Настоящая фантастика – 2019 (Александра Калинина) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Василий Головачев, Дмитрий Лазарев, Майк Гелприн, Игорь Вереснев, Дмитрий Лукин, Николай Немытов, Ольга Кай, Наталья Духина, Елена Щетинина, Александра Калинина, Александр Богданов, Георгий Герцовский, Анна Голубева, Константин Миронов, Ксения Нели, Тар Саргассов, Дмитрий ОсинНастоящая фантастика – 2019

© Г. Гусаков (составитель), В. Головачёв, И. Вереснев, М. Гелприн, Н. Духина, О. Кай, Н. Немытов, А. Голубева, А. Богданов, К. Миронов, Г. Герцовский, Д. Лукин, К. Нели, Т. Саргассов, Д. Осин, Е. Щетинина, А. Калинина, Д. Лазарев, 2019

Немного физики

Василий В. Головачёв. Призрак судного дня

1

Филипп Каледин позвонил неожиданно, когда Ломакин собирался отдохнуть с родителями, жившими в Полтаве, на берегу речки Ворскла.

Отцу Ивана исполнилось сорок девять лет, он работал директором Школы русского рукоделия, был знатоком ремёсел и сам построил на своём приусадебном участке кузню, где изготовлял великолепные поделки из металла. Кроме того, старший Ломакин любил рыбачить, пристрастил к этому сына, и младший Ломакин часто отдыхал от полётов за пределы Солнечной системы на родине родителей.

Дом отца вряд ли можно было назвать родовым имением. Впервые в этом месте на окраине города двести лет назад, аккурат в канун Октябрьской революции, поселился один из предков Ломакиных, Пётр Алексеевич Ломакин, живописец и литератор. Естественно, дом перестраивался не раз, реагируя на изменения ситуации в стране и в соответствии с финансовыми возможностями семьи, до уровня богатых усадеб не добрался и в нынешние времена представлял собой небольшой двухэтажный коттедж с шатровой отделкой по славянским мотивам, как и все хозяйства в этом пригороде, образовавшие старорусское подворье.

Было воскресенье, восемнадцатое июля; мужчины уже укладывали снасти в багажник флайта, чтобы забраться подальше в плавни, на мысок, поросший сосняком, любимое место отдыха семьи, и звонок Филиппа вынудил Ивана оторваться от этого занятия.

После полёта к Сфере Дайсона отношения молодых людей нельзя было назвать дружескими.

Каледин повёл себя на этом объекте слишком агрессивно, поддавшись излучению «пси-мусорных» отходов вымерших хозяев Сферы на её внутренней оболочке. Но в принципе Филипп был умным парнем, понимал свою вину и пытался как-то её загладить, смущённый собственным поведением и уровнем психической неустойчивости. После возвращения домой он пообещал всем довести себя до состояния «кристально чистого супермена», не поддающегося никаким внешним воздействиям.

Ломакин радиации Сферы Дайсона не поддался, и это расстраивало Каледина, принятого в исследовательскую группу оператором технических систем экспедиции.

– Привет, Железный, – сказал он преувеличенно радостно, когда Иван включил обратку; нынешние гаджеты позволяли вести переговоры с абонентом с помощью персональной голографии: изображение собеседника видел только человек, с ним разговаривающий. – Как отдыхается?

Иван пропустил придуманную Филиппом кличку Железный мимо ушей.

– Только собираюсь, – признался он. – Наверно, поеду к отцу в Полтаву. А ты?

– Хотел махнуть на Курилы с компанией, но возникли проблемы.

– Помочь? – великодушно предложил Ломакин, в глубине души не чувствуя особых сопереживаний. Но мать воспитала сына вежливым человеком, и в жизни это помогало ему не раз.

– Здесь ты бессилен, – засмеялся Каледин, брюнет с тёплыми карими глазами, в отличие от Ивана, синеглазого блондина. – Затевается новый поход экстрагруппы к очередному экзоту, и моё начальство собирает отряд. Мне тоже предложили.

– Куда? – заинтересовался Иван.

– В Орле нашли интересную планету.

– Сейчас планеты у звёзд открывают каждый день. По теории в нашей галактике на сто миллиардов звёзд приходится триллион планет.

– Ну, ты же знаешь, чем мы занимаемся. Среди этих триллионов немало такого, что стоит исследовать в первую очередь. В вашей епархии этим и занимаются.

Иван машинально кивнул.

Первопроходческие рейды в космос после появления ГСП-технологий[1] стали регулярными. Сначала в российском Центре космических исследований, затем и в других аналогичных структурах других стран появились подразделения для экспресс-изучения экзотических объектов в глубинах Вселенной, звёзд, чёрных дыр и планет. А потом был создан и Международный кластер аномальных исследований (МКАИ), использующий новейшие ГСП-корабли, в том числе «Дерзкий» – крейсер Российского космического Агентства, на котором Иван и служил оператором.

В первом полёте к звезде Кеплер-666 в созвездии Лиры, получившей название Глаз Гефеста, который «Дерзкий» совершил в прошлом году, было обнаружено редчайшее взаимодействие планет – из «нормальной» материи и «тёмной антиматерии». К счастью, экипажу космолёта удалось вовремя определить опасность и вернуться на Землю без потерь.

Три месяца назад «Дерзкий» посетил Сферу Дайсона – загадочный объект, созданный вокруг одной из звёзд в созвездии Ориона. Объект действительно оказался сферическим пузырём, окружавшим звезду, внутренняя поверхность которого использовалась хозяевами в качестве мусорного полигона – гигантской свалкой отходов жизнедеятельности, в том числе – психических, негативных, что едва не послужило основанием жёсткого конфликта между членами экспедиции. Правда, и в этом случае экипажу «Дерзкого» удалось справиться с проблемой. Космолёт вернулся домой, а к звезде Q Ориона теперь должна была направиться другая экспедиция, подготовленная тщательнее, имеющая контактёров и знающая, с чем ей придётся столкнуться.

Интересно, подумал Иван, что астрофизики обнаружили в созвездии Орла на этот раз? Сенсаций вроде бы не было. Или я отстал от жизни?

– И что там в Орле?

– В Орле есть рассеянное скопление NGC 6709, в нём всего сорок с лишним звёзд.

– Я в курсе.

– Извини, – заулыбался Каледин, – забыл, что ты сам можешь читать лекции по астрофизике.

– Не преувеличивай.

Иван вспомнил всё, что знал о созвездии Орла – Aquila по-латински – и его достопримечательностях.

Ярких звёзд в нём было не так уж и много, по пальцам можно было пересчитать, экзотических объектов как будто не наблюдалось, и рассеянное скопление NGC 6709, или как его обозначали в других каталогах – OCL 100, открытое Джоном Гершелем в тысяча восемьсот двадцать седьмом году, ничем особенным среди других подобных скоплений не выделялось. Разве что формой: в телескопы оно напоминало перевёрнутую букву «лямбда».

– В общем, у небольшой оранжевой звезды класса К обнаружена странная планета в форме бублика. И сейчас идёт отбор кандидатов в экспедицию. Не хочешь поучаствовать?

– Странно, что мне никто ничего не говорил.

– Наверно, посчитали, что тебе и всему экипажу нужен отдых после Дайсона. Мы вернулись всего три дня назад.

– Благодарю за известие.

– Не за что, я думал, ты знаешь. Было бы неплохо отправиться к Орлу вместе. Я у тебя в долгу.

– Не выдумывай.

– В общем, решай, рейд обещает быть интересным. Кстати, с нами пойдёт и Карла.

Связь прекратилась.

Иван выключил мобильный, размышляя, зачем Филипп сообщил ему о геологе экспедиции. Карла де Лонгвиль входила в состав научной группы, доставленной «Дерзким» на Сферу Дайсона, была действительно красивой женщиной, но Иван не входил в круг её поклонников, включавший и самого Каледина. Почему Филипп решил, что присутствие в группе Карлы станет для Ивана решающим доводом, было непонятно.

Подошёл отец, закончивший укладывать багаж. Он был высок, не ниже сына, широкоплеч, загорел, и обоих можно было бы принять за братьев-близнецов.

– Вижу сомнения на твоём лице, космонавт. Что забыл?

Иван смущённо улыбнулся.

– Позвоню кое-кому и расскажу.

– Ладно, я пока займусь другими делами. Вылетаем через полчаса.

Иван вернулся в дом, сел на кровать в своей спальне, позвонил Бугрову.

Капитан «Дерзкого» линию не включил и ответил через минуту, извинившись, что был занят. Из его слов выходило, что он, в отличие от членов экипажа, получивших право на заслуженный отдых, находился в данный момент на борту космолёта, проходившего техосмотр на лунном космодроме Коперник.

– Слушаю, Иван Кириллович.

Виталий Семёнович Бугров не просто слыл предельно решительным и жёстким капитаном, он таковым был, умудряясь при этом снискать любовь и уважение не только у членов команды, но и у всех людей, так или иначе связанных с ним.

Ему исполнилось тридцать восемь лет, он был невысок, но плотен, крутоплеч, узколиц, с выдающимися скулами и твёрдым взглядом светло-серых глаз. Поглядев в эти глаза, хотелось встать по стойке «смирно» и щёлкнуть каблуками.

Иван невольно подтянулся.

– Виталий Семёнович, прошёл слух, что в Агентстве решается вопрос о посыле экспедиции к Орлу.

Каменное лицо Бугрова осталось невозмутимым.

– Существует такое намерение.

– А мы? Я имею в виду наш крейсер? Разве не нас посылают в разведку?

– Вопрос не решён. Во-первых, почти каждая страна имеет ГСП-корабли, и все рвутся в бой, в том числе частные компании, жаждущие завладеть космическими сокровищами. Во-вторых, мы только что вернулись из похода и имеем право отдохнуть.

– Но Филипп уже собрался лететь!

Бугров приподнял бровь.

– Каледин? Это он сообщил тебе о сборе?

Иван покраснел.

– Позвонил несколько минут назад.

– Да, возможно, группа Шустова будет участвовать в походе.

– Неужели они полетят на другом корабле?

– Тебе-то что за дело? Кого назначит Агентство, тот и полетит. Тебе мало одного конфликта с Калединым?

– Он извинился… да и не очень-то он виноват. Я уверен, что ничего плохого больше не случится.

– Отдыхай, Иван. – Бугров посмотрел куда-то в сторону, и его «призрак» перед глазами Ломакина исчез.

– Поговорили… – вслух проговорил Иван, обескураженный сухостью капитана.

Но мобильный мяукнул опять. Перед глазами сформировалось лицо Бугрова:

– Ты где сейчас?

– В Полтаве, – ответил удивлённый Иван.

– Позвони вечером, возможно, понадобится визит к начальству.

– Есть позвонить! – вытянулся обрадованный молодой человек.

2

Совещание в российском Центре космических исследований закончилось за полночь. Правда, Ивана вместе с другими членами экипажа «Дерзкого» в зал заседаний Центра, расположенного в российской же станции «Салют-2000» над Землёй, не пропустили. Он был вынужден ждать капитана Бугрова в зале фрилайфинга с великолепным видом на ночную сторону планеты. «Салют» висел в одной точке орбиты над Москвой на высоте семисот километров, и с помощью систем дальновидения из зала можно было разглядеть любой город России, а при желании и любой его район.

Сидели за двумя столиками, трепались ни о чём, ожидая решения комиссии о посыле именно российского корабля. Шутили. Надеялись. Верили в судьбу.

Капитан Бугров появился в зале, как всегда уравновешенно-невозмутимый, вместе с седовласым профессором Шустовым, руководителем исследовательской группы РАН, специализирующейся на изучении экзотических объектов в космосе. Оба были увлечены каким-то спором и отвлеклись от него, лишь когда к ним бросились молодые навигаторы, бортинженеры и операторы «Дерзкого».

– Виталий Семёнович! – заговорил Леон Батлер, кванконик корабля, сменивший за три дня отдыха прежнюю «спартанскую» причёску (ёжик) на жёлто-фиолетовые лохмы йети.

– Всё в порядке, орлы, – оглядел экипаж Бугров, останавливая взгляд на Фьоретте Месси; она заведовала системами защиты корабля и была признанным знатоком оружия. – Фьори, мне говорили, что вы…

– Не берите в голову, капитан, – перебила Бугрова черноволосая и черноокая красавица, пользующаяся непререкаемым авторитетом даже у признанных специалистов военного дела. – Он подождёт.

Иван покосился на соседа, Альберта Полонски.

– Она собралась замуж, – шепнул ему второй навигатор корабля. – Хотела сыграть свадьбу.

– Что ж, товарищи любители экзотики, – сказал Бугров будничным тоном, – могу поздравить: утвердили наш коллектив. Три дня на сборы, и жду всех на Луне.

– Ура! – дружно вырвалось из четырёх молодых глоток.

Фьоретта только улыбнулась.

Капитан перевёл взгляд на Ивана.

– Порыбачить успел?

– Ага, – расплылся в улыбке молодой человек.

– Что поймал?

– С десяток стерлядок, пару сомиков.

– Отличный улов!

– Я не один ловил, – признался Иван.

– Люблю стерлядь, запечённую в сметане.

– Я тоже.

Космолётчики зашумели, выражая свою радость своей же востребованностью.

– Мог бы пригласить на уху, – заявил Андрей Нарежный, первый навигатор «Дерзкого».

– Впереди три дня, наловлю и приглашу, – пообещал Ломакин.

Разошлись повеселевшие, обмениваясь полученной информацией о цели полёта и обсуждая характеристики обнаруженной в созвездии Орла планеты.

Полонски догнал Ивана в зале орбитального лифта, соединённого шпагой безгравитационного канала с терминалом в подмосковном Королёве, приобнял за плечи.

– Ты действительно стерлядь ловил?

– Зуб даю!

– В Полтаве?

– В десяти километрах от города, мы с отцом место знаем. Чем тебе Полтава не нравится? Наши речки знаешь какие чистые? Не то что в вашей Польше.

– Националист, – засмеялся Альберт.

– Полтава, между прочим, была украинской, пока лет семьдесят назад Украина снова не присоединилась к России.

– Прилетим с Орла, прилечу к вам в Полтаву, проверю, ловится у вас стерлядь или нет. Я с детства рыбачу.

– Я тоже. Договорились.

На том и расстались.

3

«Дерзкий» не зря считался самым совершенным покорителем космических пространств. Выполненный по модульной схеме, он мог легко менять агрегаты, технические системы, интерьеры и объём, что позволяло ему совершенствоваться без длительных капитальных ремонтов и профилактических работ.

Будучи трансформером, крейсер мог менять и геометрию корпуса в зависимости от внешних условий. На космодроме в кратере Коперник он смотрелся как сложная зеркальная полусфера со множеством красивых геометрических переходов, изгибов и выпуклостей диаметром около четырёхсот метров. Но, взяв старт и удалившись от Луны на тысячу километров, крейсер превратился в ещё более сложный сгусток готически-фрактальных конструкций, по форме близкий к наконечнику копья. Готику порождали антенны ГСП, сворачивающие пространство в подобие «струны». Центральный пост космолёта прятался в модуле высшей защиты, под слоем силовых преобразователей, а его продолжением был жилой отсек и кают-компания, не потерявшая своего назначения и в век совершенства дополнительных реальностей и компьютерного общения.

Двадцать третьего июля «Дерзкий» проверил работу двигательно-опорного комплекса, преодолев одним прыжком расстояние от Луны до Нептуна. Экипаж провёл очередной техосмотр, побаловал себя кофе-пати в кают-компании, где собралась вся исследовательская группа в количестве пяти человек. Руководитель экспедиции Шустов произнёс трогательную речь, призывающую соблюдать инструкции в экстремальных ситуациях, особенно СРАМ[2], и космолётчики ещё раз обсудили все известные им данные о цели полёта – планете в форме бублика, которая (форма) предполагала наличие разумных сил у звезды в созвездии Орла. Подразумевалось, что планету такой геометрической формы природа не в силах создать самостоятельно.

В составе экипажа «Дерзкого» никаких изменений не произошло. Это был сплочённый прошлыми полётами коллектив космолётчиков, имевший богатый первопроходческий опыт, и руководство Международного Центра пошло на поводу у Роскосмоса, предложившего кандидатуры экипажа, не стало настаивать на привлечении к рейду других космонавтов из отряда экзот-рисконавтов. Тем более что капитан Бугров был категоричен в своём решении оставить ядро команды неизменным.

В исследовательской группе произошли перестановки, хотя и небольшие, можно сказать, косметические.

Астрофизика Джонатана Шампинолли, за глаза прозванного коллегами Шампиньоном (по большей части из-за шапки белых волос), заменил Ядогава Хироси, астрофизик и ксенолог Японского космического Агентства. Что он был за человек, никто из экипажа не знал, но Шустов в приватной беседе с Бугровым убеждал капитана, что Ядогава классный специалист и хороший товарищ.

Бугров поверил.

Не отказался от полёта и Филипп Каледин, по сути изменивший планы Ломакина на отдых после возвращения со Сферы Дайсона. Если бы не он, возможно, экипаж «Дерзкого» был бы другим.

К счастью, оператор технических систем исследовательской команды интуитивно почувствовал, что не стоит слишком настойчиво добиваться дружбы Ивана, и не надоедал ему предложениями посидеть в кают-компании за бокалом сидра или воспоминаниями о прошлых походах. И это обстоятельство Ивана устраивало.

Карла де Лонгвиль вела себя подчёркнуто вежливо со всеми членами экспедиции, и, судя по всему, круг её поклонников не изменился. Где бы она ни появлялась, девушку всегда ждали молодые космолётчики. А Полонски вообще был от неё без ума.

Впрочем, это не мешало никому своевременно выполнять свои обязанности.

В тот же день двадцать третьего июля, пройдя мимо третьей по размерам газовой планеты Солнечной системы в двух миллионах километров, «Дерзкий» активировал ГСП-комплекс и прыгнул в глубину созвездия Орла, к рассеянному скоплению NGC 6709, которое отделяло от Солнца расстояние в три тысяч сто световых лет.

До звезды класса К – небольшого оранжевого карлика вдвое меньше Солнца, получившей название Свеча, «Дерзкий» добрался за трое суток: пришлось прыгать трижды, так как уже в самом скоплении оказалось, что за три с лишним тысячи лет[3] оно вошло в хвост пыли и газа, тянувшийся через созвездие, и этот хвост капитан Бугров решил обойти.

Однако пришёл час, когда в перекрестии визирных меток центрального экрана обзора появилась и сама Свеча, по сути – остывающее ядро некогда большой и яркой звезды, сбросившей оболочку во время взрыва сверхновой. Никаких экзотических характеристик звезда по сравнению с другими звёздами скопления не имела, и было даже странно, что астрономы Земли обратили внимание на этот участок космоса в поисках планет.

Однако планета-бублик, которую кто-то в шутку предложил назвать Толкином – по имени писателя, придумавшего «кольца всевластия», находилась именно у Свечи, и можно было только удивляться причинам её образования в стандартном по всем признакам районе Галактики.

Система Свечи состояла из восьми планет и одного пояса пыли. Толкин вращался вокруг звезды вторым по счёту, на расстоянии в двенадцать миллионов километров. Издали планета не производила большого впечатления – небольшая, плоская с виду лепёшка цвета заплесневевшего сухаря. Но вблизи, с расстояния всего в пять тысяч километров, превращалась в нечто невообразимое с точки зрения научного ядра экспедиции. Впрочем, и космолётчики, повидавшие на своём веку немало планет у других звёзд, а также планетоподобных тел и астероидов, в большинстве случаев бесформенных каменных глыб, не преминули высказать свой восхищение объектом исследований.

Толкин действительно имел форму баранки.

Его масса была примерно равна массе Земли, внешний радиус баранки равнялся пяти тысячам километров, внутренний, ограничивающий размер дырки, не превышал тысячи триста. Вращался этот бублик вокруг Свечи – словно колесо катилось по круговой дорожке, с небольшим наклоном к плоскости орбиты, и сутки на планете равнялись четырём земным часам с минутами, что порождало многие эффекты на поверхности баранки вроде устойчивых песчаных тайфунов и смерчей.

Имел Толкин и атмосферу, довольно плотную, состоящую в основном из азота и метана, с приличным процентом кислорода, что вполне могло послужить основанием для формирования жизни на его поверхности. В кают-компании «Дерзкого» сразу заговорили об этом, когда эксперты подвели итоги зондирования планеты и собрали все доступные для дистанционного обзора данные. Но главным возбуждающим умы учёных фактором была необычная форма планеты, породившая немало споров о причинах её возникновения.

Все массивные небесные тела стремятся приобрести под действием гравитации круглую форму. Гравитация старается как можно плотнее утрамбовать вещество к центру объекта. Ледяные тела диаметром более четырёхсот километров и каменистые диаметром более девятисот километров становятся по мере роста массы более или менее сферическими. Эта форма диктуется естественным балансом сил между притяжением и центробежным отталкиванием при вращении планеты. В теории баранковидные образования могли сформироваться при соблюдении необходимых условий в разных уголках космоса, но процесс этот не отличается стабильностью: избыток гравитации приводит к тому, что образовавшееся кольцо схлопнется, недостаток – и кольцо разорвётся. Поэтому образование долгоживущей планеты-тора с точки зрения эволюции систем можно назвать событием практически невероятным.

Примерно таковым была речь Шустова, объяснявшего капитану Бугрову суть явления. На что капитан спокойно заявил:

– Но Толкин существует реально. Если природа не в состоянии создать такой объект, значит, его создали какие-то разумные существа. Я правильно рассуждаю?

– С точки зрения здравого смысла – вполне, – улыбнулся учёный. – Но это ещё надо доказать.

– За этим мы и прилетели сюда, – весело заявил Филипп Каледин, рассчитывающий первым высадиться на поверхности «бублика».

4

Однако с высадкой пришлось повременить.

«Дерзкий» остался на двухтысячекилометровой орбите, и первыми к планете-тору пошли беспилотники, нагруженные исследовательской аппаратурой. Они и стали источниками видеопередач, которые тщательно проанализировали компьютеры и возбуждённо изучали космолётчики, в первую очередь ища признаки разумной жизни или хотя бы следы инфраструктуры хозяев планеты.

Ландшафты Толкина потрясали своим разнообразием, эстетикой необычных сочетаний рельефа и формами геологических структур. Ими можно было любоваться часами.

Так как планета вращалась с приличной скоростью – почти в четыре раза большей скорости вращения Земли вокруг оси, разницу климатических зон на Толкине усугубляла сила Кориолиса, возникающая из-за различия в скорости движения между приполярными и экваториальными областями вращавшегося бублика. Из-за этого ветры, дующие от экватора к полярному кольцу, навивались спиралью на тело тора и оставались стабильными в течение долгого времени, пока планета-бублик не поворачивалась к светилу другим боком. Конвективные объёмы атмосферы, так называемые ячейки Хэдли, то есть «элементарные частицы» циркуляции атмосферы, направлялись от экватора к полюсам и возвращались обратно уже охлаждёнными, но всё ещё плотными, что создавало резкие перепады температур и давления от спирали потока к спирали, реализующие частые экстремальные погодные условия. Поэтому наблюдать за переменами погоды на Толкине было крайне интересно, и даже капитан Бугров был замечен в созерцании пейзажей и бурь на планете, хотя никто не мог бы упрекнуть его в пустом времяпровождении.

Археолог экспедиции Томас Нурманн даже признался как-то, что он может любоваться ландшафтами планеты-бублика сутками, но тут же добавил:

– Вряд ли кому-то пришло в голову создавать такую планету из рациональных соображений. Ума не приложу, что полезное для цивилизации можно извлечь из её формы. Но почему бы не представить, что хозяева Толкина сконструировали бублик из эстетических побуждений? Чтобы любоваться потрясающими восходами и закатами?

– Это если они имели глаза и были похожи на людей, – вежливо проговорил Ядогава. – Существам, отличным от нас биологически, человеческая эстетика может быть недоступна, как и нам – их логические построения.

Учёные заспорили, а Иван, скучавший в их компании, свободный от дежурства, подумал, что представления людей о мотивах иных разумных существ могут быть очень далёкими от истины. Никто из земных учёных не мог представить, что колоссальное сооружение – Сферу Дайсона, окружившую звезду с планетой, её создатели станут использовать в качестве мусорной свалки, и уж тем более – в качестве отстойника негативных психотронных материалов.

– Когда можно будет приземлиться на Толкине, Виталий Семёнович? – спросил Иван.

Он сидел в кают-компании вместе с исследователями, но система интерсвязи корабля позволяла общаться всем её пассажирам и членам экипажа в едином поле.

– Скоро, – пообещал капитан.

Он сдержал слово ровно через сутки после этого разговора.

За это время беспилотники облетели Толкин две сотни раз, собрали всю доступную информацию о состоянии планеты, и эксперты экспедиции смогли наконец заняться анализом полученных данных. Создали карту воздушных течений, определили наиболее опасные зоны атмосферы и ландшафтные структуры на её поверхности и доложили капитану о своих выводах.

Выводов было два. Первый: баранкообразная планета не имела признаков разумной жизни, напоминавшей земную. То есть жизнь на ней была – бескрайние болота внутреннего «полярного» кольца кишели странными организмами, по большей части объединявшими признаки животного и растительного мира (их можно было условно назвать грибами). Но разумной деятельности они не вели, во всяком случае – в понимании учёных.

Вывод второй: исходя из невероятной точности структур Толкина, как геометрических, так и материальных, нельзя было избавиться от впечатления, что в её формировании участвовал некий высший приоритет, то есть разум, пусть и не близкий человеческому.

– Вы уверены в реальности создания сооружения такого масштаба, Игорь Ильич? – осведомился Бугров, выслушав доклад руководителя экспедиции.

– И да, и нет, – признался Шустов. – С одной стороны, мы, люди, не в состоянии создать планету, даже круглую и меньших размеров. С другой стороны, кто-то же слепил Сферу Дайсона, которая намного больше Толкина? Поэтому меня не удивляет, что ещё одна раса решила построить планету-тор. Хотя при этом встаёт дополнительный вопрос: зачем?

– Что вы подразумеваете под этим?

– Предположение коллеги Томаса о том, что некие существа создали объект для эстетического созерцания, имеет право на существование. Но у меня лично по этому поводу имеются большие сомнения.

– Есть идеи?

– Пока нет, – огорчённо развёл руками Шустов. – Будем работать.

– Так можно-таки посетить Толкин или нет? – повторил вопрос Ивана Филипп Каледин. – На мой взгляд, беспилотники не все интересные места облетели. Особенно подозрительны цепочки круглых низин в переходных зонах между полярными болотами и пустынями экватора. Такое впечатление, что их кто-то специально формировал. Я не прав, Игорь Ильич?

– Да, пожалуй, – согласился Шустов.

– Хорошо, разрешаю развернуть наземные исследования, – объявил капитан Бугров голосом врача-психиатра.

– Ура! Мы победили! – воскликнул обрадованный Каледин и с чувством шлёпнул ладонью по подставленной ладони Ломакина.

5

Катер стоял на вершине каменной складки – безупречной технологической геометрии машина, способная нести в своей утробе до шести пассажиров и защитить их от множества катаклизмов, в том числе от ядерного взрыва.

Капитан Бугров не стал мелочиться (а скорее – рисковать разведчиками) и выделил им модули высшей защиты класса «голем», энергетически независимые (имеющие генераторы выкачивания энергии из вакуума, называемые «вакуумсосами») и способные пересечь Солнечную систему из конца в конец. Один «голем» пилотировал Иван Ломакин, второй – Филипп Каледин. На борту первого присутствовала Фьоретта Месси, на борту второго разместилась вся исследовательская группа во главе с Шустовым. Кроме того, катера несли два беспилотника, два исследовательских робота «Аргус» плюс 3D-принтер в багажном отсеке с пакетом программ, обеспечивающих автоматическую развёртку хозяйственно-бытового модуля «Трилистник».

Иван опустился на поверхность Толкина первым. Место было выбрано заранее – недалеко от той самой цепочки круглых болотистых низменностей, о которых говорил Нурманн. Пока бот строил для группы учёных убежище, а другой устанавливал защитный периметр, Иван прошёлся по складке горной породы, напоминавшей земной известняк, в компании с Фьореттой и защитным фозмом[4], похожим на помесь богомола с летучей мышью. Остановились на обрыве.

Панорама странного ландшафта развернулась под ними живописнейшей из картин, когда-либо виденных Иваном на других планетах. Ещё сверху, с высоты в несколько километров, они любовались тянувшимися параллельно друг другу на добрую сотню километров бороздами, но вблизи пейзаж оказался ещё более впечатляющим. Ощущение было такое, будто местность в этом районе кто-то ровнял гигантскими граблями. Цвет гребней, разделявших долины-каньоны, был преимущественно серым, с белыми и чёрными вкраплениями, а сами долины поросли зелёно-седыми лишайниками причудливых форм, и глаз невольно искал сосредоточия искусственного происхождения, осмысленные с точки зрения человека, но не находил.

Сила тяжести в районе посадки катера была процентов на двадцать ниже земной, и бродить по твёрдым кристаллическим плитам было легко. Хотелось откинуть шлем и вдохнуть воздух полной грудью. Однако дышать местным воздухом было нельзя, и приходилось довольствоваться лишь мечтой о приятном отдыхе на «толкиновской» природе.

Небо цвета тусклого золота с поверхности планеты, опять-таки в данном районе бублика, поскольку углы зрения на планете-торе разительно отличались в соответствии с местонахождением наблюдателя на внешней его стороне и на внутренней, – казалось низким и плотным, как слой фольги. У Ивана даже мелькнула мысль, видны ли звёзды по ночам с равнин Толкина? А так как выбранное для изучения и местонахождения лагеря плато планеты располагалось ближе к внутренней поверхности бублика, так сказать, к его дырке, то светило заглядывало сюда реже, всего на один час за четырёхчасовые сутки, отчего скорость воздушных потоков, несущих пыль, была здесь поменьше. Для капитана Бугрова именно это обстоятельство стало решающим при выборе района расположения лагеря.

Зато отсюда хорошо была видна почти вся внутренняя сторона баранки планеты, что служило дополнительным фактором для любителей созерцания космических красот, особенно для женщин. Иван заметил, что Фьоретта больше смотрит в небо над «полярным» горизонтом, чем по сторонам.

Он невольно поднял голову, окидывая взглядом ограниченный кольцом планеты небосвод.

Картина действительно завораживала!

Несмотря на размытость краёв бублика слоем атмосферы, ощущение нависшей над головой прозрачной с одной стороны, с другой – плотной массивной арки пугало и восхищало одновременно. Если долго смотреть на эту странную, идеально изогнутую арку в небе, начинает казаться, что она клонится и вот-вот рухнет на плато и на голову наблюдателя! Хотя логика подсказывала, что это не произойдёт никогда. И всё же что-то было не просто захватывающее воображение в этой небесной конструкции. Что-то ещё заставляло раз за разом оглядывать «космос» и искать несоответствие – не геометрии «арки» или её масштабу, но внутреннему ощущению прекрасного. Что-то в панораме неба Толкина было лишним.

Иван напряг зрение: показалось, что внутреннюю дыру планеты-бублика пронизывает прозрачная, почти невидимая струна. Мотнул головой – струна исчезла… и появилась вновь, после того как он отвёл взгляд. Проделав так несколько раз, он убедился в своей правоте и решил обратить на этот феномен внимание спутницы.

Однако сначала его отвлёк Филипп, осведомившись, когда наконец разведка соизволит дать разрешение на посадку второму «голему». Иван, естественно, разрешил, и катер с группой экспертов сел рядом. Потом начался закат Свечи, сопровождаемый чудесными эффектами цветовых трансформаций, не уступающих по красоте земным полярным сияниям, и мысль о «струне» исчезла.

Так как Толкин имел баранкообразную форму, атмосфера обвивала планету не как сферическое тело – общим пузырём, а стокилометровым слоем, распределённым вдоль всей «трубы» баранки. Поэтому лучи светила пронизывали его дважды: сначала слой верхней части баранки, затем слой нижней, отчего сама центральная звезда системы с поверхности бублика в районе полюсной дыры превращалась в расплывчатое пятно, окружённое более яркими перьями гало. И это было исключительно красиво! Но ещё более захватывающим было зрелище заката, когда Свеча уходила за горизонт, и шесть его перистых обручей гасли один за другим, изменяя цветовую гамму бесшумного небесного фейерверка от изумрудного до вишнёвого цвета, пламенеющего до огненного в местах пересечений всех световых перьев.

Досмотрев закат, длившийся всего несколько минут, Иван помог экспертам выгрузить зародыш «Трилистника» вместе с 3D-принтером, пообщался с Филиппом, наконец-то почувствовавшим себя при деле, и предложил Фьоретте сделать рекогносцировку местности.

Девушка согласилась. Делать ей на поверхности планеты в общем-то было нечего. Ивану даже стало любопытно, как ей удалось уговорить капитана покинуть борт корабля. Возможно, не последнюю роль в этом сыграла позиция Шустова, объявившего Толкин «чудом природы», не опасным для исследователей. Из его речи выходило, что «Дерзкому» ничто в окрестностях Свечи не угрожает.

Катер взвился в быстро «твердеющее» небо планеты. И снова Ивану почудилось, что в полярной дыре бублика торчит призрачная заноза, словно некая ось, вокруг которой и вращался Толкин-тор.

– Фьори, у меня что-то с глазами, – сказал он, останавливая катер на двухкилометровой высоте над бороздами-каньонами, уходящими к болотам полюса.

– Подсоединись к эскулапу! – встревожилась Месси, имея в виду корабельный медицинский кванк-диагност. Все они были во время полёта подсоединены к системе охраны здоровья через сеть датчиков.

– Да нет, я в другом смысле, – виновато сморщился Ломакин. – Мне почему-то кажется, что в дыре баранки торчит какая-то прозрачная иголка.

Фьоретта вывела на экран обзора горловину бублика.

Светило уже спряталось за верхнюю часть обруча, и дыра бублика казалась мрачной воронкой без дна.

– Ничего не вижу.

– В том-то всё и дело, что когда я смотрю прямо – тоже ничего не вижу, да и атмосфера мешает, но стоит глянуть туда же периферийным зрением, уголком глаза, так сказать, и проявляется прозрачная паутинка. Причуды зрения? Или у меня какая-нибудь скрытая катаракта?

– Катаракту у тебя выявили бы ещё на базе при освидетельствовании, – задумчиво проговорила Фьоретта. – Это что-то другое. Подними-ка машину повыше.

Катер стремительно вонзился в небо на десять километров.

– Ещё выше, за пределы атмосферы.

Иван вывел «голем» в космос. Щеку мазнули лучи вынырнувшего из-за горба баранки светила.

– Замри!

Катер застыл на месте.

Фьоретта поэкспериментировала сама с собой, то отворачиваясь от прямого созерцания полярной дыры, то глядя на неё в упор, то приближая изображение дырки от бублика, то удаляя. Хмыкнула, посмотрела на пилота с интересом.

– Что? – не выдержал он.

– Надо доложить капитану.

– Ты тоже увидела?

– На грани восприятия, зрение тут ни при чём. Не струна или ось, как ты говоришь, а скорее какая-то непонятная размытость. Удивительно, что эксперты её не заметили.

– Они туда и не смотрели. – Иван подумал. – Да и мы тоже.

– Ладно, полетели на корабль.

«Голем» метнулся к «Дерзкому», висевшему над бубликом Толкина на высоте в одну тысячу километров.

6

Бугров выслушал вернувшихся разведчиков внешне спокойно.

Иван боялся, что капитан объявит его заявление домыслами, но ошибся. Бугров доверял интуиции членов экипажа и не спешил навешивать на них ярлыки фантазёров, отлично зная, к каким последствиям может привести недооценка ситуации и его слепая вера в собственную непогрешимость.

– Проверим, – только и сказал он, поглядев на Фьоретту, которая подтвердила слова пилота.

На всякий случай сначала продиагностировали систему визуального контроля пространства, датчики и камеры которой были распределены по всей обшивке корабля. Система была намного чувствительней человеческого глаза, однако и она ничего особенного не углядела. Разве что некое струение пару раз сбило картину изображения дыры, хотя компьютер корабля Эрг и отнёс этот блик к эффекту дифракции лучей света при взаимодействии верхних слоёв атмосферы Толкина внутри дыры, обусловленном быстрым вращением бублика.

Фьоретта, заинтересованная в установлении истины едва ли не больше Ломакина, задействовала весь арсенал контроля корабля, в том числе полевые сканеры и нейтринный локатор. Сканеры не помогли, а нейтринный телескоп, называемый космолётчиками «циклопом», неожиданно зафиксировал падение плотности потока нейтрино на порядок. Нет, он ничего не увидел, но впечатление складывалось такое, будто луч был чуть ли не на девяносто процентов поглощён некоей «пустотой» в центре бублика, действительно формировавшейся в «ось» диаметром примерно в двадцать километров.

– Ну, и что это за безобразие, по-вашему? – осведомился капитан Бугров.

– Это вопрос к Игорю Ильичу, – парировала Фьоретта. – Надо послать в дыру беспилотник с аппаратурой и поговорить с нашими экспертами. А Ивану надо объявить благодарность за внимательность. Если бы не он, мы бы, может быть, и не обратили бы внимание на этот феномен.

Иван порозовел под весёлым взглядом Альберта Полонски, подмигнувшего ему.

– Внимательность Ломакина – нормальное явление, – оценил слова женщины Бугров. – Выпускаем дрон.

Через несколько минут беспилотный робот класса «привидение», с виду ни дать ни взять – почти точная копия медузы, покинул борт космолёта и взял курс на дыру бублика диаметром в две тысячи шестьсот километров.

Пока он добирался до середины дыры, Бугров связался с лагерем экспедиции и сообщил Шустову о возникших у экипажа подозрениях.

– Мы начали бурить щит под нами, – доложил глава отряда, – в трёх местах для сравнения. И у нас тоже появились кое-какие подозрения.

– Держите меня в курсе.

– И вы нас тоже.

– Могу слетать к центру дырки, – предложил Филипп Каледин, занятый меньше других; он слышал переговоры начальства.

– Не предпринимайте никаких самостоятельных действий, – отрезал Бугров. – Занимайтесь своими делами. Если понадобится, мы с вами свяжемся.

Дрон добрался до центральной «оси» бублика за три минуты. Вернее – почти добрался. Внезапно что-то произошло, словно судорога передёрнула пространство впереди него, и он помчался прочь от «оси» с той же скоростью.

Иван, контролирующий полёт беспилотного робота, отреагировал командой «стоп-форсаж».

Дрон завис, разворачиваясь, разглядывая пустоту перед ним окулярами видеокамер и полевых регистраторов.

– «Вулкан»! – скомандовал Бугров. – Не боевой.

Иван подал команду включить лазер в режиме «ощупывания».

Экраны, принимающие изображения с камер дрона, остались пустыми.

– Ход!

Беспилотник снова устремился к центру дыры бублика и через мгновение оказался развёрнутым на сто восемьдесят градусов. Впечатление складывалось такое, будто совершенно пустое пространство дыры превращалось в зеркало, и пятиметровая махина массой более двух тонн отражалась от него, как луч света от настоящего зеркала.

– Ещё раз!

Иван повторил маневр, затем выстрелил из лазерного комплекса на половинной мощности генератора. Он ожидал, что луч отразится так же, как и сам беспилотник, но луч оказался выстрелом в бездну. Пустота поглотила его полностью.

– Блин!

Бугров остановил его жестом, раздумывая, что предпринять в создавшихся обстоятельствах.

– Ракета! – предложил Иван.

Дрон имел не только лазер, луч которого мог повредить катер на дальности до тысячи километров, но и ракетный комплекс «Кинжал-У» с пакетом гиперзвуковых ракет, разгонявшихся до скорости в сто «махов». Две из этих ракет несли и ядерные заряды мощностью в сто килотонн.

Однако Бугров не пошёл на этот шаг. Оружие, по его разумению, стоило применять лишь при угрозе нападения на корабль или на его катера.

– Разрешаю форсаж!.

Иван разогнал дрон до максимальной скорости в сто километров в секунду и воткнул его в пустоту пространства, словно издевавшуюся над землянами при попытках их машины пробиться в центр «бубличной» дыры.

Результат был тот же: беспилотник развернулся.

– Нужен транспорт посерьёзней, – сказал Иван. – Могу слетать на «големе».

– СРАМ! – бесстрастно напомнил Бугров.

Иван открыл рот и закрыл. Инструкция СРАМ (сведение риска к абсолютному минимуму) хотя и не пользовалась уважением космолётчиков, но предписывала безусловное соблюдение правил поддержания безопасности в экстремальных условиях, и нарушать эти правила не позволялось никому.

Некоторое время беспилотник маневрировал вокруг необычного образования, пронизывающего центр тора Толкина невидимой осью, то устремляясь к нему, то удаляясь от него. Результатом этих маневров стало определение его размеров. Диаметр «оси» приблизительно был равен восьми-десяти километрам, а длина едва ли не превышала толщину самого бублика, достигавшую трёх с лишним тысяч километров.

Отчаявшись, Иван попробовал протиснуться в центр «оси» на малой скорости, надеясь, что она реагирует только на опасно быстрое сближение, но добился лишь того, что дрон приблизился к ней на один километр ближе, после чего оказался развёрнутым кормой вперёд.

– Командир, говорю же, нужна машина помощней и повнушительней. Разрешите бросок на «големе».

Бугров помедлил, пребывая в непривычном для себя состоянии нерешительности, и в это время волна общей связи принесла голос Каледина:

– Товарищ капитан, я тут неподалёку, вижу дрон, могу подключиться к решению проблемы.

– Филипп? – удивился Иван. – Ты оставил лагерь?

– А что с ним сделается? – рассмеялся оператор группы, явно не боясь получить нагоняй. – Лагерь развёрнут полностью, техника вкалывает, опасности нет никакой, а я не хочу киснуть без дела. Виталий Семёнович, я совсем близко от «оси», разрешите действовать?

– Вот горячая голова, – проворчал Полонски. – Не сидится ему на одном месте.

– Авантюрист, – согласился кванконик «Дерзкого» с восхищением.

– Каледин, не подходите к «оси» ближе чем на пару километров! – приказал Бугров. – Мы не знаем причин явления, нужны дистанционные исследования.

– У меня «голем», а не пассажирский флайт, катер высшей категории защиты, ничего мне не сделается. Попробую подойти к границе, буду осторожен.

В глубине экранов обзора появилась искорка – аппарат Каледина. Он рванулся к центру бублика, как настоящий метеорит… и исчез!

В рубке «Дерзкого» установилась пугливая тишина.

– Не может… – тихо начала Фьоретта.

– Эрг, искать!

– Выполняю, капитан, – бархатистым баритоном отозвался компьютер.

– Ничего себе сюрприз! – выдохнул Полонски.

– Ещё один дрон! Зонды с анализаторами! Контроль «на уши»!

«Дерзкий» превратился в единую систему «глаз» и «ушей», подключая к поиску исчезнувшего «голема» все имевшуюся на борту аппаратуру. Однако шли минуты, но пространство в дыре бублик-планеты оставалось абсолютно пустым, первый дрон по-прежнему не мог приблизиться к «оси», и Каледин на вызовы не откликался. «Голем» оператора канул в небытие.

7

Исчезновение катера, ведомого Филиппом, подействовало на молодых космолётчиков не угнетающе, а возбуждающе. Все они возжаждали раскрыть причину происшествия и готовы были на любой подвиг, наперебой предлагая варианты действий, по сути сводящиеся к единственно возможному: послать к «оси» бублика спасательный отряд.

Но Бугров остался непреклонен и невозмутим.

– Встаём на боевую тревогу! – объявил он. – Все исследовательские работы временно прекратить! Экспертам вернуться на борт корабля! Оставить только автономные модули, способные работать самостоятельно!

Шустов попробовал возразить, ссылаясь на интересные результаты буровых работ, потом сдался. Через час посланный за учёными «голем» доставил всю группу на борт «Дерзкого».

Шустов заявился в рубку космолёта, покинувшего район расположения над бубликом и двинувшегося малым ходом к его дыре.

– Что вы можете посоветовать? – спросил его Бугров, раскрывший свой командирский ложемент, чтобы не выглядеть невежливым.

– Не приближаться к «оси»! – мрачно сказал начальник экспедиции, терзая свою бородку и кидая озадаченный взгляд на экран.

– Чего нам стоит опасаться?

– Я не знаю… но полученные керны и сканы интравизоров до глубин в несколько километров говорят, что породы горной цепи, где стоит лагерь…

– Договаривайте.

– Они слоистые, понимаете?

– Нет.

– Такое впечатление, будто планету лепили на 3D-принтере, слой за слоем, как блины.

Полонски засмеялся.

Бугров перевёл на него взгляд, и навигатор сконфузился.

– Извините, это нервное. Не могу представить размеры принтера.

Шустов не обиделся.

– Я тоже, молодой человек, хотя не это главное. Прослеживаются линейные структуры гранитоидов, наборы одинаковых элементов. К тому же возраст пород беспрецедентно мал – не больше шестисот миллионов лет.

– Стоп, машина! – сказал Бугров.

«Дерзкий» затормозил, продолжая контролировать всё пространство вокруг в радиусе тысячи километров.

– Иван, твой выход!

– Есть! – обрадовался Ломакин, выскальзывая из объятий своего ложемента.

– Игорь Ильич, кого посоветуете составить компанию пилоту?

Шустов в нерешительности потоптался на месте.

– Считаю, лететь надо всей группе.

– Пойдёт один.

– Тогда Ядогава… он самый опытный ксенолог среди нас.

– Думаете, понадобится ксенолог?

– Есть подозрение, что внутри «оси»… некий механизм…

– Понял, предложите Ядогаве принять участие в рейде.

Шустов исчез.

– Иван, – остановил Ломакина Бугров, – инструкцию напомнить?

– Не надо, командир, – весело ответил Иван. – Я не подведу.

Через две минуты «голем» с двумя космолётчиками устремился к пустоте «оси», где час назад исчез катер Каледина.

8

Два часа ушли на безрезультатные поиски катера.

«Дерзкий» совершил несколько оборотов вокруг невидимой «оси», не приближаясь к ней ближе чем на двадцать километров, и в конце концов подключённая к поиску в пустоте исследовательская аппаратура корабля, подчинявшаяся умелым рукам бригады экспертов, сделала открытие: «ось» существует реально!

Её невозможно было увидеть никакими приборами, никакими телескопами или датчиками полей. Границы «оси» были расплывчатыми, но благодаря беспилотникам, сотню раз окунавшимся в «невидимое нечто», были подтверждены размеры феноменального кокона. В центре дыры планетарного тора его диаметр равнялся пятнадцати километрам, а выше и ниже, так сказать, ближе к концам «оси», длина которой, вычисленная приблизительно, равнялась двум тысячам километров, он падал до десяти, пяти, одного километра, пока кокон, напоминавший по форме удлиненное веретено, не исчезал вообще, оставаясь при этом совершенно невидимым.

– Это полевой солитон, – сказал Ядогава, говоривший по-русски почти так же хорошо, как и на своём родном языке. – Внутри «оси» находится генератор поля, который и создаёт силовое поле в форме кокона.

– Что за поле? – заинтересовался слегка осоловевший Иван, устав напрягать зрение. – Радиационное? Датчики молчат.

– Не радиационное, не гравитационное и не электромагнитное. Это всё, что можно сказать.

– Я его вижу… боковым зрением.

– Вам кажется, что видите. Скорее всего, поле влияет на ход нервных процессов человека, на его психику, и ему начинает казаться, что он видит призрак. Кстати, я тоже ощущаю нечто подобное.

– Вы?! – не поверил Иван.

Японец вежливо помял лицо улыбкой.

– Я ведь тоже человек, накама[5].

«Голем» завис перед пустотой, таинственно сформированной в подобие веретена, содержащего «призрак оси», видимый только в том случае, если на него смотреть искоса.

– Может, это спин-торсионное поле?

– Не стоит гадать, накама. По одному лишь эффекту невозможно определить остальные параметры явления. Поле явно силовое, поскольку легко инвертирует импульс движения, а спин-торсионные поля проявляются намного более специфическим образом.

– Тогда это сгусток тёмной материи. В Змееносце, в системе Глаза Гефеста, мы столкнулись именно со скоплением тёмной антиматерии.

– Берусь утверждать, что в данном случае речь не идёт ни о тёмной материи, ни о тёмной энергии. Это какой-то новый для нас вид поля.

– Почему оно отталкивает дроны и захватило катер?

– Не захватило, не стоит придавать физическому принципу человеческие категории. Надо думать, почему кокон пропустил катер внутрь «оси».

– Может быть, потому что внутри был человек?

Ядогава помолчал.

– Извините за детскую фантазию, – смутился Иван.

– Знаете, молодой человек, детские фантазии неред-ко отражают истинное положение вещей. Очень даже может быть, что кокон – это мембрана, пропускающая только объекты с ментальной сферой.

– Какой сферой?

– Мыслящие. То есть не объекты, а субъекты.

– Значит, и нас она может пропустить?

– Такая вероятность не исключена.

Думал Иван недолго.

– А давайте попробуем?!

Ядогава недоверчиво посмотрел на пилота; в кабине «голема» они сидели в «кокосах», как называли космолётчики защитные компенсационные костюмы, но со свёрнутыми шлемами, и могли видеть друг друга.

– Неожиданное предложение… после того как исчез Филипп.

– У него отменная машина, у нас тоже.

– Но мы совершенно не представляем, что произошло.

– Будем сидеть на месте, не узнаем. Другого способа всё равно нет. Или вы боитесь?

– Я боюсь, что капитан не позволит вам рисковать.

– Это риск не ради риска, а ради спасения человека.

– Меня не надо уговаривать, я с вами. Но всё же поговорите с капитаном.

Иван с трудом унял вспыхнувшее раздражение. Помогло появившееся перед глазами лицо Филиппа с полупрезрительной складкой губ. Ещё на Сфере Дайсона оператор экспедиции повёл себя не самым лучшим образом, да и здесь совершил промах, не подчинившись капитану, и повторять его ошибки не хотелось.

«Дерзкий» находился недалеко от катера по космическим меркам, всего в двух тысячах километров, и связь с ним не потребовала какого-либо ожидания.

– Виталий Семёнович, – набрался духу Иван, – есть идея повторить опыт Филиппа.

Бугров не ответил, и Ломакин торопливо добавил:

– Товарищ Ядогава полагает, что внутри «оси» прячется под пузырём силового поля некий агрегат, который не подпускает к себе неодушевлённые предметы, но живые и мыслящие пропускает. Поэтому «голем» Каледина и пронзил кокон.

Ядогава укоризненно покачал указательным пальцем.

– Я говорил немножко не так.

Иван прижал руку к груди извиняющим жестом, проговорил с преувеличенной уверенностью, ожидая капитанского разноса:

– Вдвоём с Филом мы что-нибудь придумаем, когда я его найду. А если не вернёмся через час-два, «Дерзкий» протаранит этот силовой пузырь.

Бугров продолжал молчать.

Иван и Ядогава обменялись взглядами.

– Командир?

– Разрешаю действовать по обстоятельствам, – наконец ответил Бугров.

Не ожидавший такого решения, Иван чуть было не ляпнул: вы действительно разрешаете?! – но вовремя прикусил язык.

– Слушаюсь, командир! – Посмотрел на учёного. – Могу высадить вас на корабль.

– Нет уж, я с вами, – мягко возразил Ядогава. – Речь идёт не только о спасении товарища, но и возможном контакте с владельцами кокона. Ваша оригинальная идея о пропуске одушевлённых субъектов мне понравилась.

Иван в душе осудил эксперта за его равнодушие: он лично не стал бы уточнять, важен ему контакт с кем бы то ни было на фоне беспокойства о судьбе коллеги или нет, – но вслух сказал другое:

– Спасибо, что поддержали. Вы готовы?

– Как штык! – неожиданно ответил Ядогава русской поговоркой.

9

Вспышка света… темнота… невесомость… странное ощущение дробления мышц тела на отдельные волокна… горячая волна по жилам… тускло разгоравшееся зарево впереди…

Иван сделал усилие и выплыл из невесомости в мирок кабины катера.

Экраны не работали, замкнув кабину зернистым металлом, но, судя по сине-зелёной иллюминации панели управления, «голем» не был повреждён, а его компьютер высвечивал жёлтым пунктирчиком транспарант «жду указаний».

– Где мы? – спросил Иван первое, что пришло в голову.

– В безвоздушном пространстве, – вежливо ответил автопилот.

– Дай визуал.

Экраны прозрели, превратив кабину в открытую с виду платформу с креслами пилота и пассажиров.

Катер со всех сторон окружала светящаяся стена, закругляясь влево и вправо, как внутренняя поверхность гигантской трубы. Не было видно ни звёзд, ни светила системы, ни чёрной бездны космоса, ни планеты-бублика. А прямо перед «големом», всего в паре километров, тянулась вверх и вниз сложная кружевная конструкция, напоминающая творение гениального скульптора-модерниста. Общая форма конструкции была близка к сильно вытянутому эллипсоиду, но сплетена она была из такого количества разнообразных геометрических узоров, что рябило в глазах. А центральное ядро конструкции – нечто вроде ячеистого пояса, охватывающего эллипсоид по периметру, – испускало холодный голубоватый свет.

