделали свой выбор, даже толком не осознавая его последствий. Они пришли, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь, а для этого, нужно убрать всё что мешает. Мы все должны умереть, потому что стали этой самой помехой на пути нового гегемона, высшей расы. Теперь выбор для нас стал очевиден, пусть и маячил он в подсознании каждого, кого иностранцы называют «русский». И мало кого из новых хозяев волнует блеяние отдельных селян, что они вроде как самобытные и не совсем русские, а совершенно напротив. Всех, кто живёт на бочке с нефтью, всякой рудой и драгоценными камнями, просто решили вычеркнуть, раз мы отказываемся вымирать сами. Свободный мир устал ждать, им надоели полумеры. В очередной раз пришли охотники за шкурой ещё живого, но уже сильно подраненного медведя. Всё стало предельно просто: мы убиваем их, чтобы спастись, или они добивают нас. Значит, будем сопротивляться. Поднявшись с земли, я пинком взбодрил связанного танкиста, своего первого «крестника» на этой новой войне. Буднично отметив, что это второй раз, когда я поневоле оказываюсь приглашённым в чужой балаган. Танкист выгнулся и что–то залопотав попытался сесть, но снова упал. Тогда я взял его за шкирку и рывком посадил так, чтобы его лицо оказалось напротив, когда я присяду вровень. Споро обыскав пленного я выложил всё найденное горкой и присел рядом перебирая трофеи. Припомнив все свои знания, начал выстраивать линию разговора, стараясь произносить иностранные слова медленно и чётко. Глядя в удивлённые серые глаза выделяющиеся на круглом веснушчатом лице иностранца, спросил:

— Кто ты такой? Говори правду и тебе оставят жизнь.[6]

Вздрогнув, иностранец удивлённо посмотрел на меня. Он не ожидал, что чумазый мужик в непонятной чёрной униформе знает его язык. Безошибочно, я заговорил с пленником по–английски. С того самого момента, как только закапывал трупы крестьян, у меня не было сомнений в том, какой враг на этот раз пришёл на мою землю.

— Специалист второй группы первого отделения, отдельного сапёрного взвода 172–ой пехотной бригады Эд Мастерс — Без запинки отчеканил пленный — Личный номер….

— Американец?

— Да.

— К какой базе приписана ваша часть?

— Форт Уэйнрайт, Аляска.

В кино американцы постоянно скалятся, словно услышали что–то смешное или нечто прикольное вот–вот произойдёт. Но этот конкретный янки, был просто слегка ошеломлён тем, что его взяли в плен непонятные аборигены. Долговязый, худой с рыжевато–каштановыми волосами, сбритыми почти под «ноль». Пока он в ступоре, я продолжал спрашивать:

— Русские, поди в родне имеются?

Солдат с явным сожалением отрицательно замотал головой. В его понимании, если бы в роду у него действительно проскакивали русские, это вроде как плюс. Он не знал, что к иностранцам, пусть даже и врагам, у нас всегда относились мягче. Другое дело тот, кто понимал и нарочно пришёл убивать тех, кто с ним одной крови. Взволновавшись, что бонуса не оказалось, пленный уточнил:

— Нет, я сам из Сиэтла… Вы правда меня отпустите?

Я уже знал, как поступить с «языком», поэтому с чистой совестью его успокоил:

— Отвечай на мои вопросы честно и тогда непременно отпущу. Когда началось вторжение, где направление главных ударов?

Откашлявшись и собравшись с мыслями, специалист Эд Мастерс стал подробно излагать всё, что ему было известно. Такая сговорчивость была понятна он всерьёз не верил, что его рассказ может хоть как–то повредить.

— Чем занимаетесь в Болотном и конкретно здесь?

— Мы выдвинулись для оценки размеров минных заграждений, поставленных ру… вашими лётчиками вчера с вертолётов. В городе — Тут американец замешкался, подбирая нужные слова, но снова продолжил — Города больше нет, согласно директиве объединённого командования, все населённые пункты подвергаются принудительной санации.

— Полностью, значит, срываете: Людей вы газом травите, это я видел.

— Нет! — в голосе пленного читалось искреннее возмущение — Это делают представители военных подрядных организаций. У них есть техника и специальные средства. Мы армия, мы воюем только с солдатами.

— Это все говорят. Я верю, успокойся — Я через силу заставил себя улыбнуться и поощряющее похлопал янки по плечу — Пока ты всё делаешь правильно, это ещё на шаг приближает тебя к свободе. Что ещё делаете?

— Мы собираем и складируем трофейное военное имущество, помогаем в оборудовании чекпойнтов и пунктов снабжения. Регулярных войск не так много, в основном контрактники из частных компаний. Они несут охрану и…. Осуществляют санацию присоединённых областей.

А вот это уже была хорошая новость, значит, где–то поблизости есть склад трофеев. Может быть есть и пленные, правда в этом случае стоит поторопиться. Вряд ли пленных берут надолго, раз целые города уничтожают под корень. Подержат суток трое, а потом рассортируют и в расход.

— Где ближайший такой «чекпойнт», далеко отсюда?

— Пока только временные строения, армия всё ещё в движении. На юго–западе есть временный аутпост. Там десять человек охраны, два отделения чистильщиков. Они зачищают э… небольшие населённые пункты. Есть два ангара заняты под складские помещения.

— Как вооружены эти наёмники?

— Два единых пулемёта на въезде в периметр — Пленный совершенно успокоился. Уверенность в том, что я сдержу своё слово, спокойный тон беседы, всё это способствовало откровенности — Один в насыпной ячейке справа от ворот, другой слева на дозорной вышке. Наёмники вооружены кто чем, фирма их снабжает за свой счёт. Видел штурмовые винтовки, похоже швейцарские SIGи. Каски, бронежилеты…. Кроме этого есть ручные гранатомёты, ими они… это основное оружие для санации.

Я вспомнил деревню и вытоптанную площадку, где стояло человек пять–шесть. Так значит всё–таки гранатомёты. Нечто похожее прежде видеть приходилось: у нашего ОМОНа такие появились года два–три назад. Теперь механизм был понятен, нужно было заканчивать разговор, пленный больше ничего не знает. Бесполезно спрашивать такого про планы командования и как всё начиналось. Максимум чего я добьюсь, это пересказа о погрузке в самолёт или на корабль и всяких мелких стычек с остатками нашей армии. Можно лишь залезть в его танкетку и посмотреть на боевой компьютер. Я слышал, что есть у них такая штука: глядишь на экран и видно где ты сам, а где соседи. Всё в реальном времени, плюс этот пиндос может всё показать где и кто находится. Взяв пленного за шкирку и подняв на ноги, я показал на покинутый БМП:

— Покажи мне на карте где этот аутпост, специалист Мастерс и мы вскоре разойдёмся. У тебя есть свои дела, а я пойду решать свои. Долгов много накопилось, а свои финансовые дела я держу в тонусе.

— Да–да, конечно, с деньгами шутить не следует. — Явное облегчение читалось на лице американца — Я всё вам покажу.

Когда мы так вот мило беседуя, дошли до броневика, дым уже рассеялся. Граната прогорела, оставив только специфический запах. Возле бронемашины стоял Михась и о чём–то спорил с Андреем. Увидев меня, оба затихли, с ненавистью смотря на американца. Андрей не удержался и подскочив к пленному занёс карабин, чтобы ударить. Пленник присел, но я успел перехватить руку парня с оружием на последней фазе замаха.

— Ты чё творишь, молодой?!

Парень был сильный, но я взял опытом, притворно поддавшись. А затем с подсечкой и толчком корпусом назад, вырвал «сайгу» у него из рук. Бросив оружие поймавшему его за ствол Михасью, я бросил уже вталкивая пиндоса в чрево «брони»:

— Миша, держи этого народного мстителя, пока он дров не наломал. Мне с «языком» кой–чего прояснить надо. А ты лезь в будку — Толкнул я вперёд замешкавшегося штатовца — Включай компьютер, будем обстановку изучать!..

Внутри было чуть просторней чем аналогичной нашей машине, больше света и веяло прохладой, урчал кондиционер. Пробравшись в кресло, очень удобного вида, Мастерс тронул шарик трекбола в центре миниатюрной изогнутой клавиатуры и небольшой экран перед ним осветился. До этого, компьютер тоже был включен, но видимо был в режиме ожидания. Присмотревшись, я узнал дорогу, различил границы лесополосы и даже отметку обозначавшую саму БМП. Пленный крутанул шарик и изображение приблизилось: теперь я видел две отметки внутри чёрной, красную и зелёную и две отметки за пределами «коробочки», тоже красного цвета. Тревожно как–то стало на душе и я показал на метки:

— Что это такое, специалист?

Тот испуганно втянул голову в плечи но превозмогая страх, всё–таки ответил честно:

— Метки GPS системы, они улавливают сигналы с моего радиомаяка, посылая метку на тактический дисплей и к капралу Пирсу, командиру отделения.

Я специально медленно вынул свой сотовый телефон и отщёлкнув заднюю крышку, вынул аккумулятор. При взгляде на дисплей компьютера я убедился, что одна метка пропала. Так же спокойно и не оборачиваясь, я крикнул топтавшимся у входа товарищам:

— Мужики, сотовые телефоны говорят пиндосам где мы находимся. Выньте батарейки, трубы тоже лучше уничтожить. А ты, специалист, показывай — Я снова ласково глянул на американца — Всё по порядку показывай, где этот аутпост, как туда лучше будет пройти. Попутно изложи мне, если знаешь, как долго мы с вами уже воюем, а то в глуши живём, радио — телевизор не глядим…

Парень заговорил. Многое из того, что я услышал, было похоже на бред, но живое подтверждение и трупы на дороге и в деревне это очень весомые аргументы. По словам пленного, вторжение готовилось уже более трёх лет. Переформировывались части, налаживалось взаимодействие с союзниками. Но русскую разведку это особо насторожить не могло: планов вторжения было запущено более двух десятков. Указывались разные сроки, направления ударов всё время варьировались. Представляю себе кипящие мозги наших аналитиков, когда вот они планы, а их не один и даже не десять. Армия, которую постоянно лихорадит от перестроек и перестановок, вооружённую давно неремонтируемой техникой не смогла бы обеспечить отражения даже пары таких согласованных нападений. Попутно у жадных чинуш выторговывались права на транзитные коридоры для всяких миротворческих грузов, которые возили военные грузовые «борта» и корабли. Количество транспорта всегда было не слишком большим, поэтому тех, кто предупреждал о возможности транспортировки сил вторжения таким способом, просто поднимали на смех. Но в результате, в один прекрасный день, кораблей и самолётов стало гораздо больше. С неба посыпался десант, с аэродромов сопредельных стран поднялись в небо бомбардировщики, а с моря ударили «случайно проплывавшие мимо» флотилии боевых кораблей. Момент был выбран не случайно: агрессия началась как раз в тот момент, когда в России в самом разгаре было полное переформирование военных округов, части меняли пункты дислокации, а единое командование ещё толком не освоилось с тем, что оказывалось у них в подчинении.

Враг оказался везде: подобно реке в половодье, войска противника обтекали крупные очаги сосредоточения дезорганизованных, но всё ещё способных драться российских войск. Лишённые связи, не владеющие оперативной обстановкой, российские вооружённые силы почти повсеместно оказались в окружении. Отрезанные от командования и баз снабжения, многие сопротивлялись не долго. Но страна всё ещё сражалась: крупные очаги сопротивления были в центральной России, на Дальнем Востоке. Вопреки ожиданиям и явному приглашению, Китай не вмешался, ограничившись только лишь передвижением к границе частей постоянной гоовности. Японцы сунулись было на Сахалин, но получили неожиданный жёсткий отпор сил местного размещения и быстро ретировались не сняв, однако, осады. Ядерного оружия никто применять не собирался, поскольку война затевалась именно за территории и ресурсы. Где–то в душе, я понимал почему всё спланировали именно так: на загаженной радиацией земле добывать ресурсы гораздо дороже. Поэтому в ход шли боевые мутагенные вирусы и новейшие отравляющие газы. Вирусы само собой дохли через определённое время. Газ убивал только людей, рассеиваясь на огромные территории, но после тридцати сорока минут — разлагался на безвредные компоненты. Землю можно использовать, лес пилить, а воду разливать в бутылки и продавать как экологически чистую. Как бы чудовищно это не выглядело со стороны местных жителей, новых покорителей мира это не волновало. Отбросив начинающую захлёстывать сознание ярость, я снова улыбнулся как можно более естественно и продолжил расспросы. Но больше пиндос ничего толком рассказать не мог и мы вернулись к текущей обстановке, которой он владел не в пример более уверенно.

— В районе бывшего города Мошково — Продолжал сыпать фактами пленный — Будет создана база западносибирского оперативного командования оккупационных войск Альянса. На базе будет расквартировано две пехотные бригады, одна типа «Страйкер» — регулярные войска, вторая имеет статус вспомогательной, состоит из сотрудников контрактной службы.

— Наёмники?

— Да, это будет более точно — Иностранец слегка сконфузился но поспешил дополнить — Там состав очень пёстрый: много выходцев из восточных стран Европы, в основном поляков и албанцев. Кризис, работы нигде нет.

— Угу — Я понимающе кивнул головой, чтобы скрыть гримасу отвращения — Бедные поляки и несчастные албанцы теперь поедят досыта.

— Во вспомогательных частях свой рацион — Не понял издёвки пленный — Но кормят сносно, никто не голодает.

— Это всё хорошо, скажи специалист, а на бумаге такой карты у тебя нет?

— О, в этом нет необходимости, но я могу распечатать прямо отсюда, тут есть принтер.

Уже устав удивляться, я просто поощряющее кивнул и через минуту у меня была чёрно–белая распечатка текущей обстановки. Тут были отмечены все объекты где разместились захватчики, обозначены маршруты движения и районы назначенные для санации. Теперь пришла пора прощаться, поскольку американец скорее всего вызвал подмогу и скоро ремонтники, а значит как минимум ещё человек пять–шесть хорошо вооружённых солдат будут здесь. Выведя пленного из бронемашины, я повёл иностранца обратно к обочине. Где сидел Варенуха и воинственно тыкал стволом трофейного автомата в очнувшегося уже второго пленника. Взмахом руки я подозвал его и остальных артельщиков. Вынув из кобуры служебный пистоль, я демонстративно передёрнул затвор и выстрелил в ногу второму пленнику. От резкой перемены обстановки рыжий специалист присел, в недоумении оглянувшись на такого ласкового до этого момента русского. Подстреленный танкист просто орал от боли, выгибаясь дугой, не в силах даже зажать рану рукой. Я подошёл к раненому и прижал его туловище ногой, наступив ему на грудь. Буднично обернувшись к опешившим товарищам по несчастью и побелевшему от осознания возникшей угрозы рыжему специалисту.

— Миша, придержи рыжего пиндоса, чтобы не дёргался. Сейчас будем проводить воспитательно–разъяснительную работу среди оккупантов.

— Не бойся, специалист Эд Мастерс из Сиэтла — Повернулся я с той же тёплой улыбкой что и полчаса назад к американцу — Я своё слово сдержу и буду держать его впредь. Теперь всякий раз, как мне случится взять в плен больше одного врага, ровно одного из вас я буду отпускать, чтобы рассказали своим начальникам и друзьям о том, что видели.

Отпустив подвывающего от боли пленника, я подошёл к оторопевшему специалисту и указал стволом пистолета на лежащего ничком танкиста. В лазах недавнего собеседника плескались целые озёра животного страха, теперь он не верил ни одному моему слову. Но на это и был расчёт.

— Твой соотечественник пришёл на мою землю убивать, как и ты. Вам мало оказалось своей страны, и вы решили попробовать захватить чужую. Не осуждаю вашего решения, все тут взрослые люди. Но вот как быть с теми детьми и стариками, которых твои люди потравили газом как тараканов? Как быть с сожжёнными заживо жителями того города, что был за этим лесом и городами далее по дороге? Вы решили, что им нет места на земле, приняли на себя такую ответственность. Теперь я, и сотни людей таких как я, заставят вас заплатить за такое решение. Не всех ещё купили и не всем запудрили мозги, расскажи об этом своим друзьям и командирам. Отныне я не дам вам покоя и буду убивать, где бы не встретил. Отдельно скажи наёмникам, что их я в плен брать не буду, раз записались сеять смерть за деньги, облегчать им их работу я не буду. Теперь каждый цент жалования придётся отработать по полной. Придётся повоевать, раз пришли вы сюда за этим.

Оставив перепуганного иностранца, подошёл к его притихшему сослуживцу и рывком поставил пиндоса на колени. Потом приставил ствол к затылку сжавшегося и уже ничего не соображающего танкиста.

— Этот умрёт легко, я его просто пристрелю. А вот следующих кого поймаю, буду поить бензином и заставлю жрать землю.

После этих слов, я буднично нажал на спуск, хлопнул выстрел, прошедшая навылет пуля выбила на траву частички мозга и осколки кости перемешанные с кровью. Танкист упал, по телу прошла лёгкая судорога, запахло дерьмом и мочой. Причём обмочился и рыжий специалист, которого Михась тут же отпустил. Пленный рухнул на траву и завыл, бормоча какие–то слова. Я же спрятал пистолет в кобуру и обернулся к своим товарищам, тоже опешившим от всего произошедшего. Я их понимаю: одно дело убить в горячке боя. И совсем другое — пристрелить такого беззащитного на вид пленника.

— Мужики, не надо стоять столбами и видеть во мне Гитлера. Они пожгли три города, уничтожили пять деревень и два больших посёлка! В округе нет живых людей кроме этих импортных упырей. Пленных и сообщников не берут: рабы им без надобности, а прихвостней почитай что вся Европа. Они как на пикник, всё с собой сюда тащат. Поймите, мы им ни в каком качестве не нужны, все, кто живёт в России — балласт. Наша армия ещё сражается, не все продались и сбежали, кое–кто дерётся на Урале и в Приморье. У нас единственный выход: сопротивляться, грохнуть как можно больше этих — Я пнул мёртвое тело танкиста — Тогда они будут бояться и попятятся. Нужно драться, так дольше проживём и если не победить, так хоть чутка сквитаться получится. Если кто со мной — пошли, если хотите на убой — сядьте возле трупов, скоро их дружки сюда приедут и нагрузят вас свинцом. Так как оно будет, мужики?

Все трое стояли неподвижно, время от времени то один то другой бросали короткие взгляды на убитого мной американца. Рыжий специалист просто сидел на земле и тонко подвывал, его мир перевернулся. Убивать глядя в окуляр танкового прицела, или нажимая кнопки где–то за пультом в уютной темноте бункер, гораздо проще если не думаешь, что однажды это может произойти и с тобой. Вся накачка военных психологов пошла прахом, американец реально понял, что не только он может отнять жизнь, но и ему вполне свободно могут вот так буднично вынести мозги. Первым очнулся как ни странно водитель Варенуха. Поправив каску, он вышел вперёд и встал рядом со мной. Много всего навалилось на этого кряжистого, рыхловатого мужика. Коротко стриженные остатки волос на почти лысой, круглой голове топорщились придавая хозяину одновременно комичный и решительный вид.

— Я с тобой пойду — Водянистые, светло — карие мутноватые глазки водилы отчётливо сверкнули под кустистыми бровями — У меня жена и внуки в Нижнеудинске…. Как думаешь Антон, может, выжили?

— Про Нижнеудинск у этого — Я кивнул на специалиста — Ничего выспросить не удалось, будем надеяться, что кто–то спасся, Виталий Семёныч. Помнишь, как мимо колонны утром джип промчался? Может тот, кто за баранкой был, чего–то знал и нарезал в безопасное место. А это как раз в наших краях. Надежда есть всегда, я так считаю. А вы бойцы, что скажете?

Андрей молча сел рядом с американцем и отрицательно замотал головой. Карабин у него предварительно забрал Михась, поэтому я не беспокоился. Но в последний раз попытался урезонить парня:

— Андрюха, они же грохнут тебя прямо тут, не дури!

— Мне всё равно…. Пусть убивают… устал я. Не могу так как вы. Может, миром всё закончится, может это учения какие–то совместные и всё образуется. Отстаньте!..

Взгляд у пацана был совершенно дикий, полный безумного отчаянья. Ещё когда он начал кидаться на пленного, я подумал, что с парнем будет много хлопот. Такой взгляд и полубезумные речи мне приходилось слышать, обезумившие от безысходности бойцы, либо ложились на землю и тихо умирали, либо встав в полный рост шли вперёд, опустив руки пока чеченцы не пристрелят. Остановить такого шатуна нереально, только зря тратить время и силы — всё одно встанет и пойдёт на зов свихнувшегося подсознания. Не став тратить больше времени, я повернулся к приятелю:

— Ладно, как скажешь. Михась, ты тоже решил сдаваться идти?

Мишка сильно изменился с того момента, как мы вместе пошли за трактором в деревню. В коротко стриженой шевелюре более отчётливо стали проглядывать седые пряди, морщины явственно проступили на лбу, под потухшими глазами собралась в подглазных мешках нездоровая синева. Грязная, прожженная в нескольких местах чёрная униформа висела мешком, но руки крепко стискивали карабин. Ничего не говоря, приятель шагнул в мою сторону и тоже встал рядом.

— Ладно — Облегчение немного более явно сквозило в моём голосе, что ни говори, а одному начинать карьеру мстителя не так сподручно — Тогда давайте собираться, скоро приедут ремонтники. Им нужно приготовить сюрприз. Виталий Семёныч, пойдём со мной к броневику, его надо как следует подготовить. Михась, ты собери все патроны что у нас есть, обыщи ещё раз трофеи, на предмет чего–нибудь полезного и жди тут.

Подойдя к скорчившемуся на земле американцу, я легонько ткнул его носом берца в бок. Тот дёрнулся как от удара током и проворно отполз на пару шагов. Успокаивающе подняв ладонь невооружённой руки, я снова перешёл на английский:

— Тебе лучше идти к своим, специалист. Видишь того старого русского, что пошёл к твоей машине? — Я указал украдкой на бегущего к БМП Варенуху — Не хотел тебе говорить, но он старый коммунист и не одобряет того, что я решил тебя отпустить.

На лице пленного проступило понимание, сменившегося мертвенной бледностью и ещё одним приступом ужаса. Вскочив, американец выжидательно посмотрел на меня.

— Беги по шоссе, на северо–запад, я отвлеку коммуниста. Минут двадцать у тебя будет, чтобы добраться до леса, беги!

Уговаривать иностранца не пришлось, пленник запинаясь и падая, резво припустил по обочине в указанном направлении, поминутно оглядываясь, видимо ожидая выстрела в спину. Смотря вслед удаляющемуся специалисту, я впервые за сегодняшний день испытал чувство, что всё стало хоть немного налаживаться. Первый шажок к непомерной для теперь уже троих оторванных от дома и соотечественников «лишних» людей, сделан. Пусть пока маленький и микроскопический в масштабах развернувшейся трагедии, но из таких вот эпизодов и складывается победа. Как только его долговязая фигура скрылась за пригорком, я ускоренным шагом двинул к БМП, чтобы помочь Варенухе с устройством сюрприза. Пленника я отпустил не зря: если мы собираемся действительно регулярно доставлять амерам неприятности, то следует также давить на психику. Этому я научился в Чечне, где нечто подобное делали местные духи. Такой приём оказывал сильный деморализующий эффект, особенно на новичков. Молодые с ужасом слушали переходящие из уст в уста рассказы об издевательствах боевиков над пленными. Лекарство как всегда было в подобном: как только убиваешь своего первого духа, страх прячется в самый угол подсознания и лишь делает тебя сильнее. Но я надеялся, что с амерами всё будет иначе. После войны я стал интересоваться, как подобные вещи переносят солдаты в других странах. Вьетнамский опыт меня особо не вдохновлял, народ в семидесятые годы был крепче, чем в девяностые. Ещё жива была память о прошедшей войне с фашистами, боевой дух американцев даже на первый взгляд казался очень высоким. Другое дело последующие войны с арабами и афганскими духами. Часто приходилось читать и слышать, как люди сходят с ума от боевой усталости, просто на ровном месте. Без выхода на боевые, сидя на каких–нибудь хозработах или чиня технику в автобате. А условия в лагерях американских вояк гораздо лучше, чем были у нас в том же Афганистане. Вникая в проблему глубже и читая сообщения в новом интернет изобретении — живом журнале какого–нибудь ветерана из американской Алабамы или английского Саутгемптона, я начинал понимать разницу. Западные люди слишком привыкли к комфорту и долгой жизни, наполненной лишь мелкими неприятностями. Так или иначе, всё можно решить и снова существовать не напрягаясь. Приходя на войну, такой человек думает, что попал в видеоигру, где в любой момент можно нажать на паузу и всё прекратится. А когда приходит понимание, что это шутки кончились, стресс выдавливает из западного человека всю волю к победе. Я не говорю про всяких киношных «рэйнджеров» и бравых «маринс», этих наверняка мало и им и так хватает забот и дел. Мы же будем иметь дело с наёмниками, которые особо рисковать не желают и с военными из строевых частей. Эти в массе своей жиже по духу и не так сообразительны. Конечно, есть у них всякая техника, они организованы и прекрасно вооружены. Но вот тут мы и будем работать над тем, чтобы эту идиллию нарушить. Внести диссонанс, заставить бояться и как следствие совершать ошибки, паниковать. Только так можно попробовать выжить самим.

В последний раз глянув на впавшего в ступор Андрея, чёрной запятой выделявшегося на фоне зелени луга, я повернулся к артельщикам, и увиденное стало ещё одним позитивным импульсом. Оба были заняты делом: Михась сортировал патроны к двум разложенным на его куртке карабинам, а водитель Варенуха вылез из недр подбитой БМП показал мне измазаны в чёрной смазке правый кулак, с отогнутым вверх большим пальцем.

— Я тут чего придумал — Водила спрыгнул на землю и стал водить корявыми пальцами в воздухе, объясняя идею — Трупы можно внутрь прибрать, аппарель закроем изнутри. Ты говорил, Антон, что у них в форме радио вшито?

— Маячки навигационные, и что?

— А то — Варенуха хитро оскалился, сверкнув железной фиксой — Аппарель я закрою, а к боекомплекту гранату привяжу. Станут оне люк открывать и всем тут же хана!

Идея показалась мне здравой и я пошёл вместе с водилой снова к дороге откуда мы споро дотащили труп казнённого танкиста и сложили его в десантный отсек танкетки, где уже вповалку лежало ещё двое американцев, прибранных невольным изобретателем чуть раньше. Приладив к люку найденную среди прочего трофейного хлама осколочную круглую гранату, соединённую с отрезком тонкой медной проволоки, мы совместными усилиями закрыли бронемашину наглухо. Механизм аппарели водила испортил изнутри, поэтому вручную снаружи её уже не опустить. Если ремонтники будут ломиться внутрь, так и так придётся открыть один из трёх люков, соединённых проволокой с гранатой. Отойдя на десяток метров от подбитой машины и придирчиво её осмотрев, было решено, что и так сойдёт. А буде пиндосы заподозрят неладное, так значит и у них бывает в жизни светлая полоса. Сейчас более всего меня, как молчаливо избранного лидера нашей маленькой партизанской группы, волновали более насущные вопросы. По словам Михася, патронов было меньше чем два штатных магазина на ствол. Для солидного боя не хватит и уж тем более с таким арсеналом: два полуавтоматических «укорота», да пара таких же восьмизарядных маломощных пистоля, это не артиллерия. Но в нашем случае, хорошо, что хоть это есть.

Уйдя от бронемашины, мы взяли направление строго на запад, ориентируясь по меткам на распечатке и встроенному в мои часы компасу. Штука удобная, покупал для охоты, чтобы не мыкаться по лесу в случае чего. Бывалые говорили, что мол, компас в часах — вещь бесполезная, декор да и только. При этом они многозначительно потрясали «луковицами» солидных приборов стоящих немалых денег, а кто–то даже хвастался новомодными электронными приборчиками спутниковой навигации. Я не спорил, уважая чужие причуды, но всегда делал по–своему. Когда делаешь ставку на мобильность, всегда в чём то проигрываешь, но достигается главное преимущество: всё своё ношу с собой. Поэтому вот сейчас, у меня был не такой точный, но компас, а в кармане лежал пусть и не тесак, но хороший складной нож. Поэтому и не заблужусь и в случае чего, будет чем хлебушек порезать. Нож тоже всегда ношу с собой, даже если иду за хлебом. Знакомые, ну из тех, что говорили про компас, опять не одобряли, считая это блажью и чудачеством. И снова я не обижался, поскольку ножик этот был дорог мне как память. Чёрная, роговая рукоять и широкое семнадцатисантиметровое стальное лезвие. Обычный складной нож, взятый в качестве трофея во время дежурства на концерте заезжей знаменитости. Парень, у которого я отнял «железку», затеял драку с приятелями у касс, по счастью никого не порезал. Менты из оцепления вмешиваться не хотели, боялись связываться с поножовщиной, а я вписался. В результате получил отличный ножик и премию от тогдашнего начальника смены. Трофей потом оказался чем–то очень редким, один продавец из охотничьего магазина где я всё время покупаю патроны и кой–чего по мелочи, даже предлагал за нож четыреста баксов. Но есть у меня такая черта — за деньги друзей не покупаю и тем более не продаю.

Хуже всего в нашем отряде было с едой и питьевой водой. Вся наша провизия и вода в канистрах, сгорели во время нападения и с фур ничего спасти не удалось. Груз наш в этот раз был вообще штукой бесполезной — мебель и сантехника. Поэтому тут тоже поживиться особо не вышло. В броневике мы разжились упаковкой из четырёх пластиковых полулитровых бутылок, на этикетках которых была надпись «Эвиан». Ниже сообщалось, что это чистая минеральная газированная вода. Были ещё рационы в белых блестящих термопакетах, да четыре шоколадных батончика. Этого должно было хватить дня на два, но при всей экономии, нам предстояло скрытно идти ускоренным маршем, до базы карателей около двухсот километров. Это само по себе не так просто, а ещё и была вероятность, что амеры снарядят погоню. Но последнего я мало опасался: ну поищут нас по округе, может даже вызовут ещё каких–нибудь специалистов по отлову партизан, так это когда ещё будет. Потом допросив отпущенного нами пленного и сверив его показания с теми, что выжмут из бедолаги Ильинского поймут, что мы случайные люди. Может быть сориентируют наёмников с «опорника», куда мы сейчас идём, а может и вообще забьют на поиски. Это же не кино, тут все заняты своим делом и чужой «гемор» никому не нужен. Серьёзных неприятностей я ожидал только с неба. В последнее время, по новостям и от продвинутых молодых коллег, приходилось слышать про хитрые беспилотные аппараты, на которые у амеров, судя по всему, была вся надежда. Если на базе откуда приехал на «броне» специалист Эд, есть пара–тройка таких птичек, дело может обернуться кисло. По слухам, эти самые беспилотники, вполне смогут выследить группу людей с воздуха и пульнуть чем–нибудь смертельным, либо расстрелять цель из бортовых пушек — пулемётов. В лесу от тепловизоров не укроешься, аппаратура там стоит такая. Что по спектру атмосферы найдут место, где прячется дышащая кислородом тварь размером с человека и по примерным координатам позвонят. Артуха[7] у нашего, теперь совершенно вероятного противника работает очень хорошо. Неприятные мысли кружили в голове, одним словом. Но артельщикам я ничего этого говорить не стал. Мужики только–только обрели некий смысл жить дальше, пугать их новыми напастями будет совершенно не правильно. Забрав у Варенухи импортный «ствол», я кое–как отсоединил магазин, выщелкнул оттуда все патроны и опять же как мог разобрал оружие на части. На последок просунув тонкий ствол автомата между катком и опавшей гусеницей БМП, согнул ствол специальной буквой «хрен выправишь». Себе оставил только прицел, который вполне может заменить бинокль на первых порах. Взамен утраченного трофея, дал водиле карабин покинувшего нас Ильинского, благо с ним Варенуха умел обращаться. Может быть, это импортное чудо, было лучше и наверняка точнее и современней «сайги», спорить не стану. Но в бою лучше использовать то, что знаешь, война не любит невежества. Что–то подсказывало, что для изучения матчасти пендостанской армии у нас ещё будет уйма времени.

Глава 2

Россия. 26 июля 2011 года. Юго–восточная окраина бывшего посёлка городского типа Тогучин. Аутпост охранного агентства «Блэкстоун — Сауз». Бывший сотрудник иркутского ЧОП «Булат», Антон Варламов. Акция возмездия «номер раз».

Трое суток без сна и с короткими перерывами на отдых, мы шли по лесам, в направлении указанном пленным американцем. Как я и предполагал, нас не преследовали, или поиски велись в совершенно ином направлении. За все эти четверо суток, мы словно оказались в туристическом походе. Лес стоял пустой, пару раз я видел следы медведя, Михась подстрелил пару рябчиков и мы их запекли в глине. Неожиданно легко удалось пополнить запас воды и даже вымыться в небольшом ручье, который неизвестно куда бежал, радостно журча. Природа напоминала нам, что война это вообще глупости, вечно только это вот вековое великолепие, а мы люди только всё портим. Плутать особо не пришлось, компас исправно отмерял маршрут, не давая сбиться с пути. Лёгкие, в титановом корпусе и с солнечной батарейкой, корейской сборки «котлы» никогда не врали больше чем на пару секунд в трое суток и даже после серьёзной встряски шли, как ни в чём не бывало.

Указанный американцем аутпост разместился в виду какого–то посёлка. Вернее того, что от него осталось после процедуры «санации». Ровная проплешина оплавленной до стеклянной корки земли, вот собственно и всё, что напоминало о живших тут раньше людях.[8] Судя по характеру разрушений, город обстреляли из установок залпового огня, может быть поработала и ствольная артиллерия. Нечто подобное я уже видел, но тогда это были обычные снаряды, которыми пуляли ГРАДы[9] чтобы выкурить духов из села. Тут мощность была просто адская, чтобы так вот оплавить землю, нужно было часов десять лупить. Слышал, что в Афганистане были такие бомбы, ими летуны выкуривали боевиков из горных пещер. Знакомый, что рассказывал о такой бомбёжке, потом долго молчал, видимо впечатления от увиденного были слишком велики. Может и тут авиация поработала, но что–то подсказывало, что это постарались «боги войны» — слишком уж рано ещё для авиации, не развернётся она в такой короткий срок. Ну а вот артуха вполне может быть десантирована с воздуха или привезена отдельно. А это значит, что у моего маленького отряда уже появился обширный фронт работ. Как только будет исполнена первая часть задуманного, следует наказать мужикам, чтобы особо не усердствовали и дали возможность захватить хотя бы парк пленных. Эти должны будут знать, кто работает по населению и откуда. Но всему своё время.

На случай патрулирования прилегающей местности, мы расположились в пяти километрах от аутпоста наёмников. Лес тут был такой же как и у нас в области, поэтому найти небольшую низинку подальше от звериных троп и проезжих дорог не составило труда. Пригодился шанцевый инструмент в виде двух складных малых сапёрных лопаток, которые по моему настоянию мы тоже взяли с собой. Примерно в километре от места временной стоянки, я и Михась осторожно рубили молодые деревца и не торопясь таскали их в лагерь. Вскоре получился навес вполне способный удержать дождевую влагу, и в случае чего укрыть нас от наблюдателей с верху и тех, что будут прочёсывать местность. Навес упирался заострёнными кольями в склон оврага, а вход мы затворялся плетёной их прутьев кустарника заслонкой. На плоской крыше, Варенуха навалил старых сосновых игл и палой листвы, которую мы с Мишкой таскали издалека. В довершение всего, стыки были заложены пластами моха, так что внутри можно будет какое–то время отсидеться. Мужики совсем уж было собрались обустроиться тут надолго, но пришлось разбить их хрустальные мечты заявлением, что тут мы долго сидеть не будем. После планируемого уничтожения базы наёмников, тут может оказаться слишком людно. Но пока ведём наблюдение и присматриваемся, шалаш вполне сойдёт за временную базу. Из глины и прутьев гибкого кустарника удалось соорудить неплохую вытяжку с замаскированной мохом крышкой. Теперь даже в дождь дым от костра будет стелиться по земле и быстро рассеиваться, а проложка из мха, не даст воздушным разведчикам шанса с ходу засечь источник тепла на общем фоне. Сделав ещё пару мелких приготовлений, необходимых для того, чтобы нас как можно более трудно было искать, я в первый раз вывел отряд на разведку. Сначала решили идти всем вместе, я едва уговорил Варенуху остаться на хозяйстве, чтобы не рисковать всем скопом. Да и он лучше всех из нас троих показал себя как строитель, особенно ловко у водилы получалось плести что–то из прутьев. А это сейчас было очень важно для осуществления «плана возмездия», общая схема которого уже варилась в собственном соку, приобретая всё более реальные очертания.

Петляя и ступая как можно более широко, чтобы не топтать прямую стёжку к жилью, мы с приятелем вышли к краю леса, примыкавшего прямо к заросшему высокой травой полю. За ним, метрах в пятистах, виднелась искомая база этих самых ассенизаторов. Наблюдать с земли получится не слишком удобно, да и что я там увижу, кроме куска сетчатого железного забора и ворот рядом с вышкой. Поэтому насбирав по дороге мха и пучков травы мы с Мишкой как умели, обмазались землёй и вывернув робы и штаны наизнанку, серовато–зелёной подкладкой наружу, унизали куртку и штаны собранным мусором. Природа не любит прямых линий, а за окрестностями наверняка наблюдают. Да и в лесу такой прикид будет куда сподручней, чем наш стрёмный вертухайский колер. Короче, когда я взобрался на старую с толстым стволом и ветвями берёзу на пригорке, с пяти шагов я походил на лешего. А в кроне кучи зелёных листьев, меня вообще было не разглядеть. Вооружившись трофейным прицелом я принялся за наблюдения, стараясь как можно меньше двигаться. Для того, чтобы совсем уж быть уверенным в собственной незаметности, ещё в лагере я выпросил у Мишки кусок чёрной изоленты и соорудил что–то вроде колпачка с узкой поперечной прорезью и надел её на окуляр спереди, таким образом, чтобы он закрывал линзу. Такие колпачки одевают на противотуманные фары и ещё на объективы прицелов, чтобы скрыть блики оптики от постороннего наблюдателя. Поле зрение при этом чуть смазывается, но в данном случае чёткости особой и не требовалось. Приятель остался внизу, Мишка отполз от дерева метров на десять, чтобы в случае чего подстраховать, если вдруг нас не накроют миномётным огнём, а решат взять живьём. Теперь даже если и меня пристрелят, Мишка сможет уйти к Варенухе и они дальше решат как им быть, но это был совершенно уж крайний случай. Как я и говорил ранее, у меня нет уверенности, что армейцы предупредили наёмников о нашем визите или те восприняли его всерьёз.

Прицел давал довольно узкое поле обзора, но способ правильного обращения с монокулярами и прицелами мне давно знаком. Секрет в том, чтобы вести наблюдение обоими глазами и наводить оптику туда, куда смотришь невооружённым взглядом. Так и устаёшь меньше и картина получается более полная и подробности не проскакивают мимо сознания. База представляла собой огороженный участок, примерно сто пятьдесят на двести метров, почти в чистом поле. Внутри два типовых железных ангара забранных частой масксетью, одна длинная похожая на коровник казарма. Была ещё пара отдельно стоящих щитовых домиков, скорее всего для офицеров или другого начальства. Отдельно у северной стены выходом на ворота, поставили нечто вроде временного гаража. Там стоят три бронированных джипа, вроде бы их называют «хамви»[10] и один грузовик с тентованном кузовом. Грузовик, видимо, для перевозки трофеев. А вот на джипах наёмники мотаются на зачистки. Пока всё так, как описывал пленный. С северо–востока к забору подходила небольшая рощица из трёх близко растущих берёз и чахлой пихты. Ограждения стандартные: сетчатый забор в два ряда, внутри этого пространства две вышки ориентированные с юга на север в противоположных концах периметра. Так они перекрывали пространство вокруг базы и в случае нападения вполне способны обеспечить неслабое огневое прикрытие. На обеих были смонтированы турели с пулемётом и автоматическим гранатомётом. Там постоянно сидело по три часовых, щупавших местность оптикой. У единственных ворот смонтирована стрелковая точка, чуть дальше метров на сто по дороге выстроено противоминное заграждение из бетонных блоков. Это навело меня на мысль о минных полях вокруг базы, что чуть позже и подтвердилось: осматривая окрестности возле рощицы, я заметил труп медведя. Косолапый видимо вышел из леса к людям, как обычно делают эти наглые звери, прельщённый запахом помойки. Но пройти он смог только метров двадцать от крайней берёзы, где и напоролся на мину. Скорее всего амеры засеяли поле чем–то полимерным. Лесной хозяин капканов боится, чует их и будь мины старые, к ограждению бы не сунулся. Получалось довольно кисло, если судить с позиции слабо информированного мстителя. Я же был из другой породы и кое–что об обитателях этого гадюшника было уже известно. Поэтому укрепления разглядывал в основном от скуки, чтобы выяснить то, что реально было необходимо для налёта на базу. Наёмники ждут именно внешнего открытого и наглого нападения или группы диверсантов. От прямого штурма они отобьются, диверсов возьмут на прохождении «полосы препятствий». Чего парни реально не могут предположить, так это то, что их ожидает та же участь, которую они уготовили жителям окрестных деревень. Мысленно усмехнувшись, снова приникаю к окуляру прицела. После восьмичасового бдения мы с Мишкой поменялись и я ушёл обратно в лагерь. Теперь получалась эдакая пересменка, когда за базой велось почти что круглосуточное наблюдение и все вроде как были заняты делом. Так мы сидели ещё трое суток, пока на очередном военном совете не было решено, что пора бы уже пиндосам пустить кровь. Нападение решено провести в два этапа, поскольку штурмовать такое укреплённое место в лоб будет неумной затеей….

Раз–два! Вдох–выдох! Землица не так уж и торопится покидать своё нынешнее жилище и пересыпаться в сложенную на верху широкой траншеи мою запасную рубашку, пожертвованную в фонд обороны. Столько я не копал и не строил вот уже лет пять, с тех пор как помогал бывшей жене на её фамильном дачном участке. Вы спросите, почему и что это я копаю? Да ещё ночью, посреди узкой грунтовой дороги в лесу, а мои партизаны оттаскивают желтовато–чёрную почву в сторону и волокут в лес. Всё очень просто: согласно решению на последнем совете нашего племени, мы готовим пиндосам засаду. Спорить со мной по поводу как это будет, никто не стал. План получился хороший, вот только очень трудоёмкий и грязный. Всё сводилось к тому, чтобы подстеречь один из джипов, регулярно выезжающих из периметра. Как и отмечалось ранее, что армейцы, что частники не шибко беспокоились тут в тылу, считая, что ни у кого кроме них оружия уже нет и война ушла дальше на восток. Поэтому уничтожая маленькие посёлки и деревни, ассенизаторы выезжали небольшими группами по четыре–пять человек, то на одном, то на двух машинах. Ездили в одно и то же время по единственной грунтовке, потом сворачивая на просёлки, куда их видимо наводила авиация. Выезжали они ещё затемно, но всё–таки сторожились: на каждом джипе была оборудована турель со всех сторон прикрытая бронещитками. Сам джип тоже имел защиту, поэтому просто стрельнуть в колесо или по стёклам в надежде проколоть — разбить, будет крайне глупо. Но вот устроить подлянку так, чтобы пиндосы вышли из тачки, это оказалось трудной но вполне решаемой проблемой, тем более что дорога грунтовая. Мишка предлагал повалить поперёк дороги дерево, но я резонно заметил, что на скорости джип бревно просто протаранит и поедет дальше, к тому же у нас нет топора, а ветками внедорожник не остановишь. Но точно рассмешишь водилу, а пулемётчик чесанёт очередью по обочинам и всем партизанам — гарантированная хана. Поэтому решено было поступить хитрее: поперёк дороги. Мы вырыли не шибко широкую траншею, положив сверху плетёную из прутьев решётку обмазанную глиной, а потом присыпанную грунтом. Длинна траншеи была ровно из конца в конец дороги, глубина в рост человека, а шириной примерно в метр двадцать. Чтобы передние колёса машины ушли в неё прочно. Обустройство ловчей ямы заняло у нас часа четыре, с учётом размещения двоих стрелков на обочине слева по направлению от базы и одного справа, за двадцать шагов от первых двух. Мы все трое отрыли себе по индивидуальной ячейке с точно такой же крышкой из плетёнки, с привязанными к ней кускам политого водой травяного дёрна. Таким образом получилась классическая засадная схема с поправкой на местный колорит: двое стрелков с фланга и один в тылу машины.

Передохнуть почти не получилось, мы только–только расселись по своим местам, как от базы послышалось знакомое урчание мотора. Мысленно я уже видел, как тупоносая, прямоугольная машина с торчащим из люка в крыше пулемётом быстро приближается к нам. Поднимая пыль, «хамви» на скорости проскочил поворот, от которого до нашей ловушки уже было пара минут быстрой езды. Сомнения так изъели мне душу, что от нетерпения хотелось выйти на дорогу и пинками заставит пиносовского водилу ехать быстрее. Всё случилось внезапно, от чего я даже не успел собраться с мыслями: джип промелькнул мимо и…. Грохот получился знатный, что–то в машине немилосердно скрежетнуло, мотор взревел на высокой нот и его последний аккорд слился с воплями тех кто находился внутри. Но нам появляться было рано: нужно чтобы кто–то вышел из машины, разблокировав дверь. Сквозь щёлку между крышкой и краем окопа, я видел как сработала наша затея. Машина села в траншею прочно, окунув внутрь передний мост и бампер., от чего зад её задрался на добрых полметра вверх. Послышался раздражённый говор, водительская дверь стала открываться, а за турель поднялся из салона стрелок и провернулся вокруг своей оси, прикрывая вылезшего водилу. Ждать, сейчас только ждать!..

Вот вылез невысокий мужик неформально одеты в зелёную майку, камуфляжные фасонистые штанцы с небрежно закинутым назад коротким автоматом. Осмотрев траншею, он недоуменно присел на корточки, а стрелок за турелью что–то неразборчиво спросил. Водила пожал плечами и помахал рукой кому–то в салоне, мол выходите оттуда. Задние двери одновременно открылись и оттуда вышло ещё трое парней. Одеты наёмники так же неформально, только оба ещё в разгрузочных жилетах и лёгких, похожих на велосипедные, касках. Само собой, что все были вооружены, настроены явно как полагается: хоть никто из экипажа оружия на изготовку не взял, а активность проявлял только пулемётчик я сразу смекнул, что деньги парням платят не зря. Оружие они держали стволами вниз. Но каждый настороженно зыркал глазами по сторонам, готовый в любой момент залечь и начать воевать. Будь бой открытым, нам с ними точно не совладать. Ждать, ещё немного нужно обождать! Сжав пистолет в начавшей потеть руке, я мысленно уговариваю мужиков тихо сидеть и ждать моего сигнала.

Вот прошла минута, другая и наёмники чуть ослабили внимание. Никто не стрелял по ним из кустов, ни тебе криков ни взрывов, просто откуда ни возьмись, возникла дыра в земле. Постепенно четверо включая водилу сгрудились у края траншеи, а пулемётчик свесился за край переднего щитка своего насеста, чтобы лучше разглядеть что там происходит впереди. Вот теперь было пора! Тихо поднимаюсь в своём окопе, отодвинув крышку влево и вскинув пистолет. Совмещаю прицел с башкой пулемётчика и плавно выжимаю спуск. Выстерл получился не таким громким — у ямы наёмники громко что–то обсуждали. Спустя три долгих удара сердца, слева послышались два резких хлопка, потом ещё и ещё!. Звуки стрельбы смешались с криками боли и недоумения, потом к общей какофонии добавился треск автоматической очереди, кто–то слева громко вскрикнул, один карабин смолк, но потом снова заговорили обе «сайги». Не тратя больше времени, рывком выбираюсь из окопа и перекатом уйдя вправо, в полуприсяде иду к машине. От стрелка, видимо скатившегося в траншею, меня закрывает корпус джипа. Он видит только двоих из нас, может быть даже ранен. Снова послышалась злая короткая очередь чужого автомата, мои партизаны благоразумно молчат. Патронов увы, уже должно остаться по два–три на ствол. Вот добираюсь до правого борта накренившегося «хамви» и в несколько гусиных шажков достигаю крыла. Так и есть: наёмники кучей лежат на краю траншеи, уцелел скорее всего тот, что стоял дальше всех справа и успел скатиться в траншею и открыть огонь. Вот уже вижу его спину, прикрытую только разгрузкой, да загорелую лысую голову. Наёмник вскинув к плечу автомат, что–то выцеливает у обочины, меня совсем не замечает. Не раздумывая больше ни секунды, прыгаю на него сверху, одновременно нанося удар рукоятью пистолета. Охнув от неожиданности, иностранец заваливается вперёд, тело его обмякло под моей хваткой. Больше никто не стреляет, вроде управились на пока….

— Тах! Тахх!..

Две пули почти одновременно прилетели со стороны леса. Одна впилась в землю в трёх метрах правее, другая сплюснулась о левое переднее крыло джипа совсем рядом. Весточка как раз оттуда, где сидят Михась и Варенуха. Чёрт, чуть не упустил из вида, что они меня не видят и всё ещё думают, что я где–то в тылу.

— Хорош палить мужики, тут кроме меня уже никого нету! Идите сюда, а то мне «языка» в одного из траншеи не выдернуть.

Послышались приглушённые голоса и вскоре к машине подбежали запыхавшиеся артельщики. Бегло осмотрев обоих, с облегчением констатирую, что вскрик который я слышал, принадлежал водиле. В щёку под левым глазом, ему угодила солидная щепа, выглядело страшно, но так вообще–то просто царапина. Крикнул начинающий мститель с непривычки, что вполне простительно: кругом стрельба и всё такое и тут тебе адски больно, само собой первое про что успеешь подумать — смертельная и жутко тяжёлая рана. Но на самом деле, я рад что вроде как никто больше ни ранен, а тем более не убит. Сообща артельщики выволокли уже начинающего приходить в себя наёмника, но Мишка опомниться ему не дал, пристегнув иностранца за обе руки к решётке бампера пригодившимися служебными «браслетами». Я тоже пожалел, что свои так и остались в бардачке «пятёрки», да так видно с ней и пропали. Дёрнувшись пару раз, пленный начал ругаться на трескучем языке в котором проскакивали отдалённо знакомые слова. Когда я сам выбрался и немного стряхнул с себя землицу, то разобрался, что специалист Мастерс и тут не соврал — пленный оказался поляком. Это я просёк, как только услышал знакомое и почти родное: «курва матка». Что это точно означает, до сих пор не знаю, но звучит как ругательство, да и громкий голос польского наймита стал резать уши. Подойдя вплотную, от души пробил с ноги в солнечное сплетение и поляк захрипев замолчал. Потом, я заглянул в салон джипа и спустя пару минут нашёл довольно обширную по габаритам аптечку. Названия были не знакомые. Поэтому ориентироваться пришлось на отрывочные слова где имелось сочетание «анти». Так удалось найти порошок, напоминающий по действию стрептоцид, шовный материал и лейкопластырь. Используя в качестве дезинфекции водку, часть которой я перелил из бутыли в трофейную флягу и таскал на поясе, вымыл руки и принялся целительствовать. Щепка засела в щеке водилы не глубоко, поэтому просто промыл водкой рану, удалив мелкие опилки и щедро присыпав «стрептоцидом», залепил пластырем телесного цвета. Вот ведь гады, всё продумали: даже пластырь не белый как обычно, чтобы в случае чего не выделялся бельмом на общем фоне. Потом пришёл черёд пленного:

— Найдите какую–нибудь тряпку и заткните ему рот — Тихо обратился я к мужикам теперь деловито шмонавшим трупы наёмников — Это не цивилизованный гегемон Мастерс, придётся допрашивать с пристрастием.

Но получалось плохо: поляк отказывался говорить по–английски или может быть его не знал, хотя верилось слабо. До меня доходили слухи, что в Польше спят и видят себя последним американским штатом в отдельно взятой Европе, поэтому язык новых кумиров и хозяев учат ревностно. Но менталитет — то остался наш, славянский, поэтому пленный понимал, что так или иначе ему не жить. Потратив на уговоры десять драгоценных минут, пока мужики сбрасывали трупы в нашу же траншею и прикапывали, я уже совсем было собрался поляка заколоть и даже вынул ножик. Однако, заметив мои телодвижения, неожиданно выручил Варенуха. После сеанса полевой хирургии, водила уверовал в мои универсальные качества как полевого командира, поэтому всё время старался выказать мне свою полезность. Вот и теперь, он с деловитым видом подошёл ко мне и отозвав в сторону прошептал:

— Я это, чего сказать хотел… — На его круглом лице отразилась внутренняя борьба — Я немного по–польски знаю.

— А чего молчал — то! Ну так давай, спрашивай, а то я уж совсем из сил выбился. Не знаю, просто этого козла пристрелить или попробовать отрезать ему чего–нибудь уже ненужное, чтобы процесс пошёл. Много не узнаем, но попробуй, нам уже выдвигаться пора. Вы тут беседуйте, а я пойду в багажнике посмотрю, не найдётся ли чего нужного….

Пристрелить поляка очень хотелось, как и всякого попавшегося на глаза оккупанта, но само собой это будет неверный подход. Тупо стрелять и резать это не наш метод. Поскольку пока нас всего трое, придётся действовать по возможности из засады, то есть подло. Но опять же это как посмотреть, да и угрызений совести я как не старался найти в душе — даже грамма не было. Сейчас заботило только одно: ехали ли эти наймиты просто на прогулку или загрузились с целью потравить ещё одну — другую деревню. В обоих случаях никакой проблемы не было и меня устраивали оба варианта, но второй, как вы в последствии поймёте, будет самым шоколадным. Михась совладал с управлением трофейной машины и ему удалось открыть багажник. Волна облегчения словно смыла волнение последнего получаса, когда не было секунды, чтобы я не сомневался в том, правильно ли я всё придумал. План захвата аутпоста я построил на том, чтобы дождаться пока с зачистки вернётся одна бригада и выйдет её смена, тогда в лагере будет наибольшее количество людей. А мы получим в своё пользование полный комплект «ассенизаторов»: костюмы химзащиты и гранатомёты с газовыми выстрелами.

Получилось так, что нам опять улыбнулось военное счастье: джип ехал именно на зачистку. В багажнике мы нашли и вытащили на обочину четыре комплекта защитных балахонов с чудными противогазами, тоже окрашенными в неприметный серо–буро–непонятный цвет. Балахон имел схожее с нашим армейским ОЗК устройство, только оказался не в пример удобней. Мне и Михасю костюмы подошли сразу, так как я роста совершенно не богатырского — метр семьдесят восемь, а приятель и того на пару сантиметров ниже. С гранатомётами всё получилось ещё проще — четыре коротких ружья, были закреплены в стойке на боковой левой стенке багажного отделения. Вынув один, я примерился и только крякнул — просто, надёжно и удобно. Было похоже на те, что и у наших ментов, только легче и приклад выдвижной. А под стволом прикручена штурмовая рукоять.[11] Конечно, «калаш» с подствольником был бы много лучше, но пока его нет, и так сойдёт. С номенклатурой было сложнее, поэтому сейчас пригодится Варенухино владение тарабарским наречием., хотя в принципе разобраться будет не так сложно: осколочно–фугасные выстрелы я сразу же узнал и отложил в сторону, их характерный грязно–коричневый обод легко узнаваем. В цинковых кофрах стоявших тут же под стойкой, были ещё маркированные белым с жёлтой полосой, коричнево–жёлтым и белым с красным пояском. Коричневые с жёлтым, это по–видимому что–то обычное, как и белые, скорее всего дымовые. Тряхнув головой от натуги и ругнувшись сквозь зубы я направился к пленному о чём–то оживлённо беседовавшему с нашим переводчиком — добровольцем. Вдруг, Варенуха встал и сначала негромко, а потом в голос загоготал, правда быстро спохвтившись замолк, но иногда его всё ещё встряхивало. С недоумением на водилу смотрел я и пленник, вид хохочущего мужика в напяленной на голое тело трофейной разгрузке и заклеенной лейкопластырем физиономией это зрелище довольно комичное.

— Чего весёлого он тебе сообщил, Виталий Семёныч?

— Так они это… — Справившись собой водила сглотнул смех и продолжил — Помнишь, как они вокруг нашей ямы сгрудились, я ещё тогда удивился?

— Ну, помню и что?

— Они тут клад ищут, который Колчак закопал.

— Чего — оо? — Недоумению моему не было предела — Золото в нашей траншее?!

При слове «золото», поляк напрягся и с интересом зыркунл в мою сторону глазами. В одно мгновение, я сообразил, как можно добиться своего, не прибегая к крайним мерам. С одной стороны, всё действительно выглядело логично: дыра в земле, непонятные мужики с оружием и явно не военные. Сделав серьёзное лицо, я повернулся к Варенухе и тихо со значением приказал:

— Переведи иностранцу, что они правильно догадались: мы живём в этих лесах и охраняем колчаковский клад от большевиков. Переводи.

Варенуха было прыснул в кулак но увидев мои бешеные глаза в совершеннейшем недоумении стал переводить. Лицо поляка просветлело, в глазах загорелся плохо скрываемый огонёк наживы. Быстро мотая головой в направлении аутпоста, пленный заговорил. Варенуха, всё ещё теряясь в догадках начал переводить:

— Про клад ему рассказал один из наших военнопленных, они сговорились, что за координаты этот вот — Варенуха ткнул пальцем в иностранца — вывезет его на местности показать, а потом отпустит. Но всё сорвалось, американцы забрали всех русских пленных в тот же день и куда–то угнали. Вот они с друзьями по окрестностям и шарят. Вдруг клад где–то недалеко зарыт. Как под землю машина ихняя провалилась, они даже обрадовались. Думали, может ход подземный….

После всего пережитого, всё услышанное звучало страшно. Мысли о том, что вот ходят по земле ещё и те кто хочет не только жить, а ещё и разбогатеть, банально не приходили в голову. Поборов очередной приступ раздражения, я спокойно кивнул водиле, чтобы перевёл мои слова:

— Семёныч, скажи кладоискателю, что если его всё ещё интересует золото, то я готов ему показать, где оно лежит. Но есть одна проблема: его и тех трёх четверых покойников скоро хватятся на базе. Спроси, хочет ли он делиться с ними?

Переставший уже что–либо понимать водила, одёрнул вставший дыбом на его внушительном брюхе разгрузочный жилет и перевёл сказанное нейтральным тоном, постоянно мешая русский мат и польские слова. Поляк как–то тревожно глянул на меня но тоже довольно долго что–то объяснял переводчику. Варенуха совсем уже серьёзным тоном начал пересказывать услышанное:

— Он тебе не верит. Говорит, что и тому русскому не поверил. Требует точно отвести его на место, тогда он про нас никому не расскажет.

— Передай, что это можно устроить — Я сделал озабоченное лицо и показал рукой на багажник джипа — Скажи, что вместе туда и пойдём, если он сомневается. Только скажи, что кое–что из оружия мы возьмём, но газ нам не нужен, пусть покажет какие гранаты с газом, а какие нормальные. Только предупреди: если вздумает шутить — привяжу его к дереву, а сам в костюме буду одну за другой в его сторону выстреливать.

Как ни странно, условие поляка не напрягло: золото уже считай что в кармане, мёртвому же деньги не нужны. Но думаю, что он держал в запасе какой — т козырь, на случай если мы его захотим убрать уже возле сундуков с сокровищами белого адмирала… что хотел выкинуть иностранец я так и не узнал, потому как он не колеблясь показал на пропущенный нами цинк серого цвета с трафаретным чёрного колера маркером «VX12С». Это было неожиданно просто, а мы в полумраке салона не обратили на него внимания. Ящик выглядел странно и на обычные «цинки» с патронами не был похож. Открывался он как обычный чемоданчик, выстрелы лежали утопленными в пористый прорезиненный материал вроде резины или латекса. Только колпачки того же что и ящик серого цвета, тускло сверкнули на солнце. Вынимать их я не стал, мало ли что и аккуратно закрыл «цинк». Кивнув Варенухе на пленника сказал:

— Переведи ему Семёныч, что я сейчас скажу, только старайся точно сказать, лады?

— Дак это как сумею — Водила недобро глянул на иностранца — Уж больно оно мне противно, можно я ему шею сверну, а?

— А это будет зависеть только от него — Это я сказал пристально глядя пленному в глаза — Если не врёт и гранаты газовые, значит его дружки в лагере передохнут и мы его поведём к золоту. Если нет, то ты Семёныч его и удушишь вот прямо тут. И пофигу тогда, что нас из миномёта или ещё чего накроют, ему тоже не жить. Так ему и переведи.

Варенуха совсем было открыл рот, но иностранец ан сносном русском сказал, чуть коверкая слова, но это даже было удобней:

— Нет необходимошчсть убивать, я не обманываю. Это есть газовы гранаты, я не вру, пан офицер.

— Я же говорил, что есть на свете универсальный язык — Отодвинув в сторону оторопевшего Варенуху, я присел напротив иностранца и подмигнул — Сиди тихо, пока мы не закончим дела, с тобой останется мой ординарец. Проверим твои слова и вернёмся, а там и до золота очередь дойдёт. Понял меня?

— Так есть, пан офицер! — Поляк как–то внутренне подобрался, в глазах больше не было тревоги — Но….

Встав, я взял кляп с капота машины и снова втолкнул его в рот поляку, одновременно обращаясь к артельщикам:

— Потом поговорим, дела не ждут. Виталий Семёныч, ты останешься с пленным, если через полтора часа не вернёмся, облей эту гниду бензином и подожги. Потом жди ещё час и если снова не появимся — уходи на восток. Вдоль дорог не ходи, старайся лесами, так надёжней. Михась, мы с тобой идём к базе, бери балахоны и пару гранатомётов на шею. Я оставшиеся два возьму и ящик с газом. Пошли, пошли, бегом!..

…Оставив водилу присматривать за пленным, мы с приятелем нагруженные словно пара вьючных мулов ринулись к опушке леса, где я загодя наметил место для обстрела. Сложностей было две: подобраться к аутпосту на гарантированно убойное расстояние было невозможно и из такого гранатомёта как этот, ни я ни мишка никогда не стреляли. Но ничего лучше на данный момент не придумывалось, всё что мы делали с первого и по сей день нашей одиссеи, на две трети была авантюра и на одну треть — везение. Мгновения не проходило, чтобы в голову не лезли мысли о том, что может пойти не так: гранаты могут оказаться фуфлом, одна из них даст течь и мы с Михасём просто врежем дуба. Да много ещё чего может быть. Но если рассуждать то вполне спокойно можно было остаться там, на поле рядом с Ильинским и ждать пока не придут те, кто уже рискнул и им выпал фарт — целая страна почти на блюдечке. Нет больше у нас права на сомнения и варианты, все сроки для гаданий типа «а что если», уже вышли и нужно действовать. Чем наглей тем удачливей всё сложится, а если нет… смерть храбреца бывает один раз, смертей труса — что воды в море. Всё это я крутил в голове пока мы свалив барахло на траву, лихорадочно но внимательно надевали балахоны на себя. Ремни и застёжки были из кевлара и пластика, а сама ткань очень прочной, в таком костюме можно было воевать и не особо бояться мелких осколков на излёте и даже открытого огня. Зрение сузилось до двух каплевидных окуляров противогаза, стало трудно дышать и все звуки вокруг приглушились но через специальные мембраны, можно было сносно друг друга слышать. Говорю же — удобная штука, хотя всё в мире относительно.

Решено было, что стрелять буду я один, а приятель станет заряжать гранатомёты, так будет даже быстрее. Вчера выяснилось, что из всей артели с подствольником принципиально знаком только я. Остальные слышать слышали, но опыта обращения даже с советским аналогом ни у кого не оказалось. Но это было самое простое: я откинул стойку прицела вверх и вскинув сверился со шкалой расстояний — максимум четыреста метров, а лагерь где–то в трёхстах. Сдвинул собачку предохранителя слева над цевьём и с силой отвёл гофрированную его часть вперёд, потом протянул руку в сторону и Мишка вложил в неё гранату. Зарядив оружие, обернулся к одетому в точно такой же комбез приятелю. Тот кивнул в знак того, что последовательность запомнил и так мы снарядили один за другим, все оставшиеся стволы. Внимательно приглядевшись к деревьям я понял сто ветер сейчас слабый и газ будет сносить влево. Осторожно, стараясь держать оружие ровнее, я вывел прицел на триста пятьдесят метров и нажал на спуск.

— Боп!

В плечо отдало непривычно сильно, видимо в газовых гранатах был сильный вышибной заряд. Не останавливаясь и не смотря на результат, я взял следующий ствол, бросив пустой на траву под ноги.

— Боп!

На этот раз я всё же глянул на лагерь и увидел, как мечутся в периметре слабо различимые фигурки людей. Не останавливаясь больше, я снова взял заряженный гранатомёт и больше уже не смотрел. Сверяя только прицел, чтобы гранаты ложились веером, накрывая как можно большую площадь. Так продолжалось пока Мишка не дёрнул меня за плечо, показывая на пустой ящик. Руки опустились сами, ствол с глухим теньканьем брякнулся под ноги рядом с остальными. Не снимая костюмов, мы стояли разглядывая сквозь густую листву результат работы. Издали картина получалась даже скучной: внешне ничего не изменилось, ни тебе пожаров, ни дыма — газ оказался совершенно бесцветным. Неправильным казалось только то, что ворота аутпоста наполовину были отворены и с той стороны в них врезался ещё один джип. Видимо кто–то пытался выбраться из западни, но не успел. Простояв так в общей сложности ещё с полчаса. Мы не снимая костюмов двинулись в обратный путь. Было странно идти по лесу, словно бы отгородившись от него чем–то вроде скафандра. Время шло к полудню и становилось довольно жарко, пот стал заливать глаза и дыхание сбилось. Когда мы вышли на дорогу где остался Варенуха с пленным, противогазы уже удалось снять, так вот в робах, нагруженные оружием мы и вышли к траншее. Вокруг стояла тишина, прерываемая невнятными глухими стонами. Обойдя машину, я увидел что пленник сидит с неестественно вывернутой шеей, а Варенуха сидит на краю ямы и держит в руках один из трофейных пистолетов вставив его ствол себе в рот. Картина была мне в общих чертах понятна: дождавшись пока мы ушли, водила не выдержал и свернул поляку шею. Но вот зачем он решил застрелиться, ещё предстояло выяснить. Не снимая костюма, я осторожно шаг за шагом приблизился к рыдающему пожилому мужику и сел рядом на край траншеи.

— Сбежать решил, Виталий Семёныч — говорил я будничным тоном, чтобы немного успокоить водилу и чуток привести его в чувство — Значит, бросишь нас с Мишелем на растерзание так сказать?

— Они… этот…. — Ствол пистолета мешал Варенухе говорить, и он вынул его изо рта, положив на колени но всё ещё крепко сжимая в кулаке.

— Зачем ты его раньше времени грохнул, может пригодился бы ещё. Как мы теперь узнаем, откуда они города обстреливают?

Судорожно переведя дух и вытерев сопли и слёзы кулак с зажатым в нём пистолетом, водила посмотрел на меня красными от недосыпа и рыданий мутными глазами. Непривычно видеть, когда вот такой крепкий на вид хитрован и явно не дурак выпить, становится таким уязвимым. Но сейчас нужен каждый боец и нет среди них годных и не очень, поэтому я просто сидел и ждал, готовый уговаривать и умолять его встать и продолжать идти вперёд, если это поможет.

— Вы ушли — Начал свой рассказ Варенуха — А этот стал пропаганду разводить: мол войска наши уже почти разбитые везде, а народ кого не потравили газом и не раскатали бомбами, по дорогам скитается.

— Это война, брат. Сначала они нас, потом мы их. Так всегда бывает.

— Нет! — Водила воздел руку с пистолетом к своему лицу и покрутил стволом — Он ещё казал, что они еду и одежду на колонны беженские сбрасывают. Нарочно вирусами всякими заражённое всё сбрасывают на людей! Антон, это же просто беженцы, люди станут болеть и никого не останется! Совсем никого не будет. А если мои ту еду подберут. Если они уже мертвые все!!..

Понимая, что истерика сейчас новой волной пойдёт на приступ остатков здравого смысла Варенухи, решил действовать быстро. В тоже время, ещё не поняв смысла только что узнанной новости, я выбил пистолет их трясущихся рук. Ствол брякнулся на дно траншеи, мимоходом я отметил, что водила даже снял его с предохранителя — стреляться вполне было можно. Но водила уже не обращал внимания на оружие, его охватила апатия и безразличие. Сложив руки на коленях и опустив голову, он всё повторял и повторял:

— Господи, почему ты допустил, почему оставил меня? Почему допустил….

Михась тоже был потрясён но вроде пока про самоубийство не заикался. Стянув с себя костюм он сидел на земле рядом с трупом поляка и жадно курил. Пройдя мимо него, я встал чуть в стороне от машины, вынул пистолет и выстрелил в воздух. Артельщики вздрогнули, оба повели себя именно так как я и рассчитывал: Михась залёг, перекатом уйдя под днище джипа, а Варенуха перестав рыдать нырнул в траншею, куда уронил пистолет. Если бы хоть один из них замер на месте или поднял руки, непременно бы сказал такому «до свидания». Апатия это самый страшный враг солдата, кто поддался ей уже не боец. А нам предстояло много, очень много воевать.

— Мужики, погоревали и хватит — я сказал это громко, чтобы ещё более привести товарищей в чувство — Скоро пиндосы опомнятся и пришлют сюда разведку или нагрянут большими силами. Нужно пошуровать на базе в ангарах с трофеями и быстро сматываться отсюда. Понимаю, вы устали…. Очень устали и хотите есть, спать и домой. Но так вышло, что дома у нас теперь сидят вот такие как этот кладоискатель и их сначала нужно выгнать. Пошли вперёд, мужики. Так вышло, что кроме нас уже некому….

Спустя полчаса, наш небольшой отряд уже пылил по дороге, ведущей к разгромленному аутпосту. Впереди шёл Варенуха, сжимая в руках вверенный ему карабин, следом шагал Михась, щуря хитрые цыганские глаза на высоко стоящее в зените июльское солнце, положив обе руки на ствол такого же карабина висевшего поперёк шеи. Я в пяти метрах позади всех, ощупывая взглядом окрестности и соображая, куда нам податься теперь. Особой перспективы не было, но одно я знал точно: мы будем искать врага и бить его там где встретим. Без пощады, без сожаления.

Глава 3

Россия. 29 июля 2011 года. 12.54 по местному времени. Юго–восточная окраина бывшего посёлка городского типа Тогучин. Внутренний периметр аутпоста охранного агентства «Блэкстоун — Сауз». Бывший сотрудник иркутского ЧОП «Булат», Антон Варламов. Сбор информации и дальнейшие перспективы.

Внутри периметра аутпоста было тихо, только в стоящем на отшибе домике, где как я решил ещё три дня назад, разместилось местное начальство. Там хрипела и свистела статикой помех радиостанция: слышались постоянно повторяющиеся кодовые фразы, незнакомые формулы позывных. Значит, кто–то либо уже вызвал помощь, либо пытался это сделать. Любой из этих вариантов меня не устраивал, поскольку наверняка у пиндосов налажена система переклички и поняв, что один из «опорников» не отзывается, могут вполне выслать нечто вроде мотоманёвренной группы или что–нибудь летающее. Варенуха, словно стыдясь за проявленную полчаса назад слабость, вообще старался не смотреть мне в глаза, находя малейший повод чтобы как–то проявить себя, доказать, что всё в норме. Бывший водила, в одиночку отстранив Михася, отодвинул влево до упора застрявшую на полпути створку ворот и первым вошёл внутрь ограды. С любопытством озираясь, он сунул нос внутрь кабины застывшего на выезде джипа и бестрепетно сбросив на землю покойного иностранца сел за руль. Мне стало интересно, что будет дальше и одёрнув Мишку за рукав, принудил приятеля остановиться. Замерев, мы молча ждали, что произойдёт. Из кабины минуты две раздавалось невнятное бормотание, потом к нему добавился звук ворочавшихся рычагов и вот «чудо враждебной техники» завелось, а из открытой двери высунулась плешивая башка Варенухи. Деловито поглядывая назад, он сдал задним ходом почти без рывков, словно век управлял импортным авто. Чуть погодя, он уже соколом смотря в нашу с приятелем сторону деловито спросил:

— Ну, куда этот драндулет ставить?

— Отгони его от ворот — Я решил вести себя так, будто бы ничего не произошло, слабости есть у всех — Сейчас проверим ангары с трофеями, потом придумаем на чём отсюда уходить.

