Олигарх

Глава 1

Итак свершилось, наконец-то мне удалось полностью воплотить задуманное.

Я подошел к окну и немного раздвинув шторы, посмотрел вслед отъезжающей карете графа Карла Фердинанда фон Буоль-Шауенштейна, Министра-Президента Австрийской империи. Когда карета скрылась за поворотом, я подошел к огромному во всю стену книжному шкафу своего кабинета и открыл тайную дверь, из-за которой стремительно вышел князь Александр Михайлович Горчаков, русский посланник при австрийском дворе.

Он чуть ли не бегом бросился к моему рабочему столу, стоящему в дальнем углу кабинета. Я молча показал на пакет, одиноко лежащий посредине стола. Князь дрожащими руками схватил пакет и достал из него исписанный лист бумаги.

— Алексей Андре-евич, я не верю с-воим глазам, — князь от волнения даже начал слегка заикаться. — Неужели это правда?

Я ничего не ответил, молча достал полюбившуюся за последние годы гаванскую сигару, обрезал её, прикурил от свечи и с наслаждением сделал глубокую затяжку. В голове сразу зашумело, в курении крепких сигар именно эта первая затяжка доставляло мне самое большое удовольствие.

Князь тем временем еще и еще перечитывал текст, он даже снял свои очки и протер линзы, что заставило меня улыбнуться.

— Александр Михайлович, вы я вижу и правда не верите своим глазам, — иронично констатировал я.

Ерничать и иронизировать можно было сколько угодно, но на самом деле в реальность происшедшего мне и самому с трудом верилось. Но князь Горчаков держал в руках бумагу, подписанную австрийским императором Францом ИосифомПервым c совершенно невероятным текстом: австрийцы отзывают свой ультиматум.

На фронтах Крымской войны после взятие турецкого Карса несколько недель царило относительное затишье. Бледная тень своего великого дяди, французский император Наполеон Третий начал понимать, что дальше он будет таскать каштаны из огня другим и в Россию начали поступать сигналы о желательности начала мирных переговоров.

Кто-то организовал утечку информации об этих контактах и австрийцы под давлением британцев решились вмешаться: австрийский посол в Петербурге граф Эстергази явился к русскому канцлеру Нессельроде и передал ему ультиматум из пяти пунктов, угрожая в случае непринятия вступить в войну на стороне коалиции.

Вечером 20-ого декабря 1855-ого года в кабинете императора Александра Второго состоялось созванное им совещание. Прения были не продолжительные. Остановились на том, чтобы согласиться на предъявленные условия, кроме уступки Бессарабии и отвергнуть статью австрийской ноты о праве союзников предъявлять России другие требования, если этого потребует «интерес Европы».

30-ого декабря в Вене русский посланник князь Горчаков сообщил этот ответ графу Буолю. Но Министр-Президент Австрийской империи отказался вести какой-либо дипломатический торг с Петербургом и поставил срок получения окончательного ответа через шесть дней.

Я был в курсе всей этой дипломатической возни и спокойно ждал намеченного мною момента для вступления в игру. Положение русского посланника в Вене было крайне тяжелым и ответственным. С князем Горчаковым наше знакомство началось много лет назад в Лондоне, а оказав в свое время экстренную, но небольшую для меня, финансовую помощь русской миссии, моя светлость пользовалась почти безграничным доверием русского посланника.

Состояние финансов Австрийской империи мне было отлично известно. Подготовка к будущей войне с Россией уже обошлась австрийской казне более чем в полмиллиарда флоринов, годовой военный бюджет был израсходован еще в апреле 1855-ого года и страна стояла на пороге банкротства. Правительство было вынуждено выпустить дополнительные сто сорок миллионов флоринов бумажных денег, а вот потом печатный станок «сломался» и любые сверхплановые расходы можно будет финансировать только заняв денюжку у сильных мира сего, к которым с некоторых пор принадлежал и я. Это итак уже представляло колоссальную проблему, желающих финансировать «товарищей» с Дуная практически не было. Их кредитный рейтинг был очень низким.

