Огни и башни

Под утро ко мне наведался вампир.

— Крови не продадите?

Бедняга постучался в дверь. У него не было сил даже забраться на балкон. Ну, или он решил, что с таким вопросом приличнее соваться в дверь, особенно в четыре часа ночи. Люди очень загадочно мыслят, даже когда они уже нежить.

— Нет, — ответила я. — Я вам на прошлой неделе дала пососать — вот тут, у локтя — и с тех пор, кажется, чем-то больна. Голова кружится, слабость и спать охота… Надеюсь, это не вы меня заразили.

— Что вы, — испуганно сказал он. — Мы не переносим болезней. Мы вообще ничем не болеем.

— Во всяком случае, не могу. Удачи где-нибудь ещё.

И я закрыла дверь, хотя мне было его жаль. Ложиться уже не имело смысла. Я спустилась в кафе, включила кофеварку и села в кресло с книгой. Время медленно текло прочь. Когда совсем рассвело, я открыла кафе, вытерла столы на улице, расставила везде салфетки и приправы и вынесла плетёные кресла. Наш городок спит долго, и первые посетители появляются около восьми, но Игер — исключение. Он может зайти и в шесть.

Надеюсь, он придёт один.

Дорога огибала кафе и круто забирала вверх. Из-за угла сочился ровный сухой свет Башни ангелов. После того, как в город пришёл Игер, я опять стала поднимать жалюзи на западных окнах моей квартиры. Игер по-своему решил проблему настырного излучения.

— Свет режет мне глаза, — сказал он. — Так что приступайте.

И объяснил, чего ждёт. Делать было нечего. Собрались городские призраки, сошлись домовые, гномы, вампиры, эльфы, ведьмы, мелкие шалуны-бесенята и прочая нечисть, и очень быстро совместным трудом построили высоченную Стену. Стена шла с юга на север и отделяла город от Башни. Она была прозрачна, как приказал Игер, но излучение гасила будь здоров.

— Что это за материал? — спросила я однажды, подавая ему кофе и сливки.

— Обыкновенный плексиглас, — сказал Игер. — С примесью эктоплазмы.

— Круто, — присвистнула я. — Но это ж сколько призраков выложилось до предела…

— Вот и отлично. — Он пригубил кофе и показал мне большой палец. — Хотя бы на это сгодились, несчастья.

— А… Но оттуда же всё время бьёт свет. Стена не перегорит?

— Пусть только попробует, — сказал Игер.

Ночью Стена работала гораздо лучше, чем в светлое время суток, и намертво блокировала свет Башни. Ночь стала, как положено, темна. Городская нечисть опять почувствовала себя вольготно — в рамках установленных Игером порядков. Они тихонько ворчали на его тиранический произвол, однако на самом деле были рады, что он здесь. Без приказа они не смогли бы организовать строительство и возвести Стену и вскоре либо сбежали бы, бросив свои исконные территории, в неизвестность, либо погибли под лучами Башни. В создании Стены принимали участие даже гули. Правда, им это не помогло. Через несколько дней Игер пришёл на кладбище и всех их перебил, а Врата гулей запечатал. Теперь у нас нет трупоедов, и покойники на старом уютном погосте мирно почивают в своих могилах.

Примерно в то же время Игер по-приятельски выпил в баре с колдуном по кличке Бесий Хвост. Они о чём-то поговорили, а на следующий день Игер наведался к колдуну в гости. В городе за последний год исчезли три девушки, и знающие люди шептались, что Бесий Хвост использует в своих ритуалах кровь девственниц, выжимая её в чашу прямо из ещё живого, бьющегося в кулаке сердца. По слухам, Игер подвесил колдуна на крюк в его собственном логове, выпотрошил его, вынул сердце и сьел. Даже без перца и соли. Я спросила Игера, правда ли это.

— Нет, — сказал он. — Чернушные байки. Я просто выпил из сердца кровь, а остальное бросил бродячим псам.

После случая с гулями и колдуном нечисть в городе приуныла, а обыватели, наоборот, приободрились. К Игеру явилась делегация оборотней из соседнего леса. Они очень вежливо справились, от кого ещё Хозяин — это, значит, он — собирается зачистить округу, и не лучше ли им всей стаей куда-нибудь переехать. Это зависит, ответил Игер. Зависит от того, есть ли у вас надежный бункер, в котором стая может коротать полнолуния. Если он есть, всё в порядке, если же бункера нет и не предвидится, то дальнейшее будет зависеть от наличия или, паче чаяния, отсутствия жертв.

— Жертв? — переспросили оборотни. — А как же гули?

— Никак, — ответил Игер. — Терпеть их не могу. Отвратные твари.

Не прошло и недели, как оборотни обзавелись чудесным, крепким стальным бункером, в котором стали запираться на ночь. Ночной лес стал почти безопасен, горожане возрадовались пуще прежнего, и отношения между стаей и городом пошли на лад. Теперь оборотни приходят сюда за покупками, словно нормальные люди. Некоторые даже заходят посидеть в кафе. На полнолуние из бункера доносится многоголосый, глухой, мучительный вой. Не знаю, как они это выдерживают. Луна ведь нещадно гонит их убивать.