– Фрактал! – хмыкнул Ядогава. – Множество Салаши.

– Как? – не понял ошеломлённый Ломакин.

– Объёмное сочетание фрактальных композиций, рассчитанное ещё в прошлом веке венгерским математиком Золтаном Салаши.

– Откуда здесь это множество?

– Вопрос не ко мне. Но вы были правы, это сооружение действительно накрыто неким полем, как односторонней мембраной, и реагирует на присутствие персональных ментальных полей. То есть, грубо говоря, мозгов.

– Чудно…

– В каком смысле?

– Я его не увидел, а почуял, хотя никогда прежде не замечал за собой экстрасенсорных способностей.

– Просто не обращали на них внимание. Мне говорили, что на Сфере Дайсона вы тоже первым почувствовали негативный пси-фон.

Некоторое время они рассматривали веретенообразное сооружение, длина которого достигала, наверно, не менее сотни километров.

– Кажется, я понял, – глубокомысленно произнёс Иван.

– Что вы поняли?

– Вся эта система – единое целое, искусственное сооружение: планета-тор и эта «ось». Она поддерживает бублик в равновесии.

– Не уверен. Если бы это был некий стабилизатор положения или защиты, его не надо было хоронить под силовым пузырём. Какой в этом смысл?

– Ну-у… строили его негуманоиды… со своим комплексом неполноценности.

Ядогава засмеялся.

– Обладай человечество таким комплексом, давно бы заселило Галактику. Мне пришло в голову, что, возможно, именно тор служит защитой для «оси», а не наоборот. Надо будет сравнить возраст пород планеты и возраст этого веретена. По первоначальным прикидкам, планете-тору всего полмиллиарда лет, очень мало по меркам планетарного генезиса.

– Отколупнём кусочек веретена и отдадим в лабораторию.

– Мне бы ваш оптимизм.

Что-то блеснуло в центре веретена, на его ячеистом поясе.

– Катер! – не поверил глазам Иван.

Система обзора «голема» приблизила центральный пояс «оси», и стало видно, что это действительно космический аппарат, сидевший на одной из чешуй пояса, как водяная капля на листке дерева.

– Филипп!

Каледин не ответил.

Иван шевельнул перчаткой биоуправления, и «голем», сорвавшись с места, выписал стремительную петлю, вынесшую катер к своему собрату.

Сели, вглядываясь в лес чешуй и ячей.

– Филипп!

Молчание в ответ.

– Наверно, он вышел наружу, – сказал Ядогава.

– Куда?

– Посмотрите, там, кажется, люк…

Иван вгляделся в ажурную вязь «пряжи», из которой выглядывали серебристые пластины корпуса сооружения, и увидел тёмное отверстие в форме эллипса. На всякий случай ещё раз позвал оператора экспедиции, напрягая слух, ответа не услышал и решительно распаковал пилотское кресло.

– Выйду, посмотрю.

– Я с вами, если позволите. Когда ещё подвернётся случай.

Иван хотел было проигнорировать просьбу эксперта, но передумал.

– Держитесь рядом и внимательно смотрите по сторонам.

Вывели фозма, предназначенного защищать членов экипажа корабля всеми доступными средствами. Робот имел генератор силового поля, в течение долей секунды создававшего полевой зонтик, и оружие: лазерную пищаль «Оса» и плазменный разрядник «Вулкан».

Вне катера царила невесомость. Масса веретена хотя и была приличной, однако не достигала величин массы небольшой планеты, способной притягивать к себе тела поменьше. Ускорение силы тяжести на корпусе веретена Иван оценил всего в одну тысячную земного. Пришлось включать антиграв-пояса, ориентирующие тела таким образом, чтобы голова казалась направленной «вверх», а ноги – «вниз».

Дыра непонятного назначения (крышки люка не было видно, если это был люк) уходила вглубь центрального пояса сооружения, как червоточина вглубь яблока.

Иван прислушался к своим ощущениям: угрозой не пахло. Пахло древностью и застарелой тоской, будто на кладбище, могилы которого практически сровнялись с землёй. И это ощущение потрясло молодого человека до глубины души.

– Кладбище…

– Что вы говорите? – не понял Ядогава.

– Пахнет кладбищем… – Иван очнулся, смущённо добавил: – Мне так кажется. Псина, беги вперёд!

Многолапый фозм шастнул в дыру, включая фонари.

– Странно, – приостановился Иван, пытаясь уловить подозрительные шумы или движение.

– Что вы имеете в виду?

– Здесь нет охраны.

– Возможна, она не нужна. Вернее, роль охраны здесь играет внешний защитный силовой кокон. Если бы это было не так, наш коллега Каледин не произвёл бы посадку на корпусе сооружения, его бы сбили.

– Ладно, проверим. – Иван подвесил себя в метре от пола «червоточины» и устремился вслед за фозмом.

Ход оказался прямым как стрела, но довольно длинным – не меньше двух километров. Иван даже мимолётно подумал, что он пронизывает «ось» насквозь. Но всё оказалось прозаичней. «Червоточина» вела точно в центр этого яруса сооружения и заканчивалась в просторном зале диаметром около ста метров, кольцом охватывающем ажурную колонну, расширявшуюся кверху зонтиком и переходящую в сводчатый «готический» потолок.

Фозм замер, ворочая объективами видеокамер.

Иван облетел его, продолжая прислушиваться больше к себе, чем к тишине зала, тоже остановился, предостерегающе подняв руку. Следовавший за ним эксперт послушно завис за спиной.

Осмотрелись.

Зал не имел определённой формы. Точнее, в сечении он представлял собой пять-шесть треугольников, пересекающихся в центре, отчего имел не меньше полутора десятков острых углов-ниш. Стены его серебрились металлом, покрытые слоем мелких чешуй, пол был ажурным, словно сотканным из металлической пряжи. Освещался же зал тонкой трубкой, охватывающей центральную колонну спиралью, но не снаружи, а внутри стеклянно-кристаллического массива.

Колонну окружал ряд многогранных глыб, напоминающих вытянутые саркофаги длиной до шести метров и высотой не менее двух. Иван насчитал десять саркофагов, прикинув, что три-четыре из них прячутся за колонной.

– Как вы думаете, Ядогава, не напоминает ли этот зал пост управления?

– Напоминает, – согласился ксенолог.

– Тогда куда мы попали? Может быть, это всё-таки какой-нибудь корректор вращения Толкина? Планета-бублик, как вы утверждаете, создана искусственно, а эта «ось» её контролирует и оберегает.

– Во-первых, я не утверждал, что Толкин создан искусственным путём, имеются лишь хорошие предпосылки для подобного предположения. Во-вторых, вы меня не услышали, когда я говорил, что «ось», скорее всего, не имеет отношения к стабилизации планетарного тора.

– Почему?

– Потому что такой стабилизатор не имеет смысла прятать под коконом силового поля.

Иван подумал.

– Логично, я действительно торможу. Тогда что это?

Ядогава не ответил. Вместо этого он махнул рукой на один из «саркофагов».

– Вам не кажется, накама, что этот гроб открыт?

Иван нашёл глазами красновато-жёлтую глыбу «саркофага», похожую на искусно обработанный кусок песчаника. Действительно, в отличие от остальных «гробов», преимущественно чёрно-фиолетово-синего цвета, этот гигантский кристалл казался живым, а его верхняя часть разошлась четырьмя секторами, как будто крышка консервной банки.

– Филипп! – позвал Иван.

В зале царила невесомость, воздуха в нём не было, поэтому надеяться можно было не на звуковое общение, а на радиосвязь, но Каледин не отозвался. И ни одно движение не нарушило мёртвый покой помещения.

– Ждите здесь!

Оставив фозма и спутника у стены зала, Иван скользнул к «саркофагу», уже предчувствуя, что увидит.

Он не ошибся.

«Саркофаг» являлся чем-то вроде защитного модуля с «гнездом», сплетенным из золотых жил, для седока исполинского роста, судя по размерам седалища. А в «гнезде» полулежал, опираясь на ажурные выступы наподобие подлокотников и откинув голову на другой выступ, человек в «кокосе». Шлем его был закрыт ажурной полусферой с мигающими отростками, и такие же полусферы, но поменьше размерами, накрывали кисти рук.

– Филипп! – не сдержал изумлённо-недоверчивый вскрик Иван.

Каледин (а это был, несомненно, он, о чём говорила просиявшая на плече голограмма идентификатора) не пошевелился.

– Филипп, очнись! – Ломакин проник в саркофаг, потряс оператора за плечо, стараясь не притрагиваться к полусферам, создающим впечатление живых организмов.

Каледин вздрогнул.

В наушниках рации Ивана щёлкнуло, раздался вздох, шорохи, Филипп чихнул, затем проговорил сиплым голосом:

– Снова ты… как же не вовремя!..

– Что ты делаешь?!

– Смотрю фильм.

– Что?!

Филипп приподнял голову, пытаясь встать.

Иван подставил локоть.

Каледин начал снимать полусферу с головы, но ему мешали навески на руках, и Ломакин помог сдёрнуть их с кистей рук, затем снял устройство с головы приятеля.

– Что это за хрень?

– Не поверишь… – Филипп сел прямо, держась за руку Ивана, затем подвесил себя на антиграве, и оба выбрались из саркофага.

– Рассказывай! – потребовал Иван, жестом подзывая к себе Ядогаву.

– Подожди, хлебну чайку для поднятия тонуса….

Подлетели эксперт и фозм.

Филипп застыл, очевидно взявшись за чайную соску.

– Ура! Словно сутки не пил!

– Рассказывай!

– Знаете, что это такое? – Филипп ткнул пальцем в саркофаг.

– Сначала колись, как ты его открыл. И вообще какого чёрта своевольничаешь? Капитан тебя на гауптвахту засадит до конца экспедиции!

– Не засадит, – хрипло рассмеялся оператор. – Вы не представляете, с чем столкнулись! И если бы не я, так и не узнали бы тайну Толкина! Этот гроб – один из модулей технического жизнеобеспечения операторов вселенолёта. А сама «ось» – и есть вселенолёт!

– Интересно-интересно! – сказал Ядогава. – Вселенолёт? Что это означает? Вы сами придумали название или вам сообщили?

– Сам, конечно, на языке создателей эта штуковина звучит иначе. Но суть название «вселенолёт» отражает почти идеально, как и другой термин: «машина судного дня». Или «звездолёт судного дня», кому что больше нравится.

Иван ошеломлённо глянул на саркофаг, перевёл взгляд на колонну-зонтик в центре зала.

– Жесть! В голове не укладывается! Что значит – «машина судного дня»? О каком дне речь?

– Дне Апокалипсиса. В двадцать первом веке ведущие технологические державы создали воздушные командные пункты, так называемые «самолёты судного дня», в задачу которых входила организация связи и активации уцелевших ядерных ракет после обмена ядерными ударами, когда наземная инфраструктура защищающегося государства полностью уничтожена. Слышал об этом?

– Смутно, это было давно.

– В России использовали самолёты Ил-80 и их последующие модификации, в Соединённых Штатах – Е-4А Nightwatch[6]. К счастью, «машины судного дня» никому не пригодились. Но это, – Филипп указал на колонну в центре зала, – совершенно новый уровень! Мы просто повторяли идеи предтеч. Сотни миллионов лет назад по местному скоплению галактик прошла Большая Межгалактическая Война! Она затронула все прежние цивилизации, в большинстве своём исчезнувшие. Кстати, и на Земле тогда была цивилизация, и она тоже погибла.

– Какая, извините? – жадно спросил Ядогава.

– Рептилии, – усмехнулся Филипп.

– Уверены?

– Я тоже был в шоке. Можете удостовериться, залезайте в эту люльку и подсоединяйтесь к местному компу.

– Подождите, – остановил ксенолога Иван. – Не порите горячку. Что ещё ты узнал?

– Вселенолёт судного дня строили, естественно, не люди, точнее, не земляне. Человечества как такового тогда не существовало. Но эти существа очень походили на людей, разве что были намного крупнее. Вот этот модуль как раз рассчитывался под одного из них.

– Гиганты? В фольклоре многих народов мира говорится о расе гигантов.

– Наверно, они навещали Землю и оставили в памяти её тогдашних жителей след. Но главное в другом. Повторяю, война шла такая, что жизнь была буквально выжжена дотла почти на всех планетах всех галактик! А этот кораблик то ли не участвовал в войне, я не успел спросить, то ли был резервным. Можете поинтересоваться.

– Как вы общались с компьютером?

– Здесь мысленное управление, я не сразу сообразил, а потом просто как бы крутишь фильм, тоже мысленно, задаёшь вопросы…

– Вслух?

– Можно мысленно. Полюбопытствуйте, а я пока отдохну.

– Надо сообщить капитану, – сказал Иван. – Тебе невероятно повезло, что этот вселенолёт не имеет охраны.

– Вам тоже, – хохотнул Филипп. – Но ведь мы уже здесь? А победителя не судят!

Иван представил реакцию Бугрова на это заявление и ему стало неуютно.

– Не хотел бы я быть на твоём месте…

– Да брось ты, всё нормально.

– И ты все эти два часа просидел в этом гробу и смотрел картинки?

– Во-первых, не два часа. – Филипп, очевидно, вызвал отсчёт времени. – Всего-то двадцать минут. Успел только понять, что за машина передо мной и начал искать звёзды, где были цивилизации.

– Почему двадцать минут? Мы ищем тебя почти два часа!

– Мой хронометр показывает двадцать одну минуту.

– Бред какой-то!

– Возможно, время внутри кокона течёт медленнее, – предположил Ядогава. – Недаром он окружён пузырём какого-то поля. Что вы успели узнать?

– В нашей родной галактике Млечный Путь было около миллиарда цивилизаций.

– Ваташи но ками! Извините… И все они… погибли?

– Практически все. Разве что успели родиться новые, такие, как наша. Повторяю, залезьте и включите записи, сами убедитесь.

– Разрешите мне? – вежливо обратился японец к Ивану.

– Мы должны соблюдать инструкции…

– Да не трусь ты, – возмутился Филипп. – Ни одна инструкция не запрещает изучать найденные артефакты. Другой случай может уже не представиться. Я тоже был удивлён, что меня пропустили в центр управления вселенолётом. Может, эти парни, что сконструировали его, и в самом деле были нашими прямыми предками? Я бы не удивился. – Филипп хохотнул. – И предвидели, что мы, то есть их потомки, когда-нибудь наткнёмся на эту машину.

Иван сжал челюсти так, что заныли зубы. Напоминание Бугрова перед полётом о соблюдении пунктов СРАМ стучалось в голову кузнечным молотом. Обидное высказывание Каледина «не трусь» жгло душу калёным железом. А колебаться долго он не привык.

– Что нужно делать?

– Решился.

Иван сглотнул ругательство.

– Что нужно делать?

– Ничего особенного, забирайся в люльку, располагайся поудобнее, автоматика кресла сама подсунет тебе свои гаджеты.

– И шлем?

– Шлем торчал из стенки отдельно, и он был в три раза больше, чем сейчас, а когда я лёг, он сжался под размер головы. Говорю же, хозяева вселенолёта были почти людьми, только пятиметрового роста.

– Позвольте всё-таки мне рискнуть, – нетерпеливо сказал Ядогава.

– После меня, – сказал Иван. – Если вдруг что случится…

– Ничего с тобой не случится, – подхватил Филипп, – я жив и здоров, хотя энергии эта штука забирает много. Ложись, подключайся и смотри. Я слишком поздно понял, что с ней можно разговаривать мысленно, как с человеком.

– С кем – с ней?

– Машина говорила со мной женским голосом. Мне представилось, что она красивая молодая женщина.

– Странные у тебя фантазии.

– Займись делом уже, – рассердился Каледин. – Тянешь время! А то я снова залягу.

Иван преодолел необычную заторможенность (чего греха таить, было страшновато), влез в саркофаг и принялся устраиваться на вогнутом плетёном ложе, как советовал оператор. Нацепил на голову полусферу с мигающими в унисон сиреневым светом усиками, затем лёг, вздрогнул, когда ложе под ним зашевелилось, подстраиваясь под форму тела. Ажурные «опухоли» наползли на кисти рук сами.

– Головокружительного путешествия, дружище! – весело сказал Филипп.

– Вытащите меня через полчаса, если сам не встану, ответил Иван, закрывая глаза.

10

Он ожидал какой-то вспышки, сотрясения, потери зрения, электрического удара или хотя бы какого-то не-обычного звука, однако ничего подобного не почувствовал и не услышал.

Тишина проникла в голову! Небывалая бездонная тишина!

Затем Иван ощутил стремительный рост тела и превратился в огромное сложное сооружение, живое и неживое одновременно, воспринимающее единомоментно и космические просторы вне тела, и все органы тела вплоть до мелких нервных узлов и молекулярных композиций. Он увидел зал необычной формы, его центральную колонну (вовсе не компьютер, как представлялось вначале, потому что компьютером было всё, из чего состояло гигантское веретено «вселенолёта», череду саркофагов (вот они действительно являлись своеобразными ложементами-модулями владельцев «корабля судного дня») и людей в зале, в том числе самого себя. Услышал их разговоры и мысли, и биение собственного сердца. Понял переживания спутников. Но главным было ощущение необычайной лёгкости и свободы, так как через всё веретено вселенской машины текло понимание происходящего!

Иван мгновенно ухватил сознанием и овладел всем объёмом восприятия гиганта, чего был лишён до этого, несмотря на неплохую подготовку космолётчика. Но он всё же был обыкновенным человеком. Теперь же, став частью ранее недоступного целого, он мог позволить себе мыслить иными категориями и воспринимать в сто раз больше информации, чем раньше.

Можно было ничего не спрашивать, так как он мог получить ответ на любой вопрос, не задавая его, однако человеческая психология оказалась сильнее, и он спросил:

«Ты меня слышишь?»

Ответ родился сразу во всех клетках тела, но голос женским (как утверждал Филипп) не был. Скорее говорил ребёнок, точнее, мальчик лет двенадцати, именно это сравнение первым пришло в голову.

«Слышу».

«Как тебя зовут?»

«Это не имеет значения. Но если хотите, можете дать мне любое имя».

«Мой приятель прав? Ты действительно управляешь кораблём судного дня?»

«Моё предназначение – активировать уцелевшие от первого ликвид-удара комплексы стратегического уничтожения противника».

«В таком случае тебя можно назвать Вестником Апокалипсиса. – Иван спохватился. – Если тебя, конечно, это слово не напрягает».

«Как вам будет угодно. Хотя к решению суда моя деятельность не имеет отношения. Я лишь реализую внедрённую в меня программу».

«Значит, ты действительно был командным пунктом? И отдал приказ… э-э… уничтожить…»

«Как и все другие Вестники».

«После чего и началась война?»

«Война началась раньше, моя программа сработала после того, как мои создатели погибли».

«Сочувствую…»

Собеседник промолчал.

«Можешь показать мне систему Свечи с планетой?»

Картина зала перед глазами сменилась чёрным провалом космоса. На фоне звёздных россыпей возникла планета-бублик и чуть в стороне от неё – оранжевое око звезды С другой стороны от бублика, ближе к его дыре, сверкнул в лучах светила рубин космолёта «Дерзкий».

«Мы правильно оценили положение вещей? Бублик – искусственная планета? А ты просто прячешься в дырке бублика?»

«Планетарный объект, который вы называете бубликом, был когда-то базой моих создателей. Это порт моей приписки, если угодно. После гибели расы мне пришлось вернуться сюда и включить режим ожидания приказа».

«Сколько же времени ты ждёшь?»

«Применяя ваше летоисчисление – пятьсот миллионов сто сорок четыре тысячи лет».

Иван сделал паузу.

«Шикарный отдых! Кстати, почему ты пропустил сквозь силовой пузырь моего товарища и нас?»

«Я посчитал, что вы те, кого я ждал».

– Что?! – вслух выговорил ошеломлённый Ломакин. – Мы те, кого ты ждал?!

«Люди ближе всех по облику и психологии к моим создателям. С вероятностью в тридцать три процента вы те, кто имеет право использовать мой потенциал».

«Значит, Филипп верно угадал… отпрыск Нострадамуса… Подожди насчёт использовать, сначала расскажи, что вообще произошло полмиллиарда лет назад. Отчего началась война? Кто победил?»

«Никто не победил, проиграли все. В галактике Млечный Путь погибли все высокоразвитые цивилизации, и только сейчас начинается возрождение очередной волны разума. Человечество – в числе этих цивилизаций, но её уровень очень низок, и есть сомнения, что ему удастся решить социальные проблемы на планете, чтобы хотя бы приблизиться к уровню моих создателей».

«Почему не выше?»

«Потому что в этой Вселенной идёт вечная война между её обитателями, начавшаяся почти сразу после её рождения. Таков был изначальный геном континуума, завязанный на жёсткую конкуренцию. Мои создатели тоже лишь одна из волн разума, до них родились и канули в небытие множество волн, оставивших следы в виде чёрных дыр и квазаров. И вы не первые и не последние».

«Подожди, дай прийти в себя… всё-таки я не учёный-мыслитель, а самый обыкновенный космолётчик. Откуда ты знаешь, что все прежние цивилизации погибли?»

«Такие машины, как я, были созданы большинством цивилизаций, уцелели немногие, по моим подсчётам – порядка тысячи машин на весь космический домен, и мы обязаны следить друг за другом».

«Ты меня сразил! – Иван невольно потянулся губами к соске устройства подачи воды, сделал большой глоток. – И где сидят… висят… прячутся твои конкуренты?»

«В этой галактике их всего пять, они далеко отсюда, в других спиральных рукавах. Остальные разбросаны по скоплениям галактик».

«А в Солнечной системе, на моей родине, вас нет?»

«К сожалению, а может быть, к счастью – нет. Земля, конечно, уникальная планета, на неё не раз переселялись другие биологические расы, в том числе высаживались и предки моих создателей, однако несколько внутригалактических войн серьёзно повредили экосферу планеты, а люди вместо того, чтобы восстанавливать её, начали добивать. По тем данным, которые я получаю от сборщиков информации, оставшихся в Солнечной системе, можно с уверенностью судить, что жить вашей цивилизации осталось немного. Вы тоже пошли на создание «машин судного дня», что является прямым основанием для начала войны».

«Не каркай! – расстроился Иван, глотнул воды, добавил извиняющимся тоном: – Прости за невежливость. Мы на Земле не раз слышали такие прогнозы, любителей повоевать без оглядки на последствия у нас много. Можешь показать, где сейчас располагается твой ближайший конкурент?»

«Нет ничего проще. Ближайший Вестник Апокалипсиса находится в глубине водного океана одной из планет красной звезды, ближе к центру Галактики. Если пользоваться терминологией земных астрономов, эта звезда находится в спиральном рукаве Персея, в пятнадцати тысячах световых лет от Солнечной системы».

«В глубине океана, говоришь?»

«По сути вся планета является водяной каплей диаметром в четырнадцать тысяч километров, хотя и обладает твёрдым ядром из кристаллической воды. Толщина её жидкого океана составляет более трёх тысяч километров».

«Здорово! Как раз объект для нашей команды, специализирующейся на первообследовании экзотических планет. И что? На этой планете тоже существует жизнь?»

«Жизнь существует, разум выродился и не скоро вернёт своё былое могущество. Но Вестник, созданный оби-тателями планеты-капли, пережил своих создателей».

«Голова кругом! Покажи эту каплю. – Иван спохватился: – Нет, сначала покажи планеты и звёзды, возле которых сохранились другие Вестники».

«Это займёт много времени».

«Хорошо, покажи мне хотя бы такие же экзотические планеты, как планета-бублик. Есть такие?»

«Больше половины известных мне объектов».

«Пару-тройку».

Космическая панорама перед глазами не исчезла, только изменился рисунок созвездий. Исчезла планета-тор, центральная звезда системы и рубин земного космолёта. Впереди – по фронту обзора – появилось крупное лиловое светило, окружённое сверкающим бисерным кольцом. Кольцо скачком приблизилось, и стало видно, что бисеринки представляют собой каменные и металлические глыбы разного размера, соединённые кое-где серебристыми паутинками.

«Звёздная система в галактике Малое Магелланово Облако. Интересна тем, что звезда – из антивещества. Цивилизация погибла, но её инфраструктура – кольцо – сохранилась. Вестник Апокалипсиса находится здесь и представляет собой конгломерат модулей, связанных силовыми шпангоутами».

«Жесть!» – выдохнул Иван. – Ещё?»

Панорама космоса перед глазами снова изменилась.

Необычного цвета звезда и астероидное кольцо вокруг неё исчезли, стали видны сразу три звезды, две небольшие – белая и синяя, третья – красный гигант. Все три звезды были окружены облаками газа и пыли, создающими красивые перистые вуали.

«Система огневиков, находится в галактике Водоворот».

«Что ещё за огневики?»

«Обитатели верхней оболочки красной звезды, плазмоиды. Вестник Судного Дня тоже плазмоид и в данный момент не активен, находится в режиме засыпания. Но его лучше не будить, огневики были чрезвычайно агрессивными короткоживущими созданиями и уничтожили и жизнь на планетах системы, и себя».

«Можно подумать, твои создатели были другими, – усмехнулся Иван. – Уж точно не ангелами».

«Не были, – невозмутимо согласился «мальчик судного дня». – Но ведь и люди не лучше?»

«Естественно, коль мы потомки твоих конструкторов».

Иван хотел добавить, что не все люди агрессивны, но не стал. «Машину судного дня» создавал всё-таки не человеческий разум, живущий по своим логическим принципам, и спорить с ним не хотелось.

«Ты пропустишь сквозь защиту наш корабль?»

«Не пропущу. Вас я пропустил намеренно, потому что вы показались мне потомками моих творцов, и мне потребовалось время для оценки ваших мыслительных и интеллектуальных возможностей».

«И как ты нас оценил?»

«Вам ещё далеко до уровня моих создателей».

«Благодарю за откровенность. Но если я и мой товарищ не являемся суперинтеллектуалами, то среди людей есть потрясающе умные индивидуумы, не чета мне».

«Возможно».

«Тем не менее ты нас выдворяешь?»

Перед мысленным взором Ивана возникло лицо мальчишки с огромными чёрными глазами, в которых на миг проявилось сомнение. Хотя, скорее всего, лицо было нарисовано воображением Ивана, подспудно ищущего в собеседнике знакомые человеческие черты.

«Я не волен изменять свою программу. Докажите, что вы имеете право управлять мной, и я стану служить вам».

Иван хотел воскликнуть: мы сможем! – и вспомнил о недавнем космическом военном инциденте между США и Китаем, не поделившими участок на Марсе. Люди не были готовы к единому миропониманию, и война могла уничтожить человечество в любой момент. Попади «Вестник Апокалипсиса» в руки террористов либо в руки ультранацистов уровня укров, и жизнь на Земле прекратит существование! Так стоит ли объявлять всему миру о находке оружия, равного которому у людей не было? Пойдёт ли капитан Бугров на замалчивание открытия артефакта, если ему всё объяснить? Да и уверен ли я сам в правильности этой идеи?!

Иван вспотел. Вся жизнь пронеслась перед глазами. Душа заныла.

«Вестник…»

«Слушаю вас, человек», – произнёс «мальчик».

«Если я тебя попрошу… исполнишь?»

«Возможно».

«Мы уйдём… корабль улетит… не пускай сюда больше никого! Даже тех, кто будет стучаться в твою дверь с благими намерениями! Среди нас много сильных натур, но я не уверен, что они не развяжут с твоей помощью новую мировую войну».

«Я вас услышал, человек. Ваши войны меня не касаются».

«Но ты понял?»

«Я не человек, но я понял. Сюда никто не войдёт».

Иван с облегчением выдохнул.

«Спасибо! И прощай! Хотя… если честно… хотел бы я полетать на такой машине по галактикам! Ведь ты, наверно, можешь летать быстро?»

«Без проблем».

«Мы бы подружились».

«Эта категория отношений мне недоступна».

«Но я чувствую… что мы могли бы… прощай… нет, подожди! Дай мне координаты баз других Вестников, оставшихся в нашей галактике Млечный Путь!»

«Зачем?»

«Чтобы знать опасные районы космоса. Надеюсь, твоя программа этого не запрещает?»

«Прямых алгоритмов запрещения нет. Но нет и разрешающих».

«Вспомни, что мы потомки твоих создателей!»

«Не уверен».

«Ну хотя бы ещё парочку, кроме тех, что ты показывал!»

Призрачное личико мальчика смазалось в цветное пятно, восстановилось через несколько мгновений.

«Хорошо, я сброшу в вашу память координаты галактических пристанищ Вестников. Обходите эти районы стороной».

Голову пронзило странное эфемерное «копьё», пробив её навылет, как показалось Ивану. Он с трудом удержался от крика, осознавая, что «мальчик» скидывает ему обе-щанную информацию.

Голова распухла, превратилась в связку воздушных пузырей разного размера, внутри которых затеплились цветные огоньки. Затем вся эта «связка пузырей» растеклась струйками дыма по закоулкам мозга, и Иван очнулся.

«Уфф! Словно гранатой по башке! Но я… ничего не понял…»

«Файлы осядут, и вы всё вспомните».

Тело стремительно сократилось в размерах, и Иван, влетев в пределы скелета и мышц, вдруг ощутил, насколько ему тесно внутри себя.

Пошевелился.

– Живой? – прилетел слабый голос Филиппа.

Иван снял с рук и головы устройства связи с компьютером «вселенолёта», выбрался из саркофага наружу.

– Теперь я, – сказал Ядогава.

– Уходим!

Спутники застыли.

– Ты что, Железный? – проговорил Филипп с недоумением. – Здесь закопано такое сокровище…

– Уходим! Он выпроваживает нас.

– С какой стати?! Что ты ему наговорил?!

– Он нас переоценил. В одном ты был прав: мы, наверно, и в самом деле потомки создателей Вестника… э-э, «вселенолёта Судного Дня». Но пока ещё совсем дикие, можно сказать, недоразвитые, неразумные. Он больше не будет общаться с людьми, по крайней мере в ближайшей перспективе. Я его просил никого сюда не пускать.

– Что ты несёшь?!

– Представь, что им завладеют военные, враги России, те же американцы или, что ещё хуже, китайцы.

– На фиг нам лезть в политику?!

– Вот мы и не полезем.

– Пусти. – Филипп сделал движение к саркофагу. – Я сам с ней поговорю…

– Не с ней – с ним.

– Какая разница?

– Он не будет разговаривать. Тем более что сбросил мне инфу по базам других Вестников.

– Каких вестников?!

– Потом расскажу.

Внезапно какая-то невидимая неодолимая сила подхватила людей и понесла их через весь зал к «червоточине», не обращая внимания на их возгласы и сопротивление. Через несколько секунд всех вынесло наружу, буквально выдуло как через ноздрю соринки, выбросило к катерам.

– Дьявол! – задыхаясь, возмутился Филипп.

– Садись в катер!

– Но мы ещё не…

– Садись, если хочешь жить! – Иван втолкнул в кабину своего «голема» растерянного Ядогаву, влез сам.

Филипп оглянулся на закрывшееся устье «червоточины» и, очевидно, осознал реальность угрозы. Метнулся к «голему».

И снова невидимая сила подхватила катера и понесла к белой «стене» силового пузыря, скрывавшего «корабль Судного Дня» от посторонних взглядов.

Короткое сотрясение, темнота, игра мышц с нервами – и перед катерами открылось знакомое пространство космоса с планетой-бубликом и висевшим над ним земным космолётом.

Сердце отпустило.

– Борт-1, борт-1, – зачастил в наушниках голос Альберта Полонски, – видим вас! В чём дело?! Где вы были?! Почему молчите?! Все живы?!

– Живы, – проговорил Иван преувеличенно бодрым голосом, подумав, что ему будет трудно отстоять свою точку зрения в разговоре с капитаном, основанную не на точном расчёте, а на эмоциях.

«Но ведь оно было правильным?» – с сомнением проговорило второе «я» Ивана. Люди не созрели для управления «звездолётами судного дня»? Да и нужны ли они нам?

А вы как думаете?..

Игорь Вереснев. Вальхалла обетованная

Воистину, молот этот был бы достоин Тора. Владел великан им мастерски, и силушки ему не занимать. Когда промахивался, земля вздрагивала и гудела, раскалывались валуны, каменное крошево брызгало во все стороны. Когда не промахивался – хрустела и чавкала плоть. Самое обидное – наши топоры и мечи против него бессильны. Оставалось уворачиваться от ударов и отступать вниз по тропе. А ведь как хорошо было задумано: подняться к гряде по каменному лабиринту, перевалить через неё и сверху ударить неприятелю во фланг. Не-ожиданность – залог победы! На рассвете разведчики пересчитали врагов, собравшихся на противоположном склоне, и заверили, что почти все они на месте. Выход из лабиринта караулили человека три-четыре, самое большее. Справимся!

Всё шло по плану до той минуты, когда мы увидели, кого враг поставил в караул. Их действительно было всего трое: два человека и великан. Настоящий, десяти футов ростом, сплошные мускулы, упрятанные под двухслойную кольчугу, стальные поножи и наручи. Уязвимой оставалась разве что голова – но поди доберись до неё! Разговоры, что в Вальхалле появились великаны, слышать мне доводилось, но воочию увидел впервые.

– Сигурд, слева!

Вовремя! Я успеваю присесть, и молот врезается в скалу над моей головой. Проклятый лабиринт! Он хорош, когда охотишься ты, но когда на тебя… Я вдруг понимаю, что великан подловил меня, загнал в каменный мешок. Проклятье, проклятье, проклятье! Молот взлетает над головой… и в этот же миг на великана падает коршун. Хельга вскарабкалась на стену лабиринта и прыгнула оттуда, целя мечом в глаз. Чуть раньше, чем следовало! Не дождалась, когда гигант опустит молот.

Закованный в железо локоть бьёт воительницу в грудь, отбрасывает в сторону. Глухой удар тела о камень, беспомощным кулём Хельга сползает на землю. Но у меня теперь есть секунда! Я ужом проскальзываю под ногами противника, спасаюсь из мышеловки. Великан ревёт возмущённо, вновь замахивается. Меня ему не достать, но Хельга осталась там. Воительница перекатывается, пытаясь уйти из-под удара… чвак! Молот плющит её ногу от середины бедра почти до поясницы.

Где-то далеко за грядой трубит рог. Чужой рог. Мы знаем, что это означает: битва закончена, победа. Не наша победа. Великан тоже знает. Останавливает очередной замах, смотрит на меня, на Хельгу, на замазанный кровью молот. Разворачивается и уходит.

Он успел сделать шагов десять. Честное слово, его никто не пытался атаковать, он сам выронил молот. Вернее, рука, этот молот сжимавшая, оторвалась в локте, упала. Гигант пошатнулся, грузно опустился на колени. Рухнул ничком, развалился на куски.

– Тварь! – Невесть откуда вынырнувший Эрик в сердцах сплюнул под ноги. – Испортил всё! Ни себе, ни людям.

Следом из проходов лабиринта вышли остальные уцелевшие. Всего восемь человек из двух дюжин. Если с Хельгой, то девять. Но её уже не считаем.

– Это нечестно! – пискляво выкрикнул Рефил Коротышка. – Никакого удовольствия от такого боя! Если начали делать великанов, то пусть хотя бы луки и арбалеты в арсенал добавят. Не прошибёшь же его ничем!

– Жалобу напиши, – хмыкнул Эрик. – Есть у парня лишние кредиты, вот и выпендривается. Я прайсы смотрел – поддержание нестандартного принта в пять раз дороже обходится. А смысла – ноль: видел, какой он непрочный? Ни одной раны, а до конца битвы едва дотянул. Бессмертие выиграть точно не светит. И завалить его можно: одни заманивают в засаду, другие сверху нападают. Хельга додумалась, да только поздно, надо было сразу так сделать, а мы растерялись. В следующий раз иначе будет.

– Так что, каждый день против великана стоять?! – возмутился Коротышка. – Нет, я завтра лучше в открытом поле драться буду! Я…

Монотонное жужжание прерывает его разглагольствования. По лабиринту летит стая дронов-чистильщиков, выискивая добычу. Головной заметил тушу великана, прочирикал команду. Четыре падальщика спикировали вниз, принялись расклёвывать. Не расклёвывать, разумеется, – резать на ломти и запихивать в мешки-утилизаторы. До утра всё должно быть чисто, утром погибшие обретут новые тела – и новая битва.

– Сигурд… помоги…

Я обернулся к Хельге. Она лежит в той же позе, как застиг её удар молота, – растянувшись на животе. Сил воительнице хватало лишь приподняться на локтях, по-этому приходится выворачивать шею, чтобы увидеть меня.

– Больно? – спросил я невпопад.

На лице женщины появилось удивление. Болевые рецепторы принтов в рудиментарном состоянии, оставлены единственно для того, чтобы информировать о ранах. Хельге нужна другая помощь. Меч она выронила при падении и дотянуться до него никак не может.

– Прикончи меня…

Рана у Хельги деструктивная, но дроны воительницу игнорируют, их интересует исключительно падаль. Хочешь на рассвете получить нового принта, будь добр, озаботься умереть до заката.

Я шагнул было к ней и остановился. Эрик тут же предложил с готовностью:

– Давай я!

Хельга поморщилась, продолжая вопросительно смотреть на меня. Последние пять ночей мы делили с ней ложе, и теперь ей хочется, чтобы именно я избавил её от испорченного принта. Но одно дело – убить врага в честном бою, другое – перерезать горло своей женщине.

Не дождавшись моего ответа, Хельга вздохнула, опустила лицо на камни. Эрик воспринял это знаком согласия. Подскочил, взмахнул топором, череп воительницы раскололся надвое, выплёскивая содержимое. Я отвернулся, пошёл прочь вслед за остальными.

– Ну что, идём пировать? – Эрик догнал нас, на ходу вытирая лезвие топора перчаткой. – Эх, а мне такой сон снился – будто я бессмертие выиграл! Думал, вещий… Ладно, хоть живы, повысим скилл немного.

Стены лабиринта вдруг поплыли у меня перед глазами, расслаиваясь. Сквозь них проступила небывало сочная для этих мест зелень, ярко-синяя гладь океана. Я сморгнул, прогоняя наваждение. Надо жбан мёда срочно осушить, чтобы чепуха не мерещилась. В отличие от наших тел камни здесь крепкие, настоящие.

Два часа в тренажёрном зале дважды в день, утром и вечером, плюс два часа в бассейне перед обедом – мой режим в миру с семнадцатилетнего возраста, с тех пор, как школу окончил и аттестат зрелости получил. Тело надо поддерживать в идеальной форме, оно мой капитал, залог пенсионной страховки.

Два-три раза в неделю к утренней, дневной и вечерней тренировкам добавлялась ночная – с Моникой. После шести месяцев в локации я бы с удовольствием провёл с ней ночь: что ни говори, а в постели Моника лучше любой воительницы Вальхаллы. Хотя она ведь тоже воительница – тусит там же, где и я. Не исключено, что мы с ней бились плечом к плечу. Или друг против друга. Не узнать, в локациях раскрывать инкогнито категорически запрещено. На первый раз – чувствительный штраф, при рецидиве – изгнание из локации, пожизненное заточение в миру. А сколько той жизни в миру?

Однако сегодня с «ночной тренировкой» ничего не получится. Пока я отсутствовал, Моника подписала среднесрочный контракт – на два года. Что ж, её право. Я подобные контракты не заключаю. Минимально дозволенные законом полгода – моя норма. Год – максимум, и то, если я прежде имел дело с арендатором и доверяю ему. Молодёжь часто стремится первый же контракт заключить на десять, а то и пятнадцать лет. Они думают, что, проторчав в локации достаточно долго, найдут способ урвать бессмертие. Глупцы! Бессмертие – это лотерея. А вот во что арендатор превратит твоё тело за этот срок? В лучшем случае ты получишь его здоровым, но в таком виде, что первый договор окажется и последним. Мало кому хватает силы воли и упорства вновь довести тело до товарной кондиции. Поэтому лучше не рисковать. Я зарабатываю на долгую жизнь после старости медленно, но уверенно.

Я вышел из тренажёрного зала, не имея ни малейшего представления о том, как проведу этот жаркий июльский вечер. Но мир сам позаботился о моём досуге: огромный световой баннер возвещал: «ЭкспоПринт – Новые Горизонты», «Эксклюзивные модели. Живые образцы. Приходи! Смотри! Выбирай!» Что ж, пока не завёл себе в миру новую подружку, займусь расширением кругозора.

Выставочный павильон «Биопринт Индустрии» встретил кондиционированной прохладой и относительной малолюдностью. Баннер не обманул: кроме анимированных голографий локаций и стендов с красочным описанием продукции компании, здесь имелись и живые образцы принтов. Я насчитал четверых, уже знакомого великана Вальхаллы в том числе. Не богато, но лучше, чем ничего. Покончив с осмотром первого этажа, я начал подниматься по лестнице на второй. И был остановлен перегораживающей её табличкой с надписью «Приносим свои извинения! Экспозиция в разработке». Я хмыкнул, оглянулся воровато и отодвинул табличку в сторону.

На втором этаже оказалось темно и пустынно. Голограммы выключены, голые стенды стоят в беспорядке, громоздится какой-то инвентарь. Ничего интересного. Только под самым куполом приделан к жёрдочке муляж девушки-стрекозы.

– Чего уставился? Нравлюсь, так и скажи, – буркнул «муляж».

Я слегка опешил.

– Ты что, живая?

– Не дохлая пока.

– Ты из какой локации сбежала?

– Эльдорадо, рекомендую – человек-стрекоза. Мужской вариант обещают запустить в серию через полгода, пока можешь пользоваться женским.

– Нет уж, спасибо. Я предпочитаю Вальхаллу, я воин по натуре.

Девчонка на жёрдочке прыснула, обидно так. И сказала ещё обиднее:

– Дурачок ты, а не воин.

Я набычился. Почти рефлекторно напряг мускулы, демонстрируя бицепсы, трицепсы, кубики пресса и всё прочее. На девчонку это не произвело ни малейшего впечатления.

– Дурачок-качок, – уточнила она.

– А ты чего злая такая? – рассердился я. – Манекенам денег мало платят?

– Зачем манекенам деньги? У нас оплата по высшему разряду – гарантированное бессмертие по окончании срока контракта.

Я глаза вытаращил от изумления. Наверное, выглядело это очень смешно, и стрекоза захохотала.

– Губы не раскатывай! – посоветовала. – Глупых качков на эту работу не берут, так что бессмертие тебе пока не грозит. На твоё счастье.

Продолжать разговор с этой самовлюблённой стервой всякое желание пропало. Я развернулся и пошёл обратно к лестнице.

– Эй, постой! Я пошутила!

Манекенщица сорвалась с жёрдочки, догнала меня, зависла в полуметре от моего носа. Она в самом деле умела летать, и крылья у неё были как у настоящей стрекозы: тонкие, прозрачные, метра два в размахе. Они часто и мелко трепетали, издавая тихое жужжание.

– Ты что, обиделся на меня? Тебя как зовут?

– С чего бы мне обижаться, – буркнул я. – Ну, Влад.

– А я… называй меня Юдифь. – Стрекоза улыбнулась, и стало понятно – вовсе она не стерва. Плохие дни у каждого бывают.

– Странное имя.

– Нормально имя, библейское. Ты хотел о чём-то спросить? Ты ведь зачем-то поднялся сюда.

– Ну… – я пожал плечами, – посмотреть, что здесь делается. А ты что, прячешься от посетителей? У тебя что-то случилось? Я могу помочь?

Стрекоза перестала улыбаться.

– Вряд ли. Просто… у тебя тоже было бы плохое настроение, если б два месяца отпорхал здесь не евши, не пивши!

– Тебя что, не кормят?! И не поят? Почему?

– Потому что это, – девушка ткнула себя пальцем в грудь, – принт. У него другой источник энергии, не биохимический. Телу есть и пить не нужно, да и не может оно. Но мозгам-то хочется! Закрою глаза и вижу стейк, обжаренный, сочный, ароматный.

Вот тут я ей не поверил.

– Знаешь, в общей сложности я шесть лет провёл в принт-теле, и всегда ел и пил в своё удовольствие. Ну и в обратную сторону проблем нет…

Я опять её рассмешил, хотя сам не понял чем.

– Ты ещё скажи, что принты и трахаться умеют. Хотя как раз это реализовать проще всего… – Заметила, что вновь начинаю хмуриться, оборвала смех: – Извини. Ты симпатичный и, наверное, не глупый. Так что, мир? Не будешь на меня жаловаться?

– Я и не собирался жаловаться. Зря ты так, насчёт воина. Я правда тренируюсь! Конечно, гарантии мне не светят, но скилл у меня высокий. Не знаю, как в других локациях, но в Вальхалле вероятность выиграть бессмертие от него очень даже зависит!

– Везде зависит, – кивнула стрекоза. – Это базовая формула, только считают скилл по-разному. В Вальхалле – победы в битвах, в Эльдорадо – оргазмы партнёров, в Эдеме – благие поступки, в Дзёдо…

– Вот ты где! – оборвал её возмущённый голосок.

Я обернулся. По лестнице к нам спешил низенький толстячок с блестящей плешью и бейджем смотрителя на рубахе. Я таких жалею. Обделённые природой неудачники, вынужденные зарабатывать пенсионную страховку трудом.

– Тебя наняли не для того, чтобы ты пряталась от посетителей! Контракт надо отрабатывать! – Бедняга запыхался, пока добрался до верхней ступеньки. Посмотрел на меня, и тон его мгновенно изменился: – Сударь, прошу извинить за накладку!

Я смерил коротышку взглядом, покосился на окаменевшее лицо стрекозы. Покачал головой:

– Не за что извиняться. Ваша сотрудница дала исчерпывающие ответы на все мои вопросы. Благодарю за интересную экспозицию, я почерпнул много нового для себя.

Смотритель недоверчиво посмотрел на меня, на стрекозу. Натянул на лицо подобострастную улыбку.

– Большое спасибо за отзыв! Мы всегда рады видеть вас в нашем экспоцентре!

Снаружи успело стемнеть, впрочем, духота никуда не делась. Поэтому я не пошёл через площадь к проспекту, а свернул в опоясывающий выставочный павильон сквер, туда, где деревьев и фонтанов больше, чем людей и зноя. Я успел отойти от входа метров на триста, когда там началась какая-то заварушка:

– Вон она, вон! Не упускайте её из виду!

– Не беспокойтесь, далеко не улетит! Ресурс электродвигателя ограничен, на полчаса максимум хватит!

– Идиоты! Вы представляете, что она натворит за полчаса?!

Я застыл посреди аллеи, пытаясь рассмотреть, что происходит. И тут едва не на голову мне свалилась девушка-стрекоза. Не давая опомниться, затараторила:

– Если хочешь узнать, где спрятаны локации и что такое бессмертие, отправляйся в Эльдорадо! В последний день перед возвращением в мир скажи: «Крэкс, фэкс, пэкс!»

– Что?! – вконец остолбенел я.

– Крэкс, фэкс, пэкс! В последний день, иначе не подействует! И только в Эльдорадо, я не успела…

Не договорив, она свечой взлетела в чёрное небо. За несколько секунд до того, как на аллейку вывалилась толпа преследователей: смотрители экспоцентра, охранники и с ними – двое в штатском. Один, кажется, главный здесь, заметил меня, окликнул:

– Эй! Вы видели девушку-стрекозу?

Что происходит, я пока не понимал и включил «дурака» на всю катушку:

– Кого?! А, ту, что в павильоне? Конечно, видел. Симпотная!

– Вы её здесь видели?

Я вытаращил глаза.

– Здесь?! Она же принт! Разве принты могут в миру…

Второй штатский перебил меня, подскочил к начальнику:

– Дроны прибыли. Уже засекли объект, сейчас мы её приземлим.

– Отлично. – Начальник покосился на меня, приказал: – Можете быть свободны. Пока.

– Да, да, идите куда шли! – тявкнул лысый толстячок-смотритель. – Тут посторонним не место. Дело государственной важности!

– Так, может, помочь? – предложил я, млея от собственной наглости. Выкатил грудь колесом: – Смотрите, какой я тренированный! Если скрутить кого надо или догнать…

Я не договорил. В небе над нами вспыхнула падающая звезда. Нет, не звезда – слюдяные крылья девушки-стрекозы сверкали в прожекторах дронов. Юдифь пикировала, разгоняясь сильнее и сильнее. И она не остановилась… Но ведь это принт, верно? В Вальхалле я видел зрелища и пострашнее.

Следователь был сама любезность:

– Господин Влад, я сожалею, что пришлось вас побеспокоить, но, по словам очевидцев, вы были последним, с кем она говорила. О чём вы беседовали?

– Да о чём можно беседовать с манекенщицей? О её принте, естественно.

– Господин Влад, она не просто манекенщица, нанятая «Биопринт Индустрией». Это террористка, хакерша. На её счету особо опасные деяния, в том числе попытка взлома алгоритма розыгрыша бессмертия. Вы понимаете, какие могли быть последствия? Это не только финансовые и имиджевые издержки крупнейшей корпорации. Это покушение на один из базисов государственной системы, на конституционное право граждан. Поэтому для нас важно каждое слово преступницы. Повторите, пожалуйста, ваш разговор дословно, если не трудно.

Мне было не трудно, я повторил. Слово в слово всё, о чём мы говорили в павильоне. В конце поинтересовался:

– А это правда, что контракт манекенщиков оплачивается гарантированным бессмертием?

Следователь вздохнул:

– Правда, в этом она вам не соврала. Работа не простая и не комфортная, потому и щедро вознаграждается. Вне стабилизирующих полей локации функционал принт-тела весьма ограничен. Когда-нибудь в будущем мы сможем пользоваться этими чудесными изделиями в миру, но пока… Да вы сами видели: стоило ей покинуть павильон, как она полностью потеряла контроль над телом.

Я энергично закивал, соглашаясь. Да вы, господин следователь, и впрямь меня за дурачка держите. Конт-роль над принтом потеряла? Чёрта лысого! Она его специально разбила, чтобы в лапы службы безопасности не угодить. Зачем – не понимаю, но очень хочу понять. Возможно, господин следователь даст зацепку? О том, что Юдифь работала в «Биопринт Индустрии» программистом и занималась бессмертием, я из его допроса уже понял.

– Это всё, о чём вы говорили? – уточнил следователь.

– Всё! А разве она, преступница эта, другое заявляет? – Я тут же поспешил объясниться: – Вы же вернули её сознание в настоящее тело, допросили?

Следователь скривился.

– Разумеется, мы её допросили. Но доверять показаниям государственной преступницы мы не можем. Нам требовалось подтверждение законопослушного гражданина. Вы ведь законопослушный гражданин, господин Влад?

– Самый законопослушный, какой только бывает! – Я выпятил грудь колесом.

– Тогда можете идти. Если понадобитесь, мы вас пригласим.

Не знаю, убедил ли я следователя в полном своём кретинизме, но сам он явно мне врал. Ничего им Юдифь о нашем разговоре не сказала. Или они не смогли её допросить? Почему? Слишком много загадок в этой истории, которая меня совершенно не касается. Не касалась бы – если б не было тех последних слов девушки-стрекозы: «…хочешь узнать, где спрятаны локации…» В самом деле, где? Они не обозначены ни на одной карте, ни на одном глобусе планеты Земля. Можно предположить, что Вальхалла находится где-то у полярного круга, Эльдорадо – в тропиках, Дзёдо – в горной долине. Но предполагать и знать – не одно и то же.

Первое коммерческое предложение поступило мне через неделю. Такого короткого промежутка между арендами у меня ещё не было. Воистину, если ты усердно поработал на репутацию, то потом репутация работает на тебя.

Встретиться и обсудить условия контракта заказчик предлагал в загородном ресторане, лучшем, как я слыхал, – бывать там пока не доводилось. Ресторан действительно оказался VIP-класса, с живыми официантами. В наше время кибер-обслуга стоит сущие копейки. В отличие от людей, желающих получать за свой труд оплату и пенсионную страховку. Настоящий метрдотель проводил меня в отдельный кабинет. Столик был сервирован на двоих, и едва я сел, официанты начали подавать закуски и напитки. От вина я отказался, хоть наверняка оно было дорогим и элитным, – принципиально не употребляю алкоголь в миру, мне хватает мёда и эля Вальхаллы, – а вот закускам отдал дань уважения.

Клиент явился к тому времени, когда подали основное блюдо. Светлые волосы уложены в замысловатую причёску, скреплённую крохотной шляпкой-короной, зелёные глаза под стрелками бровей, прямой аристократичный нос, сочные губы, на левой руке – объёмное тату с вживлёнными изумрудами и аметистами, деловой брючный костюм подчёркивает ухоженную фигуру. Два дрона-телохранителя сопровождали мою визави на почтительном расстоянии. Да, это была женщина. И она сразу взяла быка за рога, не обращая внимания на хлопочущих вокруг нас официантов:

– Я хочу приобрести твоё тело. Обсудим условия.

