Елена Первушина Паноптикум

Я просыпаюсь от того, что губы мужа щекочут мне ухо. Он шепчет:

— С праздником, дорогая!

Его рука ныряет под подушку, находит мою и пропихивает мне под ладонь что-то маленькое и твердое, точнее (я узнаю даже спросонок) — маленькую коробочку со сводчатой крышкой, в таких хранят драгоценности. Коробочка обтянута бархатом, и он щекочет мне ладонь.

Я смыкаю пальцы вокруг драгоценной добычи, мигом просыпаюсь, сажусь на кровати открываю коробочку и вижу две золотые, осыпанные фианитовой крошкой звездочки — серьги.

— Милый, это… Это же… я не знаю…

Я хватаю его за галстук, притягиваю ближе, целую. Он отвечает на поцелуй неожиданно страстно, как мальчишка, потом отстраняется:

— Ну все, все, я побежал, надо на работу, все остальное — вечером.

И уже в дверях кричит сыну:

— Виктор! Не забудь, список покупок на столе!

Ради праздника я разрешаю себе понежиться в постели еще пять минут и полюбоваться подарком. Но не тут-то было! В дверь, ловкие, как ласочки, проскальзывают мои дочурки-бедокурки Соня и Ангелина, забираются в кровать и тут же садятся на меня верхом.

— Мам, что у тебя? Мама, покажи! Мама, что Гелька лезет, моя очередь первой смотреть! Мам, а вы нам такие купите? Мам, правда, мне уже можно?

Близняшки — Настя и Лиза — застыли в дверях. Мордочки любопытные, как у бельчат, глаза горят, но подойти без приглашения боятся. Они у нас совсем недавно, всего три месяца. Близняшки — дочки средней сестры Виктора. У нее с мужем семеро детей и живут они в Твери, а раз я смогла родить Виктору только двух дочерей, мы решили, что сможем взять еще двоих. С пятилетними уже не надо возиться, как с грудничками, а пособие на них будут платить еще долго, до самого замужества. Лида, сестра Виктора, была рада-радехонька, когда он ей предложил забрать девочек: у них в доме и так не протолкнуться, да к тому же она понимает, что в Петербурге девочки получат лучшее воспитание, и мы сможем в будущем подобрать для них хорошие партии. Она, правда, просила, чтобы мы взяли девочку и мальчика, но Виктор категорически отказался. Мы ведь уже усыновили моего двоюродного племянника — нашего Виктора-младшего, теперь у мужа есть наследник, а больше ему не надо. Он так и сказал тогда:

— Во-первых, когда в семье много сыновей, это ведет к раздорам. Во-вторых, одному я сам могу оплатить обучение по первому разряду, да и жилье купить так, чтобы было потом куда жену привести, а на двоих придется брать кредиты. Я не хочу влезать в пожизненную кабалу, да еще детям ярмо на шею вешать. В нашей семье еще никто не учился за чужие деньги. Ну, а в-третьих, Леночке нужны помощницы. Я не хочу, чтобы она надрывалась на кухне одна.

Лида, конечно, поджала губы, но согласилась. Правда, со мной она теперь говорит по телефону подчеркнуто холодно. Понятно: ее муж и вполовину не такой заботливый, как мой Виктор.

А девочки оказались очень славные — тихие, послушные и уже настоящие маленькие хозяюшки, хороший пример моим дочерям. Все-таки в провинции очень сильны традиции, там дети быстрее взрослеют. А в больших городах полно таких сумасшедших мамашек, как я, которые балуют своих детей. Но тут уж я ничего не могу с собой поделать!

Кстати, надо сегодня вечером сказать Насте с Лизой, что они прошли испытательный срок, и мы решили их оставить. Сегодня как раз женский день — это будет очень кстати.

* * *

Как весело печь блины впятером!

Соня месит тесто, Геля режет яблоки, я колдую у плиты, Настя и Лиза — тихие серьезные ангелочки — неслышно летают из кухни в столовую, накрывают на стол.

