Охотники Пангеи

Орнитолесты, вышедшие на охоту за диплодоком, пробирались сквозь густой лес юрского периода.

Этот орнит был деятельным плотоядным динозавром. Самка достигала высоты взрослого человека, но вес ее маленькою тельца составлял менее половины от общего веса. Она обладала мощными задними ногами, длинным хвостом-балансиром и острыми коническими зубами. И была покрыта коричневыми пушистыми перьями: неплохая маскировка для тех, кто обитает обычно на опушках леса, где ее собратья промышляют яйцами и падалью. Чем-то она была похожа на большую птицу с редким оперением.

Зато лоб казался почти человеческим, высокий, лысый, нависающий над острой, похожей на крокодилью, мордой.

Талию обвивал пояс, вокруг которого закручивался кнут. В длинных цепких лапах она держала нечто вроде копья.

Она носила имя, которое переводилось как Та-Что-Слышит-Все, ибо не вызывало сомнений, что, несмотря на молодость, слух у нее исключительный. Она была динозавром, динозавром с большим мозгом. Ни один человек не узнает о том, что она когда-то существовала.

Та-Что-Слышит-Все первой уловила звуки приближения стада диплодоков, отозвавшиеся мягким гулом в костях. Она немедленно бросилась на землю, разгребла листья папоротника и кипарисовые иглы и прижала голову к утоптанной почве.

Шум, скорее, казался глубоким рокотом, чем-то вроде отдаленного землетрясения. Это и был шум, производимый диплодоками, которые Та называла про себя «утробным голосом»: низкочастотный гул общения, иногда разносившийся на много километров.

Стадо диплодоков, скорее всего, покинуло рощу, где провело холодную ночь: эти долгие часы перемирия, в течение которых и охотники, и добыча впадали в лишенную сновидений неподвижность. Только когда диплодоки вновь пускались в путь, появлялась возможность преследовать стадо и даже отбить беззащитных малышей или больных ящеров.

Самец Той-Что-Слышит-Все наблюдал за ней. Его звали Стего, потому что он был упрям и сбить его с раз принятого курса было так же невозможно, как могучего, но печально известного своим крохотным мозгом стегозавра.

— Они идут? — спросил он.

— Да. Идут, — ответила она.

Плотоядные охотники привыкли действовать молча, поэтому их язык состоял из последовательности негромких щелчков, жестов и определенных поз: никакой смены выражений, поскольку морды орнитов были такими же застывшими, как у всех динозавров. Та и Стего молча скользили сквозь зеленую тень лесной опушки, двигаясь в безмолвной согласованности, и со стороны выглядели половинками единого организма. На протяжении многих поколений, начиная от лишенных мозга предков, эти виды плотоядных охотились парами. Совсем как сейчас.

В лесу преобладали высокие араукарии и гингко. На полянах рос плотный ковер из папоротников и похожих на листья ананаса цикадеоидов. Но цветущих растений не имелось. Это был унылый, казавшийся незавершенным мир, мир серо-зеленых и коричневых тонов, мир без ярких красок. Мир, через который пробирались охотники.

По мере приближения к стаду шум утробных голосов огромных животных становился все отчетливее. Он сотрясал саму землю: вялые стебли папоротников подрагивали, в воздухе танцевали пылинки, словно предчувствуя появление гигантов. И скоро орниты смогли услышать шаги могучих животных, оглушительный отдаленный топот, словно грохот камнепада с горного склона.

Орниты добрались до самого края леса. И там перед ними возникли диплодоки.

Когда диплодоки шагали, казалось, сдвигается сама земля и громадные холмы, тронувшись с места, лениво шествуют по равнине. Beроятно, человек не смог бы в полной мере осознать все, увиденное Той. Масштаб явно не совпадал: эти величаво скользящие колоссы просто обязаны были оказаться чем-то геологическим, но уж никак не частью животного мира.

Самой большой из сорока диплодоков была поистине необъятная корова: матриарх, которая уже свыше века считалась маткой этого стада. В длину она достигала тридцати метров, в высоту — пяти и весила двадцать тонн. Впрочем, даже самые молодые десятилетки выглядели куда массивнее самых больших африканских слонов.

Матриарх вышагивала, держа длиннющие шею и хвост почти горизонтально, параллельно земле. Тяжесть невероятного брюха поддерживалась мощными ляжками и широкими слоновьими ногами. Толстые, похожие на канаты, жилы вздувались на шее, спине, вдоль хвоста и лежали в специальных каналах, проложенных по верху позвоночника. Масса шеи и хвоста напрягала шейные сухожилия, уравновешивая тем самым вес торса. Вся она напоминала ожившую конструкцию подвесного моста.