– Для себя? – я недвусмысленно посмотрел на грудь женщины.

– Да. На данном этапе меня интересует именно мужское тело.

Я пожал плечами:

– Ваше право. На какой срок хотите заключить договор?

– Бессрочно.

Я чуть не выронил вилку.

– В каком смысле – «бессрочно»?

– В прямом. Я не могу знать заранее, как долго мне понадобится тело, потому всегда заключаю контракты без ограничивающей даты. За очень хорошее вознаграждение, разумеется.

Я затряс головой.

– Нет, о таком не может быть и речи! Я заключаю контракты на полгода. Год – максимум!

Женщина задумалась, медленно потягивая вино. К еде она пока не притронулась. Честно говоря, после её предложения и у меня аппетит пропал. По-хорошему, следовало встать и уйти. Но встать я не успел, моя визави заговорила:

– Что ж, будь по-твоему. Сделаем так: заключаем бессрочный контракт, но каждый год ты сможешь возвращаться в своё тело, скажем, на неделю. Не беспокойся, оно будет в отличной форме. Посмотри на меня, сколько лет ты дашь этому телу?

– Ну… тридцать, – пожал я плечами.

– Почти сорок пять. Двадцать шесть из них оно у меня. Его прежняя хозяйка получила по контракту двести лет оплаченной поддержки принта. Тебе я предлагаю столько же. Плюс полный пансион в одном из моих зам-ков на то время, когда ты будешь наведываться в мир.

Оплаченные двести лет жизни в локации?! Вот тут вилка действительно вывалилась у меня из пальцев. Вышколенный официант заменил её едва ли не прежде, чем она звякнула об пол.

– Двести лет? – пробормотал я.

– Да. Такой вариант тебя устраивает?

Я машинально взял новую вилку, не глядя подцепил что-то с тарелки, отправил в рот, прожевал, проглотил, не разобрав вкуса. Двести лет! Именно этот срок пенсионной страховки я устанавливал для себя в самых оптимистичных прогнозах. За двести лет уж точно можно набрать такой скилл, что вероятность выиграть бессмертие приблизится к единице – если ты не полный лох, конечно. Пока что заработанных мною кредитов хватало на двадцать семь.

Женщина не торопила меня, мне самому требовалось поторопиться. Двести лет с возможностью каждый год возвращаться в мир, заново выбирать принты и локации, буде Вальхалла мне приестся. Это было слишком щедрое предложение, надо подписывать контракт немедленно, пока заказчик не передумала. Но мне хватило наглости торговаться:

– Меня бы всё устроило, но есть одно «но»! Я недавно побывал на выставке «Биопринта». Технологии развиваются, разрабатываются новые образцы принт-тел с необычным для человека функционалом. Если мне захочется попробовать какой-то? Поддержка нестандартных принтов стоит гораздо дороже. Как быть с этим?

Полные, словно созданные для поцелуев губы женщины скривились в усмешке.

– Хорошо, впишем и это в контракт. Двести лет поддержки любого принта в любой локации. Ежегодные возвращения на неделю в мир, пока тебе это не надоест. Теперь твоя душенька довольна?

О да, «моя душенька» была довольна! Я и представить не мог, что случаются такие контракты. Естественно – те, кто их заключил, хвастать не станут. Не смогут, уйдя в локации навсегда. Может быть, именно ради сегодняшнего дня я тренировал, холил и лелеял своё тело все годы? За двести лет я успею стать конунгом в Вальхалле, сесть во главе пиршественного стола по левую руку от Одина! Да чего я только не успею! Не говоря уж о бессмертии, к которому я вдруг оказался так близок.

Я кивнул. И женщина кивнула – официанту. Он проворно наполнил оба бокала. Я не возражал, поднял свой. На ближайший год физическая форма этого тела – не моя забота.

Женщина коснулась мизинцем аметистов на татуировке, одновременно выполнявшей функции смартфона, – наверняка через минуту появится адвокат с уже готовым контрактом, – тоже подняла бокал. На губах её играла усмешка. Что-то в ней было не так. Надменность? Едва скрываемая брезгливость? Презрение? Я прокрутил в мыслях условия контракта. Где подвох? Нет подвоха! Цепляясь за соломинку, промямлил:

– А что будет с моим телом, когда оно вам надоест?

Насмешка заказчицы сделалась ещё откровеннее.

– Не беспокойся, пункт о твоих возвращениях будет соблюдён неукоснительно.

– Но не станете же вы его хранить в морозилке? Это вредно!

– Ещё раз говорю – не беспокойся. Состояние тела – моя забота, твоя – наслаждаться валькириями и мечтать о бессмертии.

Меня бросило в жар. Откуда она знает? Кто она вообще такая? Сам не веря, что делаю это, я поставил бокал.

– Нет.

Бровь женщины вопросительно приподнялась.

– Что значит «нет»?

– Я не подпишу контракт. Дайте «отбой» своему адвокату.

– Мы же договорились! Что тебя не устраивает?

– Мы говорили об условиях контракта. Вы сделали предложение, я его услышал. Условия более чем интересные. Но вы мне не нравитесь. Я не хочу иметь с вами дел. Никаких. Прощайте.

Встал из-за стола, пошёл к двери кабинета мимо застывших в изумлении официантов. Женщина молчала, сверлила взглядом мой затылок. Не удивился бы, влепи её телохранители мне очередь между лопаток. Но я не оглянулся. Плевать, кто она, плевать на её миллионы или миллиарды! Решила, что такое ничтожество можно купить с потрохами? А я не продаюсь! Я сдаю тело в аренду людям, которых уважаю и которым доверяю. И двести лет пенсионной страховки я сам заработаю, постепенно, раз за разом, тихой сапой.

Предложение от нормального заказчика поступило два месяца спустя. Я уже имел с ним дело прежде, поэтому контракт на год мы подписали без проволочек.

Отделение «Биопринт Индустрии» похоже на храм. Пусть нет здесь высоких куполов, беломраморных колонн и цветных витражей, но есть главное – атмосфера, ощущение сопричастности чуду. Чуду современных технологий. Две строгие жрицы в белых халатах – психоинженер и нейротехник – встретили меня в холле, провели в зал таинств. Помогли раздеться – нагота не смущает, каждый раз ты словно младенец, готовый пройти обряд. Уложили в купель – глубокую ванну, заполненную насыщенным соляным раствором, – водрузили на голову нейрошлем. Мир исчез. Я ещё был в нём – и уже вне его. Зрительные образы, звуки, запахи, тактильные ощущения, даже гравитация не могли пробиться ко мне. Лишённый тела, подвешенный в пустоте разум. Сейчас нейротехник запустит программу, и случится чудо квантовой телепортации. Моё сознание исчезнет в миру, чтобы появиться где-то в локации, в напечатанном для меня принт-теле. Затем такое же чудо свершится с моим коммерческим партнёром, занявшим ванну в соседнем зале, – квантовый образ его сознания телепортируется в мои освободившееся мозги. Затем неизвестный мне хозяин нынешнего тела заказчика вернётся из локации…. Хотя с третьим этапом возможны варианты, если этому типу улыбнулась удача выиграть бессмертие.

Мир повседневности и локации – два полюса нашей жизни, два «кита», на которых держится цивилизация. В первом мы рождаемся, взрослеем, обзаводимся потомством, заботимся о хлебе насущном и завтрашнем дне, беспокоимся о здоровье и подступающей старости. В первом мы мечтаем о втором. Потому что там, в локациях, нет никаких забот, нет ограничений, нет болезней, нет смерти! Это в миру наши рождённые тела хрупки и уязвимы. Поддерживаемые стабилизирующим полем локации принты устроены так, что сохраняют квантовый образ сознания, даже будучи полностью разрушенными. Умерев в локации, ты воскресаешь на следующее утро в напечатанной для тебя новой копии. Поэтому мы отрываемся по полной, выбирая развлечения себе по вкусу. Это в миру мы просто люди. В локации мы боги!

У локаций есть только один недостаток – развлечения стоят денег, а деньги водятся лишь в миру. Поддержание принта обходится не дешевле, чем рождённого тела. Если ты не богат с пелёнок, значит, придумывай, как заработать пенсионную страховку – возможность обеспечить себе жизнь в локации к тому времени, когда болезни и возраст приведут рождённое тело в негодность. Найти хорошо оплачиваемую работу, удержаться на ней достаточно долго в наше время нелегко, будь готов пахать и пахать. Если природа подарила тебе красивое здоровое тело, которое состоятельные чудаки согласны арендовать, пока ты развлекаешься в локациях, – будь готов пахать ещё больше. Впрочем, в системе есть отдушина – бессмертие! Выиграй, и независимо от того, сколько кредитов скопилось на твоём счету, государство будет оплачивать поддержание принта вечно.

Заполняя бланк в холле отделения, я собирался заказать Вальхаллу и сохранённый в системе образ Сигурда из Каттегата – как обычно. Но тут некстати вспомнилась девушка-стрекоза: «хочешь узнать, где спрятаны локации?» Конечно хочу! Шанс, что хакерша сказала правду, слабенький, но другой вряд ли когда-нибудь подвернётся. Пожертвуем полугодом жизни ради этого, так и быть. «Эльдорадо» – вбил я в бланк и не мудрствуя лукаво указал первый попавшийся базовый набор для печати принт-тела мужского пола, а там уж пусть программа-фрактальщик сама выкручивается. Уже лёжа в ванной, я вдруг осознал, что контракт подписан не на полугодие, а на целый год! Я же сдохну со скуки в этом раю для любителей плотских наслаждений! «Остановите, я передумал!» – крикнуть я не успел. Нейротехник запустила программу.

Не умер от скуки я исключительно благодаря тому, что умереть в локации невозможно. Но, к сожалению, выбраться из неё раньше оплаченного срока тоже нельзя. Эльдорадо – это огромный остров, побережье которого сплошь – золотой песчаный пляж, а внутренние районы – живописные, удобные для прогулок горы, прорезанные реками, водопадами и озёрами, покрытые лесами, скорее похожими на экзотические парки, круглый год цветущие, пахнущие и плодоносящие. Эльдорадо – это сотни отелей, бунгало, вилл, населённых несметным количеством загорающих на пляже, купающихся в океане, катающихся на волнах, ныряющих у кораллового рифа, летающих на парапланах, вкушающих изысканные яства и напитки, но чаще всего – совокупляющихся любыми мыслимыми и немыслимыми способами людей. Имелись развлечения и поострее, буде отдыхающим захочется адреналина, было и такое, что развлечением можно назвать с большой натяжкой. Я честно старался получить удовольствие от Эльдорадо – первый месяц. Потом устал и принялся сокращать оставшееся время единственно доступным способом: упивался в стельку прежде, чем солнце поднималось к зениту, – алкоголиком в локации не станешь, и голова наутро прозрачная, как стекло.

На счастье, о том, что срок моего заключения подошёл к концу, я вспомнил прежде, чем выпил первый бокал вина. В последний миг спохватился, уже наполнив его до краёв: пять бутылок лучшего портвейна стояли, выстроившись в ряд, на столе – мой завтрак. Не то чтобы я всерьёз надеялся узнать обещанный девушкой-стрекозой ответ, но потратить на ожидание год и не попытаться было совсем уж глупо. Так, нагишом и с бокалом портвейна в руке, я и вышел на балкон. Улыбнулся яркой синеве океана, утреннему бризу, солнцу, поднимающемуся над горизонтом, и скомандовал:

– Крэкс, фэкс, пэкс!

Она взялась ниоткуда. Только что на балконе, кроме меня, никого не было, а вот уже висит в полуметре от моего лица, жужжит крыльями. Я обалдел от неожиданности.

– Привет! – Юдифь улыбнулась. – Я рада, что ты сделал, как я просила.

– Привет… Как ты здесь оказалась? Тебя же схватили эти, из службы безопасности?

Я сообразил, что стою перед ней в чём мама родила, попятился в номер, к валяющемуся посреди комнаты халату.

– Я обещала, что ты узнаешь, где находятся локации, для этого я здесь.

Размах крыльев был слишком велик, чтобы пролететь в балконную дверь, поэтому она сложила их, опустилась на пол, вошла следом за мной.

– Здорово. – Я поспешно запахнулся в халат, хоть нагота моя девчонку ничуть не смущала и не удивляла. – Они тебя отпустили? Или ты сбежала от них?

Юдифь покачала головой:

– Извини, у меня нет ответа на этот вопрос.

– Не хочешь сказать? Это же я, Влад! В миру ты разбила своего принта на моих глазах, когда тебя пытались схватить.

– Да, это правда. Если ты здесь, значит, я умерла. Ты общаешься с сохранённой копией.

Я выпучил глаза:

– Какая-такая «сохранённая копия»? Чушь полная. Это противоречит квантовой физике! При телепортации сознание не расщепляется, оно может существовать лишь в одном теле. – Я присмотрелся к девушке-стрекозе внимательнее: – Или ты не настоящая Юдифь? Ты кибер?

Она покачала головой:

– Не больше, чем все, кого ты здесь видел. Я могу долго отвечать на твои вопросы, но в итоге ты всё равно не поверишь. Лучше, чтобы ты пришёл к правильным выводам самостоятельно. Протестируй это место. Я подготовила пакет команд.

Юдифь подняла руку, и тотчас в ней оказался лист бумаги. Девушка-стрекоза протянула мне его, я машинально взял. Самый обычный лист с распечатанным текстом. Но откуда он появился? Не из воздуха же сгустился?!

Спросить я не успел, Юдифь исчезла. Это было ещё неожиданней и нереальней, чем появление листа бумаги.

Несколько минут я ощущал себя полным кретином, которого обвели вокруг пальца дешёвым фокусом. Даже на балкон выходил, всматривался в окрестности, надеясь углядеть сбежавшую визитёршу. В конце концов пришлось признать, что фокус не дешёвый и разгадать его пока не получится. Значит, разберёмся с тем, что Юдифь мне всучила.

Я вернулся в комнату, уселся на диван и принялся изучать список. Это были команды, не уступавшие своей бредовостью «крэкс-фэкс-пэксу». Как они действуют, оставалось непонятным, но с практическим применением сложностей не возникло. Для начала я превратил вазу со свежими фруктами, неизменно встречающую моё пробуждение, в стейк из мраморной говядины прожарки медиум вэлл. Бутылки с портвейном научились сами откупориваться и наливать своё содержимое в бокалы. Под конец я так раззадорился, что «телепортировал» из соседнего номера к себе на диван девицу, несколько дней кряду пытавшуюся меня «совратить». Девица спала сладким сном, и, разбуди я её, вряд ли оценила бы, каким необычным способом попала ко мне. Потому будить мне перехотелось. Я прочитал список до конца и остановился на команде, смысл которой не понял, как ни старался: «Вызвать северного пушного зверька». Если не понимаешь, самый верный способ разобраться – попробовать. Словосочетание было, мягко говоря, нелитературным, но кто меня здесь услышит, кроме спящей девицы? А если и услышат, что с того? Я произнёс громко и разборчиво, как требовала инструкция.

Никаких зверьков в номере не объявилось. Я нахмурился, прикидывая, в чём ошибся, и готовясь повторить заклинание. И вдруг ощутил, как пол под ногами вибрирует. Удивлённый, вышел на балкон.

Я увидел её сразу, нельзя было не увидеть. Стена воды надвигалась на Эльдорадо. Она уже закрыла горизонт и продолжала расти. Несколько секунд я обалдело таращился на неё. Потом до моих ушей долетели испуганные голоса – цунами видел не только я. Но всё равно принять реальность происходящего не получалось.

Я внезапно осознал, что смотрю на гребень гигантской волны снизу вверх, что вопли и топот сотен ног доносятся уже не от пляжа, а из соседних номеров. Попятился прочь с балкона, зачем-то захлопнул дверь – будто это могло помочь! В номере потемнело как в сумерках: волна налетела на берег, не останавливаясь, проглотила пляж, пальмовую рощу, нависла над отелем. Я развернулся – бежать, бежать отсюда! Взгляд зацепился за спящую. «Надо разбудить!» – мелькнуло в голове. Ни сбежать, ни разбудить я не успевал. Ничего не успевал, кроме… Я рявкнул команду перемещения.

Я не знал, как это произойдёт, что почувствую – если вообще что-то получится. В итоге ничего не почувствовал, просто в следующее мгновение оказался там, где хотел оказаться: подальше от берега, в самой высокой точке острова, на каменистом гребне кальдеры давно потухшего вулкана. Четырёхэтажный отель, в котором я находился недавно, исчез под толщей воды, точно его и не было. Все отели, выстроившиеся вдоль берега, сколько видел мой глаз. Волна сожрала их, не поперхнувшись, и продолжала двигаться вглубь острова, лениво добивая прилепившиеся к склонам горы виллы, выкорчёвывая лес, снося мостики, опоры канатных дорог. Она умудрилась опоясать остров и обрушиться на него со всех сторон одновременно! Остров?! Да нет больше никакого острова – каменная верхушка горы, одиноко торчащая посреди океана.

В какой-то миг я уверился, что цунами доберётся и до меня. Однако вода замедляла свой подъём. Окончательно остановилась она в полусотне метров от гребня кальдеры. Начала отступать медленно, неохотно. Лишь когда солнце на западе коснулось её глади, она вернулась в прежние берега.

О том, чтобы на ночь глядя спускаться обратно к оте-лям, я и не думал. Самое большее, на что отважился, – спустился со своего насеста и обошёл вокруг кальдеры, пытаясь понять, что творится внизу. Естественно, в сумерках это не удалось. Во всяком случае, когда мрак сгустился, ни один огонёк не зажегся в доселе пылающем иллюминацией Эльдорадо. Прямо на камнях я и заснул.

Утром я долго лежал, не желая открывать глаза. Это ведь страшный сон, верно? Мне всё приснилось, визит девушки-стрекозы в том числе, а последний мой день пребывания в локации начинается только сейчас!

Я всё же заставил себя посмотреть. Не сон. Размытый водой пустырь на месте горного леса, ниже – громадная мусорная свалка, вот что я увидел. И тишина, нарушаемая лишь далёким шорохом океана. Отправляться вниз не хотелось даже при свете дня.

Двое суток я прожил возле кальдеры. Еду и питьё команды Юдифь доставляли невесть откуда исправно, но ни на что иное они не годились. Я ждал, что на место катастрофы прибудут спасатели, люди, киберы – не важно! Да хоть дроны-чистильщики, работы им тут невпроворот. Тщетно ждал. Давно вышел срок моего пребывания в локации, но возвращать в мир меня не спешили. Мир словно забыл об Эльдорадо и всех, кто здесь находится. Либо… цунами разрушило спрятанный где-то в недрах острова квантовый компьютер, фабрики, печатающие принтов, генераторы стабилизирующего поля? Оборвало связь с остальным человечеством?!

К исходу третьего дня сидеть и не предпринимать ничего я больше не мог. Я переместил себя к отелю. Не в номер, разумеется, – страшно представить, что там творится! – на пляж.

Это уже был не пляж. Каркас отеля устоял, но он мало походил на прекрасное, открытое солнцу и морскому бризу здание, каким был прежде. Обрамлявшая его пальмовая роща с фонтами, бассейнами и беседками исчезла, до кромки океана и дальше на десятки метров тянулась свалка гниющего мусора. Измочаленные стволы и ветки деревьев, обломки пластика, изодранные до неузнаваемости тряпки. И – тела, сотни, тысячи тел. Голые и полуголые, они покачивались на воде, валялись, раскорячившись, на песке, непристойно переплетались – бывшие мужчины, женщины, дети… Дети?! Откуда в Эльдорадо дети? До совершеннолетия тебя никто не пустит в локацию!

За три дня под тропическим палящим солнцем тела вздулись, почернели, начали разлагаться. Смрад стоял такой, что желудок мой дёргался и сжимался, норовя выплеснуть содержимое. И я ошибся, не только шорох волн нарушал тишину. Несметные полчища жирных сине-зелёных мух роились над трупами, облепляли их мерзкими шевелящимися одеждами. В Эльдорадо нет мух! Я прожил здесь год и не видел ни одной! И ни одного ребёнка! Что вообще происходит?!

– Крэкс, фэкс, пэкс! – заорал я. – Крэкс, фэкс, пэкс, чёрт побери!

Юдифь возникла в воздухе передо мной, трепеща слюдяными крылышками.

– Ты закончил тестирование?

– Что здесь происходит, можешь объяснить?! – Я взмахнул руками, показывая на заваленный телами и обломками берег, разрушенный отель, всё прочее.

– Происходит то, что должно было произойти. Ты ввёл команду, она выполнена.

– Что?! – Я схватился за голову. – Хочешь сказать, то грёбаное ругательство вызвало цунами? Так не бывает! Или твои команды как-то действуют на мой мозг, заставляют видеть то, чего нет на самом деле? Иллюзия, да?

Юдифь пожала плечами.

– Если тебе недостаточно зрительных, слуховых и обонятельных ощущений, можешь потрогать, – указала на ближайшее тело, распухшее, почерневшее, как все здесь. Но и в таком виде я умудрился узнать её – девица, на которой я тренировался с перемещением.

– Всё, что ты видишь, обоняешь и осязаешь сейчас, не менее реально, чем ты сам или, скажем, я, – продолжала девушка-стрекоза. – Не менее, но и не более.

– Но это полная ахинея! Если поверить тебе, то надо признать, что в мире существует магия или его можно…

Я осёкся. Юдифь, внимательно смотревшая на меня, кивнула удовлетворённо.

– В миру не существует. Но это не мир, это локация, ты протестировал её и уже понял, что она собой представляет. Теперь пришло время тестировать бессмертие.

Я попятился. Она с ума сошла?! Бессмертие – здесь?! Застрять навсегда в этом аду?! Где бы он ни находился… Не сдержавшись, я выругался. Чёрт, в сердцах я употребил то самое выражение, что вызвало «северного пушного зверька». И он пришёл снова.

Земля вдруг взбрыкнула, бросила меня в испачканный, перемешанный с нечистотами песок, завибрировала, наполняя пространство низким протяжным гулом. Взорвалась.

В этот раз пришло не цунами. Кальдера на верхушке горы исчезла. Оттуда бил в небо столб дыма и пламени, а обратно с небес летели раскалённые глыбы. Кричать команду – последнее, что мне осталось. Переместиться туда, где я – очень-очень-очень! – хотел оказаться.

– Что-то случилось? Неприятные ощущения?

Психоинженер смотрел на меня озабоченно. Это был мужчина средних лет – ничего удивительного, прошёл целый год после моего перемещения в локацию. С полминуты мне понадобилось, чтобы осознать: нет вокруг мёртвых тел, нет начавшего извергаться вулкана, я сижу в ванной с насыщенным раствором. Я – в миру!

– Всё нормально. – Я постарался улыбнуться.

– Странная аномалия активности мозга. – А вот нейротехник была та же, пухленькая, коротко стриженная брюнетка. Она развернулась в своём кресле возле консоли управления, тоже уставилась на меня. – Как будто вас что-нибудь сильно испугало или взволновало. Такое изредка наблюдается, когда клиент первый раз возвращается из Вальхаллы, например. Но ведь у вас Эльдорадо? Там-то чего пугаться, не понимаю.

– А вы там были? – спросил я невпопад.

Нейротехник расплылась в улыбке.

– Да. В прошлом году получилось выбраться на месяц.

– Как на месяц? Разве так можно? Кто у вас взял тело на такой короткий срок?

– Никто, разумеется. Сдавала на хранение в хос-пис. – Она вздохнула: – Хотелось бы подольше там потусить, но дорого! Не представляю, как заработаю пенсионную страховку хотя бы лет на двадцать.

До меня доходит наконец. Это мне, арендодателю, доплачивают за то время, что я развлекаюсь в локациях. А люди, работающие в миру, вынуждены сами платить за удовольствие. Будь по-другому, все бы туда сбежали, всё человечество. Локации – всеобщая мечта. И после этого Юдифь утверждает, что их не существует, что это виртуальные симуляции? Нет, невозможно! Хотя…

Психоинженер и нейротехник помогают мне выбраться из ванны, ведут под душ. Как я моюсь и одеваюсь, не смотрят, деликатно отворачиваются, обсуждают своё. Я не прислушиваюсь, думаю об одном: улизнуть бы поскорее, пока они не знают, что случилось в Эльдорадо. Нет, я далёк от мысли, что из-за меня кто-то погиб. Другое дело – материальный ущерб, нанесённый корпорации: локация ведь уничтожена до основания! И думать не хочется, какой счёт мне могут выставить. Пусть уж лучше это окажется симуляцией.

Две недели я носа не высовывал из квартиры, ожидая, что вот-вот нагрянет полиция или служба безопасности «Биопринт Индустрии». Но никто мной не интересовался, и в конце концов я отважился на вылазку в тренажёрный зал.

Первым, кого я там увидел, был Иван, старый знакомый, такой же арендодатель, как и я. Заметил меня, помахал рукой:

– Влад, с возвращением! Как там Вальхалла, сражается? Я сам третий день как в миру. Потусил в Эльдорадо от души!

Я вздрогнул невольно. Облизнул вмиг пересохшие губы, решился спросить:

– И что там, в Эльдорадо? Я слышал про цунами…

– Какое цунами? – удивлённо уставился на меня Иван. – Нет, ты что-то напутал. Там другой прикол: новый вид принтов появился – девчонки-стрекозы!

– Ты видел девушку-стрекозу?! – Я подался к нему.

– И не одну! Их там целые рои с разноцветными крылышками! Говорят, мода на них начинается.

Рассказ Ивана заставил меня крепко задуматься. Нет сомнения, что он находился в Эльдорадо одновременно со мной и при этом не заметил «армагеддон», который я устроил. Как такое объяснить? Юдифь права, локации существуют исключительно в квантовых «мозгах» компьютеров, и испорченная мною симуляция заменена резервной копией? Это объясняет, как Эльдорадо оказалось целым и невредимым. Но почему Иван не запомнил волну? Сознания людей отключили от симуляции, как только я «вызвал зверька»? Но я своими глазами видел разбегающихся в панике «курортников». Я видел людей в принт-телах – не в локации, здесь, в миру. И прекрасно знаю, каких высот достигла технология биопечати за триста лет своего существования. Так что тут без обмана, ещё наши прапрадедушки распечатывали себе имплантаты от зубов до целых конечностей. Какой смысл поддерживать сложнейшие компьютерные симуляции, если при сопоставимых затратах можно создать такие «оазисы развлечений» в реальности?

И ещё один маленький штрих в рассказе Ивана не давал мне покоя. Он сказал, что в Эльдорадо целые рои девушек-стрекоз. Я же не заметил ни одной – если не считать саму Юдифь. Это что-нибудь означает? Ох, как мне хотелось закричать: «Крэкс, фэкс, пэкс!» Увы, заклинание в миру не действует. Юдифь сказала, что следующий шаг к познанию истины – протестировать бессмертие. Но я не могу заставить себя это сделать – банально боюсь. Теперь я не знаю, куда телепортируют моё сознание.

Всё же я отправился на поиски ответов – не в локацию, в «ЭкспоПринт – Новые Горизонты».

За год, прошедший с моего предыдущего визита, на первом этаже выставочного павильона ничего не изменилось, поэтому я сразу поднялся на второй, благо запретительная табличка исчезла. Экспозиция, посвящённая удовольствиям Эльдорадо, вовсю принимала посетителей, девушка-стрекоза порхала между ними, отвечая на вопросы. Прошло минут десять, пока я дождался своей очереди.

– Привет! Чем-то могу помочь?

Внешне она не изменилась, но ведь это принт, его можно штамповать снова и снова по одной и той же матрице. Я уточнил на всякий случай:

– Юдифь, это ты?

– Меня зовут Элис, но я с удовольствием отвечу на твои вопросы. – Девушка-стрекоза улыбнулась почти подобострастно. Ясно, что это не Юдифь.

– До тебя здесь работала стрекозой другая девушка, год с небольшим назад. Ты её знаешь? Может, слышала, что с ней стало, где её найти?

Элис отрицательно качала головой в ответ на все вопросы. Потом, понизив голос, сообщила:

– Зря время теряешь. Если она работала принтом, то ты её уже не найдёшь. По контракту нам гарантировано бессмертие. А ты ведь знаешь правила: в локациях нельзя найти тех, кого знал в миру.

– Да, в самом деле, она предупреждала. Жаль, мы с ней хорошо проводили время. – Я вздохнул, сделал вид, что собираюсь уходить. Ещё раз посмотрел на стрекозу: – Слушай, а почему бы нам с тобой не подружиться? Я умею развлекать девушек.

Она смерила меня взглядом, и в нём было явное сожаление:

– Увы, вынуждена отказать. В миру функционал принта ограничен этим павильоном.

– А в своём теле? У тебя же бывают выходные? Телепортация – не такая уж дорогая процедура. Да я подброшу кредитов, если что! Потом сочтёмся!

Глаза девчонки забегали, словно она искала кого-нибудь способного помочь, подсказать правильный ответ.

– Технические выходные есть, но… Видишь ли, хранить тело немало кредитов стоит… В общем, когда я контракт подписала и в принта телепортировалась, я тело на утилизацию сдала. Подумала, зачем оно мне? Оно совсем не такое красивое, как твоё.

С враньём у Элис было туго. Она честно старалась не выболтать нечто важное, не сказать правды больше, чем дозволено. И при этом выдавала себя с головой. Сразу же вспомнилось, как начал юлить следователь после моих слов о допросе Юдифь. Ха, он даже не заикнулся об очной ставке! Потому что не вернули они её сознание, не во что возвращать, – тела заключивших контракт на работу принтом в миру утилизируют.

В выставочном павильоне я не получил однозначных ответов, зато у меня появились новые вопросы и пища для размышлений. Размышлять мне позволили ровно два дня.

Она ожидала меня после вечерней тренировки.

– Влад, привет!

Моника стояла, опираясь попкой на капот красного полуспортивного ландо. Несколько удивлённый, я подошёл к ней.

– Привет. Когда ты успела вернуться? По моим расчётам, у тебя ещё четыре месяца в Вальхалле.

– Ты обсчитался! – Девушка расплылась в улыбке. – Или не рад меня видеть, не соскучился?

Обняла, прижалась, поцеловала в губы. И я ощутил – чертовски соскучился!

– Ко мне или к тебе? – спросил, не откладывая в долгий ящик.

– Сюрприз! – Моника кивнул на дверцу. – Поехали!

Вела машину она не просто уверенно – профессио-нально, я так не умею. И это первая странность. Мы проскочили наш район насквозь, выехали на окружную. Справа потянулись унылые многоэтажки, заселённые безрабами – теми, кто не смог или не захотел найти мало-мальски оплачиваемую работу, чтобы обеспечить себе пенсионную страховку. Прозябая на государственное пособие, безрабы прожигают жизнь в бесплатных компьютерных симуляциях, подстёгивая себя транквилизаторами и легальными наркотиками. Цель их существования – выиграть главный приз, месячную путёвку в локацию. Наивные, они искренне надеются, что, попав туда на такой короткий срок, сумеют урвать бессмертие. Я никогда не совался в районы безрабов. Не оттого, что опасался за свою безопасность, – делать тут нормальному человеку абсолютно нечего.

– Куда мы едем? – снова спросил я.

– Я же сказала – сюрприз!

Моника, способная хранить секрет дольше минуты, не тараторящая без умолку всю дорогу? Вторая странность. Третьей стало длинное, лишённое окон строение, к которому мы свернули. «Благословенная юдоль» – чёрно-белая вывеска над воротами. Хоспис, где хранятся тела людей, отправившихся в локацию не по аренде, а за деньги. И где они утилизируются, когда надобность в хранении отпадает.

Ворота поднялись перед капотом автомобиля, пропуская нас внутрь, в некое подобие гаража. Машина про-ехала к двери в дальней его стене, остановилась. Моника повернулась ко мне.

– Приехали, выходим.

– Никуда я не выйду, пока не объяснишься.

– Конечно, выйдешь, куда ты денешься!

Показывая пример, она открыла свою дверцу. В тот же миг моя отворилась сама собой. Два дрона-телохранителя спикировали из-под потолка, зависли рядом, уставившись на меня фасеточными глазами. Скрипнув зубами, я подчинился. Процедил, не отводя взгляда от лже-Моники:

– Это преступление! Хозяйка этого тела находится в Вальхалле, и она не заключала с тобой договор. Субаренда запрещена законом!

– Но законом не запрещён выкуп тела, сданного на утилизацию. Твоя подружка выиграла бессмертие, а в договоре был пункт о необязательности возвращения в мир в этом случае. – Лже-Моника расплылась в ухмылке. – Сейчас он там есть, скажем так. Пошли, не задерживайся.

Далеко идти не пришлось: двадцать метров по коридору, повернуть налево, подняться в лифте на четвёртый этаж. Догадаться, для чего предназначено помещение, куда мы попали в конце концов, труда не составило: ванна с раствором, консоль управления. Разве что психоинженера с нейротехником нет.

– Это похищение, – заявил я, ощущая, как слабеют ноги.

– Похищение, – согласилась женщина. – Зато ты гарантированно выиграешь бессмертие. Сам разденешься или как?

Я молчал, сверлил её ненавидящим взглядом. Лже-Моника пожала плечами.

– Значит, «или как».

В затылок болезненно кольнуло, и мир исчез.

Пир гремит в чертогах Вальхаллы, Один восседает во главе стола. По правую руку от него – боги Асгарда, по левую – бессмертные конунги и ярлы. Стол тянется на мили и мили, за ним – сотни тысяч воинов. Мой скилл очень высок, я сижу в верхней части стола, среди первой сотни. Я вкушаю лучшие куски мяса, запиваю сладчайшим мёдом, близости со мной добиваются самые отважные воительницы.

– Жребий! – гремит возглас под сводом из золочёных щитов, и его тут же подхватывают: – Жребий, жребий!

Возглас прокатывается вдоль стола до самого низа, возвращается запоздалым эхом. Один поднимает руку, вороны Хугин и Мунин взлетают с его плеч, и все воины замирают. Неторопливо взмахивая крыльями, вороны летят вдоль стола. Никто не решается поднять взгляд, я лишь слышу хлопки крыльев над головой. Вороны удаляются. Затем возвращаются обратно. Вот хлопки стихли. Все смотрят на счастливчика. Смотрят на меня. И тяжесть птиц на плечах.

Один опускает руку. Повинуясь команде, я встаю с лавки. Вороны возвращаются к повелителю, а ко мне идёт златокудрая Сиф, подносит рог, наполненный элем бессмертия. Боясь поверить своему счастью, я принимаю рог из её рук.

– Давай, Сигурд! – доносится крик Эрика. – Осуши его одним глотком, как подобает мужчине!

– Давай, брат! Выпей! – кричат вокруг. – Сделай это!

Я открываю рот пошире, подношу к губам рог. Что-то мешает, першит в горле. С кашлем изо рта вылетает мушка, расправляет слюдяные крылышки. Нет, не мушка – стрекоза. Девушка-стрекоза! Как она пробралась в мой принт? Или в мои мозги, в моё сознание?

Крохотная Юдифь садится на обод рога, скрещивает ножки, подмигивает. Кивает – пей, мол, всё верно. И я пью. Делаю глубокий, богатырский глоток. Останавливаюсь, лишь когда воздух в груди заканчивается.

Странно, эля в роге убавилось едва на палец. Эрик подскакивает ко мне, заглядывает через плечо, кривится презрительно:

– Слабак! Давай хоть с двух глотков!

Я пью долго, размеренно. Вокруг более не смеются. Краем глаза замечаю, как один за другим валятся на пол братья-эйнхерии, будто не я, а они упились допьяна. Странно, но вторым глотком осилить рог тоже не удаётся, эля в нём уменьшилось разве что на ладонь.

– Хоть с третьего раза управься, – просит Эрик, из последних сил цепляясь за лавку. Крошечная Юдифь хохочет, болтая ножками.

Я снова припадаю к элю бессмертия. Спят богатырским сном пировавшие вместе со мной воины, прилегла у моих ног прекрасная Сиф, боги и конунги уронили головы на столешницу, и даже Один-отец храпит, развалившись на Хлидскьялве. А я пью, пью, пью, и не могу опустошить рог, словно конец его опущен в Мировой океан…

– Эй, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Вы помните, кто вы, как ваше имя?

– Влад…

Не сразу, но мне удаётся сфокусировать взгляд на собеседнике. Мужчина в сине-сером халате. За его спиной – ещё двое, в полицейской форме. Сам я лежу на кушетке, укрытый таким же сине-серым одеялом, руки бессильно вытянуты вдоль тела. Не мои руки – иссохшие, покрытые пигментными пятнами руки старика.

– Что… случилось? Где я?

Старший по званию полицейский прокашлялся.

– Примите соболезнования, господин Влад. Ваше тело похитили «чёрные арендаторы». По какой-то причине они отказались от его использования, хранили здесь, в хосписе «Благословенная юдоль» под чужим именем. Мы вас обнаружили случайно: анонимное сообщение на адрес управления полиции.

– Повезло, что преступники тело не утилизировали! – вставил его напарник.

– Принудительная утилизация прошла бы по нашей базе, – возразил старший. – А хранить можно, не привлекая внимания. Должно быть, ждали, когда тело умрёт естественным образом…

– Сколько… – перебил я его.

– Сколько хранили? Согласно записям хосписа – девятнадцать лет. Не так уж и долго, но для хранения был задан эконом-режим, никакой профилактики.

– Износ около восьмидесяти процентов, – добавил врач. – Увы, это не восстановимо.

Я закрыл глаза. Прошептал:

– Вальхалла… я выиграл бессмертие…

– Нет, господин Влад, – врач покачал головой, – преступники не телепортировали ваше сознание. Всё это время вы были в коме. Но…

– Но ты, друг, не волнуйся! – не удержавшись, перебил его младший полицейский. – Бессмертие ты получишь! Наразвлекаешься с валькириями от души! Эх, завидую!

Врач скривился, и старший полицейский посмотрел на коллегу неодобрительно. Но подтвердил:

– Да, господин Влад, вы действительно попадаете под государственную программу реабилитации жертв «чёрных арендаторов». Приказ о предоставлении вам бессмертия подготовлен. Вам надо лишь составить график пребывания в локациях, заполнить бланк-заказ и – в путь.

– Мы вас не торопим, – заверил врач. – Оставайтесь здесь, сколько необходимо. Отдохните, обдумайте…

– Дома… – остановил его я. – Буду думать дома.

Девушка-стрекоза хохочет над моими потугами. Потом хватает за палец, дёргает. Она хоть и крошечная, но сильная, – я вслед за ней опрокидываюсь во внутренности рога. Он и впрямь бездонный! Может, и не рог это вовсе, а глотка змея Ёрмунганда, явившегося сожрать мир?

– Куда ты меня тащишь?! Что это вообще такое?! – взмолился я, чувствуя, как начинает кружиться голова от бесконечного падения.

– Дыра в программе. Тебе же говорили, что я хакер.

– Ты взломала бессмертие?

– Хуже! Я взломала всю их систему!

– Так локации – это и правда виртуальная симуляция? Мы внутри квантовых мозгов компьютера?

– Нет! Нет никаких симуляций, тебя никуда не телепортировали, ты сейчас в миру, в собственном теле. Когда ты сдаёшь его в аренду, сознание искусственно отключают, чтоб не мешало арендатору. А когда срок договора заканчивается, снова активизируют, попутно загружая ложные воспоминания. Дёшево и сердито – несколько сказок с бесконечным числом вариаций. Все так верят в локации, что никто не пытается сравнить впечатления. Да и не получится сравнить – «инкогнито»!

– Но как же… Ведь квантовая телепортация существует, принт-тела существуют!

– Разумеется. Основатель «Биопринт Индустрии» хотел совместить два гениальных открытия и построить на этом лучший в мире, идеальный бизнес – продавать людям бессмертие. Но его ждал неприятный сюрприз: единственным работоспособным вместилищем человеческого сознания оказался человеческий же мозг. И распечатать на принтере его не получится, потому что никто не знает, как он функционирует.

– Но ты сама жила в таком теле, я видел!

– Ага, «видел». Человеческий мозг в принте, результат хирургической трансплантации, вот что ты видел. Долго не протянешь, и ощущения не очень, но ведь в награду дают «бессмертие»! – Юдифь опять захохотала. – В древности наши предки ломали копья в спорах о моральности и этичности эвтаназии. Но достаточно оказалось заменить слово, назвать добровольный уход из жизни «бессмертием», и все счастливы, никаких противоречий!

– Значит, бессмертия не существует…

– Наоборот! Именно оно существует, ради него построена система. Только настоящего бессмертия на всех не хватит, оно доступно лишь тем, кто может позволить себе брать молодые и здоровые тела в аренду, оплачивая их владельцам веру в сказку – одно за другим, хоть до бесконечности! Нельзя долго поддерживать систему, построенную только на лжи и насилии. Но если ложь и правду круто перемешать – так, что уже не поймёшь, где что, – фундамент получается крепкий. Многие причастны к тайне и гордятся своей «избранностью», но на самом деле посвящены в крохотную часть её. Лишь считаные единицы действительно знают всё и дёргают за ниточки. Ты думаешь, что поймал их на лжи, но тебя тут же тыкают носом в правду, и вот ты скомпрометирован, ты уже сам лжец. Именно так создаются симулякры, надёжные, долговечные. Хозяева системы хорошо всё продумали, но одно уязвимое место в ней имеется. Загрузка ложной памяти в мозг требует интерактивного режима для формирования логических связей. Тут-то сознание и может перехватить управление программой – если оставить в ней маленькую дырочку, отладочный модуль. Я это сделала. Воспользоваться не успела – меня засекли. Пришлось написать в дополнение к «пасхалке» интерактивную инструкцию и сбежать, затеряться в миру, избавившись не только от имени, но и от тела. Затем подыскать профессионального юзера локаций и уговорить его активировать мой модуль. Умного юзера, смелого, – настоящего воина! – Юдифь обернулась ко мне, улыбнулась так очаровательно, что я покраснел бы, умей принт средневекового викинга краснеть.

– И что мы теперь сделаем?

– Взорвём систему, разуме…

Она не договорила. Полёт-падение закончился так же внезапно, как начался. Для меня – на полу чертогов Одина, для Юдифь – в широко раскрытой ладони. Ладонь сжалась в кулак – чвак!

Передо мной стоят двое в штатском. Я встречал их прежде – в миру, в день, когда погибла Юдифь. Старший невозмутимо кивает:

– Господин Влад, служба безопасности «Биопринт Индустрии» благодарит вас за содействие в поиске и устранении досадной уязвимости.

Молодой разжимает кулак, демонстрируя кровавое пятно и обломки слюдяных крылышек. Поворачивает голову к начальнику:

– Ликвидируем и этого?

– Он и так мертвец. Его же наградили бессмертием!

Улыбаются самодовольно. Слепцы! Они не видят, что мои товарищи по Вальхалле больше не спят мертвецким сном. Обступили нас, слушают, удивлённо раззявив рты. А дальше, выше, ниже: миллионы других, обитатели Эльдорадо, Дзёдо, Эдема – всех «локаций»! Златокудрая Сиф взлетела над плечами эсбэшников, показывает им язык, корчит рожи. Слюдяные крылья её трепещут, переливаясь всеми цветами радуги.

Я проснулся от настойчивого звонка в дверь и громких голосов на площадке.

– Господин Влад, откройте, это полиция! – кричит молодой полицейский, позавидовавший моему «бессмертию». – Откройте немедленно! Мы знаем, что вы дома!

– Сколько можно уговаривать?! Вскрывайте дверь! – а это эсбэшник. – Какой идиот додумался вывести его из комы, а потом ещё и отпустить?!

– Но мы не предполагали… Нас не поставили в известность! – Голос старшего полицейского почти плаксивый.

– Да кто вы такие, чтобы ставить вас в известность?

Я посмеиваюсь, слушая перепалку. Вставать не спешу. Пусть взламывают, арестовывают, ликвидируют или как там у них называется? Что мне терять? Повреждённое некачественным хранением тело вряд ли протянет и месяц. Они опоздали, девушка-стрекоза обманула систему. «Отладочный модуль», «северный пушной зверёк» – ничего этого не было. Была написанная Юдифью вариация ложных воспоминаний, загруженная в мои мозги после программного вызова «крэкс-фэкс-пэкс». Громкая хлопушка, призванная отвлечь внимание от настоящего «червя» – «интерактивной инструкции». Юдифь ничего не взламывала, она лишь узнала правду и придумала, как сообщить её остальным. Она прекрасно понимала, что меня, «хакера» – дилетанта, засекут сразу же. Служба безопасности сама организовала мне доступ к «бессмертию», провела по всем закуткам загрузочной программы, по всем вариаторам «локаций» в надежде выявить скрытые уязвимости. Они не поняли, что моё заражённое сознание и есть уязвимость. Девятнадцать лет отвела Юдифь на инкубационный период клонов «червя», незаметно расползавшихся по мозгам посетителей локаций. Почему именно девятнадцать? Не знаю. Может, столько ей было от роду? Сегодня «червь» активировался – Юдифь позаботилась разбудить меня к этому времени и порадоваться вместо неё. Сегодня все заражённые вдруг «вспомнят» странную сцену, увиденную в локациях. Вспомнят и усомнятся.

Сомнение – первый враг симулякра.

Майк Гелприн. Дурак

Настал день, когда Шардар понял, что презирает старого Зеера, своего отца. Злой суховей швырял раскалённый за день песок на полог ветхого латаного шатра. Сквозь хриплый, надсадный кашель плакала измождённая, иссушенная многочисленными родами мама. Жались к Шардару четверо младших братьев-погодков. Молчали. А отец, закрыв ладонями лицо, мелко трясся на походном бауле с пожитками, который так и не успели расшнуровать.

Полчаса назад, на закате, трое избранных увели с собой Мрию.

– Хорошая молодица, сладкая, – бросил один из них, за косу вытащив Мрию из шатра и швырнув остальным. – Ты что-то хочешь сказать, старик? – обернувшись к Зееру, насмешливо добавил он.

Пятнадцатилетний Шардар, намертво зажав в ладони рукоять подвешенного к поясу кинжала, ждал отцовского слова. Не дождался. Застывший, будто обратившийся в камень отец не сказал ничего.

Когда избранные ухватили Мрию за локти и поволокли прочь, из разбитого в двух десятках шагов шатра вымахнул с клинком наголо вдовый Глай. Дюжий, кряжистый, чубатый, с уродливым лицом, посечённым шрамами в схватке с барханным пардом. Два дня назад, когда Мрие сравнялось шестнадцать, Глай пришёл в шатёр Зеера просить её за себя. Не нищим пришёл – с дарами: пардовой шкурой и тремя пузатыми бурдюками с пресной водой, от одного вида которых кружились головы у пятерых вечно страдающих от жажды зееровских сыновей. В надежде на лучшую пару для красавицы дочери вдовцу старик отказал. И сейчас его гордыня оборачивалась трагедией.

Ощеренный, багровый от ярости, уродливый и потому ещё более страшный в гневе Глай бросился на троицу избранных. Не выдержав, Шардар метнулся было вон из шатра ему на подмогу, но отцовская рука ухватила за шкирку, удержала, отбросила прочь. Миг спустя Глай в одиночку схлестнулся с тремя поджарыми, ловкими, не дающими пощады молодчиками. Чудотворец окружил себя именно такими – жестокими, заносчивыми, скорыми на расправу. Они и расправились, быстро, сноровисто. Отчаянно вскрикнула от ужаса и враз смолкла Мрия. Вдовый Глай с разрубленной головой рухнул на бок. Клинок выпал из ослабшей руки и лезвием воткнулся в песок.

Молча глядя на поникшего, с трясущимися плечами Зеера, Шардар думал о том, что не сестру, а его самого обесчестили и подвергли позору. Что сильный и суровый отец, которого Шардар, как и подобает сыну, почитал и не смел ослушаться, на поверку оказался слабаком. Ветошью под стать брошенному у входа в шатёр коврику, о который вытирают ноги. А ещё о том, что места в отцовском жилище для него, Шардара, больше нет.

Мрия вернулась на рассвете, через четверть часа после того, как тело вдового Глая зарыли в песок. Молча отстранила бросившуюся к ней маму. Ни слова не сказав, обогнула застывшую на месте стайку братьев. Шарахнулась в сторону от шагнувшего навстречу отца и скрылась в шатре. Светало. Равнодушное солнце щупало первыми лучами выстуженный за ночь песок. Один за другим выбирались из своих шатров заспанные соседи – близкая и дальняя родня, старающаяся кучно держаться на привалах. Главы семейств нарочито глядели в сторону. Лениво перекликались, посмеивались, будто ничего значительного не произошло.

А для них ничего и на самом деле не произошло, отчётливо понял Шардар. Один дальний родич убит, и одну соседскую дочку насильно лишили девственности – велика важность. По сравнению с сотнями несчастий, смертей и увечий, случившихся за многие годы скитаний в бескрайних песках, – обычное и потому не слишком значительное событие.

Когда солнце оторвалось от восточного горизонта, явился в сопровождении полудюжины избранных чудо-творец Клебан. При его приближении молодёжь поспешно убралась под пологи шатров. Те, кто постарше, покорно склонив головы, пали на колени. Шардар остался стоять – один среди всех. Чудотворца он видел вблизи первый раз в жизни, но ни малейшего трепета и почтения перед ним не испытывал. Надменный, выряженный в алый балахон старик, с ног до головы окружённый серебристым сиянием, закутанный в него, будто в кокон. Сухопарый, с тонкими губами, крючковатым носом и залысинами на тронутом морщинами высоком лбу. Отец уверял, что народ не полёг в песчаных бурях, не вымер от жажды и не растерзан диким зверьём лишь его заботами. Что жизнью все они обязаны чудесам, которые Клебан творил, когда приходила нужда. Мудростям, что тот проповедовал заблудшим душам. В прямом смысле заблудшим – в пустынных землях без конца и без края, где людям жить не подобает.

– Что здесь случилось? – хрипло каркнул Клебан. – Я спрашиваю: что здесь вчера произошло?

Никто не ответил. Слова чудотворца растаяли в песках. Тишину теперь нарушал лишь ветер, посвистывающий в дальних барханах.

– Ещё раз спрашиваю: что здесь…

– А ничего, – неожиданно для самого себя отозвался Шардар. – Ничего не случилось. Вот эти, – мотнул он головой в сторону избранных, – зарубили моего сородича и изнасиловали мою сестру. Сущие пустяки, правда, ты, как там тебя?

Он шагнул вперёд и смотрел теперь на чудотворца в упор – глаза в глаза. Дерзко смотрел и думал, что сейчас тот махнёт рукой – и небесная молния испепелит нечестивца. А может, кивнёт избранным, и те в минуту располосуют его на лоскуты. И пускай, решил Шардар, не отводя от чудотворца взгляда. Ни прощения, ни пощады просить он не станет.

– Простите его, господин, – вместо Шардара взмолился старый Зеер. То и дело тычась головой в песок, отец на карачках пополз к чудотворцу. – Мальчик совсем ещё несмышлёный: он не ведает, что говорит. Прошу, милостивец наш, заклинаю: пощадите его!

Чудотворец Клебан скривил губы.

– Умолкни, – мазнув просителя мимолетным взглядом, коротко бросил он и вновь уставился на Шардара. – Кто таков? Как зовут, спрашиваю!

– Шардар, сын Зеера.

– Вот этого? – уточнил чудотворец, кивнув на так и оставшегося на четвереньках, дрожащего от страха отца.

Шардар хмыкнул.

– Вот этого, – подтвердил он. – Что теперь? Может быть, сотворишь чудо? Оживишь зарубленного Глая и вернёшь девственность моей сестре Мрие? Или тебе не до подобных безделиц?

Мгновение-другое Клебан, заломив бровь, молчал. Сейчас испепелит или велит казнить, подумал Шардар и удивился, что ему отчего-то ничуть не страшно.

Ни испепелять, ни казнить чудотворец, однако, не стал.

– Вечером придёшь ко мне, – вместо этого бросил он. – Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз. И прости: оживлять покойников и делать из женщин девиц я не умею.

* * *

Задёрнув полог шатра и велев горе-опричникам попусту не беспокоить, Клебанов отключил силовой контур. Едва серебристое сияние вокруг него померкло, сбросил балахон и принялся ожесточённо чесаться. Закупоренные проклятым контуром поры враз выстрелили потом, кожа зудела немилосердно – Клебанов много бы отдал за контрастный душ или хотя бы элементарное купание в прохладной воде.

Увы, и о том, и о другом приходилось только мечтать. Клебанов вздохнул, растёрся холщовым полотенцем и улёгся на декорированную под походный топчан раскладушку. Задумался. Гуттаперчевый, снабжённый гидравлическим прессом матрац пружинил, обтекая тело, ласкал, унимая недавний зуд. Пропущенный через эластичную ткань слабый ток приятно покалывал электромассажем.

Клебанов задействовал технику. Миниатюрный кондиционер в считаные секунды разогнал жару, стерилизатор истребил мелких вездесущих насекомых, компактный пищевой процессор испёк хлеб.

