Нелюди Великой Реки. Полуэльф-2

Глава 1, в которой герой попадает туда, куда Макар телят не гонял

Удача — капризная дама, спугнуть ее ничего не стоит. Иногда она любит показать, ради «бон-тона», не иначе, что ее пристрастия постоянны. Врет, конечно… Но очень часто даже тертые парни ставят в рулетке на то самое число, когда им повезло остаться в живых… Знакомясь с женщиной, говорят тот самый идиотский комплимент, который «прокатил» с Той Самой, лицо которой когда-то давно невозможно было описать словами. А когда новая пассия только фыркает, недоуменно пожимают плечами…

«Ты такая красивая! Ты так мне нравишься!» Тьфу! Ничего более банального я и представить себе не могу! Один мой приятель, человек грубый и нетонкий, но с большим жизненным опытом, тоже чувствовал «стертость» этого комплимента. Поэтому однажды он дополнил его неожиданным: «Я, как тебя увидел, так сразу в штаны кончил!»

С тех пор с его морды не сходили синяки и удивленно-восторженное выражение. Он удивлялся тому, как на женщин действуют его слова…

Я тоже долго удивлялся тому, как умные и циничные стервы падают в его объятья, как перезрелые груши. Если не избирают в качестве груши его лицо.

И комплименты, с тех пор, хоть и не такие рисковые, стараюсь сделать почти любой особе женского пола. Но Наташе Бороздиной, «выдернувшей» меня в портал, приведший нас прямиком в подвал ярославской контрразведки, комплиментов я говорить не буду. Принципиально. Хотя она и хороша собой. И, возможно, умна. Да что говорить, красива она, зараза, очень красива! И очень преданна «делу партии», а если говорить без экивоков, своим начальникам…

Впрочем, сильно сомневаюсь, что мои комплименты хоть сколько-нибудь бы повлияли на их решения…

Мои лопатки ощутили кирпичную стенку, здорово выщербленную пулями, а впереди, в десяти шагах, встали пять стрелков из комендантского взвода, или уж не знаю, какое подразделение расстрелами занимается.

Я все силился понять, ЗА ЧТО??? За что меня, неплохого, в общем, разумного, не нарушившего, если не придираться, ни одного закона, ставят к стенке?

Это ошибка! Это… Это недоразумение! Так не может быть! Это против правил, против закона, против логики!

Ну, ладно, чем-то я помешал доблестной Ярославской контрразведке. Ну, ладно, присвоил кровавые смарагды, на которые наложил лапу опасный преступник Виталя Стрекалов, маг-оборотень и предатель. Так что, лучше было бы, если б смарагды у него оставались?

И с каких таких пор самооборона считается убийством?

Да если даже сложить все мои грехи, умножить на два, так мне все равно только пара лет каторги светит!

Я ничего не понимал, и ждал, до последней секунды ждал, что все разъяснится. Только когда на меня глянули своими холодными и черными зрачками пять винтовочных стволов, я смог совладать со своим бараньим недоумением. Недоумением жертвы.

Когда меня выводили во двор, можно было бы хоть попытаться принять «последний бой». Нет, раньше, когда заходили ко мне в камеру… Нет, в камеру не заходили… Нет, еще раньше… Ерунда! Мне не дали бы и дернуться! Значит, последний бой надо принимать сейчас.

Что ж, бои, они разные бывают… я вот не стану делать резких движений, облегчая солдатикам выбор… Среди пришлых совсем мало христиан, но многие из них до сих пор крестят своих детишек «на всякий случай». Крестик на шее, иногда по соседству с другими знаками других богов и всевозможными оберегами можно увидеть довольно часто. А у меня как раз на свитере крестик… Каково вам будет стрелять в полуэльфа с крестом? Я воззвал к христианскому богу, чтобы все по-честному было, чтобы «усугубить», так сказать, и крикнул расстрельной команде: «Забьемся, что в крест с десяти шагов не попадете?»

«Готовсь!»- крикнул усталый унтер. Момент истины…

— Отставить! — звонкий голос Наташи разнесся над двором, и верхняя часть каменного дома, во дворе которого меня чуть-чуть не расстреляли, окрасилась розовым. Рассвет…

Розовым, а не красным… Я вам что, Федор Михайлович Достоевский, что ли, чтобы меня с собственного расстрела выдергивали? Будет тогда вам преступление с наказанием, идиоты! И кстати, штанишки бы надо пощупать, не случился ли конфуз какой…

Нет, вроде…

Наташа подошла ко мне и, достав из кожаной папочки листок гербовыми печатями и всеми степенями защиты, зачитала, звонко и отчетливо:

— Полуэльф Петр, сын Андрея, Корнеев! Решением Специальной комиссии по противодействию коррупции и расследованию должностных преступлений при Департаменте Полиции вы признаны виновным в превышении служебных полномочий! Мера пресечения выбрана: задержание и помещение в камеру предварительного заключения. Мера наказания выбрана: расстрел!

Я аж рот раскрыл от удивления! Ладно, если решили мне напоследок приговор зачитать, пожалуйста, я не против! Но какие комиссии? Какие должностные преступления? Какая коррупция? Наташа с ума сошла? Или ее начальники?

— Учитывая сложность оперативной обстановки, вашу неадаптированность и отсутствие злого умысла, мера наказания вам заменена!

Тут Наташа послала мне чарующую улыбку. Хорошо хоть не воздушный поцелуйчик!

— Вам назначается отбывание в штрафной роте спецбатальона «О» в течение трех лет или вплоть до нового решения Специальной комиссии! Увести осУжденного!

Так, с открытым ртом, я деревянной буратиной и последовал за солдатиками… Ножки ходили с трудом: адреналин, что ли, перегорел?..

Ничего не понимаю… Ничего не понимаю… Это меня в армию, что ли, забирают? В тридцатник? Меня? Полуэльфа? В армию?

Я не знал, то ли плакать, то ли смеяться. Что у них там, в «конторе», с мозгами? Чего они униженные и оскорбленные в смысле интеллекта?

Не успели мы дойти до камеры, как Наташа, счастливая такая, подбежала вприпрыжку, расшалившейся школьницей.

— Вот видишь, Петя, все хорошо закончилось!

— Ничего еще не закончилось! — мое дурное настроение не мог развеять даже тот факт, что я, вроде бы, избежал расстрела. — Жалобу хочу написать, бумагу дайте и перо!

— Жалобу теперь только в расположении части… — удивилась Наташа, — с разрешения командира… — Надула губки и пошла по коридору походочкой «от бедра», так что не только я, но и мои конвоиры засмотрелись ей вслед, в надежде, что оглянется. Хрен вам всем…

Дальше моя жизнь стала напоминать какой-то дурной сон. Появился знакомый уже унтер и скомандовал, нет, прорычал: — Почему здесь? На помывку, бегом! Вы, двое, за мной!

Это он мне? Ладно, мои конвоиры уже ушлендали, а я остался в одиночестве посреди коридора. Интересно как… Дошел до своей камеры, окинул ее долгим задумчивым взглядом. Шильонского узника, что ли, поизображать? «…на волю я перешагнул и о тюрьме своей вздохнул». Взгромоздился на нары и закрыл глаза. Не то, чтобы спать не хотелось, но опять ведь Виталя приснится. А какие смешные были сны поначалу… Не иначе, пришла череда кошмаров.

По коридору загрохотали сапоги, в мою камеру ворвались мои тюремщики, и один из них сходу вознамерился треснуть меня своей резиновой палкой. Как хорошо, что иногда можно «отмотать» время назад! Я сделал то, что должен был сделать уже давно, хотя бы перед тем, как меня вывели на расстрел. Зря он в камеру забежал, технику безопасности и устав нарушая… А как тут не нарушить, если параша вынесена в центр коридора, да содержимое ее по всему полу разлито? Кому убираться-то? Заключенных — один я…

Круговым махом правой ноги, не вставая, я сбил дубинку в сторону, а левой попытался ударить вертухая в «солнышко». Не тут-то было. Ловко извернувшись, парень локтем блокировал мой удар, а затем просто напрыгнул на меня всей своей массой. Не то что он был комплекции подгорных жителей, просто мне с моими сорока семью килограммами много не надо. Я охнул, но тут же, сложив пальцы «уточкой», ударил тюремщика в кадык. Жаль, не прямо, сбоку удар пришелся. Все равно болезненно. Захватив его голову и прокатив ее по предплечьям, я остановился в опасной близости от того, чтобы не свернуть парню шею. Отпустил в самый последний момент, и тот, не понимая, видимо, что от смерти его отделяло два-три сантиметра, начал с яростным воодушевлением работать кулаками. Вот и щади их… Второй охранник и унтер едва остановили взбесившегося вертухая.

— Зачем ты, паря, парашу разлил? — спросил унтер, задыхаясь от усилий, с которыми он удерживал своего подчиненного, и морща нос от характерного запаха. — После тебя ведь люди будут сидеть!

— Чтобы сразу сориентировать их в ситуации, — прошамкал я разбитыми губами. Меня мутило, сознание плыло, я дышал еще хуже, чем унтер. Позорище… — Жизнь — дерьмо!

«Помывку» я получил по полной программе: при конвоировании охранник со всей дури приложил сапогом мне под колено, а затем попытался мной же вымыть пол в злосчастном коридоре. Унтер остановил своего подчиненного, но не сразу. Так что под ледяной душик я забрался в одежде, а затем намылился от души и «стекал», пока зубы не застучали. Потом все же разделся и постирался традиционным способом. И напялил на себя мокрую, но хотя бы выжатую одежду.

Я многого не понимаю, но должны же быть какие-нибудь зацепки… Что там Наташа говорила? Комиссия при Департаменте полиции? Не Контрразведки? При чем тут полиция? И как меня из одного департамента в другой «перекинули»? Нет, я не против больше не встречаться с Василием Васильевичем и его Аристархами. Мне и одного раза хватило… Но полиция?

Тот же унтер, уже в одиночку, отконвоировал меня обратно, во внутренний дворик, но не к кирпичной стенке, а к «копейке», переделанной в «воронок», помог забраться в крытую клетку кузова и передал ключи от моих наручников водиле. Кроме водителя был и охранник, молодой чернявый парень, который не полез вслед за мной, а устроился рядом с водилой на переднем сидении.

Унтер опустил брезентовый полог, закрывающий меня от внешнего мира, мотор «копейки» заурчал, и мы выехали из двора здания. Что это было за здание, где оно расположено, мне было неясно, но я надеялся на нос и уши. Птицы поют, а вот характерного городского шума не слыхать. Это как же понимать? База ярославской контрразведки не в Ярославле? А почему она должна быть в Ярославле? Прислушался еще, но мои охранники не слишком часто болтали между собой, видать, давно все перетерли, что могли.

— Черта красная у клиента, — лениво сказал, наконец, один из них, молодой, когда они вдоволь накурились, отчего я чуть не изблевался, — а с виду доходяга доходягой, соплей перешибешь…

— От доходяги и жди подлянки, — наставительно проговорил старший, — а такие вот дохлики любят головой бить. Как раз лобешник на уровне подбородка. Ну, чуть ниже, выше там, не суть… Черты просто так не рисуют… — добавил водила после минутного молчания, — но в «два нуля» и не таких обламывали…

— А почему «два нуля»? — полюбопытствовал молодой, — Это ополченцев так называют?

— Не слышал, что ли? — удивился водила, — много баек про это ходит… Как только их не погоняют… Дай боги памяти…

Тут водила высыпал на своего молодого спутника штук двадцать словосочетаний, начинающихся с буквы «о». «Однажды, обходя окрестности…» и дальше по тексту. Большинство из них было матерными. Отмороженные Ополченцы — это еще самое уважительное. Я вообще заметил, что у армейцев мат заменяет многие привычные для гражданских людей определения. А фекальная тематика распространена при характеристике тактического рисунка боя.

«Два нуля», значит… Сантехнические войска, судя по названию и по той галиматье, которую навешивал на уши водила «молодому». Драить толчки — прекрасная работа, как раз то, что нужно…

Ополченцы и Департамент полиции… Единственное связующее звено — Иван Сергеевич, записывающий меня в ополчение города Сеславина… Тут я попытался с размаху стукнуть себя ладонью по лбу. Но правая рука оказалась скована с левой рукой, и обе руки вместе закреплены на специальном кольце, торчащем из борта «копейки». Конечно! Бумага от Ивана Сергеевича! Договор! Договор, что я вхожу в сеславинское ополчение! Бумага так и лежала в каком-то из моих карманов, и ее, конечно, изъяли… Но неужели эта бумажка оказалась достаточным основанием, чтобы перевести меня из одного Департамента в другой и пришить мне «превышение полномочий»? Это формализм называется… Не успел я расстроиться, как мне вспомнились наши академические «агенты», приходящие на работу рано утром и сидящие там до вечера. Оперативных мероприятий, насколько я помню, они вообще не проводили, а вот бумажек каждого препода заставляли писать горы… Так что формализм и бюрократия — это, наверное, основа деятельности спецслужб. Удивительно, как они вообще умудряются порядок в княжестве поддерживать… Ладно, за неимением другой версии, буду придерживаться той, что мои художества засчитаны «при исполнении», когда я был ополченцем. И оценены соответственно… Ну-ну…

И еще довод в пользу этой гипотезы. Все-таки я подданный Тверского княжества, и это повод отдать меня, например, тверичам. А уж что те со мной сделают — на то их тверская воля… Не отдали. Потому что интерес ко мне имеют? Или потому что бумажка о зачислении меня в ярославское ополчение дает формальное право распоряжаться мной как подданным Владимира Кирилловича, ярославского князеньки? Вопрос…

Примерно два часа езды, во время которых мне оставалось только удивляться, как много контрольных точек проехала машина со мной в кузове. Только и слышно было из кабины, как водила обсуждал со своим коллегой, проехали они «точку номер пять» или не проехали, и что им будет, если об этом узнает какой-то Дамир.

Наконец, машина остановилась, меня слегка качнуло, и по окружающему чириканью птиц я понял, что и на этот раз меня привезли не в город… Стоять пришлось довольно долго. Ждали дежурного по части, потому что без него открывать ворота никто не собирался. Если это уже «армия», батальон «два нуля», то время они потерять не боятся. А что торопиться: солдат спит — служба идет.

Где-то через полчаса, когда молодой охранник был уже на взводе, а старый, судя по звукам, вылез из машины и, с четкостью заводной куклы поплевывая на землю, успел наплевать целое озеро, раздался сонный голос очень недовольного и уставшего человека:

— Кого там принесла нелегкая? На КПП заходите!

— Имеем приказ не оставлять арестованного! — четко отрапортовал старший.

