Легенды о проклятых 4. Ослепленные тьмой

Пролог

ЛЕГЕНДЫ О ПРОКЛЯТЫХ 4. ОСЛЕПЛЕННЫЕ ТЬМОЙ

Ульяна Соболева

СЛОВО ОТ АВТОРА И ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ:

Это жестокая и страшная сказка. Все вы уже ее знаете, читали первые части. Но я хочу все же вернуться к предупреждениям.

 Да, здесь нет ненормативной лексики, но здесь есть жестокость самая настоящая, животная, первобытная жестокость. Под жестокостью я подразумеваю не жесть от главного героя над героиней, а насилие над слабыми, как над женщинами, так и над мужчинами, кровопролитные бойни, казни, ритуалы и жертвоприношения, мистические жуткие явления и т.д. Подробных описаний нет, но все же подобные сцены присутствуют.

Жесток в целом весь мир псевдосредневековья, в котором разворачиваются события. И жесток он без преувеличения. Я предупредила, если что.

Еще я бы хотела предупредить, что в данном произведении нет четкой сюжетной линии двух главных героев – здесь много линий, много героев, и все они связаны между собой, хотя, несомненно, линия Одейи и Рейна ведущая во всей истории. Я хочу предупредить, что есть сцены фемслэша и отношения между двумя женщинами (второстепенными героинями). Хочу предупредить, что те, кто ждут на каждой странице секс – будут разочарованы и, возможно, на книгу таких сцен будет всего ничего, хотя мне кажется данное произведение пропитано не только эротикой, а иногда и самой настоящей похотью, как между главными героями, так и между второстепенными. Но опять же те, кто ждут истории, где всю книгу герои ищут место и способ заняться сексом и только об этом и думают – идите мимо, это не для вас, и секса будет мало. Чтоб потом не жаловались и не портили мне карму, как после Непрощенной, где некоторым особам стало мало постельных сцен.

Ну, а те, кто любят мою страшную сказку – пристегивайтесь, мы полетели в снега Лассара и Валласа, проливать кровь вместе с Рейном и страдать вместе с Одейей. В этой книге будет еще страшнее, еще больнее даже, чем в третьей.

АННОТАЦИЯ

Не так страшна война с людьми… как страшна война с нелюдью. Переполнилась земля кровью и болью, дала нажраться плотью злу первобытному, голодному. Мрак опустился, нет ни одного луча света, утро уже не наступит никогда. Вечная ночь. Даже враги затаились от ужаса перед неизвестностью, и войны стихли. Замер род людской и убоялся иных сил.

Стонет в крепости женщина с красными волосами, отданная другому, ждет своего зверя лютого. Пусть придет и заберет ее душу с собой в вечную темноту.

Больше солнце не родится,

Зло давно в аду не дремлет,

Черной копотью садится

На леса и на деревни,

В мертвь природу превращает,

Жалости, добра не знает,

Смотрит черною глазницей,

Как туман на земь стелИтся

И хоронит под собою

Все, что есть на ней живое…

Черный волк на крепость воет,

Мечется, скулит и стонет.

Не взойти уже луне.

Им искать теперь друг друга

Ослепленными во тьме.

ПРОЛОГ

Быстрая, как олень. Тихая, словно тень. Страх режет глубже меча. Гибкая, как змея. Тихая, как вода. Страх режет глубже меча. Сильная, как медведь. Свирепая, как росомаха. Страх режет глубже меча. Человек, который боится, уже погиб. Страх режет глубже меча. Страх режет глубже меча. Страх режет глубже меча" 
(с) Сирио Форель

Они стояли на четвереньках, пошатываясь и устремив взгляды на ритуальный огонь, постепенно разгорающийся в ледяной тьме. Тоненькие блики пламени выскальзывали из темноты, прорезали ее паутинками, плевались мелкими искрами, летящими в сугробы, пока не заполыхали и не облизали черный воздух длинными оранжевыми языками, освещая все вокруг, освещая звероподобные лица с черными и белыми полосами от лба до подбородка, от глаз до ушей. Из-за полос не видно ртов и носов, не видно глаз.

– Мгммммммм…мгммммм…мгмммм. Овау ова. Овау Ова. – заскандировали зверо-люди. Баорды, как называли их в Лассаре и Валласе. Баорды, пожирающие человеческую плоть и пресмыкающиеся перед слугами саананскими. За что и были избраны его рабами. Баорды, вырастившие диких псов, которые сейчас поджали хвосты и не смели подойти к огню.

          Посередине пламени разогнулась черная тень, укутанная в просаленные меха, переливающиеся от бликов костра. Тень взметнула руки вверх, удерживая на них голого, розового младенца. Псы оскалились, зарычали и дернулись назад, не сводя глаз с орущего лысого комка.

– Вот он! Детеныш тьмы и света! Сам пришел в наши руки!

– Съесть..овау ова. Съесть. Овау ова.

– Голод!

– Мы голодные!

– Овау…овау послал еду!

Сивар обернулась, и ее жуткие белесые глаза засветились в темноте лунным блеском.

– Это не едаааа, – растягивая слова и раскачивая ребенка над пламенем, – это нааашшш талисмаааан. Овау ова посссслал талисссман для Сивар…. а Сивар принесла талисман вам.

Один из баордов приблизился к огню, обнюхивая малыша.

– Это…это не человек.

– Неееет… не человек.

– Маленький Гайлааар… они унюхают его и убьют всех нас.

– Не унюхают… Сивар знает, что делать. Сивар спасет баордов, когда настанет вечная ночь.

Подняла младенца еще выше.

– Он будет баордом, как и мы. Овау ова прими. Овау ова спрячь от глаз. Овау ова сохрани. Овау ова нареки.

Посмотрела на двух женщин, склонивших головы, спрятанные под платками и меховыми шапками, с которых свисают тонкие крысиные хвосты. Одна из них протянула свои руки-крючья к ребенку и взяла его на руки, а вторая накалила над огнем тонкую длинную иглу, проткнула сморщенный палец Сивар, потом пятку младенца и сдавила друг с другом. Тьму пронизал громкий крик ребенка.

Глава 1

Многие заявляют, что лучше умереть свободным, чем жить рабом, но это только слова. Когда доходит до дела, мало кто выбирает смерть, иначе откуда в мире столько рабов? Каждый из них в свое время выбрал не смерть, а рабство. 

(с) Джордж Р. Р. Мартин Танец с драконами. Искры над пеплом 

Сок я люблю, но не выношу, когда руки липкие, – пожаловался он, вытирая пальцы. – Руки должны быть чистыми, Санса. Что бы вы не делали, всегда заботьтесь о чистоте своих рук.

(с) Джордж Р. Р. Мартин Буря мечей 

Данат Третий нервничал перед встречей с ней. Нервничал и боялся, что не выдержит ни ее взгляда, ни того, что задумал Астрель вместе с Маагаром. Он искал знания об этом ритуале давно, он рылся в манускриптах, переворачивал ворох старинных книг, но не мог найти способ обернуть вспять посвящение в ниады. Но он существовал. Ритуал проклятия Иллина и изгнания из эдема. Ритуал, который лишит ниаду силы и красоты, сделает простой смертной. И тогда Данат сможет подчинить ее себе навсегда. Маагар ему в этом поможет.