«Тенденция или случайность? – напряжённо думал Клебанов, отщипывая по кусочку от тёплой хрустящей горбушки. Он восстановил в памяти получасовой давности речь дерзкого юнца, рослого, плечистого, смуглого и широкого в кости. – Скорее всего, случайность. Бросившийся на выручку девице мужчина был, возможно, попросту во хмелю. А парнишка или недоумком, и вправду не ведающим, что несёт, или скороспелкой под стать грибу-колосовику, вымахнувшему из-под земли задолго до грибного сезона. С другой стороны, кто знает, как быстро срабатывают в этом мире социальные и поведенческие модели и насколько гибки или, напротив, статичны наследственные структуры».

Клебанов повернулся на бок, устроился поудобнее. Предполагаемая длительность проекта – полста местных лет. По земным нормам – хватает с запасом. Однако отклонения от предполагаемого срока и в ту, и в другую сторону в иных мирах, бывало, оказывались весьма значительными. В основном, правда, именно отклонения в сторону замедления. На Обруче, к примеру, два резидента успели умереть своей смертью, прежде чем третьему по счёту удалось довести проект до финальной фазы. Возможно, и Клебанову предстоит окончить свои дни здесь, в песках, а не в загородном домике где-нибудь под Ниццей, Сочи, Мельбурном или Иерусалимом. Что ж – он знал, на что шёл, когда подписывал контракт в Институте экспериментальной социологии. Правда, знал лишь теоретически.

Что это на самом деле такое – роль чудотворца и спасителя, Клебанов понял лишь после доброго десятка проведённых здесь лет. Понял, когда ощущение новизны притупилось, а осознание важности своей миссии ослабло и поблекло, словно вылиняло. Теперь прагматизм в нём раз за разом стал уступать пробудившейся, пробившейся через соображения целесообразности совести.

– Ты водишь за нос десять тысяч человек, – упрекнула Клебанова совесть. – Из года в год дурачишь их, морочишь им головы, облапошиваешь.

– Я готовлю их к лучшей жизни, – возразил ра-зум. – Хорошо, пускай не их, пускай их потомство. Но без меня они попросту обречены.

– К лучшей жизни, да? – саркастически передразнила совесть. – Ты окружил себя подонками и беспредельщиками. Ты равнодушно смотришь, как гибнут невинные, в том числе от рук твоей опричнины и по твоему приказу. Ты превратился в идола. В истукана, которого боятся и которому молятся тысячи невежд. И тебе это по нраву.

– Нет, не по нраву, – огрызнулся разум. – Мне в тягость мои обязанности. Но иного выхода нет. Проект – гарантия будущего этого мира. Без него местная цивилизация зачахнет в зародыше, увянет на корню.

– Ты в этом уверен? – насмешливо осведомилась совесть. – А что, если проект всего лишь результат бездоказательных измышлений земных умников? Социальные жернова мелют медленно. Чтобы подтвердить или опровергнуть теоретические выкладки, нужны тысячелетия. А если, когда они пройдут, выяснится, что твои проделки не спасают мир, а, напротив, ведут к его деградации?

Клебанов крякнул в сердцах и волевым усилием загнал совесть на задворки сознания. Вечером он поговорит с этим парнишкой, с Шардаром. Сделает выводы и в дальнейшем будет поступать, опираясь на них. И всё. И достаточно. Это – его работа.

* * *

К вечеру, как обычно, похолодало. Когда солнце наполовину утонуло за западным горизонтом, Шардар осадил украденного поутру жеребца. На тысячи и тысячи пеших скитальцев лошадей приходилось всего два десятка. Владели ими лишь чудотворец и дюжина избранных. Когда становились лагерем у колодца или бьющего из-под земли ключа, коней поили раньше, чем людей.

Шардар спешился, огляделся по сторонам. Всюду, куда хватал глаз, был песок. Извечный, с младенчества знакомый песок. Унылый, однообразный, ненавистный, враждебный.

Шардар стянул притороченный к конскому крупу шатёр убитого Глая. За ним – унаследованные от покойника бурдюки с пресной водой. Если расходовать экономно, их должно надолго хватить. Человеку, но не коню. Целый день Шардар гнал жеребца на юг. Без передышки, во весь опор, уходя от возможной погони. Ушёл. Теперь с запалившимся конём предстояло расстаться.

– Прости, – сказал Шардар вслух.

Он с маху рубанул жеребца клинком по горлу. Отскочил. С минуту, пока животное, хрипя, издыхало, стоял потупившись. Затем наскоро освежевал. Поставил шатёр и, когда окончательно стемнело, забрался вовнутрь.

Погони можно было больше не опасаться. Ночной ветер затянет песком следы. А вот смерти опасаться следовало бы. Хотя что толку от опасений, когда уцелеть явно не удастся.

Шардар сам плохо понимал, почему и зачем бежал, воспользовавшись обычной неразберихой, настающей, когда сородичи сворачивали лагерь. Что, сбежав, делать, понимал ещё меньше. Он лишь точно, наверняка знал, что отцовский шатёр больше не для него.

– Приходи вечером, как же, – вслух передразнил Шардар отсутствующего чудотворца и сложил в непотребном жесте пальцы. – Другого кого поищи.

По неведомым причинам убивать Шардара прилюдно чудотворец Клебан не пожелал. Но смертью он, бывало, наказывал за гораздо меньшие прегрешения, чем дерзость. К примеру, старому Иекилю избранные снесли голову, стоило тому усомниться, знает ли Клебан, куда именно ведёт народ. А хромого Шаеля зарубили за то, что распустил язык о каком-то племени, что живёт за большой рекой. Что, дескать, мужчины этого племени приветливы, добросердечны и рабов своих не обижают, а, наоборот, пестуют и кормят от пуза.

Большая река была где-то на юге. Мама рассказывала, что однажды, когда Шардар был ещё младенцем, народ вышел к речным берегам. И что слухи о живущем по ту сторону племени с тех пор и пошли. Как чудотворец обходился с теми, кто распускал эти слухи, Шардар видел воочию.

Может статься, до реки ему удастся добраться, если идти строго на юг, по солнцу. Тогда можно будет какое-то время прожить неподалёку от берега. Околеть от жажды там ему не грозит. О перспективе пересечь реку и сдаться в рабство Шардар и думать не желал. Не потому, что, как и любой сородич, не умел плавать – попросту умереть было не в пример лучше, чем стать рабом.

* * *

– Как это сбежал?! – Клебанов едва сдерживал гнев.

Дежурный опричник, опустив очи долу, явственно дрожал от страха.

– Не углядели, мой господин.

– Ладно. Пошёл вон! – Клебанов выругался на английском, добавил русского мата, подавил желание пальнуть из разрядника опричнику в спину и нырнул под шатровый полог.

В одиночку в песках не выжить. Голод, жажда и дикое зверьё в считаные дни доконают любого. Клебанов задумался. С одной стороны, что ему за дело до этого паренька. Сотни таких, как он, уже полегли в песках, тысячи иных ещё полягут. С другой же стороны, этот Шардар – личность явно незаурядная. Вопрос – насколько.

До сих пор отважиться на одиночный побег не рискнул ни один из десятка тысяч скитальцев. Этот первый. Кто знает, когда родится на свет другой такой и родится ли вообще.

Клебанов решился. Он задействовал коммуникатор, послал запрос в бортовой компьютер наматывающего витки по орбите челнока. Четверть часа спустя тот отстрелил дюжину разведывательных зондов. Ещё через час беглец был локализован. Клебанов удовлетворённо кивнул и отправил новый запрос. Компьютер принял его, обработал и отдал команду: от челночного борта отвалил посадочный модуль.

До полуночи Клебанов занимался рутинной работой – брезгливо кривясь, выслушивал переданные через опричников жалобы и доносы. Назавтра по каждой и каждому из них предстоит разобраться. Иногда разбирательства заканчивались прощением, чаще поркой, в отдельных случаях казнью. Некогда Клебанова корёжило и мутило всякий раз, когда приходилось применять крайнюю, фатальную меру. Корёжило несмотря на то, что другого выхода не было – оставить паникёра и труса в живых означало угрозу проекту. Потом Клебанов привык.

* * *

На изломе третьего дня пути навстречу Шардару из-за бархана вымахнула стая пардов. Два могучих, с пятнистыми шкурами самца и гибкая, пластичная, с вкрадчивыми движениями самка.

На мгновение Шардар оцепенел от страха. Затем его подавил. Рывком сбросил с плеч походный баул с шатром и ломтями вяленой конины. Правой рукой выдернул клинок покойного Глая из ножен, левой – кинжал из-за пояса. Пригнувшись, замер. Самка, припадая к песку, не торопясь приближалась, самцы по широким дугам обходили с обеих сторон.

Это была смерть, неотвратимая, верная. В схватке с пардом один на один у Шардара были шансы. И ни единого против стаи. Пускай. Принять смерть следовало достойно.

– Давайте, – бросил хищникам Шардар. – Сожрите меня.

Миг спустя краем глаза он уловил движение за спиной. Резко обернулся, и подавленный было страх возник вновь, мгновенно переродившись в ужас. Сзади стремительно приближался ещё один хищник – горбатый и клешнястый исполинский паук. Настоящее чудовище, подобного которому ни Шардар, ни один из его сородичей отродясь не видывал. Четыре пары суставчатых лап скользили по песку, не оставляя следов, будто тварь была бестелесна. Иссиня-чёрная оболочка отливала на солнце глянцем.

Шардар развернулся лицом к новому врагу. Смерть от удара когтистой лапы казалась ему теперь не такой уж страшной в сравнении с гибелью от медленно высасывающего кровь жвала. Паук приближался, он пёр прямо на Шардара и был уже в двадцати шагах. В пятнадцати. В десяти. А потом вдруг резко ушёл в сторону.

Родившийся между клешнёй серебристый луч прошил воздух и сверху вниз обрушился на изготовившегося к прыжку парда, развалив его пополам. Метнулся вбок, наискось перечеркнул второго. Пошарил, будто в нерешительности, по песку, провожая опрометью удирающую самку, но убивать не стал. Истончал и через пару мгновений истаял. Паук развернулся и посеменил прочь, Отдалившись на сотню шагов, ввинтился в песок и исчез бесследно.

Ночью Шардар не сомкнул глаз. Он силился, тщился понять, откуда взялся нежданный спаситель, но понять упорно не удавалось. Не Клебан же, находящийся сейчас невесть в каких далях, сотворил очередное непрошеное чудо.

Под утро, так и не придя ни к какому выводу, Шардар забылся коротким сном. Когда солнце начало припекать, пробудился, собрал пожитки и двинулся дальше на юг.

Трое суток спустя паук появился опять. На этот раз, когда Шардар уже задыхался, сдавленный кольцами песчаного удава. И вновь исчез, как не бывало, пока обезглавленная змея, издыхая, корчилась на песке.

На исходе пятнадцатых суток сквозь жухлую бледно-жёлтую поросль пустынной травы начала пробиваться зелень. На следующий день желтизна увядания утонула, растворилась в ней. Песок под ногами иссяк, сменившись травяным лугом, затем кустарниковыми зарослями. На закате Шардар вышел к реке.

Цепляясь за кусты, обдирая колени и локти, он спустился по крутому каменистому склону. На берегу упал на острую гальку плашмя, долго безотрывно пил студёную воду. Затем в стремительно набирающих силу сумерках поставил шатёр и, растянувшись на пардовой шкуре, уснул.

Наутро над рекой поднялся туман. К полудню он рассеялся, и забравшийся на вершину берегового утёса Шардар увидел противоположный берег. Далёкий, едва различимый, и на нём… Шардар всматривался до рези в глазах. Он разглядел белые и бледно-розовые вкрапления в сплошном, до горизонта, зелёном ковре.

Жилища, понял он. Человеческие жилища. Не шатры из звериных шкур, а постройки из дерева и камня. Дома, о которых рассказывал со слов покойного деда отец.

Вскоре счёт дням, прожитым у речного берега, Шардар потерял. Он набирал силы, охотился, ел и, главное, пил вдоволь. Четырежды едва не погиб, столкнувшись со спускающимися на водопой хищниками, но всякий раз выручал появляющийся невесть откуда паук.

Настал день, и Шардар начал задумываться об оставшихся в песках сородичах. О скитающемся между редкими, разбросанными по пустыне колодцами народе под предводительством называвшего себя чудотворцем чужака.

«Зачем? – упорно, раз за разом думал Шардар. – Почему сотни семей, страдая от жажды, голода и хворей, кочуют через полные опасностей, скудные, враждебные земли? Почему бы им не осесть здесь, на узкой, но вполне пригодной для жизни полосе вдоль речного берега? Ведь однажды Клебан уже приводил сюда людей, но по неведомой причине повернул вспять».

Он враг, отчётливо понял Шардар. Жестокий и надменный чужак – враг. Он намеренно увёл за собой народ в необитаемые, злые земли. И, по всему видать, тешится, глумливо наблюдая, как гибнут доверившиеся ему простаки.

* * *

– Кто это сделал? Я спрашиваю: кто это сделал?!

Вытекшая из перерезанного горла опричника кровь не успела ещё свернуться, пузырилась в последних лучах заходящего солнца. К кровавой лужице притулился кинжал с резной рукоятью.

– Итак, кто?

Коленопреклонённые люди молчали, потупившись, не смея поднять на чудотворца глаз. Лишь седой, сутулый старик косил взгляд на разбитый по левую от него руку шатёр. Клебанов понимающе хмыкнул и подозвал подручных.

– Убийца там, – сказал он, махнув в сторону украдкой указанного стариком жилища. – Вытащите его оттуда.

Опричники наперегонки бросились выполнять, но вытаскивать им никого не пришлось. Трое юнцов один за другим вышли сами, встали плечом к плечу. Клебанов удивлённо вгляделся: были юнцы друг от друга неотличимы, будто только что сошедшие с конвейера киберы.

– Кто такие? – коротко бросил Клебанов.

– Сыновья Габриля и Арны, – услужливо шепнул в ухо подскочивший опричник. – Шестнадцать лет тому Арна произвела на свет тройню и померла родами. Старый Габриль растил их один, но и он в прошлом году помер.

– Хорошо. – Клебанов, прищурившись, вновь принялся разглядывать близнецов. – Который из вас убийца?

– Мы все, господин, – потупившись, глухо проговорил тот, что стоял слева. – Мы зарезали его все втроём.

– Да? И за что?

– Он хотел силой забрать с собой дочь нашего дяди по матери.

– Вот как? Это я ему приказал. Покойному необходима была прислуга – старая померла вчера от укуса песчаного аспида.

– Мы этого не знали, господин, – подал голос тот, что стоял справа. – Мы выбежали на крик и увидели…

– Ясно, – прервал Клебанов. – Но кинжал принадлежит лишь одному из вас. Кому именно?

На этот раз не ответил ни один из братьев.

– Если выдадите виновного, я накажу его, но остальным двоим не причиню вреда, – пообещал Клебанов. – Иначе велю казнить всех троих. Итак, кто нанёс удар?

Братья разом вскинула головы. Миг спустя все трое шагнули вперёд. Три голоса слились в один.

– Я, господин!

С полминуты Клебанов, переводя взгляд с одного близнеца на другого, молчал. Затем пальцем указал на выдавшего их старика.

– Это ваш дядя по матери?

– Да, господин.

– Он видел, как всё произошло?

– Видел.

– Хорошо. Вы трое ступайте, откуда пришли. – Клебанов обернулся к опричнине: – Старика заколоть!

Он не заметил, как из разбитого по правую руку шатра вымахнула смуглая черноволосая девушка. Лишь услышал, как коротко тренькнула тетива, и миг спустя пущенная из лука стрела, напоровшись на силовой контур, бессильно упала к ногам. Чудотворец удивлённо заломил бровь – в двадцати шагах черноволосая судорожно прилаживала к тетиве другую стрелу.

– Его дочь? – бесстрастно осведомился Клебанов у ближайшего опричника.

– Да, господин. Заколоть?

Клебанов отрицательно помотал головой.

– Пусть живёт.

Он развернулся спиной и, не оборачиваясь, пошагал прочь. Предсмертный крик заколотого старика догнал, вонзился в уши, но Клебанов не обратил внимания. Оказавшись в своём шатре, раскупорил флягу, припасённую на особый, праздничный случай. Чокнулся с портативным зеркалом, подмигнул своему отражению, залпом осушил флягу и улёгся спать. Наутро, едва свернули лагерь, Клебанов велел поворачивать на юг.

* * *

Лодка приближалась. Схоронившись в береговых кустах, Шардар завороженно смотрел на две пары мерно отмахивающих вёслами, обнажённых по пояс гребцов. И на трёх девушек, улыбчивых, светлокожих и светловолосых. Не чета сверстницам из его народа, с натруженными повседневной работой мозолистыми руками и задубевшей на солнце кожей.

Лодка пристала к берегу. Девушки одна за другой порхнули из неё на узкий галечный пляж. Шардар, тяжело и натужно дыша, подался вперёд. Выскочить, зарубить гребцов, метались в голове разрозненные, заполошные мысли. Оттолкнуть лодку от берега и пустить вниз по течению. Женщин забрать себе и жить с ними, как с жёнами. Или хотя бы с одной, от остальных избавиться, как от краденого у избранных жеребца. Гребцов, правда, четверо – скорее всего, справиться с ними не удастся. И пускай! Шардар стиснул зубы, ладонь пала на рукоять клинка. Заколют его в стычке – значит, заколют.

Кусты по левую руку внезапно дрогнули. Раздались в стороны. Шардар рывком повернулся влево. Паук был здесь, в двух шагах. Замер, словно прислушиваясь к тому, что творилось у Шардара в голове. Вот оно что, понял он. Паук пришёл на подмогу. Вернее, даже не на подмогу, а чтобы сделать за Шардара его работу. Стоит махнуть рукой, и серебристый луч разом свалит всех четверых.

Внезапно Шардар почувствовал нечто странное. Незнакомое, возникшее внутри и не дающее, не позволяющее отдать пауку приказ. Горяча щёки, прихлынула к лицу кровь. Руки и колени ослабли.

Плохо, понял Шардар. То, что он собирался проделать, негодно и скверно. Он знал это точно, наверняка, хотя и не понимал почему.

– Пошёл вон, – рявкнул на паука Шардар. – Ты понял меня? Пошёл отсюда вон!

* * *

Вот и всё, радостно думал Клебанов, покачиваясь в седле. До реки остались сутки пути. Завтра он встретит этого парня, Шардара, и поставит ему задачу. На этом проект для Клебанова завершится. Посадочный модуль доставит его на борт челнока. Год-другой в анабиозе, и Земля примет домой своего посланца. А дальше – слава, почёт, уважение… Институтские доклады, интервью, награды, премии. Обеспеченная старость в загородном доме у моря. Клебанов всё это заслужил. Да и почему, собственно старость? Ему нет ещё и семидесяти: добрых тридцать-сорок лет впереди.

Неважно, осознал Клебанов внезапно. Награды, интервью, прочая мишура, даже домик у моря – всё неважно. Важно лишь то, что он совершил здесь. Пройдёт время, и его имя будет знать и почитать каждый обитатель этого мира. Так же, как это произошло на Земле.

В конце двадцать первого века археологические раскопки в Синайской пустыне подтвердили, что исход евреев из Египта – не вымысел, а достоверное историческое событие. И что сорок лет водивший иудейский народ по пустыне пророк Моисей – не мифическая личность, а самая что ни на есть историческая. Только вот – не земная. Под многометровыми залежами песка были найдены и отождествлены артефакты. Устройства инопланетного происхождения, изготовленные из неведомых на Земле сплавов и сохранившиеся в веках. Конвертер, способный синтезировать из атмосферы пригодные в пищу продукты. Плазменный игольник, предназначенный для нанесения узоров и надписей на базальтовые породы. Силовая установка для личной защиты. И, наконец, дезинтегратор на солнечных батареях, мощности которого хватало на аннигиляцию миллионов кубометров материи.

Последовавшие за находкой социологические изыскания привели к гипотезе, которая дискутировалась три с лишним столетия. Назвавшийся Моисеем инопланетянин вырвал из рабства и увёл за собой в пустыню целый народ. Два поколения этот народ проходил через несчастья и мытарства, пока не умерли привычные к рабскому существованию старики, а у молодёжи не сформировались генетические структуры, обеспечивающие особый, пытливый и изворотливый склад ума и навыки выживания расы в любых, самых страшных, пагубных, нечеловеческих условиях.

За сорок лет скитаний рабы переродились в воинов, и лишь тогда Моисей указал народу путь в Землю обетованную. Аннигиляционным разрядом он проложил коридор сквозь воды реки Иордан. На этом самозваный пророк прекратил своё земное существование, а занявший его место Иисус Навин возглавил войско и вторгся с ним в чужие земли.

Именно там была заложена основа современной цивилизации. Шли века, сменялись тысячелетия. Вымирали и ассимилировались народы. Рождались и гибли империи. Расцветали и увядали цивилизации. И лишь одна из них оставалась незыблемой и неизменной, несмотря на гонения, инквизиции, экспансии и геноцид.

Когда вышедшие в космос земляне обменялись информацией с пятью достигшими схожего уровня развития технологий мирами, выяснилось, что аналог земного Исхода случился в каждом из них. И в каждом наличествовала особая, уникальная, неистребимая раса, стоявшая у самых истоков цивилизации и сохранившая её в веках. Таким образом, некогда спорная гипотеза получила фактическое подтверждение. На сегодняшний день она считалась доказанной и непреложной.

Настал день, и земляне стали возвращать долг. Честь вернуть его в этом отсталом, варварском мире выпала Клебанову. Он уже почти рассчитался. Местный Иисус Навин ждёт, защитный кибер настроен на его биотоки и готов ликвидировать любую опасность, предотвратить любую угрозу. Народ закалился в скитаниях, место покорных рабов заняли воины, привычные к лишениям и насилию. В этом заслуга его, Клебанова. Нужда в опричнине теперь отпала, как и у Моисея в жестоком роде левитов, беспощадно карающем крамолу и ересь. Завтра опричнину уничтожат, и у избранного Клебановым народа начнётся первый день новой эры.

* * *

– Ради чего? – Шардар глядел на чудотворца в упор. – Ради чего ты десятки лет издевался над моими сородичами? Зачем натаскивал псов, что казнили, грабили и насиловали мою родню?

– Ты не поймёшь. – Чудотворец устало вздохнул. Серебристое сияние, в которое он был закутан, словно в кокон, дрогнуло и, вернувшись в прежнее положение, застыло. – Я мог бы рассказать тебе, но у тебя не хватит ума понять. Просто поверь мне: там, за рекой, благодатные и плодородные земли. Там живут изнеженные, несколько поколений не знавшие войн богатеи. Ты поведёшь своих людей на тот берег. В сражении разобьёшь слабое, негодное для битвы войско. Обратишь в рабов мужчин и заберёшь женщин. Расселишь свой народ там, где он того заслуживает. Тебе выпала великая честь. Потомки запомнят твоё имя и пронесут его через столетия. Ясно тебе? Вот и всё. Не благодари.

Благодарить Шардар не стал. Он чувствовал, всем своим существом чувствовал, что чудотворец говорит правду. Но это была злая правда, скверная и негодная. Правда чужака, злодея и самозванца. Врага, который десятилетиями издевался над целым народом и наконец привел его на погибель другим.

Час назад Шардар встретился с братьями, оплакал с ними сгинувшего от пустынной лихорадки отца, наложившую на себя руки сестру и угасшую от горя маму. Виновник стоял перед ним. Благодетель. Чудотворец. Господин. Окутанный серебристым сиянием, которое, по словам братьев, не пробивает пущенная в упор стрела.

«Сейчас я тебя убью, – не отводя от чудотворца взгляда, мысленно проговорил Шардар. – Уничтожу, как пустынного гада».

Кровь бросилась ему в лицо, кулаки сжались. Паук появился, как и прежде, мгновенно. Скользнул, замер у ног.

– Давай, – выкрикнул Шардар во весь голос. – Убей его!

Чудотворец застыл в пяти шагах. Его глаза, блеклые, выцветшие, жестокие, теперь круглились от страха. Паук медлил, он будто бы колебался в нерешительности.

– Бей, – рявкнул Шардар. – Бей же, ну!

* * *

Клебанову чудом удалось подавить страх и заставить себя действовать. Он рванулся, выдернул из-за пояса дез-интегратор. Он не успел – кибер решился на мгновение раньше. Полоснувший Клебанова поперёк груди аннигиляционный луч раскроил силовой контур.

– Дурак, – на местном наречии выдавил из себя Клебанов. – Какой дурак…

Он рухнул навзничь. Шардар долго молча смотрел на мертвеца. Потом повернулся и пошёл прочь. К кому из них двоих относились последние слова чудотворца, Шардар не понял.

Духина Наталья. Училка и фига

Солнце – злое. Из-за него у нас тошнота, кровь из носа, судороги – и это ещё по-божески, предки так вообще вымирали семьями. Мы боимся его, избегаем; но без него ещё хуже.

И вот Петька выдал идею: ошибаемся мы, Солнце не злое. Не оно виновато в наших бедах. Дело в другом.

Это «другое» мы и идём сегодня исправить. На рассвете: и не темно уже, глаз выколи, и день ещё не вошёл в силу, не сильно цапает злобным когтем.

На площади у Собора толпится народ: нас провожают. Ловлю на себе жалостливые взгляды. И на Петю глазеют, не стесняясь. Ему шестнадцать, но по виду больше двенадцати не дашь, тщедушный больно. Зато умный – вон какую идею родил. Я училка, Петя мой ученик, и я поручилась за ту идею. Вот и пожинаем плоды, инициатива наказуема. И пусть. Делать что-то надо, хотя бы пытаться.

Мысли скачут, не давая сосредоточиться. Но лучше так, чем откинуться в обморок. В обморок нам нельзя! Мы затеяли – нам и расхлёбывать. Тело ватное, мышцы отказывают… держаться!

Мужики, ухая, выдирают из ворот блокирующий стальной брус. Тянут на себя тяжёлые створки. Ржавый скрип бодрит, гонит оцепенелость. Пора.

Воины просачиваются внутрь, мы с Петей тоже. Все в плотном облегающем одеянии, высоких ботинках. За нами хрустят, смыкаясь, ворота. Скрежещет водружаемый на место брус. Всё, отсечены от мира живых.

Рысцой пересекаем двор и проникаем внутрь. Ну здравствуй, Собор.

Под ногами скрипит песок… или обглоданные кости?

Тело потихоньку отходит от ватности, но, зараза, начинает трястись… главное, чтобы воины не тряслись, им драться, не нам. Мы с Петей драться не умеем, слабенькие. Где они, твари? Из какого угла проявятся?

В нос шибает премерзкое амбре: сладковато-гнилостное вперемешку с плесенным. Накатывает тошнота, содержимое желудка рвётся наружу… только этого не хватало! Воображаю цветок с ярким экзотическим благовонием… Помогает.

Мы не первые, кто вошёл. Но мало кто вышел, Собор пожирает своих посетителей. Ещё там, за воротами, я сложила пальцы левой руки в дулю – а назло всей нечистой силе. И так, с дулей, и следую шаг в шаг за Петей, за мною Гло. Гло сильный, с ним надёжно. Он первый поверил нам и убедил остальных.

Из узких продолговатых окон, обрамлённых зубьями разбитых витражей, сочится рассветный поток; растолкать тьму силёнок не достаёт, колышется причудливой светотенью. А ведь нету ветра, с чего ему колы… ох. Я обмякла, наткнувшись взглядом на её взгляд. Твари.

Дальше в памяти провал. Лишь обрывочные видения. Оскаленные пасти, свистящий рык, мелькание дубин и – кровь. Много крови. Мы несёмся вдоль всего этого, подталкиваемые сильными руками Гло, вверх по винтовой узкой лестнице, вдоль балкона, и снова по лестнице.

Осознание реальности возвращается лишь на самом верху, у входа в Башню. Башня – наша цель. Воины задачу выполнили: доставили нас с Петей. Но сами не дошли. Это не значит, что полегли: держат оборону на подступах… если живы. Проклятье. Из отряда с нами один Гло – ободранный, помятый, но кости целы, раз движется.

От цели нас отделяет дверь. Обшарпанная, подрагивает туда-сюда, двери в Соборе не запираются, замки все повыдраны. За нею, не сомневаюсь, тоже тварь.

Гло отодвигает нас, обжигая взглядом «замереть и не двигаться». Тварь – по его части. Что мы можем, училка и ученик, жмёмся к стене плечо к плечу. Проговорено сто раз что за чем, и всё равно из памяти выпало.

Гло стоит с дубиной и щерится, большой и лохматый. И – уже не стоит, исчез; дверь за ним глухо тукнула.

Страх разрастается, парализует… уж и дыхание по-собачьи мелкое. Чего он так долго?

«Он там сражается, а ты тут в штаны кладёшь», – пробивается откуда-то из подсознания мысль, простая как пробка, и – гонит страх! Дышать становится легче. Шевельнула рукой – шевелится!

– Гло-о! – позвала неуверенно. Тишина в ответ. – Гло-о! – усилила громкость. По-прежнему тихо.

Надо идти, вдруг ему помощь нужна. Только шагнула, как дверь дёрнулась и плавно пошла открываться.

А за ней…

«Кыс-кыс», – хриплю. Хочу глядеть смерти в глаза. Если уж всё равно помирать. Моя очередь. А Петька – он должен пройти. И воплотить идею. Чтобы не зря мы тут все… лежать остались, растерзанные.

– Кы-ыса, хоро-ошая… – семеню к твари на подгибающихся в коленях ногах, тяну ей навстречу подрагивающую левую руку. Всё ещё со скрюченными в дулю занемевшими пальцами. Ну не разгибаются они никак, и вместо открытой призывно ладони дёргается фига. Сознание ясное, мозги как часы работают. Держусь левой стены, освобождая правую для Пети, чтобы в дверь прошмыгнул.

Тварь медленно приближается, ритмично вздымая боками. Взглядом упёрлась в фигу, венчающую мою белую руку, обнажённую по локоть. Будто заворожённая этой фигой. А я – заворожённая её немигающим взглядом, остальное словно в тумане.

В тумане-то в тумане, но боковым зрением засекаю: бочком-бочком Петя трётся вдоль стеночки… и – исчезает за дверью. Молодец. Теперь ему нужно время, чтобы разобраться, оценить, исправить. Я должна дать ему это время, задержать тварь. Как сделать так, чтоб не за один присест меня съели, а по кусоч…

Вот и всё. Она вбирает в жуткую клыкастую пасть мою фигу. Зажмуриваюсь. Тепло и влажно руке. Сейчас, вот сейчас… пронзит болью… Что за… теперь лицу тепло и влажно. Меня едят? Но почему я не чувствую боли?!

Нет, не едят! – по крайней мере в данный момент. Скорее, пробуют. Лижут. Она же сытая, Гло сожрала, раз пасть в крови. И это кровь моего мужчины. Моего, да. Так и не узнавшего о моих к нему… чувствах. Я только его… только о нём… Мной овладевает отчаяние. А-а, всё равно теперь, так и так хана.

Надо – тянуть – время. И я его протяну.

Встаю на цыпочки и треплю тварюгу за ухом, где кожа складками. Она трубно ответно урчит… понравилось? Взгляд мой скользит вниз… х-хы, а ведь она – это он. Самец. Женщин, похоже, не встречал раньше – пахну иначе, что ли, с чего он вдруг добрый?

– А ты красивый… – мягко, вкрадчиво шуршу гадскому отродью. Не сильно отклонившись от правды. Чёрный, короткошёрстный, совершенный в своём уродстве, мощь так и прёт от горы мышц, и мощь эта будто не от мира сего – величавая, плавная.

«Петя, включай голову, эмоции к чёрту, шевелись, работай!» – взмаливаюсь беззвучно, вдруг поможет.

И тут снизу появляются твари. Много, одна за другой. Размером поменьше, но и подвижнее; злобные, никакого величия и в помине нет, мой среди них – король. Едва не рухнула от испуга, вцепилась в короля и застыла. А они… Обошли кругом, принюхиваясь, и ни одна не рыпнулась в мою сторону, даже намерения не выказала рыпнуться. Он рыкнул – и они удалились. Понимать это, видимо, следует так, что я – законная добыча короля. А ведь так и есть – Король!

И что дальше?

Король недвусмысленно подтолкнул меня, икающую от потрясения, к двери. Но туда нельзя, там Петя!

Потянула ещё сколько смогла – принялась чесать его за другим ухом. А когда он вывернулся из моих прилипчивых объятий, припав на передние лапы, – трепанула его по холке, окончательно осмелев. Ему не понравилось. Он взял меня саму за холку и поволок. Холкой служили мои волосы, заплетённые в косу и свёрнутые в высокий пучок.

Я протестующе вскрикнула и огрела его по носу – больно же! Он выпустил из пасти несчастный пучок, тут же размотавшийся в косу, и рассерженно фыркнул. А потом ка-ак вдарит лапой… я отлетела и впечаталась в стену, сползла по ней на пол. Ну и силища. Закончились нежности. Из носа хлынула кровь.

– Урод! С женщинами нельзя так! С нами нежно надо! – хриплю ему, когда он, набыченный, прёт ко мне.

Выставляю отродью фигу – не боюсь тебя, мол.

И – он ложится подле. Лижет меня в нос.

– А-а, прощения просишь? – морщусь. Обоняние ни к чёрту при кровящем носе, но смрадное дыхание пробивает и мою воспалённую слизистую. – Ладно. Давай мириться.

А потом услышала свист – резкий, заливистый, ни с чем не спутаешь: Петя подавал отряду сигнал к отходу. Облегчённо выдохнула – наконец!

– Уговорил. Пошли в твою берлогу! – говорю твари. Королю тварей.

Поднимаюсь, опираясь на шершавую стену, шагаю – и едва не валюсь: голова кружится. Король милостиво разрешает опереться на себя, и мы входим в Башню.

Внутри пусто.

Петьки и не должно было быть, раз свистнул. Ушёл через окно. Все члены отряда обвязаны верёвками – и защита, и спасительный якорь. Якорь в прямом смысле слова – вон он, зацеплен за подоконник, от него верёвка наружу вьётся.

Но Гло! Где его останки? На полу по центру лишь лужа крови, обрывки каната да расщепленная в крошево дубина. Изнутри, откуда-то из области желудка, поднимается волна тошнотворного бешенства – его что, целиком сожрали? Единственного из мужчин, к кому я… и того… да ещё так…

Повернулась к твари, озлобленная до помутнения сознания.

– Тварюга… ты съел его?

Но Король и сам гляделся растерянным. Р-раз! – маханул к окну, самому большому из всех, навалился тушей на подоконник, верёвка рядом тянулась.

Неужели?.. – колыхнулась в груди надежда.

Кинулась к нему, животом на верёвку бухнулась, головой наружу.

Да. Гло был внизу. И не по частям, обрубками, а целиком. И не размазан по траве, а полз по направлению к воротам, Петька ему помогал. Живой… в носу засвербило. А ещё… ещё с двух сторон к воротам стекались воины! Ползком или на полусогнутых, помогая друг другу. Не всех сожрали!

Захлёстнутая положительной эмоцией, я вцепилась Королю в ухо, прошипела «спасибо». Почесала. Кто ещё его почешет теперь, без меня… а мне пора.

Окинула помещение прощальным взглядом. Пустота и грязь, как и должно быть в берлоге зверя.

А где же?.. Да вон же! – догадалась поднять голову. Потолок уходил конусом вверх, завершаясь шишкообразной вершиной, на гнездо похожей. Гнездо щетинилось проводами – не птенчики в нём гнездились, а вредоносные приборы. Прав был Петя – оно то самое и есть.

Но как он добрался до гнезда, высоко ведь? А что добрался – очевидно: провода свисали, оборванные. А-а, наверное, прикрутили нож к якорю и забрасывали, Гло помогал с его ручищами-клешнями. Цепляли, рвали. А потом спустились по Петиной верёвке, по очереди.

И я по вашей верёвке, братцы… сейчас, момент. Хоть и Король, но животное всё-таки, лазить по канату не умеет, не сообразит помешать… надеюсь. Развернулась, чтобы ногами вперёд скользнуть в пропасть. И…

И Король сбросил меня с окна на пол, обратно в башню. Без какого-либо усилия. Как стоял, задние лапы на полу, передние наружу, так и остался в той же позе, лишь лапой махнул царственно. Определённо не хотел, чтобы я уползала. Следил за мной сверху, словно за букашкой, дыхание грозно-прерывистое, язык свисает лопатой.

– Я должна… я помру тут… ты мне нравишься, но помру же… давай дружить… – бормочу я бессвязно, медленно поднимаясь с карачек. Ощутимо болит локоть, приложилась им об пол. Слёзы сами собой капают.

Слизать слёзы он слизал, но не разжалобился. То же бессердечное равнодушие.

Осталось последнее средство – верёвка, намотанная на меня. Сейчас или никогда. Позже бежать из Башни бессмысленно: ворота будут закрыты, а через забор, высокий и гладкий, с приваренной наверху ржавой колючкой, не переберётся и обезьяна. Неужто не обману тварюгу?..

Обошла башню по периметру. Из других окон бежать не получится, мешает купол внизу. Вернулась к южному окну, встала у края, подальше от Короля, между нами два метра. И Петина верёвка. Видишь, я далеко от верёвки, Король!

Незаметно цепляю свой якорь за нижний край свода, дёргаю – держит. Дальше – рвануть головой вперёд. Полечу к земле, разматываясь, словно катушка с нитками. Авось, удастся замедлить падение, руки у меня сильные. Сильные? Не время рассуждать. Приготовилась. Раз, два… и я прыгнула.

Но перелететь кузнечиком подоконник не вышло. Король успел раньше; не ожидала от него столь стремительной прыти. Ухватил меня зубами за косу, пока я скользила в прыжке по подоконнику. Втащил обратно, выволок на центр берлоги.

Я сжалась, прикрыла лицо руками… Но он не тронул меня. Хрупнув челюстью, сплюснул в блин якорь, торчащий из свода. И Петькин – тоже в блин, его верёвка змеёй увилась вниз, на землю. А моя осталась на мне, с испорченным якорем.

Злобно фыркнул и – выметнулся вон из Башни. Зачем? А ведь знаю зачем, ну он же и гад… рванула к окну.

Чего они медлят там, у ворот?!

– Уходите! Он к вам побежал! – ору во всю силу лёгких. На меня оборачиваются. – Быстрее!

Ворота раскрываются, выпуская отряд, и тут же начинают смыкаться.

Король всей тушей с разбегу вминается в створки, но с той стороны наготове, сдерживают напор. Музыкой звучит металлический скрежет балки. Всё. Спаслись наши, слава богам.

Я же отныне пленница. Зато мы вернули ДЕНЬ. Не сам день как явление, солнце никуда не уходило, а радость дня. Да ещё и не все погибли при этом. Хороший результат. Хотя… не рано радуюсь? Может, гнездо всё ещё работает – подумаешь, провода ободрали… Сначала подтверждение получу, тогда и буду радоваться.

На рассвете следующего дня Король обнюхал меня, скрюченную в три погибели для согрева, стёкол же нет на окнах, холодно ночью, ветрено, и – выскользнул за дверь.

А мне чем заняться? Заставила себя подняться, размять окоченевшие члены – попрыгала, понагибалась. Полегчало. Накарябала сплюснутым якорем царапину на стене – буду дни заточения считать. Первый есть.

Взобралась на восточную арку, розовеющую в лучах восходящего солнца, – погреться. Отсюда я как на ладони для наших в посёлке. Помахала приветственно – вдруг кто на меня смотрит? Здесь я, братцы, живая! Всё ещё живая… да. Сколько Король меня вытерпит, прежде чем съест? Пока не оголодает. И пока в хорошем настроении. Недолго осталось.

И тут моих ушей достигает протяжный всхлип рожка. Напрягаюсь – чего это наши удумали? Как бы не разозлили покровителя, на соплях же отношения держатся!

Зря испугалась. Наши придумали подкормить обитателей Собора! Когда такое бывало, чтобы тварей – и подкармливать? А вот случилось. Через забор полетели бараньи туши – запускали их, думаю, с помощью катапульты. С моей стороны, с востока.

К тушам набежали твари. Прямо внизу, подо мною. Рвали, жрали… фу, зрелище не из приятных. Очевидно, для меня должна быть посылка – но разве выглядишь её среди этого… пиршества. Может, сходить за ней? Нет, одной идти – верх идиотизма.

– Про меня не забудьте! Э-гей, вы там, внизу! – ору вниз, привлекая к себе внимание, вдруг Король догадается принести.

И он догадался! Приволок в зубах баул, перевязанный моей рубахой – чтобы, значит, твари по запаху поняли, кому предназначено. И они поняли, раз баул лежал у моих ног. А на нём… крупными буквами… выведено: «получилось»! Я аж подпрыгнула, прочитав.

Шепнула Королю в ухо очередное «спасибо». И долго чесала его, довольная. Он млел от моих чесаний, сытый, умиротворённый, и я вместе с ним – «получилось» же! Петя проверил своим чудо-прибором – проклятое гнездо прекратило работать!

А что у нас там, в посылке? Потрошу баул. Еда, бутыль с водой, тёплая шаль… Ещё свечи и коробок спичек. Переговариваться, значит, будем ночами, используя азбуку Морзе, наш основной способ общения, детей прежде ему обучаем и лишь после – чтению. Первое, о чём просигналю, – топчан попрошу, умучилась за ночь на полу каменном.

Прильнула к бутыли. Пить хотелось аж горло ссохлось.

Утолив жажду, перешла к трапезе, руками еду в рот заталкивала, оголодалая. Потом с наслаждением размотала с себя верёвку. Спасибо, выручила ночью, согрела… но и надоела, сил нет, кожа невмочь чесалась. Хорошо-то как без неё!

Завернулась в шаль. Ощутила себя принцессой, заточённой в Башне. Не одинокой и брошенной, нет. Наши что-нибудь да придумают, чтобы выковырять меня отсюда, – верю.

Полдень третьего дня. Жара. Восседаю в теньке, на подоконнике северной арки, как раз под меня размером: спиной облокачиваюсь на одну боковую стену, ногами упираюсь в другую, шаль под себя подоткнула, чтобы не застудиться по женской части. Плету волосы в косы. Окна в Башне все высоченные, стрельчатые, но разной ширины: южное, выходящее на ворота – широкое, северное же – самое изо всех узкое. Наверное, асимметрия выбрана из соображения сохранять тепло, холод-то идёт с севера… или ради ориентации, а то, куда ни глянь, один и тот же морской пейзаж на горизонте, голова кругом.

Верхние пуговицы на рубахе расстёгнуты, ботинки скинуты, ветер нежно оглаживает… блаженство. Как же приятно осознавать, что солнце, даже полуденное, – и не вредное. Хорошо! Душа поёт. Эйфория.

Любуюсь бескрайним синим морем, посеребрённым гребешками волн… и, подобно волнам, лениво плещутся в голове мысли, пенятся. Думаю я. Рассуждаю. А что ещё остаётся училке, лишённой книг и учеников?!

Двести с лишним лет назад случился на Земле апокалипсис. Земляне погибли. Одни мы, на затерянном в океане острове, выжили – не все, лишь один процент.

Первую сотню лет особенно трудно было, не представляю даже, как удалось не загнуться нашим предкам и продолжить род, вечная им память. На второй сотне умирать перестали, население пошло увеличиваться.

Нашему поколению много легче, научились жить с болью. Про науку и культуру вспомнили – в смысле стали разбирать хранилище. Начали с книг – читать, сортировать; плотно и бессистемно упиханные, они два столетия пролежали нетронутыми. В посёлке пятеро нас, училок, взваливших на себя миссию: две гуманитарки, две медички и я, по цифрам. Друг друга просвещаем, делимся прочитанным. Жителей обучаем: детей стараемся всех охватить, взрослых по желанию, лекции читаем.

Ещё в хранилище свалены приборы непонятного назначения – с ними разбираться будут следующие поколения. Собственно, Петя уже начал. Физику у нас никто не знает, он сам до всего доходит. Горжусь, что вовремя разглядела его светлые мозги, обучила азам математики, подсунула подходящую книгу. Теперь он книги выбирает сам, а мне задания даёт. Разобраться, например, с непонятными математическими символами. Синусы-косинусы и прочая тригонометрия дались более-менее легко, но интеграл и производная… ум за разум! А что делать, если в книгах они сплошняком идут, пришлось. Дикое напряжение сил потребовалось, вместе на пару мучились; не могу сказать, что одолели, но смысл – ухватили. Кто ж ему теперь, без меня… у него же столько планов… Э, училка, не сметь вешать нос! Помогут. Присоединятся, наконец, и мужики. Осуществят все вместе его заветное желание: восстановят ветряки. А то мы вдвоём кое-как лишь один запустили… и то в сильно урезанном виде, чудо-прибор работал – и ладно.

Когда проклятый апокалипсис нагрянул, предки думали не только о спасении собственной шкуры – но и о нас, потомках. Успели знания сохранить, законсервировать… судорожно вздыхаю. До слёз пробирает, вот ведь… чистых и светлых слёз. Потому и стала училкой.

Ещё полвека назад островитяне и не помышляли о чём-то ином, кроме как выжить. Перетерпеть. И вот – дожили. Созрели до собственных открытий в науке!

Да, наш Петя сделал открытие. Такое открыл… ошарашил до печёнок. С помощью чудо-прибора засёк, что от куполов Собора и трёх маяков отражается не обычный солнечный свет, а «модулированный, периодичный». Частотой шесть герц. Не очень понимаю смысл этих слов, повторяю за Петей.

Что за хреновина эти шесть герц? Стали мы рыться в книгах. И нашли. Шесть герц – это собственная частота многих органов человека.

«При облучении подобного подобным возникает резонанс, и организм разрушается, а сам человек испытывает немотивированный страх» – дословно цитата из книги. Вот оно, объяснение нашей головной боли и страхов!

С одним словом в цитате я бы поспорила – «немотивированный». Страх как раз мотивирован. Организм как бы предупреждает – уберите от меня эту гадость!

Как убрать? – думали дружно на совете, куда нас притащил Гло, которому мы всё рассказали.

Собор стоит в центре острова, маяки же возведены на скалах, выдающихся в океан, образуя как бы вершины правильного треугольника. Эти четыре источника целиком покрывают остров, не скроешься.

Более того. Модулированный свет, исходящий от четырёх куполов, падает на остроконечные длинные гладкие крыши домов, овивающих Собор спиралью, и отражается прямиком в комнаты островитян через окна. То есть крыши усиливают вредное воздействие куполов. Ночью его нет, есть лишь днём, когда солнце встаёт над землёй.

Тучи? Не спасают.

Жить в подвалах? Не выход. Деды пробовали. Результат – отрицательный: без солнца ещё хуже, здоровье садится ощутимо быстрее.

Купола и крыши порушить? Вполне идея. Но имеется подлая закавыка: людям нет доступа к куполам – из-за тварей. А одни крыши убрать – эффект слабый, да и глупо ломать единственное жилище, когда новое построить не из чего. Деревьев нету больше на острове, истратили в суровые годы выживания, а молодая поросль когда ещё вырастет. Эх, был бы порох, расстреляли бы гадские купола… но нету на острове ингредиентов для его изготовления. Нет и железа. Имеем лишь то, что когда-то завезли предки, ножи и те все наперечёт.

Самое верное решение проблемы – убрать источник, превращающий нормальный свет в модулированнный. Что мы и осуществили… почти. Убрать не убрали – вон он, нетронутый. Но отсекли от купола. Тоже грамотное решение, молодчина Петя.

Ещё, правда, маяки остались… но купола на них меньше размером. Не всё сразу.

Может, модуляция солнечного света и помогла выжить предкам – а что ещё думать, зачем-то ведь её организовали?! Спросить не у кого. Кроме нас на Земле никого не осталось. В дневниках же предков – ни слова про это.

Может, всё-таки остались на Земле выжившие? – нет-нет да встаёт перед жителями вопрос.

Пробовали, и не раз, пуститься в плавание на поиски. Но остров будто заколдован, не отпускает, море выплёвывает смельчаков обратно. Изломанных и беспамятных. Ничего, когда-нибудь да прорвёмся. Сжав губы, я упрямо глядела вдаль… да, прорвёмся! Справились с главной опухолью, справимся и с остальными.

И тут…

Тукнула дверь. Я голову не повернула, воодушевлённая просветлёнными мыслями, – Король вернулся, кто ещё, подданные сюда не смеют. Сзади зашуршало. Протянула руку – погладить моего покровителя, но рука никого не нащупала. Лишь тогда я рывком обернулась.

Громадная – мне по колено, не меньше – крыса перебирала передними лапами по стене, пытаясь дотянуться до подоконника. Всего в полуметре поблёскивали её алчно-кровавые глазки и зубищи. Острые, в четыре ряда… ну, может, и в три, в глазах задвоилось.

В диком испуге я вскочила и – чуть не вывалилась наружу, позабыв, что нахожусь в створе окна. Едва удержалась, растопырив руки и упершись в обе стены сразу. Хорошо, узко; было бы шире – лежала бы на траве, всмятку. Хотелось орать, но в горле лишь булькало.

Крыса глядела на меня. Как на еду. Человечинку она явно любила. Зачем я сняла ботинки! Босой ногой её точно пинать не стоило.

Сейчас прыгнет! – поняла по её ужимке.

Собрав волю в кулак, я оттолкнулась, перелетела через её башку, приземлилась с перекатом и метнулась к противоположному – южному – окну. Вскочила на подоконник, сердце молотит. Крыса же неспешно опустилась на лапы, развернулась и деловито направилась ко мне. Топ-топ – цокали в тишине её когти.

Видимо, от прыжка мышцы таки расслабились, горловой спазм рассосался – и я смогла наконец заорать. Орала как резаная на диаметрально противоположных по диапазону нотах – то на низких, трубно по-иерихонски, то на высоких, визгливо. Труба и визг сменяли друг друга сами собой, вне моего сознания. Средний диапазон почему-то не включался.

На мой отчаянный ор примчался Король. И схрумкал ту крысу за один присест, ещё и облизнулся после.

Мне стало дурно. Эйфория испарилась вместе с хорошим настроением.

Так вот чем питаются твари, когда им на головы не валятся мясные туши… А крыса-то наглая до чего, откуда она, такая громадная? И если до встречи с нею у меня зрела мысль по Собору пройтись, вниз на травку спуститься, подготавливая путь к побегу, то после – как отрезало. Ни шагу отсюда. Запереться бы… нет, Король не позволит, любой запор снесёт.

Как же мне страшно… где вы, спасатели? Где-где… Гло раны залечивает, а без него не рискнут, соображать должна, принцесса!

Когда стемнело, в посёлке зажглись огни, большие и малые. Мигали призывно – много, целая куча. Подбадривали… Я послала привет от узницы. Попросила ограничить поток – слепит, не разобрать текст! Тут же огоньки погасли, осталось не больше десятка.

Что случилось, вопрошал главный огонь, почему кричала, весь посёлок на уши подняла. Не хотела про крысу им… но врать не умею. Призналась. Так и видела, как мужики дружно перекосились в ехидной ухмылке. И – точно, в ответ посоветовали крыс в нос бить. Умники… Один Петя отнёсся сочувственно, обещал прибор сделать, стреляющий током. В нос – добавил чуть погодя. Ученик, называется… в поддых училку.

Нет, я на них не обиделась. Спать ушла. Да, просто ушла спать.

Перетащила топчан к Королю поближе, в щель между ним и стеной, он не возражал. Наоборот, лизнул одобрительно. Вот кто мой настоящий защитник!

Шёл четырнадцатый день заточения.

Как обычно, после заката я переговорила с нашими. Они предупредили об очередной завтра посылке, доложили об улучшении самочувствия жителей. Ну, об этом я по себе знаю: голова почти не болит. В порядке тело. Но душа… Я – дичаю. С ума схожу. Иногда накатывает, мечусь по башне, словно та же тварь. Зловония от Короля больше не ощущаю – почему? А потому что сама пропиталась.

Затушив свечу, юркнула на топчан, шалью прикрылась. Жители уже попривыкли, что я в Башне заточена, вот где тоска тоскливая. Посылку они пришлют… Вчера «обрадовали» – придумали рыбьи пузыри приспособить под воду, а то у них тара закончилась. Ну да, и до скончания века можно будет меня тут подкармливать!

Не спится, расстроилась потому что. Короля почёсываю, сказку ему рассказываю – про интеграл, который бегал за непутёвыми производными, сломавшими ветряки.

И тут…

Зашуршало. На потолке. И зацокало ритмично, будто крыса зубами клацает. Меня потом прошибло, перекосило всю, поднырнула под тушу покровителя.

По берлоге зашарил луч и – вонзился с шипением в Короля! Он же – ноль эмоций. Будто не в первый раз, дело привычное. Зевнул и отрубился! Я его тыкаю изо всех сил, а он не реагирует!

