Сергей Ульянов На север

«Какая же холодная в Велласконе осень», — поёжился Хиттер Фрай, краем уха слушая болтовню своего спутника. За пару часов пути болтовня эта стала чем-то вроде стука копыт по пыльной дороге — постоянным, ритмичным и неизбежным. «Что ж, работа у него такая — языком молоть, — лениво подумал наёмник. — А моя работа — довезти его до Альсбрука в целости и сохранности». Альсбрук — город большой, там и к купцам наняться можно — товар в пути охранять, а пока — раз дёрнули Ночные связаться с Культом Создателя — будь добр, терпи. Тем более что для такого задания заплатить обещали неплохо.

Проповедник был невысокий, полноватый, с носом, похожим на утиный. С лица его, казалось, не сходило восторженно-умилённое выражение — особенно преуспели в этом маленькие блестящие глазки. Однако Хиттер несколько раз замечал, как взгляд их мутился, становится цепким и тяжёлым. «С церковниками всегда надо держать ухо востро, — говорил Генрих Фрай-старший своим непутёвым отпрыскам, — в устах мёд да патока, да каменюка за пазухой!» — и многозначительно ухмылялся, как и всегда, когда повторял свои тяжеловесные каламбуры. Но здесь старик был прав — пообщавшись со жрецами нескольких культов, наёмник из Аранги понял, что святые отцы в делах земных разбираются получше иных купцов да мошенников. Те ещё прощелыги.

«И этот туда же, — думал Фрай, разминая замёрзшие пальцы, — во все щели без сала лезет, ждёт, что заслушаюсь да сболтну чего лишнего. Знаю я вашего брата: с вами лучше тупого варанга изображать, который по-ваэльски не понимает, а то мигом в пыточной окажешься. А там и до костра недалеко. Нет, надо себе рукавицы купить, шерстяные…»

Уже около двух месяцев Хиттер Фрай, третий сын заштатного арангийского барона, скитался по землям Велласконской короны в поисках более-менее серьёзного дела для своей дубины, а также более-менее стабильного заработка. Но то, что подворачивалось, было либо совсем уж недостойным благородного человека, либо временным. Порой наёмнику казалось, что сама земля велласков отторгает от себя чужеродное тело: от непривычного сырого ветра ломило кости, копыта Снежка вязли в грязной жиже, в которую превратились местные дороги, ночлежки кишмя кишели крысами, клопами и блохами, и даже лица людей были хмуры и неприветливы. Но назад пути не было, и младший из некогда славного рода Фраев упрямо продвигался всё дальше и дальше на север. Ведь в тамошних графствах, если верить трактирным пересудам, опытные воины в почёте. Да и как иначе, если дружины Береговых Ярлов с завидным постоянством жгут селения и осаждают замки, неуловимые ватаги орков, спускаясь с гор, сеют страх и разорение, а леса и дороги кишат разбойничьей вольницей? К тому же, между господами-владетелями этого весёлого края идёт постоянная война, которая прерывается лишь для того, чтобы дать отпор общим врагам. Там-то и будет шанс проявить себя или хотя бы славно погибнуть, не опозорив крови предков. Но путь — это не только извилистая линия на карте. Это деньги за ночлег, еда — для себя и для лошади, кровь и пот на случайных заработках, а главное — время. Каждый день осени приближал суровую велласконскую зиму, а у Хиттера не то, что крыши над головой — тёплой одежды не было, исключая засаленный латаный-перелатаный шерстяной плащ. Поэтому надо было торопиться.

— Все мы дети Создателя, Творца всего сущего, — беспардонно вклинилась в мысли проповедь святого отца. — Творил Он нас себе подобными, творцами малого и хозяевами земли нашей. Не поклоняться иным, бездуховным творениям своим, велел Он, а повелевать ими, Его имя славя.

«Эк загнул, — поморщился мужчина, — повелевать. Ну давай, прикажи солнцу, чтоб оно стало зелёным, а я погляжу. Станет — уверую в твоего Создателя».

