Отравители змей

АНДРЕЙ ПЕЧЕНЕЖСКИЙ

ОТРАВИТЕЛИ ЗМЕЙ

"После того, как я откусил голову у летучей мыши, защитники животных донимают меня каждый вечер. Съедят цыпленка или еще кого-нибудь - и учат меня не откусывать головы у летучих мышей. Знаете, каковы на вкус летучие мыши? Как хороший бифштекс. Странно, что люди так чертовски наивны: их заботит, что я делаю с животными, хотя сами они вовсе не вегетарианцы. А откуда берется бифштекс? С неба? Корову изрубить на бифштексы - нормально, а случайно поймать летучую мышь и откусить ей голову - не нормально?"

Оззи Осборн (Дж. М. Осборн)

"Милое воображение, за что я больше всего люблю тебя, так это за то, что ты ничего не прощаешь."

Андре Бретон

Часть первая

ПОСТЕЛЬ ИГЛЫ

I. Что-то желтое в руках. Скажем, дети, дружно: ах!

С вечерней почтой Курицын получает повестку: такого-то числа такого-то месяца вам надлежит явиться в райвоенкомат, комната номер семь. Подпись военкома, печать, бумага оберточная, желтая. Тут же, не отходя от почтового ящика, Курицын начинает делать то, чего возле ящика никогда не делал: он начинает просматривать газеты. В газетах ничего интересного он не находит, и тогда опять подносит к глазам повестку. Такого-то числа, такого-то месяца, бумага желтая, оберточная.

Незаметно для себя Курицын оказывается перед дверью собственной квартиры. Ему открывает жена, Анестезия, женщина своенравная и непредсказуемая. Ей, допустим, ничего не стоит взять и измениться вдруг в лице, или сказать что-нибудь эдакое, или вдруг забежать куда-то.

- Что-то случилось? - говорит Анестезия, меняясь в лице.

Курицын молча показывает ей повестку.

- Чего это ради? - вдруг спрашивает она и смотрит главным образом мимо желтой оберточной бумажки, главным образом она разглядывает мужнины глаза.

- Ну, не я же все это выдумал! - сразу интепретирует Курицын.

- Ясно,- как-то эдак, со значением, говорит она, а потом объявляет, что на ужин будут котлеты - она уже и мясорубку наладила, и мясо порубила, свининку с говядинкой, сухари замочены, чеснок очищен,- и, не сказав ничего другого, а только про мясорубку, мясо и чеснок, своенравная скрылась на кухне.

Курицын снимает туфли и сует ноги в шлепанцы, затем идет умываться - с мылом, по привычке,- а из ванной сразу направляется на кухню же, но передумывает и устраивается на диванчике перед телевизором, рядом с дочерьми, которые тут же говорят ему: добрый вечер, папочка. Добрый вечер,- отвечает им Курицын, поднимается с диванчика и подстраивает громкость телетрансляции на усиление, потому что с кухни доносится вертлявое повизгивание мясорубки плюс многослойные причитания Анестезии. Она и впрямь непредсказуема, может сама себе наговорит такого, отчего у нормальных людей обычно происходит нервное расстройство с последующим недержанием психики.

- Как твои дела, папочка? - вежливо интересуются дочери, взирая на Курицына с неподдельным уважением. Девочек у Курицыных двое, и обе законченные хорошистки. Они погодки и очень походят внешностью на Курицына и на его жену, Анестезию; старшеклассницы, они участвуют во всех городских олимпиадах без разбору, в школе о погодках Курицыных отзываются исключительно в превосходных степенях и прочат им уверенное будущее. Для них, как и для их родителей, нет ничего важнее в жизни, чем блистательный аттестат, а также мир и согласие в семейном кругу. Лишь бы войны у нас не было,- отвечает им Курицын, чувствуя, как на глаза накатывается скупая мужская слеза.- А так все хорошо, вы только учитесь как следует, овладевайте науками.- Мы, папочка, стараемся, сперва мы овладеем всем опытом предшествующих поколений, а потом возьмемся за практическое применение накопленных знаний,- говорят образцовые дочери и спрашивают, не желает ли он отдохнуть, сейчас будут показывать бальные танцы - зрелище от начала до конца эстетическое. Сами же девочки тем временем пойдут и помогут мамочке, после чего вернуться за учебники, на носу контрольная по геометрии, надо бы проштудировать дополнительный материал. Нетушки, нетушки,- возражает Курицын,- уж мы с мамой сами управимся, ступайте заниматься сейчас же, геометрия - наука серьезная, не подкачайте,- и Курицын гладит дочек по головам и целует их, но вдруг не выдерживает слышать звуки, доносящиеся с кухни, оставляет хорошисток, подкрадывается к кухонной двери и резко распахивает ее. И говорит Анестезии, что никаких боевых действий поблизости нет, все горячие точки, славу Богу, где-то там, а здесь, у них, покамест и не предвидится,- на что женщина, продолжая орудовать мясорубкой, ответствует, что у нее вся жизнь - боевые действия и "горячая точка".

- Аниста,- обижается Курицын.- Ты меня обижаешь. Когда мы еще стояли на пороге загса, я тебя предупреждал, что дворцов не будет, машины тоже.

- Зачем тебе машина, если у тебя есть я?

- В худшем случае - запрут на переподготовку, недели на три.

- Ах да, ты же, сердешный, совсем забывать стал, чем портянки пахнут.

- Зачем ты так, Аниста? Да, я - рядовой, стрелок я, но сражения, чтоб ты знала, выигрывают не в штабах, а в окопах. Обычные солдаты, пахари войны. Чаще всего - безымянные даже...

- Очисть, безымянный пахарь, луковицу.

Ужинают Курицыны благовидно и основательно: яичница, котлеты, салат из тертой свеклы, грузинский чай с добавлением травки душицы. Уже под чай неутомимая Анестезия придумывает напомнить мужу, что ему тридцать восемь лет, что у него - хронический гайморит, покалывает в почках (а это разве в почках? - в почках, в почках!), что у него - дыхание не то и двое детей, которых надо ставить на ноги. Девочки слушают затаившись, в разговор не вмешиваются, старших не перебивают. За столом они держатся безукоризненно, пользуются салфетками, пережевывают пищу беззвучно, не елозят вилками по тарелкам,- а Курицын и не собирается спорить с Анестезией, спорить тут нечего, он просто высказывает свою догадку о том, что все его недуги, как очевидные, так и скрытые,- все они должны быть известны там. Там все отмечено, учтено и принято к сведению. И без медкомиссии там ничего не делается, сперва - медкомиссия, потом уже остальное. Интересно, будет ли она рассширенной, с привлечением широкого круга специалистов, или все обойдется одним терапевтом. Подтвердят, что годен, и - вы свободны, товарищ, до особого распоряжения.

- От твоего здоровья у них приборы перекосит,- предрекает Анестезия.

- Да какие там приборы, посмотрят и все. Заставят присесть, руки вытянуть. Может, заглянут куда... Помню, когда меня забирали, попался им один хромоножка. Правая короче левой сантиметров на пять. Хирург посмотрел на него, подумал и говорит: знаете что, в карточку записывать пока не будем, при штабе где-нибудь пооколачивается. Служба не бей лежачего... А потом, уже в части, случай был. Мы немного подвыпили - натихаря, в коптерочке, фельдшер спиртецом побаловал,- а я как раз дежурным по роте заступил, пора докладывать дежурному по училищу. Беру телефон, набираю номер: товарищ майор, так и так, без происшествий, докладывает майор Воронин. А Воронин у себя там помолчал и говорит: не понял - а я кто? Потом оказалось - он тоже был "под газом"...

- Что ты лепишь? Детей бы постыдился,- упрекает муженька непредсказуемая, а сама насилу не плачет.

- Детки, вы уже покушали?

- Спасибо, мамочка, спасибо, папочка. Было очень вкусно, мы сыты и довольны, мы пойдем к себе, позанимаемся еще, а потом почитаем что-нибудь из художественной литературы, это хорошо развивает, учит ориентироваться в жизни. А потом мы полежим тихонько в постелях и помечтаем. Мечта окрыляет человека, увеличивает его внутренние ресурсы, помогает ему осознать свое место в природе и стать не рабом, но властелином своей собственной судьбы.

Они уходят, а взрослые собирают со стола посуду, Курицын вызывается мыть тарелки и незаметно для себя, пуская из крана воду, пускается в пространные рассуждения о том, что всякое государство устраивает свои дела вынужденно, все государства устраивают свои дела вынужденно - какое ни возьми, и все они - все государства,- предпринимают меры, направленные на укрепление обороноспособности этих же государств. Без должной обороноспособности никакое государство не может прийти и сказать: вот, братцы, гляди, как здорово я устроилось! Без этого остальные начнут с ним - через губу, с пятого на десятое, если вообще начнут. И так во все времена. Своенравная слушает его, теребит на себе околыш передника, внезапно, ничего не объясняя, удаляется в комнаты. С этого момента Курицын замечает неприятную сухость во рту - тогда он бросает возиться с посудой и допивает заварку прямо из чайника, грузинский с примесью травки душицы. Но и после этого Курицына продолжает сушить и тянуть на питье. Он допивает остатки минеральной из холодильника, пьет кипяченую воду из банки - до ощущения крайней раздутости, потом закуривает сигарету третьего класса, марки "Ватра", чтобы стимулировать слюновыделение. Окурок он гасит под струйкой воды, бросает в мусорное ведро и некоторое время следит за тем, не появится ли из ведра дымок.

В спальной он застает Анестезию в постели. Большая притворщица, она греется под одеялом закрыв глаза, а телевизор работает без звука.

- Спишь? - спрашивает ее Курицын.

- Тебе на десять? - спрашивает она с закрытыми глазами.- Если к обеду не вернешься, я тебя убью.

- Только не вздумай засесть у военкома под окнами,- просит ее Курицын, а сам пытается понять, что происходит на экране телевизора, работающего без звука.

- Точно убью,- обещает своенравная.- Сил моих нет. И ворониных твоих поубиваю. И сама убьюсь...

Курицын находит на комоде ножницы, садится на коврик и пытается подстричь ногти. Сухость во рту не проходит, а жена лишь притворяется спящей, на самом деле она, растягивая слова, наставляет мужа, чтобы тот не забыл сообщить своим ворониным про энцефалит. Это что? - уточняет Курицын, укорачивая ноготь на большом пальце правой ноги.- Это воспаление головного мозга.- У кого? - Да у тебя, у кого еще? - слышится ему в ответ.- Так у меня вроде не было.- А пусть твои воронины докопаются, было или не было, это их забота, они за это деньги гребут, пока разберутся, а мы уже дома... Ладно,- обещает непредсказуемой Курицын, но спрашивает все же, откуда она вообще взяла, что его забирают? Оттуда,- мрачно сопит Анестезия и отворачивается лицом к стене.

Накромсав ногтей, Курицын подбирает с коврика обрезки, уносит их и спускает в унитаз. Так больше уверенности, что ногти не окажутся во власти какого-нибудь черного ворожбита. Попутно Курицын проверяет, хорошо ли заперта входная дверь, после чего закрывается на кухне и опять пытается пить кипяченую воду. Ложиться, как это сделала Анестезия,- рановато еще, да и без толку, сна ни в одном глазу, поэтому Курицын решает высидеть сонливость на кухне, накуриться до умозамирания, а потом уж лечь и уснуть как убитый. Покуривая, от нечего делать, он перечитывает повестку: Курицыну В.К., такого-то числа, такого-то месяца, бумага желтая...

Из девичьей пробивается полоска света, девочки еще не дремлют занимаются, шелестят страницами. Курицын выключает телевизор и лезет под одеяло, но внезапная, очень чуткая Анестезия, уже как бы сквозь сон, говорит ему: если это Отстоякин - не открывай.

- А что, звонили? - спрашивает Курицын.

- Ты еще и глухой к тому же? - бормочет она.- Как же ты расслышишь, когда мировой империализм оружием бряцать будет?

Курицын, в трусах и шлепанцах, отправляется в переднюю и силится разглядеть хоть что-нибудь в черном, как зрачок змеи, окуляре,- ничего не разглядев, прикладывается ухом к двери и слышит, как голосом Левитана кто-то вдохновенно вещает: у вас телефон звонит, а вы почему-то трубку не берете...

- Это вы, Отстоякин?

- Нет, это курьер ЮНЕСКО.

- Отстоякин... Что вы хотели? Мы уже спим.

- Я бы тоже поспал, если бы не ваш телефон. Почему вы трубку не снимаете? Слышь, Владлен? Почему ты трубку не снимаешь? Моя вон говорит: хорошо они устроились, телефончик завели, а пользуются им преступно. Если не будут снимать - судиться с ними надо...

- Какая ерунда,- говорит Курицын несколько раздраженным тоном.

- Слышь, Владлен? Ты открой, я кое-чего покажу тебе...

- А поздно уже,- упирается Курицын, но лязгает замками, открывает, и Отстоякин - сосед по тамбуру, дядяша размером с добрый холодильник, только розовый и потный,- бесшумно просачивается в квартиру Курицыных. Hа нем полосатая застиранная пижама нелюдских размеров, в руке он подбрасывает играючись плоскую коньячную бутылочку. Коньяк трехзвездочный марки "Чайка".

- Трубку сними, а я на кухне обожду,- распоряжается Отстоякин, оглядываясь, как подпольщик на явке.

- Мы спим уже,- отговаривает его Курицын и отступает перед ним, хотя в присутствии Отстоякина отступать обычно некуда.

- Владлен, ты что? Я же на минуточку! Анестезийке скажи - я за молотком приходил. Ты молоток достань и пусть он полежит на виду. А трубку все-таки сними, некрасиво это - люди подумают, что вас дома нет. А насчет судиться с вами - это я пошутил, ты не переживай. Это я так, для затравки брякнул. Я тебя на кухоньке подожду, и про молоток не забудь.

Отстоякин пропихивается на кухню, а Курицын все же снимает трубку, и вдруг ему говорят оттуда: Курицын, Курицын, вы дома!..

- Дома,- сознается он.- А с кем я говорю?

"Да это неважно! Главное - вы дома, и не испугались! А почему вы так долго не подходили? Что-то стряслось? Вы говорите все как есть, не стесняйтесь!"

- Погодите,- Курицын поеживается и подумывает о том, что надо бы нажать рычажок и идти спроваживать Отстоякина, но вместо этого продолжает держать трубку возле уха: - Вы не ошиблись? По какому номеру вы звоните?

"По какому номеру... Hе ожидал от вас... От кого другого куда ни шло, но вы, Курицын,- вы бы лучше пошевелились, прикинули, что да как, может, и я бы чего присоветовал... Давайте перейдем на "ты", так вроде бы проще... Чего молчишь? Отмолчаться все равно не получится, там молчаливых в нитку вытягивают..."

Курицын вздыхает, он выпил много кипяченой воды, налитая жидкостью брюшная полость все время напоминает о себе. Курицын бросает трубку на рычаг и, на всякий пожарный, прикрывает спальню.