Возвращается из магазина Виктор-младший. Он принес продукты, которые я заказывала, и сверх того — мороженое для девчонок и букетик нарциссов для меня.

Это, конечно, Виктор-старший позаботился! Недели две назад он заскочил домой пообедать, а я как раз смотрела «Ваш уютный дом» и там рассказывали, что нарциссы — это цветы смерти. А я сказала, что это ерунда какая-то, раз они весной вылезают из луковиц в холодную землю — значит, самые что ни на есть цветы жизни. И Виктор, оказывается, это запомнил! Я так растрогана, что тут же принимаю решение: вечером, когда дети уснут, я надену свои бархатные туфли на высоком каблуке, маленький фартук, как у официантки, а за пояс фартука запихаю нарциссы, и пусть Виктор их достает. Губами. Про такое, конечно, не рассказывают в «Уютном доме», но умная женщина не должна сидеть, как клуша, и смотреть целыми днями канал «Ладушка». Есть и другие каналы.

Хорошо, что живот у меня подтянутый, несмотря на двоих детей. Сейчас в страховку по беременности входит и аэробика для мам после родов — только ходи и не ленись. Я не поленилась и очень этому рада.

* * *

За завтраком Лиза что-то шепчет Геле на ухо, и Геля тут же поворачивается ко мне:

— Мам, по телевизору вчера говорили, что на Васильевском ярмарка еще не закрылась. Может, съездим? Мам, ну пожалуйста!

Я вспоминаю — да, правда, об этом говорили в новостях. Масленичная ярмарка на Васильевском в этом году так популярна, что организаторы решили продлить ее еще на три недели. Кажется, патриарх против этого возражал, потому что ярмарка во время поста — грех. Но Виктор придерживается очень прогрессивных взглядов, он считает, что говеть или нет — это личный выбор, а детям вообще не нужно поститься до совершеннолетия. Поэтому он наверняка не рассердится, если мы съездим на ярмарку.

В самом деле, почему бы не съездить? Ведь сегодня у девчонок праздник! Кажется, у меня в шкатулке еще осталось кое-что из тех денег, что Виктор дает мне на личные нужды. Да, наверняка осталось немало: он дает мне деньги первого числа, а сегодня только восьмое, и я почти ничего не тратила на той неделе. А если в конце месяца денег будет не хватать, я могу заложить что-нибудь из старых драгоценностей. Надо будет только надевать почаще новые сережки, и Виктор ничего не заметит.

— Решено. Поехали, — говорю я девчонкам (те визжат от восторга). — Можете пока посмотреть «Женихов и невест», а я быстренько приготовлю обед и поедем.

— Мама, а можно я наверх пойду, почитаю, — говорит Виктор. — Мне надо к контрольной готовиться.

Он все еще запинается, когда называет меня «мамой», но я стараюсь этого не замечать.

— Конечно, можно, — отвечаю я. — Но… ведь ты поедешь с нами?

Лицо у него не слишком счастливое, и на мгновение я пугаюсь — вдруг он правда откажется! Но сегодня женский день, и Виктор решает поступить, как настоящий джентльмен:

— Конечно поеду, как же вы без меня! — говорит он ворчливо.

Иногда он кажется таким трогательно взрослым!

* * *

До Васильевского острова мы добрались без приключений. У меня нашлась в кошельке сотня рублей. Я помню, что на сотню можно купить пять билетов без сдачи, поэтому заплатила спокойно, а Виктор, как большой, расплатился с кондуктором из своего кармана.

В метро я немного растерялась и не услышала, как объявляют остановку, но Виктор взял меня под локоть, очень галантно, как настоящий кавалер, и мы вышли вовремя.

Ярмарку мы тоже нашли без труда. Я запомнила, что она расположилась сразу за институтом Отто, а те места я хорошо знала — когда-то лежала в оттовском роддоме с Сонькой на сохранении, и мы с мужем часто гуляли на Стрелке и вдоль Университета.