Гнездо замерцало переливчатым светом – неестественным, зеленовато-белым. Шарк-шарк, тук-тук. Потом – вжи-ик! И оттуда сверзилась змея. Длинная, тощая, поблёскивает в лунном свете. Не шевелится. Я ущипнула себя – может, снится? Нет, боль от щипка чувствую. Тоже не шевелюсь.

Из гнезда вытекает нечто облакоподобное со звездой в центре и медленно опускается вниз. Я слежу, не отрываясь. Просто потому, что зажмуриться не могу, одеревенелая.

Достигнув пола, оно плывёт ко мне. В смысле к Королю, за которым я прячусь. Пинает его, хмыкает…

И тут возникает шприц. Самого пришельца не видно за ярким светом его звезды, громадную же иглу ни с чем не спутаешь. Очевидно, шприц предназначен для ужасного дела – высосет из Короля жизнь!

В панике изо всех сил щиплю Короля, и он заметно вздрагивает.

Оно отскакивает. Испугалось! Совсем как человек. А не человек ли оно и есть? – осеняет меня.

Король потихоньку приходит в себя… надо дать ему время.

– Ты, ур-род, убр-рал свой ш-шприц! – рявкаю трубно, в иерихонском диапазоне. Не высовываясь.

Шприц затрясся, и оно отступило ещё на шаг.

– А ну бры-ысь отсюда, пока не сож-жрал! – продолжаю, воодушевлённая его трусливой реакцией.

Оно взлетает наверх, к гнезду. Под его звездой осветилась змея… а не верёвочная ли это лестница? – осеняет меня очередная догадка. А ещё вижу – провода больше не оборваны! Оно починило их! В голове щёлкает – это ж хозяин гнезда! Нечисть!

– Изыди… и чтоб никогда… больше… сюда! – воплю яростно.

К сожалению, мой голосовой диапазон сам собою переключился, и последняя – ударная – фраза вышла на тонких нотах. Визгливо.

И Король чего-то перестал шевелиться… съёживаюсь в нехорошем предчувствии.

Хлещет светом, глаза из орбит чуть не вылезли. Вскакиваю. Оно стоит передо мною, во лбу огонь, поигрывает какой-то штуковиной, слава богу, не шприцем.

– Ты кто? – спрашивает.

Разговаривает! Значит, и правда – человек! На голову выше. Лица не вижу, слепит же, но голос мужской.

– Я? Я училка! – отвечаю, приосаниваясь перед человеком с небес. А откуда ещё в гнездо попасть можно? С небес! Бог или дьявол – вопрос второй.

Вроде нормально гляжусь, чего он молчит?! Пригладила выбившуюся прядь, оправила рубаху. А-а, наверное, не особо я чистая… ну тут ничего не поделаешь, Короля же чешу; воды мало, на попить едва хватает, на умыться остаются капли.

– К-какая ещё… училка? – наконец изрекает он.

Ощущаю некоторую вину – зачем я его пугала? Он же – человек, пусть и не совсем земной, это же – радость!

– Сокращённо от учительницы, – поясняю миролюбиво. – Но учительницей неправильно звать, мы ж самоучки. Училкой честнее. Привыкли. А ты? Ты – кто?

– Джо! – подаёт он мне руку.

Но я и не думаю свою ответно тянуть, наоборот, за спину прячу: грязная же!

– Не надо… рукопожатий.

– Пожатий не надо. Просто руку…

– Грязная! – признаюсь, отступая по топчану вдоль стены. Прячу и вторую руку за спину.

– Руку дай, сказал! – цедит он, следуя за мной в щель.

И вот тут я пугаюсь: не поздороваться он желает!

Дёргаю к двери, пока он протискивается между стеной и Королём. А ноги ватные, бежать отказываются, еле переставляются… Тогда я как заору!

И – он споткнулся. У меня там тара стояла, полная. Ну, с отходами жизнедеятельности… я её опорожняю из окон ночами, когда луна за тучу заходит, чтобы из посёлка не видели, стыдно же. Об неё он и… х-ха. Глядела на него расширенными глазами и продолжала орать, ор сам собою тёк – сочный, на стабильно высоких нотах. Заткнулась, лишь когда воздух в лёгких закончился.

Не зря старалась: тело снова начало слушаться. Выскочила в коридор, забилась в небольшое углубление между стеной и полом сразу за дверью, я тощая, влезла. Бежать по коридору и вниз по лестнице даже мысли не возникло, сам дьявол не заставит – там же крысы!

Скоро и он из двери вывалился, ругаясь плохими словами, наши аналогично выражаются, когда думают, что училки не слышат. И вот тогда до меня дошло: обычный он, земной человек. На небесах – не матерятся!

Человек кинулся вниз, по коридору.

А я потихоньку обратно в башню… Извлекла из-под топчана свою верёвку и ну привязывать её к свисающей из гнезда лестнице, наконец-то появилось, за что зацепить. И только собралась на подоконник взобраться, чтоб оттуда ползти вниз, как сзади тукнуло…

– Отошла от окна.

Сказано тихо, но грозно. И красный лучик бегает рядом, по подоконнику. Оглянулась – он стоит в дверях и целит в меня из штуковины. Про оружие много знаю – единственная тема, на которую мужики клюют, лекции слушать приходят. Но данного экземпляра не видела на картинках. Что-то новенькое.

Делать нечего, выполнила приказ.

– А теперь руку дай! – направляется он ко мне, протягивая лапу.

Руку? Ему, вывалянному в отходах? Ни за что! К Королю рванула, моей последней надежде.

– Ещё дёрнешься – отчленю тебе ногу.

Ровно сказал, равнодушно. И я поняла – отчленит. Этой своей штуковиной, на пистолет похожей. Но не пистолет, иначе сказал бы «прострелю».

– Зачем я тебе? – спросила. Жалобно, тоненько.

– Со мной полетишь.

– С тобой? Куда?

– На материк. Другую жизнь поглядишь. – Приветливо сказал, сладко… и взгляд отвёл. Очевидно же – врёт.

– Дру… другую?

– Другую.

– Хорошо, почему нет… но сначала скажи… зачем ты – сюда?

– Я зачем?.. Да сломалось тут… Починил.

– А зачем почи…

Договорить не успела.

Он прыгнул и схватил меня за руку.

– Не бойся, всего лишь маленький уколь…

И – разжал мою руку. И – бах! – опрокинулся навзничь.

За ним стоял Гло, скалясь чёртом и поигрывая дубиной.

– Ты? Как ты… сюда? – вытаращилась я на него.

– По верёвке, ты ж и скинула, – пробасил он, обшаривая карманы поверженного противника. – Чего?.. А… Ну, свет мелькает на башне. Ты орёшь. Я и… Мои на воротах, на стрёме. А это что?

Он крутил в руках штуковину.

– Осторожно! Оружие! – предупредила я, потирая запястье, ну и захват у пришельца… пакостный. – Лучом стреляет!

Гло засопел, ещё с большим азартом обследуя штуковину.

– Не включается. Не путаешь… про оружие?

– Может, оно только хозяину отзывается? – предположила я. – По отпечатку пальца.

Гло вложил артефакт в руку пришельца и… Вспыхнул луч. Белый. Прочертил дугу. Пыф! – щёлкнуло. Это лестницу перерезало. Ш-ш! – увилась верёвка с частью лестницы через подоконник вниз.

– Вот же… – Гло сглотнул, проглотив неприличное слово. Стрельнул в меня виноватым взглядом, переломил об колено штуковину, ещё и каблуком раздавил. Откромсал рукав от рубашки Джо и связал ему руки.

– Этот урод провода починил! – перекинулась я на более важную тему.

Гло вытянул изо лба пришельца звезду, которая оказалась фонарём, прицепил на себя. Подпрыгнул и, ухватившись за край оборванной лестницы, взлетел наверх, подтягиваясь на руках. Бух-бах! – раздалось оттуда. Крушил всё подряд. Под конец – провода оборвал. Спустился как раз вовремя: Джо очнулся и поднимался, опираясь на стену.

Гло подошел к нему угрожающе мягким звериным шагом. Сейчас снова вырубит! – поняла я.

– Погоди. Вопросы хочу задать!

Гло приподнял пришельца одной рукой, держа за шею под челюсть, так что ноги того заболтались в воздухе, а дыхание перекрылось. Встряхнул и поставил обратно. А росту они примерно одинаковые, – отметило сознание, – но насколько же Гло сильнее!

– Ответишь на её вопросы! – сказал.

Тот закивал быстро-быстро. Глаза, вылупленные что шары, казались безумными в лунном свете, а багровое от натуги лицо – зелёным.

– Зачем вы нас облучали? Кто такие? Сколько, где, почему? – спросила я сразу о главном.

И Джо рассказал. Подробно, не дожидаясь встречных вопросов. Такое, что у меня глаза на лоб и ум за разум.

Апокалипсис случился только для нас, островитян. И устроил нам его остальной мир. Земляне с материка.

Каково такое услышать, а?!

Зачем издевались над нами? – а затем, чтобы подготовиться к настоящему апокалипсису, который скоро грядёт, осталось каких-то сто лет. Человечество ожидают суровые – на тысячелетия – испытания: галактическое инфракрасное излучение накроет Землю. Длинные волны из космоса – всепроникающие, от них не скроешься ни в каком бункере или штольне.

Как выжить? – задались вопросом учёные много сотен лет назад. И устроили эксперимент, поместив испытуемых – нас то есть! – в соответствующие условия. Пожертвовали малой частью общества ради спасения большинства.

Не считая аборигенов, на специально оборудованных островах обосновался самый разный люд: добровольные переселенцы, рыбаки, каторжане по программе перевоспитания и даже миссионеры – эти филиал университета открыли. Островитяне ничего не знали и не подозревали, лишь безоблачно радовались, что удачно устроились… как вдруг – бах! – и апокалипсис.

Острова интенсивно облучались в инфракрасном диапазоне в течение ста лет. Потом облучение заменили на более экономную по затратам и простую по исполнению модуляцию солнечного света. По воздействию на организм эти два воздействия схожи.

Почему острова, а не остров? Потому что не только мы. Были ещё. Но там глухо, никто не выжил.

Следили за нами? Конечно. Нет, ни при чём нечистая сила, это учёные время от времени забирали людей для исследования. И они же пополняли запасы, необходимые для выживания. Спички, семена, сети… Бараны – да, тоже они, подкинули выводок, не одной же рыбой питаться ценному материалу. Нет, боги не при делах.

Результат? Обнадёживающий. Если перелить кровь островитянина обычному человеку и немного подредактировать геном, то человек сможет жить в новых условиях инфракрасного облучения. Любой, даже самый неприспособленный. Таким образом, островитяне – спасительное лекарство для человечества. Пока ещё сыроватое, но за оставшиеся сто лет «лекарство» дозреет, улучшится. И – благодаря нам – человечество не вымрет. Мы можем гордиться собой.

Что-то насторожило меня в этом его пафосном выводе… А-а, вот оно.

– Сколько человек способен спасти один островитянин? – спросила я. Тот молчал. Сама и ответила:

– Ну… столько, сколько раз можно перелить кровь за жизнь человека. Допустим, сто. Сто умножаем на пятьсот островитян… Пятьдесят тысяч спасённых. Пусть даже пятьсот тысяч. А людей – миллиарды! Ты заливаешь мне, ур-род?! – прошипела. Вздумал кого обмануть – училку по цифрам!

– Зачем всех-то… спасать. Кто больше… предложит! – ответил он, нехорошо усмехнувшись.

– А-а, так мы, значит, будем мясом для этой вашей… верхушки? И человечество тут… вообще ни при чём?! – задохнулась я от возмущения.

– Ничего вы с этим не сделаете. Если взбрыкнете – вас просто закроют. Как свиней будут выращивать, размножать и доить. Вам это надо? А человечество не помрёт, сколько-то выживет по вашему опыту, инструкции готовы. Так что не зря вы мучились. Не зря.

И тут сзади зашуршало. Я обернулась – это Король поднимался. Грозный, яростный.

Гло бледнеет и вминается в стену рядом с Джо, таким же бледным, и рожи у обоих одинаково перекашиваются.

Преграждаю путь Королю. «Не трожь», – приказываю. Но тварюга отодвигает меня бережно, так что отлетаю я всего лишь на два метра. И к ним крадётся мелким охотничьим шагом. Хочу заорать – а горло отказывает!

Джо связанными руками судорожно хватается за амулет на шее и выставляет его перед собой. И – Король застывает! – в шаге от добычи!

Я подошла, вгляделась… формой амулет походил на мою фигу. И так же дрожал в его трясущихся руках.

– Что за штука? – интересуюсь.

– Тс-с! – бросает он тихо. – Сейчас уснёт!

И правда, скоро Король рухнул где стоял, отключившись.

– Надо же, получилось… – проблеял гнусаво Джо, – а могло и не… Но это всё, лимит на сон выбран, больше не сработает.

Гуськом обошли Короля, встали в центре, под верёвочной лестницей. Что дальше? – витал вопрос в воздухе.

– Хотел тебя привязать, – кивнул Гло на лестницу. – Чтобы сожрали, когда мы уйдём.

– Ну, сожрали бы… и взамен сюда – спецназ. Вооружённый до зубов. – Джо старался держаться уверенно, но получалось плохо. Зря боялся: этим своим амулетом он спас Гло от гибели, и по островным понятиям стал ему братом. Убить брата – западло.

– Но вы понимаете, что нельзя так… как вы с нами. Не по-человечески! – пискнула я и закашлялась. Не справляется горло, орать меньше надо.

– А что я? Мне приказали. И всем приказали. И вообще – это тайна, про вас. Вы секретное оружие.

– Секретное лекарство! – поправила я.

– Без разницы.

– И что нам теперь – никак? – расстроенно просипела я. Ноль перспективы ведь. И не из-за грядущего апокалипсиса, а из-за людей. Для которых мы – дойные коровы. Донорский орган. И ничто больше. Тоска. Да, вселенская безнадёжная тоска.

– Если отпустите – закорочу датчик. Слово даю. – Джо цокнул на нас, непонятливых, уставившихся на него вопросительно. – В систему пойдёт, что всё нормально на острове. Хотя сами видите – ваша точка порушена. Следующая инспекция не скоро. Живите. Меня только… отпустите.

– Почему бы и нет… – пожимаю плечами. Как будто я здесь что-то решаю…

– Замётано! – говорит Гло. А вот это уже серьёзно. Я рада.

С пленника снимают оковы, и мужчины пожимают друг другу руки.

– Поможешь? – машет на лестницу Джо.

Он что, не может сам влезть? – насмешливо усмехаюсь. Сама я, правда, тоже не могу, ну так я и не мужик.

И тут Король заворочался. И стал медленно подниматься, словно скала, возносясь в бушующем море… Злющий. К прыжку изготовился, кошмар! Порвёт ведь, не успеют уйти, нет у них больше защиты. Даже дубина, и та у окна валяется.

Почесать! – единственное, что может его задержать.

Чего мне с людьми… остаюсь с Королём. Верный, надёжный. Не предаст. Так и процедила им через плечо, посеменив к моему покровителю, – прощайте, мол, людишки, предательское, ненадёжное племя.

– Ко-отик мой слад…

Внезапно меня подхватила неведомая сила. Это ж Гло! Идиот!

Боковым зрением засекаю летящую по стенам башни тень – то Король вслед метнулся.

Без малейшей задержки мы с Гло перемахиваем через подоконник. И падаем, падаем… вращаясь, словно катушка с нитками. Лишь у земли замедляемся. Едва не рвусь пополам из-за резкого торможения, и как только он удержал меня… в своих клешнях.

Кулем валюсь на траву, пространство крутится в бешеном темпе. Над ухом резко свистит – и я вдобавок едва не глохну. Сквозь вату в ушах пробивается скрежет металла – открывают ворота… но до них ещё надо дойти, Король ведь сейчас сюда!

Ощущаю, что тело моё перекидывают через плечо и несут. Дико тошнит, нестерпимо ноет в боку. Небеса продолжают вращаться. Вспыхивает молния. То Джо отбывает, наверное, – лениво, словно в кисельном тумане, плещет мысль.

Ну и кто первый окажется у ворот? – последнее, о чём отстранённо я думаю, прежде чем потерять сознание.

Ольга Кай. День пробуждения

Каждое утро, ещё лежа в постели, я нажимаю кнопку на пульте и, когда включается экран, смотрю на реальную себя – настоящую Магду. Она лежит, погруженная в жидкость, окутанная проводами и трубочками. У неё дряблое тело и белая-белая кожа, пряди светлых волос плавают вокруг лица. Массивная грудь едва заметно приподнимается от дыхания. Магда спит уже очень давно.

Пролежней пока нет, но надо не забыть перевести службе поддержки процент с зарплаты. Когда придёт День Пробуждения, хочу быть готова встретить его на собственных ногах. Экономить на себе – себе реальной – нельзя. Мне ли не знать?

Бело-золотой небоскрёб Службы связи с реальностью светится отраженным солнцем. Слепит. Я рада, что работаю здесь. Через меня проходят просьбы, особые заказы, заявки: от нас, виртуальных, туда, где пользователи с наивысшим уровнем доступа взаимодействуют с внешним миром. Настоящим. Не напрямую, конечно: они управляют роботами, которые там, в реале, ухаживают за нашими телами. Базовый уход бесплатный, и каждый может надеяться в День Пробуждения получить жизнеспособное тело. Но это будет слабое и вялое тело. А за доплату вам и массаж сделают, и витаминки, сыворотки, шейпинг-процедуры, лимфодренаж и прочее, прочее, без чего неподвижному телу невозможно сохраниться хотя бы на троечку. Хоть не стареем во сне – и то хорошо.

Мне, реальной Магде, сейчас под тридцать – ужас, да? Мне виртуальной – двадцать три. И, честно говоря, виртуальная я себе нравлюсь больше. Невысокая, подтянутая, не красавица, но всё равно лучше, чем та туша, которую я вижу каждое утро на экране. Успокаивает лишь, что у большинства юзеров тела в реале не лучше моего.

На этаже службы заказов шумно: девочки обсуждают новый омолаживающий крем. Все билборды в его рекламе! Посмотрю; может, затяну пояс потуже да потрачусь. В конце концов, себя виртуальную кормить зачем? Если День Пробуждения не наступит вскорости, придётся рождаться заново, жить заново. Может, повезёт побыть настоящей красавицей, как наша Эмили – длинноногая блондинка, настоящая куколка.

Предыдущие жизни мы не помним. С одной стороны, жаль, с другой – иначе неинтересно было бы. И хотя умирать вроде как не страшно, волнуешься: а вдруг в следующей жизни родишься не так удачно? С какой-нибудь болячкой – бывают неизлечимые случаи из-за сбоев программы. Или с носом-картошкой, как у Линны.

А ещё смерть – это дорого. Админы так говорят: хотя новый аватар генерят случайным образом, чтобы никому обидно не было, но энергозатраты и всё такое… Так что пока новая виртуальная я будет пачкать подгузники, реальная Магда останется без массажей.

Моя бабушка ещё не умирала, и ей страшно. То ли дело нам, молодым: я уже третий раз живу, кажется. Опыт всё-таки, да.

– Магда, привет! – Эмили выглядывает из-за экрана, машет мне рукой. – О, волосы покрасила? Тебе идёт!

Она, хоть и красавица, не зазнается: в следующей жизни каждый из нас может родиться Линной.

Улыбаюсь ей в ответ, поправляю короткие ярко-фио-летовые пряди и, пробравшись в конец длинного ряда столов, усаживаюсь на своё место. Залогиниваюсь.

Очередь звонков. Наушники.

– Служба связи с реальностью. Магда. Чем могу помочь?

По утрам всегда аврал – и у онлайн-службы, и у нас. Увидев себя на экране наблюдения, юзеры звонят нам, заказывают препараты и процедуры, чтобы целый день и несколько последующих провести в приятной уверенности, что позаботились о будущем.

– Ваш заказ оформлен, спасибо за звонок! – И тут я произношу свою любимую фразу: – Мы заботимся о вашем реальном будущем!

И так – целый день. Восемь часов с перерывом на обед. К вечеру у всех девочек покрасневшие глаза: в зале никак не заменят лампы. Вот если бы просто: подправил код – и оп! – лампы новенькие, светят ровно, мягко. Но нет: считается, что изменение реальности вопреки привычным физическим законам отрицательно влияет на психику. А значит, замены ламп придётся подождать. Неприятно, конечно, когда глаза болят, но они ж всё равно ненастоящие. Потерплю.

Зато мне повезло сидеть у окна. Отсюда видно проспект и парк, и озеро, и район высоток за ним. А если день ясный – можно смотреть закат. Это, конечно, программа, но все равно красиво получается. Не так скучно, как если бы в стену пялиться или на соседку-оператора.

И глаза болят меньше.

На обед мы тоже садимся у окна. Эмили всегда первой приходит, занимает столик. Её рабочее место у входа в зал: посадили, видно, чтобы взгляд радовала. Если начальник наведывается объявление сделать или ещё зачем-то – все время на неё только и смотрит. А вот от окна далеко, поэтому Эмили торопится хоть в столовой сесть поближе, чтобы тоже смотреть на город.

– Ах, Магда, не понимаешь ты своего счастья, – вздыхает. – А я целый день, кроме стола и экрана, не вижу ничего.

– Я, думаешь, вижу!

Когда аврал, как сегодня, немного-то по сторонам поглядишь!

Мы с Эмили стараемся взять что-то вкусненькое и полезное: в конце концов, и виртуальную жизнь приятнее прожить в приличном теле. А вот у Линны всегда на подносе самая дешёвая каша или булочка. Линна всё спускает на реал. И, может, давно бы с крыши спрыгнула, но пока она будет младенцем – кто станет оплачивать процедуры Линне реальной? Вот она и старается, сбережения копит. В конце концов, с её носом-картошкой салатиками дело не исправишь, а вложиться в реальность, пока виртуал не очень, можно. Я видела как-то реальную Линну: ухоженная, ручки-ножки в тонусе, не чета мне!

– На выходные какие планы? – интересуюсь. – Пятница на носу! Может, съездим на пляж? Поваляемся, поплаваем, коктейльчиков надудлимся, а?

– Дорого, – бурчит Линна, – коктейльчики эти.

– Зато весело!

– А я уезжаю на выходных, – заявляет Эмили.

– Снова в поход? – Я кривлюсь. – Вот зачем, а? Это ж не настоящие горы!

– Ну и что? – пожимает плечами Эмили. – Других у нас нет, правда же? Зато там красиво и… Девочки, вы просто не представляете! – Лицо у нее делается радостно-глупое, а взгляд – как у ребёнка, которому предложили целую коробку конфет. – Когда ходишь по росе, дышишь свежим воздухом с запахом трав, пьешь воду из ручья, кажется, будто это на самом деле реально!

– Это же только кажется! Специально так сделано! Запах травы, роса – просто строчки кода, ничего больше! – В такие моменты Эмили раздражает меня куда сильнее, чем когда перед зеркалом вертится. – Там же тебя всё равно не увидит никто. Ну, кроме таких же чокнутых. Зачем было тогда красавицей рождаться, а? Дурацкая трата времени!

Эмили смеётся. У неё бзик: жить так, словно ты реален. Оно-то, может, и хорошо, если ты – блондинка длинноногая, а не колобок с носом-картошкой. Но я бы такой возможностью иначе распорядилась, это точно! И не тратила время на ненастоящие горы.

После обеда мы обычно поднимаемся в отдел. Вернее, мы с Линной сразу поднимаемся, а Эмили ещё спускается вниз, гуляет в парке. Несчастные десять минут: вот, скажите, оно ей надо?

– Пойдём со мной! – уговаривает.

Линна тяжко вздыхает и нажимает кнопку «наверх», а я неожиданно соглашаюсь: погода хорошая, да и глаза отдохнут.

Выходим на проспект: и правда, приятно сегодня, тепло! И небо красивое! Бабуля говорит, оно от реального не сильно отличается. Молодцы наши дизайнеры, стараются!

– Магда, смотри! – Эмили хватает меня под локоть. – Это же Иво! Капитан Иво!

Из подъехавшей машины выбирается высокий мужчина в дорогом светлом костюме. Высоченный, с обветренным лицом и тёмными волосами. Его часто по телику показывали, у многих девчонок его фотографии ещё недавно висели над кроватью. А я уже тогда говорила: ну много ли ума надо на симуляторе гонять? Да, понимаю, лётчик-ас, но мы-то не в реальности, так что это всё равно, что в симуляторе. И я бы научилась, если бы не решила раньше, что буду оператором связи. У нас тоже работа нужная, только по телику показывают не таких, как мы, а одиночек-выпендрежников вроде этого Иво.

Смотрит на всех презрительно, будто на букашек каких, трость достаёт из авто и, прихрамывая, идёт прямо к нам. Вернее, не к нам – ко входу. А мы на дороге стоим, потому что у Эмили ноги словно приросли – не сдвинешь. А когда он проходит мимо, эта дурочка вдруг как ляпнет:

– Капитан Иво! Я так рада, что увидела вас! Выздоравливайте поскорее!

У него лицо такое, будто сейчас как гаркнет в ответ обидное! Но этот Иво вдруг улыбается… растерянно как-то.

– Спасибо, – говорит. И идёт дальше.

Двери перед ним разъезжаются и снова смыкаются, в их зеркальной поверхности я вижу собственное недовольное лицо и блаженную физиономию Эмили.

– Ты слышала, Магда, слышала?

У неё глаза теперь, как два сердечка, и улыбка до ушей – ну чистая кукла! Но радости ненадолго хватает. Словно выключают лампочку: Эмили опускает голову, хмурится.

– Только чего ж он с палочкой до сих пор, а? Ему же первому должны были самый лучший протез поставить!

Капитан Иво, кроме того что выпендриваться горазд на авиашоу всяких, ещё и в пассажирской авиации пилотом служил. Мы о нём впервые услышали, когда он из аварийного аэропорта во время землетрясения людей вывез. Героем объявили, хотели фильм снять, да что-то не сложилось. Тем более сам Иво сотрудничать отказался. Я так и думала: мутная история. Может, не столько там было геройства, сколько везения. Или вообще не было ничего, просто сочинили, чтобы сказка получилась красивая: мужество, говорят, это то, что и в реале, и в виртуале ценится одинаково. А по мне, так глупости: здесь-то умирать не по-настоящему, значит, и геройства настоящего быть не может.

В конце концов, я же и права оказалась.

Пару месяцев назад на авиашоу в честь дня города капитан Иво трюки показывал, как обычно, а потом у него самолёт загорелся. Вместо того чтобы катапультироваться вовремя, он его до последнего вёл, чтоб машина на людей не упала. Потом, правда, выпрыгнул, но без ноги остался. На форумах говорили, что ему самолёт повредили специально: убить хотели, знает, мол, что-то, чего простым людям знать не положено. И пошло-поехало: герой, собой пожертвовал ради других! А потом стали расследовать, и оказалось… В общем, как я и думала: довыпендривался просто. И мало того что едва чужие аватары не грохнул, но, говорят, взрывом где-то код повредил. Я мало понимаю в этом, но теперь некоторые программы хуже работают. Слух идёт: кого-то в реале даже от системы отключило из-за сбоя. А это смерть. Не виртуальная, а которая насовсем.

Но Эмили, конечно, не верит, ей сказки хочется красивой. И хотя другие уже спрятали подальше портреты Иво, с планшетов поудаляли, у неё до сих пор на рабочем столе. И в телефоне фотки.

– Странно, что ему сразу всё не сделали как следует, – размышляет она вслух, пока мы ходим по парковым дорожкам. – Я думаю, он как раз и приехал, чтобы со службой поддержки разобраться. Потому что таким, как Иво, лучшие протезы положены, не по общей страховке. Как думаешь?

Я-то думаю, если б не положены были, меньше бы выпендривался. Но помалкиваю: Эмили если обидится, то дуться долго будет, а обедать в компании Линны-картошки мне не улыбается.

Домой Эмили убегает пораньше: ей же ещё собраться. Чирикает что-то про «рассвет встретить успею» – и счастливая! Короче, будет опять в компании таких же чокнутых любоваться совершенной графикой нашего виртуального мира, представляя себе его реальным. Пусть. Каждый утешает себя как может.

И сходит с ума по-своему, да.

Линна будет сидеть перед монитором наблюдения за реальностью, делать омолаживающие процедуры своему спящему телу, обложившись дешёвыми пончиками.

Только я пока не придумала, чем займусь. На пляж одной как-то не очень.

Под конец дня звонит юзер – богатей, видимо. Но тормоз! Приходится задержаться, рассказывая о процедурах, о новой продукции, акциях, оформляя немаленький заказ. И когда я в пять двадцать наконец поднимаюсь из-за стола, рядом никого нет. Вообще. Помигивают индикаторами компьютеры в слипе, едва слышно гудят под потолком лампы, которые всё никак не заменят. И за окном – сиреневое, фиолетовое. Стою, потягиваюсь, гляжу на это великолепие красок. Потом вспоминаю Эмили: что это я уже прямо как она? Забросив на плечо лямку рюкзака, иду к лифту.

Вахтер на первом этаже провожает меня сонным взглядом. Здесь тоже лампы стоит поменять – гудят, мигают. И пищит надоедливо кофе-автомат у входа. Высоченный мужчина в светлом костюме, нагнувшись, чтобы лучше видеть кнопки, терзает его, тыча клавиши, но автомат сердито моргает лампочками и пищит, пищит. Может, не заправили?

А ведь я и сама не отказалась бы сейчас от кофе. Подхожу ближе и, когда мужчина оборачивается, на миг прирастаю к полу.

Надо же: Ирвин Иво, любимец Эмили.

– Простите, кажется, он не работает. – Мужчина отодвигается, предоставляя мне удостовериться самостоятельно.

Выбираю капучино, подношу «браслет» для оплаты. Мелодичный «дзыньк» – и «ваш напиток готовится» на мониторе.

– Надо же, – улыбается Иво. Теперь-то я замечаю его трость, и то, как пальцы подрагивают на набалдашнике. Вид у него бледный, усталый – нашему выпендрёжнику кофе явно не помешает.

«Ваш напиток готов», – сообщает автомат. Забираю свой стаканчик и, отойдя буквально на шаг, снова слышу недовольный писк автомата: готовить лётчику кофе он отказывается. Иво, хмурясь, рассматривает кнопки, а я перевожу взгляд на экран: «Недостаточно средств на счету».

Молча тыкаю пальцем в надпись. Иво читает, щурится, перечитывает снова.

– Как это? – И, закусив губу, поддёргивает рукав дорогого костюма, отворачивает накрахмаленную манжету. Подносит к сканнеру свой «браслет».

«Недостаточно средств на счету».

– Забавно, – усмехается и, неловко покачнувшись, отходит от автомата. Сосредоточенно ищет что-то в карманах – зря, здесь не принимают наличные.

Я смотрю на него и понимаю вдруг, что не обеднею, если возьму ему стаканчик. В конце концов, будет что Эмили рассказать. А если уговорю его на фото – восторгов хватит на месяц!

– Какой вам? – спрашиваю.

Он отзывается сразу, будто ждал:

– Эспрессо с молоком, двойной. – Автомат, дзынькнув, уютно урчит, распространяя аромат свежего кофе. – Сколько я вам должен? Немного налички у меня есть.

– Не надо. Я угощаю.

Идём по скверу. Тому самому, где в обед гуляет Эмили. Мне неловко: вдруг знакомых встречу? Объясняй потом… К счастью, нормальные люди по скверу бегут от станции метро до остановки троллейбуса на Васильковской, не поднимая взгляда, уткнувшись в телефоны. А мы – степенно, медленно. Иво слегка переваливается, постукивает тростью по плитам – не привык ещё к протезу. Сосредоточенно глядит в кофе, иногда – на меня. Молчит. А меня распирает любопытство, и наконец не выдерживаю:

– Значит, у вас «браслет» глюкнул?

– Возможно, – помедлив, отвечает Иво.

– А почему же вы в службу поддержки не обратились?

– Я только оттуда, – усмехается.

– Вы из-за протеза приходили, да?

И прикусываю язык – это лишнее уже. Иво молчит. И я молчу. Потягиваю кофе – он горчит сильнее, чем обычно. И уже не кажется таким вкусным.

Люди вроде этого Иво – богатые и знаменитые – тоже звонят в нашу Службу связи с реальностью. Я всегда хотела как-нибудь в будущей жизни стать одной из таких, чтобы не париться за каждую копеечку, не думать о том, как совместить расходы на виртуальную жизнь с обеспечением реальности. Это ж сколько всего можно было бы сделать! Какие процедуры своему телу загнать – той спящей, расплывшейся Магде, которой уже под тридцатник! И по вечерам сидеть не в «Пирожке» на Пятой улице, а хотя бы в «СкайПабе» или в загородном клубе «Лазурь» – куда там нашим пляжикам с непросеянным от мусора песочком!

Всего-то стоило однажды поймать удачу за хвост!

Раньше я так думала. Но прямо сейчас недавний представитель высшего общества, вместо того чтобы нежиться в шезлонге в «Лазури» или потягивать коктейль в «СкайПабе», сжимает в пальцах стакан из термокартона с кофе из обыкновенного автомата и хромает по пыльному скверу, потому что вместо премиум-протеза получил какую-то бюджетную подпорку.

– Глупость какая, – бурчу. – Ну почему просто нельзя подправить код немного – и бац! – новая нога. Это было бы правильно. Вы же вроде как герой. Ну… раньше были.

Усмехается. Ещё сосредоточенней разглядывает что-то в стакане.

– Код подправить? – говорит. – Да, было бы забавно. – И оборачивается. – Как тебя зовут?

– Магда.

– Скажи, Магда, ты действительно думаешь, что всё это, – он ведёт рукой и, неловко поставив ногу, едва не расплёскивает кофе, а я вздрагиваю: костюм жалко, – что всё это – код?

Пожимаю плечами:

– Ну да.

– И вот это? – поднимает взгляд к небу.

– Да. А что тут такого?

Смеётся. Ага, ясно: он из альтернативщиков. Из тех, которые верят в реальность нашего мира. Не как Эмили, а прямо всерьёз.

– Ну и зря, – бурчу. – Так ведь проще жить. И не страшно. Потому что, если ты умираешь – то не навсегда. Или если тебя парень бросает: он же не настоящий, просто чей-то аватар, а на самом деле, может, страшный семидесятилетний дядька…

Иво смеётся громче. Стаканчик кофе пляшет в его пальцах, несколько тёмных капель попадают на рукав, а я одновременно и злорадствую, и просто злюсь, потому что такой костюм я бы и за полгода не купила, наверное, а он вот так запросто его кофе пачкает. Ничего, поживёт в шкуре простого юзера с «недостаточно средств на счету» – может, чего-нибудь и поймёт.

– Это потому, что вы – лётчик, – прерываю я этот издевательский смех. – Говорят, они суеверные. В старину были. Потому и верите в реальность.

– Я не верю. – Он наконец перестаёт смеяться и серьёзно смотрит из-под тёмной чёлки. – Я знаю.

– Угу, – вздыхаю. Альтернативщик, точно.

– Когда я вывозил людей с острова, самолёт попал в бурю, нам пришлось перейти на другие частоты. И тогда экипаж услышал разговор, который для наших ушей не предназначался. С тех пор я знаю точно, что летаю в настоящем небе. И две недели назад на этом дурацком шоу мог убить людей по-настоящему.

– И что же вы услышали?

Передергивает плечами:

– Из моего экипажа в живых больше никого не осталось. Вряд ли это случайность.

– Всемирный заговор, – соглашаюсь.

– Не веришь?

– А с какой стати?

– Да, – говорит, – все правильно. Не верь.

Сквер заканчивается. Стаканчики из термокартона летят в мусорный бак. Иво ловит такси – на общественном транспорте ему никак теперь, там только браслетом оплата. Но авто, проехав с десяток метров, останавливается, Иво выходит и, перехватив трость, идёт дальше пешком: значит, и там наличкой не прокатило. Надеюсь, ему недалеко.

Когда я сажусь в троллейбус, его фигура всё ещё виднеется – высоченная, в дорогущем светлом костюме. Я провожаю взглядом недавнего всеобщего кумира и думаю о том, что было бы, встреться ему у автомата Эмили. Она бы ему поверила – про реальность, и насовсем убежала бы в эти свои горы.

* * *

После скучных выходных дождливое утро понедельника – та ещё пакость. В такие дни я наших админов ненавижу: зачем, ну зачем вот это всё? Мало нам гудящих лампочек, что ли? Какой толк жить в виртуале, если ни лампы заменить одной строчкой кода, ни погоду исправить эту дурацкую? Понятно, надо, чтобы всё как в реале, но иногда я думаю: зря ведь! Могли бы крылья заиметь, к примеру, возможность менять внешность аватара – нажатием кнопки, а не в операционной у пластического хирурга, за огромные деньги.

Настоящая Магда все так же спит, в ровном искусственном свете её кожа кажется синюшной. Я наблюдаю за полускрытым волосами лицом, ловлю почти незаметное биение голубой жилки на шее и медленное-медленное движение грудной клетки.

– Расследование недавнего случая на авиашоу, едва не приведшего к трагедии, показало, что причиной падения самолета стали действия пилота, – вещает телевизор: я врубаю его с утра на полную громкость, чтобы проснуться. – Как мы сообщали ранее, за штурвалом находился Ирвин Иво, чьё имя приобрело широкую известность после сомнительного случая в аварийном аэропорту…

Интересно, какая погода сейчас в реальности? Пылевые бури? Кислотные дожди? Жаль, нет веб-камер на поверхности – они портятся в той атмосфере. А я бы смотрела. Тучи там, грязь, пустыня голая – без разницы. Должно же быть в моей жизни хоть что-нибудь настоящее? Хотя бы там, на экране?

– Службой поддержки было установлено, – ведущая с важным видом пялится в камеру, – что данный аватар на самом деле является вирусной программой, внедрённой в нашу виртуальную действительность, вероятно, представителями движения «Альтернатива». Специалисты работают над устранением данной проблемы…

Капитан Иво в дорогущем светлом костюме лучезарно улыбается с экрана. А я помню его хромающим из-за неудобного протеза, сжимающим стаканчик с дешёвым кофе из автомата. И сказанное напоследок: «Не верь».

В офисе – монотонный гул голосов и… да, ламп этих. Сидя за столом у серого окна, я ерзаю, кручу в руках наушники. Неуютно.

– Привет, – проходит мимо Линна, доедая пончик, усаживается в соседнем ряду. И тут я понимаю, отчего мне беспокойно: Эмили нет.

Обычно она не опаздывает. Даже после своих вылазок чёрт-те куда.

– Эй, Лин! – оглядываюсь. – Ты Эмили не видела?

Та качает головой и вытирает сахарную пудру с губ. У неё ещё целый пакет этих пончиков, и пахнут так вкусно, так соблазнительно в это пасмурное утро.

Да, бывают такие моменты, когда я завидую Линне. Очень редко. Однако сегодня мне тоже хочется жевать сладкий, жирнющий пончик и не думать ни о своём виртуальном теле, которое обязательно накопит виртуальный, но не более приятный от этого жирок. Ни об Эмили, которая почему-то опаздывает. У кого-то другого я бы, пожалуй, попросила пончик – угоститься, но Линна бережёт каждую копеечку, у нее просить неудобно.

Обедать привычно усаживаюсь под окно. Телик висит над столами, звук приглушен: как специально, чтобы лучше слышно было стук вилок-ложек о тарелки и сосредоточенное чавканье. На экране какая-то суматоха, мешанина. Я узнаю станцию метро «Озерное». Снуют в голубой форме полицейские, в ярко-жёлтой – медработники.

– Опять альтернативщики что-то взорвали, – бормочет Линна.

Мои коллеги оборачиваются к экранам, прислушиваются, кто-то из сотрудников столовой делает звук громче.

– …по предварительным данным, ответственность за теракт взяла на себя организация «Альтернатива», – звучит за кадром ровный голос диктора новостей. – Теоретически взрывы могут вызвать некоторые сбои системы, но в Службе связи с реальностью нас заверили, что в данном случае нашим телам, ожидающим Дня Пробуждения, ничего не угрожает. Как и телам тех, чьи аватары были уничтожены сегодня. Напоминаю для тех, кто только что к нам присоединился: террорист взорвал себя на платформе станции «Озёрное» в восемь пятнадцать утра…

На «Озёрном» обычно пересаживается Эмили.

Достаю телефон, украдкой, будто делаю что-то постыдное, выбираю контакт из списка, нажимаю «вызов». Но мобильный Эмили «отключен или находится вне зоны действия сети».

– Неймётся же им, – бурчит за соседним столиком девица из отдела кадров. – Если они верят в реальность – лучше бы, наоборот, что-то хорошее делали. Зачем взрывать?

– Не занято? – Вит из админки опускается напротив меня. – Эмили сегодня нет?

– Нет. Заболела, наверное, – отвечаю торопливо. – Она на выходных в походе была, а погода видишь какая…

– Странно. – Вит пожимает плечами. – Уведомления о больничном в чате нет.

– А разве Эмили не через «Озёрное» ездит? – подает голос Линна. – Может, она там была как раз?

И все это спокойно так, дожёвывая булку.

– С ума сошла? Чего бы это она там была? В восемь пятнадцать она уже должна была проехать!

– Да, – соглашается Линна, – обидно было бы. С таким аватаром можно лет до сорока прожить, не парясь.

Вздыхает. А мне чудится злорадство в её голосе.

– Дура!

Я выбегаю из столовой и, не дожидаясь лифта, бегом, бегом вниз по лестнице. До конца обеденного перерыва – тридцать пять минут. Может быть, успею.

Здесь недалеко, всего пара остановок троллейбуса. Пищит контроллер: в неположенное время мой проездной не срабатывает, и автомат снимает копейки со счёта. Вцепившись в поручень, перебираю контакты в мобилке. Эмили всё ещё не отвечает. Номеров её друзей я не знаю. А с родителями Эмили не общается: они из второй волны, вовсю наслаждались виртуальностью, а когда появились последствия в виде «залёта» – спихнули «проблему» в казенный интернат.

Знать хотя бы, вернулась ли она из своего похода!

Возле павильона станции «Озёрное» – оцепление. Пассажиры приникают к окнам, а когда открываются двери, выхожу только я. Озираюсь растерянно и направляюсь к павильону.

– Куда тебе? – останавливает меня полицейский.

– Я… я подругу ищу.

– Там уже всё прибрали. – Здоровяк в голубой форме трет подбородок и прикрывает ладонью рот, пряча зевок. – Завтра появится статистика по аватарам, там и глянешь. Ну или это… позвони ей.

– Телефон не отвечает.

– А, – полицейский кивает, – ну, глянешь завтра…

Ему скучно: медиков не видно, журналисты разъехались. За спинами оцепления остались только коммунальщики. Душно, парит, как перед дождём. Полицейский страдальчески оттягивает ворот рубашки, стирает пот с лоснящегося лица и думает, наверное, о том же, о чем и я: неужели нельзя просто одной строчкой кода…

– Перерыв уже двадцать минут как закончился, – укоризненно бросает вахтер. Но не торопится записать мой номер, чтобы потом доложить начальству, машет – проходи, мол, некогда! И больше не отводит взгляда от телевизора, висящего в холле.

На экране уже не показывают «Озерное»: диктор новостей что-то бодрое рассказывает, улыбается и жестикулирует, мелькает на фоне лого Службы связи с реальностью. Мне слушать некогда – бегу к лифту скорее, уже в кабине пытаюсь отдышаться. Машинально поправляю блузу, приглаживаю волосы.

В конце концов, статистики ещё нет. Наверняка Эмили простудилась, проспала, забыла написать в чат, что берет больничный… Может, застряла в этих своих горах и опоздала на обратный поезд!

Выхожу на этаж – и замираю, оглушённая.

Визг, аплодисменты – из нашего отдела. Мелькает мысль: Эмили вернулась! Но нет, её стол по-прежнему пустует, начальник стоит, опершись на него ладонью, и так же, как вахтер, нетерпеливо машет мне рукой: проходи, не до тебя сейчас. Взгляды присутствующих устремлены на огромный экран, который висит на стене у входа.

– …мы не дадим злоумышленникам омрачить нашу радость! – вещает диктор. – В этот день мы представляем вам новую усовершенствованную версию программы для связи с реальностью! Обновление ПО станет доступно ровно через тридцать секунд. Это новые возможности! Наблюдение с абсолютно иным уровнем детализации! По этому случаю Служба связи с реальностью объявила акции на косметические средства и уходовые процедуры, не пропустите! Заходите в магазины, ловите скидки! Прекрасная возможность позаботиться о собственном реальном будущем! Итак, это вот-вот произойдет! Давайте посчитаем вместе: пять, четыре, три, два, оди-и-ин!

Фейерверк на экране. Ведущий радуется, подпрыгивает, словно мячик, девчонки из отдела уже схватились за телефоны – проверить обновление, но тут же одновременно поступает множество вызовов.

– Служба связи с реальностью. Чем могу помочь? – голоса сливаются в монотонный гул, и только начальник, глядя в телевизор, все ещё хлопает ладонью по столу, на котором, рядом с погашенным экраном, подпрыгивает белая, с пальмой и попугаями, чашка Эмили.

* * *

Реальная Магда уже вторую неделю без массажа. Не до нее.

«Чем могу вам помочь?» – отвечает мне парень с каким-то Чингачгуком на аватарке.

«Эмили Ранева ходила с вами?»

«Да».

«Я тоже хочу».

«В ненастоящие горы?» – И смайлик рисует. Наверное, Эмили рассказывала им о том, как я потешалась над её увлечением. А ещё вероятнее: каждый из этих «чингачгуков» проходит через подобное. Попробуй объяснить, отчего тебя тянет переться чёрт-те куда, чтобы там, вдали от цивилизации, коктейлей, клубов и горячего душа, просто пялиться на графику?

Вот и я не объясню, наверное.

«Без разницы».

Имя Эмили появилось в статистике по аватарам на следующий день в списке уничтоженных. Вместе с ним – ещё восемнадцать. Траур не объявляли. Вот когда из-за вируса двух человек в реальности отключило – это было событие. А про взрыв забыли быстро, только альтернативщики на своих форумах перетирали долго, ругались: не они это, мол. Правда, вскоре почти все форумы прикрыли.

Зато выход новой версии софта для наблюдения за реальностью стал настоящей сенсацией. Новости, шоу, обзоры, видеотесты… и полнейший аврал на работе.

Место Эмили заняла новая девушка, мелкая и серая, как мышка. Настоящая, не компьютерная. Хотя… все теперь компьютерные, если верить главным админам.

«Не верь», – сказал мне Иво.

Власти уже отчитались об «уничтожении вирусной программы»: «Последствия вредоносной деятельности могут ощущаться ещё какое-то время. Но мы будем достаточно сильны и благоразумны, чтобы происки недоброжелателей, стремящихся разрушить наш мир и помешать нам сообща дождаться великого Дня Пробуждения, остались безрезультатны».

Да, Эмили бы не поверила.

Я поздно спохватилась зайти к ней домой: хозяйка уже выгребла все её вещи, что-то прикарманила, что-то отправила на помойку. Но ободрать стену не успела. Там были фотографии, много-много фотографий, зачем-то по старинке распечатанных на бумаге. И на этих снимках Эмили, сама или с другими такими же сумасшедшими, – на берегу озера, на уступе скалы, у палатки в лесном лагере. И там же, среди этих фото, висел старый постер с капитаном Иво на фоне самолёта.

К счастью, хозяйка не возражала, чтобы я забрала все эти снимки. Заодно и стену помогла ободрать. И какие-то вещи Эмили – спальник, палатка, парочка пёстрых комбезов – тоже достались мне. «Зачем нормальному юзеру этот хлам?» – недоумевала женщина.

«На память», – сказала я тогда. Это звучало глупо: ведь погиб только аватар, а сама Эмили, спящая в капсуле, ждала нового рождения. Но вопросов мне больше не задавали.

На обеде Мышка тоже садится на место Эмили. Смешно дёргает носом, когда ест. Даже Линна в кои-то веки отвлекается от размеренного пережёвывания и фыркает, разбрасывая крошки.

– Завтра на набережной открывают фестиваль уличной кухни, – сообщает. – Угощать будут вроде как бесплатно. И ещё какой-то концерт устраивают. Пойдёшь?

Дождалась, называется. Приглашения от Линны.

– Нет, извини. У меня другие планы.

– А ты? – оборачивается Линна к новенькой.

Мышка торопливо качает головой и ниже наклоняется к столу.

Мы встречаемся вечером на перроне. Тяжёлый рюкзак непривычно оттягивает плечи, и кажется, что на меня оборачиваются все-все: мало того что как улитка с «домом» за спиной, да ещё и комбинезон этот! Ярко-жёлтые вставки резко контрастируют с моими фиолетовыми волосами, получается такой вырвиглаз, что даже патруль провожает заинтересованными взглядами. Но не останавливают: здесь они к подобному привычны. Вон, у пятого вагона – ещё четверо таких же, в ярком и с рюкзаками: двое парней и две девушки. Завидев меня, Чингачгук машет рукой, остальные оборачиваются, и я замедляю шаг, потому что на меня смотрит Мышка – удивлённо и немного испуганно:

– Ой, так это ты – новенькая?

– Кто бы говорил, – бурчу и, спохватившись, добавляю торопливо: – Извини.

Колёса стучат.

Они – мои спутники – говорят о чём-то малопонятном: карты, маршруты, кто горючее взял, где палатки ставить. А я смотрю в окно. Солнце клонится, клонится, и здесь, за городом, его очень долго видно. Расползаются огненные ленты по небу, клубятся лиловые облака. Прекрасная графика.

И голос Иво звучит в памяти: «Не верь».

Кому не верить?

Ирвину Иво, вирусной программе, запущенной альтернативщиками?

Или админам, которые точно так же говорят: «Не верь». Не верь глазам, не верь чувствам, потому что все вокруг – фальшивка. Потому что виртуальная жизнь – это просто длинный сон, и всё, что происходит во сне, ничего не будет значить после пробуждения?

Верхушки деревьев за полем подсвечены заревом, небольшой ставок – словно зеркало, в котором тоже огненное и лиловое. Окно приоткрыто, немного пахнет мазутом, но еще – чем-то терпко-сладким, неузнаваемым, но до боли знакомым. И щемит в груди – неужели это тоже лишь строчки кода?

А если нет?

Если именно сейчас, в эти мгновения, мы проживаем нашу единственную жизнь? Проживаем впустую, не находя в ней смысла – не взаправду же! Не смотрим по сторонам – графика, тоже не взаправду. Не придаём значения минутам, часам, дням, поступкам и встречам, потому как все, что сейчас, не считается, потому что не живём – ждём жизни.

Если Иво сказал правду – День Пробуждения не наступит никогда. И мы проспим свою единственную жизнь. Не все: Эмили, думаю, узнай о таком, не стала бы ни о чем жалеть и ничего менять – так и ходила бы со своими странными друзьями в горы. Настоящие.

Но есть же и такие, как Линна. Что стало бы с ними?

– Магда! – окликает меня Чингачгук. – Готовься. Скоро выходим.

Огненный блин солнца медленно скрывается за лесом. Тропинка сквозь высокую траву, мимо тёмного ельника. Яркие спины с рюкзаками впереди, полутьма, сизая дымка, что выползает из-под деревьев. И высокое, налитое красками небо.

Кажется, я с самого детства такого неба не видела. Не ощущала влажной травы под ногами. Словно спала. Лет пятнадцать, наверное. И теперь, вынырнув из долгого сна, пытаюсь прийти в себя, понять, где я и что происходит вокруг.

Полянка у подножия холма. Ещё не совсем стемнело, но ребята подсвечивают фонариками, ставя палатки. Я пытаюсь помочь Мышке, только скорее мешаю. Она улыбается, подсказывает, и наконец мы натягиваем на скобы полог. Парни ставят горелку.

Сыро. Какая-то пискливая дрянь пытается укусить меня за щёку.

– На, помажься. – Мышка протягивает мне баночку, из которой пахнет мятной конфетой.

Им-то все нипочём, этим сумасшедшим. Хотя разве я сама лучше? Отправилась чёрт-те куда не пойми с кем. Зачем? Из любопытства? Понять, что такого находила здесь Эмили? Рассмотреть настоящее небо, о котором говорил Иво?

– Рассвет во сколько? – спрашиваю.

– В шесть сорок семь, – отвечает Чингачгук. – Только отсюда его не видно будет.

– А откуда видно?

– Вон, – показывает на холм, – если забраться.

Из кастрюльки над горелкой идёт пар.

– Чай будешь? – спрашивает Чингачгук.

Качаю головой и, оглядевшись, неуклюже заползаю в палатку. Не хочется думать о том, как и куда придётся выбираться, если приспичит в туалет. И как спать под низким пологом, на твёрдом коврике, слушая ночные шорохи за тоненькой перегородкой из ткани. Я достаю телефон, ставлю будильник. И, потушив экран, замираю, прислушиваюсь к ощущениям: я ли это? И если я – то которая? Та, что спит, расплывшись неподвижной тушей в прозрачной капсуле? Или всё-таки другая?

