Охотница за снами

1.

Тайра

Небо настороженно следило за нами в тысячу глаз. Лес шептал что-то таинственное на тысячу голосов. Казалось, ночь изнывала от желания – душная, чувственно влажная.

Мы вышли на поляну, и я сразу узнала ее, даже в темноте. Энгард обернулся, словно спрашивая взглядом, хочу ли я, не передумала ли. Сняв плащ, бросил его на еще влажную после дождя траву. Опустился на колени, посмотрел снизу вверх – как воин на свою королеву. Я медлила, и он мягко, но настойчиво потянул меня за руку к себе.

В его объятиях я всегда чувствовала себя в безопасности. Любимой, прекрасной, желанной. Как бы я хотела остаться в них навсегда.

Тяжелая холодная капля сорвалась с листьев, упала на грудь, и кожа мгновенно вспенилась мурашками. Энгард наклонился и собрал влагу тонким, острым прикосновением языка. Я застонала, подавшись навстречу. Его руки скользили по моему телу жадно, нетерпеливо, от них разливались горячие волны.

Темные глаза с отблеском полной луны – так близко. Губы, шепчущие мое имя. Запах – горьковато-пряный запах свежего мужского пота, сводящий с ума...

Картина начала расплываться, тускнеть, пошла рябью. Сквозь нее проступила мягкая бархатная чернота. И все исчезло.

Вот уже три ночи подряд повторялось одно и то же. Сон прерывался на самом захватывающем месте. Нет, это была не близость с мужчиной, совсем другие события. Но каждый раз в итоге я оказывалась в темноте наедине со своими мыслями.

Я открывала глаза. Ларна в своей клетке тускло мерцала, переливаясь от сиреневого к бледно-зеленому. А когда-то сияла лиловым и изумрудным так, что было больно глазам.

- Ну что же ты, девочка? – спрашивала я, готовая расплакаться от досады и разочарования.

По ней пробегала волна тончайших оттенков. Как будто отвечала виновато: «Прости, я пыталась, но не вышло».

Я могла злиться, ругаться, плакать, но в этом не было ни малейшего смысла. Разве кто-то виноват, что стареет и теряет силы? Коре – так я звала свою ларну – уже исполнилось три года. Глубокая старость, если не сказать дряхлость. Дикие ларны живут недолго, хоть на воле, хоть в клетке. Они словно выжигают себя изнутри. В отличие от тех, которых разводят на фермах: маленьких, бледных, слабых. Те могут прожить лет семь-восемь, да и стоят гораздо дешевле.

Последний раз я выходила на охоту полторы луны назад. Не слишком удачно. Точнее, совсем неудачно. Всего две ларны, по размерам уже годовалые. Прошли те времена, когда их можно было найти на полянах в нескольких граймах от опушки. Теперь, чтобы вернуться с уловом, надо было заходить все дальше и дальше в чащу, опасную и неизведанную.

Но гораздо хуже этого была рана на ноге: не заметила в низинке куст стрельца с созревшими листьями-стрелами. Хоть и успела увернуться, одна все же задела бедро, по касательной вспоров кожаную штанину. У меня было всего несколько минут на то, чтобы развести огонь, накалить нож и прижечь порез, но я успела. Второй шрам от стрелы. Я не знала ни одного Охотника, у кого их было больше трех. Везение рано или поздно заканчивается.

«Тайра, в следующий раз таких старых не возьму, - проворчал перекупщик Аллинд, когда я пришла в город и отдала ему улов. – Или приноси щенков, или продавай сама».

Старая сволочь, он наваривал на перепродаже вдвое, а иногда и больше, пользуясь тем, что Охотники не рискуют заниматься этим сами. Хотя тюремный срок за незаконную торговлю ларнами не превышал пяти лет, это означало почти полную утрату навыков. А если суду к тому же удавалось доказать факт охоты, можно было угодить за решетку пожизненно.

На полученные от Аллинда деньги я могла жить роскошно луны две. Или полгода – скромно. Конечно, ни один Охотник не выходит в Леса так редко. Хотя бы уже потому, что нам необходимо держать себя в форме, а вовсе не из-за жадности. Один раз в луну – оптимально. Внимание, интуиция, реакция требуют постоянных тренировок, и только сама охота создает для этого необходимые условия.

Я вынуждена была сделать перерыв из-за раны. Хоть и прижгла ее сразу же, но яд стрельца действует почти мгновенно. Сама рана затянулась быстро, однако мышцы ныли, как десяток больных зубов, и никакое обезболивающее не помогало. Действительность казалась еще более серой и унылой, чем обычно. И еще сильнее тянуло в мир снов. И тут такой сюрприз!

Я отдала Аллинду обеих ларн, потому что не знала точно, когда смогу снова выйти на охоту. А еще потому, что надеялась: Кора протянет две или три луны. Но ошиблась.

Случилось то, чего так боится каждый житель Аранты, хотя и знает, что это неминуемо произойдет.

Когда я проснулась, Кора больше не сияла, не мерцала, не переливалась. Тускло и ровно светилась бледно-сиреневым. Она была мертва.

Встав с постели, я открыла дверцу клетки. Сгусток света выплыл на середину комнаты и медленно растаял в воздухе.

- Прощай, Кора, - сказала я и достала из шкафа охотничью сумку.

2.

Отец рассказывал, да и я сама застала в детстве отголоски яростных споров: являются ли ларны живыми существами. Сейчас считается, что это некая магическая сущность, стоящая на грани живого и неживого. Они не нуждаются в пище и воде, не спят, не двигаются. Выпущенные из магнитной клетки, медленно тают в воздухе.

Ларны реагируют на голос человека, утверждали сторонники «живой» версии.

Они реагируют на сам факт речи, возражали их противники. На колебания воздуха.

Однако даже они не могли отрицать очевидное: ларны отвечают переливами цветов не на любой звук, а только на голос своего хозяина, чутко различая интонации. И я была согласна: это особая форма жизни, о которой мы ничего не знаем, но не представляем без нее своего существования.

Когда-то люди видели сны. Ложились в постель, засыпали – и оказывались в царстве волшебных грез. И для кого-то они были более желанны, чем унылая действительность. Что произошло пять столетий назад? Вряд ли кто-то мог точно ответить на этот вопрос.

Если верить древним преданиям, Аранта входит в цепь миров, образующих бесконечную спираль вокруг Ноаны, нашей дневной звезды. Каждый из этих миров во времени опережает предшествующий, всего на несколько мгновений. И на эти же несколько мгновений отстает от последующего. Случается, что между двумя соседними мирами на короткое время открывается переход, но когда именно и в каком месте, никто не знает. Ни подтвердить это, ни опровергнуть никому не удалось, поэтому кто-то верит в существование множества миров, а кто-то нет.

В рукописных книгах упоминалось Великое бедствие - страшная катастрофа, которая захватила всю Аранту: наводнения, землетрясения, пожары, неизвестные до того времени болезни. Предполагалось, что один из миров по какой-то причине погиб, и когда цепь сомкнулась, заполняя пустоту, волна пробежала по всей спирали.

Как только все постепенно начало приходить в норму, оказалось, что люди перестали видеть сны. Это произошло не сразу. Сначала сны стали путаными, обрывочными, невнятными. Потом стали сниться все реже и реже. И вот наступил момент, когда ни один обитатель Аранты уже не мог похвастаться тем, что ночью видел сон. Люди засыпали и оказывались в черной пустоте, наедине со своей совестью. Тело отдыхало, а разум работал еще больше, чем днем, загруженный множеством насущных проблем. С каждой луной росло количество лишившихся рассудка и покончивших с собой.

Так продолжалось не одно десятилетие, пока однажды Джаргунд, лорд Этеры, не заблудился на охоте и не попал в леса Кэрно, считавшиеся после Великого бедствия гибельным местом. Зашедшие туда не возвращались, осмелившиеся пойти на поиски также пропадали. Лорда Джаргунда уже успели оплакать, когда он выбрался на опушку – израненный, умирающий. По словам нашедших его крестьян из ближайшей деревни, перед смертью он рассказывал, что уснул на поляне и видел сны – такие яркие и похожие на реальность, каких не помнил даже в детстве. А когда проснулся, рядом с ним в воздухе висело несколько сверкающих всеми цветами радуги шаров.

На слова лорда особого внимания не обратили, посчитав их бредом умирающего. Тем более, он так и не смог внятно объяснить, кто на него напал и каким оружием ему нанесли такие страшные раны. Говорил что-то о стрелах, но никто ничего не понял.

Однако через несколько лет крестьянин по имени Эрлек, из самых отчаянных смельчаков, сумел вернуться из Лесов – так стали звать Кэрно - целым и невредимым. Он рассказал, что видел в самой чаще разноцветные шары, а еще принес лист невиданного до тех пор кустарника, похожий на стрелу с резным зеленым оперением и острым зазубренным наконечником.

Лист этот крепился к ветке тоненьким черешком между оперением и острием. Как только рядом с кустом пробегал какой-нибудь зверь, десяток листьев-стрел срывались с черешков и вонзались в жертву. Парализованное ядом животное умирало, а куст, вытягивая ветки, оплетал его и пожирал, оставляя голый обглоданный скелет. В Лесах их были целые заросли, но попадались и одиночные, которые прятались за другие безобидные кусты и невысокие деревья.

Вскоре Эрлек осмелился повторить свой поход и снова вернулся невредимым. На этот раз он провел ночь на поляне, где опять увидел светящиеся шары, и ему снились невероятно красочные и увлекательные сны, которые показались намного ярче повседневной жизни. Эрлек подумал, что, возможно, сны и шары как-то связаны, и попытался взять один с собой. Шар легко дался в руки, но на подходе к опушке растаял в воздухе.

Новый лорд Этеры пообещал Эрлеку титул высшего сословия и весомую награду, если тот сможет раздобыть магический шар, вызывающий сновидения. Вместе с двумя братьями тот отправился в Леса, и больше их никогда не видели. Та же судьба постигла многих других храбрецов, пока воин из дворцовой гвардии по имени Югер не придумал, как защититься от смертоносных листьев-стрел с помощью одежды из особым образом выделанной кожи. Впрочем, и она не слишком помогала, как я сама смогла убедиться.

Он стал первым Охотником за снами – так нас называют и по сей день, хотя обычно сокращают до простого: Охотники. Впрочем, вынести из леса ларну Югер так и не смог. Да и название это придумали намного позже, от «ла раана» - «сонный огонь».

3.

Шло время. Леса по-прежнему оставались недоступными. Кроме Охотников, мало кто хотел рисковать жизнью. Однако находились безрассудные, которые платили большие деньги, чтобы вместе с ними пробраться в самую чащу и провести там ночь. О «лесных снах» ходили легенды: дескать, они настолько яркие и захватывающие, что обычная жизнь по сравнению с ними кажется бледной тенью.

Размер награды, которую лорды обещали за ларну, рос с каждым годом, но никому не удавалось ее получить. Сколько раз умелые Охотники, наловчившиеся обходить заросли стрельца так, что кусты не успевали среагировать, пытались добыть ларну, но безуспешно. Они сами шли в руки – невесомые сгустки мерцающего света. Но стоило пересечь невидимую границу примерно в двух граймах от опушки, с любой стороны Лесов, и ларны превращались в тусклые облачка, которые медленно рассеивались в воздухе.

Их пытались нести в мешках, деревянных и металлических ящиках, стеклянных сосудах – ничего не помогало. До тех пор пока Илана Сольгар, одна из немногих женщин-Охотниц, не посадила ларну в клетку, прутья которой были сделаны из магнитного сплава.

Что надоумило ее, так и осталось тайной: Илана погибла спустя неделю, когда снова отправилась в Леса. Она получила от лорда награду, позволявшую ей вообще больше никогда не ходить на охоту. Но для Охотников это было не только заработком, скорее, образом жизни и даже ее смыслом.

В магнитной клетке ларну со всеми предосторожностями доставили во дворец лорда и поместили в спальню. В ту ночь лорд, его супруга и пятеро их детей спали все вместе, но сон увидел только он сам. Как выяснилось позже, ларна устанавливает некую магическую связь со своим хозяином и затем уже не реагирует на других людей. Происходит это, когда человек спит, а если она оказывается рядом с несколькими спящими, выбирает из них кого-то одного.