После своего феерического финансового успеха во время золотых лихорадок в России, на Аляске, в Калифорнии и Австралии я стал главным деловым партнером барона Лайонела Натана де Ротшильда и поэтому горькую пилюлю австриякам приготовил заранее.

Еще накануне начала Крымской войны я, помятуя свои предыдушие попытки вмешательства в ход российской истории, решил готовить запасной вариант на случай если войну мне не удастся предотвратить.

С бароном я познакомился когда мы оба были молодыми и юными. А вот плотные деловые отношения начались когда он был уже главою еврейской общины Лондона и несколько лет назад вместе со своим дядей сэром Мозесом Монтефиоре, сестра которого была родной матерью барона, работал в пользу русских и польских евреев. Благодаря барону Лайонелю у меня с его дядей установились очень близкие дружеские отношения. Они, общаясь со мной, неоднократно высказывали свое возмущение положением евреев в Российской империи и особенно наличием пресловутой «черты оседлости».

Мозес Хаим Монтефиоре больше двадцати лет назад оставил бизнес и целиком занялся общественной и филантропической деятельностью. Изначально он занимался естественно проблемами избранного народа, будучи один из известнейших британских евреев. Но в тридцатых годах он активно боролся за отмену рабства в британских колониях и в 1835-ом году совместно с Ротшильдами предоставил английскому правительству большой заём для компенсации убытков владельцам плантаций в связи с уничтожением рабства.

Для меня отмена крепостного права в России была фикс идеей. И не просто отмена, как это сделает Александр Освободитель в 1861-ом, оставив без штанов миллионы крестьян, а предоставление настоящей личной и экономической свободы многострадальному русскому крестьянству.

Взвесив все за и против, я решил попробовать провернуть такую же штучку в России. После всех золотых эпопей денег у меня было как у дурака фантиков, по моим подсчетам даже больше, чем имели все Ротшильды, британские, французские, немецкие и неаполитанские. Но все равно в одиночку я это ну никак не могу провернуть. Помимо финансов был еще нужен? как станут говорить в двадцать первом веке, административный ресурс. Его у меня почти нет, я конечно безумно богат и знатен, но для вершителей мировых судеб всё еще выскочка. А вот у Ротшильдов этот ресурс есть.

Но чтобы еврейские банкиры вписались за русского крестьянина, надо было их очень заинтересовать. В сухом остатке для них самое главное это деньги. Если дойти до самой сути их деятельности, то даже их общественная и филантропическая деятельность была направлена на создания самых благоприятных условий для главного — зарабатывания звонких монет и их различных эквивалентов.

Несколько недель я потратил на рассказы Мозесу и Лайонелю о России, её богатствах и возможностях заработать просто немыслимые бабки при её быстром развитии, одно железнодорожное строительство чего стоит.

Как известно вода и камень точит. Когда в очередной раз оправдался мой прогноз и началась Крымская война и мало того, её события стали развиваться тоже в соответствии с моими предсказаниями, лед тронулся.

15-ого марта 1855-ого года, в Европе мне приходилось жить по григорианскому календарю, я ехал на ужин к барону Лайонелю. Несмотря на войну, местожительство мне менять не пришлось, официально у меня, благодаря тетушке, было двойное гражданство, я был и российским и британским подданным. В данном случае деньги решали всё.

Настроение у меня было хуже губернаторского, пока все идет так, как и я знал по своей прежней жизни: русская армия ушла из Дунайских княжеств, союзники высадились в Крыму, Севастополь в осаде, русская армия потерпела несколько чувствительных поражений.

В Европах уже знали о смерти Государя Николая Павловича, а я при всех своих огромных деньжищах, ничем не могу помочь своей Родине и мало того, у меня пока даже нет возможности просто приехать в Россию. Единственное что мне реально удалось сделать, так это предотвратить военные действия на Тихом океане и воспрепятствовать заключению державами договоров с Японией. По моему разумению для этого еще не пришло время.