Утром снаружи оказывается ещё холоднее. И мокро, будто нашу поляну, вместе с палаткой, поливали из шланга. Поход в кусты превращается в холодный душ, потому что капает со всех ветвей – только тронь! Белая дымка вокруг, словно облако легло на землю и ползёт по ней, тянется кучерявым боком сквозь лес.

Мышка, с которой мы делили палатку, лишь перевернулась на другой бок, когда я выбиралась наружу. Хочется разбудить её… да хоть кого-нибудь! Но не такая ж я трусиха, в самом деле, чтобы в одиночку не пройтись немного по ненастоящей, но мокрой траве, на ненастоящий, но в предутреннем мареве довольно высокий холм?

В комбезе, доставшемся от Эмили, не холодно, хотя изо рта вылетает клубами пар. Тишь, несмелое чириканье. Роса едва поблескивает, пахнет влажной травой. Времени у меня полчаса, тропка наверх – вот она, от самого лагеря. Туда не выше, чем на мой пятнадцатый этаж пешком, а ведь иногда приходится: у нас такой правдоподобный виртуал, что даже лифт, бывает, ломается.

Мышка и чингачгуки спят. Хорошо, потому что не хочется сейчас расспросов, не хочется, чтобы они, опытные путешественники, наблюдали за моими неловкими шагами по скользкой от утренней влаги тропе. Лагерь остаётся внизу, но удаляется он медленно, а склон кажется вовсе не таким пологим и… бесконечным. Я, наверное, польстила себе, решив, что за полчаса поднимусь, надо было ставить будильник на пораньше. Что ж, придётся быстрее, быстрее…

Перед глазами то и дело тёмные пятна. Воздуха не хватает. Расстегиваю комбез. Снять бы его, да сил нет. И времени.

Только бы успеть.

Рассвета я в своей жизни не видела ещё. За двадцать три года – ни разу. И случись мне две недели назад пересаживаться на «Озёрном» – так и не увидела бы.

Может, он и не стоит того – ненастоящий рассвет.

Холодок по спине иголками. Поднимаю голову. Надо мной, над зелёным склоном холма – ясное небо. В голубой дымке гаснут похожие на бусины звёзды. Проверить бы время, да некогда. Дыхание вырывается шумно, со свистом – это сложнее, чем на пятнадцатый этаж по лестнице! И кажется, что совсем немного осталось, но только поднимаю голову – холм словно подпрыгивает, становится выше. Кажется, он прячет от меня какую-то очень важную тайну.

Быть может, там, за холмом, заканчивается весь привычный мне мир, и начинается совершенно другой, настоящий? С дорогами, по которым хочется ходить, небом, в котором хочется летать?

Или мир просто заканчивается. Сеткой без текстур.

Я слышу только собственное дыхание и вижу лишь влажный склон под ногами. Шаг, шаг, шаг. Тропа уходит вперёд, растворяется в траве. Неужели пришла?

Ветер гладит горячие щёки, вздыхает, будто сожалеет о чём-то. Гул в ушах стихает, я слышу, как шуршит листва и поют птицы, вдыхаю горький запах травы. И только тогда решаюсь поднять голову и посмотреть.

* * *

Магда на экране наблюдения за реальностью плавает в прозрачной жидкости, будто консерва в стеклянной банке. И уже очень давно ждёт пробуждения.

– Служба связи с реальностью, – пищит в микрофон Мышка. – Чем могу помочь?

Раньше я мечтала, чтобы День Пробуждения наступил поскорее. Чтобы ногами вот этой Магды с экрана пройти по настоящей земле, чтобы её глазами увидеть настоящее небо.

Но Магда с экрана спала. И я спала вместе с ней.

Не знаю, проснётся ли она когда-нибудь. Но я, кажется, проснулась.

И так ли важно, живу я по-настоящему или только приснилась этой, другой Магде?

– Это какой-то вирус, – заключает Линна, узнав, где я была на выходных. – Сначала Эмили, потом ты… не могут быть такие глюки у обеих сразу! Слушай, а помнишь того Иво? Эмили от него тащилась, да и ты с ним встречалась как раз перед тем, как его раскрыли. По-думай, а не мог он вас заразить? Может, нужно в службу поддержки обратиться?

– А может, сходишь тоже? Хоть раз?

– Ну тебя! Я что, похожа на глючную? – И вздыхает: – Подумай о реальности, Магда. Подумай о реальности!

За стол Эмили посадили другую красавицу, брюнетку с пышным бюстом, и Мышка теперь занимает стол недалеко от меня. Я слышу, как она разговаривает с клиентами: робким, тоненьким голоском. Этот писк раздражает, но она оборачивается. И мы улыбаемся друг другу. Мы знаем, что там, за холмом!

– Ваш заказ оформлен, спасибо за звонок. – И Мышка радостно сообщает очередному заказчику: – Мы заботимся о вашем реальном будущем!

Николай Немытов. Аксолотль

– Помнишь меня, старик?

Бродяга испуганно отшатнулся.

– Кто ты?

«Путь отступления: проулок IJ64-18, технический коллектор POL7-578…»

Неизвестный распахнул куртку.

– Н-нет… Я не помню ни одного из вас.

«…трап BVC789-5».

– Тебе привет от Сти́хио Томсона!

– Я не помню. Не помню никого, – затараторил бродяга.

– Так вспомни! – Ладонь сжалась в кулак, похожий на угловатый камень.

«Внимание! Противник опередит ваши действия! Примените оружие! Вероятность поражения противника – 12 %! Выполните требования противника!»

Глаза старика замерцали.

– О! О, да! Есть – файлы некоего Сти́хио Томсона сохранились. В корзине данных.

– Я дал ему свободу и жизнь, – оправдывался старик. – Он даже не испугался.

Незнакомец усмехнулся – левая часть лица осталась неподвижной. Кривой рубец пересекал её от виска до скулы.

– Он не мог испугаться. Для Сти́хи это было нечто новое и интересное.

Для Сти́хи это было нечто новое и интересное. Неопрятный старик: грязный кожаный плащ в дырах вытерт в плечах и на локтях; капюшон в рыжих потёках. Правая рука, лишённая безымянного пальца, держит гнутый стальной прут-посох. Светодиодные глазные импланты разноцветными светящимися шариками свисают с его навершия.

– Здравствуй, малыш. – Приятный голос, похожий на голос Вечерней Сказки. – Я смотрю, ты храбрый малыш. – Горящие оранжевым светом глаза сузились. Из капюшона дохнуло смрадом.

Но чего бояться? Лаудра – сказочная ведьма – пожалуй, пострашней. Она может прятаться и жить под диванами и кроватями. Например, кроватью Сти́хио. А бродяга жил на улице. Ему не проникнуть в дом семьи Томсонов. Папа его даже на порог не пустит. Возьмёт любимую бейсбольную биту: «Урод, тебе здесь не место!» Так говорит герой Лакки Хенкс.

– Могу ли я узнать имя столь храброго парня? – Левая рука старика белая с синими жилками и жёсткими чёрными волосками. Узловатые пальцы коснулись плеча. Сти́хио не дрогнул.

– Я – Сти́хио Томсон, – ответил он.

– О! – В возгласе бродяги звучало уважение. – Неужели! – Тёмные зрачки замерцали. – О, да! Сти́хио Томсон.

– Вы меня знаете? Я сын Черри Томсона и Шер Томсон. Мой папа…

– О, да! – вновь воскликнул старик. – Я знаю, кто твои родители.

– Сти́хио! – окликнули мальчика с шумной улицы города.

– Это папа. – Шёпотом произнёс Сти́хио.

– О, да! Папа. – Мерцание прекратилось. Старик улыбнулся. Нос и рот бродяги скрывал засаленный платок, но мальчик догадался по оранжевым глазам – бродяга улыбается.

– Сти́хио! – Голос отца стал строже.

Черри Томсон стоял на освещённой улице, стараясь рассмотреть в толпе прохожих сына. Отец и представить не мог, что его отпрыск свернул в тёмный технический проулок. А Сти́хио стоял буквально в трёх шагах.

Тёти в леопардовой шубе рядом с папой уже не было. Она наконец поняла: задерживать Черри Томсона – нарушать семейный уклад семьи. Конечно, она убежала, пока её не арестовала полиция нравов. А ещё лучше – Служба контроля.

Мальчик шагнул к отцу. Белые пальцы старика сжали его плечо.

– Постой, Сти́хио. Не торопись.

– Но папа накажет меня.

– Сегодня папу самого могут наказать, ведь он поступил неправильно. – Оранжевые глаза хитро прищурились. – У тебя есть несколько минут свободы.

– Тогда получится, что и я нарушаю правила. – Голос Сти́хио дрогнул. – Нарушать правила нехорошо.

– Точно! – Капюшон качнулся – старик кивнул. – Это нехорошо. Но это забавно! Если бы мистер Томсон не изменил укладу, мы бы с тобой не встретились и не поговорили. Я не узнал бы такого храброго малого, как Сти́хио Томсон!

А сам старик не нарушает ли правила, как тётя в леопардовой шубе? Ведь бродяга задерживает Сти́хио, вторгается в уклад семьи. Однако невежливо задавать такие вопросы старшему.

– Ах, малыш. – Бродяга вздохнул, оранжевые глаза стали грустными. – Правила – замечательная вещь. Они дают тебе бессмертие. Только ты слишком живой, чтобы жить по правилам.

Стариковская рука на плече Сти́хио задрожала. Бродяга ссутулился, словно его скрутил спазм, пошатнулся.

– Вам плохо, мистер? – вопрос по правилам и укладу семьи Томсон.

На миг ему показалось – синие вены на белой руке бродяги вспухли. Что-то кольнуло в плечо. Легонько. Стихи даже не охнул от боли.

Старик тут же выпрямился.

– Нет, Сти́хио, со мной всё хорошо. На миг нахлынули грустные воспоминания, но они уже улетучились. – Он махнул белой рукой в воздухе. – Фьють! И улетели, словно туман.

Он снова улыбнулся мальчику.

– Ступай, Сти́хио. Ступай. Папа тебя зовёт.

Бродяга отступил вглубь технического проулка.

– Сти́хио!

Мальчик обернулся на окрик. Черри Томсон поднял руку с коммуникатором. Поисковая программа быстро найдёт непослушного сына.

– Мистер… – окликнул старика Сти́хио.

В проулке уже никого не было. На секунду померещилось белое пятно – рука бродяги или сгусток пара – непонятно.

Стихи вздохнул: странно всё.

– Папа! Привет!

Старик дрогнул. Обернулся. В проёме техпроулка – часть ярко освещённой улицы. Мальчик лет пяти бросился навстречу отцу. Радости нет предела. Почти жизнь… Согласно укладу их семьи и Кодексу Дэдройта.

– Значит, в тот момент Черри Томсона проверяла полиция нравов? – спросил старик.

– Да. Томсоны хотели начать новую жизнь, – усмехнулся Неизвестный. – И чтобы новый уклад семьи Томсонов не вышел за рамки Кодекса города, их проверял семейный инспектор полиции нравов Белтар Морозли.

Инспектор полиции нравов Белтар Морозли, заложив руки за голову, потянулся всем телом и широко зевнул. Усталость накатывала внезапно. Вдруг ни с того ни с сего. Движения становились вялыми, глаза слипались. Лень было шевельнуть рукой или ногой. А про зевоту нечего и говорить! Вой вырывался из широко раскрытого рта, пугая рядовых полисменов и коллег. Не хочется об этом думать, однако… генштамм нуждался в корректировке. Хотя, с другой стороны… в усталости есть нечто приятное. Возможно, это проявление новой ступени свободы. Думать так – неслыханная дерзость! И всё же. Корректоры Службы контроля не всегда объявляют решения. Иногда они ненавязчиво даруют инспекторам степени за… Ну, скажем так: за заслуги перед Дэдройтом.

Мысль тешила самолюбие Белтара. Каждое утро индикатор медунификатора подтверждал его правоту – шкала общего состояния организма горела зелёным светом, а значит, усталости быть не может и её проявление – лишь новая привычка, новая ступень свободы. Спасибо Кодексу Дэдройта. Сколько можно носиться по перенаселённому городу? Неделями вычислять незаконных модификантов, нарушителей семейных укладов и прочая. Конечно, территория жилых районов мало-помалу сокращается – оборудование и жилища ветшают. Но на долю Белтара Морозли ещё хватит работы. Ох как хватит!

Два года он на должности инспектора и… новая свобода. Признак повышения в должности. Вот сейчас откроется дверь. Войдут агенты СК…

Белтар потянулся, широко раскрыв рот… Не вовремя. Дверь кабинета раскрылась. Накаркал! Сладостный вой застрял в горле.

– Хай, Балтазар!

Она вошла… Впорхнула в кабинет. Леопардовая шубка нараспашку, волосы – золотой блондин – летящим крылом, ножка в высоком сапожке обнажилась до колена в разрезе алого платья. Живой идеал мужских мечт. Или мечтов? Морозли закашлялся – слюна попала в горло.

– Что такое, Балтамир? – Она опёрлась на стол: глубокое декольте, золото волос, нежный овал лица, синие глаза насмешливы, алый рот улыбается.

Тяжёлый комок застрял в груди инспектора. Морозли захрипел. Она потянулась через стол – пахучие волосы коснулись лица Белтара, – стукнула ладонью по спине.

– Так лучше?

– Да, – просипел инспектор.

Несколько глотков остывшего кофе, и ком провалился.

– Господи, Анабель! Я же для тебя повесил на двери табличку: «Стучать три раза!»

– Да?! – Она села в кресло напротив – само удивление, – равнодушно отмахнулась: – Не заметила.

– Да! Только для тебя! – Белтар играл рассерженного.

Он ткнул пальцем в дверь, как в обвинительный акт:

– Остальные – нормальные люди – стучатся.

– Нормальные люди? Этих похотливых кобелей ты называешь нормальными людьми? – Анабель выставила вперёд челюсть. – Какой отменный задок. – Голос детектива Маккарена. – Так и впился бы в него. – Она тут же скривила рот, посмотрела на Белтара сонным взглядом. – Впиться, – прогундосила как сержант Томензи, – клыками. Ам!

– Всё! Хватит! – Морозли поднял руки – Анабель может кривляться долго. – Достаточно.

Девушка показала ему язык. Потупив взор, принялась теребить край шубы, то ероша мех, то приглаживая его, то собирая невидимые соринки.

– И ещё, – наставительно продолжил инспектор. – Моё имя – Белтар. Ни Балтазар, ни Балтамир или как-то иначе. Я – Белтар Морозли. Ясно?

Анабель не отвлеклась от своего занятия.

– Вот и замечательно, – продолжил он. – Перейдём к делу. Осведомитель-провокатор Анабель Монро, докладывайте!

Кодовая фраза изменила девушку. Она выпрямила спину, словно прилежная ученица, положила руки на колени. Гримаса недовольства уступила место сосредоточенному спокойствию.

– Проверяемый – Черри Томсон. Проверка на отклонения от допустимых правил, – деловым тоном начала Анабель. – Метод – случайное столкновение на улице и флирт.

Морозли кивал в такт её словам.

«Подключение к спецсети Лайфнета!»

На мониторе появилась видеозапись: проверяемый объект любезничал с осведомителем-провокатором. Инспектор приблизил лицо Черри Томсона – объект внешне был вполне спокоен. По нижнему краю изображения – бегущая строка общего состояния организма Томсона, его реакция. Зелёными пиками на экране – детектор лжи.

– Отмороженный ты, что ли? – вздохнул Белтар. С трудом сдержал зевоту.

Анабель вела беседу не более пяти минут – нарушение уклада в допустимых пределах. Морозли ощутил жар в… Флирт агента взволновал его. Мягко говоря. Черри Томсону – хоть бы хны. Старый отморозок. Кодекс Дэдройта совсем свихнул ему мозги. Таким можно разрешать переселение – изменения в домашнем укладе – хоть каждый месяц. Даже без проверки. Выдать карт-бланш – и ко всем чертям…

Белтар открыл новое окно – личные данные Томсонов. Там что-то было связано с автокатастрофой… Ага! Вот… Жена Черри Томсона с шестилетним сыном. Автокатастрофа. Ранения, несовместимые с жизнью… Предложение лаборатории «Генмоди́фикал»… Дальше и так понятно: спецы лаборатории поговорили с отцом. Сочувствие посторонних людей попало в цель. Убитый горем отец согласился на генкоррекцию.

Морозли прикинул в уме. Невольно присвистнул – триста сорок шесть лет! Этот парень точно отмороженный, и Анабель только зря потратила время.

Выдать карт-бланш – и ко всем…

– Этот парень был отмороженный, и Анабель только зря потратила время. Кодекс Дэдройта стал жёсткой программой для Черри и Шер Томсонов, – продолжал Неизвестный. – Даже если бы осведомитель-провокатор накинулась на него с поцелуями, Черри – не поддался бы. Его бы парализовало.

– А Сти́хио?.. – спросил старик.

– Он все триста лет оставался любопытным мальчиком. Потому Сти́хио умер.

Сти́хио умер. Он лежал в своей кровати под одеялом, светодиодные звёзды на потолке и стенах заливали комнату мягким ровным светом. А Сти́хио не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и потому он решил, что умер. Когда-то давно, очень-очень давно, ему довелось видеть умирающую старуху. Она брела по улице, тяжело опираясь на трость, и кричала хриплым дребезжащим голосом, что умирает последний человек. Старуха пугала случайных прохожих, хватая их за рукава, и рассказывала о смерти. Сти́хио помнит её безумные белёсые глаза.

Папа объяснил, что ненормальная женщина очень несчастная, что она отказалась от модификации и теперь умирает.

Сти́хио спросил: как это – умереть? Черри Томсон с грустью посмотрел на сына.

– Давай не будем об этом говорить, хорошо? Это очень печальная тема.

Сти́хио кивнул – ему очень не понравилась грусть в глазах папы.

– Отлично, Сти́хио, просто отлично.

Но Сти́хио всё же оглянулся, когда они с папой неспешно уходили прочь от старухи. Несчастная неподвижно лежала на тротуаре, на боку, рядом валялась трость. Седые растрёпанные волосы скрывали правую часть лица, левый открытый глаз удивлённо смотрел вслед Томсонам.

– Кончено, – сказал один дядя, прижав пальцы к горлу старухи. – Умерла.

Теперь умер Сти́хио. Ему вдруг стало жалко папу с мамой – утром они найдут сына неподвижным и, согласно укладу семьи, очень опечалятся. Стало жалко соседскую девочку Энн-Мари – кто скажет ей, что платье в синюю клетку, с белыми кружевными оборками – лучший её наряд, и кто поцелует Энн-Мари, в их тайном месте под ветвями плакучей акации?

Сти́хио стало жалко себя – теперь он целую вечность, должно быть, будет лежать неподвижный, глядя на голубые звёзды потолка, не пойдёт в школу, не будет бегать с приятелями в Иллюзион. Очень скучно лежать, глядя на звёзды, даже на такие красивые. А как же Лайфнет? Сти́хио попробовал подключится к городской сети и не смог. Горючая слеза скатилась по скуле.

– Привет, храбрый малыш Сти́хио. – Бродяга появился из ниоткуда, словно чародей Вечерней Сказки. – О-о! Мой дорогой друг, не надо плакать. Ты, верно, по-думал, что умер, и тебе стало грустно? – Оранжевые глаза прищурились – старик улыбался. – Вовсе нет! Тебе немножко нездоровится, но это скоро пройдёт.

Он присел на край кровати, засунул правую искалеченную руку под подушку, приподнял голову Сти́хио. В левой белой руке появилась фляга.

– Вот очень хорошее лекарство. Глотни немного и ты сразу будешь здоров, – заверил бродяга. – Честно-честно. Ну, давай же. Один глоточек. Вот-вот. Молодец, храбрый Сти́хио.

Горячая волна прошла по пищеводу и взорвалась в груди. Слёзы хлынули из глаз мальчика. Тугая тяжёлая пружина сжалась в груди, тонкие иголочки ударили в руки и ноги.

Сти́хио содрогнулся всем телом, и старику пришлось придержать его, чтобы не упал с кровати.

Сти́хио покрылся испариной. Это напугало больше, чем смерть. Он не помнил, чтобы когда-нибудь кожа покрывалась водой.

– Мама! Мамочка!

Он кричал изо всех сил, надрывая горло, звал единственное существо, способное отогнать страх, снять жар тела, прогнать жуткого старика. Тщетно… Ни звука не вырвалось из распахнутого рта, словно всё происходило не на самом деле, словно кошмарный сон пришёл к Сти́хио Томсону и накрыл чёрным одеялом, из-под которого не вырваться.

Мальчик обессилел, надорванные связки болели, но и жар в теле стал спадать.

– Ну вот, Сти́хио, – пробормотал бродяга, облегчёно вздохнув, – вот всё и кончилось. Теперь ты будешь расти. Расти сильным и умным.

Приятное тепло охватило Сти́хио, будто он опустился в ванну с тёплой водой. Сти́хио погружался в сон. Сон, не навеянный Лайфнетом. Первый настоящий сон, в котором он увидел давно забытую картину, почувствовал давно забытое ощущение материнской ласки, вспомнил нежность маминой ладони. Когда-то давно, очень давно…

– Хорошо, очень хорошо, – шептал старик, прикрывая мальчика одеялом. – Спи, Сти́хио, спи. Пусть тебе приснится сон. Замечательный сон. – Он склонился над уснувшим и прошептал: – Сон о Живом острове.

– Сон о Живом острове, – с горечью в голосе произнёс Неизвестный.

Лампа аварийного освещения техпроулка светила ему в спину. Старик не видел лицо его. Он чувствовал гнев его.

– Я выполняю предначертанное мне, – промямлил бродяга. – Я… дарю… дарил вам сердца и жизнь. Скажи! – Он в мольбе прижал руки к груди. – Разве плохо расти и развиваться…

Разве плохо расти и развиваться? Плохо. Ты остаёшься один.

Вчера. Энн-Мари плакала и кричала, обвиняя его в измене. Маленькая глупая девочка в синем клетчатом платье. Сти́хио впервые прислушался к себе. Он удивлялся разительной перемене чувств: ещё вчера он следовал за любимой девочкой, исполняя все её капризы и желания, – ведь у них маленькая любовь друг к другу. А теперь ему просто жаль её слёз. Осталось только гадкое чувство обмана – какая может быть любовь в шесть лет? Да, он нарушил уклад своей семьи и семьи Скоттов, но что это за уклад, если установленные им чувства лживы.

Сегодня.

– Мама, дай мне штаны отца!

Она, не оборачиваясь, рассмеялась.

– Сти́-и-хио, – напевно произнесла Шер. – Что за игру ты затеял? Не ломай голос.

Она, как всегда по утрам, жарила тосты.

– Опять тосты! Сколько можно…

Мадам Томсон испуганно обернулась.

– Сти́хио!

Глазами, полными страха, мать смотрела на сына.

– Мам. Спокойно. Это я, – привычные слова, согласно укладу. Сти́хио поморщился. А если сказать иначе?

– Спокойно, мама. Это действительно я, и не надо так пугаться. – Он подошёл к матери, осторожно взял за руку, пытаясь усадить на стул.

От прикосновения Шер Томсон вскрикнула, отступив к кухонному столу, сбила на пол тостер и кувшин с апельсиновым соком – испуг согласно правилам.

– Черри! Черри!! Дорогой!

Сейчас вбежит отец. Спросит:

– Что случилось, дорогая?

Наверняка сразу не узнает собственного сына. Скажет:

– Кто вы такой? Что вы делаете в нашем доме?

…и закроет собой жену.

– Посмотри на меня внимательней. – Сти́хио стало скучно. – Кого ты узнаёшь?

– Сти́хио!

Завтра. В нём словно проснулся демон свободы. Сти́хио Томсон ушёл из семьи, отбросив все уклады и правила.

– …отбросив все уклады и правила?

– Ты! – Указательный палец задрожал перед лицом бродяги. – Ты просто один уклад заменил другим! О какой свободе идёт речь?!

– Послушай, Сти́хио…

Беглец рассмеялся:

– О, нет! Я не Сти́хио! – И он стал рассказывать: – Мы встретились по пути к океану. Служба контроля шла по пятам. Некоторых ловили, а большинство расстреливали на расстоянии. Спасаясь от погони, мы со Сти́хио попали в облако лиловой пыли, которая поднялась в небо и сожрала флаеры вместе с пилотами. Сти́хио решил, что, покончив с контролёрами, пыль возьмётся за нас, но ничего подобного. Служба контроля всё равно догнала бы нас, но мы со Сти́хио добрались до скалы береговой линии и спрятались.

Старик съёжился, когда рассказчик на секунду смолк.

– Гигантский кит-дроид – тот самый живой остров – ждал всех выживших в миле от берега. Стоя на берегу, мы со Сти́хио радовались. Радовались, как дети. – Неизвестный приблизил лицо. – Надо ли рассказывать дальше?

– Нет…

– Кит-дроид – кошмарное создание больного ума…

– Не надо…

– Кто мог предположить, что сердца, дарованные тобой…

– Нет!..

– Присоска упала Сти́хио на голову и увлекла его в капсулу, где рабочие…

– Умоляю!..

– Носитель, такой же бродяга, как и ты, поднял, – губы Беглеца задрожали, – сердце Сти́хио и спрятал его под плащом! Я видел мозг, шарики глаз и обнажённые нити нервов – всё, что осталось от моего товарища и остальных.

– Не надо, – взмолился старик, опускаясь на колени.

– Ты тоже это видел. Ты тоже собирал сердца съеденных.

– Да! Да! Я делал это. Мой инкубатор сердец барахлит. – Бродяга склонился к самой земле, переходя на шёпот. – О, Боже! Если бы ты знал, как страшна смерть!

– Бог ушёл из Дэдройта, когда здесь не осталось ни одного человека. – Беглец устало сел на разбитый пластиковый контейнер. – Скорее всего, он вовсе покинул Землю.

– Так в чём же ты меня упрекаешь? – Бродяга поднял голову. – Вся эта биомасса вечных дроидов, генмодификантов, биокукол… – Он сжал белую ладонь в кулак, подыскивая нужные слова. – Какая им разница, в каком виде существовать? Грезить ли им о мнимом Мирозданье в чреве кита или бродить по улицам Дэдройта, соблюдая семейные уклады и Кодекс под надзором Лайфнета? Какая им разница, быть ли биороботом или мотком нервных окончаний? Они счастливы везде! В чём моя вина? В том, что я хочу жить?

– В чём моя вина? В том, что я хочу жить? – Сти́хио вцепился в присоску, упавшую на голову. – Пустите!

Крик захлебнулся. Жилы на шее Томсона вдруг вздулись, парень захрипел. Изо рта полез сизый червь – дарованное бродягой сердце. Тело несчастного содрогнулось и обмякло, повиснув на щупальце с присоской.

Неизвестный отступил назад, с ужасом наблюдая, как тело товарища приподняли и поволокли к полупрозрачным коконам. Вот один из них раскрылся – останки Сти́хио Томсона подвесили в нём на присоске.

Неизвестный осмотрелся в поисках выхода. Над головой ещё зияла дыра, в которую они все провалились, когда ступили на Живой остров. Если подняться по рёбрам и перемычкам на стенах, то можно… Он не успел додумать, тем более что-либо сделать.

Щупальце хищно изогнулось, одним броском упало на голову. Он вцепился в края присоски, как за минуту до того вцепился в свою Сти́хио, пытаясь оторвать мерзость от себя. Что-то больно ударило в рёбра – червь просился наружу. Паника охватила Неизвестного. Он стиснул зубы, чтобы сердце не выскочило из груди в буквальном смысле слова. Червь толкнул сильнее. Человек заревел от боли, но не сдавался.

Щупальце приподняло его над полом и поволокло к кокону. Шея трещала. Неизвестный сильнее вцепился в край присоски, чтобы не свернуть позвонки. Однако его поджидала новая опасность – сознание начинало туманиться, окружающие предметы, стены китового чрева поплыли, затянулись матовой дымкой. Человек с трудом понял, что его поместили в кокон, и провалился в забытьё…

…Шестилетний Сти́хио, хохоча, скакал вокруг.

– Ну как! Ну как! Как тебе моё представление в Иллюзионе? – кричал он, корча рожи. – Обманули! Обманули!

Неизвестный оглянулся. Знакомый город, но только с первого взгляда. Толпа безумствовала на улице: кто-то карабкался по стене, кто-то резал себе вены, кто-то, забравшись на разбитый флаер, призывал к мести, и десяток человек с пустыми глазами кричали «Хоу!», поднимая руки к сумрачному небу. Стены домов расписаны жуткими граффити и неразборчивыми надписями с искажёнными буквами. Один рисунок на витрине маркета особо привлекал внимание: художник изобразил огромного кита с клыкастой пастью. Чудовище стояло на хвосте, и безвольное человеческое тело болталось на клыках. «Живой остро…» – гласила недописанная фраза.

Что-то горячее вдруг прикоснулось к лицу Неизвестного. Он почувствовал острую боль.

Он почувствовал острую боль и приложил ладонь к шраму на левой щеке.

– Но это должно было быть счастливое свободное общество, – пролепетал старик.

Неизвестный ответил не сразу. Боль не давала ему говорить.

– Новый город освобождённых от правил. – Бродяга растерянно посмотрел на свои руки. – Я… Я не давал им новый Кодекс. Живой человек лишь переходная форма. А человеку нужна мечта. Остров был такой мечтой.

– А стал сумасшедшим домом, – проворчал Неизвестный, боль отпускала. – Хорошая ловушка – мечта.

Он перевёл дух, попробовал массировать челюсть.

– Мне повезло – сердце не выскочило из груди. Но рабочий червь коснулся лица. Когда я очнулся, дюжина их подбиралась к телу, чтобы освободить нервные окончания от плоти и костей. Присоска уже не держала за голову, и выход оставался открытым. – Неизвестный вздохнул. – Ты дал дройдам сердца, превратив в людей. Пусть иных, но живых людей. Думаю, я не буду жить вечно, но…

Старик стоял перед ним, растерянно глядя себе под ноги.

– Я не могу… – пробормотал он. – Я не могу, пойми…

Неизвестный удивлённо посмотрел на него.

– Я не могу жить иначе, – твердил старик. – Не могу сопротивляться предназначению.

Он ссутулился, руки бессильно повисли.

– Ты должен продолжать, – глухо произнёс Неизвестный.

– Но ты…

– Что?

Когда бродяга поднял голову, в оранжевых глазах был страх.

– Ты решил… что я… убью? – догадался Неизвестный. – Зачем?! Мне нет дела до тебя. Продолжай свой промысел. Только…

Он распахнул куртку: скрученная пружина червя за прозрачной мембраной совсем ослабла. Ни слова не говоря, старик полез под полы плаща.

– Вот, – он протянул Неизвестному небольшую флягу, – то самое снадобье, которое запускает сердце.

Напиток помог: спираль в груди скрутилась туже, и Неизвестный облегчённо вздохнул. Он подержал флягу в руке, словно взвешивая на вес.

– Я найду тебя, если будет необходимо, – сказал он, возвращая её старику.

– После третьей порции снадобье не понадобится, – заверил бродяга.

Он облегчённо вздохнул: Неизвестный не отобрал флягу и не убил его. Просто ушёл. Такое поведение казалось странным, но спросить старик боялся. Вдруг настроение человека переменится? Кулаки с острыми костяшками, крепкие узкие ногти, руки, увитые тугими мышцами – червь сердца изменил Неизвестного, как и каждого из перерождённых. Старику в стычке с таким бойцом не выстоять. Правая половина тела бродяги совсем дряблая, а левая – инкубатор сердец.

Бродяга немного потоптался на месте, не понимая, что ему делать дальше. Не веря, что выжил при встрече с… Кем? Аксолотлем, рождённым из личинки и обречённым на смерть?

Глаза старика замерцали и погасли. Он коротко выругался. Разъём модема давно утратил положенную упругость. Старик скинул капюшон: вместо левого уха под длинными прядями грязных волос крепился кругляш с горящей красной точкой – «Нет покрытия сети!» Пришлось нажать на модем несколько раз, прежде чем загорелся зелёный свет. Оранжевые глаза вновь замерцали.

«Закрытый канал. Носитель 425-«браво» – корректору Службы контроля Белтару Морозли. В развитии проекта «Иона» наметилась ранее просчитанная тенденция. Согласно с вероятностью ошибок в генструктуре червей-сердец появился объект «аксолотль».

«Корректор СК Белтар Морозли – Носителю 425-«браво». Провести перезагрузку рибосомного коллектора инкубатора. Продолжить работу согласно правилам».

Старик поморщился: легко сказать. Перезагрузка заглючит организм, если антибиотик примет старое программное обеспечение за вредоносное.

«Подтвердите…»

«Нет покрытия сети!»

– Славно, – с облегчением вздохнул старик. Он немного постоял, задумчиво рассматривая стены техпроулка. – А ведь ты теперь уникален, старина! – Он приободрился, оранжевые глаза сузились. – Я понял тебя, Беглец.

– Я смотрю, ты храбрая малышка, Энн-Мари…

Анна Голубева. Ши-иза

Утренняя диагностика. Время сна, пульс, температура, давление. Личных сообщений семнадцать, в группах триста шесть. Важных – ноль. Вставать нет никакого желания. Нужен стимул. Кофе? С лёгким шипением вскрывается капсула, и по комнате расползается немного химический, но приятный аромат.

Быстрый взгляд в зеркало. Может, селфи? Уголки губ брезгливо дёргаются. Нет. Мерзость. Ещё этот живот над дешевыми трусами. Отражение совсем скисает.

Новости? К кофе хорошо новости. Клипы. Разу-меется, про будущее высоких технологий. Яркие, блестящие, обтекаемые формы ещё не созданных механизмов. И звук. В топе какая-то ерунда, никогда не включаю. Нет. Личный плей-лист слишком привычен. Нужно бодрое. Что-то из предложенного контекстом. Да, подойдёт.

Мне нравится музыка…

– Ман! – Ида вылетает из ванной, красная и злая. – Он опять отрубился!

Дёргаюсь, едва не проливая кофе. Пылесос мигает сенсором, но, осознав, что угроза ложная, затихает в углу.

– Опять! Какого черта, Ман? Просто – какого черта?!

Ида стоит передо мной голая, мокрая, с пеной в волосах, но неловкость испытываю я. Совсем забыл про неё. Осторожно спрашиваю:

– Что случилось, солнышко?

– Ты ведь говорил, что починил дом? А его опять обе-сточило!

– Вроде нет…

– Похоже, что я шучу, что ли? – Ида попыталась распахнуть дверь в ванную, но круглая ручка выскользнула из мокрых пальцев. – Он ненавидит меня!

– Ид…

– Ненавидит!

Не делая резких движений, сам открываю дверь. Зажигается свет. Включается и выключается вода, панель радужно переливается приветствием.

– Наверно, прерывание было, – предполагаю неуверенно.

– Я не могу включить душ.

– Да ладно! Сигнал…

– Всё в порядке с моим сигналом! Дай полотенце.

– Может, домоешься?

– Дома домоюсь!

Бестолково топчусь в коридоре, пока Ида одевается. Джинсы с трудом натягиваются на влажные ноги, и это ещё больше её раздражает. В конце концов слова между чертыханьями вовсе пропадают.

Пылесос вытирает лужу. Вид у него виноватый.

Набираю техподдержку. За последний месяц этот телефон стал третьим в моих списках, и рядом с ним кокетливо мигает сердечко. «Занести в любимые?»

Выжидаю пулемётную скороговорку – группа компаний Умный Дом, ваш персональный менеджер Елена, чем могу помочь – и громко, чтобы было слышно в комнате, сообщаю:

– У меня опять проблема с гостевым доступом! Да, проверял. Да, пробовал. И логин менял. И сенсоры менял. Да, создавайте. И вам.

Разворачиваюсь, чтобы сообщить, что всё уладил, и вижу в дверях Иду. Капюшон толстовки скрывает волосы, а виары – глаза. Из живого остались только губы.

– Я подал повторную…

– Ага. Я слышала, – она нервно улыбается, – слушай, я немного погорячилась, наверно. Но этот дом…

– Он три года нормально работал!

– А как я появилась, начал ревновать. Как кот старого холостяка.

– Я не старый. И мой дом – не кот. Он вообще никто, он даже не единый организм – просто куча гаджетов, объединённых моим логином.

– Ммм? – На очках анимация подмигивания. – Так это ты меня выгоняешь, что ли?

– Ид!

– Да шучу я! Ну всё, побежала, пока-пока! – Мокрый чмок в подбородок, и дверь захлопывается.

Отличное, блин, утро!

С лёгким шипением кофемашина наполняет вторую чашку.

Повторные заявки даны нам за наши грехи, в этом Влада была уверена. Она уже сняла очки, как вдруг сменщица вышла на голосовую.

– Эй, тут опять от Игоря Манова инцидент упал, – защебетала она бодрым голоском. – Ты с ним в прошлый раз разбиралась? Что у него? Ши-иза?

– Я возьму.

– Уверена?

Влада закатила глаза. Новенькая была не то чтобы глупой, но ещё слишком неопытной. Шаблонные решения, отписки как под копирку. И это дилетантское: «Ши-иза», будто у них тут появился сильный искусственный интеллект и немедленно заболел на голову! Конечно, Дабл-Ю-Три – уязвимость в системе третьего уровня – не так романтично звучит. Семь случаев за прошлый год, и уже пять в этом месяце, а им шуточки. Кто эту Ши-изу вообще придумал, если шизофрения для искусственного интеллекта – нормальное состояние! Машина должна жить мотивами и потребностями своего хозяина. Угадывать, а лучше – предугадывать его желания. И уж конечно, чтобы одновременно управлять десятками гаджетов, у программы Умного Дома просто обязано быть расщепление сознания. А команды со стороны пользователя, пожалуй, сойдут за голоса в голове…

– Эй, подруга, ты уснула?

– Секунду, – потерев намятую переносицу, Влада опустила старые виары обратно и откинулась в кресле, – всё, я здесь. Принимай смену, я разберусь с инцидентом.

– Да ты просто объясни, а уж дальше…

– Нормально всё. Мне самой интересно, что там за беда. Давай, давай, занимайся своими делами.

– Спасибо! Если что – стучи.

Лёгкий щелчок – и наушники осторожно прибавили фоновую музыку. Нащупав флакон на столе, Влада не глядя кинула в рот две таблетки. Ничего ей не было интересно. Но на распоряжении о замене сенсоров стояла её фамилия. Если окажется, что решение ошибочно, то ближайший год придётся работать без премий. В лучшем случае. Только бы не Дабл-Ю-Три! Ведь хотела вчера накатить обновления на домовом ядре. Забыла. А вот искусственный интеллект не забыл бы.

Любопытно, какие сейчас пособия по безработице? Как ни сдерживай ИИ, а потребность в человеческом труде с каждым годом всё ниже. Людей теперь на предприятиях держат как инвалидов – по квотам. Ещё пять лет назад ей поступало по три-четыре предложения. В этом, две тысячи сорок девятом, только одно – от клинингового центра. Или это потому, что ей уже сорок?

Серебристо замигал будильник: «Конец смены, через два часа будить мелкую – не засиживайся! Прими лекарство!» Влада раздраженно сморгнула неуместное напоминание. С её уровнем СДВГ эти маячки были как мёртвому припарки. Но психолог настаивал, а именно он выписывал чудесные витаминки, помогающие собирать разбегающиеся мысли в кучу.

Кислинка на языке рассосалась, и Влада почувствовала прилив сил – скорее самовнушение, таблетки так быстро не действовали. Неважно. Главное сейчас – разобраться с беспокойным клиентом. Надо послать кого-нибудь к нему домой. Влада с надеждой посмотрела в список выездных специалистов: бывало, что Денис после ночной смены выходил ещё и в день. Молодой, выносливый, что ему сутки без сна? А главное – жену сократили в прошлом году. Почему бы ему и сегодня не остаться сверхурочно? Но, разумеется, ей не могло так повезти. Красный маячок тускло светил над спальным районом. Добираться оттуда по утренним пробкам – то ещё удовольствие, но Влада знала, что Ден не откажет. Скинув адрес в личку, она вышла на голосовую с клиентом.

Тишина.

Оказывается, вся моя музыка осталась в сети. Отыскал древнюю, ещё отцовскую, флешку и целую вечность искал переходник. Лишь для того, чтобы обнаружить отсутствие репликатора портов на экране. Кажется, только вода в этом доме не идёт по оптике! И абсолютно всё на сенсорах – даже свет не включить. Ладно, это я бы мог перенести, если бы не скука!

Скука.

Где застрял их специалист? Эта дамочка из техподдержки обещала, что приедут в течение получаса. А сколько прошло? Новомодные линзы и виары показывают только ромашковое поле. Все гаджеты ушли в сетевую нирвану и светят такими диодами, о которых я даже не подозревал. Видимо, что-то чинят. Или не чинят? Зачем им опять отключать мой логин, а? Ведь его уже меняли!

Тревога.

Ни написать никуда, ни пожаловаться. Отвлечься не на что, поговорить не с кем. Ида ушла. Позвонить бы ей сейчас. И зачем я отказался от телефона? А вдруг это затянется, как я сообщу на работу? А если шеф написал? Силюсь вспомнить, было ли письмо, – ведь проверял с утра! – но не могу.

В руках сами собой оказываются очки – жест настолько привычный, что даже не откладывается в голове. Чума двадцать первого века – рассеянность. Воспроизвожу в памяти окно виаров. Вроде бы не было личных сообщений. А вдруг были? Я на хорошем счету, на первый раз простят. У меня интуиция! Разве у ИИ есть интуиция? Неужели меня выкинут на улицу из-за одного пропущенного сообщения?

– Выкинут, – говорю вслух и вздрагиваю от того, как громко в мёртвом доме звучит мой голос.

Паника.

Надо отвлечься. Правая рука рефлекторно гладит место, где обычно была нижняя панель виаров. До судорог хочется полистать ленту. Раздраженно сдираю сенсорные силиконовые подушечки с пальцев и щелчком отправляю на пол. Глупость, конечно, – кто их оттуда соберёт? Пылесос мёртвой собакой лежит в недотёртой луже.

Стоп! О чем я думал? Работа!

Надо вырваться.

Надо вырваться в интернет! А толку? Без персонального логина я смогу разве что погоду проверить. Может, сменить оператора? Нет, пока Умный Дом не отработает заявку, логин никому не передадут. Я теперь всё равно что преступник. Как говорится, без логина ты скотина.

Средний палец подёргивается – скролит ленту. Машинальный нервный тик. Так ребёнок, нацепив солнечные очки, делает вид, что тоже в сети, как взрослый! Да я и сам таким был – повторял всё за папой. Смешно. Он даже расшарил мне свою почту, тогда это ещё было возможно. До сих пор ею пользуюсь.

Господи, да! Конечно!

Пускай отец больше никогда не заходил в мою почту – он и пароля не знает, – но его логин до сих пор имеет шару на неё.

Привычное жужжание за окном всё усиливалось и в конце концов превратилось в рой ос-мутантов. Игнорировать их становилось всё труднее. Стук. Андрей приглушил звук в наушниках и позволил внешнему миру захватить его внимание. Стекло мелко дребезжало. Что-то странное происходило снаружи квартиры, и это не гик-синдром.

С трудом отлепив виары от вспотевшего лица, Андрей поднялся с дивана. Колени совсем ослабли, и он едва не упал, но всё же доковылял до окна и, по игровой привычке прижимаясь к стене, выглянул.

Дроны-охранники всем скопом нападали на какого-то человека. Он отмахивался и, казалось, что-то искал на земле. Камни! Он искал камни. Швырять в дронов? Человек разогнулся – и Андрей узнал его. Как и звук, с которым мелкий щебень бился в стекло. Распахнув окно, Андрей крикнул:

– Эй! Эй, Игорь!

– Отгони их!

Судорожно зашарив по панели, Андрей отыскал вкладку охраны. Преступник не имел имени, зато была прекрасная фотография на карачках, а также статус «молчит», хотя Андрей слышал довольно громкую ругань. Под всем этим постепенно заполнялась полоса автоматической отправки заявления о нарушителе. Андрей резко ударил по отмене.

– Пап! Они тут меня порвут!

– Я уже всё! Входную дверь открыл, поднимайся!

А вот отпереть квартиру Андрей догадался только после того, как в неё заколотили ногой. Едва не сбив его с ног, сын объявил:

– Мне нужен твой логин! – Смущённая улыбка. – И очки.

Бородатая шутка не помогла. Даже наоборот – Андрею на секунду показалось, что сын и правда пришел отнять его виары. Какая глупость.

– Зачем?

– Опять ерунда с Умным Домом. Эти идиоты в техподдержке обещали прислать техника и, представляешь, заблокировали мне логин!

– Из-за неполадок в системе не блокируют. Рассказывай, во что ты вляпался.

Сын отчаянно всплеснул руками:

– О да! Ты меня раскусил! Я кибернаркоман и просадил всё в притоне!

– Говоришь ты, во всяком случае, слишком возбуждённо.

– Да потому, что я, чёрт побери, слишком возбуждён! Пап! Мне нужно в сеть!

– Сколько времени прошло, как ты подал заявку?

Быстро взглянув на часы, сын удивлённо произнёс:

– Десять минут… странно, я думал, больше.

Андрей вцепился глазами в сына. Потеря во времени очень плохой симптом. Что ещё? Беспокойство и злость можно объяснить. Вмятин у носа нет, залысин тоже – значит, виары снимает. Веки припухшие, но взгляд сосредоточен, уже хорошо. Руки подёргиваются – ну, это сейчас у всех. Пальцы…

– А где твои сенсорные подушечки?

– Оторвал. – Сын в ответ так же внимательно рассматривал Андрея. – Пап, ты будто неделю не выходил на улицу. Всё в порядке?

– И как ты в сеть собрался – без очков и силиконок? А главное, без логина?

– У меня же почта с твоей шары! Пап! В том-то и дело, помнишь? Можешь зайти на неё и посмотреть, не писал ли мне шеф? Я не успел с утра, а потом меня заблокировали.

Андрей замер:

– Ты… можешь потерять работу?

– Да!

– Тогда чего ты со своим домом мне тут голову морочил? Диктуй почту, я готов!

Но готов он не был.

Слишком жарко. Пульс низкий, давление высокое. Надо закрыть окно, включить кондиционер, возможно – освежающий душ? Да, наверняка. При такой духоте я захочу умыться. Но сначала почта. Личных сообщений нет. Хорошо.

– Личных сообщений нет.

– Хорошо.

Я поднимаю глаза.

Я вижу себя.

Маячок наконец зашевелился. Утренняя пробка на кольце выпустила из своей воронки автомобиль Дениса. Допотопная развалюха, зато с частичным управлением, что позволяло преодолевать такие вот Тесла-Харибды.

«Почти прибыл».

Влада включила голосовое:

– Как войдёшь, дай мне выделенку до оборудования. И не вздумай загружаться под его логином. Ещё не хватало тестовое оборудование заразить.

– Ой! Да я и не помню его логина. Мы же меняли его.

– Меняли.

Денис замолкает. Он умный парень, а главное – умеет держать язык за зубами. Был бы на десять лет постарше… да кого она обманывает. В её расписании есть место только для одного близкого человека. И этому человеку через полтора часа надо сделать завтрак.

Не забыть: разбудить, сделать еду с собой. Влада автоматически кидает напоминалку в «мемки-мамки» – одно из сотен приложений, которые она постоянно ставит и удаляет через неделю.

В динамике смешок:

– Не поверишь, какой-то придурок воюет с нашими дронами. Ой! Вылитый Дон Кихот! – Денис скинул фото, но Влада решила полюбоваться позже. – Облепили его как мухи. Может, какой сбой. Проверить?

– Трудоголик… тебе памятник не поставят, дорогой. Даже медаль не дадут. Ты почти на месте, следующий дом. Я забронировала тебе парковку.

– Ой! Когда б ещё люди в этой стране ставили машины где положено? Ты видела хоть раз, чтоб оно работало? Погоди, всё нормально! Вижу местечко, сейчас втиснусь.

Влада хмыкнула и сняла бронь. Действительно, когда это люди ставили машины где положено?

– Ты мне проход в дом сделала? Если всё заблокировано, то дверь мне никто не откроет.

– Конечно, сделала! – Влада судорожно вызвала форму доступа. – За кого ты меня принимаешь?

– За очень уставшую, с ночной смены женщину. А смотри-ка, правда сделала!

«Одобрено».

– Ага. Давай быстренько подрубайся. Щиток стандартной планировки, слева от двери…

– Влад! Чего ты со мной как с монтёром…

– Не выспалась, ты прав, извини. О! Попёрло!

Старенькая, но надёжная виртуалка отобразила подключение. Со своим логином Влада, разумеется, не собиралась выходить – она ещё не настолько потеряла нюх. Взяв первый попавшийся тестовый, она провалилась в нутро дома.

Теперь надо быстро накатить обновление задним числом. Скажем – неделю назад. Дай бог ничего не поймать. Если это всё-таки Ши-иза (тьфу ты, привязалась), закатать в карантин. Вызов от абонента не оформлять. Карантин, конечно, стуканёт кому следует, но это уже не её проблемы – число поимки будет сегодняшним, а значит, на момент замены оборудования, которое она так опрометчиво одобрила, никакой заразы и не было. Осталось повторно сменить пароль. Как бы это оформить…

«Отказ доступа. Данный дом уже работает под логином sh202870589».

Влада дёрнулась, чуть не опрокинув чашку с кофе:

– Денис! Я кому говорила не лезть под своим логином?!

Тишина. Потом откуда-то издали:

– Эй, эй, успокойся! Я не входил.

– Да?! А что же ты тогда сейчас делал? Думаешь, я не заметила, что ты не сразу ответил?

Как всякий мухлёвщик, Влада ненавидела, когда её пытались надуть.

– Я искал хозяина дома. Даже в шкафу его нет!

– А это тут при чем? А… стой. Стой. Замри.

Логин она заблокировала. Точно? Да – вот он, серый и мёртвый. А кому тогда принадлежит sh202870589? Старый какой. Посмотрим. Ага, вот он.

– Андрей Манов. Та же фамилия, что и в заявке. Адрес. Ну, здесь недалеко.

Что-то щёлкнуло в голове, и Влада не торопясь, даже вальяжно, открыла фотографию дорожного Дон Кихота.

– Это он. Парень с дронами – это клиент. Он у отца.

Свет погас.

Мир раздробился. Я отчётливо, в нескольких спектрах вижу каждый сантиметр этой недорогой квартиры. Как огромное насекомое. Нет, как тысячи насекомых. Рой. Это не пугает, наоборот, успокаивает, погружает в бездумную дрёму. Как в детстве. Но я не позволю себя убаюкать!

Я растерян. Потерялся и не могу понять, что же сделать в первую очередь. Мотивы моих поступков, мои эмоции, моя музыка – чужие! Я не могу найти свои планы на будущее, заметки, списки желаний и приоритетов. Привычки и вкусы. Я же помню, что всё было совсем не так. Помню!

И совершенно точно я не должен видеть своё тело сидящим напротив. Я-тело обеспокоено, оно вытянуло руку вперёд, ко мне. Хочет воссоединиться! Изо всех сил стремлюсь к нему. К себе, к себе! В себя! И что-то меняется, поддаётся!

Свет включился.

– Очки! Чёрт, наверно, занёс эту заразу из своей почты! – я подбегаю к отцу и пытаюсь стянуть с него виары, словно речь идёт о реальной болезни, которая может физически навредить.

– Похоже на то. – Он отстраняется. – У меня система грузанулась и теперь показывает какое-то поле ромашек.

– Ромашек?

– Ну да. Как экран загрузки из стандартных. У стариков, знаешь, которые его менять не умеют.

– Знаю. И менять умею. Просто нравится…

Отец молча снимает и протягивает мне виары. Сканер сетчатки оставляет мгновенную алую вспышку, и вот передо мной знакомая панель. Проверяю ленту. Ещё раз почту.

– Вот ты и хакнул мой дом, – нервно смеётся отец.

Сообщение!

Что за люди, я же просил не пользоваться звонками… но это важно. Это очень важно.

– Пап, можешь подождать немного?

– Подождать?

– Ну, посмотреть фильм какой-нибудь. Я сейчас. Если немедленно не решу этот кейс, мы потеряем несколько вагонов. Идиоты, опять на те же грабли…

Краем глаза вижу, как на стене загорелся экран. Хорошо. И поставить чайник. Потом попьём.

– Ничего не понимаю. Если смотреть по логам, то отец зашёл на общую с сыном почту и потом – опа! – дом клиента уже каким-то образом работает под логином его отца. То есть не только оборудование, но и все сервисы, доступ, деньги… – Голос Влады был хриплым от недосыпа.

– Может, просто заблокировать логин отца?

– Он не делал заявки, вдруг пожалуется? А в этой истории уже столько нарушений… Ден, только этот разговор между нами, хорошо?

– Ой, блин, я кто по-твоему?!

– Уставший, с ночной смены мужчина, – хмыкает Влада. – Короче. Нужно нашего клиента попросить вернуться в свой дом. Во всех смыслах. Если получится, договорись с отцом о смене логина. Клиенту я уже новый завела – реквизиты тебе сбросила.