— Лишь верные и непорочные удостоятся касания Его, и в час Великого Срока обретут силы великие. Остальным сгинуть суждено, став землёй и водой, пеплом и камнем бездушным…

«А как узнать, что ты верный и непорочный? — лукаво щурясь, мысленно спросил проповедника Фрай. — Жил себе честно, а там бац — и другое в цене, вот и лежи себе каменюкой», — посмеиваться над чужим бредом всё ж было веселее, чем ехать, тупо уткнувшись в холку Снежка, и Хиттер вошёл во вкус. Воображение подсказало, что папашины «каменюки» за пазухой суть не что иное как самые отъявленные грешники, и носят их святые отцы в назидание прочим заблудшим чадам своим. «А если не впечатлился кто, тому этим камнем по кумполу — для доходчивости!» Еле сдержав смех, наёмник снова прислушался к проповеди.

— … искушает ежечасно. Богомерзкие идолы, обряды, а более всего колдовство — суть его козни против Великого Замысла. Те, кто нечист, и в себе заразу его носит, священным пламенем должен очиститься…

Только-только въехав в Велласкон, Хиттер увидел эти обряды «очищения» во всей красе. Воспоминания были не из приятных — всё веселье как ветром сдуло. Наёмник насупился и представил, как на лысую голову проповедника несколько раз опускается ребристое навершие тяжёлой арангийской дубины. «Хм, а что, — мелькнула мысль, — „Очистительница“ — неплохое имя. Будет очищать слишком умные головы от излишка мозгов».

Губы наёмника скривились в недоброй усмешке, которая, стоило ему глянуть вперёд, тут же исчезла под натиском куда более недоброго предчувствия. Дерево. Большое дерево поперёк дороги. Тракт давно заброшен, и бури в этих краях случались такие, что рвали с корнем высоченные сосны, но слишком живы были в памяти арангийца напряжённые часы ожидания в засечной засаде, стук копыт и ржание степных коней, гортанная речь их наездников. «Дерево одно единственное — других следов урагана не видать, — вывод заставил Фрая натянуть поводья — мерин послушно замедлил шаг, рука всадника потянулась к дубине. — Спокойно, Фрай, какой идиот будет делать засаду на старой заросшей дороге? Хотя, от этих велласков можно ждать чего угодно». Хиттер откинул капюшон, снял со спины щит, продел левую руку в ременные петли. Правой вытащил притороченную к седлу дубину и медленно продолжил движение к преграде. Священник, разом побледнев, приостановил своего скакуна и направил его за Снежком — видимо, не в первый раз ездил с охраной.

Всё внутри Хиттера напряглось в ожидании атаки, но сердце так и подскочило чуть не до кадыка, когда в щит ударила стрела. Потом вторая.

Снежок всхрапнул и дёрнулся от неожиданности, но железная рука всадника удержала его на месте. За спиной тоненьким голоском молился священник, а из-за дерева крикнули:

— Оружие брось! Убивать не будем! Посмотрим, что в сумках да кошельках, да иди с миром!

— Все так говорят, — с показным равнодушием бросил Фрай, поудобней перехватывая дубину, — а потом приходится до города без порток ковылять.

— Верь не верь, а придётся! — прокричал голос, и пара стрел вонзилась в землю в нескольких шагах от лошади святого отца. Луками неизвестные владели вполне себе хорошо, и, судя по всему, уже окружили двух застывших посреди дороги всадников.

Снежку дерево не перепрыгнуть, поворачивать назад, подставляя спину под стрелы тоже резона нет. Значит…

— Не стреляй, сдаюсь! — прокричал Хиттер Фрай, разжав пальцы. Очистительница, укоризненно стукнув, упала в дорожную пыль. Вскоре там же оказался щит.

— С лошадей слазь! — прозвучала команда.

Наёмник со вздохом последовал указанию. Потрепал по холке Снежка, повернулся к священнику — тот мелко трясся и седло покидать не спешил.

— Тебе что, особое приглашение нужно? — прошипел Фрай и дёрнул непонятливого клиента за край сутаны. Тот забарахтался, запутался в стременах и неминуемо упал бы, не удержи его наёмник. Так они и стояли рядом — полный, за счёт ширины плеч почти квадратный арангиец, внушительный, бесстрастный, и маленький, испуганный, похожий на ощипанного утёнка проповедник с потной лысиной и бегающими глазками — когда из-за деревьев стали появляться люди.

