Памятник

ОН был установлен на центральном космодроме. Сложная система лазерных лучей объёмно и рельефно вырисовывала в воздухе сочетание Серпа и Молота. Под ними стояла шестиметровая человеческая фигура, сотканная из света и до невероятности похожая на живую. Она выражала глубочайшую скорбь. Руки со сцепленными пальцами. Лицо с горьким изгибом губ. Глаза, наполненные слезами. Казалось, что они вот-вот скупо, по-мужски, потекут по впалым щекам космонавта.

Памятник назывался «Последняя ошибка». Его создали лет двести назад. Но и тогда люди уже не знали, что такое трагическая ошибка.

В прошлом на Земле заблуждались часто. Говорили даже, что вообще человеку свойственны ошибки. Дорого обходились они людям. Но чем глубже проникали земляне в законы природы и общества, тем реже они ошибались. Стала привычной другая поговорка: «Лучше умереть, чем ошибиться». Наконец настало время, когда ошибки, как и болезни, исчезли совершенно. О них забыли, как забывают взрослые о своих детских не всегда безобидных шалостях.

Но однажды вновь была допущена ошибка. Это случилось с космонавтом, командиром корабля, прославленным Улес-Буном. Он вернулся из космоса, разрыдался на космодроме и умер через пять лет, хотя ему шёл всего сто сорок первый год и до старости было далеко. Слёзы и горе пожирают жизнь. Потому он и умер раньше времени.

Вот тогда и воздвигли на космодроме памятник «Последняя ошибка». И теперь она действительно была последней, а Улес-Буна в назидание всем, кто после него отправлялся в космос, прозвали «Командором, Который Ошибся».

КОРАБЛЬ Улес-Буна был первым разведчиком, пересекшим границу солнечной системы.

О солнце и планетах, вращающихся вокруг него, о пространстве и времени внутри солнечной системы люди знали почти всё, как о паре или электричестве в XX веке. Многое было известно и о других звёздных системах. Учёные разбирались в хаосе лучей, идущих из космоса. Каждую частицу заставили говорить, и она рассказывала о процессах, породивших её. Среди учёных встречались настоящие следопыты космических-лучей.

Одни частицы были естественного происхождения. Но встречались и другие — возникшие в результате деятельности мыслящих существ. На Земле безошибочно могли определить, в какой звёздной системе и когда впервые заработал реактор, где мыслящие существа сумели овладеть атомной энергией, у какой звезды летают космические корабли и как работают их двигатели: на атомном, плазменном или фотонном горючем. Любое такое проявление жизни оставляет след в виде определённых частиц. Расшифровать эти следы было нетрудно, потому что земляне ушли вперёд в своём развитии и хорошо знали подобные процессы.

Но из одной точки галактики долетали до Земли частицы, не поддающиеся полной расшифровке. Учёные могли сказать лишь одно: частицы идут от планеты, на которой существует общество, во многом обогнавшее землян. Космические лучи говорили о каких-то гигантских преобразованиях, пока недоступных и непонятных людям.

Именно в эту точку галактики и повёл свой корабль Улес-Бун. Его могли бы направить и к другим звёздным системам с явными признаками жизни. Но там люди увидели бы повторение уже пройденных ими этапов развития. А здесь, на этой таинственной планете, обитал разум более мощный, чем человеческий. Здесь было чему поучиться. И земляне, построив первый корабль, способный преодолеть межзвёздные расстояния, дали прославленному космонавту Улес-Буну наказ — войти в контакт с инозвёздными жителями.

Полёт был рассчитан на два земных года. Наука уже решила головоломную проблему пространства и времени. Поэтому и у оставшихся на Земле, и у команды корабля время шло одинаково.

В состав экипажа, кроме командира Улес-Буна входили два, академика — женщина Мари-Ала и мужчина Гри-Лак. Четвёртым был шимпанзе Стар.

Оба академика знали и устройство корабля, и астронавигацию и в непредвиденном случае могли заменить командира. По вождению межзвёздных кораблей они были специалистами средней руки. Улес-Бун славился как навигатор ультракласса. Но, зато в других областях человеческих знаний он далеко уступал обоим учёным. Они-то и должны были, если удастся, понять и освоить то новое, чем располагали инозвёздные обитатели.