Какой прекрасный союзник, готовый предать и отца, и семью ради власти. Вот с кем надо было иметь дело с самого начала, вот с кем надо было договариваться, а не слушать Ода Первого. Ошалевшего от войн и мании величия. Великий диктатор, деспот, возжелавший покорить мир. Довольствовался бы малым и сейчас не сидел бы на одном из островов в окружении дикарей.

Маагаром можно управлять, дергать за ниточки, как марионетку, заставлять делать то, что хочет Данат. Именно Маагар спас его от расправы и спрятал в монастыре, дал охрану и провизию, а теперь призвал к себе, чтобы получить покровительство Иллина.

– Ты мне нужен, Данат. Нужен, как советник и помощник. Еще немного времени, и Од Первый женится, а потом у него родятся новые наследники. Но и это не все. Отец выжил из ума и хочет объединиться с варварами с юга. Заключить с ними союз, который навсегда отнимет у меня возможность править. Я должен положить этому конец!

– Объединиться с варварами? Каким образом?

Данат Третий привычно сложил руки на круглом животе, поблескивая перстнями и рассматривая комнату велиария в одном из охотничьих угодий к югу от Лассара. Стены завешаны шкурами оленей и медведей, а головы животных мрачно возвышаются под потолком, освещенные яркими факелами. Величие смерти во всей красе. Бренность этого мира, когда из живого существа сделали чучело для украшения дома и тут же говорят об Иллине, и боятся его кары. Смешны и жалки сильные мира сего. На самом деле из каждого из них однажды кто-то сделает чучело на потеху.

– Отдав за их предводителя мою сестру.

Астрель резко обернулся, и ни одной мысли в голове не осталось. Стоило лишь только заговорить о ней…. О ней… сидящей внизу в подвале. Так близко. Так невероятно близко, что от одной мысли об этом сморщенный стручок Даната сладенько ныл и дергался. Она послана ему, как соблазн. Послана в наказание за его грехи, послана, чтобы погубить его и уничтожить веру.

– У вас другие планы, мой дас?

– Да! Другие! Помоги мне собрать свое войско, Данат! Помоги убедить людей пойти за мной, и я свергну отца! Когда приду к власти, все изменится. Я многое отдам Храму. Подарю целые земли. Тебе, Данат. Ты станешь могущественным человеком.

Наконец-то он сказал это вслух, сын-предатель, сын-отцеубийца готов пойти на что угодно ради трона.

– Од Первый силен. Люди поклоняются ему, боятся и любят.

– Иллина они боятся больше, и ты можешь заставить их поверить в иное.

Да, он мог. Особенно вдали от могущественного велиара, который не призывал его к себе, а отдалил. Не звал разделить победу и не жертвовал храму награбленное красное золото. Минули те времена, когда Од Первый трясся перед Иллином, прислушивался к Верховному Астрелю и боялся высшей кары. Пора менять велиара.

– Могу заставить.

И пристально посмотрел в сияющие глаза Маагара. Красив, могуч, но, увы, глуп. Им можно управлять, как марионеткой.

– Чего ты хочешь взамен?

– Кого…

– Кого?

– Отдай мне свою сестру. Позволь срезать метку Иллина и оставить ее себе!

Маагар нахмурился, всматриваясь в лицо Астреля, чьи свиные глазки загорелись похотью и азартом.

– Разве ты не давал обет безбрачия, Астрель?

Взгляд тут же потух, словно Астрель что-то спрятал, прикрыл от чужих глаз, и выражение лица священнослужителя изменилось, став смиренным и скорбным. Складки у губ драматично опустились.

– Она заслуживает наказания за свои преступления. Я буду молиться о ее душе, и ниада искупит свои грехи. Под моим присмотром. Я позабочусь о ней.

Маагар усмехнулся и почесал кончик носа.

– Мне плевать, как на самом деле ты блюдешь свой обет. Главное, чтоб об этом не узнали другие и шли за тобой, как раньше.

– Пойдут. Я знаю, что сказать, чтобы пошли. И ниада понадобится для этого… но мне придется быть жестоким с ней. Только так я смогу очистить ее душу от скверны Саананской и убедить в этом очищении людей.

А перед глазами она, извивающаяся на алтаре в Храме, когда метку на ней выжигал. И воспоминания, как живые. Он шептал их про себя, скрипучим голосом, въедливым и высоким. Этот голос казался ему гласом Иллина, вещающим в его утробе.

***

Я не могу избавиться от навязчивых мыслей о ниаде. О ее обнаженном теле на алтаре, о её красных волосах, змеями вьющихся по блестящей поверхности металла. Я сам лично нанес на низ гладкого живота девушки священное клеймо с изображением пятилистника – символа непорочности. Ниада извивалась и стонала от боли, а я впервые в жизни испытал дичайшее сексуальное возбуждение, глядя на ее полную грудь с розовыми сосками, которая колыхалась в такт ее резким движениям от каждого прикосновения раскаленного метала, и скрещенные длинные ноги, между которыми, я знал, меня ждут врата Саананской бездны сладкого разврата. Я произносил заклинания, ощущая, как под пальцами проносятся искры, и каждая вена в моем собственном теле вибрирует от бешеной энергии, которая проходит сквозь него. Пока вдруг металл не окрасился в красный цвет. Это я не удержался и коснулся ниады, и почувствовал, как мои пальцы обожгло, словно кислотой. Это было невозможным, ведь заклинание не распространяется на астрелей Иллина. Только на простых смертных, как доказательство нарушения запрета. Но ожоги говорили об ином – к этой ниаде не могут прикасаться даже астрели. Что-то не так с красноволосой сучкой. С ней определенно что-то не так.

Глава 2

«Лети, маалан, лети, маленькая,

Высоко лети, прямо к солнцу!

Лети, маалан, лети, маленькая,

Высоко лети, выпорхни из оконца.

К свободе лети, песню пой

О закате кровавом и о ночи,

О цветах, о грозе весной.

Громко пой, что есть мочи.

Солнце прячется за карниз,

Плачет небо дождем…

Не успела.

Маалан камнем падает вниз

Маалан к солнцу не долетела».

Внизу камни острые и вода замерзшая. Вот я и в Тиане. В заточении. Там, куда так хотела, куда так стремилась… В проклятом Тиане. Одна. Заперта в келье. На окнах решетки, на дверях замки железные. Ем из деревянной миски руками. Ни ножа, ни булавки, ни веревки, ни шнурка. Чтоб не могла лишить Людоеда возможности продать меня подороже, как только подвернется возможность. И нет у людоеда имени… и никогда не будет. Но когда-то я называла его братом Маагаром. Когда-то он был человеком… а может, и не был вовсе.

От тоски голос пропал, от боли тело онемело, без слез глаза высохли. Только пальцы, израненные зазубренной железкой, трут и трут на окне решетку, трут и трут. Днями, месяцами, годами….. Когда удастся сломать – взлетит маалан в небо. Навсегда свободной будет. Улетит к своему гайлару. Он ведь ждет ее там… на небе, или куда уходят все, кого она потеряла.