Через два дня кто-то случайно – а может, и нет – открыл дверцу клетки. Ларна, названная Ирмун, выплыла из нее и растаяла в воздухе. Гнев лорда был неописуем. За несколько дней изготовили десяток клеток, и Илана сама вызвалась возглавить отряд Охотников. Никто из них не вернулся.

Со стрельцом пытались бороться, но это борьба заведомо была обречена на поражение. Его пробовали выжигать, поливая горючей жидкостью, однако корни, уходящие глубоко в землю, оставались невредимыми и вскоре давали новые побеги. Кроме того каждая выпущенная стрела рассеивала вокруг куста сотни мельчайших семян из коробочек, растущих вдоль центрального стержня. Чем больше со стрельцом сражались, тем гуще разрастались заросли.

Более трех столетий ларны оставались баснословной роскошью, доступной только самым богатым. Пойманные щенками – так называли маленьких, не больше кулака - жили около трех лет и стоили как хороший дом в предместье. Крупные, с голову взрослого человека, могли протянуть около года, но даже они были сопоставимы по цене с дорогой повозкой, запряженной тройкой лошадей.

Охотники в те времена считались особой кастой. Некоторые из них по рождению принадлежали к высшему сословию, а выходцы из низшего легко поднимались наверх. Они были овеяны ореолом загадочности, о них рассказывали легенды и пели песни. Кто-то считал, что Охотники позволяют людям хотя бы на несколько ночных часов уйти от тягот жизни. Другие, напротив, утверждали, что они заставляют бежать от реальности в мир призрачных иллюзий.

Как бы там ни было, все закончилось, когда удалось выяснить, как размножаются ларны. В отличие от прочих живых существ, они не спариваются. От взрослых особей отделяются крошечные, размером с горошину, которые быстро растут. Но происходит это лишь тогда, когда они собираются вместе, в большом количестве, и словно обмениваются своей силой.

По приказу правящего в то время лорда отряд Охотников доставил из Лесов около сотни ларн, которых поместили в огромный магнитный вольер. Вскоре они дали первое потомство. Через несколько лет подобные фермы появились в каждом городе. И хотя цена по-прежнему оставалась довольно высокой, постепенно ларны стали доступны любому жителю Аранты.

Однако у ларн, рожденных и выращенных в неволе, был серьезный недостаток. Да, они жили долго - восемь, иногда даже десять лет. Но их хозяева видели сны, а не участвовали в них. Как будто смотрели со стороны на движущиеся картинки – бледные, размытые, с убогим сюжетом. То, что показывали эти ларны, почти ничем не отличалось от повседневности. Разумеется, те, кто могли позволить себе дикую лесную ларну, не хотели покупать «бледную немочь» с фермы.

И вот в один далеко не прекрасный день лорд Этеры издал указ, ставящий Охотников вне закона. Кроме тех, которые пошли к нему на службу.

Их звали Дворцовыми – в отличие от Вольных. Они добывали ларн для узкого круга высших лиц и для ферм, поскольку рожденные в неволе оказались бесплодными. Остальным охота запретили под страхом пожизненного заключения. Конечно, поймать Вольных на месте преступления было невозможно – кто из гвардии или Тайной службы осмелился бы сунуться в Леса! Однако факт продажи Охотником лесной ларны считался бесспорным доказательством преступления. Вместо них это делали тайные перекупщики.

Вольные Дворцовых презирали. Дворцовые Вольных ненавидели. Хотя бы уже только за то, что те никому не подчинялись.

4.

Уингрим, мой отец, был одним из лучших Вольных Охотников. Из тех, легенды о которых потом рассказывают не один десяток лет. Одним из немногих, кто не погиб в Лесах от стрел, а умер в своей постели от «огненной болезни».

Жизнь Охотника коротка. Редко кто из них доживает до пятидесяти лет. Любая охота может стать последней. Как ни берегись, рано или поздно стрела ждет почти каждого. Одна рана в ногу или в руку мучительно болезненна, долго заживает, но все же не смертельна, если ее немедленно прижечь каленым железом. Однако стрелец выпускает сразу несколько десятков стрел, чтобы наверняка поразить жертву. Если бы Охотники видели свои собственные сны, а не подаренные ларнами, картины с человеческими скелетами под кустами повторялись бы в них постоянно.

Я не встречала ни одного Охотника старше сорока пяти. Даже самые ловкие и искусные к этому возрасту перестают ходить в Леса. Сидят дома и стремительно дряхлеют. Пятидесятилетние выглядят лет на восемьдесят и чувствуют себя так же. Словно что-то выжигает их изнутри, как это происходит с ларнами.

Леса – странное и страшное место. Стрелец, пожалуй, самое опасное из того, что нам известно, но и без него там хватает необычного, того, чего больше нет нигде. Звери, птицы, деревья, цветы. Ученые щедро платят Охотникам за любую диковинку, но все, что было доступно, уже изучено. В самое сердце Лесов не рискует заходить никто: оттуда не возвращаются. Хуже всего, что ларны постепенно отступают в чащу, и нам приходится следовать за ними, все дальше и дальше.

Нельзя зайти в Леса и выйти оттуда прежним. Что-то меняется в человеке. Они дают особую силу и необычные способности, но расплачиваться за это приходится отнятыми годами жизни. Охотники отличаются редким здоровьем и долго сохраняют молодость, однако после сорока пяти за несколько лет превращаются в дряхлую развалину.

Отец последний раз вышел на охоту в сорок восемь – и умер в пятьдесят два. Перед смертью он сказал мне:

«Тайра, ты еще молода. Брось все это, пока не поздно. Жизнь Охотника – иллюзия. Яркая и стремительная. Но это понимаешь, только когда умираешь. В ней нет ничего, кроме охоты. Я счастливый человек, в моей жизни была любовь твоей матери и ты. Но даже это не заставило меня отказаться от Лесов. Ты еще сможешь. Найди того, кого полюбишь, роди детей. Без любви жизнь бессмысленна».

Мне исполнилось двадцать, и я уже пять лет как была Охотницей. Среди молодых меня считали лучшей – еще бы, ведь и учил самый лучший! Я не поверила его словам о том, что наша жизнь всего лишь иллюзия. В моей был азарт охоты, игра со смертью, желание почувствовать себя сильнее, чем она. В ней были великолепные дикие сны, от которых захватывало дух. И, самое главное, в ней была любовь.

Энгард, Дворцовый Охотник, ради меня стал Вольным. В Леса мы ходили вместе. Уворачивались от стрел, искали ларн и собирали в клетки-ловушки. Занимались любовью на полянах, где они обитали, потом засыпали, обнявшись, и видели сны – захватывающее продолжение нашей безумной реальности.

Именно это пыталась показать мне Кора, умирая. Ее прощальный подарок. Я поймала ее для себя как раз после такой ночи, совсем крохотную, с детский кулачок. А спустя луну Энгард погиб, закрыв меня собою от стрел. Я только и смогла, что оттащить его от куста, который жадно тянул к нему побеги. Провела с ним последние часы, закрыла ему глаза и похоронила, завалив в низинке ветками и камнями.

И лишь после этого я поняла, как прав был отец. Жизнь без любви – иллюзия. Неважно, жизнь Охотника или простого человека. Такая же иллюзия, как и сны ларн. В снах, по крайней мере, нет боли и тоски. Может быть, горе и закаляет, заставляя душевно расти, но любому человеку хочется тепла и покоя. Я пыталась найти его в обычной жизни. Или в новой любви. Но никто не мог сравниться с Энгардом, а повседневность казалась слишком пресной и тусклой. Только охота придавала ей хоть какой-то смысл и остроту.

Отец оставил мне большой уединенный дом почти у самых Лесов, в каком-то десятке граймов от опушки. После смерти Энгарда я наведывалась в Хеймар, ближайший город, только для того, чтобы продать Аллинду пойманных ларн и сделать необходимые покупки. Заодно заходила в таверну, где собирались Охотники, выпить кружку горячего пива и узнать новости.

Меня звали Дикой Тайрой. Красивая, искусная в охоте – но мрачная, нелюдимая и неприступная. Охотники заключали пари, удастся ли кому-нибудь приручить меня. Но после двух неудачных попыток завязать новые отношения я никого не подпускала к себе ближе, чем для приятельской болтовни. Для компании мне хватало ларны.

Большинство относились к ним как к вещам. Наверно, даже цветы в саду казались более живыми, потому что требовали ухода. Но я давала своим ларнам имена, разговаривала с ними и твердо верила в то, что они меня понимают. Особенно любила последнюю, Кору. Наверно, в первую очередь, потому, что она помнила Энгарда и дарила мне сны о нем. Очень редко, но именно тогда, когда я больше всего по нему тосковала. И даже умирая, она попыталась дать мне возможность увидеть его в последний раз. Как будто попрощалась со мной – и позволила окончательно попрощаться с ним.

5.

Когда, прихрамывая на раненую ногу, я принесла в город свой последний улов, один из приятелей шепнул мне в таверне:

- Тайра, тебе лучше пока не охотиться. Тайная служба вышла на тебя.

- Как? – неприятно удивилась я.

Разумеется, все мы были наперечет, на каждого Вольного у Тайной службы имелось досье. Однако закон позволял арестовать нас только с поличным. Например, когда мы выходили из Лесов с ларнами. Или в лавке перекупщика. Однако в первом случае это считалось доказанным фактом охоты, а во втором тянуло лишь на торговлю. Впрочем, и это грозило тюрьмой. Обычно нас брали либо случайно, либо по чьей-то наводке: такой-то Охотник придет с товаром. Но бывало и так, что кто-то попадал под особое пристальное наблюдение. Тогда выбор оказывался невелик: либо полностью покончить с охотой, либо бросить все и бежать в другой город на границе Лесов, чтобы начать жизнь под новым именем, с чистого листа.

- Сигриса, перекупщика, поймали на продаже. И он сдал своих поставщиков, - вздохнул Марвен. – Чудо, что тебя не накрыли сегодня у Аллинда.

- Но у меня никогда не было с Сигрисом никаких дел! – возмутилась я. – Мы даже не знакомы.

- Он назвал те имена, которые на слуху. Ты одна из самых известных. И скрыл своих настоящих Охотников. Когда через пять лет его выпустят из тюрьмы, они снова придут к нему. Тайра, ты ведь не бросишь охоту, я знаю. Поэтому… что тебя держит здесь? Кроме дома?

Угрюмый, бородатый, похожий на лесного отшельника Марвен был другом Энгарда. Когда-то они оба входили в число Дворцовых и одновременно решили стать Вольными. Я давно подозревала, что Марвен влюблен в меня, но старается никак этого не показывать. Тем не менее, он был единственным, кому я доверяла и на кого могла рассчитывать.

- Пожалуй, ничего, - я допила пиво и, по обычаю, на удачу заглянула в кружку, рассматривая дно. – Дом? Можешь поселиться в нем, если хочешь. Будет ближе ходить на охоту. Есть только одна загвоздка. Если за мной действительно наблюдают, уйти незамеченной, скорее всего, не удастся. Проследят, куда я отправилась, и передадут местной Тайной. Ты же знаешь, если уж взялись, не отпустят.

- Как будто тебе не известно, как это делается, - усмехнулся в бороду Марвен. – Через Леса. На входе тебя не тронут – не за что. А где выйдешь, никто не будет знать. Не слишком велика ты птица, чтобы во всех городах и деревнях вокруг Леса тебя встречали с хлебом и пивом.

- Все так. Вот только нога… Стрелец уже до самой опушки разросся. Не удивлюсь, если скоро совсем выберется из Лесов. У тебя же была рана, знаешь, насколько сильно это влияет на реакцию. Не представляю, как тогда смогла вернуться.

- Да, знаю, - вздохнул Марвен. – Но я слышал, ты умеешь снимать боль руками.

- Если б не умела, сейчас вряд ли пришла бы. Обычные раны – да, снимаю боль, заживляю. Но не от стрел. Только немного облегчить могу. Впрочем, пока сижу дома, мне ничто не грозит, верно? Когда поправлюсь, тогда и уйду.

- Я буду по тебе скучать, - он накрыл мою руку своей, но тут же убрал.