Hа кухне сосед Отстоякин восседает сразу на двух табуреточках, а на столике перед ним выставлены плоская коньячная бутылочка и две чайные чашки.

- Hу, хозяин, тащи закуску! - празднично предлагает Отстоякин.

- Что тащить? Холодильник пустой,- хозяин разводит руками, мгновенно вообразив себе, что осталось бы от вечерних котлет, если бы он сдуру показал их соседу.

- А пахнет котлетами,- замечает Отстоякин.- Пища богов. Чесноку только надо закладывать побольше. Твоя Анестезийка много чесноку закладывает?.. О чем печалишься, хозяин? Давай по маленькой, оптимально. Хоть хлеба-то кусок найдется? Оттяпай кусманчик, занюхать по-простому. Ты не переживай, я поужинал, мы с моей коростой всегда берляем в одно и то же время. Так что про закуску - это я напрашиваюсь чисто условно. Hа нет и нарсуда нет, на да сплошная лобода.

Курицын присаживается на третью табуретку, приоткрывает хлебницу, в ней немало бородинского, уже нарезанного. Отстоякину это нравится, и он, разливая, тут же делает признание, что пришел не просто так, а пришел мириться. А просто так он давно никуда не ходит, отходил свое, за просто так и вообще отходил. Ошибки молодости, неуемная жажда свершений, а потом выясняется, что все в песок провалилось, ходил-ходил, а выходил на пару медяков да пригоршню залежалого оптимизма. Hо жизнь как таковая - все-таки штука стоящая, если ничего порядочного тебе не привалило, то хоть поживи, пока живется. Верно, Владлен? Поэтому и мириться пришел, а ты молодец, что встречаешь перемирщика по-доброму... Что ж из того, что еще не ссорились? Если мириться заблаговременно, до ссоры, то заживем, Валериаша... прости, Владлеша,- заживем будь здоров, как трамвай по рельсам. Если бы все соседи сосуществовали, как трамвай по рельсам,- то это, знаешь ли, ого-го, не всякому такое и представить дано. А то все больше сосуществуют - как гвоздем по стеклу, мириться не любят, не умеют - вот и получается: этим самым по этому самому...

- Вы пейте, я не буду,- Курицын воротит глаза от чашки, его и без этой чашки мутит изрядно.- Мне завтра вставать рано...

- По воскресеньям рано не встают,-убежденно заявляет Отстоякин, но без всякой особой претензии к Курицыну.- А я вот обижусь, что ты мне компанию поломать собираешься, тогда узнаешь... Да не робей ты, не обижусь! Меня обидеть - это еще как потрудиться надо! Твое здоровье. Сейчас пропущу ее по трубам - расскажешь, кому там звонить приспичило среди ночи. Люди уже баиньки намылились, а им звонками забавляться горит... Хулиганство это, да и ты удалец - он звонит, звонит, а вы тут засели и как будто не слышите. Будто нет вас на квартире, а я ведь точно знаю, что вы есть.Твое здоровье, Владлен! Первый тост, запомни, пьется во здравие хозяина. Закон тайги, кто нарушит - тому мишка жопу надерет... Hу, будь здрав, не серчай, детей расти, люби свою Анестезийку, она у тебя баба с двумя тузами за пазухой. Hе то, что моя короста.- Отстоякин выпивает полчашки, обжигается напитком и начинает смотреть на Курицына искоса, как бы подавляя какой-то бурный процесс в организме, как бы готовясь к чему-то еще более кардинальному, чем выпивка и закуска на кухоньке у Курицыных - так смотрят безнадежные сердечники, предчувствуя приступ. Hо вскоре Отстоякин резко выдыхает, отпускает себя, расслабляется, его бросает в обильный пот.- Вообще-то, я себе жизнь коньяком испортил... О! Опят звонят! Ты что же, Валериан, и правда не слышишь?

Hа этот раз Курицыну слышится протяжный шелестящий звук - оттуда, из передней. Что-то надо делать с телефоном, то разрывается, как на пожар, аж подскакивает,- то шелестит, как башмак по асфальту.

- Иди, иди, про коньяк я потом доскажу,- Отстоякин хорошо откусывает бородинского, а пижама на Отстоякине сидит внатяжку, сейчас на ней особенно выделяются заеложенные, лоснящиеся участки ткани...

"Курицын! Вы что - трубку бросили? Вы трубку не бросайте, это в ваших же интересах!.. Касалось бы меня одного - не стал бы трезвонить на ночь глядя. Право трудящегося на отдых священно... " - голос мужской, но какой-то фальцетирующий. А может, и не мужской, но тот же самый, с которым Курицын уже имел недоразумение беседовать.

- Давайте назовемся,- Владлен поглядывает на дверь спальни, но Анестезийка все еще изображает из себя Многотерпение и Снисходительность; милые сердцу непредсказуемой роли, которые осточертевают ей самым решительным образом и в самый неподходящий момент.

"Бросьте вы чепухой заниматься! - серчает голос.- Вам надо срочно позвонить Васьпану. Шестьдесят семь, шестьдесят семь, шестьдесят семь. Это вы запомните, это запоминается легко: три шестерки, три семерки - вперемежку. Васьпан посодействует вам... Если и он не поможет - тогда я не знаю, тогда нам всем - труба... Вы номер запомнили? Можете повторить?.."

- Погодите, погодите... Какой Васьпан? Какие шестерки?

"В сочетании с семерками, смотрите - не перепутайте... Вообще-то, этого номера бояться не следует, Васьпан вас вытащит, если и он не вытащит - тогда кранты, пиши "пропало".."

- Кого вы собираетесь вытаскивать? - проговаривает Курицын сухим языком и пытается облизнуть им пересохшие губы.- И по какому поводу?

"Да вы... вы повестку получили?" - спрашивает голос тревожно.

- Вы из военкомата? - добивается Владлен.- Или вам тоже прислали?

"Так не хотите на "ты"? Ей Богу, было бы проще, доходчивей. Отстоякин, небось, "тыкает" вам вовсю, а вы только облизываетесь..."

- Понял! Вы - знакомый Отстоякина... Это мой сосед, он сейчас у меня, на кухне. Пригласить?..

"Да бросьте вы! При чем тут он? Вам о себе подумать надо! Васьпана привлечь, он согласится. Если и он не согласится... вот прямо берите и звоните. Только не выдавайте меня, когда Васьпан спросит, откуда Вы заполучили его номер, а он непременно спросит, он каждого спрашивает... И Отстоякину про меня - ни гу-гу. Вы можете пообещать? За добро ведь добром платить полагается..."

- Тут какая-то ошибка,- с трудом ворочает языком Курицын, но ворочает, не сдается.- Вы извините, у нас уже спят, время позднее...

"Вы только трубку не бросайте, услышите самое интересное... Вы говорите про позднее время, но знайте же, Владлен Купидонович, что ни позднего, ни раннего - у вас уже почти не осталось!.. И весомой поддержки ждать вам не приходится, не от кого, за исключением узкого круга ваших доброжелателей. Тайных доброжелателей, я на этом настаиваю... Разве то, что я знаю вас ничего не доказывает? Hе подтверждает? Hе наводит на мысль? Вот попробуйте объяснить мне, откуда мне известно про Отстоякина, и про повестку? - откуда эти сведения? Попробуйте, только трубочкой не балуйте, не расстраивайте меня..."

С трубкой Курицын обращается деликатно, однако в разгадках копаться ему недосуг: он уже получил, что хотел - глаза у него помалу начинают слипаться. Ему бы залечь под одеяло, прижаться к Анестезийке, поплямкать вкусно во сне. Может и всхрапнуть невзначай - тогда чуткая необидно перевалит его на бок, потому что всхрапывает он, как правило, лежа на спине. А руки - и Курицын этого не стесняется,- он по-детски складывает "вареником" и подпирает ими щеку...

"Да вы в своем уме! Какое там "спать", какие вареники! В вашем-то положении... Владлен, одумайтесь! И не говорите потом, что вас не предупредили, что вы - в первый раз, и про Васьпана - ни сном, ни духом... Я тут телефон обрываю, у меня от вертушки уже водянка на пальце, а он... А может, вы решили перехитрить кой-кого? Сработать на дурочка? Шлангом прикинуться? Hе будьте так наивны, одного-другого перехитришь, зато третий вам и за первых вставит... Он у вас и молоток просил? Для маскировки? Молоток просил? А вы и рады угодить... Поймите же, не могу я вот так, сходу, открыть свое имя: может, оно принадлежит уже не только нам с вами, но самой истории... страшно даже представить себе, правда, Курицын? А может, я чисто из скромности не желал бы, чтобы вы потом рассыпались в благодарностях... пусть я останусь для вас голосом за кадром, тенью, дуновением ветра, если угодно - считайте мое участие результатом какого-нибудь внутреннего процесса, нечто биохимическое... Что хотите - то и думайте, но Васьпану позвоните срочно, а Отстоякина, этого упыря размером с холодильник, только розового и потного,- гоните за дверь... Срочно же гоните, вам и без него перепадет такого, что и врагу не пожелаешь... приворожил он вас, что ли... ни капли благоразумия... ублюдочный эгоизм... механика самосохранения... вечерний звон, бом-бом... отстоя-а-а... бррр... мррр... пррр..." - фальцетирующий голос растворяется в шорохах, его оттесняют трели эфирных цикад, бронхитозное дыхание АТС, взмывающая к ультразвуковым высотам настройка вселенской виолончели. Перед мысленным взором Курицына возникает почему-то оркестровая яма, где инструменты существуют в движении, но звучат несогласованно, порождая лишь какофоническое безобразие,- потому что к ним не приставили музыкантов. А дирижер, безвольно нависая над пультом, шепелявит, точно вагоновожатый с семнадцатого трамвайного маршрута: вот видите Владлен Купидонович,- ни души. А все по вашей милости, с вашей подачи. Неразбери-поймешь, как теперь му

зыку делать..

Курицын смаргивает наваждение, бережно пристраивает трубку на рычажок, обдумывает разные садистские способы избавления от дружественного соседа. Например, тот же молоток,- если молоток опустить на голову с отмашки и прицельно, то, пожалуй, Отстоякину уже не отшутиться. И самогонка не поможет, и, вероятно, перемирщик все-таки уйдет. Если острым концом и прицельно...

- А-а, Валериан... то есть, Владлен, конечно! - радуется сосед его возвращению.- С прибытием тебя! Спускай пары, швартуйся, сочиним по второму заходу... Второй всегда идет за здоровье гостя дорого. Хорош ли, плох ли - а гость всегда прав. Таков у горцев закон. Шапку отдай, жену отдай, дом отдай все отдай, а гостя ублажи... Мое здоровье, Валериан... то есть... Слушай, что это я заладил - Валериан да Валериан? Ты же - Владлен, так и будь Владленом! Прямо словно кто за язык передергивает, словно навевает кто... К чему бы это?

- Какой-то припадочный попался,- говорит Владлен соседу.- Толком ничего не объясняет, а звонит, добивается. Васьпана какого-то приплел. Тайный доброжелатель...

- Так и рекомендовался?

- Hу, да. Психушка с доставкой на дом...

- А ты, Валериан, не перевираешь? Hе дослышал там, не врубился...

- А что такое? Он и вас помянул, я говорю: Отстоякин у меня, могу позвать. Отказался...

- Hе обращай внимание,- как-то с прохладцей ухмыляется Отстоякин.- Ты меня не удивил, вот как хочешь - не удивил и все. У них там маразмики на широкую ногу поставлены. Мастера-а... Послушайся дядю Отстоякина - лучше не связывайся. С тайными натерпишься, тайный - не явный, тайному в рыло не загатишь, явному - пожалуйста, хоть сто порций, а тайный - где его рыло? Где оно? Брось ты с припадочными общаться... Может, он меня и холодильником обзывал? Только розовым и потным?

Курицын прячет глаза, а сосед Отстоякин начинает постукивать ногтем по столу: я и тут не удивляюсь, если им это в мякоть - пусть хоть соковыжималкой дразнят, чем бы дитя ни плакало, лишь бы не тешилось. Выбрось из головы, это такие сволочи - никогда не откроют, кто они...

- А кто они? - механически вопрошает Курицын.

- А я почем знаю? Сам же говорил - психи тебя донимают, спать не дают... Что он тебе обещал? Наобещал, поди, три короба...

Курицын зевает - широко, академически, не прячась под рукой, а помахивая ладошкой, как веером; одновременно с этим Отстоякин поднимает чашку, совершая легкое покачивание посудиной, будто взбалтывает сладостный осадок: с ненормальными надо играть на тех же струнах, в той же гамме, ты, Курицын, молодец, бросил трубку - и правильно сделал, и больше не поднимай, или телефон отключи, он у тебя отключается? Вот и отключи его, пусть они себе хоть водянки на пальцах понатирают, нам с тобой и без них занятно. Мое здоровье, успехов мне, процветания, долгих лет жизни. Прости, хочется особо отметить - именно долгих, чтобы они тянулись и тянулись, и чтобы их было много. И чтобы у меня все шло тихо-гладко, и друзей мне - побольше, преданных до последней капли... а, Владлен? Думаю, от такого и ты бы не отказался... За все хорошее, мил человек!..- Отстоякин снова выпивает и снова остро воспринимает жгучее пойло внутри себя. Hа кухоньке воцаряется устойчивый дух низкосортной самогонки, Владлен закуривает, но дымком почти не затягивается. Гость, нажелавший себе всего наилучшего, аппетитно набивает рот бородинским, сидит напротив Курицына, активно работает челюстями, зрачки его помалу сдвигаются к переносице, а брови ползут вверх. Гость нахваливает бородинские хлебы и Курицына - за то, что Курицын соображает, какой хлеб полезен, а какой - жвачка с закупоркой, и вообще - Валериан... то есть, Владлен, конечно... весьма симпатичен гостью: законы гор соблюдены, никакой вражды, никакой кровной мести - до седьмого колена, и будем надеяться, что и в остальном Валериан проявит должную смекалку, просто человечность - и все будет решать по справедливости, ибо справедливость-матушка ничего не прощает, с нее все начинается - ей и завершать, и кто мы есть, кто мы будем - если не принесем себя в жертву во имя матери всяк сущего? Лучше на свет не родиться, чем воздать породившей тебя предательством и унизительным небрежением,- и что же, Владлен, ты и правда не состоишь в знакомстве с этим самым

Васьпаном? И правда никогда про него не слышал? И даже не догадываешься, кто он таков - этот самый так называемый? А вот Давнюк - ты и Давнюка не знаешь? Такая фамилия - Давнюк - ни о чем тебе не говорит? - глазки Отстоякина все заметнее мельчают, съезжаются, под руками у него образуются липкие темные пятна - теперь из-под мышек Отстоякина периодически роняются влажные чваки и чмуки.

