Обитатели пропасти

***

К северу от нас в зенит уходил луч света. Он начинался за пятью вершинами. Луч пробивал столб голубого тумана с такими резкими границами, как дождь, идущий из тучи с четкими краями. Похоже на луч прожектора в ажурной дымке. Теней он не отбрасывал.

На его фоне четко видны были черные вершины, и я понял, что вся гора по форме напоминает руку. Она силуэтом отразилась на светлом фоне, с вытянутыми пальцами; казалось, рука протянулась вперед. Точно такое впечатление, как будто она что-то отталкивает. Сверкающий луч мгновение стоял неподвижно, потом разбился на мириады маленьких блестящих шаров, которые двигались во всех направлениях, постепенно опускаясь. Казалось, они что-то ищут.

Лес затих. Все лесные звуки затаили дыхание. Я чувствовал, как жмутся к ногам собаки. Они тоже молчали, но каждая мышца их тел была напряжена, шерсть стояла дыбом, а глаза, устремленные на опускающиеся огни, остекленели от ужаса.

Я взглянул на Андерсона. Он смотрел на север, где снова поднялся луч.

— Это не может быть северным сиянием, — сказал я, не шевеля губами. Рот у меня пересох, как будто Лао Цзай насыпал мне в горло свой порошок страха.

— Во всяком случае я такого не видел, — ответил он таким же тоном. — К тому же кто слышал о северном сиянии в такое время года?

Он высказал мою собственную мысль.

— Мне почему-то кажется, что там идет охота, — сказал он, — какая-то нечестивая охота… и хорошо, что мы далеко от нее.

— Каждый раз, как поднимается свет, гора будто движется, — сказал я.

— Что она удерживает, Старр? Она заставляет меня думать о замороженной облачной руке, которую Шан Надур установил перед Воротами Призраков, чтобы удержать их в логове, высеченном для них Эблисом.

Он поднял руку, прислушиваясь.

С севера и высоко над головой донесся шепот. Не шорох северного сияния. Этот шепот напоминал призрачный ветер, дувший во время сотворения в листве древних деревьев, укрывавших Лилит. В этом шепоте слышалось требование. Он был нетерпелив. Призывал кого-то туда, где начинался столб света. Привлекал к себе. В нем была неумолимая настойчивость. Он касался сердца тысячью холодных пальцев, наполнял страстным желанием бежать вперед и смешаться со светом. Наверно, так чувствовал себя Одиссей, привязанный к мачте, когда стремился повиноваться хрустально сладкому пению сирен.

Шепот становился громче.

— Что с собаками? — воскликнул Андерсон. — Ты только посмотри на них!

Лайки с воем устремились к столбу света. Мы видели, как они исчезают за деревьями. До нас донесся их вой. Потом он стих, и не осталось ничего, кроме настойчивого шепота наверху.

Поляна, на которой мы остановились, выходила прямо на север. Мы ушли, вероятно, на триста миль от первого большого поворота Коскоквима к Юкону. Это нехоженая дикая местность. Мы вышли из Даусона в начале весны в поисках пяти вершин, за которыми, как говорил нам знахарь атабасков, золото выходит густо, как замазка сквозь сжатые пальцы. Никто из индейцев не согласился идти с нами. Земля вокруг горы Руки проклята, сказали они. Мы увидели вершины накануне, они слабо вырисовывались на фоне пульсирующего света. А теперь мы увидели и свет, который привел нас к ним.

Андерсон застыл. Сквозь шепот доносился странный топот и шорох. Как будто к нам подбирается небольшой медведь. Я бросил в костер охапку дров и, когда поднялось пламя, увидел, как что-то пробирается сквозь кусты. Двигалось оно на четвереньках, но на медведя не похоже. В голове мгновенно промелькнуло — как ребенок, ползущий вверх по лестнице. Одновременно поднялись передние лапы — как у ребенка. Нелепо и одновременно страшно. Существо приближалось. Мы потянулись к оружию… и опустили руки. Неожиданно мы поняли, что к нам ползет человек!

Да, это был человек. По-прежнему на четвереньках он приблизился к костру. Остановился.

— Я в безопасности, — прошептал ползущий голосом, который эхом повторил шепот над головой. — Здесь я в безопасности. Они не могут выбраться за пределы голубого. Не могут схватить вас, если вы сами не придете к ним…

Он упал на бок. Мы подбежали к нему. Андерсон наклонился.