Зелёные и коричневые куртки, капюшоны, кожаные шапки, широкие крестьянские лица, усы и бороды. Велласконские крестьяне так же походили на арангийских, как лишайные степные шакалы на сытых лесных волков. В Аранге свободный землепашец — основа армии, желанный гость на городском рынке, крепкий, степенный хозяин своей земли. Велласконский же всем своим видом внушал острую жалость и желание опустить глаза, чтобы не встретиться ненароком с этим тяжёлым, отупевшим взглядом. Было в этих людях, замордованных непосильными поборами и произволом господ, что-то скотское, безмолвная обречённость, провоцирующая беззащитность. Но те, кто выходил из леса, не были похожи на скот. Они были волками.

Хиттер видел это в преждевременных морщинах на молодых лицах, в тёмных глазах, смотрящих дерзко и внимательно, в мозолистых руках, уверенно сжимающих оружие. Вчерашние крестьяне, сменившие соху на длинный тисовый лук, деревянные хибары на лесные чащобы, сбор урожая на сбор монет, звенящих в чужих кошельках. Разбойники, такие разные и такие похожие.

Опытный глаз Фрая заприметил в толпе лесных удальцов парня лет восемнадцати, резко отличавшегося от остальных. Держался он очень уверенно и был одет в богато расшитую тунику редкого для Велласкона лилового цвета — такую ткань привозили из Аранги, и стоила она недёшево. Пояс с золотыми вставками, на нём болтается добротный охотничий нож в простых ножнах. Лицо узкое — слишком красивое и слишком правильное для крестьянина, длинные тёмные волосы перехвачены тесёмкой. Глаза, тоже тёмные, непонятного цвета — будто подёрнуты какой-то пеленой — смотрят дерзко и испытующе. Вот они остановились на священнике, и произошло страшное…

Лицо молодого человека исказила такая ненависть, какой Хиттер не видел ни на одном поле боя.

— Еронимус, — прошипел темноволосый, не отрывая взгляда от замершего святого отца, — вот так встреча!


Сколько занял путь до стоянки разбойников, Фрай, хоть убей, не понял. Их вели какими-то неприметными тропами, постоянно петляли, путали следы, то спускались в овраги, то поднимались на заросшие лесом пригорки. При всём при этом, общее направление Хиттер, не раз пересекавший Великую Степь, приблизительно запомнил. «Если что, — думал он, — обратно на тракт я выберусь». Однако настрой Теобальда (так звали разбойники своего вожака) весьма красноречиво говорил о том, что наёмнику вряд ли доведётся воспользоваться этим знанием. Темноволосый голодным стервятником кружил вокруг Еронимуса, ежеминутно суля ужасающие кары за прошлые проделки. Из этой по большей части бессвязной болтовни арангиец, холодея, уловил, что когда-то Еронимус объявил «нечистой» целую деревню, но не всё прошло гладко, и части еретиков удалось скрыться в лесах — собственно, к ним в руки они и попали. Хиттер Фрай хотел было втихую расспросить самого Еронимуса, но теперь уже святой отец играл в тупого варанга — на ходу трясся и молился своему Создателю, никак не реагируя на происходящее вокруг. Всё это очень не нравилось наёмнику.

До лагеря дошли почти в сумерках. Представлял он собой обширную поляну с вырытыми тут и там землянками, которые можно было различить по торчащим на поверхности хворостяным крышам. За деревянной изгородью бродило несколько коз и свиней.

— Приведи отца, скорее! — крикнул Тео (так Хиттер обозвал его для краткости) парню, вышедшему навстречу. Тот опрометью метнулся к одной из землянок в центре поляны.

Тем временем остальные начали осмотр добычи. Скосив глаза, Фрай видел, как чужие руки шарят по его седельной суме, как нервничает и топчется на месте Снежок, недобро зыркая на незнакомых людей. Затем пришла их со священником очередь. Первым делом в руки лесных удальцов перекочевали медальоны — пятиугольная пластинка Культа Создателя на серебряной цепочке и бронзовое солнце арангийца. Затем — кошели и кисеты. Кто-то бдительный проверил обувь — так Фрай лишился засапожного ножа. Сапог тоже вскоре лишился — взамен получил истоптанную и худую, чудом не развалившуюся пару. У наёмника забрали плащ, пояс и подшлемник, велели снять потрёпанную бригантину — он подчинился. Разбойники, порядка ради, заглянули святому отцу под сутану.