Голова, ее выглядела смехотворно маленькой, словно принадлежащей совершенно иному животному. Тем не менее именно через эту небольшую пасть проходила вся еда. Она жевала постоянно. Мощные челюсти могли отхватывать куски от древесных стволов, и вся эта грубая пища быстро переваривалась. Она даже во сне ощипывала кусты. В щедром мире конца юрского периода найти питание не составляло труда.

Такое большое животное могло двигаться только с величавой медлительностью. Но ей нечего было бояться. Защитой служили невероятные размеры, а также ряд острых, похожих на зубы, шипов и толстых, смахивающих на латы, пластин на спине. Она не нуждалась в уме, ловкости, гибкости и быстроте реакции. Маленький мозг в основном занимался биомеханическими процессами тела, равновесием, осанкой и движением. Несмотря на поразительную массивность, самка казалась странно-грациозной, словно двадцатитонная балерина.

Стадо продолжало двигаться вперед. Травоядные фыркали и сопели, раздраженно мыча, когда одно неуклюжее тело сталкивалось с другим. И над всем этим висело негромкое, какое-то механическое урчание в брюхах диплодоков. То и дело из-под хвостов вырывались облака газов. Внутри этих толстых туш постоянно перекатывались и скрежетали камешки, перетиравшие пищу, превращавшие внутренности диплодоков в высокоэффективные механизмы обработки разнообразного грубого корма, который почти непрожеванным попадал в желудки. Все это походило на работу заводских станков.

За величественной процессией следовали подпевалы, подголоски и паразиты. Над самими животными и оставленными ими навозными лепешками кружили насекомые. Мошек подхватывали на лету различные виды насекомоядных птерозавров. Некоторые из птерозавров даже ехали на бесчувственных широких спинах диплодоков. Нашлась и пара неуклюжих первобытных птиц с почти неразвитыми крыльями, суетившаяся у ног ящеров и энергично клевавшая личинки, клещей и пчел. Были и плотоядные динозавры, которые охотились за самими охотниками. Та услышала гогот молодых силурозавров, скрадывавших добычу между древоподобных лап диплодоков, рискуя при этом быть раздавленными любым неосторожным шагом.

Вся эта компания отличалась не только громадными размерами, но и подвижностью: целый город, упорно пробиравшийся через мир-лес. И Та была частью этого города, города, где провела всю свою жизнь и останется до самой смерти.

Наконец матриарх набрела на заросли гингко, высоких, поросших сочной зеленью, и, подняв голову, несколько минут присматривалась к новому блюду. Потом сунула голову в листья и принялась перетирать их тупыми зубами. Остальные взрослые особи последовали ее примеру. Животные просто валили деревья, отламывая огромные куски от стволов и даже вырывая из земли корни. Вскоре роща была сметена с лица земли: потребуются десятилетия, чтобы гинкго оправились после короткого визита диплодоков.

Таким образом эти неуклюжие животные изменяли пейзаж.

Позади себя они оставили уродливый пролом, коридор зеленой саванны в мире, где царили первобытные леса, ибо стадо так вытаптывало растительность, что было вынуждено непрерывно передвигаться дальше и дальше, словно разгульное буйствующее войско.

Это беспорядочное на вид стадо держалось вместе и неустанно шло на восток. Менялись его члены, умирали старые, появлялись новые, но структура оставалась прежней — на протяжении десяти тысяч лет.

Однако в ту эпоху для таких грандиозных путешествий было сколько угодно места и времени.

На земле юрского периода господствовал один необозримый по размерам континент — Пангея, что означало «земля всей Земли». Это и в самом деле была могучая страна. Южная Америка и Африка, тогда еще неразрывно соединенные, образовали часть мощной скалистой платформы, а в сердце континента протекала полноводная река, чьими притоками были Амазонка и Конго. Всего лишь притоками.

В глубочайшем прошлом, пока сливались континенты и рождалась Пангея, смерть собирала обильную жатву. Устранение таких препятствий, как горы и океаны, привело к смешению многих видов растений и животных: естественно, менее приспособленные просто не смогли выжить. Кроме того, первоначально пересохшая поверхность континента превратилась в безводную и бесплодную пустыню, и безжалостное биение палящей жары свело к минимуму возможность выживания различных видов флоры и фауны.