— Боже милостивый! — воскликнул он. — Фрэнк, ты только посмотри на это!

Он указал на руки. Они были обмотаны обрывками толстого свитера. Сами руки напоминали обрубки. Пальцы изогнулись и впились в ладони. Плоть на них стерлась до кости. Они похожи были на ноги маленького черного слона! Глаза мои обежали тело. Вокруг пояса толстая полоска из желтого металла. От нее отходит цепь в десяток звеньев, цепь тоже металлическая, но металл белый, блестящий.

— Кто он? Откуда он? — спросил Андерсон. — Посмотри, он спит, но даже во сне пытается ползти, подтягивает руки и ноги. А колени — как он мог на них ползти!

Он сказал правду. Человек крепко спал, но его руки и ноги продолжали двигаться. Руки и ноги двигались независимо от неподвижного тела. Это было ужасно! Движения семафора. Если вы когда-нибудь видели, как поднимается и опускается семафор, вы поймете, что я имею в виду.

И вдруг шепот над головой стих. Огненный столб опустился и больше не поднимался. Ползущий человек застыл. Вокруг нас все начало мягко освещаться. Рассвет после короткой летней ночи Аляски. Андерсон потер глаза и повернулся ко мне осунувшимся лицом.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Ты как будто тяжело переболел!

— Ты тоже, Старр, — ответил я. — Что ты обо всем этом думаешь?

— Думаю, что единственный ответ лежит здесь, — ответил он, указывая на неподвижную фигуру под одеялами, которыми мы ее укрыли. — Что бы это ни было — это из-за него. И это совсем не северное сияние, Фрэнк. Похоже на отблеск адского пламени, которым нас пугают проповедники.

— Дальше мы сегодня не пойдем, — сказал я. — Я не стал бы его будить, даже если там за вершинами все золото мира и все дьяволы, которые гнались за ним.

Ползущий человек лежал со сне, глубоком, как Стикс. Мы промыли и перевязали ступни, в которые превратились его руки. Руки и ноги его застыли, как костыли. Он не шевелился, пока мы работали над ним. Лежал, как упал: руки слегка приподняты, колени согнуты.

— Почему он полз? — прошептал Андерсон. — Почему просто не шел?

Я распиливал полоску вокруг его талии. Золото, но не похоже на золото, к которому я привык. Чистое золото мягкое. Это тоже мягкое, но оно нечистое, в нем какая-то собственная вязкая жизнь. Оно липло к напильнику. Я разрезал его, разогнул, снял с тела и отбросил в сторону. Оно — отвратительно!

Он спал весь день, Спустилась тьма, он продолжал спать. Ночью не было ни столба света, ни рыщущих огней, ни шепота. Какое-то ужасное очарование, казалось, было снято с местности. В полдень ползущий человек проснулся. Я подпрыгнул, услышав приятный тягучий голос.

— Долго ли я спал? — спросил он. Он посмотрел на меня, и в его бледно-голубых глазах появилась усмешка.

— Ночь — и почти два дня, — ответил я.

— А ночью были огни? — Он кивком указал на север. — И шепот?

— Нет, — ответил я. Откинув голову, он взглянул на небо.

— Значит, они все-таки сдались, — сказал он наконец.

— Кто сдался? — спросил Андерсон.

— Жители пропасти, — спокойно ответил ползущий человек.

Мы уставились на него.

— Жители пропасти, — повторил он. — Существа, сотворенные дьяволом до потопа. Они каким-то образом избежали божьей кары. Опасности они не представляют, если только не ответить на их призыв. Они не могут выйти за голубой туман. Я был их пленником, — просто добавил он. — Они пытались вернуть меня!

Мы с Андерсоном переглянулись, у нас появилась одна и та же мысль.

— Вы ошибаетесь, — сказал ползущий человек. — Я не сошел с ума. Дайте мне немного воды. Я скоро умру, но хочу, чтобы вы как можно дальше отнесли меня на юг, а потом сложили бы костер и сожгли меня на нем. Не хочу, чтобы эти адские духи могли утащить мое тело. Вы тоже этого захотите, когда я расскажу вам о них… — Он колебался. — Кажется, вы сняли с меня цепь?

