Уэллен Эдвард Опасная дичь

Эдвард Уэллен

ОПАСНАЯ ДИЧЬ

В глубоком лесном сумраке Джесс Сили увидел сверкнувшие огнем зрачки какого-то зверя.

А ведь с какими бесконечными предосторожностями делал он каждый шаг, как боялся задеть за что-нибудь ружейным стволом, когда крался сквозь лесную чащу. И все же они учуяли его, они шли по его следам с той самой минуты, как он вошел в лес, а теперь они обложили его со всех сторон. Глаза исчезли, но он услышал тихий шорох.

"Иди неслышно и всегда гляди в оба" - такова была самая первая и самая главная из усвоенных им заповедей. И сейчас, когда- он легко скользил сквозь густые заросли, каждое движение его говорило о многих годах, проведенных на егерской службе. Время сделало его чуточку медлительнее, но опыт, накопленный за те же годы, сказывался во всей его повадке. Он снова уловил слабый шорох. За ним охотились. Интересно, чем они попробуют взять его на этот раз?

Он умышленно позволил ружейному ремню соскользнуть с плеча так, чтобы стволы угрожали его собственной жизни. Может быть, это соблазнит кого-нибудь - белку, например,- кинуться с ветви, целясь задеть за спусковой крючок и вызвать выстрел? Впрочем, он тут же понял, что-нет. У них в запасе было кое-что получше. Ловушка!

Ничтожная доля секунды отделяла его от гибели, но он все же вовремя успел краем глаза заметить следы бобра, которые им не удалось замести как следует.

Он осторожно продвигался вперед, отыскивая взглядом то, что должно было сыграть роль спусковой пружины. Вернее всего, это будет кусок лианы... Он обнаружит ее по вялому цвету... Должен обнаружить, но пока ее что-то не видно... Он нахмурился... Неужели ошибся?.. И тут он заметил ее-совсем свежую, живую, укорененную, а другим концом обмотанную вокруг ствола огромной ели, и закрепленную там аккуратным узлом. На первый взгляд и ель была совершенно цела. Они собрали всю щепу, оставшуюся после работы, и укрепили ее на месте погрыза, но для его глаз-особенно теперь, когда он знал, что надо искать-разница между мертвой и живой древесиной была очевидна, и огромный выгрыз в основании ствола был хорошо заметен. Он пришел в восторг от того, как точно они все рассчитали. Задень он лиану хотя бы слегка, и дерево с грохотом обрушится на него.

Чтобы сначала возбудить, а после еще больнее обмануть их надежды, он постарался скрыть, что замысел их раскрыт, и шел прежним шагом, потом помедлил и, подняв ногу повыше, переступил через лиану, лишь на ширину волоса не задев ее. Тишина, затем еле слышный шумок разочарования.

Он пошел дальше. В шепоте дрожащей листвы осинника он уловил и другие звуки. Топот мягких лапок... Что они еще уготовили ему? Петлю? Нет, отравленные шипы!

Их выдал шорох листьев. Он молниеносно шагнул в сторону. Кто-то из них-возможно енот-отпустил согнутую дугой ветку боярышника. Она с силой хлестнула, и зловещие шипы чудом не впились в его кожу. Ветвь еще дрожала, когда он поднял дробовик, хотя енот (теперь он был уверен, что это енот, и усмехнулся, вспомнив самого первого из них-Бандита), уже давно скрылся. Ему все же пришлось сделать этот, вообще-то бессмысленный, жест, чтобы те, кто следил за ним, не знали, что ружье разряжено. Он осмотрел страшные шипы и снова усмехнулся. Каждый кончик был смазан чем-то липким и присыпан порошком. Порошок, надо думать, из высушенных листьев наперстянки. А может быть, они придумали что-нибудь получше? Он улыбнулся, прислушиваясь к ставшему еще громче ропоту разочарования.

А дальше ему снова пришлось удвоить осторожность. Там, где идти стало совсем легко, он остановился. Они расчистили тропу, которая теперь просто приглашала его обойти густую поросль подлеска. Он присмотрелся - не свисает ли над головой с ветви связанная петлей лиана, готовая обвиться вокруг шеи,- и двинулся по тропе. Ничего не произошло... Вдруг он опять стал как вкопанный, почуяв запах сырости, в котором, однако, не было резкого привкуса плесени.

Впереди тропа расширялась, переходя в лужайку. Центр лужайки занимала болотистая полоса, которая вполне могла обернуться для него губительной трясиной. Однако прямо через эту полосу шли следы крупного лесного сурка, как бы подсказывая, что почва здесь достаточно тверда. Что-то в этих следах заставило Джесса остановиться. Видны они были довольно хорошо, хотя и казались чуть-чуть размазанными. Он присмотрелся к отпечаткам лап на обоих отрезках тропы-до и после болотаи понял в чем тут дело. Не один, а целых три сурка прошли друг за другом, ступая след в след. Двое держались твердой земли, неся в зубах концы длинной жерди, тогда как третий, всем весом опираясь на эту жердь, оставлял в жидкой трясине ясные отпечатки своих лап, нисколько не рискуя утонуть в грязи.

Джесс ухмыльнулся и обошел болото стороной.