- Я тоже, Марвен. Может, еще и увидимся.

Он проводил меня до дома, и я показала, где оставлю ключи.

- Давай попрощаемся сейчас, - я остановилась у крыльца. – Вряд ли еще приду в город.

Он наклонился и поцеловал меня.

- Жаль, что все вышло именно так, Тайра…

- Жаль… - повторила я.

Мы могли бы провести эту ночь вместе, но это не дало бы ничего ни мне, ни ему. Только короткое удовольствие - и горькое послевкусие досады и разочарования. Я предпочла оставить теплые воспоминания, не разрушая еще одну иллюзию.

Марвен ушел, и я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом дороги. Вошла в дом, поздоровалась с Корой. Это был мой ритуал: возвращаясь, я дотрагивалась до прутьев клетки и чувствовала легкое покалывание в пальцах.

- Как ты сегодня, моя хорошая? – спросила я, и она ответила мягким переливом красок.

После разговора с Марвеном прошло полторы луны. Боль в ноге еще беспокоила, но уже не так сильно. Я избавилась от всего лишнего, как следует прибрала дом, чтобы Марвену было удобно, прикидывала, где лучше поселиться и как обойти Леса по краю, не углубляясь в чащу. Но действительность вмешалась в мои планы.

Когда сон прервался в первый раз и я оказалась в темноте, стало ясно, что это начало конца. И что пробираться через Леса придется не опушкой, а с заходом в те места, где можно найти себе новую ларну.

День, второй, третий – все это было мне уже хорошо знакомо. Я разговаривала с Корой, как могла пыталась подбодрить, но понимала, что жить ей остались считанные дни или даже, может, часы. И что сразу же после ее смерти я навсегда покину дом, где прожила двадцать пять лет.

Мало того, что Кора позволила мне в последний раз увидеть Энгарда, она еще и умерла ночью. Как будто старалась напоследок сделать для меня все, что могла. Оставались почти сутки, чтобы найти ей замену. Крохотного щенка, который вырастет и проведет со мной следующие три года. Впрочем, я согласилась бы и на взрослую ларну – лишь бы не оставаться ночами в черной темноте своего сознания.

6.

Солнце едва показалось над горизонтом, по опушке стелился плотный клочковатый туман. Даже если кто-то притаился в кустах, наблюдая за домом, это было уже неважно. Пусть ждут. Я не вернусь. В свой дом. Охотники часто не возвращаются, даже самые опытные и удачливые. Почему бы и мне не погибнуть?

Я обвела плечи привычным жестом слева направо, отгоняя темную магию неосторожных слов. Так говорить нельзя. И даже думать. Мироздание не дремлет. Удача одинаково не любит самоуверенных и тех, кто вольно или невольно призывает смерть. Быть заживо сожранным кустом-людоедом – незавидная участь. Стрелец не ждет – поедает свою жертву, когда она еще жива и в сознании, только парализована ядом.

В заплечную сумку я сложила лишь самое необходимое: немного еды, воду в бутылке, деньги, нож, серные спички, полотняный бинт. Ну, и разумеется, складную клетку-ловушку из легкого магнитного сплава. В нее помещались две-три крупные ларны и с десяток маленьких. Подумав, добавила смену белья и несколько памятных мелочей. Все остальное можно было купить в Финтальфе. Главное – случайно не попасться на выходе из Лесов. Никто бы не поверил, что несу свою собственную ларну, тем более, лесные даже на вид сильно отличаются от выращенных на фермах.

В последний раз я обвела все вокруг взглядом, закрыла дверь, спрятала ключ под косяк. Десять минут – и пересекла границу Лесов. Они начинались сразу, без перехода: ни кустарника-подшерстка, ни редколесья. И уже в грайме от опушки можно было натолкнуться на стрельца.

Конечно, я знала, где находятся самые густые заросли, но эти проклятые кусты на месте не стоят. Старые побеги отмирают, новые вырастают от корней, которые тянутся во все стороны. Там, где в прошлую охоту было чисто, в следующий раз уже может ждать ловушка. Заросли с крупными блестящими листьями видно издали, а вот отдельные кусты, особенно молодые, часто прячутся, прорастая между ветвями других, безобидных. И вот эти – самые опасные, потому что их не видишь.

У каждого Охотника в карманах всегда есть запас небольших круглых камешков. Особое искусство – запустить камень в подозрительные кусты по дуге, подкрутив, чтобы стрелы полетели в другую сторону. Да еще учесть направление ветра, рельеф и радиус разлета. Вот только на всю охоту не напасешься.

Солнце поднялось высоко, начало припекать. По спине под эрмисом побежали струйки пота. В грубой шнурованной куртке из кожи, простеганной и пропитанной особым составом, зимой было холодно, а летом жарко. Но эта обычная одежда Охотника достаточно надежно защищала верхнюю часть тела. Чтобы стрела пробила эрмис, надо было подойти к кусту почти вплотную. До головы стрелы доставали редко, но раны в грудь, живот и спину были безусловно смертельны. Поэтому ради защиты приходилось жертвовать некоторой долей подвижности: плотная кожа сковывала движения туловища. Штаны и высокие сапоги шили из более тонкой кожи. Ноги оставались уязвимыми, но это позволяло уворачиваться.

Я шла уже больше четырех часов, внимательно вглядываясь в заросли, обходя кусты стрельца. Что-то было не так. Широкие, поросшие травой поляны – излюбленные места ларн – оказывались пустыми, как будто все они ушли глубоко в чащу. Только один раз я увидела стайку из десятка огромных, матерых и россыпи крохотных, размером с ягоду – новорожденных. Таких мы не брали, они были еще слишком слабыми и могли погибнуть без силы взрослых. Самые лучшие – размером с кулак, но они-то как раз и не попадались.

В воздухе стояло какое-то томительное тревожное напряжение, как бывает перед ненастьем. Но небо выглядело чистым, да и влажной предгрозовой духоты не было. Все кругом стихло, оцепенело. Не стрекотали насекомые, не пели птицы. Даже листья деревьев замерли, словно ожидая чего-то.

В своих бесплодных поисках я углубилась в чащу и зашла в те места, где еще не бывала раньше. Ни одного привычного ориентира, и оставалось лишь следить за солнцем, чтобы не сбиться с пути. Заблудиться Охотнице – это был бы позор на всю Аранту. Даже если б никто и не узнал.

А вот с солнцем как раз происходило что-то странное. Словно от него краешек отгрызла какая-то небесная мышь. И отъедок этот темный становился все больше и больше.

Ну конечно, как же я могла забыть! Об этом говорили в Хеймаре, когда я была там в последний раз. Что в следующую луну будет затмение Ноаны. Такое происходило не так уж и редко, но полные – раз в несколько десятков лет. На моей памяти такого еще не бывало. Впрочем, любоваться как-то не хотелось, потому что впечатление производило самое тягостное, особенно когда все вокруг погрузилось в сумрак.

Хотя если б не это, я бы и не заметила за деревьями слабое мерцание. Ларны! Они висели над травой – большая стая. И крупные, и совсем крошечные, и щенки. Я подошла, выбрала одну из них, с кулак, подтолкнула в клетку, развернутую до размеров коробочки:

- Иди сюда, девочка!

Ларны бесполы, но я всегда воспринимала их исключительно как женские особи. И имена давала соответственно. Но имя - это потом. Сейчас надо было поторопиться, чтобы выйти к Финтальфу засветло.

Лунный диск тем временем полностью закрыл солнце. Я сделала с десяток шагов и подумала, что стоит остановиться и подождать. Но когда наконец посветлело, поняла, что не представляю, куда идти. По этому месту я точно не проходила. Да и деревьев таких никогда раньше не видела: высокие, с огненно-оранжевыми стволами и темно-зелеными кронами, но не из листьев, а из каких-то колючек. Под ними росли кусты, тоже незнакомые. И мох – похожий на зеленый бархат. И ни единого стрельца вокруг!

7.

Андрей

- А не пойти бы вам? – вполне мирно поинтересовался я, хотя внутри все кипело.

Отодвинул резко стул, встал, подошел к окну. Ослабил узел галстука, вдохнул поглубже.

Липкая, влажная духота третий день подряд. И так у нас всегда. Или пятнадцать градусов, или тридцать три. Питерское лето! Когда холодно, хочешь жары. Когда жара, думаешь: скорей бы гроза. А после грозы опять холодрыга. К тому же сегодня еще солнечное затмение. Его и видно не будет, но все равно, наверно, действует. На улицах с утра фестиваль авто-идиотов, все вокруг дерганные, психованные.

- Андрей Ильич… - укоризненно покачал головой СанСаныч, директор и владелец фирмы.

Сколько лет я уже в «Юрионе»? Девять? Да, точно. Бывший тесть порекомендовал, когда вернулись с Юлей из Москвы. Когда после травмы пришлось уйти из «Центроспаса». Мне только двадцать четыре исполнилось. Казалось, что жизнь кончилась. Но… как-то.... Сначала костыли, потом палочка. А потом и вовсе ничего. Только на непогоду кости ноют, как у старика. Обратно не возьмут, конечно, но уже и не надо. Переболел, перегорело.

После возвращения я устроился на мелкую должность в Главное управление МЧС по Питеру, но не зашло. Тогда «Юрион» и подвернулся. Разумеется, если бы не дружба тестя с СанСанычем, никто бы меня туда не взял. Юрфак-заочка и ноль опыта – кому такое надо? Начинал с обязанностей «всехнего помоганца». Но, как говорится, попал в масть – и поперло.

Все с тех пор изменилось. И тестя уже нет, и с Юлей мы три года как развелись. И я не мальчик на побегушках, а старший партнер. Хотя на самом деле это только звучит красиво и к истинному партнерству никакого отношения не имеет. Ну да, право голоса есть, и когда делят пирог прибылей, крошки перепадают, но…

Иногда мне казалось, что настоящая жизнь проходит где-то за периметром, а я словно в кокон замотался и все никак не могу вылупиться. То ли в бабочку, то ли в бледную моль. Характерно, когда служил спасателем, такие мысли в голову не приходили. Тогда в жизни было намного больше смысла. Хотя и меньше денег.

Именно о деньгах речь шла сейчас, на совещании. Вкладываться ли в свой нотариат и агентство недвижимости. Как бабушка моя говорила, глаза завидущие, руки загребущие, а в жопе дна нет. Откусить от всего, до чего можно дотянуться. Вместо того, чтобы развивать то, что хорошо идет. Но я со своим ценным мнением оказался пусть и не в абсолютном, но все же в меньшинстве. Слово за слово – и понеслось. В первую очередь между мной и финдиректором Олегом.

- Андрей Ильич, задержитесь! – попросил, нет, приказал СанСаныч, когда совещание закончилось.

- Ну и что с тобой происходит, Андрюша? – поинтересовался он, едва мы остались одни. – Ты сам не свой в последнее время. Заводишься с полпинка.

- Не знаю, - я крутил в руках карандаш, пока не сломал пополам. – Наверно, кризис среднего возраста. «Земную жизнь пройдя до середины, я очутился в сумрачном лесу».

- «До половины», - поправил СанСаныч. – Рано тебе еще. И вообще. Знаешь, как в анекдоте, жениться вам надо, барин.

- Спасибо, больше не хочу.

- Ну тогда… не пойти бы тебе… в отпуск, что ли?

По его тону я понял: это не предложение.

- У меня в сентябре. В Испанию поеду.

- В сентябре – это в сентябре. А сейчас август. У тебя еще с прошлого года две недели осталось, я специально посмотрел. Пиши заявление и проваливай. Пока не поперекусал здесь всех.

- У меня банкротство, - я еще сопротивлялся вяло, но понимал, что не выйдет.

- Банкротство свое Тамаре отдай, ей полезно будет, - СанСаныч встал из-за стола, положил передо мной лист бумаги и ручку. – Давай, пиши. С завтрашнего дня. Сразу в приказ отдам.

Через час я вышел на парковку бизнес-центра, чувствуя себя срочником, внезапно получившим увал в город. Ну, и что теперь делать с этим привалившим счастьем?

А что тут думать? Поеду на дачу. Две недели великолепного безделья в полном одиночестве. То, что доктор прописал, чтобы снять острый приступ мизантропии. Ну, или, возможно, наоборот окончательно возненавидеть человечество.