— Я ее срезал, — коротко ответил я.

— Слава Богу и за это, — прошептал ползущий.

Он отпил воды с коньяком, которую мы поднесли ему ко рту.

— Руки и ноги не чувствую, — сказал он. — Мертвы, как и я сам скоро. Ну, они мне хорошо послужили. А теперь я скажу вам, что находится за этой Рукой. Ад!

— Теперь слушайте. Меня зовут Стентон, Синклер Стентон. Выпуск Йела 1900 года. Исследователь. Я вышел из Даусона в прошлом году в поисках горы с пятью вершинами, похожей на руку. Мне сказали, что там много золота. Вы за тем же? Я так и думал. Осенью мой спутник заболел. Я отправил его назад с несколькими индейцами. Немного погодя все индейцы убежали. Я решил, что застрял, построил себе убежище, запас пищи и залег на зиму. Весной я двинулся дальше. Немного менее двух недель назад я увидел пять вершин. Впрочем, не с этой стороны, с противоположной. Дайте еще немного коньяка.

— Видите ли, я сделал слишком широкий обход, — продолжал он. — Слишком далеко зашел на север. Повернул назад. С этой стороны до самого основания горы Руки только лес. А с другой стороны…

Он немного помолчал.

— С другой стороны тоже лес. Но он не заходит так далеко. Нет! Я вышел из него. Передо мной на многие мили протянулось ровное плато. Изношенное и древнее, как пустыня вокруг руин Вавилона. За ним вершины. Между ними и мною, довольно далеко, что-то похожее на скальную насыпь. И тут я увидел дорогу!

— Дорогу! — недоверчиво воскликнул Андерсон.

— Дорогу, — повторил ползущий. — Прекрасную ровную каменную дорогу. Она шла прямо к горе. Да, это была дорога, и очень изношенная, как будто за тысячи лет по ней прошли миллионы и миллионы ног. По обе стороны от нее песок и груды камней. Потом я присмотрелся к этим камням. Они обтесанные, и форма груд давала возможность предположить, что сотни тысяч лет назад это были дома. Я чувствовал за ними людей, и в то же время они производили впечатление невероятной древности. Да…

— Вершины приближались. Груды камней лежали все теснее. Какое-то ощущение невероятной опустошенности нависало над ними; что-то касалось сердца, как прикосновение призрака, такого древнего, что это мог быть только призрак призрака.

— Теперь я увидел, что то, что принял за каменную насыпь у основания горы, на самом деле было еще большим нагромождением руин. А гора Руки оказалась гораздо дальше. Дорога проходила мимо двух высоких скал, вздымавшихся, как ворота.

Человек смолк.

— Это и правда были ворота, — продолжал он. — Я дошел до них. Прошел между скалами. И тут же упал, вцепившись в землю в абсолютном ужасе. Я находился на широкой каменной платформе. Передо мной начиналась пропасть. Представьте себе Большой Каньон, в пять раз шире настоящего, и с дном бесконечно более глубоким. Вот на что я смотрел. Как будто смотришь с края расколотого мира в бесконечность, где вращаются планеты. На дальней стороне пропасти видны были пять вершин. Они походили на гигантскую руку, предостерегающе поднятую в небо. По обе стороны от меня простирался край пропасти.

— Я мог смотреть вниз примерно на тысячу футов. Дальше видимость закрывал густой голубой туман. Словно голубоватая дымка, собирающаяся над холмами в сумерки. А пропасть — она была ужасна, ужасна, как Раналакская пропасть маори, которая отделяет мертвых от живых, и только недавно освобожденная душа имеет достаточно сил, чтобы преодолеть ее, но на обратный путь сил никогда не хватает.

— Я отполз от края и встал, испытывая сильную слабость. Руками я держался за один из столбов ворот. На столбе есть резьба. Все еще хорошо заметные очертания героической человеческой фигуры. Человек стоит, повернувшись спиной. Руки его вытянуты. На голове необычная остроконечная шапка. Я посмотрел на другой столб. На нем такое же изображение. Столбы треугольные, и изображения размещены на стороне, обращенной от пропасти. Казалось, фигуры что-то сдерживают. Я присмотрелся внимательней. Мне показалось, что за вытянутыми руками видны какие-то смутные формы.