Шимпанзе Стар был взят как экспонат, показывающий предступеньку в развитии человеческой цивилизации.

За первый месяц полёта на корабле не произошло ничего существенного. Распорядок дня сохранялся земной. Всё стало постепенно привычным, и люди привыкли друг к другу.

Гри-Лак, входя к завтраку в общую каюту, обычно заставал там Улес-Буна и вместо приветствия спрашивал:

— Как дела?

— Идём по следу, — коротко отвечал командир.

Это значило, что автоматический астронавигатор ведёт корабль в пучке таинственных частиц, летящих от далекой планеты, которую учёные назвали Лидером, то есть Ведущим.

Обменявшись двумя «фразами, мужчины садились к столу и ждали, когда придёт Мари-Ала. Ждал и Стар в своей клетке, невидимой для глаз. Она состояла из силовых линий, эластичных, как каучуковые ленты, и прочных, как вещество, из которого состоял корпус корабля.

Мари-Ала появлялась в общей каюте ровно в восемь часов. Мужчины приходили раньше только потому, что им было приятно поджидать единственную в экипаже женщину.

— Доброе утро, друзья! — произносила она с порога и, сделав общий поклон, по-хозяйски шла к пульту питания. Здесь она снова поворачивалась к мужчинам. — Что вам подать сегодня, Улес-Бун?.. А вам, Гри-Лак?

Мужчины называли блюда, и Мари-Ала играла тонкими пальцами на клавиатуре пульта.

— Ваш вкус, дружище Стар, — обращалась она к шимпанзе, — мне хорошо известен!

Она нажимала на клавишу с надписью «Бананы».

Чрезмерно болтливые люди к тому времени вывелись со-, всем. Человек больше мыслил и мало говорил. Говорить — значит так или иначе вмешиваться в ход мыслей другого. А люди больше всего уважали раздумье и не решались без особой нужды прерывать его. На Земле действовал закон, каравший за растрату коллективного времени. Многолюдные совещания созывались только тогда, когда надо было обсудить события или открытия первостепенной важности.

На корабле тоже разговаривали немного, даже за завтраком. Но не подумайте, что за столом сидели старые, угрюмые, замкнутые люди, боявшиеся раскрыть рот. Все трое выглядели молодо и счастливо.

Гри-Лак, несмотря на свои двести семь лет, казался сорокалетним мужчиной. Сколько лет было Мари-Але, никто не знал. Женщины и в тот век не любили говорить о своём возрасте. А Улес-Буну за неделю до старта исполнилось сто тридцать четыре года. На лбу у него белел тонкий шрам — след аварии в кольцах Сатурна. Этот рубец вертикально делил лоб пополам и исчезал где-то на переносице. Он придавал лицу командира выражение излишней суровости и сосредоточенности. Впрочем, Улес-Бун по характеру и был очень суровым и волевым человеком. Мягкотелым на межзвёздной трассе делать нечего.

Опасность подстерегала не только экипаж корабля. О себе Улес-Бун заботился меньше всего. Но он сам шёл по следу и знал, что его корабль тоже оставляет след в пространстве. Кто помешает инозвёздным обитателям пройти этот путь в обратном направлении и неожиданно ворваться в центр солнечной системы во всеоружии своей науки и техники? Этого и боялся Улес-Бун. Контакт контакту — рознь. Командир предпочитал сначала сам побывать у инозвёздных жителей, а уже потом решать вопрос — звать ли их в гости к землянам или пока воздержаться.

Как опытный разведчик, Улес-Бун время от времени отводил корабль в сторону от намеченного курса, искал наиболее густой поток чужих частиц и летел в нём, чтобы запутать собственные следы. Затем он возвращался на прежний курс. О таких отклонениях он заранее сообщал учёным.

В тот день к концу завтрака Улес-Бун сказал:

— Сегодня в шестнадцать по московскому времени мне хотелось бы начать манёвр.

— Я не возражаю, — ответила Мари-Ала.

— Я тоже, — отозвался Гри-Лах. — Но на следующей неделе резервируйте для меня три спокойных дня.

— Они будут, — обещал Улес-Бун.