Буду спать сколько влезет, ходить в лес и на озеро, валяться в гамаке. Допишу статью по ликвидации предприятий для сборника. Прочитаю все отложенные книги, посмотрю все фильмы. По вечерам буду пить на веранде чай из самовара и любоваться летучими мышами.

Пискнула сигналка, приветственно моргнули фары. Я был довольно консервативен в своих вкусах и привычках. В одежде, например. В машинах. Только Мицубиси и только Паджеро. Правда, предыдущий был Спорт, и звали его Джером. Новый, четвертой модели, по ассоциации получил имя Дядюшка Поджер.

Времени на сборы понадобилось немного. Всего-то одна сумка и ноутбук. Я переоделся в шорты и футболку, прошел по квартире, проверяя, все ли в порядке. Ни цветов, ни кота у меня не было, но все равно попросил соседку, у которой держал запасной ключ, иногда заходить и посматривать. Быстрый набег в супермаркет, три пакета в багажнике – и вперед, в пампасы.

8.

Крюк получался неслабый, километров пятнадцать. Но зато надежда объехать мертвую пробку. В любом случае выигрыш во времени. Впереди все было так глухо, что даже обочечники стояли. Странно, никто не додумался последовать моему примеру. Хотя… стандартные Оксаны из навигаторов все эти стежки-дорожки не знают, да и гуглокарта показывает так, что фиг поймешь.

Через пару километров выяснилось: дорогу я за несколько лет благополучно забыл и свернул не туда. Возвращаться не хотелось. В конце концов, разве я куда-то опаздываю? Прокачусь, выберусь к Агалатово, оттуда по развязке обратно на трассу. Конечно, так начинаются все триллеры про маньяков и прочую жуть: некий чувак, или парочка, или компания хотят срезать угол и попадают в полную задницу. Ну… значит, судьба моя такая.

Один поворот, другой, и я оказался на заброшенной дороге, где сквозь трещины в асфальте проросла трава. Плотность движения – один чокнутый велосипедист в неделю. Вполне вероятно, она заканчивалась тупиком, но я настырно ехал вперед. Гулять так гулять. С двух сторон прямо к обочине подступал такой густой лес, что казалось, будто он тянется на сотни верст. Хотя здесь даже заблудиться толком невозможно, куда ни пойдешь, обязательно окажешься у дачного поселка.

Ехал я не быстро, километров шестьдесят максимум, а перед слепым поворотом еще сбросил. Это ее и спасло. Рыжую девицу, которая вылетела на дорогу, споткнулась и шлепнулась прямо под колеса.

Руки и ноги сработали на автомате. Руль был вывернут вправо, поэтому резко взять на встречку я уже не успевал – удар по касательной в голову и, возможно, делаю уши, то есть красиво переворачиваюсь. Еще больше вправо – переезжаю ей ноги, ухожу на обочину, в кювет и тоже делаю уши. Поэтому единственное – тормоз в пол и одновременно ручник. А ведь еще рожу кривил: фу, автомат, это для чайников, только ручка, только хардкор. На механике такое торможение без сцепления рвет ремни и гробит двигатель. И слава богу, что лето, дорога сухая и еду на заднем приводе. Торможение на скользком повороте, да на полном – это неуправляемый занос. И, вероятно, те же уши. Что делать, Паджерки всей своей фигурой склонны к акробатике.

Застрекотал ABS, взвизгнули покрышки. Поджер остановился в паре сантиметрах от девушки, которая растянулась на асфальте.

Поставил на паркинг, выдохнул. Отстегнул ремень и вышел с горячим желанием ее убить. Ну да, машины здесь ездят редко, но надо же думать, когда перебегаешь дорогу перед поворотом! Или что, не слышала шум двигателя? Глухая?

Она посмотрела на меня огромными испуганными глазищами совершенно невероятного цвета морской волны. Линзы, наверно, человеческие глаза не могут быть такими. Как бы там ни было, желание отвесить ей хорошую затрещину резко пошло на убыль.

- Ты как, в порядке? – спросил я, протянув ей руку. Выкать в такой ситуации показалось неуместно.

Она уцепилась за руку, поднялась и сказала длинную непонятную фразу, звучащую как песня.

Моя бабушка была профессором филологии, занималась сравнительной лингвистикой. Я свободно владел английским, похуже французским и немного немецким. Ну и как звучат прочие европейские языки, вполне представлял. Она точно говорила на каком-то другом. Похожие мелодические интонации я слышал во Вьетнаме когда-то. Внешность у девушки была вполне европейской, но почему бы ей не жить в Азии?

- Откуда ты? – спросил я по-английски, полагая, что на самом примитивном уровне его сейчас знают практически все.

Девушка покачала головой и сказала еще одну длинную фразу. На ее лице была такая смесь из недоумения, растерянности, испуга, что стало не по себе. Она таращилась на меня, как будто увидела белого единорога… нет, наверняка не белого, потому что восторга не наблюдалось. Как на какого-то непонятного инфернального козла, так больше похоже на правду. Да и я разглядывал ее не без удивления.

Выглядела девушка лет на двадцать пять, может, чуть помладше. Вполне модельного роста, лишь немногим меньше моих ста восьмидесяти, очень стройная, со спортивной осанкой. Ноги от ушей, тонкая талия, узкие бедра и крепкая, явно накачанная попа. Насчет бюста оставались сомнения, поскольку все великолепие ее фигуры было запаковано в кожу. По такой-то жаре! Довольно грубая куртка, больше похожая на туго зашнурованный корсаж, штаны и высокие сапоги из кожи потоньше. За спиной висело что-то напоминающее рюкзак.

Расчесанные на прямой пробор темно-рыжие волосы свободно падали вдоль лица – тоже вполне так модельного. Как будто из-под резца скульптора. Разумеется, огромные, широко расставленные глаза необычного цвета сильнее всего обращали на себя внимание, но и помимо них было на что посмотреть. Длинные ресницы, аккуратные брови вразлет, прямой, идеальной формы нос, высокие скулы. Только губы, на мой вкус, были чуть тонковаты, хотя это ее нисколько не портило.

Но больше всего меня удивила ее кожа. Чистая, бархатистая, она словно светилась изнутри. Возможно, это был очень искусный макияж, но выглядело так, как будто косметика полностью отсутствовала. К ней хотелось прикоснуться. Мое эстетическое чувство сказало «ах». Другие чувства, менее возвышенные, присоединились, да так, что стало неловко.

Хотя в целом выглядела она в своем кожаном костюмчике довольно глупо. Ролевка какая-нибудь? Или косплей? Я так и спросил, дотронувшись до ее рукава, в надежде, что хоть это-то слово оно поймет. Но она снова покачала головой. А потом неожиданно вцепилась в мою руку и быстро-быстро заговорила, указывая на лес, из которого вышла. Как будто умоляла пойти туда вместе с ней.

9.

Ну вот, теперь уже натуральный триллер. Пойти за ней и вляпаться по самое не хочу. Как там было в мультфильме? «Не ходи туда, там тебя ждут неприятности!» - «Ну как же туда не ходить? Они же ждут!»

Но, с другой стороны, может, она и на дорогу-то так вылетела, не глядя, потому что случилось что-то? Может, за помощью бежала? С кем-то в лесу какое-то несчастье? Из этой клоунской иностранной тусовки?

Я сделал мутный жест рукой: мол, подожди минутку. Сел за руль и отогнал Поджера метров на тридцать от поворота, максимально прижав к обочине. Поставил на сигналку и вернулся к ней.

Наклонившись, девушка отогнула полуоторванный лоскут штанины и разглядывала свою ногу. Я отвел ее руку, взглянул. Большое пятно содранной кожи ниже колена сочилось кровью и сукровицей и выглядело довольно скверно. «Асфальтовая болезнь». Такие поверхностные раны хоть и кажутся не слишком опасными, но заживают долго, воспаляются и оставляют некрасивые следы.

Обозвав себя тупым ослом, я хотел уже вернуться к Поджеру за аптечкой, но девушка приложила к ноге ладонь и замерла, закрыв глаза.

Я ждал, не представляя, что делать. Спросить? Так она все равно не поймет. И не ответит. Единственное, что у меня хорошо получалось, так это ругмя ругать себя за то, что решил объехать пробку.

Наконец она открыла глаза, отвела ладонь, и я с изумлением увидел в прорехе новую розовую кожу, которая обычно образуется через несколько дней под корочкой струпа.

Я что, реактивно спятил? Жара жарой, но не до такой же степени. Может, мне вообще все это снится? Уснул, например, на совещании потихоньку, пока Олег доказывает, как много бабла нам принесет свой нотариус. И красотка эта с нечеловеческими глазами тоже снится.

А если это не сон и не бред, остается только один вариант, в который я все равно не поверю. Что это действительно не человек. Существо с другой планеты или из какого-то другого мира. В общем, один хрен. Сейчас она тебя, Андрюша, заманит на свою летающую тарелку, и прощай, Земля. Заберут в другую галактику. На опыты. Но поскольку все это хреновая хрень, значит, будем считать, что померещилось.

- Ну ладно, пойдем, - сказал я обреченно.

Девушка кивнула, словно поняла меня, перепрыгнула легко через кювет и вошла в лес. Двигалась она с какой-то кошачьей грацией: мягко и в то же время настороженно, как будто у нее вошло в привычку осматривать все вокруг на предмет возможной опасности. И ссадина на ноге ее, похоже, нисколько не беспокоила, хотя, непромытая и неперевязанная, должна была здорово болеть, особенно от соприкосновения с кожей штанины.

Оставалось только допустить, что ее магическое самоисцеление мне действительно не помстилось.

Так, все! Хватит!

Мы шли пять минут, десять, пятнадцать, и нравилось мне это все меньше и меньше. Да какого черта, вообще ни капли не нравилось. Последние метров пятьдесят она то и дело останавливалась, оглядывалась, и вскоре надежда на ее лице сменилась отчаянием. Сказав что-то, девушка села на землю, прислонившись спиной к сосне, и закрыла глаза руками.

Я думал, она плачет. Но когда она убрала ладони, глаза оказались сухими. Только лицо стало жестким, суровым. А отчаяние дополнилось мрачной решимостью. Упереться и не сдаваться. Любой ценой.

- Чем тебе помочь? – спросил я, дотронувшись до ее плеча. Хотя и знал прекрасно, что не поймет.

А может, и поняла. Зато я не мог понять ее ответ. Потеряла что-то или кого-то? Космический корабль улетел без нее? Портал в другой мир закрылся?

Я не представлял, что делать. Оставить ее, уйти, уехать? Или отвезти – но куда? Хотя… Может, покажет на карте в навигаторе?

- Пойдем, - сказал я, махнув рукой в сторону дороги. – Что толку тут сидеть?

Девушка дернула плечом, но послушно встала. Теперь уже я шел впереди, а она плелась за мной. Подойдя к Поджеру, я сел за руль и отъехал от обочины, чтобы можно было открыть дверь с пассажирской стороны. Но она так и стояла рядом с машиной, пока я не дотянулся и не открыл сам.

Прижимая к себе снятую с плеч сумку, девушка неловко забралась на сиденье, прикрыла дверь.

- Сильнее, - я показал энергичным жестом, и она поняла. Хлопнула так, что Поджер затрясся.

Чуть поморщившись, я снял с крепления навигатор и протянул ей. Ответом был донельзя удивленный взгляд. Сказав мысленно пару крепких слов, я ткнул пальцем в себя, в нее, обвел широким жестом все вокруг и показал на стрелочку, которая обозначала на экране навигатора наше положение. Потом снова показал пальцем на нее и на экран, попытавшись вложить в свое «куда?» как можно больше вопроса.

Она наморщила лоб, потом кивнула: поняла. И… снова покачала головой: никуда, мол.

Красота!

Как-то мой приятель Валерка Логвинов нашел в лесу раненую сову. «Понимаешь, - рассказывал он, - и оставить жаль, и что делать с ней, не представляю». Впрочем, по дороге в город до него все-таки дошло: можно отвезти ее в зоопарк, что он и сделал. И до сих пор ходит ее навещать. Называет Милочкой. А мне вот эту сову в какой зоопарк девать?