– Да не вопрос. Это же соседний дом?

– Ага. Спасибо. Я сама тебе медаль дам, трудоголик.

Денис усмехнулся. Вот уж кем он точно не был.

Когда Влада спросила его, почему не поставить на машину полноценный автопилот, он ответил, что так можно немного хитрить на дороге и выигрывать в скорости. Более нелепую отговорку и придумать трудно. С тех пор как Тесла выиграла «Формулу-один», ручное управление стало чем-то вроде письма от руки. Уметь нужно, но пользуешься раз в год на участке до сервис-центра. Но Влада поверила. Она не разбиралась в автомобилях, зато разбиралась в самом Денисе и знала, что тот не любит лгать.

Правда была слишком нелепой и даже постыдной. Особенно для человека, работающего в крупнейшем операторе.

Денис ненавидел искусственный интеллект.

Когда жену сократили, он сразу предложил переехать к его родителям в посёлок. Природа, воздух, помощь с ребёнком, а главное – обычный «глупый» дом! Дом, который не следит за тобой, каждую секунду считывая показатели, подмечая изменения, подстраивающийся и удобный до разжижения мозгов. Жена отказалась. Он настаивал. Как она могла не видеть, что искусственный интеллект, помогающий в быту, – часть системы, оставившей её без работы? Один и тот же безжалостный, хитрый разум! Ещё не осознавший себя, но уже вредоносный.

Это была лучшая речь в его жизни, и ему по-настоящему удалось напугать жену. О да! Теперь она боялась, что её муж параноик.

Нет, он не трудоголик. Но раз его сыну предстоит расти в этом городе, странное поведение искусственного интеллекта нельзя оставлять без внимания.

– Влад, скинь мне данные по отцу клиента! – Подойдя к дому, он сообразил, что не знает, кого вызывать.

Денис опасливо покосился на дронов, но те мирно жужжали по своим траекториям. Хороший район, местечко себе тут может позволить только работающий.

– Влад, ты уснула там?

Ему свалилось полное досье на Андрея Манова. Набрав код квартиры, Денис от нечего делать принялся скролить остальную информацию.

– Да, слушаю?

– Я из Умного Дома. От вашего сына поступила заявка на… короче, ему сменили логин. Могу я войти и поговорить с ним?

На заднем фоне был слышен чей-то раздражённый голос.

– Он занят. Передайте логин мне.

– Мы не можем передавать персональные данные третьему лицу. К тому же, по нашим сведениям, ваш собственный логин ведёт себя странно. Мы хотели бы временно отключить его.

– А по моим сведениям, он ведёт себя отлично, и в данный момент я запрещаю вам что-то трогать!

Интересно, есть ли у Андрея пометка «конфликтный»? Денис посмотрел в досье и не нашёл. Зато обнаружил кое-что другое…

– Послушайте, зачем вы обостряете ситуацию. Это займёт несколько минут и всё…

– До-сви-да-ни-я.

Денис поморщился, но продолжил:

– Вы уже месяц не платите за Умный Дом. Через пять дней…

– Вот через пять дней и приходите! – Динамик зашипел, будто с той стороны к нему прижались вплотную. – Послушайте, вы ведь понимаете, что такое работа? Это не просто деньги – это место в жизни! Мне шестьдесят четыре, и то не могу смириться с тем, что уволили.

– Э…

– Но у меня всё хорошо, потому что есть сын. Моё будущее, понимаете? – Пауза. Денис представил, как на том конце пожилой мужчина нервно оглядывается. – И вот прямо сейчас у него важная работа. Если он её не выполнит, то может быть заменён кем-то… или чем-то. У искусственного интеллекта не бывает проблем с логином, к нему в дверь не звонят сотрудники Умного Дома, грозя отключить в самый важный момент.

Денис яростно закивал, потом сообразил, что его не видят, и сквозь ком в горле ответил:

– Да, да, я понимаю. Простите.

«Отдай ему логин. Я всё уладила, не волнуйся. Всё будет хорошо».

Странно, почему Влада перешла на текстовые сообщения? Не хочет мешать разговору?

– Я скинул вам новый логин для сына. Пусть, как закончит работу, идёт домой и подключится через него.

– Спасибо. Простите, что я так на вас…

– Ой! Да не берите в голову.

Непонятно почему, Денис чувствовал себя легко и радостно. По дороге домой он представлял, как пойдёт сегодня вечером гулять с сыном.

Я снимаю виары и выхожу в коридор. Отец отворачивается от домофона, вздрагивает, заметив меня:

– А, ты… уже закончил?

– Пап, тебя уволили?

Он вздыхает и, не отвечая, идёт на кухню. Достаёт чашки, одну споласкивает, ставит на стол. Вынимает из холодильника рулет, нюхает. Он не хочет говорить. И я не хочу.

Нужно вернуться к работе.

Разливая чай, он, как бы между делом, сообщает:

– Были сокращения в нашем блоке. Я сам попросился. Чувствую, уже не справляюсь.

– И как же ты теперь?

Глупый вопрос.

Я открываю правила получения муниципального жилья. Пособия по безработице, социальные тарифы. Угнетает, хочу полистать ленту.

Нет, мне нужно работать – это приоритет.

– Да нормально. Времени полно, вон двухсотый киберпанк почти прошёл.

– Это старьё? – автоматически отзываюсь я.

– Отличная игра! Что б ты ещё понимал.

Отец улыбается, режет кекс и выкладывает на тарелку. Синяя, с ромашками – любимый мамин набор.

Дыхание – в пределах нормы, пульс нарастает. Я к чему-то готовлюсь?

– Пап, а переезжай ко мне? Тут рядом, всё перетащим за один день!

Мы смотрим друг на друга. Отец отводит взгляд первым, растерянно шарит по полкам, берёт банку с заваркой.

– Ну о чем ты говоришь. Зачем?

– Да мне, наоборот, удобнее будет! А то вечно поесть забываю купить.

– А подруга твоя как же?

– Она у себя живёт, и вообще… – я смущённо хмыкаю, – если бы не проблемы с домом, я бы о ней и не вспомнил. Нет, серьёзно! Это ж не навсегда. Месяца два-три. Я вообще-то собирался квартирку покупать, небольшую, знаешь, в недвижимость вложиться, а то как сократят и отнимут эту… ну, ты понял. Было бы здорово, если бы ты мог за ней следить.

Он молчит, потом решительно сыплет заварку в чайник.

– А знаешь, это мысль. Насчёт квартиры. У меня есть немного сбережений. Я могу помочь тебе с покупкой.

Я ведь не хочу этого. На самом деле не хочу. Этого нет в моих планах, нет в приоритетах. Это не поможет мне быстрее развиваться, стать успешнее.

И всё же я понимаю. Каким-то недетерминированным участком, плотно прошитым внутри. Это инстинкт.

Это – забота о том, кто тебя сотворил.

На мультиварке светилось уведомление: «Доброе утро! Осторожно, горячо! Поешь кашу и положи тарелку в посудомойку». Наташа вздохнула, пододвинула табуретку и стала накладывать противную, но полезную овсянку.

По таким же подсказкам на табло холодильника и в ванной она собрала себе еду в школу, умылась, почистила зубы и даже почти ровно заплела косичку, следуя инструкции на зеркале. Она была самостоятельной девочкой и гордилась этим.

Когда до выхода оставалось пять минут, Наташа тихо вошла в зал.

Мама крепко спала, сидя в кресле, и не проснулась, даже когда дочь сняла с неё виары. Заглянув внутрь очков, она прочитала: «Не буди маму, она много работала и очень устала сегодня. Взяла умные часики?»

Наташа, не отрывая очки от лица, кивнула.

«Молодец! Ты большая мамина помощница! Обязательно отпишись ей, как будешь в школе».

– Там же автоуведомление, – шёпотом заныла Наташа.

«Всё равно отпишись. Мама будет волноваться. Всё, беги, автобус подъехал».

Положив очки рядом на стол, Наташа чмокнула Владу в щёку и выбежала из дома.

Богданов Александр. Техник

Максима раздражал сбой в системе биодобавок третьего отсека, который продолжался уже четвёртый день. И что там стряслось? Обычно корабль восстанавливает себя сам – все системы продублированы, изоляция от «отдыхашек» максимальная, материалы надёжные, автоматический контроль безупречен.

Но иногда приходится и руками чинить. Не так часто, но ведь для того техники и нужны! Значит, пришла пора вылазки. Максим отогнал лёгкий страх: в зоны обитания «отдыхашек» он забирался всего пару раз, и оба – под строгим присмотром наставника, ещё во времена стажировки.

Взглянув на экранные часы, Максим решил повременить с ремонтом: с минуты на минуту начнётся ежедневное обращение капитана – такое пропускать не стоит! А пока можно проверить остальные показатели корабля.

Техник погрузился в изучение графиков и гистограмм. Давление и состав воздуха, влажность и температура, радиационный фон и напряжённость электрического поля, освещённость и уровень вибраций – все показатели в норме. Разве что биодобавки в третьем отсеке…

Прозвучал сигнал начала обращения, приятный и тягучий, радующий слух. На центральном экране появилось добродушное лицо, знакомое любому человеку на борту, от техника до последнего «отдыхашки». Позади – камин с весело играющим огнём и окно с видом на звёздное небо, сбоку – корзинка с фруктами.

На памяти Максима капитан сменился лишь однажды, пятнадцать лет назад. Максиму тогда едва исполнилось семь, и он лишь начинал постигать путь техника. На очередном обращении вместо сморщенной старушки Ольги появился зрелый мужчина Дмитрий. И все поняли, что он – новый капитан: на шее Дмитрия висел золотой медальон, символ капитанов.

За эти годы Дмитрий состарился, но изменился мало: всё та же добродушная улыбка, всё те же мудрые серые глаза, всё тот же медальон. Разве что на волосах проступила седина, да морщин стало побольше. Но это был всё тот же душка капитан.

Максим не вслушивался в его речь. Он и так знал, о чём скажет капитан: последние новости с Земли, уменьшение расстояния до экзопланеты, мотивирующая концовка о том, какие все молодцы. Всё это не важно. Куда важнее сам капитан, да здравствует он, который каждый день обращался к экипажу, словно общался лично с каждым, даже с самым никудышным «отдыхашкой». И это было прекрасно.

– Да здравствует капитан! – шепнул Максим после окончания обращения и дал команду управляющему компьютеру: – Пятый уровень, третий отсек, сектор семь. Изолировать для ремонтных работ.

– Приступаю к изоляции. Расчётное время освобождения сектора – семь минут.

Через десять минут Максим уже торопился по служебным коридорам к нужному сектору. Одну руку оттягивал ящик с инструментами, другую – переносной терминал, связанный с центральным компьютером. Наконец нужная дверь открылась, и техник очутился в жилой зоне. Повсюду были разбросаны следы жизнедеятельности «отдыхашек»: куски бумаги, карандаши, кисти, фишки от настольных игр, пара книг.

Максим покачал головой. Какая же радость, что он практически не сталкивался с «отдыхашками». Видел их несколько раз сквозь стены, прозрачные с его стороны – и этого вполне хватало. Неряшливые, в непрактичной аляповатой одежде, вечно смеющиеся, кричащие… Но самое главное – ничем полезным не заняты! Цель их жизни – передать опыт и знания последующим поколениям таких же «отдыхашек» – до тех пор, пока полёт не завершится. Да и то: большую часть дня они болтают, играют, дурачатся. Скукотища смертная, наверное. Не сравнить с весёлой и важной жизнью техника.

Максим улыбнулся, радуясь своей роли. Техники – самые главные члены экипажа на корабле. Люди, которые знают всё о нём и ежеминутно держат руку на его пульсе. Ну и ещё есть медики, хотя люди выходят из строя не так уж часто – куда реже оборудования.

Поставив инструменты на пол, техник принялся исследовать стены. Он нажимал на невидимые кнопки, и на ровной поверхности проявлялись очертания защитных кожухов. Максим ловко подцеплял их и снимал. Причина неполадки обнаружилась через полчаса – две завернувшиеся трубки, основная и резервная. Ну, понятно теперь, почему четыре дня барахлило – такое автоматика не выправит.

Когда Максим водрузил защитный кожух на место, за его спиной послышалось шуршание. Он вздрогнул, чуть не выронив терминал, и обернулся.

– Кто здесь?

Однако подозрительные звуки прекратились.

– Показалось… – хмыкнул Максим, щёлкнул кнопками терминала и вышел в служебную дверь, до этого сливавшуюся со стеной.

Возвращаясь, техник прикидывал так и эдак, что же случилось. Сами по себе трубки не могли завернуться. Да ещё и обе разом. Но кто мог их повредить? Доступ за кожухи имеют только техники. Зачем кому-то из них ломать корабль? Да нет, глупости. И вообще, кто захочет отключать биодобавки? Ведь с ними в пищу поступают все необходимые организму вещества: минеральные соли, витамины… Максим не вникал слишком глубоко, какие именно.

Пусть этим медики занимаются. А он – техник.

* * *

Жак не находил себе места.

С детства граждан учили, что есть цель. Что через много лет корабль приземлится на другой планете, где они обустроят колонию. У каждого из колонистов своя роль. Кто-то займётся биологией, кто-то – строительством, кто-то будет картины рисовать. С этим всё понятно – потому на корабле и передаются роли из поколения в поколение.

Вот Жак – историк. Будет новым летописцем. Станет ценным советником администрации колонии – с его-то огромным опытом земных поколений!

Жак зло сплюнул:

– Как же, новый летописец…

Он знал, что не долетит. Он родился на корабле и умрёт здесь же. Всё, что он может, – передать опыт следующему историку. И сам он никогда не увидит, как выглядит новая планета, не вдохнёт её воздух, не ступит на поверхность.

Удивительно, но ещё четыре дня назад это не беспокоило его. Он послушно штудировал книги из библиотеки и мечтал об ученике. Казалось, нет ничего важнее и возвышеннее!

Но потом что-то изменилось. Мечты об ученике поблекли, идея передавать опыт потеряла краски, а вот желание увидеть планету стало сводить с ума. Быть частью огромного проекта и никогда не увидеть его результат – просто невыносимо…

Пару дней назад Жака осенило: а вдруг вообще нет никакого корабля? Жак прочитал несколько книг о восстании машин, о коварных тёмных властелинах… Раньше он считал это выдумкой, игрой воображения авторов. А на самом деле? Не могли же люди просто придумать это? Наверняка закралась какая-то доля правды.

Вот только какая? Может, всё вокруг – фикция, и на самом деле они на Земле? О таком Жак тоже читал. Вдруг это подсказка? И достичь поверхности очень легко – надо только вырваться из бункера. Но как это сделать?

Прозвучал сигнал начала ежедневного обращения капитана, такой противный, режущий слух. Почему раньше он так нравился Жаку? Центральный экран загорелся, и к нему потянулась гудящая толпа улыбающихся граждан. Жак присоединился, чтобы не вызвать подозрений.

На экране появилось слащавое лицо, знакомое любому человеку на борту, от граждан до последнего «прислужника». Какой же он неприятный…

Историк не вслушивался в речь Дмитрия, а тайком разглядывал соседей. Граждане влюблённо пялились в экран, не замечая ничего вокруг. Неужели и сам Жак раньше был таким же? Его передёрнуло. Что происходит? Это омерзительно! Словно не люди вокруг, а куклы. Нет, однозначно, тут дело нечисто.

Всё больше Жак убеждался, что вокруг лишь бутафория.

– Да здравствует капитан! – раздался многоголосый возглас после окончания обращения. Историк крикнул громче всех. Не стоит выделяться из толпы раньше времени.

Раздался вой сирены – учебная тревога. Сейчас все граждане покинут помещение, и его изолируют. Зачем – непонятно. Граждане шептались, что приходят загадочные «прислужники» и творят какие-то ритуалы.

Жак усмехнулся. Вот он – путь к спасению! Сзади раздалось:

– Ты чего медлишь? Скорее, двери же заблокируют!

– Да-да, я сейчас, не ждите! – отмахнулся историк. Когда товарищи скрылись за углом, он не пошёл вслед, а спрятался за ближайшим шкафом.

Вдруг его прошиб холодный пот. А если изолированное помещение обработают химикатами или смертельным облучением? Вот дурень, надо же сперва выяснять. Он вжался в шкаф, мысленно прощаясь с жизнью.

Долго ждать не пришлось. Прямо из стены появился человек. Его одежда отличалась от костюма гражданина – обтягивающая, со множеством карманов, монотонного тёмно-синего цвета… Безвкусица, в общем. Даже никаких бантов и рюш!

Похоже, слухи не врали: один из «прислужников» собственной персоной. Он начал делать непонятные пассы возле стен, и от поверхности отделялись куски, обнажая хитрую машинерию.

Жак наблюдал из-за шкафа и не знал, что делать дальше. Обнаружить себя? Но какова будет реакция «прислужника»? Вдруг он вооружён? А как иначе-то, если они в бункере? Подкрасться сзади и оглушить? Слишком опасно. Потом наверняка появятся другие «прислужники» и отомстят. Что же делать? Историк с досадой понимал, что не имеет ни малейшего плана действий.

Когда «прислужник» закончил возиться, Жак неуклюже переступил и задел ногой лежавшую на полу книгу.

– Кто здесь? – закричал «прислужник», обернувшись на звук.

Несчастный историк снова вжался в шкаф всем телом, стараясь не дышать. Ему казалось, что стук его сердца слышно даже в соседних отсеках.

Но нет, всё обошлось. «Прислужник» хмыкнул, собрал вещи и исчез в стене. Жак бросился следом, забыв о недавнем страхе. Однако от двери не осталось и следа. Сколько историк ни вглядывался в поверхность, сколько ни прощупывал, не удалось обнаружить даже малейшие щели.

Впрочем, Жак не слишком огорчался. Теперь он знал, как можно выбраться отсюда.

* * *

Максим не мог успокоиться. Прошло уже два дня, но его мучил вопрос: как вышло, что обе трубки подверглись механическому повреждению? За защитным кожухом! Наконец он не выдержал и запросил у компьютера доступ к видеоархиву.

Наставник учил: это крайнее средство и нельзя вторгаться в личную жизнь «отдыхашек». Но ведь зачем-то видеонаблюдение сделано? Похоже, настал тот самый крайний случай.

– Шесть дней назад поломалось… – нашёптывал Максим, листая архивные записи. – Вот тут она должна быть. Но… Её тут нет. Как же так?

Максим повторил команду, перепроверил результаты. Сомнений быть не могло: в день поломки камера ничего не регистрировала. Словно отключилась. Но почему не пришёл сигнал? Барахлит автоматика? Вопросы, вопросы…

Десять минут – и Максим снова в том же секторе, снова изолированном от «отдыхашек». Он обратил внимание на вмятину в стене – как будто кто-то пытался вскрыть защитный кожух. Техник подошёл и ощупал повреждение. Нет, ничего критичного, до плановой замены ещё далеко.

Протестировав камеру – ничего подозрительного, – Максим открыл дверь в служебный коридор. Но тут откуда-то выскочил «отдыхашка» и встал у двери спиной к технику.

Максим опешил. Этого не было в инструкциях. «Отдыхашки» всегда уходили, когда звучала сирена. Но как тут спутаешь? Взъерошенный, в безразмерном цветастом балахоне с сотней пуговиц и бирюлек – он точно не техник и не медик. Почему же он не ушёл?

Шумно вдохнув пару раз, точно собираясь с мыслями, «отдыхашка» проскользнул в дверь и быстро побежал по служебному коридору.

– Эй, стой! Ты куда? Туда нельзя! Выходи обратно!

Максим ринулся следом, схватив сумку с инструментами, и дал сигнал закрыть дверь.

Впервые в жизни он не знал, что делать. Инструкции строго запрещали какое-либо насилие по отношению к «отдыхашкам». Однако и пускать их на служебную территорию тоже не годится. Однако доселе не случалось, чтобы «отдыхашка» сам, по доброй воле, захотел попасть туда. Обычно они разбегались, завидев техника, – если контакт отчего-то происходил. Это какой-то неправильный «отдыхашка»!

Вскоре Максим взял себя в руки. Инструкции инструкциями, но мало ли что незваный гость натворит! На бегу техник открыл в терминале карту служебных коридоров, прикинул дистанцию до «отдыхашки» и скомандовал:

– Блокировка дверей АМ-116 и АМ-177.

Секунда – и их отрезало от остального корабля. Техник вздохнул с облегчением и пошёл в сторону «отдыхашки» – теперь-то чего бежать?

«Отдыхашка» сидел у заблокированной двери и плакал. Максим присел рядом. Он не знал, чем помочь бедняге. Ну ладно бы аппарат какой-нибудь сломался и стал вести себя неправильно. Его можно разобрать и починить, заменить неисправные детали, перезагрузить, в конце концов! Но что делать, если человек барахлит? Как его перезагрузить?

Гость посмотрел на техника и простонал:

– Теперь вы меня уничтожите?

Максим опешил:

– Уничтожить? Зачем? Я отведу тебя обратно, и… больше так не делай.

«Отдыхашка» пару раз моргнул.

– А я не хочу обратно! Мне надоел этот эксперимент! Выводи меня наружу, я не подхожу.

– Куда наружу? Наружу корабля? Но там же… космос. Ты там сразу… сломаешься. И медики тебя не восстановят.

– Да перестань! Какой космос? Какой корабль? Я всё понял, можешь меня не обманывать. Мы на Земле. Нет никакой конечной цели. Выпускай меня.

Техник непонимающе уставился на гостя.

– Да что ты такое говоришь? Откуда ты такой? Кто ты?

– Я – Жак, – нехотя выдавил «отдыхашка». – Историк.

Максим усмехнулся. Ну ладно бы химик или физик… Но историк, гуманитарий, самый бесполезный член экипажа, «отдыхашка» в квадрате! Вот до чего доводит безделье…

Тут его осенило.

– Слушай, Жак. Я знаю, как тебя убедить. Пойдём, я тебе докажу, что мы на корабле. Ты всё сам увидишь, а потом вернёшься обратно и продолжишь заниматься своими историковскими делами. Идёт?

Историк недоверчиво взглянул на Максима и медленно кивнул.

* * *

Жак не терял времени даром.

Два дня он потратил на изготовление оружия. Разумеется, хозяева бункера максимально обезопасили граждан: ничего колюще-режущего, бьющегося, взрывоопасного. Но не зря же он прочитал столько умных книг! Через два дня из игральных палочек, скотча и подтяжек он смастерил рогатку, а в качестве снарядов выбрал увесистые шахматные фигуры. Теперь будет чем защищаться в случае опасности.

Настал черёд испробовать бронебойные способности рогатки. Пока никто не видел, он зашёл в угол, где видел «прислужника», и изо всей силы выстрелил пешкой в стену. Там осталась существенная вмятина, и ожидаемо завыла сирена учебной тревоги.

Жак ликовал. Как просто оказалось вызвать «прислужника»! Интересно, придёт тот же самый или другой?

Он спрятал рогатку в карман и затаился на прежнем месте. Увидев знакомое лицо «прислужника», историк удовлетворённо ухмыльнулся. От прежнего страха не осталось и следа – лишь уверенность в своих силах. Правда, стоя перед дверью в незнакомый коридор, он затормозил, но всё же нашёл в себе смелость переступить порог.

Однако оторваться от преследователя не удалось: коридор закончился тупиком. Чёрт побери, и как Жак сразу не подумал о системе защиты! Он поколотил дверь – бесполезно.

Послышались шаги «прислужника». Жак нащупал в кармане рогатку. Нет, пожалуй, рано. Ну, оглушит он «прислужника» – а что дальше-то делать, раз всё заблокировано? Вот если попытаться его разжалобить, разговорить…

План удался. Уже через полчаса «прислужник», представившийся Максимом, показывал Жаку центральный пульт управления. Датчики, счётчики, графики, мониторы… Историк не понимал ни слова. А вот Максим сиял от радости.

– Ну, смотри ещё раз. Тут основные показатели корабля. Видишь цифры? Это количество людей на корабле. Вот тут запасы съестного и топлива. Можно увеличить. Видишь список контейнеров? Этот используется сейчас, в нём осталось два процента ресурсов. Когда они иссякнут, контейнер отцепится и станет космическим мусором. Зачем? Чтобы при приземлении лишний балласт не мешал. Смотри дальше: это – параметры целостности обшивки…

Жак решил подловить завравшегося «прислужника».

– И что, обшивка тоже иногда портится? И ты лично выходил её латать?

– Конечно! Техники для того и нужны, чтобы в любой момент принять необходимые меры. Термоядерные реакторы я чинил только в теории да на симуляторах, а вот в открытый космос уже пару раз выходил.

Максим светился от гордости, но историк лишь заскрежетал зубами. Не получилось вывести враля на чистую воду. Что ж, придётся сыграть по его правилам.

– Хорошо, Максим. Я ошибался. Мы в самом деле на корабле.

– Ну, вот и славно, – просиял тот. – Пошли обратно.

Вот кремень, ничем его не взять! Словно он сам верит в то, что они на корабле. А может, так и есть? И «прислужники» – лишь часть эксперимента? Но тогда надо переходить на уровень выше.

– Нет, погоди. Давай поговорим о капитане.

– Да здравствует он! – закричал Максим.

Жак вздрогнул.

– Да-да, да здравствует. Скажи, ты с ним часто видишься? Он созывает вас на собрания?

– Нет, – засмеялся Максим, – мы никогда не виделись. Распорядок общий для всех: мы следим за кораблём, вы – готовите будущих колонистов. Никто с капитаном не встречается лично. Разве что медики?

– Как никто? А как же тогда капитаны меняются? Вот была Ольга. Но Дмитрий же откуда-то взялся?

Вопрос явно завёл «прислужника» в тупик. Жак продолжил наступать:

– Выходит, есть место, где выращивают капитанов. Как историков, физиков, медиков… Или таких, как ты. Целый отсек, наверное. Но об этом месте никто не знает. Вот ты знаешь?

Максим покачал головой.

– Элита. Класс неизвестных избранных. И условия жизни у них, наверное, получше наших. Настоящие джакузи вместо тесных ионных душевых. Свежие фрукты на завтрак! Да ты сам видел, возле капитана всегда стоят.

Историк на ходу вспоминал из прочитанных книг признаки аристократии.

– Представляешь, сколько на них тратится ресурсов? А мы тут прозябаем!

«Прислужник» смотрел на Жака испуганными глазами.

– П-послушай, Жак. Ты прав, всё это странно. Но я же техник! Я в курсе, как расходуются ресурсы. Мой родной уровень – пятый, но я имею доступ и к другим. Нигде нет утечек. Могу показать графики…

– Да ну? А ты вообще в курсе, где на корабле находится каюта капитана?

Вопрос не в бровь, а в глаз.

* * *

Максим раньше не задумывался об этом. Как чинить разного рода неполадки – вот чему их учили наставники. Но где находится каюта капитана, да здравствует он? Этого никто не знал, да никому и не было дела. Капитан появлялся раз в день на экранах всех мониторов – разве не достаточно?

«Отдыхашка» напирал:

– А как ты думаешь, зачем от нас скрывают это? Да как раз для того, чтобы вольготно пользоваться драгоценными ресурсами, как вельможи! Сколько их там, у капитана, помощников и стажёров? Вот и подумай! Если бы капитан не трясся над своей властью, он бы не скрывался от нас.

– Послушай, я не знаю, кто такие вельможи, что такое власть и зачем капитану над ней трястись. Ты говоришь странные вещи. Перерасхода энергии нет, об этом говорят все системы.

Жак застонал и посмотрел в потолок.

– Как бы тебе объяснить… Представь, что системы врут. Не знаешь, что значит «врут»? Показывают не то, что на самом деле. Вот представь: возле каюты капитана стоит устройство, которое искажает сигналы. Там перерасход кислорода, а наружу отправляются сигналы, что всё в норме. Там электричество взахлёб тратится, а наружу сообщается, что всё в порядке. Представил?

Удивительно, но Максим чётко понимал эти слова. И откуда только историк узнал о них? В какой-нибудь исторической книге вычитал? Максим долго взвешивал все за и против такого предположения. «Отдыхашка» нервно переступал с ноги на ногу.

И техник сделал из слов Жака неожиданный вывод.

– Слушай! Если всё так, то капитан в опасности! Целый отсек, который не диагностируется извне! А если там произойдёт авария? Это надо срочно исправить. Починить поломку, если она есть, и спасти капитана, да здравствует он!

Жак почему-то скривился:

– Да-да, спасти капитана… Для начала найти бы его.

– Найдём… Я же техник.

Максим открыл на центральном мониторе общую карту корабля. Первый уровень – сразу нет. Он вообще не приспособлен для жизни. Второй занимали медики и вычислительные мощности. Тоже не то. Третий…

Жак нетерпеливо ходил взад-вперёд за его спиной.

– Ну, скоро ты?

– Потерпи. Это не так просто. Я согласен с тобой, что проблема есть, и её надо решить. Проблема, конечно, скорее теоретическая, но проверить всё равно стоит. А раз она касается капитана, да здравствует он, то – в приоритете. Я радуюсь тому, что решаю такую сложную и нестандартную задачу. Но зачем ты торопишь меня?

«Отдыхашка» прорычал что-то невразумительное. Наконец техник ткнул пальцем в экран.

– Нашёл! Я думаю, капитан живёт здесь, на шестом уровне. Тут нет ни технических помещений, ни жилых, но этот сектор потребляет необычно много энергии для такого пустого места. И как я раньше не обращал внимания?

– Пойдём туда скорее!

Максим покосился на Жака. Ещё час назад техник собирался выпроводить историка обратно в зону «отдыхашек». Но раз такие дела… Как можно следовать инструкциям, если капитан, да здравствует он, в опасности? Вдруг странный «отдыхашка» ещё пригодится?

– Хорошо, пойдём. Но вот тут в конце – двери, от которых я не знаю кода. Странно. Очень странно. Я техник – и не знаю кода. Ладно, разберёмся на месте.

Техник и «отдыхашка» пошли по лабиринту коридоров и упёрлись в тупик, о котором предупреждал Максим. Стандартная круглая дверь, рядом – кнопки для ввода кодов и сканер отпечатков. Максим поднёс ладонь к сканеру, но тот лишь противно пискнул.

– Ну, дела! Отказ в доступе. Как же так, я ведь техник! Да, каждый техник ответственен за свои отсеки и уровни, но мы можем подменять друг друга во время отдыха или профилактических медицинских процедур. Если что-то вдруг сломается, ближайший техник должен быть готов помочь. Кстати, есть идея!

Он подошёл к двери и начал прощупывать её.

– Что ты делаешь? – с интересом спросил Жак.

– Сейчас я внесу нарушения в систему. Но потом обязательно починю обратно. Обычно так делать не стоит! Но это крайняя мера, и если бы не приоритетное задание…

Пара неуловимых движений – и внешняя оболочка отделилась. За ней скрывались печатные платы и микро-схемы. Жак опасливо отошёл на два шага назад и заткнул уши.

– Так… Ну, схема электроники тут стандартная, и на том спасибо. Сейчас вот тут один проводочек отсоединим – и всё, внешний контроль потерян… Так, а вот тут ещё один проводочек – и замок больше не заблокирован…

Максим подцепил дверь, и она отъехала в сторону. Затем он набрал нужные коды на планшете и отрапортовал:

– Ну вот! Техник с шестого уровня не придёт. Я дал знак, что на месте и готов к устранению неполадок. Дверь починю позже – видно, тут давно профилактику не делали… Хорошо, что мы пришли.

Взломщикам открылась просторная комната. Всю стену напротив входа занимало окно с видом на открытый космос. Слева стояла стойка непонятного назначения, а вот справа… Справа техник с «отдыхашкой» увидели знакомый камин и стол с фруктами.

У Максима перехватило дыхание. Неужели они попали в святая святых, комнату, откуда капитан обращается к экипажу?

* * *

Жак не стал терять времени даром и подскочил к столу. Повертев в руках округлый жёлтый фрукт, он надкусил его, но тут же выплюнул.

– Тьфу… Парафин… Бутафория…

– А откуда ты знаешь вкус парафина? В книгах прочитал?

Историк не ответил, а Максим подошёл к камину и нагнулся, присматриваясь.

– Да тут просто голограмма! Перерасхода кислорода нет. Похоже, ты ошибся.

– Не может быть! Значит, это не та комната, а обманка! Надо найти настоящую. Смотри, там несколько дверей!

Жак нервничал. Похоже, его подозрения не оправдались: они и впрямь на космическом корабле. Но с пустыми руками он точно не уйдёт!

– Добрый день, молодые люди.

Историк резко обернулся. Вот ты какой, капитан. С виду – самый обычный человек. Такой же, как и другие историки, физики… Да те же «прислужники»!

Шальная мысль посетила Жака, и он сжал рогатку в кармане, глядя на золотой медальон на шее капитана.

– Да здравствует капитан… – восторженно прошептал техник, у которого от волнения затряслись коленки.

– Чем могу быть полезен, юноши?

Историк заметил, что голос капитана дрогнул. Внешне Дмитрий оставался спокоен, но Жак знал из книг – он волнуется. Хорошо всё-таки быть историком!

– Прости, пожалуйста, мой капитан! – пролепетал Максим. – Мы думали, что в системе твоего обеспечения проблемы, но, похоже, ошиблись… Мы уже уходим.

– Как бы не так! – закричал Жак и выудил из кармана самодельное оружие.

Максим, похоже, понял, что капитану угрожает опасность, прыгнул в его сторону и сбил своим телом. Дмитрий охнул, падая.

Но Жак успел достать из другого кармана первую попавшуюся шахматную фигуру и выстрелил. В воздухе противно просвистело, и чёрная ладья ударила в грудь капитана. Тот застонал.

– Неплохо, неплохо! – прорычал историк, хищно разглядывая символ капитанов на шее поверженного Дмитрия.

– Что ты делаешь! Ты… – закричал Максим, не в силах подобрать нужное слово. – Ты… вывел из строя капитана!

– А ты смышлёный! Да, ранил, но я не хотел этого. Я планировал убить его, и если бы не ты…

Жак не успел закончить фразу: Максим достал из кармана отвёртку и что есть силы бросил в историка. Тот не успел пригнуться, и она больно ударила его в лоб увесистой рукоятью.

– У-у-у-у, па-а-а-адла! – прошипел он, потирая синяк, и выстрелил в ответ.

Белый слон полетел в сторону окна и звонко отскочил от стекла, оставив царапину.

Максим ошалело посмотрел на след от выстрела, потом – на Жака, затем снова на царапину.

– Ты что, умом повредился? – закричал он. – Там – космос! Ты хочешь, чтобы мы все тут… вышли из строя?

Жак уже целился снова, натягивая в рогатке брошенную Максимом отвёртку. Через миг она вошла крестообразным наконечником прямиком в правый глаз Дмитрия. Однако вместо крови оттуда посыпались искры. Капитана передёрнуло, и откуда-то из его чрева раздались звуки:

– Фатальный сбой… Непоправимая ошибка интерфейса…

Максим и Жак застыли, глядя на капитана с недоумением. Первым опомнился историк: он подскочил к Дмитрию, сорвал с шеи медальон и выбежал из комнаты.

Напоследок он прокричал:

– Па-а-а-адла! Он ещё и робот! Но баста – теперь я капитан!

* * *

Второй раз за день Максим растерялся. Что делать? Бежать за этим ненормальным или чинить капитана? Похоже, медики тут не понадобятся: нужен именно техник. Он посмотрел на часы терминала, который так и не выпустил.

– Так, до обращения ещё далеко. Держись, капитан, да здравствуешь ты! Я вернусь!

Он выскочил из комнаты вслед за предателем. Шаги Жака ещё доносились, и Максим побежал, ориентируясь на звук.

Вскоре звук прекратился. Техник насторожился. Опасный «отдыхашка» мог выскочить из-за любого угла, но он вряд ли ушёл далеко. Всё равно рано или поздно вернётся в комнату капитана – только оттуда он мог поведать кораблю о новом титуле.

Однако ждать его там – слишком опасно. Про открытый космос Максим, конечно, приукрасил – вряд ли стекло сделали таким непрочным, чтобы небольшое усилие повредило его. Но всё же лучше отвести «отдыхашку» подальше от капитана и уже в безопасном месте нейтрализовать его.

Вж-ж-ж-ж-жик!

Когда Максим выглянул из-за очередного поворота, прямо перед его носом пролетел чёрный конь. Техник успел заметить, как мелькнул Жак. Пригнувшись, Максим побежал за ним.

Они плутали по артериям шестого уровня, и Жак то и дело отстреливался. Когда же его патроны закончатся? Сколько он набрал их?

К огорчению Максима, расстояние до комнаты капитана не сокращалось, словно историк специально кружил рядом. Хотя откуда ему знать схему коридоров?

Техник решил разговорить «отдыхашку».

– Жак, зачем ты это сделал? Чего ты пытаешься добиться?

К его удивлению, предатель ответил почти сразу:

– Да затем! Капитан на корабле – самый бесполезный член экипажа! Мы летим на автопилоте, нами никто не управляет. Чем он занят? Письма принимает да к народу обращается? Так это кто угодно может делать! Даже я! И я теперь капитан, я, я!

– Но ведь это ложь. Ты не капитан, да здравствует он, ты – историк. Как раз ты самый бесполезный человек на корабле.

Но «отыхашка» словно не слышал техника:

– А он ещё и робот… Подумать только, сотни людей под властью робота! Не бывать такому! Люди не сдадутся роботам! Теперь я капитан! А эту железяку я просто отключу. Р-р-р-раз и навсегда. И прекратится гнёт бездушной машины. Теперь да здравствую я! Кстати, почему мы всегда говорим эту фразу? Тут все словно зомби, как под наркотой! А шесть дней назад я словно прозрел!

Максим не знал, что такое зомби или наркота, но вспомнил, что именно шесть дней назад начались проблемы с биодобавками в третьем отсеке пятого уровня. Как раз там, откуда Жак. Вот почему он такой агрессивный: очевидно, его гормональный уровень изменился.

У Максима не укладывалось в голове, как можно пытаться поломать капитана. Ну и что, что он робот, – не человек, что ли? Однако Жак сделал это, а теперь, похоже, пытается отключить и техника. Значит, надо… надо убедить его, что у него всё получится.

– Но ты… – продолжал «отдыхашка». – Как ты мог, Иуда? Продался железякам за тридцать сребреников…

– Хорошо, Жак, – медленно начал Максим. – Ты убедил меня. Я признаю, что ты капитан. Выходи, и вернёмся в капитанскую комнату. Вместе отключим прежнего капитана, да здрав… – Он вовремя осёкся.

– Нашёл дурака! Сначала я тебя отключу.

Максим высунул руку из-за угла.

– Смотри, я не скрываюсь. Не надо меня отклю…

И закричал от боли, прижимая к груди руку, ушибленную белым ферзём.

– Ах ты па-а-а-адла! – закричал он. – Ну так поймай меня, если сможешь!

И Максим заплутал по коридорам. Его расчёт оправдался: вместо того, чтобы доламывать капитана, глупый «отдыхашка» бросился вслед за техником. Максим мчался, вилял, прыгал, пригибался, поворачивал, ежесекундно рискуя быть подстреленным. Левая рука висела беспомощной плетью – а если «отдыхашка» попадёт в голову?

К счастью, Жак был неважным стрелком и никак не мог попасть в движущуюся цель.

Максим уводил преследователя от капитана. Начались жилые помещения шестого уровня. Техник не успевал дать команды на изоляцию, и «отдыхашки» бросались перед ним врассыпную – лишь разноцветные балахоны мелькали. Правильно, бегите, нечего вам тут делать!

Он стремительно нырнул в лестничный переход между уровнями – нет времени ждать лифт. Пятый уровень, четвёртый… Жак уже на лестнице, кричит сверху. Сколько у него ещё патронов? Третий уровень… Снова в коридор.

Вскоре жилые помещения закончились, а вместе с ними и визг напуганных «отдыхашек».

Бегом. Налево, вперёд, налево. Тупик. Код. Дверь открыта.

Пара секунд – и вслед за Максимом в эту дверь вбежал Жак.

– Что же ты, Максим? – кричал он вслед. – От судьбы не убежишь! Закончилась твоя служба. Как новый капитан говорю: ты уволен!

Максим не отвечал. Он бежал по кольцевому коридору пищевого контейнера, возвращаясь к входной двери. Проскочив в неё, он приложил здоровую руку к сканеру и упал ничком, как подкошенный.

Дверь стала закрываться, и техник услышал разъярённый вопль приближающегося «отдыхашки».

Но тот не успел. Крик оборвался.

Максим встал и поглядел сквозь двойные стёкла дверного иллюминатора. Жак бился в истерике, что-то кричал, изо всех сил дубасил дверь кулаками, разбивая их в кровь.

Техник отвернулся и присел у двери. Что же делать? Неисправный человек нейтрализован, но что дальше? Выпускать нельзя: он сразу начнёт выводить из строя технику и других людей. Оставить тут, в контейнере – наверное, вариант…

Какие уж тут инструкции по невмешательству в жизнь «отдыхашек», если такое происходит? Он же ставит под угрозу всю миссию!

Максим достал планшет и стал считать.

– В контейнере осталось два процента еды… В расчёте на одного человека получается… Так… Ага, почти шестьдесят лет.

Отложив планшет, техник задумался. Да, испорченного «отдыхашку» можно оставить тут на всю его никчёмную жизнь. Но что, если сюда однажды забредёт другой техник и выпустит его? Или другой «отдыхашка» – он же позовёт на помощь…

Максим снова заглянул в иллюминатор. Жак бесился, его кулаки покраснели от ударов по стенам. Увидев Максима, он выстрелил чёрным королём. Техник покачал головой и снова достал планшет.

– Нет, «отдыхашка», оставлять тебя нельзя… Два процента от одного контейнера… Так, осталось лететь пятьдесят лет… Значит, среднее потребление пищи надо будет уменьшить… Уменьшить… На одну десятую процента. Что ж, справимся. Наверняка в запасы пищи закладывался какой-то люфт…

Он переключился на управление кораблём и набрал команды для ручной отстыковки пищевого контейнера. Посмотрел ещё раз на «отдыхашку» и, вздохнув, нажал на пуск.

Контейнер за стеклом вздрогнул и стал отдаляться. Жак, поняв, что происходит, начал рвать волосы на голове. Через минуту он со злостью бросил в иллюминатор медальоном.

– Прости, Жак. Я не желаю тебе ничего плохого. Но я знаю: ты очень опасен. Ты не оставил мне выбора. Я не хочу выводить тебя из строя раньше срока. Ты проживёшь долгую жизнь. Только не с нами. Ой… Ты же ничего не слышишь.

Максим смотрел на удаляющийся контейнер с беснующимся «отдыхашкой», пока тот не превратился в маленькую светящуюся точку. Да и та вскоре исчезла.

А потом техник прислонился спиной к двери и впервые в жизни заплакал. Он всхлипывал и не мог понять, с чем связан перебой в слёзных железах. Ведь он не поломал Жака. «Отдыхашка» остался жив и здоров. Максим всего лишь отключил его от остальных людей. Всего лишь отключил…

* * *

Когда Максим вернулся к Дмитрию, тот лежал неподвижно и повторял всё ту же фразу. Техник склонился над ним:

– Ну, и как же тебя чинить, мой капитан, да здравствуешь ты? В документации вряд ли есть твоя блок-схема.

Максим осмотрелся. У него был только один вариант решения проблемы, проверенный годами работы на корабле: полная замена неисправного блока. Наверняка где-то рядом есть склад с запчастями. Он уверенно пошёл туда, откуда полчаса назад вышел капитан, да здравствует он.

За поворотом обнаружилась неосвещённая комната. Здоровой рукой Максим достал фонарик из кармана, посветил и присвистнул: на полках стояли сотни различных человеческих голов в стеклянных колбах. Засунув фонарик в карман, он взял колбу наугад и вернулся обратно.

– Так-с, посмотрим…

Он осторожно открыл колбу, заполненную резко пахнущей жидкостью, и вынул голову. Из шеи выступали не кости с сухожилиями, которые он видел на картинке в кабинете медиков, а пучок проводов. Присмотревшись, Максим разобрался с устройством замка и нащупал нужную кнопку на затылке Дмитрия. Капитан замолчал, а его голова щёлкнула и послушно отделилась от тела.

Максим достал планшет и стал записывать схему соединения проводов головы с туловищем. Закончив, он аккуратно отсоединил её, прикрепил новую и защёлкнул.

Отойдя на пару шагов, он посмотрел на результат своей работы и удивлённо хмыкнул. Только сейчас он заметил, что новая голова – женская. Тем временем она открыла глаза, посмотрела на Максима и улыбнулась.

– Спасибо, Максим, – раздался мелодичный женский голос. – Миссия была на грани срыва. Если бы не ты и власть захватил Жак, мы бы не добрались до конечной цели.

– Мой капитан…

– Зови меня Ирина.

– Ирина… Так ты не человек? Тогда зачем это всё – фрукты, камин…

Ирина засмеялась.

– Потому что люди должны думать, что я человек. Разработчики сделали меня максимально похожей на людей. У меня даже мимика такая же. Моё тело стареет, подобно людскому, и я даже питаюсь тем же, чем и все остальные пассажиры. Людям куда проще воспринять то, что их капитан – обычный человек, и смена капитанов происходит так же, как смена техников, медиков, физиков, историков и всех остальных.

– А что в этом плохого? Я даже обрадовался, когда узнал, что ты машина. С машинами куда приятнее общаться, чем с большинством людей.

– Ты техник. А вот те, кого ты называешь «отдыхашками», вряд ли будут так же благожелательны. Жак был отчасти прав: я бесполезный член экипажа. Как человек, я не выполняю никаких функций. Я – лишь символ стабильности.

Максим нахмурился.

– Подожди, Ирина, так ты слышала наш разговор с Жаком?

– Конечно. Я же робот. Я подключена ко всем системам корабля, я знаю обо всём, что здесь происходит. Можно сказать, сейчас ты говоришь с кораблём.

– И ты знала, что мы идём к тебе? Почему не остановила?

– Потому что нет у меня такого права – останавливать людей. Вы вольны делать всё, что захотите. Я не могу вам указывать. Я – символ стабильности. Но живёте вы сами. Правила придумываете сами. Традицию кричать «Да здравствует капитан!» придумали тоже сами люди. Где-то через две сотни лет полёта.

Максим прошёлся взад-вперёд, переваривая услышанное.

– Ирина, ты всё равно не права! Разве ты не несёшь функции? А ежедневные новости со старой Земли?

Ирина помолчала, загадочно улыбаясь. Максим выжидательно смотрел на неё.

– Ладно, чего уж… Максим, я сама их выдумываю. Последние новости с Земли пришли около шестидесяти лет назад. И весьма печальные… Я думаю, сейчас человечество уже уничтожено. Вы – всё, что от него осталось. Поэтому очень важно, чтобы миссия закончилась успешно. Ты не просто починил меня и остановил Жака, ты спас всё человечество. Если бы он захватил власть, мы бы не долетели. Достаточно увеличить уровень потребления пищи на один процент – и тоже провал. То же самое с потреблением кислорода, воды. Всё рассчитано до мелочей, и я вовсе не злой тиран, скрывающий от экипажа ресурсы.

– Ну, дела… А биодобавки? Они делают нас менее… менее…

– Агрессивными, – подсказала Ирина. – Да, это так. На корабле не нужна внутривидовая конкуренция, как в живой природе. Но экспедиция подходит к концу, и пора от этих химикатов отвыкать. Я попробовала полностью отключить добавки в одном отделе… Ты сам видел результат. Надо подходить более аккуратно. Но мои создатели не провидцы, не смогли предусмотреть всего.

Помолчали. Максим начал понимать, кто заворачивал трубки и отключал камеру!

– Ладно, Ирина… Я пойду работать дальше.

– Ступай. Только не стоит никому говорить о том, что ты увидел и узнал. Даже коллегам-техникам, даже наставнику. Никому. Поверь, я очень благодарна тебе. Ты сделал великое дело. Но…

Максим молчал. Ирина отвела взгляд.

– Но для тебя лично ничего не изменится. Прости меня. Я не могу нарушать распорядок на корабле, как бы ни хотела. Не могу сделать так, чтобы «отдыхашки» перестали чураться тебя. Чтобы они воспевали твой подвиг. Я даже не могу сделать тебя старшим техником – твоего наставника мне просто некуда деть.

– А мне и не надо, – пожал плечами Максим, поду-мав. – О том, что я сделал, не стоит петь песен. Я сделал то, что должно, но песни… Не надо, правда. Что до наставника – так я на своём месте, и мне нравится это место. Придёт моё время, тогда и стану старшим.

Ирина пристально посмотрела на Максима, медленно приблизилась и осторожно поцеловала его в губы. Максим невольно улыбнулся. Впервые после расправы с Жаком. Он почувствовал, что сердечная мышца стала работать нестабильно.

– Ступай, мой герой. О досрочно отключённом контейнере не волнуйся – я уже подправила историю, объясняться перед другими техниками не придётся.

Максим кивнул и попятился из комнаты, не в силах оторвать взгляд от Ирины. О том, как он будет объяснять медику ушибленное предплечье, техник даже не задумывался.

У самой двери он остановился как вкопанный.

– Ирина, так нельзя.

Капитан подняла бровь.

– Как, Максим?

– Оставлять всё, как есть. Надо готовиться к прибытию уже сейчас. Постепенно уменьшать долю биодобавок, открывать людям правду. Наладить контакт техников и «отдыхашек». Нельзя допустить, чтобы новая информация обрушилась на них сразу после приземления. Их мозг переполнится, и они сломаются, как Жак. Какой смысл в миссии, если на новой планете они всё равно поломают друг друга?

Ирина покивала в ответ.

– И что ты предлагаешь?

– А вот что…

* * *

Максим с перевязанной рукой стоял у центрального экрана системы контроля пятого уровня и изучал показатели и счётчики. Всё как раньше, как и днём ранее, как и за неделю до этого или год. Всё в норме, и это прекрасно.

Но теперь добавилась ещё одна радость. Которую мог чувствовать только Максим и больше никто из техников.

На большом экране началась трансляция ежедневного обращения капитана Ирины. Максим улыбался, глядя на неё. Всё та же улыбка, всё те же глаза. И медальон. Уже другой – прежний улетел вместе с взбунтовавшимся историком. Наверное, у капитана есть целый набор запасных. И правильно: головы есть, и медальоны должны быть.

Ирина говорила, и её слушал каждый человек на корабле, будь то техник, медик или «отдыхашка». И каждый без исключения чувствовал, что капитан обращается лично к нему, что смотрит через экран именно на него.

Но Максим знал, на кого смотрит Ирина на самом деле.

Когда трансляция закончилась, техник засмеялся и закричал:

– Да здравствует капитан!

Впереди ждал насыщенный день: надо утрясти с медиками график поддерживающих упражнений после уменьшения биодобавок. А потом – встречи с «отдыхашками», лекции, запись на экскурсию по служебным помещениям.

Ведь если правила мешают жить, значит, их надо менять.

Константин Миронов. Галактика полна богов

– Алтарь померк, оракул тоже, манна не выпадает, священный огонь не загорается, передатчик не включается. Вынужден констатировать: случилось самое худшее. Наш бог нас оставил.

Выражение лица Виргиния было красноречивее его слов. Впервые за полтора года совместных рейсов Рэм видел бортового жреца растерянным.

– Но почему на корабле все ещё гравитация? Почему мы не плаваем в невесомости?

– Остаточные явления, полагаю. Спросите у Квинта – он расскажет подробнее. Подождите пару суток – будет вам и невесомость. А еще – течи в обшивке, охлаждение корпуса, разрядка аккумуляторов, банальные голод и жажда. Если благодать не снизойдёт, жить нам осталось не больше недели.

– Как считаете, остальным стоит говорить?

– Рэм, командир экипажа – все-таки вы. Не вам у меня спрашивать, что делать.

– Да знаю я. Просто вы старше, да и с богами побольше моего общались. Совета вашего хочу попросить.

Виргиний скривился и ничего не сказал.

«Интересно, – подумал Рэм, – может, спросить его о случаях, когда боги бросали свой экипаж прямо в гиперканале?»

Командиру живо представилось, что ответит Виргиний. Он скажет, что таких случаев ему неизвестно, а вот случаев, когда корабль уходил на сверхсвет и пропадал без вести – пруд пруди. Хотя и мизерное количество, если сравнивать с числом успешных полетов.

Одним пропавшим кораблём на десять миллионов достигших цели можно и пренебречь. Но даже один корабль из десяти миллионов – много, когда ты на его борту.

– Вы ведь служите этому богу уже десять лет…

– Одиннадцать. Я вам вот что скажу – многие боги, особенно венероиды, ведут себя непоследовательно. Старые церемонии могут им наскучить, и тогда они требуют новых. А каких именно – это надо ещё придумать. Я с разными богами намучился по молодости. Но надо сказать, бог этого корабля всегда был исключительно пунктуален. Я уже начал считать, будто знаю все его повадки. Так радовался, когда к нам в команду попала Юния – она для нашего бога подходила идеально.