Кивнув, водила занялся агрегатом, а мы с Мишкой уже не останавливаясь пошли к первому же ангару, чтобы не терять времени зря. Без всякого интереса, оглядываясь по сторонам, оценил результаты нашей «газовой атаки». Большинство гранат упали с недолётом, но у них оказался довольно велик коэффициент рассеивания — наёмники умирали практически мгновенно. Те, что сидели на вышках и в стрелковой ячейке у ворот, вроде как пытались развернуть станковое оружие в поисках точки обстрела, но газ слишком быстро рассеивался, что при полном безветрии сыграло мне на руку. Всего, при беглом осмотре я насчитал восемь покойников внизу, включая одного наблюдателя упавшего с вышки у ворот. Сколько ещё находилось там, на верхотуре и в строениях считать было некогда. Лица захватчиков не искажала даже тень агонии, словно смерть пришла быстрее, чем они осознали что умирают. Это мне не нравилось: впредь пиндосы так легко не отделаются и будут подыхать как можно более болезненно. В поисках чего–нибудь полезного, я заглянул в казарму, потом в домик. Трупов ни там, ни там не нашлось — видимо все выбежали, чтобы посмотреть что случилось. В командирском доме размещалось двое, об этом говорило наличие пары узких кроватей, аккуратно застеленных одеялами. Тут нашлась кипа карт района, испещрённая большей частью непонятными мне значками. Удивило наличие в дальнем левом углу у окна целого штабеля больших картонных коробок с сигаретами. Потом вспомнилось, что в Европе вообще на Западе сигареты жутко дорогие, но зачем им наши кишинёвские подделки?.. Не задумываясь над этой пустяковиной, совсем уж было повернулся чтобы уйти, как взгляд зацепился за стоящий на письменном столе справа, бинокль. Миниатюрный, габаритами приближающийся к театральному, но с блямбой встроенного дальномера. Вещь, однако. На ходу сунул оптику в карман брюк сразу вздувшийся, и вышел на улицу, больше тут действительно задерживаться не стоит. Возле крыльца, слева, ничком лежал чем–то заинтересовавший меня труп наёмника. Видимо он бежал к навесу с припаркованными машинами, но не повезло. Ну, значит, сегодня твоя очередь. Однако внимание привлёк небольшой, явно очень тяжёлый чемоданчик, прикованный к руке трупа узким стальным браслетом. Наёмник потратил остатки своей жизни на то, чтобы взять кейс, даже под угрозой расстаться с жизнью из–за этого. В два приёма вскрыв чемодан принесённым из инструментального шкафа «фомичём» и посмотрев на содержимое, я только сплюнул. Иностранец спасал деньги. Ровными пачками в чемодане были уложены новенькие незнакомые мне бумажки с надписью на английском языке. Банкноты были достоинством по сто и пятьдесят тугриков. Более всего они напоминали европейские деньги с созвучным названием, но тут на правом поле был оттиснут голубого цвета американский континент, а в качестве символов было всякое зверьё и бабочки. На пятидесятиамеровой банкноте к примеру — изображена лань, а в левом нижнем углу абривиатура — «50А». Значит доллар умер, здравствуй новая деньга!.. Ну, вот и реформу под шумок провели и нет ничего нового под солнцем. А наши российские любители тырить импортные дензнаки опять в пролёте. Что за жизнь пошла, никому верить нельзя, а ведь какая гордая была надпись на «зелени»: «Мы верим в Бога»…. По виду, это были несомненно американские деньги, но точно не доллары и про религию ни гу — гу. Ссыпав все деньги в заплечный мешок, я ещё раз посмотрел на труп наёмника, не повезло тебе приятель, зарплату уже не потратишь. Убойная штука этот потомок всяких «вэ — иксов»,[12] нужно отдать иностранцам должное — отрава у них получается знатная. С трупами придётся что–то придумать, хотя и не знаю сколько времени у нас есть чтобы как следует тут пошуровать на предмет приодеться и добыть нормального оружия. Сойдя с крыльца и больше не оглядываясь, быстро иду к ангарам. А вот и закрома, что–то тут не так…. Как только отчётливо и в деталях стали видны двустворчатые двери, стало появляться нехорошее чувство, будто военное счастье начинает поворачиваться к нашему летучему отряду уже боком. На дверях был врезной кодовый замок с рядом кнопок и прорезью для пластиковой карточки.

— Бля!.. — Мишка смачно сплюнул в сторону и выругался многоэтажно, дёргая за длинную ручку двери — Закрыто! Как мы тут карточку найдём, хрен знает, у кого она есть.

В чём–то приятель был прав, но видимо постоянный стресс так на мне сказался, что решение проблемы пришло практически мгновенно. Махнув рукой в сторону навеса, где стоял внушительный армейский грузовик в камуфляжных пятнах похожий на грязного бегемота, я знаками позвал туда спешащего к нам Варенуху. Поняв, что мне нужно, водила тоже заспешил к грузовику и не задавая лишних вопросов влез в кабину. Чихнув стартером, иностранная «полуторка» завелась и дважды мигнула нам фарами. Подойдя к машине, я указал приятелю на инструментальный шкаф притаившийся дальше, заслоняемый бортом грузовика:

— Михась, быстро найди там верхонки, бухту с буксировочным тросом и кидай всё это в кузов. Не хотят открывать по–хорошему, значит церемоний разводить не будем…. Да — Вспомнив, что они с Варенухой народ курящий, киваю на командирский домик — Там у окна целая коробка с куревом, натырили видать из сельских ларьков, бери своей отравы, а то уши опухнут.

— Опа — весёлость снова на миг вернулась к приятелю, глаза заблестели — Значит живём! Семёныч, пошли куревом разживёмся, тут иностранцы угощают!..

Почти галопом оба моих спутника кинулись в указанном направлении и скоро выскочили неся в руках по картонной коробке, на лицах светилась неподдельная радость. Я лишь усмехнулся про себя, осматривая фронт работ. Человек так устроен, что даже в минуты самого паршивого бытия любая приятная мелочь может вернуть его к жизни. Сам в недавнем прошлом заядлый курильщик, прекрасно их понимаю, пусть хоть что–то будет как прежде, пусть это пока только курево…

…Подогнав машину и развернув её кормой к воротам склада, мы принялись за взлом. Трос был очень удобный с двумя регулируемыми карабинами и защёлкой. Зацепив один его конец за непонятное ушко чуть ниже левой створки складской двери, а другой к крюку под задним бампером грузовика, мы в раскачку взломали сначала первый, а затем и следующий ангары с трофеями. Было это не столько трудно, сколько затратно по времени: раскачивать нужно было аккуратно, чтобы сильной встряской не своротить чего–нибудь сильно взрывчатое внутри помещения. Оставив Варенуху с Мишкой отцеплять буксир и возиться с полуторкой, я не мешкая приступил к осмотру хранилищ. Войдя в помещение первого вскрытого склада, сразу отметил, что тут собрано обмундирование, которое сердобольный импортный каптёр рассортировал очень скрупулёзно: отдельно сезонное и демисезонное обмундирование, отдельно обувь, головные уборы и даже нижнее бельё. На всём были нашиты аккуратные мультиязычные бирки со штрих — кодом, от одежды исходил тонкий аромат какой–то отдушки. Мельком осмотревшись и наметив ряд вещей, которые нужны будут прямо сейчас, быстро направился в соседний склад, где по здравому разумению должно было находиться самое необходимое сейчас — наше оружие. Тут тоже везде царили контроль и учёт: слева тянулись стеллажи с боеприпасами, справа также высились стойки с отдельными видами «стволов» и складированные в штабеля ящики с оружием. На всём так же виднелись наклейки на английском, немецком и французском языках. Когда шли сюда, в воображении рисовались горы ржавого и битого оружия, несущего на себе следы жестоких побоищ, одежда с пулевыми отверстиями и пятнами крови, снятая с трупов. Но подспудно, росло и крепло ощущение, что будет всё именно так, как я вижу наяву: холодно, бездушно и прагматично. Неожиданно я понял, что вот уже пару минут просто стою и пялюсь в пространство перед собой, а мои партизаны стоят рядом и уже давно комментируют увиденное.

— Эва, сколь всего нахапали — Варенуха уже где–то добыл себе кусок ветоши и деловито счищал с больших похожих на штыки совковых лопат, рук откуда–то возникшую грязь — Что же, всё у наших отняли?

— Не обязательно отняли — Мишка уже не выглядел подавленным. В голосе приятеля слышались нотки раздражения — Смотри, ведь даже ещё советское есть вот штампы ещё за восемьдесят девятый год! Может генерал какой пиндосам подарил, а солдатиков под ракеты подставил, чтоб не занашивали казённое! Нет, Антоха, хоть убей не пойму, как это всё случилось так быстро?! Есть же и у нас техника новая. Спутники, корабли оружие ядерное, мы же были такие сильные, а?..

Все эти вопросы я уже где–то слышал и что страшило сейчас больше всего — точно знал откуда это «дежавю». В детстве и почти на протяжении всей своей недолгой жизни, я любил смотреть фильмы о войне. Больше всего нравились те, где наши советские солдаты и командиры без колебаний и очень уверенно побеждают хоть и сильного но всё же уступавшего нам почти во всём врага. Те же, где рассказывалось о горьких днях первых месяцев войны, поражениях, отчаянии, особо не жаловал. Распробовал их только после того, как сам побывал на войне настоящей, но с горечью приходилось признать, что с подвигами дедов сравнения нет никакого. Духи, даже хорошо вооружённые и местами грамотно руководимые, с немцами и их отлаженной армейской машиной, на одну доску поставлены быть не могут. Это не умаляет заслуг тех, кому довелось поучаствовать в обеих чеченских заварухах — дрались хорошо, себя не жалели, стыдно не было ни грамма. Но вот когда против тебя во весь рост поднимается точно такая же армейская машина, движимая чуждой идеологией, с совершенно иным взглядом на то как нужно воевать…. Деды имели за плечами мясорубку гражданской войны, потом мелкие стычки с япошками и тяжёлый опыт белофинской кампании. Но было и ещё кое–что: их вела и поддерживала ИДЕЯ. Вера часто бывает важней пушек и танков. А что сейчас есть у нас? Только жидкая мешанина из православия, гнилых идей предателей — диссидентов, да абстрактные призывы к защите Отечества. Когда мы воевали, всех накрепко спаяла ненависть к духам, желание мстить за павших друзей. Про все эти заморочки с возрождением монархии, бития поклонов у икон и вдыхания фимиама никто не заикался. Да ещё терпеть этот власовский флаг[13] на рукаве… нет, на время службы про нюансы старался забыть, держа в уме родное, серпасто — молоткастое привычное красное знамя бригады. Фиг его знает, что хотели нынешние, а теперь уже бывшие хозяева страны, когда выбирали его как государственный символ. Вообще, от политики и всяких там ревизий истории всегда держусь как можно дальше: тихо смотрю советские фильмы, залитые на старенький домашний комп и редко включаю телевизор. Этот лживый ящик стоит у меня на холодильнике, там я иногда слушал новости или смотрел какой–нибудь канал где рассказывают про еду или рыбалку. Теперь уже всё это кажется таким далёким, словно и не со мной было.

…С самого первого мгновения там, в отравленной газом деревне, на душе словно наступила зима. Понятное умом истинное положение вещей отторгалось моей инстинктивной внутренней сутью. В какой–то степени можно считать везением, что лицо досталось от рождения совершенно не выразительное. Мало кто из окружающих мог похвастаться, что вывел меня из себя, развеселил и увидел результат. Даже самому иногда бывает неудобно и приходится специально показывать людям мимикой, что да как. Внутри словно всё замерло, как будто реальный мир от меня отделили прозрачным стеклом. Все чувства спрятались, чтобы выжить пришлось заставлять себя действовать правильно, прикладывая огромные усилия для того, чтобы держать себя в руках и не завыть от безнадёги и тоски. Когда я был на Кавказе, всегда оставался уголок дома в душе. Непременным было чувство уверенности в том, что когда–нибудь срок службы подойдёт к концу и я окажусь там, где войны уже нет. Но похоже, фигуральное выражение: «каждый солдат приносит войну с собой», обрело реальный, кошмарно — абсурдный смысл. Война жившая внутри проросла, дала всходы и её споры рассеялись по квартире, району, городу и захватили всю страну. Так случилось по жизни, что выбирать профессию особо не пришлось: школа, два курса института, а потом только армия и война. Ничего другого я не умею и как правильно заметила бывшая супруга — горбатого только могила исправит. Сначала был вынужден учиться, потом просто понравилось. Но всегда и во всём, с раннего детства выработалась привычка до тонкостей знать любимое дело и всегда выходить победителем. Всегда. Так было оба раза во время обеих кавказских войн. Предательство бизнесменов, рулящих армейским начальством не мешало мне и сослуживцам по отдельному разведбатальону Н — ской мотострелковой бригады, до упора разбираться с врагом. Шли в поиск, часто без формального приказа и честно воевали, заслужив ненависть и даже некоторое уважение тамошних духов. Всё приходило к логическому завершению, всегда явно ощущалась черта, дойдя до которой становилось понятно — мы победили. Сейчас всё было иначе: враг оказался везде и те, кто заступил на службу после нас, либо оказались мертвы, либо метались в кольце окружения. Слышал, что по «ящику» народу пели про то, какие у нас мощные ракеты, да как нас боятся американцы и их союзники. В это охотно верю: страх подхлестнул врага вынашивать планы нападения и готовить вторжение. Именно страх и чёрная зависть явились причиной того, что может быть двух третей российских и не только городов и деревень уже не существует.

Думая обо всём этом, и оглядываясь назад, не представляю как я буду воевать практически в одиночку с целым миром, решившим подзатариться за счёт моей страны. Апатия, паника, страх и ненависть, словно в кривом зеркале пытались оттолкнуть, уничтожить те принципы, которые мне внушали с детства. С самой первой стычки с американцами и до сегодняшнего мгновения я ощущаю себя словно в дурном сне, который никак не хочет кончаться. Водоворот кошмаров кружит и сводит с ума, заставляя всплывать единственную мысль: надежды нет. Как это ни странно прозвучит, огромный мельничный жернов усталости повис на моей шее с того самого момента, как залп автоматической пушки вражеской БМП заставил вытолкнуть приятеля из машины и вновь взяться за привычное ремесло. Плёнка отчуждения не давала мне почувствовать бой ощутить его бешеный пульс, принять его радость и упоения. На губах был только горький вкус пепла усталости. Как я умудрился выжить и сохранить веру в себя этих людей, видимо, снова повезло. На этот раз воевать мне совсем не хотелось, мирная жизнь, робкие планы на обустройство домика где–нибудь в таёжной глуши и долгие часы молчания наедине с природой — вот чего желала душа. И уже через силу приходится носиться по буеракам и вновь убивать. Но на этот раз сознание отказывалось видеть ту самую черту, за которой всегда была победа. Пока что есть только клубящийся багровый туман неизвестности, а на долгом пути вперёд, каждый шаг с почти стопроцентной долей вероятности может стать последним. Но как и много раз до этого, вокруг меня снова оказались те, кто не хотел умирать. Путь эти люди не были ни родственниками ни друзьями, пусть оба они только полуобученный балласт. Но в каждом из них теплился крохотный огонёк надежды, который питали слабо тлеющие угли костра моей души. Но им это не известно: Михась и Варенуха пролили первую кровь, скоро, если всё сложится удачно я смогу их многому научить. А может быть, найдутся и другие, кто так же как и мы не желает покорно принимать уготовленную им захватчиками участь, вдохнув смертельный газ или сгореть заживо.

Стряхнув с себя оцепенение, которое длилось только двадцать восемь секунд, я совершенно обычным голосом сказал обернувшись к артельщикам:

— Мужики, у нас же был уговор про дискуссионные клубы. Или вы хотите, чтобы пока мы тут занимаемся бесполезной болтовнёй и гадаем что да как, пришли те, кто перед расстрелом может быть, всё это нам разъяснит. Лично я не хочу это выяснять наверняка, а вы?

Варенуха сделал вид, что ищет какую–то вещь в кипе обмундирования. Михась один встретился со мной виноватым взглядом и только отрицательно мотнул головой. Я продолжил, не меняя тона:

— Тогда нам нужно разделиться, чтобы быстро собрать самое необходимое и погрузить на эту полуторку. Взять пока будет негде, поэтому постараемся охватить все наши потребности. Так, нам нужно разделиться. Семёныч, ты подгони к ангару грузовик, так чтобы он встал под загрузку сначала сюда. Сам же пока мы вещички да остальное сортируем, прибери покойников так, чтобы мы их смогли запереть в соседнем ангаре, где оружие. Собери только тех, что на виду и иди нам помогать. И посмотри. Шанцевый инструмент, желательно лом, пару лопат и топор….

— А это — Варенуха замялся — Размер — то мой ты знаешь?

— Чудак человек — Ожил Мишка и хлопнул смутившегося водилу по плечу — Склад — то армейский, тут тебе не магазин элитной одёжи. Возьмём самый большой, явно по тебе будет тара!

— Михась! — Я одёрнул приятеля, хотя и не слишком строго, атмосферу нужно было разрядить — Ты иди, пока пошукай комбезы, вон стопка подходящая прямо на тебя смотрит.

— Семёныч, — Повернулся я к чуть зардевшемуся Варенухе — Особые пожелания я постараюсь учесть, но в принципе Мишка прав: ты у нас самый рослый и широкий.

— Ну, — Варенуха чуть оттаял — У меня подъём ноги высокий, мне б обувку попросторней, а так, вроде верно всё….

— Лады, иди пока покойников сортировать, а мы всё подыщем.

Варенуха благодарно кивнул и быстро исчез из поля зрения, а я принялся помогать Мишке с отбором обмундировки. С виду всё было просто: отбирать нужно демисезонные и зимние вещи из пессимистичного расчёта, что больше такого случая и богатого выбора нам в ближайшей перспективе не видать. Захватчики особо постарались и на склад свезли только то, что так или иначе можно было продать. На эту мысль меня навёл сам ассортимент и наличие сопроводительных ярлыков. В самом деле, что может быть выгоднее: пусть фабрик где всё это пошито уже нет, но подшефных в разных странах надо во что–то одевать и обувать. А тут даже тратиться особо не пришлось, русские всё уже приготовили и даже упаковали. Как правильно заметил Михась, тут было всё, вплоть до нижнего белья. Предпочтение я отдал новой форме, видимо поступившей совсем недавно, может быть даже солдаты её ещё и не видели. Я прихватил по четыре комплекта на каждого из нас, как зимнего так и летнего обмундирования. Чтобы не терять времени даром, я начал переодеваться сам и сделал знак приятелю сделать то же самое:

— Михась, нужно переодеться полностью, возьми там у входа пакеты с гигиеническими салфетками, оботрись и начинай облачаться. Бери вот эти куртку и штанцы — Я показал на стопку предусмотрительно затянутого в полиэтилен шмотья — Панаму не забудь, там даже накомарник есть.

Сам тоже стал сбрасывать изрядно пообтрепавшееся и рваное: униформа превратилась в нечто среднее между джутовым мешком и пёсьей подстилкой, с непередаваемым букетом запахов гари, леса и немытого человечьего тела. Взяв из стопки принесённой приятелем влажную салфетку, начал тщательно обтираться. Потом облачился в удобные, кто бы что не говорил, сатиновые чёрные трусы, сразу вспомнив «учебку» и свой первый комплект «хэ — бэ», только портянок уже не было теперь солдатам выдавали обычные носки. Напялил футболку, чуть тесную и пахнущую чем–то дезинфицирующим. Затем настала очередь верхней одежды. Пуговиц больше нет, вместо них тусклые полимерные кнопки, да молнии. Комплект явно шили не на рядовых, полевая форма оказалась добротной и лёгкой. Рисунок был многоцветный, смотреть на него долго было неприятно, глаза так и тянуло увести в сторону. По–научному, этот рисунок называется «цифровая флора», на ткань наносят четырёхцветный пятнистый рисунок созданный на компьютере. Само волокно какое–то хитрое, синтетическое, в сочетании с рисунком оно даёт на приборы оптико–электронного наблюдения искажающую картинку, затрудняя опознание силуэта бойца. Куртка с капюшоном, штаны и панама с противомоскитной сеткой сидели словно тут и были. Чего действительно не стал я делать, так это менять свои разношенные «берцы», поскольку потратив на них целый оклад полгода назад, я выбрал самые лучшие, что были в магазине. Итальянские боты, на гелиевой подошве с антибактериальными стельками и фиксацией глоеностопа. Американскую и тем более нашу обувку я никогда не жаловал, первую за пропуск влаги и быстрое намокание, вторую просто потому, что у нас традиционно не умели шить обувь. Михасю пришлось хуже — он выехал из дома в обычных полуботинках, а в последствие снял «берцы» с одного из американских танкистов, но те были ему велики. Сейчас он нашёл нечто по размеру, но лицо скривил недовольное:

— Жмут, падлы! — Приятель ходил взад–вперёд и притопывал ногами в новых ботинках — Неужели нормальных пошить не могли, где справедливость….

Нашлись несколько видов «броников» со сбруей и подсумками. Повезло в том плане, что я наткнулся на десяток совершенно новеньких десантных «шкурок» с возможностью подцепить на них разгрузочную упряжь.[14] Такие комплекты планировалось выдавать всем, включая обычных мотострелков. Но насколько я знаю, солдатам эта роскошь так и не досталась, их таскала только десантура. Сложив всё в кузов, решил что займусь подгонкой позже, сейчас утащить бы всё скорей. Закончив с облачением, мы за полчаса закинули в кузов по шесть комплектов обмундирования и обуви на брата. Потом раскопали среди прочего походную палатку с портативной железной печкой и четыре спальных мешка. Дин получался лишний, но в него мы сложили всякие полезные мелочи. А также найденную тут же портативную радиостанцию и шесть обычных носимых блоков короткой ларингофонной связи, по три запасных аккумулятора и полевое зарядное устройство. Последняя вещица вообще была очень кстати, поскольку заряжала любые аккумуляторы, для чего нужно было только присоединить к ним саму батарею через специальный шнур с разъёмом. Кроме того тут был ещё кабель с обычными контактами — «крокодилами» так что цеплять можно было абсолютно всё с нестандартными разъёмами. Я рассудил, что по пеленгу вполне можно будет определять, работают в округе иностранцы или нет, кроме того радиостанции короткой связи будут необходимы если мы собираемся эффективно партизанить. Кроме того я отыскал большие прорезиненные мешки, чьё истинное назначение я не улавливал, но взял их десяток, предвидя необходимость закладки тайников. Машина штука не вечная и как только мы смоемся отсюда её рано или поздно придётся оставить.

Чего не оказалось на вещевом складе, так это еды. Иностранцы не позаботились о нас настолько хорошо, а их жратва и особенно похожий на прессованный картон хлеб, были употребимы только в аварийных случаях. Продукты из импортных пайков и даже обычных захваченных в качестве трофеев консервов насыщали только временно. Единственное, что у них оказалось качественное и вкусное, так это шоколад и растворимый кофе. Но последний я пил исключительно по необходимости, поскольку не жалую этот пахучий напиток. Закончив с вещами, мы уже основательно дёргающиеся из–за вот–вот могущих нагрянуть карателей двинули в соседний ангар. Тут уже копошился Варенуха, а в дальнем от входа левом углу лежали неровным штабелем трупы наёмников. Наш водила уже выбрал себе оружие по вкусу — на плече его словно игрушечный болтался калашниковский «ручняк»,[15] а сам Варенуха словно революционный матрос был опоясан наборными пулемётными лентами. Возле входа уже громоздилось два зелёных ящика, где судя по маркировке были пулемётные патроны. Сверху на них лежали завёрнутые в промасленную бумагу шесть сменных стволов к нему же и два подсумка доверху набитые ручными гранатами. Рубчатые бока «эфок» и гладкие обводы наступательных РГД–5, я узнал сразу. Ничего не говоря, чтобы драгоценные минуты зря не тратить мы с приятелем тоже приступили к поискам. Тут всё обстояло много хуже, чем с обмундированием и всякими прибамбасами: как не искал, не вышло найти свой любимый «калаш» под надёжный 7.62 мм калибр. Патронов и магазинов к нему нашлось в избытке, но ни одного правильного автомата я не отыскал. Пришлось скрепя сердце брать обычное «весло»[16] с лёгким рамочным прикладом и пластиковым цевьём цвета «баклажан». Чтобы отыскать к нему правильные патроны, в просторечии просто «червонцы», пришлось затратить лишних двадцать минут, но иначе это будет не более чем кусок железа. Мишка удивил — отыскав в дальнем конце склада ящик с нелюбимой мной тихой винтовкой, называемой почему–то «Винторез».[17] Увидев недовольную гримасу на моём лице, он сразу завёлся:

— Чё ты всё волокёшь на мою лапушку, старшой! — Мишка любовно обнял винтовку, прижимая её к груди, словно любимую жену — Ну нравится мне как она стреляет, учился я, почитай год с омоновцами знакомыми на полигон ездил….

— Миша, родной — Я как мог быстро сортировал баклажанного же цвета пластиковые магазины к автомату и кидал их в мешок — Да бери ты чего понравиться, главное помни, что в бою амеры тебя с этим «кара–мультуком» в случае чего жалеть не станут. Чем будешь их тогда отгонять — матюгами, что — ли?

— А вот давай пари заключим — Глаза приятеля азартно сверкнули — Ты со своим «веслом» и я с моей ласточкой, кто больше в следующей стычке подстрелит.

— Ну — Я намерено отвернулся, будто бы искал что–то на стеллажах — Пари так пари. Я ставлю фляжку свою именную под коньяк, а ты зажигалку. Идёт?

— Э, куда хватил — Приятель прищурился, но не отступил — Ну смотри, слово сказано, Семёныч ты свидетель!

Варенуха понимающе гоготнул и подойдя разбил наши руки. От такого соревнования проиграют только наши враги. Я намеренно спровоцировал приятеля на спор, поскольку винтовку эту невзлюбил ещё с первой своей войны. Тогда мы соседились с каким–то «спецназом» внутренних войск. Ихний боец всё хвастал перед нашим молчуном ефрейтором Лёшкой Евсеевым, что мол его тихарь легче и без вспышки, а уж про точность вообще молчок. Крот, как мы звали Евсеева, за то, что винтарь ему выдали случайно — зрение у пацана было неважное, но очков он принципиально не носил, предложил «спецназовцу» пари. Тогда в городе царили духовские наёмники — снайпера: отстреливали радиоантенны с «брони», выслеживали командиров и как ни странно поваров. В войсках шло негласное соревнование, кто сможет подстрелить хотябы одного такого наймита и принести его винтовку или ещё какое–нибудь доказательство смерти. Больше всех пыжились именно «спецы» из подразделений внутренних войск или принадлежащих ментовским структурам: ОМОНам и СОБРам. Как правило, они были лучше вооружены и экипированы чем мы — армейцы. Вот один такой служака и не преминул похвалиться специальным «стволом». Видимо, по незнанию он слабо разбирался в том, что ему досталось, либо надеялся на своё везение и мастерство. Но вот забились они с Кротом, что нынче же ночью подстрелят бродящего в округе духа со снайперкой. Обычай у вражеского стрелка был такой: где–то после трёх пятнадцати утра и до четырёх тридцати, он занимал позицию в развалинах напротив нашего НП и караулил цель. Примерно в это же время, через нас проходили разведчики и просто транзитники готовящиеся к утру идти в центр города. Место у нас было удобное, потому как его регулярно чистили от мин сапёры, которых мы собственно в основном и прикрывали. Дух попался грамотный, выбирал позицию в развалинах оставшихся от старой застройки трёх и четырёх этажных домов. Валил он избирательно: то офицера, то связиста, а один раз подстрелил приехавшего на позиции журналиста с какого–то знаменитого канала. Писаке повезло и пуля вдребезги разнесла дорогущую видеокамеру, только слегка оцарапав штатскому левую щёку. Шуму было много, но откровенно говоря никто особо не переживал, посторонних война не любит.

Вот минуло три часа и началось диковинное соревнование, оба стрелка вышли со своих позиций, а мы сели наблюдать, хотя ночью — то чего углядишь? Ни зги не видать, а только арбитром мы сообща определили пулемётчика Гену Астраханцева, как имеющего на вооружении ПКМ на станке с ночным прицелом. Толпиться у пулемёта естественно никто не стал — оторвёшься от окуляра и по засветке тот же дух тебе пулю в лоб и пропишет. Расселись мы кто где и ждём, слушаем. Минут сорок всё было на участке тихо, стреляли где–то в районе Центрального рынка, но это было дальше и северней. С Кротом у нас был уговор, что если мы услышим второй выстрел из его «духобоя», как Лёшка ласково называл свою штатную СВД, сразу идём на два строчных проблеска его фонаря и вместе ищем добычу. Второй выстрел наш снайпер делал специально для подтверждения, что он свою работу сделал. Как будет работать «спецназовец», мы само собой слышать не могли. Этот куцый «винторез» бьёт совершенно бесшумно: «чох — чох» вот и вся музыка. И вот, когда уже мы было решили, что дух сегодня не придёт, сначала подал голос дух, затем почти сразу же треснули с коротким интервалом два винтовочных выстрела. Генка — пулемётчик свистнул, дав из своего «станкача» короткую очередь трассерами куда–то влево, намечая нам путь. Лёжку Крота мы нашли не сразу, пока он сам не вылез из–под кучи битого кирпича, ругая одного из моих бойцов, что тот кирзачём ему на ногу наступил. Шёпотом Лёшка объяснил, что дух подставился, сверкнув фонариком и он его приложил почти сразу. Путь в развалины указанного стрелком дома занял ещё минут сорок, потому что поднялась дикая пальба — духи спешили своему снайперу на помощь, но Генка и миномётчики «соседей» их отсекли. Все знали о негласном соревновании и я думаю, что наблюдали кто как мог, может тоже делали ставки. Духа мы нашли на третьем этаже жилого дома, почти полностью разрушенного. Стрелок лежал ничком, винтовка валялась внизу, её оперативно подобрал сам Крот минутой раньше. Традиционным мифом считается что все снайпера это обязательно какие–то прибалтийские бабы, не знаю, я видел только троих прижмурившихся стрелков с оптикой и все они были мужиками, причём двое самыми что ни на есть русскими, один то ли араб, то ли иорданец. Принесли мы труп на в расположение, деньги что при нём были Лёшка частью забрал себе, частью отстегнул в общий котёл. Сигареты и всякие мелочи мы растащили кому что понравилось, мне достался отличный миниатюрный японский фонарик. Вроде всё улеглось, когда через минут этак десять, к нам заявились дружки «спецназовца» и начали предъявлять за пропавшего товарища. То, что их стрелок не вернулся, мы даже и не подумали: мало ли, может стыдно стало или ранен да свои утащили. Но делать нечего пошли искать. Хоть и было кругом темно как в жопе у негра. Но ничего не вышло — стрелок как сквозь землю провалился. Вмешался наш взводный, приказав ждать до утра. Менты начали было быковать, требуя продолжения поисков, но тут подключилось их собственное командование и ситуацию замяли. При свете в городе было не менее опасно чем ночью, но хоть видно, куда ступаешь. Мы вышли как только забрезжил серый рассвет, в полном составе шарились по развалинам и спустя час когда окончательно рассвело, нашли мёртвого стрелка. Потом я прикинул, что в темноте мы раза три проходили мимо, но сховался мент грамотно, вот и проглядели. Позицию он выбрал грамотно, даже отработал по цели четыре выстрела. Это — то его и сгубило: рабочая дистанция у его «коротышки» — двести метров, а он стрелял с полных пятиста. Пули ложились на излёте, дух просто его интуитивно вычислил, потом сделал выстрел вслепую. Коллеге Крота перебило позвоночник, и он умирал долго: примерно минут двадцать, может быть с полчаса. Как знать, может я неверно оценил тогда ситуацию, возможно что винтовка тут совершенно ни причём. Однако Лёшка тогда продемонстрировал как дух вычислил «спецназовца»: воткнул в пробоину оставленную ментовской пулей гвоздь и сделав поправку отработал на одном только инстинкте просто по направлению шляпки. Вот с тех пор я принципиально терпеть не могу этот «ствол» может быть напрасно, но так уж сложилось.

— Патронов на эту редкость найди побольше, раз уж так приглянулась….

Навязывать свой личный опыт не хотелось, тем более, что мы и так слишком долго тут провозились. В кузов было загружено ещё немало всякого добра, включая и несколько десятков разнотипных мин, две связки одноразовых гранатомётов, две штуки РПГ–7[18] и две новых «Стрелы».[19] Последние лежали почти на самом верху у дальней правой стены, заметил их глазастый Варенуха. В обращении с ними я никакого опыта не имел, но Михась снова показал свою продвинутость и в этом вопросе, заверив, что берём не зря, мол, как два пальца. Свалить какой–нибудь вражеский беспилотник, или паче того десантный вертолёт полный пиндосов, это будет совсем неплохо. Как только все вещи были погружены, мы сообща закрепили груз, прихватив входной клапан ременной сбруей, чтобы не хлопал от ветра. Чуть отдышавшись, я объяснил артельщикам свой замысел:

— Рано или поздно, пиндосы пришлют сюда кого–нибудь. Одно дело пощипать сапёрную группу и совсем другое — уморить целый «опорник». Нас станут сильно искать, на складах будет работать дознаватель и обнаружит что мы взяли. Более того, они скоро определят нашу примерную численность и места предполагаемой дислокации. Поэтому со следа их нужно сбить. Миша, Семёныч — нужно закатить в ангары по паре бочек горючего. Желательно если это будет именно бензин.

— А чего — Михась уже освоился с винтовкой и нехотя положил её на тюки с добром — Соляры кругом наплещем, дорожку до ворот проведём и адью….

— Тогда гореть начнёт сразу же и разведка придёт на базу ещё когда мы будем уходить. Есть у меня другой фокус. Будет громко но не сразу, за работу мужики!

Под навесом нашлось шесть бочек с бензином и ещё столько же с обычным дизтопливом. На котором работал наш грузовик. Закинув в кузов несколько вместительных канистр с горючим, мы принялись вкатывать бочки с бензином в ангары. Получилось по три на каждый склад. После этого, я вынул припасённые заранее две обычных «эфки» и пару эластичных резиновых колец, найденных в инструментальном шкафу. Кольца я плотно надел на корпус гранат так, что они зажимали предохранительный рычаг. После этого, вынув чеку сначала у одной, потом у другой — спустил в бочки, снова плотно завернув крышки. Для гарантии всё вокруг мы облили соляркой, чтобы горело подольше. Расчёт простой — бензин размягчит резину за полчаса и произойдёт взрыв. Способ старый, проверенный, его применяли ещё во время войны. Думаю, сработает и сейчас в этом я совершенно не сомневался. Отдышавшись и пояснив партизанам как это всё действует, скомандовал «по коням». Мы не мешкая больше ни секунды направились было к машине. Вдруг Мишка окликнул меня и водилу:

— Мужики — В руках у него была какая–то жестянка — глядите, чего нашёл!

Подойдя ближе, я увидел, что в жестянке тусклыми кровавыми каплями и золотом блестели советские и российские знаки различия и кокарды. Были тут парадные, блестящие и тусклые — защитного колера звёзды и лычки.

— Ну, кто мы теперь будем, мужики?

Внимательно оглядев своё воинство я протянул руку и начал рыться в банке, внимательно наблюдая за людьми. Мишка лукаво глянув в банку только пожал плечами, а Варенуха азартно наметил себе крупные звёзды комсостава.

— Чтобы не превратиться в сброд и дать понять тем, кого мы встретим на пути, что видят они не кучку мародёров, предлагаю надеть знаки различия согласно действительным армейским званиям. Семёныч, ты что, полковником был?

Варенуха засмущался и опустив крупные звёзды обратно в банку, спрятал лапу в карман новеньких брюк. Смотреть на это было даже забавно:

— Не, я это… я ефрейтором дембельнулся, нам шоферам особо — то званий кто даст.

— Тогда выбери два набора: полевой и повседневный. В парадных после покрасуемся, если доживём, а на форму цепляй зелёные лычки. Михась, ты кем закончил?

— Так помнишь же, мы с тобой оба в старших сержантах ходим, ещё как познакомились ты….

— Не помню — Я махнул рукой и зачерпнул из банки с регалиями — Но это сейчас неважно совсем.

Как только все разобрали фурнитуру и начали было цеплять к форме, я сделал знак обождать. В кулаке у меня было ещё кое–что, взятое из банки втихаря, незаметно от артельщиков.

— Товарищи бойцы — Помимо воли и Мишка и Варенуха подобрались, в глазах появилась дымка, тело припоминало эту интонацию — Старой власти или уже нет, или скоро не станет совсем. Но мы с вами служили и принимали присягу, на верность не людям, но стране. Символ победы для нас — красное знамя, отличительный знак — алая звезда, серп и молот. Будем до последней возможности бить врага, как делали это наши отцы и деды. И пусть последнее что увидит враг, будут эти красные звёзды. Пусть видят, пусть боятся!

Разжав руку я показал им на ладони три красные звезды. Их я приметил лежащими как бы отдельно от остальных знаков, почти потерявшихся в общем многообразии. Не колеблясь, приятель и водила взяли звёзды и стали прилаживать их на панамы. Скоро символы умершего государства и его непобеждённой армии снова заняли своё законное место — на головных уборах своих новых солдат.

— А теперь, давайте действительно убираться отсюда.

По времени получалось, что на базе мы провели почти час. На душе всё это время было не слишком спокойно, тем более я не знаком с протоколами захватчиков на случай потери связи. Михась сел в кузов, пока ещё оставшись с карабином вместо облюбованной винтовки, а я тоже не стал разоружаться, хотя в магазине «мухобойки» осталось всего три патрона. Приятелю и Варенухе повезло больше — патронов мы нашли в достаточном количестве и у каждого из них было по два снаряженных десятипатронных магазина и несколько десятков патронов россыпью по карманам. Риск нарваться на отбойную группу высланную к неожиданно замолчавшему «опорнику», безусловно, оказался огромен, а нам даже нечем будет ответить. Оружие было всё ещё в смазке, поскольку скорее всего было взято прямо со складов хранения. Очищать и пристреливать нужно в спокойной обстановке, а сейчас главной задачей является скрыться как можно быстрее. От базы мы съехали на просёлок, где ещё минут двадцать ушло на то, чтобы оттащить в сторону ранее пойманный в яму джип. В раскачку, нам удалось вынуть передние колёса и по уже частично засыпанной траншее осторожно вырулить на ровное место. Как только мы вновь расселись по местам, со стороны базы раздался сначала один и следом за ним сразу второй взрывы. Толи кольца оказались бракованными, толи бензин слишком качественным, но фейерверк случился немного не вовремя.

— Семёныч, гони вперёд, как только можешь — Высунувшись из окна, я крикнул уже приятелю — Михась, держись за что–нибудь, сейчас будет трясти!..

Мощный мотор взревел на высокой ноте и машина словно прыгнула вперёд. Пыль пошла по обеим бортам словно от пожара и скоро всё заволокло лёгкой дымкой. Завеса всё более уплотнялась, но Варенуха уверенно крутил баранку, что–то цедя сквозь зубы. Так прошло минут сорок, но ощущение близкой беды не оставляло: словно кто–то большой висит над головой высоко в небе и целится из чего–то очень убойного. Не осознавая, что делаю, я перекрикивая рёв мотора, приказал:

— Сворачивай!.. В лес с дороги быстро!..

Ничего не понимая, Варенуха не снижая скорости крутанул баранку и машина резко пошла вправо. Чудом не сшибив ни одного дерева мы проехали метров двадцать, зарывшись в густые придорожные заросли. Не дожидаясь, пока грузовик окончательно остановится, рывком выпрыгиваю из кабины и бегу назад, на ходу выкрикивая команды:

— Михась, доставай масксеть, нужно укрыть тачку как можно плотнее. Семёныч, помогай ему, быстро, мужики!

Быстро спешившись, мы втроём натянули лохматое пыльное покрывало на грузовик и разбежались в стороны, укрывшись под кронами разлапистых елей. В глубине души, я очень надеялся, что не зря сдёрнул людей с трассы и чутьё не подвело. С севера, от дороги послышался сначала слабый, а потом всё более отчётливый гул моторов. По звуку, к нам со стороны трассы приближалась небольшая колонна. По звуку три–четыре легковых машины, вроде того самого джипа, что мы притопили утром. Сделав знак артельщикам оставаться на месте, я осторожно начал продвигаться к обочине. Чтобы припорошить наши следы и заодно глянуть кто это едет. Мы заехали довольно глубоко в лес, но машина была сильно нагружена, колея образовалась, её чётко было видно на жёлтой почве просёлка. Аккуратно срезав ножом хвойную лапу, с пушистым хвостом иголок, я быстро подбежал к нашим следами и как мог аккуратно и споро запорошил их веткой и присыпал горстями земли, взятой тут же. Шум моторов приблизился совершенно и я еле успел спрятаться за толстым стволом какого–то лиственного древа, чёрт его знает, как оно зовётся. Получилось вовремя: в сторону базы, проследовала колонна из четырёх бронированных джипов, но маркированы они были не как армейские, это я понял сразу. На водительской дверце у каждой из четырёх машин красовался гербовый треугольный щит красного цвета, внутри которого была нарисована какая–то чёрная скала. На крыше, естественно турели, но вместо пулемётов я разглядел нечто более серьёзное: каждая тачка была оснащена автоматическим гранатомётом. Это очень плохо, даже деревья от такой артиллерии не спасут. Но всё же это не военные а значит минус танки — пушки — самолёты, минус войсковая операция по прочёсыванию лесного массива и прочие неприятности, которые нам не пережить. Иными словами мои предположения, хотябы частично оказались верны: армейцы на помощь наёмникам не спешили$7

Мои партизаны притаились и сидели тихо, словно мышь под веником. Снова страшно стало, но вот это мы сейчас и поправим:

— Михась — быстро в кузов, а ты Семёныч становись под разгрузку внизу. Будем маленько шалить.

Приятель вместе с водилой ничего не говоря встали и вскоре три блина противотанковых мин уже лежали на траве, завёрнутые в кусок брезента. Раз американцы поехали на базу, то так или иначе скоро вызовут сюда технику, для разбора развалин и ремонта. Как самый шоколадный вариант — привезут группу пополнения, что для грядущей пакости было весьма кстати. Поедут они не особо опасаясь, поскольку сначала осмотрят окрестности прилегающие к периметру, а мы уже достаточно далеко. Поэтому я решил заминировать дорогу, раз так и так проезжаю мимо. Это отвлечёт иностранцев на какое–то время, даст нам возможность тихо уйти из района поисков. Завернув мины в брезент и взяв подмышку лопату, я взмахом руки позвал обоих за собой, действовать нужно быстро, пока ещё кто–нибудь не пришёл. Выйдя на обочину, я осмотрел трассу и мы прошли ещё несколько десятков метров вперёд, чтобы минировать отрезок дороги, входящий в поворот. Тут машины вынужденно сбросят скорость и шанс наскочить точно на заряд увеличится. Для пакости я выбрал старые, но всё ещё очень даже годные противоднищевые «семидесятки».[20] Не понимаю, зачем пиндосы тащили к себе на склад всё подряд, но конкретно сейчас я был им очень признателен за это. Капризность «семидесяток» сейчас значения не имела, поскольку я специально проверил, что лежит в укупорках и взял только нажимные, более простые детонаторы. Мишка стерёг дорогу а мы с водилой занимались установкой. Ставить «гостинцы» я решил в одного, поскольку опыт, пусть и небольшой но имелся. Процесс этот не сложный, главное правильно посадить мину в грунт и положить под неё гранату, буде кто захочет её снять, а не подорвать дистанционно. По уму, пиндосы не должны носиться по дорогам сломя голову, а пускать впереди колонны отделение инженерной разведки. Эти–то пакость сразу бы обнаружили, но, как я видел, ничего подобного нет и в помине, караваны катаются словно дома, ничего не опасаясь. Сейчас действовало преимущество ранней стадии оккупации. Когда ничего ещё не подготовлено, быт не налажен и территория изучена слабо. Само собой, есть у них карты, спутники и воздушная разведка, но есть это не везде, в чём мы с артельщиками уже убедились. Ввернув взрыватели и аккуратно ссыпав с брезента сухой, прожаренный солнцем грунт, я разровнял землю на месте последней закладки и махнул своим, чтобы уходили к машине. В последний раз от обочины осматриваю дорогу: при минировании грунтовок очень важно брать землю именно с того самого места, где копаешь. Это правило помогает запутать сапёра, если он идёт с контактным щупом, без всякой техники. Земля выглядит однородно, грунт одинаковый будто и нет ничего. Мины я расставил через пятнадцать шагов друг от друга, поставив минимальную задержку в тридцать секунд, чтобы на закладку наехало как можно больше машин. Рассчитывая на грузовики и джипы. По прикидкам получалось, что их разнесёт в клочья. По–хорошему, следовало высадить на обочинах «противопехотки», для спешившегося десанта и паникующих пассажиров, но для неконтролируемой закладки это показалось лишним, мин в запасе не так много.

— Что будем делать, старшой — Михась говорил тихо, хотя вокруг кроме нас не было ни души — Ждать пока обратно поедут?

Резон в словах приятеля безусловно был: обстрелять застопорившуюся колонну, это звучит очень заманчиво. Другое дело, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет: всех так и так не подорвём, уцелевшие свяжут нас боем, окружат и быстро уничтожат. Три человека против двадцати — расклад не очень верный. Сработает закладка или нет, нам следует уходить и как можно быстрее.

— Нет, пока рано показывать зубы. Сейчас садимся в грузовик и рулим как можно дальше на юг.

— Почему на юг?

Это вступил в разговор водила, уже почувствовавший себя настоящим диверсантом. Это я как раз понимаю: маленько безнаказанности, куча оружия и тотальное невежество. Но выходить из себя и тем более серчать на престарелого мстителя не стал. Всему своё время, нужно внести ясность.

— Согласно карте конфискованной у наёмников, в районе Кемерово никаких войск пока нет. Город и окрестности разнесли основательно, зацепив и дачные кооперативы. В том районе организовано вахтовое патрулирование, только лёгкие наземные группы и иногда летают вертушки. Там организуем сеть схронов, две–три постоянные базы и вернёмся сюда. К тому времени пройдёт недели две–три, пиндосы успокоятся и перестанут нас активно искать. Сейчас мы скованы грузом, к тому же у нас громоздкая тачка, с ней особо не повоюешь. А сейчас по коням, время дорого.

Больше не говоря ни слова, мои партизаны снова расселись по местам и мы осторожно выбравшись из леса, снова поехали по просёлку. Повеселели оба, когда я разрешил закурить, в последние сутки это было чаще всего упомянутое артельщиками неудобство. Без происшествий мы проехали ещё километров семьдесят на северо–восток, пока Варенуха не указал на еле видневшуюся в зарослях колею. Не мешкая, мы свернули в чащу и хоть на черепашьей скорости, но стали удаляться в нужном направлении, почти строго на юг.

****

Россия. 10 августа 2011 года. 18.54 по местному времени. Юго–западный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. 200 км на юго–восток от предместий г. Кемерово. Бывший сотрудник иркутского ЧОП «Булат», Антон Варламов. Свободный поиск.

…Последние десять дней были суровым испытанием для нашего маленького отряда и всё произошедшее раньше, можно смело зачислять в разряд лёгких туристических прогулок. После относительно спокойного отхода с места последней акции на дороге, удача словно бы отвернулась от нас. Грузовик плотно сел днищем в глубокую яму через сотню километров после того, как мы съехали с просёла в лес. Хорошей новостью было лишь то, что груз и мы сами отделались только небольшим количеством ушибов и ссадин. После этого пришлось на себе вытаскивать всё снаряжение и растаскивать его по чащобам. Несмотря на поломку, от плана мы не отступили: всего за десять дней было заложено четыре больших схрона, в радиусе двухсот километров. В них мы равномерно распределили всё добытое на базе наёмников, подготовив тайники к длительной консервации, благо всё и так было в смазке и влагонепроницаемых оболочках. Организовали мы и временное жилище, за основу которого взяли старую и заброшенную медвежью берлогу. Небольшую нору удалось расширить и сделать ещё пару помещений меньшего размера, прокопать ещё один запасный выход. Получилось вполне приемлемое жильё, которое можно будет использовать даже зимой. Топтыгин устроил логово в естественной пустоте, образовавшейся в результате разрастания семейства раскидистых древних кедров. Корнями разрыхлило землю, раздвинув почву и образовалась довольно большая промоина, которую и абонировал под берлогу медведь. Мы очень постарались как можно более бережно копать, чтобы не задевать корней и деревья над нами не погибли бы. Получилось очень органично, с трёх шагов лаз вообще заметен не был. Печную трубу и собранные из бересты маленькие вентиляционные отдушины, Семёныч искусно замаскировал в корнях деревьев. Так что ни угореть, ни провонять особо нам не грозило, даже в случае долгого сидения внутри. Тяжко было без воды. Таскать которую приходилось всегда из трёх разных родников, чтобы не протоптать дорожку к жилью. Но как мог, я старался поддерживать гигиену, заставлял всех бриться и прожаривать одежду над печкой. Исподнее удавалось стирать, верхнюю одежду тоже навострились кое–как простирывать и сушить. Походная буржуйка была очень кстати, особенно выручило то обстоятельство, что одна из секций печи, оказалась по совместительству семилитровым баком для воды. Артельщики не роптали, да и времени на отдых и вообще не оставалось. Оба моих товарища за полмесяца сбросили вес, в движениях появилась вкрадчивая осторожность. Особых разговоров тоже некогда было разводить, но я видел, что людям нужно дать, отдых, а в перспективе новое дело. Походная жизнь давалась нам, городским жителям очень непросто. Но угроза со стороны оккупантов, в лесу такая иллюзорная, время от времени проявлялась, давая чёткую мотивацию на продолжение борьбы. Вот уже четыре раза за десять суток, мы прятались от вражеских беспилотных разведчиков и юрких боевых вертушек, сновавших над тайгой с завидной регулярностью. По карте выходило, что их тут быть не должно, поэтому я сделал неутешительный вывод, что мы прячемся тут не одни, пиндосы кого–то ищут. И вполне может сложиться так, что найдут они именно нас, к чему я пока не был готов. Одно дело нападать самому, и совершенно другой расклад ввязываться в бой с более сильным противником по его правилам. Всеми силами я прокладывал маршруты так, чтобы избегать любых дорог, более–менее оживлённых участков леса, где раньше были лесозаготовки или любые строения могущие привлечь внимание патрулей.

К десятому августа, мы наконец–то утвердились на новом месте и распределив обязанности приступили к разведке местности. Выходить решено было парным дозором, где мне, как самому опытному обычно досталась роль ведущего. Сегодня я и Михась с самого утра нарезали круги по тайге, постоянно расширяя поисковую спираль. Если амеры ищут кого–то в лесу, то мы как минимум должны постараться их опередить. Слабость захватчиков была в том, что они не любили ходить пешком и лесные массивы прочёсывали только с воздуха. Сколько мы не ходили, а присутствия людей в лесу не ощущалось, кроме назойливого стрёкота вертолётных винтов и тревожного жужжания беспилотников, местную живность больше никто не беспокоил. Дичь ходила непуганой, уже начала обрастать летним жирком. Позавчера Семёныч почти что случайно завалил средних размеров молодую косулю, которую мы пустили на суп и частью завялили. С провиантом было туго, никаких запасов у нас не вышло создать, особенно ощущается нехватка хлеба. Поэтому наши поиски носили ещё и чисто утилитарный характер, разжиться парой мешков муки, будет очень даже неплохо. Я рассчитывал выйти в район какой–нибудь небольшой воинской части или ещё одного «опорника», где можно будет разжиться продуктами. Для этих целей. Мы искали признаки появления человека, благо следы я неплохо умею читать, особенно человечьи. К вечеру, когда мы уже совсем было собирались сворачивать поиски, удача наконец–то слегка улыбнулась нам. Но гримаса эта как оказалось была с издёвкой….

— Стой!

Я поднял сжатую в кулак руку, призывая приятеля замереть на месте. Невнятный проблеск в траве заставил меня удержать ногу от следующего шага. Зажав автомат под левой подмышкой, медленно опускаюсь на корточки и раздвигаю высокие стебли травы. Инстинкт не подвёл: в десяти сантиметрах над узкой звериной тропкой, была натянута рыболовная леска. С паутиной её не спутаешь. Поэтому подсознание вовремя просигналило об опасности. Осторожно лезу в подсумок, где держу всякие полезные мелочи и достаю складной ножик, которым аккуратно веду вдоль лески. Парный заряд из двух оборонительных советских «фенек». Обе примотаны к колышкам по обеим сторонам тропы, корпуса утоплены в пустые консервные банки. «Растяжка», причём совсем свежая, поставлена неделю назад или чуть позже. Обезвредить такую подлянку очень просто — достаточно вставить подходящую по размеру железку в пустующее гнездо предохранительной чеки. В кино часто показывают, как хитрый «спец» цепляет шнур растяжки за кольцо чеки. Такая растяжка сто пудов не сработает, только насторожит противника и подарит ему ещё одну целёхонькую гранату. Если подлянку делает человек знающий, то кольца в гранате уже нет, ну прямо как сейчас. Но трогать я ничего не стал, только показал Михасю знаком, где подлянка стоит и мы осторожно двинулись дальше. Значит, те, кого ищут амеры, были здесь и совсем недавно. А может быть совершили глупость и стали где–нибудь поблизости лагерем. Помимо воли, взяла меня досада и злость на идиотов развешавших гранаты вокруг своего убежища. У себя мы ничего подобного делать не стали, хотя Михась вроде как предлагал. Я убедил артельщиков в ненужности таких крайних и очень спорных мер. Во–первых, у нас очень мало гранат и мин, чтобы так бестолково тратить их на растяжки вокруг лагеря. Кому надо, тот эти сюрпризы без особого труда обнаружит, потом уже точно уверившись в том, что где–то рядом искомое убежище. Вот примерно как мы сейчас безошибочно определили квадрат, где можно такой лагерь организовать и уже идём туда настороже. Во–вторых, на растяжку может напороться зверьё и свею смертью привлечь тех же охотников на партизан. Для пущей безопасности, мы ограничились натяжной системой из консервных банок с тонкими проволочными натяжными датчиками. Проволока не слишком прочная и рвётся от первого прикосновения, человек проходит такой датчик и даже не замечает его, а у нас в бункере звякает банка. И в итоге всем хорошо: враг пока что жив и мы точно знаем: кто–то шарится рядом, надо бы поосторожней. Трюк с гранатами используется только в самом пиковом случае, чтобы задержать преследующего противника, для обороны замаскированного убежища или стоянки такой фокус не годится. Если ищут и бродят неподалёку, лучше затаиться либо тихо уйти, обставив дело так, что лагерь давно заброшен и охотники зря топтали ноги. Но те, кто выставил подлянку на тропе, этого не знали, превратно истолковав какое–то партизанское наставление. Дав Мишке сигнал, продвигаться справа от тропы, с которой мы предусмотрительно сошли, выдерживая параллельное направление, сам я двинулся по левому краю, высматривая любые признаки обиталища наших новых соседей. Пока всё складывалось нормально: лес был так же нетронут, на траве и кустах не было следов присутствия человека. Так мы шли держась вне зоны видимости друг друга, одолев почти десять километров на север и я уже подумывал о возвращении, когда в наушнике раздался двойной щелчок — сигнал «вижу противника». Рациями учились пользоваться совместно, сегодня был первый раз, когда мы вышли с ними в поиск. Присев за стволом дерева, я вызвал Мишку:

— Медведь — я Рысь, что у тебя?

Мишка отозвался почти сразу, слышно получалось довольно неплохо. Рации этого типа только поступали в войска и найти их на складе трофеев я не ожидал. Оснащённые ларингофонной гарнитурой, шифратором прыгающей частоты и довольно лёгкие, для нас это просто подарок. Засечь такие переговоры можно, но понять о чём говорят или запеленговать практически бесполезная затея. Поэтому мы пользовались ими без всякого стеснения.

— Здесь Медведь — Голос звучал чисто, чуть приглушённо, приятель говорил шёпотом — Справа тридцать, удаление сто — сто пятьдесят, наблюдаю людей. Вижу палатки, охранение слабое.

Это было уже интересно: люди ставящие палатки, да ещё не выставившие охранение как положено, наверняка знающие, что их ищут…. Смертники. Другого слова подобрать просто нельзя. Расставляют ловушки, сидят почти открыто и совершенно нагло себя ведут. Любопытно будет взглянуть, но обнаруживать себя мы не станем. Есть шанс, что этих идиотов перебьют не сразу, а могут захватить пару–тройку в плен, для допроса. Тогда они расскажут, что в лесу есть ещё кто–то и нам придётся уходить с только что обустроенного места. Лучше пока не торопиться, поговорить с ними всегда успеем.

— Здесь Рысь, сиди тихо и наблюдай. Себя не обнаруживать, если что — просто уходи, я подойду ближе. Буду идти в направлении северо–восток, справа сорок пять. Как займёшь подходящую позицию для страховки, дай знать. Приём?

— Принял, Рысь. Занимаю позицию для стрельбы…. Валить будем что — ли?

В голосе приятеля слышалась тревога. Вот так встретить своих за такое долгое время и сразу же начать их убивать, это было бы неправильно. Я понимал его невысказанные возражения и естественно сразу без вопросов открывать пальбу не собирался, но в смутное время, главное это осторожность. Люди сейчас будут всплывать разные, я хорошо помнил то, что творилось в России после Октябрьской революции: все против всех, банды с оружием и самопровозглашённые правители и диктаторы. Нужно быть крайне осторожным, ведь иногда свои могут оказаться худшими врагами, нежели иностранные захватчики.

— По обстоятельствам. Если будут целить в меня, тогда вали… но старайся не наглухо.

Убивать своих, пусть даже вероятнее всего враждебно настроенных соотечественников не хотелось категорически. Убрав автомат за спину и вооружившись найденным на складе бесшумным ПБ,[21] я пошёл к окраине лагеря соотечественников, благо до них уже оказалось совершенно рукой подать. Метров за сто, в мою сторону пахнуло запахами человеческого жилья: стиранной одежды, готовящейся пищи и крепкого чая. На душе стало как–то особенно тоскливо в какой–то момент, даже стало завидно. Стиснув зубы, я тихо выдохнул и найдя подходящий пригорок за кустами шиповника, вынул из кармашка трофейный прицел. Конечно, десятикратный бинокль подошёл бы гораздо лучше. Но прицел был первым трофеем, к тому же я безвозмездно пожертвовал сильную оптику Мишке, как новому штатному снайперу. Ему нужней, а я и так что надо разгляжу. Надо сказать, что для разведки я пошил себе новый костюм, для которого пожертвовал один комплект обмундирования, пару брезентовых мешков и солидный кусок масксети. На животе и руках от запястья до локтя, я вшил брезент, чтобы если что не сразу намокнуть проползая по сырой земле. Куртку и штаны обшил бахромой из лент десятисантиметровой длинны, а капюшон обшил кусками масксети, чтобы скрадывался силуэт головы. Делается это за день–два, зато носится практически вечно, если всё сделано на совесть. Была у меня ещё маска и матерчатые перчатки, что немаловажно, так как в лесу белые руки и лицо могут с головой выдать и от пули тогда ничего не спасёт. Поэтому ни сверху, ни тем более со стоянки предполагаемых союзников, меня совершенно не было заметно. Приложив к левому глазу прицел, внимательно стал осматривать стоянку. Вопреки моим ожиданиям, лагерь оказался очень большим: три двадцатиметровые каркасные палатки, на тридцать человек каждая и ещё шесть пёстрых туристических четырёх и двухместные. Но внимание моё привлекла хитро укрытая под кронами деревьев ещё одна, совершенно блатного вида штабная палатка. В своё время, я был внутри одной такой: зона отдыха, личный кабинет, мягкие теплоизолирующие жалюзи, сетка противомоскитная почти во все стены. Там–то скорее всего сидит некто обеспеченный и что–то мне подсказывало весьма опытный в нашем деле кадр. Все палатки прикрыты срезами еловых ветвей, а этот заныкался под прикрытие деревьев и чуть в сторонке от остальных, но не на окраине лагеря. Вполне грамотно, но как–то уж слишком напоказ всё это. По лагерю свободно ходили люди, но вооружённых среди них я не заметил: с виду обычные туристы, только оборванные все уже, глаза потухшие, никто ни на кого не глядит. Немного погодя, появилась группа из шести человек, привлёкших моё внимание своим видом: все одеты в натовский камуфляж — «цифру», с трофейным импортным оружием, в разгрузках и полной амуниции. На левой ляжке у каждого виднелась грязная узенькая белая вязочка. Этот прикид мне знаком, так делают чтобы обозначить своих и ненароком не подстрелить своего в ближнем бою. Мода принятая ещё с конца первой войны, фишка эта позаимствована у духов. Штука полезная, даже в темноте можно разглядеть своих. Но это ещё ни о чём не говорит: точно такую же моду переняли всякие любители высокобюджетных игр в войнушку, а оружие вполне может оказаться пневматикой и ребятки только понтуются. Хотя зачем им тут таскать пусть и лёгкие, но всё же муляжи, вот это было непонятно и сбивало с толку. Решив, что делать какие–то определённые выводы пока рано, я ещё раз внимательно осмотрел лагерь. При повторном осмотре картина чуть прояснилась. Вторая большая палатка оказалась полевым лазаретом: переменившийся слабый восточный ветерок, донёс до меня запахи дезинфекции и слабый душок гниения. Получается что «туристы», как я обозвал про себя найдёнышей, уже так или иначе вошли в контакт с оккупантами и даже успели повоевать. Но возможен и другой вариант, что передо мной простые беженцы, а в палатке те, кому повезло выжить после уничтожения того же Кемерово….

— Рысь, слева пятнадцать, пеший патруль — два «карандаша»![22]

Мишка не дремал, вовремя заметив всё–таки имевшееся у «туристов» охранение. Без суеты убираю оптику в карман и приготовив на всякий случай пистоль, укрываюсь капюшоном, плотно приникая к земле. Теперь, все видят просто кучу палой листвы, меня можно обнаружить только наступив. Так прошло минут тридцать, в течение которых я слышал как мимо прошли двое. Судя по голосам, это были молодые парни, лет двадцати. Шли они не особо скрываясь, поэтому хоть и не топотали как слоны, но слышно их было за версту:

— …Шерман сказал, что послезавтра снова пойдём к лесопилке. Попробуем пробиться к линии фронта….

Голос был суть с хрипотцой, но уже устоявшийся, низкий. По–моему, он должен принадлежать парню лет двадцати пяти. Ему отвечал более молодой «турист», чьи шаги были легче, а голос звучал по–юношески нестройно:

— Ага — Более молодой говорил недоверчиво, в голосе слышалась лёгкая истеричность — Шестерых потеряли в прошлый раз!.. Шерман твой ничерта не знает, обложили нас тут, скоро расстреляют из миномётов и вся недолга. Расходиться нужно, порознь легче будет пробиться к своим….

— Вон как заговорил! — Старший «турист» не на шутку взъярился — А когда Шерман тебя из–под обстрела вытащил…

— Он же на нас тот обстрел и накликал — Раздражённо и как–то устало возразил молодой — Если бы этот стратег хуев тогда на пиндосов не залупнулся, все бы живы остались. Тиграну вон ногу по колено уже отрезали, заживо гниёт пацан! Маша, Володей и Овчина… Их просто на куски разнесло… а ты тут про войну поёшь. Всё, отвоевались уже.

— Так значит по–твоему — Голос старшего дрожал от ярости — Нужно, выйти и сдаться?!

— Кому сдаться — то? — Молодому уже наскучил разговор, видимо ведущийся не в первый раз, он возражал скорее от скуки — Изничтожают всех под корень. Иначе половина бы уже к ним в полицаи перешла….

— Ах ты гад!

Послышались звуки ударов, потом что–то похожее на стук от упавших двух кулей картошки. Треск сучьев и брань сквозь зубы, вот и всё, что доносилось потом ещё минуты три. Потом снова послышались чьи–то шаги и громкий окрик:

— А ну перестаньте — Голос несомненно принадлежал женщине или может быть девушке — Перестаньте сейчас же!

Снова послышалась возня, сердитое бурчание и наконец нестройные возгласы повздоривших патрульных. Говорил всё больше тот, что помладше, а второй — приверженец войны до победного конца, только пыхтел и тихо матерился сквозь зубы.

— Лер… мы это…. Случайно всё вышло, сейчас периметр обойдём и в лагерь вернёмся. Ты иди, мы скоро.

— Периметр обойдёте?! Да если вас за версту слышно, орёте как бабы…. И как бабы дерётесь, ещё морды друг дружке расцарапайте! Я долго терплю, но сегодня на совете выскажу вашему Шерману всё, что думаю, так ему и передайте.

В голосе невидимой мне Леры слышался такой накал гнева, что даже за сто мильёнов импортных рублей, я бы не хотел оказаться на месте этих горе — вояк. Потом послышался шорох травы и удаляющиеся лёгкие шаги. Про себя я отметил, что леера весит килограмм шестьдесят пять, ни как не больше. Голос и рассуждения девушки мне понравились. Всё было вполне здраво. Только вот реакция этого самого Шермана, явно будет не такой, как она рассчитывает. Если я всё правильно понял, тут всем руководит какой–то военный вождь, решивший, что зарница плавно перетёкшая в настоящую войну, это отличный способ самоутвердиться. Такой погонит на пулемёты всех, лишь бы потешить самолюбие, а потом будет громкие речи толкать, пусть даже и в полном одиночестве. С сожалением пришлось констатировать, что сейчас идти на контакт с «туристами» не следует. Шерман сразу почувствует во мне угрозу собственному авторитету и выйдет банальный базар, в ходе которого мы ни о чём не договоримся. Однако сами засветимся по полной программе и если кого–то из «туристов» возьмут для допроса, наше существование будет вскрыто, а район дислокации базы достаточно точно определён. Дождавшись, когда патрульные вяло переругиваясь свалят, я отполз метров на десять за пригорок и осторожно начал отходить.

— Медведь, уходим. Пока обошлось без жертв, как завещал Бывалый.

— Принял, Рысь.

Воспоминание о доброй советской комедии «Кавказская пленница», как–то даже согрело душу. Захотелось во чтобы то ни стало пересмотреть смешной фильм, уйти от войны, которая с самого начала вызывала во мне только отстранённое отвращение и усталость. Мотнув головой, отгоняя непрошенную слабость, стараюсь лёгкой трусцой унять приступ хандры. Мы с приятелем практически бесшумно уходим в сторону базы.

… Обратный путь прошёл без эксцессов и даже иностранцы больше не докучали своим жужжанием. Дойдя до неприметного берёзового пенька, поросшего мхом, я просунув руку между корней нащупал там верёвку и три раза коротко дёрнул. Это была наша сигнализация на случай чтобы никто не нервничал. А так банки в углу большой комнаты дёрнутся и Семёныч будет знать, что мы вернулись. Обычно, должен быть как минимум один «секрет» из двух бойцов в точке встречи, но нас всего трое, поэтому ограничились шнурком и жестянками. Варенуха обрадовался, когда узнал, что у нас объявились соседи. Пока мы скидывали лохматые накидки и осматривали оружие, он постоянно донимал нас вопросами про то, кого же мы нашли, да что это за люди. Угомонить бывшего водилу удалось только упоминанием об ужине. Хлопнув себя полбу, Семёныч побежал к печи, где уже булькала пшённая каша. Крупу мы взяли по его настоянию, о чём ни разу не пожалели в сочетании с разведённым порошковым молоком и какой–то пищевой приправой, добавляемой из–за соли, каша пока была нашим дежурным блюдом. Рассевшись вокруг поставленных один на другой патронных ящиков, мы стали уплетать варево, запивая горячим «чаем». На самом деле, это и был чай, только с приставкой «курильский». Отвар из этой травки даёт слабого жёлтого цвета ароматный настой, по вкусу немного напоминающий чай обычный. Штука хорошая, снимает стресс и очень помогает от всяких желудочных инфекций. Как только я откинулся на импровизированном стуле, сделанном из набитого травой мешка, Семёныч снова приступил ко мне с расспросами.

— И много их, туристов этих?

Глаза бывшего водилы посверкивали, да оно и понятно, ведь сидеть в лесной глуши без каких либо особых новостей, да ещё при таких обстоятельствах вообще тяжко. Но попутно я и сам рассуждал, подводя итог всему, что удалось узнать о наших соседях:

— На вскидку, человек двадцать, может больше. Есть раненые, но гнильём не особо пахло, да и криков я не слышал, значит медикаменты есть и кто–то образованный. Иначе картина была бы другая.

— Ишь ты — Варенуха сцепив руки в замок на коленях даже приободрился — Может, о моих что узнаю?

— Всё может быть, Семёныч. Но только пока мы брататься с ними не пойдём….

Тут я изложил водиле свои соображения по поводу судьбы «туристов», от чего тот помрачнел и сжав кулаки заелозил на тюфяке. Надежда, было появившаяся теперь вновь меркла и снова становилось тоскливо и муторно. Пришлось успокоить водилу, план у меня уже был:

— Мы хитрее возьмёмся, нужно выдернуть одного из них и допросить….

— Тоха — Это вступил в разговор Михась — Это же пацаны совсем! Чего их захватывать, просто выйдем и побазарим конкретно.

— Да так — то оно так — Мне самому все эти сложности были не по нутру, но всё уже просчитано — Только пацаны эти с оружием, да и чёрт его знает, какие у них тараканы в башке поселились? Ты же видел: всё ещё в войнушку играют, остановиться не могут. Даже смерть принимают, а ситуации не видят! Нельзя им себя показывать, сгорим вместе с их «зарницей».

— Дак выйдем, предъявим, что мы де военные….

— Миша, родное моё ты сердце! — Тут уже меня взяла тихая злость — Шерман этот ихний, как поймёт, что мы от руля его оттираем, скомандует нас на штыки поднять и все дела.

— Как это — Мишка был обескуражен — Мы же свои, русские….

— Не. Это те кто слушается для него свои, а мы пришлые и веры нам нету. Повторяю: чёрт его знает, какие бредни он себе придумал, под дальнейшую программу развития. Книжек идиотских начитался. Решит царство своё организовать или ещё какой постапокалипсис замутит. Ты пойми, они в грёзах живут, всех мыслей это про то, что горсть патронов, бутылка водки да ящик тушёнки их от бомб в землянке укроют. Для ни это всё ещё игра, а такие люди опаснее обезьяны с гранатой.

— Но там же дети, женщины — Голос Мишки стал тихим, в нём сквозило отчаянье — их мы тоже бросим погибать?

Этим вопросом он меня убивал, тут крыть было не чем. Мысль про обычных случайно прибившихся к поклонникам страйкбола людях, не давала мне покоя с того самого момента, как мы ушли от лагеря «туристов». Что делать с ними и как выручить, пока было тайной за семью печатями. А время тем не менее поджимало: вопрос обнаружения лагеря оккупантами это всего лишь вопрос времени.

— Будем думать, Миша. Не всё сразу, дай чутка глаза прикрою. Как придумаю, обсудим. Сейчас давай спать, ещё дежурить сегодня. Семёныч, твоя вахта первая.

Сон пришёл быстро, но особых картинок я не видел, видения туманными призраками скользили по поверхности сознания, не задевая его запоминающимися деталями. Но было какое–то общее ощущение тепла и безопасности: по мышцам растекалась хорошая, рабочая усталость, ничего не болело. Единственное чего не хотелось, так это просыпаться от того, как кто–то трясёт тебя за плечо, возвращая в душную темень бункера.

— Старшой, рация ожила! Там наши говорят, слышишь?!

Голова со сна ещё была тяжёлой и смысл сказанного приятелем слишком медленно доходил до сознания. Но как только я осознал, что говорит приятель, сразу же перекатился на колени и тут же очутился возле включенной радиостанции. Не зря, ох не зря взяли с собой и этот ящик!..

— Сначала был треск, как обычно, потом краем зацепил позывные: «Восток Центр». Вот — Мишка снова крутанул вереньер настройки и дал мне наушник:

— Внимание сограждане! К вам обращается генерал–полковник Калачёв, главнокомандующий восточной группировки сухопутных войск Российской Федерации. Граждане России, находящиеся на оккупированных территориях! Организовывайте отряды самообороны, уходите в леса и бейте захватчиков всеми доступными силами и средствами. Военнослужащие частей и соединений вооружённых сил РФ оказавшиеся в окружении! Пробивайтесь на соединения с регулярными частями войск в направлениях: ОСК «Запад» — ось Белгород — Липецк — Тамбов, ОСК «Центр» — ось Уфа — Ижевск — Екатеринбург, ОСК «Восток» — ось Улан — Удэ — Якутск….

Положение было очень плохим, это я знал и раньше, но теперь становилось очевидно: потерян весь военно–морской флот и большинство позиционных районов сил сдерживания. Удивительно, как ещё удалось удержать Ижевск, ведь город с его промышленностью должен был оказаться под ударом в первую очередь. Приморье и Владивосток тоже потеряны. Нет больше баз военного подплава, не грозных кораблей Северного флота, а Сахалин даже не упомянут, скорее всего там тоже всё кончено. В таком положении, армия продержится ещё месяца два, может полгода и потом ресурсы при ведении такой масштабной войны будут исчерпаны. В Великую Отечественную можно было откочевать за Урал и прийти в себя, теперь враз выучил прошлый урок и был практически всюду. Я не стратег, да и образование моё это десять классов и коридор, может бытья что–то упускаю. Раз по сей день не запустили ракеты, и мы слышим этого генерала, то ядерное оружие никто применить не может. Ведь сигнал идёт через спутник связи, значит собственные космические силы пусть в остаточном варианте но присутствуют. А раз есть они, то ракеты можно нацелить и дать империалистам жару. От напряжённого размышления заломило в висках и я не заметил, как передача после троекратного повторения одного и того же обращения смолкла. Артельщики притихли, как и я никто не спешил радоваться, все понимали, что положение аховое.

— Ну хоть кто–то всё прояснил — Я сказал это бодро, чем вызвал недоумение на лицах товарищей.

— Чего хорошего — Вступил Мишка — Остатки какие–то загнали по углам и сжимают кольцо. А если надоест людей терять, сровняют всех наших окруженцев с грунтом и всё. Видно, помирать будем…

— Нижнеудинск оставили — Варенуха говорил глухим полным тоски голосом, его мне было жаль больше всех — Там сейчас эти нелюди… Не судьба значит… не судьба.

