Ночлег

Городок, приютившийся в долине между трех холмов был крошечный и словно не настоящий. Бергер не был здесь уже много лет и теперь картина открывавшаяся с одного из холмов казалась ему совершенно неожиданной и неузнаваемой. Городок был виден весь, как на ладони. Маленькие мрачные домики бестолково и испуганно жались друг к другу, поблескивая блеклыми бельмами окон. Узенькие улочки оплели их нелепой извилистой паутиной, словно стараясь не дать расползтись этому перепуганному стаду бетонных улиток.

Низкие сизые тучи, нависшие над долиной делали композицию замкнутой и обреченной.

Бергер тряхнул головой, силясь отогнать наваждение и решительно стал спускаться с холма.

Резкий порыв ветра швырнул в лицо первые капли дождя — будто плюнул.

Бергер поднял воротник и ускорил шаг.

Хотелось добраться до городка до того, как хлынет ливень.

Вблизи городок еще больше напоминал декорацию к дешевому фильму из жизни забытых богом мест и времен…

Бергер осторожно постучал в дверь первого попавшегося дома…

Долго в доме царила первозданная тишина, наконец Бергер по едва уловимому звуку сдерживаемого хриплого дыхания определил, что за дверью кто-то есть.

«На цыпочках он крался, что ли или дежурил под дверью», — раздраженно подумал Бергер, чувствуя как постепенно усиливающийся дождь начинает пропитывать влагой одежду.

— Не найдется ли у вас свободной комнаты — переночевать? — стараясь говорить как можно вежливей произнес Бергер, в то время, как тоненькие струйки воды стекали по его волосам за воротник.

— Ты кто? — глухо спросили за дверью.

Бергер на секунду растерялся — было в тоне вопроса что-то неестественное, какая-то напряженность, словно собеседник заранее был уверен, что Бергер все равно солжет.

— Я… человек, — сказал Бергер и сам удивился неуместности такого ответа в его нелепом положении. Плащ на спине уже совершенно промок, да и ботинки похоже… Тьма, окутавшая городок была столь осязаемо плотной, что искать иное место для ночлега было бы безумием…

— А ты не врешь? — наконец, после продолжительной паузы, осведомились из-за двери.

— Нет, — усмехнулся Бергер, — я — Бергер, я родился в этом городке, но уже много лет живу далеко отсюда — на побережье… Теперь вот решил навестить Альма Матер…

— Бергер… — повторили за дверью, словно пробуя на зуб фальшивую монету. — Нет, не помню!

— Не удивительно, — спокойно сказал Бергер, — ведь прошло уже…

— Ладно входи, — пробурчал из-за двери невидимый собеседник, и с истерическим всхлипом дверь распахнулась.

«Не открывают они ее никогда, что ли? — успел подумать Бергер и чуть пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкий косяк, поспешно перешагнул порог: мало ли, может пока он будет мешкать хозяин передумает. Провести остаток ночи блуждая по призрачному городку у Бергера не было ни какого желания.

— Здравствуйте! — стараясь выглядеть как можно приветливей, почти весело сказал Бергер.

— Ну, привет, — хмуро буркнул невысокий щуплый мужчина. В скудном свете свечи, которую он держал в руке, лицо его казалось изуродованным многочисленными шрамами морщин, гротескно выделенными тенями. На дне бездонных провалов глазниц поблескивали маленькие злые глаза. В левой руке мужчина держал старую обшарпанную двустволку.

Бергер, насквозь промокший и усталый, почувствовал всю нелепость ситуации, улыбка на его лице стала чужой, словно бездарно нарисованная на картоне маска, одетая по ошибке или по принуждению. Невольно прищурившись Бергер тихо произнес:

— Мне только на одну ночь.

— Надеюсь, — так же хмуро проворчал мужчина, аккуратно прислонил двустволку к стене и тщательно запер входную дверь. Потом он молча развернулся и пошел в глубь дома.

Бергер вдруг кожей ощутил немедленно подступивший со всех сторон мрак. В неотвратимо отдаляющемся пламени свечи явно была сокрыта неведомая магическая сила, с утратой которой Бергер мгновенно превратился бы в краба, только что сбросившего старый, ставший тесным, панцирь — с мягким беззащитным тельцем и бесполезными клешнями…

«Ерунда какая! — зло подумал Бергер и упрямо тряхнул головой, силясь разорвать паутину навязчивых ассоциаций. — Я просто устал!»

