Говорят, что название старинного города Балаклава в переводе с турецкого языка означает – рыбное место. Может и так, но добравшимся туда 4 октября англичанам оно показалось проклятым. Все и без того немногочисленные строения этого небольшого городка оказались разрушенными, колодцы засыпаны, а сады вырублены. Нетронутыми остались разве что развалины древней генуэзской крепости Чембало, но из остатков главной башни торчала балка, на которой болтался повешенный в красном мундире королевских войск.
Не в силах терпеть это издевательство, уоррент-офицер 2 класса Мелоу вместе со своими солдатами забрался на гору, чтобы вынуть тело несчастного из петли и обнаружил, что это всего лишь искусно изготовленное чучело. Мундир, впрочем, оказался настоящим и еще недавно принадлежал сержанту легкой роты 1-го Йоркширского западного Рединга (он же 33-й пехотный) полка из разбитой в «Лесу Крови» бригады Кодрингтона.
– Черт бы подрал этих русских, – тяжело дыша после подъема в гору, выругался Чарли Кейн. – Заставили нас тащиться сюда, чтобы полюбоваться на манекен.
– Все же снимите его, – велел Мелоу. – Не думаю, что висельник в мундире королевской армии укрепит дух наших солдат.
– Будет исполнено, сэр! – рявкнул ротный сержант-майор и грозно посмотрел на Кейна.
– А что сразу я?
– Сам не догадываешься? – Осклабился непосредственный начальник, после чего не задумываясь, сформулировал список претензий. – Причин по меньшей мере три. Загибай пальцы. Во-первых, ты самый щуплый и ловкий. Во-вторых, чаще других получаешь взыскания, а главное ты мне просто не нравишься!
– Как прикажете, сержант-майор, сэр! – вынужден был подчиниться Чарли, но стоило ему потянуть веревку, на которой болтался мнимый покойник, как раздался взрыв, засыпавший их градом острых осколков.
Одновременно с этим несколько спрятавшихся среди скал греческих ополченцев обстреляли остановившихся на отдых солдат. И хотя эта попытка сопротивления оказалась последней, разозленные до последней крайности британцы еще долго вздрагивали от всякого шороха и тщательно осматривали каждую щель, опасаясь подвоха.
Вообще, греки во главе с командовавшим ими отставным подполковником Манто намеревались дать интервентам целое сражение, от которого их с большим трудом отговорил лично великий князь Константин. Но об этом стало известно позже, а пока изнуренные долгим и опасным переходом англичане пытались устроиться на новом месте.
А сделать это оказалось непросто. Во-первых, их обоз, как, впрочем, и остальных союзников серьезно пострадал от набега казаков во время сражения на Альме. Во-вторых, корабли, которые должны были доставить армии все необходимое, долго не решались войти в бухту, совершенно справедливо опасаясь мин. К слову сказать, русские их все-таки поставили и даже произошло несколько подрывов, от которых, однако же никто не пострадал.
Ну а когда зафрахтованные для перевозки грузов коммерческие суда все же стали разгружаться, выяснилось, что в их трюмах может находиться все что угодно, кроме того, что было насущно необходимо прямо сейчас. Из-за стремительно портящейся погоды требовалась зимняя униформа, но вместо шинелей и теплых сапог на необорудованный берег сгружали тюки сена и груды каменного угля.
Из продовольствия в первые дни поставили только засоленные в бочках лимоны и не обжаренные зерна кофе и лишь потом, каким-то чудом обнаружили ящики с мясными консервами и привезенный из Индии рис. К концу второй недели с одного из транспортов сгрузили палатки, но, к несчастью, те оказались без кольев. А всю имеющуюся к тому времени древесину успели спалить в кострах для приготовления пищи. Пришлось снаряжать экспедиции в «Лес Крови», где на заготовителей буквально охотились казаки.
В Камышовой бухте, ставшей пристанищем для войск Наполеона, дела обстояли несколько лучше. Там обошлось без обстрелов и пропагандистских инсталляций, к тому же ведущие постоянные колониальные войны французы имели гораздо лучше организованное снабжение. Конечно, проблем хватало и у них, но в целом обстановка казалась куда более благоприятной.
Но самым неприятным сюрпризом, оказалось то, что русские заняли окружающие Севастополь высоты и построили на них укрепления. Теперь для того, чтобы приступить к осаде требовалось сбить их с позиций, а для этого пришлось бы дать новое сражение, результат которого никто не мог гарантировать.
