Охотник

Я — Охотник. И это моё имя. Именно имя — не обозначение рода деятельности, не кличка, не фамилия.

Так меня звали не всегда. Изначально, от рождения — Сашенька, когда подрос — Сашка, затем — Александр Иванович. После начала эпидемии; после того, как весь мир полетел в тартарары — снова стал Сашкой, иногда Александром.

Новое имя нашло меня шесть лет назад и небо тому свидетель — я не хотел его. Не просил, не выбирал, не придумывал. Люди нарекли.

Но обо всём по порядку.

Каких-то десять лет назад у меня было всё, о чём только может мечтать среднестатистический человек. Жена, две дочки, собственное стабильное дело и отдых у тёплых морей четыре раза в год. Идиллия.

А затем привычный мир рухнул. Животные стали Тварями, страну захлестнул мор, не щадивший никого. Пропали свет, связь, еда, топливо, человечность.

Но и в те, чёрные дни я не сдался. Вместе со своим закадычным другом Димкой, посовещавшись, похватали семьи в охапку и бросились прочь из города; подальше от всех тех ужасов, превращавших в руины высокоразвитую, как мы ошибочно считали, цивилизацию.

Но не на юг — туда устремились все, создавая сумятицу и перенося болезнь с собой. На север — в глушь, в леса. Как можно дальше от всего рукотворного.

Хорошо, что в своё время не пожадничал и купил неплохого проходимца — Mitsubishi Pajero. Именно он нас и завёз к чёрту на рога. Туда, где даже в старые времена посторонних людей видели раз в год. За Кадый, что в бывшей Костромской области.

Душевные там места, тихие. Почему именно туда? До сих пор сам не понимаю. Паника гнала, бездумно — дальше, дальше. В те смутные дни у двуногих, разумных и не очень, желание было лишь одно — убежать, спрятаться, забиться в норку. Все боялись всех.

У нас получилось. Остановились мы в старой деревне, в которой уцелели всего три дома. Два пятистенка с одной стороны — в них местные старики, мрачные и нелюдимые люди, свой век доживали; и типовой колхозный сруб на две семьи — с другой стороны. Посредине одни заброшки стояли.

В тот самый двухместный домик мы и заселились. Привели в порядок, как умели, побелили-покрасили, да и стали жить. Не Бог весть что, но хоть так… То, что за стеной спальни соседей слышно — нас с Димкой даже радовало. Этакий осколочек нашего многоэтажного прошлого. Чувство соседского локтя, можно сказать…

Дружно жили, ничего не скажу. Постоянно в гости друг к другу ходили, дети вместе росли, жёны не скандалили из женской вредности. Что ещё надо, чтобы пересидеть апокалипсис?

Иногда подопьём фруктовой бражки и размечтаемся:

— А хорошо бы сейчас на пляже тюленем развалиться… да с пивком…

— И кино какое-нибудь, да хоть бы и сериал, под кондиционером лёжа глянуть с вискариком…

А жёны такие:

— Эх, вы! Как были ленивыми алкашами — так и остались! Только пьянствовать и можете, бескультурные… Разве это отдых? Отдых — это прогулка по вечерней набережной в закат, это яхта с солёным ветром и белыми парусами, это уютный рыбный ресторанчик с белым вином и свечой…

Так вот. Жили воспоминаниями. Но и про настоящее не забывали. Огороды разбили рядом, сад посадили вдобавок к имеющемуся, кур завели. Точнее не кур — фазанов. По весне птенцов наловили. Да какая разница? Кушать их тоже вполне себе вкусно…

И твари нас не беспокоили ни разу! Так, изредка следы мелькнут — и только. Прямо вот везло нам — аж самим не верилось!

Как-то летом, под утро, слышу — во дворе выстрел, потом другой, третий. Я как был, в одних трусах, на улицу со своим ружьишком рванул. Оказалось — Димка шмаляет. Говорит:

— Семья кабанья к нам пришла, всю картошку потоптали и попортили. Я вон, двоих подстрелил! Мамашу и поросёнка! Кабаниху всего с двух выстрелов, представь!

— А батя их где? — спросил тогда я.