Первый раз я вызвал неудовольствие Государя много лет назад участием в дуэли и отказом служить по какой-нибудь части, затем была критика университетский устав 1835-ого года. Потом была безрезультатная попытка отговорить Николая Павловича от вмешательства в австрийские дела в 1849-ом году.

Когда же я, попросив аудиенцию, попытался отговорить его начинать нынешнюю войну с Портой, Государь Император в бешенстве прогнал меня и запретил пускать в страну до окончания войны. Если бы не мои успехи в руководстве Русско-Американской компанией последствия были бы для меня вообще катастрофическими.

Конечно что-то мне удалось уже сделать в России, самым зримым были конечно кадровые перестановки в армии и военном ведомстве. Хотя вполне возможно они произошли бы и без моего вмешательства. По крайней мере смена командующего в Крыму. А всё остальное должно сработать попозже. Ну и в Россию меня скорее всего уже впустят, просто не время — сейчас важнее европейская часть моих планов.

Всю дорогу в моей голове теснились думы, какие еще доводы и аргументы привести, что бы склонить Мозеса и Лайонеля к принятию моего предложения. Вернее убедить надо было только баронета Монтефиоре. Его племянника, барона Лайонеля, патриотом британской короны можно было назвать с очень большой натяжкой и он сразу же по достоинству оценил моё предложение.

А вот Мозес Монтефиоре был патриотом Британии, во время наполеоновских войн вступил добровольцем в национальную гвардию, где дослужился до звания капитана и уговорить его поступиться британскими интересами было архисложно. Но желание сдвинуть с мертвой точки еврейский вопрос в России в конечном итоге должно оказаться сильнее. Тем более в моем предложении не было ничего, что можно было назвать предательством Великобритании.

План мой был таков. В нужный момент, а именно когда австрийцы предъявят русским ультиматум, совершенно неожиданно для них просто отказать в кредитах, жизненно важных для империи. Но всё можно будет исправить, если австрияки сохранят нейтралитет и император Франц Иосиф лично известит об этом своего венценосного брата русского императора Александра Второго.

Получив письмо, новый русский император безбоязненно двинет в Крым армию, стоящую в Польше. Французы и так уже будут готовы мириться, амбиции французского императора Наполеона Третьего были удовлетворены и он готов начать мирные переговоры.

С Англией было сложнее, но значительная часть общества не понимала смысла начавшейся войны, а после очень существенных военных потерь возникла антивоенная оппозиция даже в парламенте.

Но самым главным была позиция британских финансистов и промышленников. После отмены «хлебных законов» в 1846-ом году в Англии прошла таможенная реформа и фактически был установлен режим свободной торговли. Результатом стало резкое удешевление всех видов сырья и это дало поразительные и очень быстрые результаты.

В Англии к власти, по сути, окончательно пришла промышленно-спекулятивная буржуазия. Первые последствия этого господства промышленных капиталистов были поразительны. Промышленность ожила и с 1850-ого года начался неведомый ранее подъемом производства уже почти сделавший страну «мастерской мира». Вопрос радикального снижения пошлин на английские промышленные товары стал главной целью внешней политики Британии.

В Европе главным препятствием была Россия со своей традиционной промышленной протекционистской политикой. Николай Павлович со своими министрами справедливо полагали, что российская промышленность окажется неконкурентно способной, тем более что перед глазами были уже примеры Китая и Османской империи, подписавшие с Великобританией договоры о свободной торговле.

Могущественную британскую «партию войны» возглавлял лорд Пальмерстон. Он говорил, что «ограниченный конфликт с Россией заставит последнюю вести либеральную таможенную политику и присоединиться к принципам свободной торговли». Вдобавок еще и резонно утверждая, что война отлично стимулирует промышленное развитие и производство.