***

Ранее…

Отряд остановился на ночлег в деревне, опустевшей после набега валласаров и отбитой несколько дней назад обратно. Улицы усеяны трупами людей, лошадей и даже собак. Дымятся некоторые дома. Мне слышен женский вой скорби, несравнимый ни с чем вой ужаса и боли, знакомый лично до адской пены в крови, которая каждый раз превращается в кислоту, когда я вспоминаю, как сама выла по своему сыну… Мне швырнули шкуру и кусок хлеба. И на том спасибо. Укуталась в вонючий мех. Посасывая корку и прикрывая глаза. Посреди уныния и смерти мне было сейчас хорошо. Я все еще смаковала смерть Даната. Моя одежда пропиталась его кровью, мои волосы пахли его агонией, а мои руки помнили трепыхания его гнилого сердца. И нет ничего слаще этих воспоминаний.

Даже истерические вопли Маагара, его пощечины и обещания удавить меня на месте, не могли унять моего счастливого смеха.

– Сука! Ты что сделала? Как ты смела? Тыыыыы! Ты приговор подписала себе! Приговор! И…. нам всем! Это Данат!

– Дааааа! Это Данат! Будь это не Данат, я бы перегрызла себе вены!

– Идиотка! Шею бы свернуть тебе прямо здесь!

– Сверни. Нет ничего слаще смерти. Теперь я точно знаю. Слаще и желаннее.

– Нет… никакой смерти не будет. Пригодишься еще. Дорогой и нужный товар. Найду, кому предложить. Даже такую… позорище семьи Вийяров. Лучше бы сдохла сама в Валласе.

Да, лучше бы сдохла. Прав он. В этом точно прав.

– Аааа ты, ты брось меня. Оставь на дороге и иди дальше, – с надеждой заглядывая в глаза брата, – брось, Мааги, брось меня. Слышишь? Оставь ему… он накажет. Заклинаю. Иллином молю, пожалуйста, брось. Оставь! Зачем я тебе. Испорченная, опозоренная, непрощенная. Отцу скажешь – сбежала… Ну же, Мааги, вспомни, как раньше с Анисом… вспомни, как играли вместе, как обещали защищать меня.

Оттолкнул сильно, небрежно, как паршивое вонючее насекомое.

– Чтоб трахалась с уродом своим? Чтоб еще выродков нарожала? Никогда ты ему не достанешься! Ясно тебе?

И плюнул мне под ноги.

– Отец решит, что делать с тобой. Не сестра ты мне больше.

Но тогда еще он был мне братом. О, Иллин, оказывается тогда я еще была счастлива, если так можно сказать.

Ночь стала черной, без единой звезды. Как будто непроглядная тьма полностью скрыла любой проблеск света. Но все знали, что это клочья тумана застилали небо. Только одна надежда, что скоро луна проявится и немного рассеет мрак.

Я прикрыла глаза, пытаясь немного поспать. Столько дней в дороге и без отдыха. Кажется, что мои веки пересыпаны песком, а горло солью разъело. Голод уже давно не ощущается, только иногда желудок сводит. Не знаю, уснула я или нет, от холода глаза распахнулись, и я дернулась в ужасе, отпрянув к задней стороне клетки.

 В темноте раздалось мерзкое шипение, и я вскинула голову. Со стороны шатра Маагара двигалось что-то черное, чернее самой темноты. Оно приближалось ко мне какими-то рывками. То исчезая, то появляясь. Пока не материализовалось передо мной. Клубья черного тумана скользили внизу, бурлили, пузырились, как будто что-то гигантское копошилось под телегой. Тонкие струйки обвивались вокруг прутьев, расползались по полу. Они приближались ко мне, и я не могла пошевелиться от ужаса, не могла вымолвить ни слова. Только смотрела застывшим взглядом на роящихся прозрачных змей, которые с шипением лезли по полу к моим поджатым ногам. Еще немного и обовьют их ледяным кольцом. От ужаса хотелось заорать, но мое тело мне не подчинялось – напротив меня стоял Данат. Его глаза светились белыми бельмами, он двигал пальцами, как клешнями. Его сутана шевелилась и клубилась, срастаясь с туманом, будто сотканная из него.  Дернулась всем телом, ощутила, как холодная веревка обвила мою шею, как стянуло руки. И вдруг спину обдало жаром, темнота рассеялась зеленоватым свечением, словно за моей спиной кто-то светил факелом. И этот свет расползался по деревянным доскам, отпугивая, отталкивая черные клубы тумана, а потом окружил меня странным кольцом в виде….виде морды волка. Нечто… так похожее на Верховного астреля, зашипело, его рот широко раскрылся и словно поглотил во тьму его самого. Постепенно туман развеялся, и я, тяжело дыша, смотрела перед собой… на то, как медленно исчезает зеленоватое свечение с пола. Но мое тело по-прежнему теплое, и мне не нужна накидка.

Глава 3

     Да, крадется. Внутри меня живет эта смерть. Ничего живого не осталось. Маагар прогарцевал мимо на своем коне. Далекий, чужой в железном шлеме и развевающемся плаще. Не взглянул даже. И к саанану его, предателя проклятого. Это он меня Данату отдал. Скорее, продал… только что тот взамен пообещал? Чего захотел старший Вийяр? Единственный, оставшийся в живых сын Ода Первого?

Я не хотела верить… гнала от себя мысли. Те самые, после которых вера в людей, в любовь, в Иллина должна была навсегда сгореть внутри в пепел. Так не могло быть. Это жутко, неправильно, не по-людски. Я ведь ошибаюсь, да? О, Иллин, если ты есть, помоги вернуть веру, помоги выдержать испытания. Пусть я ошибаюсь, пусть страшные мысли в моей голове окажутся просто страхом.

Меня не ввезли в замок, отряд с клеткой направился в сторону монастыря. Клетку накрыли покрывалом и окольными путями последовали в обитель Скорби. Сюда приходили молиться о душах усопших, здесь проводились поминальные вечера и здесь отпевали покойников. Когда мне помогли выйти из клетки, и я ступила босой ногой в снег, все тело пронизало холодом… Вокруг могильные плиты и памятники, а впереди купол с колоколами, и пятиконечная звезда подпирает темное и страшное небо.

После смерти моего мальчика меня уже было трудно напугать. Да и что можно отнять у несчастной матери, у изгнанной дочери, преданной сестры и отверженной любовницы? Жизнь? Я ею больше не дорожила… а душа? У меня ее больше нет. Она похоронена под обломками вместе с останками моего мальчика. Его отец разрушил это место памяти до основания.

***

Колокол зазвенел так, что я из рук железку выронила, палец порезала. А потом к решетке лицом прижалась, всматриваясь в полумрак, который начали рассеивать многочисленные факелы.  Кто-то въезжал в Тиан. С грохотом опустился мост, копейщики высыпались, как белый горох, из казарм и заполонили двор.

– Велиар приехал!

 – Великому Велиару Лассара дорогу!

– Открыть ворота!

Я сжала окровавленными пальцами железку и со стоном посмотрела на почти перепиленный прут на окне.

Во двор Тианского замка въехал отряд со знаменами дома Вийяров, но теперь на полотне красовалась змея с высунутым жалом.