Он появился в полседьмого. Я подняла голову — долговязая фигура маячит у перекрёстка. Руки в карманах, как на прогулке. А он и был на прогулке. И не один. За ним по пятам лениво плелась кошка-тень. Игер медлил на тротуаре, глядя по сторонам, и чёрная хищница, пума или пантера, тоже притормозила, опустила наземь поднятую было лапу и тронула носом его колено. За ней, за ним, вокруг них плясали неуловимые тени. Она сама была как тень, тиха, черна. Только в глазах мерцал опасно жаркий огонь.

Я отодвинула плетёное кресло за его любимым столом на углу, под навесом. Оттуда видно крыши нашего городка, кладбище, Стену и Башню. Не понимаю, зачем ему туда садиться. Именно туда. В присутствии Игера Огнехода меня частенько мучил вопрос, который я даже сформулировать не могла. И даже как следует осознать.

Игер подошёл, тронул меня за плечо, сел и уставился на Башню ангелов пустым взглядом. Кошка-Ингер обошла стол, не нашла возможности сесть за него в кошачьем виде и улеглась вдоль тротуара у ног своего спутника, словно обыкновенное животное — пумиха? пумица? Я принесла Игеру чашечку эспрессо. Он взял её, не глядя, прямо у меня из рук. Пальцы холодные, глаза чуть ли не остекленели. Это таблетки. Я знала, что он пьёт лоразепам — сама и дала ему, сжалившись, первую пачку — но чтобы прямо с утра? А он всё смотрел и смотрел этим стеклянным взглядом на Башню, эту иглу постояной боли, темницу брата, твердыню врага.

— Как дела? — Он с трудом сконцентрировался на мне.

— Ничего, тихо. Вампирчик только ночью заходил, жалкий такой… Кто-то опять пролетал в Башню.

— Когда? — Он слегка оживился.

— Около часа назад. Не вертолёт, а типа мотоцикл небесный. Как из фантастики, флайер.

— Мотофлайер, — сказал он. — Похоже, это был Сандер.

— Кто?

— Сандер Хоффман, охотник на нечисть. Это… человек такой. Работает, — Игер кивнул в сторону Башни, — на них.

Игер залпом выпил эспрессо. Напиток был обжигающе горяч, но он, похоже, даже не заметил. Поставил чашечку на блюдце и опустил руку вниз. Кошка-Ингер — ягуариха? пантериха? — повернула чернющую голову и коснулась носом этой руки. Кошкин нос, широкий и влажный, тоже был чёрен, но по-хорошему, по-живому. Шерсть Ингер лоснилась чистой, напоенной ночами тьмой. Игер, не глядя, погладил её переносицу, почесал лоб. Огромная тварь прикрыла глаза и стала жаться мордой в ласкающую её руку, в точности как настоящая кошка. Игер перебирал её шерстинки и смотрел вдаль. Наркотики на время приглушали его боль, и вид пронзённого белой иглой горизонта не причинял душевных страданий. Он смотрел на Башню, не мучаясь, но не смотреть не мог. Не мог о ней позабыть. И затуманенный таблетками, его взгляд, как магнитная стрелка, тянулся к полюсу. К западному горизонту.

— Я тебе завтрак принесу, — сказала я. — Гренки с яичницей. Пойдёт?

Он чуть-чуть склонил голову. Ингер прекратила ластиться к нему и посмотрела на меня блестящими, драгоценными, как чернёное серебро, очами. Она должна бы меня пугать, а не пугает. Когда она женщина, она женщина, и кошка, когда она кошка. Живое себе существо.

Гренки у меня уже жарились. Я разбила два яйца на горячую сковородку с беконом, потом добавила ещё одно. Игер худоват. Он всегда появляется на улице в чистой, свежей одежде, в выглаженных рубашках. Насколько известно, у него нет слуг, хотя с него бы сталось припахать какой-нибудь полутолковый полтергейст. Но на то не похоже; похоже на то, что Ингер о нём заботится, как настоящая жена о муже. Вот только она не в силах заставить его не думать о брате. И больше есть.

Я посыпала глазунью мелко нарезанным зелёным луком и тёртым сыром, припарила под крышкой, положила сбоку гренки и вынесла всё это Игеру прямо на сковородке. Он посмотрел на еду с некоторым недоумением и взял вилку.

— Ингер, ты будешь есть? — спросила я, поражаясь собственной наглости.

— Будет, — твёрдо заявил Игер. Вот тут у него не было сомнений. — Неси. Она мясо ест.

— Сырое?

— Давай сырое.