Учёные часто ставили опыты в своих лабораториях. Изменение курса корабля могло повредить эксперименту. Людям тоже надо было обезопасить себя на время манёвра.

До обеда члены экипажа не виделись друг с другом. Каждый занимался своими делами. Улес-Бун составлял программу манёвра для автонавигатора. Это была довольно сложная работа. Закончилась она, как всегда, беседой с автонавигатором, который, ознакомившись с программой, захотел уточнить некоторые данные. Когда у этого биокибернетического помощника возникала такая потребность, на передней панели вмонтированного в стену устройства зажигалась лампа.

— Да, я слушаю, — отозвался на этот вызов Улес-Бун и сел в кресло.

— Если экипаж погибнет, куда вести корабль после манёвра? — спросил приятный голос.

Улес-Бун сдвинул брови.

— Почему возник такой вопрос?

— Корабль входит в неизученную часть пространства. У меня очень мало информации о нём.

Улес-Бун пожал плечами:

— К сожалению, я не могу её пополнить.

Со стороны казалось, что беседуют два человека: один сидел в кресле, а другой был где-то рядом — за тонкой перегородкой. Тот, кто находился за перегородкой, произнёс:

— Мне это известно. — И снова спросил: — Кому подчиняться, если погибнут не все, а только вы?

— Любому из нашей команды, кроме, конечно, Стара! — пошутил Улес-Бун.

— Хорошо. Но вернёмся к первому вопросу. Вы не ответили на него.

— Если все погибнут, у корабля останутся два возможных пути, — сказал Улес-Бун. — Первый — домой, на Землю. Это при отсутствии малейшей опасности привести с собой каких-либо визитёров. Второй — вперёд, на врага, погубившего экипаж. И тут уж прошу использовать все силы нашего вооружения.

— Мне всё понятно, — подтвердил биокибер. — Вопросов больше нет.

Лампочка на передней панели потухла. Улес-Бун встал, потрогал пальцем шрам на лбу. Командир не любил, когда у кибернетических помощников не хватало информации. Тогда они — эти лишённые эмоций конструкции — начинали задавать вопросы, в которых сквозило беспокойство, неуверенность и даже предчувствие беды. Всё это было, конечно, игрой человеческого воображения. Киберы ничего не чувствовали. Но их вопросы невольно настораживали.

Так уже случилось с Улес-Буном однажды. Только помощник тогда был менее надёжный: не биокибер, а электронный кибернетический астронавигатор. Корабль землян летел к Сатурну. Электрокибер сказал, что у него мало информации о кольцах этой планеты. Ну и вот — шрам. А могло быть и хуже…

После разговора с биокибером Улес-Бун пришёл обедать в общую каюту ещё более суровым, чем всегда.

— Манёвр не отменён? — спросила Мари-Ала.

— Он начнётся через семнадцать минут, — ответил за командира вездесущий биокибер.

Обычно он не вмешивался в разговоры людей. Но всякий раз, получив программу на манёвр, он становился полным хозяином и сам отвечал на все вопросы. Специальное, устройство позволяло ему слышать каждое слово, произнесённое на корабле, и транслировало его голос в любое помещение.

Когда до начала манёвра осталось три минуты, кибер произнёс:

— Прошу занять кабины.

Улес-Бун подошёл к стене и нажал кнопку. Невидимые силовые линии обволокли его со всех сторон. Теперь он, как и остальные члены экипажа, свободно мог принять любое положение — даже лежать, распластавшись в воздухе.

— Вы чем-то удручены сегодня? — спросила Мари-Ала у командира.

— Кибер мне напомнил, что мы смертны, — ответил Улес-Бун.

Для непривычного уха такой ответ прозвучал бы неуместно. Но земляне к тому времени научились разговаривать намёками. У них не было полуправды. Они не прибегали к туманно-изящным выражениям, призванным замаскировать истину. На прямой вопрос всегда следовал прямой ответ.

— Смерть так же необходима, как и рождение, — сказал Гри-Лак.

— Но, родившись, я не хочу умирать!

— Тогда вам надо менять профессию, — улыбнулся Гри-Лак. — На Земле вас ждут четыреста лет безопасной жизни.

— А мне их мало!