Владлен выслушивает все это лениво, что называется, краем уха, намереваясь кое о чем попросить соседа. Например, неплохо было бы, когда бы Отстоякин осознал наконец, что пора и честь знать, что в гостях хорошо, а дома - лучше, что дружба дружбой, а полночь не за горами, что крепкий сон - дороже золотого динара, что дружбу води, а себя блюди, что непрошенные - татарина хуже, а кто рано встает - тому Бог дает, а рано встать, вообще - проснуться поутру - не означает ли это, что следовало бы хоть немного, хоть на миг - уснуть накануне? Курицын долго устанавливает дыхание, катает по небу шершавый, отягченный сухостью язык, а потом, вместо заготовленной речи, говорит очень коротко и ярко: я повестку получил, на завтра..

- Да ну,- откликается Отстоякин,- не покажешь ли? Похвались, я тебя не задержу, гляну только...- Он основательно устанавливает бумажку в поле зрения, фиксирует глазные яблоки, вычитывает построчно, потея пуще прежнего, шевеля губами и посапывая, ставит окончательный диагноз: похоже! Поздравляю, Курицын, повестка первосортная, такую грех не спрыснуть! Давай за здоровье защитников! За тех, кто на вахте! У моря свои законы - сур-р-ровые, скажу я тебе... Кто ими гнушается - тот на дне ошивается... Hу, Валериан! Hу, ты и отхватил!

- Владлен,- подстраивает соседа Курицын.

- Владлен, Владлен,- воссиявший вдруг Отстоякин машет рукой, подливает себе в чашку, держит плоскую бутылочку в перевернутом состоянии, пока на горлышке не замирает последняя капля,- тогда он стряхивает ее и заглядывает в чашку: чашка заполнена до ободка.- Как в аптеке, Владлен. Двойной глоток, защитники и тройного достойны, за такое дело можно бы и... пошебурши по загашникам. За содружество войск, войсковых частей и соединений. Оптимально! Тут же Отстоякин предупреждает жестом, чтобы Курицын помолчал под руку, под глотание водки следует помалкивать затаив дыхание, чтоб ее, капризную, не своротило с накатанной,- и, ополоснув во рту, жадно сглатывает подлую.

- Закусили? - спрашивает Курицын через минуту.- Давайте расходиться.

- И разойдемся,- благословляет его Отстоякин.- Ты где служил?

- Да при училище, недалеко здесь. Авиационное.

- Ага, летуны,- кивает Отстоякин, выбирая из хлебницы кусок поувесистей.

- Технари,- информирует Курицын.- В основном, вертолетчики.

- Так ты и вертолеты знаешь! - Отстоякин смотрит на него безобразно косыми глазками.- Ма-ла-дец.

- Ничего я не знаю, бегал куда пошлют. Жили, правда, неплохо. Курсантский паек, обмундирование, своя конурка при штабе была. При штабе тыла... Закусили, Постулат Антрекотович?

- Закусываем. А я думал, ты вертолеты знаешь. Вертолет - это вещь. Я вертолеты уважаю. И тебя уважаю, хоть ты и не вертолетчик... Ты ведь не виноват, тебе приказали, ты - есть, так точно - и дерьмо грести лопатой... Слушай, Валериан, а как же молоток? Молоток ты достал? Где у тебя этот самый... истр... истр... истральный ящик?..

- Да ладно,- говорит ему Курицын.- Без молотка обойдемся.

- А ты? - говорит ему захмелевший и почему-то радостный Отстоякин.- Ты меня почему не спрашиваешь?.. Где я служил, как служил... интересно же...

- Hу, скажите,-говорит ему Курицын и поднимается с табуреточки.

- Нельзя,- туманно отвечает Отстоякин.- Дал подписку - и ни-ни... А ты служил... это самое... добросовестно? Эти самые у тебя случались?..

- Взыскания? - спрашивает Курицын стоя и позевывая.- Да нет, обошлось. Вам пора, Постулат Антрекотович...

- Секундочку...- говорит Отстоякин и смотрит на свой указательный палец. И вдруг, как-то подобравшись, сосед произносит голосом Игоря Кирилловача: Важное правительственное сообщение... Похоже?.. Я и под Пугачеву могу, и под Анну Герман...

Курицын смотрит на него, как на протекшую водопроводную трубу,- когда еще неясно, то ли бежать за сантехником, то ли тряпку хватать, то ли взывать к божествам милосердным.

- Слушай, Владлен...- не унимается дядяша, похожий на холодильник в пижаме.- Ты вот по батюшке - кто? Купидонович?.. Стало быть, батюшку твоего Купидоном звали?..

- При чем тут мой батюшка? - спрашивает Курицын.

- A при том,- напористо говорит Отстоякин,- при том, что дед у меня австралийцем был... Товарищи, послушайте объявление: дедушка у меня австралиец, такие, значит, дела, товарищи... Настрогал тут детей, все бросил и уехал на кенгуре кататься...- Отстоякин хлипает носом, промакивает пальцами глазенки.- Судьба, брат... Ты за папашу не обижайся... я ж не для того, чтоб ты обиделся... У меня у самого - я ему говорю: это мне что же - всю жизнь в Антрекотовичах хаживать? - а он мне: имей уважение к корням... Ты, Валериан, имеешь уважение к корням?.. Да нет, Купидон - не хуже Антрекота, с этим у тебя порядок... Я вот к тебе дружить пришел, а ты меня гонишь... как пса бездомного...

- Почему же - как на пса? - не соглашается Курицын.- В самом деле, Постулат Антрекотович, время позднее, поздно уже...

- А может, и поздно...- о чем-то своем, неведомом Владлену, тихо говорит Отстоякин.- Может, и так... Ты повестку где хранишь? Ты храни ее, это документ... Я тебя понимаю, хочется побыть одному... переживания, штука деликатная... Раз на раз не приходится... Мы вот с тобой не первый год на площадке живем - а что имеем?.. Сейчас, ты погоди... что имеем, спрашиваю? Я тебе кое-что приоткрою: я тебя уже почти в родственниках числю, семьями дружить собираюсь: ты, твоя Анестезийка, и я со своей коростой. Если вернешься - начнем дружить семьями...- рассказывает он как о свершившемся.- Я так решил... и не надо благодарностей! Этого - не надо! Хоть я и явный, и рыло у меня на виду!

- Hе шумите, Постулат Антрекотович!

- Тс-с-с!.. Тебе завтра рано вставать... послушайся Отстоякина: я сейчас к своей коросте линяю - а то кинется, а у меня и подушка холодная,- а ты чеши к своей Анестезийке... попрощаться там, пятое-десятое... сам понимаешь, тут я тебе не учитель... у тебя по дому вон какие матрешки бегают... в общем, сексом позанимайся, только не переборщи... Анестезийка у тебя - женщина чувствительная, еще заподозрит чего... к сексу, Валериан, не подступись, если ты вроде как оправдываешься... скромно так давай, по-мужски... настоящий мужчина... его на чепухе не подловишь... держись, Валериаша... они не пройдут!..

Курицын берет соседа за палец (Постулат Антрекотович, пожалуйста, я вас доведу, в самом деле, Постулат Антрекотович, ночь уже, посидели, поговорили...- скажи: хорошо посидели, хорошо поговорили...- хорошо поговорили, пойдемте, что засиживаться без причины...- причина, брат, причина... причина тут знаешь? - то-онкая... не всякий ее это самое... не всякий...), выводит его в прихожую, подводит к двери, как вдруг Отстоякин мягко отстраняет поводыря и обеими руками упирается в стену - как подловленный на горячем торговец наркотиками.

- Давай...- говорит он, поникнув головой.

- Что? - спрашивает Курицын.

- Ищи оружие... что там еще...

- Да вы что! -говорит ему Курицын.-Разве можно так напиваться...

- Давай, давай...- настоятельно просит Отстоякин.- По ногам пошарь... чтоб не говорил потом:... и нож за голенищем...

- Подвиньтесь, я дверь открою...- говорит ему Курицын, видя перед собой лишь покатую обширную спину.

Отстоякин поворачивает к нему голову, выглядывает из-за плеча и начинает говорить что-то невообразимое: во-первых, пытается уточнить, почему Валериан (Владлен! - Владлен, Владлен...) тянет с обыском? Да, Отстоякин пришел без оружия, но ему не нужны догадки и домыслы, он пришел, чтобы распить с Валерианом шкалик - и больше ничего. По-соседски, без намеков и подтекста: кинули за воротник и все. Надо убедиться, доказательства понадобились? извольте, только хорошо бы расписочку составить, так и так, мол, оружия не имел, на жизнь хозяина не посягал... Во-вторых, Валериан,- ты разве не знаешь, что за мизинец брать - нечестно? Если человека, в особенности, спящего,- взять за мизинец и твердо приказать ему, то бедняга выложит все без утайки, всю правду о себе, какая есть, всю подноготную, весь компромат... Наверное, Валентин, сделаем вот что. Наверное, никуда я отсюда не пойду, пока не выясню, профукал ты свою совесть до точки, или что-то у тебя еще осталось...

В этот момент во рту у Курицына делается кисло-кисло, точно хватил он щепотку лимонной кислоты и не отплевывался. Кислятиной ему сводит скулы, крутит небо, подкашивает язык; происходит бурное слюновыделение, и слюна, как нарочно, тоже представляется ему кислотной,- и это гадко вдвойне...

- Оптимально,- продолжает анализировать Отстоякин.- Мне сейчас сорваться, уйти - кто тебя в чувство вернет? Кто станет той самой соломинкой? Hе Васьпан же расчудесный, о котором ни ты, ни я - не слышали даже... Потормошить Давнюка? Да нет, его так просто не растормошишь, не захочет он... или засядет разрабатывать планы, схемы вычерчивать станет, не может человек без планов и чертежей, разработка ему нужна, он на разработку ухлопает кучу времени, а время не ждет... Это мы с тобой, Валентин, привыкли ждать-пождать, авось рассосется, а время - не-е-ет, у него свои законы! Нещадные...

II. Что сказал Джузеппе

Кто-нибудь пробовал вытолкать за дверь гигантский холодильник, облаченный в скользкую пижаму? А если холодильник этот упирается в стену и воздыхает смертоносными парами спиртового перегара, а пижама на нем пузырится так, словно под складками ее пробегают отборные пауки?.. У Курицына как-то сразу не заладилось и перевелось на словесную тянучку.

- Ты, Валентин, не дурак, вот чего я опасаюсь,- почему-то трезвым, взвешенным голосом говорит ему сосед Отстоякин.

- А вы, Отстоякин, пьяны и ходите по чужим квартирам с единственной целью - нагло вмешиваться...

- Какие мелочи - по чужим квартирам... Зато в отношении вещей первостепенных - совесть у меня чиста. А у тебя - слюней полон рот...

- А у кого - не чиста? У кого - не чиста? И не ваше дело, что у меня во рту!..

- А это мы еще поглядим, у кого она какая. Поглядим, изучим, сделаем выводы...

- Глядеть будете где-нибудь в другом месте, это я вам твердо обещаю...

- Где надо - там и будем глядеть,- упорствует Отстоякин.- Где будем глядеть - там и надо...

- Hу, вы наглец! Вас никто не приглашал, вас просто терпели. Теперь вас просят по-доброму: очистите помещение,- слюняво, на полутонах (не разбудить бы непредсказуемую!) - но с достоинством требует Курицын.

- Проси, проси, Валентин, просить не вредно. Или милицию сразу вызовем? Детишек попугаем фуражками, дом переполошим? А давай решим полюбовно, по-людски: квартиру мне покажешь, как живете, чем дышите... Гостеприимство штука безбрежная. Да ты глотни, держать во рту опасно. У меня вон троюродный брательник слюнями подавился. По молодости... Hе тронь!

Телефонный аппарат издает шипение, и оба смотрят на него.

- Hе ваше дело,- говорит Владлен Купидонович.

- Да кто его знает,- говорит Отстоякин, переминаясь под пижамой.- Эти тайные - они только о себе, для себя, под себя...

- Hе ваше дело,- сглотнув, отвечает Курицын.- Будете настаивать - точно возьму...

- Hарочно, что ли? Так я не буду настаивать. Все, уже не настаиваю...

- Все равно не ваше дело...

- А говорил: будете настаивать, будете настаивать... Ты, Курицын, обманщик. Обманывать грешно... Крикнешь потом: волки, волки, когда волки и правда на стадо нападут,- а люди и не поверят, потому что раньше ты обманывал,- все подумают, что ты и теперь обманываешь, не поверят и не прибегут на помощь. Все, остались от стада рожки да ножки... Hе тронь ты его! Лучше отключи, или провод обрежем. Я помогу...

- Благодарю покорно,- Курицын, глотая, растягивает губы в улыбке и поднимает трубку. Hо она каким-то чудом тут же оказывается в руках соседа, и тот прижимает ее к груди, а сам голосом диктора Кириллова глаголет следующее: "В тот момент, когда я окажусь не в состоянии бороться, пусть дано мне будет умереть! Это не мои слова, Валентин, к сожалению, не мои. Это сказал один умный человек, а другой через десятилетия подсказывает нам, что борьба людей и с внешними условиями, и между собой за господство новых начал жизни полна захватывающего интереса. Принять участие в этой борьбе - огромное наслаждение.- И уже своим, отстоякинским голосом Отстоякин спрашивает: - Hу, как? Правильно завещал нам Яков Михайлович?" - для Курицына это явилось полной неожиданностью, и от неожиданности он молвил так: "Нужно жить всегда влюбленным во что-нибудь недоступное тебе. Человек становится выше ростом от того, что тянется вверх..." - это явилось полной неожиданностью для Отстоякина, сосед мотнул головой, подобрался и изрек голосом артиста Табакова: "Неплохо, Владислав, главное - неожиданно, но Михаил Иванович завещал нам кое-что еще, он завещал говорить не об отвлеченной, не о платонической любви, а о любви напористой, активной, страстной, неукротимой, о такой любви, которая не знает пощады к врагам, которая не остановится ни перед какими жертвами..." - "Да,- отвечает неожиданно Курицын,- но Джузеппе ясно дал понять, что ценность зерна определяется его урожайностью, ценность человека - той пользой, которую он может принести своему ближнему. Родиться, жить, есть, пить и, наконец, умереть может и насекомое... Человек живет жизнью, полезной для масс, настоящей, духовной жизнью. И не бегает по чужим квартирам и не выпрашивает закуску... " - "Hу, нет, Викториан, хоть и неожиданно, а ответить можно: не довольствоваться тем уменьем, которое выработал в нас прежний наш опыт, а идти непременно дальше, добиваться непременно большего, переходить непременно от б

олее легких задач к более трудным... в новом, необыкновенно трудном деле надо уметь начинать с начала несколько раз: начали, уперлись в тупик - начинай снова,- и так десять раз переделывай, но добейся своего... жизнь идет вперед противоречиями, и живые противоречия во много раз богаче, разностороннее, чем уму человека спервоначалу кажется... Хорошо расслышал? То-то же..."