Вот так даже радостные вести, что стухли ещё не все подряд подрывают дисциплину в отряде. Что я мог им сказать, как утешить и ободрить? Это ведь не начитавшиеся бредней юнцы, которые ещё только может быть перед смертью поймут, что это не игра. Что сказать двум взрослым отчаявшимся мужикам, для которых война, это как зайцу курево — вредно и не в радость. Собравшись с мыслями, я решил ничего не скрывать, тем более что для себя всё выяснил ещё в самый первый день:

— Мужики, мне надоело ваше нытьё — Оба с удивлением глянули в мою сторону, этого они не ожидали — Хотите на убой, так не держал и сейчас уговаривать не стану. Вон дверь, идите. Я останусь тут и буду воевать, как задумал…. Мы сейчас сыты, обуты, одеты и хорошо вооружены. Хотите умереть — это можно организовать, но делайте же вы всё как люди: не слюнявя ствол и давясь слезами, а в бою, прихватив с собой пару–тройку пиндосов. Да, мы можем не дожить до того момента, как эту кодлу выставят вон, но приблизить — то этот момент и хоть немного сквитаться, это вполне реально! И плевать мне на то, что сказал какой–то голос по радио. Армейцы воюют — отлично, Бог им на встречу. А у меня своя война и никакой генерал не заставит меня просто сесть и опустить руки. Я вас предупреждаю в последний раз: уйдите сейчас, потом просто шлёпну как трусов. Ну?!

Последнее я просто выкрикнул, от чего оба артельщика вздрогнули и как–то сразу подобрались. С облегчением, заметил в выражении их лиц стыд. Значит, пришли в чувство и это хорошо. С пацанами было бы проще именно сейчас: в бункере они бы покорно слушали всё, что я скажу, а в бою побросали бы оружие и сбежали. Другое дело люди взрослые, у этих всё наоборот и если обработал их тут и никто не ушёл, значит в бой можно идти совершенно спокойно — никто не побежит. Больше разговоров по поводу перехваченного сообщения не было. Не факт, что всё успокоилось, но на этот случай было одно универсальное лекарство. Неожиданно план спасения хотябы части приблудных игроков, возник у меня в сознании с предельной чёткостью. Как там говорится у классиков: тот кто нам мешает, тот нам и поможет. Улыбнувшись и взяв прислонённый рядом «калаш», я вышел к люку и выбрался из бункера. Уже начало светать, темень превратилась в серые мутные сумерки и пришла пора приводить намеченный план в действие.

Глава 4

Россия. 13 августа 2011 года. 06.15 по местному времени. Юго–западный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. Лесной массив, примерно 5 километров к северу от лагеря беженцев. Партизан Антон Варламов. Засада.

… Троп ведущих к лагерю «туристов» оказалось всего две и обе скорее всего протоптаны зверьём к роднику и небольшому ручейку соответственно. Сейчас я и Семёныч усиленно стараясь не пыхтеть оборудовали яму под будущие отходы производства. Мины вдоль тропы мы уже поставили и Мишка оборудовавший себе нечто похожее на гнездо, в кроне могучей пихты наблюдал за узким участком дороги с высоты десяти метров. Крона дерева была столь густой, что разглядеть там нашего снайпера не представлялось возможным. Да и густой подлесок не даст идущим по тропе, что–либо разглядеть относительно чётко. Видимость в такой чащобе составляет от силы метров пять и опасаться следует только каких–нибудь хитрых иностранных приборов могущих видеть тепло. Пока ни что не указывало на такую возможность, позиция снайпера казалась очень удачной и других опций не предусматривалось. Мы с водилой уже откопали пару ячеек по обеим сторонам тропы слева и в тылу у тех, кто пойдёт к лагерю.

План, о котором я уже упомянул раньше, был основан на возможном любопытстве пиндосов. Может статься, что они вышлют карательный отряд или каких–нибудь «могучих рэйнджеров», чтобы вычистить стоянку. Конечно, был вариант с бомбёжкой, но что–то мне подсказывало, что на сей раз этого не произойдёт. С того времени, как захватчики столкнулись с игроками в пейнтбол — страйкбол, прошло уже довольно много времени. Как минимум суток трое, может больше. За это время вполне можно было вызвать чего–нибудь гремучее и закидать квадрат «гостинцами», но этого никто не сделал. Следовательно, планировалась операция с привлечением наземных сил. С одной стороны, это было крайне нетипично, но кто знает чужие приказы? Так вот имея такую вероятность, я решил оставить всё как есть и не пугать «туристов» раньше времени. Пусть себе сидят в лагере, пытаются делать вылазки и всячески себя демаскируют. Нам же с артельщиками достаточно было сесть на обе тропы и просто подождать. Сложность заключалась в нашем неведении относительно точного времени начала карательной операции. Мы вынуждены скрытно сидеть и караулить пиндосов, а это ой как не просто. Караул держали на обеих тропах, которые я условно называл восточной и западной, поскольку они шли почти параллельно друг другу, на расстоянии около пятисот метров. По хорошему, на каждую засаду нужно выделять человека по четыре, большим количеством тут воевать просто негде. Деревья и участки бурелома практически не оставляют места для развёртывания. И мы и пиндосы вынуждены будем вести затяжной бой, а выиграет тот, кто ударит первым. Нас же всего трое и я решил, что недостаток бойцов возместят мины. Однако, запасы весьма ограничены и пока пополнить их негде. Поэтому плотно заминировали только западную тропу, вернее тот её участок, где решено было подождать карателей. Плотно, это в нашем случае означало подвесить к веткам деревьев над участком тропы три противопехотные «монки».[23] Я учёл, что по земле иностранцы будут шарить качественно и любую растяжку или мины по краям тропки так или иначе могут обнаружить. Поэтому три гостинца мы с Михасём подвесили на подходящих по размеру и положению ветвях деревьев, замаскировав мины кусками политого водой мха. Три «монки» висели над тропой так, что все кто пройдёт на этом участке, умрут в течение пары мгновений без возможности укрыться. Все ролики, которыми мины начинены, поразят идущих внизу людей сверху, словно стальной дождь. Площадь сплошного поражения, получалась около двадцати метров. Мины стояли чуть под углом, чтобы волна осколков пошла в полутора — двух метрах над землёй. Шансов не будет ни у кого, бронежилеты и каски в нашем случае бесполезны. Но это лишь в том случае, если враг пойдёт именно тут. Если же пиндосы пойдут восточнее, то тут их встречу я и Семёныч с пулемётом. Недостаток в артиллерии нам обеспечат четыре старые оборонительные «феньки», практически идеальные для работы в лесу. Их только нужно наловчиться кидать с отскоком и тогда есть шанс выйти на нормальный результат даже в лесной чащобе. Были у нас и новые гранаты, но эти взрываются от удара и вот тут весьма вероятен шанс погробиться самим. Поэтому классика в данном случае всё–таки предпочтительней. Правду говорят люди, что нет хуже участи, чем ждать, да догонять. В нашем случае потянулись долгие часы ожидания, во время которых, каждому из нас удавалось спать лишь урывками. А про всякие малоуместные физиологические надобности я вообще умолчу. Мошки и всякие прочие насекомые на нас не покушались, спасибо репелленту взятому ещё на складе трофеев. Так прошло почти тридцать пять часов, в течение которых только пару раз был намёк на движение, но это была косуля и выводок ежей.

Пока сидели, время тянулось словно резиновое и я припоминал как часто оказывается приходилось слышать про то, что вот сейчас наконец–то случилось. Но версии нападения почему–то сводились либо к обмену ядерными ударами, либо тотальному предательству в армии и правительстве. На худой конец, всех и вся уничтожали кровожадные инопланетяне или ожившие покойники. Не то, чтобы я был против эротических фантазий всякого рода предсказателей, в конце концов каждый развлекается как ему более всего нравится. Просто версия с ядерной войной мне, как человеку военному и знакомому с предметом, кажется самой бредовой. Зачем воевать, ежели всё вокруг будет светиться? Выгоды никакой. С продажей страны тоже не всё гладко: ну сдадут они и что станет с ними? Зная подлую сущность иностранных граждан в целом, могу с уверенностью сказать, что олигархи и генералы повторят участь мошенника Бендера при переходе румынской границы. А вопреки общему мнению, я не считаю богатых людей идиотами, ненавижу этих кровососов, это да. Но дальнейшее развитие событий, которое описывали корифеи данной теории, вообще вызывали только мигрень. Население никто не трогает, и все существуют вроде как отдельно: оккупанты сами по себе, обобранные россияне тоже. Красота и мародёрский рай. И всё бы ничего, только вот раз воевали за пространство и ресурсы, набивали шишки в Афганистане, потов в Ираке и несомненно мониторили наш чеченский опыт, то неужели не сделали выводов? Судя по последним событиям ушами себя по щекам не били, нет — сразу смекнули, что уничтожать надо всех и под корень. А общественное мнение… эх, плевать на него тому, кто держит две трети медийных средств в кулаке. Напуганные и трясущиеся за свой кусок хлеба с маргарином и кредитные кондоминиумы обыватели всё стерпят и когда надо проголосуют, если им пообещать простить часть долгов и пообещать чуток настоящего маслица и лишнюю пайку ситного хлебушка. Плевать они тогда хотели, что ради этого убьют сто, а может быть триста миллионов этих немытых русских. Казахов, белорусов и прочих украинцев. Они все были плохие, да их и за людей — то считать нельзя. Ату, ату русских! Что? Они не совсем русские? Но живут — то рядом… а–а! Какая собственно разница, раз рядом, значит на всякий случай тоже зачистить! Так наверняка сейчас думают в Германии, Испании и Англии. В Америке скорее всего уже забыли, если начался какой–нибудь их дебильный «Суперкубок» по лапте, или ворованному у англичан регби. Но как ни странно, особо мысли о том, что всему «цивилизованному» миру на нас наплевать, особо не волновали. Как никто другой я понимал, что в своё время прав был Свифт, когда написал историю про то, как сотня лилипутов завалила огромного Гулливера. Когда все ослабшие и больные объединяются против здорового, но такого одинокого гиганта и сговорившись кидаются на него внезапно и со всех сторон, то дни великана сочтены.

Мысли о всяком уже стали навевать неуместную сейчас дрёму, нужно встряхнуться. Приподняв крышку из прутьев и дёрна, я выглянул из окопа и осмотрелся. Время было раннее, на траве блестели бусинки росы, пройди сейчас кто по тропе и соберёт на себя целый дождевой поток. Стало уже заметно холоднее по ночам, часто выпадал густой, молочно–белый туман. Я уже совсем было собрался скомандовать пересменку, как вдруг услышал тревожный сорочий грай. Сороки — очень умные птицы и начинают орать только в том случае, если замечают человека. Кабан или медведь, этих птиц особо не беспокоит, словно они понимают, кто может им повредить а кто просто идёт мимо. Я вылез окончательно и три раза каркнул по–вороньи, поскольку мы заранее решили, что рациями до начала боя пользоваться не будем. Кто знает, какими хитростями вооружились амеры и какое именно подразделение пошлют на уничтожение лагеря или там на разведку. Воображение рисовало закованных в наноброню призраков с футуристическим оружием, неуязвимых и совершенно смертоносных. Много раз приходилось слышать про всякие секретные разработки, делающие солдат невидимыми, про лёгкую и прочную броню и накачанных стимуляторами киборгов. Проверив, как лежат в отрытой в передней стенке окопа ячейке шесть оборонительных гранат и как можно тише отщёлкнул предохранитель «калаша». В жопу нанотехнологии. Сколько смогу, столько и успокою, а шум по любому «туристы» услышат, может в суматохе им удастся уйти…

…Так прошло ещё около сорока минут, солнце скрылось за внезапно набежавшими тучками и стал пробрасывать мелкий дождик. Самой влаги до земли не долетело ни капли — кроны деревьев задерживали такую морось без остатка. Я уж думал, что опять никто не появится, и совсем уж было потянулся разогнуть усики на предохранительных кольцах гранат как вдруг справа между деревьями появилось нечто новое. Словно бы часть леса ожила, превратившись в огромную под два метра высотой, зелёную многоножку. В лесу всегда так: пока объект не двигается или не шумит, можно пройти в двух шагах от медведя и не заметить его, если он сам этого не захочет. Размер тут не имеет особого значения. Приложив к глазам прицел, я увидел что это и есть наши гости. По тропе след в след двигалась вереница людей, численностью … ого! Да их человек пятнадцать… нет — шестнадцать, теперь точно. Но всё это нормально, если вызовем Мишку с соседней тропы, он сможет зайти им в тыл и тогда….

— Карр — рр! Кар–ррр!

Михась давал сигнал, что у него тоже гости и звал к себе, но ответить я уже как положено не смогу. Такой вариант мы рассматривали как самый крайний: пиндосы разделились и шли на лагерь с двух сторон. Но сложившаяся ситуация ничего не меняла, бой примем в любом случае. Отжав тангенту рации, дал один длинный тон на общей частоте отряда. Это означало, что всем оставаться на своих местах и действовать по обстоятельствам. За приятеля я особо не волновался, минами прикрыт почти двадцатиметровый участок тропы и как только пиндосы зайдут на него, количество целей убавится трети на две. К тому же у него «бесшумка», и д раскрытия позиции на дереве, Мишка сможет безнаказанно уложить ещё троих как минимум. Фигово было нам с Семёнычем, поскольку реально воевал и стрелял вообще только я один. Пулемёт мы с ним очистили от смазки и под моим присмотром он раз пятьдесят разобрал — собрал оружие, но вот реальный бой…

Тем временем, пиндосы стали втягиваться на пристрелянный участок и можно было их прекрасно рассмотреть. Нанотехнологий пока видно не было, я рассмотрел пусть и хорошо экипированных, но всё же обычных людей, осторожно идущих след в след друг за дружкой. Бронежилеты противоосколочные каски в чехлах, чтобы на солнце не бликовали, автоматы короткие, обвешанные всякими приблудами. Всё на солдатах сидело ладно, чувствовалось, что подгоняли тщательно, шли тихо, почти бесшумно. Из необычного заметил только на левом глазу у каждого что–то вроде монокля на ремешке под шлемом, да какую–то прямоугольную штуку на запястье левой руки, с матовым экраном и двумя рядами кнопок. На часы не похоже, но приглядевшись я заметил, что у некоторых амеров эта приблуда пристёгнута к правой руке. Может это и есть нанотехнологии?.. Вдруг вся колонна замерла, все припали к земле на колено и людская «многоножка» ощетинилась оружейными стволами. Позади меня послышался шорох шагов, кто–то пробежал буквально в десяти метрах от окопа в сторону замерших пиндосов. Осторожно повернув голову, вижу что из леса подошло ещё двое солдат, в лохматых костюмах, почти как у меня. Один был с автоматом, у другого винтовка с длинной трубкой оптического прицела… никак разведку высылали, значит лагерь уже срисовали, но нас не обнаружили. Оба побежали в конец колоны и скрылись из виду. Почему разведка не осталась на позициях и её отозвали, мне было непонятно. Гораздо удобней будет выйти и пользоваться их знанием обстановки, корректируя план атаки…. «Многоножка» снова ожила, слаженный людской механизм пришёл в движение. Вот цепь растянулась и я уже стал опасаться, что чуть чего, пиндосы рассыплются по лесу и завяжется настоящий бой, в котором нам не выстоять. Но выхода не было, вот шеренга уже поравнялась с окопами, они прошли позицию Варенухи и сейчас шли совсем рядом. Я ощутил их запах, смесь пота смазки и каких–то репеллентов, видел закрытые хитрыми зелёными масками лица, матовый блеск незамотанных лентой оружейных стволов. Протяни я руку и до каждого уже можно будет дотронуться кончиками пальцев….

Пока пиндосы уходили вперёд, я напряжённо думал о вопиющей нестыковке в поведении разведки. Почему они не остались возле лагеря и просто не подождали подхода своих, что это за приём такой?.. Вариантов возникло сразу множество и все они были тут же отвергнуты почти в тот же миг. Разгадка уже была совсем рядом, когда правильный вариант буквально сам показал мне спину. Как и у нас, командир пиндосов шёл замыкающим и что самое интересное, был он нагружен солиднее чем все остальные. На шее у него висели массивные наушники с микрофоном, за плечами довольно объёмистый ранец с выступающей из–под верхнего клапана толстой трубой спутниковой штыревой антенны.[24] Чёрт, это же пульт управления беспилотником! Значит вот почему стрелки отошли к основным силам. Теперь либо наведут авиацию, либо расстреляют с птички лагерь но… тогда зачем идти таким гуртом? Времени на дальнейшие размышления просто не осталось, колонна уже удалилась от моей позиции на два десятка шагов и на три от окопа Семёныча. Откинув крышку, я привстав положил автомат перед собой на край окопа и вынул гранаты из ячейки. Всего «фенек» у меня было шесть штук, на всех должно было хватить. Быстро, как когда–то, я метнул округлую рубчатую смерть так, чтобы гранаты ложились ровной строчкой, накрывая всю колонну от головы до хвоста. И не давая себе передышки, почти тут же рванул автомат с земли к плечу и выцелив командира пиндосов открыл огонь.

— Та–та–та — таа!

Пули пробили рюкзак с пультом и амера кинуло вперёд и вправо. Почти одновременно с этим прозвучали два взрыва и я снова нырнул в окоп.

— Бум, бу — бум!

Послышались крики боли и какие–то команды, лес ожил и вдалеке справа прозвучало ещё три глухих взрыва, это сработали мины на западной тропе, там бой тоже начался….

— Бум — буммм! Бу — бумм!!!

Это пошли взрывы от остальных гранат, уже совсем близ ко от моего окопа, выкашивая траву и ветки в радиусе десяти метров вокруг. С тропы слышались крики и беспорядочная стрельба, шок от внезапного нападения вот–вот кончится, почему же молчит пулемёт?!.

— Тра–та–та–та!

«Ручняк» Варенухи ударил ровно в тот самый момент, когда я стал сомневаться в его хозяине. Снова откинув крышку и сменив расстрелянный магазин, высовываюсь и тут же щёку опаляет горячим — рядом прошла чужая пуля. Не теряя времени, одним прыжком выбираюсь прочь и перекатом ухожу за толстый ствол сосны. Кто–то умный вычислил мою позицию, но пока мне везло и пуля только оцарапала щёку. Выглянув из–за укрытия, вижу что амеры рассредоточились вдоль тропы, но осталось их человек шесть–семь. Вот впереди справа ворохнулся бугорок и я не медля дал короткую очередь в том направлении. Две из четырёх пуль достигли цели: человек подскочил на месте и немного погодя заорал от боли. Проклятущая «пятёрка», ити тебя во все дыры! Какая же сволочь был тот конструктор, что придумал эти фуфловые патроны! Иностранец скоро оклемается, но пока… Ага! Вот ещё один….

— Вззум! Вззум!..

Только что замеченный мной амер, уже выцелил меня и его короткий автомат выплюнул в мою сторону пару коротких очередей. Присев вниз и откатываясь прочь, ухожу левее и дальше, но пиндос продолжает вести меня по силуэту и пули кучно ложатся почти рядом с моей головой. Падаю и в перекате достигаю следующего дерева, но что–то мешает поднять правую руку. Не отрывая взгляда от кустов впереди, ощупываю рукав левой ладонью. Кровь, много крови, дырка чуть выше локтевого сгиба. Пуля застряла внутри, но кость вроде не мозжит… аптечка в левом кармане, на ощупь нахожу тюбик с обезболивающим и колю в бедро сквозь одежду. В куртку и штаны вшиты жгуты, поэтому перетянуть рану получается очень быстро, кровь остановилась. Из пустоты между тягами приклада вырываю перевязочный пакет и разрезав ткань комбеза просовываю его к ране, зафиксировав его жгутом. Тоже ничего особенного: закладываешь между тягами пару индпакетов, а сверху фиксируешь жгутом. В случае чего и уравновешивает ствол и перевязку можно быстро соорудить. Дело привычное, у меня есть похожая отметина, только на левой ноге. Рука вновь начинает сгибаться, хотя это только временный эффект и чувствую я её не слишком хорошо, минут сорок ещё повоюю а там…. Повезло, что крови потерял не много. Ну, пора снова воевать….

Пулемёт Семёныча бодро стучит, хотя пока я перевязывался его пытались выцепить гранатой из подствольника, но вроде обошлось. Пиндосы рассредоточились вдоль западной обочины, судя по перемещению источников огня их осталось уже четверо. Плохо было то, что один из них тоже был вооружён пулемётом. Пока вражеский стрелок не мог занять хорошей позиции и просто вёл беспокоящий огонь то по мне, то по бывшему водиле. Но стоит ему только сместится восточнее и перемахнуть на другую сторону — Варенуху возьмут в клещи. Резко выдохнув пару раз, бегу пригнувшись вдоль тропы, выбрав момент когда Семёныч вновь выпустил короткую очередь по залёгшим иностранцам. Сразу три ствола огрызнулись в мою сторону, но пули легли в то место, где я только что был, рывок остался незамеченным и я что есть силы вновь рванулся перёд и вправо перескочив узкую полоску тропы и оказавшись с пиндосами на одной стороне. Одновременно с прыжком, я подкинул в сторону противника обычную наступательную «лыску»[25] и откатился помогая себе локтями и коленями за сросшиеся рогаткой старые осины.

— Бумм!

Разрыв гулко ухнул метрах в десяти справа и два осколка впились в ствол дерева ровно на высоте головы. Послышались крики боли, но мою сторону никто не стрелял. Откатившись ещё немного, я вышел в полуприясд и двинулся в ту сторону, откуда слышалась редкая стрельба. Голос подавали всего два пиндосских ствола, били они куда–то в сторону Варенухи, но его пулемёта я не слышал. Пройдя метров пять–шесть, я дошёл до небольшой воронки в земле — места разрыва моей гранаты. Чуть в стороне лицом в землю уткнулся амер. Короткий пулемёт лежал тут же с откинутой крышкой ствольной коробке и отсоединённым матерчатым коробом. Взрыв застал пулемётчика за сменой ленты, поэтому он не успел вовремя разглядеть кругляш «лыски» и принял почти треть осколков в себя. Вдруг кусты впереди расцвели огнём, оглушительно грянула длинная очередь. Дальнейшее происходило очень быстро, но для меня время словно остановилось. Повинуясь выработанному за время войны инстинкту, я начал падать на землю. Это произошло, наверное, в тот самый момент, когда подсознание только зафиксировало какое–то движение впереди. Поэтому в момент когда запоздало пришло понимание, что вот сейчас схвачу свинца полной грудью, тело уже распласталось по земле и откатывалось влево. Пули прошили только воздух, а я уже лёжа, направил ствол автомата прямо в слепящую жуть огненного факела и выжал спуск. Две очереди слились в одну, и заглушили болезненный вскрик. Нет, видимо моё время не пришло. Резко поднявшись, я увидел ещё одного американца, но этот лежал навзничь, три пули попали в правое плечо, шею и левый глаз. Пинком отшвырнув автомат от тела иду дальше, но тут всё было кончено. В небольшом овражке, раскинувшись в разных позах лежало ещё трое, со следами работы «ручняка» Варенухи. Одному бойцу совершенно не повезло: тяжёлая пуля вошла в щёку под углом и вырвала человеку кусок лица. Вместо носа и верхней челюсти было сплошное кровавое месиво. Как это получилось не пойму, но смерть явно не была быстрой. Автомат бедняги был снабжён подствольником, видимо его цепануло именно в тот момент, когда он перезаряжал свою артиллерию. Возможно дело было не в пуле, а кусках микрофона сделанного из какого–то полимера. Пуля раздробила его и куски пластика вошли в раневой канал, вызвав такие повреждения. Тронув тангенту вызова, я вызвал пулемётчика, поскольку тот исправно огрызнулся уже меня прижав к земле:

— Бобёр, здесь Рысь. Отставить стрельбу, все клопы уже в минусе. Отставить, повторяю!..

— Е… есть отставить стрельбу.

Голос Варенухи звучал напряжённо, рацией он ещё толком пользоваться не научился. Поднявшись во весь рост, махаю автоматом, чтобы обозначить себя. Спустя пару секунд Семёныч был уже рядом, бегло осмотрев водилу, с облегчением замечаю, что с ним вроде обошлось. Увидев повязку у меня на рукаве, он открыл было рот чтобы что–то спросить, но я лишь махнул рукой. Сейчас следовало проверить не осталось ли кого в живых на тропе и возле неё. Разделившись, мы пошли вдоль тропы вперёд, держа оружие наготове. Постепенно картина боя стала проясняться, обретать смысл. То, что моя позиция находилась под углом к дороге, а сама тропинка имела небольшой изгиб, позволило удачно бросить четыре из шести гранат. Все они легли с интервалом в пять метров, как я и задумывал. А вот две последних улетели в овраг и поэтому осколки пошли только вверх и как по закону подлости на меня. Не укройся я в окопчике, бой Варенуха вывозил бы уже в одиночку. Командира амеровского отряда, я положил сразу и наглухо, а очередью разбило его заплечный пульт, так что беспилотник скорее всего на автопилоте ушёл обратно. Остальные иностранцы легли без вопросов: одних посекло осколками и они истекли кровью, другие умерли от динамического удара, но таких оказалось всего двое. Но основную работу сделал Варенуха, его «ручняк» словно косой прошёл по неприятельским порядкам. Осматривая бронежилеты покойников, я убедился, что те носили что–то лёгкое, без дополнительных пластин, а их пуля от ПКМ брала совершенно спокойно. Были тела прошитые навылет, одному оторвало руку по локоть. В целом я опять проклял нелюбимый калибр «весла», но пока что имеем с тем и выступаем. Достреливать никого не пришлось, чему виной были стимуляторы, не дававшие солдатам впадать в беспамятство, они продолжали драться, часто будучи смертельно ранеными. Всего я насчитал семнадцать трупов, не хватало только самого вредного. Из головы у меня не шёл разведчик с винтовкой, в снайпера берут людей ушлых с глазами на затылке. Эта тварь сейчас где–то рядом, но вот вычислить его в лесу это задача совершенно неподъёмная, к тому же Михась ещё молчит, что тревожно. Неожиданно, ожила рация и прозвучал совершенно спокойный голос приятеля:

— Ложись!

Не рассуждая, как и в прошлый раз я просто упал на землю и откатился в кусты. Выстрелов я не слышал, но пуля прошла ровно в том месте, где я только что стоял. Оглядевшись, увидел, что Варенуха тоже слышал Мишкино предупреждение и неловко отползал с тропы, позвякивая пулемётом. Снова послышалось внятное рассерженное гудение и сразу три ветки кустарника упали на шевелящуюся тушу бывшего водилы. Неопытность престарелого партизана превратила его в отличную мишень. Вражеский снайпер стрелял на движение, практически наугад. Однако скоро он нащупает Варенуху если тот не прекратит ворочаться. В лесу после отгремевшего боя, воцарилась мёртвая тишина, смолкли даже птицы. Громким шёпотом я приказал:

— Семёныч, не шевелись и замри!

Варенуха послушался и неловко замер, чуть скособочившись на правую сторону. Драгоценное время уходит, скоро сюда так или иначе кто–то придёт и нам тут быть не следует. Пока мы лежим, снайперу нужно или сменить позицию или просто вызвать своих, прижимая нас огнём. Вызывая Михася по рации, я уже знал что буду делать:

— Медведь, видишь меня?

— Нет, но засёк куда ты упал — Голос приятеля звенел от напряжения, он искал своего визави.

— Медведь, я правее пятнадцать. Видишь плохиша?

— Нет, но знаю где он примерно сидит. Дистанция — триста пятьдесят от моей позиции группа высоких сосен и одно лиственное дерево.

— Медведь, я его вытащу, следи! Он нас держит, уделай гада, пока ещё есть время. Без разговоров и рассуждений. Делай!

Оборвав связь, начинаю ровно дышать, приводя организм в нужное для пробежки состояние. Каждая мышца уже наверняка болит, но сейчас даже без обезболивающего всё глушит адреналин. Накроет уже потом и лучше в это время быть в бункере иначе каюк. Рана уже начинала побаливать, острые злые импульсы пробивались сквозь онемение от лекарства. Ещё примерно минут двадцать и снова надо колоть дурь. Отходняк после такого лекарства очень тяжкий, болеть будет всё, не говоря уже про слабость от кровопотери. Поэтому, пока всё ещё было более–менее нормально, я вскочил и рывком метнулся вдоль тропы, назад к окопу. Пули с коротким интервалом в полмгновения прошли одна за другой опалив кожу на носу и затылке. В какой–то момент, я неловко поставил ногу, не заметив гнилой коряги припорошённой прошлогодней листвой и наросшей высокой молодой травкой. Нога подвернулась и я со всего маху прянул оземь, успев однако подставить леве плечо и уйти в неряшливый кувырок. Чуток шевелюсь и в то же самое мгновение рядом снова состригла ветку назойливая стальная пчела. Мысленно собираю все маты и перекатываясь влево снова вскакиваю и бегу что есть силы к огромному стволу поросшей мхом осины. Неожиданно чувство опасности исчезает, будто его отрезало и только сейчас слышу вопящего в наушнике Мишку:

— Да стой ты, чертяка! Уже всё, всё старшой!..

Как вкопанный я останавливаюсь и тут же слабость и ломота накрывают с головой. В глазах темнеет, начинается обычная постбоевая лихоманка: тело сотрясает мелкая дрожь, выступает холодный пот, потом кидает в жар. Слепо шарю по карманам и найдя плоскую фляжку со старыми запасами хорошего армянского коньяка, делаю два долгих глотка. Живительное тепло пробегает по венам, слух и зрение снова возвращаются, а дрожь отступает. Медленно осматриваю автомат, выщелкнув «рог» вижу как сигнальный патрон показал своё зелёное рыльце,[26] значит в магазине ещё восемь обычных и четыре «трассера». Повернувшись обратно к тропе иду в сторону откуда только что убегал. Всего удалось промчаться без малого двести метров, время не засекал, но нарезал как спринтер. Варенуха уже на ногах, отряхивает форму и поправляет пулемёт на плече.

— Семёныч — Хлопаю водилу в знак одобрения по спине здоровой рукой — Не убирай бандуру, пора идти к «туристам», нужно предупредить ребят если ещё сами не сдёрнули….

— Рысь — Снова глазастому Михасю неймётся, к нам он так и не вышел — Лево пятьдесят, вижу новую группу людей. Семь «карандашей», все в прикиде. Похоже пиндосам пришла помощь!

Это было не очень хорошо: боекомплект у нас уже на исходе, у меня осталось два «рога» к автомату плюс уже початый и одна «фенька». Глянув на Семёныча знаком показываю на его «молотилку», поняв жест правильно, водила указывает на примкнутый к пулемёту короб а потом ребром ладони проводит себе по горлу. Сотня патронов, может меньше….

— Медведь, как у тебя с «музыкой»?

— Не густо–Голос Мишки звучал напряжённо, но паники я не чувствовал — Могу сыграть на бис, но зрителей слишком много и все с цветами.

Получалось, что Михась сможет их придержать, но патронов осталось меньше десятка. Пиковый расклад… Решение нужно принимать быстро, ещё пара минут и эти неопознанные будут здесь. Судя по направлению, выходило, что была третья группа, тусовавшая почти у самого лагеря наших потенциальных союзников. Придётся работать вариант с громким отходом. Без особого сожаления глянув на свой автомат, отсоединяю почти пустой «рог» и поймав выброшенный движением затвора досланный патрон возвращаю его в магазин. Придётся спровоцировать погоню, других вариантов нет.

— Медведь, как только скажу — вали того, кто у зрителей за старшего, потом уходи.

— Понял, приступаю.

Повернувшись к замершему в готовности Варенухе, подмигиваю партизану сквозь маску:

— Семёныч не дрейфь! Занимай позицию в овраге, там получится сектор пошире чем на твоей старой лёжке. Пиндосы побегут прямо на тебя, я их гранаткой взбодрю. Дай пару коротких очередей и тоже отходи, я вас догоню. Давай, старый в темпе вальса!

Водила только кивнул, на его чумазом от копоти, которой он измазал лицо, блеснули водянистые глазки, старик давил слезу. Ещё раз ободряюще махнув ему рукой, я принялся за последние приготовления. Оглянувшись в поисках подходящего дерева, срезал толстую ветку и быстро строгаю колышек для ловушки — самострела. Есть такая хитрая придумка: автомат с полным магазином заклинивается между подходящей развилкой дерева, в затвор вставляется деревянный колышек, от него идёт верёвка или проволока, натягиваемая поперёк пути противника. Гады бегут под выстрел и получают свинца от души. Прелесть ловушки в том, что можно завалить одного–двух самых ретивых, включая следопыта. Плюс противник считает, что прижал группу и та приняла последний бой. Пока суть да дело, есть реальный шанс оторваться. Спустя пару минут напряжённых поисков, я вернулся к знакомой мне раздвоенной осине, где и закрепил автомат под углом к тому участку тропы, где пойдут преследователи. Приклад упёр в быстро вырубленную выемку, чтобы не шатался и дослал патрон. Стрелять в автоматическом режиме он будет не долго, но задержит преследователей, это точно. Привязав автомат, чуть отвожу затворную раму, чтобы в образовавшуюся щёлку прошёл оструганный чуть раньше клинышек и отпустил курок затвора. Куском проволоки приматываю спусковой крючок к пистолетной рукоятке, будто до отказа на него давит мой же собственный палец. Присыпав получившуюся конструкцию срезанными с соседних деревьев ветками и протянув шнур поперёк тропы, мелкой рысью бегу навстречу приближающимся иностранцам. Зайти получилось с левого фланга, теперь я видел, что Михась не ошибся и это действительно пиндосы: «безухие» шлемы, наколенники — налокотники, короткие автоматы, но немного другие, чему у первых пиндосов. Всё выглядело нормально, но… стоп! Повязки на ляжках, дёрганная походка…. Чёрт, это же те самые горе–вояки из лагеря!

— Медведь, Бобёр — отбой! Это туристы. Повторяю: работе отбой!

— Рысь, у них оружие. Одеты как….

— Да знаю я! Вспоминай, те в лагере, повязки у них на ляжках ходят как придурки, ноги подволакивают!

— Рысь, что делать будем?

— Выйду, поговорю с ними. Ежели начнут дурить, пристрелим одного. Как определю главаря, попытаюсь пожать ему руку, а ты возьми его на прицел. Если будет выступать — разгрузку поправлю правой рукой, тогда вали его.

— Принял, Рысь. Наглухо валить?

— Медведь — отставить. Дурной, но всё–таки свой. Может в ум войдёт. Руку прострели, чтоб не шибко за оружие хватался. Теперь тихо, они уже рядом.

Туристы шли строем, отдалённо напоминавшем левый уступ, растянувшись в нестройную цепочку, но всё же были опасно близко друг к другу. Случить мина или как в моём случае — граната, осколками зацепит сразу троих. Главного я определил практически сразу, это был довольно упитанный рослый дядька лет около сорока с небольшим. Обмундирован главарь был в традиционный для «туристов» амеровский лесной камуфляж. Разгрузка с намёком на оригинальность, но совершенно неподходящая для охоты на людей: все подсумки группировались на животе и плюхнись такой «воин» ничком, обязательно схватит пулю в пятую точку. Тёмно–синяя бейсболка на круглой голове смотрелась органично, чего не скажешь про пижонские тёмные очки для стрельбы. Сочетание большегубого капризного рта с глубокими морщинами идущими от крыльев носа к уголкам полных поджатых губ, говорило, что я верно оценил темперамент вождя страйкболистов. Этот деятель потянет пацанов за собой, будет рисковать их жизнями без колебаний. По тому, как вождь держал короткий автомат — стволом внизу груди — стало ясно, что настоящее оружие есть только у него. В группе было шестеро парней и одна девушка, все от пятнадцати до двадцати пяти лет, самым старшим по возрасту, был этот пижон в дизайнерских очках. Но выхода нет, нужно договариваться, хотя придётся туго.

Дождавшись, пока «туристы» подойдут к моей позиции за толстой сосной на десять метров, я присел и внятно с расстановкой крикнул:

— Привал, мужики! Дальше ходу нет, давайте поговорим….

Реакция у туристского вождя оказалась неплохой: на вскидку, ориентируясь на мой голос, мужик выпустил две короткие очереди из своей трещотки, что–то одновременно командуя своим. Три пули сбили кору со ствола сосны и зло гудя ушли в сторону и вправо.

— Рысь, цель сопровождаю, могу его чутка подлечить.

Мишка заматерел, уже говорил как его ментовские учителя на полигоне. Но я решил, что сделаю ещё одну попытку:

— Медведь, отставить. Попробую сначала убедить, если что дам отмашку как договорились.

— Принял, Рысь. Жду условного сигнала.

Не двигаясь, поскольку вождь «туристов» мог ещё раз пальнуть или зацелил какой–нибудь сектор как раз на случай моего манёвра, снова подаю голос:

— Эй, солдат! А тебе в голову не приходило, что я тут не один сижу. И пожелай я тебя с молодняком пострелять, уже давно бы сподобился, а?

Снова стало тихо. Послышались приглушённые возгласы, щёлкнул затвор какого–то оружия. Может менял магазин и высунись я теперь, издырявит нафиг….

— Кто ты такой, выйди и положи оружие на землю.

Голос у вождя оказался властный, настоящий командирский баритон. Глянув на часы. Решил дать этому идиоту минуту на блажь, потом прикажу валить. Отжав тангенту, я включил рацию и запросил Мишку:

— Медведь, здесь Рысь. Что этот клоун делает?

— Здесь Медведь, целит из автомата в твою сторону.

Вот ведь гад, недоверчивый какой. Спрятав гранату без кольца за пояс, зажимаю предохранитель так, что чуть ослабив давление, «гостинец» вывалится в специально прорезанный для этих целей клапан и вывалится из другой прорези под левой наколенной брезентовой нашивкой. Потом останется только пинком отправить её в сторону противника и убраться с дороги самому. Теперь подняв левую и обозначив поднятие раненой правой руки выхожу на тропинку.

— Не стреляй, мужик. Нам действительно надо поговорить.

Вождь браво выступая впереди, встал из своего укрытия и сделал знак остальным. Все толпой высыпали на тропу, но вождь прикрикнул на них и ко мне вышел худощавый паренёк в тонких «близоруких» очках. Неумело охлопав мои карманы он всё же забрал ПБ из набедренной кобуры, протянув пистолет вождю. Тот взвесил оружие на руке. Повертел его так и сяк, а потом спрятал в один из больших карманов чудного «лифчика».

— Ну, говори. Только учти, мы уже давно воюем, тебе нас не обдурить.

На меня с интересом смотрело шесть пар глаз, включая заинтересовавшую меня девушку. Среднего роста, спортивного телосложения. Овальное высокоскулое, лицо с тонкими чертами. Серо–зелёные глаза необычайной выразительности, чуть более пухлый чем нужно рот, упрямый подбородок и ямочки на щеках. Русые волосы зачёсаны назад и собраны в толстую косу, перетянутую чёрной резинкой. Она одна не держала в руках оружия, вместо этого на боку висела объёмистая сумка с красным крестом. Если я не ошибся, это та самая Лера, которая разнимала подравшихся патрульных, которые скорее всего тоже тут.

— Значит такой расклад, уважаемые — Я говорил тихо, к тому же рука уже начала сильно ныть — Мой отряд разгромил две группы иностранных скаутов шедших к вам в гости….

Молодёжь взволнованно зашепталась, на их лицах читалась настороженность и тревога. Они подтыкали друг друга локтями, а обыскивавший меня очкарик только кисло ухмыльнулся. Его поза и выражение лица было из разряда: " ну а я что говорил?» Девушка напротив, решительно вцепившись в лямку своей докторской торбы, шагнула в мою сторону:

— Руку опустите правую, я посмотрю….

Вождь тут же среагировал и попытался оттолкнуть девушку назад. Бросив оружие болтаться на ремне он схватил её за руку и дёрнул на себя. Та не подалась ни на сантиметр и как–то ловко освободилась от захвата, одновременно отработав корпусом. Вождь поскользнулся и рухнул на траву, бренча амуницией. Лера с презрением дёрнула уголками губ и снова обратилась ко мне, роясь в сумке:

— Всё нормально, я — военный врач. Пуля внутри застряла?

— Да, сидит падла — Нужно было как–то пошутить, но боль уже была просто на грани непереносимости.

— Промидол кололи?

Не обращая внимания на поднявшегося с земли вождя девушка уже разматывала жгут и бестрепетно отрывала повязку. Полыхнуло болью, сразу выступила кровь. Надавив мне на плечо, девушка принудила опуститься на землю, прислонив меня к стволу дерева. В её руках замелькали какие–то блестящие инструменты и стало ясно, что меня быстро и профессионально режут. Вождь молчал, недобро глядя на меня и теребя автомат. Дружеским его жаркие взгляды в мой адрес было трудно назвать. Мысленно он уже раз сто меня расстрелял, сварил живьём и разорвал лошадьми. Врачиха тем временем продолжала копаться в моём плече, подрядив ассистировать ей того самого очкарика. Пацан полил ей на руки жидкостью с резким запахом, после чего Лера взялась за хромированные ножички. Чтобы отвлечься от оголяющей нервы боли я отвёл глаза, продолжая говорить обращаясь к остальным «туристам»:

— Времени мало, ваш лагерь засекли с беспилотника и выслали два взвода карателей… Скоро, вероятно через час или два, накроют квадрат артударом. Сворачивайтесь и тихо уходите. Соберите импортное оружие с трупов там, дальше по тропе, нам оно без надобности….

— Гладко рассказываешь — Голос вождя приобрёл сварливые, бабьи интонации — А как это ты столько «америкэн рэйеджерс» завалил?

— Мне, уважаемый повезло — Девушка с каким–то особым садизмом провернула что–то в ране и боль стала столь чистой и незамутнённой, что заглушила всё — У нас в роду, только на бешенное бычьё и есть везение…. Тебя вот тоже повстречал, обратно свезло….

— Уголовник, наверняка — Едва сдерживаясь чтобы снова на меня не кинуться, вождь повернулся к подрастерявшим пиетет соратникам и показал мой ПБ — Оружие не стреляное, с трупа снял.

— Шерман, заткнись прошу тебя. Этот человек ранен не нашей пулей — Лера показала в пинцете окровавленный кусок металла — Американский «гостинец», я из вас такие же вытаскиваю. Лучше идите туда куда он говорит….

Незаметно для остальных я два раза даванул на тангенту радиостанции. Теперь Семёныч уйдёт с тропы, пропустит ребят к трупам пиндосов. Девушка всё же заметила моё движение, но я только подмигнул и она упрямо тряхнув головой ничего не сказала своим. Звенящим от напряжения голосом я продолжил:

— На северо–восток от вашего лагеря, есть спуск в заброшенные угольные шахты. Не знаю как там сейчас, но возможно облаву можно пересидеть. Собирайте трофеи, следите чтоб электроники рабочей на них не было и уходите. На земле вас непременно найдут… Доктор, как там рука моя поживает, а?.. Не отрезали часом?

— Зашила уже — Голос девушки был отстранённо вежлив — Антибиотики у вас есть? Как колоть знаете?

— Поищу, обязательно поищу… А покудова прощевайте. Спасибо вам, военный врач Лера.

И воспользовавшись тем, что руку уже сдавливала тугая повязка, а девушка отошла собирая инструменты, я рывком поднявшись ударом ноги выбил из рук расслабившегося вождя автомат. Кольцо в запал гранаты за ремнём я давно уже тайком вставил, поэтому двигался почти без стеснения. Заслонившись от опешивших туристов очкастым ассистентом изумлённо глядящей на меня Леры, я выхватил из–за пояса вопящего от боли Шермана свой пистоль и нырнул в кусты.

Голова кружилась и я понимал, что скоро могу хлопнуться в обморок от шока, но пересиливая себя, бежал вперёд, попутно проговорив в рацию:

— Группа, здесь Рысь, работаем вариант два.

— Ты циркач, Рысь, принял. Работаю вариант два.

Это Михась еле сдерживая радость, что обошлось без стрельбы и смертоубийства, ворчал совершенно беззлобно. Семёныч неловко сказал «Принято» и отключился. День прошёл почти удачно, но так это или нет, ещё предстоит выяснить. Не останавливаясь я сделал крюк на тропу и осторожно прокравшись к поставленной ловушке, забрал свой автомат. Что ни говори, а ко всему привыкаешь… Сквозь кусты было видно как «туристы» собирают и сортируют трофейные «стволы» и амуницию. Усмехнувшись про себя ещё снова и опустив на лицо маску тихо ухожу в чащу, чтобы запутать следы. Попутно дал себе слово, что высплюсь столько сколько будет возможно, предвидя последствия пусть не такого серьёзного, но всё же неприятного ранения.

Глава 5

Россия. 17 августа 2011 года. Юго–западный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. 200 км на юго–восток от предместий г. Кемерово. Точка постоянного базирования партизанского отряда. 03.12 по местному времени. Партизан Антон Варламов. Стратегический замысел, сны и воспоминания.

… Жар держался уже третьи сутки, но слабость под действием импортных антибиотиков и заживляющих присыпок почти прошла. Температура перешла в ту надоедливую часть симптомов ранения, которые уже после возвращения к нормальной жизни нет–нет да напомнят о нём, то лёгким ознобом, то выступившей на лбу испариной. Приём стимуляторов имеет свою цену и мне очень повезло дойти до базы не потеряв сознания. Но всё равно пришёл последним, Семёныч немного заплутал, однако к исходу суток того же дня, когда мы пострелялись с амерами даже он нашёл бывшую медвежью берлогу быстрее. Я же свалился от усталости и кровопотери и последующие два дня помню лишь урывками: Мишка кормивший с ложки густым бульоном, отрывистое уханье канонады и неистовый рёв чего–то воздушного там снаружи, ни чем не освещаемой темноты пещеры. Как мне потом доложил Михась, амеры поступили ровно так, как я предсказывал и сровняли место засады и лагерь 'туристов с землёй. Видимо решив не рисковать, пиндосы никого не отправили на помощь своим пропавшим людям. Как ни цинично это выглядит, однако я понял их логику. Оккупанты рассудили верно, решив не умножать возможных потерь. Судя по тому, что кипеж продолжался и по сей день, пиндосы не достигли своих целей полностью и сейчас отрабатывали второстепенный объекты где–то на западе. В нашу сторону никто не сунулся, после того как тут появился и долго буровил воздух странный летательный аппарат, похожий на лёгкий планер. Мишка сам догадался погасить печь и свести всех по разным отсекам, теперь на тепловизоре, да на трёхметровой глубине, наши тепловые сигналы особо выделяться не будут. Но видимо на разведчике стояла аппаратура, которая засекала только наземные объекты. Потому что после того, как планер улетел, в наш квадрат не прислали ни одного пешего патруля, на бункер не упало ни единого снаряда или мины. Однако я всего этого уже не помню, бредовые видения до сих пор иногда лёгкими тенями скользят на периферии сознания и приятными их назвать нельзя. Одно из них было таким ярким, что отрывки из него постоянно стояли перед мысленным взором, стоило лишь закрыть глаза.

… Под ногами оказалась тропинка, ведущая вдоль нескошенного луга. Каждый шаг даётся с огромным трудом, воздух такой плотный, что напоминает разогретую до кисельной плотности мутную воду. Очертания предметов расплываются, стоит только лишь подольше остановить на них взгляд. Вода… очень мучает жажда, я иду вдоль по деревенской улице, стучась в каждую калитку. Но никто не отворяет, а зайти во двор мешает неодолимая преграда. Я её чувствую, но описать, что это за препона решительно не могу….

— Люди, есть кто живой?!

Звук собственного голоса, словно тонет в кисельно — мутном мареве и создаётся ощущение, что никто кроме меня самого, призыва не слышит. С трудом переставляя ноги, дохожу до крайнего дома, чьи ставни выкрашены в весёлый васильковый цвет. Вообще, это даже не обычная ходьба, я словно плыву над землёй и не помню, чтобы ноги касались твёрдой поверхности хотябы раз. На окнах колышутся занавески, слышится заливистый и глуховато — дребезжащий собачий лай, затем резко перешедший в тревожный, тоскливый вой. Несмотря на пышущий отовсюду жар, от этого звука пробирает озноб, но жажда берёт своё. Я протягиваю руку, чтобы постучать в калитку, может быть хозяин даст напиться воды….

— Ты кто, дядя?

Детский голос раздаётся за спиной, звучит он необычно чётко, даже звенит. Я вздрагиваю и пытаюсь резко обернуться. Движение получается очень медленное, но визуально тело словно бы мгновенно вывернулось в противоположную сторону, я оказался лицом к говорящему ребёнку. Это шестилетняя худенькая девочка в светло — голубом сарафанчике, запятнанном красной глиной. Светло — каштановые вьющиеся волосы заплетены в две косички, в которые вплетены розовые ленточки. Босые, измазанные в травяном соке и глинозёме ноги с кое–где ободранными коленками. Если бы не ещё одна странная деталь, вполне обычный ребёнок и всё. Настораживали глаза: огромные и пронзительной синевы, внимательно вглядываются в меня, пронзая словно прожекторными лучами до самого затылка.

— Я… — Горло сдавливает спазм, становится трудно дышать, но слова всё же каким–то образом произносятся — Я заблудился, девочка… вроде был уже у вас в деревне, потом ушёл…. А вот видно снова вернулся…. Воды бы попить, а?

Медленно переведя взгляд мне за спину, незнакомка согласно наклоняет голову и протягивает руку. Узкая ладошка с обломанными ногтями, на которых сохранились облупившиеся фрагменты дешёвого розового лака. Вкладывая свою маленькую ладонь в мою огрубевшую от постоянного рытья земли руку, она тянет за собой:

— Идём.

— Там есть колодец?

— Идём со мной, солдат!

Говорят, что во сне мы не можем ничего чувствовать и тем более удивляться, но теперь я чувствовал страх и что самое странное, меня вдруг посетило чувство жгучего стыда. Жажда всё ещё туманила сознание, стены изб и невысокие заборчики плыли перед глазами, сливаясь в сплошное серое пятно. Но стыд перебил все чувства, заглушил остальные ощущения, я утопал и задыхался в его обжигающих эманациях. Вдруг, всё замерло и мы с девочкой очутились на краю ямы. Там рядами лежали люди, сотни тысяч глаз смотрели со дна огромной братской могилы прямо на меня. Ров тянулся так далеко, насколько хватало глаз, оттуда вдруг резко пахнуло холодом. Лицо и руки стянуло поразительным по силе морозом, сравнимым по напору с предшествовавшей жарой. Я хотел было моргнуть, но веки словно примёрзли и не слушались. Кто–то будто хотел, чтобы я смотрел именно в зияющую пропасть бездонной ямы. Тела в ней лежали тесно, будто рыбы сбившиеся в плотный косяк и серо–чёрная масса их колыхалась, дыша как единый организм.

— Они ждут, солдат.

Голос девочки, такой тихий и ласковый стал резким и металлически — неприятным. Он эхом отражался от стен рва и тела покойников начали шевелиться быстрей, чем раньше. Люди словно перешёптывались между собой и кивали друг другу, показывая на меня пальцами и культями оторванных рук. Шёпот мертвых сливался в монотонное гудение, от которого раскалывалась голова. Страх и дурнота, а более всего жгучий стыд, заставляли меня вырвать руку и бежать от края могилы как можно дальше, зажав уши и зажмурив плотно глаза. Пришло ощущение, что целый мир смотрит прямо в душу. Обнажилась каждая мелочь моего личного бытия, ничтожного в сравнении с обрушившейся на мой относительно комфортный мирок бедой — это сводило с ума. Не в силах высвободить руку из цепких пальцев странного ребёнка, я упал на колени возле края братской могилы и попытался кричать:

— Я давно уже не солдат, чего вы хотите от меня? Чего вам надо, я никому ничерта не должен, слышите?!.. Или не достаточно уже тех войн где я был?!.. Что я получил за свою войну, вы знаете?! Каждый второй из вас отворачивался когда я с простреленной ногой опираясь на костыль корчился от боли в транспорте, плевал в след с проклятьями и бранью в очереди за бесплатными лекарствами. Я был так не удобен для всех вас, пока каждого не коснулась Безносая!

— Разве у меня нет носа, солдат?

Девочка уже не казалась такой маленькой, рука её, до этого горячая, вдруг стала обжигать, жар потёк по моим жилам вместо крови, мозг закипел, готовый взорваться… смерть в первый раз показалась мне. Не было холода, леденящего душу, как пишут в пошлых романах, детская фигура пылала белым пламенем, словно состояла из расплавленного серебра.

— Жарко… не вижу…. Мне идти к ним, в могилу?

— Нет, там нет места, для таких как ты. Солдаты умирают не здесь, этот дом для других жильцов… Но ты задолжал им, солдат. Я пришла чтобы напомнить о твоих обязательствах, о долге.

— Должен — Внезапно источник жгучего стыда определился, защитить людей в могиле я не сумел. Они тут по моей вине — Ты права, действительно должен.

Как только я произнёс последнее слово, давшееся почему–то с невероятной лёгкостью, края могилы затворились и гудящий хор голосов стих. Звенящая тишина и потоки свежего воздуха обрушились на меня, хватка Смерти ослабла и я рухнул на траву ничком.

— Вставай, солдат. Ты ещё жив и дел среди живых на твой век хватит. Вставай же!

Словно неведомая сила оторвала меня от земли и приподняв, швырнула к ногам Смерти, принявшей облик деревенской девочки из отравленного американцами села. Как это и бывает во сне, самого удара я не почувствовал, только на миг очертания предметов смазались и потеряли форму. В образовавшемся вакууме, потерялись все цвета, исчезли звуки, словно кто–то засунул меня в огромный стеклянный бак и плотно закрутил крышку. Исчезли все ощущения. Горло сдавил жесточайший спазм, стало нечем дышать, откуда–то пришла мысль, что наверное это и есть трындец. Неожиданно, серая пелена расступилась, звуки и ощущения ворвались в сознание разом, вновь сбив с толку. Губ коснулся холодный мокрый край глиняной керамической кружки, скосив глаза вниз, я различил, что она бирюзово — синего цвета. Кружка была полна чистой, прозрачной воды, источавшей одуряющую свежесть и прохладу. Приникнув губами, забыв про пережитый ужас, жадно и долго пью, пока посуду не отняли у меня, как сильно я не цеплялся пальцами за прохладные, скользкие бока. Девочка спрятала сосуд, словно бы исчезнувший между её перепачканных рыжей глиной ладошек, чуть заметно шевельнув пальцами с поломанными ногтями. Она торжественно улыбалась, в глазах ангела плескалось расплавленное серебро:

— Ты испил чашу Долга. Иди и отомсти за нас!

Голос Смерти замер на высокой, почти гремящей ноте и в нём слились тысячи и миллионы голосов. Уши заложило и я осознал, что сам кричу, но в общем рёве хора мертвецов мой голос был совершенно не слышен. Все звуки слились в один мощный зов и что–то стеклянное, будто не выдержав нагрузки, лопнуло с громким дребезжащим звоном. Мощным толчком звуковой волны, меня словно выбило прочь из сновидения….

Жар так и не спал, обливаясь потом, я рывком сел, широко открыв глаза. Кругом была непроглядная темень, в углу ворочался на тюфяке Михась, из соседней каморки раздавался тихий переливистый храп Варенухи. Это был всего лишь кошмарный бредовый сон. Никогда не был силён разбирать всяких аллюзии грёз и особо в мистику не верил. Видимо в данном случае, смешалось всё напряжение последних недель, отполированное ранением. В углу заворочался Мишка и спустя два коротких чиха, приятель подал голос:

— Здоров ты дрыхнуть, старшой…. Не стонал бы ещё во сне — вааще красота.

Хоть ворчал приятель с явным раздражением, чувствовалось, что Мишка рад моему пробуждению. Глянув на часы, я быстро вычислил, что провалялся в бреду почти сутки. Сухость и мерзкий привкус от лекарственной горечи во рту удалось перебить, на половину осушив стоящий рядом котелок с холодным уже травяным отваром. Стало легче, даже жар отступил. Размотав повязку, с удовлетворением отметил, что рана не воспалилась, антибиотики помогли и скоро уже можно будет начать нагружать руку. Михась тем временем не унимался:

— Тоха, а вот скажи ты мне откровенно, почему запретил того придурка вальнуть? Он же пристрелил бы тебя, если бы не докторша.

— Скажи, покойники совершают ошибки после смерти?

Голос мой звучал хрипло, но уже не дрожал. Сейчас было трудно собраться с мыслями, в голове всё ещё стояла муть навеянная лихорадкой. Однако отдохнул я уже и так порядочно. Нужно начинать приходить в норму, враг — то не отдыхает и нам не стоит расслабляться. В неровном свете коптилки, заметил, что приятель отрицательно мотает головой и продолжил:

— Везде важен личный пример, ты это знаешь и этот 'вождь желторотых' тоже прекрасно всё просёк. Убей ты его тогда на тропе и вот уже у нас готовый герой — мученик. А кто мы с тобой будем в этом случае? Правильно — злодеи и пособники оккупантов.

— Чушь — Мишка скептически фыркнул — Да с какого перепугу мы пособники?! Это он пацанов своих под пули подставляет!

— А с такого, что он уже будет труп и взятки с него гладки. Покойники сраму неймут, всегда так было: ошибки забудут, а подвиги возвеличат. Ну и что, что подставил он их разок–другой. Зато вот от уголовника в моём лице уберёг! Ведь пытался возражать, шпалер отобрал, а мы его пулей, да в умный низенький лоб. Значит, он хороший, да ещё и мёртвый, а мы плохие, хоть и на своих двоих. А что получилось сейчас: он видимо пенял, что оружия мол нету и все беды проистекают от этого. Теперь 'железа' у пацанвы этой в избытке появилось и оп ля: веди нас умный командир, согласно своим мудрым заветам на врага….

— Мы ж его им на блюдечке принесли — Возмущению приятеля не было конца и края — А этот придурок, выходит, в шоколаде?!

— Не совсем так, погоди кипятиться. Выглядит как шоколад, но таковым не является, знаешь что за субстанция?

Разговор вдруг стал ещё и неким размышлением вслух, обдумыванием стратегии на будущее. Отхлебнув ещё отвара, я откинулся на тюфяк и баюкая простреленную конечность, продолжил:

— Теперь мы убрали объективную причину для оправданий его же ошибок. Оружие вдруг появилось, можно прикидывать, как пустить его в ход. И вот тут он ошибётся, это сто пудов так и будет.

— Ну а вдруг повезёт этому Герману и он снова на коне?

Азарт спора пришёл и к приятелю, тот всегда был заводной на предмет поспорить, хотя часто горячился и от того упускал инициативу.

— А я и не говорю, что он проиграет бой: мужик по виду если не бывалый, то точно грамотный в нашем деле. Ловушки квалифицировано расставил, жилище правильно замаскировал. Но вот незадача, всё это слишком на показ и в расчёте только на собственное выживание. Сам смотри: заметят растяжку, разбираться не станут и пока суть да дело — вождь уйдёт. Организует побоище и сам точно спасётся, а зелень положит. И ведь скажет, мол, что жертвы неизбежны. И народ неопытный, каких среди туристов подавляющее большинство — обязательно поведётся.

— А это не так?

— Да так всё, Миша, так. Война идёт и люди гибнут, но тут нужно пацанам постепенно её показывать. Страх нужно учить в себе задавливать… стрелять, ходить и жить как это живые люди делают. Для всего этого время требуется и сорок сороков размышлений, как самим не умереть, а пиндосам ни жить. Война, это та же горячая похлёбка: если пробовать осторожно — только на пользу, хватишь не остудив и сильно обожжёшься. Вот я вас как могу страхую, берегу, хоть вам на двоих почти сто лет в обед….

— Ага! А сам с простреленной шкурой валяешься…. Стратег, себя не уберёг.

— Всё верно — Помимо воли, машинально поглаживаю ноющую руку — Только вы теперь точно знаете, что я скорее собой рискну, но вас не подставлю, так?

— Ну… вроде так выходит.

— И если случись что со мной, ты бы рискнул ради меня? Не отвечай, брат, это лишнее. Ведь не прикажи я тогда и не подставься, ты бы всех этих молодых на тропе рядком уложил. И сам бы лёг, наш с Семёнычем отход прикрывая, будь это даже не юнцы с палками, а реальные злющие пиндосы с настоящими стволами.

Мишка отчаянно засопел и ничего не возразил, прикидывая поступки на себя. Испытание огнём они оба с водилой прошли и выдержали его с честью. Теперь я мог с уверенностью положиться на обоих, в этом и была задумка. Отпив из котелка взболтав осадок, я продолжил:

— С оружием и дурным запалом, 'туристы' попытаются чего–нибудь замутить. Зная характер таких вот вождей, спланирует он что–то большое, чтобы прогреметь и закрепить свой авторитет ещё большей кровью. И это нам тоже на руку. Если бомбёжку они пересидят, то спрятались они именно в шахтах, как я им и подсказал….

— На живца будем ловить?

— Можно и так сказать.

В отблесках жёлтого пламени коптилки, я увидел азартно блеснувшие глаза приятеля. Идея ему видимо нравилась, я продолжил рассуждать:

— В своё время, мне приходилось слышать, про одних ушлых 'грушников'.[27] Они уходили в поиск, как духи. Жили в горах, оборудовали себе схроны и базы….

— Прям как мы сейчас!..

— Ну, так я к этому и веду. Работали они так скрытно, что даже ихнее начальство не всегда знало, где они да чего мутят. Дошло даже до такого, что духи стали их принимать за каких–то украинских наёмников воюющих за дудаевцев. 'Грушники' иногда громили одну группировку духов, объединяясь для этого с другой такой же но поплоше. Ходили, пересекались с разведкой частей федеральной группировки, но себя не обнаруживали и по возможности помогали. Там как было: идёт в поиск разведка наша и духи про неё уже почти всё знают: частоты слушают, маршруты выпасают. Сам может слышал, что сливали нас часто. Только по ящику всё на каких–то абстрактных 'генералов', да 'штабных' валят, но я думаю, всё гораздо выше сдавали. Будь это местное начальство — порешили бы их там же в штабной палатке. На той войне суд короткий был… генералы да офицерьё штабное, нас сермягу реально боялись. Если чего и сливали, то не так глобально–мозгов не хватало. Часто планы операций выглядели реально как подстава, мы никогда по калькам не ходили, иначе гнил бы в яме где — нить в горах по сей день…. Так вот спецы эти ушлые, всё раньше остальных хитро — мудрецов просекли и работали скрытно. И выходило, что всех палят, а этих вроде как и нет вовсе.

— А ну как свои подстрелят?

— Ну — Во рту пересохло, я снова глотнул отвару — Тут без риска никак, да и где они сейчас, эти 'свои'?.. Из потенциально своих, только эти самые 'туристы', в остальных смело можно стрелять и не ошибёшься — будешь прав. И потом, ты не задумывался, Миша, почему как только возникает какая–нибудь мало–мальски серьёзная заваруха в России, как мы тут же начинаем сперва мочить друг друга. Вот и ты сейчас, разницы между пиндосами и обычной одураченной ушлым проходимцем детворой не увидел. Не след сейчас среди своих врагов и инакомыслящих искать. Вот погоним иностранщину, тогда и разбираться будем, кто из нас больше Родину любит и какой способ самый подходящий. Я вот ментов не люблю, ещё на Кавказе достали они меня понтами своими дешёвыми: сядут на дороге или возле села, натащат стройматериалов, обустроят 'базу' и ну жрать сгущёнку с водярой пополам. Да и чего б не барствовать, когда везут с собой целые обозы со всякой всячиной. Их в дорогу все городские да областные барыги собирают, оно и понятно — сдриснут 'защитники' в командировку, может там и останутся. Подло, понятное дело, но как говорится, любая медаль имеет две стороны.

— Чего, они плохо воевали?

Мишка повернулся ко мне лицом и даже привстал. Про войну он слушать любил, собирал сборники афганских и потом уже 'чеченских' песен, ставил их когда я приходил к нему домой. Но после настоятельных просьб перестал: я не особый любитель ностальгировать, а тем более слушать неуклюжие завывания непонятных людей под гитару и синтезатор. Афганские песни, ещё туда–сюда: там тебе и Розенбаум и неизвестные мне, но талантливые ребята, исполняют нечто действительно стоящее. А чеченские мотивы… перепевки тех же афганских песен, только с переставленными для актуальности словами. Некогда было песни писать, даже присесть и послушать не получалось: пожрать бы добыть, а гитара или приёмник, это всё для оседлых. Даже немного подраться приходилось с ментами, которые узнав, что я вроде как где–то поучаствовал, включали то в кабинете то в машине эти самые песни. Ну не лежит у меня душа слушать про подвиги московского ОМОН, что тут поделаешь. Сейчас был ровно третий раз за все те годы, что мы знакомы с Михасём, когда ему удалось вытащить кусочек засевших больной занозой не слишком весёлых воспоминаний. Само собой, теперь мы уже вместе очутились там, где этой окопной романтики хоть жопой ешь, но человек так устроен, что самое интересное, это то, что так или иначе запрещено. Мысленно смирившись с неприятной для себя темой, нехотя отвечаю:

— Да причём здесь это твоё 'плохо' и 'хорошо'? Ты сам–то, много по это думал давеча: убивал и хотел чтобы не убили тебя. А как это выглядит со стороны, да что подумает кто–то посторонний ведь уже не особо важно, так или нет?

— Ну, — Мишка заёрзал, сверяясь с ощущениями — Страшно было, потом … а потом снова страшно. До сих пор иногда колотун потряхивает. Но ведь не любишь ты их за что–то, значит воевали….

— Миша — Меня взяло зло на тупое упорство с виду взрослого мужика — На той войне не было 'хорошо' или 'плохо'. Было только две ипостаси истины: ты жив и значит прав, или ты мёртв и значит кругом обосрался. Когда нас с пацанами призвали, никто толком не понимал, зачем мы тут очутились. Сначала всё было бессмысленно и даже почти не страшно… тыкались так до первого артобстрела, когда духи севшие на нашу волну навели артиллерию на расположение бригады. Кто как, а я до отказа струсил, увидев горсть потрохов оставшихся от бойца с которым мы от самого Ростова ехали и неплохо общались. Но потом, пришёл в чувство и тупо разозлился. Вот только это и было: страх, злоба и ещё лютая ненависть к духам, генералам и офицерью. Не правда, что мол, все офицеры как один пеклись о солдатах, да берегли нас. Таких едва треть наберётся: чаще сталкивался с равнодушием и шкурностью — каждый только сам за себя. Потом многие очухались, поняв, что вместе выжить будет проще. Из пяти офицеров которым так или иначе подчинялся мой взвод, только один действительно мотался с нами на боевые, остальные чаще косили, если была возможность. И я их не осуждаю — война настоящая так сказать 'без дураков', это всегда очень тяжёлая и грязная работа. На 'гражданке', даже говно из труб канализационных вычищать и то безопасней, хотя на войне туда мы тоже лазили и помимо риска задохнуться и потонуть, была реальная перспектива напороться на мину или гранатную растяжку… 'ароматная', блин, смерть. Но были и те, кому та заваруха в масть попала: контрактники, менты… последним краше всех было, в этом я твёрдо убеждён. Милицейское 'красноармейство' устраивалось всегда нормально: ходили в сёла на зачистки, транспорт досматривали. Нет, сидели они и в Городе, на 'контролях',[28] но толку от них было чуть — то нас, то 'вованов' регулярно дёргали на зачистку местности опричь милицейских блокпостов. Но опять же, каждый делал то, что мог… или что прикажут. Так же как и нас, духи ментов ненавидели, ловили в засады, рвали фугасами, похищали. Просто сугубо на мой взгляд им было легче, чем пацанам, только что от титьки оторванным. А то не успел оглядеться, как сразу в горы, в полной снаряге, нагруженный как ломовой конь всякой всячиной, да часто без жратвы и помощи. Тушёнка разогретая на загривке работающего БТР — а это уже пища богов, потому как горячая. У меня во взводе всё так и было — та самая банка 'тушняка', была мне от ребят подарком на 'днюху'. Пацаны те консервы две недели берегли и не было мне дороже подарка по сей день, Миша. Хоть и был я чуть старше остальных хлопцев по годам, но всегда держался на равных И всё потому, что в бою все на одной доске так или иначе оказывались. Молодым редко кто реальный расклад объясняет, все только орут и требуют. Я этот порядок ещё с сержантов поломал, тесно мы держались, всё поровну хлебали. А тут представь, как выглядят менты со стороны этих замурзанных службой первогодков: взрослые, хорошо прикинутые по шмоткам и оружию мужики. Службу тянут не уставную, почти вольную и ходят по ровной земле, да ещё не ножками, а всё на броне. Никто их особо не напрягает и в случае чего из любого блудняка вызволит, стоит им громко позвать по рации. Опять же в хомячьем логове всякая деликатесная, по тамошним меркам еда: консервированные фрукты, чай. Всегда есть нормально обустроенный сортир, даже горячая вода и электричество. Письма не раз в три месяца а каждую неделю, да ещё и телефон время от времени удаётся достать — домой звякнуть с роднёй поговорить. А они потом дома ещё ноют, мол новый 'броник' тяжёлый, да воды помыться вовремя не подвезли… тяжело — то как на войне. Спору нет, с непривычки и это тяжко, но это же смотря что с чем сравнивать. Вот и рассуди: война была для всех, но у каждого она разная. С таким гревом, да хорошим, считай офицерским снабжением и снарягой, чего ж не воевать, да в новую командировку не заехать — милое дело, коли здоровье позволяет и делать ничего другого нет охоты. Я их заслуг не умаляю, но так сложилось по жизни, что уважаю только тех, кто как мы с салобонами из роты хлебнули солдатской каши полной ложкой, да через край, пока донышко не показалось. Знаешь, до точки последней в приказе на дембель…. А теперь давай спать уже, устал я….

Скоро приятель сам, без моих, теперь уже совершенно исторических экскурсов прочувствует эту разницу. Пока никто из нас серьёзно не ранен, в отрыв от обложившего со всех сторон противника уходить не довелось, сидя по горло в грязи или снегу. Есть вода и кое–какая еда и одежда, но всё это временно. Поэтому — то нам очень нужно пополнение и свобода манёвра. Чего ещё я не сказал Мишке так это своих планов относительно 'туристов'. Сила и влияние в партизанском деле обратно пропорциональны в том числе и количеству бойцов в отряде. Возможности повлиять на оперативную ситуацию в районе у нас были не особо велики. Рано или поздно придётся столкнуться с нехваткой личного состава. Поэтому я рассчитывал, что самые трезвомыслящие из паствы Шермана захотят присоединиться к тем, кто воюет, но ещё и не собирается тут же героически сдохнуть. Пока у нас всё нормально, однако всё преходяще под солнцем. Даже сейчас мы сидели, полагаясь только лишь на маскировку, а это грубая ошибка и так долго продолжаться не может. Показавшись 'туристам' и засветив свои возможности как некоей скрытно действующей и крайне эффективной группы диверсантов, я рассчитывал на то, что поползут слухи. Шерман — Герман, обязательно допустит потери, а наших трупов никто не видел. Вождь открыто симпатизирует врагу, восхваляет его, а мы бьёмся и побеждаем, хотя вид имеем не шибко бравый. Поэтому одна–две грамотно проведённые акции и дозированная информация ушедшая в отряд 'туристов' и власть Шермана пошатнётся. С этими мыслями я снова погрузился в сон, на этот раз без сновидений.

… На следующий день, мы все втроём после скудного завтрака сидели над картой и решали что делать дальше. Михась и Семёныч выходили на доразведку местности два раза, за то время, что я валялся с жаром. Они удалялись от бункера каждый раз на сто — сто пятьдесят километров соответственно. Обоим попадались воронки от мин, Мишка даже видел патруль на джипе, шедший по бездорожью и застрявший на переправе через речку, северо–восточнее бункера. Как рассказал приятель, амеров выручил вертолёт, подцепивший 'хамви' тросами и с ним же улетевший на запад, в район пригородов Кемерово. Это навело меня на идею, выдвинуться в том направлении и посмотреть, какими силами амеры обеспечивают аэродром и какого рода объекты они там разместили. Отметая возражения артельщиков, я стал собираться в первый свой выход после ранения, попутно распределив нехитрые обязанности. Мишка отправится искать место, куда ушли 'туристы' и будет сообщать Семёнычу всё, что увидит. А я попробую отыскать новую цель, подходящую для акции возмездия 'номер второй'. Сборы не отняли много времени и к вечеру того же дня, я вышел на воздух. В лесу уже было прохладно, вторая половина августа выдалась не слишком тёплой. Злющая мошка, которая пророй гораздо хуже комаров, рассерженно гудела, но держалась в стороне, отпугиваемая запахом репеллента. В теле ещё жила лёгкая слабость. Но энергетические батончики и какие–то белые и кислые витамины найденные в трофейной аптечке, скрадывали болезненные ощущения. Не случись тогда взять эту сумку и не изучай я английский язык — до сих пор валялся бы с температурой, а может быть даже лишился руки, или помер от такой неприятной штуки как газовая гангрена. Швы ещё держались но случись чего, я смогу снять их самостоятельно, тем более, что рана почти затянулась, превращаясь в лиловато — багрвый рубец, проступающий сквозь взявшиеся коркой струпья. К тому же воевать в этот раз я категорически себе запретил, всё должно получиться тихо и после осмотра вражеских объектов следовало уйти безо всякого шума.

До трёх часов ночи, я шёл перескакивая с одной звериной стёжки на другую, пока не наткнулся на непроходимый участок бурелома. Поваленные сухие деревья и колючие заросли шиповника стеной тянулись по крайней мере километров на десять с востока на северо–запад, преграждая мне путь к реке. Не решившись бродить по кустам в такой темноте, я расстелил синтетический коврик и устроил привал. Это — то меня и спасло в конечном итоге, потому что спустя час с небольшим, меня разбудил знакомый зловещий свист, а спустя секунду, противоположный берег реки накрыла волна разрывов. Видимо в темноте, я пропустил ориентир и свернул западнее переправы. Обстрел продолжался минут пять, потом всё стихло. Какое–то время я лежал неподвижно, вслушиваясь в звуки потревоженной тайги. Несколько раз мне слышалось что–то похожее на человеческие стоны, но это длилось не долго и я решил, что ошибся. Остаток ночи прошёл без происшествий и как только стало светать, я направился вдоль зарослей на восток, чтобы выйти к переправе. Спустя час, удалось зацепиться за небольшую высотку к югу от реки, на противоположном берегу и сориентировавшись по карте, выйти к переправе. От места обстрела и ночёвки меня отделяло километров двадцать по прямой. После того как прыгая по камням удалось переправиться через узкий участок довольно бурной речки, я пошёл вдоль берега в обратную сторону, чтобы узнать почему пиндосы перемешали с землёй пустой участок тайги.