Но все же, невольно, словно бабочка спешащая на огонь, он поторопился вслед за не слишком любезным хозяином.

— Спать будешь здесь, — буркнул не оборачиваясь к Бергеру мужчина и Бергер по инерции кивнул.

«Он, похоже, боится смотреть мне в глаза», — Бергер хмыкнул и отвел пристальный, но бесполезный взгляд от щуплой, сутулой спины и огляделся.

Помещение в котором они теперь находились было убогое: голое серые стены, растрескавшийся потолок с огромными кляксами отвалившейся штукатурки. Крошечное окно забранное плотной решеткой…

Слава богу у одной из стен стоял старый продавленный диван.

Бергер снял плащ, поискал глазами куда бы его пристроить — не нашел и швырнул его на спинку дивана.

— Свечку я тебе не оставлю, — сказал щуплый с вызовом.

— И не надо, — усмехнулся Бергер. — Я спать буду.

— Ну-ну, попробуй, — буркнул щуплый и так и не глянув ни разу в глаза Бергеру пошел прочь.

Но, хриплый вой взорвал промозглую тишину запущенного полупустого жилища…

Бергер вздрогнул.

Хозяин, успевший дойти до двери, застыл в проеме, словно внезапно забеременевшая статуя свободы. Свеча, в судорожно взметнувшейся руке, слегка подрагивала — разбрызгивая по стенам рваные мятущиеся тени.

— Это ветер, — хрипло сказал мужчина, не оборачиваясь: голос его звучал неуверенно и натужно, будто каждое слово застревало у него в горле.

— Да, — сухо сказал Бергер, — а мне показалось, что это… волчий вой.

— Тебе показалось, — едва слышно буркнул маленький человечек, еще сильнее сгорбился и, мгновение помолчав, добавил:

— А свечу, я все равно, не оставлю.

— Как вам будет угодно, — фыркнул Бергер и решительно плюхнулся на диван.

Хозяин не оборачиваясь потоптался на пороге, словно ожидая, что Бергер его удержит.

— Ну я пошел?

— Как вам будет угодно…

Оставшись один, Бергер скинул промокшие ботинки и с наслаждением вытянулся во весь рост на диване. Пружины немилосердно впивались в ребра, но это было все же лучше, чем на обочине дороги в машине с испорченным двигателем, или ночью на улице под дождем.

И этот вой…

Бергер прислушался: на улице ровно и монотонно шелестел дождь.

«Странно, — подумал Бергер, — за все время ни разу не было слышно ни звука работающего двигателя — по улице не проехало ни единой машины… Это только на ночь замирает у них жизнь или днем тут то же самое? Вон и электричества нет… Средневековье какое-то!»

Но если на улице, после того как затих этот жуткий вой, кроме шума дождя не было слышно ни звука, то дом, без сомнения, жил своей тайной, но интенсивной жизнью. Где-то поскрипывали половицы, позвякивало стекло… Где-то в глубине дома похоже кто-то плакал.

Бергер осторожно встал и подошел к окну. Решетки на окнах были такими, будто дом был подготовлен к длительной и упорной осаде. Серая пелена дождя непроницаемым занавесом отрезала случайное пристанище Бергера от всего остального мира.

И вновь, протяжный тоскливый вой взорвал серый убаюкивающий полумрак пропитанный монотонным сырым шелестом дождя.

— Черт! — невольно вздрогнул Бергер. — Что за дьявольщина?!

В то же мгновение в коридоре явственно раздалось шлепанье босых ног. Шаги стихли около двери, ведущей в комнату Бергера. Сам босой, в одних носках, Бергер осторожно ступая тоже прокрался к двери. Снаружи кто-то тяжело и хрипло дышал…

Бергер медленно взялся за дверную ручку и слегка на нее надавил. Ручка не поддалась — похоже, что снаружи ее кто-то удерживал. Бергер нажал сильнее — безрезультатно! Невидимый противник не уступал Бергеру в силе…

Стараясь не шуметь Бергер отступил вглубь комнаты, беспомощно оглядываясь в поисках, хоть какого-нибудь предмета, который можно было использовать как оружие, но на глаза попались только собственные ботинки.

И снова тягучий тоскливый вой распял тишину…

Бергер почувствовал, как по спине под подсохшей рубашкой медленно стекают капли холодного пота.