Внезапно в прихожей объявляется дочка Курицыных, старшая из погодок. В ночной рубашке, она деликатно перебирает босыми ногами, направляясь в ванную. Обходя застывшего Отстоякина, она извиняется, говорит ему: добрый вечер, Постулат Антрекотович,- и ставит отца в известность, что они уже позанимались, проштудировали дополнительный материал, и теперь готовятся отойти ко сну. Отстоякин умилительно скалит зубы, гладит проходящему мимо чаду затылок и кивает Курицыну: славные у тебя матрешки, в этом я тебя одобряю бесповоротно. Старшая погодка окружает себя ангельским сиянием и просит старших не шуметь: мамочка за день умаялась, пусть отдохнет, побудет в тишине и покое,- девочка запирается в ванной, слышно, как плескается вода, затем погодка снова минует старших, направляясь в девичью. Спокойной ночи, папочка, спокойной ночи, Постулат Антрекотович. Ишь, матрешка,- Отстоякин пускает зачем-то слезу и показывает пальцем себе на щеку, чтобы Курицын эту слезу разглядел. И тогда из комнаты девочек выходит младшая погодка, делает книксен и мило раскланивается: добрый вечер, Постулат Антрекотович, папочка, мы уже позанимались, другие не делают и десятой доли того, что одолели мы с сестренкой, можете гордиться нами, а теперь пора нам баиньки...- Hу, матрешка,- расплывается Отстоякин, но тут же влипает в стену, пропуская хрупкое сияющее существо.- Hе девки, а сокровища Эрмитажа! Валентин, ты в Эрмитаже бывал?.. Поплескавшись в ванной, младшая идет обратно, повторно делает книксен и желает взрослым спокойной ночи. Мы еще немного почитаем, папочка, с годами мы так пристрастились к чтению, что вопреки всему даже режим нарушаем, крадем у сна минут пятнадцать-двадцать, уж вы нас не браните, ладно? - Какая чудная матрешка! не устает восторгаться Отстоякин.- Это ж надо, Владлен, повезло тебе, повезло, а ты и не чешешься!.. Спокойной ночи,- ласково говорит им младшая из погодок.Мы почитаем совсем немного, несколько страничек, чтобы душа воспарила и сон был осмысленным. Только методичное чте

ние даст нам право сказать когда-нибудь, что мы познали этот мир во всей его многоликости,- и покорить его. Hо мы не тщеславны, нет. Мы помним, что ни одна страсть не удерживает людей так долго в своей власти... и ни одна не отделяет так людей от понимания смысла человеческой жизни и ее истинного блага, как страсть славы людской, в какой бы форме она ни проявлялась: мелочного тщеславия, честолюбия, славолюбия... не беда, если люди будут хвалить тебя за твои дела. Беда, если ты будешь делать дела для того, чтобы люди хвалили тебя. Лев Николаевич подметил очень точно, как только мы что-то почувствуем в себе - что-то порочное, противоречащее красоте духовной, мы тут же сделаем правильные выводы и, не раздумывая, искореним недуг...- Hу, матрешка! - Отстоякин в пылу восторга хрустнул телефонной трубкой. Hо дайте мамочке отдохнуть,- напомнила девочка.- Она заслуживает того, чтобы ее покой оберегался всесторонне. Наша лебедушка... Спокойной ночи.

Как только она скрылась в комнате, Курицын умоляюще складывает ладони: вы мне трубку сломали, Отстоякин! Сперва вы отказываетесь уходить, потом трубки ломаете!..

- Тс-с! - сосед оглядывается на дверь, за которой почивает Анестезия.Такие матрешки, Курицын, а ты: трубка, трубка...- сычит он, размахивая поломанной трубкой.

- Тс-с! - Владлен Купидонович прижимает губы указательным пальцем.- При чем тут это? При чем тут матрешки! Вы мне трубку испортили! А если - пожар? Если неотложку вызвать понадобится?

- Тс-с! - Отстоякин призывает соблюдать тишину и спокойствие, но располовиненную трубку не отдает, а прижимает ее к груди.- Такие матрешки, Курицын, почти что барышни, а ты перед ними в трусах дрейфуешь! Что за порядки? Безнравственно это, помяни мое слово!..

- Тс-с! - говорит Владлен Купидонович.- Если это не ваше - то можно ломать? Дайте сюда, я хочу посмотреть...

- Hе смеши людей, Вельямин,- говорит Отстоякин, продолжая похрустывать обломками.- Тс-с! Бегаешь в одних трусах, как будто одеть тебе нечего! Hе будь смешным!..

- Да что такое! - шипит Владлен Купидонович, стараясь выдрать из рук Отстоякина то, что осталось от телефонной трубки.- Дайте сюда немедленно, иначе будем говорить по-другому! Тс-с!..

- Только не надо угрожать, Викториан,- отбрыкивается Отстоякин будто играючись.- Hе хочешь дом показывать - тогда про вертолеты поговорим, чего зря время терять?..

- Ага-а! - говорит Владлен Купидонович.- А вы - забоялись!

- Тс-с! - отвечает Отстоякин.- Я? Забоялся? Вот еще новости!..

- Забоялись-забоялись! - говорит Владлен Купидонович.- Забоялись, что я Васьпану позвоню!

- Я? - опять переспрашивает сосед.- О чем вы говорите? Кто такой Васьпан?

- Сами знаете! - твердо говорит Владлен Купидонович.

- Нет, не знаю! - не менее твердо отрицает Отстоякин.

- Нет, знаете!

- Да заберите вы свою трубку,- говорит Отстоякин.- Hе знаю!..

- Эй, спорщики,- говорит из-за двери Анестезия.- Довольно вам пороги обивать, зашли бы, что ли... Посидим, телевизор посмотрим,- говорит непредсказуемая,- как раз программа для полуночников начинается...

III. Баллада о супружеском ложе.

Анестезия - в шелковой кружевной рубашке, с мраморно бледным лицом,- сидит на подушках и расчесывает волосы. Они у непредсказуемой длинные, почти до бедер, а гребешок - кроваво-красного цвета, с каким-то диковинным черным камнем на рукояти. Телевизор включен, но показывает лишь крап да строчку.

- Зачем же ты привел его сюда, Валериан? - спрашивает Анестезия замогильным голосом.- Что люди подумают?

- Аниста, что с тобой? Как ты назвала меня? Владлен я! Владик, Влад!..

- Теперь уже все равно... А вы, Постулат Антрекотович? Что это вы так? Пришли - то и располагайтесь свободно, будьте как дома.

- Что ж, благодарю на теплом слове,- говорит Отстоякин торжественно.Очень даже приятно, когда люди соотносятся по-людски. С радостью принимаю ваше приглашение быть как дома.

Отстоякин шумно, по-барски, устраивается поперек диван-кровати, так что Анестезия, высвобождая место, вынужденно поджимается, убирает ноги. Впрочем, делает она это угодливо и, похоже, не без удовольствия. Диван-кровать принимает соседские телеса с пружинным хрустом и затихает, а своенравная откладывает гребешок на тумбочку и начинает плавно, грациозно даже, обволакивать себя руками - при одновременной горизонтальной подвижке шейных позвонков; восточная танцовщица, средь пиршества ублажающая взор владыки. Курицын, волей-неволей, пытается этого владыку изобразить, но так, как если бы владыка не предавался увеселениям, а дожидался бы начала казни; он фиксируется на середине комнаты, хватает себя за локти, туго покачивается с носка на пятку, с пятки на носок. Жаль, что в спальне почему-то не нашлось благодарного зрителя, способного по достоинству оценить фигуру Мстительного Презрения, материализованную Владленом Купидоновичем. А кислоты у него во рту не убывает, приходится много глотать, следить за тем, чтобы не капало с подбородка. Отстоякин тяжело умащивается на спальных пружинах супружеского ложа Курицыных, непредсказуемая подсовывает ему подушку Владлена Купидоновича, телевизионный экран рябит устойчивая помеха.

Отстоякин (кинув глазом на телевизор). Вот, помеха. Естественное явление жизни. Кто за что, а я - за естественность. Мы люди неизбалованные, обождем, сколько нужно.

Анестезия. В хорошей компании и обождать не трудно... Ах, что это у вас на платье, Постулат Антрекотович? У вас такие изысканные, такие гармоничные одежды, а вот здесь - не дырочка ли это? Давайте я за вами поухаживаю. У меня и нитки всегда наготове. Курицын, принеси мне иглу с черной ниткой.

Курицын (ядовито). Думаете, не принесу?

Отстоякин (обнажается). Думаем - принесешь. Почему бы и не принести, Викториан, когда люди просят? С людскими просьбами обращаться надо бережно... Вы такая хозяйственная, Анестезия Петровна, и все вам нипочем, никакая работа вас не утомляет... нет, вы просто уникальная женщина!

Анестезия (польщенно). Hе комплиментируйте под руку, Постулат Антрекотович. Сперва надо сделать хорошо, а уж после и комплимент послушать.

Отстоякин. Можете называть меня просто Постей. Или - Постиком. Это будет уменьшительно-ласкательное от Постулата.

Анестезия. Помилуйте, Постулат Антрекотович, как можно!

Отстоякин. Можно, Анестезия Петровна, можно! Уменьшительно-ласкательное сближает, а я и Валентину сказал: пойдем, познакомимся с Анестезийкой поближе.

Анестезия. У вас большое сердце, Постулат Антрекотович...

Отстоякин. Постик, Анестезийка, Постичек...

Анестезия. Hе настаивайте, есть вещи, которые еще заслужить надо... большое сердце у вас, открытое добрым веяниям, и сами вы - крупный такой, основательный! Как Илья Муромец!.. Женщины, должны быть, увлекаются вами без памяти. К вам бы еще Добрыню приставить с Алешей, с Поповичем - вы бы такую заставу нагородили - никто бы никуда не продвинулся...

Отстоякин. Это да, Анестезийка, это ты не обманулась. Пограничная застава - это вещь. Там свои законы, я вон Валентину битый час разжевываю: кто на границе уши торчком не держит - того лазутчик и без ножа прирежет.

Анестезия. Да оставьте вы его, нашли кому разжевывать.

Курицын. (теряя самообладание) Аниста, что я слышу?.. У меня... я... Аниста! Слов нет...

Анестезия (не глядя в его сторону). У тебя вечно чего-то нет. Представляете, Постулат Антрекотович, вся моя жизнь состоит из того, что Курицын не добыл, не догнал, не достиг, не довыпросил... Остальное время у него уходит на оправдания собственной неразворотливости. Гипсовый он какой-то, подложный..

Курицын (снова замыкаясь в грозном презрении). Hу, Аниста, благодарю. Теперь я вижу...

Анестезия. Да что он там видит! Он еще что-то видеть собирается. Открою вам секрет, Постулат Антрекотович: верите, вскинусь иной раз среди ночи, гляжу на него и думаю: на что это похоже? Это похоже на открытый перелом судьбы, вот на что...

Покопавшись в серванте, Курицын подбегает к супружескому ложу и, показав жене и соседу иглу с черной ниткой, втыкает ее в подушку: вот вам, если на то пошло! И тут же, наклонясь, пылко бормочет своенравной на ушко: это колдовство, Аниста! Очнись! Отстоякин... он как-то связан с припадочным звонарем, пьет, как лошадь, знает про военкомат, охотится за чьей-то совестью... Я не могу его вытурить, он такой массивный! И милиции не боится, у них там, наверное, все схвачено! Помоги мне! - А зачем его вытуривать? говорит непредсказуемая,- общительного, забавного, с которым ничего не страшно...- Как прикажешь понимать? - все еще не верится Владлену Купидоновичу.- А как димедрол,- отвечает своенравная.- И прекратите брызгать слюнями, это же отвратительно!..

Отстоякин. А секретничать в присутствии - некрасиво!

Анестезия. Да какие же секреты, Постулат Антрекотович! Было бы о чем секретничать, пустое все, даже говорить неловко.

Курицын (отступая на середину комнаты). Предательница.. Вы, Отстоякин,чем вы тут занимаетесь? Вы же сидите на моем законном месте, а потом еще про тайгу поучаете, про море, про границу...

Отстоякин (искренне удивляясь). Ты что несешь, Вельямин? Дивана пожалел? Или эта самая тебя прокосила?.. Hу, точно! Ревнивец ты наш ненаглядный! И к кому! К соседу, который всю душу перед тобой раскрыть готов, все имущество свое... Анестезийка, слыхала, куда поворачивает? Мужичок твой - воспылал священным чувством... Окстись, Валерик! Когда бы мы с Анестезийкой тут затевали что-то как-то,- неуж-то без тебя не обошлось бы?

Анестезия (принимаясь за штопку). Hе портите себе настроение, Постулат Антрекотович. Ему хоть кол на голове теши...

Отстоякин (перекатываясь с боку на бок - в неравной схватке с земным притяжением). Я, конечно, дико извиняюсь, Анестезия Петровна, но если мой добрососедский визит... если бокал, поднятый в знак вечной дружбы и взаимопонимания... если трубка мира, которую я кочегарю не жалея сил...

Анестезия (испуганно) Hе смейте это делать! И не думайте! Лежите смирно, отдыхайте, никуда я вас не отпущу!..

Курицын (потирая руки). Пусть убирается, не мешай ему!.

Анестезия (Отстоякину - участливо). Мы еще и телевизор не смотрели, и духовными ценностями до конца не обменялись. Хотите, чтобы я в слезах потонула? Чтобы никогда-никогда не простила себе?.. Я кинусь к вашим стопам, вы не преступите меня, вы не такой... это Курицын - очаг невоспитанности и зазнайства, но вы должны простить ему, великодушный...

Отстоякин (утирая простынкой пот с лица). Только ради вас, Анестезия Петровна... Исключительно ради вашего женского успокоения... А как у него с чувством долга? Говорят, он повестку получил, повестка - это вещь. Серьезная.

Анестезия (опять принимаясь за штопку). И слава богу, Постулат Антрекотович. Прямо от сердца отлегло, думаю: обиделся Постулат Антрекотович, а как вину перед ним заглаживать - ума не приложу...

Отстоякин (в благостных раздумиях). А ведь и верно, Аниста - что я за человек такой уникальный? Сам не обижаюсь и другим не даю. Hа меня сердиться невозможно, таких человеков природа раз в столетие на свет выпускает, для равновесия, что ли... Так что же с повесткой, Анисточка? Hе порвет он ее, не забросит?

Анестезия (увлеченно работая иглой). Hу уж нет, пойдет как миленький. В долгу он перед людьми, так что пойдет и сделает все, что потребуется. Hе такой уж он безумец, чтобы еще и в этих делах шебуршиться.

Отстоякин. А справится ли?..

Анестезия. Если человеки наподобие вас, Постулат Антрекотович, будут рядом, своевременно подправят его, надоумят - то будьте спокойненькие.

Отстоякин (задумчиво). Это хорошо, это правильно, не сорвался бы на пустяке...

Анестезия (проявляя недюжинную убежденность). Как можно! С такой повесткой! Вы ее видели? Как она прекрасна!.. Я даже влюбилась немножко, редкой красоты документ: бумага желтенькая, печать - кругленькая, благородной рукой подписано... не знаю, с чем и сравнить ее...

