Отто Вебер терпеливо ожидал любимую женщину, расположившись в кресле напротив окна. На дубовом столе поставлены бутылка вина и два бокала. Кровать соскучилась по любовным играм парочки.
Мари застряла на работе, зарабатывая сверхурочные деньги. Глупо это — когда они поженятся, Отто собирался обеспечивать семью в одиночку, пока она сидит дома с ребёнком. Вебер планировал каждый шаг в жизни, словно чертил план постройки дома задолго до того, как получит сырьё, чтобы его воздвигнуть. С детства поставил цель получать лучшие оценки, чтобы поступить на магистратуру. А затем, благодаря связям отца, его приняли в министерство иностранных дел.
Воспоминания захлестнули Отто, подобно лодке он помчался на волнах прошлого. Вспомнил тот момент, когда появилась мечта изменить страну, погрязшую в разрухе и нищете.
Мальчишкой он любил прогуливаться по Берлину, всё время в сопровождении людей отца, которые не отходили ни на шаг. Сын важной шишки из министерства нуждался в охране. Это не помешало Отто сбежать из-под надзора, чтобы прокатиться на метро, погулять в парке. К концу дня, уже собираясь домой, чтобы получить трёпку от отца, он свернул в какой-то тёмный переулок.
Сперва он услышал крики, ругань, смачные звуки ударов. Заглянул за угол и опешил, внутри всё перевернулось от изумления и страха. Какие-то нищие дрались друг с другом за буханку заплесневевшего хлеба. Женщина лет сорока с рваном пальто, с грязными свалявшимися волосами впилась ногтями в лицо мужчине. Тот выглядел и того хуже — физиономия покрыта копотью, в густой бороде застряли опилки и засохший окурок. Отто бросил последний взгляд на хлеб и рванул со всех ног.
Эту зеленоватую плесень он запомнит на всю жизнь. Так же как на буханке она пропитала собой Германию, погрязшую в безработице, дефиците продуктов, тотальной бедности. Огромные репарации, которые платили странам-победителям высасывали и без того последние соки из экономики.
С тех пор Вебер поклялся себе вырасти и что-то изменить в этом кошмаре. Став дипломатом, он пытался пробить договора с другими странами Европы на увеличение торгового оборота. Проблема в том, что к этому времени к власти пришёл Адольф Гитлер.
Плесень превращалась в гниль.
Фюрер дал немцам долгожданную надежду на лучшее будущее, для многих его обещания стали глотком свежего воздуха. Национал-социалистическая партия оказалась удачной находкой, золотой монеткой, затерянной в куче навоза. Экономика встала на ноги, бедность уходила в прошлое, вскоре и с безработицей будет покончено.
Отто понимал Мари, её фанатичную веру в Гитлера, который поднимал Германию с колен. Как и миллионы немцев она не задавалась вопросом какую цену придётся заплатить за счастливую жизнь. А Вебер предчувствовал перемены, горячее дыхание предстоящей войны, что обжигало лицо. Он не ощущал себя предателем, продавшим Родину русским, а наоборот патриотом, пытавшимся спасти людей от гибели. Но кто ему поверит, если правда раскроется?
Если НКВД прищучила его контакт в Союзе, то Веберу не избежать опасности. Вряд ли его сдадут немцам, зато с удовольствием захотят допросить. Но для этого нужно заслать своего агента в Германию, а просто так хватать дипломата Рейха никто не станет.
Все эти вопросы вызывали головную боль. Вебер не выдержал и поднялся с кресла. Наполнил бокал, выпил, ощутив кисловатый привкус. Стало легче. На первом этаже хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги по лестнице.
— Отто! — Мари ворвалась в комнату подобно вихрю. — Как я соскучилась! Что за день, что за день… одни хлопоты.
Вебер обнял девушку, поцеловал, ощутив земляничный аромат. Последние тревоги растаяли как снег под весенним солнцем. Они вместе, в безопасности, и никто в целом мире их не потревожит. Родное гнездо внушало уверенность и спокойствие.
— Тётя Кларисса выходит замуж! — продолжала болтать Мари, вырвавшись на волю. — До сорока лет прожила старой девой, а в конце охомутала богатого военного промышленника. Случаются же чудеса! Теперь будет заказывать наряды к свадьбе в нашем магазине!
— Рад за неё, — кивнул Вебер. — К нашей свадьбе тоже будем так готовиться?
— Отто, а ты уже собрался делать предложение? — хмыкнула Мари, игриво покачивая бёдрами. — А я думала дождёшься моей беременности!
— Да я…
Но Мари уже скрылась в коридоре, слышался только цокот каблучков по полу. Отто вздохнул, мысли потекли в правильном русле, впадая в море довольства. Неплохо бы накопить на то колечко с бриллиантом, что он обнаружил во время поездки в Мюнхен в прошлом году.
Мари вернулась спустя минут десять, в новом платье яркого зелёного покроя, открывавшим загорелые плечи и верх груди. Волосы спадали на них завитыми локонами.
— У меня подарок для тебя, — сказала она, передавая Отто прямоугольную коробочку, перетяную праздничной лентой. — Скоро у нас годовщина, помнишь?
— Но ещё целый месяц! — усмехнулся Вебер.
Вместо ответа Мари налила себе вина, на губах заиграла странная улыбка, а глаза заискрили.
Отто развязал ленту, открыл коробку и вскрикнул от удивления. Дрожащими руками вытащил книгу в кожаном переплёте, которую последний раз видел у себя дома, в библиотеке. Не веря глазам, чувствуя сухость в горле, он раскрыл её и прочёл на первой странице посвящение, оставленное отцом. Да, нет сомнений, «Капитал» Карла Маркса из его квартиры.