«Так и спятить не долго!» — Бергер в ярости крепко стиснул зубы, решительно прошлепал босыми ногами к двери и рывком ее распахнул…

За дверью никого не было.

«Так, — Бергер раздраженно захлопнул дверь вернулся к дивану и решительно лег. — Похоже я сделал ошибку не оставшись в ночевать в машине. Глядишь утром и починить бы удалось.»

Где-то в глубине дома продолжали тихо плакать.

Ровный, словно дыхание, шум дождя убаюкивал…

Проснулся Бергер от ощущения, что на него кто-то пристально смотрит.

На краю дивана, поджав под себя ноги, сидел мальчик лет пяти. В комнате было темно, но от лица мальчика казалось исходило легкое зеленоватое свечение.

— Ты кто? — хриплым старческим голосом осведомилось призрачное видение.

«Это, скорей, я должен был у тебя спросить», — подумал Бергер, но вслух неожиданно для себя брякнул:

— Я — Бергер.

— А, — сказал мальчишка и понимающе кивнул, кожа на его лице, похоже и правда светилась призрачным матовым светом, словно луна сквозь густой туман.

— Ты человек? — вдруг подозрительно осведомился мальчишка, и Бергеру показалось, что в его голосе промелькнула надежда.

— Это в каком же смысле, — снисходительно хмыкнул Бергер, — в философском?

— Нет, — не принял иронии юный старец, — в прямом.

— Да, — буркнул Бергер. Его уже начинала раздражать нелепость ситуации.

— А не врешь? — скучным голосом спросил мальчуган, и Бергер обратил внимание, что глаза у него тоже светятся, но каким-то странным бархатно-черным светом, хоть это было и вовсе абсурдно.

— До сегодняшнего дня я был в этом уверен, — мрачно сказал Бергер и сел на диване — лежа он чувствовал себя неуютно…

— Но-но, — заворчал мальчишка отодвигаясь. — Только не делай резких движений, а то я убегу.

— Далеко? — ехидно осведомился Бергер.

— Туда, где ты меня не достанешь, — опять не замечая иронии буркнул маленький дикарь.

— Зачем же ты в таком случае пришел, если теперь грозишь сбежать?

— А зачем ты пришел в наш город? — вопросом на вопрос ответил мальчишка, и Бергеру показалось, что теперь в его голосе прозвучала таки ирония.

— Я здесь родился, — наставительно произнес Бергер, — много лет назад…

— Подумаешь много, — хмыкнул мальчишка, — всего-то сорок два года прошло.

— Откуда ты знаешь? — вздрогнул Бергер.

— Анна сказала, — ответил мальчишка так, словно это полностью все объясняло.

— Это она плакала недавно? — осторожно осведомился Бергер.

— Нет! — сурово отрезал мальчишка. — Это — ветер!

— Ага, — скептично поддакнул Бергер, — и на улице выл тоже ветер…

— Да, ветер! — упрямо повторил мальчишка.

— А может это ты плакал?

— Вот еще! — фыркнул мальчишка. — Не дождетесь!

— Неужели тебе никогда не хотелось поплакать? — мягко улыбнулся Бергер. — Сколько тебе лет?

— Сорок два! — мрачно буркнул мальчишка, и по его тону нельзя было понять, то ли он издевается, то ли шутит как умеет, то ли говорит серьезно. — А плачут пусть девчонки…

— Так все же это Анна плакала?

— …и те кто считает себя слишком умными, потому что думают, будто количество календарей, ежегодно меняемых на стене, служит эквивалентом ума!

— Тебе не кажется, что ты не слишком вежлив, — проворчал Бергер. — Я как-никак взрослый человек, между прочим, писатель…

— Вот именно, что «как-никак» и «между прочим»! А посередине что? Одна черточка.

— Эй-эй, полегче, — Бергер протянул руку, но мальчишка отпрянул и мигом оказался возле двери.

Бергер спустил ноги с дивана.

— Если ты сделаешь хотя бы шаг, — угрожающе заявил юный нахал, — я сбегу!

— Ну хорошо, — Бергер вновь забрался на диван с ногами, но не лег, а сел так, чтобы осталось как можно больше не занятой территории и приглашающе похлопал по дивану рукой:

— Садись поговорим.

— О чем мне с тобой говорить, — презрительно фыркнул мальчишка, но подошел и примостился на краешке дивана, готовый в любое мгновение сорваться и упорхнуть.