— Не баба! — объявил один. Остальные заржали.

— Жалко, что не баба, — притворно вздохнул кто-то, — ласки хоцца!

— Иди ко мне, приласкаю! — прокричал другой, помахивая отобранным у наёмника ножом. Снова грубый гогот, но что-то быстро он оборвался — видать, начальство пожаловало, смекнул Хиттер. Действительно, разбойники поспешно расступались, освобождая дорогу двоим мужчинам. Одним из них был тот парень, которого Тео посылал за отцом. Другой, с копной серо-седых волос на голове и окладистой бородой, ступал как-то неестественно плавно и держался за руку своего спутника. Фрай тут же понял почему: на месте глаз у пожилого мужчины были две уродливые сине-красные язвы.

«Калёное железо», — угадал наёмник, и внутри него всё замерло. Глаза в Велласконе выжигали особо опасным преступникам.

— Отец! Иди сюда! — воскликнул Теобальд. — Посмотри, кто попал к нам в руки!

Слепой тяжело шагнул вперёд, потом достаточно уверенно добрёл до злосчастного священника и возложил дрожащие ладони на его бритую голову. Большие пальцы коснулись крепко сомкнутых век.

— Я хотел бы выдавить твои проклятые глаза, Еронимус, — прошептал он, и арангийца передёрнуло от этого леденящего шёпота. Так, наверное, могла бы разговаривать Смерть, — но это будет слишком просто для тебя. У нас будет много времени, Еронимус. Ты отнял мои глаза, но я могу слышать. Кричи громче, Еронимус, кричи громче.

Еронимус закричал. Мало человеческого было в этом крике. Наверное, так в последний раз кричит котёнок, видя над собой жадную собачью пасть.

— Второй — его охранник, отец. Арангийский наймит, — сказал Тео. Пальцы слепца пробежались по лицу Хиттера, будто выводок крупных муравьёв.

— Зачем ты пришёл в наши леса, арангиец? — прошелестело у него над ухом.

— Я наёмник, и мне были нужны деньги, — тихо ответил Фрай. — Это разовое поручение. До этого я никогда не работал на Культ Создателя…

— Ложь! — вскричал Тео. — Отец, неужели непонятно, что у этого негодяя руки в крови по локоть!

— Арангийцы не жалуют Культ Создателя, — задумчиво произнёс Слепой, — но в любом стаде по паршивой овце…

— Точно! — сказал один из разбойников и указал на голову Хиттера. — Этот уже запаршивел!

— И отожрался на церковных харчах! — добавил кто-то.

— Да что его слушать: на сук и вся недолга!

Наёмник презрительно хмыкнул: не объяснять же этому отребью, что склонность к полноте и раннему облысению — наследственная черта рода Фраев. От петли эта новость точно не спасёт. А то, что спасёт, граничит с самоубийством, но другого выхода, похоже, нет…

— У тебя есть, что сказать в своё оправдание, арангиец? — Слепой главарь словно прочёл его мысли, и Хиттер решился.

— Я настаиваю на своей невиновности и требую Божьего суда.

Над поляной повисло молчание. Право на Божий суд было записано в Древнем Законе, едином для Аранги и Велласкона. Обвиняемый мог потребовать Божьего суда, и тогда жребием ему определялось одно из трёх испытаний. Огнём — пламя костра не причинит вреда невиновному. Водой — та не даст ему захлебнуться. Мечом — боги на стороне того, кто победит в поединке. «Один шанс из трёх, — думал Фрай, — маловато, конечно. Великий Сол, лишь бы повезло, а в рукопашной я сильнее любого из этих заморышей».

Внезапно Тео засмеялся. Это не было смехом нормального человека. Так смеялись в арангийских деревнях припадочные юродивые. Кто-то говорил Хиттеру, что если их не обездвижить и не вложить меж зубов что-то твёрдое, они неминуемо побьются о землю, прикусят, а то и проглотят язык. Однако сын Слепого твёрдо стоял на ногах и лишь согнулся от сумасшедшего хохота.

— Божий суд! Нет никакого Божьего суда, арангиец! — завопил он, размахивая руками. — Есть только наш суд, суд свободных людей! Ты мясник, кровавый убийца, и подохнешь, как подобает убийце — дёргаясь в петле! Так рассудил наш суд, и нет его выше!