— Я попытался прощупать их. И неожиданно ощутил необычное отвращение. Что-то напоминающее гигантских стоящих вертикально слизняков. Раздутые тела едва намечены, отчетливо прощупываются только головы, определенно шарообразные. Они… невероятно отвратительны. Я повернулся от столбов к пропасти. Вытянулся на каменной плите и заглянул вниз.

— И увидел лестницу, ведущую в пропасть!

— Лестницу! — воскликнули мы.

— Лестницу, — повторил человек так же терпеливо, как и раньше. — Она, казалось, не высечена из скалы, а встроена в нее. Ступени шести футов длиной и трех шириной. Лестница уходила от платформы и скрывалась в голубом тумане.

— Но кто мог построить такую лестницу? — спросил я. — Лестницу, встроенную в стену пропасти и ведущую в бездонную яму?

— Не бездонную, — спокойно ответил человек. — Дно там есть. Я добрался до него.

— Добрались? — повторили мы.

— Да, по лестнице, — сказал он. — Понимаете, я спустился по ней.

— Да, — продолжал он. — Я спустился по лестнице. Но не в этот день. Я разбил лагерь у ворот. На рассвете заполнил рюкзак пищей, а две фляжки водой из источника недалеко от ворот, прошел мимо резных монолитов и переступил через край пропасти.

— Лестница шла у стены под углом в сорок градусов. Спускаясь, я рассматривал ее. Ступени из зеленоватого камня, совсем не похожего на гранитный порфирит, из которого сложена стена пропасти. Вначале я подумал, что строители удачно использовали вкрапление в стену и именно из него вырезали гигантскую лестницу. Но правильный угол, под которым шла лестница, делал это предположение маловероятным.

Спустившись примерно на полмили, я остановился на площадке. У площадки лестница делала поворот в форме V и продолжала спускаться под тем же углом. Получался зигзаг. Потом, спустившись ниже, я обнаружил, что лестница вся состоит из таких зигзагов. Никакой слой не может идти так правильно. Значит, лестница сооружена руками. Но чьими? Ответ — я думаю, он скрывается в тех руинах, — никогда не будет получен.

— К полудню мне уже не были видны пять вершин и край пропасти. Надо мной и подо мной ничего не было, кроме голубого тумана. Рядом была пустота, потому что выступ стены давным-давно обрушился. Я не чувствовал головокружения, его приглушило огромное любопытство. Что мне предстояло открыть? Древнюю удивительную цивилизацию, царившую, когда на месте полюсов были тропики? Я был уверен, что там нет ничего живого: слишком все здесь древнее для жизни. Но такая удивительная лестница должна вести к чему-то не менее удивительному. Что это? Я продолжал спуск.

— Через равные промежутки я проходил мимо входов в маленькие пещеры. Две тысячи ступеней и вход, еще две тысячи — и опять вход, и так далее. В полдень я остановился у одной из таких расщелин. Должно быть, к тому времени я опустился в пропасть на три мили, но угол таков, что на самом деле я прошел не менее десяти миль. Я осмотрел вход. По обе стороны вырезаны те же фигуры, что и на воротах вверху, только тут они обращены лицом вперед, руки вытянуты, как будто они мешают чему-то войти. Лица закрыты вуалью. И за ними никаких отвратительных изображений. Я вошел внутрь. Трещина углублялась, как нора, ярдов на двадцать. Сухо и светло. Снаружи я видел стену голубого тумана с четко обозначенным краем. Я ощутил необыкновенное чувство безопасности, хотя до этого никакого страха не испытывал. Я понял, что фигуры у входа — стражники. Но от чего они охраняют?

— Голубой туман сгустился и стал слабо светиться. Я решил, что наступают сумерки. Немного поел и попил и уснул. Когда я проснулся, голубой туман снова посветлел: значит, наверху рассвет. Я продолжил спуск. Я забыл о пропасти, зияющей сбоку от меня. Не испытывал ни усталости, ни голода, ни жажды, хотя ел и пил совсем мало. Ночь я провел в другой пещере и на рассвете продолжил спуск

— Позже в этот день я впервые увидел город…

Он некоторое время молчал.