— Откуда… как… — запинался дипломат. — Я ведь не давал тебе ключей от моего дома!
— И не показывал коллекцию запрещённой литературы, ведь так? — Голос Мари изменился, ласковость уступила жёстким тонам. — Какой же лицемер, боже! Помнишь, как ты поддакивал мне, когда мы смотрели кострище из окон? Я тогда самолично отдала книжки Томаса Манна. А сам хранил у себя эту мерзость…
— Эту книгу подарил мне отец! — отрезал Вебер, который начинал выходить из себя. — Я не мог бросить её в огонь!
— Он был ярым коммунистом, так ведь? — Мари резко вытащила из-за пазухи револьвер. — Отвечай!
— Ты что творишь, сдурела?! — От неожиданности Отто чуть не свалился с кресла. — Откуда у тебя оружие?
— В наше время женщинам требуется защита, — ответила Мари. — Раз уж мужчины способны только на предательство. Так что прекрати лгать, милый. Тебе это не к лицу. Коммунист отец, и сын пошёл по его стопам, с гордостью. Не удивительно, что отговаривал меня от вступления в НСДАП!
— Не смей ни в чём обвинять отца! Он был прекрасным человеком, до конца жизни пытался помочь стране выбраться из помойной ямы, в которую нас бросил Вильгельм Второй…
— Допустим. Но скажи, любимый, почему ты якшаешься с русскими коммунистами, а? Не смотри на меня так! Я всё знаю!
— Что за бред? Откуда? И как ты достала эту книжку?
— Гестапо занимаются тобой не первый год. Они разрабатывали дело твоего отца, а после его кончины решили, что сын мог иметь такие же коммунистические идеи. Ты хоть представляешь каково это, большевик на министерской должности? Позавчера они явились в мой дом и всё рассказали о тебе, устроили допрос. Я клялась, что ничего не знаю, думаешь поверили? Так что я с радостью согласилась вытащить из тебя информацию.
— С помощью револьвера?!
— Мои женские чары вряд ли бы подействовали на ярого коммуниста. К тому же, я больше в постель не лягу с таким выродком. Меня словно в грязь окунули, в дерьмо! Так что говори с кем работаешь!
— Ни с кем! Всё это бред…
Отто поднялся с кресла с намерением отобрать у женщины оружие. Мари взвела курок и крикнула:
— На месте стоять! Иначе продырявлю прекрасный костюм кремового оттенка, который сама тебе подарила!
— Что гестапо наговорили ещё? — Вебер опустился в кресло обратно, ощущая первые признаки страха. — Быть может, что я приношу в жертву младенцев и танцую голым при луне?
— Не будь поверхностным! — фыркнула Мари. — Гестапо сотрудничает с Абвером, а они в курсе твоих частых поездок в Советский Союз. Ты передавал какие-то бумаги советским дипломатам, а в них содержался шифр с данными о немецких разработках в вооружении. Всё сливал врагу, Отто, какое паскудство!
— У них нет доказательств! Всё это пустые домыслы…
— Обыск в твоей квартире выявил не только библиотеку запрещённой литературы. У тебя куча бумаг с зашифрованными данными. Абвер пытался взломать их, но тщетно.
— Потому что там нет никаких секретов! Просто служебные записки о договорах с европейскими странами…
— Скользкий как угорь!
Мари подошла ближе. В свете потолочной лампы ярко высветилась татуировка на плече в виде нацисткой свастики. Отто вздрогнул, не веря глазам. До него окончательно дошло — эта женщина больше не друг. Прикончит и не поморщится. Нужно немедленно убираться отсюда, пока пуля не пронзила ему сердце.
— Положи оружие, любовь моя! — вкрадчивым голосом обратился он. — Всё обсудим, любая проблема решается откровенным разговором.
— Как в тот раз, когда тебя на месяц отправили в Советский Союз? — хмыкнула Мари. — Я не хотела отпускать, чувствовала что-то не так. Мама всегда говорила: «Прислушайся к интуиции, женщины из нашей семьи чуют ложь, слышат мерзкий запах надувательства!» Как она была права…
— Я никогда не предавал свою страну!
— Не хочешь рассказывать мне — поведаешь всё гестапо, там мастера по нахождению истины.
— Зачем ты испортила такую нежную кожу? Мари, эта свастика…
— Заткнись! Не желаю больше ничего слушать!
— Мари…
Отто встал с кресла и бесстрашно двинулся к женщине, которую любил. Ещё пару дней назад они занимались любовью в этой самой комнате, провели жаркую ночь, наполненную удовольствием. Не может быть, чтобы она не прислушалась к нему теперь. Сейчас накроет её руку ладонью, мягко отберёт оружие. Всё будет хор…
— Не смей!
Выстрел пронзил тишину, громко ударил по ушам, будто погребальный колокол. Отто вскрикнул от резкой боли в груди, покачнулся, кровь полилась из отверстия в рубашке. Ноги больше не держали его — он упал на колени.
Говорят, перед смертью в мозгу пролетает вся жизнь. Но Отто Вебер видел лишь лицо женщины, которая его предала и уничтожила. Никакой любви и нежности — физиономия искажена ненавистью и отвращением.
— За что…
Последние слова потонули в грохоте шагов и криках приближавшихся агентов гестапо. Когда они ворвались в квартиру всё было кончено. Мари безмятежно сидела в кресле с дымящимся револьвером. Ни слезинки не пролила, а лишь допивала любимое вино.