А у меня перед глазами цветущий Тиан, праздничные флажки, музыканты на улицах, и в эти самые ворота въезжает отец и мои трое братьев. Анис впереди всех, несется, что есть мочи, подгоняет коня. Ко мне спешит…

– Да здравствует Велиар!

 Правитель восседал на белоснежном коне, белый плащ развевался на ветру. Он все еще был в шлеме, и мягкие перья, украшавшие верх железного убора, трепетали от резких порывов.

Велиар снял шлем правой рукой, и золотистые волосы рассыпались у него по плечам. Он сжимал в кулаке несколько веревок, на концах которых телепались человеческие головы. Как ужасающий букет.

– Стадо баордов повержено! – крикнул он и швырнул головы в визжащую от восторга толпу. – Мост разрушен. Ни один голодный вонючий валласар не проберется к нам.

– Маагар дас Вийяр! Наш правитель и избавитель!

– Людоед… проклятый, – прошептала и быстро спрятала железку под ножку кровати, задернула штору и села на стул, натянув капюшон накидки на лицо и сложим руки так, чтоб порезанный палец было не видно. Какого саанана приехал? Когда я была так близка к заветной цели. Пусть убирается, тварь.

Дверь моей кельи загромыхала, и я увидела своих надзирателей и управляющую Тианом – Белинду десу Антрес. Очередную любовницу Маагара. 

– Велиар желает видеть вас, моя деса.

Я на нее е смотрела и не произнесла ни слова. Как и в предыдущие пять лет заточения.

– Переоденьте десу и приготовьте к аудиенции с велиаром.

Скомандовала она служанкам и вышла, оставив приторный шлейф парфюма в воздухе.

***

Короны творят странные вещи с головами, на которые надеты. 

(с) Джордж Мартин «Пир стервятников»

Он изменился за эти годы. Проклятый отцеубийца, душегуб, подлая тварь, которая притворялась тихоней, а на самом деле оказалась чудовищем. Трусливым чудовищем… мерзким, отвратительным подонком. Даже если бы он был последним человеком на земле, я бы не заговорила с ним. Мой голос принадлежит моему любимому и моему сыну, а если их нет, то и голоса больше нет. Могла бы – отрезала бы и волосы, чтобы развеять по всей земле, чтобы застилали ее ковром кровавым, чтоб каждый сантиметр напоминал о моей потере. Как и мне… моя лысая голова без волос. Но не дали. Ни ножниц, ни ножа, ни стекла. Каждый день расчесывали, плели в косы и укладывали на голове в виде ручек амфоры, покрывали голову тонким покрывалом.

Проклятый Маагар. Как не сдох в дороге, как снега не схоронили тебя, как не сожрали тебя дикие звери. Какое зло бережёт твою душу, проданную Саанану за полмонеты золотых. Его волосы посветлели из-за седины, которая пробивалась сквозь золото кудрей, кожа задубела, и красивое лицо, доставшееся от нашего отца, теперь скорее отвращало, чем притягивало. Напоминало о том, что он убил того, кто называл его «сыном», неизвестно только откуда у этого трусливого ублюдка взялись яйца это совершить… Но подлость не блещет храбростью. Подлость зла, труслива и убога. Подлость – младшая сестра смерти. Ее верная лизоблюдка. Ползет на четвереньках следом и лижет следы от костлявых ступней, трется о рваные черные лохмотья савана, готовая в любой момент вцепиться гнилыми клыками кому-то в спину.

– Поклонись своему велиару, сестра!

Скомандовал уверенным, зычным голосом, полным пафоса и самолюбования. Научился за эти годы. Возомнил себя правителем. Люди сочиняют о нем оды, поют ему песни, потому что не знают то, что знаю и видела я. Не знают о том, что он убил…убил Ода Первого. Подло, низко, вонзил ему нож в спину у меня на глазах. Как бы я не ненавидела своего отца… но он был нашим отцом.

Гордо вздернула подбородок и плюнула ему под ноги. Тяжелая рука в железной перчатке ударила меня по лицу с такой силой, что я отлетела к окну, прижимая ладонь к кровоточащей губе и с ненавистью глядя на своего врага.

Глава 4

– Ты никогда не думал, почему братья Ночного Дозора не вправе заводить жен и детей? 
– Нет. 
– Это для того, чтобы они не могли любить. Потому что любовь способна погубить честь, убить чувство долга.

(с) Джордж Мартин. Игра престолов

Сорвал с себя вонючую, мокрую медвежью шкуру, швырнул прочь и вдохнул морозный воздух полной грудью, искромсанной, извороченной шрамами.

Поднял руки вверх с диким ревом. Холод отрезвляет, возвращает к жизни. Колет все тело мелкими иголками. Здравствуй, Лассар. Я же обещал, что вернусь. Обещал, что приползу на брюхе, на четвереньках. Как угодно. Приползу выжирать все живое. Топтать каждый куст и давить каждый цветок.

Расправил плечи, подставляя голое тело мелким снежинкам, ожидая, пока Ее Величество Луна выйдет из-за туч и вырвет из моего нутра зверя.

Я пришел. Я снова на проклятой земле своих врагов, и в этот раз пощады не будет. Нас много. Нас целое полчище, и мы будем собирать союзников по всей земле. Пять лет я выжидал. Из них три года мое мясо срасталось с костями, а кости выравнивались и регенерировали. Од Первый заманил нас в ловушку… вместе со своим старшим сыном. И все из-за нее, из-за проклятой шеаны с красными волосами, из-за Маалан – лживой и продажной твари.

Я в очередной раз повелся и пришел за ней. И потерял сотни своих людей. Вывел их на верную смерть. Никогда не забуду берег той реки, в которой дас Вийяр похоронил больше половины моего войска вместе со мной под толстым слоем льда.

– Это ловушка! Я чувствую! Не ходи, Рейн!

Дали держала меня за руку, сдавливая запястье так же сильно, как это мог бы сделать мужчина. Ее хватка была железной.

– Мои люди нашли ее и везут сюда. У них получилось выкрасть Одейю дес Вийяр.

– Ты веришь гонцу? Посмотри на него. Он жалок. Он весь в крови и ссадинах.

– На него напали бандиты.

– Какие бандиты, о, Гела? Ты видел хотя бы где-то бандитов, Рейн? Единственные бандиты здесь – это мы сами.

– Он привез ее волосы! – ткнул сестре в лицо прядь красных волос. – Это они. Это волосы проклятой сучки!

– Снова ты наступаешь на те же вилы. Снова ты лезешь в ту же яму.

 Отобрала у меня волосы и швырнула в огонь, и я тут же стремительно протянул руку, выдирая прядь из языков пламени, и, не обращая внимание на боль, волком посмотрел на сестру.

– Никогда больше так не делай!

– Не то что? Переступишь через меня ради…ради пряди ее волос?

Сдавил волосы в кулаке и бессильно зарычал. Да, это был неожиданный порыв. Да, когда представил, что огонь сожрет тонкие красные пряди, чуть не задохнулся от боли. Никто не может касаться их… даже пламя. Они принадлежат мне. Каждый волосок.

– Я возьму людей и поеду к реке.

– Половину людей. Ни на одного больше.

И зыркнула на меня своими синими глазами.

– Хочешь, умирай ради нее, но умирай со своими людьми – моих не тронь!