— Город, — сказал он наконец, — понимаете, там внизу город. Такого города вы никогда не видели, да и ни один человек не смог о нем рассказать. Мне кажется, что пропасть имеет форму бутылки. Отверстие перед пятью вершинами — это горлышко. Насколько широко дно, я не знаю. Может, тысячи миль. Внизу в голубизне стали заметны огоньки. Потом я увидел вершины… вероятно, это можно назвать деревьями. Но не наши деревья, неприятные, какие-то змеиные. Высоко вздымаются вверх тонкие стволы, а вверху клубок толстых щупалец с отвратительными маленькими листочками, похожими на головки стрел. Деревья красные, ярко-красные. Кое-где виднелось что-то желтое. Я знал, что тут есть и вода, видел, как существа прорывают ее поверхность, но что это такое, так и не разглядел.

— Прямо подо мной был… город. Я видел милю за милей тесно расположенных цилиндров. Они лежали на боку пирамидами по три, по пять, десятки, нагроможденные друг на друга. Трудно дать вам понять, на что похож этот город. Предположим, у вас есть водопроводные трубы определенной длины. Вы кладете рядом три таких трубы, на них две, а на эти две одну; или в основании пять труб, над ними четыре, затем три, две и одна. Понятно? Так они выглядят. Но на них еще возвышались башни, минареты, выпуклости, конусы и какие-то причудливые утолщения. Они блестели, будто охваченные бледно-розовым пламенем. Рядом вздымались ядовито-красные деревья, будто головы гидр, охраняющих гигантских спящих червей. В нескольких футах подо мною начиналась титаническая арка, такая же неземная, как мост, перекрывающий ад и ведущий в Асгард. Она изгибалась и исчезала внутри самой высокой груды цилиндров. Она вызывала ужас… это нечто демоническое…

Человек замолчал. Глаза его закатились. Он задрожал, и его руки и ноги снова начали двигаться — ужасные ползучие движения. С губ слетел шепот — отзвук того шепота, что мы слышали накануне. Я закрыл ему глаза руками. Он успокоился.

— Проклятые существа! — сказал он. — Обитатели пропасти! Я шептал? Да… но теперь им до меня не дотянуться… они не могут!

Немного погодя он продолжил, так же спокойно, как раньше.

— Я прошел по арке. Спустился в это… здание. Голубая тьма на мгновение окружила меня, и я почувствовал, что лестница стала спиральной. Я спустился по ней и оказался… не могу сказать вам… вероятно, можно это назвать комнатой. У нас нет подходящих слов для того, что в пропасти. В ста футах подо мной пол. Стены уходили вниз и в стороны от того места, где я стоял, серией расширяющихся полумесяцев. Место это огромно — и заполнено странным пятнистым красным светом. Как будто свет внутри зеленых и золотых опалов. Я спустился по ступенькам ниже. Далеко передо мной возвышался алтарь с колоннами. Колонны в виде колоссальных спиралей, похоже на безумных осьминогов с тысячами пьяных щупалец; они опирались на спины бесформенных чудовищ, вырезанных из алого камня. Передняя часть алтаря представляла собой гигантскую пурпурную плиту, покрытую резьбой.

— Не могу описать эту резьбу. Ни один человек этого не сможет… человеческий глаз может уловить ее не больше, чем тени, населяющие четвертое измерение. Только какое-то смутное ощущение в мозгу. Бесформенные существа, не создающие никакого сознательного представления, но накладывающиеся на сознание, как горячие печати… представление о ненависти, о схватке между немыслимыми чудищами, о победе в туманном аду парящих непристойных джунглей, о стремлениях и мыслях, невероятно отвратительных…

— И тут я понял, что что-то находится перед алтарем в пятидесяти футах надо мной. Я знал, что оно здесь, чувствовал его присутствие каждым волоском и каждым кусочком кожи. Что-то бесконечно злобное, бесконечно ужасное, бесконечно древнее. Оно таилось, оно нависало, оно угрожало и оно… было невидимо.

— За мной находился круг голубого света. Я побежал к нему. Что-то побуждало меня повернуться, подняться по ступеням, уходить. Но это оказалось невозможным. Отвращение к этому невидимому существу толкало меня, как будто я попал в сильное течение. Я прошел через круг. И оказался на улице, которая уходила в туманную даль между рядами покрытых резьбой цилиндров.