Но ведь ты же пришел зачем-то? — раздраженно сказал Бергер.

— Ну вот, опять — двадцать пять! Это ты — приехал зачем-то! А я здесь… живу.

Бергер прищурился: была в этой невольной паузе какая-то нелогичность.

— В свое время я тоже… — ворчливо начал Бергер.

— Что ты знаешь о времени! — фыркнул мальчишка.

На какую-то секунду Бергер даже растерялся от столь откровенного нахальства. — Ну парень, по моему, это уже слишком!

— Конечно слишком! Ты уехал из нашего города двадцать три года назад, следовательно, прожив в нем меньше пятидесяти процентов своего биологического возраста, которым ты так гордишься. К тому же, задолго до периода, о котором пытаешься судить, и в то же время считаешь, что я, проживший всю свою жизнь здесь, должен благоговеть перед твоими сентенциями о времени и о жизни! Кстати, сколько, по твоему, сейчас времени?!

— Часов пять, — растерянно прошептал Бергер и глянул на часы: было пять часов семнадцать минут.

— Тогда почему не светает? — ехидно спросил мальчишка, и кожа его стала светиться еще сильнее, только подчеркнув этим окружающий мрак.

— Не-зна-ю, — выдохнул Бергер, но тут же попытался взять себя в руки. — Возможно, в этих широтах…

— Вот именно, — бесцеремонно оборвал его юный наглец, — в ЭТИХ широтах… Только совершенно не то, о чем ты подумал!

И снова в коридоре раздалось тихое шлепанье босых ног.

— МОЛЧИ! — шепнул мальчишка, и его тоненькая светящаяся фигурка напряглась как струна.

Бергер почувствовал закипающее раздражение.

— Но…

— МОЛЧИ!

Шаги стали слышны особенно отчетливо: кто-то неприкаянно ходил взад-вперед под дверью. Потом что-то звякнуло, и шаги стали удаляться…

— Что это было? — шепотом спросил Бергер.

— Тебе не понять, — мрачно сказал пятилетний малыш и бесшумно спрыгнул с дивана. — Ну, я пошел…

— Постой! — растерянно забормотал Бергер. — Я ничего не понимаю! Точнее, понимаю еще меньше, чем раньше… Зачем ты, вообще, приходил?!

— Излишнее знание — лишь умножает скорбь! Так бывает в жизни, хмыкнул мальчишка. — Но в данном случае это не важно. А приходил я, чтобы просто на тебя посмотреть. Живой писатель как-никак! Пока живой…

И прежде чем Бергер успел что-либо предпринять, мальчишка лунным зайчиком метнулся к двери и пропал.

Причем Бергер мог поклясться, что дверь ни на секунду не открывалась.

«Галлюцинация?!» — Бергер, словно лунатик завороженно встал, подошел к двери и зло дернув за ручку, рывком распахнул…

Дверь подалась неожиданно легко, Бергер не успел среагировать и лбом принял стремительно надвигающееся дерево…

«Черт!!! Больно-то как!»

На секунду Бергер ослеп…

Когда зрение вернулось, Бергер увидел в траурной раме дверного проема девушку с огромными черными глазами на печальном и очень бледном лице.

— Анна! — прошептал Бергер, чувствуя как боль отступает, а сам он словно начинает медленно падать в пропасть, конца у которой нет! — Ведь ты Анна?!

— Зачем ты приехал? — едва слышно спросила девушка, но от звуков ее голоса по телу Бергера пробежал электрический разряд, едва не заставив опуститься на колени…

Девушка неслышно скользнула в комнату и замерла у окна.

Теперь Бергер видел лишь ее силуэт.

— Я не был здесь уже больше двадцати лет, — глухо сказал Бергер.

— Я знаю, — не оборачиваясь спокойно сказала девушка, и Бергер почему-то совершенно не удивился ее осведомленности.

— Почему здесь так долго ночь? — тихо спросил Бергер, чувствуя как теряет способность мыслить логично.

— Каждая ночь длится до тех пор, пока не наступит рассвет.

— Это ты плакала…

— Нет. Это ветер, — шепнула Анна, и ее хрупкая фигура стала еще более призрачной.

Бергер осторожно поднял руку и коснулся волос девушка, черными блестящими волнами стекающих на плечи.

Ощущение было эфемерным, но достаточно реалистичным, словно под пальцами струился теплый живой поток.