Что еще хуже, оборонительные работы не прекращались и севастопольские рубежи продолжали обрастать траншеями, брустверами и батареями. Между тем, барометр падал, обещая наступление осенних дождей, грозивших превратить крымскую землю в грязную жижу, сделав местность совершенно непроходимой.
И вот на этом фоне, уже через несколько дней состоялась очередное совещание командования союзный войск, главной целью которого было определиться, а что же, собственно говоря, делать дальше? И как часто бывало во время подобных мероприятиях, между англичанами и французами разгорелся жаркий спор.
– Нам нужен штурм! – мрачно заявил Боске. – Иначе еще один такой маневр, и мы все останемся без армии.
– Согласен, – подержал своего подчиненного Канробер. – Мой государь, настойчиво интересуется, когда же мы разгромим русских варваров и покончим с этой войной. А я не знаю, что ему ответить.
– Полагаю, что прежде следует хорошенько все обдумать и приготовиться. – Вяло отозвался Раглан. – Во время марша мы все видели возведенные русскими укрепления и, откровенно говоря, они не показались мне слабыми.
– А не вашими ли стараниями мы забрались сюда? – язвительно откликнулся Боске.
– Тише, джентльмены, – попытался примирить спорщиков генерал Бергойн, – Конечно, то, что русским так быстро удалось укрепить свои позиции это не самый приятный сюрприз. Но давайте вспомним, в чем наше главное преимущество перед противником?
– И в чем же?
– В артиллерии, черт возьми! Даже наши полевые пушки в среднем мощнее русских. А если нам доставят достаточно крупные осадные орудия, то я ни секунды не сомневаюсь, что они просто сметут эти насыпи вместе с их защитниками. Зачем проливать кровь представителей культурных народов, если можно решить все превосходством в технике?
– Вы думаете, огневого воздействия будет достаточно?
– Уверен в этом! Пушек и боеприпасов у нас в избытке. Один день тяжелой работы и обороне будет нанесен невосполнимый урон, после которого противнику не останется ничего, кроме капитуляции.
– А если нет?
– Что же, если русские продолжат упорствовать, в чем, признаю, они большие мастера, то после разрушения укреплений мы всеми силами двинемся на штурм. Главный удар следует нанести здесь. Если мы прорвемся у Четвертого бастиона противника, то рассечем город надвое, лишив его возможности маневра резервами. После этого будет не трудно занять город, после чего в бухту смогут войти корабли нашей эскадры и тогда судьба войны будет решена.
– Что же, – кивнул Канробер. – Это уже похоже на план. Но, быть может флоту следует принять более деятельное участие прямо сейчас?
– Что вы имеете в виду? – насторожился Дандас.
– У вас ведь тоже есть пушки? Так отчего бы нам не объединить усилия?
– С удовольствием, – пожал плечами адмирал. – Несмотря на то, что русские батареи достаточно сильны, большинство из них находятся в глубине гавани. С теми же что смотрят на море, мы справимся.
– С вашего позволения, сэр, – подал голос, сидевший до сих пор тихо как мышь майор Меррин, – по приказу принца Константина, все находящиеся внутри гавани батареи были разоружены, а имевшиеся там орудия отправлены на сухопутный фронт.
– Но почему?
– Полагаю, сложилось несколько факторов. Князь Меншиков рассчитывал укрепить оборону орудиями, снятыми с кораблей, но царевич запретил их разоружать. Но лишних пушек в Севастополе нет, поэтому пришлось снимать их с береговых батарей. А чтобы не допустить прорыв, вход в бухту заминировали.
– Но ведь это безумие! – воскликнул внимательно прислушивавшийся к разговору, заменивший покойного Гамелена адмирал Арман Брюа. – Мы имели возможность познакомиться с этими адскими машинами, и они вовсе не так страшны, как мы думали. Честно говоря, я совершенно не понимаю, как они топили наши корабли на Балтике?
– Это как раз объяснимо. Русским химикам удалось создать какую-то невероятно мощную взрывчатку, которыми они и начинили свои ужасные изобретения. Но, по всей видимости, запасы этой дьявольской смеси истощились и теперь они вынужден довольствоваться черным порохом. А он далеко не так опасен.
– Интересно, откуда у этих варваров могли взяться толковые химики?
– В Петербурге довольно много иностранцев. Немцы, англичане, шведы…
– А ведь на одной из обезвреженных мин было клеймо завода Нобелей! – вспомнил Дандас. – Вот ведь мерзкая семейка.
– Но, если мины не опасны, а пушки отправились на сухопутный фронт, вы можете ворваться в бухту и покончить с русским флотом? – вернулся к обсуждаемой теме Боске. – Мы же тем временем будем наращивать давление извне, и тогда их оборона неминуемо рухнет!
– Полагаю, начать все же следует с бомбардировки береговых фортов – Александровского и Константиновского, – покачал головой англичанин. – И, если она увенчается успехом, можно будет подумать о дальнейших действиях.
– Если все обстоит так, как говорит ваш майор! – с энтузиазмом воскликнул Брюа, – мы непременно ворвемся в бухту и устроим там новую Варфоломеевскую ночь!
– Ни за что не пропущу этот праздник, – горячо поддержал его Лайонс, не так давно получивший известие о гибели своего сына.
– Подготовка к бомбардировке потребует никак не меньше десяти дней. – Осторожно покачал головой Раглан. – Войска нуждаются в отдыхе, провианте, не говоря уж о запасе пороха ядер и бомб. Заметьте, все это еще только предстоит получить с кораблей и доставить в лагерь. Да еще и эта проклятая холера…
– Вы, несомненно, правы, милорд, – согласился Канробер. – У нас не так много времени до наступления холодов, так что не будем его терять.
Приняв решение, союзники тут же принялись за дело. Для начала требовалось разгрузить скопившиеся на рейде транспорты, отдавая предпочтение тем, что доставляли осадную артиллерию и боеприпасы. Саперы тем временем укрепляли лагерь, возводили позиции для тяжелых мортир и пушек.
Первой за одну ночь была отрыта французами траншея на дистанции в 450 саженей от 4-го и 5-го бастионов. Затем ее быстро развернули в полноценную параллель и тут же принялись выводить следующую, уже гораздо ближе. С одной стороны, эти работы неминуемо приближали день предстоящей схватки, с другой однозначно показывали, что противник отказался от идеи немедленного штурма и готовится к правильной осаде.
Пока у союзников шли земляные работы, на передовой наступило относительное затишье, и лишь небольшие группы охотников, время от времени устраивали ночами вылазки на передовые вражеские позиции, да дозорные вели непрекращающиеся перестрелки друг с другом.
Самый большой участок фронта традиционно достался французам. Их 3-я, 4-я и 5-я дивизии встали от Карантинной бухты и до Куликова поля. Далее, у Сарандинакиной балки, где линия осады поворачивала к Югу, расположились британцы, чья зона ответственности доходила до самых Балаклавских высот и села Кадыкой. Но поскольку сил на такой большой участок у англичан не хватало, на Семякиных высотах заняли позиции 1-я и 2-я дивизии под общим командованием Боске, а еще восточнее на Гасфортовых высотах нашлось место для остатков турецкой дивизии Сулейман-паши.
Русские позиции здесь располагались по Зеленой и Сапун-горе, а Федюхины высоты остались в серой зоне, поскольку обе противоборствующие стороны опасались отсекающего удара и последующего разгрома со стороны противника.
К слову сказать, поначалу большинство сухопутных генералов было против вынесения нашей обороны на столь значительное расстояние от крепостных обводов. Однако прошло совсем немного времени и выгоды этой позиции стали очевидны. Находящийся в низине враг всегда был перед нами как на ладони. И любая попытка атаковать или маневрировать тут же пресекалась артиллерийским огнем. Наши же линии снабжения расположились на северном склоне Сапун-горы и потому были совершенно укрыты от неприятельского обстрела.
Несмотря на крайнюю занятость, я несколько раз посещал тамошние укрепления, чтобы удостовериться в правильности принятого решения. Знакомился с командирами, осматривал дороги и перекинутые для удобства сообщения через балки легкие мостки. Беседовал с офицерами и солдатами. Нижние чины поначалу терялись, не зная, как вести себя со столь высокопоставленным лицом, но постепенно привыкли, и стали вести себя более естественно, охотно отвечая на вопросы.
В одно из таких посещений мне привели британского пленного. Высокий худой шатен с изможденным от свалившихся на него в последнее невзгод лицом, он настороженно смотрел из-под кустистых бровей.
– Охотники захватили или казаки? – поинтересовался я, у начальствующего над укреплением майора Кременецкого.
– Зачем же? – усмехнулся офицер. – Сам пришел!
– Вот как? Перебежчик, значит. И много ли подобных случаев?
– Раз на раз не приходится, ваше императорское высочество. В иную ночь совсем нет, а бывало, что и сразу с полдюжины. И это только на моем участке, а что делается на прочих, простите великодушно, не осведомлен.
– И много ли среди них британцев?
– Не очень. Турок гораздо больше.
– Как зовут? – спросил я по-английски у пленника.
– Слава богу, хоть кто-то здесь меня понимает! – обрадовался солдат. – Рядовой Джереми Смит.
– Номер части?
– 7-й полк Королевских Фузилеров, милорд! – британец угадал по моему виду и погонам высокий статус, наградив на всякий случай самым уважительным обращением.
– Легкая дивизия Броуна?
– Так точно, милорд! Бригада покойного генерала Кодрингтона.
– Откуда родом?
– Из лондонского Ист-Энда.
– Столичный житель? Почему сдался?
– У меня не осталось сил терпеть лишения. Нам не хватает ни продовольствия, ни обмундирования. Обещали дать шинели, но транспорт, который их вез, сгорел во время налета вашего флота на Евпаторию. Да, что там говорить, вы только посмотрите на мои сапоги!
Внешний вид пленника и впрямь оставлял желать лучшего. Потрепанный мундир в нескольких местах небрежно заштопан. Правый сапог, что называется, просил каши, а у второго и вовсе не было подошвы, отчего бедолага был вынужден обмотать ногу какой-то тряпкой. Вдобавок ко всему, англичанин давно не мылся, о чем неопровержимо свидетельствовал распространяемый им запах. Прежний Константин, чтобы спастись от этого «аромата» наверняка зажал бы нос надушенным платком. Я же в последнее время, видел и не такое, поэтому просто не обращал внимание.
– В полку большие потери?
– Изрядные, милорд. При Альме вы здорово нам наподдали, но это еще не самое страшное. Не поверите, но от моей роты осталось всего несколько человек и большинство потеряно не в бою.
– И где же?
– Холера, – развел руками словоохотливый перебежчик. К слову сказать, говорил он на кокни и понимать его было не так уж просто.
– От этой мерзости нет никакого спасения, – продолжал он. – И все от дурной пищи и несвежей воды. Я это знаю, наверное, поскольку слышал разговор нашего лейтенанта с доктором Грэмом.
– Неужели все так плохо?
– Как вам сказать, сэр. Те, у кого водятся денежки, могут устроиться с комфортом. Правда стоит все очень дорого. К примеру, цена обычной полупенсовой свечи может доходить до двух шиллингов. Бутылка дрянной водки семнадцать. Я как-то хотел приобрести себе старое одеяло, чтобы иметь возможность согреться ночами, так этот мерзавец маркитант запросил за него целых две гинеи!
– Однако! – даже присвистнул я, ведь один шиллинг на наши деньги был равен тридцати копейкам серебром. – Вам не позавидуешь.
– И не говорите, милорд. Одно радует, что этим мерзким османам еще хуже. Им вообще почти ничего не дают, и потому они вынуждены побираться. Ходят целыми днями по нашему лагерю и так и смотрят, чтобы украсть. Ей богу, у нас даже в Уайтчепел нет таких наглых негодяев.
– Я думал вы с турками заодно.
– О да. Наш лейтенант часто нам говорил об этом, когда узнавал, что мы вздули очередного «союзника». Знаете, я не слишком усердно учился в школе и многого не понимаю, но даже наш пастор не может объяснить, какого черта мы воюем с христианами на стороне мусульман.
– А что у французов дела так же плохи?
– Сказать по правде, сэр, у лягушатников все организовано много лучше. И кормежка, и обмундирование. Даже палатки и те теплее наших.
– Понятно. Что ж, теперь война для тебя окончена. Я распоряжусь, чтобы тебя покормили и отправили в тыл.
– Благослови вас бог, милорд! Позволено ли мне будет узнать ваше имя?
– Меня зовут великий князь Константин.
– Черт меня подери! Так вы Черный принц?!