Очень немногие животные вынесли великое объединение: насекомые, амфибии, рептилии и первобытные млекопитающие, похожие на рептилий, но со свойствами млекопитающих, уродливые, во многом незавершенные создания, маргиналы среди животных. Но, с точки зрения вечности, этого оказалось достаточно. Жалкая горстка видов открыла дорогу к появлению всех млекопитающих, включая человека, а также к большому разнообразию птиц, крокодилов и динозавров.

Но все же в течение долгих веков простые геометрические очертания суперконтинента диктовали развитие жизни на Земле. Во времена Той-Что-Слышит-Все единообразие флоры и фауны распространилось по всей Пангее, от океана до океана, от полюса до полюса, — единообразие длительное и устойчивое, хотя грандиозные тектонические силы уже готовились разорвать необъятную массу Земли.

И словно в полной гармонии с просторами материка диплодоки росли и росли, пока не достигли невероятной величины. Впрочем, их размеры были вполне уместны для смешанной, непредсказуемо развивающейся растительности того времени. Диплодоки, со своими длинными шеями, могли, оставаясь на месте, методически очищать дерево за деревом, даже самые нижние ветки. Для этого им не приходилось делать лишнего шага.

Но даже они не были самыми большими гигантами среди травоядных: эта честь принадлежала настоящим колоссам — брахиозаврам, чей вес достигал семидесяти тонн. Правда, брахиозавры были животными-одиночками или передвигались малыми группами. А вот огромные стада диплодоков, насчитывавшие иногда до сотни голов, меняли лик земли, как ни одно животное ни до, ни после них.

В лице разумных орнитов диплодокам грозила новая опасность, к которой эволюция их не подготовила. Тем не менее после векового существования матриарх впитала в себя некую глубинную мудрость, и в ее покрасневших от старости глазах светилось понимание неумолимых ужасов, уже постигших и постигавших ее сородичей.

И вот теперь терпеливые орниты дождались своего часа.

Диплодоки по-прежнему толпились вокруг погибшей рощи. Неповоротливые тела все еще не давали себе труда пошевелиться. Головы на длинных шеях колебались над раскиданными ветками, как механические лапы сборщика вишни. Молодняк жался друг к другу, но сейчас особей поменьше отгоняли взрослые, с которыми справиться было трудно.

Исключенные из общего круга, забытые, беззащитные.

Стего показал головой на одного из самых маленьких, на малютку-самку размером с африканского слона — настоящий карлик. Диплодок никак не мог протиснуться в гущу кормящегося стада и бродил за спинами взрослых, клюя остатки, подобно некоей массивной птице.

Похоже, этой низкорослой особе придется расплачиваться за всех остальных.

Среди диплодоков не наблюдалось истинных привязанностей. Стадо было просто подходящей для существования формацией, а не единой семьей. Диплодоки откладывали яйца на опушке и оставляли их там. Выжившие младенцы прятались в лесу, пока не вырастали настолько, что без опаски могли выйти из укрытия и поискать стадо.

Стада имели стратегическое значение: диплодоки своим совместным присутствием помогали уберечь друг друга. Кроме того, любое стадо нуждалось в притоке новой крови для собственного пополнения. Но если хищник убивал кого-то из молодых — ничего не поделаешь, так тому и быть: в бескрайних пангейских лесах всегда найдется другой, готовый занять место погибшего. Этими потерями стадо словно оплачивало пошлину за бесконечное путешествие сквозь древние рощи.

Та и Стего отвязали кнуты из кожи диплодока и, подняв их, взяв копья на изготовку, стали пробираться сквозь неровную поросль побегов и папоротников, заполнившую опушку леса. Даже если диплодоки увидят их, вряд ли всполошатся: их «программа» не содержала сигналов тревоги на приближение таких небольших хищников.

Между орнитами снова завязалась безмолвная беседа: знаки, жесты, кивки. Многозначительные взгляды.

— Эта, — сказал Стего.

— Да. Молодая. Слабая.

— Я побегу к стаду и пущу в ход кнут. Попытайся вспугнуть их. Отдели недоростка.

— Согласен. Я первым на нее наброшусь…

Их атака не должна была привлечь внимания. Но стоило орнитам приблизиться, как силурозавры умчались, а птерозавры, неуклюже хлопая крыльями, поднялись в воздух.

Стего зашипел. Та-Что-Слышит-Все повернулась.