— Убежал. Остаток выводка в лес увёл. Да чёрт с ними, пошли туши освежуем! Тепло ведь, протухнуть мясо в два счёта может!

Ух, и праздновали мы тогда! Даже шашлык замариновали и на углях пожарили! Жёсткий, конечно, получился — но нам и такой в радость!

Лучше бы мы тогда проспали эту картошку, будь она проклята!

Через неделю решил я сходить за деревню, силки на зайца проверить. Планово; ничего необычного. Мы их почти каждый день навещали, и всегда с мясом возвращались. Много мелкой дичи стало, хищника то нет.

Пошёл сам. Димка остался наших охранять, пока они среди грядок копошатся. С ружьём, как положено. Мы безопасностью не пренебрегали, время такое…

И пары километров не успел отойти, как слышу — грохнула двустволка другана. Я её по звуку ни с чем не спутаю. Рванул назад. Прибежал — а там мои… Порванные … Потоптанные… Димкины жена с детьми в доме, трясутся от страха. У него лицо белое, ни кровиночки.

— Саня… Из лесу твари напали… Не уберёг…

А я и ответить не могу. Стою, плачу, вот прямо навзрыд. И ничего не соображаю…

Отнёс я своих в дом, уложил рядком, обмыл. Смотрю — бутылка стоит с брагой мутной, яблочной. Даже не помню, как влил в себя эту гадость. Потом за второй пошёл в погреб. Затем у Димки добавки выпросил — он дал.

Заснул.

А когда проснулся — смотрю, что-то не то. Нет, так вроде бы всё на месте, но беспорядок какой-то. Я тогда это на похмелье списал. Вышел к колодцу, напился, пошёл к другану, чтобы с могилками помог — а в его половине пусто. И записка камешком на столе придавлена.

Только потом до меня дошли истинные причины его бегства. Когда семью похоронил, не поленился снова осмотреть огороды. По следам всё понял, там ничего сложного не было.

Этот человек, называвший меня свои другом, попросту испугался при нападении. Он разок стрельнул и своих в дом быстренько погнал. На мою жену и детей ему было в тот момент плевать. Каждый сам за себя, вот так вот…

В довесок, пока я пьяный валялся, Димка из моего дома всё ценное вынес: ружьё, патроны, даже золотишко супруги. Мразь.

Остался я ровно голый, без ничего…

… Выбрался к людям. До весны ишачил без выходных и помои жрал, но на ружьё и простенькую снарягу себе заработал. Именно тогда и стал из Сашки Охотником.

Я нашёл и убил всех тварей, имевших наглость жить вокруг моей бывшей деревушки.

Я убил их детёнышей.

Я расстреливал, топил, сжигал, травил, резал выродков везде, где только находил; не слишком дорожа собственной жизнью.

Я уже шесть лет веду свою, личную войну с ними. И буду вести до смерти, без переговоров и компромиссов.

Но это всё было потом. А тогда я первым делом бросился за бывшим другом. Сам не знал — отомстить или посмотреть в глаза.

Нашёл. И его, и его семейство. Они действительно кочевали туда, где тепло. Медленно, осмотрительно, угрюмо.

Хватило лишь одного взгляда, чтобы понять всю глубину ненависти этого человека ко мне. Не потому, что он хоть раз в жизни видел от меня зло или обиду.

Я был напоминанием о его малодушии, трусости, предательстве. Димка ничего не забыл. И не забудет никогда. И не простит мне то, что я остался жив.

Не стал я его убивать. Проклял.

Проклял самыми страшными словами, какие знал. А потом ушёл.

Это был единственный раз, когда я не убил преследуемую добычу.

Прошли годы. Каждая моя охота делала меня лучше, опытнее. Ну и что, что моё тело покрыто шрамами в некоторых местах уже в два слоя? Главное — я всегда добиваюсь своей цели.

…Мне не нужен дом, не нужна семья, не нужны люди. К ним я выхожу только пополнить запасы и взять заказ на очередную очистку планеты от четвероногих выблядков.

Я — самая страшная Тварь от Воронежа до Ярославля и от Твери до Нижнего Новгорода. От меня невозможно уйти. Настигаю всегда. И я счастлив от того, что моя месть не окончена. Это единственное, что заставляет жить.