Начало пути

Пролог

— Ма-а-а-акс! — раздался дружный, многоголосый крик со двора.

Я, сидя за столом, готовил ненавистное задание по русскому языку. Ну не виноват же я, что эта училка невзлюбила меня с первого взгляда и придиралась ко мне на каждом уроке?! А вчера так вообще за препирательства с ней вызвала мать в школу, а та потом на пару с отцом стали капать мне на мозги. Вспомнив вчерашний разговор с предками, я поморщился, настроение упало ниже плинтуса. Отодвинув от себя тетрадь и учебник, я откинулся на стуле, делать совершенно ничего не хотелось.

— Ма-а-а-акс!!! — раздался крик громче прежнего.

Я, не выдержав, встал из-за стола и подошёл к окну: внизу стояла почти вся команда нашего двора и дружно кричала, вызывая меня на улицу. Они знали о моих вчерашних злоключениях, а также о том, что у меня отобран мобильник, потому и вызывали сейчас старым дедовским способом. Едва ребята увидели меня в окне, как зашумели ещё сильнее.

Высунувшись в форточку, я прокричал:

— Ну чего случилось?

— Пошли скорее играть, нас уже ждут в соседнем дворе!!

— Максим, опять холод в дом пускаешь? — раздался за спиной недовольный голос мамы.

— Сейчас иду! — прокричал я пацанам, спрыгнул с подоконника, закрыл форточку и обернулся: — Мам, я пойду, меня пацаны ждут.

После этих слов мамин голос слегка дрогнул.

— Максим, ты ведь вчера обещал сделать уроки.

— Обещал — значит, сделаю, но позже, — немного резковато ответил я и стал собираться.

— Постарайся хотя бы вернуться до прихода отца, — обиделась мать и вышла из комнаты.

Одевшись и хлопнув дверью квартиры, я бросился вдогонку за ушедшими ребятами.

«Лучше бы остался дома», — думал я, медленно поднимаясь домой по лестнице несколько часов спустя.

Нет, саму игру мы выиграли со счётом пять — два. Но вот потом, после матча, недовольные проигрышем соперники стали задирать одного из наших, и состоялось ледовое побоище, тут же, на «коробке». К сожалению, в этой битве мы проиграли, и теперь, хромая домой, я отчётливо представлял, что сейчас начнётся. Катастрофа заключалась в том, что, убегая из дома, я в спешке набросил на себя тот пуховик, в котором ходил в школу, жутко дорогой и подаренный мне отцом всего месяц назад, на день рождения, взамен предыдущего, истрёпанного от постоянных падений на лёд.

«Надо было остаться в хоккейной форме», — с горечью подумал я, ощупывая несколько сделанных лезвиями коньков прорех, из которых на ходу сыпался пух. Лицо тоже ощутимо болело, и я совершенно не горел желанием видеть, во что оно превратится завтра.

Ещё этаж, и я остановился перед дверью своей квартиры. Деваться было некуда, пришлось звонить, ключи я тоже в спешке не захватил. Вздохнув, нажал на звонок: в квартире раздалась мелодия «Собачьего вальса».

«Хоть бы не отец открыл дверь, — подумал я, — хоть бы не он».

Понятное дело, по закону подлости дверь открыл именно отец. Он в недоумении посмотрел на меня, словно не понимая, что это за чудо в перьях предстало перед ним.

— Тань, иди посмотри на своего сына.

Он позвал мать таким спокойным тоном, что я понял — неприятности мне точно обеспечены. Рассматривая меня насмешливым взглядом, он подождал, пока не подошла мать, и только тогда впустил меня в квартиру. Зрелище, наверное, действительно было впечатляющим, поскольку она всплеснула руками, а отец насмешливо произнёс:

— Явление Христа народу.

Когда предки стали расспрашивать меня о том, что произошло, я, дёрнувшись в сторону, угрюмо буркнул:

— Подрались и подрались, чего трагедию из этого делать.

— Значит, так, — в голосе отца звякнул металл, — сегодня уже поздно выяснять отношения, поэтому иди умойся, приведи себя в порядок, а утром мы поговорим.