Обстрел мог означать что угодно, однако следовало осмотреть накрытый артухой квадрат. Пройдя вдоль берега и прячась в зарослях камыша, я прошёл километров с десяток, когда увидел то, что одновременно порадовало и огорчило. Я нашёл застрявший в ветвях молоденькой пихты кусок ткани, оказавшийся куском нашего. Российского разгрузочного жилета. Ткань вся пропиталась кровью, в одном из двух уцелевших подсумков я нашёл початую завёрнутую в полиэтилен пачку галет и два десятка отечественных же пистолетных патронов. Галеты и патроны не раздумывая присвоил, стараясь теперь идти осторожней, чтобы ничего не пропустить. Спустя ещё час, нашёл оторванную ступню в нашем же обычном 'берце' и кисть левой мужской руки. Находки после осмотра я трогать не стал, пусть лежат как лежат. Повезло мне ещё раз уже когда окончательно рассвело: в трёхстах метрах от эпицентра точки обстрела, я нашёл почти целый труп. Видимо его отбросило взрывной волной, попутно оторвав обе ноги и боец истёк кровью, скончавшись не приходя в сознание. Тело бросило на ствол сосны, где оно запуталось в нижних редких ветвях, иначе я бы прошёл мимо. Судя по экипировке, это был кто–то из наших, имеется ввиду российских: камуфляж-'цифра', добротный разгрузочный жилет, шапка — маска, тоже пиксельного рисунка. На правом рукаве обнаружилась повязка, скрывавшая под собой знакомую эмблему — кулак, стиснувший за цевьё старый добрый АКСУ, на фоне красной пятиконечной звезды.[29] Боец не захотел спороть эмблему, замотав её повязкой, это многое объясняло. В подсумках обнаружилось три пустых 'рога', зажигалка и пара магазинов к пистолету, но самого оружия не нашлось ни возле тела, ни в десятке метров вокруг. Походив между воронок ещё примерно час, я нашёл ещё два пустых подсумка, шесть пальцев и две руки. Стволы либо отбросило очень далеко, но скорее всего оружие подобрали амеры, следов от их ботинок вокруг хватало на человек на пять–шесть. Из всего увиденного складывалась следующая картина: группа от двух до пяти человек, была обнаружена амеровской разведкой или патрулём какого–то объекта. Разведчиков преследовали и в итоге загнали под миномётный удар. Самой оптимистичной была мысль, что кто–то их отправил и этот кто–то может оказаться совсем рядом. Но с тем же успехом это могли быть такие же окруженцы как и мы. Экипировка говорила, что менты действительно находились в поиске, от недели до десяти дней, что происхождения группы ничуть не проясняло. Одежда единственного более–менее целого трупа, ещё не успела толком провонять костром и потом. Воодушевившись таким образом, я ещё раз обойдя место обстрела, нашёл довольно чёткий след, ведущий на северо–восток. Там, если верить трофейной карте, вообще ничего не было: по неизвестным мне причинам, этот район амеров не интересовал. Наёмников тоже здесь быть не должно, однако вот яркое подтверждение обратного. Раз такую маленькую группу быстро засекли, а потом загнали, тут на лицо признаки режимной зоны. Это выглядело не очень хорошо, настроение моё портилось по мере того, как я шёл по следу. Разведчики бежали сломя голову, их преследователи держались на расстоянии. Но по отметинам на земле и древесных стволах, было ясно, что с воздуха ментов контролировал либо вертолёт, либо беспилотник, а может и целый АС–130.[30] При воспоминании о том, что представляет из себя эта летающая корова, мне стало дурно: попадись я ей на зубок, спрятаться будет уже негде. Но спустя минут пять хождения по следам ментовской разведгруппы, я определил, что их гоняла обычная 'вертушка', с одним единственным пулемётом и парой блоков неуправляемых ракет под брюхом. Но когда ты на земле, а противник висит над головой, тоже приятного мало.

Ближе к часу дня, наткнулся на самый неприятный сюрприз. В небольшом овраге, за поваленной и поросшей мхом лесиной, обнаружился ещё один труп. На краю оврага, уставив почерневшее лицо в небо и широко раскинув руки, лежал солдат. Вокруг тела валялись расстрелянные пулемётные ленты и гильзы пистолетных патронов, но оружия опять не нашлось. Следы говорили о том, что парень держался час–полтора, после чего позицию накрыло одной из ракет выпущенных 'вертушкой'. Остальные разрывы веерного залпа снесли несколько деревьев рядом, расщепили поваленный ствол колоды, за которой укрывался разведчик. Обыск трупа ничего не дал: те, кто побывал тут до меня чисто обобрали бойца, срезав даже несколько пуговиц. Но самым мерзким было отсутствие ушей — их кто–то весьма профессионально отделил от головы острым, зазубренным лезвием. Вглядевшись в почерневшее и начавшее опухать лицо, стараюсь запомнить, на случай если придётся столкнуться с людьми отправившими этого бойца в поиск. После случившегося, мысли приходили в голову одна парадоксальнее другой. Но радости от предполагаемой встречи то ли с регулярными войсками, то ли диверсантами, находка не добавляла. В лучшем случае, попытаются припрячь к своим делам, что в мои планы уже не входило. Доверять людям, которые просрали вторжение, это будет верх глупости с моей стороны. Теперь всё будет только так, как задумаю сам. Генералы и всяческие прочие посконные стратеги идут лесом, наши дорожки отныне идут хоть и к одной цели, но параллельно.

Пройдя по следам преследователей ещё километров пять, я свернул поиск и пошёл строго на северо–запад как намечал до происшествия. Идти в сторону охраняемой территории, да ещё в тот самый момент, когда поиски диверсантов только–только завершились, было рискованно. Что бы там не нарыли менты в своём поиске, сейчас меня беспокоил только аэродром. Тут открывалась реальная перспектива для диверсий, плюс такой объект под боком будет помехой для проведения крупных акций в дальнейшем. Уже к вечеру вторых суток пути, я вышел к окраине лесного массива. По карте получалось, что сейчас я был на юго–западной окраине бывшего дачного кооператива 'Восход'. Само собой, никаких построек уже не было и в помине: землю покрывала чёрная тонкая стеклянная корка. Почва спеклась от высокотемпературного ожога, что бы не использовали оккупанты для зачистки, штука была страшная. Вспомнился рассказ знакомого о применении вакуумных бомб в афганских горах, когда в пыль стирались целые скальные массивы. Может быть он и преувеличил, глаза у парня становились совершенно пустыми, стоило только зацепить больную тему. Выжженная земля простиралась всюду, насколько хватало глаз. Извиваясь ужом, я пролез сквозь лабиринты бурелома и груд строительного мусора. Видимо никого более не опасаясь, амеры сгребли бульдозерами остатки строений к окраинам леса. Взобравшись на солидный кирпичной стены, вставший дыбом относительно земли под углом тридцать градусов. Я зарылся в обломки мебели, черепицы и почерневшие ветки плодовых деревьев принялся наблюдать за развернувшейся панорамой базы. Строительство всё ещё продолжалось, но за те две недели, что амеры были тут, их строители успели отлично поработать. Видимо тут намечалось построить большую военную базу, что не согласовывалось со сведеньями полученными мной раньше. Но это не настораживало. А скорее вселяло оптимизм: значит не всё так гладко и приходится менять первоначальный план вторжения. По всему выходит, что иностранцы обломились с 'блицкригом' и на этот раз.

База включала в себя два ряда взлётно–посадочных полос: две большие для бомбардировщиков и транспортных бортов и ещё пара более коротких, судя по всему для чего–то более мелкого. С севера на юго–восток тянулись три параллельных линии ангаров, а на юге разделённые ещё одной строчкой сети подъездных путей разместились два бетонных овала, где сгрудилось по десять–пятнадцать машин. Среди них я обнаружил шесть огромных бомберов, похожих на гигантских летучих мышей. Только два самолёта были открыты, остальные скрывали брезентовые полотнища, но силуэты всё же угадывались точно.[31] Ещё я отметил плоскую крышу длинного склада РАВ[32] притулившегося отдельной секцией, в шести сотнях метров от взлётно–посадочных полос и судя по всему имевшего заглублённые хранилища боеприпасов. Ещё дальше, сразу за вторым овалом технического отстойника, разместилось наливное топливохранилище, возле которого сновали туда–сюда заправщики и легковые машины. Недалеко от контрольно–диспетчерской башни, где обычно сидит дежурная смена из пяти — семи человек, разместился двухэтажный узел связи с большой спутниковой антенной на плоской крыше. Все здания были выполнены из типовых сборно–щитовых металлоконструкций, которые возводятся буквально за пару дней. Там и сям сновала строительная техника, работы по обустройству всё ещё продолжались. Всё говорило о том, что аэродром развернули в срочном порядке и раньше тут вообще не планировалось что–либо размещать. Прикрытие объекта осуществляло до батальона охраны, периметр оцеплен двойным кольцом лёгких сетчатых заграждений и более солидных бетонных блоков укреплённых с внутренней стороны, поэтому к стоящим на приколе самолётам никакой наземный транспорт извне прорваться бы не сумел. На небольшом расстоянии от стен, раскиданы железобетонные надолбы расположенные так, что даже танк попадал под огонь укрытых за колпаками из того же материала противотанкистам. Я насчитал шесть минированных направлений, более десятка огневых наземных точек. Более того, с воздуха аэродром прикрывала эшелонированная система ПВО, где было десять малых зенитных автоматов четыре лёгких ЗРК, плюс три ЗРК средней дальности. Ещё две независимых станции РЛС и дежурное звено перехватчиков. Всё построено по уму и штурмом такое сооружение с ходу не взять. Дозорно — наблюдательных вышек амеры не ставили, вместо них я заметил сеть тонких шпилей с небольшими круглыми башенками. Это очень нехорошо: аэродром охраняла электронная система в которую входили акустические, обычное видеонаблюдение и тепло — визионные датчики. Часовые при таком раскладе не нужны, сидит пара–тройка операторов где–то, и наблюдает за периметром посменно. И если человек чего пропустит, то компьютер ему подскажет на что обратить внимание, да куда следует выслать патруль для проверки. Скорее всего, так и засекли ментовскую разведгруппу, а те не обратили внимание на башенки или заметили их слишком поздно….

Что–то заставило меня втянуть голову в плечи и плотней зарыться в щебень. Вовремя: со стороны базы в моём направлении уже пылил 'хаммер' с пулемётом на крыше. Заметили гады, да как быстро — то.

— Тада — таахх! Тадахх!

Стрелок не стал особо разбираться и открыл огонь с предельной дистанции осыпая пулями пространство в двух десятках метров правее моей позиции. Затем повисла короткая пауза, во время которой командир патруля щупал оптикой сектор. Паники не было, ведь дёрнись я сейчас и попытка сменить позицию будет стоить жизни. Отработать поправку в десять градусов для стрелка такой молотилки как крупнокалиберный пулемёт, это плёвое дело. А вот если буду лежать тихо, может быть низкая кучность 'станкача' будет мне на руку….

— Тад — да — дахх!

Тяжёлые пули веером прошлись всё там же, словно и не замечая вжавшегося в битый кирпич и крошево штукатурки человека. Через мгновение в том месте, куда палил иностранец земля вздыбилась, в воздухе зазвенел пронзительный крик. Рискуя быть обнаруженным, я повернул голову вправо и сердце сжалось от бессилия и тоски. В развалинах прятался ребёнок, его и засекли наблюдатели с базы. Продолжая дико орать, бесформенный комочек чёрных лохмотьев покатился с полутораметровой высоты мусорной кучи, прямо навстречу охотникам.

— Тад — дах!

Пулемётчик взял правее и чуть ниже, фонтаны земли стали стеной у самых ног ребёнка, хотя с тем же успехом это могла быть и женщина. Тучи пыли и неясные очертания балахона в которые был укутан человечек, едва ли не полутора метрового роста — не давала определённости в этом вопросе. Крик смолк, уступив место тоскливому подвыванию, комок лохмотьев продолжал шустро бежать, вроде даже не обращая внимания на выстрелы. Лавируя в руинах, человек юркнул в какую–то щель в тот самый миг, когда пулемётчик взяв более верный прицел и его оружие выплюнуло новую порцию свинца. Тяжёлые пули дробили кирпич, камень и цемент, подняв ещё большее облако пыли пополам с осколками. Вой стих, ничто более не шевелилось в грудах щебня. Дав ещё пару очередей по мусорным кучам, 'хаммер' лихо развернулся и помчался назад к базе, стремительно набирая скорость. Я тоже полежал неподвижно ещё какое–то время, пока сердце перестало биться о кадык и унялась нервная дрожь в пальцах. Потом медленно, насколько это вообще было возможно, я отполз назад к опушке леса, где ждал ещё полчаса. Нормальным шагом удалось пойти только спустя час, когда меня уже скрывал вечный лесной полумрак. Обойдя место стычки аборигена с патрулём. Я некоторое время наблюдал за кучами щебня с толстой ветки ели, куда не без труда удалось взобраться. Но всё напрасно: таинственный житель помойки затих надолго, уподобившись грызунам. В то, что амерам удалось убить юркое создание мне определённо верить не хотелось. Зарисовав план аэродрома и ещё раз сверив ориентиры, я спустился вниз. Пора направился в обратный путь, тут пока больше делать было нечего.

…Переправившись через речку ниже того места, где переходил по камням почти сутки назад уже в сумерках. Заночевал в корнях вывороченной бурей сосны, под прибрежной вымоиной, находившейся метрах в двадцати от воды и десять метров выше уровня реки. Русло давно поменяло направление, сместившись восточнее. Деревья вырывало из рыхлой песчаной почвы довольно легко, хотя ураган видимо случился не слабый. Случилось это довольно давно и сосновая коряга растопыривши щупальца корней в причудливом беспорядке, успела обзавестись лохмотьями зарослей сорной травы перемежавшихся раскидистыми листьями папоротника. Осторожно раздвинув стебли, я нырнул под корягу почти не потревожив растения. Получилось довольно неплохо: корневища укрывали от возможного дождя, а заросли трав — от наблюдателей вздумавших бродить поблизости. Ужин в походе штука хоть и нужная, но часто приходится обходиться без оного. Помянув добрым словом покойного разведчика, я вынул галеты и отламывая маленькие кусочки принялся медленно и тщательно пережёвывать пищу. Становилось довольно прохладно и в качестве профилактики, пришлось сделать один глоток из заветной коньячной фляжки. Согревшись таким способом, с удовлетворением обнаружил, что рана больше не ноет, а по всему телу разливается хорошая, походная усталость. Смежив веки и вынув из кобуры пистолет. Я сначала задремал, а потом и вовсе заснул чёрным самым крепким сном.

Пробуждение пришло неожиданно: я сначала почувствовал чьё–то присутствие, а потом унюхал смрад немытого человеческого тела. Обладатель запаха ходил совсем рядом с моим укрытием, но не обнаружил его, хотя по характеру шагов было ясно, что просто так душистый следопыт не уйдёт. Осторожно раздвинув стволом пистолета кусты закрывающие вход в нору, я всматриваюсь в серую предрассветную синеву. По часам выходило, что на сон пришлось четыре часа, это примерно то количество времени, которое я обычно на сон и трачу. Однако это в обычной, теперь уже закончившейся мирной благополучности. Сейчас, положа руку на кобуру с пистолем, могу со всей убеждённостью признаться, что за последние десять дней. Приоритеты изменились и спроси кто–нибудь из знакомых, чего мол, хочешь Варламов более всего на свете, без колебаний отвечу: горячую ванну и суток торе коматозного сна в чистой постели. Но… выспимся на том свете, это теперь поговорка про меня без всяких метафор. Тем временем 'ароматный' гость, крутился в трёх метрах вверху от норы и что–то бормотал себе под нос. Голос был скрипучий и невнятный, но через какое–то время, стали понятны отдельные слова, прохожий говорил по–русски:

— Вкусный хлеб… вкусс — сный!.. Лёвушка потерял… потерял солдата. Пум — бурум — бум бум! Хлеб….

Вот голос и шорох кустов приблизился к обрыву и я увидел смутное отражение в текущей воде. Определённо это был мужчина, но невысокого роста или слишком сгорбленный. Сумерки и рябь на воде мешали точно разглядеть подробно, однако голос не мог принадлежать женщине или ребёнку, уж слишком низкий и характерно хрипящий. Потоптавшись на краю обрыва некоторое время, Лёвушка, как это чудо в лохмотьях себя прозывало отступил под своды леса и вскоре я перестал ощущать его запах и слышать характерную дробную поступь. Выждав для верности ещё минут сорок, я выбрался из норы и под прикрытием берега вышел в сотне метров восточнее, чтобы исключить пересечение с аборигеном. Всё это время не оставляла мысль, что может быть это последний оставшийся в живых человек говорящиё по–русски, на сотню километров вокруг. Перед глазами стояли горы щебня, небрежно сдвинутые к границам леса — дома отодвинули за ненадобностью как и их жителей. Весь день я шёл обратно, к базе, пару раз крепко заплутал, но к вечеру уже оказался в знакомых местах, найдя собственноручно оставленные метки. Насторожил запах, где–то ходил человек с оружием и останавливался на ночлег и разжигал костёр. Нет, тот кто палил костерок был осторожен: запах был лёгкий, но свежий. Идя только на дымный запах, мне удалось ближе к шести часам вечера найти довольно чёткий след. Подсвечивая себе фонариком, у которого есть хитрая бленда делающая луч узким, я определил, что привал устраивали южнее, а это лёжка часового. Сидел он верно, но выбрал неудачное место, срубив ненароком нежные стебли саранки. Растение это хрупкое и чуть тронь его — начинает вянуть. Обувь часового оказалась новой, сорокового или чуть меньшего размера, рост примерно метр шестьдесят пять — семьдесят сантиметров. Человек нервничал: в нескольких местах с древесного ствола был содран мох, часовой прислонял к нему оружие. Пока ещё было не слишком темно, я вышел на небольшую полянку, где и был устроен привал. Кроме часового, тут было ещё трое, все с оружием и двое из них курящие. Запах в лесу, помогает найти человека не хуже острого зрения, слишком уж сильно мы двуногие пахнем и очень слабо чувствуем сами. Нет, те, кто сидел возле этого костерка ещё сегодня рано утром, вроде всё сделали по учебнику: вырыли ямку, веток не рубили и собирали валежник. Но вот в книжках почему–то не пишут, какой глубины костровую яму нужно рыть. Эти начитанные граждане сняли дёрн и на этом успокоились, потом слегонца присыпали угли землёй нахлобучив дерновую подушку, обильно полив её водой. Мокрые угольки пахнут по–особому: выпариваются от жара из воды какие–то соли, вот они — то и воняют вступая в реакцию с углем. Поэтому зверьё в лесу этот запах чует и по нему вычисляет, где есть люди. После этого какая уж тут охота, само собой побегаешь по лесу и уйдёшь без добычи. Поэтому рыть ямку нужно глубже, так и от ветра костерок спасёте и дым будет стелиться по земле. Да и готовить на таком костре удобней — он жар сохраняет. А уж когда уходить пора, то мочить угли не надо, лучше землёй засыпать и только потом дерновищем прикрыть. А от земли ни запаха ни беспокойства, но этого эрудиты не знали. Потому теперь и без воды, да и я их отыщу по следу, раз на стоянку так легко вышел. Пока не стемнело окончательно, удалось пройти по следу непонятных людей километров двадцать и мы уже оказывались в опасной близости от берлоги. Но след свернул на восток, когда до базы оставалось километров сорок попрямой. Встреча в лесу непонятной группы людей особо меня не тревожила, судя по маршруту и манере поведения, скорее всего это наши старые знакомые — 'туристы' или кто–то очень на них похожий. Амеры вели бы себя иначе: слишком осторожно, если бы я встретил настоящих разведчиков в поиске, либо слишком самоуверенно, попадись мне армейский патруль или каким–то образом забредшие в чащу тыловики. Однако всё, что я видел до сих пор, это та нарочитая книжная премудрость, совершенно нелепо выглядевшая на практике. Поэтому оставив след на время которое я планировал потратить с большей пользой и вздремнуть. В любом случае Михась уже должен был вычислить новую базу 'туристов', поэтому я продолжал преследование чисто для подстраховки. Если повезёт, можно будет подойти и послушать, о чём говорят.

Следующие шесть часов я провёл на высоте десяти метров, привязавшись к стволу старой лиственницы, укрывшись в нижних ветвях густой кроны дерева. Ночевать на земле было уже не так безопасно, как сутки назад: велика вероятность встречи с настоящим американским патрулём, их появление поблизости от базы я уже не исключал. На этот раз сон вышел без особых тревог и к четырём часам утра следующего дня, я вновь шёл по следу поисковой группы 'туристов'. Дилетанты неумело путали следы, закладывая слишком большие петли, хотя направление их истинного маршрута вычислялось невооружённым взглядом. Поэтому интуитивно находя наиболее вероятный путь продвижения группы. Уже к полудню, когда стало если не совершенно светло, то по крайней мере не так сумрачно, мне удалось нагнать тыловой дозор 'туристов' в лице уже знакомого мне долговязого парня в прямоугольных очках. Парень ничего не просёк, хотя я на него чуть было не напоролся: услышав мелодичное журчание родника, я забыв про всё уже ринулся вниз, где в ложбинке под грудой валунов блестело озерцо ключевой воды. Сделав три больших шага вниз, я в последний момент ухватился за ветку кустарника и опустился к земле. Добротный камуфляж пацана, вот что чуть не стоило мне жизни. Правда, вышло довольно удачно: положив короткий американский автомат на землю справа от себя и сдвинув очки на лоб, парнишка жадно приник к ямке где скопилась вода и почни погрузил в неё всё лицо. Блеснувшие в редком столбике солнечного света линзы очков, вот как я заметил 'туриста' томимого жаждой. Затаив дыхание, я приник к земле, почти скрывшись за ветвями кустарника. Парень ничего не подозревая. Вытер пятернёй чумазое лицо и набрав в пластиковую походную фляжку воды, подхватив автомат чуть ли не бегом ринулся прочь треща кустами. Хотя я видел, как сильно он старается не шуметь, получалось у парнишки не слишком хорошо — что ни говори, а в таких делах как правильное передвижение по лесу, самое главное это практика. Пацан старался, но как и все жители 'каменных мешков' где главная почва это ровный асфальт, почти стелил стопу низко над землёй, трамбуя траву словно утюгом. Весь путь ихней поисковой партии напоминал чётко видимую на снегу лыжню, если мы говорим об образах. Поэтому — то мне и не пришлось слишком напрягаться, пока мы дружной толпой шли всё дальше и дальше на северо–восток. Сверившись с картой, я с удовлетворением отметил, что куда бы ни направлялись горе — разведчики до нашей нынешней встречи, теперь их путь лежал к старым, ещё времён царя Гороха соляным копям. На карте они были обозначены, но это не беда: снова захватчики, сколь бы не многочисленно было их войско, терялись на просторах России. Место очень глухое и судя по тому, что 'туристам' всё же удалось найти там убежище — амеры пока что их там не ищут. Но вот как долго последователи Шермана сумеют сохранить маскировку и не спалиться, это вопрос на засыпку. Чем дальше мы уходили от рокового сорокакилометрового рубежа, отделившего поисковиков Шермана от базы моего маленького отряда, тем спокойней становилось на душе. К вечеру двадцатого августа, 'туристы' свернули на заброшенную дорогу ведущую строго на восток и сомнений по поводу выбранного ими места для постоянного базирования не осталось. Соляные копи забросили в середине восемнадцатого года прошлого века, а после великой Отечественной соль тут уже никто добывать не хотел — не рентабельно было. Основные разработки переместились в район Усолья — Сибирского, а эти выработки и небольшой посёлок вместе с ними оказались заброшенными. Само собой, что наземные постройки обветшали и пришли в негодность. А штольни частью обвалились, либо были затоплены грунтовыми водами. Однако, по опыту знаю, что там есть довольно большие участки лежащих близко к поверхности штолен, где сохранилась допотопная вентиляция, а значит есть вполне пригодное для жилья пространство. Хорошие предчувствия пересиливавшие неприятное поскрёбывание кошки сомнений на душе, мгновенно испарились, как только 'туристы' миновали второй поворот тропы ведущей к копям. Слева от заросшей папоротником и лопухами дороги метрах в пятнадцати у 'туристов' оказалась дозорная вышка. Вернее, это были две сосны, сросшиеся между собой весьма причудливым образом: на высоте шести с половиной метров, деревья раздваивались, образуя в кронах нечто вроде небольшой площадки. Вот там–то из старых досок и срезанных чуть ниже с тех же сосен веток, обустроили наблюдательный пост. С виду вроде всё путём: заложились густыми ветвями и сами сидели очень тихо. Но вот тёмное пятно этого вороньего гнезда резало взгляд привычного к лесу человека, сразу заставляя обращать на дерево внимание. Амеры не дураки и среди них наверняка есть настоящие следопыты. И как только мы начнём по–настоящему шалить у них в тылу, этих спецов непременно пришлют по наши души. Добро если бы такое воронье гнездо устроили временно, тогда в затее не было ничего страшного — посидели и ушли. Но вот коли обосновываться надолго, такое строительство, равнозначно вывеске где сообщается как скоро и где именно сидят партизаны.

Мне часто приходилось обустраивать вышки для охоты в заказниках, поэтому с точки зрения прикормленных диких свиней или потерявших страх оленей, всё было нормально. Но вот пару раз, я со старыми промысловиками — бурятами ходил на рысь. Дикая кошка слишком расшалилась, были случаи нападения на грибников со смертельным исходом. Рысь — хитрый и очень осторожный хищник, прекрасно видящий в темноте и когда надо не знающий усталости и отчаянный до безумия. Один кот, весом под пятьдесят кило, как–то заборол совершенно взрослого и не больного сохатого. Кто хоть раз видел взрослого лося, поймёт о чём я говорю: такую махину в пору из пушки бить, а не кидаться с когтями и зубами на развесистые рога и острые словно копья копыта. Рысь не питается падалью, но всё же выбирает дичь более мелкую даже ворон ест, коли нужно. Но есть у этого зверя непонятная повадка: он никогда не прощает обиды, кто не угодил лесной кошке тогда, я не узнал. Штука был а в следующем, нам необходимо было поймать кошку до наступления следующего полнолуния, тогда уже была поздняя осень и темнело очень рано, а в тайге особенно. Пробовали стеречь у водопоя, ставили капканы, но хитрый зверь словно чуял подвох и всякий раз уходил. Тогда наш старший и самый опытный охотник — Илья Кузнецов, предложил сторожить возле живой приманки, устроив метрах в ста — ста пятидесяти наблюдательную вышку. Сложность при охоте на рысь только одна: лесная кошка любит только живую добычу, мелочь вроде мышей и ворон её интересует только когда совсем жрать нечего, к примеру зимой. Поэтому купили в деревне козу и привязали к дереву на длинной верёвке, повесив ей на шею колокольчик, а сами сели по кругу метров за двести оттуда. Хищник долго ходил вокруг, чуя подставу, но не понимая откуда исходит угроза — сильно нервничал, оголодал видимо. В конце концов, поорав некоторое время, кот вышел к приманке и прыгая с дерева на дерево упал на козу метров с пяти. Илья Андреич, взобравшийся на сосну ещё с вечера, сделал только один выстрел уложив матёрого кота во время броска, пробив сердце. Кузнецов был из потомственных промысловиков, многие говорили, что Илья Андреич вроде как шаманит на добычу, от того ему прёт удача. Сам он только хитро щурился, но когда пришла пора расставаться, открыл пару промысловых секретов и рассказал одну изустную бурятскую присказку, приманивающую дичь. Скажу прямо: помогает и коли бы не сложившиеся обстоятельства, лет через пять я уже промышлял бы зверя и жил спокойно… однако возвращаясь к рыси скажу, что вышку Кузнецов строил так, чтобы второй раз на этом месте глаз даже не задержался. Для этого никаких досок, никакого мусора на дерево не носим. Просто нужно подобрать такую лесину, где крона изначально имеет природный изгиб или неправильно растущие ветки, чтобы человек мог прильнуть к стволу и если надо просидеть там суток двое. Даже ремни он брал старые из сыромятной кожи, которыми привязался к стволу искривлённой сосны и словно бы пропал. Различие между нашей тогдашней вышкой и той, что соорудили 'туристы', было именно в том, что они приспосабливали дерево под себя, а меня учили самому приноровиться к дереву. Если природу не принуждать, она поможет и укроет, 'туристы об этом забыли потому их гнездовище было заметно почти с полукилометровой дистанции….

… За рассуждениями мы с поисковиками 'туристов' миновали ещё два наземных секрета и вошли на территорию шахтоуправления, где всё пребывало в запустении вот уже почти лет сто. Длинное, одноэтажное здание конторы в десять окон, с провалившейся крышей и выбитыми непогодой стёклами, туристы обживать не стали. Как не позарились и на ещё пару более сохранившихся бревенчатых изб, одна из которых, несомненно была когда–то жилым бараком, а другая ставилась с расчётом на руководящий состав прииска. Мои невольные провожатые миновали развалины домов и по заросшей, но ещё хорошо видимой рельсовой колее, направились к невысокому холму, в основании которого по–видимому и был вход в шахту. Не дойдя до широкого провала в склоне холма двадцати шагов, люди остановились, из кустов им навстречу вышла уже знакомая мне девушка — хирург и лидер 'туристов' — Шерман собственной персоной. Девушка совершенно не изменилась, только теперь к её обычному костюму добавилось несколько деталей. Если в первую нашу встречу, это были камуфляжная куртка и мешковатые штанцы с клапанами у лодыжек, да пара хитрых кроссовок, предназначенных специально для леса и всяких туристических походов. То теперь прибавился зелёный кевларовый пояс с прицепленной к нему открытой кобурой, тоже синтетической с кармашком для запасного магазина на боковом верхнем шве. И сама кобура и кармашек в ней не пустовали: я заметил чёрную, причудливую рукоять импортного пистолета и толстый затыльник двурядного магазина. Девушка выглядела уставшей, лицо осунулось и посерело, волосы раньше заплетённые в толстую косу теперь коротко обрезаны. Но смена причёски не делала Леру — хирурга похожей даже на пацана. Было во всей фигуре и повороте головы нечто присущее только женщине, кому как, а я бы даже в темноте не обознался. Серые, выразительные глаза смотрели на подошедших поисковиков изучающее: не ранен ли кто–нибудь, всё ли в порядке. Вот кого нужно было ставить в атаманы, а не…

— С чем пришли, есть информация о караване?

Залюбовавшись стройной, совершенно нескрываемой мешковатой одеждой девичьей фигурой, я совершенно забыл про топтавшегося рядом с ней действующего туристического атамана — мистера Шермана. Этот, напротив, совершенно не изменился. На чуть оплывшем торсе, ладно сидит причудливая сбруя разгрузочного жилета, в руках браво лежит короткий импортный автомат, только голова повязана банданой из–под которой виднеется белый лоскут бинта. Зацепило, значит во время чехарды, не уберёгся малость. Блатные очки тоже куда–то потерялись, видимо они — то и пали смертью храбрых заслонив телом покатый упрямый лоб 'предводителя команчей'. Не тратя времени на предисловия, вождь потащил только что вернувшихся поисковиков куда–то в сторону. Лера раздражённо дёрнув щекой пошла следом, попутно расспрашивая о чём–то вполголоса долговязого очкарика, чуть было не спалившего меня давеча у родника. Дождавшись, пока вся компания скроется в густом подлеске, я в два длинных рывка пересёк открытое место и пошёл следом, как оказалось совсем недалеко. Знакомая уже по прошлой стоянке штабная палатка Шермана, приткнулась меж двух сосен ловко укрывшись в густых зарослях кустарника. Без труда миновав таращившегося в темноту довольно пожилого, лет пятидесяти, часового и осторожно перешагнув через две растяжки удалось тихо подойти к палатке на расстояние вытянутой руки. Тут я застал самое начало довольно любопытного разговора. Похоже Шерман опять что–то затеял и это снова сулило одни неприятности, как участникам затеи, так и скорее всего нам с артельщиками:

— … Вертушками они такой объём грузов на авиабазу не попрут, я видел, как подгоняют грузовики с низким бортом под боеприпасы и крытые фуры, видимо под стройматериалы и жратву. Работают гражданские, военных на станции мало, поезда идут транзитом, а тут остановился по разгрузку только этот состав.

Говорил усталым голосом некто из разведчиков, но кто именно определить было нельзя, поскольку я знал только как гундит тот долговязый очкарик. Судя по докладу, 'туристы' решили взять 'на саблю', какой–то караван идущий от железнодорожной станции на строящуюся авиабазу. Подходящая станция находилась от неё примерно в пятистах километрах…

— … Отлично, Володя — Вождь, казалось, искренне рад новостям — Судя по радиоперехвату, колонну не будут сопровождать вертолёты, пойдут два взвода конвойной роты 56–ой бригады 'Черноногих'. Это четыре джипа, по три человека десанта, плюс водитель и стрелок за турелью…

— Что на турелях будет?

Это подал голос мой знакомец — очкарик. Больше в его голосе не слышалось унылых нот, говорил он почти равнодушно. Ему ответил тот самый Володя:

— 'Черноногие', это чисто оккупационная часть, состоит из резервистов. Оружие у них со складов длительного хранения, но не шибко современное, связь опять же плохая. В каждом отделении радист, приданный командиру, короткой связи солдаты не имеют. Всего колонну сопровождают два мотопехотных отделения. Это восемнадцать — двадцать человек, на четырёх джипах соответственно. Ты куда смотрел, они ж на станцию в обед приехали: три М2 и один 'Маклар'.[33] Ничего серьёзного…

— Точняк, полководец — Голос очкарика звучал с издёвкой, но ровно и тихо без истерики — Шапками закидаем. Там всего–то двадцать хорошо обученных вояк, мы их в восемь стволов нагнём, да? Кто из вас господа хорошие не зажмурив глаз по живому пиндосу выстрелить сможет… ну кроме тебя… командир.

Последнюю фразу очкарик бросил с такой выразительной саркастической издёвкой, что даже я понял — он по каким–то причинам Шерману открыто не доверяет. Это не осталось без внимания вождя, тон Шермана был резок, видимо очкарик выступал с пораженческими репликами уже не в первый раз:

— Веня, а ты всё ноешь и ноешь! Зачем тогда не вышел к пиндосам, да лапки бы вверх поднял. Вот вроде воюешь ты неплохо, двоих уже завалил…

— Ты, гость испанский, моих покойников не считай — Голос очкарика был всё так же спокоен — Сколько взял, те все со мной. Лучше вот объясни мне, почему мы каждый раз по твоей милости в жопе оказываемся и людей теряем, а? Молчишь… про то, что лес рубят, а щепки летят уже не канает?..

— Щенок, да я тебя!..

В палатке заметались бледные тени, ткань заходила пузырями, послышались приглушённые крики и возня. Через какое–то время всё успокоилось, Шерман продолжил говорить дрожащим от напряжения и сдерживаемой ярости голосом:

— Я в командиры не рвался, вы сами меня выбрали. Кто вас научил с оружием обращаться, стрелять нормально, не в белый свет, а по–взрослому? За что гнобите, за паспорт испанский?! Да я год уже в России живу, больше вашего о ней знаю. С грузинами в прошлом году воевать добровольно ехал…

— Так не даром же — Это снова вступил меланхоличный очкарик — Ты сам хвастал, что через контору французскую вербовался. Десять тонн баксов за два месяца и получил…

— Заткнись, сопля — Шерман уже взял себя в руки и говорил почти спокойно — Не дорос ещё чужие 'бабки' считать. Настоящий воин, просто так не убивает. А что я ещё и заработал, так это мелочь: со своего мебельного цеха в Андалусии я в сто раз больше имею. Обидно стало, что русских притесняют…

— Да где ты там русских — то видел — Это вступил уже знаток амеровской техники Володя — 'Чурки' между собой разбирались, у них там всегда война идёт. Кончайте базар, мужики. Я лично вымотался за эти четыре дня как собака, жрать и спать хочу категорически. Вот пойдём караван брать, тогда и посмотрим, кто из нас больше Родину любит.

Вслед за этой здравой по сути речью, последовала вялая перебранка между очкариком Веней и всё ещё что–то доказывающим, с помощью часто вставляемой в речь матерщины, Шерманом. Разговор позволил лучше понять сложившуюся в отряде обстановку, да и про вождя я узнал много нового. Значит, он воевал и в своих предположениях о некотором милитаристическом опыте 'вождя краснокожих' я не ошибся. Походка всегда выдаст человека который кланялся пулям, так и Шерман этот, ходил чуть сутулясь. Но это не то, как если бы за бухгалтерским столом сидеть, солдат обстрелянный горбится с тем прицелом, чтобы в любой момент на землю упасть, от того и сжимается чутка. Только если он в Абхазию заезжал год назад, то наши и сами абхазы людей через импортные конторы не нанимали. Знаю об этом потому, что как раз в то время приходил ко мне сослуживец, вербанувшийся на наёмничий контракт совершенно легально в военкомате. Война шла месяца полтора, грузины снова полезли через ущелье и Осетию, но теперь их ждали. Однако отбросив противника к старой демаркационной линии, где как ни в чём не бывало спокойно стояли аккуратные домики миссии международных наблюдателей, российские войска вернулись в расположение военных баз. Осетинские ополченцы и абхазы продолжили наступление самостоятельно, наши поддерживали их только с воздуха. На сей раз грузинским штурмовикам и вертушкам даже не удалось занять свои эшелоны для поддержки войск — все они так или иначе были нейтрализованы появившимися словно бы ниоткуда самолётами без опознавательных знаков. Лишённые связи и прикрытия с воздуха, грузины сразу же начали нести серьёзные потери и остановились. Как только это случилось. С позиций на территории Абхазии и Осетии ударила ствольная артиллерия, разметавшая передовые ударные части грузин и в прорыв немедленно ринулись мотоманёвренные группы ополченцев. Когда же был разгромлен костяк новой армии вторжения — две вновь сформированные мотомеханизированные бригады, остальные грузинские части не выдержав прямого боестолкновения дрогнули и побежали. Не помогла советническая и техническая помощь американских и немецких советников, которые чуть ли не с сентября 2008 года стали прибывать в Грузию под видом военных наблюдателей. Отступление не получилось хоть сколько нибудь организованным, хотя исполняя директиву своего главнокомандующего, сформированные перед вторжением сводные полицейские части стреляли по своим, тщась заставить солдат остановиться. Бросая технику и оружие, срывая знаки различия они бежали, рассеиваясь по домам. Тбилиси взяли штурмом совместно абхазы и осетины из сил самообороны, которым почти негласно помогли наши вояки. Приятель говорит, что наши заматывали эмблемы на рукавах, но позывные не шифровали — как всегда новые таблицы запоздали и вступили в действие только когда всё уже закончилось. Грузины сдали свою столицу почти без боя, согласованного сопротивления никто не оказывал. Примечательно, что абхазов и осетин было только человек сто — сто пятьдесят, остальные это и были набранные со всей России вольные стрелки. Одевая полевую форму с нашивками сил самообороны, добровольцы получали обычное, знакомое ещё со службы в армии российское оружие, командовали ими неприметного вида люди, в которых без особого труда можно было узнать российских спецов из военной разведки. Состав был пёстрый, брали всех кто подходил под нехитрые требования: служба в армии и возраст до сорока пяти лет. Одними из первых, почуяв кровь и наживу подтянулись чеченские духи. Но как и в восьмом году, воевали они сами по себе, без стычек с остальными добровольцами не обходилось. Когда по старой привычке 'чехи' взялись мародёрить в сёлах и городках, никто этого терпеть не стал. Приятель рассказывал, что даже до стрельбы доходило: абхазы уж на что злые на грузин по жизни, так и те вступались за местных сельчан, не давали духам развернуться.

Сценарий прошлой войны не повторился полностью: амеры дали несколько ракетных залпов со своих кораблей по наступающим колоннам абхазов, но не задели порядки регулярных российских войск. Два американских фрегата и один французский эсминец давно крутились в потийском порту, потом вышли в море и курсировали вдоль берегов, помогая грузинам разведданными. На фрегатах были установлены новые системы залпового огня и били они очень точно. Накрыло два пехотных отделения и прикрывавший их взвод танков. Две машины загорелись от прямых попаданий, третья встала, получив какие–то внутренние повреждения двигателя, но экипаж спасся. Пехота легла до последнего человека, приятель рассказывал, что даже пепла не собрать так выжгло всё и разметало. Отступавшие грузинские мотострелки сумели уйти, побросав для облегчения бега даже личное оружие и почему–то оставив вполне исправные бронемашины. Потом наши вступились и пригнали какой–то крейсер, пуганули иностранцев. Американцы и француз попятились, поспешив уйти в сторону турецкой границы. Поскольку формально наши кадровые части не понесли потерь в ходе инцидента, тогда разошлись миром, хотя вой поднялся пуще прежнего. Грузинское правительство бежало в Штаты, но после того, мак мы снова откатились в Абхазию, само собой поспешило вернуться. И опять никто из хозяев России не прислушался к робким голосам призывавшим назло Штатам оккупировать этот несчастный клочок земли, чтобы больше не повторять этих ёрзаний туда–сюда. Снова московские правители сочли более правильным вновь пролить ещё чутка туземной и русской крови, чем окончательно ссориться с Западом.

Приятель показывал амеровский короткий автомат, взятый им на складе снабжения во время штурма какого–то городка. Мы выезжали пару раз за город, опробовать импортное диво, но как–то на душу не легло. Помимо собственных впечатлений. Рассказал приятель и про украинских и чёрт его знает каких ещё наёмников, воевавших на стороне грузин. Те действительно прибывали в зону конфликта кто через Киев и Азербайджан. А некоторые как раз имели визы Евросоюза, в частности испанские и французские. На душе снова стало неспокойно, ситуация принимала другой оборот. Шерман действительно мог воевать в Грузии, только вот в разговорах с приятелями он забыл упомянуть на чьей стороне. А среди этих доморощенных вояк, откуда взяться людям действительно знающими как вербуют наёмников? Любители обряжаться в камуфляж, знали книжную схему в общих чертах, от того никто из них и не обратил внимания на этот нюанс с французской конторой. Ведь именно в этой европейской державе нашли себе приют вербовочные пункты подавляющего числа контор промышляющих наймом 'романтиков с большой дороги'. Европа, это большая 'коммуналка' где всё рядом: сел в тачку в родной испанской Андалусии и через пару часов ты уже в каком–нибудь Марселе, но уже во Франции. Мысленно я представил себе, кто это такой: эмигрант, обретший счастье где–то за бугром, любящий пощекотать нервы на человечьем сафари. И вот ностальгируя по прошлому, он прилетает на оставленную когда–то Родину. Но зачем? Хотя это как раз понятно, ну кто он там в своей занюханной Испании? Обычный мелкий коммерс, каких пруд пруди. Никому он не интересен, никто его особо не знает, а за шалости с наёмничеством, вполне могут и посадить. Я слышал, что испанское законодательство очень не любит тех, кто балуется оружием и взрывчаткой, называя таких людей террористами. Особенно если это бывший иностранец, из тех, что всегда под подозрением уже по факту происхождения. А ведь ехал — то совершенно за другим: достаток и комфорт таким людям быстро надоедают, лишь только им становится ясно, что и то и другое есть у большинства окружающих. Да и соседи с деловыми партнёрами всё ещё смотрят косо, для них он пришлый — забравший сладкий кусок если не с их собственной тарелки, то уж наверняка маисовую лепёшку их детей и внуков. Вот и лезут такие 'доны Педро' обратно в презираемую ими всей душой 'рашу', где их никто не осудит и даже напротив, позавидуют почти всегда совершенно искренне. Однако Шерман не рассчитывал, что попадёт на настоящую войну. Одно дело мелкие пострелушки в буферном государстве из которых совершенно свободно можно выбраться размахивая иностранной паспортиной. И совершенно иной расклад, когда тебя даже слушать никто не станет и сразу выпишут пулю в выпуклый лобешник. Любитель повышения самооценки оказался в ловушке собственных страстишек, причём без особых перспектив выбраться. Хотя вот тут я точно ошибаюсь, обычно эти эмигранты с 'трудной судьбой', да 'охотой к перемене мест', народ крайне изобретательный, когда дело касается спасения собственной шкуры и поиска глубоких омутов. Шерман что–то задумал иначе зачем ему так явственно подставлять столько людей, да ещё выводить их против хорошо охраняемого конвоя, обрекая если не на поголовную гибель, то на серьёзные безвозвратные потери.

Пока раздумывал, участники военного совета ещё чуток пошумев и обсудив какие–то насущные проблемы начали расходиться. Тут я снова пожалел, что сунулся к туристам в одиночку: следовало подробнее осмотреть лагерь, да и вождь куда–то намылился, подхватив свои пожитки и оружие. Решив отложить визит в шахту до следующего раза, двинулся вслед за Шерманом, который явно сторожась кого–то двинул по тропе вон с прииска. По пути удалось вскрыть ещё два 'секрета', вождь не таясь проходил мимо постов, о чём–то начальственно расспрашивая сидевших в карауле бойцов. Миновав уже печально знаменитую наблюдательную вышку, вождь сверился с компасом, прошёл триста метров на восток, и у поваленного бурей довольно давно дерева повернул на северо–восток, к речке. Отпустив предводителя команчей метров на пятьдесят, но так, чтобы не потерять его из виду, я шёл следом прикидывая, пойдёт ли он на тот берег и что ему вообще тут понадобилось под вечер. Вообще, с водой у 'туристов' получалось гораздо проще: небольшая речушка протекала всего в полукилометре от прииска и совершенно точно в самих штольнях полно бьющих подземных источников. Само собой часть коридоров и особенно нижние уровни, вероятнее всего затопило. Но земля тут изрыта ходами словно кусок сыра, поэтому с размещением в сухих отвалах проблем быть не должно. С угольными шахтами было бы труднее, но нам с артельщиками такой вариант базирования особо не подходил — слишком мало нас чтобы охранять такую территорию. А вот более многочисленному, вроде этой лиги поклонников страйкбола–таки самое оно. Так мы шли друг за другом почти час, пока Шерман не остановился у кучи замшелых валунов недалеко от берега. Как я и предполагал, переправляться вождь не собирался, однако всё ещё непонятно было зачем он сюда пришёл. Честно говоря, мысли у меня были большей частью левые: мало ли зачем человек решил уединиться. Проторчав наблюдая ещё минут двадцать, я уж было совсем собрался сворачиваться и уходить к своим, на базу, как в кустах справа от своей позиции приметил ещё одного наблюдателя. Человек пришёл раньше нас с Шерманом и сидел под сосной, в двух десятках метров от груды камней. Наблюдатель ловко маскировался в колючем кустарнике, чьи тёмные заросли скрывали его целиком, мне повезло увидеть слабый блик оптики и то случайно. Вождь то вскакивал с вросшего в землю камня, то снова садился, нервно теребя ремень автомата. Видно было, что он кого–то ждал и предположительно это вполне мог быть тот, чей прицел я только что срисовал. Прошло ещё минут пять, после чего Шерман снова поднялся и повернулся в сторону прииска, собираясь уходить. Лицо вождя выражало раздражение, смешанное со злобой и страхом. Глубоко посаженые серые глазки обиженно и недобро посверкивали, когда кусты зашевелились и наблюдатель нарочито громко шурша вышел на берег. Это был несомненно амер: военная полевая форма, бронежилет, разгрузка и раскрашенный в камуфляжный колер автомат. Голову американца прикрывала не традиционная панама, а повязанный головной платок, тоже сооружённый из камуфляжной ткани. Вообще, амер производил впечатление скорее не разведчика, более всего он походил на обычного солдата случайно забредшего в лес. Платок, да может быть ещё смотанные чёрной изолентой магазины, немного диссонировали с привычным обликом уставника. Круглое, поросшее щетиной всё в крапинках веснушек и гладко выбритое лицо, аккуратно подстриженные усы. Карие, больше даже чёрные глаза смотрели на Шермана настороженно, хотя рот кривился в дежурной улыбке. Вождь встрепенулся. Поняв было оружие к плечу, но увидев приветливо махающего руками американца, тоже улыбнулся с явным облегчением и быстро пошёл долгожданному гостю навстречу. Пожав друг другу руки, мужчины пошли к валунам, Шерман попутно достал карту и начал говорить. Беседа шла на знакомом мне английском, причём оба говорили с акцентом, видимо амер тоже был не совсем амер. Судя по выговору, скорее итальянец. Шум реки иногда мешал расслышать каждое слово, да и болтали они тихонько, но большую часть разобрать удалось довольно хорошо:

— Ник — С нажимом начал иностранец — Я должен был убедиться, что вы будете один. В прошлый раз всё сорвалось именно из–за этого. Поймите правильно — осторожность прежде всего…

— Мистер Матинелли, на лесопилке всё пошло не совсем так, как мы договаривались. К тому же ваши люди первыми начали стрелять ещё до того, как я завёл русских на мины. Ваш башенный стрелок запаниковал и вызвал артиллерию! Так дела не делаются…

Ни черта не понимаю: получается Шерман всё это время работал в паре вот с этим итальяшкой и планировал сдать всех 'туристов' скопом, но что–то пошло не так. Тогда ещё более непонятным получался план с захватом каравана, кому это было выгодно? Голоса становились громче, Шерман и Матинелли перешли на повышенные тона:

— … Второго такого шанса уже не представится: новый транш повезут только к Рождеству и тогда уже наладят нормальный периметр и безопасную трассу! А потом проведут коммерческую линию связи, откроют банковский филиал. Деньги станут обменивать и начислят только виртуально. Ник, это почти четверть миллиона амеро в мелких и средних купюрах. Мой приятель в финчасти готов ждать ещё неделю и всё. А если деньги не отмыть, они будут бесполезны. Наши коллеги из Блэк Стоун Нортс' серьёзные люди, я не советую вам Ник, испытывать их терпение. Вы же знаете англичан: когда дело касается их прибылей, джентльмены превращаются в бесчестных мафиози.

Итальянец энергично затряс сложенными в лодочку ладонями волосатых рук прямо перед носом Шермана. Тот поморщился, но сделав над собой почти видимое усилие, продолжил ровным тоном:

— Мистер Матинелли, Джо! Всё уже готово, мои люди возьмут груз как планировалось, а вы и ваши друзья из агентства просто уберёте выживших. Нападение партизан и удачная операция по их уничтожению. Я укажу точное место, где это можно будет сделать без помех…

Вдруг Шерман осёкся и глаза его очень опасно сверкнули, он поправил ремень автомата. Оружие теперь небрежно болталось у него на шее. Но руки Ник держал так, что в прыжке он сможет без труда срезать итальянца вполне спокойно:

— Мой хакер взломал почтовую сеть одной из ваших частей вчера утром. Записи наших разговоров лежат на одном независимом сервере и если я не пошлю из Барселоны через неделю нужного сигнала — вас ждёт электрический стул или петля! Не пытайтесь избавиться от меня. Вы же знаете: деньги меня не интересуют, я просто хочу оказаться дома… и как можно быстрее.

Матинелли понимающе усмехнулся, но по выражению его лица было понятно, что кидок изначально не планировался, но вот сейчас эмигрант сам того не желая оказал себе плохую услугу. Теперь уже итальяшка действительно думал, а нельзя ли будет вообще устроить всё так, что этот странный русский с явно поддельным испанским паспортом ляжет рядом со своими бандитами. Нет, вполне может быть, что изначально он не проболтаться, однако только покойник гарантированно будет помалкивать. Снова улыбнувшись как можно более искренне и дружелюбно, иностранец приложил ладони рук к груди, так что сверкнули на левом запястье неуставные и явно золотые часы с массивным браслетом:

— Ник, давайте не будем оскорблять друг друга подозрениями. Мы ведь с вами европейцы. Так давайте будем вести себя цивилизованно, как деловые люди….

Матинелли наверняка бы удивился, если бы знал, какое ещё значение слова 'деловой' имеется в русском языке. Но даже его партнёр не уловил аллегории, так сильно Шерман нервничал и хотел домой. Вождь туристов или как его назвал иностранец — Ник, тоже фальшиво, но более умело играя мускулами лица, улыбнулся собеседнику:

— Какие вопросы, Джо! Если сработаем согласно плану, то уже через пять дней не считая этого каждый получит то, что хочет…

В этот самый миг, я по привычке осматриваясь вокруг, уловил в пятидесяти метрах некое трепыхание кустов левее своей позиции. Там были густые заросли полыни и ещё чего–то более яркого, с золотыми головками цветов. Там сидел на корточках ещё кто–то и сейчас наблюдатель поднимал оружие, чтобы выстрелить. Целью несомненно был Шерман и его импортный приятель, допустить такое в мои планы не входило. Вот сейчас, после получения такой важной информации которую даёт этот импортный жулик, у меня уже в общих чертах сложился способ проникновения на авиабазу, не являющийся полным суицидом. Срастись всё правильно, можно будет устроить пиндосам большую пакость и даже воевать ещё долгое время. Но всё получится только в том случае, если Шерман и его приятель выживут именно сейчас. Для моего плана важно чтобы операция по отъёму денег у американской казны состоялась, по крайней мере в той её части, где конвой везущий новые пендостанские тугрики попадает в засаду устроенную Ником и его ничего не подозревающими бойцами. Времени на раздумья не новый игрок не оставил. Придётся пожертвовать важной миссией слухача и на короткое время преобразиться в телохранителя. Наблюдатель сидел крайне неудобно: для того чтобы его обойти и подобраться незамеченным придётся оставить теперешнюю свою позицию. Как минимум на перемещение уйдёт минут пять–десять. Осторожно убрав автомат за спину и закрепив оружие чтобы не болталось, я двинулся приставным шагом в сторону позиции наблюдателя так, чтобы видеть его силуэт и потенциальных покойников — Шермана с деловым партнёром. Оба уже успокоились, Ник вынул карту и увлечённо водил по ней пулей выщелкнутого из магазина автомата патрона вместо указки. Матинелли внимательно следил за петлями которые выписывал тускло блестящий кончик пули и казалось партнёры всецело сосредоточены на деталях предполагаемой акции. Проклиная неизвестного за то что по его милости лишился возможности подслушать дальнейший разговор, я броском перебрался на другую сторону тропы, миновав почти двухметровый участок совершенно открытого пространства. Прыжок вышел удачный, но я провалился в яму. Приземляясь я не потревожил ни единой ветки или ветки кустарника, что стоило резкой, а позже ноющей боли в раненой руке. Только лёгкий шорох издала палая гнилая листва, коей оказалось устлано дно места приземления. Матинелли беспокойно вскинул голову, повернувшись ровно в то самое место, куда я приземлился. Но присмотревшись и пожав плечами вновь уткнулся в карту, махнув рукой Шерману, мол — показалось что–то, пустяки. Минуты две пришлось сидеть выравнивая дыхание, стиснув зубы привалившись к стенке небольшого оврага, в который я случайно и так некстати угодил. Однако более никаких последствий акробатический этюд более не возымел, поэтому выбравшись на поверхность из ямы, я продолжил подкрадываться к незнакомцу. Спустя ещё пару долгих мгновений, показался знакомый силуэт: человек уже выставил обмотанный тряпьём импортный автомат, прильнув к короткой трубке четырёхкратного тактического прицела. С удивлением я опознал в стрелке давешнего очкарика Веню, вроде бы направившегося отдыхать, судя по его собственным и довольно громким заявлениям. Вот такой урок на будущее: если пацифист идёт на войну, как минимум он станет параноиком. А это очень выносливые люди, когда дело доходит до их личных фобий и подозрений. Мне следовало догадаться, что все эти реплики с критикой политики руководства неспроста. Видимо Веня давно что–то подозревал, вот и решил по тихому пристрелить вождя, благо его подозрения вроде бы подтвердились. Не раздумывая более над мотивами очкарика, я вынул пистолет и перехватив его так, чтобы было удобнее бить тыльной стороной рукояти, метнулся к уже отщёлкивавшему предохранитель Вениамину. Удар по не прикрытому ни чем, кроме капюшона и бейсболки одетой козырьком назад, затылку очкарика получился как надо. Без вскрика и метаний Веня выпустил оружие и обмяк упав ко мне на руки, после чего я сел рядом, чтобы досмотреть самый финал встречи Шермана с его подельником. Собственно пока я занимался любознательным очкариком, всё интересное уже закончилось: пожав друг другу руки, компаньоны разошлись в разные стороны. Матинелли подождав пока его подозрительный подельник скроется вдали, поминутно озираясь взял направление на северо–запад и тоже благополучно свалил. У речки теперь остались только я, да незадачливый мститель Вениамин. Стреножив очкарика его же собственными поясным и ружейным ремнями, я пару раз легонько хлопнул парня по щекам. Заморгав и выгнувшись дугой, тот открыл глаза и хотел было заорать, но я вовремя всунул в открывшийся рот свёрнутые в клубок перчатки. Легонько хлопнув парня по щеке ещё раз, чтобы унять конвульсии, поднимаюсь и рывком ставлю пленника на ноги. Так, толкая чуть присмиревшего Веню впереди себя, я ухожу от места встречи Шермана с иностранцем как можно дальше. Мало ли что взбредёт вождю в голову вернуться или кто другой появится — в любом случае следует забраться как можно дальше в лес. Через полчаса, я дёрнул пленника за полу куртки так, что парень невольно опустился на пятую точку, уткнувшись правым боком в ствол здоровенной сосны. Мы оказались на небольшой полянке, метрах в трёхстах от речного берега, на мой взгляд это было достаточно далеко от тропы ведущей к броду и не так далеко от тропинки ведущей к соляным шахтам. Раз подвернулась такая возможность, с парнем нужно попробовать поговорить. Может быть я не слишком верно прокачал Веню и на предложение о сотрудничестве тот отреагирует отрицательно. При таком раскладе придётся его грохнуть, хотя этого делать совершенно не хотелось. Вынув изо рта парня перчатки левой рукой, я правой приложил ствол пистолета к своим губам категорически намекая таким образом на соблюдение тишины. Сбитый с толку пленением и вероятнее всего утомлённый долгим маршем, Вениамин только согласно тряхнул головой, близоруко щурясь. Для наглядности снимаю маску, закатав её на лоб и тихо, чтобы лишний раз не шуметь голосом, начинаю беседу:

— Здравствуй, Вениамин — Парень всё ещё потрясённый резкой сменой декораций помимо воли кивает головой — Вот и свиделись снова… рад, что ты уцелел…. Узнал меня?

— Н — нн….

Замотав головой, очкарик побледнев стал снова пытаться освободить руки, от чего извиваясь хлопнулся на землю потеряв опору. Чертыхнувшись про себя и превозмогая противно мозжащую боль в руке, рывком возвращаю парня в вертикальное положение:

— Не хорошо, Вениамин… я вас про засаду предупредил, кучу железа американского буквально в зубах принёс….

— А наш медик тебе пулю из плеча достал — Наконец очухавшись, Веня снова начал брюзжать — Квитами разошлись, дядя.

— А я особо и не спорю — Сохраняя нейтрально доброжелательный тон соглашаюсь с пленником, чтобы не обострять — Обмен равнозначный получился. Но теперь вот ты снова у меня в должниках оказался… во как получилось, парень.

Страх быстро сменившийся удивлением, а потом злостью — вот вся гамма чувств, за пар мгновений промелькнувших на лице очкарика Вени. Набирая в грудь воздух и попутно обдумывая мои слова, парень походил на раздувающего старинный самовар. Щёки его то надувались, то опадали, румянец пятнами залил щёки и лоб, но ни единого звука пленник та и не произнёс. Даже не слишком внятное шипение вырывалось сквозь его крепко стиснутые зубы с трудом. Успокаивающе похлопав вновь дёрнувшегося собеседника по плечу, я уселся напротив и растирая правый локоть осторожными круговыми движениями продолжил:

— Шерман ваш — не вчера родился. Сто к одному успел бы на землю кинуться, а потом и тебе бы трындец пришёл: двое профи, против одного новичка, это весьма хреновый расклад, парень. Сам бы лёг, а товарищи твои так и пошли бы на убой, как думаешь, я всё верно представил?

— Я бы не промахнулся…

Оправившись от удивления, парень вновь начал храбриться, но снова я сбил его с толку тихо рассмеявшись. Не понимающе Веня снова уставился на меня, окончательно запутавшись. Обычно так оно и бывает: молодые часто теряются, стоит только поколебать их правоту неожиданным поступком или фразой. Отсмеявшись и снова сделав серьёзно лицо, продолжаю:

— Ну убил бы ты их обоих… хорошо, лады: может быть даже иностранца полонил — дальше что? В лагере тебя точно к стенке поставят рядом с этим пленником. Твои выкладки там никому пока в голову не пришли, а Шерман в авторитете. Ты им скажешь, что мол, Ник предатель, а тебя на смех и снова к стенке. Кто ты и кто для народа он, неужто не взвесил? Так людям ничего не докажешь…

— Ага — Голос парня уже совершенно окреп, появились узнаваемые скептические интонации — А я им распечатку покажу, я лично тот файл с переговорами на швейцарский сервер заливал. Та все переговоры точно были, народ всё услышит и…

— И найдутся сразу те, кто поверит, но более всего будет тех, кто скажет, что Шерман вёл с пиндосами какую–то игру, а сам он чуть ли не Рихард Зорге! И ты снова у стенки, а мёртвый вождь посмеивается над тобой, выглядывая из–за края чугунного адского котла.

Как говорят на Востоке, кувшин моего терпения стал показывать дно. Однако удача снова была на моей стороне и этот малолетний хакер имел доступ к очень важному ресурсу — каким — то образом ему удалось выйти в Сеть из нашей глуши. Поэтому спорить с Вениамином я готов был чуть ли не до рассвета, кадр попался ценный. Видимо каким–то образом я всё же достучался до дверцы в мозгу парня, за которой скрывались залежи здравого смысла. Лицо его снова стало задумчивым и спустя пару минут гробового молчания, он снова посмотрел мне в глаза:

— Верно — Голос парня больше не лучился сарказмом — Доказать всем ничего не выйдет, даже Лера скорее всего не поверит… Николай у всех в авторитете. Как же: наёмник, знаток оружия, снайпер. Когда мы в лесу узнали про вторжение, он первый в одиночку пентостанский патруль замочил. Ник на игру свой боевой револьвер привёз, сказал, что с каким–то полковником из разведки скорешился и… крут он, короче. Ты прав, старик–лесовик, наши меня без разговоров бы шлёпнули.

— А отряд, который после этого просуществует дней пять–шесть, назвали бы его именем… к стати как там его звали?

— Как раньше, до эмиграции не знаю — Веня говорил равнодушно, злость и ершистость уже испарились, похоже он вполне созрел для нормального разговора — Но по паспорту он Николас Рохас, я сам его на игру записывал.

Ого! Может быть, прав в сомнениях итальяшка: эмигрант ещё и по фальшивому паспорту сюда приехал. Да кто их ловцов птицы цвета 'ультрамарин' знает, может по приколу фамилию выбрал. Звучит претенциозно и очень смахивает на театральный псевдоним: Николай Красный… а может быть не 'красный', а 'Краснов'. Мои познания в языке Сервантеса это десяток разрозненных слов и три–четыре фразы, типа 'здрасте — пока'. Выходит с фамилией всё ровно и мотив у эмигранта всего один — свалить на новую родину любой ценой. Понтов страйкболистам он нагнал немеряно, поэтому те действительно пойдут за ним в огонь и в воду. Веню отпускать просто так нельзя, нужно добиться, чтобы он сам предложил свою помощь:

— Вас как в тайгу занесло?

— Говорю же: игра у нас намечалась… со всей страны народ съехался, вон соотечественники из–за бугра подтянулись.

— Володя, который вас в поиск к станции водил из Израиля?

— А, — На миг лицо Вени осветилось обычной, но чуть грустной улыбкой — Ты тоже повёлся. Не… ни фига Вовка не еврей и в армии никогда не служил. Просто зависает на всяких оружейных форумах, вот и нахватался. Сдвиг у него на пендостанской, да еврейской военной терминологии, не ты первый его в еврейские воины записал. Бывало как пойдёт терминами сыпать, так его даже те кто там служил за своего принимают. Он мне с кодовыми фразами помогает, когда мы амеров слушаем…

А вот это уже было одной из тех вещей, которые меня интересовали в первую очередь. Сканер взятый на складе наёмников ничего путного не ловил, а если туристы наловчились перехватывать переговоры врага, это в будущем очень пригодится:

— Давно слушаете иностранцев? Почему они переговоры не шифруют?

— Тут просто всё — Веня потёр связанные руки и я одним движением снял путы — Вовка сказал, что они частоту два раза в неделю меняют, но уходят не далеко, чтобы не париться. При этом вечно друг другу про щелчки аппаратные говорят, только успевай записывать. Потом просто отсчитываешь сколько раз нужно клавишу настройки надавить и всё — снова поймал рабочую частоту. Но это только если с ихней трофейной рацией, на наших дольше возиться нужно. Мы… Шерман в первом же бою такой передатчик взял, а через два дня и лэптопом разжились. Я институт связи заканчивал… вот недоучился маленько. Короче не особо хитрое дело переговоры тыловиков слушать, а всякий спецназ только на своих выделенных частотах висит, их даже свои не слышат — секретно всё. Но армейцев в округе почти всех ловим. Только бестолку это, убивать — то так и так спецов пошлют. Ты тогда нас здорово выручил… спас практически.

…Что–то в течение всего нашего разговора не давало мне покоя, слишком гладко всё получалось: деньги, огромную сумму везут вчерашние обыватели, которых на колонну с важным грузом всего ничего выделено. Вертушек и нормальной 'брони' тоже нет, словно вдруг образовался резкий дефицит всего и вся. Это было неправильно и шло вразрез с тактикой захватчиков наблюдавшейся до сих пор. Подвох лежит на видном месте, просто я его ещё не заметил… думай Антон, думай крепко. Попутно высвобождаю спутанные конечности очкарика, но его оружие как бы невзначай держу возле себя, но парень от чего–то пропускает это мимо внимания. Лицо Вениамина расслаблено, жесты утратили резкость, а голос звучит тихо, с усталыми интонациями, нужно закругляться. Вынимаю из кармашка куртки сложенную вчетверо карту и протягиваю очкарику:

— Где планируете колонну остановить, сможешь показать?

С любопытством посмотрев на трофейную карту и как–то непонятно зыркнув в мою сторону, Веня заскользил грязным пальцем по забранной в целлофановый чехол бумаге:

— В ста сорока километрах к северу от станции, есть небольшой трёхпролётный мост через речку. Река давно обмелела, но спуск там крутой, поэтому объехать никак нельзя. Конвой состоит, примерно, из шести низкобортовых грузовиков. В трёх стройматериалы и сантехника, один с продовольствием, два других скорее всего с боеприпасами. Сопровождение будет пятью машинами: одна это лёгкий джип инженерной разведки, эти пойдут впереди, трассу щупать станут…

— Взрывчатку, так понимаю сами изготовили из той, что с угольных шахт умыкнули?

Немного удивлённо очкарик кивнул, на время прекратив объяснения. Долгим взглядом он впился в моё совершенно ничего не выражающее лицо, но повинуясь поощрительной улыбке и кивку, слегка запнувшись продолжил:

— Точняк, притащили три ящика аммонала… ну из тех, что ещё не так опасно переносить. Остальное ветхое всё, побоялись брать — его голос стал на полтона ниже. Снова появились эти непонятные мне интонации — Всё — то ты знаешь, старик–лесовик.

— Догадаться было не трудно, я бы сам взял шашки эти, коли нужда б была…

Мгновенно ухватившись за оброненный кусок фразы, с азартным блеском в глазах Веня кинул встречный вопрос:

— А её нет?

Вот уж эти любознательные пацифисты — конспираторы, везде им мерещится невидимая рука спецслужб. Теперь таинственные взгляды получили объяснение — парень принимал меня за сотрудника какой–то нашей разведки. В другое время, я бы развеселился, но сейчас это может сыграть на пользу делу. Не меняя выражения лица, я просто отрицательно качаю головой:

— Нет, Вениамин, старая промышленная взрывчатка мне пока без надобности. А вот время дорого, посему продолжай.

— Ну… — Тряхнув головой очкарик заговорил снова — Пропускаем инженеров, ждём, пока задние машины охранения въедут на мост…

— Они могут этого не сделать, слишком явно подставляться никто не станет. Перейдёт сначала прикрытие, потом пройдёт груз и колонна снова сформируется в прежнем порядке уже на том берегу. И это не говоря уже о том, что мост сначала осмотрят на предмет минирования. Пока всё не слишком получается, Вениамин.

Победно усмехнувшись, Веня глянул на меня с оттенком лёгкого превосходства. Теперь уверенность в моей принадлежности к разведке у него чуть поколебалась:

— А мы опоры рвать не собираемся, заряды перед съездом с моста под плиту заложим. Там стоки проржавевшие есть — заряды как влитые войдут. Они всегда грязью забиты, сапёры тот мост регулярно проверяют, никто в стоки под съезд не заглядывает.

— Ну, допустим — Спорить смысла не было, я только поощряющее кивнул очкарику — Дальше какой расклад?

— Отсекаем фугасами две последние машины охранения и берём в оборот водителей задних фур, переправа уничтожается. Передние машины остановит вторая закладка, стараемся выбить водителей оставшихся грузовиков….

Понятно: классическая ловушка 'молот и наковальня',[34] только наоборот — первый удар наносит тыловая подгруппа. Смазано как–то всё, сумбурно… да и промежуток между действиями штурмовиков слишком мал охранение не успеет втянуться в бой и перестроиться. В этом случае второй удар придётся не в тыл, а во фланг и существенного вреда не нанесёт. Однако всё зависит от того, смогут ли 'туристы' быстро нейтрализовать головные джипы прикрытия. Те вероятнее всего попытаются застопорить ход и организовать оборону, вызовут 'вертушки'. На всё про всё у людей Шермана будет не более десяти минут. Если только основной упор не делается на… опа! Вот он подвох, нужно только уточнить у Вени где будет сам Шерман.

— Хорошо придумали, Веня. Шерман с какой из атакующих групп пойдёт?

— Он с наблюдателями будет — Лицо долговязого связиста поморщилось — Руководить будет по рации… слева от дороги, есть горка небольшая. Довольно длинная полоска леса, она метров на пятнадцать выше уровня переправы. Он, Гриша Комаров — наш сапёр и … Лера… там будут.

Всё стало на свои места, после слов 'горка'. Возвышенность судя по карте находится на противоположной от позиций штурмовых подгрупп стороне дороги. Все действия обороняющихся, будут ориентированы именно на бестолково шумящих 'туристов'. Засада организована столь сумбурно вполне намеренно: пока Веня и остальные свяжут боем охрану конвоя и оттянут на себя внимание охраны и прибывающие подкрепления. Шерман в это время ликвидирует тех, кто будет рядом и ждёт своих подельников во главе с Матинелли. Потом они неожиданно бьют с тыла по тем, кто охраняет 'кассу' и уходят в суматохе, а прибывшее на зов подкрепление с авиабазы уничтожает остатки нападавших. Но вот денег — то уже нет, все ринутся искать ушедших с казной 'туристов', а реальные похитители уже вполне легально уходят совершенно в ином направлении. Похоже эпопея Вени и его товарищей по борьбе закончится уже довольно скоро.

— На какой день назначена акция?

Вениамин задумался лишь на какое–то мгновение, смысл моих вопросов до студента не доходил и целостная картина не складывалась. То, что Шерман их подставил и я вроде бы хочу им помочь парень понимал, но вот могли ли мыв оба доверять друг другу, этот вопрос словно стеклянная стена стоял между нами. Однако по характеру ответов и их тону я понял, что хоть полного представления как я смогу перехитрить Шермана у Вени догадаться не получилось, пока что можно было рассчитывать на некоторую откровенность с его стороны. Ковырнув носком кроссовки землю у своих ног, студент ответил:

— Фугасы Комар… ну Гришка Комаров и его люди, пойдут ставить за день до начала акции. Потом Вовка проинструктирует штурмовые группы и на позиции уйдут наблюдатели. Думаю, что колонна пойдёт через трое суток на четвёртые, не считая сегодняшнего дня.

Идея которую я хотел предложить студенту была очень рискованной для нас обоих: если провалится Веня, то и я попаду в засаду и тогда всем планам хана. Но по иному никак не получится прибыть к месту акции вовремя, чтобы расставить свои фигуры в этой многосторонней партии. Это как раз тот случай, когда в дело вступает такой случайный фактор как везение. Не важно чьё именно — моё, или этого голенастого параноика. Главное, чтобы наша пруха перемогла отягощённую карму Шермана и его итальянского подельника. Мысленно поплевав через левое плечо, я осторожно предложил то, ради чего вообще затеял наш с Вениамином разговор:

— Скажи мне вот что, студент, ты жить хочешь?

Очкарик сразу же подобрался, съёжившись в тугой комок. Видимо неверно истолковав мои первые слова, поэтому я медленно поднял руки с раскрытыми ладонями на уровень глаз и успокаивающе продолжил:

— Д а не дёргайся ты, выслушай без нервов. Если бы хотел тебя допросить, а потом грохнуть то не разводил бы дипломатию битый час. Такого как ты, можно за десять минут вытряхнуть, успокойся, парень. Я сейчас о другом: засада ваша, это прямой билет всем вам на тот свет и ты это понимаешь. Но и не идти туда нельзя, поскольку тебе никто из своих не поверит. Поэтому давай поможем друг другу.

Смысл моих слов видимо не сразу дошёл до парня, однако когда через пару минут, после того как я замолчал он перестал елозить ногами, разлепив пересохшие губы Веня подал голос:

— Это как?

— Всё просто и сложно одновременно — Мысленно я перевёл дух, поскольку не был уверен, что парень согласится даже выслушать — Но если всё выгорит, то лишних смертей не будет. А Шерман получит пулю… ну куда, это сам сможешь выбрать — обещаю.