Кошка шумно вздохнула и положила голову на лапы. Игер откусил уголок гренки. Я пошла на кухню, вымыла размороженный с вечера кусок свинины, вынесла его в миске и осторожно поставила перед кошкой. Как бы не цапнула, всё-таки она нелюдь… Ингер вытянула изящную шею, достала мясо зубами, положила его на свою большую когтистую лапу и принялась лизать. Когда она приподнялась, я заметила, что бока у неё характерно круглятся. Я могу сколько угодно ошибаться насчёт людей, но в кошках я знаю толк.

— Игер… — сказала я. — Она — что?…

— Ага. Поздравь нас, — он улыбнулся, показав ровные белые зубы. В светлых глазах ожила радость. Как солнце взошло.

— Это… твои? — поразилась я.

— Ну а чьи же, — сказал он так, как будто не было ничего естественней, чем стать отцом детей собственного фамилиара[1].

— А… Но она же превращается. В кошку. Детям это не повредит?

— Она б не превращалась, если бы вредило.

Между тем Ингер грызла мясо, снимая зубами целые полосы, и даже ухом не вела, будто мы не о ней говорим. Когда она кошка, она кошка; тело формирует сознание. Она уже долго живёт во плоти и, может быть, забыла, как быть духом. Может, теперь она считает себя женщиной, умеющей превращаться в кошку — или же кошкой, умеющей превращаться в женщину — подругой Игера Огнехода, будущей матерью его детей. Апокалиптическая домохозяйка с бонусами: погладить, постирать, выесть из врага душу…

Игер выковырял желток, сьел, отложил вилку и сказал — не то ей, не то мне:

— Я думал о том коттедже, знаешь, за городом? Он пустой. Там просторно… Когда всё кончится — если я буду жив — …

И он опять посмотрел на проклятую Башню.

— Может, пересядешь? — предложила я. — Чтобы туда не смотреть.

— Не поможет. Я её чую сквозь стены. Это как утром нахальный луч на глазах. Всепроникающий свет… Провались бы она под землю — на небо вознесись — хоть бы и вместе с ним…

— Ну, может, он ещё вернётся. — Но я сама не верила, что это может быть.

— О, он, конечно, вернётся. За мною явится, не запылится. Напяливший его лицо и тело Свет… Оттуда все так возвращаются — или никак.

Мне вдруг представилось это: пришёл его брат, внешне вроде такой, как и был — ладный, красивый парень — и ни царапинки, ни синяка, всё та же поза, голос, одежда, только улыбка такая… умильненькая, голодная, бешеная слегка. Лисья. Иезуитская, ангельская улыбка. И с губ, с уголков глаз сочится свет. Страшное, страшное грядёт…

Как в Салеме, по соседству. Этот город опустошили вампиры, и он служил им логовом несколько лет подряд. Потом появился Игер и по дороге сюда проехал через Салем. Примерно в то время за кладбищем, у черты города возник целый палаточный городок беженцев с запада, с земель в сени Башни. Он вырос, кажется, за неделю — не успели мы оглянуться, а люди тут. Под Башней, видимо, что-то случилось. Об этом беженцы не говорили. Отмахивались, обливались потом. «Жуть. Там жуть.» Их предводителей принял Игер — прямо здесь, за вот этим столом — потому что мэр у нас трус, а шерифа с полгода назад заела какая-то тварь, и с тех пор его офис пуст.

— Идите в Салем, — сказал Игер беженцам. — Там целый город стоит пустой. Заселяйте дома, всё ваше. На складах там до сих пор есть консервы, а в одичавших садах много фруктов — ну и ещё что посеете до холодов.

— Мы слыхали, что там вампиры, — сказали беженцы.

— Были вампиры, — ответил Игер. — Здоровенное гнездо. Я их убил.

Это была чистая правда. Потом за чашкой капучино Игер мне рассказал, как было дело. Они с Ингер остановились в Салеме ночевать. (Я отметила, что такие решения вообще характерны для Игера Огнехода. Он усмехнулся и согласился.) Ночью явился со свитой старый вампир — кровный князь, как вампиры его зовут — и предложил вместе идти на Башню. Взамен Игер должен был снять пограничные заклятия, защищающие окрестные поселения от салемских упырей, и дать им вволю напиться крови.

— Это меня не устраивает, — сказал Игер. — Люди мне тоже ещё пригодятся. Они не пища, они здесь не просто так.

Мы пригодимся больше, сказали ему вампиры. Мы быстрее, сильнее, выносливее людей. Армия нечисти гарантирует тебе победу, а люди могут просто побежать, и хорошо, если от владык Башни, а не под их знамёна.

Я, пожалуй, рискну, сказал Игер. Вы ведь боитесь Башни и света Башни. Кто знает, вы, может быть, просто рассыплетесь там на подходе. Или же сразу рассеетесь по земле, чтобы сосать людскую кровь во тьме, а меня бросите в дураках.

— Что ж, дело твоё, Огнеход, — сказал ему кровный князь. — Но учти: уходя, ты оставишь за спиной голодный и очень обиженный на тебя клан.

— Вот как? Значит, у меня есть две возможности: принять вас под свою руку и скормить вам окрестные города, хотя я не могу вам доверять — вы вон уже сейчас мне угрожаете — или же ждать удара в спину?