— Ты ведь искал встречи с прошлым, — скорей констатировала чем спросила девушка, продолжая отрешенно смотреть в окно.

— Пожалуй, все же с самим собой, — тихо ответил Бергер, понимая что произносит эти слова помимо своей воли. — Я совершенно запутался… Время обмануло меня! Вместо того, чтобы внести ясность — четкое осознание цели поток времени вынес меня на стремнину и погнал, погнал, погнал… Все слилось в единую смазанную картину, словно жизнь вне меня я наблюдаю из окна суперскоростного поезда, конечная станция у которого — абсурдна, потому, что неизбежна и единственна. Самая стабильная реальность в мире сплошных иллюзий… И я чувствую, что до нее с каждым мгновением все ближе и ближе… Может она уже вот за тем холмом, или еще ближе — за окном, или уже за дверью…

Бергер невольно прислушался — за дверью снова были слышны шаги босы ног.

— Это тоже ветер? — саркастично усмехнулся Бергер, в большей степени иронизируя над своими словами, прозвучавшими в данной ситуации уж слишком символично.

Анна все так же молча стояла у окна.

— А что будет, если я сейчас открою дверь? — злясь на собственную слабость резко спросил Бергер.

— Не открывай! — поспешно шепотом сказала Анна и наконец повернулась к Бергеру лицом. — И, ради бога, тише!

— Почему? — упрямо спросил Бергер, — почему я должен выполнять ваши нелепые требования? Почему я должен вести себя тише, когда мне хочется выть во весь голос?!

И словно издеваясь над его риторическими вопросами с улице донесся истерический вой, оборвавшийся каким-то не то всхлипом, не то стоном.

Бергер сжался, словно его внезапно ударили по лицу.

За дверью заметались, а потом шаги стали удаляться.

— Бедный маленький Бергер, — прошептала Анна и осторожно погладила Бергера по небритой щеке.

— Не надо, — отшатнулся Бергер. — Не надо меня жалеть! У меня все в порядке. Я живу не хуже других! У меня все есть!!! Я женат, даже дважды, у меня чудный ребенок — мальчик. Я многого достиг. У меня блестящие перспективы… Только вот… Нет… Просто я устал… А может у меня слишком обостренное восприятие? Или гипертрофированное чувство времени?

— Что ты знаешь о времени? — мягко улыбнулась Анна.

— Наверное, только то, что с каждой минутой чаша весов с грузом под названием «прошлое» перевешивает чашу на которой покоится «будущее»… А внизу, под чашей стою я и мучительно пытаюсь ее удержать, точнее произвожу нелепые потуги… И когда-то наступит такой момент, что грузы станут настолько неравнозначны… И тогда переполненная прошлым чаша раздавит еще одно жалкое крохотное существо, потерю которого в равномерном и беспощадном всепоглощающем потоке времени остальные поспешно забудут, продолжая целеустремленно барахтаться… каждый сам по себе… и большинство в одиночку.

— Бедный маленький Бергер, — тихо вздохнула Анна. — Ты хочешь чтобы я тебя пожалела?

— Нет! — Бергер почувствовал, что глаза ему начинают застилать слезы. — Ерунда!!! Все прекрасно. В конце-концов, ведь я пока еще жив?! Пока…

— Глупый, усталый Бергер, — продолжала шептать Анна, и ее голос вторил шороху дождя за окном.

— Да. Я просто устал! — всхлипнул Бергер. — Но я сильный… я смогу… я… только… О, господи, как я устал!!!

Бергер ничком лег на истерзанный временем диван, пружины под ним жалобно всхлипнули, и вместе с их стоном в груди Бергера что-то оборвалось, но он вдруг почувствовал тупое безразличное просветление ночь ослабила хватку, и Бергеру на миг показалось, что рассвет уже близок, хотя окружающая тьма осталась все такой же беспросветной.

— Я просто устал, — вздохнул Бергер, ощущая как тьма анестезирующим раствором пропитывает его мозг.

— Конечно, — шепнула Анна, невесомо словно ожившая голография присаживаясь на краешек дивана. — Надо просто дожить до рассвета… Завтра все будет иначе…

— Да, — эхом откликнулся Бергер, — просто дожить до рассвета… Потом речь его стала сбивчива и почти бессвязна, словно у него начался приступ малярии. — У тебя такие ласковые руки… И пальцы… точно из лунного света… А волосы пахнут талым снегом… А кровь у тебя голубая и светится… А кожа нежная… как паутина… И теплая… живая… А губы будто морская волна… Что это? Ты плачешь?.. Или… это… кровь?..