— Со временем наука ещё больше продлит человеческую жизнь, — произнёс голос кибера.

— До каких пределов? — спросил Улес-Бун.

— Вероятно, лет до пятисот.

— А мне и тысячи мало!

— У меня не хватает информации, — сдался кибер.

— Тысяча лет для человека — почти бессмертие, — сказал Гри-Лак.

— Вот оно как раз и необходимо людям! — подхватил Улес-Бун.

— Это старый спор, — вмешалась Мари-Ала. — Я — сторонница смены поколений. Не будь этой смены — среди нас троих не было бы ни астронавигатор, ни учёных. Были бы два брата и сестра Стара.

Шимпанзе, услышав своё имя, открыл глаза и поскрёб ногтями волосатую шею.

— Это было истиной, пока человек не вышел в космос, — возразил Улес-Бун. — Люди со смертью за плечами не познают и не победят его до конца. Он безграничен. И только человек с бесконечным множеством лет в запасе может померяться с ним силами.

— Замените слово «человек» словом «человечество», и всё станет на свои места, — отозвалась Мари-Ала. — Бесконечное множество людей, бесконечно сменяющих друг друга, и бесконечная протяжённость космоса — понятия соизмеримые.

— Первое множество менее мощное, — уточнил биокибер.

— Как видите, истина даёт трещину, — усмехнулся Улес-Бун. — Но попробуем отбросить отвлечённые понятия и призовём на помощь житейскую логику… Родился человек, вырос, приобрёл знания, опыт, стал очень ценным для общества и… умер! Сколько знаний зарыто и сожжено в крематориях!.. Вы думаете, ничто не пропало? Всё ценное передано новому поколению?.. А неповторимая интуиция? А талант? Их разве передашь?.. Но хорошо, не будем говорить о талантах. Возьмём меня. Я умру, и вместо меня вырастут десятки и сотни не менее, а даже более опытных космонавтов. Но ведь их ещё надо вырастить, а я уже есть. Пока они бредут моей тропой, я мог бы идти дальше в неведомое!..

Оба академика не прерывали длинную речь Улес-Буна. Они заинтересовались и не считали этот разговор пустой тратой времени.

— Скажите, Гри-Лак, и вы, Мари-Ала, — обратился Улес-Бун к учёным, — как бы вы лично поступили, если бы обладали возможностью до бесконечности продлить человеческую жизнь?

— Вы первый бы получили бессмертие, — без всякой иронии ответила Мари-Ала.

— Кто бы посмел держать под спудом такую возможность! — воскликнул Гри-Лак.

— Вот вам и закон! — рассмеялся Улес-Бун. — Закономерность гармонична. Её не только нельзя разрушать, но и не хочется разрушать. А у смерти нет поклонников! Каждый человек отменил бы её и для себя и для окружающих, И её отменят вместе с дряхлостью и немощью старости!

В столовой наступила тишина. А корабль нёсся в межзвёздных просторах.

К вечеру манёвр закончился. Корабль сделал большой крюк, нащупал в пространстве поток частиц, сходных с теми, что выбрасывал в космос двигатель корабля, и в русле этого потока вернулся на прежний курс.

— Программа выполнена, — доложил биокибер. — Прошу принять дежурство.

Члены экипажа разошлись, но они ещё не раз заговаривали на эту тему. Улес-Бун в общей сложности около ста лет провёл в космосе. Из них он лет тридцать был один на один с бесконечным пространством. Всё, что он говорил теперь, созрело в нём за годы одиноких разведывательных полётов. Пожалуй, никто из землян не прочувствовал космос так глубоко, как он. И потому учёным было интересно слушать его и спорить с ним.

Как-то, разгорячившись, Улес-Бун сказал своим спутникам:

— Я бы давно отказался от космоса! И знаете, что заставляет меня летать?.. Крохотная надежда на то, что один из таких полётов поможет учёным подобрать ключ к решению проблемы бессмертия!

СЕМЬ месяцев прошло с тех пор, как корабль покинул Землю. Связи с ней давно не было. Никакие сигналы землян не могли угнаться за кораблём. Звёздная система, в которую входила планета Лидер, приближалась. Приближался и момент, встречи с её обитателями. Каждый член экипажа по-своему готовился к этому.