Ну да, сказали вампиры, щеря клыки. Но ты не пожалеешь, взяв нас к себе. Мы ждали твоего прихода целые эоны, Огнеход, мы ждали вечность, чтобы ты пришёл и досыта напоил нас горячей кровью людей, а ты всё шёл и шёл в огне. Теперь ты здесь, и ожидание кончилось. Не подведи, и мы тебя не подведём.

Но у меня есть идея получше, заявил Игер. Зачем мне выпускать вас из Салема, брать под свою руку и платить жизнями людей, если я могу прямо сейчас убить вас и получить всю вашу силу, причём во мне она уже не испарится от первого же луча с Башни?

Вампиры сообразили, какую только что допустили ошибку.

— Не убивай нас, Владыка! — взмолились они. — Клянёмся, мы будем верно служить тебе, как самому Светоносцу!

— Это, конечно, хорошо звучит, — сказал Игер. — Заманчиво. Ещё никто не клялся служить мне, как самому Светоносцу. Но посудите сами: кому я могу больше доверять — себе или вам?

Игер вырвал сердце из груди упыриного князя и выпил из него всю кровь до последней капли. Князь умер, и вместе с ним умерли его дети. Их сила досталась Игеру Огнеходу.

Очистив Салем, Игер поселил там беженцев из-под Башни. Они сердечно благодарили и начали обживаться — чинить дома, машины, засевать поля… Потом среди них случилось убийство — отец раскроил голову сыну-подростку, застав его с порнографическим журналом. Игеру стало об этом известно. Он взял с собою кошку-Ингер и поехал в Салем. Убийца сидел под арестом в старом полицейском участке. Остальные не знали, что с ним теперь делать. Игер остановил машину перед участком и вышел.

— Выведите его сюда, — приказал он шерифу с помощниками.

Они вывели этого человека, и Ингер его загрызла.

Игера пригласили остаться на ужин у мэра. За столом ему поднесли свежий хлеб из собранной на салемских полях одичалой пшеницы. Это был вкусный хлеб.

— Вырвите в себе с корнем всё, что посеяла Башня, — сказал Игер, прощаясь. — Всё, что вы там волей-неволей вдохнули и проглотили, здесь выдохните, выплюньте, похороните. В могилу забейте хороший кол.

Салемцы, говорят, так и сделали. Могила, во всяком случае, есть. В ней торчит большой кол. Это факт.

Он сьел третий желток и взялся за бекон.

— Игер, — спросила я, — а ты действительно пришёл сюда в огне?

— Нет, — сказал он, глотая кусочек бекона. — Я здесь родился, как все. Мы с братом всю жизнь были вместе. Про море огня — это сон. Мне снилось, будто я иду в огне. Бреду и бреду, кругом пламя, а мне не больно, даже не жарко. Нудно и скучно, когда уже это кончится? Иду, иду и наконец выхожу на берег.

— А дальше?

— Всё, сон кончается.

Кошка-Ингер вдруг прекратила есть и плавным, кратким, неимоверно красивым движением повернула голову к перекрёстку. Через дорогу бочком-крабом ковыляло нечто, с ног до головы закутанное в тяжёлое грязное одеяло. Оно направлялось к нам, буквально не видя света, и остановилось, чуть было не наткнувшись на стол, лишь когда Ингер предупреждающе зарычала.

— Хозяин? — просипело из-под одеяла. Голос был очень знакомый.

— С утром добрым, — произнёс Игер. — Чего тебя днём носит, кровосос?

— Лили, Хозяин. — Это был тот самый жалкий вампир, что навестил меня в эту ночь. Даже одеяло не могло скрыть, как он корёжится и дрожит под беспощадным напором дня. — Моя сестра.

— Что с ней? — спросил Игер.

— Она мертва. Охотник её убил.

— Вот как. Охотник… И когда?

— На рассвете, — сказал вампир. — Мы не нарушали правил. Мы не охотились, никого не пугали…

— На рассвете? — вмешалась я. — Он не на флайере летел?

— Такой большой рыжий парень с квадратным лицом? — спросил Игер.

— Да, — несчастным голосом сказал вампир. — Он самый. Он знал, где мы спим, и спустился прямо во двор. Лили открыла дверь… Мы ничего никому не сделали, Хозяин, мы пили только донорскую кровь. Мы не нарушили твоих правил, но он её всё равно убил.

— И почему ты приходишь с этим ко мне? Разве я обязался вас защищать? Я только сказал вам, что делать, чтоб я вас не перебил. На этом наши отношения кончаются. Вас там добрый десяток, так почему вы не справились с ним?

— Мы ослабели от нехватки пищи, Огнеход. У нас не так уж много средств, а люди дорого просят за свою кровь. Нам приходится экономить.