С грохотом распахнулась входная дверь.

В темном проеме Бергер с трудом различил сгорбленный силуэт давешнего тщедушного мужчины.

— Что же ты… паскуда… Говорил Бергер, Бергер… — хрипло забормотал мужчина, и теперь Бергер смог разглядеть, что в руках он вновь сжимает старую двустволку. — Человек… человек… паскуда!!!

— Не трогай его, Ларри, — глухо сказала Анна.

— Я его не трону, — вдруг мерзко захихикал Ларри, — но в доме он тоже не останется!

— Ты с ума сошел! — прошептала Анна, и Бергер обратил внимание, что голос у нее первый раз за все время дрогнул.

— Вы что же, — спокойно спросил Бергер, — среди ночи выставите меня под дождь?

— Ничего, — вновь тоненько хихикнул Ларри, — тебе это будет полезно для полноты ощущений. Ты же у нас писатель?!

— Я не у вас, — вяло огрызнулся Бергер и стал натягивать все еще влажные, но уже покоробившиеся туфли.

— К тому же до рассвета не так много осталось, — как-то не очень уверенно пробормотал Ларри.

Бергер мельком глянул на часы — было восемь сорок пять, но на улице было по прежнему темно.

«Все небо просто заволокло тучами, да еще плюс туман… Вот рассвет и не заметен», попытался успокоить себя Бергер, одевая плащ, совершенно просохший, в отличии от проклятых туфель.

— Ларри, останови его! — тихо сказала Анна.

— Вот еще, — вновь забормотал Ларри, судорожно сжимая двустволку, словно пытаясь почерпнуть в ней уверенность. — И не подумаю!

— Ты же будешь жалеть… потом, — едва слышно прошелестел голос Анны, и Бергер обратил внимание, что удивительное свечение ее кожи поблекло.

— Ничего, — вяло проворчал Ларри, — лучше потом, чем сейчас… Да он живучий! Как нибудь… Давай, топай на выход!

Бергер равнодушно пожал плечами и молча направился к выходу.

— Бергер, — голос у Анны был тусклый, и обреченный.

Бергер на мгновение задержался в дверях, но оглядываться не стал, а потом решительно двинулся вперед.

На улице, несмотря на время, показываемое взбесившимися часами, царила глубокая душная ночь, насквозь пропитанная дождем и отчаянием. Звуки шагов тонули в густом клейстере тумана. Бергер попытался определить с какой стороны он вошел в город, но тут же оставил эту затею — кругом был туман и ночь.

Ночь и туман…

Несколько раз Бергер споткнулся. Очень быстро плащ набух и вновь стал влажным и тяжелым.

«Господи, неужели я родился в этом городе? Сколько раз бывая в чужих городах я испытывал ощущение узнаваемости и привычности… А попав наконец в свой родной город, где по идее все должен помнить, знать и понимать я, не с того не с сего, превратился в какую-то улитку, всю жизнь таскавшую на спине прочный и надежный дом памяти — вдруг в одночасье утратившую эту надежную защиту. Все вокруг оказалось столь зыбко, непонятно и неузнаваемо, словно окружающий призрачный мир сфабрикован искусственно из взаимопроникающих реальностей: чужого незнакомого настоящего; материализованных иллюзий и овеществленной памяти… Во всем богатстве нестойких комбинаций и зыбких противоестественных взаимопроникновений. Неужели память меня постоянно обманывала? Или это я всю жизнь пытался обмануть память? Или… жизнь?..»

Бергер поднял воротник плаща и поежился, невольно имитируя поведение улитки, втягивающей мягкое беззащитное тельце под спасительный панцирь.

«Ничего, ночь уже на исходе… Надо просто дожить до рассвета… Или успеть дойти до машины.»

— Черт! Только куда тут идти?! Кругом сплошной туман!

— Вот теперь сразу видно, что перед нами профессиональный писатель: метафорами так и сыплет, так сыплет…

Бергер резко обернулся — рядом стоял давешний нахальный младенец, едва видимый в тумане, и рассматривал Бергера взглядом не менее профессионального таксидермиста.

— Пришел лишний раз поиздеваться? — холодно спросил Бергер.

— Не-а, — мрачно сообщил мальчишка. — Я сам бы не за что не пошел. Меня Анна просила…

— Ну-ну, — неопределенно фыркнул Бергер.

