Мы - сталкеры. Загадки Зоны (Сборник) Александр Шакилов, Виктор Глумов, Константин Скуратов, Сергей Коротков, Владимир Андрейченко

Александр Шакилов Герои зоны. Ярость отцов

Глава 1 Готов убивать

Улицу впереди перегораживал корабль.

Не трамвай, не упавший с неба аэробус, а именно корабль, чтоб его!..

Замерев за грудой битого кирпича, я высматривал опасность: слева направо от себя и в глубину.: Увидеть даже лодку у светофора – плохая примета, а тут…

Ничего. Тишь да гладь.

Сверху в нас не целились – надо мной и Патриком лишь серое небо с серыми облаками. Или не облака это вовсе, а клубы серой пыли. Той самой, что везде вокруг: под ногами, на дороге, на домах, на стёклах… Поддень, сорви канализационный люк, загляни в подземелье – и там будет пыль, много пыли. Из этой пыли выросли, устремившись к облакам, свечки небоскрёбов. Треть из них обрушилась полностью, ещё треть – частично, примерно наполовину, но последняя треть удивительным образом уцелела – не в первозданном виде, конечно, но всё-таки. Дома выщербил ветер, оконные проёмы опустели, позволив пыли проникнуть в помещения…

Тишина беспокоила меня всё сильнее. Патрик тоже выказывал соответствующие признаки, но по иному поводу – он предлагал сняться-таки с ручника и топать дальше.

Я похлопал ладошкой по тяжеленной дурище, висевшей на правом плече, – это меня успокаивало. Скорострельная пушка сделана вроде бы из стали – ну, большей частью – и точно не на нашей Земле. А я-то был уверен, что в иных мирах придумали что-то особенное. Ага, как же! У Патрика, вон, тоже игрушка не оригинальней моей: ствол с частичным продольным оребрением, над ним – противомиражная шина, под ним – небольшое пластиковое цевье. Лента патронов на двести уложена в короб. Инженерная мысль на отдельно взятой планете даже в параллельных реальностях развивается примерно одинаково. Исключение – цивилизации путников. Эти с вывертом.

Я вновь взглянул на корабль. Надстройку его венчали сплетения антенн, а в носу зияла пробоина, в которую запросто мог въехать карьерный грузовик. Громадный якорь валялся в полусотне метров дальше, на тротуаре, от якоря к кораблю тянулась цепь, – каждое звено больше меня – но чуток не добирала, обрывалась у самой кормы. Над бортами торчали из башенок, грозя всему живому, трубы пушек. Не сейнер это, не траулер какой и точно не пассажирский лайнер.

– Город затопило, и тут плавали боевые суда, дырявя друг дружку и отправляя на дно проспектов? А потом вода сошла, и… – предположил я.

Патрик никак на это не отреагировал. «Летучий Голландец», перекрывший улицу, его категорически не смущал.

Я непроизвольно залюбовался сыном, затянутым с головы до ног в особую защиту. Он у нас с Миленой вырос грозой девиц пубертатного возраста. Да и кого постарше. Будь я особой женского пола, обязательно влюбился бы в такого парня. Ярко-голубые глаза с лёгким прищуром – прищур от меня – и пшеничные волосы завитушками. Они немного портят его имидж мачо, добавляют женственности, на чём и обламывается шпана, считая, что такого мальчонку можно легко поколотить. Но его не по годам развитые мышцы и широкие плечи быстро убеждают глупцов, что они погорячились с выбором жертвы.

– Батя, ну чего, идём уже? Или ещё помечтаем тут? Глядишь, скоро в асфальт врастём…

Мне всегда казалось, что Милена – моя бывшая – чрезмерно опекала нашего сына. Чуть что, – животик у него заболел, или охрип пацан после пятой порции пломбира – она устраивала такую истерику, что её мнение о нерадивом папашке слышали в радиусе трёх кварталов. Сын вырос, но Милена не изменилась. Патрик сидит вечерами дома – тревога, у нашего мальчика нет друзей, Край, ты же его отец, сделай что-нибудь… Патрик пропадает где-то по вечерам – кошмар и ужас, что происходит, он точно связался с плохими парнями, Край, займись наконец воспитанием ребёнка… Милена доводила себя до полуобморочного состояния, звонила мне, скандалила… Видела бы она, как наш сынок швырял в путника-ликвидатора автомобили посреди Нью-Йорка! Впрочем, и в этом случае она извела бы меня, беспокоясь, чтобы мальчик не надорвался…

И вот тут, за кучей битого кирпича, я впервые понял, что чувствовала моя бывшая.