— Тем не менее. Я вам здесь что, шериф? Мне в этом городе платят? Нет. — Игер указал на вывеску кафе. Вампир хотел что-то вякнуть, но он продолжал: — Или вот тут написано «Офис шерифа»? Вроде нет. Если не ошибаюсь, там написано «Уголок». Это кафе. Я частное лицо, зашёл позавтракать.

Вампир поник и быстро заковылял прочь. Я проводила его взглядом и вспомнила, как ночью захлопнула перед ним дверь. Мне стало горько и стыдно. Сумел бы он защитить сестру, если бы я дала ему напиться крови? Какое это имеет значение? Какое дело мне до вампиров? Они нас ели и ели бы до сих пор, если бы не Огнеход. Но дело было. Я чувствовала это нутром. Провозгласив свои правила общежития, Игер непостижимым образом изменил всё. Невероятно, но жалкий вампир показался мне согражданином. Своим.

— Это был твой знакомый, — сказала я. — Сандер… Хоффман?

— Ага.

Игер дожевал бекон, взял нож и стал резать остывший белок на аккуратные маленькие кусочки.

— Давно надо было его убить, — спокойно, между делом сказал он.

— Кого? — оторопела я.

— Сандера, этого мудака. Надо было кончать его ещё в Нортуорте, когда мы впервые встретились. С ним всё было ясно уже тогда. Путь его лежал к Башне; теперь он его прошёл. Летает по миру, сволочь, льёт без толку кровь и небо коптит…

— Так, может, его того… прекратить?

— Может, всю Башню прекратить? И остальные Башни тоже…

— Они действительно есть, остальные?

От этой мысли мне становилось плохо. Слухи ходили уже давно — дескать, по Башне на континент. Это наводило гораздо больший ужас, чем одна Башня, даже вблизи. Становилось ясно, что это система, а не какой-нибудь эксперимент или символ.

— А без разницы, — сказал Игер. — Если я снесу эту Башню, то справлюсь и с остальными, сколько б их ни было, хоть миллион. Если же нет — …

Он замолчал. Ингер склонила голову на лапы, закончив завтрак.

— Принести тебе ещё кофе? — спросила я.

— Не надо, — ответил он, без выражения глядя на острую белую тень. — Я посижу.

— А может, хочешь чаю с молоком?

— Это как?

Он вскинул на меня прозрачные голубые глаза. Вокруг радужки был соломенный ободок. Крестьянские глаза, и волосы под стать, как спелое сено в стогу. Красиво…

— Сейчас покажу.

Игер держал чашку двумя руками, как ребёнок, и осторожно пил чай с молоком. Это было для него внове.

— Можно положить сахар, — сказала я.

Ингер фыркнула.

— А что? — обиделась я и тут же осеклась.

Через дорогу к нам шёл вампир. Он был гораздо выше моего знакомца и двигался с большим достоинством. Я сразу поняла, что это вампир, по перчаткам и тяжёлому тёмному плащу с низко опущенным капюшоном. Он нёс в руках что-то круглое, завёрнутое в белое с красными пятнами полотенце. Не успели мы оглянуться, как он положил свёрток на стол.

— Это Лилиан, моя дочь, — спокойно сказал вампир.

Он начал разворачивать окровавленное полотенце. На мгновение Игер закатил глаза, а потом опять глянул на вывеску моего кафе, будто хотел удостовериться, что там не написано «Склад голов вампиров». Вывеска не изменилась. Я думала, что Игер сейчас сотрёт вампира с лица земли, но тут мой взгляд вернулся к столу и упал на голову девушки.

Её шея была перерублена одним мощным, профессиональным ударом. Кровь почти уже не текла из страшного красного среза. Клыков было не видать — вроде бы девушка как девушка… Когда-то красивое молоденькое лицо мучительно исказилось, а светлые волосы слиплись от крови. Убийца не удовлетворился тем, что отрубил ей голову — он изуродовал её лицо, пытаясь вырезать какой-то знак, отдалённо похожий на R. Кое-где плоть висела лохмотьями, обнажая нижнюю челюсть, зубы и кости черепа. Глаза Лили были закрыты. Наверное, рукой отца.

Игер отставил в сторону чашку с чаем, взял эту несчастную голову в руки и приподнял её, вглядываясь в раны. Всё замерло — и кошка-Ингер, и я, и старый вампир.

— Урод, — раздельно, медленно произнёс Игер. — Скотина. Маньяк вонючий.

Это был приговор.

Старый вампир ушёл, унося с собой голову дочки. Все молчали. Утро, кажется, было испорчено. Или нет? Ингер встала передними лапами на стол и обнюхала то место, где лежала голова. Её усы при этом двигались — вперёд-назад — а лопатки выдались вверх, переходя в сильные плечи. Роскошная густая шерсть на животе отвисла, мягкая, длинная, блестящая, и мне вдруг захотелось погладить этот живот. Безумная, да, но такая понятная мысль. Ингер — прекрасная кошка. И женщина. Нелегко постоянно помнить о том, кто она на самом деле.