— Покажи, мол ему болезному, как выйти к машине, а то неровен час… Зачем грех на душу брать… лишний?!

— Что ты можешь знать о грехе? — проворчал Бергер.

— Вот тут ты, пожалуй, прав. Где уж нам уж… — холодно буркнул мальчишка. — Тут уж вы во всей красе!

— Не паясничай!

— Хорошо, не буду, — вдруг согласился мальчишка. — Да и времени нет. Сколько на твоих?

Бергер глянул на часы — обе стрелки застыли на цифре двенадцать.

— То ли полдень, то ли полночь, — сказал он без тени иронии.

— Тогда поспеши! Шанс у тебя маленький, но есть… но очень маленький. Если пойдешь в эту сторону и будешь стараться никуда не сворачивать, то, по идее, должен будешь выйти к холму на котором стоит твоя машина. И поторопись! Скоро рассвет, но все же встречать его лучше в машине… Да не стой ты столбом — до машины еще дойти надо, а это тебе… не романы писать!

Мальчишка напрягся прислушиваясь и с сомнением покачал головой:

— Может и правда, повезет — дойдешь. Прощай!

— Постой, — встрепенулся Бергер, — ответь мне только на один вопрос: ты кто?

— Очень своевременный вопрос, — хмыкнул юный старец, чуть отступив в туман и словно наполовину в нем растворившись. — Можешь считать, что я это ты, только такой, каким ты никогда не был и уже не станешь.

— Но почему?! — успел произнести Бергер, адресовать вопрос было уже некому.

«А я все равно дойду! Успею. Всем назло!» — Бергер стиснул зубы и целеустремленно зашагал в указанном мальчишкой направлении.

Двигаясь в густом, словно сон, тумане Бергер изо всех сил старался идти прямо, но похоже это не всегда удавалось: один раз Бергер налетел на стену; другой — угодил в тупик, и ему пришлось возвращаться…

Зато сумасшедшая ночь похоже решила таки выпустить его из своих лап. Небо, точнее стена тумана слева от Бергера, стала потихоньку светлеть, но беспричинное беспокойство, зародившиеся в тот момент, когда Бергер угодил в тупик, росло гораздо быстрее, чем вызревал рассвет.

И вдруг Бергер понял, что не успеет!

Еще несколько мгновений он боролся с нарастающей паникой, а потом не выдержал и побежал…

И бежал до тех пор, пока не почувствовал, что легкие сейчас разлетятся в клочья…

«Если я буду продолжать в том же духе, то точно не дойду до машины!» — Бергер заставил себя остановиться, отдышаться… А потом зло рассмеялся:

— Ерунда!!! Это все лишь плод моего воспаленного воображения… Или… я промок, и у меня начинается простуда! Обыкновенная простуда!!! Грипп, с температурой! Вульгарный родной грипп!

Небрежно насвистывая Бергер в развалку не спеша двинулся вперед. Дорога под ногами ощутимо стала уводить вверх.

«Значит я поднимаюсь на холм… Там машина… Скоро рассвет…» Бергер улыбнулся, освобождаясь от ночного кошмара.

И тут за спиной он отчетливо различил негромкое шлепанье босых ног.

Еще мгновение Бергер двигался размеренно, точно ожившая кукла, а потом вновь побежал…

Тоскливый, с истерическими всхлипами, вой раздался совсем рядом.

Туман заметно посветлел и стал реже…

Бергер бежал из последних сил, не оглядываясь…

А сзади неслось уверенное шлепанье огромных босых ног.

Когда впереди из тумана стал вырисовываться силуэт машины, Бергер понял, что таки не успеет…

Он не сумел дотянуться до спасительной автомобильной дверцы всего пару дюймов.

Победный вой, выплеснувшийся с холмов на городок, еще метался по пустым улицам, когда рассвет разорвал пелену тумана и затопил долину.

Но его приветствовал лишь одинокий автомобиль, нелепо застывший на холме, памятником технократическому пути развития цивилизации.

В первых лучах солнца но лобовом стекле сверкнула крохотная капелька крови, но туман, осевший на стекло росой, смыл эту страшную слезу тщетности и разочарований.

А очень скоро ветра и дожди и весь автомобиль превратили в горстку ржавого праха…

В итоге не осталось ничего.

Даже памяти…

И это было самое страшное.