– Я думал, у нас общие люди!

– А я думала, что после лживой могилы ты похоронил в ней и свою пагубную страсть к шеане лассарской, похоронил свое безумие. Но нет. Ты одержим. Ты страшен! Не знаю, кого еще ты захочешь принести в жертву, но я не позволю, чтоб это были те, кто мне дороги!

– Бред! Я хочу ее наказать, хочу вернуть Лассар, хочу заставить ее отца и брата пойти на наши условия!

– И это тоже ложь, Рейн! Она была у тебя, ты не обменял ее на наших солдат, не обменял на еду, когда вы голодали, не обменял на золото или свободу. Ты оставил ее себе, и сейчас будет точно так же! Ты помешан на этой женщине. Она сожрала твое сердце и твою душу. Они не принадлежат никому. Даже тебе.

Прошла мимо меня, зацепив плечом, и вышла из моего шатра. Ну и к Саанану ее помощь. Я сам справлюсь. И…не справился. Дали оказалась права. Я привел своих людей на смерть. В лодке оказалось чучело, одетое в женский плащ, а на нас напало тысячное войско Ода Первого. Сам он стоял на берегу и смотрел, как рубят и колют моих солдат, как они проваливаются под лед, как умирают с моим именем на губах.

Но меня свалить было невозможно. Я шел к нему. Рубил направо и налево, отшвыривая головы, как кочаны капусты, выдирая острием меча кишки и разрубая грудные клетки. Шел к нему. По льду, который не раскалывался подо мной. Не чувствуя ран, не ощущая боли и слабости от кровопотери. Даже когда на меня обрушился вражеский топор и разворотил мне грудину, я продолжал идти. Лассары набросились на меня вдесятером в нескольких шагах от копыт белого коня Ода… и мы ушли под лед. Я тонул и смотрел им обоим в глаза. Отцу и сыну. И проклинал их всеми силами ада.

Пришел в себя от трения, тряски и запаха волчьей шерсти. Не моей. Дали выпустила свою волчицу, и та нашла меня под водой, вытянула на берег и несколько миль тянула в лагерь.

Войско было разбито. Од с Маагаром пошли в наступление и загнали остатки валласких солдат обратно за границу, оттеснили за дамбу, уничтожили еще несколько десятков воинов, ослабших, деморализованных и голодных. Меня выхаживала тихая и молчаливая Лори. Она врачевала мои раны, кормила меня с ложки, обмывала мое тело, а Дали каждую луну прятала меня в подвал, заколачивала его досками в надежде, что мой волк не придет и не разломает раскрошенные кости, не добьет меня окончательно.

Но у нее не вышло. Волк приходил все равно. Он дробил мое тело, мешал регенерации и тихо выл, пытаясь волочить перебитые лапы. А потом возвращался я в еще худшем состоянии. Лассары преследовали нас, загоняли, как диких зверей.

– Как мне быть, Рейн? Как? Ты не восстанавливаешься!

– Перерезать мне глотку и уводить своих людей.

И засмеялся, закашлялся, чувствуя, как вибрирует от боли каждая клетка моего тела.

– Наших людей, брат. Наших.

– Твоих. Мои давно покоятся подо льдами Красной реки.

– Наших! Прости меня…прости, что так сказала. Но без тебя мы никуда не пойдем. Без тебя мы больше не будем войском Лассара, а станем снова жалкой кучкой мародеров и оборванцев. Не будет праведной войны, не будет священного долга. Ты – наш велиар, Рейн. Ты единственный сын нашего отца! Ты должен вести нас в бой!

Глава 5

– Что ты делаешь со мной?

 Со слезами в голосе спросил он у ворона.

– Учу тебя летать.

– Я не могу летать.

– Ты уже летишь.

– Я падаю.

 – Каждый полет начинается с падения. 

(с) Джордж Р. Р. Мартин. Игра престолов 

Яркие зеленые глаза, белый мех, большие уши. Совсем мелкий. Детеныш. Но… кто посмел обратить ребенка? Впервые столкнулся с таким. Никогда не слышал о маленьких Гайларах. Только в преданиях, когда Гайлары еще рождались от смертных женщин или от слияния двух особей, но не в наше время, когда нас остались считанные единицы, и у каждого своя территория. Гайлары давно утратили способность размножаться со смертными… а найти свою истинную пару не могли и подавно.

«Кто ты» – гипнотизируя, впиваясь взглядом в расширенные от страха зрачки. Сколько ему? Пару месяцев, как волку, и лет пять, как ребенку? И есть ли ребенок?

Молчит, шевелит белыми ушами, жмет к голове, и глаза напуганы. Не ожидал встретить кого-то такого же, как он сам.

«Где твоя стая? Ты один? Отвечай!»

Вдалеке раздался характерный свист, и мы оба повели ушами, устремив взгляды на небо.

Огненные стрелы взметнулись в воздухе и полетели в сторону лагеря. Я резко подскочил и разжал лапы, волчонок дернулся в сторону и исчез за деревьями. Саанан раздери. Метнулся было за ним, но пронзительное понимание того, что происходит, заставило застыть.

Секунда промедления, и я задрал морду кверху, принюхиваясь к воздуху. Лассары! Целый отряд.

Они вычислили нас и атаковали лагерь. До рассвета еще часа три. Против стрел я бессилен. А в одиночку не справлюсь с целой толпой. Плевать. Я перегрызу половину из них. А может, и всех, если повезет. Тем, кто не боится смерти, везет почти всегда.

Проклятье, Дали ушла в разведку и вернется нескоро. Со стороны лагеря раздавались крики. Начался пожар. Череда стрел взметнулась еще раз, и я бросился в сторону отряда лассаров. Разметая снег лапами, прижимаясь ниже, чтоб меня не было видно. Мелкому засранцу, который удрал от меня, повезло. Его белая шерсть незаметна на снегу. Разделаюсь с ублюдками-лассарами и пойду по твоему следу, малыш. Никто не смеет плодиться на моей территории просто так. Я хозяин этих мест. Все земли принадлежат моему волку. Он – альфа, а Дали – бета. Все остальные должны испросить нашего позволения ступить на эту землю.

А вот и трусливые твари. Обосновались на пригорке, замаскировавшись ветками хвои, в белых латах и кольчугах, с белыми плащами. Разведка Лассара, посланная уничтожить тех, кто прорвался через плотину. Они уже знают, как нас много…

Я крался к ним сзади, не торопясь, прикидывая, скольких смогу убить сразу и со сколькими придется сразиться. Обычно срабатывал эффект неожиданности, и, завидев такую страшную тварь, как я, люди бросались прочь с дикими криками. Но в этот раз я не мог никого отпустить. Маагар не должен знать численность войска, прорвавшегося на сторону Лассара.

Я напал, когда лучники подняли свои стрелы вверх в ночное небо, натянув тетиву. Дикий вопль боли и смерти разлетелся эхом по всему лесу. И начался Хаос. Пиршество моего волка. Одичавшего, злого, голодного. Он набросился на противника, кромсая на куски, раздирая без жалости, без страха. Многие кинулись врассыпную, побросав арбалеты. Остальные корчились от рваных ран, а я позволил волку наслаждаться победой, позволил бесчинствовать и пировать.