Была на острове и «партия мира» которая пыталась говорить, что Россия с её семидесятимиллионным население, что почти в три раза превышало население Великобритании, не столь слаба в промышленном отношении, в отличии от тех же Китая и особенно Османской империи и может в итоге стать злейшим врагом королевства. Я имел контакты с несколькими «товарищами» из этих кругов и разъяснил им, что реформы в далекой и непонятной им стране в ближайшие годы начнутся по-любому. Это приведет с бурному росту в Российской империи абсолютно всего и лучше «дружить домами», а не воевать.

Но «партия мира» была на самом деле чахленькая, малочисленная и совершенно беззубая. А вот если бы удалось подключить к этим полумаргиналам, я реально считал их именно такими, мощь Ротшильдов, то ситуация изменится радикально. Но увы и ах, пока у меня ничего не получалось, а время бежит и бежит.

Когда я зашел в гостиную, то на мгновение потерял дар речи, меня ожидали не только Лайонел со своим дядей Мозесом, но и возможно будущие премьер-министры Великобритании 19-ого века — Уильям Гладсон и Бенджамин Дизраэли. Хотя мне пока еще не удалось вмешаться в ход европейской истории, но череда событий в Америке и на Дальнем Востоке запущенная мною по другому пути, рано или поздно скажется на судьбах Европы и бабка еще на двое сказала по поводу их премьерств через -цать лет.

Начинали они свою политическую карьеру в одной лодке, в партии тори, но уже разошлись как в море корабли. В феврале 1852-ого года Дизраэли в результате партийных интриг получил пост в правительстве и роль лидера тори в нижней палате. Но внесённый им в палату бюджет показал, что в качестве министра финансов он не на своём месте.

После суровой критики Гладстона бюджет был отвергнут громадным большинством, уже в декабре кабинет подал в отставку и именно Гладсон заменил Дизраэли в кресле канцлера казначейства Соединенного Королевства. Сейчас он после падения очередного правительства только-только оставил этот пост, а Дизраэли уже несколько лет признанный лидер протекционистов в нижней палате парламента.

Пройдет еще немного времени, они станут непримиримыми политическими оппонентами и будут яростно критиковать друг друга в парламенте. Но сейчас, увидев в гостиной Ротшильда этих двух таких уже разных политиков, я почувствовал холодок восторга и чувства возможной победы.

Было неудивительно, что удалось достучаться до Гладстона, гуманиста с высокими честными взгляды на жизнь, всю жизнь искавшим верного ответа на вопросы, где истина и где справедливость. А вот на общение с Дизраэли я никак не рассчитывал, хотя если подумать, то и его появление было вполне закономерным.

Конечно он, как и все видные политики острова, исповедовал в своей политической деятельности два главных политических принципов Соединенного Королевства: «Британия превыше всего» и «У нас нет вечных союзников и у нас нет постоянных врагов, вечны и постоянны наши интересы». Сейчас, в 19-ом веке, можно быть кем угодно и вытворять незнамо что, но только в этих железобетонных рамках. У политика с другими принципами сейчас здесь просто нет никаких шансов.

Безродный и безпоместный британский выкрест Дизраэли прошел сложнейший путь к политическому Олимпу. Он конечно блестящий оратор и литератор, но на мой взгляд гадкий, безпринципный и подлый человек. Вся его политическая карьера это сплошное флюгерство, предательства и хождение по головам. Кстати и не только в политике, но и в жизни, чего стоит одна его история отношений с семьей Остинов. За такое в приличном обществе морду бьют, а на острове в парламент избирают.

Появление в гостиной Ротшильда этих столь разных политиков значило только одно: мне удалось убедить Мозеса Монтефиоре, мое предложение принято, в британской власти лед тоже тронулся и два видных парламентских деятеля прибыли на переговоры со мной. Осталась самая малость, на пальцах всё объяснить этим двум видным английским политикам.