— Что я должен сделать?

Вопрос прозвучал тихо, но голос очкарика не дрожал и в нём слышалась твёрдая решимость. Я узнал эту интонацию, так говорят когда идут на отчаянный поступок. Меня подобная мотивация вполне устраивала, поэтому я вынул стреляную пистолетную гильзу и протянул Вениамину.

— Как только сапёры получат сигнал к выдвижению на минирование моста, ты возьмёшь эту гильзу и вынешь пробитый капсюль. Потом дойдёшь до вот этой сосны у которой сидишь сейчас и спрячешь её вот в это маленькое дупло. Иди аккуратно, разыграй понос или чего–нибудь такое, пусть все не слишком обращают на тебя внимание, когда будешь часто отлучаться. Обязательно поверяй, не идёт ли кто следом, а то спалимся оба. Не забудь вложить бумажку с точным временем выхода наблюдателей на позиции. Поясок гильзы не забудь сплющить, чтобы если дождь пойдёт, цидулька не размокла, лады?

— Я только в кино такое видел…

— Сказка — ложь, да в ней намёк. Если сумеешь отделить одно от другого — будешь всегда в плюсе. Спрячь подальше гильзу Веня и с Богом шурши до своих, а то хватились уже.

Взяв протянутую мной гильзу от ПМ, студент ловко подбросил её в воздух и поймав спрятал в карман куртки. Потом кивнул и мы поднялись с земли, попутно отряхивая одежду от мелкого мусора и хвои. Не следовало демонстрировать парню своё недоверие, поэтому я не отсоединил магазин его автомата, а просто незаметно передвинул флажок предохранителя в позицию блокировки. Взяв оружие за ремень, Веня закинул его за плечо и взмахнув рукой на прощание тоже пошёл в сторону копей. Постояв разминая затекшие конечности ещё минут двадцать и сориентировавшись по компасу я тоже направился к своей берлоге, контрольный срок уже почти вышел, до его окончания осталось часов десять. Если не вернусь вовремя, то рискую застать базу пустой, артельщики получили чёткий приказ если не вернусь, то в положенный срок они уйдут. И я не буду знать куда, что очень удобно: в случае захвата, я сначала потяну время, а потом с лёгкой душой отдам пиндосам уже пустую базу. Серьёзный допрос нельзя выдержать, можно только сопротивляться воздействию и весьма ограниченное время. Поэтому — то всегда так важно время за которое сведенья извлекаются из документов и тем более из живых 'языков'….

…Сумерки уже переросли в чёрную, без единого огонька таёжную ночь, когда я увидел знакомую сосну с ободранной в одном месте корой. Оголённый ствол дерева я лично притёр землёй так, чтобы остался небольшой, более светлый участок светло — жёлтого цвета. Такой ориентир хорошо виден в темноте, если идти в нужную сторону, он покажет верное направление. Немного расслабившись и переведя дух, я осторожно переступил на пять шагов вправо от ориентира и на ощупь отыскал старую корягу под которой были упрятаны сигнальные верёвки. Дёрнув за один шнур два, а за другой четыре раза, я пошёл к берлоге, которая теперь совершенно точно была в каких–то двадцати метрах по прямой. Приятно оказаться дома, как ни странно это прозвучало в данных обстоятельствах, но… теперь это и есть мой настоящий дом.

Глава 6

Россия. 21 августа 2011года. Юго–западный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. 200 км на юго–восток от предместий г. Кемерово. Точка постоянного базирования партизанского отряда. 06.02 по местному времени. Партизан Антон Варламов. Стратегический замысел и боевое планирование.

В берлоге, которую нам так любезно уступил косолапый хозяин тайги, меня ждал горячий чай и скудный ручеёк новостей. Михась рассказал о том, что я и так уже выяснил про новый лагерь «туристов», а Варенуха пожаловался на подходящие к концу припасы: соль, сахар и крупы даже при урезанном рационе закончатся через месяц. С солью удалось вопрос решить — в шахтах, где мы с Михасём побывали в разное время, сохранились слежавшиеся в комки довольно приличные валуны каменной соли. С припасами выходило сложнее, поскольку из всех заготовок нам удалось только завялить килограмм пятьдесят оленины, пуда два леща и сороги, да разложить по пакетам высушенные коренья и травы. Всё это было разделено на четыре части и приготовлено к закладке в тайники, как неприкосновенный запас. Я лично вызвался отнести последний, самый тяжёлый куль с НЗ, поскольку нужно было на месте определить как примерно будет развиваться бой у моста. Сам план Шермана не вызывал более вопросов, гораздо сложней выходило то, как нам помешать уничтожению «туристов» и нейтрализовать Шермана. Пока Варенуха собирал мешок, придирчиво осматривая бурые полоски сушёного мяса и перекладывал их сушёной травой, мы с Михасём сели за карту. Попутно, на клочке непонятно как оказавшейся среди трофеев старой газеты на немецком языке, я делал карандашный набросок. В школе какое–то время я неплохо рисовал, но потом забросил, увлекшись боксом и самбо. Потом дурачился, рисовал карикатуры на друзей, в армии оформлял дембельский альбом, но особых талантов за собой никогда не подозревал. Однако сейчас, необходимо было сделать узнаваемый портрет шерманова подельника, чтобы Мишка его ненароком не пристрелил. Этот тип нужен непременно живым, поскольку именно он может явиться тем ключиком с помощью которого можно будет пробраться на авиабазу. Виденные там «бомберы», ни на миг не оставляли моего воображения, их смертоносный полёт должен прерваться, я решил, что сделаю для этого всё….

Обсуждение шло трудно, время жёстких приказов ещё не пришло: оба моих товарища, по сути штатские люди, находящиеся под ещё большим гнётом обстоятельств нежели я сам. Война для Варенухи и Михаила стала тем прессом, который в тонкий блин раскатал всю их жизнь и мироощущение. От окончательного нервного срыва обоих удерживают только повседневные, простейшие действия — поесть да поспать. Сколько времени потребуется на то, чтобы окончательно превратить обычных, немолодых уже мужиков в умелых солдат, я даже приблизительно не могу посчитать. Пролитая кровь своя и чужая, не сделают из водилы или обычного охранника махровых вояк, всё происходит с точностью до наоборот. Рано или поздно они ударятся в меланхолию, а потом дело вполне может дойти и до суицида. Поэтому важно сейчас не требовать и гнуть обоих под себя, а действовать исключительно убеждением. Нужно показывать своим личным примером, что наше дальнейшее существование именно в качестве партизан и солдат, это единственно возможный образ действий в сложившейся ситуации. Знаю, со стороны может показаться, что это слишком долго и неэффективно убеждать доверившихся тебе людей в том, что нужно идти и рисковать своей жизнью, ради совершенно призрачной на их взгляд цели. В самом деле, гораздо проще было бы уйти на восток. Где сплошняком стоят горы и забившись в какую–нибудь глубокую пещеру, промышляя охотой коротать там год за годом и ждать, как всё повернётся. Жить тихо, коптить небо и спокойно ждать, что либо наши действительно победят и тогда можно будет выползти наружу, либо тихо прожить сколько получится и помереть от старости. Выход вполне себе безопасный, знай делай короткие вылазки за припасами, да посмеивайся над дураками, непонятно за кого льющими свою кровь, сражающихся с заведомо более сильным и многочисленным врагом. Но вот что если все подумают точно также и расползутся по щелям словно паразиты? Значит нет тогда у нас права называться отдельной нацией. И чем бы то ни было кичиться. Те, кто не готов отстаивать честь и свободу, свои дома и тех кто слабее и сам постоять за себя не может — несомненно заслуживают участи уготовленной им любыми агрессивными пришельцами или даже обычными бандитами из соседней тёмной подворотни. Сейчас Михась и Семёныч это вся моя армия, все солдаты которые должны перестать убегать и начать давать врагу сдачи. Но чтобы любой новый бой не выглядел как акт отчаянья и бессмысленное самоубийство, им нужно дать почувствовать, что мы воюем по плану продуманному на отдалённую перспективу. И в какой–то момент, я почувствовал, что этот перелом в сознании партизан наступает, теперь важно не спугнуть его, дать уйти отчаянью. Пусть на его место придут уверенность и боевой азарт, только так можно будет побороть то чувство безысходности, которое нет–нет да и проглядывает во взглядах и речах обоих. Поэтому стиснув зубы и закаменев лицом ещё больше, я принялся объяснять. Дело шло туго, сомнения у артельщиков были и не скажу чтобы это были пустые страхи, задача стоявшая перед нами воистину стоит грандиозная.

Приятелю не нравилось то, что я предлагал, он горячился и постоянно вскакивая, выходил курить в отдельную каморку, которую мы отрыли специально для поклонников зелья. Пахучий дым по прокопанной дыре выложенной берестой, уходил от берлоги метров на сорок и стелился по дну небольшого сырого овражка, смешиваясь с гнилостным смрадом палой листвы и осклизлого бурелома. Даже в сухую погоду на дне оврага всегда стояла глубокая лужа, метра три длинной. Вода в ней покрыта маслянистой плёнкой выделяемой гниющей древесиной и листьями, а также дня четыре назад туда попала ворона со сломанным крылом. Наверняка забралась в заросли выискивая ягоды или ещё какую снедь, но просчиталась. Птица не смогла выбраться на поверхность, запутавшись в ветках топляка, уже подгнивших, похожих на ловчую сеть и сейчас её труп премерзко «благоухал». Поэтому никакого запаха я не опасался, а запасы курева хоть и были велики, но все–таки не безграничны и курильщики нас особо не демаскировали. Зато исчез повод для стресса и вот сейчас, покурив, приятель вернулся уже почти спокойным. Хлопнув пачкой кишинёвской катанки с гордой латинской надписью «Kent» о поверхность оружейного ящика заменившего нам стол, Мишка снова уселся напротив и продолжил спорить:

— Нафига нам влазить в разборку этого ловкача, не пойму. Мы серьёзно подставляемся, даже дураку понятно, что амеры отобьются, а вот нам точно не уйти. Сам рассуди: колонна встанет, сопроводилово организует оборону и вызовет помощь. От кемеровской авиабазы подойдёт группа, со станции тоже кто–то подтянется на огонёк. Это к гадалке не ходи, как ясно!..

— Верно всё, да я особо и не спорю Миша. Так оно и будет, тут ты совершенно прав. Но вот задача у нас другая, нежели у Шермана и тем более у пионеров этих с трофейными «пушками». Если всё получится, как я задумал, то и мы уйдём, да и ребятишек сможем увести.

— Это как — Мишка снова начал горячиться и принялся тыкать заскорузлым пальцем в карту, царапая ламинат — Плащом — невидимкой их укроем, чтоли?! Сам смотри: после моста идёт ровный прямой километровый участок грунтовки, который амеры укрепили стальной сеткой и там почти что асфальт. По обеим сторонам дороги подлесок вырублен, на десять метров в глубину даже травы нет. Дальше идёт поворот, но не крутой и его можно проскочить на скорости. Фуры у пиндосов мощные с бронёй на кабине, двигатель тож от пуль прикрыт, водилы опытные. Это значит, скорость они будут держать под тридцатку, может чуть меньше. Даже если рвануть фугасы, пулемёты никто не отменял и по наступающим они точно не промажут. В вырубке тоже толком не укрыться — любой окоп причешут из гранатомётов на турелях и похоронят тех, кто там укроется. Их пушки мощнее наших АГСов,[35] сорок миллиметров против тридцати, это не баран чихнул. Да мало ли чего они ещё с собой тащат, разведка у салаг фиговая, они запросто могли всего не углядеть. Может только рассмешим, но не остановим на долго.

Пряча улыбку, я немного выждал, чтобы приятель остыл и окончательно выговорился. Но Михась, видимо, сказал всё, что хотел и теперь победно глядя на меня с изрядной долей превосходства, молча мял в пальцах очередную сигарету. Всё им сказанное, несомненно имело место быть. Более того, Мишка не знал, что в своё время мне пришлось озаботится проблемой организации засад в современных условиях. Повезло мне в том плане, что имея кое–какой личный опыт в непростом деле охраны и охоты на транспортные колонны, я успел завести нужные связи. Нет, в Штаты и всякие там «англии» ездить не доводилось, но вот уехавших на Запад друзей, нашедших «счастье» только на военной службе в тех краях было предостаточно. Друзья эти наезжали в гости, мы вели довольно оживлённую переписку и вот в такой форме, мне удалось получить довольно полные сведенья о том, как принято охранять и нападать на конвой в странах вероятного противника. Многое удалось узнать и о амеровской практике провода колонн, нужно сказать, что изменилось очень многое, но всё же слабых мест хватало и у них. Придвинув к себе карту и отхлёбывая из чудом выжившей походной эмалированной кружки, я начал излагать суть зародившегося уже довольно давно плана:

— Уж когда ты прав, тогда прав. Но раз нам не дали спланировать всё самим, то давай попробуем определить нашу конкретную задачу и её решение. Прежде всего, уничтожить конвой хочет Шерман сотоварищи, это их задумка — огрести бабло и подставить «туристов». Согласен, наскакивать на большой конвой в опасной близости от двух крупных скоплений войск противника, это глупо. Но мы и не будем никого уничтожать полностью, этот бой просто нужно прервать вовремя и отойти. Полная победа в подобной заварухе это покуда непозволительная роскошь.

— Мы трое ничего толком предпринять не сможем — Мишка снова беспокойно завертел сигарету в пальцах и подался вперёд — Тоже подставимся и делов — то… прихлопнут парой выстрелов из гранатомёта.

— Если действовать с умом, то есть отличный шанс стопорнуть подкрепления, заткнуть на какое–то время конвойных «бурлаков»[36] и быстро уйти. Будем рассчитывать, что «туристов» причешут не сильно и «тяжёлых» раненых, которых потащим, будет не слишком много… меньше всего хочется добивать своих. Смотри сам: вертушки стрелять по нападавшим не станут ни чем крупней пулемёта. Ракетами работать им не с руки — конвой тащит боеприпасы, а дистанция боя предвидится пистолетная, это примерно двадцать — пятьдесят метров. Само собой, пулемёты это тоже плохо, но шанс уцелеть будет, если вовремя скомандовать отход, а это одна из наших первостепенных задач. Местность нам в помощь, если посмотришь внимательней, то укрыться отступающим есть где. Справа — густой лес, а по левую сторону дороги — цепь плоских лесистых холмов. Всё что нам придётся сделать, это по возможности свалить или хотя бы отпугнуть одну «вертушку», заткнуть станковое оружие конвойной группы, да отсечь минной закладкой мангруппу, которая пойдёт только от авиабазы, А поскольку мост будет считаться небезопасным, с той стороны подмогу пускать не рискнут…

— Одного фугаса мало — С удовлетворением я отметил, что тон приятеля изменился, суть задумки становилась ему ясна — Даже если по обочинам мин накидаем, сапёры закладку могут вскрыть.

— А мы и не будем слишком разоряться — Я окликнул окончившего трамбовать мясо Варенуху, который тоже присел к столу — Семёныч, у нас бензин, что ты с машины сливал ещё остался?

За прошедшие недели, бывший водила похудел телесно и вся его фигура стала поджарой. Щёки ввалились, глаза смотрели с недобрым прищуром, от чего беззлобный раньше хитрован — дальнобойщик стал похож на заправского вояку. Но стоило ему заговорить с кем–нибудь из нас, как голос снова становился мягким, а морщинки у глаз разглаживались. Сейчас Варенуха с готовностью кивнул указав на один из наших схронов на карте:

— Вот туточки четыре десятилитровых канистры спрятал — Закатив к потолку глаза, водила нехотя добавил — Там ещё масло машинное было в кабине, я тож припрятал… мало ли чего.

Где–то на заднем плане мысль, что водила ободрал брошенный грузовик как липку, всё время маячила. Поэтому только одобрительно кивнув, привстав я достал из дальнего угла комнаты небольшой кусок алюминиевого лома. Алюминий — ценный металл, когда дело касается взрывчатки, с детства на его основе смастерил не одну самодельную бомбу. И когда мы бросали грузовик, я открутил несколько алюминиевых деталей, благо в машине такого добра навалом, благо они не особо добавили веса в рюкзак. Затем порывшись в вещах извлёк на свет два куска хозяйственного мыла и напильник:

— Будем варить напалм, товарищи…

Артельщики непонимающе уставились на выложенные перед ними предметы, Михась по инерции взял в руки кусок мыла и зачем–то понюхал. Потом поморщившись отложил его в сторону и снова вопросительно уставился на меня. Удивил водила — Семёныч молча взял кусок старой, непонятно как попавшей в берлогу газеты, алюминиевую запчасть и напильник. Ещё через мгновение он уже размеренно крошил белую, тускло поблескивающую стружку на бумагу.

— Миша — Я подвинул к приятелю куски мыла — Бери ножик и начинай распускать мыло на мелкую стружку. Смотри кусков не оставляй, делаем для хороших людей. Нарекания в случае чего нам свинцом выпишут. А пока расскажу, что делать будем.

Передвинув карту в центр стола, я начал чертить схему, попутно поясняя для артельщиков их задачи. Работа предстояла вообще титаническая: всего в три персоны, нам нужно остановить подкрепление, помочь «туристам» с охраной колонны и самое главное — нейтрализовать предателя в лице того, кому отчаявшиеся люди безоговорочно доверяли. Медленно, тщательно проговаривая слова, я заговорил снова:

— Виталий Семёныч, ты у нас будешь в засаде сидеть, как бы кругом не стреляли — не высовывайся, себя не обнаруживай. Твоя задача будет остановить подмогу, которая к каравану пойдёт.

— Э… — Варенуха с хрустом почесал бритую наголо голову — А я сумею? Их ведь шибко много придёт. Ну положим даже и с пушкой своей буду, но они ж на броневиках…

— Стрельнуть, конечно, придётся. Но немного, этого должно хватить пары коротких очередей, патронов по пять.

Я скрывая улыбку провёл две параллельные линии вдоль участка дороги начинавшегося сразу за поворотом, после прямого участка идущего от моста. Судя по карте, раньше с обеих сторон лес подступал к дороге почти вплотную, но после обустройства остались только груды бурелома. Завалы мёртвой древесины и сухого кустарника, высились на выбранном мной участке метра на полтора и тянулись почти на три с половиной сотни метров.

— Ты сядешь справа от дороги, метрах в трёхстах от завалов. Возьми одну из трёх плоских высот на юго–востоке от дороги. Сесть бы тебе чуть далее, но проводов не хватит, придётся рискнуть. Но место там нормальное: в секторе обстрела окажется весь участок с завалами, это почти сто восемьдесят градусов. Держи связь с Михаилом, у него будут запасные провода от фугаса, радиоподрыв на случай глушения сигнала и прозвона детектором исключаем.

— И как тогда я с дедом свяжусь?

Голос Михася уже не был таким задиристым, ему стало реально интересно, как это всё будет работать заткнув одну сигарету за левое ухо, приятель весь подался вперёд, безотчётно мусоля в пальцах ещё одну.

— Да ни как, если придётся — Я уже не улыбался, этот вариант был на крайний случай — Ты должен сидеть тихо, но позицию выбирай так, чтобы заметить подходящие подкрепления. Нас всего трое, мужики, придётся изворачиваться, по–другому никак. Миша, твоя основная задача — караулить Шермана и итальяшку. Как только амеры выйдут группе прикрытия в которой будет этот «испанец» в тыл, то вали их наглухо, но шерманова знакомца ни в коем случае не трогай. Можешь его подранить, но чтоб кровью не истекал, он нужен мне живым, это обязательно. Винтарь — то выдержит нормальную работу, не подведёт?

Приятель обиженно засопел, мои подначки касавшиеся «Винтореза», Мишка очень не любил. Вот и сейчас, он только махнул рукой — мол выдержит, не зуди, но ничего больше не сказал. Отпив из кружки добрый глоток уже остывшего чаю, я продолжил:

— Ну, стало быть так и порешим. Значит, задача такая: выпасай наёмников, но и на дорогу поглядывай. Семёныч сам должен фугас подорвать, просто страхуй его. Фугас поставим на вершине пригорка, это пиковая точка спуска. Я загодя норку пророю, травой забью, а землю утащу подальше. Когда досматривать станут, ничего заметить не должны, это я гарантирую…. Машины у амеров идут парами или тройками, с разрывом в тридцать — пятьдесят метров между такими связками. Как увидишь, что первая тачка минует пригорок — рви. А ты Семёныч под звук взрыва дай две очереди по бурелому, где я ориентиры выставлю. Старайся подгадать, чтобы звук и вспышку засечь не успели, а то чесанут из всех стволов и полетят от тебя клочки. Пару сосёнок срублю, верхушки в бурелом загодя воткну, по ним и чуть ниже бей. Для этого нам напалм и пригодится: ветром дым будет на дорогу сносить, амеры прорваться сквозь огонь не смогут. Пока разберутся, пока тебя будут выцеливать — уйти успеешь. Про места сбора позже поговорим, сейчас о главном.

— Ловко — Варенуха обхватив заросший щетиной подбородок красно–бурой пятернёй, уставился в карту что–то прикидывая — Пожалуй спекутся оне, духовку ты придумал атаман, пал может в любую сторону пойти. А как тайга загорит, то в суматохе не до нас будет, это точно.

— Может и загорит, а может нет, главное, это то, что «красного петуха» получить никто из караванщиков не ожидает. Парни тут воевали в пустынях, может есть те, кто отметился в Косово…

— А ежели кто в Чечне был, это ты не учёл?

Мишка не преминул вставить свои «пять гривен», но я только отрицательно помотал головой. В принципе, оно конечно может быть и так, однако начальник разведки «туристов» клятвенно заверил, что за провод каравана отвечает кадровая часть. А значит, все спецы имеющие боевой опыт там из «массовиков», то есть тех, кто в российских заварухах участия не принимал. Как максимум это те же ветераны ближневосточных войнушек, последняя из которых всё ещё тлеет — иранские повстанцы, после превращения двух третей собственной страны в радиоактивную пустыню, до сих пор порядочно гадят амерам. Но условия там радикально отличаются от наших: большие открытые пространства, минимум растительности. Поэтому тут, они наверняка действуют шаблонно и основной упор в мерах безопасности сделан на поиск мин и управляемых фугасов. Но даже тут всё осложняется, поскольку искать мины и фугасы на открытой местности, да ещё песчаной, это совершенно другой коленкор. По материалам, которые мне попадались в мирное время, я вычислил, что огонь, неконтролируемый пожар и прочие природные катаклизмы, это своего рода малоучитываемый фактор при боевой подготовке. Современных солдат натаскивают только лишь на ситуации чисто военного характера. Огонь их несомненно отвлечёт и дезорганизует, пусть даже на короткое время.

— Если в караване нет наёмников, а их там точно не будет, то шарящих в наших реалиях амеров из регулярных частей можно в расчёт не брать. Солдаты там обученные, но наших условий ещё толком не знают. Тут не город, где они смогут с нами тягаться и не пустыня, тайга кругом…. В любом случае, наш план это предусматривает — шумнём, запалим бурелом, который они ещё не успели убрать и в суматохе уйдём. Это вполне осуществимо, справимся. Коме того, не забывай — шермановы подельники из частной охранной конторы. Не думаю, что они рискнули бы идти против своих коллег. Их главная забота — анонимность, без риска быть опознанными, они могут напасть только на регулярную часть, прячась за спинами партизан. Ты, главного не забудь: итальяшку насмерть не застрели, помни об этом, Миша.

Мои слова на приятеля особого впечатления не произвели, но возразить было нечего и он тряхнув головой, снова убежал курить в нору, забрав со стола вполне узнаваемый портрет Матинелли. Мы с Варенухой собрали мешки с припасами, один из которых нести предстояло мне, а два других потащат он и Михась. Предстояло обновить закладки в схронах, а также пополнить запас патронов и гранат. Печь и прочий скарб уже стояли в разобранном состоянии, их предстояло убирать, поскольку после громкой акции на трассе, базу непременно придётся оставить. Я уже присмотрел горный массив юго–восточнее Новосибирска, куда от нашей теперешней базы было идти недели две. Там по моим сведеньям встречаются разветвлённые комплексы пещер, сообщающихся между собой посредством длинных галерей и русел подземных рек. Последнее обстоятельство особенно ценно в виду того, что численность отряда скорее всего сильно увеличится. Немаловажной деталью были некрмбатанты и тяжелораненые. В сложившихся обстоятельствах я не могу позволить бросить даже самых безнадёжных из них. Люди вливающиеся в отряд будут внимательно присматриваться и в первую голову нужно успокоить тех, кто будет ходить на боевые. От каждого я буду забирать по максимуму от их физических сил, доводить до предела их психику. Когда смерть косит народ миллионами, нельзя пренебрегать любой помощью, поэтому все они должны будут помнить, что командир их не бросит, как бы безнадёжно ни было положение любого бойца. А воевать, так или иначе я заставлю всех, от мала до велика.

… В лес выйти удалось только спустя час, после того как в мелких деталях расписал план по спасению «туристов» от подставы организованной Шерманом. Теперь, я направился на восток, к тому самому мосту где в скором времени нам предстоял первый серьёзный бой, почти открытое столкновение с захватчиками. Нет, само собой ничего чудесного измысливать не пришлось, старые проверенные способы которые решено было применить сейчас, уже более шестидесяти лет назад применялись нашими предками. Дед много рассказывал про такие штуки, даже показывал кое–что. Ветеран, прошедший сначала финскую войну, затем бивший японцев у маньчжурского озера Хасан, а позже ещё долгих шесть лет воевал сперва с немцами, после вылавливал их последышей в Белоруссии, он многое умел. В своё время, я много интересовался именно живой историей, жадно впитывая крупицы реального опыта добытого ценой немалой крови. Как выяснилось, не зря, запоминал и учился. Хотя в благополучные и такие щемяще — далёкие советские годы, это казалось атавизмом. Модное слово «напалм» многие знают из газет про американско — вьетнамскую войну, хотя варево это было известно задолго до тех времён и наши военные и особенно партизаны давно использовали зажигательную смесь с первых месяцев войны. Мне предстояло прокопать две неширокие канавы вдоль неубранных линий бурелома и в последствии залить их горючей смесью. Трофейная складная лопатка для таких дел не годилась, поэтому я в сотый раз поблагодарил Судьбу, за подвернувшуюся на складе наёмников, нашу малую сапёрную лопатку с деревянной ручкой. Кромки её штыка, правил при каждом удобном случае. Поэтому сам процесс рытья узких но глубоких канав особых проблем не доставит. Смесь тоже готовится за несколько часов, это проделывать тоже не в новинку. Тот рецепт, по которому мы будем варить «горючку», сработает даже в сырую погоду, хотя само собой будет больше дыма. Но это тоже неплохо, задымление нам только в плюс, если части из резерва, то дым забьет их устаревшие лазерные указатели на винтовках, искажая перспективу. Мелочь, но всё же приятно. Миновав последнюю полосу где стояли сигнальные нити, я накинув капюшон куртки превратился в обросшее листьями существо, окончательно потеряв всякое сходство с человеком. Со стороны, больше было похоже на извалявшегося в лиственно–травяной трухе средних размеров медведя, но и это сходство тоже весьма и весьма приблизительно. Стоило ступить под сень поросших мхом огромных лиственниц и достающих до пояса зарослей кустарников и замереть без движения — сразу превращаешься в невидимку. Особая мазь на основе кабарожьей струи позволяла обмануть даже чутких к запаху человека зверей, вроде тех же косуль и мелких грызунов. Смешанная с глиной, такая мазь покрывала открытые участки тела и обувь, тоже перемотанную тряпьём. Это скрывало рисунок протектора ботинок, плюс не отпугивало зверей незнакомым запахом. Поэтому даже опытный следопыт не сразу встанет на мой след, а не слишком опытный вообще пройдёт мимо. Следы же зверей и людские отпечатки ног, я читал словно открытую книгу…. Стоп! В траве мелькнула блестящая узкая ленточка — кто — то спугнул ползшего по своим делам ужа. Замерев на месте и присев на корточки я скрылся под ковром высоких трав словно нырнув на небольшую глубину. Это не зверь, даже сохатый не спугнёт безобидную змею, коли не мчится сломя голову спасаясь от пожара, а в воздухе гарью совершенно не пахнет. Значит, уж убегает от кого–то крупнее хорька, но мельче медведя, а это может быть только человек. Зверьё обычно ладит между собой, чуют присутствие друг друга и потенциальная добыча тихо уходит с пути охотника загодя. Но если это человек, животные особо не осторожничают, как мы не опасаясь быть понятыми свободно говорим в присутствии иностранцев на родном языке. Звери тоже большей частью полагают, что мы их не понимаем, потому не особо таятся. Присев так, что над верхушками кустов виднелись лишь узкие прорези маски и макушка увитая бахромой узких лент и пучками травы, я присмотрелся к небольшому просвету меж деревьями справа от себя. До чёрной прогалины было метров двадцать и судя по всему там проходила звериная тропа. Мысленно сверившись с картой, я прикинул, что тропинка ведёт вероятнее всего к речной отмели, где традиционно находится место водопоя. Раз змея уползает оттуда, то я уже почти на месте: звери не торят дорогу к воде, если до неё меньше чем полкилометра. Прикинув расстояние, я понял, что до переправы, где будем устраивать акцию, было рукой подать. Но всё портил этот непонятный чужак, или несколько, ошивавшихся сейчас совсем недалеко. Чуть привстав, двинулся влево, обходя тропу по неширокой дуге. Миновав небольшую полянку, я нырнул в густую тень отбрасываемую деревьями и перетекая в низкой стойке от дерева к дереву двинулся вдоль речного берега, не пытаясь выяснить кого же испугался уж. Если наши пути не пересекутся, я найду их следы позже, на обратном пути. Сейчас времени не так много, с учётом того, что ещё следует отрыть свою часть компонентов к смеси и до того как стемнеет принести горючее на базу. В удалении, уже за спиной, я расслышал резкий сорочий крик — пришельцы уходили с тропы и забирали круче на запад, в район расположения авиабазы. Кто бы эти ни был, выучка у них без сомнения имеется: шумели они не как штатские, а скорее как приезжие. Иными словами с лесом люди без сомнений знакомы, но ходили по нему без знания местных условий. Сейчас незнакомцы уже ушли на три сотни шагов и наткнуться друг на друга нам уже не грозит. Распрямившись, я побежал лёгким шагом избегая близко ставить ноги, ширина шагов должна быть больше обычной, чтоб реже задевать стебли кустарников. Спустя два часа беспрерывного бега, пришлось остановиться. Лес резко обрывался, уступая место расчищенной голой полосе выжженной земли. Присев у ствола опалённой искусственным пожаром сосны, я внимательно осмотрел открытый участок дороги. Вынув карту и прикинув расстояние до моста, смекнул, что оказался в полукилометре от завалов, где планировалось поджечь валежник. Река теперь лежала по правую руку, восточней теперешней позиции, значит слева будет дорожная развилка, отстоящая метров на семьсот отсюда. Приглядевшись к покрывавшей обычную грунтовку металлической сетке, я понял, что тут не было машин уже часов шесть, а может и все десять. Глянув на часы, прикинул время, которое уже потрачено и решил пойти сначала к перекрёстку. Есть у меня одно непреложное правило: если существует возможность, следует хорошо изучить место акции. Сейчас был как раз такой случай, на доразведку удалось выгадать целых сорок минут. День выдался солнечный, по сочной синевы высокому небу ползли белые барашки облаков, солнце уже перевалило полуденный рубеж и висело прямо над головой. Перейдя на лёгкий бег, я через десять минут оказался у дорожной развилки. Свалив в вырытую под корнями чахлой берёзки основную часть груза, я с облегчением вздохнул: карабкаться на верхотуру с заплечным мешком это уже слишком. Немного поискав глазами подходящее дерево, выбрал высоченную ель, ростом вымахавшую почти с пятиэтажный дом. Примерившись я подтянулся и рывком взобрался на толстый нижний сук. Спустя ещё пару минут, я уже был на уровне крон остальных деревьев и выше подниматься уже не стал: такое высокое дерево — прекрасный ориентир для вражеских наблюдателей. На фоне остальных верхушек деревьев, мою позицию уже нельзя обнаружить ни с воздуха, ни тем более с земли. Через трофейный прицел местность отчётливо просматривалась в глубину на семьсот метров окрест. Переправа и мост, а также завалы на подъёме грунтовки теперь видны как на ладони: завалы тянулись вдоль обочин дороги, чуть ближе на юго–западе просматривались глубокие колеи, оставленные дорожной техникой. Пошарив прицелом, по иссечённой просеками тайге, самих машин не обнаружил. Скорее всего, всю технику бросили на строительство авиабазы и обустройство инфраструктуры железнодорожного узла. Обустройство полосы безопасности бросили на середине… может быть что–то не срослось по срокам. Партизан, как первоочередную угрозу похоже никто не рассматривал, что радовало. Дорога оказалась наезженной только по направлению от авиабазы до станции, отвилок ведший к кемеровскому отрезку грунтовки был совершенно разбит гусеницами танков и уже довольно давно заброшен. В углублениях дорожной колеи зацвела вода, глинистая почва покрылась сухой коркой, кое–где выступили соляные разводы. Похоже, что оставшееся от города пепелище никто обустраивать не собирается. Я уже совсем было потянул ногу вниз, нащупывая ветку чтобы спускаться на землю, как со стороны станции послышалось некое отдалённое жужжание, постепенно перераставшее в глубокий звук моторов. Замерев на месте и повернувшись корпусом вправо, я внимательно присмотрелся к участку грунтовки откуда доносился звук. Над деревьями поднимался шлейф белёсой дорожной пыли, через пару долгих мгновений у переправы показалась первая машина, а затем ещё и ещё. Вытянувшись многосуставчатой металлической змеёй, через мост перевалила воинская смешанная колонна. Впереди шустро скользили две однотипные трёхосные машины странного вида, привлёкшие моё внимание. У первой был плоский, приземистый кузов, башенка с пулемётной турелью, вместо триплексов только небольшой приплюснутый колпак прикрывающий блок оптико–электронной системы над турелью и ни единого следа бронекапсулы экипажа. У шедшей следом всё было точно так же, за исключением того, что вместо пулемёта, в передней полусфере был смонтирован прямоугольный шестиствольный пусковой ракетный контейнер. Это были боевые дроны, вроде тех, что появлялись иногда по «ящику». Только машины которые сейчас перескочили через мост были размером чуть меньше обычного «хамви». Они несли на себе помимо навесного вооружения сегменты активной защиты, бугрящейся в наиболее уязвимых точках кузова. Броня закрывала вместилище боекомплекта, двигатель и по–видимому узлы шасси, низкий, короткий силуэт удачно помогал дрону прятаться в складках местности.

Уничтожить такую машину с помощью «мухи» или обычного гранатомёта будет не так уж и просто. Нужен прямой выстрел с короткой дистанции, лучше сбоку и желательно с возвышенности. В своё время приходилось читать про тактику вскрытия засад с помощью вот таких колёсных роботов. Они не выдержат атаку с воздуха, весь обвес рассчитан именно на нападение с земли. Внимательно рассмотрев оба дрона, когда они достаточно приблизились, я прикинул, что подбить их можно с сотни метров, но это критический максимум. Те, кто пойдёт против роботов, фактически смертники — их расстреляет основное охранение, после первого же залпа. Однако другого способа вывести из игры новую выдумку вражеских конструкторов, пока просто нет. В любом случае, атаковав такую танкетку, нападавшие вскроют свои позиции для основного охранения, а дрон можно позднее и починить. Пропускать их тоже нельзя, ведь дроны вступят в бой, повинуясь командам операторов, находящихся может быть даже в той же Америке, где–нибудь под защитой десятка метров армированного бетона. Поэтому засаду нужно будет растянуть, выведя группу истребителей дронов в отдельную отстоящую от основных сил боевую единицу. Сделав мысленную поправку в «блокнот диверсанта», я продолжал наблюдать, но более ничего интересного уже не происходило. За дронами на высокой скорости проскочили ещё два «хамви» с полными экипажами и стрелками в забранных бронещитами турелях они бдительно вертели головами в громоздких шлемах с микрофонами у рта. Чуть медленнее мост миновали три крытых брезентом грузовика, под завязку чем–то загруженных, следом степенно проползли два «абрашки»,[37] все в листах активной защиты с задраенными люками, танки напоминали бесхвостых броненосцев. Но всё же, кое–что примечательное я упустил. Окрас всей техники поразил неясным дрожащим рисунком, расплывчатый узор его, плыл и переливался, от этой чехарды резко заболели глаза. Термооптический камуфляж… так вот ты какой, северный олень! Про подобное покрытие, делающие технику практически невидимой, слышать уже приходилось. Якобы нечто подобное планировали дать неким специальным подразделениям, однако тонкая плёнка состоящая из мельчайших светоотражающих нитей, потребляла ещё слишком много энергии. Плюс теряла свои свойства при попадании пуль и осколков, глючила от близких разрывов снарядов и гранат. В случае с такой махиной как «Абрамс», дополнительное энергопитание скорее всего не проблема, вот они и щеголяют новинкой. Следом проскочило ещё два грузовика, но внутри явно были люди, машины не проседали под тяжестью груза, да и поднятая в скатку на крышу горловина брезентового тента, точняк для пехоты. Неожиданность снова подстерегла под конец: приседая на ухабах, за грузовиками пылил ещё один «хамви», но ярко — жёлтого цвет. С хромированной решёткой радиатора и массивным бампером, в том же исполнении. На крыше высился ряд противотуманных жёлтых фар, чередующихся с мощными обычными осветителями. Тонированные стёкла тускло блестели в ярких лучах солнца, джип словно бы гарцуя на неровностях важно качнувшись съехал с моста на дорогу. Следом шло три обычных армейских машины, смотревшихся бедными родственниками, рядом с тюнингованным по неведомой мне моде жёлтым монстром. Караван величаво проползал мимо, а я думал лишь о том, что против нас всё это время стояла не отдельная страна или даже две. Против России наконец–то открыто выступила вся западная цивилизация. Не хватило у иностранцев терпения обратить в свою веру молодёжь, так неохотно забывающую родной язык, пусть даже коверкая его, порой до неузнаваемости. Дух поступков «русских», образ их мышления так и остался непостижим и от того сделался ещё более ненавистен новым хозяевам мира. Пусть иногда одетый в пёстрые тряпки и непонятно говорящий подросток казался уже переделанным, «своим» и неопасным. Но стоило такому субъекту на минуту остановиться и задать себе пару важных для любого русского вопроса, как шелуха слетала. Такой «русский» инстинктивно находил верный путь и правильные ответы, либо умирал, но прежним туповато — послушным уже не становился никогда. Нечто глубинное, запрятанное глубоко в генной памяти поднималось к поверхности, ломая чуждые установки, сминая воздвигнутые хитрыми дизайнерами душ преграды. Уничтожить такого человека, оставив от него горстку праха вот единственный способ победить «русского». Это поняли уже давно и как всегда самую рациональную формулу вывел король Пруссии — Фридрих Великий, сказавший, что русского нужно сначала застрелить, потом проткнуть его сердце штыком и для верности отрубить голову. Якобы король видел, как русские гренадёры с простреленной грудью, не единожды проткнутые штыками, вставали и дрались. Конечно же это преувеличение, но судя по нашему небольшому отряду и бестолковым «туристам», не совсем безосновательное. Любое тело движет дух, в данном случае нечто дремучее, словно пришедший из глубины веков мотив непонятной песни. Я часто ощущаю в себе и тех немногих уцелевших, кто прошёл со мной старые, почти забытые сейчас войны, этот бередящий душу мотив. Он похож на музыку без слов… торжественный, басовитый напев, почти неуловимый. Если пытаться осмыслить его рационально — исчезающий совершенно, но понятный, стоит только идти за мелодией не задумываясь. Мотив звучит как грозовые раскаты: оглушающе и величественно, но вместе с тем слышишь его только ты сам. Он зовёт, бередит душу, заставляя страх смерти на какой–то миг отступать. А после с презрением смотреть на любого врага, каким бы страшным и непобедимым тот ни казался первоначально. Помимо отчаянной злости появляется словно бы невидимый щит и стойкое убеждение, что даже смерть не может быть страшней бесчестья, невозможности если не победить, то по крайней мере поквитаться. Может быть это глубинное родовое начало хотели истребить агрессоры, тратя миллиарды трупно — зелёного колера денег, с ликами благообразных господ со злыми глазами, надменно вздёрнутыми подбородками в напудренных париках и старомодных костюмах? Нет, иностранцы всегда были излишне прямолинейны, бессознательное и иррациональное в их миропонятие не укладывается. Они просто решили перезаписать целый народ. Глупая, затратная идея, способная сработать ну может быть только на своих, схожих по ментальности. Однако вера в свой метод — великая штука. Сначала, нас пытались заставить забыть, уничтожая самою сущность родовой памяти, извращая историю, подменяя понятия. Не прав будет тот, кто говорит, будто бы народности с древних времён перемешались и теперь только кавказцы помнят кто они и откуда. Есть ещё нечто более тонкое, сидящее в каждом человеке глубже самого первого детского воспоминания. В моменты опасности, память предков просыпается и тогда любой осознает, именно осознает, потому как память предков это зов крови. Это величина абстрактная, потому аналитики агрессоров её никогда в расчёт не принимали и зря. Когда же выяснилось, что ничего толком не выходит, решили, что давнишний способ предложенный прусским королём будет намного дешевле по совокупности. И случилось событие, последствия которого я могу наблюдать можно сказать из «губернаторской ложи».

… Хвост колонны миновал участок дороги напротив моего дерева и в довершение абсурдности происходящего, пассажиры жёлтого джипа врубили динамики вмонтированные куда–то в радиатор их машины.

— Ай лайк ту мув ит — мув ит!.. Щи лайк ту мув ит — мув ит!..

Хриплый голос исполнителя с нарочитым ямайским акцентом, начитывал примитивный текст под жёсткий пульсирующий ритм. Словно вороний похоронный грай, каркающий речитатив эхом разносился по пустынному лесу, замирая где–то в самой глухой чаще превращаясь в неразборчивый хрип. Машины уже скрылись за деревьями, когда я отпустил наконец–то крепко стиснутую до этого момента ветку дерева и уняв нервную дрожь, побежал к схрону. Песня подняла в груди мутную волну с трудом сдерживаемой ярости. Лишь невероятное усилие воли удержало от того, чтобы не пальнуть из «подствольника» в окно пижонской машины. Сами оккупанты не вызвали такой ярости, как совершенно обычная, да ещё жутко старая песенка. Просто после всех увиденных зверств, мне казался диким сам факт исполнения мирной песни. А ещё точнее, пришло понимание, того, как относятся к этой войне пришельцы. Они методично, словно уличные уборщики вычищают мусор, при этом занимаясь своими обыденными делами. Жившие тут люди не ассоциируются у агрессоров с чем–то обладающим разумом, пропаганда низвела нас до некоего подобия обрывков обёрточной бумаги и пустых картонных коробок. Вся чудовищность этого была столь убийственна в своей простоте и функциональности, что я вновь захотел убить всех амеров, до кого смогу дотянуться, не выписывая больше хитрых тактических кренделей. Отчаянье… этого следует избегать любой ценой. Такой шаг враг сам подталкивал нас совершить, исподволь проводя подобную мысль в книгах, фильмах и речах непонятных «бывалых» с просторов интернета. Послушать их, так всё очень просто: враг силён и лучшее что можно сделать, это бросится на единственном истребителе в безрассудный бой, скомандовать остаткам своего взвода броситься в атаку на вражескую мехколонну; Или ещё того чище: попытаться запустить ядерные ракеты вверенные некоему полку стратегических ракетных войск. Далее по списку: одинокий линкор, одинокая подводная лодка, два–три танка и прочая белиберда. Подобная чушь часто выдаётся её авторами за некий единственно верный во время оккупации шаг. Безусловно, это очень эффектно — броситься в последний бой и дать врагу расстрелять себя издали или потопить. В случае с ядерными ракетами шуму может вообще не произойти — их собьют и довольно быстро. Но даже если и рванёт какой–нибудь город Хьюстон штат Техас заодно с калифорнийской Санта–Барбарой, ничего кардинально не изменится. Враг ещё больше сплотиться вокруг своего правительства и легко уничтожит тех, кто своими руками уничтожает свой единственный шанс на победу. Я считаю, что вот если посчастливилось уцелеть самому и сберечь технику, ну поищи ты таких же везунчиков, укройте технику и подумайте, как следует воевать. И делать это сколь угодно долго, ведь в конечном итоге тебя лет пять учили в институте, потом худо–бедно гоняли по полигонам. Неужели всё это ради того, чтоб ты словно загнанный, ведомый слепым инстинктом зверь пёр на флажки, прямо под выстрелы охотников? Да, не спорю, это проще и эффектней, тем более не выглядит как поступок малодушного или труса. По–гусарски угробить пару янкесов и наверняка всех тех, над кем тебя Родина поставила командиром, это сто пудов геройский поступок. А главное, всё укладывается в два пути избранных для покорённых народов хитрыми американскими мудрецами. Они исподволь готовят нам развилку, где предполагается что отчаявшаяся часть уцелевших боеспособных частей разбредётся неорганизованной массой и будет уничтожена специально выделенными частями. Другая же, состоящая из не менее боеспособных но сугубо гражданских лиц ударится в мародёрство и попрячется по лесам и пригородам. Я с удивлением читал целые трактаты о том, как можно выжить в лесу, питаясь подножными кормами и выделывая одёжу из шкур или прятаться в городских развалинах, грабя магазины и менее удачливых товарищей по несчастью. В обоих случаях — ограниченное число вариантов поведения и схематичный набор сопутствующих действий. А главное, всё это закладывается в тренинг контингента оккупационных войск, просчитываются способы уничтожения таких вот счастливчиков. Если и встречаются толковые идеи, то они хоронятся под тоннами идиотской чепухи, про путешествия во времена Великой Отечественной войны. Но там геройствовать легко: враг и его действия давно известны, а тактические ошибки наших дедов обсосаны на множестве тематических форумов, даже снято несколько разной степени паршивости фильмов. Авторы этих фантазий забывают, что и без их, порой наивных до смешного, а чаще всего откровенно глупых «советов», наши предки уже победили. Как человек плотно общавшийся с ветеранами той большой войны, я не рискнул бы им там, в то лихое время что–либо советовать и указывать как нужно бить врага. Они это и так умели, причём как выясняется гораздо лучше, чем почившие сейчас в остеклённых воронках советчики. Их главным оружием были отнюдь не только техника, а в первую очередь неколебимая вера в то, что их правда сильнее правды пришедших незваными агрессоров. Кто из современных теоретиков смог бы высказать ветеранам хоть половину лжи и измышлений, которыми эти всезнайки пробавляются между собой. Вот так встать и глаза в глаза рассказать этим простым рабочим той войны, что они де неправильно воевали? Уверен, просто не достало бы духу, настолько всё измельчало в душах искалеченных ветрами перемен людей, стыдливо называющих свою великую страну «бывший СССР». Отдав её просто за красивые фантики и стеклянные бусы хитрым иностранцам, они отдали вместе с гербом и знаменем свою свободу, личное достоинство. Пришедший сейчас с оружием наперевес враг, уже тогда наполовину победил, отняв у людей их правду. А без правды нет победы. Никогда эта капризная дама не покоряется тем, кто не верит в то, что он прав. Амеры ловко подсунули ослепшим русским идею мародёрства. Потакая всему низменному, а конкретно шкурному инстинкту, так старательно вытравливаемому целых семьдесят лет. Самое главное, это увести людей от того, что они реально должны делать, как вести себя. Ни один «бывалый» не учит своих последователей как воевать с захватчиками, мол, это дело безнадёжное. Пусть де воюют те, кому не западло, а мы будем сидеть в землянках и вшей давить, а потом выйдем и обдерём то, что оставили хищники покрупнее. Почему неглупые, вроде как взрослые мужики, отслужившие в армии и имеющие какой–никакой жизненный опыт, так легко ведутся на эти россказни? Это так и осталось для меня загадкой, хотя вот он выход: думай головой, откажись умирать и тупо ныкаться по щелям. Взять в руки оружие, дать залезшему в твой дом вору жёсткий отлуп, защити тех, кто сам этого сделать не может. Но только с умом, пусть на обдумывание и планирование уйдёт время, однако так можно бить врага долго и в конечном итоге сквитаться, а может быть даже и выгнать его с родной земли, как бы избито и пафосно это не звучало. Перед мысленным взором встал старый, опять же военный плакат, где молодая женщина прижимает к себе ребёнка лет двух, стараясь заслонить его от примкнутого к немецкой винтовке острого штык — ножа, направленного на неё. В её глазах застыли ужас, боль и страх, но художнику удалось показать, что боится она не за себя. Большими буквами внизу было написано: «Воин Красной Армии, спаси!». Нет больше красной армии, но солдаты остались, как наверняка есть ещё и подобные этой женщине люди. Это врагу предстоит твёрдо усвоить. Тряхнув головой, прогоняя не к месту нахлынувшую философичность, откопав мешок с мясом и пристроив его на хребет, я ускорив шаг двинулся дальше.

Пройдя шесть с половиной километров на юго–восток от дороги и потом заложив небольшую петлю, я вышел в район, отстоящий как бы в вершине правильного треугольника между двумя приметными ориентирами — авиабазой и железнодорожной станцией. Тут, в сухой, поросшей кустарником балке, мы с Варенухой устроили один из схронов. Но шестое чувство, в условиях лесной жизни обострившееся невероятно, удержало от очередного шага. Присев в траве на колено и вскинув автомат я осмотрелся по сторонам, примечая потревожившие подсознание несоответствия. На первый взгляд всё было как обычно, но в общей картине было нечто неправильное. Поводя стволом из стороны в сторону, я на какое–то мгновение задержал взгляд на раскидистых листьях лопуха и нижних ветках деревьев. С кустов и веток были сбиты пыль и остатки росы. Хоть время уже давно перевалило заполдень, в чаще влага держится на траве и листьях ещё очень долго. В лучах солнца, почти не заглядывавшего сюда и заслоняемого кронами старых лиственниц, росяные капли блестят особенно ярко. Но вот был один участок, ведущий прямиком к нашему тайнику, который словно кто–то вытер сухой тряпкой. Пыль вопреки общему заблуждению городских жителей водится везде. Лес в этом плане не исключение и мельчайшая пыль, это главный индикатор при поиске чужого следа. Осторожно поднявшись, чуть ссутулившись и время от времени осматриваясь вокруг, я двинулся к подозрительному месту и снова присев, раздвинул стебли папоротника. Предчувствие оказалось верным — тут часа два назад прошёл человек. Армейские ботинки, весом под сотню кило ростом примерно с меня… крепкий мужик. Обойдя направление движения незнакомца справой стороны, я пошёл по чёткому следу к схрону, мысленно опасаясь самого худшего. Этот тайник никто кроме меня не должен был навещать, Варенуха с приятелем шли к укрытиям на севере и юго–западе, поэтому кто бы ни был этот чужак, за одного из партизан его принять невозможно. Туристы резвятся? Это вполне возможно, однако среди них так аккуратно вроде бы никто ходить не умеет. Тем более, что этот пассажир тут пока бродит в полном одиночестве: дно балки очень узкое, склоны отвесные и цепью тут не пройти. След, который я обнаружил — одиночный, человек шёл аккуратно, но быстро и не останавливался. Будь он с приятелями, след бы «гулял» в колее, а этого нет. Так прошло ещё минут сорок, пока я не увидел потревоженную землю в том месте, где мы оборудовали тайник. Нет, на первый взгляд, всё выглядело нормально: дёрн на крышке люка уложен аккуратно, ловушки незнакомец частью снял, частью обошёл, а обезвреженные вернул на прежние места. Пройдя десять шагов вверх по склону и оказавшись над крышкой люка, я внимательно всё осмотрев только покачал головой: пришелец ничего не взял, но поставил какой–то хитрый электронный девайс. Стоило теперь мне открыть люк, как начнёт работать радиомаяк и даст знать хозяину, что его посетили гости. Значит туристов теперь можно полностью исключить: такие приколы по карману лишь пендостанской спецуре. Ничего больше не трогая, я поднялся вверх по склону и припустил к другому тайнику, где уже должен был побывать Семёныч. В голову почему–то лез старый афоризм: сначала мы жили бедно, а потом нас ограбили. Происшествие уменьшало наши запасы ровно на четверть и жёсткий график подготовки акции летел ко всем чертям. Заняться преследованием хитрого амеровского следопыта не показалось хорошей идеей. Один на один, мы будем кружить по лесу бесконечно долго, а времени на этот аттракцион совершенно не осталось. Вернувшись немного назад, отойдя от раскрытого тайника на пару километров южнее, я пошёл к тайнику устроенному возле небольшого заболоченного озерца. Это отняло ещё шесть часов драгоценного времени, но так или иначе другого варианта уже не придумать. Всю дорогу я как мог путал следы, на случай если любопытный амер встал на мой след. Но признаков чужого присутствия больше не наблюдалось: кем бы ни был этот спец, но после обнаружения нашей захоронки, он не проявился. В другое время, я даже обрадовался бы возможности померяться силами с умелым и знающим противником, но сейчас его возможное наличие только раздражало. Добравшись к вечеру того же дня на небольшой островок, где под корягой был устроен схрон, с облегчением отметил, что тут побывал только Михась. След его ботинка я углядел на берегу и осмотрев всё ещё раз, уничтожил его и два попавшихся ранее очень тщательно. Сгрузив мясо и сушёные грибы запаянные в полиэтилен, я вынул две десятилитровые жестяные канистры с бензином. Ёмкости глухо брякнули, водила наполнил их под пробку, прицепив обе на крепкую палку, отправился в бункер. С повешенным поперёк груди автоматом, палкой — карамыслом на плечах, я наверное стал похож на медведя из сюрреалистичного сна милитариста.

… В бункере уже во всю шёл процесс приготовления ингредиентов для горючей смеси. Две солидные кучки алюминиевых опилок и тонкой мыльной стружки уже высились на двух кусках брезента. В довольно новом ведре, приватизированным Варенухой и половинке автомобильного бензобака, мы соорудили нечто вроде водяной бани и работа закипела. Печь пришлось собирать заново, но это сейчас уже было не страшно: походная «буржуйка» монтируется и запускается в течение получаса. Михась открыл все заглушки в бункере, так что испарения внутри берлоги не задерживаясь выходили подгоняемые довольно приличной естественной тягой. Помешивая получавшийся бурый «кисель» толстой, сучковатой палкой я поделился с артельщиками постигшим нас горем. Вопреки ожиданиям, особого беспокойства известие не вызвало: когда схроны закладывались, я сразу объяснил, что так или иначе, тайники могут обнаружить. Не один, так другой схрон вполне можно отыскать, причём вполне вероятно, что это произойдёт совершенно случайно. Михась не замкнулся в себе, движения и речь приятеля потеряли былую неуверенность и нервозность. Оставался лишь мандраж перед боем, но это вполне обычное явление, избавиться от него невозможно, каков бы ни был багаж боевого опыта за плечами. Неожиданный интерес проявил только Варенуха, бывшего дальнобойщика интересовало, кто это такой ушлый добрался до припасов миновав все ловушки.

— Антоша, ты уж не серчай на старика — Когда ему что–то было нужно, водила прикидывался старым и больным пенсионером — Как же этот гад кубышку — то нашу распечатал?

Вопрос этот не то чтобы особо меня мучил, лишая сна и покоя, но чувство уязвлённого профессионального самолюбия нет–нет да и вызывало лёгкие приступы досады. Помешивая палкой варево, я начал рассуждать вслух:

— Видишь ли Виталий Семёныч, тут трудно так конкретно пальцем показать, мол вот от ворюга и злодей. Что один спрятал, другой завсегда может отыскать, особенно если он сам прятать мастер. А наш тайник именно мастер нашёл….

— Может это кто–то из русских — Варенуха слегка запнулся, его загорелая лысина покрылась лёгкой испариной от усиленной работы мысли — Ну… наёмник какой–нибудь, который наши места знает?

Такая мысль приходила мне в голову, но поразмыслив пришлось её отложить на дальнюю полку. Будь это кто–то из эмигрантов или бывших советских военспецов подавшихся в наймиты к оккупантам, то железяку он бы на крышку люка не воткнул. Будь это природный таёжник, да даже спец из бывших армейцев или ментов, то так метку оставлять они не обучены. Этот вполне мог оставить ветку, стебель травы, пучок хвойных иголок — любую природную метку, чтобы хозяин схрона ещё сто раз подумал, прежде чем определить проникновение. Наш спец оставил бы одному ему заметную «контрольку»[38] и время от времени бы наведывался к тайнику, а поняв, что схроном пользуются организовал возле него засаду. Нет, тут был некто обученный на Западе, только там слепо доверяют электронике, даже в таком тонком деле как ловля диверсантов. Сделав ещё два круга палкой в дошедшей до нужной кондиции смеси, я только отрицательно покачал головой.

— Нет, это янкес… может быть немец, либо англичанин. Опытный, битый — без вариантов, но не наш, могу что хочешь в заклад ставить. Импортные вояки, оне оченно технические примочки уважают, во всём на них полагаясь. Вот и этот «мистер» не исключение: грамотно закладку обнаружил, почти ювелирно подошёл, даже сторожевики наши все снял красиво. А потом всё испортил и «жучка» поставил… не уважает нас враг, совсем не уважает.

Варенуха, подставив мне канистру только крякнул, «горючка» тягучей струёй полилась через воронку в ёмкость. Потом он плотно завинтив крышку пошёл за следующей и снова спросил:

— Почему не уважает, ты ж сказал всё хитро сделано. И ловушки снял и следы запутал. А что до электроники, то может наука военная теперь этого требует?

— Наука допускает вариации — Я снова наполнил ведро бензином и начал сыпать мыльную стружку и алюминиевые опилки — Тут строгих правил нет. Главное это победить, оказаться хитрее противника. А этот янкес поленился, не захотел ноги топтать и оставил маяк для летунов или артухи. Дёрнем мы за верёвочку, а хитрая машина кому надо просигнализирует и квадрат накроют почти сразу же. Схрон в зоне базирования крупной армейской группы, наверняка за сектором закреплена миномётная батарея или типа того. Лень им засаду выставлять, не воспринимают пиндосы нас как силу. А кто это был пока не след выяснять, будет время и эту загадку распутаем.

Пар от водяной бани вытягивало довольно шустро, через два часа смесь была расфасована по канистрам. Варенуха убежал наружу, прихватив с собой пачку вонючей «Примы», а мы с Мишкой быстро разбирали печь, укладывая части в небольшие вязанки. Михась неосмотрительно схватился за ещё горячий котёл и зашипев сунул обожжённый палец в рот. То ли от долгого воздержания, то ли повинуясь вечному своему чувству противоречия, он глухо проворчал:

— Время, время!.. А ты не много ли обещаешь, напарник? Нас всего трое и может так получиться, что в последний бой идём. Ты можешь поручиться, что у нас будет это самое «потом», а?..

Страх, неуверенность в себе, как опасную инфекцию — лучше задавить в самом начале, иначе своими гнилостными испарениями они отравят разум, заставляя совершать ошибки. Нужно заставить человека посмотреть на предмет их вызывающий как бы со стороны, убедить найти способ победить противника, прежде всего мысленно. Всё, что так или иначе выводит нас из равновесия, прежде прокручивается в воображении и в зависимости от того, насколько живо можно себе представить что–то, появляется установка на победу или наоборот. Чаще всего, люди думают о поражении, тем более если извне приходит сплошной негатив. В армии, чтобы голова не думала лишнего, тело обеспечивают работой. У нас даже такой подход себя не оправдал, поскольку нет никакой отдушины, кроме как изредка покурить или выспаться. Внимательно всмотревшись в лицо приятеля, я утвердительно кивнул:

— Время и обстоятельства, взрослый человек может создать сам. У нас есть оружие, есть знания и подходящий по случаю опыт. У меня чуть больше, у вас с Семёнычем может быть чутка пожиже, однако сами под наши пули амеры не подставятся. Мы имеем дело с профессионалами, которые зря денег не получают. Но слабости есть у всех — они думают, что уже победили, посему расслабились, это нам в помощь….

— И долго нам будет везти, ну раз подловим, может быть дважды обдурим, но как долго?

Михась стукнул стиснутыми кулаками себя по коленям и со странной смесью отчаянья и надежды вскинул на меня блестящие от слёз глаза. Притворившись, что ничего не замечаю, я продолжил:

— Если будем сидеть как нашкодившие пацаны и ждать у моря погоды, то само собой не долго. Но ведь мы же не такие, верно Миша? Враг будет думать, а мы будем думать вместе с ним. Это как в покере: блеф или хороший прикуп ещё не гарантия выигрыша, всё зависти от нас. Можешь помолиться, если веришь во что–то… помочь не поможет, но уж точно не навредит, коли не вслух и не на посту. Не скули больше, надоело.

— Как ты это выдерживаешь только…

Приятель поднялся с пола и снова начал вязать остывшие уже железные части от печи. Я поднявшись пошёл в дальнюю нору, где было нечто вроде оружейной комнаты. Для амеров я подготовил несколько сюрпризов, которые неплохо зарекомендовали себя ещё на той войне. На пороге оглянувшись на притихшего приятеля, говорю то, чего в принципе не должен был, но достало его нытьё:

— У меня тоже была семья, Миша: сестра, мама…. И как и ты я не знаю живы ли они, что с ними случилось. Однако я твёрдо знаю две вещи: от моей бестолковой гибели им лучше не станет и второе — чем дольше я буду бить врага, тем больше у них шансов остаться в живых… по крайней мере, я в это очень сильно верю. И знаешь что ещё, приятель? Неплохо бы и тебе во что–то начинать верить, кроме как в близкую и неминучую смерть. Накличешь, а рядом ещё и те, кто хочет нормально жить.

Приятель вскинул на меня просохшие, снова заблестевшие живым огоньком глаза и неприминул подковырнуть:

— Это у нас — то нормальная жизнь, в норе живём от всех хоронимся!

— Мы на войне, Миша… скоро у тебя будет с чем сравнивать — Я повернулся было чтобы уйти, но добавил через плечо — И заметь, теперь уже и ты заговорил так, что начинаешь строить планы «на потом». Поздравляю, брат — похоже ты адаптировался.

Ничего больше не слушая, я отправился в «оружейку», предстояло ещё крепко поработать над гостинцами для караванщиков. Мишка больше не гремел запчастями и скоро послышались характерные щелчки и негромкое лязганье, приятель чистил оружие. Пряча улыбку, я достал из ящика гранатомёт и щёлкнул подсветкой прицела, проверяя питание. Я снова победил и наверное победа над страхами доверившихся тебе людей, это гораздо важнее, чем победа в какой–то реальной заварушке. Батарейки сюда идут стандартные посему я лично заменил их на только что заряженные аккумуляторы, теперь оружие можно без проблем использовать, подсветка работала исправно. Присев на ящик, разложив перед собой моток скотча, три «выстрела» к РПГ–7 и с особой осторожностью вынутые из маленького ящика бруски пластита, я принялся за работу….

Глава 7

Россия. 24 августа 2011года. Юго–западный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. 273 км севернее предместий г. Кемерово. Район речной переправы между железнодорожным узлом «Постниково» и авиабазой «Нью–Нортвуд» 03.35 по местному времени. Партизан Антон Варламов: засада и согласованное отступление.

Место которое я выбрал для своей лёжки оказалось не слишком удобным в плане маскировки. Поскольку план предусматривал как непременное условие хороший обзор, то более всего подошла плоская горка у самого берега реки, лишённая всякой растительности. Кроме нескольких пучков начавшей уже желтеть травы тут ничего не росло, поэтому пришлось прокапывать несколько неглубоких канав, в дополнение к тем, что часа полтора назад мы с Михасём рыли у завалов, в километре отсюда. Сумка с «выстрелами» к гранатомёту и сама эта довольно громоздкая труба теперь лежали рядом, ожидая своего часа. Перед выходом я ещё раз проверил обмотанные брикетами пластита три «выстрела», им предстояло сыграть роль тяжёлой артиллерии. Знаю, на взгляд мало знакомого с подобными трюками человека выглядит весьма опасно: граната начинает рыскать в полёте, теряет в дальности но чёрт возьми как она эффективна! Подобные штуки я научился делать давно, переняв это у чеченцев, рушивших целые здания запулив в окна только пару таких «гостинцев». Плюс наш пластит в обращении гораздо дружелюбнее, нежели чешский «сантекс» или пресловутая «С4». Снарядить дополнительным зарядом получилось только три из шести гранат, поэтому целиться придётся очень тщательно. Снова рот наполнился горечью — вспомнился разорённый схрон, где было порядка тридцати мин и десяток брусков пластита. Желание встретить этого импортного лесовика вновь стало допекать. Ощутимым усилием воли отогнав воспоминание о недавней неудаче, я сконцентрировался на своём секторе дороги. Время уже походило к четырём часам утра, но в конце августа рассвет ещё даже не начал заниматься — кругом царила чернильная ночная синева. Дорогу было заметно благодаря участкам сухой до белизны песчанно — глинистой почвы, неясными пятнами проглядывавшими даже в темноте. Трофейный прицел для наблюдения тут не годился, но сейчас и не было необходимости в подробном осмотре местности. Как рассказал мне при встрече очкарик Веня, колонна пойдёт по мосту не раньше десяти часов утра, а их отряд подтянется к переправе часам к шести. Поэтому у нас с артельщиками было достаточно времени для подготовки. Мы с Мишкой прорыли две канавы и залили их напалмом, а Семёныч следуя моим указаниям заложил фугас сделанный из 155мм снаряда и небольшого количества пластита. Как это у него вышло, по большому счёту не имело первостепенного значения: колонну стопорнут раньше, чем «бурлаки» дойдут до завалов и смогут принюхаться. Что касается подкрепления, то они вообще полетят сломя голову спасать своих и интересоваться станут в первую очередь нападавшими. Вообще я ожидаю, что командование амеров к такому повороту событий совершенно не готово, прежде всего морально. Нет, само собой у них были учения, может быть кто–то воевал на Востоке и попытается что–то предпринять. Однако не думаю, что им удастся расшифровать засаду полностью, тем более, что в оценках угрозы они станут опираться на доклады охраны конвоя, а те сообщат только о «туристах». Осмотрев свой арсенал, я проверил, всё ли под рукой и набрал на клавиатуре рации цифры сообщённые мне Очкариком. На рабочей частоте поклонников страйкбола пока царила тишина, думаю они ещё в дороге, по моим расчётам «туристы» подтянутся в течение часа — полутора. Переключившись на нашу волну, я дал длинный тоновый сигнал, в ответ чуть погодя откликнулись двумя короткими щелчками Михась и Варенуха. Оба уже на местах, пока всё штатно. Надвинув капюшон на глаза, я ещё раз проверил разложенное под руками оружие. Если есть возможность, автомат лучше положить рядом с собой так, чтобы в следующий миг можно было открыть огонь не в белый свет, а точно по противнику. Поскольку работать предстояло так сказать «соло», я оборудовал две ячейки, с секторами стрельбы. Тот что смотрел направо — более узкий, градусов в тридцать, для стрельбы из РПГ. Как только машина с инкассаторами съедет с моста и будет атакована «туристами», я угощу амеров моей фирменной гранаткой. Бронирование им не поможет, усиленный пластитом «выстрел» рассеет иностранный денежный автомобиль на атомы. Деньги непременно нужно будет уничтожить до того, как подтянется группа охотников за сокровищами, во главе с Матинелли. Иностранцы начнут выяснять отношения с Шерманом и Михась сможет нормально работать, а я помогу Вене и его незадачливым друзьям чем получится. Для последней задачи и была отрыта вторая ячейка где лежало моё верное «весло» и двенадцать снаряженных магазинов к нему, плюс десять гранат к «подствольнику», ещё четыре «рога» в подсумках на поясе, которые я приготовил для отхода. На случай, если первую нору засекут и накроют огнём раньше, чем я отстреляю все «выстрелы» к РПГ, вторую ячейку я соорудил ближе к склону холма. Теперь если сдетонируют оставшиеся гостинцы меня надёжно укроет от взрыва кубометров сорок землицы. Будучи реалистом, я не исключал, что выстрелить удастся только пару раз, а может только единожды. Но других компромиссных позиций вокруг не нашлось, хотя на поиски я потратил целых три дня. Обе позиции были удачными только в отношении ширины охвата секторов обстрела: отсюда я смогу бить во фланг идущей колонне, доставая огнём открытый стометровый участок перед мостом на левом берегу реки и более чем трёхсот метровый участок дороги по эту сторону переправы. Ценой была открытость местности и в случае согласованного перекрёстного огня всего двух пулемётов, меня просто прижмут к земле. Надежда только лишь на тотальную занятость, которую конвойщикам обеспечат своими атаками «туристы». Ещё раз оглядевшись по секторам убедился в бесполезности этого занятия — темень чернильно — синим покрывалом окутала лес и дорогу, даже если кто–то и пойдёт, увидеть это будет невозможно. Ориентироваться в такой ситуации лучше всего на слух, а пока никаких посторонних шумов, кроме отдалённой канонады слышно не было. Интересно, кто бы это мог быть? Но раз шумят, значит кто–то ещё кроме нас не сдался. Устроившись на остывшей за ночь земле как можно удобней, я мысленно вернулся к недавнему разговору с Вениамином, которого про себя так и продолжал называть Очкариком.

… К заветной сосне я подошёл вчерашним утром, которое выдалось холодным, уже по–осеннему стылым. Густой молочный туман пал на землю, скрывая всё на расстоянии вытянутой руки. Идти пришлось почти на ощупь, аккуратно ставя ноги и проверяя нет ли впереди корня или ямы. Вперёд и по сторонам в такой ситуации лучше особо не смотреть, если нужно осмотреться, приходится останавливаться. Это существенно снижает скорость передвижения и без того невеликую. Поэтому отключив зрение, я шёл полагаясь только на слух, обоняние и осязание, как это делает медведь. Этот массивный зверь, единственный в лесу по габаритам схож с человеком, его манеру передвигаться, я перенял уже давно и ни разу об этом не пожалел. Сейчас скорость была лишь не на много ниже обычной, шуметь по минимуму удавалось реже, но сейчас в тумане, звуки гасятся и источник по звуку вычислить гораздо сложнее. Было уже шесть пятнадцать, когда я добрался до места, но ещё на подходе понял, что кто–то сидит в кустах, метрах в десяти от сосны где я сказал Вене оставить гильзу. Человек притаившийся в кустах колючего боярышника всё сделал верно, но от него ощутимо разило кофе и ещё какой–то пахучей гадостью медицинского происхождения. После жизни вдали от цивилизации, нюх мой обострился, да и закрытые глаза помогали сосредоточится только на доступных чувствах. Это помогло верно определить источник запаха, а потом и услышать сдавленное дыхание курильщика. Человек подготовился и куревом не баловался по крайней мере часа четыре, но хрипловатое, с лёгким присвистом дыхание обычно чуть громче, даже если человек не запыхался и дышит ровно. Осторожно вынув из кармашка разгрузки удавку и намотав её на кулаки, я стал подбираться к затаившемуся человеку сзади, без труда определив место где тот затаился. Лёгкое колебание сырого воздуха исправно несло волны живого чуждого лесу запаха и я почти видел скорчившуюся на земле фигуру. Вот я уже на расстоянии десяти, потом пяти метров. Руки привычно прижаты локтями к корпусу и расставлены на уровне груди, шнур чуть провисает, готовый вытянуться в струну только на последней стадии броска. Вот цель уже в двух шагах: человек в амеровском лесном камуфляже, повёрнутой козырьком назад неуставной тёмно–серой кепке «бейсболке», короткий ствол импортного автомата замотан тряпочными ленточками…. В последний момент мне удалось удержать руки от броска, человек слегка сместился влево и из кармашка его куртки выглянула дужка очков. Сложив вместе особенности поведения и характерный абрис фигуры незнакомца, я в последний миг узнал в нём Вениамина. Спрятав удавку и успокоив чуть сбившееся от напора адреналина дыхание, я крепко перехватил пальцами левой руки кадык парня, правой удерживая его же палец правой руки от непроизвольного нажатия на спусковой крючок:

— Тихо Веня, это свои. Не дёргайся, сейчас я тебя отпущу и мы спокойно поговорим, лады?

Парень ещё пару раз слегка дёрнулся, пока смысл сказанного до него доходил. Потом как–то разом обмякнув он согласно мотнул головой, издав некое подобие хриплого «пусти». Резко ослабив хватку, мягко отталкиваю парня вперёд и влево от себя, тоже сместившись относительно Очкарика, чтобы тот не сразу увидел где я. Треща кустами, Вениамин приземлившись на руки перекатился на спину и лапнув нагрудный карман торопливо нацепил очки. Присев напротив суетящегося «туриста» жду, пока тот прекратит возиться. Не понятно зачем он решил прятаться в кустах. Может решил подловить странного лесовика, проверку устроил, а может быть стерёгся своих, это тоже сбрасывать со счетов не следует…

— Извини, что сам пришёл — Очкарик в последний раз поправил снаряжение и тоже устроился напротив, поджав ноги по–турецки — Но гильзу твою я потерял, решил дождаться и рассказать всё лично.

— Чудак человек — Такого я от пунктуального парнишки не ожидал, но голосом этого не дал понять — Ты никак целый день решил меня караулить… а коли не дождался бы, как тогда?

— Я, типа, в поиске — Последнее слово парень произнёс весьма значительно, видимо употребление жаргонизмов у них приветствуется — Сейчас вокруг лагеря и вдоль трассы двенадцать скаутов ходит. Я сам вызвался, поэтому подозревать никто не станет.

— Шерман сам вам такое задание дал?

— Да, это его идея. Слушали эфир, потом Шерман сказал, что за сутки до операции нужно прощупать местность. А что не так?