— Так с ним заходите! — раздражение в голосе «принимающей» стороны чувствовалось нешуточное, такое не сыграешь, и мысль, что я мог бы представлять интерес для каких-то там спецслужб перестала казаться мне серьезной. Так, срочно разрабатываем план действий… Пора переставать реагировать на все как эгоцентричный подросток, считающий себя центром вселенной. Здесь только незнакомые люди, которым нет дела до моих душевных обид, которым плевать на мою «историю», на мои амбиции, планы, надежды и богатый внутренний мир. Дуться на них за то, что меня, как старый свитер, который выбросить жалко, а носить стыдно, определили в половые тряпки, — глупо. Сам дурак. Надо «включиться». Испытанный метод: я уткнул нос в запястье и энергично потер «пятак» о руку круговыми движениями. Плевать, что теперь рыло красное и на пьяницу похож, в армии это, скорее, плюс, чем минус. Башню растереть не хватило времени, да и руки прикручены…

Наконец меня вытянули из машины, и я не упустил возможности осмотреться. Серьезно ребята к делу подходят: метров на пятьдесят не только ни одного деревца — кустика нет. Странно, зелененький заборчик с черным ярославским медведем на воротах не вызывал у меня особого отвращения. Надвратная башня грозно щетинилась стволами пулеметов, колючки было намотано по самое не могу, но ведь и в обычных городах с селами та же картина… Ничего необычного…

Формальности заняли довольно много времени: колдун, проверяющий ауру на входе, оказался редкостным занудой, аура моя ему не нравилась, бумаги «сопроводиловки» тоже не нравились, желание моих конвоиров побыстрее уехать он воспринял вообще как личное оскорбление. Во всей этой компахе только я один пытался сохранить спокойствие, хотя и мне весь этот цирк порядком надоел. Зато понял, о какой красной черте говорили охранники. Это наискось «сопроводиловки» кто-то линию провел красными чернилами. Что она обозначает, интересно… «Склонен к побегу»? «Опасен»? «Будет проситься по малой нужде — не пущать»? «По пути не убивать»? «В случае внезапной атаки нечисти бросить на произвол судьбы и сматываться»?

Успокаивал я себя только тем, что присматривался ко всем подряд, отмечая манеру двигаться каждого из «военных»… Такая игра «в старушку»… На определенном этапе обучения это становится болезнью: даже старушку, тихо-мирно идущую по улице, боец представляет себе как потенциальную угрозу и рассчитывает, как он будет ее «работать»… Надо бы оружие раздобыть… Топорик поухватистее… Смешно, из всей компахи, состоящей из дежурного офицера с красной повязкой на рукаве, так и не взглянувшего на меня, его помощника в чине старшего унтер-офицера, трех солдатиков с СКСами, угреватого колдуна с погонами поручика и моих конвоиров я был самый старший по возрасту. Но не по выражению лица… У солдатиков тут вообще такие рожи…

Не понимаю я, как можно так долго в бумажках копаться… Впрочем, чего мне ныть и канючить? Неужели я рвусь чистить места общего пользования на сколько-то там посадочных мест? Нет… Так чего чуть не подпрыгиваю от нетерпения? Определенности хочется? Как бы не ошибиться с такими желаниями…

Наконец все документы были аккуратно переложены из одной папочки в другую, дежурный расписался в какой-то бумажонке, и мои конвоиры, недовольно бурча, положили на стол мою старую дорожную сумку. Ух ты! Улыбаясь, как при встрече с хорошим знакомым, про которого кто-то сказал, что он уже все, отбегался, я направился забрать свою собственность и немедленно был остановлен ретивым помощником дежурного. С ласковостью папаши, говорящего с несмышленышем, унтер объяснил мне, что вещички я получу, когда отбуду срок. Что-то мне говорит, что после отсидки я не найду в сумке и половины своих вещей. И претензии предъявлять некому: отбирали вещи одни, «переписывали» другие, передавали третьи, получают четвертые, а отдавать их мне будут пятые… Плевать!

Здесь же на КПП меня расковали и в сопровождении того же унтера, не снимающего ладони с рукояти «Кольта», покоящегося в открытой кобуре полицейского типа, а также солдатика, поудобнее перехватившего СКС-М, я отбыл устраиваться на новом месте. Ого! Заборов-то две штуки! Второй «прозрачный», исполнен из арматуры, перевитой колючей проволокой. Между первым и вторым изрядное расстояние, метров шесть, навскидку, и тропинка вьется. И как раз по тропинке патруль из двух пришлых с собачкой. Маленькой такой, комнатной, всего полтора метра в холке… Штрафная рота, значит… Может, рано я обрадовался, что не каторга?..

— Во второй взвод? А почему во второй? Добро бы, друэгар был! Сколько весу в твоем эльфе? Забьемся, что и полтинника не потянет? И как он баллоны таскать будет? Это ж половина его веса!.. А дисциплина? У меня во взводе порядок, а ты мне эльфа!

— Ничего, твой замок все разрулит! Отставить нытье! Забыл, кто дежурный сегодня? Вот то-то!.. Унтер-офицер Салахетдинов! Слушать приказ! Зачислить рядового полуэльфа Корнеева во второй взвод! Принять, поставить на довольствие! И в баньку его своди, пока он бэтэров не занес! Вопросы есть? Исполнять!

— Есть! — недовольно отозвался командир взвода, светловолосый малый с крупным носом и губами, но маленькими глазками, еще и посаженными слишком близко друг к другу. Неужели невзрачный дежурный на КПП здесь такая величина, что его именем унтеров пугают? Даже не именем, имя-то не называл никто!

— И откуда ты на мою голову свалился?! — причитал Салахетдинов, вышагивая рядом со мной. Вопрос был риторический, поэтому я скромно промолчал. И вообще, я был занят. Я искал хоть что-нибудь, что могло послужить мне оружием. Кусок арматурины можно заточить или использовать как дубинку, из проволоки прекрасно получаются удавки. Осколком стекла я могу и паркет циклевать и глотки резать. В расположении этой части, однако, нигде не валялись куски арматуры, мотки проволоки и осколки стекла. Только зеленела по-весеннему нежная невысокая травка, да попадающиеся на пути одноэтажные свежепобеленные казармы поражали угрюмостью. Деревьев и кустов, от которых можно было бы отломить сучок, не было. Даже булыжников на обозримом пространстве не было видно. Плевать: было бы желания, а оружие, если оно необходимо, и на огородной грядке вырастет!

Окошки казарм везде были крошечные, окна забраны в решетки — разбить окно и получить приличный осколок не выйдет. О! то что надо! Пожарный щит! Рядом плакат с наглядной агитацией на шесть полей: вот загорается белый домик, вот один «военный» с прямоугольным лицом тушит пламя из огнетушителя. Другой, на картинке снизу, брат-близнец, или, скорее, двойник-зеркалка первого, бежит с ведром воды, а третий и четвертый работают топором и багром. На шестом поле какой-то лозунг, я даже читать не стал, настолько меня привлекло то, что я увидел на самом щите. Тут и топор (я как в воду глядел!) и багор, каким хорошо конного латника с лошади стаскивать, и красное металлическое ведро под конус — на шлем тому же латнику пойдет, и огнетушитель! Огнетушитель мне даром не нужен, но вот остальные «волшебные» предметы!.. Облом. Щит, как и окна в казарме закрывала решетка, крепкая и частая, руку не просунешь… Я лишь головой покачал: а если пожар? Значит, дежурный по части ищет ключ, бежит к щиту, отпирает его, а уж потом начинается суета с баграми и огнетушителями.

Склад, как я понял, снабжал только штрафников, но рассчитан он был, как минимум, на батальон. Я получил самый маленький комплект, который, сомнений нет, все равно будет мне велик: галифе, гимнастерку, брезентовый ремень, фуражку без кокарды, аж три комплекта нижнего белья, довольно большой отрез «бязи» на портянки и новенький комплект постельного белья. Были и носки, и подворотнички, и банка гуталина, и иголка с нитками трех цветов. Даже и «мыльно-рыльное»: два вафельных полотенца, два куска мыла, похожего на кирпичи, и коробка зубного порошка. Зубная щетка была у меня за голенищем. Ложка за другим… А совсем недавно у меня там были ножи… Ложку, что ли, обточить? Кстати, гимнастерка какая-то странная: от рукавов отходили длинные широкие закругленные «щупальца», которые можно было вытащить, наверное, для каких-то военных целей, а можно было запрятать в рукав — для парадов. Сапоги, которые кладовщик попытался мне впарить, пережили не одного владельца, были они сорок третьего «раздвижного» размера, и брать их было бессмысленно. Были бы новые — можно было сменить на что-нибудь полезное. А подкладывать «газетку», как посоветовал кладовщик — глупо и неэстетично…

— А в своих мне нельзя ходить? — осторожно поинтересовался я, ожидая отказа в самой грубой форме.

Кладовщик бросил взгляд на мои сапоги, крепкие еще, но не новье, и интерес в его глазах немедленно угас. Размерчик нестандартный, на заказ пошили — кому их впаривать? И были бы эльфийские, из зеленой кожи. А так…

— Да нормально! Ходи! — сказал он уверенно. — Все равно у вас, штрафников, кто в чем рассекает! А уж во втором!..

— Только гуталином поработай хорошенько! — поморщившись, поддержал кладовщика Салахетдинов. Почему бы не поработать: были рыжеватые, станут черные. Плевать…

— И свитер свой оставь тогда, — кладовщик, которому достались неучтенные НОВЫЕ сапоги (конечно, новые, «мои» поношенные он подменит в момент), решил компенсировать мою потерю добрым советом, — горло отрежешь, знатный вшивчик получится!

Вшивчик, оказывается, это свитер, надеваемый под гимнастерку. По ночному времени самое то.

— Баня не работает сегодня, — отводя глаза, заявил Салахетдинов, когда мы вышли со склада, — закрыта на спецпомывку, так что бегом марш к целителю! — Тут унтер некультурно показал мне пальцем на небольшое, особняком стоящее здание. Выглядело оно, надо заметить, чуть лучше, чем все прочие, даже какие-то хилые цветуечки, типа кладбищенских бархатцев, наверняка, одобренные уставом, росли на небольших, симметрично расположенных клумбах. Если можно считать клумбами старые покрышки от «Газонов». — Если бэтэров нет, то бегом во второй блок устраиваться! Находишь там Колдуна, все вопросы к нему! Бегом!

Странно, слово Колдун прозвучало как имя, и произносил его Салахетдинов явно с большой буквы. «Колдун», «баллоны», «бэтэры». Вот три слова, которые нужно прояснить обязательно. А то, что в армии все команды выполняются «бегом», это понятно. Если б не «бегом», меня бы на КПП до вечера держали…

Целитель оказался смуглым человечком из пришлых, похожим на харазца. Ростом он был даже ниже меня, зато в толщину!.. Гномы бы обзавидовались! Он осмотрел мне голову, приподнимая волосы на висках и затылке, будто искал вшей. Точно! Именно это он и делал. Бэтэры?

— Ну как там бэтэры? — спросил я, — бегают?

— Нэту… — с непонятным огорчением констатировал целитель. — Жалабы иэст?

— Есть! — с готовностью откликнулся я, — на жизнь жалуюсь! И на недостаток информации!

— Жызн у всэх тыжолый! — философски заметил коротышка, вздыхая, — У мына тожэ тыжолый, очэн! Пашол нах!

Такой вот любезный человек оказался. Ладно, посмотрим, что там с «колдуном»… Выяснив у курившего на крылечке медчасти белого от бинтов и зеленого от слабости солдатика, где второй блок, я отправился туда, прикинув по пути, что слышал об армейских порядках. Во-первых, Салахетдинов не так уж и плох. Он мог заставить меня бросить где-нибудь вещи, а потом уж идти к целителю. Вернулся бы я — а вместо новенького комплекта постельного белья — рваная обоссанная простыня. Или еще какой сюрприз… Во-вторых, если во втором взводе, по словам кладовщика, допускаются какие-то послабления в форме одежды, то… Да совершенно непонятно, что это может значить. Посмотрим…

Второй блок, где располагался второй же взвод, был совершенно типовым зданием. Казарма с маленькими окошками, с лавочкой перед входом и рассохшимся крылечком, на которое я с опаской взобрался, выглядывая из-за горы полученных шмоток. Странно, по пути в казарму я не встретил ни одного «военного». Как вымерли все.

— Пришел? — первый, кто попался мне на пути, когда я открыл дверь и ввалился в казарму, даже не в казарму, а в довольно просторный тамбур, был все тот же Салахетдинов, — быстро ты… Глядишь, …, и получится из тебя нормальный солдат… — когда унтер не командовал, а вроде как рассуждал, матерные слова из него сыпались, как зимой снег с неба, — Колдун!

Последнее слово унтер проорал так, что я бы с удовольствием закрыл уши руками, если бы они были свободны. Вот вопрос, кстати, почему унтер ждал меня попозже? Вероятно, учитывая, сколько со мной провозились на КПП, визит к доктору мог бы и затянуться…

На крик Салахетдинова не выбежал, а спокойно вышел пожилой уже мужичок из пришлых с восковым лицом и некоторой вальяжностью в манерах.

— Принимай пополнение, Колдун! В свою группу возьмешь!

— Так нас двое в группе, — глухо напомнил Колдун унтеру, и лицо его стало еще больше похоже на лицо мертвеца, даже нос заострился.

— Было двое, стало двое с эльфом! — Салахетдинов и от Колдуна прятал глаза, хотя для командира это странно.

— Формально, значит, трое будет… — Колдун, наоборот, так и норовил заглянуть унтеру в душу, если, конечно, глаза — зеркало души.

— Значит, трое! — унтер набрался смелости и посмотрел на своего подчиненного с некоторым вызовом. Да что здесь происходит? Двое, трое, какая разница? И почему, всюду, где я ни появлюсь, сразу проблемы возникают? Типа, без Петра Корнеева все зашибись было, а как он появился — полная жопа!

— Трое — это «выход», — угрюмо и безнадежно сказал Колдун, — неужели никак нельзя было?..

— Да куда его денешь?!! — взорвался Салахетдинов. — Если он в ополчение Сеславинское записан?!!

Так! Значит, один пункт мы прояснили! Точно, ополченец все-таки. Радоваться этому или не стоит? И что там с «выходом»?

Из любого безнадежного положения есть выход. Если выхода нет, значит, есть запасной выход. Так меня учил один приятель из Академии, работавший там по линии «физо». Ножи он очень уважал. И в другом холодном оружии неплохо разбирался. Все думал от меня чему-нибудь «эльфийскому» научиться, а получилось так, что я от него всякого нахватался. Зайка скок-поскок, через лесок, схватил кленовый листок, тем и сыт… «Мы все учились понемногу Чему-нибудь и как-нибудь…» — другими словам, если поэтически.

— За мной, — скомандовал мне Колдун, уяснив, что его возражения бессмысленны. А на что он рассчитывал в штрафной-то роте?

Казарма была довольно просторной, деревянные полы так и сверкали, а вот потолок давно была пора побелить. Кровати были двухъярусными, и стояли они по обеим сторонам от широкого центрального прохода, хотя места хватало, чтобы все поместились в один ярус. Подумаешь, не было бы абсолютно пустого пространства между входной дверью и «спальными местами». Зачем оно? По двадцать четыре кровати всего с каждой стороны. И расположены странно: группками по две штуки. Считая верхний ярус, по четыре кроватки в группке. Еще странность: спинки кроватей не упирались в стены, покрашенные какой-то болотной краской. Такие островки получались из двух двойных. Причем из этих четырех мест занято везде было только три. Четвертое койко-место светило голыми досками или панцирной сеткой, да собранным в валик матрасом в изножье. Кое-какие «острова» были заняты — там спали люди, другие были не населены, но аккуратно заправлены. Интересно, «начальнички» где робинзонят?