— А вот и Сандер летит, — человеческим голосом сказала кошка — пума? пантера? Я не успела остолбенеть, как она скользнула под стол и вышла с другой стороны уже женщиной. Красавица встряхнулась, пригладила скрывающее беременность матово-чёрное платье и блестящие волосы цвета смолы на сколах — и указала на западный горизонт.

Мотофлайер стремительно удалялся от Башни. Его не сопровождали. Траектория явно вела его мимо города, над Салемом и дальше на восток. Странно, подумала я, когда в Салеме кишмя кишели опасные упыри, а у нас нечисть заела шерифа, героем Сандером почему-то не пахло в округе. Духу его здесь не было, а теперь, когда Игер навёл тут порядок и все, кто остался в живых, кое-как учатся жить вместе, герой явился помахать мечом. Неспроста это, неспроста.

— А ну-ка лети сюда, — сказал Игер, глядя на флайер.

Мне показалось, что на губах у него полыхнул огонь. Глюк, что ли?.. Машина в небе мгновенно затормозила и сбилась с курса. Я видела, как дёрнулась крохотная фигурка седока, и испугалась было, что он свалится и разобьётся, но это было, конечно же, невозможно. Игер звал Сандера, а не его флайер. Если бы охотник свалился с седла, он бы прилетел сюда, аки ангел во облацех, сам. Может, крылышки б отрастил.

— Ингер, побудь в кафе. Не высовывайся. Ты тоже, ладно?

Когда мы заняли пост наблюдения у окна, флайер уже вовсю спешил на рандеву с судьбой.

Встань передо мной, как лист перед травой… Через минуту он пролетел над проезжей частью, резко затормозил, и Сандер Хоффман кубарем скатился к Игерову столу.

— Сегодня утром ты убил девушку, — сказал Игер.

Он смотрел прямо перед собой, а не в глаза противнику, как поступают во время конфликта другие мужчины. Сандера это явно ободрило. Он поднялся, отряхнулся — большой, опасный тип с рыжеватыми волосами — и сказал:

— Нет.

В его болотных глазах было понимание и издевка. За спиной в ножнах висел изогнутый длинный клинок. Сандер не нравился мне и чем-то нравился одновременно.

— Ты порубил ей лицо в куски. У тебя, Сандер, кривые руки. Что это был за знак?

— А, ты про вампира, — Сандер глянул на корзинку с хлебом, шагнул вперёд, взял кусочек поджаренной лепёшки и сунул в рот. — Буква R. Rules.

Он стоял перед столом, чуть ли не нависая над Игером, и нахально жевал мой хлеб. Мне показалось, что моё кафе осквернили.

— Rules, — произнёс Игер. — Правила. Она не нарушала здешних правил. Не убивала людей. Чем она заслужила такую кару?

— Это не кара, а последствия, — Сандер прожевал хлеб, проглотил и опять полез рукой в корзинку. У него были короткие, ловкие, сильные пальцы. Он занимал как-то чересчур много места. Игер был малозаметен в его присутствии, словно тень. — Если нарушишь инструкцию. Правила. Rules.

Игер приподнял брови, как будто до него что-то ещё не дошло, хотя всё было ясно даже мне. Они играют, поняла я; разыгрывают ритуал, продолжают — заканчивают — разговор, который когда-то где-то вели. В Нортуорте или где они там познакомились.

— Правила говорят: не суйте пальцы в розетку, ударит током, — продолжал Сандер, явственно наслаждаясь звуком собственного голоса. — Не становитесь вампирами, отрубят голову. Но люди, вестимо, свободны в выборе. Они суют пальцы в розетку и меняют чужую кровь на вечное существование своего тела. Стоит ли называть карой логичный итог подобных решений?

— Вампиры могут пить и донорскую кровь, — всё тем же ровным тоном сказал Игер. — Здесь они так и делают. Я им так приказал.

— Какая разница? — ухмыльнулся Сандер. — Автор инструкции — Господь Бог. Он говорит: чтобы жить вечно, не пей кровь людей! Пей Мою кровь, ешь Мою плоть! Шо неясно? О чём тут ещё дискутировать, — и он презрительно кивнул на стол, — за чашкой чая? Бог тут автор инструкции, и не тебе её править. Я, так сказать, переводчик.

— И переводишь ты ножом на женских лицах, — сказал Игер. — Тебе это хоть нравится?

Он смотрел на охотника с искренним любопытством, как на особенно пакостную и интересную нечисть.

— Конечно, нравится, — решительно ответил экземпляр. — Но разве дело в этом? Должен же кто-то доходчиво объяснять, что пальцы в розетку совать не стоит…

— Сандер? — И Игер поднял два пальца. — Скажи мне, где ты на этой планете видал розетку, в которую можно засунуть пальцы?

И он пошевелил пальцами в воздухе. Так, для наглядности — туда-сюда. Сандер открыл рот и медленно его закрыл. Несколько мгновений царила блаженная тишина. Потом охотник нашёлся.

— Я понимаю, Игер. У тебя тут обстоятельства…

Он сотворил рукой непристойный жест.