И взглянула в глаза другого орнита.

Их оказалось трое. Они были немного больше и, следовательно, старше ее и Стего. Ничего не скажешь, красивые животные, каждое украшено отчетливым крестом из декоративных шипастых пластин, сбегавшим от затылка по спине. Та, повинуясь непонятному древнему инстинкту, ощетинила свои шипы.

Но эти орниты были голыми: ни пояса, сплетенного из коры, ни кнутов, ни копий. И ничего не держали в длинных лапах. Они не принадлежали к охотничьему племени Той, но были ее дальними родственниками — дикими орнитами, особями с малым объемом мозга.

Та зашипела, широко разевая пасть, и вышла вперед.

— Проваливайте! Вон отсюда!

Но дикие орниты не отступали, они отвечали Той яростными взглядами, в свою очередь, щеря пасти и поводя головами.

Той-Что-Слышит-Все вдруг стало не по себе. Еще совсем недавно эти твари удрали бы при виде нее, они давно привыкли опасаться укуса оружия, которым действовали их куда более разумные родичи. Но сейчас голод перевесил страх. Скорее всего, звери долгое время не набредали на стадо диплодоков — их основной источник пищи. И вот теперь все их усилия оказались напрасны, и Та вместе со Стего готовились украсть вкусную еду у них из-под носа.

Похоже, мир-лес становился слишком перенаселенным.

Та, стоя лицом к лицу с нежеланным напоминанием о своем звероподобном прошлом, сознавала, однако, что ни в коем случае нельзя выказать боязни. И поэтому медленно направилась к диким орнитам, кивая головой и бешено жестикулируя.

— Если воображаете, что можете утащить мою добычу, не надейтесь. Убирайтесь, грязные животные. У-би-рай-тесь.

Но безмозглые твари отвечали шипением и плевками.

Диплодоки уже заметили нечто необычное. Маленькая самка успела протиснуться в середину стада, подальше от охотников. Матриарх оторвалась от еды и оглядывалась. Голова ее вертелась, в точности как операторская платформа на специальном кране. Наконец она глухо зарычала, раздраженная бессмысленными выходками ссорившихся орнитов.

Именно такого шанса и ждали аллозавры.

До этой минуты они стояли в зеленой тени леса, подобно статуям, на огромных задних лапах. Тонкие передние лапы с трехпалыми кистями были сложены под грудью. Стая состояла из пяти не совсем еще взрослых самок. Тем не менее длина каждой доходила до десяти метров, а вес — до десяти тонн.

Аллозавров не интересовали молодые ящеры небольших размеров. Они высмотрели жирного самца диплодока, немного не достигшего зрелости. Пока стадо переминалось, отвлеченное перепалкой орнитов, жирный самец отделился от общей группы, которая до сих пор служила ему защитой и охраной.

Пятеро аллозавров атаковали немедленно, на земле и в воздухе. Задними лапами, с их мощными, похожими на стальные крюки когтями, они наносили глубокие рваные раны, а головами с исключительно толстыми черепами пользовались как дубинками, нещадно колотя диплодока. Заостренные зубы впивались в его плоть острыми кинжалами. В отличие от тиранозавров, они обладали большими кистями и длинными сильными лапами, которыми и придерживали диплодока, пока терзали заживо. До того наконец дошла вся степень опасности. Неуклюже повернувшись, он пошатнулся, но все же попытался бежать.

И тут развернулась безумная, жестокая, дикая бойня. Аллозавры были самыми тяжелыми из всех плотоядных на земле и напоминали прямоходящих проворных слонов.

Тем не менее стадо диплодоков пыталось отбиваться. Взрослые, протестующе трубя, мотали огромными шеями, стараясь смести любого хищника, имевшего глупость подобраться ближе. Один из них даже встал на задние лапы: поистине впечатляющее зрелище. Кроме того, они использовали свое самое страшное оружие: стегали хвостами, как гигантскими кнутами, и в воздухе раздавался поразительно громкий сухой треск, напоминавший пистолетные выстрелы. За сто сорок пять миллионов лет до появления человека диплодоки стали первыми животными на земле, преодолевшими звуковой барьер.

Аллозавры этого ожидали и потому поспешно отступили. Однако одного задело кончиком сверхзвукового хлыста, врезавшегося в ребра. Аллозавры были созданы для быстрого передвижения и имели легкие полые кости. Хвост разбил три ребра, что означало месяцы мучений для хищника.