Только покачав головой, я шевельнул пальцами правой руки в воздухе изобразив схлопывающийся веер. Этот в общем–то неприличный жест всегда означал для меня семиэтажный мат, когда выругаться от души не позволяют приличия, либо обстоятельства. После слов Очкарика, перед глазами встало стадо этих неумех, торящих дороги для групп прочёсывания и дающих явный намёк на своё присутствие охране конвоя. Краснов отлично подстраховался: теперь незадачливых мстителей будет очень просто обнаружить. Сейчас натопчут, пройдут будто стадо баранов вдоль трассы так что и слепой поймёт, что в лесу кто–то в ботинках интересуется дорогой. Учитывая, что у амеров уже есть первоклассные лесовики, то после акции «туристам» отходить будет просто некуда. Взглянув на удивлённого непонятным жестом Веню, я совершенно ровным тоном продолжил:

— Да всё так, Вениамин, всё так. Скажи, сколько у вас раненых… ну или тех, кто останется в лагере?

— Сейчас семеро неходячих и ещё четверо могут идти, но если недалеко — Его взгляд затуманился, Очкарик загибал пальцы — Кроме того там будет Лера… ну, ты помнишь её, руку тебе бинтовала… потом ещё шестеро в охране на постах.

— Отлично — Я вынул аккуратно сложены вчетверо обрывок газеты и протянул его Очкарику — Тут я нарисовал как пройти к месту, где после поднявшегося шухера, их не будут искать. Тяни до последнего так, чтобы она не смогла переговорить с Шерманом. Потом любым способом передай ей в руки этот листок с маршрутом и скажи, что через час после того, как все уйдут, она и все кто остаётся, должны собраться и уходить по указанному маршруту. Старайся говорить убедительно… радиосвязь у неё с Шерманом есть?

— Нету, аккумуляторы почти у всех сели, приказано беречь для разведвыходов и для операции.

— Это хорошо. Она непременно должна тебя послушаться, соври, что сам Шерман и приказал уходить, но это на крайний случай, лучше, если всё выйдет само собой. Сделаешь?

Вениамин какое–то время изучал газету, водя пальцем вдоль линий просвечивавших в тусклом свете утреннего солнца, потом посветлев лицом решительно кивнул и спрятал листок в боковой карман куртки:

— Попробую… она в наших военных делах тоже неплохо разбирается. С Шерманом они сначала спорили, потом Лера на раненых переключилась. Не ладят они короче, но только между собой разбираются, чтоб в отряде не слышали. План толково нарисован, она тоже предлагала уходить после боя, но Шерман увильнул, мол дождитесь нас, потом все вместе и уйдём. А что это за место такое?

О том, куда лучше уходить после большого шума у дороги, да с преследователями на хвосте, я размышлял давно. В придачу у нас будет обоз с тяжелоранеными и около двух десятков нетренированных городских вояк. Спрятать такую уйму людей даже в тайге, это дело непростое. К счастью, мне в своё время повезло свести дружбу с парнем, подвизавшемся на ниве обслуживания телевышек и всяких верхолазных работах, требующих серьёзной горной подготовки. В его все звали просто Дядя Фёдор, жилистый невысокий парень с коротко стриженными соломенного цвета волосами. Даже в лютый холод он ходил в лёгкой ветровке и застиранных футболках, сверкая особым «высотным» загаром, какой в солярии не получишь и удивительно весёлыми серыми глазами на круглом довольном всегда и всем лице. Дядя Фёдор попал к нам в охрану случайно, перебиваясь до очередной поездки с такими же как он сам маньяками — скалолазами, в какие–то горы. Горы это было всё, о чём Дядя Фёдор мог говорить часами, показывая многочисленные фотографии забитые в память дорогого, но уже обшарпанного смартфона. Он с друзьями излазил все Восточные Саяны, отрыл какие–то наскальные рисунки, даже отправил их снимки вместе с координатами в академию наук, но там заявили, что это удачный фотомонтаж. Дядя Фёдор особо виду не показал, но чувствую, что затаил на официальную науку зло, потому что с особой мстительной радостью рассказал мне и половине дежурной смены про свою очередную находку. Оказалось, что они с приятелями снова совершенно случайно, наткнулись на стоянку древних людей. Один из альпинистов провалился в узкую расселину, откуда попал в систему связанных между собой пещер, одна из которых вела на берег подземной реки. Злорадно ухмыляясь, Дядя Фёдор сказал, что пещеры у новосибирских буквоедов под самым носом — всего каких–то четыре сотни километров на юго–восток от города. Тогда мне помогла особенность характера: я человек чрезвычайно жадный до всяких казусов, особенно исторических. Дядя Фёдор в приватной беседе охотно рассказал и показал на встроенной в его хитрый телефон карте, где он и его товарищи наткнулись на вход в пещеры. В последствии я сбросил маршрут и фотографии сделанные альпинистами в внутри комплекса на свой старенький домашний компьютер. Кроме того, маршрут намертво отпечатался в тренированной многочисленными промысловыми вылазками памяти. Путь от дороги либо стоянки «туристов», до пещер был не близкий: чтобы добраться туда с учётом всех оговоренных факторов нам предстоит идти дней десять, а потом ещё подниматься на шестисотметровую высоту. Однако в случае успеха, у нас будет горячая вода и надёжное укрытие с несколькими выходами на поверхность. Про горячую воду я обмолвился не просто так, Дядя Фёдор рассказал, что в одной из пещер бьёт горячий ключ, вода, по словам экстремала, просто чистый кипяток. Это был спорный момент, я знал, что источник окажется скорее всего с какими–то минеральными примесями. Чёрт его знает, можно ли такую воду пить, не опасаясь последствий. Но для того, чтобы решить этот вопрос окончательно, прежде всего нужно будет туда добраться. Короткое время в тайге ещё можно будет скрываться, однако скоро ударят ночные заморозки, а следом придут обморожения и всякая пневмония, в случае с лежачими ранеными это неизбежная данность. Голода я не опасался — прокормиться в лесу можно даже и с большим количеством народа, навык охоты у меня есть, его хватит на всех. Однако всё это пока только лишь план, скольких мне удастся вывести из расставленной предателем и его сообщниками ловушки. Вениамину пока об этом знать не обязательно: маршрут, который я ему передал, содержал лишь короткий шестидесяти километровый отрезок пути, который приведёт обоз с ранеными в Шишковичское урочище. Там, в практически непроходимой и не просматривающейся с воздуха чаще, люди окажутся в безопасности на некоторое время, вполне достаточное для того, чтобы мы с остатками отряда смогли их нагнать. Попади карта в чужие руки, амерам и их следопытам это ничего не даст. Большими силами они в Шишковичи не пройдут, а малые группы ничего обнаружить не смогут, поскольку в таком случае нас опять окажется в лучшем случае только трое.

— Это Шишковичское урочище, там можно будет безопасно пересидеть время, необходимое для отхода отряда с места боя. Шерман нарочно отправил вас бродить по округе, это гарантировано приведёт преследователей к соляной шахте. И если там будет кто–то кроме белок… ну включи воображение и сам всё поймёшь.

Веня вскочил но не удержавшись на затёкших ногах плюхнулся снова на пятую точку. В глазах Очкарика отразилось мгновенное понимание коварного и исключительно тонко придуманного плана его нынешнего командира. Он снова попробовал вскочить, дёрнувшись всем телом вверх. Привстав и ухватив парня за поясной ремень, я снова с усилием принудил того сесть:

— Тихо, паря! Всех сорок в округе поднимешь, нам это не нужно. Остынь и слушай, когда тебе умные вещи толкуют. Пойми главное: чего бы ваш вождь….

— Он не мой — Перебил горячась, но уже спокойно сидящий на месте Веня — Никогда этой сволочи не верил, даже на игре!

— Ну ладно, договорились — Я лишь с лёгкой досадой поморщился, надоело всех успокаивать, да убалтывать — Чужой вождь, пусть будет вождь краснокожих, если так больше нравится. Ты суть улови, инженер: всё, что Шерман планирует, это пшик, поскольку в его выкладках есть один неучтённый фактор, это ты, я и мои товарищи….

— А сколько вас?

— Мало, Вениамин. Но все, что характерно вооружены и неплохо обучены. В нынешней операции, количество компенсируется обстоятельствами и манёвром. Сколько нас конкретно, то пока пусть тебя не волнует. На всех хватит, в этом будь спокоен.

Поднявшись, мы попрощались и Веня протянул мне бумажку, хороший такой листок из блокнота. Я даже позавидовал, потому что у нас чистой бумаги с самого начала партизанского движения не было, даже Вене пришлось отдавать план нарисованный на газетном листе. Взяв бумажку, я развернул её, там убористым ровным почерком шли два столбца цифр и слова: " Дрозд», «Док», «Кэрри» и «Сопун».

— Это чего такое, Вениамин?

Немного замявшись, Очкарик кивнул на бумажку и сдавленным от волнения голосом пояснил:

— Это позывные штурмовых групп. «Дрозд», это сам Шерман, «Док», это Володя… ну помнишь его?

Я только кивнул, побуждая Веню продолжать. Позывные и рабочая частота это в нашем случае очень ценно. Так я смогу лучше ориентироваться в обстановке.

— … «Кэрри», это наш шутник Андрей Пахомов, ты его не знаешь, нормальный пацан вроде…

— Поживём — увидим. А кэрри это значит как комик из ящика, верно я понял?

— Точно — Веня помимо воли усмехнулся, но тут же прогнал улыбку с лица — А «Сопун», это я… ну, прозвище было ещё со школы, я прям на уроке заснул и сопел минут пять…

— Я уже догадался, спасибо Вениамин за доверие. Это ценная информация, может сильно пригодиться. Ну, прощевай, покуда. Ещё увидимся, я надеюсь. Пусть нам обоим завтра немного повезёт, Веня. Бывай!..

Пожав друг другу руки ещё раз, мы разошлись. Никаких чувств, кроме слабого сожаления, по поводу того, что наши с Веней пути пересеклись я не испытывал. Обычный домашний парень не наигравшийся в войну, вдруг сотоварищи попадает на реальную бойню. Воистину, у богов есть чувство юмора, пусть и весьма своеобразное. Дождавшись, пока нарочито осторожно ступающий Веня — Сопун скроется за деревьями, я тоже задерживаться не стал….

… Из оцепенения вывел треск статики в наушнике, на волне «туристов» возникло сначала неразборчивое бормотание, а потом вполне отчётливые голоса:

— Дрозд всем: выдвигайтесь на рубеж, как приём?

Его подчинённые отрапортовали незамедлительно, рации у «туристов» были почти на половину разряжены, поэтому голоса звучали тихо и глуховато:

— В канале Док, понял — иду.

— В канале Кэрри, на позиции.

— Дрозд копи, аут!

На какое–то время переговоры стихли, я переключился на частоту артели и тоном дал сигнал, что появились первые игроки. Михась и Семёныч ответили также тоновыми щелчками, что у них пока без изменений. Подняв голову, я всматривался в серое пространство вдоль дороги и впереди и слева по эту сторону моста заметил какое–то движение. Так, группа Кэрри, должно быть заняла позиции по эту сторону, они должны будут остановить головную машину и отсечь замыкающих караванщиков. Некто Док, сейчас видимо переправляется выше по течению, чтобы занять своё место в тылу колонны и напасть первыми. По крайней мере их переговоры можно расшифровать именно так. Спустя ещё пять минут на той стороне, в каких–то четырёх сотнях метров от моей второй ячейки, за рекой зашевелились кусты на опушке. Там дорога круто поворачивала к мосту, так что невысокий обрыв с густо растущим там березняком был удобным местом для стрелков, а сам поворот, как нельзя лучше подходил для фугасной закладки. Это было очень тревожно: если я просчитал место возможной засады, то и для пендостанских «бурлаков» это труда не составит. На их месте, я бы обнюхал березняк и поворот так тщательно, как только можно. Шанс на обнаружение только что подскочил до шестидесяти пяти процентов по моей параноидальной шкале. В этот момент, на связь вышел Михась:

— Двойка — Единице. «Красный» в секторе, плюс три.

Нужно постоянно менять позывные, почерк выполнения заданий, иначе слушающий эфир противник, очень быстро вычислит группу и локализует район базирования. Поэтому перед выходом, я сменил рабочую частоту и рабочие позывные на более общие, безликие. Как нетрудно догадаться, поскольку нас всего трое, то цифрами обозваться было логичней и проще. Приоритетные цели мы обозвали «красный» и «синий», соответственно Шерман и Матинелли. Михась сидел ровно там, где по словам Очкарика должен был оборудовать свой командный пункт их вождь. Сейчас, он каким–то образом обнаружил себя и Михась его засёк. Первые фрагменты мозаики моего плана встали на своё место с негромким щелчком. Пока все известные мне игроки всё делают как задумано: рабочие частоты не изменились, диспозиция штурмовых групп и звена управления тоже. Будь у Шермана хоть малейшее подозрение на Вениамина, рисунок бы несколько изменился. Нет, своих подчинённых он бы для достоверности оставил как есть, на людей ему наплевать, а вот сам бы точно позицию сменил. Но раз всё неизменно, остаётся только ждать появления «именинников» в лице американцев и охотников за сокровищами во главе с сеньором Матинелли. Отжав тангенту несколько раз, я дал тоном сигнал, что всё понял. Какое–то время всё вновь стихло, солнечный свет медленно впитывал в себя остатки сырости и предрассветных стылых сумерек. Судя по заманчиво голубеющей синеве, день сегодня будет ясный, что для нашей затеи не слишком хорошо: видимость отличная, погода лётная. И если уж быть совершенно откровенным, солнышко и голубое небо, это не самые мои любимые погодные условия. Во время первой войны, я попал под осветительную гранату, с тех самых пор яркий свет не переношу совершенно. Это скорее психологическая проблема, в госпитале сказали, что зрение восстановилось почти полностью. Но с тех пор нет для меня погоды невыносимей, чем солнечный погожий денёк. В таких ситуациях, когда приходится просто ждать, при этом не ослабляя внимания оглядываться и примечать любое изменение обстановки, лучше всего особо не напрягаться. Если дёргаешься на каждый шорох, рано или поздно тебя обнаружат, поэтому самое лучшее занятие, это контроль дыхания. Счёт вообще отвлекает и успокаивает, а вкупе с созерцательным моментом помогает концентрации, ты как бы растворяешься в окружающей тебя среде, не важно что это: квартира, офис или холодная сырая канава на лысом холме, как в моём случае. Так ровно на восемьсот пятьдесят третьем выдохе, я услышал в отдалении далёкое жужжание, а переведя взгляд влево за переправу, заметил лёгкое облачко над невысокими деревьями вдали. Сосредоточившись и приложив к левому глазу трофейный прицел, я успел сделать ещё несколько дыхательных упражнений. Кто бы не ехал вдали, машин больше двух и меньше пятнадцати, скорее всего это наши гости. Отжав тангенту рации, я дал своим сигнал приготовиться. Порадовало то обстоятельство, что артельщики откликнулись сразу, без задержек. Значит правильно ждать, я их всё–таки немного научил, это обнадёживало. Наши «соседи» пока ещё не подавали голоса, по неведомой мне причине, наблюдатели второй штурмовой группы проигнорировали ясно видимый пыльный след на горизонте.

— … Док в канале — Статика помех почти до неузнаваемости исказила голос командира левобережной штурмовой группы — Движуха справа пятьдесят, похоже дождали… ау…

Веня был прав, а я слишком жёстко судил «туристов» за невнимательность: наблюдателей они выставили, только пользовались обычной эстафетой, отсюда задержка в докладе. Шерман ответил, что мол, ждите, на этом снова всё улеглось. Я проверил ещё раз, насколько удобно лежат выстрелы и труба гранатомёта, чтобы просто разогнать кровь по жилам. Минут через десять, с левого берега послышался отчётливый гул моторов и я увидел, что похоже действительно началось. На довольно приличной скорости, из леса появилась окрашенная в тёмно–серый цвет БМП. Это был первый неприятный сюрприз, поскольку даже одна такая танкетка способна передавить словно кур, всех сидящих сейчас в засаде. Я тоже не рассчитывал тратить усиленные выстрелы на нечто подобное. Кроме того я не уверен, что смогу качественно поджечь «коробку» имеющимися у меня гранатами. Тем временем следом за танкеткой из–за поворота вышло два «хамви», во второй машине я по приметам признал инкассаторов. Видимо колонну усилили в самый последний момент, о чём ни Шерман, ни его подельники просто не могли знать заранее. Отменять акцию Шерман не станет: решив стряхнуть с себя обузу в виде идеалистично настроенных граждан, он скорее смоется в суматохе, чем отыграет назад. Осложнялось только наше положение, но я тоже не намерен уходить, однако по совершенно противоположным причинам. Почти всегда рисунок реального боя меняется непредсказуемым образом, ломая спланированную операцию и приходится импровизировать. Об этом знаешь, это учитываешь при разработке операций, до занудства часто говоришь об относительности всякого планирования подчинённым. Однако всякий раз, когда что–то идёт в разнос посещает неистребимое чувство досады на собственную непредусмотрительность и в голове крутится один и тот же глупый по сути вопрос: ну почему, почему опять косяк?! Дав тоном рации сигнал артельщикам подтверждая боевую готовность, я снова приник к земле, наблюдая за движением каравана. Тем временем на частоте «туристов» царила тихая паника: командиры групп запрашивали инструкций, а вождь их успокаивал, открыто матерясь в эфире.

— Док в канале, у них «коробочка», повторяю у них «броня»! Дрозд, каков будет приказ, нам отходить?..

— Здесь Дрозд, без паники, работаем по плану. Ждём «ленточку», повторяю: ждём «ленту», аут!

— Док в канале… копи… ау…

— Кэрри в канале, продолжаем или как?

— …Дрозд!.. Задрали уже оба! Всем сидеть на своих позициях, мы сюда пришли воевать, значит вашу мать ёб… су… опез…. Будем воевать!.. Копи, аут!

— Кэрри копи, аут!

Тем временем танкетка перевалила через мост, Оба джипа замерли и на мост не въезжали, стрелки на крышах машин медленно, без нервов осматривались по секторам, башенки шарили вдоль дороги стволами АГСов. Но никакого напряжения я не заметил, похоже усиление не было плановым и нападения амеры не ждали. БМП урча мотором отъехала от моста метров на сто и встала. Задняя аппарель откинулась и оттуда выбежало шестеро солдат с полноразмерными автоматами, легко узнаваемой конструкции. Похоже это тоже были резервисты, поскольку они вооружены устаревшими автоматами, по–моему это были М16А3.[39] Остальное обмундирование выглядело новым и необмявшимся по фигуре, угловато топорщась кое–где. Осторожно приложив к глазам трофейный прицел, я увидел на нарукавных нашивках шеврон с изображением стилизованной взрывающейся бомбы. Это были обычные сапёры, в придачу никаких дронов или вертолётной группы сопровождения. Колонне не придали авиации, видимо посчитав, что лёгкой бронетехники будет вполне достаточно, но ещё не вечер. Сапёры добросовестно шарили по дороге миноискателями, один шёл со служебной собакой, это был обычный спаниель. Пёс грамотно нюхал землю, вертел башкой но не лаял. Собака чуяла людей, однако тренировали её на другое, иначе веселье бы уже началось. Средних габаритов чернокожий кинолог в паре с ещё одним упитанным светловолосым солдатом со сдвинутой на затылок каской, обследовали визуально опоры моста и заглянули в забитый листьями и мусором дренаж на правобережном съезде, где «туристы» прикопали фугас. Я внутренне приготовился стрелять, даже потянулся уже к трубе гранатомёта, поскольку собачка вполне могла «спалить» закладку. Пёс нюхал бетонные плиты, местами раскрошившиеся по краям от времени и сырости, потом покопался передними лапами около отверстия дренажной трубы. Видно было, что запахи возбуждают собаку: короткий обрубок хвоста беспокойно мотался из стороны в сторону, морда дёргалась вверх и вперёд. Потом спаниель громко гавкнул и начал остервенело рыть землю перебежав на правую обочину дороги. Моя правая рука сомкнулась на холодной трубе гранатомёта, мне показалось, что собака вот–вот выкопает провода закладки и придётся начинать воевать. Не отрываясь я следил за собакой и подбежавшему к ней встревоженному хозяину. Негр закинул автомат за спину, освобождая руки и склонился над разрытой его лохматым помощником ямкой. Пёс вёл себя странно: обычно собака обнаружив фугас или мину, просто сидит рядом, а эта псина рылась в яме и не пускала хозяина к находке. С трудом отогнав собаку, сапёр вскинул руку в верх, жестом приказывая остальным отойти. Я уже защёлкнул фиксатор гранаты и в любую секунду был готов поджарить БМП выстрелив в десантный отсек танкетки. Это вполне могло получиться — по прямой до бронемашины было около двухсот метров, граната разнесёт незащищённое нутро танкетки и та развалится как картонная коробка. Неожиданно, послышался дружный солдатский ржач. Отложив гранатомёт, я пригляделся к гогочущим сапёрам сквозь прицел и помимо воли тоже улыбнулся. Посеревший от напряжения и ярости негр брезгливо держал на остатки хвоста окоченевший труп какого–то грызуна. Спаниель, прежде всего охотничья собака, с инстинктом не поспоришь: скорее всего труп белки прикопал кто–то из минёров, взяв на ум возможность появления кинолога. Я мысленно пожелал, чтобы этот человек уцелел, грамотный минёр в дальнейшем будет очень кстати. Посмеявшись ещё немного, солдаты запрыгнули в БМП и та тронулась дальше, довольно быстро удаляясь ещё на двести метров. Потом процедура повторилась и вскоре ожили машины замершие за мостом. Взревела многоголосица моторов и первая пара «хамви» перевалила через мост. Следом, урча словно голодные динозавры, стали подтягиваться четыре тяжёлые фуры с низкими бортами. Одновременно на том берегу из–за поворота выехала вторая пара бронированных джипов и замерла как раз напротив того самого березняка, где расположилась группа Дока. Тяжело груженые фуры медленно перевалили через мост, с опор и покрытия которого в воду осыпались мелкие осколки бетона. Впереди что–то застопорилось и грузовики встали так, что между ними оставался недопустимо маленький зазор, всего каких–нибудь полметра. Замыкающая пара замерла при въезде на мост, но потом водила заднего «хамви» сдал назад и машины выстроились таким образом, что вся правая сторона дороги, в том числе и мой лысый холм оказались у них в секторе обстрела. Значит, если Док не скомандует своим атаковать как планировалось, мне не дадут даже поднять головы и группа Кэрри окажется один на один с бронемашиной, двумя джипами и солдатами в кабинах грузовиков… чёрт, это почти верная смерть. Однако у амеров диспозиция получилась тоже не самая удачная: БМП и оба «хамви» теперь заперты застопорившимися фурами и лишены возможности маневром и огнём поддержать тыловое охранение. Через десять минут, показавшиеся мне целой вечностью, сапёр снова забрались в БМП и колонна конвульсивно дёргаясь сдвинулась буквально на пару метров вперёд. Потом замедлившиеся было события словно внезапно отпущенная сжатая до предела тугая пружина, понеслись вперёд с бешеной скоростью.

— Бум — мм — ахх!

Крайняя слева от меня фура дёрнулась вверх и вперёд, медленно заваливаясь на левый бок. Тугая волна сжатого воздуха прокатилась через меня, уши крепко заложило. Что есть силы я вжался в землю, ожидая детонации того, что амеры так щедро накидали в кузов подорванной «шаланды».[40] Сквозь ватную тишину слышны были крики команд и беспорядочная стрельба, пара пуль клюнула землю в шести метрах справа. Сделав пару глотательных движений, снова протянул правую руку за гранатомётом и не нащупав его сразу оглянулся назад. Труба и подсумок сместились таким образом, что мне пришлось отползать назад на полметра. Видимо боги войны за что–то взяли надомной шефство: как только я сдвинулся с лёжки и прополз перебирая ногами и локтями всего на каких–то полметра назад, в холм угодило сразу две гранаты прилетевшие с того берега. «Гостинцы» ахнули почти одновременно, обдав веером осколков канаву, оставленную мной несколько секунд назад. Видимо тыловое охранение обрабатывало высоту для профилактики, вряд ли они могли меня так быстро обнаружить. Я уже подумывал о том, чтобы сместиться на десяток метров вправо, чтобы успеть выстрелить хотя бы пару раз, как ожила рация:

— Второй — Первому — Поскольку нужда в контроле за «туристами уже отпала, я снова перешёл на нашу волну — Слева пятьдесят — шорох….

Михась предупреждал, что некто обходит позицию Шермана по правому флангу, но принадлежность он точно определить пока не может. Замерев на секунду, я отжал тангенту коротко три раза, это означало — всем работать по собственному усмотрению. В завертевшейся карусели я просто могу неуспеть отдать верный приказ, именно для этого и нужен тщательный предварительный инструктаж. Оба моих бойца знали свой манёвр, свои приоритетные и второстепенные цели, а также место сбора. Поэтому сейчас предстояло выяснить, насколько с пользой тратил на них время, объясняя тонкости ремесла так сказать. Стрельба стала плотнее и очаги по интенсивности сместились метров на триста вперёд и вправо, где штурмовикам Кэрри удалось остановить головное отделение охраны конвоя. Непонятно было молчание БМП, однако о причинах я пока совершенно не задумывался, приоритетной целью сейчас было нейтрализовать тыловой заслон, два АГСа существенно сковали мне возможность маневрирования, это нужно было исправлять. Но пока ничего с ними поделать не получится: стоит только поднять голову, как меня тут же срисуют стрелки. Подхватив подсумок с гранатами, я перекатился на пару метров ниже вершины холма, чтобы нормально прицелиться по «бабловозу». Там всё было немного непонятно: БМП замерла метрах в трёхстах впереди, замерев в первой четверти левого разворота, перекрыв остальным машинам колонны путь. Башня на сорок пять градусов была развёрнута также влево, но орудие молчало, а задняя аппарель откинута. На первый взгляд «броня» казалась неповреждённой, но что конкретно произошло, я сходу определить не берусь. Сапёры отстреливались, грамотно и без суеты укрывшись за корпусом БМП. Оба «хамви» головной группы стояли с распахнутыми левосторонними дверьми, а их экипажи палили по укрывшимся в лесу партизанам, разбившись на две группы, давя плотным огнём любую попытку бойцов Кэрри обойти их с флангов. Положив снаряженную «трубу», я прикинул расстояние до броневиков оглядывая позиции охранников в трофейный прицел. Выбить их оттуда будет непросто, только если кинуть гранату или пальнуть из «подствольника». Однако «туристы» видимо не имели ни того, ни другого, потому что пока перестрелка принимала затяжной характер.

— Двойка — Единице! Контакт, здесь Синий плюс четыре…

Ну наконец–то! Матинелли с дружками уже на подходе, однако раз Михась не дал условного сигнала, значит Шерман его ещё не видит. Скорее всего наёмники притаились и ждут удобного момента чтобы присоединиться к веселью. Отложив прицел и отжав тангенту рации, я негромко даю отмашку:

— Единица всем номерам: «факел», «факел»!..

Дождавшись двух тоновых сигналов в подтверждение приёма, я наконец–то выдохнул. Вот сейчас я смогу пополнить свой личный счёт! Подтянув заряженный РПГ к плечу, прикинул расстояние и быстро вскочив прильнул к прицелу. В сетке возник и заплясал серый бок головного «хамви» и прижавшийся к нему спиной амер без шлема, но со сбруей головной радиогарнитуры. Человек воздел ствол короткого автомата вверх и что–то орал в микрофон, рот его перекосился от напряжения, в прищуренных глазах читалось напряжение и ни капли паники. Сделав вдох и стабилизировав гранатомёт я на выдохе, плавно жму на спуск и падаю как раз в тот самый момент, когда реактивная граната со злобным шипением уходит к цели. Мгновения до взрыва растянулись словно в замедленной съёмке. Сразу рой мыслей пронёсся в голове буквально за пару долей одного единственного мгновения: что если граната уйдёт в сторону, что если боевая часть не сработает и всё обернётся простым пшиком, а меня уже засекли?!..

— Бу — м — ммм!!..

Взрыв получился такой силы, что от сотрясения почвы меня слегка подкинуло вверх. Предусмотрительно открытый рот забило землёй, ударной волной в мою строну швырнуло целый ураган из камней, веток и прочего мусора. Не теряя зря времени, я почти вслепую нашарил следующую гранату и снова зарядил гранатомёт. Боковым перекатом я ушёл ещё ниже по склону холма и поднялся на колено, чтобы определить следующую цель. Первый мой «гостинец», произвёл тотальное опустошение в рядах конвойщиков: граната угодила раму задней двери «бабловоза», сила взрыва оказалась столь сильной, что кузов «хамви» разорвало пополам. Часть капота и передний мост, скрученные взрывом в невообразимый клубок, швырнуло вперёд по дороге, так что они вылетели на обочину и сейчас дымили, нелепо вращая чудом не отлетевшим правым колесом с вяло горящей покрышкой. Оторванный бампер висел на ветвях придорожной сосны, где–то метрах в тёх над землёй. Задняя часть въехала скошенным багажником точно в лобовое стекло следующего бронеавтомобиля, в свою очередь сильно протаранившего головную «шаланду». Людей разбросало вдоль дороги, но большей частью я разглядел фрагменты тел. Уцелело только трое сапёров, укрывшихся за скосом лобовой брони БМП. Видимо в момент взрыва, они пытались перегруппироваться, это спасло им жизнь, пусть и на короткое время. Однако имела место серьёзная контузия, поскольку бросив оружие выжившие ползали в дорожной пыли и беззвучно разевали рты. Но бой продолжался: примерно семеро солдат, по–видимому сопровождавших груз засели в дорожной канаве справа, постепенно отползая в сторону моста. Думаю это были водители грузовиков и те, кто оказался в качестве сопровождающих груз. В организованности им не откажешь: под плотным обстрелом они сумели сосредоточиться на вполне удобной позиции и не давали «туристам» взять себя в кольцо или подойти на бросок гранаты. Не обращая на них внимания, снова вскинув РПГ на плечо и мысленно сосчитав до одного выстрелил в борт фуры, стоявшей в середине колонны. Следующий взрыв по звуку получился слабее предыдущего, распавшись на серию следовавших один за другим одиночных и парных разрывов. Видимо сдетонировали какие–то мощные боеприпасы и уцелевшие до этого машины по эту сторону моста, раскидало так, что перевёрнутая задняя фура въехала задом на мост, покрытие которого не выдержало и осыпалось в воду градом осколков и крупных кусков бетона. Часть ящиков вывалилась наружу, некоторые лопнули и в их содержимом легко удалось опознать миномётные мины. Тыловое охранение, скованное боем с группой Дока ничем не могло помочь товарищам, «туристы» прижали экипажи броневиков, заставив тех укрыться за машинами, турели не могли помочь амерам — стволы АГСов нельзя было задрать на такую высоту, так что березняк и холм оказался в мёртвой зоне. Среди бойцов Дока был по крайней мере один неплохой снайпер — сквозь оптику я заметил, что оба стрелка за турелями были убиты выстрелами в лицо. Всего за машинами пряталось человек шесть, ещё двое ничком лежали перед капотом головной машины. Шансов отойти у амеров не осталось, лишившись двух своих основных преимуществ в виде бронемашины и «станкачей», солдаты стали лёгкой добычей для стрелков Дока. Отложив гранатомёт, взобрался во вторую ячейку и осмотрев спрятанное оружие с облегчением убедился, что всё цело. Осколками повредило только один магазин к «калашу», однако ничего более серьёзного не произошло. Выщелкнув в боковой карман с ветошью уцелевшие патроны, забросил пропоротый осколком «рог» в речку. Не успел я сделать пары шагов по направлению к мосту, как ожила рация:

— Тройка — Первому — Я чуть поморщился, Семёныч иногда косячил с запоминанием позывных — У меня четыре «коробочки» и два пенала карандашей….

— Двойка всем: контакт! Минус четыре….

Доклады пошли почти перекрывая друг друга. Не успел приятель отключиться, как со стороны дороги где планировалось остановить подкрепление, грохнул взрыв, а следом запылали завалы. Мне немного полегчало, хоть что–то уложилось в схему и пошло более–менее предсказуемо. Напалм, судя по ровному рыжему пламени и клубам чёрного дыма, удался на славу. В полукилометре от места боя за пригорком росла и ширилась сплошная стена огня. Раз август выдался таким засушливым, скоро пал пойдёт следом за набирающим силу ветерком на юго–восток в сторону бывшего города. Жаль, что при планировании я не учёл возможность пожара как средства уничтожения авиабазы. Осмотрев «весло» и отряхнув автомат от песка и грязи, я опустил флажок переводчика огня и передёрнув затвор присмотрелся сквозь прорезь прицела в направлении левобережья. Один из джипов дымился, амеров осталось всего двое, оба судя по всему серьёзно ранены. Оставив разборки с ними для «туристов», я повесил гранатомёт за спину и стал осторожно спускаться с холма под прикрытием берега к мосту. Фуры горели чадным пламенем, от запаха жжёной резины и вытекшего масла. Вскарабкавшись по осыпающейся кромке обрыва и высунув голову осмотрелся. Обзор перекрыл кузов опрокинутого грузовика, слева громоздились вывалившиеся ящики. Мельком глянув на маркировку, я опознал крупнокалиберные снаряды для авиапушек и … в длинных кофрах лежали ракеты «воздух–воздух». Мгновенный импульс ненависти буквально затопил сознание, всё вокруг стало словно на старом негативе, окрасившись всеми оттенками чёрно–белой гаммы. Не глядя нашарив гранатомётный выстрел в подсумке и отложив автомат в сторону, я сполз по откосу и скинув трубу РПГ с плеча снарядил гранатомёт снова. Быстрым, в два прыжка броском, преодолев расстояние до лесополосы я нашёл пологий откос спускавшийся к берегу реки в сотне метров от моста и прицелившись выпустил гранату в сторону опрокинувшегося грузовика. Взрыв получился в три такта: сначала рванула граната, затем, одна за другой в небо и в стороны брызнули три шлейфа пламени. Ракеты с трескучим визгом рванули, рассыпая вокруг шлейф из искр и осколков. Я поймал себя на том, что даже не пригнулся, такова была жгучая ненависть к этим ракетам, которые везли чтобы сбивать наших летунов и охранять неповоротливые туши бомберов несущих смерть может быть жителям моего родного города. Ни один осколок или капля расплавленного металла не коснулись меня. Заставив тело двигаться, я услышал настойчивый далёкий голос в наушнике:

— Единица!.. Я Сопун… Ед…

Как это обычно бывало и раньше, от непрекращающихся разрывов у меня заложило уши, да и стресс навалился такой, что большинство звуков и запахов просто были вытеснены, исключены из восприятия. Повесив гранатомёт на плечо, жму на тангенту:

— Здесь Единица, говори Сопун.

— Слышу тебя Единица — Несмотря на глухоту, я расслышал радость в голосе Вениамина — … контакт по трём направлениям… остался один…

Обстановка всё сильнее выходила из–под контроля, похоже что наёмников оказалось не два–три человека и за деньгами пришло несколько отделений, а это бойцов десять–пятнадцать. Я вызвал Мишку, может быть он прояснит картину происходящего:

— Единица — Двойке, как обстановка?

Ответом было только шипение статических помех, приятель не отзывался. Мишка по плану должен был находиться южнее моей нынешней позиции, прямо за холмом и пасти наёмников. Судя по последнему докладу, четверых он положил, а потом всё завертелось и даже если он и звал, вполне могло случиться, что я не слышал. С этим разберёмся чуть позже, нужно попытаться выручить Веню, мне нужен был его голос в эфире. Шермана так и так буду гасить, но бойцов Дока и Кэрри, кто–то должен будет отозвать и направить в нужную мне сторону на соединение с врачом Лерой. Никто кроме студента этого сделать не сможет, по той простой причине, что более никому в стане «туристов» я не доверял вообще. Оглядевшись и сверившись с наизусть запомненной картой местности, снова вызвал Очкарика:

— Единица — Сопуну, успокойся, обозначь себя ракетой или дымом. Как принял?

— Нету, ничего нету… патроны кончаются!..

Хотелось плюнуть с досады, но в горле уже давно першило от кубов проглоченной копоти, язык присох к нёбу и говорить удавалось с большим трудом. Забытое за годы мирной жизни ощущение постоянной глухоты снова вернулось, как и большинство навыков почти мгновенно. Нащупав на поясе флягу, я отпил глоток отвратительно тёплой, подсоленной воды, машинально ощупав себя на предмет ранений. Поднеся левую руку к глазам крови не заметил. Дрожь из пальцев тоже ушла, как это было много лет назад. В бою я совершенно успокаиваюсь, как это не странно прозвучит, все нервы остались в мирной жизни, тут же всё привычно и знакомо. Снова стиснув тангенту, я уже нормальным голосом чётко сказал:

— Держись, иду…. И прекрати истерику в эфире, отбой связи!..

Бежать в сторону набиравшей силу разноголосицы вспыхнувшего в лесу боя, оказалось не просто: стресс выпил все силы, снаряга и оружие давили на организм совершенно немилосердно. В лесу было не так жарко, как на открытом всем ветрам и солнцу холме. Однако со стороны дороги несло шлейф удушливой гари от сожжённой техники, а порывами ветра уже несло искры и плотный сизый дымок от пылающих завалов впереди за пригорком. Пожар уже перекинулся на эту сторону дороги, но по–серьёзному займётся ещё минут через сорок, так или иначе к этому времени бой окончится. Мельком взглянув на часы, я отметил время 9.42 утра, бой идёт каких–то двадцать минут. Что–то произошло с Мишкой, по замыслу он должен был прикрыть Очкарика, но судя по всему опять безупречный план дал трещину. Ориентируясь на звук очередей, я довольно быстро оказался в ложбине между двумя плоскими холмами в двухстах метрах от места боя. Именно тут Шерман оборудовал свой пункт управления и сюда же должны по уговору подтянуться иностранцы. Вынув лопатку из чехла на левом боку, я быстро вырезал небольшую яму в корнях приметной сосны и сложил туда РПГ и две оставшиеся гранаты к нему. С отсоединённым прицелом и вынутыми элементами питания, да ещё закутанный в плотный слой полиэтилена, дней десять гранатомёт пролежит тут без особого вреда. Для любознательных любителей трофеев, я положил в подсумок зарытый непосредственно под трубой РПГ гранату с вынутым кольцом и размоченным в керосине запалом. Взрыв произойдет в тот самый миг, когда кладоискатель попробует вынуть тубус из ямы, а следом сдетонируют и «выстрелы». Пару гранат с вымоченным запалом лучше всегда носить с собой если решил, что не желаешь чтобы твои вещи трогали безнаказанно — их следует держать под замком. Конечно, если такой замок есть, всегда отыщется ключ от него, но опять же отсюда не следует, что дверь без замка это лучший вариант. Когда последний кусок дёрна был уложен, я распрямившись вновь перебрал оставшиеся магазины и проверил не потерялось ли чего в суматохе. В процессе, на грани слышимости появился смутно знакомый звук, не тратя больше времени, я побежал вверх по ложбине, приметив еле заметную в зарослях кустарника тропинку. Мгновением позже я вспомнил, что это был за звук — со стороны авиабазы приближались «вертушки». Пусть сюрпризом их появление назвать нельзя, однако даже предсказанное появление такого грозного противника сулит одни неприятности. Снова ожила рация:

— Тройка — Первому… две картонные коробки… идут к тебе.

Густой подлесок закрывал обзор но я понял, что сквозь завалы и непроходимую тайгу скорее всего прорвались тяжёлые танки. Забитая дорога отчасти сковывала манёвр техники, а через лес ни джипам, ни БМП не пройти. Только «абраша» сумел бы преодолеть баррикаду получившуюся в результате подрыва фугаса, вряд ли идёт что–то менее существенное. Видимо на то, чтобы столкнуть на обочину повреждённую технику ушло порядочное количество времени. Танки и вертолёты, что может быть хуже? Если через десять–пятнадцать минут мы не начнём отходить, остатки отряда раскатают в тонкий блин. Завал свою задачу выполнил, иначе конвой практически не понеся потерь проследовал бы к базе. Я вызвал Варенуху. Сейчас бывший водила мог помочь только одним способом. Перед выходом обоим артельщикам был выдан план месторасположения пещер. Тот кто уцелеет должен был отвести туда уцелевших, сейчас это был именно Семёныч, что в конечном итоге я и предаолагал с самого начала.

— Единица — Тройке, отличная работа. Исполняй вариант «тропа», как принял?

— Я… Тройка принял. Вариант «тропа», я всё понял… есть.

До первого очага перестрелки оставалось метров сто пятьдесят. Две группы заняли позиции по склону плоского холма, на вершине которого и находился командный пункт Шермана. Судя по количеству стволов, в первой группе было двое, а на них с трёх сторон наседало шестеро стрелков. Оборонялись те, кто был выше по склону, поскольку вспышки огня перемешались в пределах пяти–шести метров. Позиция для обороны была удачная: стрелки засели в искусственно расширенной промоине, грамотно обложившись управляемыми минными полями по флангам. Это помогло им сдержать первый натиск нападавших, я заметил пять или шесть трупов между деревьями. Некто подпускал нападавших поближе а потом подрывал противопехотные мины. В такой ситуации даже от импортных «клейморов»[41] будет не спастись, что собственно и произошло по крайней мере уже дважды. Мин судя по всему оказалось не так много, допускаю, что штуки по четыре–пять, может быть чуть меньше. Нападавшие стали осторожней, и к тому же у засевших в промоине кончались патроны: их злые длинные очереди перемежались хлопками одиночных выстрелов оборонявшихся и думаю скоро, дело дойдёт до гранат. Замедлив бег, я снова вызвал Очкарика, присев за стволом старой берёзы так, чтобы наступавшие не обнаружили раньше времени сюрприз у себя в тылу.

— Сопун, ответь Единице, обозначь себя как–нибудь!..

— Единица — Голос Очкарика дрожал и почти не был слышен на фоне статики и звуков боя — Есть фальшфейер, зажгу и брошу перед собой за бруствер.

— Слышу тебя Сопун, давай свети!

Больше всего мне не хотелось сейчас ошибиться. Если Веня сейчас на вершине холма, то туда я доберусь только минут через двадцать, когда над холмами уже будут барражировать вертолёты, а дорогу перережут танки. Наперекор моим мрачным мыслям слева взвился в воздух и упал сноп красного огня, хорошо видимый даже сейчас при свете дня.

— Отлично. Вижу тебя Сопун… кто ещё с тобой?

— Никого — голос Вени дрожал от напряжения — Меняю позиции, остальные мертвы… никто не шевелится, один я.

— Понял тебя, Сопун. Сядь ровно и не отсвечивай больше. Отбой.

Отерев слегка забившийся грязью прицел автомата, я снова осмотрелся в поисках противника. Увидев фальшфейер, они видимо струхнули, но поняв, что вот уже минуты три ничего не происходит, зашевелились. Слева звонко ударило две коротких пулемётных очереди, фонтанчики земли вскинулись вдоль бруствера окопа, в котором укрылся Веня. Одной пулей зацепило прогоревшую световую шашку и она отлетела в сторону. Следуя моему совету, Очкарик на огонь не ответил. Спустя ещё минуту, зашевелились кусты справа и слева, на расстоянии примерно двадцати метров впереди от того места, где я сидел. Потом показалось три сгорбленных фигуры, быстро перемещавшиеся во фланг позиции Очкарика. Прикинув расстояние, я поднял «весло» и прицелившись в спину замыкающего «тройки», плавно надавил на спуск.

— Та–та — тах!..

Расстояние мизерное для автомата, поэтому все три выстрела легли ровно в середину спины бойца. Без единого вскрика, тот рухнул как и бежал — лицом вперёд. Не мешкая, я перенёс огонь на его коллег, поскольку оба как в замедленной съёмке уже начали падать и уходить из–под огня в перекат.

— Та — тах!.. Та — тах!

Обоих мои пули настигают тоже в движении, но последний противник скорее всего получил пулю в ногу, потому что с проклятиями на непонятном мне языке, ему удалось отстреливаясь из короткого автомата с одной руки отползти за ствол толстой сосны и залечь там. В тот же миг, я метнулся влево, чтобы обойти раненого амера и избежать ответного огня вражеского пулемётчика. То не заставил себя упрашивать и длинная очередь прошила кустарник в паре метров справа от того места, где я только что был. Затем, словно очнувшись, с той же позиции заговорило ещё два ствола, одним из которых к моему удивлению был автоматический дробовик. Ориентируясь по вспышкам выстрелов, я откинул прицел «подствольника» и навесом послал в ту сторону две осколочных гранаты. Потом я снова перекатился ещ1 на десяток метров левее, так что залегший за деревом амер — подранок, оказался словно на открытом месте. Не раздумывая долго, я с колена на вскидку дал по распластавшемуся на земле словно лягушка иностранцу короткую очередь патрона в три–четыре. Две пули попали иностранцу в спину, одна пробив шлем застряла в затылке, последняя ушла рикошетом от толстого прута кустарника и засела в стволе дерева, за которым амер пытался спрятаться. Снова ругнув про себя нелюбимое оружие и сменив магазин, я крикнул:

— Веня!.. Сопун! Отзовись, но не высовывайся!

— Я тут, вроде цел…

— Молодец, хорошо!

Всматриваясь в том направлении, куда ушли ВОГи, я вслушивался в прерывистые отдалённые звуки перестрелки слева за холмом. Нужно заканчивать, нужно быстрее бежать на холм, но амеров могло гранатами не убить, так эту ситуацию лучше не оставлять.

— Иду к тебе в гости, не пальни случайно.

— Хорошо….

Пригнувшись, я быстро перебежал пространство отделяющее меня от оврага и скатился в окоп, ноги отпружинили в мягкое. На дне окопа лежал труп «туриста», лица у него не было совсем, сквозь тёмное месиво отчётливо желтели ошмётки мозга и кусочки костей, видимо постарался гражданин с дробовиком. Веня лежал прислонившись к боковой стенке окопа, зажав в руках американский короткий автомат, ствол которого смотрел вертикально вверх. Глаза парня за линзами очков тускло блестели, он всё ещё не верил, что бой для него закончился. Подойдя к парню вплотную, я взял его автомат за ствол и крепко ухватившись за него тряхнул. Очкарик вздрогнул и дёрнулся, но боёк только сухо щёлкнул — патроны в автомате закончились немного раньше, чем думал его владелец.

— Спокойно, солдат — Мягко разжав грязные пальцы Очкарика, я отнял у него оружие прислонив его к краю окопа — Пока война закончилась, покури, коли балуешься зельем. Но сначала, вызови своих…

— Не могу — Веня покачал головой, на глазах его навернулись слёзы — Аккумулятору писец пришёл, не вызвать никого.

— Это поправимо — Сорвав свою гарнитуру и вынув собственную радиостанцию из чехла разгрузки. Я протянул всё это Вениамину — Вызывай их обоих, командуй отход к Шишковичам, вертушки уже на подлёте… танки прорвались через… короче кисло сейчас будет. Зови их, скажи, что Шерман убит и последние его слова были об них.

— А он правда — Веня вскинул на меня удивлённый и чуть растерянный взгляд — Он, что реально….

— Если не конкретно в данный момент, то в ближайшие десять минут точно похолодеет. Разве ты не видел, кто на вас напал?

— Н — нн — нет — Лицо парня застыло, он силился вспомнить как всё началось — Растяжки рванули, потом Саня увидел чужих… ну без повязок и подорвал мины, потом….

— Ну, случилось и случилось — Я снова прислушался, время уходило — Это наёмники, они подумали, что вождь их подставил, вот они и разозлились. Время дорого, Веня. Зови своих, быстрее. Не ошибись в ориентирах, держи микрофон подальше от рта, чтоб слишком громко не звучало, а то не поверят.

Кивнув, Очкарик поколдовал с настройками рации и забубнил что–то на своей страйкбольной тарабарщине в микрофон. Лицо его разгладилось, но пустота из взгляда всё ещё не ушла, притаившись где–то в глубине глаз. Через какое–то время он выключил рацию и протянул её мне.

— Они идут. Осталось шестнадцать человек, трое тяжелораненых, зацепило каждого, никто не уберёгся. Кэрри серьёзно ранен, похоже лёгкое прострелено его «замок» мне ответил — Семён Скрипников, Паганини его позывной. Док чуть припоздает, из–за разрушенного моста им вновь придётся переправляться вброд… сам он вроде цел. Шерман с ними на связь не выходил, они легко поверили что убили его, мне верят в отряде.

— Отлично. Ты пока тут сиди… на вот, пожуй — Из неприкосновенного запаса, я достал «сникерс», коробку коих реквизировал ещё месяц назад во время зачистки аутпоста.

— Откуда?!

Веня с изумлением принял батончик из моих рук и не отрывая изумлённого взгляда от меня рванул обёртку зубами и впился в шоколад мёртвой хваткой.

— Дед Мороз подарил, это вместо медали тебе будет. Ну, всё: ешь и сиди тихо, я скоро….

Оставив парня в ошеломлённом недоумении, я перекатился через бруствер окопа и пошёл туда, где среди кустов виднелся небольшой просвет пробитый разрывами моих гранат. Присмотревшись, я увидел, что гранаты взорвались в метре друг от друга и мысленно поздравил себя с удачным выстрелом. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как мне приходилось пользоваться «подствольником», видно правду говорят: умеешь однажды — никогда не разучишься всерьёз. Первый труп я обнаружил сразу, как только подобрался к небольшой проплешине в кустах на три метра: пулемётчика накрыло прямым попаданием, оторвав кисть правой руки, осколки порезали ему шею, было очень много крови. Второй стрелок, с массивным ружьём имевшим барабанный магазин, просто лежал опрокинувшись навзничь, но никаких видимых повреждений на его теле видно не было, только выделялось баклажанного цвета кожа на лице. Вынув пистолет, я выстрелил синюшному амеру в лицо, тот даже не дёрнулся. Похоже, что от близкого взрыва, у него просто остановилось сердце, такое тоже бывает, причём довольно часто. Осмотревшись в поисках третьего, я увидел неширокую борозду примятой травы и кровавый прерывистый след, уходящий вправо от прогалины. Пойдя следом, держась чуть слева вскоре наткнулся и на третий труп. Осколками наёмнику перебило обе ноги, не спасли даже крутые с виду наколенники. Пытаясь ползти, человек истёк кровью. Выстрелив ему в голову для проверки, я подобрал его оружие и вставив в развилку кривой берёзы как мог согнул ствол, срезав однако подсумки с запасными магазинами к его автомату. Потом вернувшись на место где лежали двое других иностранцев как мог испортил их оружие. Вернувшись к оврагу где пришедший в себя Веня бродил из стороны в сторону, не находя себе места, я бросил ему трофей:

— Заряди свою «железку» — Неловко поймав подсумки, Веня слегка покраснев нырнул в окоп и оттуда раздалось знакомое клацанье затвора — В следующий раз бросишь оружие и будешь бродить просто так, назначу чистить картошку всю войну. Разгильдяям оружие никчему. Бежать за мной сможешь?

Очкарик молча кивнул, на ходу рассовывая магазины по подсумкам собственной разгрузки, где они размещались на уровне груди. Влазит в такоё кармашек по два магазина, плюс, как я заметил, у носимой Веней модели они были подпружинены и вынимать их довольно удобно. Однако стоит размочалить клипсу закрывающего клапана, как удобство превращается в геморрой. Бежал парень громко топая, но в нарастающем шуме боя это уже не было особенно важно. Обогнув холм у подножья таким образом, чтобы зайти нападавшим во фланг мы оказались на месте боя через двадцать долгих минут, когда звуки перестрелки и глухие хлопки разрывов гранат сместились к вершине поросшей невысокими соснами и колючим кустарником плоской вершине холма. Притянув Веню к земле, заставив парня присесть в высокую траву, я вскинул трофейный прицел к глазам и осмотрелся. Картина боя была немного не ясна: холм штурмовало помимо тех, кого я так удачно приложил внизу, по меньшей мере ещё шестеро наёмников, среди которых я не заметил долговязой фигуры Матинелли. Оборонявшихся было изначально, как и докладывал Мишка, человек пять. Их не застали врасплох, об этом говорило ещё три трупа лежавших в разных позах так, что по их положению было видно — изначально наёмники предприняли попытку открытого лобового штурма и их отбросили. Однако в команде охотников за сокровищами оказался ощутимый огневой перевес, слышно два «ручняка», а это против редких очередей отвечающих наёмникам с вершины трёх автоматов было уже очень серьёзно. Оборонявшиеся не отходили, поскольку с северо–запада распространившийся пожар закрывал им возможность отступления, кроме того, я слышал доносящийся оттуда характерный стрёкот винтов десантных «вертушек». Амеры тоже локализовали район перестрелки, может быть связались с наёмниками, поэтому не слышно артиллерии. Но пути к отступлению скорее всего перекрыты почти все, времени для отхода не осталось, даже если мы сейчас переломим ситуацию, американская десантура будет на высоте уже совсем скоро. Кроме того, мне нужно было найти Мишку, без приятеля я уходить не собирался. Тихо передёрнув затвор «весла», я махнул Очкарику рукой вправо:

— Держись справа от меня, дистанция — десять метров. Вали всех, кого видишь впереди. Если заметишь человека с «Винторезом», не убивай его, это свой. Всё понял?

Веня только кивнул и довольно умело перехватил короткий импортный автомат, поэтому без лишних слов мы двинулись к вершине холма. Первым в прицел ко мне попалась сгорбленная спина пулемётчика, азартно поливавшего короткими очередями что–то вперед. До цели оставалось метров семьдесят когда меня заметил обернувшийся зачем–то к пулемётчику его товарищ менявший магазин в автомате. Взяв небольшую поправку я приостановившись дал две короткие очереди слившиеся почти в одну и оба наёмника покатились в траву. Ещё раз проконтролировав место падения, я двинулся дальше, почти не обращая на Веню внимания. Сейчас уже не было времени вытирать парню сопли, да и откровенно говоря мне подумалось, что он справится. Тем временем иностранцы заметили меня и в немалой степени, этому способствовал голос моего «калаша», диссонировавшего с созвучиями импортных стволов бывших у обеих сторон. Под ногами взметнулись фонтанчики земли, пришлось тут же упасть и с перекатом уходить вправо. Хлопнуло два одиночных выстрела и пулемёт поливавший пространство в том месте, где я только что был, замолчал на полуслове. Поднявшись, мне вовремя удалось поймать в прицел перебегающую в опасной близости передо мной тёмную фигуру в вислой панаме с израильским автоматом наперевес. Теперь сомнений больше не осталось — оружие у нападавших совершенно точно неуставное, значит стравить подельников мне всё же удалось. Прежде чем я успел выстрелить, наёмник уже падал, его цепанул кто–то справа от меня, наверное это Веня постарался. Короткими перебежками, огрызаясь скупыми очередями в сторону оставшихся нападавших, мне удалось продвинуться вперёд метров на сто. Отсюда уже был виден передний край окопов, а точнее индивидуально отрытых ячеек, откуда изредка постреливали «туристы». По вспышками и появляющимся время от времени фигурам, оказалось, что высоту обороняло два–три человека. Сам вождь сидел в крайнем правом окопчике, его характерную крупную фигуру я заметил одной из первых. Шерман умело садил одиночными в сторону последнего оставшегося пулемётчика, однако пару раз стрельнул и в мою сторону. Справа, Веня что–то заорал своим и из одного окопа ему ответили. Помогло это тем, что «туристы» перестали палить в нашу сторону, несмотря на злобные выкрики Шермана. Тот продолжал изредка стрелять по нам с Очкариком, перемежая приказы чуть ли не семиэтажным матом. Однако по непонятным мне пока причинам, его же бойцы не подчинились, сосредоточив огонь на оставшихся в живых наёмниках. Пара пуль вождя прошла в опасной близости от моей головы и пришлось снова залечь. Гул винтов амеровских «вертушек» становился всё ближе, время уходило с поразительной скоростью, счёт уже шёл на секунды. Снарядив «подствольник», я на звук выстрелил в ту сторону, откуда послышался стрёкот пулемёта и снова откатился влево. Хлопок гранаты заткнул пулемёт, послышался громкий тоскливый вой боли. Так иногда случается, если отрывает какую–то конечность и человек видит что с ним случилось. Потом послышалась непонятная возня, приподнявшись на локтях я увидел, как двое «туристов» подскочили к окопчику Шермана и пытаются разоружить вождя. Однако это у них не выходило: Краснов ещё в первую нашу встречу показался мне хоть и упитанным, но довольно здоровым мужиком. А сейчас он демонстрировал подчинённым знание какого–то единоборства, возя двух ослабевших и явно раненых людей словно полудохлых котят. Веня тоже было бросился в свалку, но прямым встречным ударом под дых, Шерман опрокинул на землю и его. Пока вождь оглядывался в поисках своего оружия, я успел подойти к нему метров на десять. Заметив, как я держу «весло», Шерман перестал суетиться и выпрямившись обратился ко мне с лёгким акцентом, как говорят только эмигранты:

— А, это ты урка! Подстава с грузом это твоя затея?

Побитые «туристы уже начали отползать в сторону, только Веня схватил выбитый из рук автомат и направил оружие на своего бывшего командира. В глазах за пыльными стёклами очков я читал решимость выстрелить, но не уверен, что тот сможет убить человека глядя тому в глаза, это несравненно сложнее, чем если стреляешь метров со ста. Не выпуская Краснова из поля зрения, я обратился к Вене:

— Если хочешь что–то сделать, то поторопись, амеры уже поди на холм карабкаются. Заканчивайте со своим Иудой и пошли уже отсюда, граждане, а то все тут останемся.

— Сволочь! — Очкарик тоже смотрел на Шермана, но оружие ходило в его руках, от переизбытка адреналина — Я слышал тебя и того пиндоса! Ты всё время нас подставлял, хотел за бугор смыться в Барселону свою сраную. Ты всех нас продал!..

— Да, очень хотел — На лице Краснова читалась напряжённая работа мысли, глаза шарили вокруг, даже сейчас он искал способ выкрутиться — Всегда хотел свалить. Сначала из «совка», потом из «раши»…. А в Грузии… да там все в десять раз культурнее! Совки вы… серое стадо, быдло немытое! Как вы легко всему верите, как же просто и легко вас обманывать…. Продал, говоришь? Так и купил не дорого: слушали меня разинув рот, как бараны шли на убой. Ненавижу, презираю всех вас!..

Дальнейшие события произошли очень быстро, практически мгновенно следуя друг за другом. Вот Шерман пинком поднимает в нашу сторону облако пыли, уходя влево из–под Вениного «ствола», пытаясь в прыжке дотянуться до валяющегося в паре метров от него автомата. Почти в тот же миг Очкарик жмёт на спуск, но промахиваясь привстаёт, подавшись вслед движению вождя. Быстрее всех оказался лежащий на земле ничком один из уцелевших «туристов» — среднего роста мужик, с круглым лицом и комплекцией располневшего, но ходящего в спортзал менеджера средней руки. Выпростав из–под себя руку с экзотическим по нынешним временам немецким пистолем Р–38, он четыре раза стреляет в распластавшегося в прыжке Шермана. Грузное тело Краснова, затянутое в модную снарягу, уже замертво валится на землю, руки в последнем конвульсивном движении впиваются в сухую землю, словно цепляясь за неё напоследок. Для верности, я добавляю контрольную очередь, но тело прошитое ещё и моими четырьмя пулями даже не вздрагивает.

— Ну, теперь пошли отсюда — Я помогаю «менеджеру» подняться — я Антон Варламов, будем знакомы.

— Миронов Сергей — Голос у мужика глубокий, хорошо поставленный — Радиоведущий… бывший, правда. Так это вы помогли нашим у дороги и тогда… ну в лесу?

— Мы, но разговоры потом. Веня отведёт вас с товарищем к остальным из отряда. Мой боец проводит всех в безопасное место, там будет время для разговоров. Сейчас нужно уходить, ещё раз рад знакомству, Сергей…. Хорошо стреляете, кстати.

Мы ещё раз пожали друг другу руки и я подозвал к себе Вениамина. Того ещё потряхивало от переизбытка адреналина. Оно и понятно: бой, угроза неминуемой смерти и глаза того, кто хоть и оказался врагом, но всё же был живым человеком, а не просто силуэтом в прицеле. По себе знаю, что смерть вынужденно причиняемая под давлением обстоятельств, имеет множество обличий. Некоторые смерти даются легко, враг безлик, у него нет имени, а часто ты даже не можешь различить его лицо. А иногда, приходится сходиться глаза в глаза, видеть, как жизнь по капле уходит из них и ты точно уверен, что эту жизнь забрал именно сам. И вот тут совсем непросто решиться, особенно в самый первый раз… да и потом не так легко, как об этом пишут или говорят «бывалые». Не важно чем и как убьёшь: ударив ли ножом, выстрелив ли из чего–то огнестрельного. Однако часто смерть вот так же смотрит и в твои глаза, от этого взгляда выстужает душу, сердце черствеет и приходит понимание, что есть только две стороны — либо позволить убить себя, либо самому отнять чужую жизнь. Этот порядок вещей в своей чудовищности настолько обыденный, что многие не выдерживают, ломаются. Для себя я давно отождествляю войну с жарой: какое–то время её можно переносить, есть силы приспособиться и жить в этом климате довольно долгое время. Однако нет ни минуты чтобы не приходило понимание, что есть предел любому терпению и выносливости, хотя в данной ситуации я понимал и то, что фигурально выражаясь попал на Экватор и вроде как застрял тут совершенно на неопределённы срок. Теперь следовало привить это терпение окружающим, научить их жить и терпеть эту… жару и всё, что идёт с ней в придачу. Хлопнув парня по плечу, я махнул в сторону пологого северного склона, где сгущался нагоняемый с дороги белёсый дым пожарища:

— Вениамин, отведи своих товарищей в Шишковичское урочище, если получится — ждите меня там три дня, минус те две недели, которые вам понадобится чтобы добраться туда. Может быть, я нагоню вас по дороге… может быть не приду вообще. Ты с Лерой теперь единственная надежда для отряда, мой боец будет вам помогать, чем сможет. Иди, время поджимает.

Жестом остановив хотевшего что–то возразить Очкарика, я ещё раз попрощался с остальными «туристами» и начал спускаться с холма в ту сторону, откуда раздавался шум вертолётных винтов. Там была позиция выбранная Мишкой для стрельбы, там может быть лежит подстреленный но живой Матинелли. Единственное о чём я мог думать в тот момент, это серые тела бомберов, похожих на разжиревших летучих мышей — мутантов. Бегом спускаясь с холма, я поудобнее перехватил автомат и нырнул в заросли лопухов, голоса не таящихся амеров слышались впереди и справа, нужно было спешить.

Глава 8

Россия. 24 августа 2011года. Юго–западный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. 273 км севернее предместий г. Кемерово. Район речной переправы между железнодорожным узлом «Постниково» и авиабазой «Нью–Нортвуд», 10.54 по местному времени. Партизан Антон Варламов: вербовочная беседа и отрыв.

… Если кто–нибудь вам расскажет, что может сохранять ровное дыхание после выматывающего шестичасового ожидания в стылой земле и короткой, но интенсивной огневой сшибки с превосходящим по численности противником — он либо врун, либо киборг из будущего. Но всё равно приходится бежать и чаще всего, когда дыхание может выдать, лучше сделать его ровным и неслышимым иначе ты труп. Однако сейчас важнее всего именно скорость. Мне в помощь было то обстоятельство, что с горки пришлось сбегать, а не вновь карабкаться на неё. Все мысли занимало непонятное Мишкино молчание и отсутствие среди трупов на высотке так необходимого мне человечка — итальяшки Матинелли. Американцы сработали оперативно и выбросили четыре–пять поисковых групп десантников, которые шустро заблокировали все известные им подходы к высоте и отрезку трассы где произошло нападение на конвой. Но мне особо это не помешает: лёжка Михася была восточнее очага событий, оттуда же, согласно докладу приятеля пришли и наёмники. Сложность сейчас была только в том, удастся ли преодолеть открытое пространство от подножья холма к лесу, не будучи обнаруженным с воздуха или десантниками из группы прочёсывания. Хоть и бежал я уже почти что налегке, усталость и ноющая боль в едва зажившей руке не помогали грациозным прыжкам с почти двадцатикилограммовой полезной нагрузкой. На первый взгляд, разумным шагом было затаиться и попробовать пропустить противника через себя, однако в данном случае речь не идёт о спасении собственной жизни, мне необходимо первым отыскать Мишку и если он жив, узнать что сталось с итальянцем. Поэтому пригнувшись но не сбавляя скорости, я почти по прямолинейной траектории бежал в сторону леса, аж ветер посвистывал в ушах. Справа, в опасной близости раздавались команды, кто–то постреливал, но думаю, это был просто беспокоящий огонь — амеры после тотальной расслабухи теперь так сказать дули на воду, паля завидев любой подозрительный пень или слыша непривычный звук. На моё счастье, рассыпавшиеся цепью десантники шли чуть правее, нас разделяло около пятидесяти метров, а густая растительность ограничивала видимость местами до расстояния вытянутой руки. Взятый в начале темп становилось всё труднее выдерживать по мере того, как почва под ногами становилась менее пологой. Трава, вымахавшая местами почти по пояс взрослого человека, сковывала движения, а главное, я теперь довольно сильно шумел. Мысленно надеясь, что достичь спасительной темноты леса, маячившей почти рядом — кажется уже рукой дотянуться можно, я удвоил скорость, но оступился и угодив ступнёй левой ноги в небольшую ямку, начал падать вперёд. От громогласного треска сучьев и возможного перелома лодыжки, спасло умение падать. Сгруппировавшись удалось войти в кувырок через правое плечо, но вот тут везение кончилось — я угодил прямиком в заросли шиповника. Не будь на мне маски и перчаток, вполне велика была вероятность остаться без глаза и солидных лоскутов кожи. Однако теперь ушло ещё пара драгоценных минут на то, чтобы по возможности снять с веток оторвавшиеся клочки нашитых на костюм ленточек, что в конечном итоге привело к встрече с двумя амерами, сначала услышавших треск кустов, а потом заметивших барахтавшуюся там непонятную бесформенную фигуру. Видимо приняв меня за медведя, американцы сразу стрелять не стали, один из них даже залихватски свистнул, надеясь напугать незадачливого зверя. Решение было принято мной мгновенно, однако же целый ряд вариантов ещё быстрее промелькнул в мыслях, обгоняя конечное действие на немыслимо короткий отрезок мгновения. Амеров двое, но мой самопальный камуфляж сбив их с толку, подарил редкую возможность первого действия, нужно ещё больше их запутать. Зарычав словно настоящий топтыгин, я как мог скрывая автомат висящий на шее, ринулся влево от застывших в изумлении солдат, треща кустами ещё сильнее нежели при падении. Придержав автомат правой рукой, левой я уже вынимал пистолет из набедренной кобуры. Десантники были на предельной для пистолета дистанции, нас разделяло около пятнадцати — двадцати метров, однако иные варианты могли несработать. Сериями по два выстрела, я выпустил по приближавшимся фигурам все девять патронов и отщелкнув мгновенно затерявшийся в траве пустой магазин снова перезарядив ПБ пошёл вперёд и влево, обходя так и не выстреливших ни разу американцев по дуге. Ещё по службе, когда приходилось использовать этот специально переделанный под глушитель «макаров», я знал, что особой кучности на таком расстоянии, да ещё и в движении не добьёшься. Этот пистоль бил наверняка только с десяти метров, дальше случались всякие чудеса, но инструктор показал, что коли придётся вести огонь именно из «макарки», главное тут, это скорость с которой ты сможешь опустошить магазин в направлении цели. Так случилось и сейчас: американец бывший чуть левее и ближе получил две пули в бронежилет и одну прямо в подбородок, пройдя по инерции ещё шага три, он выпустил автомат из рук и схватившись за лицо осел в траву. Его напарник поняв, что происходив и опознав по характерному силуэту человека с оружием уже поднимал свой короткий автомат, но получил одну пулю в предплечье, попавшую между стяжкой плечевой кевларовой накладки прямо в мягкие ткани. Это замедлило его движение, а ещё одна пуля скользнула по левой скуле, сняв довольно приличный кусок кожи и мяса. Шок и ранения на дол мгновения затормозила действия американцев, дав мне возможность приблизится ещё на пять метров и сменив магазин довершить начатое: Не доверяя возможностям «макарки» пробивать современные «броники», я стараясь бить по открытым участкам тела выстрелил пару раз в лицо замершему от болевого шока первому десантнику и опустошая магазин до конца, выпустил оставшиеся шесть пуль по силуэту уже вытащившего свой пистолет здоровой рукой второго десантника. Ещё пара вещей произошла одновременно: второй амер упал навзничь треща кустами и затворная рама моего пистоля тихо лязгнула, встав в заднее положение. Вернув рамку наместо, я спрятал пистолет в кобуру и вынув нож с удвоенной прытью ринулся к упавшим. Приходилось слышать, что им перед боем колют какие–то стимуляторы и вот сейчас любой их амеров может встать и хотябы подать сигнал своим выстрелив в воздух. В прыжке достигнув тела первого врага, я слева направо рубанул по закрытому зелёным накомарником горлу, ткань скрученная в жгут словно бы нехотя расползлась, брызнула чёрная кровь и где–то в глубине разреза показалась розово–белая кость позвоночника. Не останавливаясь больше, я подбежав к перекатившемуся на левый бок второму амеру, рывком взяв того за переднюю кромку обтянутого камуфляжным чехлом шлема и оттянув голову амера назад, также слева на право махнул ножом, но немного не рассчитав сил, почти отрубил ему голову. Сразу же разжав кулак, я выпустил нечаянный трофей и свисая на лоскуте кожи та упала рядом с телом, помедлив скатившись трупу к коленям. Получилось так, словно амер замерший в позе эмбриона баюкал голову на руках. Замерев над трупами и прислушавшись, я понял, что цепь пошла вперёд и вправо, видимо пока не хватившись отставших, настолько быстрой вышла наша сшибка. Отерев лезвие об одежду покойного иностранца и успокаивая серьёзно сбившееся дыхание, я быстро обыскал обоих, забрав лишь оружие и уложив обоих ничком, в паре метров друг от друга, сунув каждому за поясной ремень по наступательной гранате из их же подсумков. Может повезёт и их товарищи не проверят трупы на предмет «подлянки» и на свой счёт можно будет записать ещё пару–тройку супостатов. Оглядевшись кругом и снова сверившись с ориентирами, я прислушался: ПБ это не совсем бесшумное оружие, а если стрелять без перерыва, то звук получается довольно громким. Само собой с автоматной трескотнёй не сравнить но… однако же сейчас в мою сторону никто не спешил, звуки погони и отрывистые частые хлопки импортного оружия слышались всё дальше позади и слева — амеры уже должны быть на вершине холма. Прибавив шагу, я свернул на северо–восток, к приметной старой берёзе, откуда недалеко было до выбранной Михасём лёжки. Оттуда следовало начинать поиски приятеля и по возможности выяснить, что же с ним произошло. Сухая трава неприятно шуршала под ногами, после грома перестрелки у моста слух стал постепенно возвращаться, однако неприятный писк всё ещё стоял в ушах, мешая слушать лес. Заложив две крутые петли и промучившись с зарослями обобранного медведем уже довольно давно малинника, я вышел к засохшему дереву спустя ещё полчаса. Всматриваясь в окружающие плотной стеной небольшую полянку деревья и прикинув место откуда удобнее всего было пасти подходы к наблюдательному пункту покойного ныне Шермана, я нашёл группу деревьев, вполне подходящих для этого. Ближе всего была средней высоты сосёнка, крона которой отлично могла скрыть стрелка от посторонних взглядов. Однако после тщательного осмотра, никаких следов Мишкиного присутствия не нашлось. Взяв левее на восток, у замшелой старой пихты я нашёл то, что искал: да десятка стреляных гильз от «винтореза» и с десяток вполне чётких отпечатков его следов. «Говнодавы» приятеля оставили вполне подходящий автограф на земле и стволе дерева, содрав мох и оставив ошмётки грязи. Прикинув направление стрельбы по отброшенным гильзам, я направился на север, отмерив двести метров, куда нелюбимое мной оружие приятеля без напряга могло дострелить. Пройдя положенное расстояние увидел и результат работы Михася: четыре трупа лежали в разных позах таким образом, что стало ясно — их подстрелили сзади, никто не попытался укрыться и вряд ли понял, что вообще происходит. Но пройдя ещё десяток метров дальше от первых покойников, стало ясно, что везение снайпера на этом закончилось. В команде наёмников нашлось два Мишкиных конкурента. Один с М–25[42] и другой с полноразмерной SR–25 с глушителем[43] — обе снайперки сильно превосходили «винторез» по точности и дальности прямого выстрела, однако местность была на стороне отечественного военпрома. В условиях ограниченной видимости, когда лучше иметь под рукой скорее автомат с «тихарём», Мишке удалось выиграть дуэль у своих иностранных визави. Хотя неприятности они ему доставили, но короткий ствол «винтореза», мощный патрон и главное отсутствие засветки и звука от выстрела — стали той совокупностью мелочей, которые помогли одиночке — полупрофи, победить крепко сыгранный коллектив. Однако всё имеет свою цену и судя по всему, Мишка расплатился сполна. Чуть раньше, среди прочих следов на стволе дерева я заметил бурые пятна крови, хотя количество их и не было большим, однако без автографа нашего «паганини» на этот раз не отпустили. Но оба остались лежать тут же, снайперов разделяло небольшое расстояние: один мешковатой грудой валялся у корней старой сосны, откуда его свалил приятель выстрелом точно в лоб; второй видимо менял позицию и ничком зарылся с головой в кучу палых листьев скрывавших небольшой сухой овражек. Ему досталось три пули в висок, плечо и шею, первое попадание было уже смертельным, но выброс адреналина не дал наёмнику умереть мгновенно, отсюда и две следующие дырки….