— Обстоятельства с чем не надо. Тебя предупреждали. Теперь…

— Сандер, — перебил его Игер, так что охотник вздрогнул от неожиданности. — Скажи, мы же три года друг друга знаем?

— Э… Ну — …

— Три года, — Игер утвердительно кивнул. — Всё это время, где б я ни остановился, поблизости появляешься ты со своим переводом инструкций с небес и начинаешь вырезать их на ком попало.

— Небеса тебе что-то говорят, Игер! — хохотнул Сандер. — На моём, типа, примерном примере. Они хотят до тебя что-то донести, поэтому мы и встречаемся каждый раз.

— Сандер, это последний раз.

Игер поднялся с места. Когда он закончил движение, охотник уже целился в него из пистолета.

— Сиди где был, отродье Люцифера! — взвизгнул он. — И молчи! Или ты можешь говорить быстрее пуль?

Игер смотрел ему в глаза. Он молчал. Ингер рядом со мной напряглась, как пружина, готовясь выскочить в окно.

— То-то… — проворчал Сандер. По нему было видно, что он перетрусил. — Твоё время ещё не поспело. Не мне тебя убивать… Я пойду.

— Ты не пойдёшь, — сказал Игер, шевельнув пальцами левой руки. — Ты полетишь.

Переменившись в лице, Сандер нажал на спуск, но было поздно. Дуло пистолета скомкалось и потекло, словно пластмасса в огне. Оружие и сжавшую его руку как будто захватила невидимая волна жара и жуткой силы, зафиксировала и понеслась вперёд. Сандер успел вскричать, но крик немедленно оборвался. Его пистолет и рука скатались в рулон, а потом волна силы ударила в тело, с невнятным хлюпаньем и хрустом сминая плоть в уродливое тесто, в мяч. Невообразимый комок внутренностей, одежды, кожи, рыжих волос и плоти взвертелся, переминая себя, над землёй, как будто привязанный к руке Игера Огнехода. Крови не было. Флайер охотника подскочил с асфальта, кувыркнулся и начал плавиться без огня, становясь бесформенным месивом железа, хрома, кожи, резины и топлива. Игер сжал руку в кулак, и объекты соединились, слепились и срослись вместе, с вонью, шипением и чавканьем формируя целое из неорганики и всё ещё не мёртвой плоти. Оно крутилось, роняя капли прозрачной жидкости и обретая форму шара, словно творимая из подручных материалов новая мерзостная планета, и ближе к северному полюсу на поверхности проплывал искривлённый, но несомненно живой, зелёный, преисполненный невыносимого ужаса глаз.

Если бы это случилось с кем-то другим, моя истерика продолжалась бы до сих пор, но особенность человеческой психики такова, что мы можем относительно невозмутимо и без последствий для душевного здоровья взирать на самые страшные вещи, если только они происходят с врагами. С того момента, как Сандер заговорил — с того момента, как я увидела изуродованное лицо Лили — у меня не было сомнений в том, что он мой враг и враг всего живого на земле. Я не могла бы изменить своё отношение к делу, даже если бы захотела. Я не могла бы этого захотеть. Даже после долгих изобретательных пыток. Сандер был отвратителен мне на биохимическом уровне.

— У меня, кажется, природный иммунитет, — сказала я и вышла из кафе. Зловонный шар из мотофлайера и охотника на вампиров завис метрах в трёх от земли и вращался вокруг своей оси, как юла. Игер держал перед собой открытую ладонь и вдумчиво созерцал результат своей деятельности. На каждом обороте шара он встречался взглядом с тем самым зелёным глазом. Я заметила в окнах окрестных зданий ряд шокированных, побелевших от страха лиц. Потом придётся всё обьяснить соседям. Если у нас, конечно, будет «потом».

— Теперь лети, — сказал Игер. Его уста пылали неземным огнём. — Передавай привет хозяевам, дружок. Обсуди с ними вашу инструкцию, если они, конечно, тебя распутают. В чём лично я сомневаюсь. Вон!

Он указал пальцем вверх, и шар взмыл ввысь, оставляя крыши нашего городка далеко под собой. Он всё ещё капал наземь какой-то дрянью.

— Игер, у тебя на губах огонь, — сказала я.

Игер махнул рукой в сторону Башни, и шар сорвался с места. Наверное, так в своё время летел над Сибирью Тунгусский метеорит. Шум, гром, вой, запах палёного и озона… Потом по курсу шара нашли поваленные, обгорелые деревья. Бедняга Сандер хорошо запёкся по дороге. Надеюсь, там оценили.