Потому что нынче мы с сыном отнюдь не на прогулке.

Мы в исходнике – мире, породившем путников, и ими же превращённом в радиоактивную помойку, загаженную химическим оружием и ещё бог знает чем смертельно опасным. С миром своим путники разобрались так, будто люто его ненавидели. Именно отсюда началась их экспансия, их Всеобщее Единение, ради которого разведчики-метаморфы, способные изменять свои тела, заняли ответственные – ключевые! – посты в органах управления не только Вавилона, но и всей Украины. Быть может, такая же ситуация во всём мире: в каждой могущественной организации есть если не сами путники, то их представители – предатели рода человеческого по своей воле или против неё.

Тихонечко напевая под нос «Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг»[1], я поднялся из-за кучи. Может, действительно перегибаю? Ну корабль и корабль, подумаешь…

Патрик ударил меня по лодыжке. Умело так подсёк ровно за миг до того, как я получил бы порцию осколков от разорвавшего перед кучей снаряда. Загрохотало и засвистело так, что я и думать позабыл о странных городских плавсредствах. Наоборот – даже обрадовался. Чутьё не подвело старого волка!

Вот только кто стрелял?!

И откуда?..

Вновь бахнуло.

Нас хорошенько присыпало кирпичным крошевом. И опять я не засёк стрелка.

Следующий снаряд лёг в полусотне метров дальше по улице от нашей кучи. Значит, цель – не мы? Кто и по кому тут стреляет, а? Нет ответа. А хочется узнать.

Как говорится, бойтесь своих желаний, они могут исполниться. Из-за корабля, вздымая траками пыль и рыча мощным движком, выползло нечто сплошь в броне и противокуммулятивных блоках. Нечто обладало артиллерийской частью (направляющие, понятно, гладкостенные трубы) на поворотном основании. Уныло грозил небу зенитный пулемёт. Ствол его выгнуло чуть ли не под девяносто градусов. Бесполезный девайс, разве что для красоты.

Подобные гусеничные РСЗО[2] кто-то шибко умный продавал партизанам того бананового рая, где я отдавал свой интернациональный долг Родине. Аборигены, ещё вчера не знавшие, как выглядит автомат Калашникова, подозрительно быстро научились из джунглей обстреливать аэродром, на который садились самолёты с пополнением, жратвой и боеприпасами…

Залп. Разрыв в сотне метров от нас.

Собрав данные и проанализировав их, система управления огнём взаимодействует с органами управления и беспилотниками, а если взаимодействия нет – действует самостоятельно. Это крутой комп, которому человек не нужен и в нашем мире. Но при этом наверняка есть возможность перейти на ручное управление…

Тут надо пояснить следующее: мы здесь не просто так, но потому что путники хотят превратить нашу Землю в такую же помойку, какой стал их родной мир. Мы с Патриком собираемся помешать им. Хотим раз и навсегда остановить их экспансию. А для этого надо всего лишь найти Цитадель, как сказал Патрик, потому что в ней с самого сотворения исходника хранится одна хитрая штуковина, могущественный артефакт, который называется… Глупо называется. Не нравится мне название этого артефакта. Ну да ладно. Главная же проблема заключалась в том, что Лоно моего сына – пятиметровой высоты яйцо для передвижения в пространстве и между реальностями – никак нельзя было направить прямо к Цитадели, потому что вблизи неё яйцо энергетически дестабилизировалось бы, после чего мы, скорее всего, погибли бы.

Патрик забросил нас в ближайший к Цитадели сектор исходника, куда мы могли попасть без риска дестабилизации. Этот сектор, как заверил меня сын, самый безопасный в исходнике, разделённом на множество отличных друг от друга секторов. Самый безопасный – потому что он населён всего лишь киборгами.

Ага, «всего лишь»…

Проваливаясь траками в пыль, РЗСО медленно ползла в нашу сторону и безобидной отнюдь не выглядела. Жахни она по груде кирпича со всех стволов сразу – и от нас не останется даже горстки пепла для похорон.