Пока снайпера мерялись длинной инструментов ремесла и степенью выучки, основная группа наёмников прикрываемая огнём своих стрелков отходила к холму. Их следы я заметил пройдя ещё десятка три метров на северо–восток от трупов вражеских стрелков. Оружие ломать было грех и я взял обе винтовки с собой, обобрав трупы наёмников и сняв с них всё, что умелый стрелок берёт с собой на охоту. Тащить всё это я решил недалеко, поэтому взял всё, что пришло на ум. Тут были походные наборы для чистки, два дальномера и десятка четыре патронов разной номенклатуры россыпью, плююсь по шесть обычных магазинов притороченных в подсумках приличных разгрузочных жилетках. Оружие и боеприпасы это то, что в скором времени нам очень пригодиться, тем более такое ухоженное и дорогое как вполне приличные снайперские ружья. К счастью, через сотню метров мне попался огромных размеров муравейник и отмерив от нег десять шагов я вырыл не слишком глубокий схрон, куда и сложил добычу. Разбирать винтовки я особо не умел, но опыт общения с одним уехавшим в Канаду другом, часто наезжавшим в Иркутск по делам, позволил мне довольно точно выполнить неполную разборку обоих стволов. Глянув на часы, я снова мысленно сплюнул с досады, на быстро утекающие минутки, однако продолжил работу. Разложив части оружия на полиэтиленовой плёнке, я применил старый фокус помогающий от барсуков, лис и особенно чужих собак. Подойдя к муравейнику и сняв перчатки, похлопал пятернёй по горячим от солнца муравьям сновавшим в куче по своим делам. Естественно лесные трудяги кинулись на защиту своего дома и спустя каких–то пару мгновений, обе мои ладони были покрыты кусачими красными мурашами — солдатами. Укусы их, довольно болезненные, на огрубевшие от рытья окопов ладони почти не оказывали того эффекта какой я испытывал в детстве. Растерев муравьёв по рукам, я пошёл к оружию и стал натирать железки получившейся пахучей сочной шелухой. Так, мысленно прося у трудолюбивых муравьёв прощения, пришлось несколько раз внести опустошение в их популяцию. Война, пусть и опосредованно, коснулась и совершенно неимевших к людской суете отношения. Подавив прилив снова начавшей подниматься в душе волны отчаянья, я тщательно упаковав оружие и боеприпасы уложил дёрн над ямой схрона. Теперь найти его можно будет только с помощью миноискателя, собаки почуют только муравьиный резкий дух, отлично перебивающий большинство других запахов. А наличие рядом отличного ориентира в виде муравейника, снимет вопросы у большинства следопытов. Лишь бы среди них не оказалось того ушлого амера, так неудачно подломившего мою захоронку, остальным же моя хитрость просто не по уму. Вернувшись обратно к дереву, где сидел Михась, я пошёл по его следам: чутьё не подвело и скоро удалось обнаружить его след, приятель шёл по следам наёмников, среди которых вероятно был и Матинелли. В какой–то момент присев на корточки, чтобы точнее определить направление погони, я почувствовал резкую кинжальной остроты боль в левой стороне груди, левая рука тоже онемела от плеча до самого локтя, дыхание перехватило и пришлось сесть, прислонившись к тонкому стволу молодой осины, сейчас некоторое время лучше не двигаться….

… Дорога во двор дома в котором я последние пару лет снимаю квартиру только одна: под арку в девятиэтажном доме нужно пройти скача через лужи вечно скапливающейся даже в сильную жару грязной воды. Непонятно, откуда эта бурая, пахнущая тухлятиной жидкость вечно просачивается, но она всегда на своём месте — ровно посерёдке растрескавшегося тротуара. Два антрацитово — блестящих озерца затаившись в сумраке арки ждали очередную невнимательную жертву. Обычно, опытные жильцы сразу сбавляют ход перед самым арочным проёмом и по стеночке пробираются на другой конец арки, в тысячный раз проклиная коммунальщиков и страну в целом. Но тут же забывают про неудобства, стоит им только выбраться под скудный желтоватый свет дворовых фонарей, проблем кроме удачно форсированного препятствия по жизни и так хватает. Так случилось, что лично мне в тот вечер было совершенно наплевать на лужу, поскольку на ногах я имел равнодушные к любой грязи, разношенные и чрезвычайно удобные кирзовые сапоги с обрезанными на треть голенищами. Да и вообще, вся остальная одежда выдавала во мне скорее слесаря — работягу, припозднившегося после трудного рабочего дня, идущего по своим делам удивительно ровной для представителя данной профессии походкой. Нащупав привычным жестом в кармане штормовки пакетик с сухариками, я забросил пару крепко подсоленных кубиков на язык и блаженно вдохнул сырой вечерний воздух. Всё тело приятно гудело от хорошей рабочей усталости, даже залеченная три года назад рана не болела сильно. Боевая отметина тихо ныла, как бы по–приятельски напоминая, что я поступаю с ней нехорошо. В нагрудном кармане грел душу аванс, полученный от хозяйки продуктовой палатки Анны Семёновны, женщины приятной и молодящейся. Так, пребывая в полном ладу с собой и миром вообще, я миновал «шведскую стенку» всю отполированную сотнями рук и ног местной детворы и впереди показался торец пятиэтажного панельного дома, где я собственно и проживаю. Осень, самое любимое мной время года, уже сорвала с деревьев последние листья и в шорохе голых веток яблонь и тополей, слышался сонный шёпот — деревья уже погружались в спячку, от них веяло небывалым покоем….

— … Портфель давай, сука!..

Идиллию осенней сказки разрушил уверенный молодой голос, которому вторили ещё два, менее разборчивых, но полностью согласных с требованиями первого говорившего. Нехотя выныривая из ощущений внутреннего комфорта, я не ускоряя шага всматриваюсь в желтоватые сумерки перед первым подъёздом «пятиэтажки». Картина вышла привычная и уже практически обыденная в своей неприглядности: на спинке скамейки перед подъездом сидела фигура в мешковатой одежде, а из–за высокой стойки чёрной кожанки выглядывала коротко стриженная, шишковатая макушка. Ещё два персонажа перегораживали подступы к железной подъездной двери, испещрённой пятнами оборванных объявлений. Оба были словно близнецы похожи на своего восседавшего на спинке скамьи вожака, с той только разницей, что у того что справа от входа вместо куртки был одет короткий красный пуховик, а грязные засаленные волосы, короткими стрелами торчали во все стороны. Третий пассажир как две капли воды походил на главаря маленькой стаи, только ростом чуть пониже и куртка явно пошита из дерматинового заменителя. Общим для всех троих была вихляющая походка и угрюмо — глумливое выражение обветренных лиц. Однако все они не были особо пьяны, кайфовой развинченности в них тоже заметно не было. Скорее всего сейчас они разводят мужика на бабки, с целью добыть средств на приятное проведение сегодняшнего вечера. Парней я узнал, поскольку часто проходя мимо первого подъезда видел всю троицу оккупировавшую многострадальную лавку. Один раз тот, что сейчас требовал портфель попросил закурить, но услышав мой короткий отказ больше не приставал. Мы словно стали незаметными друг для друга, выпав из сферы общих интересов, перестав существовать вообще. Жертвой троицы оказался худощавый мужчина, за спину которого сейчас прятался мальчик лет шести, прижимающий к груди большой пластмассовый самосвал ярко–оранжевого цвета. Мельком глянув на часы и поймав циферблатом свет фонаря, я смекнул, что мужик забирал ребёнка из детского сада. Решив повременить с вмешательством, я замер в тени отбрасываемой стеной дома и стал наблюдать. Мужик в сером дорогом пальто, хороших туфлях и с дорогим портфелем для бумаг выглядел благополучным служащим средней руки, ребёнок в синей куртке, шапке с опущенными «ушастыми» клапанами, синих джинсах и высоких осенних кроссовках с высоким берцем, тоже признаков бедности не выказывал. Обычные люди, в меру ухоженные и даже благополучные, явно местные, только вот сталкиваться с ними не приходилось. Вообще, вмешиваться в данном случае было чревато: вдруг один из хулиганов окажется сынком этого самого дяденьки и я буду крайний если заступлюсь. Поэтому, я продолжая наблюдать, тихо подошёл как можно ближе, не обнаруживая себя, да и вряд ли кто–то меня заметил бы подойдя я даже открыто. Все торе были заняты новым развлечением — травлей беззащитного. Сидящий на лавке вожак, не меняя тона продолжил:

— Раз «заяву» забирать не хочешь, будешь отвечать за каждый день. Для начала, метнёшься сейчас до хаты, сорок «штук» мне принесёшь, пока пацан твой тут с нами посидит. Ментам не звони, ты же видел, нас отпустили, да ещё извинились. Неси деньги за ущерб, а лучше съезжай из нашего дома, профессор. Не серди меня, мужик — хуже будет.

На лице мужчины с портфелем отразилась целая гамма чувств: видно было, что боится он только за ребёнка и вполне себе хочет вступить с хулиганами в спор на их языке. Однако вид округлившихся глаз мальчика не оставил ему выбора: кивнув головой, он успокаивающе похлопал сына по плечу и пошёл к двери:

— Аркаша, ничего не бойся, я сейчас вернусь….

Поняв, что шпана мужику не родственники и я стал свидетелем обычного разбоя, на душе стало немного легче. Окна квартир всего первого этажа, забранные решётками были темны. Неясный свет лился на площадку перед домом только с третьего этажа, люди попрятались, никто не хотел вмешиваться, государство отучило делать добрые дела. Помочь или нет, вопросом не было: как стало ясно из разговора, конфликт имел затяжной характер. Дальнейшая судьба отца с сыном выглядела незавидной. Думаю, что забрав деньги они мужика серьёзно покалечат, могут даже забить насмерть, случаи были. Дождавшись, когда мужчина скроется в подъезде, я шагнул за спину к сидящему на спинке скамьи вожаку и без замаха, коротко пробил правой в затылок. Без единого вскрика, как и положено, вожак сполз на широкое ложе скамейки и затих. Двое его приятелей никак не успели среагировать на случившееся, поскольку со стороны выглядело, что их приятель просто потерял сознание. Очнувшись оба кинулись с вожаку но тут я вышел из тени слева, обойдя скамейку но всё ещё оставаясь невидимым для встревожившихся хулиганов. Тот, что в красном пуховике, отбросил прочь так и стоявшего возле скамейки мальчика с такой силой, что ребёнок кубарем покатился в грязь, выпустив игрушку из рук. Оранжевая машинка неловко кувыркнувшись уткнулась в первую ступеньку крыльца, завалившись на левый бок. Снова, как и в первом случае действовать пришлось быстро: угостил стоящего ко мне ближе всего гопника ребром ладони по кадыку. Тот сипя осел на асфальт, обмякшей бесформенной грудой, потеряв сознание. Третий хулиган, отбросивший мальчика, был слишком далеко для удара рукой, поэтому для начала получил носком сапога под колено, а когда от боли он инстинктивно подался вперёд, то дошагнув до «красного пуховика» я ударом кулака в основание черепа, уложил на землю и его. Не теряя времени, снова оказался рядом с уже приходящим в себя главарём и обыскав его карманы, нашёл довольно солидный арсенал: перестволенный под боевой патрон газовый пистолет и аккуратный «финский» нож в ножнах за поясом брюк. Ребята оказались не совсем простые, мне повезло застать их врасплох, иначе вполне мог схватить ещё одну лишнюю дыру в шкуре. Забрав пистолет и выщелкнув магазин, насчитал в нём пять патронов… однако круто для начала. Вернув магазин обратно и положив пока «ствол» в карман штормовки, на какой–то момент задумался о дальнейших действиях, благо все хулиганьё лежало смирно. Выход виделся только один, добавив шевельнувшемуся главарю ещё немного сна пережав хватом руки сонную артерию, я подошёл к сидящему на ступеньках мальчику. Тот снова прижимал игрушечный самосвал к груди, невидящим взглядом уставившись прямо на меня. Присев перед ним на корточки, краем глаза следя за поверженной троицей, чётко, но не громко спрашиваю:

— Аркаша, ты меня слышишь?

Мальчик рассеянно кивнул головой, в больших карих глазах застыл страх и удивление. Он не понимал, откуда взялся плотный, невысокого роста, коротко стриженный и почти полностью седой парень. С недельной щетиной на обветренном круглом лице и совершенно чёрными неподвижными глазами, он мало чем отличался от лежащих на асфальте злых людей, угрожавших его отцу. Осторожно подняв пацана на ноги и сделав два шага вверх по крыльцу, я открыл дверь подъезда и подтолкнул мальчишку в неожиданно ярко освещённый лампой дневного света тамбур.

— Иди домой. Скажи своему папе, что парни передумали, им больше ничего от вас не нужно. Ты меня хорошо понял?

Мальчик заторможено кивнул и сначала медленно, а потом всё быстрее припустил вверх по лестнице. Тихо закрыв дверь на сильной пружине, чтоб не грохотала, я вернулся к скамейке и вынул трофейный пистолет из кармана. Я не народный мститель, но эта ситуация так не уйдёт: отморозки очнутся и не найдя меня снова переключатся на этого незнакомого мне в сущности «профессора». Став рядом с тихо лежавшим на лавке главарём, я стал ждать. Наконец, «дерматин» и «красная куртка» очнулись, шатаясь поднялись на ноги и оба с недоумением уставились на меня. Пистолета они пока не заметили, молча кинувшись на новую жертву, без всяких вопросов. Каждому досталось по две девятимиллиметровых пули в грудь, парни словно наткнувшись на невидимую преграду осели на асфальт всего в паре шагов от своего прошлого «аэродрома». Стрелял я наверняка, оба гопника скорее всего умерли почти мгновенно. В магазине «газовика» оставался ещё один патрон, поэтому взяв руку безвольно лежащего рядом на лавке парня, я прикинул, какая рука у него рабочая. Хват ножа, и расположение наплечной кобуры верно подсказали, что сюрпризов нет, парень правша. Взяв его рабочую руку так, чтобы он довольно крепко ухватил вложенное ему в ладонь оружие, я снова став у бесчувственного гопника за спиной, прицелился его рукой в окно точно за спинами трупов и выстрелил, мгновенно отшагнув в темноту. Звон стекла, сонные голоса разбуженных жильцов, всё это я слышал и видел уже издали, отбежав от дома на приличное расстояние и укрывшись под аркой. Начавший приходить в себя главарь недоумённо глядел на свой пистолет зажатый в руке и трупы приятелей. Весь первый этаж осветился огнями зажжённого в комнатах света. Минут через десять вдалеке завыла милицейская сирена, а очнувшийся главарь бросив оружие припустил в мою сторону. Ничего не оставалось как поставить пролетавшему мимо бандиту подножку и тот рухнул в самую середину лужи. Не ожидая приезда ментов, я снова отшагнул назад, оказавшись там, откуда начал свой путь всего полчаса тому. Быстро миновав по тёмным буеракам расстояние до своего подъезда, я открыл металлическую дверь и тут меня скрутил приступ острой боли. Сердце жгло как огнём, левая рука словно чужая повисла плетью вдоль туловища. Наш первый этаж был тёмен, лампочку там постоянно воровали, либо били, поэтому местные обитатели все поголовно ходили с ручными фонариками. Превозмогая резкие приступы мутящей сознание боли, я кое–как преодолев три этажа держась за стены почти ввалился в квартиру, с огромным трудом различив затуманенным болью взглядом замочную скважину и судорожно справившись с замками. Потерять сознание мешало только упрямство, но боль оказалась сильней, поэтому последнее, что осталось в памяти это уходящая вверх стена тесного пространства прихожей….

… Тогда это был первый серьёзный привет от пережитого на войне — доктора говорили, что стресс, нагрузки и все дела. В принципе, ничего особенного не случилось: курить я бросил за два года до этого, а нервы… ну с этим придётся жить. Фокус в том, что было подозрение на инфаркт, но я сбежал тогда из больнички не дожидаясь пока доктора возьмутся за меня всерьёз. Потом приятель привёз из Китая настойку толи из женьшеня, толи из тигровых костей, но пропив её год, до настоящего времени приступов даже после серьёзных нагрузок не было. История же, после которой проявилась новая болячка продолжения не имела. Через неделю, «профессор», оказавшийся довольно успешным банковским служащим средней руки, съехал из нашего дома. Гопник больше не появлялся во дворе, ни один ни с компанией, всё снова успокоилось. Это и был самый лучший для меня выход, парнишка ничего лишнего отцу и ментам не сболтнул. Аккуратно поднявшись на ноги и приведя дыхание в порядок я снова побежал по следу, мысленно надеясь, что хоть со стороны собственного организма предательства больше не будет.

След Михася обрывался у невысокой горки, поднявшись на которую я обнаружил с десяток стреляных гильз от его винтовки и следы борьбы. Глянув вниз, где открывался участок тропы ведущей к вершине холма, я заметил четыре лежащих рядом друг с другом неподвижных фигуры. Судя по неестественным позам, все они были мертвы. Скорее всего, один из наёмников отстал от своих проверяя тыл, а Михась в это самое время уложил ещё четверых его приятелей. Уж не знаю чем, но Мишка себя выдал и они с амером схватились врукопашную. Не ясно пока, насколько был крут противник приятеля, однозначно считаю, что шансов против Мишки в рукопашной схватке у него было не много. Михась сколько его помню, не вылезал с тренировок и спаррингов, а как–то раз при мне вырубил почти одномоментно сразу троих, довольно умелых самбистов. Спустившись по пологому склону холма и миновав широкий пролом оставленный в зарослях шиповника, я вышел на небольшую полянку где обнаружил приятеля и брыкающегося изо всех сил, связанного наёмника. Иностранца Мишка спеленал грамотно: развязаться самостоятельно у того бы не получилось, а рот наёмника стягивала обычная в таких случаях «уздечка». Такая вот вставленная между зубов палка, не даст человеку кричать, но и не позволит задохнуться. Приятель сделал всё, чтобы пленник не остался калекой, однако сам он не подавал признаков жизни. Бледное лицо, изрезанные руки и зажимаемая ножевая рана в левом боку — такова была цена заплаченная Михасём за уткнувшегося в корни старой сосны пленника. Разрезав куртку в месте пореза и ощупав рану, я понял, что смертельный удар противника Мишка отвёл, но скользнув по рёбрам нож глубоко ушёл в мягкие ткани. Стреножив противника, приятель быстро терял силы, пока не отключился. Вынув флягу с водой, я побрызгал Мишке в лицо, веки его затрепетали, глаза открылись и сфокусировав на моём лице взгляд, он попытался что–то сказать, но я не дал:

— Молчи, крови ты много потерял, но сейчас уже всё нормально. Тихо полежи, напарник, скоро домой пойдём.

Походя пнув всё ещё дёргавшегося иностранца в грудину, я срезал два молодых деревца, смастерив нечто вроде волокуши. Устроив на ней раненого, занялся пленным. Это вне сомнения был Матинелли собственной персоной, только подрастерявший былой шик и сильно помятый во время драки с Михасём. Показав ему нож и приложив лезвие к его губам, я дал понять, что любой звук будет наказуем. Пленный кивнул в знак понимания и даже слегка успокоился. Во время драки он уже понял, что убивать его не собираются и видимо был настроен торговаться, держась очень уверенно. Вынув «уздечку», я указал на волокушу и лежащего на ней приятеля:

— После того, как ты порезал моего друга, цена твоей жизни сильно упала, итальянец. Кивни, если понял.

Говорил я на вполне сносном английском, поэтому слегка опешивший Матинелли только согласно замотал головой, перспектива быть зарезанным в отместку за смерть непонятного русского его явно впечатлила, он поверил, что это непременно произойдёт. Убедившись, что эффект достигнут, я продолжил:

— Сейчас, ты поработаешь лошадью, нам нужно уйти подальше отсюда, а потом поговорим о твоей жизни. Запомни, я про тебя знаю больше, чем ты про меня. Молись тому, в кого веришь, чтобы всё так и осталось иначе сам попросишь, чтобы тебя пристрелили. Расклад такой: тащи носилки, не пытайся бежать и может быть наша встреча даже послужит к обоюдной выгоде. Согласен?

Скосив взгляд в сторону бледного Михася и облизнув потрескавшиеся, в кровавых коростах губы, итальянец попробовал меня прокачать:

— Гарантии, что если твой друг умрёт….

Я не сильно без замаха, ударил пленного по щеке тыльной стороной ладони, времени на игры уже не было, Михася нужно вытаскивать.

— Сделка была в другом, но если ты будешь и дальше юлить — сдеру с тебя кожу заживо, даю слово.

Снова побледнев, Матинелли ослабил напор, поняв, что имеет дело не с новичком и потянуть время не получится. С другой стороны, он смекнул, что есть реальный шанс сохранить себе жизнь, поэтому согласно наклонив голову попытался даже раздвинуть губы в улыбке, коряво сказав по–русски:

— Хараше, я сделать по–твойму.

— Ну, тогда пошли….

Указав пленному нужное направление и развязав ему ноги, я повесил верхний конец волокуши ему на шею, предварительно обмотав её оторванной полой его же куртки. Получилось нечто вроде лошадиного хомута, чтобы шею не натирало. Дав чуть размять итальянцу ноги и спустя минуту хлопнув его по плечу, дал таким способом сигнал трогаться. Мне тоже пришлось обзавестись дополнительным багажом: пришлось тащить на себе Мишкин «винторез» и его же пояс с подсумками. Своё «весло», перевесил на шею, чтобы в случае чего сразу выйти в боевое положение. Амеры хоть и шныряли уже довольно далеко, однако в воздухе я уже слышал стрекотание беспилотников, вертушки утюжили небо севернее, ближе к дороге и месту засады. Увидят нас, без обязательных в таком случае маячков «свой–чужой» на одежде, сразу опознают в наёмнике пленного и сориентируют поисковиков на перехват. Не знаю, есть ли такие приборчики у Матинелли с приятелями, однако сейчас нас могло спасти только быстрое, насколько это возможно, движение вперёд, к тропе ведущей в Шишковичское урочище. Из–за Мишки, я сделал большой крюк в обратную сторону и сейчас мы находились в каких–то трёхстах метрах восточнее горы, где сейчас уже почти наверняка сомкнулось кольцо оцепления. Узкая, почти незаметная в траве стёжка звериной тропки вела нас на северо–восток, прочь от дороги. Однако враг имел преимущество — назойливый и зудящий шум низколетящего беспилотника был отчётливо различим. Хитрая пташка пока что висела над верхушками деревьев в сотне метров позади нас, но передислоцироваться ближе ей ни что не мешает. Итальянец шустро семенил впереди и правее, опустив голову и ничего вокруг не замечал. Про себя я довольно усмехнулся: не находя вариантов немедленного спасения, он выжидал, в надежде на удобный случай. Так бы поступил и я сам, оказавшись в плену: иногда сразу спастись не получается, но если противник дал тебе время и не убил сразу после первого допроса, то вместе с ним подарил время и шанс на свободу….

— Под дерево, быстро! Сядь и замри!..

Курсом с востока, на нас заходил боевой вертолёт, днём амеры используют обычную оптику, «вертушка» шла слишком высоко над деревьями но быстро приближалась. Матинелли прошипел что–то на своём цветистом, как и русский язык, наречии и увеличив ширину шага, рывком метнулся под раскидистую ель. Я тоже затаился под деревом в пяти метрах от пленника и его груза, замерев, прижавшись к терпко пахнущему смолой и пылью стволу такой же ёлки. Хищное, узкое тело вертолёта пронеслось над нами в следующее мгновение, я разглядел только пилоны с подвесным вооружением и отблеск стекла пилотской кабины. На несколько долгих мгновений заложило уши, потом шум стал стихать, но не ушёл насовсем. Вертолёт по спирали нарезал круги над тем местом, где мы были ещё полчаса назад. Зависнув там на какое–то время, он улетел в сторону дороги, изящно развернувшись с дифферентом на нос. Матинелли оказался не так прост: каким–то образом, итальянец пометил место, где лежал до того, как я отыскал их и сейчас на наш след встанут поисковики. Восточнее начинается зона ответственности охранных частей авиабазы, местность тамошние солдаты знают неплохо и им не составит труда отсечь нас от дороги ведущей к спасению. Стиснув зубы, я поднялся и как будто ничего не заметив, подтолкнул итальянца — мол, давай, двигай вперёд. Однако прикинув расстояние, свернул чуть севернее, туда направились Веня и его товарищи. Если получится, их можно будет догнать даже с нашим грузом и тогда я смогу закончить с Матинелли до того, как нас возьмут в кольцо. Потом, в одного, мне скорее всего удастся выйти из окружения, одного будет не так легко искать. Иностранец ничего не заметил, думая, что я всего лишь петляю или к его вящей радости сбился с дороги. Лес стал напоминать сплошную коричнево–зелёную массу, перед глазами время от времени всплывали цветные круги, но я продолжал бежать сам, подгоняя и пленного. Деревья подступали совсем близко, местами и без того узкая тропка становилась совершенно невидимой. Даже свежий, с нерастраченными силами лесовик, и то сбился бы с дороги, однако какая–то непонятная мне сила, не давала мне потерять ту интуитивную путеводную нить, что всякий раз вот уже пару часов к ряду выводила нас с пленником в верном направлении. Постепенно, дневной свет стал меркнуть, густые кроны деревьев и стволы молодых тоненьких ёлочек, становились всё плотнее друг к другу. Каждый шаг давался с огромным трудом, удерживало на ногах и в более–менее вменяемом состоянии, пожалуй только упрямство и жгучая, словно концентрированная кислота злость. Вопросы, которые постоянно мусолили между собой артельщики, тоже не давали мне покоя, просто на них я ответил гораздо раньше, ещё там, на Кавказе. Правильный, справедливый поступок, требует от человека много усилий, поскольку жизнь — штука не совсем однозначная. Подлость и всякие непотребства, на мой взгляд совершать проще, потому напасть на беззащитного, отнять у слабого, это быстрый способ пожить весело, причём здесь и сейчас. Изменился масштаб подлости, как это периодически бывает в истории, опьянённый безнаказанностью бандит размножился до размеров целой цивилизации и эти урки скопом навалились на больного, но не бедного соседа, частично впавшего в маразм. Пусть прозвучит это излишне просто, однако когда живёшь в земляной яме, а вокруг свистят пули, на сложные умозаключения отвлечённого характера вовсе не тянет. Стало совершенно темно, спину ссутулившегося пленника различить удавалось с большим трудом. Мы ушли из района активного прочёсывания, впереди был преимущественно хвойный участок вечнозелёного леса, на карте помеченный как непроходимый. Это означало, что не слишком приспособленные к лесной жизни «туристы», вряд ли ушли слишком далеко, даже с учётом предоставленной нами невольно форой примерно в три–четыре часа. Приостановившись, я глянул на компас и слегка перевёл дух — вроде идём верно. Впереди маячил небольшой овраг, за ним журчал ручеёк, совершенно скрытый высокой травой и кустарником. Мелькнула мысль, что возле воды вполне можно устроить привал и «туристы» вполне могут быть совсем рядом. Догнав Матинелли, я перевесив автомат за спину подхватил задний край волокуши и вдвоём мы преодолели овраг и вброд перешли почти пересохшее от жары последних дней русло ручья. Углубившись снова в чащу, я отпустил волокушу и всмотрелся в лицо раненого, приятель вполне может умереть, есть вероятность что не донесём. Мишка был сосем плох: бледное лицо, посиневшие губы, но от покойника в нём пока было только две трети, бросать товарища я не собирался. Сделав короткий перерыв и оправив одежду, мы снова двинулись в путь, от усталости я случайно зацепил носком ботинка свалявшийся в комок прочных словно леска травяных стеблей и чуть не упал вперёд. Потеряв равновесие, в последний момент перед падением удалось ухватиться за сук ёлки, может это и спасло…. Сухо треснул одиночный выстрел, я на рефлексах и остатках выносливости упал на землю почти сипя:

— Веня, свои!..

Чуйка не подвела и «туристов» мы нагнали уже спустя три с четвертью часа, после встречи с вертолётом. Однако из–за шума, который производила волокуша да журчавшая вода, нас услышали и организовали нечто вроде засады. Ко мне, стоящему на коленях, с вытянутыми вперёд руками, подбежал сам Очкарик, пелена нагнетаемая кровяным давлением мешала мне чётко его видеть, но несомненно это был мой знакомый студент. Странно было видеть, что кто–то кроме тебя самого может забраться в такую глушь, да ещё имея горящие вниманием и восторгом глаза. Веня, может быть по молодости, а может из–за стресса, видимо не до конца осознавал всю мерзость нашей ситуации. Для него и большей половины «туристов», окончательное прозрение наступит немного позже. Главное, чтобы это случилось не вовремя очередной стычки с амерами, нужно ещё многому их учить… время… как его сейчас недостаёт! Его приятели затаились в кустах по правую руку от меня, перехватив и так уже ошеломлённого итальянца, повалив пленного на землю. Увидев, что тот связан и тащит на себе ещё одного, на их взгляд совершенного покойника, оба «туриста» в недоумении глядели на Вениамина. Тот жестом велев им оставаться на месте, приблизился ко мне и только теперь узнав, кинулся помогать. Взяв его руку, я поднялся, снял маску и слабо хлопнув его по плечу, сразу заговорил. Голос стал хриплым, порой, я сам себя почти не слышал:

— Слушай… внимательно… студент. Мой товарищ потерял много крови, со мной ценный пленник…. Это подельник Шермана. Поверь, он нужен нам живым и невредимым. Сейчас нет времени объяснять, но я всё тебе расскажу, обещаю. Берите раненого — Я протянул Очкарику «винторез» и Мишкину сбрую с подсумками — И бегите дальше, я с иностранцем прогуляюсь и уведу погоню от вас. Потом… потом как карта ляжет, но я постараюсь выйти в место встречи с остальными. Если не приду, ты и остальные… постарайтесь уничтожить авиабазу… там «бомберы», там смерть нашим городам, они не должны взлетать! Ты всё понял?

Азарт в глазах студента затухал по мере того, как смысл сказанного доходил до его сознания. Так обычно и бывает: кажется вот он, всё знает, всё умеет и пули этого непонятного лесовика не берут. А тут моя загадочная личность возьми да и обернись совершенно иной гранью. Кого сейчас этот в сущности совсем ещё «зелёный» пацан узрел? Невысокого, потрёпанного мужика в заляпанной грязью самопальной лохматой накидке с упрямым выражением чёрных, злых глаз на удивительно невыразительном круглом лице, заросшем седой трехдневной щетиной. Мягко скажем, сочетание получилось не героическое, однако сил на спокойный тон и всякие психологические этюды же не то чтобы не осталось вовсе, похоже было, что я беру у кого–то невидимого взаймы сил и соображалку. По моим ощущениям личные резервы обоих этих качеств, закончились ещё во время сшибки у моста. Совершенно не представляю, откуда силы берутся теперь… а шут его знает, лишь бы пружина не закончила разворачиваться раньше времени, лишь бы этот эфемерный «завод» не иссяк теперь, когда комбинация почти завершена! Веня с некой оторопью воззрился на меня, казалось, что вокруг нас двоих образовался некий вакуум: его товарищи хлопотали над раненым, с интересом расспрашивая о чём–то пленника, на нас они не обращали никакого внимания. Очкарик, как только первое изумление прошло, чуть дрогнувшим голосом спросил:

— Лесовик, ты говорил, что вас мало, но все эти нападения, разгром колонны…. Почему не приходят остальные… почему вас только двое?

Идиот, или менее уставший человек, на моём месте скорее всего стал бы безумно хохотать или промолчал совсем, рявкнув что–то в приказном тоне. Всего этого я никогда себе не позволяю, поскольку истеричный смех, выдаёт бессилие, а бессмысленный приказ для пока ещё не слишком доверяющего мне человека, вызовет ещё большее неприятие, я сказал то, что должен — правду.

— Нас всего трое, Вениамин. Это я, мой напарник который скоро отбросит коньки и лежит вон там на волокуше, мы — обычные охранники… чуть круче тех, что ходят между прилавками в супермаркетах. Ну, знаешь: лицензия, почти настоящее оружие и никаких прав случись чего…. Ещё с нами бывший водитель — дальнобойщик, который сейчас идёт в Шишковичи, чтобы помочь вашим раненым найти новое убежище. Вот и вся наша артель.

Взгляд Очкарика выражал полное замешательство, руки дёргали поясной ремень, точно отражая разброд мыслей своего хозяина. Ему было непонятно, то ли я настолько недоверчив, что скрываю от него таинственных могучих союзников, то ли просто тихо тронулся умом. В представлении пусть и увлекающегося околовоенной тематикой, но всё же сугубо гражданского человека, то, что сотворили мы, двум вертухаям — чоповцам и одному дальнобойщику реально не по силам. Какое–то время, он потрясённо молчал, я даже слышал, как рушатся высокие стены и тонкошпильные башни его воздушного замка. Наконец, руки студента пришли к какому–то согласию с мыслями в голове и он подавлено спросил:

— Как?! Я же думал, надеялся….

Нужно было вернуть парня с небес на землю, хотя времени на воспитательную беседу уже совсем не осталось. Случаются моменты, когда правду нужно сказать без прикрас и всякой утайки. Она страшит, однако она же может придать сил, когда услышавший её человек поймёт, что есть работа которую кроме него никто делать не станет. Услышав слова, что вот он, последний солдат, последняя стена, за которой только пропасть и небытие, даже у робких и слабых может случиться прозрение… катарсис если угодно.

— Все мы надеялись на кого–то другого, Веня. Прости, если скажу банальность и если сказанное прозвучит снисходительно, но никто кроме нас драться не будет. Армия… не знаю где она и что делает, в сущности мне это безразлично. Время, когда можно было сидеть и надеяться на других прошли, в глубине души ты это уже знаешь. Вместе мы сумели одолеть врага, он был силён, но мы победили…. Посмотри мне в глаза Вениамин и скажи, так это или может я обманулся и горящие машины на переправе это мираж?!

Голос мой хрипел, но последние слова я почти прошипел, от чего глаза собеседника на короткий миг наполнились иррациональным ужасом и он отвернулся. Однако опомнившись, возразил с некоторым вызовом:

— Это мелочь, комариный укус! Нас разыщут и уничтожат…. Раз нет поддержки, нет армии — всё это бессмысленно и глупо.

— Верно — Боль во всём теле стала невыносимой, но я подавил даже гримасу и остался спокоен, пусть только внешне — Если думаешь как жертва и человек посторонний. Оглянись вокруг: это наша земля, другой уже нет и не будет, бежать некуда. Если ты русский, так и так тебе не жить. Длить агонию, прятаться… это твой выбор?

— Может, удастся пробиться к тем, кто сражается….

— И ждать, что снова за тебя пойдёт воевать кто–то другой, да? А если нет больше «своих», кроме тех, что сейчас во–о — он там — Я указал пальцем на возящихся с раненым радиоведущего и незнакомого мне парня лет тридцати — Они тоже не герои… но думаю, что герои к этому времени уже закончились. Есть только мы всё.

Веня вспыхнул, подавляя уязвлённое самолюбие, руки его снова пришли в движение, не оставляя в покое ремень. Звуки погони и шум вертолётных винтов сместились в нашу сторону, погоня уже близко, я начал подниматься с земли, как можно более небрежно оправляя снаряжение. От шага прочь, Очкарик удержал меня, заступив дорогу, снова глядя мне прямо в глаза, страха и отчаянья там уже не было. Когда русскому человеку, показать реальную цель, дать смысл к служению, убедить его в том что кроме него дело никто не осилит и даже у многих отчаявшихся открывается второе дыхание. Очкарик был готов драться, поскольку иллюзий по поводу поддержки больше не осталось, а мы с артельщиками в его понимании совершили почти что подвиг. Не спорю, толика отчаянья всегда сопутствует тем, кто малым числом стоит против многих, однако песня предков уже зазвучала в его крови. Голоса тех, кто уже вот так же поколения назад поворачивался лицом к врагу, чтобы стоять и может быть даже умереть на этом же самом месте, уже говорили с ним, шептали слова ободрения, вселяя мужество в сердце. Проходят поколения, время течёт, меняя внешний облик людей живущих на земле зовущейся Россией, однако ни что не заставит утихнуть голоса её защитников. Пусть часто они сами не подозревают о том, на что способны, всё открывается каждому в свой час, это я знаю по себе. Враг, даже самый сильный и коварный, всегда ассоциируется у меня с химерического вида четвероногим зверем, способным убивать только лишь одним взглядом налитых безумной злобой и жаждой насыщения красных глаз. Подобно шакалу он кругами ходит вокруг ослабевшей жертвы, воем и оскалом пасти полной жёлтых длинных клыков, подбадривая себя и сородичей мерзким воем. Такой зверь не охотится в одиночку, но пока вожак не кинется на жертву, его сородичи поджав хвосты держатся в стороне. Если достало смелости один раз взглянуть в глаза бешенного зверя, изготовившегося к прыжку, не отвести глаз, совладать с ужасом и слабостью в конечностях — ты уже наполовину победил. Оружие любого хищника, это страх его жертв, усталость и отчаянье обречённого стать добычей. Но когда удаётся всё это обернуть против него самого, зверь убежит или промахнётся в решающем броске, а его сородичи отступят. Руки Вени уже не теребили пояс, они крепко сжимали трофейный автомат, его внутренний зверь только что пролетел мимо, зло клацнув зубами впустую:

— Нет, думаю, мы пойдём вместе. Ведь вместе, не так страшно, правда, Лесовик?

— Страшно бывает всегда, если ты не слабоумный или не обдолбыш — Я заставил рот скривиться в некоем подобии улыбки, но вряд ли получилось что–то кроме волчьего оскала — Просто есть вещи сильней страха, вижу, ты это уже понял. Время поджимает, поторопись… да и мне пора.

— Ты должен вернуться, мы будем ждать, сколько понадобится, я….

— Чем я лучше тебя, или любого из… выживших? Нет особенных, теперь каждый кто решил воевать а не мародёрить или прятаться — вроде как избранный из этих идиотских фантастических фильмов. Нет нужды никого дожидаться — Я говорил уже через плечо идя к поднявшемуся с земли пленному, имевшему совсем беспечный вид — Коли уцелею, то сам вас найду. А если нет….Теперь прежде всего умей рассчитывать только на свои силы, тогда любая помощь со стороны будет приятным сюрпризом, без которой вполне можно обойтись. Ты почти всё можешь сам, раз остался цел, то воюй. Бывай, студент.

… Всё, что я видел впереди, это спина и связанные руки Матинелли. После короткой встречи с Веней и его двумя товарищами, мне удалось хоть немного облегчить свою задачу и теперь можно будет привести в действие следующий этап плана оп уничтожению бомбардировщиков. Шли мы по дуге от последней точки встречи с «туристами», на север. Получалось так, что новый маршрут уходил влево и назад относительно проторенного волокушей следа. Теперь, преследователи вынуждены будут сместить сеть облавы и я надеюсь, что Очкарик с друзьями и раненым Мишкой смогут проскочить незамеченными. Безусловно, «туристов» больше и подменяя друг друга, они будут двигаться быстрее, чем мы часом раньше. Зная, как проводится подобный поиск, я предположил, что пойдут по следу оставляемому наёмником, а за «туристами» отрядят что–нибудь воздушное. Так это или нет, но мы сейчас двигались навстречу поисковым группам, заходя им во фланг.

Увидев небольшой овраг с покатыми стенами и кучками валежника на дне, я остановился на краю и подсёк ногу пленника так, что тот покатился на дно ямы. Чертыхаясь по–английски, перемежая бедные английские слова цветистыми оборотами из родного языка, итальянец кубарем скатился на дно оврага. Попытавшись встать, он только собрал на себя кучу листьев и повернулся на бок. Я обошёл яму и сел на край оврага так. Чтобы иностранец видел моё лицо. Немного подождав, пока тот успокоится, я положив автомат на колени начал разговор:

— Извини, нет времени выбирать место для беседы. Для начала, держи вот это.

Я метнул нож так, что он вошёл в землю в двух сантиметрах от лица наёмника. Тот вздрогнул всем телом подавшись назад, но упёрся в стену оврага. Нужно отдать ему должное, итальянец не испугался, просто своими действиями я спутал его карты. Он — то ожидал, что его поведут в лагерь, будут допрашивать, а потом бравые американские морпехи его обязательно выручат. Однако, увидев нож, в его глазах загорелась искра понимания, он принял меня за преемника Краснова. Пока всё шло именно так как планировалось, главное — зацепить Матинелли на крючок и заинтересовать наёмника. Не отрывая взгляда от ножа, итальянец замер, ожидая какого–то действия с моей стороны. С востока послышался резкий свистящий шум и над тайгой в сторону авиабазы прошла пара самолётов, судя по всему, это были штурмовики. Звуков бомбёжки я ни разу не слышал, значит не найдя для целей, самолёты ушли домой. Времени до того момента, как нас обнаружат поисковые группы, осталось от силы час, может быть полтора. Чуть наклонившись вперёд, я поощрительно кивнул головой в сторону рукоятки ножа:

— Чего застыл, итальянец? Нож твой, к тому моменту, как мы закончим, ты уже сможешь освободиться, начинай.

Сплюнув набившуюся в рот грязь и мусор, Матинелли без звука начал ворочаться и в какой–то момент ему удалось сесть и перебросить руки вперёд, я специально не стал связывать пленника сильно. Руки наёмника судорожно вцепились в рукоять его же собственного клинка, который я забрал у Мишки. Приятелю удалось обезоружить противника, но это стоило ему дырки в боку и полулитра крови. Сейчас важно было с одной стороны показать своё превосходство над пленным, а другой же напротив — оставить лазейку для возможного торга за его свободу. Нож даст Матинелли шанс, теперь в руках знакомое, пусть и почти бесполезное против моего автомата оружие. Мы оба соизмеряли свои возможности и после неожиданного манёвра пару часов назад, итальянец уже не был так уверен в том, что я задумал. Теперь вольно или нет, он вынужден слушать то, что я предложу. Пока иностранец пытался перехватить нож выскальзывающий из ослабевших и затёкших пальцев, я начал говорить:

— Верёвки ты перепилишь через десять минут, ещё спустя минут сорок, здесь будут твои коллеги и ты вернёшься к своим. Правда, после рейда к мосту их осталось не так много, верно?

— Я всегда говорил, что русские очень коварный народ. Не следовало доверять Рохо….

Голос наёмника дрожал от напряжения, ему наконец–то удалось зажать нож между колен. Его клинок представлял собой одну из недешёвых копий американского десантного ножа «кей — бар».[44] Спорная штука, хоть и красивая. Я без сожаления вернул трофей иностранцу, поскольку свой выбор сделал ещё в армии, где совершенно случайно мне достался отличный кинжал — НРС–2.[45] К сожалению, патроны которыми стрелял «нож разведчика», достать было практически невозможно. Поэтому всё, что касалось стрельбы я знал только в теории. Но что касается базовой техники фехтования на ножах, то я выигрывал четыре учебные схватки из пяти. Приходилось изворачиваться и таскать учителю — майору из какого–то крутого армейского «спецназа» марочный коньяк, который в свою очередь приходилось выменивать у знакомого армянина — контрактника на обмундирование и жратву. Мы часто ходя в поиск натыкаясь на «духовские» схроны и не сильно разорённые дома, таскали много всякого барахла, даже импортные телевизоры попадались, не говоря уже про ковры и гражданскую одежду. Майор занимался со мной три месяца, пока наши части соседствовали и вроде как даже выполняли похожие задачи. Что тут скажешь, иногда жизнь бывает щедра на полезные встречи — нож и твёрдо запомнившиеся уроки несколько раз в последствии спасли мне жизнь. Вопреки непонятным мне книжным байкам, майор к себе в спецуру не звал, хотя за успехи хвалил вполне искренне. Да и не знаю, смог бы я служить там, поскольку все мысли в те времена были только про дембель и о карьере военного совершенно не мечталось. Ощущение сожаления, что сам не попросился, пришло уже гораздо позже, когда пришло понимание своего места в жизни. Промыкавшись на «гражданке» где–то год и встретив приятеля от безысходности вербовавшегося на новую войну с «чехами», я не раздумывая согласился, поняв, что ремесло воина, это в моём случае уже судьба… или даже диагноз.

Иностранец распилил верёвки за то время, что я вновь провалился мысленно в прошлое и сейчас уже стоял на ногах, разминая конечности. Нож он вернул в ножны скомбинированные с пустой сейчас тактической кобурой на правом бедре. Было заметно, что фиксатор застёжки в обычное время обнимавший рукоять под гардой клинка сейчас расстёгнут. Я только чуть передвинул автомат правой рукой так, чтобы Матинелли зафиксировал это движение, в то же время положив закрытую от глаз пленника кисть левой руки так, чтобы воспользоваться пистолетом. Шум привлечёт ненужное внимание, которого в моём нынешнем физическом состоянии я могу просто не пережить. Если ничего не выйдет, пусть итальянец сдохнет тихо. В следующий миг, я заговорил снова:

— Метнуть нож ты не сможешь, но умрёшь пытаясь, это наверняка.

— Выстрелы услышат — Матинелли устало и зло оскалился опуская руку к бедру — Так и так тебе тоже не жить.

Я убрал руку со спускового крючка, прихлопнув ею по земле рядом, это сбило иностранца с толку и он отдёрнул свою руку от рукояти ножа. Похоже, его мозги плавились от попыток прокачать меня.

— Скажи итальянец, зачем ты приехал сюда в Россию, да ещё забрался в такую глушь как Сибирь? Я спрашиваю без подвоха, мне правда интересно.

Видимо сначала, Матинелли хотел что–то быстро ответить, выдать дежурную заготовку, но мой покойный и почти безразличный тон снова сбил Матинелли с толку и итальянец коротко ответил:

— Работы дома нет, а тут платят хорошие деньги…. Американцы сказали, что вариант беспроигрышный: русские — Он слегка запнулся но увидев что я его внимательно слушаю быстро поправился — Что вы не готовы к войне. Я шесть лет отслужил на флоте, но место было только на суше. До встречи с Рохо, всё было спокойно: контракт шёл, деньги капали на счёт в банке. А потом этот соблазн сорвать куш и не продлевать контракт ещё на два года… уехать домой.

— Хорошо, когда есть дом, это ты верно сказал. Кстати, а колько ты получаешь в месяц… ну там жалование и надбавки, сколько это максимально в новой валюте?

Опешив от такого обыденного вопроса, иностранец просто сел на землю и уставившись на меня с явным недоумением, ответил дрожащим голосом. Совершенно не понимая сути беседы, он просто отвечал на вопросы, окончательно уступив инициативу мне:

— Четыре сотни амеро, минус налоги и процент по кредитам… я строю дом, женился в прошлом году. С учётом нынешнего курса один новый амеро за три тысячи старых долларов, это неплохо.

— Не плохо, жить можно — Я буднично кивнул в подтверждение правоты иностранца — А Шерман… ну, этот «испанский гость» наш… сколько бы тебе обломилось после делёжки с ним и твоими приятелями?

— Пятьдесят… нет тридцать пять тысяч — Итальянец уже просто следовал нити разговора, я задел его за живое — Но там пришлось бы ждать, пока….

— О, подробности схемы меня не интересуют — Я махнул рукой, выражая пренебрежение к деталям — Сейчас — то ты так и так на мели, верно?

Во взгляде и всей осанке пленника что–то изменилось, он интуитивно чувствовал, что впереди его ждёт нечто интересное. В минуты опасности, интуиция любого человека обостряется, Матинелли не чувствовал с моей стороны прямой угрозы. Напротив, ему стало понятно, что в своих первоначальных выводах он не ошибся, по крайней мере, сейчас ему так казалось.

— Нет, просто всё вернулось в первоначальную точку: сейчас я не разбогател, но зато жив и….

Тут он напряг слух, в надежде, что вот сейчас бравые морпехи выскочат из–за кустов и странному разговору придёт конец. Но ничего не произошло, поэтому итальянец оборвал себя на полуслове, снова выжидательно глядя мне прямо в глаза. Медленно, чтобы не вызвать ненужных ассоциаций у иностранца, я двумя пальцами правой руки вынул из кармана куртки затянутую в полиэтилен пачку иностранных денег и бросил её под ноги пленного. Описав короткую дугу, свёрток плюхнулся рядом с рукой не шелохнувшегося Матинелли. Я поощряющее кивнул на свёрток:

— Возьми, там десять тысяч амеро, купюрами по двадцать и пятьдесят монет. Раз ты приехал заработать, вот твой шанс не просто вылезти из долгов, но реально разбогатеть. По–настоящему разбогатеть. Ты хочешь этого, иностранец?

Чуть помедлив и не спуская с меня настороженного взгляда, наёмник схватил свёрток и разорвав полиэтилен упаковки принялся проверять купюры. По живому блеску глаз я понял, что его всё устроило. Когда он снова посмотрел мне в глаза, там был только лихорадочный азарт, парень спёкся. Поощрительно улыбаясь, я продолжил:

— Эти деньги, ты можешь взять без всяких условий, как компенсацию за плен и неудачную сделку с недобросовестным партнёром. Шерман ведь так или иначе хотел вас обмануть.

— А ты нет?

Потеряв всякую осторожность, Матинелли стал смелеть прямо на глазах, му показалось, что он уловил суть сделки, но тут я его обломил:

— Каждый человек, чего–то хочет от жизни и других людей. Чего хочешь ты, мы выяснили, чего хочу я, тебе знать не обязательно. Не загружай мозги ненужными деталями: ты хочешь свой дом, яхту, машину и денег больше, чем сможешь потратить, я дам тебе возможность это всё осуществить.

— Похоже на сделку с Эль Дьябло….

Голос итальянца чуть похолодел руки перестали хвататься за купюры и он снова настороженно посмотрел мне в глаза.

— Ну, это вряд ли. Ты хочешь заработать, я хочу воевать. А война требует информации и припасов. Деньги которые я захвачу — твои, мне их в тайге не потратить. Но только с припасами и живой я смогу обеспечить их поступление к тебе. Не торопись, подумай: ты останешься жив, заработаешь и отправишься на Родину и забудешь всё как страшный сон. Американцы нас разобьют, ты так и так ничего не теряешь. Но со мной есть шанс богатым и здоровым вернуться домой, а вот без меня…. Да я даже убивать тебя не буду, но ты сам пожалеешь что отказался, потому что будут другие пленные и среди них найдётся тот, кто согласится. Ловить нас будут долго, ищейки которых ты пустил по своему следу ничего не найдут, потому что тут я хозяин, а вы только незваные гости. На банковской ленте написана рабочая частота. Я буду на волне каждый вторник и четверг, с тринадцати до пятнадцати часов. Позови, если надумаешь согласиться, а сейчас — прощай итальянец.

Матинелли подобрал ленточку с цифрами и спрятал её в незаметный потайной кармашек возле локтевой заплатки на левом рукаве. Грамотно рассовав по карманам деньги, он ловко цепляясь за выпирающие из стен оврага корни деревьев и пучки травы взобрался наверх. Я тоже поднялся, переместив руку так, что и из этого положения можно будет выстрелить из пистолета от бедра. Но опасения оказались напрасны: итальянец только кивнул мне на прощание и не оглядываясь больше, пошёл в сторону откуда слышались звуки приближающейся облавы. Подождав, пока он скроется из вида, я пошёл следом, чтобы ещё больше запутать тех, кто придёт сюда уже через каких–то десять минут. Пройдя таким манером метров сто, я свернул сначала на юго–восток, а потом развернулся и забирая всё восточнее, через час с небольшим снова вышел на маршрут ведущий в Шишковичи. Звуки погони снова отдалились, но чувство беспокойства где–то на периферии сознания тонким голоском нудело о близкой опасности. Сбавив темп, я выбрал небольшую щель в корнях старой сосны и замаскировавшись присел выжидая, нет ли кого поблизости, попутно анализируя наш с наёмником разговор. Думаю, что вербовка прошла удачно и иностранец, ощущая хорошие деньги в кармане, полученные, как он поймёт позже практически без всякого риска. Прикинув все шансы и просчитав выгоды от долгосрочной работы на меня, Матинелли непременно решит, что вынул счастливый билет. Ведь в его понимании то, что изначально казалось провальной затеей и чуть было не обернулось катастрофой, неожиданно принесло неплохой барыш. К тому же, теперь отпала необходимость с кем–либо делиться. Деньги польются рекой буквально с неба, поскольку если речь зашла об оружии, то увидев мою экипировку иностранец подумал ровно о том же что и я: трофейное имущество большей частью уничтожается и именно наёмники решают, что отправить на склад, а что уничтожить как негодный хлам. Позже, если всё пойдёт как я задумал, можно будет расширить сотрудничество, поскольку размеры отряда увеличились и это не последнее пополнение, особенно остро встанет вопрос продовольствия, медикаментов и одежды. Обдери я даже всех зверей в лесу, обшить такую ораву не удастся. Поэтому каждый получит то, что хочет в этом я иностранцу не солгал….

Время шло к вечеру, сумерки превратились в практически непроглядную темень и находиться на земле стало ещё опасней нежели днём. Матинелли скорее всего расскажет, что его захватили но он сбежал утаив нож при не совсем тщательном обыске. Поэтому меня станут искать особенно тщательно, однако с наступлением темноты, амеры спустят на меня свой главный резерв — малые досмотровые группы, охотников на диверсантов. Я понял это как только шум производимый обычными поисковиками стих, но шум вертолётных моторов не исчез, а сместившись правее на восток стал периодически стихать и возвращаться вновь. Сейчас они высадились не далее чем в трёх десятках километров отсюда, разбились по командам и поделив сектора ищут мой след. Около двух лет назад, я слышал о подразделениях призванных именно охотиться на партизан. Опыт малых групп, частично утерянный после Вьетнама, был возрождён, как только амеры влезли в другой капкан — афганский. После вывода войск, многие такие спецы ушли в частные фирмы, но то, что случилось со схроном три дня назад, наводит на мысль, что сейчас кто–то из этих парней резвится тут. Кривая усмешка невольно стала растягивать губы под маской: ирония ситуации в том, что я получил то, о чём невольно просил Судьбу. Теперь, нравится мне это или нет, но скоро человек десять–пятнадцать таких «профи», будут оспаривать друг у друга первенство за право добыть мой скальп. Матинелли скорее всего не станет слишком врать своим, он поймёт, что во время поисков по следам разберутся сколько было русских. Само собой, в Шишковичах они след потеряют, места там нехоженые и даже в советское время там часто пропадали люди и их не могли найти. Поэтому часть охотников реально ушла следом за Веней и я могу только надеяться, что студент сотоварищи получил достаточную фору по времени, пока я таскаю основные силы преследователей за собой. Не стоит обольщаться надеждой на то, что враг глупее чем я, мой план изначально предусматривал и самый худший сценарий. И худшее случилось: кто–то среди охотников сложил два и два, решив выменять труднодоступного журавля в лице группы Очкарика, на вполне уловимую в кулак синицу в моём лице. Поэтому, прекратив крупномасштабную облаву, они решили воспользоваться услугами тех, кто раньше так или иначе оказывался на моём месте, а значит имеет больше всех шансов на успех.

Поднявшись с земли и размяв несколько затёкшие конечности я снова рванул трусцой вперёд, взяв курс на юго–запад в сторону заболоченного участка тайги. Конечно, в сухом лесу я получаю больше пространства для манёвра, но именно там противник сможет реализовать своё численное преимущество. В болоте легче спрятаться, легче попробовать выйти с амерами один против двоих, или даже один на один. Хотят они или нет, но зная тактику поиска, я знал, что спецам придётся разделить свои силы и действовать в двух направлениях. Одни, думаю, что меньшая их часть пойдёт на юго–восток, отрезая мне путь к Шишковичскому массиву, а другая ринется по горячему следу к болотам, дабы успеть перекрыть мне все выходы из него или перехватить чуть раньше. Сложности у нас с иностранцами практически одни и те же: ночь, знакомая только по картам местность, отсутствие информации о возможностях друг друга. Однако, мне безусловно чуть проще, поскольку я иду один, а след в темноте может отыскать только очень опытный поисковик, да и то не так быстро, как днём или в сумерках. Кроме того, амеры пойдут по петле, которую я им оставил, так или иначе им придётся следовать, а у догоняющего перед убегающим слишком мало преимуществ в сложившихся условиях. В болото за мной полезет максимум человек шесть, да и то, скорее всего они будут ждать до утра.

Низко пригибаясь, чтобы реже задевать ветки деревьев, я как мог быстро, бежал в сторону болот, до которых было ещё очень далеко, а оппоненты уже дышат в затылок, это я чувствую почти физически. Их желание выследить, кажется прощупывает темноту леса словно лучи радара. Беспилотники пока ушли, однако это вряд ли надолго и скоро придётся прятаться ещё и от них. Шум производимый загонщиками уже давно стих, но лес молчал, его жители затаились убираясь пути более опасного соперника. Когда люди воюют, звери, даже самые опасные, непременно уходят с их дороги. Именно эта мёртвая тишина, в которой даже голоса комаров и мошкары не звучали громче воя ветра запутавшегося в верхних ветвях деревьев. Вот, сорока вспорхнула и заголосила так громко, что эхо её крика многократно разнеслось по округе. Судя по этому единственному предупреждению, кто–то был совсем рядом, метрах в двухстах впереди и слева, преграждая мне путь к звериной тропе ведущей к болоту. Мгновением позже, я уже падал влекомый на землю вопящим во весь голос предчувствием близкой опасности. Короткая, в три патрона автоматная очередь прорезала мрак чуть правее того места, где я только что стоял. Звук от выстрелов был еле различим, а пули со злым визгом ушли в рикошет. Уже лёжа ничком в корнях огромной сосны, я сообразил, что устроивший мне засаду амер был пока один, иначе стреляли бы с нескольких сторон. Оружие с глушителем говорило о правильности моих предположений — против меня сейчас играли «профи», которые следуют только своим правилам. Сейчас важно определить, что есть у противника: про «тихарь» я уже знаю, теперь нужно выяснить, есть ли у него ноктовизор или только ночной прицел на автомате. Зная «спецов», я уверен, что это скорее всего что–то одно, в поиске важен каждый лишний грамм носимого груза. Думать о том, что кто–то их амеров оказался шустрей меня не хотелось, однако сейчас рассуждать было некогда. Оглядевшись вокруг, я заметил узкий просвет в деревьях и рывком поднявшись рванул к новому укрытию, до которого оставалось метров десять. Чувство опасности просто вопило, сводя с ума надорванное сердце, вдобавок потемнело в глазах и инстинктивно уйдя в кувырок на последнем отрезке броска, я краем уха услышал шорох и вой близко пролетевших пуль. Уже приземлившись и больно треснулся головой о ствол сосны, прищемив верхушку ушной раковины. Сдержав невольный вскрик, я что есть сил вжался в землю, мелькнула только мысль, что у противника есть и прицел и ноктовизор, видимо он сэкономил на чём–то ещё. Когда имеешь дело с профессионалом и у него есть облегчающие работу приборы, ветошью лучше не прикидываться: даже в хорошей маскировке и в темноте, он сможет вычислить человека и прежде чем подойти, обязательно выстрелит. Но обмануть его можно, все мы люди, все ошибаемся. Стараясь двигаться как можно более тихо, я отстегнул лямки походного «сидора» и прикинув, куда бы перебежал в следующий раз, метнул рюкзак по низкой дуге, чтобы было похоже на перебежку. «Сидор» очень натурально изобразил меня, шурша стеблями травы и ветками кустов шиповника — улетел метров на десять вперёд. Одновременно с броском, я откатился назад, уперевшись спиной через пару мгновений в ствол другого дерева. Выстрелы прозвучали чуть громче, видимо сепаратор «тихаря» уже потихоньку стал забиваться пороховой гарью и частичками рвущейся, менее прочной внутренней оплётки. Стрельба очередями из «глушенного» оружия, это всегда риск, каким бы совершенным не казалась конструкция специального патрона или самого «тихаря»….

… Амер засел слева и впереди, на невысоком холмике, вот почему пули ложились как бы сверху. Видимость практически нулевая и я думал, что импортный спец сидит метрах в трёхстах отсюда, а он почти что рядом — до холма не более сорока метров по прямой. Выстрелил он в рюкзак, по мне не отработал, значит вроде как повёлся, значит скоро пойдёт проверять. Напрягая слух, закрыв глаза, я весь превратился в одно большое ухо. Увидеть противника не стоит даже и пытаться, а вот услышать, как бы тихо он не шагал, это вполне доступно, учитывая попрятавшееся зверьё и стихший уже какое–то время ветер. Произошедшее спустя долгих пять минут, которые я провёл в ожидании амера, можно назвать закономерной случайностью. В полной тишине послышалось сначала, шуршание, потом сдавленный вскрик и громкий треск сучьев и веток кустарника. Амер неловко ступил на землю, видимо попав ногой в ямку или нору грызуна. Не удержавшись на ногах, иностранец кубарем скатился с холма, не выпуская однако оружия из рук. Это я понял после двух коротких очередей, выпущенных спецом для профилактики после того, как он довольно быстро вскочил на ноги. Такой подарок Судьбы нельзя было упустить, быстро встав я в низкой стойке, боком стал заходить за холм, обходя смутно виднеющуюся характерную фигуру так, чтобы оказаться у амера за спиной. Однако фокус не удался: каким–то образом он почувствовал моё движение и снова выстрелил, но теперь мы с ним сравнялись, видимо от падения что–то случилось с его ноктовизором. Пули досадливо пели слева от меня, рикошетя от стволов деревьев, срезая ветки кустов. Вдруг, что–то сухо щёлкнуло и стрельба прекратилась. Кончились патроны? Но судя по интенсивности огня, противник и так использовал какой–то очень вместительный магазин, может быть «спарку» — скрепленные специальным зажимом два магазина обычной ёмкости. Уловка? Нет, не похоже: слишком уж всё спонтанно произошло. Вынув ПБ, я медленно и осторожно стал обходить холм справа, когда на меня откуда–то сверху обрушилось что–то тяжёлое и большое. Быстро мелькнула мысль, что решив захватить меня живьём, амеры устроили ловушку, в которую я благополучно угодил. Упавший сверху спец, был тяжелее килограмм на сто, однако падая, он немного промахнулся, только сбив с ног — придавить меня всей туше к земле у него не вышло. Тренировки помогли и пистолет из рук я не выпустил, однако же с ощутимым трудом освободившись от болевого захвата. Свалившийся сверху человек, был реально здоровенным — таких «обломов» и используют для захвата, чтобы враг смог давать информацию, хотя бы день или два. Откатившись на полметра, я выстрелил три раза в шевелящуюся рядом тушу. С характерным чмоканьем все три пули вошли в тело, промахнуться на такой дистанции невозможно, но амер прямо с земли прыгнул в мою сторону. Снова откатываясь и уже в движении, я ещё трижды нажал на спуск. Изрыгая приглушённые проклятья, тело иностранного «волкодава» плюхнулось справа, в опасной близости, он заелозил по траве, пытаясь встать. Не тратя оставшиеся три патрона на сомнительную по результатам стрельбу, я правой рукой вынул из кармана брюк нож, освободив собачку фиксатора лезвия и вытряхнув хорошо отточенный клинок из его естественного рогового футляра. Перехватив пистолет за ствол, я шагнул к пытавшемуся встать противнику и с размаху опустил рукоять туда, где на мгновение блеснули белки глаз. Видимо, попал в переносицу или челюсть, потому что после удара раздался характерный хруст. Что–то помешало мне добить затихшего здоровенного как лось амера, заставив качнуться с вышагом влево. Второй амер пришёл на выручку товарищу, видимо он давно целился, но любая техника имеет предел совершенства — он не стрелял боясь задеть напарника. Когда же мы разделились, стрелок промахнулся только из–за моих обострившихся инстинктов, которые теперь руководили мной почти помимо сознания. Жажда жизни, а отнюдь не желание победы и дикий стресс, вот кажется всё, что в данное мгновение помогло остаться на ногах. Снова шагнув вперёд и оказавшись за стволом дерева, я не задумываясь дважды выстрелил туда, где как шептала чуйка стоял второй амер. Одна пуля прошла мимо, тенькнув о ветку она ушла куда–то влево и вниз. Вторая напротив, достигла цели, заставив иностранца слабо вскрикнуть. Спрятав пистолет в кобуру, я потянулся за спину, где закреплён автомат, сняв оружие с плеча и разложив приклад, вскинул «весло» к плечу, поймал иностранного «спеца» в прорезь прицела. Но что–то то чувство, что берегло меня словно бы удерживало палец на спуске, не давая сделать выстрел. Амер всё ещё возился со своей винтовкой, потом забросив её за спину вынул пистолет и стал водить удлиненным за счёт «тихаря» стволом из стороны в сторону, пытаясь определить, где я спрятался. Устроить «пиф–паф» на пистолетах уже не получится — патроны к «макарке» вышли все и отвечать иностранцу нечем. Истекающее секундами время, почти физически капало на нервы раскалённой кислотой нетерпения. Разум говорил плюнуть на всё и пристрелить иностранца, но нечто подсознательное всё ещё умоляло воздержаться от шума. Неожиданно, амер опустил пистолет, спрятал его обратно в кобуру вытянув обе руки сначала в стороны, а потом вынул нечто из–за спины и зажав это в кулаке, поднял правую вверх. Уже какое–то время светила луна, но её свет едва–едва пробивался сквозь кроны деревьев. Ветер снова задул с востока, но силы его хватало только на то, чтобы едва–едва шевелить самые тонкие ветви сосен и пихт. Однако лёгкого блика на миг осветившего фигуру американца было достаточно — в кулаке он зажал нож. Иностранец предлагал бой без огнестрела, что вовсе не так уж безрассудно, я слышал, что «профи» часто презирают огнестрельное оружие, ценя прежде всего вот такую резню. Я понимал причину по которой противник предложил себя как приманку: скорее всего у них был жёсткий приказ, захватить кого–нибудь из устроивших налёт на колонну живьём. Так же амер понимал, что теперь, без напарника он не сможет гарантированно меня захватить, всё, что у него осталось это тянуть время до подхода своих. На раздумья не осталось времени и я опустив автомат вышел за спиной иностранца, держа автомат стволом вниз. Реакция у спеца оказалась отменной, он тут же обернулся, но увидев автомат у меня в руках замер на полушаге. В мерцающем бликами скудном лунном свете трудно что–либо разглядеть, даже если учился этому, однако когда твоё начальство постоянно зажимает батарейки для фонаря, ещё и не к такому привыкнешь. Ростом амер был на полголовы выше меня, одет в добротный камуфляж, странно мерцавший когда на ткань попадали пятна света. Сделав поправку на объём экипировки, я определил вес незнакомца до ста двадцати килограмм и рост — метр девяносто. Его лицо, как и моё скрывала маска, в прорезях поблескивали белки глаз. Нож иностранец держал в правой руке, режущей кромкой наружу. Классика — он рассчитывает разделать меня как кролика и не занимайся я армейским фехтованием дольше, чем ножевым боем, он вполне может победить, причём расправа обещает быть скорой. Сжавшись, расставив длинные руки, янкес молча ждал. Я демонстративно вытянул оружие зажав автомат в правой руке показывая, что стрелять не собираюсь. Амер ошибся в другом: отсоединив магазин и сунув «рог» в подсумок на бедре, я передёрнул затвор выбросив патрон из ствола, поймав его на лету и отправив в карман. Потом снова перехватив автомат двумя руками направил ствол вперёд и вверх для тычкового удара, он стал неким подобием короткой пики. Хорошо, что у меня нет штык — ножа, иначе амер не стал бы рисковать и непременно начал бы палить из пистолета. Приказ приказом, но жить хочется всем. Амеры отлично бьются на ножах, равного боя мне не выдержать — после напряжённых скачек по лесу, да ещё в темноте и с едва зажившей рукой, я не собирался испытывать удачу подобным образом. Чего янкесы не знают хорошо, так это штыковой бой, армейское фехтование — мой главный козырь на данный момент. Их само собой учили раньше, но с приходом в армию слабо развитых физически новобранцев и принятия на вооружение компактного личного оружия, штыковой бой изъяли из программ подготовки. Иностранец подумал, что русский спятил и будет биться автоматом как дубиной, потому ринулся вперёд, проводя серию из двух колющих и одного режущего удара по корпусу, стараясь сократить дистанцию. Стволом отведя руку с клинком, я отшагнув влево углом приклада ударил амера в плечо, шагнув ему за спину. Тот мгновенно обернувшись перехватом бросил клинок в левую руку, но я снова блокировал её прикладом, обратным движением выводя ствол автомата в тычковый удар по кадыку. Янкес в последний миг отвёл удар, стремясь поймать ствол за компенсатор, но я чуть подправив траекторию, отшагнул вправо назад и потянул автомат на себя. Противник невольно нырнул корпусом вперёд, сделав широкий оборонительный мах клинком перед собой. Но тут же подставился сначала под удар по вооружённой руке, по которой я тут же ударил прикладом и нож глухо звякнув выпал из раздробленной кисти. От резкой боли он ещё этого не почувствовал, силясь распрямиться, воспользовавшись моментом и шагнув ему за спину, я освободил зацепленный за пистолетную рукоять автомата ремень, всегда сложенный в петлю. В два движения накинув удавку на шею амера, резко потянул влево помогая себе корпусом, чуть согнув ноги в коленях. Раздался короткий всхлип и следом глухой хруст шейных позвонков — пытаясь освободиться, амер сам помог мне сломать его же собственную шею.

На осмотр тел не осталось времени, так или иначе, но эти двое пусть и частично, но свою задачу выполнили: сразу с двух сторон послышался треск птичьих крыльев, это подоспевшие к месту засады остальные преследователи вспугнули рябчиков. Одновременно, с востока и юга послышалось характерное гудение моторов беспилотников. «Запятнавший» меня амер, успел–таки вызвать подмогу и теперь даже болото может оказаться лишь глубокой могилой которую не нужно рыть. Не таясь особо, я вынул «рог» из–за пояса и вставив недостающий патрон — примкнул магазин к автомату, тихо передёрнув затвор. Закинув «весло» за спину, закрепив его лямкой с карабином на ремне справа, я снова побежал в сторону болота. Гнилостный, сырой запах и редкие голоса лягушек были уже совсем рядом. То, что предстояло сейчас я буду проделывать в первый и, если всё сорвётся, то последний раз в жизни. Пожалуй, это теперь единственный способ уйти от погони, другим вариантом будет только героическая смерть, которой очень хотелось бы избежать. Привычно чуть ссутулившись и наклонив голову вниз, а корпусом подавшись чуть вперёд, снова начинаю монотонный забег до близкого уже края где начинается топкая болотная земля. Если описывать собственные ощущения человеку со стороны, то сейчас я практически ничего уже не чувствовал. Дело даже не в стимуляторах, которых у меня нет или особом «геройском» складе характера, страха тоже не осталось. Человек так устроен, что когда работает некий резерв, организм отключает все мешающие выжить ощущения и какое–то время так можно делать практически что угодно. В мозгу как правило в такие мгновения пусто, а побуждающие к действию мысли возникают как бы вспышками и тело выполняет их не рассуждая. Однако бежать стало трудно, даже в таком состоянии: зверьё к болоту тут не ходило, даже узкой стёжки ведущей сквозь кустарник не протоптано. Продираясь сквозь нижние ветки деревьев и плотные заросли особо густой в насыщенной влагой почве, высоченной травы, я потратил почти час. Преследователи уже вышли на место моего столкновения с их товарищами, оттуда слышались окрики, между деревьями мелькал жёлтый свет фонарей. Шум моторов в воздухе сместился вправо, один вражеский аппарат висел практически у меня над головой. Сейчас всё решит только случай: если трюк удастся, то погоня сместится южнее и закончится ничем. Особо не мудря с выбором, я срезал подходящее по размеру тонкое деревце и уже стоя по пояс в холодной воде, очистил её от веток, полился двухметровый щуп или по–простому — слега. Осторожно, но как можно более быстро, я пошёл вперёд прощупывая доходящую уже до подбородка гнилостно воняющую жижу. Под ногами колыхался зыбкий торфяной ковёр идти по которому следовало теперь совсем медленно. Темнота сомкнулась вокруг, ступни ног слегка засасывало, иногда попадались непонятные толи брёвна, толи камни. Позади от берега послышались приглушённые голоса и всполохи сильных фонарей. Неожиданно сверху ударил крупнокалиберный пулемёт, причём самого выстрела почти не было слышно. Целая стена из ошмётков травы, ила и грязной воды вздыбилась в каких–то десяти метрах впереди и справа от меня. Не дожидаясь, пока оператор беспилотника возьмёт более верный прицел, я без всплеска сел на корточки, оставив слегу над водой чуть в наклоненном состоянии. Необструганная верхушка, сохранившая несколько коротких веточек — вот и всё что осталось на поверхности. Задержка дыхания нужна мне только на пару минут, пока не получится вынуть из бокового шва слева на поясе, кусок резинового полого шланга, полукольцом охватывавший талию под ремнём, за который держался тремя проволочными прихватами. Звуки не исчезли полностью, пули шлёпали по воде, ощутимо дрожала зыбкая почва под ногами, в царящей вокруг темноте, я мог полагаться только на осязание и память. Нащупав карман, я расстегнул сторожок застёжки и вытянул кончик шланга потянув за скрепляющий его узел, который тут же поддался. На одном конце трубки, я прикрутил вынутое из другого кармашка проволочное кольцо в широким крючком, который имея большую степень свободы, не будет цепляться за сучки на палке. В разных подсумках «разгрузки» и кармашках куртки, у меня всегда есть всякие полезные мелочи: болтики, куски проволоки и прочий, вроде бы бесполезный хлам, но без него не выжить. Диаметр слеги я всегда выбираю на ощупь, чтобы крепко держалась в руке, поэтому и крючок вполне пришёлся впору. Трубка заскользив вверх, через несколько долгих мгновений вытянулась вдоль шеста на всю свою длину. Прильнув к получившейся отдушине губами так плотно, как только представлялось возможным, я коротко дунул, вытесняя остатками воздуха в лёгких скопившуюся внутри шланга воду. Её там скапливалось немного, поскольку верхний раструб я специально долгое время держал жёстко согнутым, что и помешало попутному потоку воды и грязи вообще, попасть внутрь. То, что верхний конец трубки всё ещё может оказаться под водой, я почти не опасался — размер трубки был подобран точно и составлял один метр и десять сантиметров. И вот на последних остатках силы воли я делаю первый осторожный вдох. Сырой, влажный воздух просочившийся в лёгкие, стал достойной наградой за почти три минуты работы вслепую, без надежды на положительный результат. Сделав ровно два вдоха — выдоха, я снова задержал дыхание и приготовился ждать, сместившись вместе с шестом на шесть метров вправо. Звуки погони сместились чуть вперёд, шума винтов беспилотников я больше не слышал. Идти дальше теперь нельзя — сейчас охотники ищут тело, предположительно порезанное пулемётной очередью. Темнота им с такими сильными прожекторами особо не помешает, однако в болоте всегда есть шанс попасть в цепкий вязкий капкан трясины, когда вот только сейчас стоял на относительно надёжном, пусть и покачивающимся словно надувной матрас травяном ковре. Участки вроде того, где я сейчас поднырнул, любое руководство по выживанию отнесёт к непригодным для прохода или остановки. Обычно, это действительно так и есть, но только не там, где подолгу дрейфуют кувшинки[46] — болотные цветы, в этих местах есть участки относительно стабильных торфяных пластов. Корни блуждающих цветов цепляются за всякий мусор который лежит на дне и поэтому долго стоят на месте, образуя вокруг себя слой ряски. Листья кувшинок ржаво–красного цвета, их можно различить в темноте довольно легко по характерной форме листьев отдалённо напоминающих сердечко. Самое главное, это не стоять на одном месте очень долго — вязкий ил постепенно засасывает всё, что давит на поверхность более–менее постоянно. Холод, темнота и гнетущее чувство неизвестности, это всё тоже давило на психику побуждая вскочить, глотнуть свежего воздуха. В подобной ситуации я уже оказывался раз или два. Но тогда вокруг не было трясины — только тёмный подвал трёхэтажного разрушенного дома, да куча сваленных друг на друга пристывших на морозе трупов вокруг. Тогда удалось не сойти сума, спасли полустёртые временем детские воспоминания: колхозный луг, залитый ласковым августовским солнцем. Мне лет пять или семь, две незнакомые городские девчонки, почти девушки, сидят чуть поодаль. Одна заплетает подруге длинные русые волосы в толстую косу, а та в свою очередь плетёт пышный венок из полевых цветов. Сейчас уже плохо помню, как я оказался в деревне, уверен только, что ездил туда, как и эти девчонки погостить, но вот к кому?.. Волна покоя и тепла пробежала по телу, ритм сердца стал спокойнее, окружающая темнота перестала давить, паника совершенно исчезла. Медленно ступая, ощупывая зыбкий ил слегой передвигаюсь на три метра влево и снова замираю. Теперь или амеры перестанут искать тут, или я загнусь от переохлаждения. Пока в моём распоряжении час, может быть полтора….