Колдун провел меня к противоположной от входа стенке, кивнул на левую сторону. Там, на таком же островке из двух двухъярусных кроватей, заняты были два нижних места. У изголовья кровати стояли две узкие тумбочки, за спинками кроватей, выдаваясь в проход, по два деревянных табурета. На правой стороне было то же, и оттуда, злобно щерясь, на нас смотрел валяющийся на одеяле здоровенный полуорк. Его-то как в штрафной отряд загребли? Не на нас он смотрел, на меня.

— Твоя кровать, — Колдун похлопал рукой по верхнему ярусу дальней от стены кровати, — второе купе, раскладывайся…

Не заставляя себя упрашивать, я быстро расшерудил валик нестарого еще матраса, внутри и подушка с шерстяным одеялом оказались, заправил простынь, нахлобучил наволочку на подушку, а вот что делать со второй простыней — решительно не знал. Хотя… Присмотревшись к ровному ряду кроваток, я сложил простыню, сверху положил синее одеяло, так, чтобы две белые продольные полосы шли точно по центру, заправил его, водрузил подушку. Не слишком ровно, но терпимо, на мой взгляд.

— Да… Полуэльф… И этим все сказано… — хотелось мне ответить Колдуну, что унтерские замашки ему не к лицу, пожилой ведь уже человек, и не первой свежести молодец… Но не успел.

— Я за него подписываться не буду! — этот рык мог принадлежать только полуорку. Не удержался он, влез. — И против псов не выйду!

Я обернулся, чтобы предложить гаду высказаться конкретнее, но не успел. Колдун тенью скользнул к орку, в руке его сверкнуло широкое лезвие короткого ножа, оказавшегося рядом с глазницей мерзавца.

— Выйдешь… — вздохнул Колдун, — еще как выйдешь… ты же не хочешь стать одноглазым, Крошка? Да и зачем тебе глаза, если у тебя яиц не будет?

Странная какая-то логика… А вот нож, это ж мой нож, только Колдун об этом пока не знает…

— Ладно, ладно, Колдун, чего ты? — полуорк струхнул и пошел на попятную, — я как все…

— Знакомься, — Колдун убрал нож в карман, — я Колдун, это Крошка, с ребятами из пятого и шестого купе потом познакомишься… Командира нашего ты видел. Учти, он такой же осУжденный, как мы. Только он из армии, а мы… Ну, сам знаешь…

— Нет, не знаю… Я Петр Корне…

— Молчи, молчи! — в глазах Колдуна вспыхнул страх, он схватил меня за свитер и заорал в лицо, — Ты что ж творишь, полудурок? Нельзя по именам! По именам оттуда! — тут этот странный товарищ махнул рукой куда-то в неопределенную даль, едва ли не в небо. — А ты вообще без имени! Имя тебе только тогда дадут, когда ты «собака» перебьешь!..

— Никогда он с «собаком» не справится! — орк поспешил высказать свое веское мнение. — Давай я по-бырому к ним сбегаю, скажу, что прислали эльфа со сладкой попкой, но нам западло, и мы его сами отдаем, добровольно!

Пока полуорк болтал, а Колдун думал, или делал вид, что думает, я подшагнул к нему еще ближе, перехватил его кисть, фиксируя ее на захвате, и толкнул левым плечом его локоть — на болевой. Пальцы моей левой руки при этом скользнули в правый карман галифе пришлого, где я ухватил рукоятку ножа.

— Отпусти, руке больно, — миролюбиво предложил мне Колдун, сгибаясь в полупоклоне, как будто и не его рука была у меня под контролем. Сколько там на локоть надо? Шесть кило? — все равно не прокатит с «собаками»…

— С «собаками» договориться нельзя. Они не поймут, если им что-то просто так отдать. Им интересно с боя взять… А если просто так отдавать, то завтра они придут еще за одним, потом за двумя… Ну, ты знаешь…

— Объяснишь по существу, что такое «собак», да и вообще, все, с самого начала, и прощу тебе «полудурка», — тоже миролюбиво предложил я Колдуну, не спуская глаз с него, а заодно и с полуорка.

— Ладно, ладно, — Колдун морщился от боли, и я все-таки отпустил его руку. Чуть-чуть до перелома не хватило, на взводе я все-таки…

— Нож отдай и слушай! — Колдун протянул руку, но я предложил ему не отвлекаться. Вот ответит на насущные вопросы — тогда посмотрим…

— Ладно, слушай сюда! — Колдун был сосредоточен и серьезен. — Ты будешь проходить службу в Штрафной роте Отдельного батальона «О» двухбатальонной бригады МХБЗ…

— Аббревиатуру расшифруй! — потребовал я у пришлого.

— Тебе, что, не сказали, куда отправляют? — несказанно удивился Колдун, — ты ж из ополченцев! Ну, эльф, натурально!.. Магико-химико-биологической защиты! «О» по-разному расшифровывают. «Огнеметчики» — правильно. Еще «Ополченцы», но это народное толкование. Ополченцы — потому что сюда всех ополченцев, кто с оружием в руках чудит, отправляют. За превышение власти, в основном. Вот два «О» и выходит… «Два нуля», как нас в армии называют… И правильно: то, что в двух нулях бывает, мы гребем лопатой и жрем полной ложкой.

— Тебя за что отправили?

— Ну, салага, ты буреешь! — странно слышать такие слова из уст пятидесятилетнего человека. — Я колдун… Вернее, был им. Когда в моем городе, Мышкине, объявился упьержи, меня под белы рученьки — и закрыли на полтора месяца с «Внутренним щитом» на ошейнике…

Упьержи, упьержи… Вампир, кажется, такой есть, противный и странный.

— А причем тут ты, упьержи и Два О? — поинтересовался я у своего собеседника.

— Решили, что он через ворота зашел, а я как раз на воротах дежурил… с меня и спрос… Колдуны, если в городе живут, автоматически к ополчению приписываются, и дежурят на воротах по очереди. Что, и этого не знал?

Нет, это-то как раз понятно… Но что-то недоговаривает бывший колдун, печенкой чую…

— Он тоже из ополчения? — кивнул я на Крошку, снова развалившегося на кровати и вполуха слушавшего наш разговор.

— Записался по дурости, да прибил кого-то, — будничным тоном сообщил мне Колдун, а Крошка ухмыльнулся, демонстрируя желтые клыки. — В состав батальона входят три роты, — продолжал бубнить пришлый, — Огнеметная рота, где и ТПО есть, и «Драконы», но не самолеты, а самоходки с огнеметами, рота охраны и мы, штрафная рота. Есть еще отдельный взвод магической разведки, взвод биоразведки и приписанное к ним звено «Драконов», как раз самолетов!

— Что такое ТПО? — спросил я, проклиная любовь военных к аббревиатурам. Чтоб они своих дочерей только ДаЗдраПерМами называли!

— Тяжелые огнеметы, не бери в голову, — отмахнулся Колдун, — у нас ЛПО на вооружении! Рота разбита на три взвода. Каждый взвод на огнеметные группы. Мы их называем купе, и не спрашивай меня, почему, — тут пришлый обвел рукой «островки» с кроватями. Ты будешь во втором купе, то есть во второй группе второго взвода… Если эту ночь переживешь…

— А какие проблемы? — я все никак не мог взять в толк, почему «штрафнякам» вообще доверяют оружие. Это ж преступники… Но с другой стороны, ЛПО, то есть легкий огнемет вряд ли бьет на дальние расстояния. Попробуй его повернуть… Тут-то тебе и… Не зря же в составе батальона рота охраны…

— «Собаки»… В лицо их так не назови… Это рота охраны. Собаки и есть. Если продуешь бой, станешь их рабом. Или рабыней, у эльфов репутация известная… Когда к нам поступает новенький, он выходит на бой против «пса». Если продержится на ногах три минуты, на бой выходит его огнеметная группа, купе. Я «замок», замкомвзвода, мне нельзя, вместо меня Крошка выйдет… Надо будет продержаться еще три минуты против троих псов. Если к концу боя хоть один из наших будет стоять на ногах, мы выиграли. Если просрем… что ж, лучше для вас тогда будет самим вешаться…

Хорошо… Драка меня не очень пугает, особенно если на моей стороне будет, гм-гм, Крошка.

— Сколько народу в огнеметной группе? В купе? — спросил я. Судя по тому, что из четырех кроватей только три застелены, трое.

— Трое… — подтвердил Колдун. — А с тобой и в нашей группе трое будет. Если выживешь — придется идти на «выход». Второй взвод всегда на «выходах».

— «Выход» что такое? — поинтересовался я без особого интереса, потому что, по моему убеждению, проблемы надо решать по мере их поступления.

Сколько раз я с этим «убеждением» впросак попадал, ни в сказке сказать, ни пером описать… Лень подумать головой… Зато не лень потом отрабатывать…

— То на тараканов бросят, то на кроликов… — равнодушно сообщил Колдун, но я почувствовал, что равнодушие его деланное.

И значит, тараканов и кроликов надо в кавычки ставить… Оно конечно, огнеметом можно и против сорняков бороться, фермерам его предлагают, но вряд ли в штрафной роте занимаются сельским хозяйством. Или как раз им и занимаются?

— «Тараканы» — это кто? — спросил я с осторожностью, предполагая неприятный ответ.

— Гоблины… — ответил замок. Вот, действительно, вляпался… — Видел их когда-нибудь?

А как же… Мерзкие серокожие твари с острыми зубами и жесткой черной шерстью. Рот до ушей, хоть завязочки пришей, вместо носа и ноздрей — две широкие дыры, лба нет, но надбровные дуги — мое почтение! Росточек — метр в кепке, в прыжке с табуретки… Редко когда до метра доходит. Живут «семьями» по пятьдесят-семьдесят особей, стайные, значит. Размножаются, действительно, как тараканы, злобные, всеядные и разумные… Последнее — самое неприятное. Там, где поселится гоблинская семейка, скоро исчезнут животные и растения. Сами-то переселятся куда-нибудь, кочевой народ, не оседлый… Ощущение, что они после себя оставляют пустыню, причем делают это намеренно. Искренне считают, что мир существует только для того, чтобы они могли жрать. В последнее время, как я слышал, их стало поменьше. А на них, значит, огнеметчиков натравляют… Ободряю… Еще сегодня утром я стоял перед своими палачами, а сейчас и сам — без пяти минут палач…

— Гоблины… — улыбнулся я, — Неплохо… Я-то думал, в штрафной роте только толчки зубной щеткой драют…

— Драить толчки здесь привилегия… — сморщившийся Колдун покачал головой, — Вот выйдешь с ЛПО на позицию, а «тараканьи» детишки на коленочках стоят, ручонки вверх тянут и визжат, чтоб не стреляли… тогда поймешь…

— На каком языке визжат? — поинтересовался я исключительно по привычке.

— На нашем… Научились… — хмуро ответил замок.

Настроение у него портилось на глазах. Из-за детишек расстраивается? Детишки… А что детишки? Сегодня детишки, завтра взрослые особи… У гоблинов смена быстро подрастает. Теоретически я готов. Практически… не знаю.

— Кролики — это хафлинги? — поинтересовался я, не сомневаясь в ответе.

— Они… Не вздумай гоблинов — гоблинами назвать. Понимаешь, почему?

А чего тут сложного? Гоблин — обычное прозвище для солдата. Самоназвание, можно сказать… Как и гоблины, солдаты оставляют после себя пустыню, сжирают все, что видят и питают нездоровую страсть к разрушению… Пожалуй, все понятно… Еще осталась парочка вопросов:

— Ты что-то про рабов упомянул. Или мне послышалось?

— Нет, не послышалось… Самое страшное здесь — оказаться рабом в казарме у псов. Больше месяца никто не выдерживает. А потом на «боевые потери» все списывается…

— А скажи, Колдун, почему народу нет? Только пятое и шестое… купе, да вы с Крошкой? Неужели потери действительно большие?

— Кто в поле, на тараканах, кто на работах… Пятое и шестое после ночи отсыпаются, мое купе сегодня дежурное по взводу, а Крошка из командирского купе. Его Салахетдинов на работы не пускает, всегда на подхвате держит, на всякий случай.

— Что за работы? — поинтересовался я. Все же чистка санузлов?

— Работ по батальону много… Свиноферма большая, огород с садом, у «псов» и «кадров» уборка, кухня… Но ты и не мечтай, не отсидишься. У тебя три года, так?

— Так, — согласился я, скрипнув зубами.

— Тех, у кого больше двух лет, запрещено на хозяйственных работах использовать. В наряды только по взводу. В основном, на боевые… А на боевых, сам знаешь, без потерь не обходится. «Тараканы», пока детишки плачут, могут и из лука стрельнуть, и шаманы у них имеются. А на нашу больничку лучше не надеяться. Лепила наш, Вазген Нариманович, тоже из осУжденных… все ждет перевода по УДО.

— Хватит болтать! Пускай эльф поспит, у него глаза закрываются! Ему ночью «пса» перебить надо! — вмешался в наш разговор Крошка, и вмешался, надо сказать, по делу…

— Последний вопрос! Ножи, кистени, вообще, оружие использовать можно?

— Только против себя и до боя, — хохотнул Колдун, и я увидел, что он, что называется, на пределе. А как ловко к полуорку скользнул.

— Поспать я не против, только и пожрать не помешает! — подмигнул я Крошке. И обращаясь к похохатывающему Колдуну, спросил, протягивая ему нож рукояткой вперед: — А у тебя, Колдун, после Внутреннего Щита точно ничего не осталось?

— Не осталось… — принимая нож, проговорил замок, сразу переставая веселиться.

Врет, что ли? Или нет, не врет… А мы вот как сделаем…

— А слышал ты, Колдун, про такого мага эльфийского, Лиинуэля Огненного? И про его коллекцию артефактов?

— Слышал… — после небольшой заминки пробормотал Колдун. Теперь вся его поза излучала напряжение, — А что?

— Да ничего… — я постарался вспомнить гримасы разбойника Бонса, когда он подмигивал сперва правым глазом, потом левым, потом двумя сразу. Надуюсь, мои подмигиванья Колдун не примет за нервный тик. — Перетрем потом насчет Внутреннего Щита…

Что надо человеку? Дайте ему надежду, безумную, неразумную, нелогичную, ни на чем не основанную… Табуретка передо мной сразу превратилась в обеденный столик. Краюха непропеченной черняшки, банка тушняка, головка лука. Вкуснотища! Да так в «Оленине» не накормили бы! Набив брюхо, я завалился на второй ярус и мгновенно заснул.