- Черт с тобой, - вздохнул я. – Поехали. Там разберемся. Как тебя зовут хоть? – я ткнул себе пальцем в грудь и представился: - Андрей, - а потом с идиотским «ммм?» показал на нее.

10.

Вопреки моим опасениям, дорога не уперлась в тупик, а плавно перетекла в грунтовку, которая, попетляв, вывела почти к самой развязке на Агалатово. Машины по трассе ехали уже свободно, и минут через пятнадцать мы свернули к Васкелово.

Тайра сидела, обхватив руками свою сумку, и неподвижно смотрела куда-то вперед. Иногда словно стряхивала с себя оцепенение, переводила глаза на другие машины, на лес вдоль трассы, на меня – и снова замирала. И вот этот неподвижный, полный отчаяния взгляд заставлял поверить в невозможное сильнее, чем фокус с мгновенно зажившей под ладонью ссадиной.

Так смотрит человек, абсолютно не представляющий, что ему делать, куда идти. Как-то ведь она попала в этот лес, но обратно вернуться не может. Сзади обрыв, спереди пропасть. Попадалово.

Вот это меня всегда умиляло в кино. Идет себе такой крендель по улице или там по лесу и встречает некую иномирную сущность. Немножко удивления: опачки, чувак, ты кто такой? И дальше уже попытка контакта двух цивилизаций. Как будто это лишь чуть-чуть выходит за рамки повседневной обыденности. Да ешкин кот, как вообще в такое можно поверить, находясь в трезвом уме и здравой памяти?

Оказывается, можно. Хотя и непросто. Голова сопротивляется. А уж представить, что с этим делать дальше, и вообще отказывается.

За канареечного цвета пансионатом для престарелых я свернул на улочку с претенциозным названием Морская. Ну что ж, кому кобыла невеста, а для кого и озеро – море. Вот на берегу этого самого моря, на окраине поселка, и стояла за высоким зеленым забором моя дача.

Досталась она мне после развода. По большому счету, это было Юлькино наследство и разделу не подлежало, но разводились мы мирно, вполне по-дружески, поэтому поделили все тоже без проблем. Я оставил ей свою долю в нашей общей трешке в Гавани и Джерома, а дачу забрал себе. Хотел взять ипотеку, но вместо этого купил в кредит Поджера и снял квартиру на Северном.

Юля к даче нежных чувств не испытывала, а я наоборот любил. За три года привел в божеский вид дом, огромный и бестолковый, построенный еще при Брежневе, и ликвидировал последние остатки тещиного огорода. Сосны, березы, несколько яблонь, немного ягодника, большая лужайка. Ну и грядка зелени на задворках по принципу «вырастет – хорошо, нет – ну и хрен с ней». В общем, смело можно и гостей пригласить, и самому в одиночестве расслабиться.

Загнав Поджера под навес, я закрыл ворота и обернулся. Тайра стояла у машины и озиралась по сторонам. Вид у нее был такой, как будто ее собирались как минимум заживо разрезать на куски.

- Пойдем! – я взял ее за руку и повел по дорожке к дому, чувствуя, как напряженно подрагивают тонкие длинные пальцы.

Поднявшись на крыльцо, я открыл дверь и подтолкнул Тайру в холл, а потом к лестнице на второй этаж. Там у меня была дежурная гостевая комната, в любой момент готовая принять кого-то на ночлег.

На пороге она на секунду заколебалась, но все-таки вошла. Обвела изучающим взглядом немудреную обстановку. Заправленная чистым бельем кровать-полуторка под синим покрывалом, тумбочка, шкаф, стол, стул, кресло и маленький телевизор на полке. Все необходимое, ничего лишнего.

Комната находилась с западной стороны, закатное солнце нагрело ее, как банную парилку. Лицо Тайры порозовело, на лбу выступили капли пота. Я обошел ее, открыл балконную дверь, по совместительству служившую окном, впустил свежий воздух.

Тайра выглянула на балкон и замерла в восхищении, даже рот приоткрыла. Вид на озеро с далеким лесом на другом берегу неизменно приводил гостей в экстаз. Повернувшись, она сказала несколько слов, и я кивнул, предположив, что это нечто вроде «красиво».

К ее лбу прилипла влажная прядь, и я подумал, что ей не помешал бы душ. Побегай по тридцатиградусной жаре в такой амуниции, и от тебя будет разить как от старого азиата в ватных штанах и стеганом халате. В машине я чувствовал запах ее пота, хотя еще не противный, а такой… от которого мужское бессознательное запросто делает стойку.

Душ-то не вопрос. Вода у меня набиралась из артезианской скважины в бак на крыше и там нагревалась тэном. Разумеется, уезжая, я его выключал, но сейчас за день даже ледяная должна была прогреться на солнце до вполне приятной температуры. А вот есть ли у нее что-то на смену?

Я показал на ее куртку, высунув язык и закатив глаза – как будто умирал от жары, а потом подергал себя за футболку и с вопросительным «ммм?» ткнул пальцем в ее сумку. Тайра чуть улыбнулась и покачала головой.

Если уйду из «Юриона», вполне смогу устроиться в театр пантомимы.

Поднявшись на чердак, где хранился всякий хлам, который не мешало бы выбросить или сжечь, я нашел пакет со старыми Юлькиными вещами. Тайре они должны были быть коротковаты и великоваты, но неважно. Вытащил еще пластиковые шлепанцы и отнес все ей.

Заглянув в пакет, Тайра посмотрела на меня с подозрением. Мол, что, интересно, случилось с хозяйкой этих вещей, а, мистер Синяя борода? Или так: а не вернется ли она внезапно и не выцарапает ли глаза, обнаружив на мне свою одежду?

Не волнуйся, не вернется. Потому что живет с новым мужем в Швеции, откуда присылает открытки на Рождество. И вообще ей глубоко наплевать.

Я зажег свет в закутке, где уместились душевая кабина, раковина и унитаз, и сделал приглашающий жест. Включил воду, повесил на крючок чистое полотенце, а потом пошел вниз выложить продукты, надеясь, что она разберется со всем сама и не устроит потоп.

11.

Раскидав все покупки в холодильник и в буфет, я задумался, что бы такое приготовить на ужин. Чтобы не слишком морочиться. Черт его знает, чем вообще эту птицу кормить и ест ли она человеческую еду. На вид-то вполне человек, но мало ли. Может, это вообще скафандр, а внутри какая-нибудь ящерица или сгусток энергии.

Вода наверху все еще шумела, и я с досадой подумал, что мне точно не останется. Придется набирать бак и включать тэн. К ночи согреется. Конечно, можно и на озеро сходить окунуться, но как-то не хотелось оставлять ее в доме одну. Равно как и тащить с собой.

В этот момент плеск стих. Через несколько минут открылась дверь, я выглянул из кухни в холл и посмотрел наверх. Тайра нерешительно топталась на площадке, сжимая в руках одежду. Из Юлькиного пакета она выбрала синюю футболку и короткие джинсовые шорты, открывавшие сногсшибательные ноги.

Я поднялся к ней, зашел в комнату, достал из шкафа складную сушилку. Разложив ее на балконе, махнул рукой: иди сюда. Объяснять, что к чему, не пришлось: Тайра посмотрела на сушилку и начала развешивать всю охапку: мокрое полотенце, вывернутые наизнанку штаны и куртку, серые чулки, короткую белую рубашку из тонкой ткани, похожей на шелк. Последними в сушилке оказались белые трусы. Что-то вроде бикини с завязочками по бокам.

Значит, не скафандр, подумал я. Скафандру трусы не нужны. И вообще никакая одежда не нужна. Он сам одежда.

Тайра принесла из комнаты сапоги и поставила их в уголок. Розовое пятно затянувшейся ссадины на ее ноге мне определенно не померещилось. Там же, но выше, на бедре, я заметил еще один подживший розовый шрам, рваной неровной полосой. Когда она наклонилась, свободная футболка четко обрисовала высокую грудь примерно второго размера.

Похоже, там, откуда ты заявилась, лифчики не в ходу.

Заткнись, лось педальный. То, что у тебя сто лет не было бабы, еще не означает…

Не сто лет, а два месяца, буркнул, прячась, означенный лось.

С личной жизнью у меня действительно не складывалось. С Юлькой мы в последний год жили как соседи, хотя и спали в одной постели. Иногда что-то такое мутное приключалось, но особого удовольствия не доставляло ни ей, ни мне. Чувства прошли, детей у нас не было, материально никто ни от кого не зависел. Единственная причина, по которой мы не разводились, - не хотелось огорчать родителей. Ее отец умирал от рака, у моей матери было больное сердце. Их не стало с разницей в два месяца, и нас уже ничто не держало вместе.

После развода я довольствовался редкими случайными связями. Ни одна женщина не зацепила настолько, чтобы задуматься даже о более-менее стабильных отношениях, не говоря уже о чем-то большем. Просто секс, без особых чувств и эмоций. Без сожаления при расставании. Не то чтобы я не хотел найти женщину, которую смог бы полюбить. Хотел. Но как-то не получалось.

Иногда наваливалась бессонница, и я думал о том, почему так вышло с Юлей. Когда у нас все сломалось? Мы ведь по-настоящему друг друга любили. Когда-то даже несколько дней врозь казались пыткой.

После школы я поступил в «пожарку» - университет ГПС. Специальность моя называлась «Правовое обеспечение национальной безопасности», но, по большому счету, это была юриспруденция, только со своей спецификой. А через год перевелся на заочку и уехал в Москву, где меня по рекомендации знакомых взяли в «Центроспас». Там мы с Юлей и встретились.

Она тоже была питерская, из непростой семьи: отец ее занимал немаленький пост в городской администрации. В Москву Юля сбежала за независимостью, в отряде работала в диспетчерской службе. Все закрутилось мгновенно. Секс на первом свидании, через месяц уже жили вместе, через полгода поженились. Нам тогда едва исполнилось по девятнадцать.

Года четыре все было бурно и ярко, а потом пошло на спад. Как будто выгорели изнутри. Ни ссор, ни скандалов, и, может быть, объективно все у нас было неплохо, но, по сравнению с первыми годами, казалось охлаждением. Наверно, сильно нас подбила моя травма и решение вернуться в Питер. А может, и то, что у Юли не могло быть детей. Она долго лечилась, но безуспешно. Я предлагал усыновить ребенка, она отказывалась, потому что хотела только своего. Так все тянулось, тянулось, пока не умерло окончательно, оставив одни воспоминания. К счастью, хорошие. Если, конечно, можно так сказать: «к счастью».

Мы вернулись с балкона в комнату, и я показал Тайре на кровать: мол, полежи, отдохни. Она снова испуганно вытаращила глаза.

Ты серьезно? Извини, я не представляю, кто ты такая или что ты такое. Неужели думаешь, что вдруг захочу…

Так, закончили цирк!

Я положил сложенные ладони под щеку, закрыл глаз и изобразил храп. Потом показал на себя и на дверь, сделал вид, что ем, показал на нее и приложил руки ко рту рупором: мол, пойду вниз, приготовлю еду и позову тебя. Тайра кивнула, скинула шлепанцы и прилегла на кровать. Я взял пульт и включил телевизор.

Снова распахнутые на ширину плеч глазищи. Я показал ей, какие кнопки нажимать, чтобы включить, выключить и переключать каналы. Она попробовала и робко улыбнулась, когда получилось.

Ну вот тебе и развлечение. А я хотя бы дух переведу.

12.

У кота-воркота была мачеха крута. Она била воркота поперек живота…

Когда у меня мозг готов был взорваться, похоже, открывались какие-то предохранительные клапаны и лезла такая вот дичь. Что-то из детства.

Ну ладно, допустим, переночует она у меня, а дальше что? Надеяться на утро вечера мудренее? Что заявятся вдруг ее сотоварищи из туманности Андромеды или параллельного измерения и заберут домой, а доброму самаритянину Андрею Никитину оставят в подарок пятьсот эскимо? Ага, за гуманизм и отзывчивость.

Ни фантастика, ни фэнтези меня никогда особо не увлекали, но кое-что я все-таки читал и смотрел. И сейчас пытался припомнить какое-нибудь подходящее попадалово. Про инопланетян – сколько угодно. Причем это были такие очень продвинутые инопланетяне, которые моментально начинали говорить на каком угодно земном языке и осваивались в реалиях. А вот из другого мира или измерения… Туда – сколько угодно. А вот оттуда сюда... Оно и понятно. Потому что реально задница, господа.