Разбойники поддержали обвинителя гневными выкриками, Слепой молчал, высоко запрокинув голову.

— Да вы просто шайка трусливых кастратов, — сплюнул наёмник. — Каждый из вас боится сразиться со мной. Таких, как вы, зенбарцы продают богатеньким мужеложцам или в калифов гарем — за девками смотреть!

Сильный, но неумелый удар в ухо вряд ли бы сбил Фрая с ног, не захоти того сам арангиец. Это была единственная возможность избежать кулачища другого лесного удальца. Замелькали сапоги и деревянные башмаки с обмотками, но Хиттер уже сжался в комок, прикрыл голову руками и только краем глаза заметил, как блеснуло в сутолоке лезвие ножа. «Милосердное Солнце!»

— Спокойно! — раздался повелительный окрик Тео. — Спокойно, братья! Пусть собака полает перед смертью. Что для нас, свободных людей, лай шелудивого церковного пса?

Фрай медленно поднялся с земли и окинул расходящихся разбойников недобрым взглядом.

— Будь мы здесь одни, — процедил он сквозь зубы, — ты бы узнал, как кусаются арангийские псы. Тебе бы хватило одного раза…

— Хочешь показать свою смелость, арангиец? — Тео насмешливо выгнул бровь. — У нас впереди будет целая ночь. Там и проверим, так ли сильна твоя воля, как твой язык. Слышали, братья? Священника к дубу, а наймит пусть поёрзает! Зажигайте костёр — это будет сладкая ночь, ночь мести!


Руки немеют от пут. Запах палёной кожи и волос раздражает ноздри — от него кружится голова и ощутимо подташнивает. Оставаться в сознании странным образом помогает ржавый привкус во рту: в последний раз, когда Тео тыкал горящей головёшкой ему в грудь, Хиттер умудрился прикусить язык. Саднящая боль в груди тоже напоминает: ты ещё жив, ты ещё терпишь. Растреклятый святоша, которого хочется удавить собственными руками, вполголоса бормочет над самым ухом какие-то молитвы — наверное, только сейчас в своего Создателя поверил, паскуда, как задницу припекло. Нет, не такой представлял Хиттер Фрай свою последнюю ночь.

— Помнишь, Еронимус, мою сестру, Аду? — голос Теобальда дрожит от ненависти. Дружки его, вдоволь насмотревшись на экзекуцию, давно дрыхнут, а припадочный наш всё никак не успокоится. — Ту самую, которую ты объявил ведьмой? Просто потому, что она отвергла твои ухаживания. Её сожгли, а перед этим пытали, и она сказала, что вся деревня нечистая. Ты же знаешь, что это означает, арангиец?

— Знаю, — «Надо отвечать, а то немеет язык и голова отказывается соображать, а она мне нужна ясная».

— Знаешь? Значит, участвовал в этом, сопровождал эту мразь, — «Не отвечать, всё равно не поверит. Собраться и ждать». — За это и будешь висеть завтра вон на том дубке. Я тебе его заранее присмотрел — сук, который выдержит твою тушу, арангиец.

— Спасибо, ты очень добр, — поблагодарил парня Фрай, — но у меня от таких известий, не иначе, в горле пересохло. Водицы не найдётся?

Тео некоторое время бессмысленно смотрел на обнаглевшего наёмника, потом хмыкнул:

— Найдётся, арангиец. Вы нам огонь — мы вам воду. Справедливо, не так ли? — и, не дожидаясь ответа, зачерпнул глиняной кружкой тёплой воды из котла. Наёмник с проклятием приподнялся, прислонился к старому дубу, облизнул пересохшие губы. — Пей, продажная сволочь, это последняя кружка воды в твое…

Хиттер Фрай резким движением подсёк склонившегося над ним парня, заплёл его ноги своими, рванул на себя. Руками и спиной оттолкнулся от ствола и всем весом обрушился на противника. Несколько ударов головой в лицо, и Тео затих. Казалось, сердце не выдержит рванувшей грудь боли, но арангиец был к ней готов, и только глухой стон вырвался наружу сквозь сжатые зубы. Переждав ещё немного, Фрай сполз чуть ниже и зубами вынул из ножен на поясе разбойника охотничий нож.