Тропинка… Туман… Подняв глаза, я увидел древнюю кладку стены, поросшую рыжеватым мхом. Утренний холодок змейкой скользнул вдоль позвоночника. Сильно башня Конкруда преобразилась… Теперь хоть на замок похожа… Стена была неприятной на ощупь, какой-то упругой, словно живой. Еще и липкой, как кожа больного лихорадкой. Туман все сгущался, вместо того, чтобы рассеиваться. Вот его клок уплотнился, в нем сверкнуло обнаженное девичье плечо… Глаза. Глаза были совершенно непередаваемого фиалкового оттенка. Я думал, таких глаз не бывает. Губы… Что они шепчут? Непонятно. Кажется, я рванулся вперед, чтобы расслышать то необыкновенно важное, что шептали мне эти сочные губки…

— С кровати не слети… — посоветовал мне суровый с виду парень, на котором фермерский комбинезон и клетчатая байковая рубаха выглядели бы гораздо органичнее, чем галифе с гимнастеркой.

Казарма наполнилась людьми, воняло гарью, потом, резиной, бензином и еще какой-то едкой химией. Недаром батальон «О» входит в бригаду МБХЗ. И еще пахло смертью… Странно, гогота и гомона, характерного для «военных» не было. За окошками сгущалась вечерняя мгла… Витали во сне не было — это плюс. Это большой плюс. А почему мне бабы начали сниться? Это что, атмосфера такая в армии? Мне здесь еще три года куковать. И как я буду терпеть? Вот монахи в скиту возле Конкруда — добровольно же обет целомудрия принимают! Это герои! Солдаты второго взвода копошились у своих тумбочек, а мне пора была вставать.

— Я Дуст, — представился парень, чья кровать была прямо под моей, первым ярусом, — ты, эльф, пока без имени… Мне «замок» приказал тебя до вечерней поверки в курс дела ввести. Что хочешь делай, но «пса» перебей. У нас потери сегодня: из девятого купе выбили двоих, из десятого одного. Их сольют в одно, а нас на «выход», обязательно!.. Во втором круге хоть сразу на пол падай, Крошка продержится, ему не впервой… Ногти на ногах стрижены?

— Чего? — не понял я, отвлекаясь от рассматривания солдатиков.

— Если ногтем кого поцарапаешь, сразу поражение засчитывают… На руках у тебя нормально, на ногах как?

— Босиком, что ли, деремся?

— Мы босиком… — Дуст едва удержался, чтобы не сплюнуть, но куда сплевывать-то? на пол сплюнешь, кто убирать будет? Я-то точно не буду. — Подворотничок подшей, сапоги свои рыжие гуталином намажь, к поверке подготовься!

Замазать рыжие сапоги черным гуталином было минутным делом. Дуст любезно одолжил сапожную щетку. Подворотничок подшил я кривовато, но, насколько я понимаю, здесь это никого не волновало. Штрафная рота — это значит, в частности, что ни петлиц, ни погон, ни уставной формы, ни уставных взаимоотношений. Вот, у четвертого купе, соседей наших, камуфляж. У одиннадцатого — тоже камуфляж. А остальные, мы в том числе, в каких-то гимнастерках образца пятидесятых годов, считая по истории пришлых до Переноса…

Я успел даже замять фуражку, обнаружив, что здесь своя мода: мягкая тулья «боевых» заминалась назад, а тулья «свиноводов» не заминалась, так что фуражка напоминала деревенский картуз. «Хрюшек», кстати, было немного. Седьмое и восьмое купе. Не знаю… Даже если бы мне дали не три года, а полтора, я бы не смог «отбывать» на свинарнике. Так… «Хрюши» и «Баллоны». Я «баллон». Это значит, что за спиной у меня в обозримом будущем будет три баллона с огнесмесью. В руках ружье, соединенное патрубком со шлангом с этими самыми баллонами. Все вместе это ЛПО-М, Легкий пехотный огнемет, модернизированный… Ранцевый, пороховой, беспоршневой огнемет многократного действия с электро-магическим способом управления огнеметания. Только вместо батарейки у него УМЗК, универсальный магически-заряженный кристалл, энергии которого хватает и на электродетонацию…

— Легкий пехотный огнемет ЛПО-М предназначается для поражения живой силы противника, находящейся на открытом месте или в укрытиях — траншеях и блиндажах. Целями огнеметания могут также быть деревянные или иные строения и сооружения, которые необходимо поджечь, исходя из условий боевой обстановки! — отбарабанил я, глядя чуть выше головы зверского вида штабс-капитана, командира батальона «О».

На противоположной стороне «взлетки», где стояли в строю «нечетные» купе, Крошка осторожно закрыл сборник Боевых уставов, сунул его за пазуху и совсем тихо выдохнул. Иногда эльфийское зрение помогает, как сейчас, например. Начальство нагрянуло с вечерней поверкой неожиданно. Из троих офицеров только у штабс-капитана была кокарда на фуражке повседневной, не полевой формы, петлицы, нарукавный шеврон и погоны. Когда я увидел эти петлицы, у меня едва челюсть на пол не упала. Череп на фоне скрещенных костей! Потом оказалось, что это противогаз на фоне двух скрещенных баллонов. Шеврон тоже был примечательный: черная птица, сидящая на «черепе», а за спиной птички изгибались три луча. «Ворона в кустах», как объяснил мне всезнающий Дуст. Второй офицер, начштаба, как я понял, на круглой башке имел странный головной убор, похожий на шлемофон танкистов, а в третьем офицере даже без его пилотки с черным кантом можно было угадать колдуна-особиста по бескровным губам, собранным в нитку, очкам с толстыми стеклами и уставному жезлу, похожему на тот, с которым управлялся колдун из ярославской контрразведки.

— Какой эльф прошаренный! — штабс-капитан обратился к Салахетдинову, скользнув невидящим взглядом по моим благоухающим гуталином сапогам.

Хорошо хоть удалось, отрезав штрипки от галифе, затолкать их в голенища, а уж поясную резинку этих самых галифе пришлось подтянуть немилосердно. Гимнастерка, правда, была не так уж и велика, почти соразмерна, она, несомненно, спасала ситуацию. — Сегодня поступил, господин капитан! — подобострастно ответил взводный. — Знаю, знаю… Сколько у тебя групп? — с этими словами штабс-капитан начал продвигаться в к выходу, и мне с большим трудом удалось услышать, что на завтра командир батальона имеет приказ на выдвижение двадцати огнегрупп. Двадцать? Это гораздо больше, чем весь взвод. Значит, будут солдатики из других взводов… Познакомлюсь, если сегодня ночью удача будет на моей стороне. Салахетдинов жаловался на потери, говорил, что меня еще гонять и гонять, что некого оставить на дежурстве, ныл и канючил, но комбат был неумолим, приказав выставить десять групп. Весело: всего во взводе двенадцать групп, командирская группа не считается, а еще одну сегодня гоблины на запчасти разобрали, правильно? То есть весь личный состав? «Хрюшек» тоже берут? Это что же завтра намечается? Взводник, если он такой герой, может, конечно, свою «двойку» на дежурстве оставить, но комбат не поймет… — Хоть читать умеет! — вернувшийся Салахетдинов смотрел смурно, разговаривал через губу, и мне хотелось дать ему в морду. Ничего, скоро у меня будет шанс помахать кулаками. Штабс-капитан ушел, оставив у меня было стойкое ощущение, что приходил исключительно для того, чтобы посмотреть на меня. Приступ самолюбования?

К ночи казарма блестела. Все постели были заправлены, одеяла отбиты табуретками, взвод выстроился с гораздо большим тщанием, чем перед комбатом. Матрасы погибших были скатаны, рядом с ними застыл в прорезиненных костюмах и противогазах, вытащенных из каптерки, «почетный караул» с отработанными баллонами из-под огнесмеси наперевес. Я, Крошка и Дуст стояли босиком, с голым торсом. Форма номер два, кажется. Я подумал-подумал, да и надел свои «гражданские» штаны, отбросив искалеченное галифе. По крайней мере, не запутаюсь в штанах во время драки. А уверенность в себе часто зависит от того, насколько удобны твои портки. Под мышкой у недовольно косящегося на мои ноги Колдуна были напольные весы, очевидно, похищенные из санчасти. В полпервого ночи дверь распахнулась и вошли «собаки». Девятеро. Это был торжественный вход, куда торжественнее, чем вход командира батальона, номинального владельца наших тушек. «Собаки» шли вразвалочку, нарочито лениво, по-хозяйски. Хорошие собаки, волкодавы… К ним немедленно подскочил Сахатединов и начал рапорт. Отодвинув унтера в сторону, «собаки» пошли вдоль строя, придирчиво поглядывая по сторонам. Один из них подошел к тумбочке одиннадцатого купе, распахнул дверку и одним движением кисти высыпал хранившееся на полке барахло. Видимо, ничего запретного в тумбочке не было, поэтому «собак», подкинув в воздух новенькие портянки носком ботинка, пошел дальше. Дойдя до «девятого» и противоположного «десятого», старший «собак» неожиданно подал команду «Смирно», и все они, мгновенно выстроившись в колонну по два, стали тянуть носок и печатать шаг. Типа, уважение оказали… А то, что «почетный караул» из оставшихся в живых бойцов задыхается в резиновых защитных костюмах и противогазах, это ничего… Ненавижу лицемеров… Ненавижу! Единственно хорошо, что этот их «печатный» шаг пронес их мимо седьмого-восьмого и пятого-шестого купе.

«Собаки» дошли до нас, раздавая лещи и пробивая душу тем, кто, с их точки зрения, недотягивал до идеального образа бойца батальона «О». Унтер и его приятели остановились напротив меня, и я понял две вещи. Во-первых, передо мной были машины для убийства, абсолютно уверенные в своей правоте и силе. Таких не собьешь с мысли, потому что у них нет мыслей. А с другой стороны, это были дети. Их программа поведения была жесткой, бескомпромиссной, но детишек я за свою педагогическую карьеру разных повидал… Да и взрослые мне разные встречались… Тот же Бонс, уверен, съел этих «собаков» и не поморщился бы…

— Эльф! — расплываясь в улыбке, проговорил старший «собак». — Я думал, пиздеж! А почему в гражданке? Это пролет!

— На складе размера не было! — отрапортовал Колдун, и тут же получил в ухо от того «собака», который стоял справа.

— Молчать! Совсем распустились, …! Ну-ка, толкнули все землю тридцать раз!

Все вокруг меня, включая Салахетдинова, упали на пол, как будто из-под них выдернули ковер, и начали отжиматься на счет «Раз-И-и-Два-И-и…», который начал озвучивать «левый» товарищ «Старшого». Даже «почетные караульщики»… На счет нужно было согнуть руки в локтях, а на «И-и» нужно было толкнуть тело вверх. Я стоял и улыбался, глядя в глаза этому «злому кабелю».

— А ты чего? — непритворно удивился тот, и правый его подручный, размахнувшись, нанес мне боковой.

— Я не все! — проговорил я, отклоняясь, и ощущая на роже ветер от пролетевшего кулака, — у меня даже имени нет!

С последней фразой мне пришлось запрыгнуть на второй ярус кроватей, спасаясь от шагнувшего мне навстречу «правого собака». Того очень раздосадовало то, что я не принял его удар на собственную рожу.

— Не, ты глянь, какой обезьян! — «старшого» трясло от смеха, но он был довольно толковым парнем, и сразу сообразил, что его приятель с бочкообразным туловищем и весом под восемь пудов в прыганье по кроватям мне не конкурент. Поэтому он схватил своего приятеля за рукав пятнистого комбеза, останавливая его. Давать команду на отлов «своим» было бы глупо, а весь второй взвод усердно пыхтел на полу, дожидаясь команды «И-и», которую забыл отдать залюбовавшийся зрелищем «левый» собак. -

Вот это прол-е-ет! — мечтательно протянул «старшой».

— Вот ЭТО пролет! — звонко крикнул я, легко спрыгивая в проход между купе, уклоняясь от выброшенного в мою сторону кулака, одновременно с перекатиком через кровать. — Почетный караул! — и ткнул пальцем в сторону отжимающихся «слоников». Лицо старшего «собака» омрачилось.

— Отставить! — заорал он, и весь мой взвод, вздохнув, поднялся с колен.

— Устава не знаешь? — сверкая глазами, «собак» подошел к Салахетдинову. — Тебя эльф уже Уставу учит?!

Отвернувшись от взмокшего взводника, получившего вдобавок в челюсть, «собак» прошелся вдоль строя до вновь взявших наперевес баллоны «почетных караульщиков», которым под противогазами было «очень стыдно». Встал напротив них и начал огорченно качать головой. Кого он из себя изображал? Батяню-комбата? Генерала? Папочку? Ребенок, сущий ребенок… Вдоволь накачавшись башкой, он прошептал горестное «Как же вы так, а?», подразумевая, что «караульщики» оскорбили память своих погибших товарищей… А затем «пес» повернулся к Салахетдинову, который, кажется, стал даже ниже ростом.

— Тебя, сука, надо было расстрелять, а не разжаловать, — сказал «собак» с угрозой, и взводник аж затрясся, — будешь Уставы наизусть учить и рассказывать… стоя на табуретке, как стишок в детстве. Но на шеяку мы тебе петельку набросим. Ошибешься, и привет, табуреточка!

Сомневаюсь, что положения про такой «почетный караул» есть в уставах, но «собак» молодец — быстро нашел виновного. Салахетдинов мне теперь не забудет.

— Сегодня мы провожаем бойцов, искупивших кровью свою вину перед Родиной, и принимаем в ряды второго взвода штрафной роты спецбатальона «О» Отдельной бригады эМ-Ха-Бэ-Зэ Вооруженных сил Ярославского княжества нового бойца! — провозгласил «собак» командирским голосом, встав посреди «взлетки». Точно, генерала из себя строит… — Вопросы?

— Пусть скажет, за что осУжден, — хрипло предложил один из «собаков». Вот «собак», так «собак», широкий, коренастый, да и голос на лай похож, норлинги, что ли, в предках затесались?

Я молчал, а «старшой», хитро улыбнувшись, сказал:

— Есть сведения, что отправкой в штрафную роту ему заменили расстрел.

Народ заволновался. Расстрел, в основном, за убийство дают. Око за око, так сказать. Основа правосудной системы Новых княжеств. Да и не только их. Я постарался улыбаться как можно застенчивее. «Старшой» явно наслаждался эффектом. Обращаясь, скорее, не к своим приятелям, а ко всему взводу, он продолжил:

— С виду маленький, а опасный! И прыгает как, прыгает!

Понятно, надо же ему как-то «оправдать» избиение, которое он норовит устроить.

— Взвешиванье! — скомандовал «старшой», и Колдун поставил на пол весы.

— Сорок пять! — а где два кило? Не понял! Я раньше сорок семь весил!

— Хочешь? — «старшой» указал на меня глазами тому приятелю, кто так и не сумел достать меня своими размашистыми ударами, и тот, багровея, кивнул головой. А затем взгромоздился на весы. Вот и определились с противником.

— Сто восемнадцать! — нехило весит паренек. Но не восемь пудов, это я о нем слишком хорошего мнения был.