Но все же атака, проведенная за эти несколько хаотических минут, оказалась успешной. Одна толстенная нога самца диплодока подвернулась: разорванные сухожилия не позволяли выдерживать свою долю огромного веса. Вскоре потеря крови еще больше его ослабит. И хотя бедняга поднял голову и жалобно захрюкал, стадо уже уходило.

Пусть на то, чтобы умереть, ему понадобятся многие часы: аллозавры, как большинство разумных плотоядных, любили играть.

Постепенно резкие удары хвостом смолкли, и стадо немного успокоилось. Последний удар нанесла матриарх стада.

При виде нападающих аллозавров, орниты, охваченные ужасом, дружно покинули поляну. Теперь Та и Стего молча злились, сидя бок о бок в зарослях и держа в руках бесполезное оружие. Сегодняшняя охота закончилась неудачей. Но все еще не так плохо. Когда аллозавры насытятся, можно поживиться остатками мяса убитого дипло…

Смертоносный хвост матриарха опустился как раз на спину Стего, вспоров кожу и мясо до кости. Он с воплем упал, выкатившись на открытое пространство, беспомощно разинув пасть. Щелевидные зрачки глаз, глядевших на Ту, судорожно пульсировали.

Потрясенная, она не двигалась с места.

Один из находившихся неподалеку аллозавров с ленивым интересом обратил на него взгляд остекленевших глазок, и не успела Та оглянуться, как он одним прыжком оказался возле Стего. Тот снова взвыл, царапая почву, словно пытаясь зарыться в тело Земли. Самка аллозавра с любопытством, почти нежно ткнулась в него своей мордой. Та не могла пошевелиться.

Но тут аллозавр с поразительной скоростью выбросил голову вперед, одним махом перекусил шею Стего и, схватив труп за плечо, высоко поднял. Голова Стего болталась на тонком клочке кожи, но тело все еще дергалось. Самка отнесла его на опушку леса, подальше от остальных, и принялась пожирать. Процесс шел на удивление быстро. Связки на челюстях позволяли аллозаврам открывать рты широко, как питонам, и располагать зубы так, чтобы было удобнее поглощать добычу.

Та тупо смотрела на след аллозавра: трехпалый кратер, глубоко отпечатавшийся в утоптанной грязи. В голове снова и снова звучала поговорка орнитов: охотник без товарища — все равно что стадо без матриарха.

А гигантская самка тем временем повернула голову и уставилась прямо на Ту. И она все поняла. Ссора орнитов дала аллозаврам возможность для атаки. Поэтому матриарх своим метким ударом обнаружила убежище Стего. Отдала его аллозаврам.

Отомстила.

Матриарх отвернулась, удовлетворенно мыча. И в мозгу Той словно что-то затвердело. Сгустилось. Спеклось. Теперь она знала, что остаток жизни проведет с этим стадом. Она поклялась воздать за гибель Стего.

Каждую ночь орниты возвращались в свой родовой лес, где когда-то охотились на млекопитающих, насекомых и гнезда диплодоков. Они ночевали в небольших впадинах и окружали лес вооруженными до зубов часовыми.

Сегодняшним вечером в лесу царила скорбь. Этот вид орнитов имел всего несколько сотен голов, и смерть сильного, умного, молодого самца была огромной потерей.

Даже когда на землю спустился ночной холод, Та-Что-Слышит-Все не смогла заснуть. Она обходила лагерь, останавливалась возле пробующих силы в шутливой борьбе юнцов, наблюдала за престарелыми охотниками, уже забывшимися в неподвижности сна. Двое молодых самцов обрабатывали шкуру диплодока: протягивали между зубами, мяли и колотили камнями. При этом они общались языком жестов: один рассказывал другому непристойную историю о своем недавнем спаривании с податливой самкой.

Дальше, дальше… Туда, где собралась группа малышей, перед которыми Хваткий показывал искусство изготовления приспособления для метания копья.

Хваткий был уже совсем дряхлым. Одну ногу покалечил небрежно повернувшийся диплодок, и больше он не мог охотиться. Зато своим мастерством заслужил собственное место и долю мяса. Никто лучше него не мог делать орудия, и теперь он показывал молодым сложную конструкцию, выструганную из обломков араукарии и побегов от корневища папоротников-эпифитов. Хваткий приветствовал Ту, свою некогда любимую ученицу, и пригласил присоединиться к ним.