Я закинул в гриль куриную расчлененку, обмазанную сметаной и аджикой, сделал салат, открыл бутылку вина. Как только все было готово, вышел в холл и позвал Тайру. Она спустилась вниз, оглядела накрытый на веранде стол и села, выбрав из шести мест Юлькино. Впрочем, возможно, оно было самым удобным, я никогда об этом не задумывался.

- Бери, что на тебя смотрит, - я показал на блюдо с курицей и на ее тарелку.

Тайра не заставила себя уговаривать. Положила салата из миски, взяла крылышко. Я налил ей в бокал немного вина, она попробовала, забавно сморщила нос и покачала головой.

- Тогда, может, пива? – я достал из холодильника банку, открыл, плеснул в кружку.

Сделав глоток, Тайра удивленно приподняла брови, кивнула и протянула кружку к банке. Я долил, но она явно хотела чего-то еще, пытаясь объяснить словами и жестами. И тут меня осенило.

В моей комнате лежала начатая пачка бумаги для принтера Я принес несколько листов и ручку. Тайра взяла лист, изучающе повертела в руках ручку, провела черту по бумаге. А потом короткими штрихами ловко нарисовала картинку: кружка над огнем, и из нее идет пар.

- Горячее пиво?! Ну как хочешь.

Я поставил кружку в микроволновку и через пару минут с ужасом смотрел, как она пьет эту гадость. Горячее пиво – разве что от простуды. Хотя… в Варшаве мы с Юлькой пили как раз горячее. Правда, с малиной и гвоздикой.

Когда мы закончили, я собрал тарелки в посудомойку, смахнул крошки со стола. Достал из буфета пакет молотого кофе, но тут Тайра снова взяла лист бумаги, ручку и начала что-то рисовать. Я сел рядом, наблюдая.

В центре листа она изобразила солнце, как это делают дети: кружок и лучики-черточки. А вокруг спираль из множества других кружков, соприкасающихся друг с другом. В середине одного из них она поставила точку и показала пальцем на себя. И еще одну точку в соседнем. Это, надо понимать, был я.

Кольцо или спираль миров вокруг солнца. Где-то я об этом читал. Множество миров, которые существуют параллельно, опережая один другой на какой-то небольшой промежуток времени. Ну ладно, допустим. И как же тебя сюда занесло? Через какую дыру?

Словно услышав мои мысли, Тайра заштриховала на солнечном диске сначала тоненький серп, потом половину, потом и весь. И нарисовала стрелочку от своей точки к моей. Понятно. Солнечное затмение, что-то там такое открылось, и она через этот портал завалилась к нам. А от нас туда?

Я взял у нее ручку, нарисовал обратную стрелку и издал вопросительное мычание. Тайра горестно покачала головой.

Похоже, дело было так. Шла она у себя, шла и вдруг оказалась в каком-то совершенно непонятном месте. Запаниковала, ломанулась, как лось, а тут мы с Поджером. И потащила меня в лес, надеясь вернуться. Меня зачем? Ну вряд ли, чтобы с собой прихватить. Скорее, чтобы не остаться одной в незнакомом лесу, если не получится. Что в итоге и вышло. Разумная барышня, что тут скажешь.

Ну ладно, допустим, как она очутилась здесь, более-менее понятно. А вот что делать дальше, остается открытым. Ждать следующего затмения?

Я взял телефон и посмотрел в интернете, когда оно будет. В январе. Нормально. А может, отвезти ее в какое-нибудь научное учреждение? Они там разберутся, как с ней общаться, и узнают все про другие миры. Может быть. Если не отправят в дурку, что очень даже вероятно.

Я сварил кофе, разлил по чашкам, добавив сахар и сливки. Тайра попробовала осторожно, кивнула, но тут же поставила чашку на стол и с совершенно детским изумлением показала на что-то в саду.

По дорожке косолапил еж. Их у меня развелось целое стадо. Жили под сараем, харчевались на компостной куче, подбирали объедки. Я встал, взяв кухонную варежку, спустился по ступенькам и подхватил ежа под пузо. Принес на веранду, бросил Тайре на колени сложенный плед и посадил колючий клубок сверху.

Еж сердито зафырчал, но как только Тайра коснулась рукой его иголок, мгновенно развернулся и уставился на нее, дергая носом. Аж на задние лапы приподнялся. Они смотрели друг на друга, словно разговаривая без слов, а потом Тайра взяла его ладонью под мягкий живот, вынесла на дорожку и отпустила.

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

13.

Тайра

С самого рождения я находилась рядом с людьми, для которых риск – это соль жизни. То, без чего она становится пресной и унылой. Я научилась их распознавать практически с первого взгляда, с первого слова. Чувствовала это так же отчетливо, как голоса двух струн, звучащих на одной высоте, когда они, сливаясь, усиливают друг друга.

Он сказал что-то непонятное, протянул мне руку, и я как будто по книге прочитала: мы похожи. Было в нем что-то от Охотника, для которого игра со смертью - привычное дело. Но, вероятно, она осталась для него в прошлом, и он тяготился своей спокойной жизнью.

На мой взгляд, да и в целом по меркам Аранты, мужчина этот был более чем привлекателен. Лет тридцати с небольшим, достаточно высокий, стройный, широкоплечий. Тонкая черная рубашка без рукавов обтягивала крепкие мышцы груди и плеч. Короткие серые штаны облегали узкие бедра, оставляя открытыми ноги с не менее крепкими икрами. Обут он был в странные белые башмаки на шнурках.

Судя по его виду, ему хотелось меня убить. Однако потом взгляд его немного смягчился. Я украдкой разглядывала его темные, почти черные волосы, синие глаза, четко очерченные линии лица. У него был открытый лоб, красивого рисунка нос и губы. Твердый подбородок и чуть впалые щеки под высокими скулами покрывала щетина, как будто ему несколько дней не хотелось бриться - или же решил отрастить бороду.

Он тоже рассматривал меня, и этот откровенный мужской интерес не был неприятен. Впрочем, в его взгляде легко читались удивление и недоумение. И мои слова он не понимал точно так же, как я его. А уж когда я залечила ссадину на ноге одним касанием, и вовсе был ошеломлен.

Я не сразу догадалась, что произошло. Незнакомые деревья и кусты удивили, но не более того. Ведь я сильно углубилась в чащу, где могло быть все, что угодно. И даже дорога в лесу не слишком насторожила, хотя кто мог там ее проложить? Однако когда из-за поворота с бешеной скоростью вылетела повозка, двигавшаяся без лошади, и из нее вышел человек в странной одежде, я наконец сообразила.

Старинные предания не обманули. Рядом с Арантой всегда незримо находились другие миры. В чаще Лесов притаилось место, где они соприкасались, постоянно или иногда, возможно, лишь в часы затмения Ноаны. Именно поэтому все было там таким загадочным, необычным. Мир, в который я попала, наверняка сильно отличался от нашего. Но стрельца здесь, кажется, не было. Может быть, и ларны появились в нашем мире тоже не отсюда, а из другого мира-соседа.

Я хорошо запомнила то место, которое сразу же показалось странным. Несколько высоких деревьев с оранжевыми стволами, а под ними словно ковер из бархатистого темно-зеленого мха. Оттуда я шла строго на северо-запад, минут десять, не больше. Значит, чтобы вернуться, надо идти в противоположном направлении, на юго-восток, пока не увижу те самые деревья с колючками. В этом лесу их было много, но на той поляне они росли полукругом – мощные, высокие. Перепутать их с другими я не боялась. Пугало иное.

Посадив ларну в клетку, я прошла еще немного, но остановилась переждать, опасаясь в сумерках не заметить куст стрельца. И двинулась дальше, когда снова стало светло. То есть из своего мира в этот я попала во время затмения. Что, если проход закрылся, как только луна перестала заслонять Ноану?

Именно поэтому я и позвала незнакомца пойти со мной. Хоть он и был страшно зол из-за того, что я чуть не угодила под его повозку, и это вполне можно было понять. Тем не менее, я сразу почувствовала к нему доверие. Не хотелось думать о том, что Аранта может стать для меня недоступной. Но если бы так действительно случилось, я не осталась бы в этом лесу совсем одна.

Что делать в чужом мире, ничего о нем не зная, не понимая языка, на котором разговаривают его обитатели? На чью помощь рассчитывать? Этого красавца с синими глазами? Он помог мне встать, о чем-то расспрашивал, взглянул на мою рану и не отказался пойти со мной в лес. Хотя мог просто обругать и поехать дальше. Но стоило ли надеяться, что он станет усложнять свою жизнь лишними хлопотами? Наверняка у него есть семья, которая вряд ли поймет его беспокойство о непонятно откуда свалившейся девушке.

Однако все вышло именно так. Проход между мирами закрылся, и он привез меня к себе домой. Семья? Не было никакой семьи. Дом и сад давно не знали женских рук. Но у него остались женские вещи - он принес их мне на смену эрмису и штанам, в которых я изнывала от жары. Бездетный вдовец? Или живет с женой врозь?

В нашем мире женатые мужчины носили серьгу в правом ухе, а если жена умирала, вставляли ее в левое – в знак траура и того, что им не нужны новые отношения. Правда, потом многие снимали. Интересно, а как здесь? Есть у вдовцов какие-то отличительные знаки?

Андрей… Так его звали, если я поняла правильно. Непривычное сочетание звуков. Пока мылась, повторила много раз, чтобы привыкнуть. Как будто мелкие камешки перекатывались во рту, но мне нравилось.

Я знала его имя, он знал мое. Но этого было слишком мало. Как мне объяснить ему, кто я и откуда? Он пытался разговаривать со мной жестами. Это выглядело забавно и, в общем, понятно. Но только самое простое: иди сюда, сделай это. Но что-то более сложное? У меня вряд ли получилось бы.

14.

Да, здесь все было необычно, странно, пугающе, но… так интересно! Я не представляла, что со мной будет завтра. Сегодня хотелось просто оглядеться на новом месте, хотя бы немного понять, какой он – этот мир. Ведь я не видела еще ничего, кроме леса, дороги, по которой ехало множество таких же повозок, как у Андрея, и маленького поселка.

Ах, да, еще море! Или это было всего лишь большое озеро? Этеру с одного края омывал океан, но он находился слишком далеко, и я о нем только слышала и читала. Из комнаты, куда меня привел Андрей, был виден другой берег, поросший лесом. Да, наверно, все-таки озеро. И это было так красиво!

Все в этом мире – или почти все – отличалось от того, к чему я привыкла. Повозки, едущие сами, коробочки, показывающие на карте место, где ты находишься, светильники, которые зажигаются, подчиняясь одному движению руки. А еще музыка из ниоткуда, живые картинки в ящике, шкафчик, разогревающий еду и питье. И много всего другого, того, что я уже увидела, и что еще предстояло увидеть. Все это можно было считать магией, волшебством – ведь люди Аранты всегда называли так то, чего не могли понять. Как сны ларн, например. Или необычные способности Охотников. Наверно, и Андрею показалось магией то, как я исцелила свою ссадину.

А еще было интересно пробовать местную еду и напитки. Что-то мне нравилось, что-то нет. Например, запеченное мясо птицы было очень вкусным, а вот смесь из сырых зеленых овощей и травы, политая густым кислым молоком, - просто отвратительна. Как и красный напиток, похожий на забродивший ягодный сок. Зато другой оказался совсем как наше пиво, только пили его здесь холодным. Как можно пить пиво холодным?!

Я попыталась жестами объяснить, что его надо согреть, но Андрей не понял. Зато принес бумагу и какое-то приспособление для письма. В Аранте писали птичьими перьями, обмакивая их в чернила, или грифельными стержнями, вставленными в деревянные трубочки. Это тоже была трубочка, только из какого-то другого материала, а в ней – стержень, пишущий синим. Я нарисовала кружку над огнем, и Андрей подогрел ее.

Это был еще один способ объясняться, помимо жестов. Я, как могла, попыталась изобразить миры вокруг солнца, затмение и как попала из нашего в этот. И, кажется, Андрей меня понял. А потом произошло что-то очень странное.