«Ночные! Как больно! Но ничего, сейчас… Где там эта удобная ямка между корнями? Ставим клинок сюда…» Нож был острым, и вскоре Хиттер, морщась, разминал затёкшие запястья.

— Сын мой, — шёпот походил на шипение змеи, — развяжи меня…

— Один момент, святой отец, — отозвался Фрай и вскоре очутился около Еронимуса. В священника будто заново вдохнули жизнь, разве что прежней восторженности не наблюдалось.

— Освободи меня и убей их всех! — прошипел он. — Мои братья озолотят тебя! Это демонопоклонники — не верь ни одному их слову!

— Я уже давно никому не верю, — утешил святого отца Хиттер Фрай и нанёс молниеносный удар в висок. Еронимус обмяк.

«Вот и отлично, — наёмник поморщился, разжав и снова сжав пальцы правой руки в кулак, — теперь никто не будет болтать, вопить и путаться под ногами. Воистину, лучше молчаливого священника только мёртвый священник, но за мёртвого денег нам не заплатят». Арангиец натянул сапоги — именно с их помощью удалось избавиться от ножных пут. Дрянная обувка была велика — не по ноге, что и сыграло Фраю на руку. Разбойник, вязавший узлы, был не особо опытен в этом деле, но тем не менее пришлось повозиться, чтоб незаметно для бредящего у костра Тео скинуть обувь вместе с проклятыми верёвками. «Теперь освободим святого отца — дотащить-то я его дотащу, но чтоб ехать верхом руки-ноги ему понадобятся. Отдыхай, Еронимус, а мне надо кое-что найти».

Трудно было придумать что-то глупее, чем в потёмках шариться по разбойничьему лагерю в поисках бригантины и Очистительницы. Но что оставалось делать: без них и так небогатый Хиттер становился гол как сокол, и шансы на выживание в этом сумасшедшем Велласконе снижались весьма существенно. О том, что кто-то из разбойников может бодрствовать, думать не хотелось. Дыхание сделалось хриплым и прерывистым — израненная грудь давала о себе знать. Фрай понимал, что на сражение со всей бандой его не хватит, но идти было нужно. «Защити меня, Сол!» — взмолился он, сжав в кулаке несуществующий медальон, и крадучись направился к разбойничьим землянкам.

За спиной громко хрустнула ветка. Слишком громко. Наёмник мягко развернулся и еле проглотил готовое сорваться с губ ругательство.

Рядом с Еронимусом, облокотившись на дерево, стоял Слепой. В подсвеченной красным темноте главарь банды походил на голема, — старый, безмолвный, пугающий.

— Не всё таково, каким оно выглядит, арангиец, — заговорил он, повернув голову к Хиттеру, — мы, слепые, знаем об этом не понаслышке. По тому, как шуршит листва у тебя под ногами, я могу определить, где ты находишься. А судя по твоему дыханию, ты порядком устал, торопишься и нервничаешь.

«Это блеф, ничего он не слышит, только болтает. Спокойно, Фрай, ещё шажок…»

— Ещё шаг, и я подниму тревогу, — тихо предупредил Слепой. Наёмник остановился, выставив вперёд руку с ножом. «Дурацкая железка — Ночные знают, как полетит, — мысли скакали в голове как блохи, — далеко, слишком далеко… Может, рискнуть?.. Но это же старик, просто слепой старик… Если б он закричал, было бы проще… Почему он тянет, Ночные, почему?».

— Мне интересно, почему ты до сих пор этого не сделал, — хрипло произнёс Хиттер, мысленно проклиная себя за то, что принял участие в дурацком балагане.

— Мне тоже интересно, — откликнулся разбойник, — но ещё интереснее, арангиец, почему ты не убил моего сына?

— Я не воюю с детьми, тем более с ущербными, — поморщился Фрай. — Стой, откуда ты… Ночные! Так ты шёл за мной по пятам!

— Что поделать, — кивнул Слепой, — старческая бессонница — штука безжалостная. Да и шумел ты, как стадо коров в подлеске. Эта поляна стала моим домом, а мой дом — моя крепость. Я здесь каждое дерево по имени знаю. Я мог бы многое рассказать об этом царстве живых звуков и туманных образов, но ведь тебе это не нужно, не так ли?