— На поле! — скомандовал «собак», и все, вперемешку, пошли к свободному месту в казарме, не занятому кроватями.

Пока мы шли, я все думал, знает ли узкогубый особист о «посвящении», которое проводится в расположении второго взвода, да и не только второго, наверняка. Знает. И начштаба знает, и штабс-капитан, ворона-в-кустах, страус-в-землю-головой, тоже знает… Вот сволочи! А знаю ли я, каковы уставы штрафных подразделений ярославской армии? Нет, доподлинно не знаю. Не интересовался как-то… Вот на этом можно пролететь… Нас со «стовосемнадцатым» поставили друг против друга, основные «собаки» уселись на крайние кровати перед пустым пространством, за ними сгрудились бойцы второго взвода, и я почему-то вспомнил поединок с норлингом… как его? Сваарсон? Сваарсон — это дядя был. А племянник… тоже Сваарсон? Что-то меня в сторону уносит…

— «Мы… — вполголоса начал «главный собак», и его тотчас подхватил постепенно набирающий силу хор мужских голосов, — войска эМХаБэЗэ, Можем мы пройти везде! Ночью ходим мы, как днем, Ходим мы всегда с огнем!»

Отвратительная речевка… И почему ее финал надо обязательно проорать, чтобы в ушах зазвенело? Последний отзвук этого «ора» еще не замер, как мой противник бросился вперед с грацией атакующего бульдозера и рубанул сверху вниз кулачищем. Это был ожидаемый удар: почему-то все, кто выше меня, а выше меня почти все, кроме, конечно, гномов, начинают с него. Уклоняясь, делая левой ногой шаг в сторону и вскидывая правую руку, прокручивая ее в локтевом суставе, я успел нанести «собаку» удар по надкостнице, но он, вроде бы, и не почувствовал. Бил-то я голой ногой, отчаянно загибая вверх пальцы, а у него на ногах были добротные берцы. Одновременно с ударом ногой, я позволил своим расслабленным пальцам упасть, как плеть, на глаза паренька, а затем напряг пальцы, вдавливая буркалы «собака» ему в глазницы. При этом я скользнул парню за спину, и его голова, жестко остановленная моей рукой, осталась на месте, в то время как тело, взявшее нехилый разбег, все еще неслось вперед. Падение «колосса» было тяжелым, только я ногами не стал добивать. Такой туше мои ноги — слону дробина. Вскочил «собак» мгновенно, он был потрясен, но не сильно пострадал, да и здоровья у него был огромный запас. Не на три минуты. Я не стал ждать его атаки, а просто сделал в его сторону колесо. Обычное колесо, акробатическое. Хорошо ему по башке с двух ног прилетело. Ну, и упал я, конечно, чем мой противник не замедлил воспользоваться. Задрав ногу так, что колено чуть не коснулось его же носа, «собак» с размаху опустил пятку на меня. Попытался опустить. Дурень, если б он предложил мне борьбу, да просто рухнул бы на меня свой массой, тут мне и конец. Но… упавшего противника надо запинать ногами. Правильный принцип, в дворовой драке он работает на все сто. А если противник один, и он прямо-таки жаждет, чтобы неповоротливый двадцатикилограммовый, после центнера, парниша попрыгал? Я скользил по прекрасно натертому, идеально ровному полу, убирая свое тело из-под ботинок противника в самый последний момент, и того уже начала захлестывать волна азарта и недоумения: вот она, несомненная победа, противник червяком извивается под ногами, добить его, добить его! «Собак» совсем забыл об осторожности, движения его становились все размашистей и размашистей. Вот сейчас… опершись на руку, я бросил свое тело вверх, проводя удар ногой и вставая. Попал удачно — по роже «собака». И разогнувшись, нанес простой, надежный апперкот точно в челюсть. Тут главное не рукой бить. Главное, чтобы удар от ноги шел. «От жопы», как учил меня приятель из Академии. Боксом эльфы обычно не занимаются. Обычные эльфы обычно не занимаются боксом…

Рухнул парнишка неслабо, и меня неожиданно поддержали азартными криками бойцы второго, мать его, взвода. Это не запрещается? Да здравствует спорт? Минута поединка не прошла, надо время потянуть. Я подскочил к поднимающемуся «собаку» и начал, в свою очередь, пинать его ногами. Он бы встал, но опорные руки я ему выхлестывал, и пришлось ему вставать «одними ногами», подтянув руки к голове и защищая локтями «требуху». Когда он оказался на коленях, я спокойно зашел к нему со спины и захватил его за кадык, намертво перекрывая кислород. Что, бегемотик, никто тебе не делал так бо-бо? Здоровенные парни, как правило, мало дерутся. Им хватает пары ударов, чтобы противники разлетелись. Вот и у моего подопечного было не так много опыта, что, собственно, меня спасло. Он запаниковал, попытался подняться на ноги одним махом, но этот его рывок я и ждал. Стоя на коленях, он имел достаточно шансов меня побить, но, делая рывок, на мгновенье оказался в неустойчивом положении. Я сильно рванул его назад, слегка кругообразным движением, ухватив для надежности за шевелюру, и обрушил затылком на свое колено. Так и шею сломать можно, но шеи у моего противника не было. Не знаю уж, куда он ее дел… Потом нанес ему еще и удар в переносицу, но он уже был лишним. Нокаут.

— А чо! Молодца, йельф! — похвалил меня в наступившей тишине «старший собак», и, вот идиотизм, мне была приятна похвала мальчишки. Еще немного, и я соглашусь, что он «строгий, но справедливый» Ах ты ж, паскуда!

— Теперь купе! — провозгласил «собак» и ко мне шагнули Дуст с Крошкой. К противоположной стенке подошли трое «собак». Этих акробатикой не возьмешь, места маловато.

— Что хочешь делай, а одного займи! — отчаянно шептал мне в ухо Дуст. — Под ноги бросайся, мертвой хваткой вцепись!

— Отвали, тактик хренов! — рявкнул я, понимая, что бой проигран и что Дуст командует лишь для того, чтобы «спастись» самому.

Надо было заранее договориться, да отработать кой-чего. А то расчет был на Крошку, что он «продержится». Что греха таить, я и сам думал, что если и выдюжу три минуты против «пса», то буду никакущий.

— Руки замком, бросай на них и добивай! — проорал я Крошке, и полуорк послушно сложил ручищи замком, как только отзвучали последние слова речевки «Ходим мы всегда с огнем!» Заработал я авторитет, ничего не скажешь.

Трое «собаков» слегка растерялись, когда я выгнувшись, сделал с помощью Крошки сальто назад и метеором свалился им на голову. Крошка не подвел, он мгновенно оказался рядом, и выдал два прекрасных нокаутирующих удара обеими руками точно в подбородки двум «псам». Третий успел сделать вполне профессиональную подсечку Дусту, но я, раздухарившись, решился на высокий прыжок и удар ногой с разворота — вдруг да пройдет! Сегодня мне явно везло, потому что удар ногой в голову в прыжке, да в массовой драке — верх идиотизма. Мой противник тоже об этом знал и не ожидал от меня такого. Тем не менее, он успел среагировать, отшатнулся, Дуст вцепился ему в ногу той самой «мертвой хваткой», единственным действенным, с его точки зрения, приемом, получил по морде ботинком, но подоспевший Крошка успел обхватить «пса» ручищами и бросил его назад прогибом. Чистая победа! Только я ногу чутка повредил, приземляясь. Плевать!

— Вот это да-а! — перекрыл пулеметную очередь одобрительных выкриков и ругательств голос «старшего собака». — Вот это йельф! Раздуплится, на человека станет похож!.. Йельф! Смирно!

Хотелось мне послать его далеко, но сейчас в эту игру я выигрываю. Посмотрим, что дальше будет! Выпрямился, надул грудь, посмотрел этаким «соколом». «Взвейтесь, соколы, орлами!»

— За доблесть в драке эльф получает боевое имя, которым его отныне будут звать!

В языке-то путаешься, деточка…

— Это имя: Тигра! Помните, мультик был такой? Он там на хвосте прыгал?

Удивительно, как я угадал… Точно, ребенок. И этому ребенку мужики-ополченцы слова сказать не могут… Не видел бы своими глазами, ни за что бы не поверил… А имя подходящее… Дальше мы, как обезьяны, или, скорее, как безумные попугаи, орали речевку, потом отжимались на счет за какую-то выдуманную провинность, только для того, конечно, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет «псов», и я отжимался вместе со всеми… Наконец, «собаки» гордо удалились. У них тоже впереди был тяжелый день — быть заградотрядом для тех двадцати групп, которые нужны будут комбату…

— Отбой! — скомандовал Салахетдинов, решив сегодня не выяснять со мной отношения.

Ребята во взводе были приятно удивлены результатом схватки, и сторонников он бы вряд ли нашел. Даже Крошка его сегодня бы не поддержал. Сегодня… А что будет завтра? Я почти знаю, что будет. Парнишка из десятого купе, «почетный караульщик», сдергивая противогаз, прошептал мне тревожно:

— Паша не от стрелы погиб. Ему «псы» в затылок стрельнули. И тебе завтра стрельнут…

Вот утешил… Понятно зато, почему взрослые мужики детишек шугаются…

— Патроны у тебя уже в патроннике! Предохранитель автоматический: зажмешь рукоятку, он выключится, отпустишь — врубится! Это ясно?

— Так точно, — с показушной бодростью ответил я Салахетдинову, принимая от него странное «ружжо», соединенное шлангом с тремя уродскими баллонами, перехваченными системой ремней.

И еще к ним лямки были приделаны. И пока Крошка держал баллоны на весу, я должен был разобраться с лямками и всунуть в них свои руки…

Подняли нас в половину пятого в полной темноте. Я и сна-то никакого увидеть не успел, о чем горько жалел: интересно ведь, будет мне сниться один мой товарищ, Виталий Олегович Стрекалов, точнее, его оболочка, приставшая ко мне, как репей к собаке, или что-нибудь более приятное покажут? Вчера вот девицу показали… Она, правда, из тумана не до конца «соткалась», но то, что я успел увидеть… заглядение! А у «ружжа» ствол смешной: один для огнесмеси, а вокруг, на насадке, еще три маленьких для специальных воспламеняющихся зарядов. Прям как лапка кошачья получается, когда ее дети рисуют… Многоствольное оружие, в натуре!

— Предохранитель зажат. Теперь смотри сюда: ноль — безопасное положение, единица — первый баллон работает, два — второй… — долдонил Салахетдинов, затягивая ремень от «рюкзака» мне на груди. — Три — третий! И на перезарядку!

— Да понятно все, господин унтер-офицер!

— Ну, смотри, Тигра! Напутаешь чего, или стволом куда не надо повернешь, «псы» тебе моментально маслину в голову зарядят. Не давай повода, они на тебя злы… Ты у нас, как неопытный, получишь самые простые цели… Вышел на дистанцию, по одному выстрелу на цель сделал, ни на кого не глядя, и дуешь на перезарядку! Тебя по кристаллу отслеживать будут, так что без глупостей!

По кристаллу? Ага, ЛПО-М. Модернизированный. Кристалл вместо батарейки. Не только, значит, для успешного выстрела. Еще и отслеживать можно… А интересно, огнесмесь взорвется, если я… Да, скорее всего, взорвется… А как же иначе, рота ведь штрафная… Думал, оружие в руки дали — и гуляй, Петя? Как бы не так. И у «псов», значит, специалист будет, который отследит передвижение двадцати огнегрупп? По три огнемета в каждой? Ы. Я бы даже сказал Ы-Ы-Ы! СпециалистЫ! И все равно, сомнительно, что при таких масштабах операции контроль может быть стопроцентный… Посмотрим, как сложится; если я в составе огнегруппы действовать буду, то на одну цель минимум по два выстрела будет. И значит, один выстрел можно закопить… Типа, растерялся, а цель уничтожена была… И стрелять надо, в таком случае, не первым, ни в коем случае не первым… А вот поставят меня именно первым, чтобы я своих же не сжег…

— Последний? — в оружейку заглянул начштаба все в том же странном шлемофоне, в каком он был на вечерней поверке. — А-а-а! Полуэльф… Провел инструктаж, Салахетдинов?

— Точно так!

— Ну так давай грузиться! На выход!

Оружие мне выдали последним, и я смог не только в подробностях рассмотреть на других бойцах довольно симпатичный огнемет и способ его ношения, но и обдумать тактику своего поведения. Проверим «собак» на блохастость! Как они себя поведут, если все в дыму — война в Крыму, и ни фига не видно?! По машинам мы расселись, когда дело шло уже к рассвету. Да раньше и нет смысла выезжать, опасно. Стальные борта крытых сто пятьдесят седьмых «ЗИЛов» были достаточной гарантией того, что никто не стрельнет в стенку машины. Так уж никто? Из короткого разговора с Колдуном удалось выяснить, что перед развертыванием в боевые порядки к нам подойдет колдун и активирует кристалл.

— Ты глянь внимательно! — посоветовал Колдун, — МЗК самостоятельно не вытащишь, а колдуну довольно палец вот к этому кружку приложить, и кристалл готов к работе.

— А если…

— Не думай даже! — Колдун не дал мне закончить фразу, и я рассудил, что все возможные варианты давно были пробиты.

И не только солдатиками из штрафной роты… Смешно, но кроме огнеметов больше никакого оружия «штрафнякам» не выдали. А если ловкий гоблин с простым ножом прорвется к огнегруппе и бывшие ополченцы запаникуют? Ага, у Салахетдинова и Колдуна по старинной саперной лопатке с длинной деревянной ручкой. Хорошая вещь, полезная, особенно ежели заточить… Двадцать пять кило баллоны, ну, двадцать три триста. Так еще и подвесная система. Огнесмесь из напалма и какой-то там части «друидки» — друидской жидкости.

Трясясь в глубине зиловского кузова — к заднему борту меня, конечно, никто бы не пустил, — я попытался еще раз прикинуть шансы. Не на бой шансы, а на жизнь в спецбатальоне «О». Удачная драка — ерунда. Не стоит обольщаться, будто это что-нибудь значит. «Псы», насколько я их успел рассмотреть, дерутся ежедневно. Один раз по морде их не впечатлит. Просто первый «собак» меня недооценил, а те, которые вышли на наше купе, не ожидали, что мы нападем. Думали, что будем «держаться», как всегда. А Крошка, конечно, не мог упустить в кои-то веки предоставившийся шанс помахать кулаками. В случае чего он укажет на меня и скажет, что это я отдавал приказы в бою. И будет прав.