Гри-Лак и Мари-Ала снова и снова уточняли разработанные на Земле способы контакта с инозвёздными жителями. Как с ними обращаться — это был, пожалуй, самый важный вопрос. Учёные не представляли ни внешнего вида лидерян, ни того, как они обмениваются информацией, ни степени их развития. Одно было бесспорным — они во многом опередили землян.

Учёных это радовало, а Улес-Буна и радовало, и тревожило. Какой будет встреча? Добьются ли они взаимопонимания? Не встретят ли корабль с Земли враждебно? Командир готовил корабль и к мирной встрече, и к бою.

Как-то после завтрака Мари-Ала спросила:

— Улес-Бун, что послужит вам сигналом для применения оружия?

— Смертельная опасность.

— А точнее?

— Не знаю, — признался Улес-Бун. — И никто из нас сейчас не может дать никаких уточнений.

— А нельзя ли сообща определять степень опасности? — предложил Гри-Лак.

— Нет! — покачал головой Улес-Бун. — На совместное обсуждение времени может не быть. Выбор у нас простой: либо вообще забыть об оружии, либо применять его мгновенно, без всяких дополнительных обсуждений.

Учёные понимали, что Улес-Бун прав. В век безмерных скоростей совещаться некогда. От возникновения опасности до полного уничтожения корабля могло не пройти и секунды.

— Я вам доверяю, — сказал Гри-Лак.

— Только пожалуйста, — с женской мягкостью произнесла Мари-Ала, — будьте осмотрительны.

Улес-Бун улыбнулся:

— Не такой уж я кровожадный. Я бы и не вспомнил об оружии, если бы не наша Земля. Ну, погиб бы сам — и ладно! Но ведь по проторённой дорожке легко ходится. Движут они по следу армаду звездолётов, что тогда?.. Ради нашей Земельки я готов распушить сотню звёзд!

НОЧЬЮ тревожный сигнал биокибера сдёрнул Улес-Буна с постели. Кибер сообщил, что корабль встретился с каким-то неизвестным излучением. Его источник не просматривался следящим устройством биокибера. Показания приборов свидетельствовали о том, что на многие миллионы километров вокруг корабля не было ни единого объёмного тела.

Но незнакомые частицы мчались навстречу и легко пронизывали силовую броню и сверхпрочный корпус корабля.

— Вид, вид излучения? — нетерпеливо спросил Улес-Бун и сам бросился к анализаторам.

— Они напо… — хотел ответить биокибер и замолчал на полуслове.

В командирской рубке замигал свет. Стрелки анализаторов беспорядочно метались по шкале. Биокибер бормотал что-то нечленораздельное. Сам собой включился аварийный свет. Улес-Бун нажал кнопки связи с каютами учёных — связи не было. Захлопали автоматические двери. Казалось, кто-то невидимый и безумный забрался в сердце корабля и пробует все его системы, бессмысленно соединяя и разъединяя контакты. Самым страшным было то, что Улес-Бун не знал, как и с кем бороться.

— Поток частиц усиливается, — прорвался бесстрастный голос биокибера.

— Что за частицы? — закричал Улес-Бун.

— Не имею о них никакой информации. Связь мерцает. Управление затруднено. Поток частиц концентрируется на лобовой части корабля.

Улес-Бун взглянул туда, где размещались носовые отсеки, отгороженные от командирской рубки металлической перегородкой. В тревожном мигании света на перегородке стало проступать бледное пятно. Аварийные и обычные лампы погасли совсем. А пятно зловеще разгоралось.

— Аппараты к бою! — скомандовал Улес-Бун и с облегчением услышал ответ кибера:

— Аппараты готовы.

— Максимальный заряд!

— Есть максимальный, — дублировал приказ кибер.

— Направление — вдоль пучка частиц!

— Есть вдоль пучка…

Прежде чем отдать роковой приказ, Улес-Бун снова взглянул на металлическую перегородку. Пятно стало розоватым и принимало форму полумесяца, перечёркнутого прямой линией. Всю рубку заливало этим спокойным розоватым светом. Тепла не чувствовалось, но казалось, что металл в этом месте раскалился докрасна. «Прожигают!» — мелькнула мысль у командира.