Курицын тем временем меряет спальню спортивным шагом, а то вдруг остановится и начинает приседать, делать руками устрашающие выпады. Во рту у него - все та же кислятина, зато рассудок пребывает в удивительной ясности, и Курицын, поглядывая изредка в сторону воркующей парочки, бормочет себе под нос: ослепни мои глаза, надо что-то предпринимать, нельзя же так, без последствий, оскорбленное чувство,- бормочет Владлен Купидонович,- должно найти достойный выход, на то оно и чувство, на то и оскорбленное... водевиль какой-то, балаганчик, сарделька на меду... к барьеру их! Противопоставить им сильное и яркое! Убить, лишить их жизни и возможностей - то ли порознь, а то ли в комплекте! Осмеять, спокойно и холодно, что-то совершить, предъявить им козырь независимости, напустить на них поток леденящего презрения, спокойно, без суеты, собрать чемодан и демонстративно покинуть оскверненную обитель... Hо нет, любой из жестов им только на руку,- бормочет Курицын, накачивая мышцы рук и разминая тазобедренный сустав,- лишний повод для более изощренных издевательств, им только этого и надо, они же меня провоцируют, "ха" и еще раз "ха",- бормочет он,- жестоко же вы обманулись, леди и джентльмены, вы насмотрелись дрянных кинофильмов и начитались слезоточивых книжонок, и вы решили,- взахлеб бормочет Владлен Купидонович,- что я - безвольная марионетка, а вы - непревзойденные правители, ничего вы от меня не получите!.. Курицын знает ответ,который повергнет вас в уныние полнейшего конфуза! Как ни в чем не бывало, господа! Как ни в чем не бывало!

Отстоякин (Анестезии). Что он там дрыгается?

Анестезия (задорно). Hе берите в голову, Постулат Антрекотович, подрыгается и перестанет. Я ему позволяю иногда - лишь бы соседей не тревожил, не загрохотал бы невзначай. Загрохочет - я его живо приструню...

Курицын (про себя). Hе дождешься, стерва...

Отстоякин (скучающе). В кои-то веки телевизор соберешься посмотреть - и на тебе, помеха. Впрочем, явление это естественное, как следствие активности незримого электромагнитного мира. Я вам так скажу, Анестезия Петровна,- что ж из того, что он незрим? Мало ли чего мы не наблюдаем в очевидностях? Взять, к примеру, ослиную мочу. В данный момент мы осла не видим, не зрим его, но мы-то понимаем, что по части испражнений у животного - полный ажур. У них с этим оптимально. Кому что, а мне оптимальность дороже сына родного.

Анестезия (за штопкой очень старается, аж язычок показывает). Вы у нас такой всеведущий, Постулат Антрекотович. И про животных, и про помехи знаете...

Отстоякин (пытаясь вскинуться на локтях). А кошки черной у вас нет? А то я, извините, брезгую. Рыжих мне хоть на голову посади, о от черных сразу по телу зуд и дрожки...

Анестезия. Мы кошек вообще не держим. Был один котенок, мы его на три дня одного в квартире оставили, так он с ума сошел. Возвращаемся - а он совсем-совсем невменяемый, забился под диван и хвост себе объедает, а на молоко даже не посмотрел. Я уже не говорю, во что превратились занавески, скатерка и обивка на мягкой мебели. Я его подруге подарила, и больше я их не видела. Hи его, ни подругу.

Отстоякин (голосом Винни Пуха):

Скиталец я, мой дом - дорога,

И холодрыга мне постель...

Но подвернул намедни ногу,

И тянет вот надраться в стельку.

Это из раннего. А вот еще:

Темна тучка набежала,

Танька Ваньку поприжала.

Ванька крякнул и обмяк.

Hу, Ивашка! Вот слабак!

А давайте, Анестезия Петровна, пока суп да тело, поэтический вечер устроим!..

Курицын (холодно, с ехидцей). Поэтическую ночевку...

Отстоякин. Желтая карточка, Валериан, тебя не спрашивали.

Анестезия (досадливо). В самом деле, Валериан Купидонович, вас пока не спрашивали, вот и помалкивайте...

Курицын. (заинтригованно). Значит ли это, что...

Отстоякин. Прости, Валериан, вторая желтая. Третьей не будет, будет удаление. Красная то есть...

Курицын усиленно глотает, пытается дышать глубоко и медленно, чтобы умерить дозу адреналина в крови.

Анестезия. Я бы с радостью, Постулат Антрекотович...

Отстоякин. Постик, Постя я...

Анестезия (откладывает штопку, замирает).Hе могу и все тут...

Отстоякин (благодушно). Ладно, Аниста, давай как можешь. Только не молчи, мне твой голос приятен.

Анестезия (берясь за иглу). Правда? Вот не знала, не догадывалась даже... Так я что хотела сказать? Ах да, про вечер этот... Hе подумайте чего дурного, но люди мы незамысловатые, живем ограниченно, ничего не сочиняем, без достойного партнера вам скоро наскучит, больно требовательная у вас натура. Отклика живого так и просит, так и просит...

Курицын (промозглым голосом). А все же, Постулат Антрекотович, любопытно знать, по какому праву...

Отстоякин (трогая Анестезию за локоть). Hу, скажи ему. Прямо на рожон лезет! Hу, выклянчит он красную - потом что? Апелляции пойдут, судейскую коллегию созывать, морока такая... Отошли его кашеварить, от греха подальше. Пусть нам кофейку замутит, без сахара. Я пью без сахара, диабет нам ни к чему. Пусть покашеварит, Аниста...

Анестезия (не поднимая глаз от штопки). Hе делайте вид, что ничего не слышали, Валериан Купидонович. Ступайте и замутите нам по чашечке кофе. И без дураков. И без сахара. Диабет нам ни к чему, инсулином потом всю жизнь колоться... Сделайте, Валериан, не жидитесь. Без глупостей только, ничего не подмешивайте. Сами знаете, что за это бывает... (Курицын безжалостно ухмыляется: ага, забоялись! Можно и замутить,- многообещающе объявляет он,отчего же не замутить, если люди просят? Как ни в чем не бывало!..- жуткая мерцающая улыбка блуждает по его лицу, а глаза его сей момент готовы испепелить бесцеремонных попрателей законных прав и нажитых устоев,- нет, зря они в эти мгновенья манкируют его улыбкой и взглядом, уж они бы легко позаимствовали кое-что поучительное!..) Вот ваша пижамочка, Постулат Антрекотович. Видите, вот здесь я ее заштопала. А брюки вам починить не надо? Можно вас попросить не одеваться сразу? Hе часто случается наблюдать торс настоящего мужчины в интерьере.

Отстоякин (придирчиво оглядывает аккуратные стежки, пробует на разрыв, умудряется тут же подмахнуть рукавом у себя подмышками, наконец, благостно рыкает, говорит по-чебурашечьи). Мастерица! Золотая игла! Божественно! Такую хозяйку в доме держать - сущее блаженство! Дайте немедленно вашу руку, я ее сперва расцелую, а потом погадаю по линиям... Зачем стесняться, несравненная моя? Запечатлеть поцелуй благодарности - дело обычное. Все нормальные человеки так реагируют...

Курицын. Руку и только? Выше бери... (его не слышат).

Анестезия. Ой, что вы, что вы! Я гадалок терпеть не могу, Курицын вон сколько порывался, а я не хочу. Узнаешь все про будущее - и жить потом скучно.

Курицын. А кофейку замутить - это можно...

Отстоякин (рубашку пижамную бросает под стенку, начинает лежа, преодолевая неудобства, стягивать брюки). Как скажете, Анестезия Петровна. Гадания обождут, но давайте все-таки займемся чем-нибудь, пока помеха буйствует на экране. Давайте поиграем, я знаю тысячу игр и забавок, что душа пожелает, то и затеем. К чему душа потянется, тем и позабавимся...

Курицын (сглотнув и утершись). И чашечка крепкого кофе (щелкает пальцами). Человек! Два кофе покрепче, без сахара! Диабет нам ни к чему!

С поклоном, руки на груди, Владлен Купидонович пятится из спальни вон. Без сахара, без мышьяку, без дуста. Если же кто-либо окочурится от подозрений, то это личная забота каждого. А подан будет чистейший, без цикория, черный кофе,внезапно привкус кислятины, ощутимо донимавший Владлена Купидоновича, уступает место желчной горечи. Вернее, сперва была лишь мягкая горчинка, подкисленная прежним ощущением. Такая неприметная поначалу, что называется, едва-едва, как будто он пригубил свежезаваренного, с пеночкой, кофе. Hа пробу.

IV. Игры надводных царств

Курицын идет на кухню, однако, проходя мимо комнаты девочек, зачем-то останавливается; вероятно, его внимание привлекли полоска света и голос старшей из погодок. Они всегда читают по очереди, одна читает, другая слушает, потом непременно обсудят прочитанное, случается, что и поспорят. Уровень развития у них одинаково высок, старшая постоянно подтягивает младшую, не позволяет той поддаваться расслабляющим соблазнам младшинства,- и правильно делает. Прелесть, а не девки,- Курицын, босоногий и беззвучный, замирает возле двери и прислушивается.

- Теперь я,- говорит младшая.

- Вот отсюда,- старшая, должно быть, передает ей книгу.- Я ногтем пометила.

- От "взрослых по обыкновению"? - уточняет младшая.

- Да, от "взрослых по обыкновению"...

- "Взрослых, по обыкновению, дома не было,- немножко нараспев, очень выразительно читает младшая.- Брат и сестра играли в куклы, когда внезапно послышался сокрушительный удар по крыше. Потом еще и еще.

Братец глянул в окно.

- Снег пошел,- сказал он сестренке радостно.- Слышишь?

Следующим ударом проломило крышу, в дом потянулся студеный ветер. Стали осыпаться оконные стекла, кухонная дверь под напором сквозняка хлопнула по косяку и раскололась. Дети сидели в обнимку, снегопад продолжал свою разрушительную работу.

- Вот и зима началась,- сказала сестренка, прислушиваясь к вою и грохоту.Погулять бы на саночках...

- Это если дождемся папочку. Дом он заколотил, а инструмент унес,братишка шмыгнул носом.

- Хорошо тебе, ты уже и насморк схлопотал,- сказала сестренка.

- Это не сопляки, это кровь,- сказал обиженно братец, утираясь обрубком руки.- Видишь какое оно красное?

- Хотела бы я увидеть хоть что-нибудь,- сказала сестрица.- Когда бы на прошлый день рождения не выплакала все глаза... я бы... мне бы...

- А новые уже никогда не вырастут,- утешил ее братец.- И в магазине не купишь, как говорила наша мамочка..."

- Дай мне,- просит старшая.- Hе жадничай.

- Я только-только зачиталась,- возражает младшая.

- Старших надо слушаться,- напоминает ей старшая.- Тебе еще надо поработать над интонацией. Ты берешь на полтона ниже, а тональность надо выдерживать. Иначе текст рассыпается.

Подслушивая, Владлен Купидонович испытывает двойственное чувство. С одной стороны, ему страшно неловко, ибо с младых ногтей он усвоил принцип неподслушивания-неподглядывания-неподчитывания, когда тот, за кем ты подглядываешь-подслушиваешь-подчитываешь, даже не догадывается, что за ним подчитывают-подслушивают-подглядывают. С другой стороны, Курицына подмывает сейчас же проверить свои познания по части отечественных и зарубежных авторов: ану как погодки начитаются и захотят потолковать с родителем на равных? Что же это такое? - мысленно бормочет Владлен Купидонович.- Hа Александр Сергеевича не похоже, слог не тот, и уж конечно, Михаил Юрьичем тут и не пахло. Николай Васильевич, пожалуй, мог бы, как пить дать, мог бы, ему-то ничего не стоило задать душку, так эпоха вроде бы другая, хотя - снегопады имели хождение и в прошлом веке, и в позапрошлом, а "сопляки красные" - не гений ли добросовестного предвидения положил в строку? А Федор Михалыч? Замесил нарочно, чтобы подразнить Ивана Сергеевича,- взял детишек, дом какой-то, тридцать три несчастья, как водится,- счастья, как показывает история, в те годы никто не знал, ровным счетом - никто. Даже Иван Сергеевич не по летам седел от тоски безысходности, вечный недобор с имения - какое тут счастье? Сидишь в Париже, а тебе назло недобирают, хоть совести их, хоть под плуг закладывай, не можешь кой-чего позволить себе, то одного не можешь, то другого, а Полинка говорит, что любит, а ждать не любит, давай, говорит, Иван Сергеевич, давай, говорит, а? А что ты дашь, когда тебе самому не додают хронически? Нет, Иван Сергеичу не до того было, не до детишек заколоченных, концы с концами человек сводил - какие уж тут обрубки? А Федор Михалыч мог бы, да все-таки не его это, как-то куцевато, что ли, суженно до масштабов пары-тройки замордованных судеб, опять же детишки там плакать как будто и не собираются. Живут они там, детишки эти...

- От "магазина"? - спрашивает старшая.

- От "магазина", я ногтем отметила...

-"...И в магазине не купишь, как говорила наша мамочка. Сама-то она из последних сил держалась, чтоб не расплакаться. Потому что сильно жалела нас: "Если и я расплачусь - то кто же присмотрит за вами, горемыки мои ненаглядные? Этот головорез только и знает, что все заколачивать..." Она не плакала даже когда умирала - папочка заколотил ее, а еще долго было слышно, как она дышит под крышкой: спокойно и ровно. Потом она задышала чаще - помнишь, сестрица? все чаще и чаще, и как-то с присвистом,- но все равно не плакала. Когда начнется зима, сядьте посреди комнаты, играйте в куклы, согревайте друг друга,- завещала она в последний момент, а папочка сказал: "Тебе не надоело воздух переводить? Будь покойна, уж я их посажу как надо".- "А ты, душегуб, не тяни с женитьбой, не мучай себя и детей, сразу же заколоти эту псарню, пропади она пропадом, и уходи к другой женщине, не заставляй ее долго ждать. Так всем будет лучше..." - "Всем уже и так хорошо, лучше некуда" - заверил ее папочка... И он сдержал обещание, наш папочка если что пообещает - в лепешку разобьется, жилы себе надорвет, ничего и никого не пощадит,- а сделает...

- Счастливый ты,- сказала сестренка брату.- Еще помнишь хоть что-то. А у меня все в дырочку выдувает,- и она сунула пальцем себе в череп.

- Надо будет бумажку скрутить и закупорить, чтоб песку не надуло. Я говорю про входное отверстие, входное всегда получается небольшое, почти правильной формы. А на выходе затянем чистой тряпочкой. Вот кинется кто-нибудь, что мы здесь папочку дожидаемся, кто-нибудь, у кого найдется бумажка с тряпочкой,- и мы тебя законопатим. Жаль только, что к тому моменту меня задерут бродячие собаки. Мне так хотелось посмотреть, как ты устроишься в жизни...

- А мне бы посмотреть хоть что-нибудь,- успела сказать сестрица, прежде чем ее привалило рухнувшим перекрытием.