Про себя он немного удивился, что звуки, которые он слышал, говорили скорее о волнении и ожидании, чем о разочаровании. Но на большее, чем мимолетное удивление, да еще на вскрик испуга, у него времени не было. Земля, вернее, не земля, а грязь, покрывавшая настил из переплетенных ветвей, расступилась под его тяжестью. Руки его инстинктивно вскинулись над головой, а ружье выскочило из них. Джесс полетел вниз.

Яма была глубока... Землекопы они отменные... Терпения хоть отбавляй... Он удовлетворенно кивнул и потерял сознание.

Потом он пришел в себя. Он лежал ничком, одна нога была странно подогнута. Он был еле жив, но знал, что они вряд ли нападут сразу. Они не поверят ему, будут выжидать, опасаясь, что он лишь притворяется ослабевшим. Только спустя какое-то время они нападут. Терпенья им не занимать.

Он попытался перебороть боль. Ведь он же именно к этому и стремился с самого начала, так к чему теперь пустые сожаления... Впрочем, их и нет-сожалений... Он был очень хорошим хранителем дичи... И Джесс снова ушел в небытие, успокоенно улыбаясь.

На этот раз обморок продолжался долго, и он знал, что перенес приступ лихорадочного бреда. Был период, длительности которого он так и не смог определить, в который он ощутил себя в прошлом, вновь переживая начало того, что было потом.

Это случилось с ним в тот день, когда он, с особой остротой ощущая гнетущее бессилие и предвидя наступление поры, когда у него уже не хватит энергии, чтобы защищать своих подопечных от своих соплеменников, наткнулся на этого браконьера. Браконьер был слишком занят, чтобы заметить Джесса, слишком поглощен преданием анафеме той распроклятой зверюги, которая раз за разом спускает пружины у его капканов и ворует из них приманку.

Уже в тот давно миновавший день он хорошо знал, что тащить браконьера в суд будет чистой потерей времени. Местный мировой судья все равно отпустит его, предварительно прочитав даже не слишком длинную нотацию. Поэтому Джесс пинками вышиб браконьера из заказника, положил в капкан приманку, насторожил его и лег в засаду.

Наконец, робко принюхиваясь, появился здоровенный енотище, взял в переднюю лапу небольшой сучок и деликатно сунул его в капкан. Капкан щелкнул и челюсти его сжались, схватив пустоту. Енот уже собирался удрать вместе с приманкой, когда Джесс очнулся от изумления. Он прицелился и выстрелил анестезирующей иглой из своего ружья, усыпив енота. Сили принес его домой - и так было положено начало существованию частной, никем не апробированной, глубоко засекреченной опытной психологической лаборатории.

Этот енот был первым и самым многообещающим объектом, который быстро освоил всевозможные запоры, преграждавшие ему выход из ящиков и лабиринтов, и навострился получать награды за правильно воткнутые в дырки колышки и за завязанные на веревке узлы. Единственная за все время ошибка была допущена самим Джессом. Он полюбил енота - Бандита - и дал ему это понять. Еще хорошо, что Сили понял свою ошибку в самом начале программы, а то все бы пошло к чертям.

Ему пришлось выбивать из Бандита чувство привязанности. Он заставил себя хладнокровно и методично воспитывать у Бандита ненависть к человеку и страх перед ним. Страх и ненависть к любому человеку.

И только когда он убедился, что эта цель достигнута, он отпустил Бандита на волю. Джесс окольцевал его и выпустил в чащобу, а сам стал искать новые перспективные объекты обучения. Но Бандит так и остался единственным в своем роде: всем прочим Джесс имен не давал. Не смел.

Он конструировал все более и более сложные замки и запоры и в конце концов натренировал своих учеников так, что они могли не только обезвредить любой капкан, но и, прежде чем уйти с добычей, оттаскивали капкан в другое место, снова заряжали его и маскировали так, что бывший владелец сам попадался в него. Если не считать пули от одного траппера, который считал, что перестановка капканов-дело рук самого Джесса, Сили больше никогда не имел дела ни с кем из браконьеров.

Во время брачных сезонов Джесс широко пользовался своим ружьем с анестезирующими иглами, чтобы соединить в пары наиболее талантливых животных. И через тридцать лет, благодаря обучению и селекции, находившиеся под его охраной звери умели расправляться со всеми видами ловушек, научились выставлять часовых, натягивать веревки поперек тропинок, кидать камни в незадачливых охотников, выводить из строя их собак, а с помощью песка и мочи тушить очаги лесных пожаров. Теперь, когда он был в сознании, Джесс испытывал прилив законной гордости. В свое время он поставил перед собой задачу научить зверье охранять свой заказник и спасать себя. И он хорошо поработал. Он оказался отличным педагогом.

Джесс слышал, как они подбираются все ближе и ближе к краю ямы. Вот уже видны их глаза. Его взгляд задержался на одном из "лиц". Старый Бандит! Быть того не может! Старый Бандит давным давно околел! Тогда, скорее всего, это его сын, или внук, или правнук... Впрочем, в каком-то смысле все они дети Джесса Сили... Хотя это никакого значения не имеет... Они же все равно не помилуют его... Я очень хорошо обучил их,думал Джесс, усмехаясь.

Загрузка...