— Там и тут поднимались деревья. Между ними находились каменные сооружения. Тут я смог рассмотреть покрывавшие их поразительные изображения. Цилиндры походили на гладкие лишенные коры стволы упавших деревьев, покрытые ядовитыми орхидеями. Да, они такие, эти цилиндры, и даже больше. Они должны были уйти вместе с динозаврами. Они били по глазам, скребли по нервам. И нигде не видно и не слышно ничего живого.

— В цилиндрах виднелись круглые отверстия, такие же, как круг в Храме Лестницы. Я прошел в одно из них и оказался в длинной пустой сводчатой комнате, чьи изгибающиеся стены почти смыкались в двадцати футах над моей головой, оставляя широкую щель, которая вела в такую же комнату вверху. В комнате не было абсолютно ничего, кроме того же пятнистого красноватого света, который я видел в Храме. Я споткнулся. По-прежнему ничего не видел, но обо что-то лежащее на полу споткнулся. Протянул руку вниз — и она коснулась чего-то холодного и гладкого… это что-то шевельнулось… я повернулся и выбежал из этого места… слепо побежал, размахивая руками… плача от ужаса…

— Когда я пришел в себя, я по-прежнему находился среди каменных цилиндров и красных деревьев. Я пытался вернуться, найти Храм. Я более чем испугался. Я походил на только что отлетевшую душу, которая ощутила первые ужасы ада. Храм я не смог найти! Потом туман начал сгущаться и светиться, цилиндры засверкали ярче. Я понял, что в мире вверху начался вечер, и чувствовал, что с темнотой для меня наступает время опасности. Что сгущающийся туман — это сигнал к пробуждению существ, живущих в пропасти.

— Я вскарабкался по боку одного сооружения. Спрятался за кошмарным чудовищем из камня. Может быть, подумал я, удастся спрятаться, пока туман не посветлеет и опасность не минует. Вокруг меня послышался какой-то ропот. Он был повсюду… он рос, рос, перешел в громкий шепот. Я выглянул из-за камня на улицу. Увидел движущиеся огоньки. Все больше и больше огней, они выплывали из круглых дверей и заполняли улицу. Самые высокие плыли в восьми футах над тротуаром, самые низкие — в двух. Они торопились, они прогуливались, они кланялись, они останавливались и шептали — и под ними ничего не было!

— Ничего не было! — выдохнул Андерсон.

— Да, — продолжал человек, — и это самое ужасное — под ними ничего не было. Но это, несомненно, были живые существа. У них есть сознание, воля, мысли — не знаю, что еще. В поперечнике они достигали два фута — самые большие. В центре яркое ядро — красное, синее, зеленое. Это ядро постепенно тускнело и переходило в туманное сияние, которое не обрывалось резко. Казалось, оно скрывает пустоту, но пустоту, в которой что-то есть. Я напрягал глаза, стараясь рассмотреть тело, в котором играли и переливались огни, но ничего не видел.

— И вдруг я застыл. Что-то холодное и тонкое, как хлыст, коснулось моего лица. Я повернул голову. Рядом со мной три огонька. Бледно-голубые. Они смотрели на меня — если можно вообразить, что эти огни — глаза. Еще одна плеть схватила меня за плечо. От ближайшего огонька послышался резкий шепот. Я закричал. Неожиданно шепот на улице стих. Я оторвал взгляд от бледно-голубого шара, удерживавшего меня, и оглянулся — все огоньки с улицы устремились к тому месту, где я стоял! Тут они останавливались и смотрели на меня. Теснились, толкались, как толпа зевак на Бродвее. Я почувствовал, что меня касаются десятки щупалец…

— Когда я пришел в себя, я снова находился в огромном Храме Лестницы. Лежал у подножия алтаря. Все тихо. Огней нет, только пятнистый красный свет. Я вскочил на ноги и побежал к лестнице. Что-то отбросило меня на колени. И тут я увидел, что вокруг пояса у меня полоска желтого металла. К ней прикреплена цепь. Я прикован к алтарю!