Но молодые подмастерья изнывали от скуки и были совершенно неугомонными. Поигрывая крохотными, обвитыми вокруг поясов кнутами, они ссорились из-за остатков эмбриона диплодока, длиной примерно в метр.

Неподалеку расположился Одноглазый, непревзойденный рассказчик, державший маленькую аудиторию в постоянном напряжении своим представлением, состоящим из рычания, щелканья зубами, шипения, вращения глазом и едва заметных движений тела. Одноглазый повествовал об Игривом: странном создании, не женщине и не мужчине, сильном, как два охотника, который приветствует каждого погибшего орнита там, где диплодоки бесхвосты и невероятно высоки, а леса бесконечны.

Истории завораживали всех — молодых и, старых. Каждый вид, способный изготовить состоящие из нескольких деталей орудия, понимал причинные связи и, следовательно, искал объяснений для разнообразных явлений Вселенной. Игривый был первым земным шаманом.

Но побасенки Одноглазого о проделках и забавных выходках в кровавом раю не принесли утешения Той-Что-Слышит-Все.

Она смотрела на небо, в котором мерцали сполохи полярного сияния, заостренные трехмерные скульптуры из зеленого и фиолетового света. В те века магнитное поле Земли было в три раза сильнее, чем в эру человечества, и сверкающие столбы, подхваченные струившимся от солнца ветром, иногда накрывали планету от полюса до полюса.

Та искала убежища в воспоминаниях о более счастливых временах, когда она и Стего, подражая дальним предкам, охотились за яйцами диплодоков.

Весь фокус заключался в том, чтобы найти прогал, вернее, небольшую полянку недалеко от опушки, которая выглядела бы совершенно безжизненной, усеянной сухими листьями и комками грязи. Если приложить к земле чувствительное ухо и если к тому же повезет, можно услышать предательское царапанье детенышей диплодоков в яйцах.

Та-Что-Слышит-Все обычно предпочитала выждать, охранять «свое» гнездо от других орнитов, пока диплодоки не начнут вылупляться и не высунут головки наружу.

Можно было загадать, какой именно детеныш вылупится следующим. Как быстро можно убить вновь появившегося на свет диплодока, за мгновение до того, как он впервые увидит свет. Можно было даже позволить детенышам выползти из яиц. Длиной в добрый метр, с тонкими хвостами и шеями, они первым делом стремились уползти глубже в лес, где, как говорил им инстинкт, найдется надежное убежище. Можно было дать им доползти до зарослей… почти, и тут же вытащить обратно. Поднять, швырнуть на открытое пространство и смотреть, как они слепо пытаются вернуться на прежнее место.

Все разумные плотоядные любят играть: это их способ познания как мира, так и поведения добычи. Кроме того, они постоянно стремятся оттачивать рефлексы.

Для своего времени орниты действительно были высокоразвитыми плотоядными.

Когда-то, не более двадцати тысяч лет назад, одному из них пришла в голову новая игра. Самка орнита подняла не слишком толстую палку и принялась тыкать в землю в поисках неразбитых яиц.

В следующем поколении палки превратились в крюки, которыми вытаскивали зародышей, и острые копья, которыми их убивали.

В новом поколении это оружие было испытано на более крупной добыче: молодых диплодоках, не достигших еще пяти-шести лет и не ставших частью стада. Зато орниты получали мясо, куда больше мяса, чем от сотен зародышей. За это же время родился рудиментарный язык, с помощью которого безмолвно общались охотничьи пары.

В век необъятных животных, более совершенного оружия, более сложного общения всякое усовершенствование неизменно вознаграждалось все большим количеством добываемого мяса.

Мозг орнитов так же быстро увеличивался, и поэтому орудия и язык тоже улучшались, появились даже зачатки общества, но вместе с этим требовалось больше мяса, чтобы питать растущие мозги, а это означало необходимость в новых орудиях. Словом, начиналась та самая спираль, которая не раз повторяла виток за витком в долгой истории Земли.

После этого орниты распространились по всей Пангее, следуя за стадами диплодоков, в то время как те бродили взад-вперед по всему суперконтиненту, по веками протоптанным тропам.

Но теперь условия менялись.

Пангею разрывало. Ее хребет слабел. Колоссальные овраги, гигантские разломы, засыпанные пеплом, наполненные лавой, избороздили поверхность. И в этих родовых муках должны были появиться на свет новые океаны. Атлантике предстояло отделить две Америки от Африки и Евразии, тогда как мощный экваториальный Тетис отсечет Европу и Азию от Африки, Индии, Австралии. Таким образом Пангея распадется на четыре части. Это было время быстрых и трагических изменений климата. Дрейф осколков континента создавая новые горы, которые, в свою очередь, отбрасывали на почву сумерки дождя; леса умирали, а на их месте возникали обширные поля дюн.