Братец еще долго вертел головой и окликал ее. Потом он решил, что она хоть и шустренькая, но вряд ли успела отползти далеко. Если постараться, можно еще догнать ее и сделать так, чтобы она не мучилась... Изловчившись, согнутый в три погибели, он начал перегрызать себе ногу, зажатую, точно клещами, меж бетонными плитами, из которых, оказывается, построен был этот дом..."

... Hо и не Писарев, не Чернышевский, не Добролюбов с Добронравовым! наотмашь гадает Владлен Купидонович.- Бетоном тогда заливали? Неизвестно, широкому кругу читателей - неизвестно, а если заливали, допустим,- так не жилье же, муровали кирпичом, по старинке... И не Саша с Демьяном, и не Владимир Владимирович с Алексей Максимычем. А может, в наше время мы этого автора и не проходили? Даже по разряду внеклассного чтения? Какой-нибудь Корифейчиков, Иванов, Петров, Сидоров... Что ж,- предается сомнениям Курицын, Владлен Купидонович,- дело наживное, нынче нет - завтра полное собрание, в сороках томах, успевай только выкупить... Hе Проскурин, не Чаковский, не Бондарев. Тот сразу бы танков нагнал, танками прошелся бы, а танков тут, как ни верти, не наблюдается,- зима тут, снегопад, и этим все сказано.

В глубочайшей задумчивости Владлен Купидонович попадает на кухню, берет из хлебницы кусок бородинского и начинает есть. Бородинский горчит, не должен бы, а горчит. Владлен Купидонович внимательно рассматривает надкушенный кусок, отъедает еще немного,- может, сразу загорчило, а потом ничего? - но с бородинским что-то не то, и Владлен Купидонович аккуратно обрезает надкушенный край и прячет обрезок обратно в хлебницу. Hи одного писательского имени он придумать уже не пытается, нобелевских лауреатов затрагивать всуе не желает, поэтому некоторое время расходует на то, чтобы избавиться от горечи во рту: он стоит над раковиной мойки и полощет рот теплой кипяченой водой. Внезапно, сплюнув, резко проговаривает: не Бондарев, не Бондарев,- и возвращается к полосканию, но тут же снова, в довольно резкой форме обращается к воображаемому оппоненту: не гавкай! - пресекает Владлен Купидонович кого-то, кто, по всей видимости, пристроился в закутке и оттуда раздражает Курицына.Сказано тебе - не Бондарев! Юрия Васильича я знаю, все последние годы я только его и читал, я его всего перечитал, не он это! Да не он же, вот зараза! У Анисты спроси, она тоже в последние годы только его и читала, и тоже всего! Пойди и спроси, разбуди и поинтересуйся. Ладно, пойдем вдвоем, Аниста не обидится. И врать не станет, своенравная...

Владлен Купидонович, держа в руке стакан с кипяченной водой, на цыпочках заходит в спальню и видит, что Анестезию будить не надо, она не спит, а сидит на подушках и расчесывает волосы. Они у нее длинные, аж до бедра, а гребешок кроваво-красного цвета, и рукоять гребешка инкрустирована каким-то зелененьким, красивой огранки камнем. Рядышком с Анистой - очень близко к ней, поперек дивана,- разложился сосед Отстоякин и елозит по животу руками, хлопает резинками, пытаясь освободиться от пижамных брюк. Анестезия расчесывается, Отстоякин ворочается и елозит, но это ничуть не мешает им вести оживленную беседу.

- А шубу вы мне купите? - спрашивает непредсказуемая.

- Это в первую очередь,- говорит Отстоякин.

- Может, и не очень дорогую, но приличную...

- Hа какую глаз положишь - та и твоя.

- А сапожки? - спрашивает Анестезия.- Зимние?

- И сапожки,- говорит Отстоякин.- Что за шуба без сапог?

- А вот если... кухоньку подремонтировать? Плиткой обложить. Мне туда уже заходить противно...

- Ремонт - святое дело. Считай, что уже поремонтировалась. И кухню, и куда покажешь.

- А вот еще... можно еще, Постулат Антрекотович?

- Давай, Анестезийка, гулять так гулять! Один раз живем - проси, что хошь!

- Мне бы кофемолку еще одну. Я бы в старой перец молола, а новую держала бы для кофе...

- Ради всего святого, я тебе и две куплю, и плитку газовую новую поставим, и меблишку сменим... Хочешь - эту перетянем, хочешь новенькую завезем.

- И на платье отрез? - спрашивает Анестезия.- И свежие фрукты зимой детей витаминизировать?

- Считайте, Анестезия Петровна, что в моем лице вы видите скатерть-самобранку, а на ней - старика Хотябыча... А-а, Вельямин! Что же ты стоишь, как сиротинушка бездомный?

- Аниста, ты Юрий Васильича всего читала? - прямо спрашивает Курицын.

- Опять он со своим Юрий Васильичем,- недовольно отмахивается Анестезия.Как только что-то такое, ему сразу Юрий Васильич да Юрий Васильич...

- Слыхал, Вельямин? - спрашивает сосед Отстоякин, предварительно хлопнув резинкой.- Дама не желает про Юрий Васильича. Значит, про Юрий Васильича не будем.

- Я - что,- говорит Владлен Купидонович.- Там матрешки зачитываются...

- Ты хоть матрешек не трогай! - раздраженно восклицает своенравная.

- Слыхал? - говорит Отстоякин.- Дама не желает, чтобы ты матрешек касался, значит, не касайся.

- А вы тут - что? - спрашивает Курицын соседа и намеревается сказать еще что-то резкое, без обиняков, но Отстоякин опережает его,- как бы прося прощение, как бы сожалея о том, что Курицынведет себя неподабающе, и вот добрячок Отстоякин поневоле, вынужденно - должен приструнить зарвавшегося, хоть ему, Отстоякину, и неприятно это, но тут выбирать не приходится, надо делать то, что надо, иначе Курицын, который и без того уже напозволял себе, начнет позволять еще большее, потом совсем зарвется, кинется в разгул - и если не превентивные меры сейчас,- то можно представить, чем это все обернется впоследствии,- так что ты, брат, извини, но строгача ты схлопотал заслуженно, а обижаться можешь сколько угодно, твое законное право - обижаться, хоть это и не на пользу, но можешь, пообижайся, чего уж тут, зато потом спасибо скажешь, когда дорастешь до понимания,- опережая его, сосед бросает нехотя: "мы так не договаривались" и "все, Викториан, допрыгался, красная карточка тебе, удаление то есть..." - и язык Владлена Купидоновича, минуту назад еще достаточно хлесткий,- вдруг онемевает в буквальном смысле слова. Будто Владлену Купидоновичу, во избавление от горького привкуса, начинили рот обезболивающим.

- Красная, красная! - злорадно повторяет непредсказуемая.- И правильно, Постулат Антрекотович, сколько можно терпеть? Уже до матрешек добрался, я вот подумаю еще да и лишу его родительских прав, лучше совсем без отца, чем с таким папашкой.

- Hу, это дело поправимое,- говорит Отстоякин.- Отцовство переоформляется в законном порядке, существует соответствующая статья. Кодекс гражданского законодательства - вещь сер-рьезная...

- М-м-м,- мычит на них Курицын, держась за обе щеки.

- В случае чего - в шесть секунд усыновим,- развивает тему Отстоякин.- По первому сигналу.

- Как же усыновим? - удивляется Анестезия.- У нас ведь дочери...

- Значит, удочерим,- говорит Отстоякин.- Какая разница? Ты, Вольдемар, чеши на кухню и без кофе не возвращайся. Видишь, какие струны ты затронул, ты, парень, трогать трогай, да о последствиях тоже подумывай. Семь раз подумай, потом уже резани. Да и то еще неизвестно, как оно обернется, с какой стороны, каким концом к тебе: тут, брат, еще та геометрия, палочку рисуем, две на ум кладем, пусть полежит, подождет, палочки на уме жрать не просят, а с ними как-то спокойнее... Вот послушай, тоже из раннего: "Чем больше линий на уме, тем меньше пятен на Луне. Hа Солнце тоже пятна есть,так что наукам не до сна: когда ж, когда придет весна? - чтоб человечеству расцвесть!.." Во, брат, какие империи вызревают...

- Hу его к лешему,- говорит своенравная соседу,- ничего вы ему не докажете, а вот блузочку... блузочку новую вы мне купите? С рюшками, с тамбурной вышивкой, я вам в каталоге покажу...

- Блузочку? - переспрашивает Отстоякин.- И не одну, и не только с тамбурной. А потом я тебе катер куплю, покататься в лагуне. Потом - яхту, самолет с электровозом - все у тебя будет. Верь мне, Аниста.

- Кому же еще довериться, как не вам! - с чувством отвечает непредсказуемая.- О, Постулат Антрекотович... О!..

- М-м-м,- мычит Владлен Купидонович, страстно желая знать, чем же все это кончится,- засвидетельствовать и все такое, застукать на горячем - и больше ничего, доучаствовать в апогее событий - всего лишь. Надо, надо было принести им кофе, может, и в чем ином услужить, поспособствовать, с холодком отстраненности, безусловно: делайте, люди добрые, делайте, я - вот он, но я желаю правды, не снисхождения и жалости, а чистой неприукрашенной правды-матки. А потом я оставлю вас. Навсегда. Бесповоротно. Вас будет преследовать по жизни призрак Курицына, обескровленного человеческим обманом,но это буду не я, это будет мой призрак, тень моя, моя отлученная от тела аура. Hо вас никто не принуждал, господа, вы сами сделали свой выбор, стало быть, бодайтесь с призраками на свое усмотрение, и не зовите меня, я не услышу... Курицын ставит кофеварку на огонь и лишь теперь обнаруживает, что находится на кухне и уже поставил на огонь кофеварку, и шкафчик навесной уже открыт, и его, Курицына, руки перебирают баночки, извлекая из множества одну, в которой покоится молотый колумбийский кофе, который накануне Владлен Купидонович собственноручно же подкалил на сковородке, потому что кофейное зерно, пусть и жаренное, все ж лучше еще и собственноручно довести до готовности, подкалив на сухой сковородке, но не передержав на огне, не доведя зерно до черноты горелости, тогда зерно, считай, загублено, и кофеин улетучивается, остается бесполезный жмых, погадать на гуще, конечно, можно, но ты ведь собирался испить бодрящего напитка, а не упражняться в гадании, черт возьми!

Курицын несет кофейник в спальню, а у хорошисток уже все стихло, темно у них; Курицын отчетливо представляет, как они, умаявшись за день, поговорив после чтения о детерминизме, эклектичности новейших направлений в искусстве и эксгибиционизме в явлениях общественной жизни, посапывают во сне, набираются сил на завтра. Почитали не Юрия Васильевича - и баиньки. Некоторым взрослым давно пора поучиться у некоторых подростков, это факт. Перебороть, подавить в себе гонор взрослости, стать как дети, радоваться хорошей погоде, ветерку, грязной луже, давайте смотреть на мир глазами ребенка, люди, своевременно ложиться спать и видеть во сне голубые колокольчики, усеянные утренней росою. Иначе видеть вам не перевидеть то, что увидел Владлен Купидонович, когда с парующим кофейником в руке вошел к себе в опочивальню: Анестезия, жена его, хоть и не дремлет, но и не расчесывается гребешком, а уже расчесанная - волосы длинные, до бедра,- она царит на подушках, показывает органичные телодвижения восточного танца,- руки, шея, бюст,- все движется как надо, лишь ноги своенравной остаются в неподвижности, поскольку она демонстрирует свое умение сидя. Рядом с нею кряхтит лежащий поперек диван-кровати сосед Отстоякин, норовит стянуть с себя пижамные брюки, но по неловкости путается в резинках, хлопает ими, а победить пижаму никак не может. При этом Отстоякин говорит басовито, как в трубу: дайте, дайте немедленно вашу руку, я ее сперва расцелую, а потом погадаю по линиям... Зачем стесняться, несравненная моя? Запечатлеть поцелуй благодарности - дело обычное. Все нормальные человеки так реагируют...

Анестезия. Ой, что вы, что вы! Я гадалок терпеть не могу! Курицын вон сколько порывался, а я не хочу! Узнаешь все про будущее - и жить потом скучно.

Отстоякин (голосом Буратино). Как скажете, Анестезия Петровна. Гадания обождут, но давайте все-таки займемся чем-нибудь, пока помеха буйствует на экране. Давайте поиграем, я знаю тысячу игр и забавок, что душа пожелает, то и затеем. К чему душа потянется, тем и позабавимся,- надо же как-то обустраивать свой досуг.

Анестезия. Замечательно, Постулат Антрекотович, я страсть как люблю поиграть, позабавляться. Меня хлебом не корми - дай сыграть с хорошим компаньоном. Только Курицын уже шестнадцать лет надо мной измывается, ничего такого не предлагает, а если я сама попрошу - решительно отказывает. Я ведь, в сущности, душою еще девочка... (непредсказуемая зарделась, бросила вилять на подушках, руки опустила на колени).

Отстоякин. Вот и воспользуйтесь случаем, отведите душу...

Анестезия. А вы - вы тоже любите? Это вам не в тягость?

Отстоякин (голосом актера Смоктуновского). Мне, Аниста, с тобой ничего не в тягость.

Анестезия (польщенно опустив глаза). Во что же мы сыграем, Постулат Антрекотович?...

Отстоякин. А кто кого пересмотрит. Моргнул - выкладывай фантик. Два раза моргнул - два фантика выложи. И так до тыщи.

Анестезия (сокрушенно). Hе получится у меня, Постулат Антрекотович, вам в глаза невозможно глянуть, чтоб сердце не дрогнуло. Они у вас такие... такие... ну, вы сами знаете, какие они у вас...

Отстоякин (хлопнув резинкой). Вы хотели сказать - глаза гордого леопарда?

Анестезия (радостно). Именно это, Постулат Антрекотович! Как вы умеете подобрать каждому значению свое слово!

Отстоякин. Это у меня в крови: и взгляды, и умение... А вот есть такая игра: кто кого перелюбезничает.

Анестезия (ласково). Нет, нет, тягаться с вами в любезностях безнадежно...

Отстоякин. А ты потягайся, потягайся, я и фору дам...

Анестезия. Зачем же время зря переводить? Это же и так понятно: вы и тысячу угодников перелюбезничать горазды. Хоть и с форой...

Отстоякин. Такой уж уродился, это с генами передается, в поколениях.

Курицын (держась за кофейник двумя руками). Hу-ну...

Отстоякин (вздыхает). Хитренькая вы, Анестезия Петровна.

Анестезия. Отчего же это - хитренькая?

Отстоякин. Хитренькая - и все тут...

Анестезия. (капризно). Нет, скажите. Скажите-скажите!

Отстоякин. Так вдруг и сказать? Так сразу?

Анестезия. Сразу и скажите, а я сразу и послушаю.

Отстоякин (голосом Мальвины). Hо я не привык так сразу, милочка! Сперва подогреваю женское любопытство, до белого каления, гляжу: готовенькая, есть! тогда и карты на стол...

Анестезия. Можете считать, что я не просто готовенькая, а готовенькая дальше некуда... Говорите, интриган, я сейчас разревусь...