Он приготовил еще какой-то напиток – горячий, ароматный, горьковато-сладкий, который мне понравился. Но едва я сделала глоток, как увидела на дорожке в саду маленького забавного зверька, похожего на живую шапку из колючек. Заметив мое удивление, Андрей принес его и посадил мне на колени.

- Ёж, - сказал он, показав на него пальцем.

Зверек свернулся в шар, так что не было видно ни головы, ни лап, и сердито пыхтел. Но как только я дотронулась до его иголок, мгновенно развернулся и уставился мне прямо в глаза, шевеля черным носом.

«Отпусти меня!»

Я подумала, что мне померещилось, но ёж чуть привстал на задние лапы, продолжая смотреть на меня и умоляя:

«Отпусти!!!»

Это был не голос. Как будто его мысль или, может, желание передалось мне. Как будто это думала или хотела я - за него.

Подсунув ладонь под мягкий, покрытый серой шерсткой живот, я вынесла его в сад и опустила на дорожку. Ёж скрылся в кустах, среди листьев которых висели крупные темно-красные ягоды. Я подошла, сорвала ягоду и, обернувшись к дому, вопросительно посмотрела на Андрея. Он кивнул.

Кисло-сладкая, сочная, с мелкими косточками, ягода была похожа на нашу лесную яргу, только крупнее. Я набрала горсть, вернулась к нему. Протянула ладонь, и Андрей взял несколько ягод, сказав что-то: наверно, поблагодарил. От случайного прикосновения его пальцев внутри томительно дрогнуло, хотя когда он вел меня за руку к дому, я не испытывала ничего, кроме тревожного волнения.

Ты с ума сошла, Тайра Ирбен?

Нет… просто показалось!

Я допила остывший напиток, который Андрей назвал «кофе», и поднялась наверх. Ложиться спать, наверно, было еще рано, но я так устала, что больше всего хотела остаться в одиночестве.

Солнце, садясь за озеро, расцветило небо и воду темно-красным, желтым, оранжевым. Я стояла, держась за перила, и любовалась этой красотой, когда услышала стук в дверь. Наверно, это было предупреждение или вопрос: можно ли войти. Как и у нас. Не зная, чем ответить, я подошла к двери, открыла.

Войдя в комнату, Андрей вставил что-то маленькое, красное в висящую на стене квадратную рамку с двумя отверстиями. Потянуло приятным запахом цветов. Издав зудящий звук, Андрей помахал руками, как крыльями, ущипнул себя за руку, показал на красную коробочку и покачал головой.

Кровососы! Ну конечно, я уже убила несколько, пока любовалась закатом. В Аранте, чтобы отгонять их, поджигали молодые веточки волосатика: куста с покрытыми густым пушком листьями. Видимо, запах из коробочки должен был отпугивать местных кровопийц.

Андрей уже хотел уйти, но заметил на столике рядом с кроватью ларну, клетку с которой я достала из сумки. Подойдя поближе, он удивленно и с вопросом показал на нее пальцем. Наверно, я выглядела так же, когда таращилась на ежа.

- Ларна, - сказала я, сложив под щекой руки и закрыв глаза, как это сделал он, предлагая мне отдохнуть на кровати.

15.

Я нарисовала человечка на кровати, рядом клетку с ларной и стрелочку от нее к его голове. А над головой – пузырь, в котором человечек шел по дорожке между деревьями: это был его сон.

Андрей взглянул на рисунок, наморщил лоб и пожал плечами. К счастью, многие жесты и движения для проявления чувств у нас совпадали, а если нет, то можно было понять по выражению лица. Судя по всему, рисунок мой ему мало что сказал. Я развела руками: ну извини, не знаю, как еще объяснить.

Он махнул рукой: ладно. А потом пару раз слегка согнул и разогнул пальцы. Этого уже не поняла я. Судя по тому, что Андрей сразу же вышел из комнаты, он то ли пожелал хорошего сна, то ли попрощался до утра. У нас такого обычая не было, но мне это показалось разумным. Кто знает, что может случиться ночью – а вдруг больше уже не увидимся?

Подождав, пока он спустится вниз, я прокралась в комнату с душем. Правда, интересовал там меня сейчас совсем другой предмет. Душ и чаша для умывания с краном были почти такие же, как у нас, а вот о назначении белого сиденья с крышкой пришлось догадываться. Впрочем, когда поджимает нужда, голова начинает соображать намного лучше. Я слышала о чем-то подобном в богатых городских домах Этеры, но видеть не доводилось. Оказалось, очень удобно. Разве что вода предательски шумит на весь дом, но, наверно, здесь на это никто не обращает внимания.

Вот теперь я уже сильно жалела, что почти ничего не взяла с собой, рассчитывая купить все необходимое в Финтальфе. Так было легче идти, а денег у меня хватало: большая часть того, что удалось выручить за ларн. Но в этом мире они никому не были нужны, а я не захватила даже зубную щетку. Хоть пальцем чисти.

Я не имела понятия, как здесь живут люди, и не могла ни с чем сравнивать. Может быть, Андрей был богатым человеком, а может, едва сводил концы с концами. Но как бы там ни было, с какой стати ему брать меня на содержание? Ладно, накормить, оставить переночевать, но дальше?

В Аранте в каждом городе были приюты для бездомных, для мужчин и женщин отдельно. Они выполняли какую-то работу, чаще тяжелую и грязную, только за еду и постель. Никто не спрашивал, кто они и откуда. Возможно, что-то похожее есть и здесь, но что я могу делать – ничего не зная, не понимая языка?

Если бы Андрей разрешил мне остаться у него… Я могла бы работать в саду, убирать дом, охотиться в лесу на дичь. Или… нет, только не это!

Он не был мне неприятен – я вспомнила ту внезапную дрожь, когда он коснулся моей ладони. Но мне хорошо было известно, что это такое: близость с мужчиной без любви. Когда желание утолено и остается только горькое послевкусие и недоумение, зачем это понадобилось. А расплачиваться собой за кров и еду – и вовсе мерзко. Наверно, надо по-настоящему умирать с голоду, чтобы пойти на такое. И то я, скорее, стала бы воровкой, чем согласилась продавать себя.

За день, жаркий и душный, комната нагрелась так сильно, что ночная прохлада никак не могла ее остудить. Я вытащила одеяло из пододеяльника и отложила на кресло, сняла рубашку, оставшись в одном бирте и порадовавшись, что в последний момент захватила сменную пару.

Это нижнее белье женщины позаимствовали у мужчин, надевая его под мужской костюм и в дни ежемесячного очищения. С платьями обходились одной только длинной рубашкой, но я редко носила платья.

Проклятье! Как же я могла забыть?! До конца луны оставалось всего несколько дней. И что мне делать? Обычно я использовала старые простыни, разрезанные на полосы. А здесь? Украсть простыню и спать на матрасе? Что я потом скажу? Набраться смелости и попросить старую? Только не это!

В Аранте все, что касалось особенностей женского тела: очищение, беременность, роды, - считалось непристойной темой, которую возбранялось обсуждать даже с мужем. И хотя многие понимали, что в здоровом человеческом теле не может быть ничего постыдного, запрет этот соблюдался строго. Супруги и любовники свободно говорили между собой о близости, но ни одна женщина не осмелилась бы сказать своему мужчине, почему отказывает ему в ней.

«Не сегодня…» - говорила я Энгарду, и этого было достаточно.

Нет… зачем я только вспомнила об этом?! Вспомнила о нем…

Ночь – жаркая, влажная, совсем как та, когда мы последний раз были вместе, когда занимались любовью. Прошло три года, а я так и не смогла ничего забыть. Странно, но особенно ярко я вспоминала о нем, едва только рядом со мной появлялся какой-то мужчина. И память тотчас вступала в схватку с желаниями тела. И Кора словно была на ее стороне, погружая меня в сон, где Энгард казался более живым и настоящим, чем прежде наяву.

Я зажмурилась, потрясла головой, пытаясь отогнать эти мысли. А когда открыла глаза, сияние ларны в клетке ослепило. В отличие от зелено-лиловой Коры, моя новая, которой я так и не придумала имя, переливалась всеми оттенками желтого и оранжевого, как солнце. Эта ночь была самой важной, потому что нам с ней предстояло установить неразрывную связь на следующие три года. Мне нужно было поскорее уснуть, но события дня и тяжелые мысли захватили так сильно, что я не могла расслабиться.

И все же в конце концов дремота победила.

- Трина, - пробормотала я имя, родившееся на границе яви и сна.

16.

Таких бестолковых снов я в жизни еще не видела. Что-то похожее на живые картинки в стоящем на полке ящике, которые менялись, когда я нажимала на выпуклые кружочки черной коробочки. Только в этих невнятных обрывках я принимала самое непосредственное участие.

Куст стрельца в саду, осыпавший меня вместо смертельных листьев красными ягодами. Зеленая повозка Андрея, и я управляю ею, проезжаю через мост над протокой и мимо ярко-желтого дома. Марвен, несущий на кухонной рукавице ежа, внезапно превратившегося в Трину. Андрей в одежде Охотника: серый эрмис, кожаные штаны и сапоги, волосы под черной повязкой. Держит меня за руку и говорит с сердитым выражением лица. Говорит на своем языке, но я понимаю каждое слово.

«Тебе некуда идти, и поэтому ты останешься здесь».

А я возражаю – тоже на его языке. Что раз уж я сюда попала, пусть не по своей воле, значит, и устраиваться в этом мире должна сама. А не пользоваться бессовестно его добротой.

И… Энгард. Я знаю, что это он, хотя не вижу лица. Он уходит по той самой дороге, на которую я вышла из леса, все дальше и дальше. Я бегу за ним, но расстояние между нами увеличивается, пока он не исчезает за поворотом…

Я проснулась в слезах, с бешено колотящимся сердцем, в холодном поту. Сон словно разлетелся осколками льда, которые таяли на солнце, оставляя в памяти лишь смутные следы.

- Ну и что это было? – спросила я Трину.

По ней пробежал ядовито-желтый всполох. Скорее всего, эмоции, которые я приписывала ларнам, были лишь моей фантазией, но она словно ответила: «Отстань, что смогла, то и показала».

Что-то с этой ларной не так? Или все дело в том, что мы в другом мире?

Утром эта сторона дома находилась в тени, но через открытую дверь-окно уже тянуло тяжелым зноем. В Этере летом тоже было жарко, но не так влажно, поэтому переносилось это намного легче. Хоть бы ветром повеяло. Мне показалось, что даже пение птиц и стрекот мелких тварей в саду звучал через силу.

Я сняла с веревки высохший бирт и подумала, что двух пар, если стирать каждый день, хватит ненадолго. В той сумке, которую принес Андрей, ничего похожего не было – да я и не надела бы белье другой женщины.

Умывшись, я постирала бирт, повесила его сушиться и снова задумалась, глядя на озеро.

Что дальше? В моем сне было об этом. Что я должна позаботиться о себе сама. Но вот как? Вчера я подумала, что лучше воровать, чем продавать себя. Хотя на самом деле, конечно, ничем не лучше. То есть, может быть, лучше для меня, но не для других. Да, я всю жизнь нарушала закон, рискуя оказаться в тюрьме до конца дней, но ларны не были чьей-то собственностью. Вольные Охотники просто мешали лордам получать свою прибыль от торговли ларнами с ферм, ни у кого ничего не отнимая.

Найти другое занятие? Как – не зная языка? Подождите-ка…

Я не успела додумать эту мысль – отвлек сердитый возглас в саду. Андрей, одетый как и вчера, в короткие штаны и рубашку без рукавов, шел к ограде, что-то громко говоря. Приглядевшись, я увидела на столбе небольшого рыжего зверя с длинным хвостом. Он сидел, сжавшись в комок, и, кажется, был зол ничуть не меньше.

- Андрей! – крикнула я.

Он обернулся, посмотрел на меня. Я показала на зверька и покачала головой, а потом ткнула пальцем себе в грудь. Всунула ноги в скользкие неудобные туфли на плоской подошве и сбежала вниз.

Если вчера я услышала мысли ежа, может, получится и с этим рыжим?

- Кто это? – спросила я, показывая на него пальцем.