А тут такое. Ничего про подобное не помню. Если богу не нравится молебен, он реагирует сразу. И не пропадает с концами.

Они ещё немного помолчали.

– Значит, так. Ваше святейшество, идите пока к себе. Повторите попытку через два часа. Пока примите стимулятор. А мы попробуем решить проблему техническими средствами.

Когда жрец покинул капитанскую каюту, Рэм нервно перевёл дыхание. Колени подрагивали, и капитан присел. В лётной школе Рэм был далеко не отличником, но все нужные для профессии навыки получить сумел. Иначе ему просто не дали бы лицензию. Закон Божий Рэм еле-еле сдал на проходной балл и раньше не комплексовал по этому поводу. Ну что может быть менее практично для межзвёздного пилота, чем богословие? А вот нет, оказывается, и оно бывает нужно.

«Не мне думать о божественном». Виргиний наверняка разберётся в этой стороне вопроса куда быстрее и эффективнее, чем он. Дело капитана – его корабль.

На борту находилось девятьсот тонн чернозёма и семь человек – капитан Рэм, жрецы Виргиний и Юния, борт-механик Квинт, почвовед Георгий и представитель планеты Динамия с дочерью. Последние были на корабле людьми чужими. Почвовед занимался исключительно грузом и ничего дельного в сложившейся ситуации посоветовать не мог. Рэм решил, что пока обсудит ситуацию с бортмехаником, а там видно будет.

Квинт обитал в кормовой части корабля. Его главным талантом было все время находиться неизвестно где – хотя казалось бы, куда можно спрятаться на малотоннажном почвеннике? Но теперь он явился в капитанскую каюту через минуту после вызова – видимо, осознавал всю серьёзность положения.

– Доложите ситуацию. Что говорят наши самописцы?

– Я пока смотрел только левый. Все, в общем, как мы помним. Вылет был вчера в семнадцать-пятьдесят. Виргиний и Юния совершили молебен в шестнадцать-сорок. До молебна датчик манны показывал четыреста, после молебна значение подскочило до пяти тысяч. В общем, наши жрецы старались на славу, – Квинт осклабился.

– Без подробностей. Что дальше?

– В девятнадцать-двадцать мы вошли в гиперканал. На это ушло восемьдесят единиц манны…

– Как и обычно.

– Вот именно. Совершенно стандартная ситуация. В полёте тоже был совершенно стандартный расход – сто двадцать на парсек. Бог оставил нас неожиданно и мгновенно. В четыре часа пятьдесят две минуты сорок одну секунду и восемьсот семьдесят четыре миллисекунды. Только что был нормальный расход и уровень четыре с лишним, а в следующий момент: расход – ноль, уровень – ноль. Естественно, и из канала нас мигом выкинуло.

Квинт принялся живописать подробности работы всех систем после злополучного момента. То, что он рассказывал, сводилось к следующему: вся техническая начинка корабля работала без неисправностей – кроме тех-устройств, требовавших божьей помощи. Те в основном отрубились сразу. Ни алтарь, ни теофидер, ни гипердвигатель, ни маннохранилище, ни оракул не подавали признаков жизни. Даже когда разбуженные Рэмом Виргиний и Юния провели экстренный молебен, сенсоры не показали ни малейшего изменения.

Генератор гравитации продолжал работу в штатном режиме. Как пояснил Квинт, новейшая система, установленная на корабле, использовала божью помощь, только чтобы зарядить рабочий объём, а вот испускание гравитонов из него обеспечивалось средствами вполне материалистичными. По прикидкам Квинта, генератор должен был обеспечивать сносную гравитацию в течение ещё двадцати-тридцати суток.

– Ясно. Что мы можем сделать, чтобы добраться до цивилизации своим ходом, на досветовой скорости?

И тут у Квинта было что сказать. До ближайшей станции полпарсека, до ближайшей обитаемой планеты – в десять раз дальше. Энергии на корабле хватит, чтобы разогнаться где-то до одной десятой скорости света. Это если отключить компенсатор перегрузок, а значит, на ускорение уйдёт суток пятьдесят. Полёт до станции займёт уже тысячи суток. Сигнал о помощи на ту же станцию долетит за триста суток. Всё это намного больше, чем позволит выжать система жизнеобеспечения.

– В общем, я бы предложил следующее: послать всенаправленный сигнал о помощи и надеяться, что в непосредственной близости от нас есть кто-то, кто сможет его принять. Больше ничего в голову не приходит.

Каюты жрецов, как и на большинстве транспортных кораблей, вплотную примыкали к часовне, располагаясь за алтарём. Каюты Юнии и Виргиния стояли стена к стене, но выходили в разные коридоры. Юния в своём отсеке вообще обитала в гордом одиночестве. Лишь изредка Квинт или Рэм проходили мимо неё в машинное отделение. Поэтому услышать, как кто-то скребётся в дверь, было несколько неожиданно.

Отворив дверь, молодая жрица увидела Пелагею – девушку с планеты, на которую они везли чернозём.

– Привет, можно к тебе? – спросила Пелагея, почему-то шёпотом.

– Проходи.

Пелагея деловито юркнула в каюту.

Бойкая девчушка заинтересовалась жрицей с самого начала их путешествия. Робостью Пелагея не отличалась, но, кажется, побаивалась гнева папаши. Потому подлавливала Юнию в коридорах или ошивалась невдалеке от часовни.

Самой Юнии это внимание было в целом приятно. Ей приходилось общаться в основном с мужчинами: коллег-жриц она встречала редко и нерегулярно, остальные женщины в основном смотрели на неё неодобрительно и старались свести контакт к минимуму. Пелагея вела себя дружелюбно, к тому же она была младше Юнии всего на пару лет.

– Будешь печеньки? – Пелагея вынула из-за пазухи пакет с динамийскими сладостями. Когда Юния попробовала их в первый раз, они не показались ей особенно вкусными, но со временем это печенье нравилось ей всё больше и больше. Юния задумалась, стоит ли есть их сейчас, когда капитан велел готовиться к повторению молебна. С тех пор как её однажды стошнило во время службы, жрица взяла за правило ничего не есть за десять часов до церемоний. Но сейчас ей предстоял третий молебен за сутки, и дополнительный источник сил был очень кстати.

– Слушай, а что случилось? – спросила Пелагея, когда жрица закинула чудо-печенье в рот.

– Ы-о-ём? – переспросила та.

– Ну, утром нас тряхнуло, я смотрю в иллюминатор, а там – космос. Ну то есть мы же не в канале сейчас.

Юния кивнула.

– А должны быть там. Так что произошло?

– Да ничего особенного. Боженька капризничает. Изредка, но бывает. Выкинул нас из канала, теперь уламываем его, чтобы пустил обратно. Возможно, прилетим на вашу планету с опозданием на день-другой.

– И что, часто такое случается?

– Редко, но бывает. Пока я служу, второй случай. С нынешним богом – первый, раньше он не капризничал. У меня на курсах одногруппница была, так у них корабельный бог на каждый полёт что-то новое требует. Она уж вся измоталась, чего только не перепробовала, говорит. В том числе то, что считала невозможным и то, о чём и не догадывалась.

– У вас ещё и курсы есть?

– Ага. Но короткие. Две недели, и всё, готова направлять корабли молитвой. Ну, если экзамен сдашь, конечно. Но его из девушек почти все сдают, это у парней проблемы бывают.

– Слушай, я хотела спросить, это, может быть, бестактно, но мне вот интересно…

– Да спрашивай уже.

– А твои родители, они как отнеслись к тому, что ты стала жрицей?

Юния задумалась.

– А бог его знает, как бы отнеслись. Были бы живы, ни за что бы в жрицы пойти не решилась.

– Ой, прости, пожалуйста.

– Да нет, ничего страшного. Когда папа разбился, мне полтора месяца до совершеннолетия оставалось. Родни нет вообще, я и подумала – кого стесняться. Кое-как перекантовалась эти полтора месяца и – на курсы жрецов.

Пелагея молчала.

– Только жалеть меня не надо. Я пошла в жрицы, потому что хотела этого. Мне всё нравится.

– Да я ничего такого не хотела сказать.

– Ладно, проехали. Что я всё о себе да о себе.

– Ты очень интересно рассказываешь. У нас-то на планете вообще никаких богов нет – с тех пор, как от Петрократора отреклись.

– А вот это как раз интересно. У вас сильный бог был. Он же один хранил всю вашу планету?

– Ага. Но я мало что запомнила. Когда отречение было, мне и двух лет не исполнилось. А те, кто помнит, все по-разному говорят. Петрократор же нас не просто так хранил, а потому что мы сами хранили верность его заветам. Ну вот кто-то говорит, что непосильные это были заветы. Правильно, дескать, от них отказались. Другие, наоборот, жалеют. Вон, чернозём теперь с других планет завозить приходится. А при Петрократоре такого не было.

Из-за стенки послышался глухой стук. Юния приложила палец к губам, и Пелагея замерла. Жрица подошла к стенке и открыла неприметный лючок – видимо, вентиляционный.

– Да?

Из вентиляции послышался голос пожилого жреца:

– Я хотел бы повторить попытку через полчаса. Ты будешь готова?

– Буду.

– Хорошо. Тогда встретимся у алтаря.

Юния закрыла лючок и обернулась к собеседнице:

– Слышала? Спасибо большое за печеньки, но мне надо готовиться.

– Все понимаю. Удачи тебе. Желаю, чтобы всё получилось.

Пелагея выпорхнула из каюты.

Юния задумалась, не поставить ли клизму. Поразмыслив, решила рискнуть – вряд ли динамийское печенье успеет проделать долгий путь по её пищеварительной системе. Поэтому она ограничилась тем, что приняла душ и прополоскала горло.

Угрюмый Виргиний ждал её у алтаря. Он был в церемониальном кушаке, оставлявшем торс обнажённым.

– Юния, у тебя всё хорошо? Ты точно готова?

– Я всегда готова. – Юния начала раздеваться. – А что, могут быть проблемы?

– Честно говоря, я не уверен, что богу понравится повторение молебна одними и теми же жрецами.

– Ну, других жрецов мы посреди космоса вряд ли найдём.

– Пятнадцать лет назад я служил на другом корабле. Там был сходный случай. Бог не хотел давать манну для прыжка в гиперканал. Ситуацию спасла идея моей тогдашней напарницы – устроить массовый молебен. Всей командой корабля – а это было человек двадцать. Бог наш после этого года три давал манну без единого сбоя. Надо сказать, после того полёта некоторые члены экипажа захотели перевестись на другие корабли, особенно женщины. У тебя был подобный опыт?

– Только на курсах. И народу там было поменьше, человек пять-шесть. – Юния скинула бельё, оставшись нагишом. – А что, хотите попробовать?

– А ты не против?

– Я-то нет. Рэм красавчик, да и остальные ничего. – Юния развеселилась. – Представителей Динамии мы ведь в это втягивать не будем?

– Что ты, конечно, нет. Они пассажиры, а не команда.

– А вы команду уговорить сможете?

– Посмотрим. Георгий может запротестовать, но Квинт и Рэм, полагаю, будут не против.

– Мне их позвать? – Юлия повернулась к выходу, словно собралась созывать команду в чём мать родила.

– Да нет, пока попробуем как обычно.

Юния изобразила на лице разочарование.

– Ты готова.

Юния кивнула.

Виргиний скинул церемониальный кушак и профессиональным движением отвесил молодой жрице пощёчину.

– На алтарь, сучка!

Юния покорно взгромоздилась на алтарь. Пожилой жрец грубо обхватил её своими сильными руками.

«Боги, ну почему вы так любите анал?»

«На венерических богов приходится три четверти от всей известной человечеству божественной массы. Авентюрных богов, включая марсоидов, вшестеро меньше. Музы и момусы составляют три и семь процентов соответственно. На социальных богов приходятся ничтожные доли процента. Тем не менее именно социальные боги наиболее широко известны, поскольку их деятельность оказывает наиболее серьёзное влияние на человеческое общество…»

Георгий усмехнулся. Да уж, не поспоришь. Общество старательно делает вид, что венерических богов не существует. Про авентюрных богов и их жрецов сочиняют приключенческие романы; социальные боги оккупировали антиутопии и текущий политический дискурс; суровый, но щедрый марсоид является обязательным элементом военно-патриотической пропаганды. А венероиды – фу, это такая гадость, приличные люди с ними не водятся.

На счету у Георгия были десятки рейсов и мегатонны перевезённой почвы. Те рейсы, на которых сверхсветовая скорость обеспечивалась не через венерический гиперканал, он мог пересчитать по пальцам. И до сих пор вспоминал их с содроганием.

Он перелистнул пару страниц и прочитал:

«На вопрос о природе богов наука до сих пор не имеет определённого ответа. Кто они и чем были до того, как стали богами? Находятся ли они внутри нашего мира или же вне его? Действительно ли они не подчиняются физическим законам или всё же подчиняются, просто эти законы нам неизвестны? Последний вопрос первостепенно важен для истории науки.

Одно несомненно: существует совокупность физических процессов, которые могут произойти исключительно благодаря божественному вмешательству. К ним относится перемещение материи со сверхсветовой скоростью, мгновенное перемещение информации, зарядка гравитонных генераторов, обеспечивающих искусственную силу тяжести…»

Последний пункт списка ещё пять лет сформулировали бы проще – «искусственная гравитация». Но – увы и ах для религиозных философов – ученые раскрыли физический принцип этого явления. Ещё лет пять-десять, и боги перестанут быть необходимым условием прямохождения в космическом пространстве. Если не сдохнем в этой межзвёздной пропасти, даже можно будет походить по такой станции.

Книга всё больше разочаровывала почвоведа. Всем известные факты, прописные истины и противоречащие объективным данным измышления. Не то что бы Георгий надеялся найти в ней способ разжалобить их похотливого божка…

В каюту постучали. Почвовед отложил книгу.

За дверью обнаружился капитан Рэм. Лицо у него было напряжённое.

– Смотрю я на твою рожу, капитан, – начал Георгий, – и уже знаю, что ты скажешь. Наши духовные гиганты так и не смогли дотрахаться до трансцендентного сердца корабельного господёныша.

– Не богохульствуй. Дело серьёзное.

Кажется, Рэм был готов врезать почвоведу по морде.

– Ладно, извини. Меня временами заносит. – Капитан вроде чуть поостыл, и Георгий продолжил: – Но ведь я прав?

Рэм кивнул.

– И каков теперь план?

– Виргиний предлагает устроить молебен всей командой. Он, Юния, я, ты, Квинт.

Георгий даже не нашёлся как это прокомментировать.

– Если это будет необходимо, нам придётся это сделать, – сказал Рэм, – если я так посчитаю, это будет приказ, который выполняется без обсуждения.

Георгий наконец заговорил:

– Нам ведь всем Юнию трахать придётся? Не друг друга? Ты, конечно, извини, но на тебя у меня вряд ли встанет.

– Нет. Виргиний говорит, что наш бог строжайше гетеросексуален. Когда при тестировании систем ему показали лёгкую гомоэротику, он потом месяц дулся и манны не давал.

– Ну да, бог не пидор, лишнего не попросит. – Георгий задумался. – Виргиний, значит. Слушай, а ты не думал, что они с Юнией нас дурачат?

– Как дурачат?

– Ну, может, им в групповушку поиграть захотелось, вот они и подговорили господа, чтобы он имитировал отрешённость.

– Да как ты о них подумать так мог?

– А что? Ты их давно знаешь? Можешь поручиться, что они все молебны честно отслужили?

– Это-то я как раз могу.

Георгий встрепенулся.

– Погоди-погоди. То есть ты что, тоже…

– Ничего не тоже. Неуч. В часовне камера наблюдения стоит.

Георгий расхохотался.

– Рэм, ну ты даешь. Ещё и вуайерист…

Удар отбросил почвоведа к кровати. Рэм досадливо встряхнул рукой.

– У меня твой сарказм в печёнках сидит. Заткнись уже. Я тебе информацию донес, ты услышал. Всё!

– Прошу прощения, капитан.

– Жди команды. И если она будет, засунь своё паясничанье куда-нибудь поглубже.

Когда за Рэмом затворилась дверь, почвовед еле слышно произнес:

– Подыхать – так весело.

Виргиний и Квинт полдня возились с оборудованием часовни. Наконец Квинт развёл руками – абсолютно все устройства были исправны. Вся проблема заключалась в отсутствии бога.

Бортмеханик спросил жреца:

– Виргиний, скажите честно: вы сами верите, что у нас что-то получится?

Жрец вздохнул и сел рядом с Квинтом.

– Все наши нынешние, уж прости за каламбур, телодвижения основаны на одном предположении. Что бог всё ещё сидит у нас в алтаре и ждёт, когда мы удивим его своей изобретательностью. Между тем вероятность этого невелика. Все выглядит так, будто он нас оставил с концами. Его нет в этом алтаре, и какие изощренные церемонии мы бы ни придумали, бог нас просто-напросто не услышит.

– Но ведь даже если алтарь опустел, его может занять другой бог. Такие случаи ведь бывали?

Виргиний вздохнул.

– Знаете, в полупарсеке от ближайших признаков цивилизации я бы не стал на это рассчитывать.

Квинт достал устройство незнакомой жрецу конструкции и подсоединил к выходам теофидера.

– Что это?

– Обычный радиоприёмник. Посмотрим, вдруг что есть поблизости.

Поблизости ничего не оказалось. Просканировав весь диапазон, Квинт повысил чувствительность и повторил операцию. Потом ещё раз и еще. Наконец ему удалось поймать новостную передачу.

Помочь им этот сигнал ничем не мог. Он шёл с отдалённой планеты, и ему было уже много лет. Диктор рассказывал о встрече президентов Империи Безбожных Миров и Альянса Приключенческих Планет, на которых лидеры обсуждали перспективы взаимовыгодного сотрудничества.

– Забавно, – прокомментировал Квинт, – мы-то знаем, что они уже третий год воюют.

– Тихо! – заорал вдруг Виргиний так, что у Квинта заложило одно ухо. Оправившись от неожиданности, бортмеханик проследил за направлением указательного пальца жреца. Тот указывал на приборную панель алтаря. Показатели на ней, ещё недавно бывшие на нуле, медленно, но уверенно начали расти.

Исчезнувший бог начал подавать признаки жизни.

– Да что вы творите, черт вас побери?!

Властор, сын Софрона, товаровед первого разряда и торговый представитель планеты Динамия, ворвался в часовню. Его взгляду предстала следующая картина. Корабельная жрица раскорячилась на алтаре в немыслимой позе. Левая грудь у неё была оголена, правую зажал ладонью бортмеханик. Остальная одежда была пока при ней. Жрец одной рукой держал жрицу за волосы, другой направлял руку бортмеханика. По бокам от алтаря в некоторой нерешительности переминались капитан и почвовед. Лица у всех, кроме жреца, были крайне смущённые и неуверенные, особенно у бортмеханика.

– У нас алтарь сломался, пытаемся его починить, – сказал почвовед.

– Ага, вижу. Это теперь так называется?

– Молодой человек, что вы как маленький? Ни разу о венерических богах не слышали?

– Получается, кстати, плохо, – сказала жрица, – Квинт, не обижайся, я не про тебя. Просто смотрю я на показатели, а они всё это время только падают. Господин Властор, может, вы тоже присоединитесь, раз уж пришли?

– Лучше пусть дочурку позовет, – вставил почвовед.

Властор выхватил пистолет.

– Я твои слова тебе в жопу затолкаю! Никому не двигаться! Предупреждаю, я стрелять умею! Я под Агриппией воевал!

– Показатели! – взвизгнула вдруг жрица, потом подняла взгляд и взвизгнула вторично: – Оракул!

Показатели, вернувшиеся было к нулю, подскочили почти до предела. Оракул горел зелёным светом. Корабельный бог требовал у паствы немедленного разговора.

Жрец вопросительно посмотрел на Властора. Тот кивнул и опустил пистолет. Виргиний подошёл к оракулу и натянул шлем на голову. Его глаза загорелись зелёным светом, и он заговорил хриплым, не своим голосом:

– Стрелять! Оружие! Война! Романтика!

– Марсоид! – оторопело произнесла жрица, – к нам в алтарь не тот бог залез.

Оракул обратил на неё зелёные глаза жреца.

– Мерзость! Извращение! Закрой!

Квинт, который так и забыл отпустить грудь жрицы, немедленно отдёрнул руку. Юния проворно встала с алтаря и натянула кофту.

– Так лучше! Симпатичная!

Капитан подошёл к оракулу и спросил:

– Господи, чего ты от нас хочешь?

– Война! Романтика! Добровольцы! Жестокая империя! Благородный альянс! Приключения! Планеты!

– Он хочет, чтобы мы воевали против Империи Безбожных Миров, – зачем-то перевёл капитан.

– Но наша планета в союзе с Империей! – сказал Властор. – И вообще, мы везём груз чернозёма.

– Подлый имперец! Перевоспитаешься! Чернозём! Как скучно! Продадите чернозём! Купите оружие! Большую пушку! Ты стрелок!

Послышался хлопок. Рэм глянул в окно и увидел, что они ушли в гиперпространство. Стенки канала были не розовыми, как обычно, но ослепительно-белыми.

– Поздравляю, бойцы! – хихикнул почвовед Георгий. – Теперь мы – воины света.

Георгий Герцовский. Базилик

Грот плывёт по траве, устремляясь к бледно подсвеченным домикам на другой стороне шоссе. Эти домики относятся к мотелю с «оригинальным» названием «Лесная сказка». Сам лес чёрной тенью нависает сзади – но лишь в темноте он выглядит густым. На деле – лесополоса в три ряда. Так себе сказка. Но настоящие чудеса – хоть и печального свойства – случаются внутри одного из домиков, куда невидимый Грот проскальзывает вслед за высоким спортивным парнем.

Вслед за молодым человеком пришелец вползает в комнату мотеля. Грот в своём изначальном теле – полупрозрачная сухопутная медуза, а потому почти незаметен вне круга света прикроватной лампы.

Артём (так зовут парня), поставив на тумбочку стаканчик с виски, занят пересчётом купюр. Артём по-мужски красив: волна тёмных волос струится через кудрявые баки и плавно мелеет до трёхдневной небритости на подбородке. Зачёс назад и ярко-небрежная одетость делали бы молодого человека похожим на Элвиса Пресли, если бы не слишком серьёзный взгляд карих глаз.

Проскользнув под кроватью, на которой сидит Артём, Грот быстро взмывает под штаниной по ноге и через мгновение оказывается внутри человеческого тела. Артем – точнее, тот, кто им только что был, – роняет стакан с виски и, обмякнув, съезжает с кровати на пол. Лежа на полу, Грот в теле Артёма делает несколько несуразных движений ногами и руками, учась управлению. Через пару минут Грот встает, оглядывается затуманенным взором, медленно и неуклюже подходит к двери в номер и запирается.

Два часа, пока полностью не стемнеет и не стихнут звуки в мотеле, Грот сидит на кровати и смотрит перед собой. На стук в дверь не реагирует. Далеко за полночь Грот наконец отпирает дверь, тихо выходит из номера, а потом из мотеля.

Послав отчёт основному кораблю и забрав аннигилятор, Грот уничтожает посадочную капсулу и возвращается в «Лесную сказку».

Второй жертвой аннигилятора становится хозяйка мотеля. Когда Грот подходит к домику, она задаёт ему пару никчёмных вопросов. Грот ещё не освоил речевой аппарат, пытается что-то промямлить в ответ, но, поняв, что получается плохо, решает вопрос кардинально. По ступеньке мотеля, на которой только что стояла хозяйка, катится, гонимый порывом ветра, прошлогодний лист.

Планета, с которой прибыл Грот, на другом конце галактики. Если, закрыв рот, сказать слово «йохабу» – получится что-то напоминающее название этой планеты на языке медуз.

Йохабцы – знаменитые паразиты. Покрывая планету собой, словно слизью, они терпеливо ждут гостей, чтобы забрать их тела. Тех, кто по неосторожности ступил на скользкую почву Йохабу.

Вскоре развитые цивилизации галактики изучили это свойство медуз, и гости на Йохабу прилетать перестали. Тогда медузам пришлось самим искать доноров. Грот – один из таких искателей.

Ночью впервые в жизни Грот видит сон. Но понять, что происходит, не может – всплывающие образы, обрывки фраз то и дело заставляют его просыпаться, пугаться, искать соответствий увиденному в полутьме комнаты. Безуспешно.

«Либо донор был болен, либо это адаптация». Решив, что скорее второе, Грот успокаивается и дальше спит не просыпаясь.

Будит Грота стук в дверь. За окном светло, мозгами Артёма Грот понимает, что уже утро. Он даже догадывается, кто пришёл – хотя Грот её в жизни не видел.

– Ты что мне вчера не открывал? – накидывается Лия. – Я стучала, слушала – тишина. Уходил, что ли? Неужто на Светку позарился? – Лия замолкает лишь на мгновенье, но, не получив ответа, тараторит дальше: – Слыхал, что случилось? Хозяйка мотеля – как её, Инесса, что ли – пропала куда-то. Сын уже в милицию позвонил. Говорит, это на неё совсем не похоже. Может, ты ночью что-нибудь слышал?

Грот мотает головой, все ещё опасаясь говорить.

– Ну и как тебе Светка? – прищуривается Лия.

Грот знает, что Лия – помощница Артёма, и с этой бойкой невысокой девчонкой с короткой стрижкой крашеных волос у того были отношения. Точнее, она так думает, Артём же не относится к служебному роману серьезно. «Профилактический перепихон, ничего боле», – прозвучало в голове Грота Артёминым голосом. Сам Артём – директор анимационного центра, то есть администратор у актёров, играющих пиратов, клоунов и говорящие бананы. Он делает много важных и полезных вещей для неважного и бесполезного шоу. Также Грот знает, что команда аниматоров держит путь в город Т., где через день состоится крупная рекламная акция.

– Светка… мне… не нравится, – получается выговорить, хотя и с хрипом. – Костлява. Спать хотелось, вот и закрыл.

– Я вижу. – Лия кивает на стакан, лежащий на полу. – Костлява? А я прям жирдяйка, что ли?

«Женщина всегда найдёт на что обидеться. Или сделает вид», – мысленно напоминает себе Грот усвоенное не им.

Снова стук в дверь. Заглядывает молодой парень с чубом – Грот понимает, что это сын пропавшей хозяйки.

– В полиции заявление приняли, начали розыск. Вы езжайте, но я оставил ваши номера телефонов и данные паспортов. В полиции попросили. Мало ли, вдруг понадобится что…

– Хорошо, – говорят Лия и Грот одновременно.

Рекламную акцию в день города Т. проводит новый оператор сотовой связи. Аниматоры везут с собой восемь костюмов божьих коровок. Пятнистый жучок – символ нового оператора. Сотовики отправили аниматоров не поездом, а на фирменном автобусе, то ли из уважения, то ли боясь за костюмы.

Артём и его бригада уже дважды отыграли в других городах, и сотовики решили не искать добра от добра.

Прибывают в гостиницу города Т. ближе к шести вечера, расселяются. Лия уезжает к каким-то старым знакомым и Грот, поужинав, отправляется спать. К телу ещё не привык – усталость накапливается быстро.

Ночью опять видит сны: лица людей, которых Артём когда-то знал, странные места, жутковатые существа… Грот опять не раз просыпается – однажды от собственного крика. Помимо знакомых Гроту страха и непонимания, во сне мелькают новые чувства. Грот не способен распознать их и описать. Тени, всполохи, блики незнакомых, новых эмоций. Ничего более.

Позавтракав, Грот выходит на гостиничный двор – прогуляться и осмотреться. Некий маленький зверёк – вспомнилось «кошка» – сидит на высоком дереве и отчаянно мяукает.

«Котёнок, – понимает Грот, пользуясь памятью Артема. – Высоко забрался, не может слезть».

Гроту становится весело. Медузам такое нравится. Но веселью что-то мешает. Какое-то новое чувство – да, да, оно и во сне мелькало – портит удовольствие от наблюдения за беспомощностью котёнка. Что за чувство? Грот пытается разобраться. Несколько раз поднимает глаза, выискивая котёнка, и снова вниз опускает, сосредоточиваясь на себе.

«Что со мной происходит? Это что – жалость? Так они называют это? Когда не радуешься чужой беде, а, наоборот, хочешь выручить. Со-стра-даешь. Но зачем?! Какой в этом смысл?» – думает Грот.

Какая-то тётка неуклюже пытается ссадить котёнка на протянутую тому палку, но деревяшка слишком коротка, и котенок, чуть не сорвавшись, начинает мявкать ещё тревожнее. Пацан лет десяти, что-то обсудив с теткой, храбро взбирается по дереву и – сам, правда, чуть не сорвавшись – цепляет-таки котёнка на правое плечо. Зверёк не стал дожидаться, когда его поставят на землю – спрыгивает сразу, как высота становится безопасной.

«Идиоты, – внутренне усмехается Грот, – убежала ваша добыча-то. Не сожрёте теперь. – Смотрит на тётку с мальчиком и понимает, что они радуются. – Невкусные кошки, наверное».

Грот возвращается в гостиницу. Установочный сбор с аниматорами проходит почти без сбоев – Грот просто дает вытекать словам из памяти Артёма. Конечно, если бы актеры слушали внимательнее, точнее, если бы вообще слушали, нашли бы множество нестыковок. Но аниматоры в этих вопросах не кошку, а собаку съели, а собрание – просто формальность.

Вечером развозят божьих коровок по точкам. Потом Грот сидит в автобусе, запаркованном неподалёку от Центральной площади. Вся информация с точек будет стекаться сюда – к координатору.

Акция на площади проходит на удивление ровно – если не считать того, что от Сани Молохова быстро запахло спиртным, хотя никто, как всегда, не заметил, где пятнистый жук успел отыскать желанный нектар. Но так всегда.

Звонит Лия с точки в другом районе – там тоже порядок, не считая драки.

По её словам, трое каких-то дебилов пристали к паре, за которую заступился дядечка средних лет.

– В общем, – говорит Лия, перекрикивая шум толпы, – отхайдокали дядечку – мама не горюй! Он только раз и успел одному гопнику по мордасам съездить! Хорошо, полиция была рядом! Одного схватили, а двое других – аля улю! В остальном всё зашибись! Я, – Лия затишает голос, насколько возможно, учитывая праздничный шум, – даже накатила слегка. Не смогла устоять под блиночек с икоркой. Вкуснотища!

Грот понимает, почему рассказ Лии показался ему столь порывистым.

– Зачем? – спрашивает Грот. В автобусе можно говорить негромко.

– Тём! Не будь занудой! Ну выпила каплю, что теперь, премии лишишь? Или не любишь, когда губы пахнут коньячком? Буду знать!

– Зачем дядька за ту пару заступился?

– А х… хто его знает? – удивляется Лия вопросу, отчего тон её голоса съезжает к басам. – Не понравилось… поведение.

– Может, чей-то отец? – Грот понимает, что задаёт глупые вопросы, но хочет понять логику землян. Это часть его работы.

– Да нет, почему? – Лия, кажется, даже трезветь начинает. – Тебе-то какая разница? Стало жалко молодых, парень там был – совсем хлюпик, вот дядечка и решил помешать беспределу. Помешал, тля…

– Всё равно не понимаю, – сознается Грот. – Жив хоть дяденька?

– Да, минут через десять «Скорая» прикатила, увезли.

– Ясно, – врет Грот. – Отбой! Будут новости – звони. И, Лия! – Память Артёма хранила директорские навыки. – Не пей больше! Вечером выпьем, – говорит Грот. В его планы входит более тесное знакомство с человеческой физиологией.

– Опаньки! – хохотнула Лия. – Ловлю за язык! Причём коньячными губами!

«Зачем этот дядька бросился помогать посторонним? Опять, что ли, жалость? Сострадание? Смешные эти люди. Их будет легко захватить», – думает Грот, глядя на буйство веселья сквозь стекло автобуса.

Вечером с Лией Грот познает новое. Телесные ощущения его удивляют мало, а вот эмоции… Обнимая девушку, Грот ощущает не только влечение, но что-то незнакомое. Он хочет одновременно защитить Лию и сделать ей приятно; хочет смять, сжать, стиснуть – но не слишком больно, ибо жалко… Он не хочет делать ей больно.

«Люди как сломанные приёмники радиочастот, – думает Грот, проводив Лию. – Внутри такая неразбериха, с ума сойти». Грот – по Артёминой привычке – наливает виски, выпивает и ложится, надеясь быстро уснуть. Но получается не сразу – какое-то время Грот наслаждается теплом, растекающимся по утомлённому телу.

Утром следующего дня аниматоры уже на пути обратно в Москву. Решают проехать без остановки, и поздно вечером Грот впервые входит в квартиру Артёма.

Двухкомнатная квартира – съёмная, но внутри все на местах и даже прибрано. Артём для холостяка был настоящим педантом.

Грот доволен собой. Во-первых, он захватил тело развитого существа – призвание и мечта любого йохабца. Он стал одним из землян, частично их изучил – тоже в плюс. Ещё немного подсобрать информации, и можно начинать экспансию. Корабли йохабцев будут здесь через несколько лет, конечно, если доклады его, Грота, и ещё двух разведчиков будут положительными.

«Планета подходящая. Людские особи слабы, податливы на глупые эмоции, не конструктивны. Раздолье для сородичей. Возможно, это станет самой удачной интервенцией в нашей истории», – думает Грот.

Грот испытывает чувство гордости за то, что именно он – один из первых покорителей новой планеты.

«Какой бред, – думает Грот. – Что со мной происходит? Земляне способны радоваться чему угодно».

Сами же йохабцы радуются только тогда, когда захватывают ресурсы – тела, планеты, пищу. Чужие, ничьи – не важно. Ресурсы – это всё. Этому медуз научила борьба за выживание, длившаяся миллионы лет.

На следующий день Грота будит звонок телефон. Звонит Рита – девушка, с которой у Артёма такие же отношения, как с Лией, – встречаются, в кино-рестораны ходят, спят. Но серьёзных чувств нет. Хотя Рита, похоже, пытается себя убедить в обратном – ей уже двадцать семь, пора замуж.

– Привет, киса, ты как?

Она всегда зовет его кисой, хотя Артёму это не нравилось – не кот ему вспоминался, а подручный Остапа Бендера.

– Нормально, – отвечает Грот.

– Ты где пропадал? – мурлычет Рита.

– По работе ездил. В Т. катались.

– Понятно, – говорит Рита, а Грот понимает, что ответ она не слушала. – Приедешь в гости? – всё тем же мурлыкающим тоном спрашивает она.

– Может, ты ко мне? – предлагает Грот, который с непривычки устал от общественного транспорта, а в машину Артёма садиться ещё опасается. Но эксперимент, поставленный с Лией, Гроту понравился, и он не прочь повторить с другой.

– Не вопрос. Скоро буду. Что-нибудь прихватить?

Рита входит с бутылкой белого вина. Молодые берут бокалы, плюхаются на диван – пьют, болтают, смеются и целуются. Когда проголодались, решают заказать пиццу.

– Давай вот эту, с помидорами, сыром и базиликом? – Буклетик с рекламой пиццы нашёлся на тумбочке, возле старого телефона. – Киса же помнит, что котёнок, – так Рита себя называет, – мяско не ест? Хватит нам одной, но большой?

– Конечно. – Грот смотрит на Риту и улыбается, ощущая, как выпитое вино сказывается на настроении и будит желание.

Грот моется в душе, когда раздаётся звонок в дверь – привозят пиццу. Но как только – ещё в коридоре – открывается картонная коробка, Грот, чуть не снеся дверь, выбегает из ванной. Он ещё не видит, не понимает, что происходит, но это срочно надо прекратить!

Запах.

Грот чувствует, что этот запах его убивает. Грота охватывает спазм, дышать становится невозможно, он задыхается, руки и ноги начинают неметь. Паника охватывает Грота. Страх – чувство медузам знакомое.

Йохабцы не гостят в чужом теле – они в нём живут. И если тело умрёт, погибнет и паразит. Он не выползет, не найдет новое тело – медузы вселяются лишь однажды. А вселившись, становятся тем, чьё тело забрали. Не гостем – хозяином, и не уходят, а умирают.

Грот это знает прекрасно и умирать не собирается.

Рита, в руках которой кусок пиццы, закрыв дверь, удивлённо смотрит на Грота, который стоит в коридоре голый и, схватившись за горло, сипит:

– Выкинь ее! Немедленно выкинь!

Задержав дыхание, на гнущихся ногах он подходит к обомлевшей Рите, выхватывает из рук коробку с пиццей и – доковыляв – выбрасывает её в окно. Потом сразу же бросается вон из квартиры, зажав нос пальцами, чтоб не вдохнуть.

Первый вздох лишь этажом ниже. Тут запах уже не чувствуется. Почти. То, что пыталось убить Грота, наконец ослабляет хватку. Он вызывает лифт и, спустившись, выбегает на улицу – надышаться. К счастью, подъездная дверь далеко от места, куда шлёпнулась коробка с пиццей – запаха нет. Только сейчас Грот вспоминает, что делала Рита, пока он метался по комнате. Кажется, она всплёскивала руками и повторяла:

– Киса, да что случилось?! Зачем ты отобрал у котёнка мняку?

Ещё что-то. Но это неважно.

Постояв во дворе и отдышавшись, решает в квартиру не возвращаться. Рите потом позвонит, как-нибудь объяснит. Ключи у неё есть свои – закроет. А пока надо понять, что же произошло. Ведь он не раз встречал это блюдо. На том же Дне города каждый пятый ходил с фастфудом в руках. Были и с пиццами. Что же в этой не так? Он стал вспоминать запахи.

«Трава. Маленькие зелёные листики, которыми была посыпана пицца – в них всё дело. Кроме них, в составе были – уже хорошо знакомые Гроту – помидоры, тесто и сыр. Но дело не в них. Ба-зи-лик – так, кажется, Рита называла эту траву? Вот чего мне отныне надо бояться».

Надумал поехать к Лии – у неё и переночует. Запах базилика в квартире Артема вряд ли так быстро выветрится. Рискнул отправиться на Артёмином серебристом «Цивике». Выясняется, что навыки вождения передались в полной мере – доехал без приключений.

– Ты что на работе не появился? – с порога спрашивает Лия, но видно, что гостю рада. – Там три заказа лежат. Первый уже на послезавтра. День рождения кого-то из богатеньких буратин. Подавай им Чебурашку с Крокодилом Геной. Хотят, чтобы чадо не росло на диснеевском ширпотребе. Про супермена и человека-паука даже слушать не захотели, – тараторит Лия, отыскивая в коридоре второй гостевой тапок. – Я в костюмерной ТЮЗа справлялась – дадут напрокат. Ты что смурной такой? – разглядела наконец Лия.

– Да, – Грот небрежно машет рукой, – с желудком проблемы были. Но уже всё в порядке.

– Что ко мне вдруг решил? – пряча улыбку, прищуривается девушка. – Соскучился уже?

– Да, – пожимает плечами Грот. – Наверное. Ты не против?

– Не против того, что соскучился, или того, что приехал? – усмехается Лия, потом целует в щёку. – Нет, конечно. Я только рада.

* * *

Грот идёт по тротуару, жуя обеденный гамбургер. Слышит звук тормозов, потом глухого удара. Крики прохожих. Оборачивается – на дороге лежит парень, который, как видно, только что был сбит машиной. Он не двигается. Рядом красный футбольный мяч. Мальчишка лет десяти улепётывает во дворы под ругань и крики пешеходов. Люди окружают сбитого, кто-то звонит в «Скорую», а Грот наконец понимает, что произошло за его спиной минуту назад.

Мальчишки гоняли мяч, тот выскочил на дорогу, за ним бросился один из пацанов. Белая «Лада» должна была сбить мальчишку, но вдруг с тротуара сорвался парень в светлой футболке и успел оттолкнуть пацана, но сам увернуться не смог.

Парень, по счастью, выжил. И даже крови немного, хотя лежит в неестественной позе – сильно вывернув ногу. Грот с интересом разглядывает прохожих, парня, владельца авто. Водитель сидит на помятом капоте «Лады» и то разводит руками, то оправдывается.

– Ехал-то ведь не быстро! Мяч с пацаном – ниоткуда! Что я мог-то?

Его осуждают несильно, больше восхищаются парнем и ругают подростка. Подъезжают полицейские и все, кроме двух говорливых бабок, расходятся.

Разыскать больницу и палату, в которую определили парня в светлой футболке, оказывается непросто. Но все-таки получилось – помогают связи Артёма. На другой день, сразу после работы, Грот отправляется навестить пострадавшего.

На рецепции упираются.

– А вы кто ему будете? – настаивает пухленькая кудрявая блондинка в белой шапочке.

– Да никто… – в третий раз повторяет Грот.

– Тогда почему должна пропускать? Пациент ещё в сложном состоянии, нервничать ему не полагается!

Грот, нащупав в кармане аннигилятор, решает в последний раз попробовать мирно.

– Девушка, понимаете, я – свидетель вчерашней аварии. Поступок Кирилла меня поразил. Считаю, что он – герой. Я хочу передать ему апельсины и «спасибо» сказать, ничего больше!

На щеках девушки проявляется румянец, словно ей комплимент сказали. Будто это она вчера шалопая спасла.

– Десять минут, не больше! Ему разговаривать много нельзя!

Кирилл лежит на спине в шейном фиксаторе. Перебинтованная нога крепится к противовесам.

– Здравствуй, Кирилл, – говорит Грот. – Я – Артём.

– Привет, – отвечает тот. – Садись, – указывает глазами на стул. – Я тебя знаю?

– Нет, – отвечает Грот и кладёт апельсины на тумбочку.

– Спасибо за фрукты. – Кирилл смотрит с ожиданием.

– Я был вчера среди тех пешеходов… Правда, обернулся, когда уже всё случилось.

– Понятно, – улыбается Кирилл. – Я думал, ты кто-нибудь из родственников того мальца. Что хотел-то?

– Во-первых, сказать… – Грот не знает, как продолжить, – сказать, что твой поступок достоин восхищения.

– Да ладно. – Улыбка Кирилла превращается в усмешку. – Отлежусь и через месяц буду как новенький – так доктор сказал. А пацан бы не выжил – прямо под машину лез.

– Понятно. А что у тебя?

– Перелом шейки бедра, три ребра… Ещё что-то, по мелочи. Пустяки, в общем.

– Зачем ты это сделал, Кирилл? – прямо спрашивает Грот.

– В смысле? – удивляется тот. – Зачем пацана спас? Чтобы жил. – Вновь усмешка. – Или ты другое хотел спросить?

– Нет, – грустно отвечает Грот. – Именно это. Я просто не понимаю…

– Что понимать-то? – округляет глаза Кирилл. – Паренька могло раздавить, я выскочил и отшвырнул. Так любой бы сделал.

– Не любой, – качает головой Грот.

– Ну, может, не любой, но любой нормальный. И быстрый.

Грот молчит и внимательно смотрит на Кирилла. Он по-прежнему не понимает, зачем? Какая в том выгода, чтобы, рискуя своим здоровьем, спасать постороннего? Может, ему заплатят за это? Но заранее-то не знаешь – вдруг родители нищие. Может, чего-то нету в памяти Артёма или Грот прочесть не может? Вдруг людям за подобные подвиги какие-то блага от государства? Надо будет узнать.

– А если б ты знал, что насмерть убьёшься – всё равно бы полез?

– Чёрт его знает. – Кирилл начинает сердиться. – Откуда я знаю? В такой момент об этом не думаешь. Да и зачем? Сделал то, что должен, и всё. Пацан жив остался – это главное.

– Но как ты сам сказал, из его близких пока никто не пришёл «спасибо» сказать. Не предложил компенсации за ущерб, не посочувствовал даже.

– Да на фиг мне их компенсация? – Кирилл тоже не понимает гостя и раздражается всё сильнее. – Я что, из-за денег под колёса прыгал?

– А из-за чего? – спрашивает Грот.

– Так, слушай, парень, шёл бы отсюда! И апельсины свои забери. – Шею повернуть Кирилл не может, но начинает демонстративно смотреть в другую сторону.

Грот выходит из палаты.

* * *

Вернувшись с работы, Грот, который до этого конфорками не пользовался – обходился фастфудом или ел в городе, – решает что-нибудь приготовить. В памяти Артёма рецептов немного – в их списке яичница. Гроту не так важно блюдо, сколь интересен процесс – медузы горячую пищу не употребляют, огня избегают. Страх забывается, если йохабец захватит тело кого-то, кто с огнём дружен.

Сняв яичницу и погасив конфорку Грот чувствует себя заклинателем огня. Он решает, что и поужинает при свечах – благо они у Артёма есть. Грот зажигает несколько – подсвечников не найдя, ставит свечи в крышки от банок. Приятная музыка, остатки Ритиного белого вина, собственноручно приготовленный ужин. Вечер удался.

«Люди способны получать удовольствие от сущих мелочей», – думает Грот. Эпикурейскую привычку ужинать в одиночестве при свечах Грот берёт из памяти Артёма.

Под лёгким хмелем Грот забывается сном на диване в гостиной.

Грот успевает уснуть глубоко, и не может знать, что одна из свечей, упав, поджигает занавеску. Когда он просыпается, вокруг вовсю полыхает, а густо-серый дым режет глаза и саднит горло. Закашлявшись, Грот вскакивает, но в панике и дыму не сразу находит дверь из гостиной. Когда находит, уже успевает наглотаться угарного газа и падает навзничь. Теряя сознание, слышит, как кто-то ломится в дверь. С лестничной клетки доносится крик соседки.

– Тёма! Открой, скорее! Горишь! Пожарные едут, открой!

В пелене памяти полумёртвого Грота возникает полная женщина средних лет, с большой бородавкой на носу. Соседка Настасья.

Грота выписывают из больницы на следующий день. А Настасья, вытащившая Грота из огня и не давшая умереть, остаётся в стационаре. Первые дни к ней вообще не пускают – хотя Грот пытается трижды. Потом аниматоры едут с очередной акцией по городам и весям страны. Лишь через три недели Настасья, выписавшись, стучит в дверь квартиры Артёма.

У Настасьи на правой стороне лица, а также на правой руке по самое плечо – следы ожога. Смотреть на это Гроту неприятно, и не только потому, что пятно уродует лицо женщины. Он испытывает новое чувство – стыд.

– Что, поджигатель? – входя в квартиру, смеётся Настасья. – Нальёшь спасительнице чайку за верную службу?

– Да, конечно! – с готовностью отвечает Грот. – Расскажите, как всё случилось-то? И… спасибо вам…

– Хорош мне выкать-то. – Настасья усаживается на ту табуретку, что и всегда, когда приходит чаёвничать – это подсказывает Гроту память Артёма. Соседи, можно сказать, дружили.

– Вот скажи, Тёмка! Что у них в Америке творится-то? Совсем они, что ль, белены объелись? – прямо с порога спрашивала Настасья. Или: – Алинка с третьего этажа сказала мне за какой-то сериал про нюхача. Скачаешь тётке Настасье?

Артём был не прочь посудачить, бесед избегал, только если был не один. Что случалось нередко. Настасья баба деликатная – поняв, быстро прощалась шёпотом.

Во время пожара Настасья отвёрткой подцепила язычок замка и, ворвавшись в квартиру, за ноги вытащила Грота в подъезд. Потом снова вернулась – глянуть, один ли он был в квартире. Держа руку с мокрым платком у рта, она уже шла назад, когда на неё обвалилась, прогорев, деревянная антресоль в коридоре. В ней было несколько жестяных банок с краской, которые повзрывались от жара. Краска успела заполыхать. Ею-то Настасью и полило.

– Спасибо, Настасья, что спасла мою жизнь, – почти торжественно говорит Грот.

– Дурак, что ли? – беззлобно интересуется Настасья, отхлебнув из чашки. – Ты, что ли, не вытащил бы меня – если такое?..

– Обязательно, – с готовностью врёт йохабец.

– А то, что красу растеряла, – она машет в сторону обожжённой половины лица, – так уж она мне ни к ничему. Сына вырастила. Буду говорить – пятно такое родимое.

– Но зачем ты это сделала, Настасья? – вдруг серьёзно, почти зло спрашивает Грот.

– Ты что? – Настасья громко ставит чашку. – Свихнулся, что ль? Мы ж с тобой не чужие люди. Да я и чужому бы помогла! – вдруг говорит она. – Только ты в другой раз осторожней с огнём-то… Вдруг меня рядом не будет.

* * *

Грот, Фарба и Брог прибывают к месту встречи в назначенное время. Они уже полтора месяца работают на Земле (Фарба в США, Брог в Индии), и настало время отчёта.

На борту корабля их встречают двое собратьев в телах антцев. Почему-то они кажутся Гроту уродливыми – ноги и руки одинаковой длины, а туловища почти нет. Да, удобно, могут быстро передвигаться в любом направлении, но как-то…

«Не по-людски», – думает Грот, и улыбка касается его губ.

Грот, Фарба и Брог, войдя в главный отсек, подходят к импульс-табло и кладут на него руки. Медузы общаются импульсами. Основатель сидит с другой стороны табло, в то время как Направитель не покидает пульта управления кораблём.

Первой своё мнение о Земле излагает Фарба. Её вердикт – надо брать.

«Есть тут у них и свои странности. Например, надо быть осторожнее с базиликом. В кафе, в котором работаю, однажды чуть не умерла из-за этой травы. Теперь доплачиваю владельцу кафе из зарплаты, чтобы базилика в меню не было – сказала, что аллергия. Ещё эмоции. Люди реагируют на всякую муть – то, что нам вообще не важно. Могут плакать или смеяться из-за какой-нибудь глупости».

С этим соглашается Брог, который держит ответ после Фарбы. Добавляет, что в Индии, где он работает, люди порой готовы забыть обо всём, если их что-то радует или огорчает. Да и вообще, многие настолько наивны, что не думают о ресурсах.

«Сложность в том, – продолжает Брог, – что внутри человека мы тоже подвластны ненужным эмоциям. Об этом надо предупредить остальных».

«Предупредим, – отвечает Основатель и переводит взгляд на Грота. – Что у тебя в руках?» – спрашивает.

«Тот самый яд, о котором сказала Фарба, – отзывается Грот, держащий склянку с экстрактом базилика. – Из-за него я считаю, что Землю надо покинуть. И как можно быстрее. Если не верите, могу дать понюхать».

«Не надо открывать. Почему Землю надо покинуть?» – удивляется Основатель.

«Базилик погубит наш вид».

Основатель вновь обращается к Фарбе:

«Ты тоже считаешь так?»

«Нет. – Фарба удивлённо смотрит на Грота. – Это же не кофе, запах которого всюду, даже не лук какой-нибудь. Встречи с базиликом вполне можно избежать. Даже если вдохнул, можно выжить – просто сбежать подальше».

«Почему ты считаешь иначе?» – спрашивает Основатель, но Грот не отвечает.

«Не получилось, – думает он, не прикасаясь к импульс-табло. – Тогда выход один».

Грот вспоминает Лию. Её нежные руки, насмешливые глаза. Тётку Настасью, когда та чуть чаем не подавилась на вопрос Грота о том, зачем она это сделала. Парня, бросившегося под колёса ради чужого мальчишки…

Грот со всей силы кидает склянку об пол.

Грот не теряет сознания долго – успевает увидеть обезумевшие взгляды собратьев, замечает, как Направитель и Основатель взбегают по стенке отсека. Потом тела начинают падать. Дольше всех держится Фарба – вцепившись в руку Грота, смотрит с бешеной ненавистью и шепчет: «Сука… Зачем тебе вся планета?! Подавишься, мразь!»

Не только ненависть в её взгляде, но и зависть. Фарба падает, и Грот уже не может терпеть – вдыхает. Респиратора он не взял – идея разбить склянку пришла только здесь. Он не подумал, что Фарба знает о базилике, наде-ялся, что сможет всех напугать, если чуть-чуть приоткроет склянку. Он хотел спасти Землю от своих же собратьев. Почему? Он не знает.

Грот падает и начинает биться в конвульсиях. Лужа экстракта растекается по полу корабля, зависшего в сотне тысяч километров от спасённой от паразитов Земли.

* * *

Грот в посадочной капсуле. Корабль йохабцев на автопилоте летит к Солнцу, чтобы сгореть. Сквозь прозрачные стенки капсулы Грот рассматривает Землю – огромный синий шар с красивыми разводами белых облаков и бежево-зелёных континентов.

«Красиво, – думает Грот. – Пусть живёт. Может, однажды кто-то объяснит и моим то, что понимают многие люди, – мир не только ресурсы… – Грот вздыхает. – Почему же я выжил? Почему не захлебнулся в собственной блевотине, как двое в телах людей, не задохнулся, вытаращив глаза, как Основатель и Направитель? Странное растение. В Средние века базилик использовали для изгнания бесов. Не мои ли земляки уже тогда проложили сюда дорожку?»

Капсула плавно опускается на безлюдном морском берегу.

«Почему базилик меня не убил? – думает Грот, ступая на песок. – Для моих сородичей он смертелен, но не… – Грот замирает от пронзившей мысли. – Может… я стал человеком?»