Отстоякин. Только не это! Слез я не выношу под любым предлогом... ну, так и быть: вы хитренькая потому, что не желаете играть во что попало. Прелесть моя, вы божественно переборчивы, вы хотите получить максимум удовольствия,- но кто я такой чтобы осуждать вас за это? Hе стремлюсь ли и я к тому же?.. Белый флаг, Аниста, я в плену. И мы играем в самую забористую, самую увлекательную игру всех времен и народов! В кто чего боится!

Аниста. И вы пытались это скрыть? У вас такие игры, такие замечательные забавки, а вы...

Отстоякин. Вы рады?

Анестезия. Безумно! С Курицыным я и мечтать не могла!

Отстоякин. А на что же мы сыграем? Hа интерес - не интересно. Hа интерес и пятиклашки давно не клюют, такую корысть развели - мимо школы не пройдешь, чтоб не обобрали до нитки.

Анестезия. Мне кажется, вы несправедливы. Школа - это заря нашей жизни, она приходит к нам с первым звонком, уходит с последним. Тоже на зорьке, на закатной... Скоро и наши матрешки упорхнут... голубки наши... (хлипает носом).

Отстоякин (голосом артистки Раневской). Все, придумал, на что играем. Если, допустим, вы, Анестезия Петровна, верх возьмете, то Курицын ваш, допустим, отправляется к моей коросте, там ему и отоспаться устроят, и всего остального навешают. А я тем временем у вас заночую, буду охранять ваш чуткий сон, как собака. Буду лизать вам руки, шею, груди...

Курицын (восторженно.) Приехали!

Отстоякин. Ежели выигрываю, допустим, я,- ваш покорный слуга то есть,- то я остаюсь у вас, сторожу ваш чуткий сон, а Курицын, как представитель проигравшей стороны, отваливает к моей коросте, там и получит все, что ему причитается. В любом из вариантов побеждают дружба, равенство, братство.

Анестезия (мечтательно). Ах, плутишка, ловко же вы сеточку забрасываете, клинышки подбиваете... ловелас, неотразимый повеса, знаете, чем женщину прельстить!

Отстоякин (голосом главбуха Гриневича - из той самой конторы, где служит Курицын). Само собой получается, Анестезия Петровна, специально я не стараюсь. Это все потому, что я непростительно, непостижимо талантлив. Одарен, так сказать... Так что же наша игра? Условия для вас приемлемы?

Анестезия. Предупреждаю, Постулат Антрекотович,- пощады от меня не ждите...

Курицын (объявляет, как на великосветском приеме). Кофе подан!

Отстоякин. Первый ход за вами, азартная. Начинайте...

Анестезия (запальчиво). В подачках не нуждаюсь, начинайте вы!

Отстоякин. Hе по-джентльменски как-то. Первый ход - ваш.

Курицын. Кто заказывал кофе? Я тут кофе принес...

Анестезия. Нет, ваш! И берегитесь - ответным ходом я повергну вас в тихий ужас!

Отстоякин (шаловливо). Бедная моя головушка!

Курицын. Если кофе заварен - его надо потребить. Иначе произойдет перевод продукта...

Анестезия. Ай-ай-ай, Постулат Антрекотович! Еще не начавши - за голову хвататься...

Отстоякин (с рыком, голосом инспектора службы газа Питяхина). Держись, несравненная! Меня за красивые глазки не купишь! В атаке я неудержим, как тысяча тачанок! Бью с разворота: больше всего на свете я боюсь центрифуги!..

V. Игры надводных царств - 2

...Это какая же центрифуга, Постулат Антрекотович? Не та ли, в которой космонавтов наверчивают? - в которой белье отжимают, Анестезия Петровна, более жуткого зверя я не знаю, короста закладывает белье, запускает вертушку и сама убегает, а я стою над стиралкой и думаю: вот сорвется да как врежет! переживаю на все сто, аж коленки подгибаются,- это что, Постулат Антрекотович, меня другие страхи донимают: у нас в туалете кран сливной - а может, и труба, я не разбираюсь - так рычит - просто кажется, еще минута, и все это хлынет сперва на меня, потом людей затопит, кто внизу живет, пять этажей насквозь - это вам шуточки? - ни в коей степени, Анестезия Петровна, только моя короста придумала такое, что будь здоров: она от трамваев млеет, десять раз соберется с духом прежде чем в вагон забраться, все ей мерещится, что вот сейчас ее зажмет пневматической дверцей - и так потащит, наполовину она там, наполовину здесь, а люди кричат, а вагоновожатый не слышит и в зеркальце свое не глядит, вагончик катится, позванивает, а бедная женщина свисает с приступок, бьется головой по асфальту,- это действительно страшно, Постулат Антрекотович, но страшно и другое, я вот до смерти боюсь в метро заходить, туда заходишь - это же страсти Господни, когда эта штучка по ножкам хлопает, а еще когда лестничка вдруг замирает и все, кто ехал на ней, вот-вот на тебя повалятся, да и лестнички эти - не вечные, обрушиться могут, а там такие высоты, такие глубины, даже сердце тюхкает, как подумаешь,- а вы бы жетончик в щелочку опускали, штучка бы по ножкам и не хлопала,- случается, что и опустишь, а все равно как-то боязно, как-то не по себе, так что же кидаться жетончиками, если одинаково тревожно? а еще меня страхи преследуют, что случайно битого стекла покушаю, защербатится горлышко у банки, или бутылочку открываешь с противным таким стекольным скрипом - так и знай, белый свет у меня перед глазами гаснет: вдруг да попало? проскочил осколочек - что тогда? прямо умираю от предчувствия, сяду

- не сидится, стану - не стоится, хожу, по углам заглядываю - вдруг да вдруг? процежу десять раз, переберу по крупинке, а чувство такое, будто уже наглоталась... это хорошо мне сейчас отвлеченно рассказывать, пережить такое куда страшнее,- советую вам впредь выставлять продукты со стеклами на площадку, делать это инкогнито - но делать, кто-то да подберет, не испугается, когда про стекло не знаешь, то и не страшно, не пропадать же продукту на помойке,- как хорошо вы посоветовали, Постулат Антрекотович, в следующий раз я так и поступлю, однако вы почему-то ничего не говорите про свои страшилки, ваша очередь - а вы как будто увиливаете,- я увиливаю? ничего подобного, только что, Анестезия Петровна, вы про метро упомянули, но как-то походя, поверхностно, а есть там одна страшная-престрашная рельсочка, знаете? там есть такая рельсочка, под напряжением, так это же форменный ужас, если человек угодил на нее - чернеет, как уголек, а люди так и толпятся на краю платформочки, им говорят: не скапливайтесь, рассоситесь, не подходите близко, пьяница какой-нибудь вильнет бедром, потеряет равновесие, толкнет одного, тот по инерции толкнет другого, а тот, другой, на остальных наедет, как доминошки: хлоп-хлоп-хлоп,- и на рельсочку, только угольки чернеют,- но согласитесь, Постулат Антрекотович, оборванный проводочек электропередач ничуть не хуже вашей рельсочки: человек идет себе по улице, по дороге, по полю даже, где столбы стоят, идет себе, ни о чем не догадывается, не делает никаких скоплений, вдруг - на тебе, проводочек под ногами, ищи потом виновного, горелая кочерыжка вместо человека торчит,- а вот еще про электричество, знаете ли вы, бесценная Анестезия Петровна, что слова "гроза" и "угроза" имеют идентичный корень? во время грозы ни в коем случае, ни под каким предлогом нельзя перебегать по открытой местности, молния перебежчиков жалует весьма своеобразно, испугаться как следует не успеешь - шарахнет в темя, как золотой петушок царя-батюшку, что

скажете на это, азартная вы моя? - а то и скажу, что шаровая молния не видит различий между местностью открытой и закрытой, живет себе человек, за покупками ходит, прибирается в комнатах, стирку затевает, посуду мыть собирается, как внезапно - здра-а-астьица, в форточку влетает плазма и давай кружить по дому, иногда покружит-покружит и улетит без последствий, иногда же все кончается сокрушительным смертоубийственным взрывом, с плазмой ведь шутки плохи, ее не пристыдишь, на подкуп она не берется, поэтому человек, завидев плазму, уже не может быть спокоен, ни пылесосом работать не может, ни чай готовить, остается ему стоять и ждать, что она выбрыкнет между прочим, казнит или помилует, сколько безвинных человеков завершили свой путь земной таким вот непривлекательным образом! - это да, Анестезия Петровна, но согласитесь, что и банальный бытовой прибор, та же стиралка, представляет собой опасность не меньшую, чем плазменные выкрутасы: кто не пользуется при изъятии белья деревянными щипцами, а запускает в бак голые руки - тот, говорю вам искренне, немало рискует извлечь оттуда вместо стиранных рейтузов удар на поражение, бац - и отстирался человек, до посинения, белье в комод, атлас на крышку гроба...

- М-м-м...-Курицын показывает жестами нечто падающее на голову, нечто, похожее на кирпич, буханку хлеба и радиорепродуктор одновременно.

- А ты, Валентин, помалкивай, сразу в игру не включился - теперь тебе табу,- ну в самом деле, Валентин Купидонович, вам уже и карточки показывали, а вы тем не менее суетесь, вот еще страхи Господни, Постулат Антрекотович, когда человеки недопонимают, что соваться им нечего, только другим навредят, а они все суются и суются, это почти как гадюка, я гадюки тоже боюсь, не больно частый гость - гадюка, но какой это ужас - воображать, как она проползает по полу, извивается, тычет мордочкой, норовит под простыню забраться, чтоб еще неожиданнее было, но жалит человека не сразу, а сперва позабавится, охмурит его, с помощью гипнотического воздействия лишит его всякой воли к сопротивлению, обращается с жертвой, как кошка с мышкой, а мыши ведь тоже - не просто грызуны, но, быть может, первейшие разносчики микробов, которые сами по себе - организмы как организмы, только очень махонькие, микроскопические, но стоит им очутиться где-нибудь на кожном покрове человека или, того лучше, угодить куда-нибудь на слизистую, или - что и вовсе хорошо,- поселиться на внутренних органах, к лимфатическому узелку пристроиться, проникнуть в кровеносные сосуды - как тут же начинают они паразитировать, подтачивают храм духа и разума изнутри, поедают его по крупице, а это называется заболеванием, вот что страшит меня всякую минуту жизни,- тигрица! умница! непревзойденная! здорово же вы отыграли, Анестезия Петровна, недооценил я вас, поучился бы, Викториан, чем ходить и мычать тут без толку - ты ноги на ночь мыл? а зубы чистил? - не отвлекайтесь, Постулат Антрекотович, а вы, Викториан, не изображайте из себя глухого и порченного, вам говорят: пойти помыться - так пойдите и помойтесь, в реке, в ручейке, в океане, и в ванне - всегда и везде, Викториан Купидонович, вечная слава, вечная память, а то с нечищенными зубами, с немытыми ногами вы навеваете мне мысль о просроченном белковом креме, тоже, знаете ли, подарочек, коварство видимой услады, невинная с виду ароматная пеночка, а слизнешь - пошло человека нудить, выворачивать всего...- браво, Анестезия Петровна, брависимо! белковый крем, кто бы мог подумать, а ведь и правда - выворачивает не хуже, чем залежалые рыбные консервы - кровавые поносы, обезвоживание организма, потребитель, естественно, долго не выдерживает и умирает в муках - о вечный, о неукротимый черный гений ботулизма! словно в мясорубку попадаешь, но и столбняк ни в чем ему не уступает, ударился человек по случаю, а противостолбнячного укола не делает, ждет чего-то, о чем-то постороннем мечтает - кошмар! ударился - так сделай! иначе прямая тебе дорога оказаться во власти мышечных судорог, и без надлежащего медицинского ухода - сами понимаете...- а то еще собака человека покусает, бешенная, я, Постулат Антрекотович, как увижу пеночку из пасти бегу аж ноги подо мной заходятся, аж гудят, сама себя обгоняю - такая вот бегунья от страху...- но еще страшней - неупорядоченные половые связи, живет себе человек, ничего особенного не помышляет, как вдруг попадает в плен полового влечения - жуть да и только! он, конечно, подчиняется велениям инстинкта, вступает в связь, а сам - ни сном, ни духом, что партнер ему попался прямиком из группы риска, может, даже не совсем того пола, на который человек рассчитывал...- что есть - то есть, Анестезия Петровна, практика, доложу я вам, весьма распространенная, гори оно ярким пламенем, это я уже про пожары, про них, про родимые, жутчее пожара ничего не бывает, если, разумеется, в то же самое время не случится авария на химическом предприятии! вот где страхи страшные часа своего высиживают! - а что же - град величиной с яйцо? а косточка, Постулат Антрекотович, косточкой, подавиться не хотите ли? а очутиться в пустыне, без капли воды в бурдюках, или очнуться посреди океана, на утлом плотике, опять же без капли пресной влаги, над километровой толщей влаги соленой, непригодной к употреблению!..- неплохо, милейшая Анестезия Петровна, очень даже неплохо, но что вы скажете по

поводу пыток в домашних условиях?..- м-м-м... страшнее страшного... м-м-м...- опять он вмешивается! Аниста, обуздай его! подсказка же, нарушение правил, результат аннулируется! - что вы, что вы, я сражалась столь самозабвенно, столько всяких жутиков припомнила, пережила как впервые, да я скорее с балкона выкинусь...- понял, Курицын? ты, брат, вникни и не кукай, не будешь кукать - избежишь неприятностей, будешь кукать - не избежишь, так что выбирай, что тебе ближе: доморощенная твоя посказочка - или Аниста собственной персоной, над пропастью... кстати, о доморощенном, я тут про пытки не договорил, набегут мерзавцы, руки-ноги опутают и пускают в ход утюги с паяльниками, что попало, такие вот мероприятия - разве не боязно? -... а я, Постулат Антрекотович, скажу последнее: страшно так-таки и не узнать, что оно такое - настоящее светлое счастье, большое, человеческое, неразменное... жизнь промелькнет, как ласточка за окнами, только и заметишь, что хвостик у нее раздвоен - ага, значит, ласточка была, не воробей, не коршун, ласточка так ласточка, и больше ничего - ни что у нее под перышками, ни кому она песнь свою понесла... вот что мне страшно, страшнее даже, чем лезвие в кошельке, только-только за деньгами полезешь - а тебе по пальцам, по фалангам, по маникюру... я победила, Постулат Антрекотович, и сообщите, что положено, Валентину, пусть, в конце-то концов, знает...

Отстоякин (бросает хлопать резинками, поднимает руки). Победила, Анестезийка, победила! Все, Курицын, продулся ты до винтика! Твои страхи оказались самыми жеванными, тебе вон всего лишь повестка припорхнула, фитюлька на оберточной, а ты и раскис! Проиграл - имей мужество признаться, выбрасывай белое полотнище, тащи контрибуцию!..

Курицын. М-м-м... страшнее страшного - измена...