Я поплёлся в ванную и взглянул на себя в настенное зеркало. Не знаю, как выглядел Христос при своём явлении, но у меня видок был хоть куда. Из зеркала угрюмо пялился взъерошенный вьюнош шестнадцати лет от роду, зеленоглазый, со светло-русыми волосами и, кажется, ещё совсем недавно правильными чертами лица. Теперь же лицо было, мягко говоря, несимметрично. С одной стороны во всю скулу, от глаза и до носа, наливался огромный синяк, а с другой — пухло лиловым цветом когда-то небольшое ухо.

— М-да, получил, — подвёл я итог сегодняшним приключениям.

Я разделся и осмотрел своё крепкое и подтянутое тело — постоянные занятия зимой хоккеем, а летом футболом давали о себе знать. Благодаря этим увлечениям мне не приходилось стесняться, раздеваясь перед девчонками на физкультуре, в отличие от многих других ребят. Кстати, сейчас с этой частью организма тоже было не всё в порядке: на левом боку красовался довольно большой кровоподтёк.

Едва я вышел из ванной и прошёл в свою комнату, как прибежала мать с полотенцем, полным льда.

— Максим, нужно приложить лёд к синякам, — сказала она, пытаясь пристроить к моему лицу полотенце.

— Я сам, — отодвинулся я от её рук, забирая полотенце, — сам всё сделаю.

— Ну сам, значит, сам, — нервно сказала мать и ушла из комнаты.

Мне стало немного стыдно за своё сегодняшнее поведение, но я сразу отмахнулся. Когда же она поймёт, что хватит со мной сюсюкаться, я уже давно немаленький!

Примерно через час я запрыгнул на кровать и попытался уснуть. Естественно, получилось не очень: в голову полезли мысли о драке и о том, что завтра скажет отец. Под аккомпанемент этих раздумий ворочался в постели до глубокой ночи. Утро настало, на мой взгляд, чересчур быстро.

Проснулся я от боли: видимо, во сне неудачно перевернулся на травмированный бок. Машинально схватившись за него, я, не сдержавшись, застонал. Кровоподтёк налился благородной синевой и зверски болел. По-стариковски кряхтя, я боком сполз с кровати и подошёл к зеркальной дверце шкафа.

— М-да-а-а, — уныло протянул я, смотрясь в зеркало: в ответ отражение состроило рожу, жуткую из-за заплывшего глаза и распухшего уха. Ещё бы горб, и можно идти пробоваться на роль Квазимодо.

Налюбоваться на себя мне не дали предки, которые зашли в комнату.

— Я понял уже, что тебе побоку все мои слова, — садясь на кровать, начал отец, — поэтому придётся воздействовать на тебя материально.

Я сел на стул и поморщился от досады.

— Твой мобильник останется у меня, — продолжил отец, смотря мне в глаза, — так же как и карманные деньги, и, пожалуй, я ещё заберу из комнаты свой компьютер.

— Но… — попытался я возмутиться таким несправедливым наказанием.

— Всё, Максим! По-хорошему ты не понимаешь, поэтому будем с тобой по-плохому, — спокойно, но твёрдо прервал меня отец, и я понял, что он не передумает. — Завтра тебе идти в школу, поэтому сегодня сходи купи себе куртку. Только не такую дорогую, конечно.

Отец поднялся, достал кошелёк и, отсчитав деньги, протянул их мне.

— Это только на куртку! — твёрдо сказал он.

— Да понял я, не тупой. — Взяв деньги, я отвернулся и стал одеваться.

— Да, кстати, Вить, — внезапно сказала мать, обращаясь к отцу, — совсем забыла: рано утром звонил наш дед.

— Как он? — Голос отца слегка подобрел, а я стал вслушиваться в разговор родителей, деда по отцовой линии я уважал.

— Просил приехать к нему, кузню надо поправить.

Отец немного задумался, а потом ответил:

— Отлично, я как раз хотел съездить его навестить. Через неделю у Максима зимние каникулы, вот мы и поедем.

Родители вышли из комнаты, оставив меня в препоганейшем настроении. Мало того что меня лишили мобилы и бабла, так ещё на зимние каникулы переться в такую даль, где не было даже телевизора!