Значит, будут еще драки, и на фактор неожиданности можно не рассчитывать. А когда голова гудит от того, что по ней пробежались, ребра ломит, и нужно целый день бегать с половиной своего веса за спиной, а если нет «выхода», так драить казарму, отрабатывать наряды по кухне, помогать «хрюшкам», и ночью приходят «собаки», а единственный просвет в жизни — команды «К приему пищи приступить!» и «Отбой!», — мыслей в голове не остается. Зомбирование такое, превращение в автомат, в голема — вот моя судьба в батальоне «О». Это при условии, что ко мне не будет «особого отношения». А оно будет. Это при условии, что среди «собак» будет верховодить именно тот «Акелла», который приходил сегодня ночью. И который, надо отдать ему должное, так и не поднял излюбленной темы про «эльфийскую любовь». На потом оставил, скорее всего… А если он «промахнется» и на его место придет другой, «знаток» этой самой темы? Это при условии, что мне не пустят пулю в затылок. Это при условии, что меня не нашпигуют отравленными стрелами гоблины-тараканы. На доктора Вазгена Наримановича надежды мало… Надежды вообще нет, потому что нет шансов.

Я не обольщался видами своего будущего. То, что я получил «боевое имя» вовсе не достижение. Мой первый день пребывания в батальоне «О» — в «безымянном» состоянии, был, насколько я понимаю, лучшим, легчайшим днем моей жизни здесь. Меня даже не заставили что-нибудь драить и дали поспать. Психологический дискомфорт от того, что я «не как все», от того, что у всех «БОЕВЫЕ» имена, а у меня — нет, должен был заставить меня алкать и жаждать переименования. С новым именем я «вливаюсь» в коллектив, принимаю его правила, живу его жизнью. Для действительно боевого подразделения это необходимо. А для штрафной роты, где все понятия перевернуты, поставлены с ног на голову это означает только то, что, отказываясь от своего имени, я отказываюсь от всех естественных прав, присущих разумным. Даже убьют не Петра Андреевича Корнеева, за смерть которого, может, придется отвечать, а какую-то Тигру. Спасибо, что Крыской не назвали.

Кстати, о крысах… Стукачество должно быть сильно развито. В чем люди переплюнули всех остальных разумных — так это в способности предавать. Озерников и харазцев вообще считают патологическими предателями, хотя, вероятно, это не совсем так. А уж в обстановочке, сложившейся во втором взводе… Я это к чему? Я это к тому, что важно не ошибиться с выбором и не налететь на стукача. А выбор надо делать. Потому что сдергивать надо, кровь из носу как надо. Пока я не измотан физически и нравственно, пока не дошел до состояния голема. Потухшие взгляды, замедленные, какие-то вялые движения, — все это я вижу перед собой. Вот, например, бобрик из пятого купе. И еще двое из шестого. Они ушли в себя, и не факт, что смогут вернуться. Если я достаточно уверенным голосом скомандую что-нибудь, сославшись на взводника… Да подтвердив свой статус зуботычиной… Эх, надо было сыграть «лизоблюда». Добровольного холуя Салахетдинова. Тогда бы мои приказы не вызвали вообще никаких подозрений, а у меня в руках была бы нешуточная сила: три огнеметчика! Но если эльф начинает «подлизываться», то это вызывает совершенно недвусмысленные ассоциации. Нечего жалеть о том, что невозможно и недостижимо.

Сдергивать надо сегодня. Не знаю, часто ли проводятся столь масштабные операции, но что-то мне говорит, что нечасто. Весна, вообще-то, время миграций всяких животных, да и гоблинов тоже… Сперва, после выгрузки, будет неразбериха. Там надо будет искать вариант. Потом, когда будут выстроены боевые порядки, колдуны настроятся на кристаллы, а кристаллы получат активацию, незаметно сдернуть не удастся. На «войне», когда все будет в дыму и пламени, можно будет рискнуть. В крайнем случае, рискнуть нужно будет ближе концу, пока не усилился контроль, но все разгорячены, все устали и не обращают особого внимания на формальности… И хорошо бы напарника найти. Колдун подойдет… Зря я ему, что ли, удочку насчет Внутреннего щита и артефактов Лиинуэля забросил? На власти он зол, наверняка считает, что в случае с упьержи он не виноват… Вспомнил я, кто такие упьержи: это вампиры, умеющие распадаться на клубок червей. Или даже черви, умеющие собираться в «тело» человека-вампира. И не только человека, кстати. Один червяк мог оказаться в городе совершенно случайно, размножиться, а потом кубло могло собраться в упьержи. И Колдун мог быть, действительно, ни в чем не виноват, особенно, если он правду говорил, а не лапшу на уши вешал. Он подойдет…

Вопрос вот в чем: такие, как Колдун, и есть первые кандидаты на многотрудную должность стукача. Если он колдун, то лавирование между «начальством», «обществом» и своими собственными шкурняками — дело для него привычное. Лучше бы Крошку в напарники взять, но это слишком очевидно. Если я к полуорку хотя бы подойду, все стволы «псов» будут направлены только на нас. И чей-нибудь палец может дрогнуть на спусковом крючке. Рискнуть, не рискнуть с Колдуном? А почему я вариант с Дустом даже не рассматриваю? Из-за его вчерашнего совета «в ноги падать»? Ерунда, стереотип просто, а у кого их нет? Дуст, кстати, тоже годится на роль стукача. Нельзя выходить на бой с установкой «в ноги падай, мертвой хваткой вцепись». Словно бы оберегает он своих «хозяев»… Обездвижить противника — неплохая цель, но лучше бы он ставил перед собой цель победить врага…

Гнусность «купе» заключается в том, что никого кроме своих товарищей по огнегруппе я, практически, не знаю. И вряд ли я ошибусь, если предположу, что в купе действует мушкетерский принцип «один за всех и все за одного». То есть если один провинится, то все купе отвечает… Я бы так устроил… хотя бы для того, чтобы «специалист» отслеживал не три сигнала от МЗК, а один. Одно дело двадцать, другое — шестьдесят! Для начала определимся: как накажут мое купе, если мне удастся сдернуть? Расстрел перед строем? Колдун довольно заметная фигура, замок, так что вряд ли. Ну, побьют, конечно, но это мелочи жизни, дело житейское… Круги на воде… Я попытаюсь сдернуть, даже если им грозит расстрел, что уж лицемерить… А не спеть ли для поднятия настроения? Я уже выбирал между народной «Летят по небу самолеты — бомбовозы!» и песней старинного людского поэта о том, как «… в прорыв идут штрафные батальоны!», когда сообразил, что песни, равно как и знаки отличия, ордена, медали, шевроны, петлицы и кокарды в штрафроте спецбатальона запрещены. А речевка вчера ночью? Про то, что «ходим мы всегда с огнем»? Нарушение устава? Речевки, вроде бы, в армии считаются элементом строевой подготовки, а не привилегией… Хоть трясло нас по кочкам немилосердно, а скорость ЗИЛа приближалась к пятидесяти километрам в час, многие из огнеметчиков заснули. Многие? Да все почти. Правильный подход. Только мне не до сна. Может, попробовать с тем пареньком из десятого купе перетереть, который предупредил насчет стрельбы по спинам? Вот он не спит как раз…

Выгрузились в чистом поле, кое-как построились. Дело сильно за полдень, как я погляжу. Долго ехали, долго, я даже вздремнуть успел. Кое-как, потому что встали в строй по три. Или надо говорить в колонну по три? Не силен я в военной науке, особенно в строевой. Довольно смешно смотрелись мрачный, как туча, Крошка и сияющий Салахетдинов из первого купе. Оба были без огнеметов, они должны были находиться на командном пункте, он же пункт перезарядки… Мы с Колдуном и Дустом тоже были еще той гоп-компанией. Выглядывая из-за плеча Дуста, вертя башкой на 360, я срисовал и открыто наставивших на нас стволы винтовок «собак», и группу надменно глядящих на всю эту суету колдунов перед «вивернами» и «горгульями», и начальников, переругивающихся между собой над картами, разложенными на раскладном столике, и кучу военных грузовиков, замаскированных в каком-то леске, и даже разворачивающуюся полевую кухню. Особенно меня привлекли связисты, устанавливающие высоченную мачту. На мачте артефакт для связи и слежения, не иначе. Нас через такой отслеживать будут?

Если к началу операции нас и ждали, то, очевидно, никто не обещал комбату, что «без него не начнут». Пыль стояла столбом. Я слышал, как где-то далеко впереди, километра за четыре, у холмов, раздавались выстрелы, работали, вроде бы, 50-миллиметровые ротные минометы, хоть я их и не видел. Изредка, по команде связистов, ухали гаубицы — батарея самоходок стояла в некотором отдалении от нас, но все равно, хотелось заткнуть уши, в небе резвились «аисты» РК-2. Разведчики-корректировщики, значит… Интересно, они сигнал транслируют? В детстве я, как и все мальчишки, мечтал оказаться на войне. Бомбардировщики, минометы и гаубицы, конечно, «обстреливали» меня, но, вот ведь какая штука, не попадали… Тут вот смотришь, как они стараются, и понимаешь две вещи: в гоблинов они вряд ли попадут, а вот в меня, когда я буду удирать, запросто, за милую душу… Можно, конечно, отложить побег на потом, все-таки в гоблинских пещерах можно будет чем-нибудь поживиться, хоть обсидиановый ножик найти какой, да припрятать… И попробовать выжить в условиях спецбатальона… Удивительно, какие мысли внушает трусость. Вот почему бы ей не принять вид расчетливости, рассудительности, разумности? Моя трусость не заморачивалась… Нетушки, лучше маскироваться надо! Незачет! Осенью на пересдачу! Решено же! Бежать, так бежать!

Как раз команда «бегом марш» раздалась. Бежали мы недолго и недалеко: метров на двести поближе к «передовой». Чем это место в том же «чистом поле» отличалось от того, на котором мы парились последние полчаса после выгрузки, было непонятно. И почему нужно было преодолевать эту дистанцию бегом под мат-перемат роты охраны — тоже непонятно. «Собаки» бежали рядом, как и полагается собакам, охраняющим стадо. В армии почему-то все время надо бежать. Или стоять. Долго стоим, потом бежим. Потом снова бежим. Потом… Потом к нам подошел комбат в окружении колдунов и зверского вида «псов», среди которых были и вчерашние знакомцы. Собранные, внимательные, готовые стрелять не то чтобы на движение или звук — на взгляд, на мысль. Надо состроить на морде лица сосредоточенный вид. Одна моя …знакомая утверждала, что сосредоточенный эльф выглядит как полный придурок… Понятно, что гоблины где-то в холмах. Обстреливать их из пушек — занятие почти бессмысленное. Минометы получше будут, но те наверняка успели нарыть себе подземных ходов, пещер, ниш, окопчиков, щелей… Любят они такие вещи. И еще они очень любят, когда что-нибудь красиво взрывается с максимальными повреждениями. Если нас закидают самопальными гранатами, я не удивлюсь… Кстати, о гранатах: почему реактивными гранатометами не пользуются? У пришлых же есть такие! Да и просто гранаты или винтовочные тромблоны…

— … яйцо! И сразу выпустить ракету!

Чего? Чего? Яйцо? Какое яйцо? В каком смысле яйцо? И не ругается ведь штабс-капитан — он вообще, насколько я помню, ни разу матерное коленце не загнул. Да и интонация при ругани другая. Я ее сразу опознаю. Какое яйцо-то? Что-то я замечтался, и прослушал, что там комбат говорил… Это потому, что его власти надо мной уже нет. Я уже бегу, только он об этом еще не знает…

— Повторяю: Выдвинуться ускоренным маршем до высоты сто тридцать пять! Опознаться у передового дозора! Ударным огнегруппам развернуться в боевой порядок! Получить ПСНД! Получить активацию УМЗК! Приступить к зачистке! Вопросы? Нет вопросов. Исполнять!!!

Вот чего я знал заранее, так это то, что вопросы начальству лучше не задавать. УМЗК — это заряженный кристалл, это я уже себе уяснил. Что такое ПСНД? Четыре километра, не меньше… Мы шли, точнее, все шли быстрым шагом, человеки долговязые, а я почти что сбивался на бег трусцой. Перед нами ехали «козлы» с колдунами, позади тарахтели зилы с огнесмесью, в кабине первого можно было увидеть довольного Салахетдинова, вокруг нас бежали охранники, да и вообще, на этом этапе удирать было бы бессмысленно.

— Что… за… яйцо? — на бегу спросил я у Дуста.

— Драконье яйцо. Ты не слушал разве? — удивился солдат, — Ну да, эльф все же…

— Объясняй давай! — потребовал я.

— Дракон прилетит и объяснит все, на чистом эльфийском! — огрызнулся Дуст. — «тараканы» навострились яйца у драконов тырить! Думают, наивные, столкнуть нас с драконами! Но один раз у них получилось! Дракон «аисту» чуть крыло не оторвал, еле из пулеметов отогнали!

Драконы! Вот это я понимаю! Гоблины, укравшие драконье яйцо, имеют, конечно, только одну цель: занести яйцо как можно дальше в обитаемые территории. Пока людишки разбираются с драконом, или дракон с людишками, тут уж как повезет, гоблины спокойно входят и устраиваются. Когда человек перестает глядеть на небо и опускает глаза долу, выясняется, что его уже потихоньку едят. И нижнюю половину почти всю съели…

Первые два километра я пробежал «нечувствительно», но если бы я был не в своих сапогах, а в казенных, так бы не радовался. Третий километр дался уже не так легко, а на четвертом все огнеметчики «сдохли» и я смог перейти на шаг, тогда как люди, по их людским понятиям, едва тащились…

«Подтянись, подтянись!» — орали «собаки», которым это марш-бросок был нипочем, прибавляя раз от раза все более забористые выражения. Вот и передовой дозор: просто «горгулья», на броне которой сидят трое: снайпер, судя по оптике на СВД, офицер с биноклем и солдатик с рацией за спиной — этот странный агрегат, большую часть которого составлял деревянный короб, покрытый замысловатой резьбой, ничем кроме магического преобразователя и передатчика голоса быть не мог. Мог, конечно, быть ретранслятором…

Встали тремя «волнами» по шесть огнегрупп в каждой. Еще две группы — в резерве. Нашу огнегруппу поставили во вторую очередь, чему Дуст с Колдуном были откровенно рады. Поставили, думаю, из-за меня — я сегодня огнемет впервые в руки взял. Тактика оказалась проста до невозможности: идем вперед и сжигаем все, что видим. Видим дырку в холме — огоньку туда! Пещеры, траншеи, щели, блиндажи, временные пункты дислокации, шалаши — все требовалось залить огнем. Все стрелки, опытные или неопытные, должны были сделать по три выстрела, использовав весь свой боезапас, и только тогда возвращаться на пункт перезаправки баллонов. В какой-то момент наша волна должна стать первой, это когда заряды у первой волны иссякнут и она отправится на перезаправку. Но к этому моменту, как я понял по шушуканью Колдуна с Дустом, сопротивление «тараканов» будет уже сломлено, и можно будет, особо не опасаясь, заливать огнем остатки их стойбища… Третья волна вообще только контролирует действия второй, редко-редко изрыгая огонь из сопел своих «ружей». Для моих планов лучше бы в третьей идти, но ведь тут не выбирают. Только мы выстроились в «волны», как вдоль боевого порядка пробежал Салахетдинов, раздавая небольшие цилиндрики, сантиметров двадцати в длину, «трубусы», по замечательному выражению одного урода из Гуляй-поля.