…Способ, который пока меня выручил, я узнал опять же от деда, который в свою очередь слышал рассказ одного из своих бойцов, бежавшего из лагеря для военнопленных в Белоруссии. Боец этот попал в плен после тяжёлой контузии и большую часть времени проведённого в лагере помнил смутно. Его несколько раз пытались выводить на какие–то работы, однако не в силах стоять на ногах солдат очень скоро оказался в яме, куда сваливали больных и умирающих. Не считая нужным тратить на них патроны, немцы просто ждали, пока яма заполнится телами на две трети и умирающие перестанут стонать и шевелиться. Потом тела грузили на телеги и вывозили за пределы лагеря, где сваливали в широкие, вырытые может быть теми же самыми заключёнными, рвы и кое–как закапывали. Боец, краем сознания понимал, что откопаться из братской могилы он не сможет из–за простреленной руки. Рана гноилась, жар может быть и заставлял человека на короткие промежутки времени приходить в себя, но больше всего он хотел жить. Поэтому по пути ко рву, собрав последние силы, он скатился с телеги и побежал в лес. Конвоировавшие заключённых, призванных закапывать могилу двое немцев не погнались за ожившим «покойником», настолько сильно было их изумление. Однако очнувшись, послали одного из своих пособников — владельца подводы, обратно в лагерь. Фора у беглеца вышла часа в три, однако его загнали в болото, но вместо резиновой трубки у него был полый внутри сухой стебель какого–то растения. По себе знаю, что лихорадка вызванная ранением может на короткое время обострять соображалку, такое не редкость. Немцы обыскивали берега, кидали гранаты наугад и стреляли по камышовым зарослям, но в трясину не полезли. Питаясь лягушками, сырыми грибами и мхом, пленнику повезло наткнуться на партизанский отряд, где мой дед с ним и познакомился. Дед неплохо, как впрочем и я сам, умел рисовать, как–то раз он показал групповой портрет, где среди четверых вполне обычных молодых и не очень парней, выделялся один, совершенно лысый человек с пронзительным, давящим к земле взглядом. Дед пояснил, что после того как этот уникум попал к ним в отряд, у парня вылезли все волосы на голове, даже брови стали редкими, клочковатыми. По первому впечатлению, он тут был старше всех: глубокие складки морщин, тонкий, почти безгубый рот и сломанный кривой вислый нос. Звали этого человека Андрей Ропша, родом откуда–то из Черниговской области. В армию попал за семь месяцев до начала войны, был простым пехотинцем — стрелком. Дед сказал, что это и есть тот самый беглец и когда дед не поверил, что пленный отсиделся в болоте таким вот образом, Ропша предложил показать, как он это делает, благо болот в расположении хватало. Три часа, Ропша сидел в казалось бы совершенно гиблой трясине, а потом вышел и совершенно отстранённо показал, как нужно ступать и какое место лучше выбрать для укрытия. Больше Андрею никто вопросов не задавал, до сорок седьмого года он воевал вместе с дедом, пока не погиб в сшибке с украинскими националистами. Каким–то чудом, сержант Ропша почувствовал засаду и отвлекая огонь замаскированного в трёх метрах от дороги пулемёта был перерублен очередью практически пополам. Дед говорил, что Андрея отметила Смерть и он сам говорил, что с того самого момента, как оказался завален телами умирающих живым себя уже не ощущал….

— А–а — хх! Вум — м — м!

Вечер воспоминаний прервал близкий разрыв, мощной волной меня и всю конструкцию опрокинуло и понесло куда–то влево и вниз. Рот забился грязью, воздуха в лёгких совершенно не осталось — тугая взрывная волна выбила его прочь казалось вместе со всеми внутренностями.

— Вум — м — м!

По глазам резануло яркая вспышка белого света, с новой силой меня швырнуло вперёд. Ломая кусты и тонкие болотные деревья, я пролетев метров пять, плашмя ухнул в растревоженную миномётным обстрелом болотную грязь. В том, что это работают тяжёлые миномёты я не сомневался, пусть даже и оглохший, но голос ротной артиллерии я знаю хорошо. Свистопляска продолжалась ещё около получаса, осколки визжа и подвывая косили деревца и кусты почище комбайна, чувство пространства я утратил совершенно. В состоянии, когда отсутствуют пространственные координаты, тем более не понятно, жив ли ещё или это просто бестелесную душу мою носит над болотом волнами возмущённого воздуха. Наконец, сознание не выдержав нагрузки взяло тайм аут и я перестал что–либо ощущать и чувствовать — всё поглотила вязкая, звенящая тишина….

…Первым и главным ощущением, которое видимо и заставило сознание вернуться на свой пост, стал отвратительный солёный привкус во рту. Потом медленно вернулась тупая пульсирующая боль в висках и сквозь корку засохшей спёкшейся грязи, я увидел тусклый свет, пробивающийся сквозь серый плотный туман. Осторожно начав шевелить конечностями я вскоре выяснил, что так или иначе но руки–ноги меня слушаются. Судорожное ощупывание показало, что раны поверхностные и осколков мин удалось каким–то чудом избежать. Спустя ещё час, когда туман почти рассеялся, мне удалось встать на четвереньки и осмотреться. Кругом было всё то же болото, однако сейчас я непонятным образом очутился в самом центре трясины, а не утоп только потому, что взрывами видимо подняло торфяной пласт и я оказался на небольшом пятачке оплавленной взрывом земли, словно бы вмурованным в него. Прейдя в себя уже настолько, чтобы сесть, я стал осматривать снарягу и обнаружил, что оторвался задний подсумок с гранатами и четырьмя запасными магазинами к автомату. Теперь боекомплект сократился ровно на половину, так как в боковом подсумке слева на поясе осталось четыре полных «рога», фляги с водой, и ещё двух правых подсумков тоже не было. В набедренной кобуре, вместо шомпола я держу тонкую алюминиевую трубку с плотно притёртой пробкой — там ружейное масло, помимо комплекта который как раз и лежал в заднем большом подсумке. Любой «калаш» будет стрелять и без чистки, но экстрим без необходимости я не практикую. Поэтому сняв всю одежду выбрал футболку, как самый чистый из имеющихся элементов гардероба, разложив детали автомата на мокрой куртке и стоя на коленях принялся пластать майку на полосы. Можно не есть и не пить самому, но оружие должно получить уход прежде всего остального, поскольку я без жратвы и питья смогу перебиться, а вот техника — вряд ли. Благодаря дополнительному креплению, автомат остался на месте, а после полной разборки и чистки «весло» снова было готово к работе. Пистолет уцелел, но с единственным патроном пока почти бесполезен. Порадовало и то, что чехол с ножом и трофейный прицел тоже остались со мной и оба не пострадали, ни от ударов о землю, ни тем паче от осколков. Если сменного комплекта белья нет, то нужно как можно более тщательно отжать все детали костюма, вплоть до трусов и следующие несколько часов передвигаться исключительно бегом. Но сейчас, лучше заняться ранами, пока есть время и возможность. Кругом стояла звенящая тишина, амеры потеряв меня в болоте и отбомбив по квадратам местность, скорее всего переключились на Шишковичский массив, но там их ждёт облом, тут без вариантов. При поверхностном осмотре выяснилось, что кроме трёх довольно болезненных рассечений на левой руке, левом же бедре и кисти правой руки, я серьёзно не пострадал. Последние граммы драгоценного коньяка из плоской фляжки, лежавшей в нагрудном кармане куртки ушли на промывку ссадин. Зашив рану на бедре и предплечье левой руки, перебинтовал их примотанным к прикладу бинтом, запаянный в водонепроницаемую стерильную обёртку, он в очередной раз спас мне жизнь. Часы тоже уцелели, но это благодаря кожаному чехлу, который прикрывал корпус сверху. Его я смастерил сам из куска прочной свиной кожи, сейчас почти чёрной от времени. Одевшись во влажную, стоявшую коробом от ощутимого утреннего холодка одежду и притопнув ногами в словно чужих ботинках, я наметил направление — нужно готовиться покинуть, таки укрывшее от супостатов, болото. Срубив чахлое деревце и обрубив ножом листья, я медленно двинулся на восток, предстоял ещё долгий путь сквозь почти непролазную трясину. Однако это уже не пугало, ведь я у себя дома.

Глава 9

Россия. 7 сентября 2011года. Южный участок Центрально–сибирской оккупационной зоны. 459 км восточнее г. Бердск. Шишковичский лесной массив, 17. 35 по местному времени. Партизан Антон Варламов: переговоры и поиск новой точки постоянного базирования. Заключение.

Парочка сидевшая в «секрете» явно хотела, чтобы их кто–нибудь заметил: парень что–то шептал девице на ухо и пытался украдкой залезть её под мешковатую куртку, а она без особого рвения отводя его руки сдавленно хихикала. Мысленно выругавшись, я убрал трофейный прицел в карман куртки и осторожно двинулся дальше, обходя беспечных влюблённых по дну довольно длинного оврага, ведущего как раз к тому самому месту, которое определил для артельщиков как место сбора, кажется целую вечность назад. Спустя ещё полчаса, я увидел знакомую «штабную» палатку и пять других разного размера, в том числе и длинную, которая несомненно отведена под лазарет. Выйдя из кустов и держа автомат на спущенном ремне в вытянутых руках перед собой, я не таясь пошёл к лагерю. Одна из главных целей достигнута: мне удалось помочь остаткам отряда Шермана спастись, удалось уцелеть самому и так или иначе вывести из под удара свою группу в полном составе. Пусть Мишка ранен и может склеить ласты… это вполне могло случиться за то время, что я таскал за собой амеровских охотников по тайге. Но тут всё же есть надежда, что в общем–то не чужой мне человек и давний знакомый всё же вытянет. За прошедшие недели этой огромной, непривычной для меня войны, чьи границы до сих пор пугают меня, появилось робкое, но удивительно тёплое чувство надежды. И хоть я гоню этот страх прочь, давя его нещадно, где–то глубоко в душе всё больше крепнет уверенность, даже фанатическая убеждённость в том, что победить врага можно. Что послужило основой для этой слепой веры: грязные палатки с каждым шагом всё более и более отчётливо видимые в лесном полумраке, или глаза людей, выскакивавших кажется отовсюду, сжимавших в руках оружие. В момент, когда меня сбили с ног и принялись вязать пластиковыми американскими наручниками, я понял что этим чувством было выражение глаз людей. Они все готовы драться, нет страха, только усталость и злость. Нам всем уже давно пора разозлиться… давно пора.

…Путь к границам урочища занял полных десять дней, не считая суток проведённых в блужданиях по болотам. Кордоны, выставленные американцами по периметру болота, удалось обойти только со второй попытки. Выбираясь я зацепил проволоку электронной «сигналки» и даже не заметил этого. Все–таки усталость и постоянное напряжение дали о себе знать — ноги заплетались, а глаза иногда закрывала серая пелена, словно на голову кто–то накидывал полиэтиленовый пакет. Преследователей заметил слишком поздно: окружив меня с трёх сторон они просто начали стрелять. Было раннее утро и густой молочно–белый туман отчасти искажал перспективу, пули прошли чуть выше головы, срезая ветки и с глухим чваканьем впиваясь в стволы деревьев. Когда ситуация повторяется с завидным постоянством, тело реагирует практически мгновенно. Упав на землю ничком, я со всей возможной скоростью пополз обратно в болото. Есть главное правило в смертельной игре, называемой «пятнашки»: никогда не выбирай путём отхода дорогу, которой пришёл. Холодная, вонючая жижа приняла меня метрах в трёхстах от того места, где как мне казалось я больше никогда не окажусь. Участок оказался трудный — я сразу же провалился по пояс, вязкая, обманчиво податливая жижа стала с неумолимой жадностью затягивать, сантиметр за сантиметром. Раскинув руки в стороны я замер и осмотрелся, метрах в десяти справа виднелось два участка сухой травы — кочки. Медленно расстегнув молнию на воротнике куртки, я извлёк рулон прочного капронового шнура со специально утяжелённым карабином. Наплавленный на карабин свинец позволяет дальше бросить свободно ходящую в хромированном ушке крепления верёвку, образующую петлю. Вода постоянно подмывает основания кочек, корни травы гниют, образуется нечто вроде швартовочных кнехтов. От берега слышались голоса охотников, амеры снова начали стрелять, обрушив в укутанную редеющим молочным покрывалом трясину шквал огня. Пули ложились в двух десятках метров слева и позади, бились о воду, злобно гудели рикошетя от веток кустарника. В моменты, когда смерть поселяется на загривке, некоторые её трюки уже перестают пугать. Организм устаёт бояться и появляется нечто вроде безразличия к собственной судьбе. Вот и я сейчас, совершенно спокойно метал петлю, хотя рядом стоял грохот от стрельбы, многократно дублируемый эхом отражающемся в тумане. Кроме того, жадное болото уже почти по самые подмышки затянуло, пронизывая всё тело иглами промозглого холода. Удался только шестой по счёту бросок, когда петля наконец–то обняла нечто твёрдое и не вернулась ко мне с обрывками стеблей травы облепленных склизкой тиной. Подавшись корпусом чуть вперёд и сомкнув руки на натянутом словно гитарная струна шнуре, я медленно перебирая затянутыми в отсыревшие перчатки руками, начал вытягивать себя из болотного плена. Амеры перенесли огонь на тридцать градусов вправо и пули зароились уже вокруг меня. Сжав зубы до хруста в челюстях, я продолжал медленно тянуть за шнур. Шальная пуля перебила шнур в тот самый момент, когда с противным чваканьем освободилась левая ступня. Быстро отпустив верёвку, я раскинул руки в стороны и медленно начал сгибать левую ногу в колене ища хоть малую точку опоры. Уйдя в зыбкую почву на треть, подошва упёрлась в нечто твёрдое и спустя ещё долгих три минуты, мне удалось освободить ступню правой ноги. Ползком, превратившись в огромную улитку иногда захлёбываясь в грязи, через два часа и совершенно лишившись остатков даже тех крох сил что откуда–то брались всё это время я добрался до заветной кочки намертво вцепившись в неё обеими руками. Снова, как и во время боя у дороги, ни одна вражеская пуля не коснулась меня, но как и тогда, мне это везение уже было почти безразлично. Пролежав в болоте ещё сутки, совершенно не чувствуя тела и практически ничего не соображая, я так же ползком выбрался на берег и таким манером, словно крот полз в темноте до тех пор пока не сознание не выключилось….

… Рывком поставив меня на ноги и подхватив под руки, двое «туристов» поволокли меня к штабной палатке. Мне уже было плевать на происходящее, тело стало подобием резиновой куклы без костей. Пыхтя и ругаясь, как я отметил мельком, тоже раненые конвоиры почти волокли меня по вытоптанной траве. Помочь им не было сил, как и не удалось разжать челюсти, чтобы представиться или даже захрипеть. Наконец, тряска закончилась, опустив меня на землю, конвоиры разделились: один скрылся в палатке, а другой присел рядом и вынув из кармана камуфляжных штанов пачку сигарет и добыв огонь из блестящей серебряной зажигалки закурил глубоко затягиваясь. Сигаретный дым будоражил обоняние, я всё ещё скучал по давно заброшенной привычке, но сейчас запах табака вызвал только приступ тошноты. Последние трое суток я ничего не ел кроме ягод и горстки зажаренных на костре грибов. Всё это переварилось и наружу вышли только сгустки желудочной желчи. Для конвоира это оказалось такой неожиданностью, что человек вскочил на ноги уронив сигарету на штаны. Махая руками, чтобы стряхнуть «чинарик» и не прожечь одежду конвоир спиной стал отступать прямо на выходивших из палатки людей. В получившейся свалке мелькали руки, слышалась брань, но приступ рвоты ослабил меня настолько, что уронив голову так, чтобы не упасть в блевотину я толком ничего не расслышал. Наконец, кто–то подошёл ко мне вплотную, пластиковый обод сковывавший мне руки вдруг ослаб и исчез. Одновременно, ещё две пары рук подняли меня, пытаясь усадить. К губам прижался край алюминиевого котелка и в рот полилась холодная, даже сладкая на вкус вода. Потом снова всё потемнело и пришла темнота….

… Ползти пришлось долго, но возможно это меня и уберегло от ненужных встреч с наводнившими тайгу патрулями. Амеры не теряли времени даром: в воздухе беспрестанно слышался гул вертолётов, а если он стихал, то место массивных туш «Апачей», занимали юркие беспилотники Два или три раза, мимо меня проходили пешие патрули, судя по голосам поиски велись на совесть, в каждой группе было по пять–шесть человек но собак я не слышал, что довольно необычно. На третьи сутки удалось найти относительно сухую промоину, заросшую кустами дикой смородины. Ягоды уже созрели и где–то час я аккуратно, чтобы не было колик, собирал ягоды в пригоршни и по одой медленно жевал сочные кисло–сладкие ягоды. Вообще, дни стояли жаркие, лишь по ночам приближающаяся осень давала о себе знать лёгким предутренним холодком, но иногда выпадал и туман.

Двигаясь почти всё время на юго–восток, я убедился, что нападение на колонну амеры восприняли чрезвычайно болезненно. Видимо в тылу они не часто сталкивались с подобным проявлением сопротивления, поэтому обходя вражеские патрули и прячась от постоянно висящих в небе беспилотников и вертолётов, я сделал неутешительный вывод о том, что Шишковичи не так безопасны, как мне думалось ранее. Нанося на карту стационарные кордоны на тропах и приблизительные маршруты наземных патрулей, я на шестые сутки пути сделал ещё одно неприятное открытие: амеры не собирались входить в Шишковичи и терять людей, его обносили сетью опорных пунктов таким образом, чтобы никого не выпустить оттуда. Наверняка со стороны гор лес тоже попытаются отрезать, однако это ещё более сложная задача нежели блокировка почти непроходимой чащобы. Но было несколько светлых пятен — пока что лагерь не обнаружен иначе посты уже начали сворачивать. И раз все сторожа ещё тут, значит разработчики операции по уничтожению партизан исключают возможность его прорыва в сторону гор. Я шёл осторожно, однако силы с каждым сделанным шагом таяли. Люди распугали всю мелкую дичь, которую можно было ловить в самодельные силки, а крупного зверя ножом так просто не добыть, не в моём состоянии это точно. Ягоды, редкие в пору такой засухи грибы, вот и всё, что удавалось время от времени добыть. Родник попался только один раз, да и тот обмелел настолько, что едва удалось напиться и наполнить пару имевшихся в запасе презервативов. Спасали насекомые и небольшая стопка полиэтиленовых пакетиков подсолнечного масла оставшегося от коробок с лапшой быстрого приготовления. Шесть штук герметично запаянных доз лежало на дне моего «всячного» кармана. Не знаю почему, но по выработавшейся привычке я их не выбросил месяца три назад, да так и переложил в подсумок вместе с остальными полезными мелочами. Найдя муравейник, я наловил муравьёв и давя их прямо на руках счищал получающуюся массу на кусок жёсткого полиэтилена в который до этого были сложены карта и несколько обрывков газет с зарисовками маршрутов патрулей. Когда масса образовала достаточно внушительный комок, я полил его маслом из трёх пакетиков и с удовольствием съел. Способ отнюдь неварварский, поскольку муравейник я не разорял. Муравьи — известное медвежье лакомство, на вкус не ахти, однако после того, как «колобок» был съеден чувство тотальной сытости, словно мешок с мукой придавило меня к земле часа на три. Потом, правда, большую часть съеденного я выблевал, однако начало было положено — после сидения в болоте хот такая еда, это всё же лучше, чем ничего. Это был единственный раз, когда удалось найти муравьиную кучу и спокойно посидеть без движения. Силы реально убывали с каждым шагом, но выбора особого не оставалось, поэтому я продолжал идти вперёд, пока не наткнулся на эту влюблённую парочку в «секрете». К тому времени я ещё дважды чудом избежал обнаружения с воздуха и ища укрытие чуть не попался на глаза пешего патруля. Запас везения явно уже показывал дно, когда лагерь «туристов» обнаружился столь неприятно удивившим меня образом….

… Резкий нашатырный запах заставил даже не открыть, а буквально выпучить глаза, так глубоко я вдохнул этой гадости из поднесённого к лицу пластикового флакона. Одновременно чьи–то сильные пальцы рванули рукав куртки послышался неохотный треск ткани. Потом прохлада и спиртовой запах, затем резкая, но уже ожидаемая боль от жала медицинской иглы. Ещё через пару мгновений в голове стало проясняться, от макушки до пят прошла сильная жаркая волна, тело вновь обрело подвижность и я открыл глаза. За время отключки меня втащили в штабную палатку и разметили на настоящей раскладушке. Знакомо блеснули за стёклами очков серые глаза, рядом сидел Веня. Повернув голову влево, я увидел, что у небольшого раскладного столика покрытого масштабной картой придавленной старым керосиновым фонарём сидят ещё двое — Лера и знакомый мне по прошлым встречам Володя, который так хорошо разбирается в иностранной военной технике. Вид у всех троих был потрёпанный, но отдохнувшими выглядели только Веня с товарищем, Лера же напротив, словно бы состарилась лет на десять и мы смотрелись совершенными ровесниками. Однако последнее замечание спорно, судя по тому, как таращились на меня мужики, выглядел я неважно, что учитывая и так вполне заурядную и невыразительную от рождения внешность, положения с харизмой не исправляло. Теперь девушку удалось рассмотреть более внимательно: овальное с тонкими правильными чертами лицо, прямой нос высокий, чуть выпуклый лоб с ранними поперечными морщинками и внимательные, с чуть приподнятыми вверх уголками серо–зелёные глаза. Свет лампы падал неровными бликами, резко очерчивая высокие скулы, тени играли на светло — русых волосах коротко обрезанных «под мальчишку» и глубокая тень укрывала ямку у основания длинной тонкой шеи. Однако, один взгляд в эти глаза разрушал первое впечатление беззащитности и хрупкой податливости. Лера смотрела прямо на меня холодно и оценивающе. Так может смотреть только тот, кто действительно часто бывал на настоящей войне. Полевые врачи, в особенности хирурги — народ редкой храбрости и мужества вне зависимости от пола. Их профессия подразумевает не столько сохранение собственной жизни, сколько спасение тех, кого они оперируют в таких условиях, что в пору говорить о чудотворном наложении рук но ни как не скальпеля. Под пулями, по колено в грязи, без нормального света и анестезии, иногда без воды. Женщины даже порой собраннее и хладнокровней своих коллег — мужчин, это я знал наверняка.

Пошевелив конечностями и сделав усилие, я сел, спустив босые ноги на пол. Оглядевшись вокруг, я заметил, что моя снаряга и оружие лежат на ещё одном раскладном стуле, в ногах раскладушки. Тут же стояли кроссовки с высоким берцем, моих ботинок и лично пошитого костюма не наблюдалось. Однако тут же лежал комплект собранный по–видимому с бору по сосенке: куртка, штаны и нижнее бельё. Оно и понятно — моя одежа, скорее всего пришла в полную негодность, а боты … чёрт, боты должны выдержать. Но это сейчас не так важно, про шмотки потом, главное, что мне судя по всему доверяют. Сразу же, как только я начал шевелиться все трое сидевших за столом пристально смотрели, провожая глазами каждое моё движение, словно я какое–то чудо природы. Наконец, заговорил Веня:

— Я сам видел, как американцы бомбили лес в той стороне куда ты пошёл….

— Повезло…. — Я не чинясь скинул относительно чистое полотенце, заменявшее мне трусы и начал одеваться — Где мои люди, что с Михаилом…. Ну с раненым которого я с тобой оставил?

Мы находились во втором отсеке, отделённым от второго помещения непрозрачной переборкой. Наружная стена тоже была затемнена — клапан с внешней стороны предусмотрительно наглухо задраен. Как средство светомаскировки вполне разумно, однако в палатке стоял относительно спёртый воздух. Запахи немытых тел, медикаментов и горелого керосина придавали воздуху некое подобие плотности. Снаружи слышался свист нарастающего ветра, погода медленно менялась, от чего становилось ещё темнее и рассеянный жёлтый свет лампы только усиливал полумрак, делая тени ещё глубже. Одежда представляла собой однотонные фрагменты охотничьего комплекта расцветки «осень» и была добротно пошита. На груди и спине слева я заметил свежие заплатки того же цвета, принюхавшись я ощутил запах антисептиков, крови и знакомый сладковато–гнилостный «аромат». Одежда раньше принадлежала покойнику, но особых комплексов по этому поводу я не испытывал, только мысленно поблагодарил незнакомца за добротную одежду. Почему они тянут с ответом, неужели Мишке конец?..

— Он потерял много крови, но выжил, поправляется. Так всё–таки кто ты такой?

Это вступила в разговор Лера, её, как я впрочем и предполагал, не смутила моя голая «корма», что по сути верно. В голосе её не было особого доверия, однако я понял, что это скорее привычка, нежели что–то имеющее отношение персонально ко мне. Облачившись в пришедшиеся на удивление впору шмотки, я принялся шнуровать кроссовки, реально оказавшиеся по ноге. Встав и притопнув о землю ногами, я преодолевая лёгкое головокружение принялся осматривать оружие и цеплять «разгрузку», попутно отвечая на вопрос девушки:

— Ничего особо таинственного: я и раненый — обычные охранники…. Семёныч с вами?

— Лысый старик с пулемётом? — В голосе Леры послышалась лёгкая ирония — Да, он пришёл с нами, нагнал по дороге сюда. Всё рвался идти в горы, говорил о тебе, как о провидце или что–то вроде того. Похоже, что он спятил.

— А кто сейчас в здравом уме? Я умников ещё не встречал… вымерли все наверное или свалили лет двадцать назад. Мы — обычные российские блаженные… ну, поскольку всё ещё здесь. А Семёныч… не трогайте его, человек всё о семье горюет, но я с ним и в разведку и ещё куда похуже. Горем его пришибло, в его возрасте труднее пережить смерть близких, особенно тех, кто моложе. Виталий Семёныч — водитель одной из грузовых фур, которые мы сопровождали. Сначала нас было больше, но осталось только трое. Выжили, стали партизанить, потом наткнулись на вас.

— Короткий рассказ….

Я сунул пистоль в кобуру, а автомат прислонил к краю раскладушки и опят осторожно присел на край. Ситуация требовала очередного дипломатического финта ушами, подняв ладонь правой руки вверх, призывая всех к молчанию. Девушка слегка опешила, но всё–таки пересилив протест выжидательно посмотрела, мол — говори.

— Про меня и прочее можно будет поговорить потом, если получится. Сейчас важно как можно быстрее сворачивать лагерь и уходить в горы. Теперь это уже не так далеко, за неделю дойдём. Американцы перекрыли все пути на север и северо–запад. Судя по голосам артиллерии, на востоке уже прифронтовая зона, там в сторону прорыва обязательно развернут резервные боевые части. Шишковичи блокированы, думаю распылят газ или рванут той штукой, которой они жгут города. Лес пока нас укрывает, но это ненадолго, плюс ваши дозорные себя сильно демаскируют.

— Эй, — Тут подал голос Володя, судя по всему сам отбиравший людей в караул — Там нормальные ребята, все не на одной игре были, в бою не прятались. Это Таня и Вадик. Они молодожёны, второй год с нами. А вот кто ты такой….

— Ладно, «командир», не горячись — Обострять я не стал, для споров явно момент вышел не подходящий — Но вот я их спалил, потому как некоторые у тебя в «секрете» любовь крутят. Игра, это хорошо: побегали по лесу, сыграли в войнушку, потом костёр — гитара и пиво. Это отдых, как бы вы это между собой не называли, сейчас мы на войне, тут ничего переиграть не получится. Что касается «не прятались»… не соглашусь, что это достойное качество, снова извиняй.

Володя осёкся на полуслове, Очкарик прыснул в кулак, а Лера склонилась к столу, тоже пряча улыбку. Покраснев как рак, эрудит сел на место и только что–то бормотал про себя. Плотный, но с собранными в короткий хвостик соломенного цвета волосами, открытым круглым лицом и курносым носом, Володя напомнил мне одного знакомого сварщика. Тот так же щурил покрасневшие от сварки голубые глаза, от чего напоминал запойного алкоголика. Однако сходство было лишь отдалённое, глаза эрудит имел светло — карие и был заметно выше ростом. Дав собеседникам прийти в себя, я продолжил оправляя снаряжение. Подсумки и ремни чуть скукожились, из них кто–то всё вытряхнул, поэтому раскладывая всякое по своим местам, я с удовлетворением отметил, что ничего не пропало. Придвинув освободившийся раскладной стул я отсоединил магазин, вынул его собратьев из подсумков и взяв с пола полотенце начал выщёлкивать на него патроны. Веня, ничего не говоря вынул из кармашка своего импортного тактического пояса баллончик с силиконовой летней смазкой. На общий обиход оружия у меня уходит ровно час, если делаю это в спокойной обстановке. Дома это только «мухобойка» и мосинский карабин, а тут пришлось возиться с более требовательными в данном плане «веслом» и ПБ. Однако, когда надо приходится обойтись без медитации и любимой песни про чёрного ворона, так подходящей для неспешной возни с любимым «железом». Быстро вылущив пять магазинов я принялся как можно более споро разбираться с местами тронутыми лёгкой ржой деталями оружия, попутно объясняя обстановку встревоженным «туристам». Назидательность в разговоре с взвинченными людьми не лучший способ быть услышанным, поэтому я старался говорить без упора на некую личную исключительность:

— Отрава, это наиболее доступный для противника способ кардинально решить проблему с партизанами. Другое дело, сто скорее всего они не имеют такого количества в одном месте. Вероятно задержка только в погоде и том времени, которое им понадобится, чтобы привезти достаточное количество яда и выбрать способ доставки….

— Почему артиллерия не работает по лагерю, раз ты говоришь, что нас вычислили?

Володя был из того сорта людей, которые будучи однажды уязвлены даже по делу, начинают изводить оппонентов мелкими придирками. Но я не принял вызова, продолжая удалять грязь с затвора:

— Думаю, что хотят сберечь лес. Это сырьё, ради которого они вообще всё это затеяли. Иначе, я застал бы тут только воронки и ошмётки тел. Вы отправили кого–нибудь в горы, по маршруту который я передал?

Бородатый эрудит хотел что–то сказать но его перебила до этого замолкшая Лера. Девушка задумчиво чертила какие–то линии на карте, но после моего вопроса подняла глаза чтобы встретиться взглядами со мной. Обтерев затвор и вернув его на законное место, я открыто посмотрел на девушку, скрывать мне было нечего. Она заговорила, чуть быстрее, чем до этого, что выдавало внутреннее волнение:

— Твой старик и ещё трое ушли почти сразу же, как мы разбили лагерь здесь. С ним ещё шестеро наших, кто имеет опыт скалолазания. Есть пара альпинистов со стажем, если пещеры там, где указано — они их отыщут. И на заметку… Лесовик, я никогда не поверю, что это план Краснова как меня пытался убедить Вениамин. Ты с самого начала знал, что Шерман нас подставляет, так?

— Опять не о том спрашиваешь, военврач Лера — Начиная терять терпение, я поставил крышку ствольной коробки на место, казалось, фиксатор тоже щёлкнул с нетерпением — Сейчас важнее не кто виноват, а что делать. Ты отпустила ребят с Семёнычем это отлично, теперь нужно собирать пожитки, снимать посты и выставив заслон начать отходить в горы. Нужно отправить кого–то шустрого для связи, пусть сообщит поисковикам, что мы выдвигаемся….

— А ты — Снова вступил Володя недвусмысленно дотрагиваясь до брезентовой кобуры на поясе — Куда пойдёшь? С Шерманом уже опыт есть….

— Заткнись, Вовка — Это уже не выдержавший напряжения Веня вскочил со стула — Ты первый Шерману подпевал, да восхищался какой он умный да опытный. Я видел, как этот лесовик умеет воевать и если бы не он….

— Да–да, мы все это уже тысячу раз слышали — Володя тоже вскочил, опрокинув стул и сжав кулаки — Он и его….

— Да утихните вы оба!

Это вступила в разговор Лера, до этого она болезненно морщась массировала виски. Тени у неё под глазами стали ещё резче, от чего стало казаться, что внутри глазниц горят ярко — зелёные огоньки. В свою очередь поднявшись из–за стола, девушка вклинилась между спорщиками. Как я и предполагал, главнокомандующим после Шермана стала именно она. Но это и к лучшему — девушка — врач производила благоприятное впечатление и демонстрировала достаточную твёрдость характера своим поведением. Я тем временем уложил четыре оставшиеся магазина в боковые подсумки и принялся за чистку пистолета. Встревать в ругань не хотелось, по сути я тут всего лишь гость, доверие этих людей ещё предстоит заслужить. Спорщики ворча сели, а Лера ещё чуть дрожащим от гнева усталым голосом негромко спросила обернувшись снова ко мне:

— Вовка у нас известный почитатель талантов Краснова, не обращай внимания… Вениамин сказал, что не знает твоего имени, а старик его назвать отказался. Не очень вежливо, как мне тебя называть?

Тут я немного призадумался, моё имя сейчас не имело особого значения, всё связанное с ним осталось там, в довоенной жизни. На ум пришла фамилия дедова сослуживца, чья судьба стала вдруг мне так понятна и близка.

— Ропша.

— Это имя или фамилия?

— Это как хотите, мне уже всё равно — Сетка глушителя оказалась более прочной чем я рассчитывал, загнав сетчатый валик на место, я только подмигнул девушке — Думаю, это теперь просто Судьба. После войны будем имена вспоминать, сейчас оно вернее будет, чем то, что в паспорте.

— Ладно…. Ропша, так Ропша. Пусть будет это имя… в одном ты прав, сейчас не до любезностей. Так или иначе, но я склонна верить Вениамину, а он доверяет тебе. Как думаешь, сколько у нас есть времени на сборы?

Быстро закончив с пистолетом, я поднялся и ещё раз подвигавшись на месте из стороны в сторону вращая корпусом, чтобы проверить подгонку снаряжения и как сидят на мне чужие шмотки шагнул к столу с картой. Даже хорошо, что всё ношеное и обмялось — бывший владелец явно был одного со мной роста и приблизительно схожей комплекции, правда за последнее время веса во мне поубавилось. Маршрут столько раз обдуманный и можно сказать выстраданный снова во всех деталях всплыл в памяти. Вход в пещеры расположен к северу от нашего текущего местоположения и идти туда с нашими возможностями получится дня через три–четыре. Там будет вход ущелье, тянущееся с юга, на юго–восток. Урочище и подошву довольно высокой горной гряды разделяет метров триста открытого пространства, покрытого валунами и щебнем. Лишь восточнее есть небольшая рощица, где вроде бы можно укрыться. Она подходит для временного сосредоточения, оттуда можно перебежками попасть под прикрытие восточного же склона ущелья и оттуда нужно пройти ещё около восьмисот метров на юг. Потом предстояло подняться на двухсотметровую высоту и там найти расщелину напоминающую двузубую вилку. К входу придётся подниматься сначала по неширокой тропе, а потом взбираться на узкий карниз, значит раненых придётся поднимать со дна ущелья в два этапа на тросах. Слишком много людей… амеры наверняка будут присматривать за ущельем, как одним из вероятных мест выхода из лесного массива. Взяв карандаш лежащий возле стиснутой в кулак руки девушки я начал размечать маршрут. Карта была наша, ещё советских времён, довольно подробная.

— Время ценно само по себе, учитывая наличие у противника ночной оптики и возможное подключение к поискам спутниковой группировки, не имеет значения когда выступать. День или ночь — амеры оперативно нас обнаружат и смогут так или иначе уничтожить….

— Но ты раньше говорил, что в горах можно спастись, а вместо этого завёл нас в ещё одну ловушку, как Краснов!

Володя возвысил голос и вскочив, отшагнул от стола на два шага, выхватив пистолет. В глазах эрудита блеснула искорка торжества, ему важнее было, по старой привычке сиюминутно уязвить оппонента, наплевав на последствия. Веня и Лера тоже чуть привстав отодвинулись, но их волновала не моя мнимая виновность а заряженное оружие в руках товарища. Пора было это прекращать, поэтому я оторвавшись от карты посмотрел паникёру прямо в глаза и сказал:

— Эй, «командир», опусти ствол и дай мне закончить. Даже если предположить, что ты прав и я вас продал, то бежать мне так и так некуда — тайга кругом. Времени мало, обожди с разоблачениями пять минут, потом делайте со мной что хотите, лады?

Лера и Очкарик выжидательно смотрели на паникёра, выражение их лиц ничего хорошего тому не сулило: Веня уже готов был выстрелить и поднял автомат на уровень груди, девушка тоже что–то задумала, но её намерения не были так очевидны. Огонёк в глазах Володи постепенно затух, он опустил пистолет и снова приблизился к столу:

— Говори, но я глаз с тебя не спущу… и помни: пристрелю не задумываясь.

Веня было дёрнулся, чтобы начать очередную свару, но тут уже я удержал его положив ладонь на ствол его автомата и с силой принудив опустить ствол. Все снова сели к столу, Лера едва заметно с благодарностью кивнула, когда на какое–то мгновение наши взгляды пересеклись.

— Как я уже сказал, нет особой разницы когда выступать. Нас слишком много и скрытно преодолеть такое большое расстояние не выйдет.

— Но у тебя снова есть план — Это опять Лера первой заговорила со мной, видимо между нами проскочили какие–то флюиды понимания — Так не тяни, поделись.

— Я думал о таком варианте развития событий, но он предусматривался как самый пиковый и нежелательный. Нужны добровольцы, четверо человек включая меня самого….

Реакция всех троих была показательна: Вова криво с недоверием ухмыльнулся и снова поднялся, Очкарик смотрел умоляюще, желая идти вместе со мной, Лера коротко глянула с непонятным сожалением. Эрудит желчным тоном бросил очередное обвинение:

— Скажи прямо: смертники. Там полно американцев, пункт управления хорошо охраняется, это верная смерть. Сам сдохнешь и ребят погубишь!

Что тут поделаешь, человек стал рабом привычки, но я всё же решил разъяснить свою позицию до конца. Продолжив вычерчивать схему нового маршрута, вновь ровным и спокойным голосом принялся объяснять:

— Я умирать не собираюсь, как и вести людей на верную гибель не хочу. Если получится выполнить задачу и выжить, мы непременно выживем. Однако как я уже говорил, мы на войне. А тут, прости за банальность «командир», реально могут убить. Смирись с этим и не мешай, время действительно уходит впустую. Продолжим, однако. И так, самое слабое место в амеровской системе управления это связь. Все подразделения связаны в единую сеть, скорее всего замкнутую на передвижной командный центр в одном из секторов блокирующего периметра. Командно–штабная машина и оперативный штаб, могут находится только на северо–западе, в ста тридцати километрах от границ Шишковичей….

— Это ещё откуда… — Володя снова попытался меня прервать, но на этот раз помощь пришла с самой неожиданной стороны.

— Там единственная грунтовая дорога, идиот! Техника дальше просто не сможет пройти, иногда полезно изучать местность Саблин — Лера буквально пригвоздила взглядом эрудита, оказывается имевшего столь воинственную фамилию — Я согласна с Ропшей, оперативный центр скорее всего где–то в том районе.

— Верно, спасибо за догадку… Валерия.

— Ой, хватит — Девушка устало махнула рукой — Сам же сказал, что без церемоний, зови как все — Лера, мне так удобнее.

— Отлично, взорвём «оп — центр» — Это не унимался Саблин — Они через час всё восстановят, если не раньше. Ты их технику видел? Подразделения связаны через «блю форс»,(43) управление перехватят, есть протоколы на этот случай, я читал!

— Я тоже, командир — В разговоре с эрудитами важно оставаться как можно более спокойным, их это раздражает — И читал и слышал. Только ты скорее всего в интернете это нарыл, а я общался с… короче пользователи «блю форса» были среди моих знакомых. Поэтому связь они восстановят, это ты верно сказал, но будет это сделано часа через четыре–пять никак не раньше. Плюс эта штука сама по себе не слишком надёжная, работает со сбоями. Нападение на штаб это просто гарантия успеха для тех, кто полезет в горы — подстраховка. И раз уж ты мне не доверяешь, пошли со мной, в случае чего, будет возможности пристрелить меня, подлого предателя. Только имей ввиду, сначала придётся посоветоваться с амерами, они тоже захотят это проделать.

— Это глупо, пойду снимать посты, раз вы и так всё решите но я….

— Только посмей открыть рот за пределами палатки Саблин и рассказать о плане хоть одной живой душе — Лера без угрозы но с совершенно явным намереньем повернулась к поднявшемуся из–за стола Вове — Я терплю твои выходки пока это никому не вредит, не более того, растреплешь что–нибудь — прирежу и оставлю тут. И это не угроза, ты меня знаешь. Иди.

Эрудит почти бегом выскочил наружу, даже не запахнув входной клапан, который словно парус тут же захлопал на крепчающем холодном ветру. Поднявшись и в свою очередь пройдя к выходу, Лера поймала полы завесы и снова закрепила их. Потом войдя в круг света лампы согласно наклонила голову и в свою очередь спросила:

— Допустим, ты нашёл узел управления и уничтожил его, что это даст нам?

— Время, чтобы подняться к пещере и укрыться до того, как амеры восстановят связь с поисковыми группами и подключат системы наблюдения. Четыре–пять часов чтобы поднять раненых и может быть ещё час–полтора, пока они будут гоняться за нами. Других вариантов я не вижу, извини.

— Это хороший план — Опять она странно смотрела, я слишком устал и не мог разобраться что это было за чувство — Отчаянный, но хороший. Но вижу это ещё не всё, да?

— Верно — Взяв исчёрканный листок бумаги и с удивлением обнаружив, что он чист с другой стороны я принялся снова чертить — Амеры ждут, что вы пойдёте вдоль сухого русла ручья на юго–востоке отсюда, там они будут плотно всё пасти. Поэтому, возьмите чуть левее, там труднопроходимый ельник, но пройти реально, плюс этот маршрут на треть короче, хотя по времени выиграть не получится, слишком медленно придётся идти. Однако так вас труднее будет засечь с воздуха, но думаю что и на земле особых проблем кроме бурелома не будет, главное, чётко выдерживать направление. Разбейтесь на небольшие группы по четыре человека — трое несут груз, третий прикрывает. Вооружить лучше всех, кто так или иначе может воевать, даже легкораненых. Группы не должны терять визуального контакта друг с другом, лучше если в каждой будет компас и все будут знать общее направление движения. Пока всё понятно?

— Вполне — Девушка что–то писала сверяясь со схемами которые я чертил — Как быть с передвижением ночью я знаю, у нас у всех есть нашивки на головных уборах.

— Хорошо, это пока подойдёт. Теперь дальше, на выдвижение у вас будет ровно пять суток. За это время, вы должны сосредоточится у входа в ущелье. В ноль часов тринадцатого числа, я… мы с добровольцами начнём портить амерам связь. После этого у вас будет от трёх до пяти часов чтобы пройти к точке подъёма к пещере.

— Понятно… ну, тогда приступим. Там в углу есть консервы: тушёнка, овощное рагу…. Ты пока ешь, тошнота пройдёт, это последствия контузии. Мы с Веней поговорим с теми кто сможет пойти с тобой. Отдохни часа два, раньше так и так не получится всё утрясти.

— Спасибо, еда это хорошо… а чай у вас есть?

Первый раз за время нашего знакомства, я увидел как Лера улыбнулась. И сразу пропал тот лишний десяток лет навешенный войной. Ей от силы было лет двадцать пять — двадцать семь… девчонка по сути. Чуть лукаво усмехаясь девушка ответила:

— Только без заварки, но горячий.

Консервы действительно лежали там, куда указала девушка: в дальнем правом углу второго отсека палатки, служившего спальней и основным жилым помещением для шести человек, стояло три рюкзака на жёстких рамах. Открыв горловину одного из них я взял первую попавшуюся банку, это оказалась перловка со свининой в быстроразогреваемой квадратной банке. Там же, к удивлению моему обнаружилась упаковка тёплого пива, в которой оставалось три банки. Взяв консервы и одну пивную жестянку, я вернулся в соседний отсек и присев к столу заставил себя поесть. Ветер за закрытым окном крепчал, играя тканью палатки, даже внутри стало ощутимо холоднее. Прикончив четверть жестянки с кашей и выпив полбанки слегка ударившего в голову пива, глянул на чуть светящийся синим циферблат часов — на всё про всё ушло десять минут. Добравшись до раскладушки стоявшей у самого входа в отсек и передвинув её подальше от выхода в тень, я не разуваясь лёг на спину и почти сразу же уснул, думалось ровно до того момента как голова коснулась свёрнутого в рулон походного коврика, бывшего вместо подушки. Однако уснуть удалось только на короткий промежуток времени, подспудно вертевшиеся в голове детали предстоящей акции вытесняли усталость. К тому же, мою карту слегка подмочило водой проникшей сквозь небольшую щель в полиэтилене. Вынув уже подсохшую кальку из футляра, я примерил свою карту к расстеленной на столе и принялся восстанавливать утерянные, утратившие чёткость участки. Попутно отметил, что один из наших артельных тайников как раз находился в пятидесяти восьми километрах восточнее границ Шишковичей. Его закладывали одним из последних во время моего отсутствия, однако Варенуха чётко сообщил мне приметы на местности, поэтому найти вроде бы не составит труда. «Туристы» все вооружены трофейным оружием, а мне позарез нужно было запастись патронами к пистолету и прихватить то, без чего рейд к командному пункту американцев становился ещё более самоубийственной затеей. В схроне, помимо прочего лежало четыре одноразовых гранатомёта, которые могут существенно увеличить наши шансы на успех. Поколдовав с верной «офицерской» линейкой над вновь восстановленной картой мне удалось проложить маршрут таким образом, чтобы он пролегал не более чем в двухстах метрах от тайника. На всё про всё у меня ушло минут сорок, Лера вернулась в тот момент, когда я уже вновь запаивал карту накалённым над лампой обухом ножа. С ней в палатку вошло двое парней не старше двадцати пяти лет и одна девушка совсем маленького роста, но со снайперским импортным карабином, чей мудрёный обвес говорил о том, что хозяйка до тонкостей знает своё оружие и явно умеет с ним обращаться. Следом вошёл Веня и я только обречённо вздохнул, с тем, что Очкарика придётся взять с собой я уже внутренне смирился. Коротко представив всех вновь прибывших, Лера ещё раз кивнула мне на прощание и вышла, сославшись на занятость. Я подошёл к столу и оглядев тех, кто вызвался идти особенно пристально. Ни один из молодых не опустил глаз, а девушка недвусмысленно показала мне приклад своего карабина — на его опорной «щеке» было восемь палочек сгруппированных в два ряда по четыре и перечёркнутых по диагонали с лева на право. Винтовку я узнал: это была та самая «шушлайка» из которой меня чуть не приложил амеровский снайпер во время первой большой засады, на отряд шедший громить первый лагерь «туристов». Иностранного стрелка подловил Михась, а вот трофеями побрезговал — слишком ненадёжно выглядел этот аппарат: дырчатый кожух длинного цевья, короткий выступ рифлёного ствола, причудливо изогнутая пистолетная рукоять и необычной формы складной приклад с кучей всяких колёсиков и подвижных частей. Про этот агрегат слышать приходилось, короткий ствол не помеха стрельбе на две тысячи метров, поскольку рассчитан карабин на очень мощный целевой боеприпас. Необычный вид объяснялся тем, что винтовка по сути была сборным конструктором из которого можно собрать три разных ружья, включая антиснайперский «слонобой».[47] Не знаю, где девушка брала патроны к этому чуду враждебной техники, но если она действительно умеет с ним обращаться, тогда я смело могу записать на её счёт троих стрелков из конвоя в бою у моста. Раны были слишком характерные, выходные отверстия с чайное блюдце… точно она. Приглядевшись внимательнее, я заметил, что девушке не больше восемнадцати лет, она довольно плотного телосложения, а на круглом бледном лице выделяются удивительной черноты брови и такие же чёрные глаза. Глядя в них, создавалось впечатление, будто смотришь в дуло винтовки лежащей у девушки на коленях, настолько холодными и бездонными они казались. Волосы девушки, тоже чёрные и густые, практично обрезаны, однако с левого виска на грудь спускалась длинная узенькая косичка с выпушенными кисточкой кончиками. В неё было вплетено несколько мелких бирюзовых бусин, от чего казалось, что по виску на грудь девушке сползает змейка вроде ужа. Небольшая россыпь веснушек также немного оживляла общий, довольно мрачный облик снайперши. Поймав мой взгляд, она кивнула и представилась:

— Ира — Потом с понятной только другому снайперу или воину нежностью коснулась рифлёного цевья карабина — Это «Вдоводел», мы всегда вместе, куда я туда и он.

Кивнув, я посмотрел на ничем не примечательного парня, сидевшего по правую руку от Иры. Ростом он был выше девушки и даже меня, худоба проступала даже через мешковатый камуфляж, но одного взгляда на его невероятно красивые кисти рук было достаточно, чтобы понять кто передо мной. Вооружён парень довольно стандартно, но умело: короткий автомат выкрашенный в камуфляжные «лесные» цвета, шесть магазинов забитые в хитро расположенные слева и справа по бокам так что грудь оставалась свободной. Светлые волосы коротко, почти под «ноль» стрижены, остался только небольшой чуб с торчащими в разные стороны кончиками волос. Высокие скулы, спокойное расслабленное лицо и внимательные светло–серые, водянистые глаза. Кивнув и чуть улыбнувшись уголками полногубого, широкого рта парень представился:

— Алекс, я спец по всему что зовётся «бада — бум», ещё связь знаю — работал монтёром в сотовой компании… ну и стреляю неплохо.

— Дохлая белка рядом с закладкой на мосту, твоя работа?

Алекс только ещё раз улыбнулся и снова кивнул. Я в свою очередь тоже наклонил голову, признавая мастерство не только хорошего взрывотехника, но и тонкого психолога, что для диверсанта и в особенности подрывника очень важно. Умение поставить себя на место противника, это уже на одну треть победа над ним. Следующим был одного со мной роста, кряжистый крепыш, с изуродованным химическим ожогом лицом. Совершенно седые короткие волосы, ранние морщины и перебитый курносый нос, вот первое, что бросалось в глаза. Карие глаза из–за ожогов скрывались за узкими щёлками прищуренных навсегда век, лишённых ресниц. Они смотрели пристально и оценивающе, возле стола слева красноречиво примостился трофейный пулемёт с примкнутым жестяным коробом на двести патронов и прикреплённой к цевью штурмовой рукоятью, я без слов понял какое у парня хобби, что тот подтвердил:

— Сергей… я вроде как самый тут сильный. Тоже стреляю нормально… ещё, могу одним ударом кулака в лоб бычка трёхлетку убить. Ну… — Парень смутился и покраснел — Не то, чтобы это нравится, но было дело по молодости.

Пожелать удачи может каждый, но самым дорогим лично для меня был этот может быть и прощальный подарок необычайно сильной духом девушки — хирурга. Познакомившись с добровольцами стало совершенно очевидно, что в помощь мне Лера отобрала самых опытных и толковых ребят, но при этом более не сказали ни одного лишнего слова ободрения. Когда понимаешь, что друг или просто хороший приятель выкупил своеобразный билет в один конец, удачи желать глупо и опасно. Тем сильнее я был благодарен девушке за помощь и именно за молчаливое понимание ситуации. «Туристы» обрели дельного вождя, теперь их шансы на выживание существенно увеличатся, даже если мой маленький отряд потерпит неудачу. Пройдя на место Леры во главе стола, я ещё раз оглядев собравшихся кивнул и сказал то, что в принципе они знали и так:

— Меня зовут Ропша, я ваш новый командир. Мы пойдём к амерам в тыл и ослепим их на то время, которое остальные смогут использовать, чтобы укрыться в горах. Будет трудно выполнить задание и ещё труднее уцелеть…. Сделаю всё, чтобы все тут сидящие выполнили поставленную перед нами задачу и сделаю ещё больше для того, чтобы мы все выжили. Однако важно только задание и раз вы все вызвались добровольно, то наверняка уже догадались об этом. Всем вернуться будет непросто, но мы попытаемся. Вот мой план….

… Путь до места предполагаемого пункта размещения амеровского оперативного центра занял четверо суток из отведённых пяти. И были это не просто девяносто с небольшим часов без сна, с короткими пятиминутными остановками и мучительно тянущимися мгновениями, когда несколько раз нас чуть не обнаружили вражеские патрули. Или стылое ощущение неотвратимого страха когда Веня, всё же вязавшийся за мной вопреки увещеваниям, попал на хитро расставленное амеровскими сапёрами минное поле. Нет, самым трудным было для меня и тех четверых парней и одной девушки осознавать практическую неминуемость собственной гибели. Однако было и нечто сыгравшее в нашу пользу, хотя везением это трудно назвать. Во–первых, все четыре дня погода словно бы опомнившись и навёрстывая упущенное за первые несколько дней календарной осени, не баловала нас солнечным светом и теплом. Холодный, то крупный, то вдруг едва моросящий дождик стал нашим постоянным спутником и помощником, сбивая с травы и деревьев пыль, затирая наши следы. Во–вторых и это я считаю самым существенным сопутствующим фартовым обстоятельством, амеры не смогли слишком плотно перекрыть Шишковичи. А в расписании патрулей оказалось много мелких дыр, сквозь которые не пройти большому отряду, но в них вполне смог просочиться наш маленький и уже весьма сплочённый коллектив. Будь наша тайга похожа на издырявленные просеками и тропинками леса западных областей России, той относительной свободы нам не видать. По дорогам и хоженым тропам, амеры живо бы наладили прочёсывание массива по небольшим секторам и тогда любое движение внутри периметра стало б совершенно невозможным. С подобными трудностями сталкивались советские диверсанты во время той далёкой уже войны. Тогда в лесах Восточной Пруссии было совершенно невозможно укрыться более чем на сутки, так плотно контролировали его фашисты. К исходу третьих суток, когда силы всех без исключения были на той грани за которой уже только цепенящая усталость и безразличие, мы вышли к аварийному схрону о котором я ничего не сообщал своим добровольным помощникам, но они особо не протестовали. Скомандовав привал и обозначив границы периметра, я взял с собой к тайнику только Сергея, поскольку Пёстрый, как его звали в отряде, держался на марше лучше всех, а груз предстояло тащить не лёгкий.

Тайник к моему величайшему облегчению раскрыт не был: все «контрольки» остались на месте, а следы говорили лишь о присутствии тут медведицы с парой довольно взрослых детёнышей не далее как сутки тому назад. Кора с деревьев была ободрана, кусты дикой смородины словно бы обсосаны и тут же лежало несколько куч помёта с характерными вкраплениями глины. Медведи готовились залечь в берлогу, поэтому начинали есть глину, чтобы во время спячки насекомые их не тревожили. Однако сам схрон оказался цел. Любознательные звери его не тронули, поскольку там не было ничего съестного, а запах железа скорее даже отпугнул ставших осторожными лесных хозяев. Сняв мины и откинув крышку обсаженную дёрном, я начал вооружаться. Перво–наперво вскрыл коробку с пистолетными патронами и снарядил шесть магазинов к ПБ. Добавил три новых подсумка из НЗ, в которые предстояло переложить часть хлама лежавшего сейчас рассованные по карманам полезные мелочи. Взял десяток гранат к подствольнику и шесть магазинов к автомату, хапнув также и патронов россыпью. Чего мне очень не хватало, так это нормальной фляги под воду, вроде той, что потерялась на болоте. Из дальнего угла вынул связку гранатомётов и передал их Сергею. Мой новый знакомый если и удивился таким запасам но виду не подавал, после подробного инструктажа в лагере, мы с ребятами обменивались только короткими деловыми фразами, больше общаясь жестами. Взяв каждый по два тубуса мы замаскировали тайник и вернулись к месту привала. Не было в периметре только Ирины, девушка отличалась редким упорством и выпросила право уйти вперёд по маршруту. Дожидаясь её, мы разобрали «граники» и я снова вздохнул с облегчением, поскольку и этот этап операции прошёл как положено. К слову сказать, план был не особо мудрёный, что означает его крайнюю опасность для непосредственных исполнителей. Гранатомёты которые я взял в схроне это всё больше старые советские «трубы», но спокоен я был только за одну из четырёх. Остальные призваны будут отвлечь внимание, вызвать на себя первый удар активной защиты бронемашины не более того. Учитывая характер местности, я знал что скорее всего пункт управления и связи смонтирован на гусеничной платформе от «абраши», поскольку лёгкие танкетки типа «Брэдли» по той раздолбанной грунтовке пройти просто не смогут. Такие машины хорошо берегут, поэтому перво–наперво, нам предстоит тихо пройти в охраняемый периметр и выйти на дистанцию не более ста метров. Потом, ударить по тяжело бронированному тягачу с трёх сторон. Причём сделать это нужно последовательно в два залпа и в одно и то же место. Три из имеющихся у нас четырёх «труб», это довольно слабенькие РПГ–26 или просто «олень».[48] Так мы их называли за слабый бронепробивающий эффект и прихотливую траекторию полёта гранаты. Но жемчужиной моей коллекции была «Таволга»,[49] на которой строился основной расчет. Три первых выстрела примет на себя активная защита тягача, но финальную точку поставит именно тяжёлый РПГ–27. Он сожжёт машину, поскольку на имеющейся у нас гранате белым по чёрному было напечатано — 64мм. Гранаты из «олешков» чуть быстрее, поэтому у главного калибра будут необходимые несколько секунд для постановки на боевой взвод, главное, это не промахнуться. Знаю, со стороны может показаться излишней такая осторожность, но только не в случае когда нужен стопроцентный результат. В своё время, пришлось наблюдать как из «оленя» не смогли пробить в борт учебного танка, на которых «чехи» в первую чеченскую войну иногда разъезжали — граната лихо ушла вверх «облизав» бок танковой башни. Позже произошло несколько похожих случаев, поэтому к «оленям» я отношусь можно сказать предвзято.

…Спустя три часа, мы подошли к границам Шишковичей как раз в полутора десятке километров от того места, где обозначенная на карте грунтовая дорога переходила в заросшую молодой порослью тонких ещё сосёнок и густыми зарослями кустарника старую вырубку. Для короткого привала, я выбрал участок леса, заваленный сухим буреломом. Это обуславливалось тем обстоятельством, что с воздуха этот квадрат не просматривался совершенно, а передвигаться можно было только ползком или в полуприсяде. Однако, между ветками и полусгнившими стволами деревьев образовалось множество своеобразных извилистых тоннелей, по которым при определённой осторожности можно продвинуться к заброшенной делянке лесозаготовителей почти вплотную. Ползком, преодолевая небольшие озерца стоялой вонючей воды, пару раз спугнув юрких ужей, наш маленький отряд к трём часам дня преодолел расстояние около пяти километров. Но выйти из этого импровизированного лабиринта помешало предупреждение нашего постоянного передового дозорного — Ирины. Девушка снова первой выбралась на небольшую полянку заросшую кустами боярышника. Её спасло предчувствие как она сказала потом: в голове словно кто–то крикнул не высовываться и так замерев она увидела замаскированную на противоположном от себя краю поляны оптико–акустическое дозорное устройство. С одной стороны это было хорошо — появление приборов напоминающих треноги с несколькими параболическими антеннами, ориентированными вовне охраняемого периметра означало, что мы совсем рядом с целью. Такие устройства выставляются во внешнем кольце охранного периметра, мобильных ракетных пусковых установок, а также полевых пунктов связи и управления. У нас в российской армии, дальше сидело бы два отделения в «секретах», а амеры по–прежнему полагались на пешие патрули и спутники. Ира вернулась обратно в нору и объяснила ситуацию. Чего–то подобного я ожидал, поэтому пришлось положиться на смекалку. Заняв место девушки, под длинным, выбеленным словно слоновая кость стволом поваленного дерева, я осмотрев местность вынул из кармана завёрнутый в несколько слоёв полиэтилена кусок протухшего мяса, лелеемый от самого лагеря «туристов». Развернув плёнку, я нарезал расползающийся ломоть оленины на три части и броском отправил тухлятину как раз меж ферм треноги и снова затаился. В тайге такой закон: если есть люди, то обязательно где–то рядом бродят медведи. Шум и общая суматоха не слишком пугают этих обычно наглых зверей, но перед запахом падали и отходов они устоять не могут, оружие их совершенно не пугает. Ждать пришлось не долго и через час у треноги появился неряшливого вида мишка, весь в клочках рыжей, свалявшейся шерсти. Не в силах сдвинуть конструкцию с первого раза, зверь после нескольких неудачных попыток разозлился и со всей дури саданул прибор лапой. Американский патруль появился через двадцать минут, сразу же открыв по медведю огонь. Испугавшись, мишка дал дёру пули чиркали по веткам деревьев не причинив зверю видимого вреда. Амеры долго стояли возле скособочившейся треноги, вызвав по рации техников. Те прибыли спустя ещё полчаса и переругиваясь с патрульными, установили прибор заново. Один особенно въедливый белобрысый и склонный к полноте патрульный повёдя носом обнаружил кусок падали и объяснил старшему наряда, что собственно привлекло медведя. Но особых последствий это не возымело, американцы убрались восвояси. Выждав ещё час, я снова вынул кусок мяса и опять забросил его между ферм треноги. Медведь появился снова совсем скоро, словно караулил где–то поблизости. Судя по свалявшейся шерсти и рваной походке, зверь был болен или может быть ранен довольно продолжительное время назад. Учуяв мясо, он опять приступив к датчику попытался запустить лапу меж фермами треноги, но пространства не хватало и с досадой рыкнув, мишка принялся рыть подкоп. Так продолжалось следующие полчаса, пока те же самые патрульные не явились вновь, предварив своё появление как и в прошлый раз беспорядочной стрельбой. Медведь всё–таки своротив треногу и добравшись до мяса дал дёру, но американцы погнались за ним следом никого не оставив возле опрокинутого прибора. Вызвав техников все четверо солдат не дожидаясь повторного прихода ремонтников ринулись по свежему медвежьему следу, путь в периметр был открыт.

Наученный прошлым опытом, я повёл группу точно по следу американского патруля, что помогло нам пройти оставшиеся двенадцать с небольшим километров до делянки необнаруженными. Местность до предела насыщенная вражескими патрулями, сильно затруднила наши передвижения и на исходный рубеж нам удалось выйти только за пятьдесят минут до условленного срока. Пункт управления, как я и предполагал, оказался тягачом с усилено бронированным кунгом, на покатой крыше которого размещалось с десяток штыревых антенн различной длинны. На небольшом удалении располагался ещё один тягач с силовой установкой, от которого в нескольких направлениях шли полосы свежезакопанных коммуникационных траншей. Трава внутри обнесённого сетчатым забором неровного прямоугольника периметра оказалась добросовестно выжжена на участках размещения техники и трёх дозорных вышек. Очевидно, часть материалов забрасывалась воздушным путём, что ещё больше подчёркивало всю серьёзность с которой оккупанты взялись за партизан. Машины были плотно прикрыты шестью наземными огневыми точками обложенными мешками с землёй, каждая держала под прицелом сектора тайги наиболее удобные для внезапного нападения. Воздух стерегли три «хамви» со смонтированными на них пусковыми комплексами ЗРК. Это говорило о том, что с неба янкесы неприятностей не ожидали. На вышках не было людей — с высоты четырёх с небольшим метров подходы к пункту управления стерегли спаренные автоматические турели, с шестиствольными роторными пушками.

Местность и обстоятельства не позволили нам занять нечто даже отдалённо похожее на возвышенность, поскольку делянка располагалась на дне плоской как стол котловины. Пришлось искать точки, с которых борт машины управления откроется для прямого выстрела. Таких позиций оказалось только две и расстояние получалось критическим — около ста пятидесяти метров, ещё две были спорными, поэтому я дал приказ Сергею и Ирине выбрать своими целями второй тягач и накрытый масксетью стальной поддон с двумя рядами бочек с дизельным топливом. Их позиции оказались на расстоянии восьмидесяти двух метров, что существенно повышало их шансы на успех. Таким образом, если двумя выстрелами уничтожить машину не удастся, можно рассчитывать на то, что получится вывести из строя силовую установку или под прикрытием пожара попробовать прорваться в периметр и проникнуть внутрь штабной машины. Со мной в паре работал Алекс, чей выстрел должен был послужить сигналом для остальных. Раций у нас не было, поскольку большинство имевшихся у «туристов» радиостанций разрядились, а моя так же была утеряна на болоте. Поэтому план действий и пути отхода были оговорены заранее, когда мы буквально за двадцать минут до назначенного срока вышли на рубеж атаки. Снова заморосил холодный дождь, Луна скрылась за толстой низко нависшей над головой огромной хмурой тучей. Лагерь американцев засветился приглушёнными огнями, чей свет скрадывался накинутыми на машины и стрелковые ячейки масксетями. Турели на вышках мерно проворачивались из стороны в сторону, пробегая по полосе деревьев на границе делянки лучами то гаснущих, то снова вспыхивавших с невероятной яркостью лучей прожекторов. Как я обнаружил, в стрелковых ячейках тоже стояли автоматические турели, люди вообще появились только один или два раза, перебегая от тягача к оборудованному за цистерной с горючим биотуалету. Нас пока не обнаружили за счёт того, что мы передвигались только ползком и на каждом громоздилось по несколько килограмм травы и всякого лесного мусора. К тому же грязь и непрестанно льющий дождь пропитали каждого насквозь. Я с силой стискивал зубы чтобы не стучали, холод казалось проник в каждую клеточку организма превратив его в мокрый кусок грязи. Не думаю, чтобы и остальным было лучше, однако никто не жаловался, все продолжали с завидным упорством выполнять приказы, за что я ещё раз мысленно поблагодарил Леру. Ребята подобрались толковые, схватывавшие команды с полунамёка, что приятно удивляло, я ожидал много худшего. Застыв с разложенной трубой «Таволги» под рукой, готовый в любой момент вскочить, я застыл не сводя с циферблата часов взгляда, где последние секунды отсчитывали мгновения до назначенного времени «Ч». Перед выходом, мы синхронизировали часы, хотя всё это было в большей степени условностью — ни я ни Лера не могли знать точного времени, сигналы атомных московских часов замолчали кажется навсегда.

… 53 секунды — прожектор качнулся лево, столб синевато–белого света прошёл ровно над головой, пальцы онемели стиснув трубу гранатомёта…. 55 секунд — холодные капли дождя струятся по лицу, скапливаясь в уголках глаз, стекают по заросшему щетиной подбородку и исчезают в выцветшей, а теперь совсем чёрной траве…. 59 секунд и холм справа метрах в пятнадцати шевелится и скользя параллельно стволу мёртвой сосны на короткое мгновение замирает, его силуэт вытягивается в стороны, это Алекс уже ловит в прицел борт тягача…. 0 — яркая короткая зарница озаряет силуэт напарника и я уже машинально выполняю заложенные кажется целую вечность назад движения: на плечо, совмещение с целью метки прицела… теперь пуск!..

Трассы наших с Алексом гранат в какой–то момент идут одна за другой, потом происходят сразу несколько взрывов слившихся в один. Следом гремят ещё несколько разрывов слева и справа в глубине лагеря и все огни там почти мгновенно гаснут, однако это уже не важно, поскольку всё перекрыл взрыв бочек с горючим, там нашла цель ракета Сергея. Вскинув ладонь к глазам, заслоняясь от непривычно яркого пламени пожара, я увидел, что в борту командно–штабной машины появилась аккуратная дырка с небольшое яблоко величиной, а сквозь закрытые бронещитками смотровые иллюминаторы пробивается белёсый дым. Видимо активная защита всё же поймала одну из наших гранат, но как и задумывалось, не смогла справится с идущей следом. Зафиксировав попадание я очнулся от хлопка по плечу, Алекс что–то говорил, но за гулом стоявшим в ушах я ничего не слышал, поняв лишь жест напарника, который говорил — «уходим». Пригнувшись мы уже не слишком скрываясь двинули на север, чтобы снова войти в Шишковичи с этой стороны, поскольку всё южное направление было плотно перекрыто. Неожиданно легко стало бежать, словно и не было этих долгих мыканий по лесам и беспокойных дней наполненных бесконечной чередой смертей. В какое–то мгновение до меня дошло, что лёгкость эта, пришла от того, что меня тащат подхватив под руки Сергей и Ирина. Плечо девушки оказалось удивительно твёрдым, а хватка рук сильной и уверенной. Веня бежал чуть впереди, его отрывистое дыхание напоминало всхлипы дырявых мехом аккордеона, такие же протяжные и тоскливые. Ему «трубы» не досталось, по моему наказу он негласно берёг Ирину, хотя та вроде как обиделась, но это было единственное, чем я мог облегчить свою совесть. Война это не женское дело, они слишком страстно отдаются ей, врастают в военный быт глубже мужчин. С этим никогда не могу смириться. Не выходит совместить красоту и смерть в одно понятие. Позади, слышался только шум пожара и отдалённый шум вертолётных винтов — янкесам шла подмога. Придя в себя, я высвободился из крепких объятий товарищей и почти сразу смог бежать наравне со всеми. Так поддерживая того, кто казался наиболее ослабевшим, мы прошли почти сорок километров на север, в сторону авиабазы. Казалось, этот проклятый клочок земли и я навечно связаны и если один отдаляется, то другой так или иначе находит способ снова сойтись вместе. На рассвете я скомандовал привал и мы не чинясь повалились на сырую от росы и прошедшего дождя траву. Оглядев своих новых друзей я увидел грязные, запятнанные кровью и измазанные чадной копотью фигуры, лежащие на мокрой, серой совершенно лишённой цвета траве. Скорее всего нас ищут и может быть в этот самый момент идут по следу, может быть даже через час или два амеры смогут загнать нас как диких зверей или не чинясь обрушат с небес грады воющей огненной смерти, стерев каждую молекулу наших тел. Нас уже может быть нет, не должно быть вообще, согласно формулам новой военной стратегии нас просто не приняли в расчёт. Ошибка как и всегда в истории нашей многострадальной Родины будет стоить захватчикам их жизни, их собственной земли. Так повелось издревле: можно убить многих, но нельзя покорить или уничтожить всех. Поднеся дрожащую руку к глазам отгибаю край куртки и смотрю на циферблат часов: семь часов после начала акции… Лера и остальные должны уже быть в безопасности. И нам пора выдвигаться, снова испытать военное счастье. Оперевшись на автомат, я поднялся сначала на колено, потом встал в полный рост. Следом встали и не подававшие признаков жизни усталые и измождённые бойцы новой, ещё невиданной войны, которую умные стратеги захватчиков почему–то называют «ассиметричной».

— В колонну по одному — становись! — Голос мой даже не хрипит, говорю на севших связках, почти шёпотом но все понимают — Алекс, ты в «голову», я замыкаю. Направление северо–северо запад, ориентир — высота 3412, дистанция пять метров. Марш!

… Мы идём тихо, скрадывая звук шагов, стремясь раствориться в серых вечерних сумерках как это делали наши деды и прадеды. Предстоит много пройти и ещё больше придётся вынести и пережить, поскольку у всех нас как опять же повелось только одна Победа, одна на всех и за неё мы уже выразили готовность заплатить самую высокую цену.