Новый Санта-Клаус

Брайан Олдисс

НОВЫЙ САНТА–КЛАУС

Brian Aldiss. «New Father‑Christmas». © 1958

Старая Роберта приподнялась на цыпочки, сняла с полки часы и поставила на плитку; потом взяла чайник и попыталась его завести. Пока до нее дошло, что она делает, часы почти успели вскипеть. Вскричав, но негромко — так, чтобы не разбудить старика Робина — она схватила часы тряпкой и уронила на кухонный стол. Часы гневно тикали. Роберта взглянула на циферблат.

Хотя Роберта заводила часы каждое утро, сразу как просыпалась, посмотреть на них она не удосуживалась несколько месяцев. А теперь вот взглянула и увидела, что часы показывают полвосьмого утра, Рождество, 2388 год.

— Господи боже! — воскликнула она. — Уже Рождество! Как‑то оно в этом году ужасно быстро, только что был Великий пост.

Она даже не обратила внимания, что год‑2388–й. Столько лет они с Робином жили на заводе… Мысль, что сегодня Рождество, радовала ее, потому что она любила сюрпризы, — но и пугала тоже, потому что сразу вспоминался Новый Санта–Клаус, а такое лучше не вспоминать. Говорят, Новый Санта–Клаус отправляется в обход как раз утром под Рождество.

— Надо сказать Робину, — решила она.

Но бедняга Робин последнее время стал прямо сущий порох; очень может быть, что если так вот, с бухты–барахты припереть его в угол Рождеством, он сразу начнет грубить. А поскольку Роберте позарез было необходимо поделиться радостью хоть с кем‑нибудь, значит, надо спуститься и рассказать бродягам. Если не Робину — значит, бродягам.

Поставив чайник на плиту, она высунула нос на лестницу, словно мышка–норушка из своей пахнущей сладким пирогом норки. Роберта и Робин жили на самом верху завода, а бродяги нелегально поселились в самом низу. Роберта на цыпочках засеменила по бесчисленным стальным ступенькам.

Завод полнился звуками; такие звуки Робин называл «беззвучным шумом». Шум этот длился денно и нощно; ни Робин, ни Роберта давно уже его не слышали. Шум не прекратится даже когда они вообще уже ничего слышать не будут. Сегодня утром у машин был такой же деловой вид, как обычно; ничего особо рождественского. Роберта отметила для себя две машины, которых особенно недолюбливала: одна крутилась, как ткацкое веретено, и упаковывала невероятно тонкую проволоку в невероятно крошечные коробочки, другая металась по цеху, будто сражаясь с невидимым противником, и, на первый взгляд, вообще не делала ничего.

Осторожно миновав их, Роберта стала спускаться в подвал. Подойдя к серой двери, она постучала. С той стороны тут же вскинулись трое бродяг и, хрипло перекрикиваясь, навалились на дверь в попытке ее забаррикадировать.

Кричать Роберта была не в состоянии, поэтому дождалась, пока возня за дверью утихнет, и тогда воззвала громко, как могла:

— Мальчики, это я.

Секунду помедлив, дверь приотворилась на тоненькую щель. Потом распахнулась. В проеме возникли трое убогих с лицами, сосредоточенно перекошенными: бывший писатель Джерри и Тони с Дасти, которые были бродягами всегда. Джерри, самому молодому из троих, недавно стукнуло сорок, так что ему предстояло еще полжизни продрыхнуть; Тони было пятьдесят пять; а Дасти страдал потницей.

— А мы думали, это Жуткий Метун! — воскликнул Тони.

Жуткий Метун каждое утро прокатывался по заводу, сметая все на своем пути. Каждое утро бродягам приходилось баррикадироваться у себя в комнате, а то Метун смел бы их со всеми накопленными пожитками в мусоропровод.

— Заходите, чего на пороге торчать, — сказал Джерри. — Просим прощения за беспорядок.

Войдя, Роберта опустилась на угол большого ящика; путешествие ее утомило. В комнате у бродяг ей всегда было как‑то не по себе: иногда, подозревала она, они водят сюда Баб; к тому же, в углу висели штаны.

— Я что‑то хотела вам сказать, — начала она.

Повисла вежливая, выжидательная пауза. Джерри кнопкой чистил ногти.

— Ой, забыла, — призналась Роберта.

Бродяги с облегчением вздохнули. Они опасались всего, что могло бы как‑то нарушить их безмятежный быт. Тони сделался общительным.

— Рождество, — заявил он, исподтишка оглядываясь.

— Что, уже? — воскликнула Роберта. — Только что был Великий пост!