— У ПСНД сопло там же, где пусковой шнур! Не забудьте, макаки! Шнур от себя дергайте! — орал он во все воронье горло. Вот оно, значит. — Использовать дневную половину! Дневную! Как яйцо найдете, выходите на возвышенное место и даете сигнал!

— А какой сигнал дает эта… этот?

— У дневного заряда дым малиновый, у ночного — пламя!

Дуст чуть не подпрыгивает, ажитация у него. Но ажитация лучше, чем ступор… Вот это здорово! Будет пламя и малиновый дым на фоне горящей огнесмеси. Видно будет просто прекрасно! Ну, отцы-командиры! Что ж нам лыжи и белые маскхалаты не выдали? Недоработочка! Дуст был не только не против отвечать на мои вопросы, ему явно хотелось пообщаться:

— Только не сработает ничего, обрати внимание, срок годности уже того! Просрочен!

— А как же?..

— Да наплюй, это все круги на воде! Подумаешь, продаст комбат ящик сигнальных патронов!

— Как же он продаст? — полюбопытствовал я безо всякого интереса, но информация лишней не бывает.

— Эти, просроченные, спишет на боевые, новые спишет как просроченные. И образуется у него ящик ПСНД! А он его налево, рыбакам, охотникам…

— В Гуляй-поле… — поддержал я Дуста, приноравливаясь к его тону.

Мелочь, мелочь… Какая мелочь! Что такое ящик сигналок?

Мимо черной молнией пробежал узкогубый колдун в запотевших очечках, прикоснувшись на бегу пальцем к специальному кружку на отделении для магического кристалла. На командном пункте, значит, на «экране», сделанном из пары литров дистиллированной воды, залитой в серебряное блюдо, появилась новая искорка. Буду для какого-нибудь колдуна искрой … во мраке. Крестиком на ткани и меткой на белье. Ты, главное, не спи, не спи, работай… Работай, сука! Внезапное молчание Дуста, до этого не закрывавшего рот, привлекло мое внимание. Ага, это он на Колдуна оборотился… Колдун молился, делал это истово, закатив глаза и беззвучно шевеля губами. Кому молится, интересно? Мардогу? Четырем богам? Темным? Дуст тоже посерьезнел, достал из нагрудного кармана и поцеловал крохотный мешочек из тонкой кожи, в который, как я знал, был вшит тетрадный листок с «заклинанием», вроде «Выйду по лучу, пойду по бережку, лежит бел горюч камень, на нем сидит птица Алконост, минуй меня в бою понос…» Ну, может, не совсем дословно я этот «заговор» привожу, но похоже.

— А ты своим эльфийским богам чего не молишься? — спросил меня Дуст, и его голос прозвучал неожиданно громко: артиллерийский обстрел закончился, да и минометы перестали кидать по «тараканам» мины.

— Пошли! Пошли! — заорал комбат, орали «собаки», надсаживался Салахетдинов. И все это в звенящей тишине, на несколько мгновений опустившейся на холмы после артподготовки. Ну, пошли, так пошли… А против дракона я ничего не имею, прекрасный мог бы получиться отвлекающий фактор…

Пошли вперед не мы, а первая волна: шесть огнегрупп. Десять метров, двадцать… Шли они клином, и первая группа осветилась огнем, вырвавшимся из сопел ЛПО. Пламя вознеслось над склоном, в нос шибануло гарью, кисло-сладким запахом бензина, а потом я едва успел наклонить голову, как весь мой завтрак — каша ячневая, хлеб черный, двухсотка, кислый компот из сухофруктов — оказался на траве передо мной. Хорошо хоть, сапоги не забрызгал. Как пахнет сгоревшая плоть — не передать… Запах этот я не забуду никогда, к гадалке не ходи. А я ведь всегда хвалился своей «толстокожестью», да и никаких моральных дилемм не разрешал… «Тараканов» надо уничтожать, иначе они расплодятся, и всем прочим разумным придется сильно потесниться… Это в теории. А на практике было бы лучше не обладать хорошим нюхом. Колени у меня дрожат, на лбу испарина, спина под «вшивчиком» взмокла. Хорош, бегун! Да-а, если б можно было туалеты драить, подписался бы, не думая. Может, комбат согласится оставить меня при штабе? Я бы там сортиры так драил, так драил… И с контрразведкой я связан, неужели капитану не сказали? А я бы речевки сочинял, хорошие, не то, что давеча орать пришлось… Трусость протягивала зачетку и умильно улыбалась. Молодец, быстро освоилась…

— Ватно-марлевую тебе нужно. Или просто фильтры сделай из чего-нибудь, — посоветовал позеленевший Колдун, — когда мы пойдем, будет еще хуже… В крайнем случае противогазы наденем…

Спасибо за совет. Я обвел глазами настороженных «псов», стоящих вокруг двумя цепями. За второй цепью, отошедшей от нас метров на восемьдесят, стояли зилки с огнесмесью, был развернут командный пункт, изредка вспыхивала позолотой кокарда на фуражке незаметно слинявшего штабс-капитана. Ломануться на них? Почти полсотни метров пробежать придется! Шансов — ноль. Зато в сторону становища гоблинов, то есть «тараканов», дорога свободна. Думаю, километров за пять-шесть армейцы высадили десант, захвативший обнаруженное становище в классический «мешок», и пройти «тараканов» насквозь вовсе не значит благополучно смыться… Вырвал подкладку из кармана галифе, разорвал надвое, смочил из фляги и засунул кусочки ткани в ноздри. Помогать — не помогает, но отвлекает изрядно. Дышать тяжело, и в горле першит. Подышу, чуток попривыкну, да и выброшу к такой-то матери…

— Принюхаешься, пообвыкнешь! — покровительственным тоном заявил мне Дуст, ухмыляясь и жадно втягивая трепещущими ноздрями этот ужас.

Меня затрясло с новой силой, но не только от запаха, а еще и от злости. Злость? Это хорошо, это должно помочь…

— Пошли! Пошли! — заорали «собаки», совершенно не беспокоившиеся по поводу того, что мы можем «единицу» разрядить прямо на них.

От нервов просто, а не от ненависти. Я шел по центру, чуть впереди, по причине неопытности. Понятно: у меня не должно быть шансов подпалить «своих», хотя я совершенно серьезно рассматривал такой вариант. Командиром тройки считается, конечно, Колдун, поскольку он «замок», человек при должности. Но без полномочий. А самым опытным среди нас можно считать Дуста, но это его поведение мне лично кажется странным.

Я уважаю спокойствие профессионала, его улыбку. Иногда, правда, и она не к месту. Помню, один приятель, хороший рукопашник, весьма профессионально выламывал руку какому-то живчику, решившему достать оружие в «общественном месте», а на губах у него в тот момент застыла совершенно идиотская улыбка. Это так тренер, помешанный на «восточке», научил — всегда улыбаться во время рукопашной схватки. Метелила потом моего приятеля целая толпа. Когда мне удалось к нему пробиться, выяснилось, что все решили, будто он сошел с ума…

Я понимаю лишь похожую на улыбку отрешенную гримасу человека, чей разум говорит: «Нет, это все не я! это все не со мной!» Не уважаю, но понимаю. И даже сочувствую медлительности, «заморозке» ступорящих солдат. Радостную возбужденность Дуста я готов принять только в том случае, если он мстит за погибших товарищей. Только что-то мне говорит, что старожилам из штрафной роты глубоко наплевать, что происходит с их «товарищами». Надо за Дустом присмотреть…

Наше направление чуть-чуть перекрывало направления других огнегрупп, причем при перечислении ориентиров учитывалось и направление ветра и его сила, и еще какие-то факторы, о которых я мог только догадываться. Мы взобрались на небольшой холмик, спустились со склона, внимательно осмотрев его перед этим, взобрались еще на один, вновь спустились и так прошли еще две сотни метров. Ландшафт носил явные следы «работы» гаубиц, минометов и ЛПО. Ямки, глубиной примерно в полметра и диаметром в два, создавали для нас дополнительные трудности в ориентировании на местности, да еще мы шугались того, что в этих вновь образовавшихся «окопчиках» может накапливаться «живая сила» противника. Хорошая штука 105-миллиметровая гаубица, образца не знаю уж какого года, «полковушка», или нет, «дивизионка»… «Полковушка» поменьше калибром будет, 76 миллиметров. У «сипаев», вроде бы, на вооружении. А регулярные войска большие калибры уважают… Все вокруг было в дыму и огне, я себя чувствовал сидящим на раскаленной сковороде, сапоги было откровенно жаль. Бывают бифштексы, как подметки… Я знаю, у меня так самого было: замечтался я как-то во время готовки, отвлекся… А теперь у нас подметки как бифштексы. Никогда не буду есть жареное мясо! Хорошо, что перед выходом всем раздали «чехлы», то есть чулки с завязочками из неизвестной мне ткани, надевающиеся прямо на сапоги. Мы сбрызнули их водичкой из фляг, но все равно ощущения были не из приятных.

Первый «тараканий» ход мы обнаружили минут через пятнадцать после начала движения. Правда, и шли мы медленно… Дуст уже дважды делал «выстрел» по подозрительным воронкам, ему казалось, что «тараканы», припав к земле, так и ждут, пока мы приблизимся. Сомневаюсь, что он хоть в кого-то попал… А вот «ход», то есть дырка в земле, гораздо опаснее. Она была закупорена изнутри травяной «пробкой», обильно смоченной водой. Так что сквозь пепел пробивалось неожиданное сочетание цветов: угольно-черного, серого и зеленого, на фоне обожженной земли. Травы вокруг «пробки» не было — выгорела дотла, и почти правильный круг прямо посреди склона был хорошо заметен. Кстати, у гоблинов зрение черно-белое, так что их ошибка может быть связана с этим.

— Дыра на три часа! — заорал Дуст. Вот сейчас он молодец — первым заметил! — Давай, Колдун, Тигра!

За «пробкой» могли прятаться лучники, так что Колдун поспешил вскинуть свой огнемет, и струя огня залила склон.

— Так, так их! — в лихорадочном возбуждении кричал Дуст, — еще дырка должна быть, запасная! Ищем все!

В этот момент целый кусок склона просто сполз вниз — гоблины не стали ждать, бросаясь на нас грязно-зеленым клубком, ощетинившимся короткими копьями и грубо выкованными ятаганами. Они были на расстоянии семи-восьми метров, и это было нашей ошибкой. Подловили! А как еще зачищать? В дыму же все, и не видно ничего! Единица у меня давно была выставлена. Так что я покрепче сжал рукоять, вдавливая автоматический предохранитель, и нажал на гашетку. Струя огня, вырвавшаяся из ствола моего «ружья» смела гоблинов, как струя воды смывает с тела мыльную пену. Визги «тараканов» затихли, Колдун поддержал меня из своего ЛПО, а Дуст только мычал сладострастно — не хотел последний выстрел тратить. Не знаю, сколько их было: десять, двадцать, а может, сорок, но двух наших выстрелов хватило. От жара я щурился, глаза заливал пот, и это помогало не присматриваться к тому, что мы наделали. — Отходим! — чужим голосом приказал Колдун, и наша тройка, руководствуясь одними инстинктами, отбежала прочь от устроенного нами же огненного ада. — Нет, так нельзя! — опомнился Дуст, когда между нами и залитой огнем «дырой» было уже метров пятьдесят, то есть нормальная дистанция для работы «густой» смесью. У нас, «штрафняков», смесь, конечно, была «жидкой», для работы на двадцать — двадцать пять метров. — Там туннель целый! По диаметру — центровой! Надо обратно идти! Яйцо найдем — задачу выполнили! Колдуну не понравилось, что распоряжается Дуст, какой «центровой» нашелся, но он смолчал. Я тоже. Вот значит как! Понятно, кто стучит. Я Дуста с самого начала подозревал. Все на него указывало: второй в неполной огнегруппе, вместе с «замком», но начинал-то в полной, на «выходы» ходил. А потом удостоился перевода. За какие такие заслуги?

Ладно, продолжим пока… Пламя уже опадает, оно интенсивно горит всего три — четыре минуты, запах напалма нестерпим, но и его перебивает запах горелой плоти гоблинов. Надели противогазы — нет никакой возможности работать без них. А то что в них видно плохо, да стекла «иллюминаторов» приходится постоянно протирать — тут уж ничего не поделаешь. Хорошо хоть мембрана есть, чтобы разговаривать. А то выдали бы старые, да еще просроченные, как сигнальные патроны, как бы перемогались? Придется его раз в три минуты снимать — от обоняния я не собирался отказываться, все равно на зрение особо полагаться не приходится.

Мы подошли к обрушившейся стенке туннеля. Можно пройти, если согнувшись. Приподнял противогаз, мгновенно натянул его снова. Мой желудок поднялся к горлу, сжимаясь там в микроскопическую, но болезненную точку, и рвотные позывы я задавливал исключительно силой рассудка: я и так все уже выблевал, мне нечем, просто нечем! Да и запах-то уже фильтрами противогаза отсекается! Да и отмывать потом противогаз неохота!.. — Давай, Тигра, вперед, ты поменьше габаритами, ты влезешь! — стволы огенемета Дуста были направлены на меня, и меня это взбесило. Все, Дуст, конец тебе! — Еще раз направишь на меня ствол, я тебе ночью в глаза толченого стекла насыплю! — совершенно спокойно пообещал я стукачу. Пусть думает пока, что у меня в планах вернуться в казарму… — Лопатку дай! — обратился я к Колдуну, злобно буравящему глазами затылок Дуста, — Я слово волшебное знаю: «Пожалуйста»! Я посмотрю, как там чего, но лопатка нужна: вдруг завал! Колдун вздрогнул, скорее от моего «Пожалуйста», чем от чего-то еще, и протянул мне свой шанцевый инструмент. Шанцевый от слова шанец. А шанец — это маленький такой шанс. Шанс отбиться, если в туннеле я нарвусь на «тараканов». Заточена, тем более, лопатка была прекрасно… Чем МПЛ отличается от ЛПО? Да тем же, чем НТП от НТР. Одной буквой… Внимательно осмотрев свод туннеля, как бы не обрушился после огненной бури, я, согнувшись в три погибели, вошел в этот поземный ход, придерживая левой рукой стволы огнеметного «ружья», а в правой держа на отлете свой «шанец». Использовать в туннеле огнемет может только идиот. О! Рифма… Сами же сгорим или задохнемся, в случае чего. Единственная надежда, что я если не учую, то хоть услышу «тараканов» до того, как они на меня набросятся. А драконье яйцо найти кровь из носу нужно. Весна — время вылупливания дракончиков. Именно весной обостряется телепатическая связь дракончиков с родителями, поэтому-то мама-дракониха или папа-дракон и прилетают… Неплохо было бы, если бы прилетели оба, но по нашим временам неполная семья — обычное явление… Запах напалма уступал тяжелым запахам гоблинского жилья, запаху испражнений, гниения, и почему-то удушающему запаху псины, ощущавшемуся даже несмотря на противогаз. Аккуратненько надо, аккуратненько… Пещеру я обнаружил по какому-то внутреннему чувству пустоты: от туннеля она была отгорожена сливающейся со стеной соломенной циновкой, обмазанной глиной. Не знаю уж, какой процент приходился на дерьмо и прочие ингридиенты «шпаклевки», но замазана циновка просто атас! Отогнув ее в сторону, я увидел довольно глубокую пещеру, а в ней тех, от кого следовало бы держаться подальше — гоблинов, занятых какой-то нехорошей волшбой. Шаманы! Запашок от этой волшбы шел такой, что становилось ясно — темными делами заняты «тараканы», очень темными. Не могу их за это порицать: многие считают, что если все против тебя, то ради выживания биологического вида можно пойти на все, на любое преступление. На любую жертву. Жертву? Кого это они в жертву приносят? И что там такое у них по центру капища?