Он наморщил лоб, но все-таки понял. И ответил, точно так же указав на зверька:

- Кот.

«Зачем ты пришел?» - подумала я, глядя коту в глаза.

Он прижал уши и приоткрыл пасть, скаля зубы.

«Птицы. В гнезде. Хочу. Съесть».

«Нет. Нельзя!»

«Хочу!!!»

«Оторву хвост. Уходи. И не приходи больше!»

Кот зашипел, а потом развернулся и спрыгнул за ограду. Андрей изумленно покачал головой, сказал какую-то длинную фразу и засмеялся.

Вот о чем я думала наверху. Что во сне свободно разговаривала на языке этого мира и все понимала. И сейчас мне показалось, что смогла бы понять, если бы послушала подольше. Еще вчера, когда смотрела живые картинки, появилось ощущение, что говорят за закрытой дверью и я просто не могу расслышать. А если дверь открыть – сразу все пойму.

Андрей махнул рукой в сторону дома, и я пошла за ним – на вкусные запахи. Он положил мне на тарелку два яйца, зажаренных с копченым мясом, поставил на стол корзинку с хлебом, сыр, масло, мисочку с чем-то похожим на варенье. Налил в кружку какой-то новый напиток: сначала немного коричневого из стеклянного кувшинчика с длинным носиком, потом добавил горячей воды из такого же, но большого, металлического. Я попробовала, обожглась, закашлялась, запила холодной из граненого бокала, который Андрей быстро сунул мне в руки.

Пока мы ели, я думала, как сказать, что не смогу остаться, если он не даст мне какую-нибудь работу. Хотя, с чего я взяла, что Андрей вообще предложит мне остаться у него? Но в любом случае, это надо было прояснить.

17.

Сама ограда была довольно высокой и сплошной, а вот ворота и дверь рядом с ними – из металлических прутьев. И за ними грузная фигура в таких же, как у Андрея, коротких штанах просматривалась во всех неприглядных подробностях. Интересно, здесь все мужчины летом носят такие? На Андрее они выглядели прекрасно, а вот на незнакомце – нелепо. Тонкая ткань до писка обтягивала жирный, почти женский зад, а спереди на пояс свисало голое брюхо. Довершали картину волосатая грудь, тоже вполне женских размеров, круглое лоснящееся лицо и зачесанные поперек лысины жидкие пряди волос.

Он смотрел жадно, разве что не облизываясь. Подмигнул похотливо и что-то сказал. Я показала на свое ухо и покачала головой: не понимаю. Он продолжал говорить, разглядывая меня с ног до головы. И вдруг я поняла, чего он хочет. Вообще-то, и так было понятно, но я словно увидела это, и меня передернуло от отвращения. То, что он хотел бы со мной сделать. Точнее, что сделала бы с ним я. Мне всегда казалось, что в близости двух любящих друг друга людей не может быть ничего постыдного или запретного. Любящих! Или хотя бы делающих это по взаимному влечению. Но так?!

Желания ежа и кота я чувствовала иначе. Как будто на короткое время стала ими и сама это испытывала. Но желание незнакомца за оградой я именно увидела. Словно смотрела со стороны. И это было еще не все. Он продолжал говорить – уверенный, что я не понимаю. А я вдруг начала понимать. Казалось, его слова были обмотаны непрозрачной пленкой, но она стала слезать – клочьями, лохмотьями, сквозь которые проступил смысл. Видимо, это произошло потому, что слова были связаны с его желанием. Он красочно описывал то, чего хотел.

Меня замутило, и я повернулась, чтобы уйти в дом, но услышала шум. По улице подъехала зеленая повозка Андрея. Он вышел, открыл ворота. Толстяк сказал ему что-то и засмеялся, кивнув в мою сторону. Андрей ответил резко, и тот ушел.

Загнав повозку под навес, он открыл заднюю дверь и достал три сумки из тонкого белого материала, не похожего на ткань. Точно такие же, как та, с женскими вещами. Я взяла у него одну и понесла к дому, держа в другой руке корзину. Поставив сумку на стол, показала Андрею ягоды.

Он улыбнулся, сказал что-то – и я поняла. Нет, слова, которое точно соответствовало бы, в языке Аранты не было. Но я почувствовала желание Андрея похвалить меня, и слово это тоже было похвалой. Я просто постаралась запомнить его: «молодец».

Может, получится и с ним? Ведь люди, когда говорят, всегда чего-то хотят. Пусть даже только того, чтобы их поняли.

Я стояла в уголке и наблюдала, как Андрей достает покупки из сумок. Судя по быстрому возвращению, он ездил в поселок, в ближайшую лавку. Я разглядела две буханки хлеба в прозрачных обертках, несколько бутылок, но не из стекла, а чего-то легкого, белого, всевозможные коробочки и баночки. Опорожнив две сумки, он закрыл белый шкаф и взял третью, поменьше.

- Тайра, - Андрей указал на сумку и на меня, - это тебе. Возьми.

И снова я поняла его! Это было удивительно. Он говорил, я понимала, что означает каждое слово, и тут же запоминала их, не прилагая к этому никаких усилий. Словно они сами собой укладывались у меня в голове.

Я доставала из сумки всевозможные вещицы, непонятно из чего сделанные. Андрей пытался жестами растолковать, что для чего, но я показала ему: говори, рассказывай. Тогда он начал показывать и рассказывать, и мне действительно хватало его желания объяснить. А когда я стала повторять названия, он посмотрел на меня со смесью испуга и восхищения.

- Я молодец?

- Молодец, Тайра, - рассмеялся Андрей.

Зубная щетка оказалась почти такой же, как у нас, только не из дерева, а прозрачная, голубая.

- Зубная паста, - он отвернул крышечку с чего-то, похожего на мягкую сплюснутую трубку, и оттуда вылезла зеленоватая, пахнущая травами кашица.

Щетку для волос я узнала без труда и обрадовалась, что не надо будет расчесывать их пальцами. Зеленая густая жидкость в легкой прозрачной бутылке называлась шампунь.

- Чтобы мыть голову, - Андрей сделал вид, что наливает ее на волосы.

После этого я достала длинную рубашку в цветочек («чтобы спать»), что-то вроде чулок, только совсем коротенькие («носки») и еще какую-то загадочную то ли баночку, то ли бутылочку. Он надавил на крышку, и из маленького отверстия мелкими брызгами разлетелась пахнущая цветами вода («подмышки – чтобы не пахло»).

Хотя в сумке оставалось еще что-то, Андрей собрал все и сложил обратно. И подтолкнул меня к лестнице:

- Неси наверх.

Я удивилась, но поднялась в комнату и перевернула сумку на кровать. Кроме того, что я уже видела, там оказалась маленькая коробочка и два одинаковых прозрачных свертка. В одном было что-то белое, в другом черное. Я разорвала один из них и достала… бирт. Только цельный, без завязок по бокам. В коробочке обнаружились загадочные палочки в разноцветных обертках, длиной меньше мизинца.

Я крутила одну из них в руках, пытаясь сообразить, что это, пока обертка сама не разорвалась надвое. Палочка оказалась белой, шелковистой, с закругленным концом и тонким длинным шнурком снизу. Продолжая недоумевать, я вытащила из коробочки сложенную бумажку. Видимо, там было написано, как этим пользоваться. И рисунок.

18.

Я ходила из угла в угол, пока не успокоилась. Отнесла все, что нужно, в душевую комнату, заодно умылась и выпила воды из-под крана. Вернулась, легла на кровать и включила ящик с картинками: вдруг удастся понять, что там говорят? Но нет, только узнавала слова, которые уже успела запомнить. Значит, для понимания новых мне все-таки необходимо было чувствовать мысли и желания других людей.

А как насчет ларны? Ведь в своем мире я никогда не пробовала общаться с животными. Домашних у меня не было, с дикими не сталкивалась настолько близко. А с ларнами разговаривала, и мне казалось, что они отвечают.

Я повернулась к клетке, посмотрела на Трину в упор, так, что от яркого света заболели глаза.

- Почему сон был такой странный? – спросила вслух.

Она полыхнула густо-оранжевым. Я словно пыталась услышать ее ответ, разобрать его в этих переливах красок. И уловила смутное, даже не слово, а ощущение.

«Трудно…»

- Почему?

По Трине пробежала еще одна волна, но, как я ни вслушивалась, ничего больше не разобрала.

Показалось или нет? А если нет, то что именно трудно? Передавать сны мне? Или вообще в этом мире?

Я спустилась вниз, вышла в сад. Андрей расхаживал по дорожке и что-то говорил, держа рядом с ухом плоскую коробочку, которую я уже видела у него в руках и раньше. Похоже, он с ней не расставался, держал или рядом на столе, или в кармане штанов. Вряд ли разговаривал с ней. Да и внутри собеседник уж точно не прятался. Поэтому я предположила, что она помогает беседовать с тем, кто находится в другом месте. Быть может, у того человека тоже есть такая коробочка, и они как-то связаны между собой.

Магия? Нет, просто еще одна вещь, одна из многих, которые мне не понятны.

Я пыталась прислушаться к его фразам, но, как и с картинками в ящике, только различала знакомые слова – а их было слишком мало. Значит, просто мыслей и желаний другого человека недостаточно, они должны быть обращены именно ко мне.

Закончив разговор, Андрей посмотрел на меня.

- Я что делать? – спросила я, и он наморщил лоб, явно не зная, как ответить. – Говори, я слушать, понимать, помнить.

Я еще не знала, как составлять фразы из отдельных слов. Наверняка то, что я сказала, было неправильно. Как будто пыталась строить дом из камней, укладывая их один на другой, без скрепляющего раствора. В Аранте изначально разговаривали на одном языке, потом в разных странах он постепенно менялся, но все равно жители Этеры без труда понимали, к примеру, лигалийцев. Но этот не имел с нашим ничего общего.

«Что делать?» - это можно было понять по-разному. Сейчас или вообще.

- Ничего, - покачал головой Андрей.

Спасибо, ты мне очень помог! Нет, вообще помог, конечно, само собой. Еще как помог! Но вот ответ твой точно ничего не прояснил. Хотя… как спросила – так и ответил.

- Говори, что это, - я обвела рукой вокруг себя. – Всё.

Андрей начал называть все находящееся рядом с нами, но я его остановила.

- Говори много. Я слушать, как говорить.

Я испугалась, что он не поймет, но Андрей кивнул и начал рассказывать. Медленно, длинными фразами, отчетливо выговаривая каждое слово. И чем больше он говорил, тем больше я понимала. И тем легче мне было отвечать. Я не задумывалась, не пыталась вывести какие-то правила, чтобы построить фразу. Все получалось само собой. Видимо, это была одна из тех необычных способностей, данных мне Лесами. Способность, о которой я до сих пор не подозревала – как и о том, что могу разговаривать с животными.

Это было похоже на охоту, только без смертельной опасности. Азарт, игра. Причем, кажется, для нас обоих. Мы обошли весь сад. Если Андрей что-то пропускал, я спрашивала. Мы настолько увлеклись, что не заметили, как солнце поднялось в самую высокую точку. Стало еще жарче, чем вчера.

- Уже обед, - сказал Андрей, убрав со лба взмокшие волосы. – Ты хочешь есть?

- Жарко. Очень, - я покачала головой. – Нет. Только пить.

- А мороженое?

- Что это?

- Пойдем, - он кивнул в сторону открытой пристройки, которую называл верандой. Утром, когда мы завтракали, веранду заливало солнце, но оно уже ушло, и в тени было прохладно. Я села в кресло, Андрей принес запотевшую бутылку. Отвернув крышку, я глотнула из горлышка – и ледяная вода, зашипев, бросилась мне в нос, как будто взорвалась колючими пузырьками. Едва не захлебнувшись, я стряхнула капли с рубашки – нет, с футболки, так называлась эта рубашка без застежки.

- Осторожно, - Андрей взял у меня бутылку и тоже сделал глоток.

Мне и так было жарко, а тут мгновенно бросило в пот.

У нас из одной посуды никогда не пили даже родители и дети. Только супруги – и любовники. Или… будущие любовники. Это был своего рода знак.

Пришлось напомнить себе, что здесь все не так. И незачем переносить обычаи другого мира на этот. Это просто вода. Ничего больше.