Поколение за поколением… По мере того как области обитания сужались, растительность не успевала восстанавливаться после сокрушительных набегов травоядных: следовательно, большие стада ящеров уменьшались.

Все же, если бы не орниты, они продержались бы значительно дольше и даже выжили бы во время бесконечно долгого и жаркого лета эволюции динозавров — мелового периода.

Если бы не орниты.

Хотя Та-Что-Слышит-Все за последующие годы брала еще нескольких самцов и вырастила немало здоровых, свирепых детей во славу рода, все же она так и не забыла, что сталось с ее первым самцом, Стего.

Она не смела напасть на матриарха. Все знали, что стадо во многом держится благодаря этой старой могучей самке, и от того, как долго продлится ее жизнь, зависит многое. Но Та неторопливо и уверенно строила планы. На это ушло десять лет. За это время стадо уменьшилось наполовину. Аллозавры тоже вымирали сотнями, поскольку их главная добыча теперь попадалась крайне редко.

Наконец после особенно жаркого и сухого сезона она заметила, что старая самка припадает на одну ногу. Возможно, в тазобедренных суставах, как раньше в хвосте и шее, начинался артрит.

Значит, пора.

Но тут Та что-то унюхала в принесенном с востока ветре. Ощутила на языке вкус, которого давно не пробовала. Соль. Это соль. И она поняла, что судьба матриарха теперь не столь уж важна. Наконец она добилась согласия между охотниками.

Огромной самке диплодока исполнилось уже сто двадцать лет. Шкура была испещрена шрамами — последствиями нападения хищников, умудрившихся сорвать множество костистых шипов на спине. Все же она по-прежнему увеличивалась в весе, достигнув значительной цифры в двадцать три тонны. Но кости, больше века носившие непосильный груз, стали болеть и перерождаться, и это замедляло ее передвижение.

В тот день, когда силы окончательно покинули ее, уже нескольких минут ровной рыси стада оказалось достаточно, чтобы оставить матриарха позади.

Орниты ждали. Ждали несколько дней. И вот пришло их время.

Первыми напали три самца — сыновья Той-Что-Слышит-Все. Они окружили матриарха, щелкая кнутами, тонкими полосками обработанной кожи, имитировавшими сверхзвуковой треск хвостов диплодоков.

Кое-кто из стада тупо оглянулся. Животные видели старую самку и маленьких хищников, но даже теперь программа, заложенная в них миллионами лет, не позволяла крохотным мозгам диплодоков осознать, что эти мелкие плотоядные представляют какую-то угрозу. Диплодоки отвернулись и продолжали неустанно жевать.

Матриарх увидела окружившие ее небольшие фигурки и раздраженно фыркнула. В утробе со скрежетом перемалывали пищу большие булыжники. Она попыталась поднять голову, взмахнуть хвостом, но слишком много суставов и связок с годами отказались двигаться, и каждая попытка вернуть их к жизни вызывала острую боль.

Теперь нахлынула вторая волна охотников. Вооруженные копьями с отравленными наконечниками и пользуясь когтями передних и задних лап, они атаковали диплодока — совсем как когда-то аллозавры, — поражая и отступая.

Но матриарх отнюдь не по воле случая ухитрилась прожить столько лет. Собрав последние силы, игнорируя приступы мучительной боли от ран в боках, она встала на задние лапы. Подобно падающему зданию она возвышалась над шайкой плотоядных разбойников, и они трусливо разбежались, после чего она снова обрушилась на все четыре лапы, так тяжело, что почва содрогнулась, словно от подземного толчка. Несчастная терпела неописуемые муки: скованные артритом суставы немедленно отомстили за попытку их потревожить.

Если бы она убежала, поспешила вслед за стадом, вполне возможно, и на этот раз все бы обошлось, а раны от копий постепенно зажили бы. Но последнее монументальное усилие на несколько минут ослабило матриарха. Времени оправиться ей не дали.

Охотники снова сомкнули ряды, ударяя ее копьями, разрывая плоть когтями и зубами.

И тут появилась Та-Что-Слышит-Все.