Ни секунды не сомневаясь в правильности своих действий, я посильнее зажал рукоятку управления огнем своего ЛПО и опустошил второй баллон огнесмеси в пещеру. Пришлось, правда, немедленно после этого отпрыгнуть в сторону от входа и прижаться спиной к стенке туннеля. Ух ты, чуть внутрь не засосало! Похоже, в пещере воздуховод есть, так что внутри прямо как в печке оказалась, с приличной тягой! Зуб даю, хоть он и «прижился», что на жертвеннике у гоблинов как раз яйцо дракона лежит. Не яичницу же шаманы на полтораста персон готовят? Понимаю, если кого разумного темным богам, той же Кали в жертву приносят, но яйцо дракона? Дракон же неразумен — просто хищник! Хотя бабло любит… В отличие от галок и сорок, тащащих в свое гнездо всякие стекляшки, дракон предпочитает золото. Золото он отличает от всех металлов, и как ему это удается? Вот и говорите после этого про дракона всякие гадости. Может, и неразумный, но не дурак! И кстати, по поводу души… Если гоблинам для жертвы нужен был кто-то, кто обладает душой, так один древний философ из пришлых, Аристотель его фамилия, считал, что душой обладают все живые существа и даже растения. Странно, но эльфы считают так же… А гоблины? У них тоже есть душа? Есть, нет, не в этом дело. А в том дело, что хватит выжидать уже, пора…

Я заглянул в пещеру, где догорали остатки моего заряда. Яйцо дракона, похожее, скорее, на неожиданно правильной формы гранитный валун, красовалось довольно сложными цветовыми переливами, едва видными в поднимающемся вверх дыме. Огнестойкое, кто ж сомневался… Оно одиноко стояло между трех растрескавшихся от жара и покрытых копотью камней, на которых еще недавно были намалеваны какие-то мерзкие рожи и колдовские знаки. От шаманов, равно как и от всего прочего, что находилось в пещере, остались только обгоревшие останки. А яйцо стоит… В мешочек получилось или всмяточку? Ну не вкрутую, не вкрутую, это я печенкой чую… Пойду, порадую Дуста с Колдуном. Так, а что за звуки посторонние? Кто там скребется, как мышь за обоями? Это изнутри яйца звуки! Дракончик-то, похоже, жив! И ему пора вылупляться!

Тот же Аристотель утверждал, в печени находится центр всех чувств и желаний. Желаю, чтобы драконы-родители побыстрее прилетели! Время-то уходит, «псы» уже могли и третью волну пустить… Со всеми возможными предосторожностями я выбрался наружу, ничуть этому не порадовавшись: небо застилали тяжелые черные клубы дыма от сгоревшей огнесмеси, по ветру носился пепел, к одежде липла жирная сажа, все было отравлено продуктами горения. Остановился рядом с «дыркой», не выходя наружу, осмотрелся. Огнегруппа в противогазах, не знаю уж, какое купе, скрылась за вершиной холма. На перезарядку идут? Быстро отстреляться и бежать на перезарядку — основной принцип огнеметчика на этой операции. Вот если бы «тараканы» имели огнестрельное оружие…

Как поступить: сигнализировать о находке и собрать вокруг себя кучу огнеметчиков, чтобы на командном пункте колдуны запутались в большом скоплении «искр» в следящих амулетах? Или рискнуть, втихую разобравшись с Дустом и договорившись с Колдуном? Второй вариант, без разговоров… А где ж они? Дуст стоял на коленях и пытался вытащить короткую черную стрелу из бедра лежащего на спине Колдуна. Близко к тазу, слишком близко… Дуст уже успел отломать древко стрелы и теперь тщетно пытался ухватиться пальцами за скользкий от крови наконечник, почти полностью ушедший в мясо. Похоже, артерия задета, вон крови сколько натекло… А наконечник стрелы зазубренный. И конечно, стрела отравленная: рядом с Колдуном из земли торчал уже использованный одноразовый шприц универсального антидота. «Замок» лежал на обезображенной огнем земле, глаза у него закатывались. И выглядел он хреново.

— Перетяни! — ремнем перетяни! — заорал я, но тут же увидел, что поясной ремень на Колдуне застегнут так, что тело нехуденького пятидесятилетнего мужика стало похоже на песочные часы. По военной моде начала XIX века мундир перетягивался в пузе так, что дышать животом было невозможно, отчего грудь у «военных» была, действительно, колесом… Отчего их называли не иначе как «удавленниками»… «Хрипун, удавленник, фагот…» Глупо, как же глупо…

— Поднимай его, и побежали! — заорал на меня Дуст, переставая дергать стрелу за наконечник. Колдун с трудом сфокусировал на мне взгляд и прошептал одними губами, которые уже стали чернеть: «Зря… лопатку… отдал…» Потом по его телу пробежала короткая судорога, и он умер. Лопаткой он бы, конечно, стрелу на лету перерубил…

— Где лучник? — спросил я у Дуста.

— Да сжег я лучника! — небрежно махнул он в сторону, — вылез из норы, стрельнул и снова нырнул! Я туда последний баллон слил. — Свой огнемет Дуст убрал за спину, засунув ствол ружья за ремень подвесной. Последний выстрел, значит, на лучника использовал. Ну-ну…

— Берись за ноги, я уж за подмышки подхвачу!

Можно рубануть Дуста наискось по шее той самой лопаткой. Но это не только неумно, нерационально, это просто от трусости, и исключительно от нее. Вздохнул и принялся снимать с пояса Колдуна чехол от лопатки. Лопатка теперь мне пригодится…

— Ты что делаешь, Тигра полосатая? — удивлению Дуста не было границ, — Я ж тебе говорю: за ноги берись! И лопатку сюда давай!

— Хочешь зрения лишиться? — поинтересовался я, решив проверить, помнит он мое обещание насчет «толченого стекла» или нет. Судя по тому, что заткнулся, помнит… Вот и прекрасно. Я подвесил лопатку на ремень, продев его в специальные петли брезентового чехла, и ухватился за ноги Колдуна. Жалко мужика…

Носок сапога ударил мне под ребра, когда я был в наклонном состоянии, так что меня аж в воздух подбросило. Это с баллонами за спиной! Упал я на четыре точки и тут же на меня обрушился второй удар — сверху. В голове поплыло, но следующий удар ногой я принял на локоть, а затем, захватив бьющую ногу, с силой нажал ладонью на головку бедренной кости врага. Дуст упал, у него должен быть подвывих тазобедренного сустава. Не вставая, я запрыгнул на противника, ткнув его коленями, отклонил предплечьем летящую в глаза руку с растопыренными пальцами, получил кулаком по правой почке, и с силой ударил мерзавца в кадык. Тот захрипел, попытался схватиться за горло, и я, понимая, что теперь уже ничего не попишешь, повторил удар. Все. Теперь все… В голове шумело, вздохнуть нормально не получалось из-за отбитого ливера, но я все же встал и, первым делом, осмотрелся. Все те же тучи пепла, черный дым, испаханная воронками земля, выгоревшая трава, от которой то тут, то там поднимались дымки. Будни спецбатальона… Подумал-подумал и подошел к Колдуну. У него один выстрел должен был оставаться. У меня один, Дуст все свои использовал, а вот Колдун не успел. Вот ведь гадство! Вдвоем было бы веселее… Снял с «замка» баллоны, отложил в сторону его ЛПО, достал у него из кармана самодельный нож, которым Колдун угрожал Крошке, сунул в сапог. Спасибо… Подтащил Дуста и положил его рядышком с бывшим жителем города Мышкина. У «мышкинцев», насколько я помню, была традиция маленькую такую глиняную мышку в кармане носить … к деньгам… Прощай, второе купе! Как вы жили вместе, так и померли. Взял «ружье» Колдуна, отошел на пяток метров, натянул противогаз и надавил на спуск. Такое вот огненное погребение… Логика Дуста понятна: после смерти кандидатом на «замка» был бы именно он. И присвоение мной саперной лопатки Дуст, наверное, воспринял как попытку его подсидеть, если такое выражение уместно в штрафной роте. Карьерные игры, не всегда видимые и принимаемые во внимание в нормальном обществе, в закрытых коллективах, и особенно в армии, ведутся очень рьяно. А я этого не учел. В результате два трупа вместо одного. А должен был сообразить, что тут не песочница на детской площадке, чтобы из-за лопатки нюни распускать. Тут лопатка — символ власти, не больше не меньше… Сжегши тела своих товарищей, я потерянно выпрямился и задумался: дальше что мне делать? Ну не возвращаться же в одинаре к командному пункту! Есть, впрочем, одна идейка… Выхватив лопатку, я устремился обратно, к яйцу дракона. Яйцо… Зародыш… Почка тоже зародыш. Не та, которая у меня болит — хорошо, Дуст, гаденыш, с левой бил — а та, которая на дереве. Почки набухли и распустились… Печень и селезенка тоже, как в том анекдоте… Главное, чтобы дракончик из яйца не вылез раньше времени! Яйцо дракона уже не стояло между камней гоблинского алтаря. Сдуло потоком воздуха, да еще детеныш, видимо, раскачал, и оно вывалилось за пределы тех границ, которые определили для яйца «тараканы». А трещин в скорлупе — ни одной! Это хорошо! Я прижался к яйцу лбом, сосредоточился…

«Кто я? Кто я???» — Голос терялся в многочисленных посторонних звуках, писках и визгах несуществующих созданий. Они возникали перед моим внутренним взором, двоились, троились, переливались, переходили из одного состояния в другое. Выявить среди этой какофонии тоненький голос детеныша дракона было нелегко. Но он был настойчив и постепенно становился все сильнее, заполняя всю голову. Неожиданно я понял многое из того, о чем прежде не только не слышал, но и представления не имел! Понял, как дракон точит когти о камень. Понял, как это больно — когда режутся зубы. Понял, зачем драконам золото: они обкладывают им яйцо, а затем плюют на него своей слюной, насыщенной выделяемыми особыми железками веществами, благодаря которым их слюна воспламеняется в воздухе. Золото начинает плавиться, и дракончик получает стимул к тому, чтобы вылупиться… Дракон ориентируется на «поплывшее» золото, потому что иначе можно не до конца «прогреть» или уж безвозвратно «перегреть» яйцо… Позвольте, золото плавится при температуре чуть большей, чем 1000 градусов по Цельсию… А горение нашей огнесмеси, напалма почти что, происходит при той же температуре… Ай да я! Ай да огнеметчик! Это я, значит, дракончика пробудил? Что ж, побеседуем!

«Я дракон! Я летаю, я летаю, я летаю!» — Я попытался представить себе небо, режущий глаза и ревущий в ушах от безумной скорости воздух… Как еще объяснить, что такое полет? «Я силен! Я молод! Я здоров! Я быстр!» — тут, главное, не переборщить, а то будет всю жизнь носиться как савраска без узды… «Мои зубы — кинжалы! Мои когти — мечи! Мне нет равных! Всех порву!» — с презрением и чувством превосходства перелистнуть в голове страницы Атласа животного мира, не сосредотачиваясь конкретно ни на одном хищнике — «маленький» может испугаться… Теперь «курс молодого бойца». Я попытался как можно полнее представить нечисть и нежить, точнее, свои ощущения того, какие они. «Этих — убивать без разговоров!» Все, свой долг тем, кто меня учил, я отдал…Особых подробностей не надо, папа-мама всему научат! А теперь про людей и про их оружие. Главное — оружие пришлых, особенно пулеметы и средства ПВО. Траектории, траектории… и еще: военно-воздушные силы! Ну, если вырастет, будет не дракончик, а истребитель-перехватчик! В хвост самолетам я его, по крайней мере, научил заходить… И на дирижабли он теперь будет смотреть как начинающий боксер на боксерскую грушу… Про драконских девушек не буду рассказывать — пусть природа работает! Да и когда еще у дракончика половое созревание начнется!.. Что теперь? А-а-а! «Сейчас прилетят родители! Они будут кормить, заботится, они хорошие, они СВОИ!» «Какие? Какие они?» — нетерпение и радость… А я знаю? Я их не видел никогда… «Они как ты, но больше, гораздо больше и сильнее!» Так, а теперь самое главное! «Родители — свои! Все остальные — чужие! Но есть одно существо, оно СВОИ! Вот я!» — Тут я попытался представить себя, любимого, во всех подробностях! А в ответ тишина, только некоторое недоумение… Да, непохож я на дракона, непохож… Нет, так дело не пойдет! «Это я освободил тебя от плохих и злых!» — и вспомнить гоблинских шаманов, сгинувших под струей огнемета. Ага, забеспокоился! «Это я дал тебе тепло! И знания!» — и представить струю огня, омывающую яйцо. Вот теперь порядок! Теперь дракончик за меня в огонь и в воду! «Вылезай!» — Я оторвался от скорлупы, весь мокрый как мышь. Фууу! Чистокровным эльфам легче бы далось… Почему в Пущах эльфийских нет нечисти, да и нежить туда ни ногой? А потому что «беседуют» с детенышами животных вот так, до рождения. Дело это трудное, небезопасное и хлопотное. Не каждый зверь, особенно хищник, позволит приблизиться к себе или к гнезду. С деревьями «беседовать» проще. Потому и называется этот процесс «древесной беседой»… Жаль, напалм горит дольше, чем может выдержать любой, даже самый терпеливый аэрбол… И эльф из Полуденной пущи в «заповеднике манулов» у Кемменамендатура попытался проделать со мной почти тот же фокус… Можно, конечно, задаться вопросом, если эльфы такие умные, так почему они не натравят на «пришлых» всяких животных, диких и не очень? Внушат, что эльфы — свои, люди — чужие, и в атаку! Как бы не так. Животным практически невозможно объяснить, что кто-то там «свой». Для диких животных — все чужие. Даже животные одного вида. Сожрать детеныша при голоде — нет проблем! Схарчить «близкого родственника», когда он отвернулся — за милую душу! Кто заснул, того и съели — закон жизни. Какие уж тут атаки…

Темно-фиолетовая, в красную крапинку скорлупа треснула. На место папы или мамы я не претендую. Буду повивальной бабкой, Сократом буду, короче! В появившуюся трещину высунулась маленькая, сморщенная нежно-зеленая лапка. Лягушонок…