— Это изображение…

— Залп! — прервал кибера Улес-Бун и видел, как метнулась к нулю стрелка боевых аппаратов. Громадный клубок испепеляющей энергии вырвался в пространство, опережая корабль.

Перечёркнутый месяц на перегородке побледнел и стал затухать, а Улес-Бун, погружаясь в какое-то неотразимое беспамятство, вдруг узнал в этом исчезающем, изображении перекрещенные Серп и Молот.

СОЗНАНИЕ возвращалось постепенно. Сначала Улес-Бун услышал позвякивание ножа. Кто-то обедал в столовой. «Как я в ней очутился?» — подумал Улес-Бун и открыл глаза. За столом сидел Стар и ловко резал яблоко на ломтики.

— Стар! — вырвалось у командира.

Шимпанзе спокойно посмотрел на него, потом повернул мохнатую голову к вмонтированному в стену хронометру и сказал:

— Кормить буду через пять минут — так приказал Суола.

Улес-Бун закрыл глаза и крепко сжал виски ладонями. «Сплю я, что ли?» На миг ему стало легко-легко. Если он спит, значит, и те неизвестные частицы, и залп — всего-навсего сон. Нелепый, страшный сон!

— Что вам подать на обед? — послышался тот же хриплый гортанный голос.

Улес-Бун похлопал себя по ушам и снова открыл глаза. Шимпанзе Стар стоял у пульта питания и выжидательно смотрел на командира. Взгляд у обезьяны был какой-то просветлённый, понимающий. Поочерёдно указывая длинным волосатым пальцем на клавиши, Стар перечислял:

— Бифштекс… Лангет… Компот… Бананы.

Тут он с удовольствием прищёлкнул языком и снова посмотрел на ошеломлённого Улес-Буна.

— Дать бананов?

Было видно, что Стар очень хотел сделать командиру приятное. Улес-Бун впервые в жизни растерялся и не мог сказать ни слова. Что-то произошло страшное, непоправимое, но что? Улес-Бун, как слепой, пошарил вокруг себя руками и догадался, что находится внутри силовой кабины. Это немного отрезвило его. Он поспешно нажал на кнопку, снимающую силовое защитное поле, но невидимые эластичные ленты не пропали. Они по-прежнему мягко и непреодолимо обволакивали его тело.

Подошёл Стар, просунул сквозь силовые ленты связку бананов и ласково почесал когтистым пальцем за ухом командира. Это прикосновение заставило Улес-Буна вздрогнуть, и он закричал, не узнавая своего голоса:

— Что с кораблём?

— Корабль возвращается на Землю, — послышался голос биокибера. — Через четыре дня войдём в зону связи. Через одиннадцать дней приземлимся на центральном космодроме.

— Что? — вырвалось у командира.

Биокибер бесстрастно и послушно повторил сообщение.

— Кто ведёт корабль? — теряя самообладание, крикнул Улес-Бун. — Почему я сижу в этой ловушке?

— Корабль веду я. Мне дали программу на весь обратный полёт.

— Кто? Кто?

— Суола. Он же запер вас в кабине. Обслуживать вас будет Стар.

Шимпанзе расплылся в счастливой обезьяньей улыбке и пробубнил довольным голосом:

— Хорошо будет! Хорошо!.. Кушай, кушай!

— Что за Суола? Где учёные? Что всё это значит? — кричал Улес-Бун. — С ума я сошёл? Или это бред?

— Когда вы успокоитесь, — сказал биокибер, — я перескажу вам содержание ячеек памяти, заполненных Суолой.

Улес-Бун постарался взять себя в руки. Он замолчал и перестал бессмысленно барахтаться. Стар просунул к нему — руку, как ребёнка, погладил по голове и снова спросил:

— Лангет? Бифштекс?

— Воды! — сквозь зубы произнёс Улес-Бун.

— Сок лучше — апельсиновый, манго…

— Воды!

Стар принёс ему стакан холодной воды. Улес-Бун выпил залпом и минут пять лежал без движения. Наконец он сказал:

— Я готов слушать.