Я провожала взглядом шар, пока он не превратился в крохотную точку и не исчез в слепящем белом свете — нет, Свете — Башни. Потом на её поверхности полыхнуло. Вспышка была почти такой же яркой, как пламя на губах Игера Огнехода. Почти. Вспышка была как на Солнце, когда в него падает крупный метеорит. Я стояла и со слезящимися глазами ждала, сама не зная чего, но Башня продолжала себе стоять. Вспышка случилась и погасла, а она даже не шелохнулась. В этот момент я поняла, что надеялась на её падение. Я впервые это осознала и горько пожалела, что надежда не сбылась. Если бы этот страшный шар, слепленный из неживой и живой земной плоти, отравленный ненавистью и брошенный праведной яростью ударил в Башню ангелов и смёл её с лица земли, камня на камне бы от неё не оставил, если бы Башня упала, как сбитый кегль — как это было бы прекрасно! Мы справились бы со всем, нам здесь всё по плечу, если б только одолеть Башню!

Игер, кажется, думал то же. Может быть, это были его мысли, а не мои. Однако Башня устояла. Он был зол и мрачен. Ингер вышла из кафе, почти задев меня смуглым девичьим плечом, подошла к мужу и осторожно, как пёрышки, положила руки ему на плечи.

— Ты говорила, что мой брат вернётся.

Я сидела на ступеньке у входа в кафе, глядя, как Игер допивает чай. Ингер опять превратилась в кошку и спряталась под столом. Там ей нравилось, потому что там была тень.

— Да, он вернётся — таким, как Сандер. Даже хуже. Иным его оттуда не отпустят. Вернётся, чтобы убить меня и Ингер. И моих детей.

— Ты говорил, что он всегда тебя защищал, — возразила я. — Что он тебя любил. Если ты вовремя разнесёшь Башню, тебе, возможно, удастся его спасти.

Теперь у меня действительно была на это надежда. Наверное, Сандер всё-таки не произвёл на меня особого впечатления. Я имею в виду, как личность.

— Спасти? Нет, поздно. Я слишком долго копил силы. Ларс уже три месяца там.

— Разве это так много? Я читала, что люди выдерживали и дольше. Сила воли…

— Нет, — отрезал он. — Там время идёт иначе. Это целая вечность мук! Бесплотный дух может почти бесконечно страдать, не меняясь, а вот живое тело… человек… Этого не выдерживает никто. Никто. Они налагают свой гнусный язык на лучшее, что есть в людях — на сострадание, верность, любовь — и лгут, что всё это у нас неправильно, грязно, прогнило насквозь, что надо его заменить. Ваш свет — тьма, говорят они. А Ларс, ты знаешь, даже никогда не верил в свет! Я верил, а он нет. Ему это было не нужно, он просто жил, и всё. Не задумываясь особо. Таким он и попал к ним в плен.

Игер не смотрел на Башню. Он невидяще уставился перед собой, в чашку. В чайную гущу, забеленную молоком. Действие таблетки ослабло, и теперь его глаза уже не были пусты и равнодушны. О, нет…

— Они терзают человека и твердят, что хотят сделать его верным, отважным, мудрым, любящим и святым, а если он соглашается, они делают его низменным, лживым, жестоким, ничтожным предателем и безумцем. Они вымучивают человека из ума и внушают ему, что абсолютно всё в нём, самая его душа — дерьмо, грязь. Когда он наконец ломается и соглашается очиститься, они вынимают у него из души, из сердца всё человеческое, настоящее, живое — ум, волю, верность — любовь, прежде всего земную любовь! — и наполняют кровавую пустоту своей бесконечной жестокостью и жаждой власти. И говорят своей жертве: Нет, вот это как раз любовь! И только это и есть любовь! А у него уже нет ни ума, ни воли… Когда Ларс выйдет из Башни, он будет считать, что любит меня — теперь-то по-настоящему, правильно любит. Поэтому он придёт, чтобы отдать меня Башне, сделать таким же, каким будет он сам — или убить.

— Когда ты пойдёшь к Башне, Игер? — спросила я, прикидывая, какое оружие взять с собой. Вопрос, который постоянно мучил меня в его присутствии, наконец прояснился и тут же обрёл ответ. Что делать, когда Игер Огнеход пойдёт к Башне? Идти с ним, разумеется. Тут вариантов нет. Я понимала, что решение давно созрело. Понадобился Сандер Хоффман, чтобы его осознать. Значит, винтовка или старый автомат? Или и то, и другое вместе? Не тяжело ли будет? Я смутно ждала, что он скажет «Сегодня вечером», и надеялась, что хотя бы не стану обузой. Вояка с меня, как из Башни — надежда мира; хорошо бы в заложники не попасть. Хорошо бы там выстрелить хоть разок перед тем, как убьют… Всё равно надо идти. Нам всем надо туда идти, с Игером. К этой Башне.

В этот момент Ингер вылезла из-под стола, зажмурилась, крутнулась на месте и разлеглась прямо на тротуаре. Она перевернулась на спину, выгнулась и подставила нашим взглядам и солнцу пушистый чёрный живот. Игер, как зачарованный, смотрел на беременное чрево своей подруги. На его губах, там, где недавно пылал огонь из глубин горящих морей, появилась человеческая улыбка. Улыбка будущего отца.

— Я, пожалуй, ещё немного потренируюсь, — ответил он.