— Позвольте нам, — обратился Джерри, — пожелать вам спокойного Рождества, и чтобы никаких гонений в Новом году.

Стоило Роберте услышать стандартную вежливую формулу, как давешние страхи вспыхнули с удесятеренной силой.

— Вы… вы ведь не верите в Нового Санта–Клауса, так? — поинтересовалась она.

Те не ответили, но у Дасти лицо стало цветом, как лимонная корка, и Роберта поняла, что верят. Она тоже верила.

— Давайте поднимемся к нам и отпразднуем, — сказала Роберта. — В конце концов, вместе не так страшно.

— Мне нельзя через завод, от машин у меня высыпает потница, — произнес Дасти. — Это вроде аллергии.

— Ничего, ничего, пошли, — сказал Джерри. — Ну как можно отказаться, когда от чистого сердца…

Напоминая отяжелевших мышей, четверо на цыпочках прокрались через явно разросшийся завод и вверх по лестнице. Машины притворялись, будто их не замечают.

В квартире они застали форменный пандемониум. Осатанело плевался чайник, повизгивающе звал на помощь Роберт. Официально он считался прикованным к постели, но в некоторые особо кризисные моменты мог подниматься; вот и сейчас он маячил, вцепившись в косяк, у дверей спальни — и Роберте прежде, чем утешать его, пришлось сперва снимать чайник с плиты.

— Ну, и зачем ты привела этих тварей? — громко, негодующе зашептал он.

— Потому что они наши друзья, Робин, — отвечала Роберта, пытаясь уложить его обратно в постель.

— Мне они не друзья! — заявил Роберт.

«Что бы такое сказать ей, — думал он, — такое… ужасное…» От усилия он аж затрясся, но говорить не стал; только сделался еще слабее и раздражительней. До чего же ненавистно ему быть в ее власти! Как сторож большого завода он обязан не пускать на территорию нежелательных лиц — но изгнать бродяг он не мог, пока жена на их стороне. Отвратительная штука жизнь.

— Мы пришли пожелать вам спокойного Рождества, мистер Проктор, — сказал Джерри, проскользнув с двумя своими спутниками на кухню.

— Ничего ж себе Рождество, с потницей‑то! — высказался Дасти.

— Нет никакого Рождества! — взвизгнул Робин; Роберта тем временем укутывала ему ноги одеялом. — Вы все это мне назло!

Если б они только знали, какая буря гнева бушует в его источенной болезнью груди.

В этот момент звякнул звоночек пневмопочты, и в письмоприемник свалился конверт. Робин забрал его у Роберты и трясущимися руками вскрыл. В конверте оказалось поздравление с Рождеством от министра автоматической промышленности.

— Ага, это доказывает, что в мире остался еще кто‑то живой, — сказал Робин. — А эти болваны не заслуживают рождественского поздравления.

Жена его близоруко всмотрелась в роспись министра.

— Робин, тут печать, — сказала она. — Это ничего не доказывает.

Вот теперь он совсем рассвирепел. Перечить ему, на глазах у этого сброда! К тому же, с прошлого Рождества на щеках у Роберты прибавилось морщин; это его тоже раздражало. Но только он собирался всыпать ей по первое число, как взгляд его упал на конверт; послание было надписано: «Робину Проктору, автоматический завод Х‑10».

— Но наш завод никакой не Х–десять! — громко запротестовал он. — Наш — СЦ–пятьсот сорок один!

— Может, мы тридцать пять лет сидели не на том заводе, — предположила Роберта. — Какая разница?

Вопрос был настолько бессмысленный, что старик даже выдернул заправленную под матрас простыню.

— Ну так иди и проверь, старая дура! — взвизгнул он. — Номер завода оттиснут снаружи, на воротах, где вывозят продукцию. Иди, прочти, что там написано. Если там написано не СЦ–пятьсот сорок один, мы уходим немедленно. Живее!

— Я пойду с вами, — сказал Джерри пожилой даме.

— Все отправляйтесь с ней! — заявил Робин. — Еще чего не хватало, чтобы вы тут со мной оставались. Да вы меня прямо в кровати и прикончите!

Не особенно удивившись — хотя Тони и покосился с сожалением на пустой чайник, проходя мимо, — все четверо снова спустились в цеха и, минуя слой за исполненным глубочайшего смысла слоем, двинулись к воротам. К воротам конвейеры подвозили готовую продукцию; за воротами готовую продукцию ждали автофуры.

— Как‑то мне тут не нравится, — поежилась Роберта. — Стоит мне выглянуть наружу, у меня опять обостряется агорафобия.