Она разделась догола, размотав даже кнут с пояса. И теперь налетела на трясущийся бок диплодока. Сама шкура, вернее толстая кожа, не поддавалась мощным когтям Той и была иссечена канавками, шрамами от древних ран, в которых росли и процветали красные и зеленые паразиты. Вонь гниющей плоти была почти невыносима, но Та-Что-Слышит-Все сумела зацепиться за эту плоть и повисла на четырех лапах. Потом стала подниматься, пока не добралась до шипов; протянувшихся по спине матриарха. Здесь Та вонзила когти в тело жертвы и принялась отрывать рогатые пластины, вросшие в мясо.

Возможно, каким-то темным уголком своего древнего разума диплодок вспомнила тот день, когда уничтожила жизнь маленького орнита. Теперь же самка, терпя новую пытку, допыталась повернуть шею, если не для того, чтобы смести со спины мучителя, то по крайней мере увидеть, кто осмелился на такое. Но повернуться она не смогла.

Та-Что-Слышит-Все не прекращала своих лихорадочных раскопок, пока не дорылась до спинного мозга, который и перекусила одним махом.

Гора мяса много-много дней поддерживала силы охотников, а молодняк играл в кровавой, дурно пахнущей пещере, образованной громадными ребрами самки диплодока.

Но многим поступок Той-Что-Слышит-Все пришелся не по душе.

— Это ошибка. Она была матриархом; нам следовало пощадить ее, пока не появится другая.

— Теперь стадо рассеется, некому им управлять, а численность еще уменьшится. Пока что еда есть. Но скоро, вполне возможно, мы будем голодать.

— Тебя ослепила ярость. Мы сделали глупость, последовав за тобой.

И так далее.

Но Та-Что-Слышит-Все слушала только себя. Она и без того знала, какой урон нанесла стаду потеря матриарха, как ослабила его, как малы шансы диплодоков на выживание. Но она знала также, что теперь это неважно. Потому что ветер донес аромат соли.

Когда остатки матриарха исчезли в пастях орнитов, племя продолжало, как и раньше, двигаться на восток, по оставленным диплодоками следам, в виде широкой вытоптанной полосы и поломанных деревьев.

Так они шли, пока не добрели до конца континента.

За последним кольцом леса, за небольшой скалой лежал сверкающий океан. Травоядные колоссы сконфуженно затоптались при виде незнакомого места с его непривычным резким электрическим запахом соли и озона.

Стадо достигло восточного побережья. И теперь диплодоки стояли у могучего моря Тетис, пробивавшего путь на запад, между разделявшимися кусками континента. Скоро волны Тетиса прорвутся к. западному побережью, создавая глобальный поток теплых тропических вод, которые вызовут величайшее мировое потепление за все грядущие века. Но этот прорыв будет означать разделение суперконтинента.

Та-Что-Слышит-Все стояла на краю скалы. Привыкшие к полутьме леса глаза щурились от ослепительного света. В нос били запахи озона и соли, которые она учуяла много дней назад. Матриарх была мертва, уничтожена, но это не играло роли. Ибо, прошагав через суперконтинент, стадо диплодоков остановилось. Больше им идти было некуда.

Судьба орнитов сложилось бы счастливее, будь их культура более гибкой. Возможно, если бы они научились выращивать грузных ящеров или хотя бы не нападать на них столь яростно в эти времена перемен, то прожили бы дольше. Но и они были запрограммированы на поступки и мысли плотоядных охотников. Даже в их рудиментарных мифах господствовала охота, легенды о Валгалле. Орнитолесты рождались охотниками, умеющими изготовлять орудия, и оставались таковыми до тех пор, пока не уничтожили последнего диплодока.

Величие и падение орнитов заняли несколько тысяч лет, жалкий отрезок времени, по сравнению с восьмьюдесятью миллионами лет существования империи динозавров. Они делали орудия только из непрочных материалов: дерева, растительных волокон, кожи. Они так и не открыли металлов, не научились обрабатывать камень. Даже костров не разводили, иначе по крайней мере остались хотя бы очаги. Пласты не сохранили плоских черепов: слишком коротким было их пребывание на земле.

Исчезнув навсегда, орниты не оставили следов своего пребывания для раскопок будущих археологов. Ни одного — кроме загадки внезапного исчезновения гигантских ящеров: аномальное массовое вымирание в середине эры динозавров.

Та-Что-Слышит-Все с неожиданным ощущением потери швырнула копье в океан. С тихим плеском оно исчезло в поблескивающей массе воды.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА