Найти и исполнить

Глава 1

С машиной повезло, УАЗ удалось угнать на третий день. Хозяева, упитанная семейная парочка, явно собирались покинуть брошенный властями городок, где мародеры вовсю конкурировали с полицаями, а по ночам из нор выходили любители. Начинающие падальщики пока пробовали ситуацию на зуб, присматривались, и одиночек не было – по всем городам, что уже миновал Стас, бродили шакальи стаи. Еще не все стекла в окнах домов и контор были выбиты, в светлое время суток пока еще можно было выскочить из похожей на гроб квартиры и живым вернуться обратно, но это ненадолго. Водопровод и канализация уже приказали долго жить, в котельных рвались котлы, освещение пропало еще раньше. Впрочем, не везде – некоторым счастливцам повезло, Стас видел за плотно закрытыми окнами отблески света – неяркого, робкого, но это уже немало в ледяную октябрьскую ночь.

Эта семейка у крайнего подъезда многоэтажки решила, что с них хватит, и активно готовилась к отъезду. Жирный мужчина с багровой от натуги лысиной и выпавшим из-за ремня черных джинсов брюхом поставил в багажник очередную тяжеленную коробку, задвинул ее подальше и потопал за следующей. Этого момента Стас ждал уже минут десять – проследил за погрузкой, увидел все, что хотел. Перемахнул невысокие облетевшие под осенним ветром кусты, отпихнул с дороги оторопевшую тетку с мелкими кудряшками вокруг отекшей мордочки и прыгнул за руль. Жирный так и застыл в обнимку с коробкой, одумался, уронил ношу себе под ноги и кинулся в погоню. Стас глянул мельком в зеркало заднего вида и захлопнул дверцу, крутанулся на детской площадке, вильнул между качелями и горкой, обдал взбешенного мужика песком из-под колес и был таков. Вылетел на пустой проспект, и вперед, по встречке, не глядя на погасшие светофоры. Они сдохли в первый же день очередного торжества демократии на просторах полуживой страны, улицы превратились в свалки, закрылись магазины, потом пропало электричество. Хотя нет, это произошло сразу после первых выстрелов.

Этот город, как и те, что остались за спиной, оживал только с рассветом, а к сумеркам вымирал. Мелькнули на тротуарах две-три серые тени, грохнуло что-то в старом доме справа, раздался лай, но Стас не обернулся. Вперед, только вперед, осталось еще километров семьдесят или чуть больше, и это ничто по сравнению с тремя годами за терроризм и подготовку покушения на жизнь государственного деятеля. Хорош террорист – тем, что было, толком распорядиться не смог, считай, вышел на танк с голыми руками. Однако черт с ним, кто старое помянет, тому глаз вон. «А кто забудет – тому оба». Стас съехал с дороги на проселок, прокатился по грязной колее и остановился. Надо передохнуть и посмотреть, что ему бог послал.

Отец небесный сегодня расщедрился – в коробках нашлись консервы, а сверток оказался полевкой в «цифру». Одежка пришлась впору, Стас переоделся, заправил найденный свитер в штаны, затянул ремень. Тот боров был толще раза в полтора, но считать зубы дареному коню Стас не собирался. Проверил карманы. В одном из них обнаружилась плоская «нокиа» и банковская карточка. При включении выяснилось, что аккумулятор смартфона заряжен полностью, да только радости от этого мало, ибо высветилась на экране надпись «нет сети». О карточке и говорить не приходится, все банкоматы давно превратились в груды мятого металла, и пластик был бесполезен.

– Оставить? Выкинуть? А вдруг пригодится? – Стас выключил мобильник и убрал вместе с карточкой обратно, поел наскоро, бросил теплую куртку на переднее сиденье и снова за руль. Нельзя ждать, нельзя останавливаться ни на минуту, хоть и закрыты все аэропорты, хоть и прокатилось первое цунами арестов и кто-то из чиновников сидит в подвале, кто-то висит на столбе, а кто-то удобряет собой садик в загородной резиденции. Но не тот, кто три года назад не в добрый час попался им на пути. Надо найти его, добраться первым, успеть, опередить, вцепиться зубами в глотку. Больше все равно под рукой ничего нет, он опоздал к раздаче. Оружие досталось самым шустрым, пока Стас сообразил, что происходит, в коридорах колонии остались только трупы охранников. Не нашлось даже шокера или паршивого баллончика с перцовкой, и он ушел с пустыми руками. Зато сегодня повезло – четыре колеса, полный бак, запас провизии – что еще нужно человеку, чтобы не оглядываясь мчаться к вскрытому гнойнику на теле страны – в Москву. Домой, в любимый город. Но родные пепелища сегодня придется объехать стороной, его путь лежит на северо-запад, в резиденцию ублюдка. «Там он, там, – сотый раз повторял про себя Стас. – Ему некуда деваться. Место глухое, охрана хорошая, с воды тоже не подойти», – убеждал он сам себя. Координаты излюбленного логова убийцы он затвердил давно, «прошел» по фотографиям

со спутника каждый километр пути от федеральной трассы до забора резиденции, знал дорогу, как линии своей ладони. И потом ежедневно, закрыв глаза, повторял маршрут, держал в памяти каждый овражек, каждый холм, каждый изгиб лесной дороги. И вот теперь до цели оставались считанные часы пути.

Стас объехал обгоревший остов бортового ЗИЛа и вернулся к обочине. Здесь можно выжать из УАЗа все, на что он способен. Дорога пустая, гайцы после переаттестации придерживались прежней тактики – сидели по кустам, но уже не с радаром. Уловок, от «чеснока» до шипованной ленты, можно ждать в любой момент, но пока еще светло, серая в выбоинах полоса асфальта летит под колеса, до ночи можно сделать еще километров сорок. А ночью… Если бог есть и он действительно все видит, то Стаса не остановит ничто, если только девять граммов свинца в голову.

– Не дождетесь. – Стас жал на кнопки настройки магнитолы. Хрипы, шорохи, обрывки иностранной речи, музыка. Здесь тоже глухо – информации нет, о ситуации в стране и Москве можно только догадываться, и любая безумная мысль, вплоть до нашествия инопланетян и зомби-апокалипсиса может оказаться правдой.

Колючие звуки стихли, потом грянули с новой силой, Стас отжал кнопку, но сразу вернулся обратно. Вступление он пропустил, шел первый проигрыш – духовые и саксофон уступили место солисту. «…Дрейфовать в далеком море посылает нас страна». Ого, откуда они это исполнение выкопали? Видать, совсем плохи делана развалинах эрефии, раз вместо трансляции торжества оппозиции концерт «для тех, кому за сто пятьдесят» в эфир пустили. А дед именно так всегда и пел эту песню, и страшно злился, если кто-то пытался исполнить ее по-новому. Раз где-то еще жива радиостанция, должна быть и другая, и на той волне можно узнать хоть что-то: слухи, сплетни, догадки – сейчас сойдет все. Стас держал руль левой рукой, кончиками пальцев правой касался кнопки настройки каналов. Но уходить не спешил, слушал почти перекрытый помехами голос. «Нам приказ страны Советов победить полярный мрак…» Стас невольно улыбнулся. У деда, царство ему небесное, певческие данные отсутствовали напрочь, но петь обожал, бабка терпела его концерты, как и внук. Знал бы старик, что пришлось с его квартирой в высотке на Красных воротах сделать – проклял бы потомка. Угол рта дернулся, как от боли, Стас прибавил скорость, справа промелькнул знак границы города. Все верно, очередной вымерший населенный пункт оказался на пути ровно через полтора часа. Проскочить его – дело десяти минут, дальше по Ярославскому шоссе в объезд до Дмитрова, дальше на карту можно не смотреть.

Через приоткрытое окно в салон просочился запах гари, Стас посмотрел по сторонам. Полыхало за высоким старым зданием, сноп искр поднимался в низкое облачное небо, слышались крики. Выстрел, за ним еще один – Стас прибавил скорость и назад не смотрел. Какое там – по сторонам головой вертеть, машину бы удержать, странно она себя ведет, носит ее туда-сюда через две сплошные. «Курс на берег невидимый, бьется сердце корабля, вспоминаю о любимой у послушного руля…», – какой он, к чертям, послушный, того гляди из рук вырвется…

«Вспоминаю…» Больше трех лет прошли, а тот день он помнил по минутам. Бледного, измученного болью Лешку, Леру, похожую на привидение, «скорую» и мертвую пробку. Над головой крякает спецсигнал, Лешка уже не стонет – нет сил, сжался на носилках, свернулся, как ежик, уткнул нос в поджатые коленки. Леру отталкивает врач, пытается перевернуть Лешку на спину. Тот зажмурился и мотает головой – не трогайте меня, не надо, отойдите все… Десять минут, пятнадцать, двадцать, полчаса и Стас выскочил из «газели», побежал мимо раскаленных от июльского зноя машин к «дэпээснику».

– Почему стоим?

– Спецпроезд, – не глядя, буркнул тот, – кортеж ждем.

– Сколько ждать!? – в ухо ему проорал Стас. – Сколько? Ты хоть «скорую» пропусти, сыну плохо! Мы в больницу…

– Спецпроезд, – повторил гаец, – не имею права. Надо ждать, когда проедут…

Здесь память подвела, пошли обрывки – слов, криков, действий. Держали его двое, третий метался, как обезьяна, орал, визжал, куда-то звонил. Раскаленная крышка люка под щекой дергалась и переползала с места на место, от боли в вывернутых руках Стас на пару секунд отключился. А в себя пришел от рева двигателей и спецсигналов, в марево июльского полдня врезался свет мощных фар, по улице неслась машина сопровождения, за ней вылетели два «гелика», рядом телепались прикрывавшие колонну «форды» ДПС, а в середине кортежа на скорости, близкой к космической, перли два бронированных лимузина.

– Сдуреть! – орал кто-то позади, – за двести топят! Ничего, я подожду. В гости к богу не бывает опозданий! – слова перекрыл рев сигналов, свист и выкрики. Стас дернулся, но его коленом в спину прижали к земле, и держали так, пока не стих вой машин сопровождения. Движение не открывали еще минут десять, потом захват исчез и Стас поднялся на ноги. «Скорая» уже ехала навстречу, «ведерко» на крыше мигало синими огнями.

– Черт с ними, – бормотала пожилая врач, пока на ходу обрабатывала Стасу разодранную щеку, – вы правило УДД помните?

– Да. – Стас перебрался на край лавки, взял жену за руку, улыбнулся Лешке.

– Что за правило? – еле слышно спросил сын.

– Уступи дураку дорогу. – Боль прошла от одного вида Лешкиной улыбки, вернее, еле заметно изогнувшихся губ.

– Правильно, целее будешь. – Врач оттеснила родителей на дальний край лавки и прочно обосновалась рядом с мальчишкой. – Сейчас приедем, потерпи. Операция – это не больно, под наркозом ты ничего не почувствуешь. С аппендицитом не шутят.

И приехали – с воем сирены, после гонки по разделительной, приехали, чтобы услышать через четверть часа: «умер на операционном столе. Перитонит. Поздно привезли».

И вторая «скорая» – уже у дома, через неделю после похорон. Лера решила не ждать, когда придет ее срок, ушла следом за сыном. Сама, добровольно, все обдумав и подготовив заранее. Дозы снотворного, по словам врачей хватило бы на трех здоровых мужиков, а уж ей…

УАЗ вынесло на тротуар, Стас крутанул руль и вернул машину на дорогу. «…Скрылись в дымке острова, кончен дрейф в студеном море, здравствуй, красная Москва». Он выключил приемник. Нет, любимый город, сегодня я обойду тебя стороной, хоть и не видел три года. В другой раз, не в этой жизни.

«Интересно, из пистолета можно попасть по машине, если у нее скорость под двести?» – прикидывал Стас, пока ехал по темному городу. «Нет, вряд ли. К тому же надо знать заранее, в какой машине едет «объект», тут всю площадь накрывать надо. Хотя можно первую поджечь, а потом неторопливо расстрелять остальные. Но если учесть толщину брони…» – картинка вернулась, и была уже ярче, чем пару минут назад. Раскаленный асфальт, слепящие «зайчики» от зеркал и хромированных дисков, сытое «кряканье», визг протекторов на повороте узкой улицы… «Чтоб ты сдох. А я тебе помогу». Стас посмотрел на свое отражение в лобовом стекле. Вот теперь настоящий террорист – заросший, осунувшийся, остановившийся взгляд фанатика. И ярость, приправленная адреналином, как у взявшей след гончей – та сволочь из бронированного мерса здесь, она близко, до ее логова осталось часа два-три гонки.

УАЗ вошел в поворот, слишком крутой и резкий для скорости за сотню, машину занесло, Стас вывернул руль в сторону заноса, УАЗ выровнялся на дороге, под колесами что-то мерзко хрустнуло, а в глаза ударил свет мощных фар. Стас поднял руку, зажмурился и отвернулся рефлекторно, но руль не выпустил, продолжал жать на педаль газа и обошел огромный, как вагон, темный внедорожник. Пока проморгался, пока пришел в себя – прошло минуты полторы. Дорогу перед ним заливал ровный мертвенно-синий свет, Стас видел каждую выбоину в полотне, каждый люк, каждую трещину. Внедорожник пер следом, ксеноновые лучи били в зеркала, резкие отблески резали слезящиеся глаза. Стас отворачивался, попытался оторваться, но впустую, уйти тоже было некуда: город ему незнаком, что ждет там, за черным провалом боковой улицы – один черт знает. А ошибаться ему нельзя, он спешит, очень спешит, как никогда в жизни.

Прожекторы позади погасли, дорога, обочины и собственные пальцы, сжимающие руль, сгинули во мраке, и стало очень тихо. Стас успел заметить краем глаза, как слева его обходит что-то длинное, резкое, похожее на кита. «Что за…» – вспышка превзошла все, что он видел раньше, «уазик» врезался мордой в край препятствия, крутанулся на дороге и вылетел на тротуар, влепился боком в ограду сквера и успокоился. Дверца открылась со второй попытки, Стас вывалился из машины, упал на колени и попытался подняться. Негромкие голоса, отрывистый командный рык, темные силуэты на фоне далеких звезд – и все. Его парализовали первые два удара, кажется, был еще и третий, но Стас уже перестал слышать и видеть.

В подвале пахло плесенью и пылью, макушку холодил ветерок из разбитого окна над головой. Стас пошевелился, дернулся и поднял голову. Перехваченные шнуром у локтей руки за спиной затекли, голова кружилась, голоса звучали глухо. Глаза привыкли к темноте, выхватили из мрака двоих – они стояли напротив и переговаривались негромко. Одновременно умолкли, расступились, и возник третий – широкий, в темном камуфляже, под рифлеными подошвами скрипел песок и мелкие камни. Он буркнул что-то невнятно, двое подхватили Стаса, поставили на ноги. Затылок врезался в выступ подоконника, картинка померкла, и в себя Стас пришел от двух хороших пощечин. Снова сидит на полу, за спиной ледяная мокрая труба, впереди вполголоса порыкивают три волкодава. За их спинами Стас разглядел еще две тени – караулят дверь, на беглеца не смотрят, один отвернулся, второй подпирает стенку у лестницы в подвал.

– Хорош прикидываться, – судя по голосу, вожак. В темноте Стас разглядел его – мордатый, рожа выбрита, скалится сыто.

– Потолкуем и разбежимся каждый по своим делам.

В ответ раздался короткий смешок, Стас поднял гудящую голову. Ржут, кони, а чего им не ржать – все козыри у них. Знать бы еще, что этим красавцам от него понадобилось, – не расстреливать же в подвал притащили, это и на дороге можно было легко устроить. За последние дни он покойников на улицах навидался достаточно, сначала отворачивался, потом привык. А тут целую церемонию устроили, с погоней, со связанными руками, да еще и потолковать предлагают. Можно и потолковать, время потянуть, а там посмотрим, куда кривая вывезет.

В руке мордатого появился пистолет. Стас уставился на оружие с вожделением, он все бы сейчас отдал за такую игрушку, только платить нечем, все потеряно. Жизнь осталась, но с ней расставаться пока рано. Разве что душу дьяволу заложить за последнее желание приговоренного. Может нечистый там, наверху (или в преисподней) словечко за Стаса замолвит. Вся надежда на рогатого, ведь он тоже когда-то ангелом был, да скинули с небес завистники…

Пистолет исчез, мордатый присел на пластиковый ящик, повозился, устроил тушу поудобнее и уставился на «оппонента». Развалился, убрал пистолет в кобуру за спиной и назвался:

– Полковник Ковригин, федеральная служба безопасности. Ты Станислав Кондратьев, получил восемнадцать лет строгого режима за терроризм и подготовку покушения на чиновника федерального уровня. Читал я твое дело и плакал, ей-богу, плакал. Надо же – додумался – залег с «винторезом» у правительственной трассы. Шикарно придумано, просто шикарно, – полкаш похлопал в ладоши, – особенно исполнение поражает. За «игрушку», поди, кучу денег отвалил? Квартиру не пожалел? Ладно, едем дальше. Отсидел ты всего два с половиной года и совершил побег с группой заключенных. Куда бежал, если не секрет? – Кони за спиной Ковригина загоготали.

«Мы созданы, чтобы энергию природных ресурсов обратить во благо человека. Способствовать в регионах деятельности концерна долгосрочному экономическому росту, социальной стабильности, содействовать процветанию и прогрессу, обеспечивать рациональное использование природных ресурсов» – надо же, как в память въелось, теперь ничем не выбить. Да и неудивительно – сколько часов он провел тогда перед ноутбуком, час за часом всматривался в монитор, читал и перечитывал знакомый, осточертевший до точки, до запятой текст с сайта поганого концерна. «Председатель правления нефтяной компании, и ехал он на служебной машине с включенным проблесковым маячком, ДПС обеспечивала сопровождение спецпроезда» – это все, что удалось вырвать из представителя той самой ДПС, уже позже, много позже тех дней, когда в землю один за другим легли два самых близких человека. Думал, что вылетело все из головы, захлестнуло в дальнейшем водовороте, но нет – подойди, толкни в плечо в любое время дня и ночи, спроси: а в чем, Станислав Андреевич, состоит миссия концерна «ГрандОйл»? Что вам известно о ее истории? О социальной политике? – ответит без запинки. О биографиях господ из правления и говорить нечего: даты, должности от зубов отлетают. Особенно биография этого красавца – высокий, поджарый с благородной седой бородкой и короткими светлыми волосами, зачесанными над загорелым лбом – Юдин Алексей Сергеевич, первый вице-президент по экономике и финансам собственной персоной. Родился, учился, женился – вся информация тщательно выверена, причесана, разложена по полочкам. И фотогалерея наличествует: Юдин в детском доме, Юдин на заводе в окружении улыбчивых рабочих, Юдин и попы, Юдин и жена. Ростом мужу до плеча русоволосая особа с пухлыми щеками представала всегда в одной ипостаси: на голове скромный платочек, одета во все длинное и прямое скучных цветов, стоит, глазки закатив, в одной руке свечка, другая занесена для крестного знамения. Юдин не отстает, свечку держит двумя пальцами, смотрит на огонь, другой рукой трет глаза, словно слезы утирает, от умиления, не иначе. Для него в тот день менты дорогу и перекрыли, и ждали еще минут сорок, пока эта тварь мимо проследовать соизволит. Все ждали, да вот Лешкино время в той пробке истекло…

– Да ты и так все про меня знаешь. Сам придумай что-нибудь, – предложил полкашу Стас. Пауза не затянулась, охранник у дверей присвистнул, второй ограничился коротким покашливанием.

– И расскажу, – добродушно отозвался Ковригин, – мне не трудно. Бежал ты в Завидово а оттуда в Барвиху. Да только зря, нет твоего кровника ни там, ни там, ошибся ты, не ту дорожку выбрал.

«Как – не ту?» – но голос подвел, Стас поперхнулся, голова снова пошла кругом. Быть того не может, этой сволочи некуда деваться, аэропорты перекрыли вечером первого же дня беспорядков, в небо из московских и подмосковных аэропортов не поднимался ни один самолет…. А Ковригин повозился на ящике, достал пистолет, выщелкнул магазин из рукояти, щелчком загнал его обратно. И говорил – негромко, монотонно, словно на билет по матанализу отвечал:

– На что ты рассчитывал – не пойму. Ну, допустим: приехал ты к резиденции, подошел к воротам. Дальше что? Охрану бы загрыз или бутылку с «молотовым» через забор кинул? Вот то-то. Ладно, это не мое дело. Я приказ выполнил, тебя взял, дальше – в соответствии с вводной. Догадываешься, что тебя ждет?

Ковригин сейчас походил на деда Мороза – тот уже приготовился развязать мешок и достать оттуда волшебную игрушку или коробку сладостей, в зависимости от того, что ему родители успели подкинуть в прихожей.

– Догадываюсь, – Стас поджал колени и выпрямился у стены, – не такой уж я и дурак. Раз такое дело, то скажи мне, в чем я ошибся. Тебе все равно, а мне интересно.

– Мыслишь стандартно. Твои ходы просчитать – как два пальца об асфальт, – снизошел полковник и добавил:

– Я лично на аэропорт ставил, а орлы мои – на резиденцию вождя нашего, я им ящик темного проспорил, где теперь найти – ума не приложу. Думаешь, ты один такой сообразительный? В аэропортах и без тебя желающих проводить нашего общего друга в последний путь до хрена оказалось. Но патронов на всех хватило, не расстраивайся.

Снова короткий всплеск довольного ржания и тишина, слышно, как подвывает ветер за окном, и шуршат над головой по дорожке опавшие листья.

– Твоя взяла, – не выдержал Стас, – против лома нет приема. Но все же… Будем считать это последней просьбой приговоренного. Где он?

Ковригин будто и не слышал, поднялся с ящика, пинком отправил его в темноту подвала. Пластик загрохотал по полу и успокоился, приткнувшись к стене. Волкодавы отошли на шаг назад, прикрывали начальству спину, в тишине Стас слышал их дыхание и стук своего сердца. Не обида, не горечь поражения – его раздирала злость, но странная, она не рвалась наружу, а сгущалась на сердце, грела, как раскочегаренный ядерный реактор. Все так все, он сделал все, что смог. Зато Лешка и Лера будут рядом уже совсем скоро, как только эта туша ответит на последний вопрос. Хреновый финал получился, но так уж карта легла…

– Ладно, уговорил, – буркнул Ковригин, – слушай и никому не говори. Это государственная тайна. И нечего ржать! – в темноте он видел отлично, усмешка «оппонента» не прошла незамеченной.

– Не скажу! – заверил его Стас, – клянусь. Именем Российской Федерации…

– Пасть закрой! – рявкнул Ковригин, – довели страну, паскуды! Свободы захотели? Получили? Жрите теперь горстями свою свободу, не обляпайтесь! Вон она, на улицах гниет, даже собаки брезгуют! А как вы падаль хавать начнете, мне смотреть неинтересно, у меня другие планы.

Подчиненные застыли в тени и, кажется, не дышали, пока вспышка начальственного гнева не улеглась. А Стасу было все равно.

– Где он?

Полкаш отвернулся, потер ладонью подбородок, и произнес ничего Стасу не сказавшее название городка или поселка, обычное, неброское. И снизошел до пояснения:

– В хроноцентр рванули, а уж оттуда… Один черт знает, куда скотов этих занесет. Надеюсь, что в задницу какую-нибудь, да поглубже. Пятнадцать лет я за его спиной простоял, две пули в себя поймал, о мелочи вроде газа или перцовки вообще молчу. Полтора десятка лет как нянька и получи. – Ковригин выругался, тени за его спиной нехорошо вздохнули, словно набирали воздуха перед броском. Что-то лязгнуло в темноте и стало очень тихо, Стас задрал голову, но вверху был только низкий, весь в паутине и матерных иероглифах потолок, да влетел в подвальное окошко мокрый тополиный лист.

– В хроноцентре они. – Стас снова смотрел перед собой, не особо вникая в смысл ковригинских слов. – В центре хроноперемещений. Зря, думаешь, туда столько бабла ввалили? А умно придумано – его во всех аэропортах ждут, а кровник твой прыг в портал – и готово. Отличная возможность удрать из страны: переместиться во времени. Это последняя разработка ученых, опыты на кошках уже проводились, на добровольцах тоже, но неудачно. Кто-то вернулся, кто-то нет, кто-то частями. О возможных сбоях в работе системы всем известно, но страх за свою шкуру вынуждает твоего дружка рисковать. Пусть валит, тварь, надеюсь, что динозавр ему оторвет самое дорогое. – Ковригин говорил уже спокойно, и Стас заметил, как полковник дважды посмотрел на часы. Что ж, намек понят, время Стаса Кондратьева истекло. Просто сидеть и молча ждать, когда его прикончат, не было сил, и Стас выдал первое, что пришло ему в голову:

– Среди динозавров было мало хищников. В основном они были травоядные… – полковник его не слушал, повернулся к тени за спиной и произнес несколько слов. Тень кивнула, приблизилась бесшумно, и в руке натасканного на людей монстра Стас увидел нож. Лезвие неприятно поблескивало в полумраке, рукоять пропала в обтянутых черными перчатками пальцах убийцы.

– Мне похеру, – сонным голосом отозвался полковник, – у него своя дорога, у меня своя. На Чкаловском самолет ждет, баки полные, люди куплены. Через сорок минут взлетим, еще через два-три часа будем во Флоренции. У меня там домик на берегу Адриатики, климат, море, солнце – что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость… Все, некогда. Пошел.

Стас услышал шорох подошв по песку, шепот охранников у двери и ровное дыхание палача. Блеск лезвия манил, притягивал взгляд, оно двигалось медленно, повернулось, идеально отточенная сталь потянулась к Стасу. Он шарахнулся к стене, врезался спиной в трубу и ударил ногой наугад, в темноту. Не попал, а заодно и сам потерял равновесие, неловко завалился на бок и приложился виском к вентилю, да так, что от боли в ушах зазвенело. А когда шок миновал, сообразил, что это не в ушах, а лязгнул по трубе нож – охранник не рассчитал и размахнулся чересчур широко, когда перерезал державший руки Стаса шнур. Обрывки валялись на полу, Стас пошевелился и сжал кулаки, чувствуя, как оживают мышцы и разбегается по венам застоявшаяся кровь, покалывая кожу сотней иголочек. Стас поднялся на ноги, смотрел в полумрак перед собой. Никого, полковника и след простыл, в углах лежали обычные тени – черные, густые, жутковатые, но обычные, от них пахло плесенью и пылью, но не смертью. А живые их воплощения переместились к подвальной двери, две уже скользнули вверх по ступеням, еще парочка сопровождала третью – громоздкого и неповоротливого Ковригина. Он повернул голову и, не дожидаясь вопроса, проговорил:

– Гуляй, мститель хренов. Других распоряжений относительно тебя мне не поступало. Форс-мажор, видишь ли, приключился, то бишь обстоятельства непреодолимой силы, освобождающие контрагентов от всяческой ответственности за невыполнение обязательств. Не в Тоскану же мне тебя с собой тащить, сам посуди, а кровушки я уж досыта навидался, да и отчет опять же сдавать некому. Так что живи, сколько сможешь. Сутки или двое ты еще протянешь, а дальше тебя либо на обед кто подстрелит, либо от заразы сам подохнешь. Выбирай, что тебе больше нравится. Будь здоров.

И вместе со «свитой», особо не таясь, вмиг оказался на последней ступеньке, исчез в темноте и холодном ветре. Стас ринулся за ними, остановился в дверях, уперся в косяки ладонями, прислушиваясь к звукам сверху. Захлопали дверцы, взрыкнул двигатель, по песку и асфальту зашуршали покрышки. В два прыжка Стас оказался наверху, вдохнул плотный сырой воздух и еще пару секунд следил за меркнущими в мороси красными «габаритками» «хаммера».

«И тебе не хворать». Стас обогнул темный, без единого огонька в черных проемах окон, дом, вылетел на дорогу, побежал к брошенному УАЗу. Быстро, очень быстро, пока не пронюхали падальщики, пока не слетелись, пока не началась грызня за добычу – он не может умереть, не имеет права, нужна отсрочка. След еще свежий, и ведет он…

Стас повторял про себя название подмосковного города. «Кажется, это километров пятнадцать от Москвы на юго-запад» – он уселся в покореженный УАЗ, завел двигатель и сдал назад, машину качнуло на чем-то мягком, она выровнялась и покатила между темных домов. Зрители, если они и были, неопасны, от них ему ни вреда, ни пользы. Стас выехал на проспект, разминулся с белой «нивой» и покатил к выезду из города.

– Мы отчизне слово дали, что пройдем сквозь мрак и лед. Шлем привет, товарищ Сталин, дома будем через год, – пропел он себе под нос, вырвался на шоссе и через полчаса гонки промчался мимо примыкающей дороги на северо-запад. Ни через год, ни через два домой он не вернется, хотя бы потому, что просто некуда. Нет у него больше ни отчизны, ни дома, ни семьи. В огромной трешке на Красных воротах давно живут чужие состоятельные люди. Или тоже уже не живут… А итальянскому фермеру, похоже, можно верить, кровник хитер и изворотлив, он мог запросто отгрохать для себя в этом хроноцентре нечто вроде трансконтинентального тоннеля, или превратить институт в бункер, где можно отсиживаться годами и держать осаду. Или… Ладно, чего гадать, ехать надо. Стас прибавил скорость, жал на газ, пока стрелка спидометра не завалилась за край шкалы. Вот теперь все хорошо и бог, действительно, не фраер, а УАЗ прет через октябрьскую ночь на юго-запад в объезд подыхающего мегаполиса.

Ровная, как стекло, дорога закончилась у выломанных автоматических ворот. Забор в обе стороны украшали обрывки «колючки», глухая створка валялась у пустой будки для охраны. Покореженный лист металла прогрохотал под колесами, Стас во все глаза смотрел по сторонам. В мутном свете раннего октябрьского утра из тумана показались белые корпуса хороноцентра, или как там правильно этот гадюшник называется. Поблизости никого, и очень тихо, так, что сдавило уши и слышно, как хлопает крыльями поднявшаяся с плоской крыши здания ворона. Стас погнал машину по мокрой траве газона через клумбы, снес бампером маленькую пушистую сосенку и остановился. Вход вот он, перед ним – чернеет пасть пустого проема, осколки усыпали широкое крыльцо, за огромными панорамными окнами тоже мрак. Зато сразу понятно, что Ковригин не наврал – подходы к зданию блокированы. Один бронированный «мерс» передними колесами влез на ступени, дверцы распахнуты, внутри никого. Второй рядом, упирается мордой в бок собрата, открытые дверцы топорщатся, как плавники карася. Стас подъехал к машинам вплотную и рискнул, опустил стекло. Да, оба «мерина» чертовски похожи на те, что три года назад побоялись уступить дорогу умирающему семилетнему пацану. А, может, и не те, но очень похожи. Черт его, козла, знает, сколько у них всего машин? Может, одна, а может семь, по числу дней недели…

Справа в тумане показалась и тут же пропала за выступом стены тень, и Стас не успел рассмотреть – двое там было или один. Двигались они быстро, и ждать он не стал, сдал назад, осадил внедорожник у перепаханной колесами клумбы и бросил машину вперед. Промчался мимо осиротевших «мерсов», подлетел по пандусу к дверному проему, вильнул и вышиб бампером стекло. На машину рухнули осколки, захрустели под колесами, УАЗ-ворвался в холл, проехался по сломанной пальме из перевернутой кадушки и уткнулся в бортик фонтана. Сооружение еще функционировало, под тихий плеск струй Стас выскочил из машины и закрутил головой. Можно идти вперед, к лестнице и лифтам, вправо, в полумрак коридора, или влево, но там, кажется, тупик. Куда угодно, только не обратно – движуха за спиной продолжалась, Стас услышал хруст стекла на крыльце, потом раздался хлопок дверцы – там кто-то уже примеривался к брошенному «мерсу».

Стас обогнул чашу фонтана и перепрыгнул через поваленную пальму. Где искать эту сволочь, где он может быть? Здание огромное, пять этажей, два корпуса, и в каждом есть подвал… Обыскивать все – жизни не хватит, а времени нет, совсем нет. А если впереди гермодверь, как в метро, а если она уже закрыта?… Башкой в нее биться? Можно и башкой, был бы толк.

Стас бросился к лифтам, метнулся к лестнице и вернулся к машине. Осмотрелся еще раз и побежал обратно. На ступенях лестницы, в полумраке что-то громоздилось у стены. Человек был высокого роста, крупный и лежал очень неудобно, руки подвернулись, лоб упирался в плиты пола. А одежда на спине промокла от крови, по синей ткани расползлось бордовое влажное пятно. Человек не двигался. Стас обошел его, побежал по лестнице вверх, добрался до площадки второго этажа. Здесь убитых было двое, один скорчился напротив дверей лифта, второй привалился к заляпанной бурыми пятнами светлой стене. Стас посмотрел вправо – в сером утреннем сумраке коридор казался бесконечным, вдоль стен плавали клочья тумана, и тянуло сыростью из открытого (или разбитого) окна. Постоял, прислушался и побежал в другую сторону. Все правильно, сейчас он не ошибся. Юдин здесь, и, как всегда, идет по трупам – тела сотрудников института тому подтверждение. Дальше по коридору в темноту под темными плафонами ламп, одна вспыхивает то и дело, и сразу гаснет с нехорошим треском.

Вдоль одинаковых дверей и забранных стеклопакетами стен, мимо кабинетов и лабораторий по изгибистому коридору. Вперед, только вперед, назад не смотреть, да и нет там ничего и никого, все, кто вышел встречать высокого гостя мертвы, лежат, кого где нашла пуля охраны. А вот этот, похоже, еще жив – Стас наклонился над умирающим, но смотрел не в бледное лицо пожилого человека, а на его спецуху, мокрую от свежей крови. Агония только начиналась, человек умирал на глазах, его губы синели, лоб покрывала испарина. «Они были здесь недавно. Это хорошо, очень хорошо», – Стас перешагнул через дрожащее тело и побежал дальше. В спину неслись хрипы и жутковатый глухой стук, но их перекрыл звук выстрела. Стас застыл на месте, прислушался – больше ничего не слышно, только усилился стук за поворотом стены. Вот и все, он почти у цели, осталось несколько шагов. Стас побежал вдоль стены. Дверь, еще одна, третья – за ней коридор разошелся в обе стороны, впереди зал за стеной из прозрачного пластика. За ней шкафы, стеллажи, столы с черными мониторами, дальше ни черта не видно. Застилает все густой дым, бродят в нем всполохи, взвиваются под потолок и каскадом льются вниз. И внутри еще видны силуэты людей – вот их было трое, потом осталось двое, потом один…

– Стоять! – заорал Стас, – стой, скотина!

В ответ грохнул выстрел, Стас успел отвернуться, когда в лицо полетели осколки, стекло пошло трещинами, но устояло. Стас выбил его плечом с третьего удара, вломился в зал. Отсюда видно, что туман завис над площадкой в центре зала, до нее шагов пять, не больше. А воздух стал тяжелым и упругим, толкал в грудь, отпихивал назад, к разбитому стеклу. Стало душно, легкие раздирало от недостатка кислорода, Стас споткнулся и едва удержался на ногах, посмотрел вниз. «Охрана», – подсказала надпись через всю спину синего комбинезона, рядом с вытянутой рукой убитого лежал ИЖ. За перевернутым столом возился кто-то, матерился сквозь зубы, слышался треск ткани. Стас перегнулся через баррикаду, подобрал пистолет и отшатнулся в последний момент. С пола поднимался здоровенный детина в безупречном черном костюме и при галстуке, расцарапанная рожа перекошена, под расстегнутой рубашкой виден броник.

А левое плечо в крови, согнутая в локте рука прижата к груди. Стас бросился в обход, но детина не отставал, лез следом, столы и стулья словно сами разлетались перед ним. Стас толкнул забитый папками с черными корешками стеллаж и ринулся к центру зала. Детина орал что-то, потом позади тяжко грохнуло и разлетелось с торжественным звоном толстое стекло стены. Оборачиваться Стас не стал, черт с ним, с последним юдинским псом, пусть гавкает, пока не околеет. Хотя…

Два выстрела слились в один, телохранитель кровника поймал одну пулю в колено, вторая влетела в дверцу шкафа за его спиной. Коротко стриженая башка исчезла из виду, охранник выл на полу, а Стас уже был у цели. На гладком полу дрожало кольцо, переливалось зеленоватыми искрами, втягивало и выбрасывало бледные всполохи. Они поднимались все ниже, окружность разомкнулась и начала гаснуть, туман редел, и в нем пропадал силуэт последнего человека, невысокого, с прямой спиной и рядом с ним женщину в чем-то светлом и блестящем. «Задержались. Скоро будем. Мрак и лед уже прошли. Подожди, товарищ Юдин, без меня не уходи». Стас выдохнул, поднял ИЖ на уровень глаз, прицелился, но понял, что опоздал: от человека осталась только тень, и она уже редела, исчезала вслед за туманом. Стас опустил пистолет, посмотрел себе под ноги и перешагнул едва заметную черту.

С миром произошло что-то абсолютно неописуемое. Всполохи исчезли, нахлынула непроницаемая мгла, и Стас ощутил себя растворенным в ней – он не чувствовал тела, биения сердца, не мог пошевелиться, выдохнуть, потому что нечем было двигать. Его точно не существовало в прежнем виде, он ощущал себя туманом, дымом, разлетавшимся вдаль и вширь, и то, что было его телом, расплылось облаком немыслимых размеров…!! все кончилось моментально, он снова мог дышать, двигаться, видеть и слышать, жуткий, неведомо во что превративший его на несколько мгновений мрак рассеивался, но неохотно, оставляя после себя тоскливый утренний свет длинного дождливого дня. И грязь – мокрую, воняющую соляркой и какой-то едкой дрянью глину, куда ни глянь, Стас видел только одно: изрытое колеями поле, далеко за ним лес в сетке дождя, столбы с натянутой между ними колючкой и ни одной живой души поблизости. Прийти в себя и подняться на ноги было делом пары секунд, Стас осматривался, вглядывался в дождливую муть, но по-прежнему без толку. Столбы с мокрой проволокой, за ними дом с черными оконными проемами как после сильного пожара, рядом дымящаяся груда, по виду напоминавшая остатки строения поменьше, дальше крыши еще двух домов, деревья с редкими желтыми листьями, пригорок с раскисшей грунтовкой, еще дома…

Рев двигателей, низкий, леденящий сердце вой, закрывшая серое небо черная тень над головой – и Стас, движимый, скорее инстинктом, чем рассудком, рухнул в грязь, прикрыл голову руками и закрыл глаза. Последнее, что он успел заметить – это черные кресты на широких длинных крыльях тени, земля качнулась под ним, точно исполинская волна, дальше грохнуло совсем близко, на спину и плечи посыпались комья глины. Мгновения тишины, когда Стас осмелился поднять голову, и только сейчас почувствовал зверский холод, продиравший едва ли не до костей. От дыхания изо рта валил пар, зубы лязгнули – но скорее, от нервов. Стас вскочил на ноги, глянул на себя – весь облеплен мокрой грязью, одежду хоть выжимай, зато ботинки пока держатся, но кто знает, надолго ли их хватит… Справа глухо грохнуло, земля вздрогнула под ногами, Стас задрал голову, и на фоне низких тяжелых туч увидел над лесом силуэт самолета. И снова тишина, только дрожит под ногами земля, а в небо поднимается фонтан грязи вперемешку с обломками дерева и металла, их разносит во все стороны, а самолет – широкий, плоский – неторопливо берет в сторону и движется к застывшему посреди поля человеку. Приближается, точно нехотя, уже видны кресты на крыльях и фюзеляже, свастика на хвостовом отсеке…

Стаса не отпускало ощущение нереальности происходящего, не удивления, не страха, а именно чувство, что все происходящее с минуты на минуту прекратится само собой, как акт пьесы, как фильм или просто оборвется в разгар действа.

«Что за черт? Что это? Откуда?» – Стас, как завороженный, наблюдал за маневрами самолета, с трудом соображая, что происходит. Даже не так – догадка пришла мгновенно, только рассудок отказывался с ней мириться, искал другие объяснения, и, не находя, продолжал отрицать очевидное, прикрываясь спасительным «так не бывает…». Истребитель качнул крыльями, снизился, и за стеклом кабины Стас видел человека в шлеме и огромных очках, человек улыбался и, кажется, кричал, в глину у самых ног упало что-то тяжелое, поднялся небольшой фонтанчик, рядом еще один, за ним еще…

С окружающего точно пленку сдернули, в лицо ударили ошметки грязи, самолет прошел над головой, закрыв на миг собой небо. Стас зажал ладонями уши, чтобы не оглохнуть, и со всех ног бросился к домам за столбами с колючкой, летел по перепаханной глине, поскальзывался, падал, вскакивал и снова мчался дальше, к укрытиям. До них оставалось метров сто или немного больше, когда земля под ногами исчезла и Стас рухнул в разверзшуюся пропасть, успев в последний момент выставить перед собой руки. Падение оказалось недолгим, зато метким – Стас свалился в глубокую ледяную лужу на дне окопа с осыпавшимися стенками. Самолет пролетел над головой, но летчик потерял к беглецу всякий интерес или переключился на что-то другое. Стас привалился спиной к мокрой ледяной земле, осмотрелся – точно, окопы, длинные, извилистые, справа тупик, зато слева их край отсюда не виден. На кромке метрах в десяти стоит пулемет, рядом с ним сидит, согнувшись в три погибели, человек. Стас видел только обтянутую мокрой шинелью спину и блестящий затылок каски. Рядом еще один, тоже сидит, согнув колени и подпирая спиной стенку окопа, смотрит вверх и не двигается. И больше никого рядом, кричать – не услышат в грохоте выстрелов и разрывов, и нараставшем визгливом вое. Самолеты – теперь их было три – один за другим пролетели над укреплениями, Стас присел на корточки, не сводя с самолетов глаз. «Мессер? Юнкере? Хейнкель?» – крутилось в голове, словно от верного ответа что-то могло зависеть. Но самое странное, что не было страха, точно отшибло это чувство напрочь или напротив – проснуться еще не успело, не активировал его рассудок, сдерживал пока, усваивая информацию, и уже по итогам анализа полученных данных готовясь запустить программу «паника» или что-то вроде того. А пока Стас был чем-то вроде механической куклы – без эмоций и чувств, подошел к двоим, застывшим у пулемета, остановился, рассматривая обоих.

Не спят и не присели на мгновение дух перевести – убиты оба, тот, что скрючился, уткнувшись козырьком каски в стенку окопа, получил пулю в шею, а второй, с открытыми глазами – очередь в живот, отчего шинель потемнела от крови. Рядом полно черных пулеметных лент, валяется в грязи пустой ящик, поблизости еще один, но наглухо закрытый, ППШ рядом. Второй лежал у ног убитого пулеметчика, Стас вернулся обратно, потянулся к оружию…

На голову посыпалась земля вперемешку с пустыми гильзами, они со звоном падали в лужу, тонули в ней, поблескивая блестящими боками, а земля продолжала дрожать. Равномерно, мощно, непрестанно, от этой дрожи становилось не по себе, да еще возник новый звук – монотонный, мощный. Он неумолимо приближался, креп, стенки окопа тряслись, точно просыпался огромный злой зверь и стряхивал с себя мусор и комья глины. От верхней кромки окопа отломился пласт дерна, рухнул Стасу на ноги, и он, как под гипнозом, отступил назад, влез на ящик и выглянул наружу. Танки – серые, с черными крестами на башнях, три сразу, один за одним – они двигались в сизых клубах дыма, из-под гусениц со всех сторон летели комья грязи. Шедший первым забуксовал, его повело вбок, развернуло на хороший угол, и выровняться махина не успела – из-под брюха полыхнуло огнем. Следом поднялся дым, он быстро густел, и танк заволокло черными клубами, мелькнули в них две тени и упали после длинной очереди. «На мине подорвался или граната?» – Стас отрешенно наблюдал за происходящим, точно зритель, что и на представление-то не собирался, а так – мимо шел да сбавил шаг, притормозил, наблюдая. И даже с досадой на самого себя – что ж я тут попусту время теряю, когда забот полон рот, и до главного дела еще руки не дошли…

«Где он?» – Стас бессмысленно смотрел на уходившую вбок под углом траншею, на грязь и двух убитых на ее дне, на дальний лес и дом за столбами, опутанными колючкой. Понятно, что Юдина здесь нет и быть не может, но что если он в доме? В этом доме, где не осталось ни окон, ни дверей, или в эту самую минуту чешет отсюда куда подальше, поймав попутку, например, или угнав ее, с этого подонка станется… Надо проверить, надо войти в этот дом, посмотреть там…

В спину ударила горячая волна, мир заволокло сизыми выхлопами, запахами горячего металла и гари, Стас оглянулся и застыл – танк пер прямо на него. Башня стального монстра повернулась на ходу, из пушки вырвался фонтан огня и черного дыма, танк мотнуло вбок, башня со скрежетом поползла обратно. Танк взметнулся над пригорком, лязгнули гусеницы, Стас плюхнулся в грязь, закрыл голову руками и оглох от рева и грохота – танк переползал через окоп. Одолел его в считанные секунды, взревел на подъеме и двинул к столбам, свалил, их точно перехваченными нитками спички и чуть сбавил ход. Сдал назад, башня с намалеванным на ней черным крестом пришла в движение, повернулась на сто восемьдесят. Стас смотрел в черное дуло пушки, и чувствовал, как весь покрывается липким потом. «Какого черта я тут делаю? Полез, не глядя, еще пара минут и мне конец! Надо было ждать Юдина у портала, эта сволочь вылезла бы обратно рано или поздно, все равно в институте он после себя одни трупы оставил, свидетелей нет…» – это орал проснувшийся инстинкт самосохранения, спущенный с поводка уставшим сдерживать его рассудком. Холод и лютый страх встряхнули не хуже удара плетью, на миг помутилось сознание, паника захлестнула волной и моментально опала – некогда, не до нее сейчас…

Невдалеке свистнуло что-то тошнотворно, с опозданием донесся грохот выстрела, пули влетели в стенку окопа, Стас отпрыгнул вбок, споткнулся о пустой ящик и грохнулся коленом в лужу. Схватил ППШ, приподнялся, посмотрел на поле. Из-за догоравшего танка бежали люди в серой форме, точно черти, выныривали из сизых клубов и направлялись к окопам. Стас обернулся на грохот за спиной – до того, как его подбили, танк успел своротить еще десяток столбов и полыхал теперь на ходу, полз еле-еле, втащился на взгорок и перевернулся, грянулся вверх гусеницами, пропал в дыму. А пехота приближалась, рядом чиркнула еще одна пуля, Стас отшатнулся вбок, пригнулся, да так и застыл с ППШ в руках.

Сквозь гул, лязг и грохот Стас услышал крик – человек орал неподалеку, орал, не выбирая выражений, голос был резкий, властный, по всему ясно, что его обладатель возражений не потерпит. А тот приближался, слышалось, как хлюпает грязь в такт чьим-то быстрым шагам, как позвякивает что-то от быстрых движений. Из-за поворота траншеи показался человек в серо-зеленой шинели, перехваченной ремнем и портупеей с кобурой на боку, сапогах и фуражке. На зеленых петлицах у воротника Стас разглядел три квадрата и три угольника из золотого галуна с красными просветами над кантом, пришитыми к рукаву шинели. Человек на бегу снял фуражку, вытер взмокший лоб, закинул пятерней на затылок рыжеватые волосы и водрузил фуражку обратно. Лет тому было под тридцать, двигался он быстро, резко, выражений не выбирал, и Стас заметил, что новенькая кобура из коричневой кожи расстегнута и видна пистолетная рукоять.

– Пахомов, твою ж дивизию!.. – рявкнул молодой человек, явно принадлежащий к командному составу, Стас, как ни всматривался в его знаки различия, так и не мог вспомнить, что они означают. Поэтому пока помалкивал, в темпе соображая, как быть дальше. А тот пинком отшвырнул с дороги пустой ящик и шел прямо к убитым бойцам.

– Ты приказ слышал, или… – и осекся, глядя то на мертвецов, то на безмолвно стоявшего Стаса. Видно, что человек растерялся на мгновение, голубые глаза, прежде сощуренные от гнева, распахнулись, лейтенант – или кто он там был на самом деле – с полминуты приходил в себя, собрался и не сводил со Стаса глаз. Мгновенно осмотрел снизу доверху – и заляпанные грязью высокие ботинки на шнуровке, и штаны, почти неразличимой под слоем подсохшей глины расцветки «цифра», и свитер в таком же виде с оттянутой горловиной и футболкой под ней, и физиономию незнакомца.

– Кто такой? – Рука лейтенанта потянулась к кобуре. – Откуда на позиции? Оружие брось! – И выдернул пистолет, не задумываясь, навел на Стаса.

– Я объясню. – Стас не двигался, смотрел то в злые и уставшие глаза лейтенанта, то ему за плечо, откуда доносились голоса: к ним приближались еще люди, и, как показалось Стасу, человека три или четыре. Всего вместе с их командиром получается пятеро, одному не сладить, и ППШ придется отдать, а что дальше… Все, что угодно, война, на которой он оказался, все спишет, на труп в странной одежде похоронная команда не обратит ни малейшего внимания, закопают наравне с остальными – этими двумя, например, что уж часа два как окоченели…

– Рот закрыть и выполнять, – лейтенанту было не до шуток, и, судя по тому, как уверенно держал он свой ТТ, решимости у молодого человека хватило бы на многое.

Стас положил ППШ на землю и поднял руки, показал пустые ладони и попытался улыбнуться:

– Погоди, командир, не горячись, послушай. Я случайно здесь оказался, так получилось…

Надо бы придумать что-нибудь глупее, да некуда. Под обстрелом, в окопах – и случайно, вроде как, мимо проходил, кто поверит… Но продолжал гнуть свое, говорил правду, хоть и невероятную, невозможную, нес и вовсе уж околесицу, глядя в дуло ТТ:

– Тут еще один должен быть, одет вроде меня, длинный такой, загорелый, волосы светлые, бородка. Может, видел?

И мелькнула шальная дикая мысль – может, грохнули тварь, подстрелили, неважно кто, и лежит сейчас Юдин в этой самой грязи и не дышит. Посмотреть бы, хоть одним глазком глянуть, убедиться, что не встанет уже, не шелохнется, сволочь, порадоваться напоследок…

Но по всему видно, что лейтенант не поверил ни единому слову «случайного прохожего», свел брови к переносице и бросил сквозь зубы:

– Пошел. Руки не опускать.

И отступил к стенке окопа, дернул подбородком вправо, показывая Стасу, куда идти. Тому ничего не оставалось, как шагнуть вперед, потом вправо, чтобы обойти убитых, и Стас оказался с лейтенантом лицом к лицу, почти вплотную, так, что ТТ уперся Стасу в живот.

– Двигай. – Лейтенант вдруг свистнул, точно призывая подмогу, Стас попятился к стенке окопа, наступил на что-то мягкое, покачнулся, хлопнул ладонью по влажной глине, чтобы удержать равновесие. Лейтенант крикнул что-то, но слов его Стас не расслышал – сгинули слова в низком утробном вое двигателей, метнулась над головой меченная черными крестами тень, вздрогнула от взрыва земля. На этот раз грохнуло рядом, на голову Стасу полетели щепки и ошметки мокрой глины, застрекотал где-то поблизости пулемет, перекрыв крики. Еще разрыв, пулемет умолк, отброшенный взрывом лейтенант вскочил, кинулся к Стасу:

– Пошел! – И выбросил руку с пистолетом вперед, но на сей раз ТТ уперся в стенку окопа: Стас успел шагнуть в сторону, одновременно захватив руку с оружием, дернул ее рывком вверх-на себя, отводя правой ствол пистолета вверх. И в последний момент прикрыл глаза – лейтенант успел нажать на спуск, и пуля пролетела у лица, унеслась куда-то в пространство. Пауза – оба противника шарахнулись друг от друга, Стас пришел в себя первым, перехватил кисть с пистолетом, вывернул от себя, продолжая выкручивать лейтенанту запястье, довернул еще, пистолет грохнулся в грязь.

– Тихо, тихо, – проговорил Стас вполголоса, – ты мне без надобности, мне другой нужен. Я ж тебе говорю – мимо проходил, по своим делам. Ты меня не видел, я тебя тоже, разбежимся и забудем…

Лейтенант, побледневший от боли, не орал. Пытаясь освободиться из захвата, он ударил Стаса ногой по голени, получил ответку лбом в переносицу и изумленно раскрыл глаза, отшатнулся назад.

– Вот так, – Стас разжал руки, отпустил лейтенанта, наклонился, потянулся к брошенному ТТ, чтобы зашвырнуть его от греха куда подальше, когда за спиной грянул выстрел. Мягко зашлепали комья земли, затем упало вместе с ними что-то тяжелое, ударило по пояснице. Стаса бросило вперед, он пролетел над ящиками и приземлился в грязь. Развернулся с пистолетом в руках и выстрелил два раза. Мордатый откормленный очкарик в серой шинели и каске с белым крестом точно на стену наткнулся. Остановился набегу, боднул воздух, попятился и сел у стеночки рядом с лейтенантом, а тот так и смотрел изумленным взором перед собой, смотрел, но ничего не видел – одна пуля угодила ему в грудь, вторая прошила правый глаз. Агония только начиналась. Стас отвернулся, переступил через немца и побрел вдоль скользкой стенки окопа, стараясь не обращать внимания на тошноту, усталость и зверский холод. Прошел метров пять, остановился, чтобы перевести дух, и только сейчас заметил, что до сих пор держит в руке ТТ убитого лейтенанта. Бросил пистолет в грязь, шагнул дальше и столкнулся с кем-то, мчавшимся навстречу. Молодой, здоровый, с винтовкой в руке и в грязной распахнутой шинели с треугольниками в петлицах боец ловко петлял по траншее, налетел на Стаса, сдал назад. И уставился на незнакомца точно так же, как и лейтенант недавно – пристально, недоверчиво, «сканируя» взглядом с ног до головы. И тоже обалдел, только не знал, как реагировать, в отличие от своего командира, тот-то моментально понял, что дело нечисто, а этот пока сообразит, пока суд да дело…

– Там офицера убили, – сказал Стас, не давая бойцу опомниться. Подумал, и добавил, аккуратно наступая подошвой на брошенный «ТТ» и втаптывая его поглубже в грязь:

– Фриц убил, я сам видел. Пять минут назад.

– Трофимова? – Боец приподнялся на носках, посмотрел прямо перед собой и ринулся вперед, едва не впечатав Стаса в стенку окопа.

Стас обернулся на голос, но увидел только спину согнувшегося над мертвым командиром бойца. Подпрыгнул, осматриваясь – дом с выбитыми окнами остался слева, надо вернуться немного назад, но первым делом выбраться отсюда, пока все тихо. Выстрелов не слышно, рева двигателей тоже, зато доносятся голоса людей, они близко и попадаться на глаза им не следует. Первым делом надо отогреться, прийти в себя, собраться с мыслями, решить, как быть дальше. А сейчас убираться отсюда как можно скорее, прочь от крови, смерти, от своих и чужих.

Стас подпрыгнул, лег животом на край окопа, подтянулся на руках и пополз по мокрой жухлой траве. Но его дернули за ноги, поволокли обратно с глухими матюками, проклятиями, швырнули в грязь. Кто-то навалился сверху, вжимая колено между лопаток, и от удара по затылку пропали и холод, и зрение, и слух.

А вернулись от ударов по лицу, увесистых, наотмашь, таких, что, казалось, вот-вот голова отвалится. Едва Стас понял, что из беспамятства вернулся в реальность, он принялся анализировать ощущения. А те были довольно безрадостные: голова гудит, перед глазами плывет все и скачут черные мушки, руки связаны за спиной и основательно затекли, и сидеть неудобно – плечо упирается во что-то жесткое и холодное. Стас разлепил веки и поднял тяжелую голову, увидел перед собой высокого худого бойца в перехваченной ремнем шинели и заляпанных грязью сапогах. Тот пристально смотрел на Стаса, занес было руку для очередной пощечины, но заметив, что пленник пришел в себя, передумал и отошел к двери.

Более ничего зловещего поблизости не наблюдалось – довольно большая комната с провалами в стенах, там, где были окна, бревенчатые стены покрыты копотью, в потолке основательная дыра и сквозь нее виден скат крыши, тоже дырявой. У стены напротив стол – массивный, деревянный, выкрашен белой краской, местами облетевшей, местами ободранной вместе с щепой, рядом такой же табурет, в простенке над ним нависает черная «тарелка» репродуктора.

И дверь имеется, хорошая дверь, крепкая, закрыта плотно, рядом двое в шинелях и при оружии – тот, что по лицу его недавно бил и второй, ростом пониже, в плечах пошире – охрана, надо полагать. Переговариваются негромко, стоят поодаль, лиц не разобрать, да Стас особо и не старался. Переминаются с ноги на ногу, топают грязными сапожищами, поглядывают на «объект», но голос не подают, определенно ждут инструкций.

Стас шевельнул связанными руками и, осторожно повернув голову, разглядел, что упирается плечом в угол мощного кирпичного сооружения, уходящего под потолок. И очень холодного, от кирпича под слоем побелки веяло прямо-таки могильным холодом. «Печка» – догадался Стас – «это печка в деревенском доме и ее давно не топили». И вряд ли когда-нибудь снова затопят, судя по груде битого кирпича рядом со стеной у двери. Похоже, это и был тот самый дом, что он заметил еще из окопа и куда так стремился, отсидеться хотел. Вот и добрался наконец…

Дверь распахнулась с лязгом и скрипом, охрана перестала таращиться на арестованного, в дом ворвался ледяной ветер, Стас поежился от сквозняка и открыл глаза. Через порог шагнул невысокий, далеко не богатырского сложения мужик, глянул мельком на Стаса и повернулся к столу, сбросил на пол незамеченную раньше газету, принялся изучать что-то сосредоточенно. Стоял, повернувшись боком, не глядя на пленника, зато Стас рассмотрел его хорошо. Примерно ровесник или постарше, уставший, злой, заросший, лицо невыразительное, простецкое – один раз глянешь и потом в толпе не узнать. Сапоги в грязи, шинель перехвачена ремнем с портупеей, в точности как у Трофимова, справа кобура и тоже расстегнута, но нашивки на рукаве другие – золотые с малиновым на сером фоне, как и околыш на сдвинутой к носу фуражке, и тот же цвет на петлицах с тремя прямоугольниками. «Энкавэдэшник, – сообразил Стас, – их раскраска, я помню, дед рассказывал, а вот звание…». Здесь память подвела, да и не того было.

– Вот, товарищ майор, диверсанта задержали. Шел со стороны расположения противника, лейтенанта Трофимова из его же оружия застрелил, – доложил от двери боец.

Вошедший перехватил взгляд Стаса, выдернул из-под стола массивный табурет, сел, расставив ноги, принялся разглядывать «шпиона». И все молча, точно нехотя и вовсе без интереса осмотрел, проговорил скучной заученной скороговоркой:

– Кто такой? Откуда? Цель заброски? Почему на этом участке фронта оказался, как давно?

Шипящий свист, грохот близкого разрыва за ним, стены плавно качнулись, Стас невольно втянул голову в плечи, остальные точно ничего и не слышали. Человек напротив не сводил с пленника взгляд, держал, как на прицеле, и ждал ответа, но по лицу было видно, что время, на оный отведенное, стремительно истекает.

– Я случайно здесь оказался, – сказанное было чистой правдой, которой, разумеется, никто не поверил, даже охрана у дверей. Двое шевельнулись синхронно, но и только, с их стороны не долетело ни звука.

– Да будет тебе известно, что еще в июле приказом товарища народного комиссара обороны в Москве и области объявлено военное положение. И за преступления, совершенные в местностях, объявленных на военном положении, виновные подлежат уголовной ответственности по законам военного времени. – Человек выпрямился, сбил фуражку на затылок и зло глянул на Стаса. Во взгляде энкавэдэшника явно читалась не ненависть – досада, что ли: чего упираться, раз с поличным взяли? Но вслух произнес другое:

– А это значит, что я тебя сейчас прикажу вон к тому овражку вывести и сам исполню незамедлительно и в лучшем виде. Не ты первый, не ты последний.

Майор замолчал и теперь смотрел пристально, а сказать-то Стасу и нечего, если только все как есть от начала и до конца, но тогда точно пристрелят как сумасшедшего, и плевать, что не буйного, пристрелят, чтобы под ногами не путался.

– Я из Москвы к родственникам приехал, – сказал Стас, – но заблудился, ни разу здесь не был…

И только сейчас сообразил, что до сих пор не знает, где оказался, что от Москвы могло забросить за сотни, если не тысячи километров, и что его вранье немедленно откроется, но энкавэдэшник удовлетворенно кивнул.

– Бывает, – в голосе прозвучало что-то вроде сочувствия, – москвич, стало быть?

– Да, – честно сказал Стас, – москвич, всю жизнь в Москве живу.

И это снова было чистой правдой, проверить ее не составило бы труда, происходи все через семьдесят с небольшим лет, а сейчас вызывало определенные затруднения.

– Всю жизнь? И где именно? – человек напротив расстегнул шинель, положил фуражку на стол и пригладил пятерней светлые волосы.

«Митино», – едва не вырвалось у Стаса, но он вовремя прикусил язык. Какое Митино, на его месте сейчас лес с волками и белками или деревня, или еще что-то в этом духе. Деревня, кажется, слышал когда-то давно, уже не вспомнить где и от кого, да и незачем. А энкавэдэшник ждал, и уже проявлял нетерпение, уперся ладонями в колени, подался вперед, не сводил со Стаса глаз. Нет, точно не Митино, а что тогда? Высотка на Котельнической, где, сколько он себя помнит, жил дед? В огромном «сталинском» доме с трехметровыми потолками и дубовым паркетом, в детстве квартира казалась Стасу необъятной, количество комнат в ней не поддавалось подсчету, вся заставлена массивной, на века сработанной деревянной мебелью и с гигантскими окнами над широченными подоконниками. Не квартира, а лабиринт, но что с ней сделать пришлось, даже вспоминать неохота, слава богам, что дед не дожил, не видел, как ходят по комнатам чужие люди, таращатся на тот самый паркет, цокают языками… Деньги, правда, сразу отдали, как только нотариус сделку заверил, да только не пошли внуку те деньги впрок, не зря Ковригин издевался, душу отводя. Высотку назвать? Но дом только после войны построили, его еще нет, лет через десять появится на месте бараков, это уже бабка рассказывала.

– Ну, что, москвич? Позабыл, как родная улица называется?

Стас посмотрел на человека напротив. Тот насмешливо скривил губы, смотрел разочарованно: что ж ты, хороший мой, и соврать-то толком не можешь? Хреново тебя учили…

«Где эта улица, где этот дом… – крутилось в голове у Стаса. – Бабка рассказывала…» А где они до войны жили, до эвакуации? Говорили что-то давно о старом купеческом доме, в нем еще дочь хозяина жила, аж с дореволюционных времен, древняя старуха, на трех языках говорила. Ее в самом начале войны коллеги вот этого майора арестовали и увезли куда подальше, больше хозяйку никто не видел. А дом до сих пор цел, заброшен, разваливается помаленьку…

– Большая Якиманка, дом девятнадцать, бывшая усадьба купца Сушкина. Комната в коммуналке на втором этаже, – отчеканил Стас как по писаному, припоминая, когда сам наведывался крайний раз по указанному адресу. Получалось, что несколько лет назад мимо проезжал, и домик тот исправно громоздился на своем месте – без окон, без крыши, изнутри еще дымок вился – зимой дело было. А если бабкиным словам верить, то внутри когда-то и роскошная парадная лестница из белого мрамора имелась, и колонны чугунные под балконом во весь фасад, и потолки расписные…

– Цел домик, можете проверить, товарищ майор.

А тот позволил себе эмоцию – шевельнул бровью, выпятил губу, но тут же сделал непроницаемое лицо, провел ладонями по щекам.

– Якиманка, говоришь? Как же, знакомые места, – проговорил он, – знакомые. Дом девятнадцать… Помню дом Сушкиных, доводилось бывать. Это ж недалеко от церкви? – майор снова смотрел Стасу в глаза.

«Врешь, нет там никакой церкви», – он точно снова ехал по Москве: через Малый Каменный мост, дальше прямо с полкилометра, дальше развилка, здесь надо взять правее и через минуту-другую езды слева, в стороне от дороги покажется затерявшийся среди новых домов старинный, построенный еще до наполеоновского нашествия, особняк. Сгоревший, разумеется, с доброй половиной города, но заново отстроенный уже в камне. Богатей из позапрошлого столетия доживал свой век приютом для бомжей. И ни одной церкви поблизости – это он помнил хорошо.

– Ошибочка вышла, товарищ майор – сказал Стас, – нет там поблизости культовых сооружений, церквей то бишь. А почему вас это интересует? Уж не веруете ли вы тайно в святую троицу и приснодеву Марию? Или, может вы, товарищ майор, крещеный?

Товарищ майор подобрался, запахнул шинель и потянулся к кобуре, расстегнул ее оглушительным щелчком, но на том пока и успокоился. Откинулся к стене, с насмешкой разглядывая Стаса, качнул головой. Охрана моментально оказалась рядом, «шпиона» вздернули на ноги, прислонили к печке. С этой позиции Стас увидел на столе и свой подобранный в хроноцентре ИЖ, складень, мобильник, банковскую карточку, ТТ убитого лейтенанта, и ключи от замка зажигания УАЗа. Полно улик, и все против «шпиона», особенно складень, где маркировку «made in China» только слепой не углядит. ИЖ тоже хорош, о ключах и говорить нечего, от тайника с оружием и документами ключики, это к гадалке не ходи. А уж «нокиа»…И без подсказки сотрудники компетентных органов моментально распознают в ней переносное приемо-передающее радиоустройство. С карточкой, правда, повозиться придется – ну кто поверит, что это деньги?

– Есть там церковка, – невыразительно молвил майор, – в ней столовая для рабочих и склад, но сейчас закрыто все, к сносу готовили, да война помешала. Давненько ты дома не был, москвич.

И в памяти моментально всплыли старые черно-белые фотографии из семейного альбома, снятые на «Смену» или «Зенит». Дед с бабкой, еще полные сил, наведались в тогда тихий и зеленый, точно провинциальный парк, центр Москвы. На снимках были запечатлены и сушкинский дом, еще не расселенный, и рядом строящаяся девятиэтажка за деревянным забором, и еще барак по соседству. А вот за ним, над плоской крышей высятся и колокольня, и купола со спиленными крестами той самой церкви, давно, еще в тридцатых, по словам бабки, закрытой. Она в ней последний раз еще девчонкой была – то ли отпевали там кого из соседей, то ли крестили – аккурат перед самым закрытием. И сынок поповский в той самой сушкинской усадьбе долго еще обретался, квартиру родительскую у него, правда, отобрали, но комнатенку то ли в подвале, то ли на чердаке оставили. А церковь уж после войны взорвали, при Брежневе, за одну ночку управились…

Крыть было нечем, Стаса держали с двух сторон, держали крепко и отпускать не собирались, хоть и замотало дом от взрывов, как лодку на волне, хоть и пришлось майору замолчать, пока грохотали первые после передышки выстрелы. Да и Стас на них внимания не обратил, сосредоточился на одном – отсюда он должен выйти живым, рассказав майору всю «правду», которую тот захочет услышать.

– Давно, – сказал Стас.

– Разведшколу когда закончил?

– В мае, – не моргнув глазом, «сознался» Стас, даже не задумываясь, что за грех только что взял на душу.

– Абверштелле «Краков»?

– Так точно, – поспешно признался расколовшийся «шпион».

– Ну, да белоэмигрантского выродка сразу видно, издалека. Вас там всех так одевают, как клоунов? – в словах и тоне майора не было насмешки, только злость, и желание поскорее покончить с допросом.

– Родители из России в семнадцатом году уехали и меня увезли, – точно оправдываясь, сказал Стас. Майор поднялся, подошел вплотную, достал и кобуры пистолет, точно такой же ТТ, как и лежащий на столе. Но пока просто стоял напротив, не сводя со «шпиона» глаз.

– Это у вас там офицеры, а здесь их давно истребили заодно с господами, – произнес майор. – Хреново ты учился, господин диверсант, если не знаешь, что в Красной Армии с восемнадцатого года офицеров нет. Или учителя, золотопогонники недобитые, рассказать забыли?

Вот в чем дело, вот где прокололся – офицер. Красноармейцу одного слова хватило, моментально опознал в и без того насквозь подозрительной личности классово чуждый элемент, по голове огрел, скрутил и сообщил, Куда Следует. Золотопогонники… Ну, да, погоны заодно со званиями объявлены пережитком царизма, вот и у товарища майора знаки различия воротник и рукава шинели украшают. Отменили погоны в восемнадцатом, вспомнить бы еще, когда вернули…В конце войны командный состав уже звезды на плечах носил, это точно, фотографий тех времен в семье полно сохранилось. Что же у нас получается – сейчас сорок первый год, сорок второй? Да еще и осень, по погоде судя конец сентября – октябрь, не позже… И где, самое главное, он находится, куда его занесло вслед за Юдиным?..

– Цель заброски? – повторил майор.

– Я должен проникнуть в Москву и завербовать наводчиков для немецкой авиации, – немедля выдал свои намерения Стас, но майор ему не поверил.

– Врешь. – Он шагнул вперед и оказался со Стасом лицом к лицу. – Этой швали и без тебя в городе навалом. Врешь, скотина. Цель заброски? – Майор поднес пистолет к носу «шпиона».

– Я должен отравить воду в московском водопроводе. «И убить Сталина» – последнее произнести Стас не успел, смотрел в черное пистолетное дуло, оказавшееся перед глазами. И прикрыл веки, почувствовав, как холодный металл впечатался в кожу лба, разлепил глаза, посмотрел на майора.

– Последний раз спрашиваю – цель заброски? – произнес тот, – или прямо тут тебя исполню, как собаку, и в силосную яму сбросить прикажу…

Дульный срез врезался в лоб еще сильнее, Стас откинул голову, поморщился от приступа тошноты и сдавившей виски боли, и сказал еле слышно:

– В составе группы диверсантов я должен организовать покушение на верховного главнокомандующего. А подробности – не твое дело, майор, мелко плаваешь, чтобы я тебе о своих планах докладывал. Не по чину будет. А вот командованию твоему обрисую все в лучшем виде, и расскажу, и на местности покажу, как положено. Выполняй, пока всех нас тут не накрыло, или сам под трибунал пойдешь, так как источник ценной информации не уберег. Штрафбатом дело пахнет, или – сам знаешь – за этакую оплошность тебя самого запросто исполнить могут. По законам военного времени…

Замолчал, ожидая реакции. Реакции не последовало – не дали по загривку, не одернули.

Майор, правда, потемнел лицом, как любой бы на его месте, зло поджал губы, но ни один из стоявших поблизости не дернулся, молчали все. Это, может, и хуже, что не дергаются, не орут, не мельтешат.

– Конечно, расскажешь. – Майор убрал пистолет. – Соловьем споешь и спляшешь, если потребуется.

Он повернулся в сторону двери:

– Алехина мне позови. Бегом!

Захват справа ослаб, боец, грохоча сапогами, выбежал прочь из дома, Стас привалился к печке спиной, вдохнул ледяной воздух, чувствуя, как становится жарко – пришло что-то вроде отходняка после шока, но передышка оказалась недолгой. В комнату влетел совсем еще молодой парень в шинели нараспашку, из-под которой виднелся китель с малиновыми, как у майора, петлицами и заправленные в сапоги штаны, глянул сначала на Стаса, потом вытянулся перед начальством. Тот комкал газеты, запаковывая в них «вещдоки», сунул их в руки запыхавшемуся Алехину.

– Лейтенант, это и вот этот… экземпляр, – кивок в сторону Стаса, – немедленно доставить в штаб. Скажешь – обнаружен в расположении части, дальше с ним там сами разберутся. И мухой обратно. Давай.

Он вышел из комнаты, потеряв к Стасу всякий интерес. Алехин, еще раскрасневшийся от бега, крикнул вслед начальству «есть доставить задержанного в штаб», сделал суровое лицо, сунул газетный сверток в новенький планшет на боку и скомандовал:

– Пошел.

Стаса подхватили под локти и потащили к двери. Она распахнулась от хорошего пинка, в лицо ударил ветер вперемешку с мелкими колючими снежинками, гарью и запахом солярки. У крыльца, увязнув в грязи, стоял грузовик с брезентовым верхом, Стаса втолкнули в кабину, лейтенант сел рядом, захлопнул дверцу. Водителем оказался один из конвойных, неразговорчивый, диковатого вида деревенский мужик. Он мрачно глянул на соседа, передал свою винтовку лейтенанту и завел двигатель. Машину качнуло – кто-то запрыгнул в кузов, врезал кулаком по стенке кабины, грузовик дернулся, выкинул из-под колес комья грязи, и покатил к вывернутым с корнем столбам, на одном из которых еще висела на одной петле створка деревянных ворот.

Проехали по улице мимо уцелевших и разрушенных домов, из приоткрытого окна тянуло гарью и сыростью, зато выстрелы начали понемногу стихать, а вскоре и вовсе умолкли. Грузовик мотало в колеях, во все стороны летела грязь, «дворники» размазывали ее по лобовому стеклу и гнусно при этом скрипели. Въехали в поворот, миновали длинный деревянный барак с выбитыми окнами, дальше пошли одноэтажные домишки, пока не тронутые ни огнем, ни снарядами, и городок закончился. Колеи уводили на пригорок, за ним тянулся лесок, мокрые облетевшие деревья роняли в глину последние бурые листья. И ни одного указателя, ни намека, где он оказался – Стас принялся было вертеть головой, но получил под ребро ощутимый тычок локтем.

– Не дергайся, – произнес лейтенант без угрозы в голосе. Стас покосился на него – замученный, сутки или больше не спал, глаза красные, физиономия бледная, таращится на дорогу, старательно изображая всем своим видом должную ненависть к врагу и служебное рвение. Но получается паршиво, накрепко приклеилось к лицу лейтенанта выражение безнадеги и отрешенности от всего земного, понимает, что не жилец, и ждет уже своего часа, гадая, как это произойдет.

Стас следил за ходом «дворников» и незаметно для окружающих шевелил затекшими руками, разгоняя кровь. Но конвоирам было не до него, водитель взял правее, чтобы пропустить встречную груженную ящиками полуторку, и накрепко увяз в грязи. Грузовик зверски мотало вперед-назад, мотор захлебывался, в лобовое стекло влетел здоровенный ошметок глины и все шарахнулись назад. Машина встала, водитель открыл дверь, оглянулся, высмотрел там что-то и еще раз дал по газам. Грузовик развернуло, как на льду, повело боком, и он окончательно увяз в грязи точно в трясине. И ни одной машины поблизости, ни встречной, ни попутки, они одни на дороге – с одной стороны поле, с другой чахлый лесок.

Лейтенант, не оборачиваясь, грохнул кулаком по стенке кабины, Стас услышал, как кто-то выпрыгнул из кузова в грязь.

– Давай! – проорали оттуда, водитель, глядя назад, наддал, грузовик бросило вперед, к мокрым кочкам у кромки поля.

Стас едва не врезался лбом в стекло, отлетел, столкнулся плечами с лейтенантом. Тот смотрел прямо перед собой и даже бровью не повел, только глянул в зеркало на дверце кабины, проверяя работу подчиненных. Еще толчок с порцией эпитетов и брызгами грязи, влетевшими в кабину, еще один – и грузовик вернулся в колею, дернулся, покатил, переваливаясь, дальше.

– У вас там тоже такие дороги? – спросил лейтенант.

– Где – там? – не сразу понял его Стас.

– Где – где… В Германии, где ж еще, – зло пробормотал водитель, удерживая машину от падения в очередную наполненную водой яму. Кое-как на пониженной вписались в поворот, лес обступил дорогу с двух сторон, и сразу стало темнее.

– Такие же, – сказал Стас. И душой не покривил – стоит отъехать от Москвы на полсотни километров, увидишь ту же картину. Ничего за семь десятков лет не изменилось, это вам не Германия, где побежденные такие дороги себе построили, что одна рука к валидолу тянется, а вторая к пистолету, ибо велик порыв застрелиться с тоски, когда на немецкий автобан въезжаешь. Доводилось видеть и как строится это чудо – сначала ленточками размечается участок, засыпается просеянным песком, дальше стелется пленка, сверху снова песок, но крупный, еще один слой пленки заливается то ли цементом, то ли подобной смесью, еще один насыпной слой, и только на него укладывается асфальт. «Мы так жить не будем, – была тогда его первая мысль. – Ни мы, ни наши дети». И не ошибся. А уж покататься по ровнехоньким, без единой выбоины или трещины дорогам немало довелось, пару сотен тысяч, если не больше, километров по европам за пять лет отмотал, пока туриков отечественных возил заморскими красотами любоваться. За рулем «мерседеса», между прочим, повышенной комфортности со всеми наворотами вроде кондиционера, кофеварки на пять литров и роутера в салоне, дабы туристы связь с родиной держали, и сообщали о своих перемещениях в режиме он-лайн: сегодня я в Амстердаме конфетами с коноплей завтракал, завтра пивком бельгийским нальюсь, а через пару деньков привет из Парижу от меня ловите… Но про Брюссели с Амстердамами лучше промолчать, или хлопнут прямо здесь, в этой самой луже, списав на попытку к бегству.

– Вот и подохнете скоро в своей грязи, – проговорил лейтенант без особой злобы в голосе.

– Скорей бы. – Водитель, в отличие от начальства, позволил себе пару смачных эпитетов и прибавил скорость – дорога выходила на высокое место, в колеях стало посуше, грузовик не мотало, и он все быстрее катил вперед. С пригорка показались крыши деревенских домов, то пропадавшие из виду за голыми ветками придорожных берез, то появлявшиеся вновь. И поднимались над крышами столбы черного дыма, но по всему было видно, что это не печки топят. Уж больно клубы густые и как-то много их, и вроде даже выстрел с той стороны послышался. Лейтенант опустил стекло, высунулся из кабины, придерживая фуражку.

– Не пойму, – растерянно проговорил он, – это ж Хребтово, штаб в Подлесье, через три километра… Гони, сейчас у них спросим.

И все уставились на мчавшуюся по прилегающей дороге грязную полуторку, битком набитую людьми. Вернее, на кабину, круглые фары и лобовое стекло, тоже забрызганное грязью с беспомощно ползавшими по ней «дворниками». Машину качнуло, вынесло на обочину, водитель моментально бросил ее обратно и затормозил, разворачивая параллельным курсом. Стас только успел заметить, что все, кто ехал в кузове, одеты в форму, и форма эта серого цвета, и на касках людей намалеваны белые кресты. Но ни крикнуть, ни даже рот открыть не успел – лобовое стекло их машины пошло трещинами, осколки посыпались на пол и на колени, водителя откинуло назад, он врезался затылком в стенку кабины и повалился грудью на руль.

– Что за… Это ж фрицы! – услышал выкрик лейтенанта Стас, он пригнулся и прижался лбом к коленям. Задумываться о странностях вроде той, с какой стати немцы предпочли полуторку на порядок более комфортным грузовым «мерсам» и «опелям», или что стало с водителем и пассажирами машины, если таковые имелись, времени не было. Думал он в этот миг только об одном – хорошо бы еще и голову прикрыть, да руки за спиной связаны. А грузовик пер, не снижая скорости, понесся под горку, вылетел из колеи и затормозил наконец, переломив бампером тонкую березку. Слева навалилось что-то тяжелое, неподвижное, справа ударил по лицу порыв ледяного ветра, Стас пополз к открытой двери. Выбрался из-под придавившего его тела водителя, вывалился из кабины и залег в траве у переднего колеса машины.

Первые короткие очереди затрещали из встречного грузовика, лейтенант огрызался из табельного редкими одиночными, из кузова его поддерживал второй конвоир. Палил редко, но метко – из вражеской полуторки выпали двое, один за другим, остальные попадали на дно и временно прекратили стрельбу. На пару секунд, не дольше – над бортами показались три плевавшихся огнем дула – фрицы в три ствола лупили из «шмайсеров» по грузовику. Новые выстрелы из кузова и со стороны задних колес проредили участников перестрелки, на траву грохнулся еще один, второго отбросило к противоположному борту. По колесам и топливному баку «родной» полуторки пока что не влепило, но при таком раскладе их вскорости разделают, как бог черепаху, вдобавок в любой момент пуля прошьет бак с горючкой и может начаться пожар…

Стас упал на спину, извернувшись, поджал ноги, пропустил их меж связанными руками, миг – и руки были теперь спутаны впереди, а это все ж малость полегче. Дополз, старательно вжимаясь в мокрую траву, до выпавшей из кабины вместе с Алехиным «мосинки», лег на нее, прижимая к земле, и принялся перепиливать путы о невероятно тупой штык винтовки. Сквозь беспорядочный треск очередей прорывались слитные многоголосые вопли, кутерьма заворачивалась нешуточная, и стреляли уже с двух сторон. Поняв, что ловушка не захлопнулась, немцы обходили машину полукругом, рассчитывая дожать бойцов численным превосходством. Но удавалось пока не очень, Стас видел, как упали еще двое в серой форме, но после длиннющей, на полмагазина очереди из ППШ, выпущенной по грузовику, выстрелы из кузова прекратились. Стасу стало предельно ясно, что отсиживаться под лавкой – тактика порочная, пора всерьез подумать о самозащите. Вряд ли кто-нибудь из нападающих будет столь наблюдателен, что посреди всей этой катавасии обратит внимание на его странную одежду и вообще весь вид, мягко говоря, не соответствующий окружающей обстановке и снизойдет поинтересоваться, а почему, собственно…