— Тогда слушайте, — отозвался биокибер. — Вот что зафиксировано в моих ячейках памяти… Меня зовут Суола. Я — лидерянин. Мой народ поручил мне отправить твой корабль обратно. Ты, Улес-Бун, не гость! Ты — убийца! Лидеряне не могут простить тебе этого. Ты уничтожил корабль, вылетевший встречать тебя как друга и брата по разуму. Как ты мог не узнать символ своей Родины — Серп и Молот? Как ты посмел не узнать их?

Ты жаждал бессмертия и убил почти бессмертных. Ты не достоин долгой жизни, ты не готов к ней. Чтобы жить бесконечно, надо быть мудрым, а мудрость не бывает злой и враждебной. Злой и бессмертный всё уничтожит вокруг себя. Ты знал, что летишь к тем, кто выше тебя по разуму, а оружие держал наготове. Бессмертие не даётся за счет других жизней. Уйди, Улес-Бун!

Твой кибер доведёт корабль до Земли. А ты до приземления останешься за силовой решёткой. Стар поможет тебе прожить. На время полёта его мозг я приспособил для этой цели.

Ваши учёные пока останутся на Лидере. Мы их вернём на Землю, когда это будет нужно.

Уйди, Улес-Бун!..

В ТОТ день Улес-Бун ещё не почувствовал той тоски, которая потом свела его в могилу. Он даже интересовался подробностями, но биокибер ничего больше не мог сказать. Как вывели из корабля Мари-Алу и Гри-Лака, входил ли кто-либо из лидерян внутрь, как выглядит Суола — ничего этого биокибер не знал. Его попросту отключили на какое-то время. Он заработал лишь тогда, когда корабль уже летел к Земле по точно рассчитанному курсу. Расчёт был заложен в соответствующие ячейки биокибера. Ему оставалось строго придерживаться этого курса.

Улес-Бун попробовал расспросить Стара… Но шимпанзе отлично разбирался только в бытовых вопросах. Он охотно говорил о вкусе бананов и яблок, умел определить по хронометру который час, знал, как привести в действие пульт питания и аппарат уничтожения нечистот. Стар превратился в отличную няньку. Во всём другом его мозг оставался на уровне обезьяньего.

Не получив никаких дополнительных сведений, Улес-Бун несколько раз заставлял биокибера воспроизводить слова Суолы и становился всё мрачней и мрачней.

Сначала он пытался внутренне оправдать себя, но потом понял, что правы лидеряне. В считанные секунды, встретив корабль какими-то нейтральными безопасными частицами, они перетряхнули всё его содержимое и сразу отыскали способ безошибочно высказать свое миролюбие. Они продублировали герб далёкого гостя, а гость ответил на это смертельным ударом…

На четвёртые сутки биокибер доложил, что можно наладить связь с Землёй.

— Что передать? — спросил он.

Командир продиктовал текст телеграммы:

— Все живы. Возвращаюсь один. Мари-Ала и Гри-Лак остались на Лидере. Подробности по прибытии. Улес-Бун.

За час до приземления Стар вернулся на своё место, сам включил силовую клетку и превратился в обычную обезьяну. В то же мгновение Улес-Бун почувствовал, что силовое поле его кабины исчезло. Он прошёл в командирскую рубку. Но это уже был не прежний Улес-Бун, хотя внешне он не изменился.

На космодроме собрались тысячи землян. Специальные оптические устройства, нацеленные на выходной люк, позволяли каждому видеть всё, что происходит.

Люк открылся. Под гром приветствий Улес-Бун вышел на площадку. На космодроме наступила мёртвая тишина. Люди увидели на глазах Улес-Буна слёзы. Сцепив руки на груди, он посмотрел на землян и сказал потухшим голосом:

— Я совершил ошибку. Я летел в космос за жизнью, а принёс туда смерть…

КОМАНДОР, Который Ошибся, умер через пять лет. Земляне воссоздали его фигуру такой, какой она запомнилась им в день прилета корабля — скорбящей о загубленных жизнях. Над головой космонавта навсегда вспыхнули сплетённые из лучей лазеров Серп и Молот.

А лидеряне выполнили своё обещание — вернули Мари-Алу и Гри-Лака на Землю. Но это уже совсем другой рассказ.