Человека там больше не было. Он закрыл глаза и уснул. Ему было плевать, что творит его вторая ипостась… он лишь наслаждался воплями агонии и дикой боли. Он догонял каждого, кто успел унести ноги, настигал и безжалостно загрызал, не давая никому выйти из леса.

Нажравшись всласть, волк бросился к своему лагерю. Я чувствовал запах зверя и металлический привкус крови. Мы были сытыми и удовлетворенными страшной расправой.

Пожар в лагере потушили, валласары стремительно собирали лагерь, складывали шатры, сворачивали подстилки и навьючивали лошадей. Правильно. Надо уходить. И они знают куда… Я приду позже, когда волк последует за луной. Здесь справятся и без меня.

В эту секунду ощутил, как в плечо словно впилась чья-то пасть. Болью пронзило все тело. Завоняло паленной шерстью. Горящая стрела. Кто-то пустил ее в меня. Обернулся, чувствуя, как наливаются кровью глаза, как раскрывается в оскале пасть… хочу прыгнуть и не могу. Меня постепенно парализовывает. Мои задние лапы перестают меня слушаться. А передние как будто вросли в землю. Морда тяжело опускается к груди. Я вот-вот упаду. Чьи-то ноги приближаются ко мне. В руках человека сверкает лезвие меча… если отрубит голову Гайлару… тот умрет, и я вместе с ним.

Стрела была смазана ядом. Не человеческим. Ядом… иного происхождения.  Ядом со снотворным. Меня шатало, и я вот-вот завалюсь на бок. Рука человека приподнималась очень медленно, сейчас она рухнет вниз и все…. И настанет конец всему. На его лице белая маска. Она напоминает череп, сквозь прорези мне видно глаза… Они белесые и пустые.

Сейчас я почувствую последний удар меча в своей жизни. Но вместо этого увидел, как что-то метнулось на человека, чья-то тень промелькнула в прыжке, с диким воем убийца упал в снег, а я погрузился в темноту.

***

Глаза открыл возле ручья, прикрытый хвойными ветками, а рядом моя одежда сложена. Приподнялся и скривился от боли. Плечо не просто болело, а огнем горело, как будто в пасти у самого Саанана побывало, и тот оставил в ране свою слюну ядовитую. Стрелу кто-то сломал. А потом вырезал наконечник. Из-под повязки, умело наложенной на предплечье, разило какой-то невыносимой вонью. Мне смазали рану.

Обернулся то в одну, то в другую сторону. В голове все еще мутно, а во рту привкус горечи, как отравился чем-то или гнилого мяса отведал. Облизал губы – тоже горчит. Не иначе как отпаивали чем-то.

Глава 6

– Что это?

Огромный, патлатый, черноволосый воин с железной маской на лице бросил на грязный, обставленный склянками стол ладанку Рона. Она покатилась по столешнице, сверкая ярко-зелеными иероглифами в бликах от пламени костра, разведенного внутри пещеры. Стало страшно. Что теперь будет?

– Ты не с миром пришшшел. – напряжение БабЫ чувствуется даже в воздухе. Она меняется с чужаками. Становится закрытой панцирем, ее голос шипит и вытягивается. С ним… с Рони, она не такая. Но этого жуткого, черного она боится. И это не просто страх. Это суеверный ужас, и в то же время некое поклонение силе этого страшного человека. Баорды никого не боятся. Они сами исчадия саананские. Но не в этот раз. Не с ним.

Мадора отвернулась, делая вид, что не заметила ладанку. Ее трясущиеся руки переливали какую-то отвратительную желтую жидкость из склянки в склянку. А маленький, чумазый Рон выглядывал из-за мешковины, стараясь ничем себя не выдать. Но БабА знала, что он здесь. Она всегда и все знала. Ведь она – Видящая Тени. Она жрица Бао. И только ему можно было называть ее БабАААА.

Как этот человек смог его найти? Как выхватил следы, ведь Рон их умело запутал, и когда волк растворился в туманном рассвете, баордский мальчишка долго плутал по лесу и лишь потом пришел в лагерь. Так его учила Баба. Не вести чужаков в деревню. 

– Мир теперь снится только мертвецам, которые в него верили.

– Что тебе надо, Рррррейн?

– Осмелела так, что имя мое произносишь? Соскучилась по клетке, старая?

Узкие глаза сверкнули зеленым фосфором, и мальчишка напрягся. Да, чужак пришел не с миром. И он… не человек. Он тот самый Черный Волк. Баба об этом знает. Вокруг него красный туман, окружает радужными кольцами. Голубая аура Сивар растворяется в этом красном, слабеет, скукоживается. Сгреб со стола ладанку Рона и ткнул Бабе в лицо.

– Это кто-то из твоих обронил! Говори кто? Зачем следили за мной? Кого ты прячешь здесь, старая шеана?

– Сссс каких пор гайлару интересны баорды? Мы давно сссс вами в мире. И лишшшь мертвецы знают, сколько их сссгнило ради этого в болотах лесссных. Разве Сссивар не доказала тебе свою верность… не вернула тебя ссс того ссссвета?

Она назвала этого огромного воина Рейном… Ему подходило это имя. Он был похож на стихию. Непредсказуемую, страшную и дикую. А еще… у него была тайна, как и у Рона. В нем жил волк.

Когда-то Сивар говорила, что придет время, и Рони увидит такого же, как и он, сильного хищника. Правда, она считала, что это случится намного позже… Если бы мальчишка слушался ее и не убегал далеко за пределы лагеря, то никто бы его не обнаружил. Баба будет злиться. Ее глаза станут белесыми и страшными, и она расскажет ему одну из своих жутких сказок с живыми картинками… на которых люди с огненными стрелами убивают баордов, снимают с них кожу и сбрасывают трупы в большую яму. Из их длинных волос плетут власяницы, а из кожи шьют мешочки для денег. И зовутся эти люди Лассарами.

Но ему надо уходить, ему надо бежать на волю. Его волк хочет свободы, хочет свист ветра в ушах и царапание мелких камушков под подушками пальцев. Никто не знает, что значит быть не человеком, никто не знает, что значит зов крови предков. Когда ноздри заполняет мускусный аромат чужой шерсти и животного пота, когда ты идешь по следу своего собрата и понимаешь, что ты не один.

Он не удержался. Вместо того, чтобы сбежать и спрятаться, плелся рядом… принюхивался, следил за Черным.

А потом эти люди. Жадно наблюдал, как волк выдирал клочья мяса, как сжирал дико орущих воинов, как довольно выл, задрав окровавленную морду кверху.

Рон хотел дождаться, пока тот уйдет, и попробовать сам. Раньше он охотился только на зверей. И сейчас хотелось вкусить крови врага… ведь это враг. Он знал. Чуял в воздухе запах железа, яда для наконечников стрел. Эти люди пришли убивать… они жгли лагерь Черного волка. Так назвал чужака Рон.

Нажравшись мяса, плелся поодаль. Где-то внутри осознание, что ему надо держаться ближе к такому, как он сам. И восхищение силой, мощью, великолепием. Вспомнил отражение своей белой морды в воде с щенячьими глазами и нахмурил брови.

– Какой из тебя гайлар? Ребенок ты. Посмотри на свою пушистую физиономию. Девчонки тебе ленты на уши цеплять будут и бусики!