Ярмарку было видно издалека — небо подпирало огромное колесо обозрения, перемигивались разноцветные лампочки, играла веселая музыка. Когда я увидела все это, у меня вдруг возникло странное чувство — словно я вспомнила детство. Но в моем детстве не было никаких ярмарок, только аудиокниги Диккенса, Лидии Чарской и еще, кажется, Рея Брэдбери, которые нам давали слушать в школе. Эта ярмарка была словно из тех времен, и я почувствовала себя девочкой — той девочкой, которой никогда не была. Это было странно, но очень приятно.

Я так разволновалась, что когда мы подошли к кассе и надо было покупать билеты, я просто не могла связать двух слов. Хорошо, что Виктор и тут мне помог — протянул кассиру нужную купюру, посчитал сдачу и отдал мне, а потом очень трогательно наклеивал девчонкам на руки бумажные браслетики. Он так здорово со всем этим справляется — настоящий маленький мужчина! Надо сказать Виктору-старшему, чтобы он похвалил сына.

Народу на ярмарке было немного, несмотря на праздник. Кажется, многие послушались патриарха. Но для нас так было даже лучше, мы отлично провели время. Девчонки катались на карусели, Виктор стрелял в тире, потом мы все купили горячих вафель, влезли на колесо обозрения и увидели наш прекрасный город с высоты.

Мы уже собирались уходить, но тут девчонки заметили зазывалу. Он стоял у дверей Кунсткамеры и громко кричал:

— Дамы и господа! Не пропустите! Только у нас! Невероятный паноптикум! Чудеса и всевозможные уроды! Бородатая женщина и женщина без головы! Женщина без ног и женщина-змея!

Мне не очень хотелось идти, но девчонки запросились, да и Виктор не возражал.

— Это все, конечно, иллюзии! — сказал он мне, как взрослый взрослому. — Но любопытно посмотреть, как они устроены.

Мы вошли в Кунсткамеру, прошли мимо страшных чучел индейских богов в вестибюле, поднялись по лестнице и вошли в «Удивительный паноптикум».

Оказалось, что там нет ничего страшного. Как и говорил Виктор, одни иллюзии. «Бородатая женщина» была похожа на толстого некрасивого мужчину с короткой неухоженной бородой. Виктор сказал, что борода либо наклеена, либо это — симптом болезни.

«Женщина-змея» была обыкновенной акробаткой в трико, но гнулась она и правда здорово.

«Женщина без ног» висела на ремнях в небольшой кабинке, и ниже пояса у нее в самом деле ничего не было. Виктор сказал, что в низу кабинки поставлены зеркала, и они дают такой эффект.

«Женщина без головы» лежала в стеклянной витрине и понемногу шевелила руками и ногами. Виктор сказал, что в витрину вделана линза, и поэтому головы не видно. Девчонки смотрели на него с восхищением, а ему это ужасно нравилось.

— Мама, а здесь? А здесь что? — девчонки несутся к последней витрине, и мы с Виктором чинно идем следом за ними.

— Мама, что это?

Я в затруднении, но Виктор снова меня выручает:

— Здесь написано «Женщина, умеющая читать», — говорит он, указывая на табличку.

Довольно миловидная девушка в платье горничной сидит в витрине за небольшим столиком и держит в руках большую книгу в темном кожаном переплете. На столике стоит микрофон и девушка время от времени внятно и размеренно произносит: «Ня-ня мо-ет Лу-шу. У Ма-ши ку-кла. Де-ти и-дут в сад». Ее голос эхом разносится под сводами Кунсткамеры.

— Ну, это совсем просто! — говорит Виктор. — Ее заставили выучить эти слова, вот она и говорит. Конечно же, она не умеет читать!

Девчонки еще о чем-то его расспрашивают, а я стою перед витриной и не могу сдвинуться с места. Опять у меня такое странное чувство, будто я вижу что-то давно забытое и одновременно то, чего на самом деле никогда не было, чего я не могу помнить. Что-то такое, чего я не должна помнить. Что-то из чужих воспоминаний.

Загрузка...