На перекрёстке

Карл Ханс Штробль «На перекрёстке» Karl Hans Strobl «Am Kreuzweg» (1900)

Сидят на перекрестке три серые великанши.

Одна поставила левую ногу на жилище лесничего и давай иссохшими костлявыми ручищами грязищу между пальцами отковыривать. Темный бор гудит и трясется. Внутри домишки оцепенели от ужасов, навеянных кошмарными снами, лесничий с женой. В люльке тихонько плачет ребенок.

Вторая согнулась в три погибели и огромным острым ножом что-то вырезает на деревянном изображении Христа, стоящем на пересечении дорог. Поначалу режет она сверху вниз, а затем добирается до перекладины распятия. Великанша негромко напевает: «Хорум, пичорум… Рекс Юдеорум…» Слой за слоем соскабливает она мягкую древесину Христова носа, пока тот не исчезает совсем и лишь пятно остается белеть на побуревшем от ветров и дождей лице. Но она не убирает нож, и острие вонзается в пупок Спасителя. Буравчиком вращается он в желтых руках, быстрее, еще быстрее, и вот уже в теле зияет большая, глубокая дыра. Великанша выдувает из нее опилки и пыль… В темноте ее глаза мерцают, как у волка.

Третья сидит прямо. Голова ее выше черных еловых макушек. В руках кто-то барахтается. Это крупный, разжиревший крестьянин. Хряп! — откусывает она его правую ступню. Потом довольно, с хрустом, пережевывает ее.

— Ох! — жалобно стонет крестьянин. — От… отпусти!

С дружелюбной ухмылкой взирает она на зажатый в кулаке лакомый кусок.

— У ме… у меня жена… дома ждут дети.

— Ы-ы-ы, — великанша щерится.

— …моя жена… мне нельзя умирать…

— Ы-ы-ы, — скалится великанша. — Да будет тебе жена. — И опускает его во двор, прямо перед окном его дома. Внутри горит свет. Крестьянин пытается устоять на одной ноге, но напрасно. Великанша лезет к себе в рот. — И будет тебе нога. — Она опять ставит крестьянина прямо.

В комнате на столе горит лампа. Стол накрыт: два кувшина пива, два полупустых стакана, две тарелки с костями. Посреди стола блюдо с кусками гуся, рядом еще одно — с копченым мясом.

На стуле у двери дорожный плащ и широкополая шляпа, украшенная двумя кистями. На стуле у стола стеганка и кожаные штаны. Синий полог широкого супружеского ложа задернут, перед кроватью пара кавалерийских сапог и женские тапки. Мертвенно-бледный крестьянин отворачивается от окна. «Мои детки», — заикаясь, бормочет он. Великанша переносит его к свинарнику. Крестьянин дрожит. Рывком великанша поднимает деревянную крышу. Вонь невыносимая. В углу съежился мальчик, он не двигается… землистое лицо, застывший взгляд. В другом углу свиноматка нависла над девчушкой, уткнувшись рылом в белую плоть; она отрывает куски от нежного тельца. Оно, такое маленькое, сотрясается, а поросята, напившиеся теплой крови, повизгивают и пританцовывают.

Двое в кровати слышат крик, пронзительный крик…

Великанша с жуткой улыбкой поднимает тучную добычу высоко над черными макушками елей и отправляет в зловонную глотку. Хрусть! Ломаются твердые кости, и жир с кровью стекают по подбородку.

На перекрестке вторая великанша сложила кучу хвороста и коровьих лепешек у ног Христа и подожгла ее. Жаркое пламя пожирает ветки и навоз и лижет обнаженные ступни. Все тело содрогается и корчится от боли. Великанша набила дыру в его животе листами, вырванными из старого молитвенника, и пожелтевшая от времени бумага трещит и тлеет от огненных вспышек! Великанша поднимается и трижды перепрыгивает через костер. Весело! Торжественно и серьезно она снимает с шеи четки и бусину за бусиной скармливает огню. «Хо-рум, пи-чо-рум — Рекс Ю-де-орум», — мурлычет она. Из отрезанного носа медленно сочатся тяжелые, крупные, черные капли крови и катятся по бледному лицу; истерзанное тело с тихим стоном гибнет в языках пламени.

Другая великанша давит дымоход в доме лесничего большим пальцем ноги. Грохочут печные кирпичи. Жена лесничего с криком пробуждается от кошмарного сна. Вокруг тихо. Часы встали. Бор снаружи гудит и дрожит.

— Батюшка, — она пытается разбудить мужа. — Батюшка, что…

В порыве отчаяния она трясет его.

— Да что ж это… — хватает его за руку. — Иисус-Мария-Иосиф, да ты холодный… Зажги свет.

Внезапный порыв ветра разрывает тучи. Ослепительно чистый лунный свет озаряет черный бор и перекресток. У еловых макушек парят клочки тумана, истончаясь и тая под сияющей луной. Далеко в деревне надрывно брешет пес.

В окошке дома лесничего зажглась лампа…

Орум — орум… доносится карканье с болот…

Перевод — Евгения Янко