Приговаривала Баба и гладила его дряхлой рукой по голове, глядя, как он толкает носом утенка обратно к воде.

– Это добыча, Рон! Ее съесть надо, а не играть… что мне делать с тобой? Совсем несмышленыш. Тебе к твоим надо… чтоб научили. Старая Сивар может только утят тебе подсовывать, кроликов и крыс. Ты охотиться должен. Вначале на зверей, потом на самых страшных врагов – на людей…

Не признает тебя отец… мягкотелого такого.

Отец. Она часто говорила о нем. Но не рассказывала ни кто он, ни где искать. Рон представлял себе огромного черного волка с толстой шеей, мощной холкой и огромными квадратными лапами с длинными когтями-лезвиями.

И когда этого увидел, где-то надежда сверкнула – а вдруг. Вдруг он и есть его отец. Поэтому бросился на человека с отравленными стрелами и перегрыз горло. А потом сидел рядом, даже когда Черный волк ушел, оставив жуткого воина с обезображенным лицом. Но не ему удивляться. Баорды не верили в красоту, видимую глазами. Баба показывала Рону иную. Ту, что живет внутри. У каждого человека своя… и цвет, и запах, и оттенки. Баба была голубая, а ее дочь Вахра – серо-синяя, а Дарба, вождь, бордовый. Но больше всех Рону нравилась Ярта, дочь Дарбы. Она приносила ему ягоды и играла с ним. У Ярты был розовый свет, иногда менялся на голубой, и все говорили, что когда-нибудь и она станет Видящей Тени. В лагере не было детей его возраста. Уже несколько десятилетий они скитались и голодали… а в голодные времена вождь не разрешает рожать. Женщины живут вдали от мужчин. Младенцы делают племя слабым, мешают кочевать, выдают местоположение.

– Не знаю, чье это.

– Лжешь! По глазам твоим страшным вижу, что лжешь.

Глава 7

Говорят, что полезно заставать людей врасплох. Никогда не знаешь, что можно тогда узнать. 

(с) Джордж Р. Р. Мартин. Игра престолов 

Я была не готова к встрече с ней. Саанан меня раздери, я не хотела, чтоб это случилось вот так. Какая тварь рассказала, какая проклятая змея? Узнаю, раздеру на части. А сейчас оставалось смотреть в темно-карие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, и сгорать в ее боли, корчиться в ней и понимать, что ни солгать, ни сказать правду не изменит ровном счетом ничего.

Ивайт давно ушла, но в дешевом номере воняло ее духами.

У меня в руках не просто ценная информация – у меня в руках наша победа. Точное расположение лассарского войска.

Сочная, грудастая Ивайт добывала для меня ценную информацию, а взамен я ее трахала так, что она голос теряла. Трахала и чувствовала себя дрянью, гадской сукой. Грязной, вонючей тварью. Но иначе мне было не добыть это все... Иначе мы так и будем прятаться, как крысы, в лесу вместе с баордами.

Она не простит. Объяснения будут жалкими и пустыми.

– Как ты узнала, что я здесь?

Прошла мимо нее к зеркалу и свернула волосы на затылке в пучок, закалывая черной заколкой.

***

Кажется, я вздрогнула от её голоса. Нет, не вопроса, а от самого голоса. Холодного. Безразличного. Как будто даже слегка раздражённого. Она словно недовольна тем, что я помешала. Помешала. Ей. Помешала с ЭТОЙ. Внутри словно хрустнуло что-то. Не сломалось, нет. Это хрустели обломки. Сломалось немного ранее. Несколькими минутами ранее. Когда смотрела, подобно заворожённой, как смачно целует в губы ту женщину... как впивается своими пальцами тонкими в её густые светлые кудри, разметавшиеся по спине, прижимая к себе её голову. Смотрела и чувствовала, как время отбрасывает меня назад. Многие луны назад, когда видела не один, не два, гораздо больше точно таких же поцелуев... после каждой её ночи любви с другой. Много лун назад, когда я думала, что знаю, каково это — вот так со стороны наблюдать за ней, ощущая то смущение, то злость на себя, на неё, то дикую ревность и.…боль. Я ошибалась.

Больно стало сейчас. От осколков. Там, внутри, где она только что прошлась уверенной походкой к зеркалу, оставляя меня слушать тот самый хруст, звонкий, отчаянный хруст обломков меня самой.

На заколку её смотрю, на пальцы, которыми ловко орудует, закрепляя её в волосах, и в горле перекрывает от желания закричать. Закричать так громко, чтобы выронила эту проклятую заколку, чтобы обернулась и посмотрела на меня. Увидела, что это Я! Но... я не могу. О, небо, я просто не могу произнести ни звука. Только выдавить с силой, вытолкнуть откуда-то из самой груди срывающимся шёпотом:

 — Это единственное, что тебя интересует?

***

Не могу смотреть даже через зеркало. Мне хочется резко обернуться, прижать ее к себе, мою девочку. Мою хрупкую, нежную девочку, которая сейчас сходит с ума от боли... И я вспоминаю, как впервые ее увидела, как посмотрела в ее карие глаза и пропала.

  Я рассматривала ее глаза. Интересные. Светло-карие и блестят то ли от слез, то ли лихорадит ее от голода. Грудь бешено вздымается, и порванный рукав плечо обнажил. Округлое, матовое, нежное. Невольно в вырез посмотрела и почувствовала прилив возбуждения. Грудь у нее маленькая, но полная, корсетом приподнята. Если дернуть материю вниз... Я перевела взгляд на ее руки. Пальцы тонкие стиснула и на еду старается не смотреть, а я ее голод в глазах вижу. Знаю, как они сверкают, когда не ел довольно долго, когда тело свои правила диктует, загрызая и гордость, и силу воли. Мне это чувство знакомо. Только я уже давно свободная, я делаю то, что хочу, а она ещё в своем велиарском мирке живет с запретами, этикетом… честью. Бесполезное слово в отношении лассаров.

Я ногу на табурет поставила, отпивая из фляги ещё один глоток дамаса. В голове слегка затуманилось, разморило меня после гонки и холода. Устали мы за эти дни.

– Знаешь, что обычно делают с пленными? Слышала? Папа или брат рассказывали тебе, зачем берут женщин в плен?

Подбросила кинжал и поймала за лезвие. Мне нравилось, что она боится. Пусть боится. Маленькая сучка, невеста Ода Первого. Интересно, он ее уже пользовал или берег для первой брачной ночи? Может, нарушить свои правила и испортить ее до того, как ему продам? Пусть прочувствует, каково это… когда любимого человека раздирают на части, а ты ничего не можешь сделать. Могла б – я б всю его семью у него на глазах вырезала. Впрочем, все ещё впереди.

Да, все действительно было впереди. Моя адская любовь к ней, мое желание владеть ею безраздельно. И жалость…жалость, что я не мужчина и не могу дать ей так много, как хотелось бы.

Хочу закричать, что мне больно так же, как и ей. Не просто больно, а меня раздирает от боли. Но разве могу я начать рассказывать, как мне было противно целовать эту сучку, как хотелось размозжить ей голову о край стола за то, что предаю мою Лори.