— Я сунул руку в карман, чтобы достать нож и перерезать кольцо. Ножа не было! У меня отобрали все, кроме одной фляжки, которая висела на шее и которую, я думаю, они приняли за часть… моего организма. Я попытался сломать кольцо. Оно казалось живым. Извивалось у меня в руках и сжималось теснее. Я потянул за цепь. Она не подалась. И тут я ощутил присутствие невидимого Существа на алтаре. Упал на пол у алтаря и заплакал. Подумайте: я оказался один в этом месте странного света, с нависшим надо мной древним ужасом — это чудовищное, невидимое Существо, это немыслимое существо распространяло волны ужаса…

— Немного погодя я взял себя в руки. И увидел у одного из столбов желтую чашу, полную какой-то густой белой жидкости. Выпил ее. Меня не беспокоило, что она может меня убить. Но вкус оказался приятным, и неожиданно силы вернулись ко мне. Очевидно, с голоду я не умру. Огоньки, чем бы они ни были, имеют представление о потребностях человеческого организма.

— Красноватый пятнистый свет начал углубляться. Снаружи донесся шепот, и через круглое отверстие потянулись сверкающие шары. Они строились рядами, пока не заполнили весь Храм. Шепот их превратился в пение, пение шепотом, оно поднималось и падало, поднималось и падало, и сами шары в том же ритме поднимались и опускались, поднимались и опускались.

— Всю ночь шары прилетали и улетали, всю ночь продолжалось пение, и они поднимались и опускались. Наконец я почувствовало себя всего лишь атомом сознания в океане шепота; и этот атом начал подниматься и опускаться вместе с шарами. Говорю вам, даже мое сердце пульсировало в унисон с ними! Красный свет побледнел, шары потянулись наружу, шепот стих. Я снова был один и знал, что в моем мире начался новый день.

— Я спал. Проснувшись, обнаружил у столба белую жидкость. Осмотрел цепь, приковывавшую меня к алтарю. Начал тереть два звена друг о друга. Часами я делал это. Когда красный свет начал сгущаться, звенья отчасти сточились. Во мне снова родилась надежда. Возможность бегства есть.

— Снова появились огни. Всю ночь звучала песнь шепотом, шары поднимались и опускались. Песня захватила меня. Пульсировала во мне, пока каждый нерв и каждая мышца не дрожали в такт ей. Губы мои задрожали. Они напряглись, как у человека, пытающегося закричать в ночном кошмаре. И наконец зашептали то же, что и жители пропасти. Тело мое склонялось в унисон с огнями, я двигался и издавал звуки, как эти безымянные существа, и душа моя заполнилась ужасом и бессилием. И тут я увидел… Их!

— Увидели огни? — тупо спросил я.

— Увидел существа под огнями, — ответил он. — Большие прозрачные слизняковые тела, с десятками извивающихся щупалец, с круглыми зияющими пастями под огненными шарами. Они были как призраки невероятно чудовищных слизней! Я мог видеть сквозь них. Я смотрел на их поклоны, слушал шепот, и тут наступил рассвет, и они устремились к выходу. Они не ползли и не шли, они плыли. Проплыли и исчезли!

— Я не спал. Весь день трудился над цепью. Когда снова начал сгущаться красный свет, я протер примерно шестую часть звена. И всю ночь я шептал и кланялся вместе с жителями пропасти, присоединившись к их гимну Существу, нависшему надо мной!

— Дважды еще сгущался красный свет, и меня охватывали чары — но на утро пятого дня я разорвал цепь. Я свободен! Выпил белой жидкости из чаши, вылил оставшееся в свою фляжку. Побежал к ступенькам, поднялся мимо невидимого ужаса, мимо алтаря и снова оказался на мосту. Пробежал над пропастью, и вот я на Лестнице.

— Можете себе представить, каково подниматься из расколотого мира, когда за вами ад? Ад был за мной, и ужас подгонял меня. Город скрылся в голубом тумане, когда я почувствовал, что больше не могу подниматься. Сердце билось в горле, каждый его удар был как удар молота. Я упал перед входом в одну из маленьких пещер, чувствуя, что это убежище. Заполз в него и стал ждать, когда туман сгустится. Он почти сразу сгустился. Далеко внизу послышался громкий гневный шепот. В отверстие пещеры я увидел пульсирующие огни. Пульс достиг входа, потускнел, и я увидел, как вниз устремились мириады шаров; глаза жителей пропасти плыли вниз, в бездну. Снова и снова разгорался свет, поднимались и опускались шары. Они охотились за мной. Шепот становился громче, настойчивей.