Отстоякин. Hе смеши людей, Валентин, после драки не машут, озаботься контрибуцией по полной программе: с огурчиком, селедочкой, сальца копчененького не забудь, в тонких ломтиках, чтоб аж светилось! Я люблю - чтоб аж светилось, и чашек не бери, из чашек свинье хорошо хлебать, а человека хрусталь благородит. Давай, Вельямин, по-благородному возлакаем, из хрустальных!

Анестезия. (очень серьезно). Никогда и ни с кем не было мне так беззаботно, Постулатик. И это сущая правда...

Отстоякин. Ты чего это, Владлен? Ты это брось... побалагурили, повеселились на сон грядущий...

Анестезия (очень-очень серьезно). Сущая правда - никогда, ни с кем...

Курицын (набычившись, с леденящим огоньком в глазах). Слишком долго, желая убедиться, до каких границ простирается наглость и наплевательство... проклятая любознательность - едва не погребла меня под обломками... но всему приходит конец! Теперь я говорю: довольно! Довольно же, говорю я и знаю, что меня поддержали бы и Лев Николаевич, и Алексей Максимович, сам Юрий Васильевич стоял бы сейчас на моей стороне: довольно, сказали бы мы дуэтом,- довольно хлопать резинками и делать вид, что ничего не происходит!

Отстоякин (с ноткой нервозности в голосе актера Ефремова-старшего). Экий ты впечатлительный, Владленчик, предупредил бы что ли, дураков тут нет, все подобрались понятливые... сама по себе впечатлительность - грех не великий, в чистом, так сказать, выражении... но применительно к конкретным обстоятельствам... Прости, брат, за конкретику и послушайся дядю Отстоякина: нельзя, понимаешь ли, подключаться в сеть напрямую! Без трансформатора-стабилизатора, напряжение прыгает, предохранители слабенькие, схема на соплях...

Курицын (привыкая к новому вкусовому ощущению - словно пожевал он дубовой коры, вкусил неразбавленной терпкости). Довольно! Я вам не брат, а вы мне не дядя! И что это за манера - "тыкать" взрослому человеку на каждом слове? Я с вами коров не пас и девок не портил! Прошу оставить в покое мой дом - мою крепость, меня и мою супругу!

Отстоякин (поворачивается к Анестезийке, ищет в ней поддержку, и непредсказуемая, с отсутствующим выражением лица, вдруг извлекает из-под подушки маленькую губную гармонику, пробует звучание; похоже, что в репертуаре своенравной наличествует вальс "Амурские волны"). Обожди, Владлен! Дай музыкой насладиться!.. (Hо Курицын подскакивает к жене, выхватывает у нее из рук гармонику и швыряет в угол, за телевизор, что никак не влияет на качество демонстрируемой помехи). Вон ты какой!.. Я ему - семьями дружить, хлеб делить, про вертолеты рассказывать... Я, может вертолетами сызмальства интересуюсь, болен ими, Валериаша...

Курицын (жестко). Hе надо ничего делить, гражданин Отстоякин, и кончайте перевирать мое имя. Меня зовут: Курицын Владлен Купидонович. И убирайтесь к чертям собачьим. Более того - уж теперь-то я дозвонюсь Васьпану...

Отстоякин (недоверчиво). Безвестного человека тревожить...

Курицын (наслаждается). Трудно говорить, во рту немеет, но я скажу: шестьдесят семь, шестьдесят семь, шестьдесят семь...

Отстоякин. Нет, Курицын, нет!

Курицын. Да, Постулат Антрекотович. Что да - то да...

- Нет и еще раз нет,- отрицает Отстоякин, но вдруг тяжело переваливается на бок, сползает с ложа, пробует ступнями коврик на полу, трудно пытается стать на ноги и распрямить себя. При этом взгляд его блуждает, то находя, то теряя Курицына, который со своей стороны никак не может решить, чего же в глазах Отстоякина больше: заискивания или праведной требовательности, смущения или притворства, немого укора или готовности разразиться подзаборной бранью; помимо этого, в глазах Постулата Антрекотовича мерцали в совокупности: желание понять, осознать и предотвратить нечто совершенно неприемлемое, тоска, отчаяние, порыв укрыться с головой и уже потом - отмахнуться, младенческая беззащитность, уголек неугасимой ненависти, зеленца романтической сонливости, целеустремленность стервятника, скука непризнания и всепрощенчество глубинного пошиба, и что-то еще, что-то такое, отчего и лет через сто швырнуло бы в жар любого, кто отважился бы восстановить это "что-то" в памяти,- словом, то был взор уходящего. Курицын же, судя по всему, вот-вот произнесет последнюю фразу этой отвратительной ночи: а вообще-то, Постулат, я тебе сейчас морду набью,но почему-то тянет-затягивает паузу, и тогда Отстоякин не выдерживает, хватается за сердце, мгновенно бледнеет и валится навзничь. А повалившись, откидывает голову, и многозначительные глаза его закатываются, начинают мерцать белками, в то время как с посиневших губ поверженного срывается скверная хрипотца: со мною нельзя так... непоправимая ошибка, Владлен... некому будет просветить и надоумить... поздно... теперь уже - все, эпилог... трагический в своей необратимости...- а потом, с дрожью в голосе, Отстоякин сообщает следующее: папа, мама и я - учащаяся семья. Необычная встреча состоялась в театре "Эра". Сюда пришли семьи, все члены которых учатся. Первокласник 8-й средней школы Алеша Бондаренко старательно подготовился к уроку, который состоялся здесь же, перед зрителями, и получил, как в школе, "отлично". Hа "хорошо" и "отлично" учится и его сестра, шестиклассница Оля... Что такое? - обалдело спрашивает Курицын непредсказуемую.- Да вот,- отвечает ему своенравная, заливаясь слезами,- вот, хороший человек покидает нас... Отец Алеши и Оли, Петр Иванович,- продолжает покидающий их хороший человек и сосед по лестничной клетке Постулат Антрекотович Отстоякин,- токарь-расточник производственного объединения "Новокраматорский машиностроительный завод", ударник труда, учится на четвертом курсе Краматорского индустриального института. Мать Екатерина Ивановна - плановик этого же объединения - повышает свой политический уровень в сети политпросвещения. Взрослые рассказали, как учеба помогает им в работе и крепкой дружбой связывает всю семью. По материалам члена юнкоровского клуба "Гайдаровец" Алены Гончаренко... молодец Аленка, что тут скажешь, а ты, Владлен, учиться наотрез отказываешься,- хрипит уходящий, ворочая жуткими белками в полуприкрытых глазницах,- ты у нас - семи пядей о трех головах, все постиг, ничто тебе не в диковинку, а ведь рядом с тобой, бок о бок,- люди... человеки рядом, Владлен... одно неосторожное движение... случайно сорвавшееся слово, да помысел даже - и...

Отстоякин мелко застонал, и непредсказуемая, вся в слезах, потянулась к нему и гладящим движением ладони смежила ему веки. Курицын бессознательно прикладывается к кофейнику и отпивает глоток-другой, но онемение в полости рта не исчезает: многое в эту ночь не поддается исчезновению, и деваться от этого, по сути, некуда, а бороться с этим - все равно, что сотворять прическу лысому, когда лысый вопит, что все - законно, что он оплатил работу и требует ее выполнения, и рассчитывает на качественный результат: не смейте стоять с опущенными руками, вы здесь находитесь не для того, чтобы стоять с опущенными руками, работайте, работайте, не смейте стоять и строить глазки, ваши глазки никого не интересуют, вы должны, вы обязаны, вам не удастся объегорит того, кто оплатил сполна и вправе потребовать, вам не удастся, вы не можете, вы понесете суровое наказание, вам никто не позволит, вы пожалеете, вы будете ползать на коленях и лизать подошвы, вы проклянете тот миг, когда на свет родились, потому что казнят вас не сразу, сразу казнить - это слишком просто, это ничему не научит того, кто ничему не учился, сперва вы пройдете через горнило пыток, вам преподадут науку высшего расцвета чувств и ощущений, вам помогут понять, что всякий выбор хорош, когда он сделан своевременно, когда еще что-то позволительно и допустимо, когда выбор еще чему-то учит, что-то прививает, предохраняет от чего-то...

VI. Hа смерть Отстоякина

...Постик, Постичек, ты это что надумал?.. Для чего это?.. Hе оставляй нас, Господом Богом прошу...- в режиме "пиано" поскуливает Анестезия, а Курицын опускается перед вытянувшимся Отстоякиным на корточки, но касаться поверженного, тем более производить над ним какие-либо действия восстановительного характера,- не решается. Отчасти потому, что его самого будто пришибло непостижимостью происходящего, отчасти же по причине полной некомпетентности в вопросах оказания первой медицинской помощи.- Постичек, Постулат Антрекотович, миленький, обаятельный, за что вы нас так-то?.. вы же прямо на полу, я же давно не пылесосила, не прибиралась, что же вас так подкосило, словно передового бойца в атакующем строю... ну же, Постулат Антрекотович, останьтесь, потерпите, вспомните свою силу... свою непреклонность... да много чего вы могли бы еще... вам отпущено...

Правая бровь Отстоякина как-то беспричинно подергивается, нежданно глаз под нею приоткрылся, на миг показался зрачок, прозревающий окружение.

-... нет, Анестезийка, мне уже ничто не поможет...- роняют синие отстоякинские губы.- Hа чьей это совести - лучше помолчу... да вы тут по мне не убивайтесь... что я для вас... это я про вас - и там буду помнить... а вы живите с миром... не все успелось Отстоякину - так что ж, не первый, не последний я... все, Анестезийка... это уже все...

- Ничего не все, ничего не все! - не соглашается своенравная, заламывая руки и сухо похрустывая суставами.

- Все-все, теперь я знаю, как это бывает... очень даже просто, буднично, без всякой помпы... только-только расправишь крыло, на ветер поставишь, а воздушный поток уже и тю-тю, отключили уже... до восхода солнца, нарочно, чтобы солнышка не увидел напоследок... чтоб не пробежался на рассвете босиком по росе, не навестил могилы предков, не испросил у них напутствия... намости что-нибудь под голову, подушку, что ли... если, конечно, не жалко...

- Курицын, подушку!..

Владлен Купидонович в точности исполняет указание.

- Только проследите, чтобы иглы в ней не оказалось,- просит умирающий Отстоякин.- Хочется уйти безболезненно... хоть я и терпеливый...

- Курицын, не стой! Делай же что-нибудь! Он уходит, уходит...- обессиленно взывает Анестезия.

Владлен Купидонович снова опускается на корточки, спрашивает Отстоякина: вы нас не разыгрываете? Вы это серьезно?

- Более чем,- синими губами отвечает тот.- Эх, ты, друг, товарищ и брат... не было печали мне тут перед вами помереть шутя...

- Погодите,- растерянно озирается Курицын.- Есть же какие-то способы... лекарства, хирургия, воздействие биополем...

- Есть-то есть,- говорит синегубый Отстоякин,- только где оно все? Что-то не видать пока...

- Что-то надо предпринять,- говорит Владлен Купидонович непредсказуемой.Он и правда не шутит!

- Вот и прояви себя,- говорит Анестезия.- Покажи, на что ты способен, ты же взрослый человек, помоги умирающему...

- Hе надо,- говорит Отстоякин.- Пустое это... слишком поздно...- на глазах у ошеломленных хозяев гость вытягивается, виски его вздуваются фиолетовыми венками, скулы делаются острее.- Так-то, братцы... что поздно - то поздно... побудьте просто со мной...

- Валидол! - говорит Владлен Купидонович.- Дадим ему валидолу!

- Мертвому припарка,- всепрощающе хмыкает Отстоякин.- Может, кому-то и помогло бы, кто землю под собой двумя ногами чувствует, а я одной ногой уже там, за чертой... не ходите никуда, не ищите бесполезного... мне сейчас важнее слово последнее высказать... чтоб донеслось оно, чтоб услышалось...

- Молвите, Постулат Антрекотович,- просит умирающего своенравная.- Для меня оно свято...

- Спасибо,- вздыхает, морщась, Отстоякин.- Сердечная ты, Аниста... как тебе минувшая ночка показалась? Последняя для меня... Извела она тебя? Притомила?... меня вот и вовсе доконала, а я тем не менее - веришь ли? рад-радехонек, есть же что вспомнить...

- Помилуйте, Постулат Антрекотович, как у вас язык поворачивается говорит про себя такое? Да мы еще с вами...- непредсказуемая обливается слезами, слезинки сыпятся у нее с подбородка сказочными горошинами, успевают лишь сверкнуть и угаснуть в отсветах мерцающего помехой телеэкрана.- Да мы еще с вами, да вы еще...

- Hе-ет, девочка,- мямлит безнадежный Отстоякин.- Отбегал свое Постулат Антрекотович, честь по чести отбегал... не тоскуйте чрезмерно, всему свой срок... единственно о чем я сейчас сожалею с удовольствием, так это о том, что не все успелось, что было задумано... Выношено, выстрадано, вымечтовано... Такие пути приоткрывались, такие высоты голову клонили... и про коньяк не рассказал Валентину, и рецептик от прусачков собирался дать, и еще - по мелочам, по мере сил и возможностей... не сложилось, полсотни лет,- а как одно мгновенье... я бы сказал - только и жить-то начал... не убивайтесь, ненаглядные мои... как сон, как тень от облака, как искра короткого замыкания...- казалось, вот-вот Отстоякин закостенеет, но прежде - сверкнут последним проблеском зеницы уходящего, и что-то далекое, видимое лишь ему одному,- полыхнет от этой жаринки, точно пересохшая солома на сиротливых полях. И во всем честном мире вдруг станет чуточку теплей и просветленней, и чьи-то нелегкие дороги и судьбы обогреются от зажженного им огня.- Hе хнычьте надо мной...- проникновенно, опадающим голосом велит Отстоякин свидетелям своего ухода.- Давайте прощаться, как подобает верным спутникам жизни... не в том заслуга, чтоб покропить вокруг горючими слезами, но в том, чтоб не выронить древко, не попустить стремена, на порцию котлет не разменяться...

- Так вы котлеток хотите? - обнадеженно спрашивает Анестезия.

- Прости, Аниста, отхотелось. А главное - отмоглось... мне и говорить-то нелегко, а кушать - так и вовсе...

- Надо, надо что-то делать,- говорит Владлен Купидонович.- Может, горчичники сгодятся? Или банок ему наставить?

-... отмоглось,- говорит умирающий со вкусом, смакуя каждое слово, каждый звук, выкатывающийся у него изо рта.- Отмечталось, отдумалось, отработалось, отлюбилось, отсиделось-отпрыгалось, отвиделось, отлеталось, отпечалилось, отмоталось, отхрапелось, отсопелось, отмочилось, отнюхалось...

- Электрошок,- перебирает возможные варианты Владлен Купидонович, Аниста же почему-то хранит гробовое молчание, лишь покачивается над умирающим, истекая слезами.- Массаж грудной клетки, укол внутривенно - одноразовым, с первого попадания, желательно - с первого... Переливание крови, хирургическое вмешательство...