Обернулась, стискивая челюсти и шагнула к ней.

– Нет... не единственное. Как ты ушла сама из лагеря? Кто привез тебя сюда? Ты понимала, насколько это безрассудно? Дороги кишат лассарами.

А самой хочется убрать волосы с ее лица, рывком дернуть к себе, впиться жадно в ее губы, сдирать с нее одежду и завалить прямо здесь на полу, войти в нее пальцами и кончить только от одного ощущения ее тесного горячего лона, сжавшегося вокруг моих пальцев.

Ни с кем никогда так не бывает... и с этой Ивайт я не испытала ни одного оргазма. Смотрела, как та сотрясается в конвульсиях, и ждала момента, когда смогу вымыть руки. Никто не имел права ко мне прикасаться. Никто, кроме Лори.

– Так было надо.

Не выдержала, сказала это и поняла, что должна ей все эти оправдания, пусть она их и не примет.

Глава 8

Из всех видов лжи, которые можно познать, самая огромная — это любовь.

(с) Джордж Мартин

Я швырнул мелкого баорда в угол своего шатра и снял с себя тяжелую накидку и меховую куртку.

Звереныш шипел, как и его собратья, скалился и показывал когти. Вот-вот бросится.

До сих пор понять не могу, откуда у них малец появился. Дочки Сивар давно вышли из детородного возраста, а она о мелком заботится, как своем детеныше. Что в нем ценного такого.

Посмотрел на мальчишку – стоит в углу на четвереньках и смотрит на меня исподлобья. Брови светлые, косматые, глаза яркие, и даже через грязь видно, насколько белые у него волосы.

Ухмыльнулся, баорды, поди, лассарку оттрахали, и она родила. Но обычно чужаков в племени не держат, а чужих женщин сношают всем отрядом. А потом…. думать о том, куда они девают мертвецов, сейчас не хотелось, в животе урчало, и снаружи доносился запах жареного мяса. Женщины готовили ужин. Словно в ответ на мои мысли полог шатра приподнялся, и показалась голова Суры, моей любовницы. Она принесла в глиняной миске мою порцию от туши дикого кабана и наливку из терна в массивной кружке.

Малец тут же зарычал по-звериному, выгнулся. Стал в боевую стойку. Женщина с испугом на него посмотрела, но я протянул руку, схватил ее за запястье и забрал свой ужин.

– Не дергайся. Он маленький и не опасный.

– Волком смотрит. До кости прокусить может. Баорды ядовитые.

С испугом сказала Сура, я схватил ее за задницу и сдавил.

– Рядом со мной боишься чего-то?

– Ночью приду… мой господин.

Поклонилась, хватая меня за руку и прижимаясь к ней губами.

– Сегодня спать не будешь со мной. Луна пришла. Как на убыль пойдет, сам к себе позову и выдеру.

Опустила глаза, залилась румянцем. Она примкнула к нам после освобождения одной из деревень от солдат. Всю ее семью живьем сожгли лассары. Она пряталась в погребе несколько недель и начала пухнуть от голода. Я сам ее нашел и вынес на улицу. Сам дал имя Сура. Иногда она напоминала мне верную собачонку. Всегда рядом. По первому зову бежит и тут же преклоняет колени, целует руки. Всегда покорная, готовая на все ради меня.

Не знаю, ради меня ли, или ради теплого места рядом, моего расположения и тех привилегий, которые давала роль моей шлюхи. По ночам, после любовных утех. Она ложилась ко мне в ноги и спала до первых лучей солнца, а затем мчалась готовить мне завтрак. Я к ней привязался, как привязываются к домашним животным. В постели покорная, на все согласная. Выполняет все мои прихоти молчаливо и с радостью и кончает очень тихо с мышиным писком.

– Иди.

Покорно ушла, а я посмотрел на мальчишку. Смотрит на меня, как я ем, и мне слышно, как у него в животе урчит. Швырнул ему кусок мяса, и он поймал на лету, вгрызся маленькими белыми зубами. Они ровные, аккуратные. Явно не баордские.

– По человечески говоришь? Или не учила тебя бабка?

Молчит и кость обгрызает по-звериному жадно, быстро, оглядываясь, чтоб не забрали. Может, Сивар и заботилась о нем, но у баордов свои законы, и с трех лет дети еду сами себе добывают, а не смогли добыть, могут и с голоду помереть. Естественный отбор.

Мальчишка явно несколько дней не ел. Худой, кости все наружу торчат.

– Зверушку себе завел?

 Дали вошла без предупреждения. Посмотрел на нее, протянул кружку с терновкой, и она тут же выхватила, жадно осушила до дна. Внутри защемило от неверия, что вот она передо мной. Дали моя. Сестренка младшая. Единственная кровь и плоть моя. Все, что от семьи осталось, и другой никогда не будет. Навредит ей кто – кости живьем грызть буду.

– Ну что? Есть новости?

Бросила мне на колени свернутые бумаги.

– Карта. Все расположения войск врага. Можем двигаться в путь. Все посты обозначены крестами. Если по болотам пойдем, пять отрядов минем.

Саанан меня раздери. Да это же…

– Твою ж…

– Даааа, брат, да. Каждая лассарская задница здесь помечена.

– И как? Как ты это добыла? Чего нам это стоило?

Отвернулась, прошла через весь шатер, остановилась спиной ко мне.

– Какая разница. Любую цену бы заплатила.

Смотрел на нее, и от гордости распирало, раздирало грудную клетку. Сдохну, если достойная замена будет. Настоящая велиария. Воин. Боец. За свой народ жизнь отдаст.

– Лори мою видел?

И тут же тряхнул головой. Напомнила лишний раз… о том, что не все, как надо… и не будет никогда после того, что она пережила. Но не мне ее судить. Лишь бы счастлива и жива была. Пусть хоть с бабушкой Саанана спит или сношает сестру самого Иллина.

– Последний раз в лазарете видел, больных горячкой отпаивала.

– Нет ее там.

– Поссорились?

– Да…можно и так сказать.

Да, крепко лассарская велиария держит Дали в своих белых ручонках. Саму душу заполучила.

– Остынет и вернется.

В углу завозились, и мы оба обернулись – мальчишка из-под шкур смотрел на нас обоих с любопытством и страхом.

– Откуда притащил?

– У баордов забрал. Сивар, старая падаль, отказалась говорить со мной. Это их пацан.

Дали подошла к мальчишке, а он назад отпрыгнул и зашипел. Она наклонилась, и он тут же застыл, глядя на нее. Но не от страха, а скорее, от любопытства – рассматривает, склоняя голову то к одному плечу, то к другому.

– Не баорд он. На лассара похож. Выбрось его. Зачем он тебе?

– Пусть Сивар скажет мне про гайлара, и верну его ей.

– Какого гайлара?

Дали обернулась ко мне.

– Здесь есть еще один волк. Молодой. Я его вчера ночью видел.

– Ясно. Ищешь нам подобных? Гнать их надо, а не искать.

– Он совсем юный. Хочу знать, кто его создал… Если они рядом, то нужно выведать – насколько опасны.

– Играйся со своим зверенышем. Я пойду Лори найду перед тем, как луна взойдет. Через пару дней метель закончится – и уходим отсюда.