— Во мне росло отчаянное желание присоединиться к их шепоту, как я это делал в Храме. Я снова и снова кусал губы, чтобы они не двигались. Всю ночь из пропасти поднимался столб света, всю ночь прилетали шары и звучал шепот. Теперь я понял назначение пещер и резных фигур, которые сохранили свою хранительную силу. Но кто их вырезал? Почему построили город на краю пропасти и зачем опустили в нее Лестницу? Кем они были для этих существ и как могли жить рядом с ними? Ясно, что у них была какая-то цель. Иначе они не стали бы предпринимать такую грандиозную работу, как строительство Лестницы. Но какова эта цель? И почему те, что жили рядом с пропастью, давно исчезли, а те, что в пропасти, живы до сих пор? Ответа я не мог найти — да и до сих пор не нахожу. Даже обрывков теории у меня нет.

— Пока я так размышлял, наступил рассвет, а с ним и тишина. Я допил то, что оставалось во фляжке, выполз из пещеры и снова начал подъем. В полдень ноги мои отказали. Я разорвал рубашку, обвязал колени и руки. И пополз дальше. И снова заполз в одну из пещер и ждал, пока не сгустился голубой туман, не поднялся столб света и не начался шепот.

— Но теперь в шепоте звучала новая нота. Шепот больше не грозил. Он звал и льстил. Он притягивал. Новый ужас охватил меня. Во мне поднялось могучее желание выйти из пещеры и спуститься вниз, к огням, позволить им делать со мной, что хотят, унести, куда хотят. Желание росло. С каждой вспышкой луча оно усиливалось, и я наконец задрожал от желания, как дрожал от песни в Храме. Тело мое превратилось в маятник. Вверх вздымался луч, и я устремлялся к нему. Но душа не сдавалась. Она прижимала меня к полу пещеры. И всю ночь боролась с телом, отражая чары жителей пропасти.

— Наступил рассвет. Снова я выполз из пещеры и увидел Лестницу. Подниматься я не мог, руки мои кровоточили, ноги болели. Я заставлял себя подниматься ступенька за ступенькой. Скоро руки онемели, ноги перестали болеть. Они омертвели. Только воля тянула мое тело вверх шаг за шагом.

— И тут — кошмар бесконечного подъема по ступенькам, воспоминания о тупом ужасе, когда я прятался в пещерах, а свет пульсировал, а шепот все звал и звал, воспоминания о том времени, когда я проснулся и обнаружил, что тело подчинилось этому зову и утащило меня к выходу, к самым охранникам, а мириады шаров столпились снаружи в тумане и смотрели на меня. Воспоминания о борьбе со сном — и всегда, всегда подъем, на бесконечное расстояние, к покинутому раю голубого неба и открытого мира.

— Наконец осознание того, что надо мной чистое небо, а край пропасти за мной, воспоминание о том, как я ползу мимо гигантских ворот, уползаю от пропасти, сны о странных гигантах в остроконечных шапках, с затянутыми вуалью лицами, которые толкают меня все дальше и дальше от пропасти, отгоняют светящиеся шары, которые хотят утащить меня назад, в провал, где в ветвях красных деревьев с коронами из змей плывут планеты.

— И долгий, долгий сон — Бог один знает, как долго я спал в ущелье между скал. Проснувшись, увидел далеко на севере поднимающийся столб света, огни по-прежнему охотятся, шепот надо мной зовет.

— Снова полз я на омертвевших ногах, которые, как корабль древнего моряка, двигались сами, без моего участия, но уносили меня от этого проклятого места. И вот ваш костер — и безопасность!

Человек улыбнулся нам. Потом жизнь покинула его лицо. Он уснул.

В полдень мы свернули лагерь и понесли человека на юг. Три дня мы несли его, а он продолжал спать. На третий день во сне он умер. Мы сложили большой костер и сожгли его тело, как он и просил. Разбросали пепел в лесу вместе с пеплом деревьев костра. Великим волшебством нужно обладать, чтобы разъединить этот пепел и снова утащить его в эту пропасть, которую он называл проклятой. Не думаю, что даже у обитателей пропасти есть такое волшебство. Нет.

Но к пяти вершинам мы не вернулись, чтобы проверить это.