Тем не менее, она взглянула, куда ей велел поглядеть Робин. Над воротами висела табличка «Х‑10».

— Робин никогда мне не поверит! — заголосила Роберта.

— Подозреваю, завод сам переобозвался, — спокойно сказал Джерри. — И профиль сменил. В конце концов, тут же самоуправление; завод может делать все, что хочет. Он что, всегда выпускал эти яйца?

Они безмолвно уставились на ползущий мимо бесконечный ряд стальных яиц. Яйца были гладкие, размером со страусиные; за воротами роботы снимали их с транспортера, нагружали в автофуры, и те откатывали прочь.

— Никогда раньше не слышал, чтоб заводы несли яйца! — хохотнул Дасти, почесывая плечо. — А теперь пошли‑ка обратно, пока нас не замел Жуткий Метун.

Они принялись медленно карабкаться назад, по неисчислимым железным ступенькам.

— А мне казалось, завод выпускает телевизоры, — в какой‑то момент высказалась Роберта.

— Если людей больше не осталось, зачем нужны телевизоры, — мрачно отозвался Джерри.

— Точно я не помню…

Когда Робину сообщили результат, он так разошелся, что скатился с кровати. Он грозился, что сам спустится проверить номер завода, и удержало его только то, что у него была своя, глубоко личная теория, будто весь завод — не более чем очередная робертина галлюцинация.

— А что касается яй–йиц… — заикаясь, начал он.

Джерри покопался в своем дырявом кармане, извлек железное яйцо и положил на пол. В наступившей тишине все явственно расслышали тиканье.

— Это ты зря, Джерри, — хрипло сказал Дасти. — Это… так нельзя.

Все испуганно посмотрели на Джерри; никто толком не знал, чего, собственно, боится, и от этого было только страшнее.

— Я подумал, что неплохо бы заводу подарить нам что‑нибудь на Рождество, — мечтательно протянул Джерри. — Понимаете, когда‑то давно, еще до того, как машины дали всем писателям вроде меня ногой под зад, я встретился с одним старым писателем–роботом. Его уже отправляли в утиль, но он успел сказать мне кое‑что полезное. Он говорил, что по мере того, как машины занимали место человека, они усваивали и человеческую мифологию. Конечно, мифы они как‑то, на свой лад, переиначивали — но, по–моему, им нравится дарить подарки на Рождество.

Дасти отвесил Джерри пинка, да так, что тот растянулся на полу.

— Толково придумано! — воскликнул он. — Джерри, мальчик мой, ты совсем уже спятил! Сейчас они заявятся за своим яйцом. Ума не приложу, что нам делать.

— Поставлю‑ка я чайник, — просияв, сказала Роберта.

Услышав такое, Робин взорвался.

— Заберите яйцо назад, все вы, слышите! — завизжал он. — Это кража, понимаете вы? Я не хочу нести ответственность! И вообще, убирайтесь отсюда, оборванцы!

Дасти и Тони беспомощно поглядели на него.

— Но… нам некуда идти, — сказал Тони.

— Не хотелось бы пугать вас, — проговорил с пола Джерри, успевший там удобно устроиться, — но, мистер Проктор, если вы не будете осторожней, за вами явится Новый Санта–Клаус. Именно что древний миф о Рождестве машины усвоили особенно крепко — разумеется, переиначив по–своему; Новый Санта–Клаус весь из металла и стекла, и вместо того, чтобы дарить новые игрушки, он забирает старых людей и машины.

Роберта, прислушивавшаяся от дверей, побелела, как полотно.

— Может, оттого‑то в мире и стало так мало народа, — сказала она. — Поставлю‑ка я все‑таки чай.

Робин умудрился даже выбраться из постели — когда он по–настоящему заводился, его было не остановить, — и заковылял к Джерри. Тут‑то из яйца и вылупилось.

Яйцо разломилось на две ровные половины, и показалась какая‑то аккуратная машинка; выскочили и деловито засуетились четыре крохотные железных фигурки. Никто и глазом не успел моргнуть, а лилипуты, орудуя миниатюрными ацетиленовыми горелками, установили половинки яйца двумя куполами. Под куполами застучали невидимые молоточки.

— Они строят новый завод, прямо здесь, крохотулечки! — воскликнула Роберта и обрушила на купол чайник.

Купол даже не оцарапало; а спальня тут же наполнилась пронзительным стрекотаньем.

— Господи боже, они зовут на помощь! — воскликнул Джерри. — Бежим, немедленно!

Они выскочили на лестницу (Робин — все так же гневно трепыхаясь), тут‑то Новый Санта–Клаус всех и прихватил.