— Мне нужно как можно быстрее доставить этот мешок с дерьмом, — Хиттер тяжело посмотрел на лежащего без сознания Еронимуса, — в Альсбрук, получить свои деньги и двигать дальше на север. Ты мне мешаешь, старик.

— Ничуть. Забирай лошадей и уходи. Но он, — Слепой показал на святого отца, — останется здесь.

— Он поедет со мной, — Фрай сжал зубы и вперил взгляд прямо в страшные язвы на лице собеседника. — Если ради этого придётся убить тебя — ты умрёшь.

— Что ж, — разбойник сделал неопределённый жест — будто бы пожал плечами — и быстрым движением перерезал священнику горло. Откуда в его руке взялся нож, арангиец так и не понял, — теперь можешь убивать.

Тело Хиттера Фрая качнулось вперёд, вены на лбу вспухли. Но шага к Слепому он так и не сделал. Выругавшись, наёмник бросил нож под ноги, развернулся и, шатаясь, будто пьяный, пошёл к лошадям.


Под копытами Снежка наконец-то была не хрусткая лесная подстилка, а твёрдая поверхность тракта. Кобыла покойного Еронимуса трусила рядом. Рука Хиттера машинально погладила ребристое навершие дубины — Очистительница была приторочена к седлу с помощью специальных колец. Видимо, никому из разбойников не приглянулось тяжёлое непривычное оружие, и её вернули на место. Такой удаче можно было только порадоваться, но на радость у наёмника из Аранги сил уже не осталось.

Теперь, когда глухие чащи разбойничьего леса были позади и отпала нужда постоянно менять направление, а то и, спешившись, вести за собой лошадей, на Фрая навалилась опустошающая усталость. По телу расползся липкий холод, рана нестерпимо саднила — только это мешало наёмнику окончательно провалиться в тяжёлое, мутное забытье.

«Мне нужен лекарь, тепло, вода, — мысли неохотно продирались сквозь зыбкую пелену, казались чужими, — иначе загнию или околею. Попросят платы — отдам кобылу, святоше она уже ни к чему», — Хиттер скосил глаза на лошадку церковника, и ему вдруг привиделся Еронимус. Перерезанное горло кровоточило, на губах застыла масленая улыбочка, а смотрел он на бывшего спутника беспощадными тёмными глазами Тео. Арангиец потрясённо сморгнул, и видение пропало. Кобыла покойника всё так же послушно трусила за Снежком.

«Лихорадит меня, не иначе, — подумал Хиттер, содрогнувшись всем телом, — или Ночные мстят за неисполненную клятву…» Последняя мысль заставила наёмника нахмуриться. Договор с Культом Создателя нарушен, а значит, в Альсбруке показываться не стоит, да и от лошади надо поскорее избавиться.

«Не то опознают и решат, будто я сам святого отца прирезал. Велласконское правосудие — это тебе не Слепой, оно действительно слепо. Вздёрнут, и вся недолга», — Фрай попытался сглотнуть, но лишь закашлялся — в горле прочно поселился сухой горький ком. Рана засаднила ещё сильнее, и откуда-то изнутри полезла колючая злость.

«А кто дал им право судить? Всем этим сеньорам, святым отцам, свободным людям? В чём я виноват перед ними? В том, что не умер за этого выродка? В том, что хотел заработать денег? Или в том, что все они когда-то не выпустили друг другу кишки? — Хиттер сжал зубы и снова покосился на чужую лошадь. — Далеко бы мы с ним не ушли: их больше, и это их лес. Да если б и ушли, кто знает, что наплёл бы Еронимус в Альсбруке? Воистину: поп с подводы — кобыле ходу, — Перед внутренним взором возник образ Слепого. Окровавленный нож смотрел в землю, язвы в неровном свете костра походили на тлеющие угли. — Ты всё решил, старик, — через силу ухмыльнулся арангиец, — и я признаю твоё право: видит Сол, ты его заслужил. Но в следующий раз, уж не обессудь, справлюсь сам».

Злость отступила, будто сдуло её промозглым ветром. Чужие звёзды поблёскивали на чужом небе сквозь туманную дымку.

«Холодная в Велласконе осень, — Хиттер Фрай поёжился всем своим массивным телом. Боль в обожжённой груди заставила прикусить губу, — говорят, на севере ещё холоднее».

Загрузка...