– Батя, тсс! – почти бесшумно шевельнул губами Патрик. – Даже не дыши.

Я кивнул – мол, верно, сынок, тихо пересидим, авось пронесёт.

И, поднявшись в полный рост, вышел из-за кучи, за которой мы так уютно обосновались.

– Привет! – Я махнул рукой бронированному монстру, представив, что оптика его, которая меня нынче изучает – это глаза. Карие. Или нет, лучше зелёные. – Как дела?!

Разговаривать с киборгами – плохая примета? Не знаю, сейчас проверим.

Спустя секунду я всё ещё был жив, а бронированная тележка остановилась. Движок, впрочем, она не заглушила – топливо не экономит, сволочь. Её электронный мозг, небось, вскипел, анализирую ситуацию: откуда здесь человек, кто он, почему так странно себя ведёт, а есть ли ещё, а вдруг это засада?.. Ну, меня бы точно посетили все эти вопросы.

Как я и ожидал, Патрик попытался взять на себя управление моим телом, но его ментальные штучки на меня не действовали. Надеюсь, он сообразит, зачем я всё это затеял, и подыграет мне. Без помощи сына вся моя безумная затея превратится в глупую самоубийственную выходку.

Смиренно выставив перед собой ладошки, я улыбнулся во все тридцать два без кариеса. Даже в банановом раю смутно разумные партизаны понимали этот жест. Но сумеет ли сообразить броневичок путников, что я не хочу неприятностей? Мне всегда удавалось косить под наивного дурачка, чтобы расслабить врага, пожелавшего вступить в переговоры. Надеюсь, старый финт прокатит при общении с боевой машиной-киборгом.

– Эй, красотка! Отлично выглядишь! – не делая резких движений, плавно забирая в сторону от кирпичной кучи, я принялся отпускать РСЗО комплименты. Возможно, я делал это неумело, потому что после моих слов гусеницы провернулись, и бронемашина медленно поползла вперёд. Но откуда, чёрт побери, мне знать, какие комплименты нравятся киборгам, а какие приводят их в бешенство?.. Неожиданно для себя я ляпнул: – Миру – мир!

Язык мой – враг мой.

Я б ещё броневику про труд и май рассказал, ёлы!

Под бронёй что-то протяжно загудело, и я тут же сорвался с места – к соседней груде стройматериалов. Снаряд ударил туда, где ещё пару секунд назад стоял я. В спину мне швырнуло кирпичным крошевом. Падая, я обернулся – и увидел, что Патрика на прежнем месте нет. Тут же вскочив и на ходу открыв огонь из своей скорострельной пушки, я метнулся к следующей куче, но, не добежав до неё, рухнул навзничь.

И правильно сделал.

Ибо микросхемы, заменяющие киборгу извилины, прикинули, что согласно траектории движения через секунду я окажусь за кучей. Вот потому следующий залп был тремя снарядами сразу – и кучу попросту снесло до основания и разметало по окрестностям. С полцентнера её обломков насыпало на меня.

Идиот! Нашёл с кем говорить! Ладно бы с уродом каким, с тварью, отщепенцем, не достойным не то что пули, но даже удара мотыгой в висок! Но ты же, Макс, затеял беседу по душам с бездушной машиной! С роботом, усиленным многослойной бронёй!

Подниматься и бежать к новому укрытию смысла не было. Во-первых, не успел бы. Во-вторых, меня всё равно накрыло бы следующим залпом. Поэтому я жахнул длинной очередью из пушки, собранной в неизвестном мне мире. С лобовой брони сорвало парочку противокуммулятивных блоков – это всё, чего я добился перед грядущей неотвратимой гибелью.

Я пристально – не моргая! – смотрел на мчащую ко мне РСЗО. Сейчас из направляющих вылетят птички, и…

Человек в защите и с оружием в руках – это Патрик! – отделился от пыли и камней в полуметре от гусеницы бронемашины – мог ведь угодить под траки, мальчишка!.. – и ловко, в одно движение запрыгнул на отнюдь не низкий борт киборга.

Реакция боевой машины на этот демарш последовала незамедлительно: она изменила направления движения, сшибая всё на своём пути, проехала метров десять, затем резко остановилась и принялась вертеться на месте. При этом артиллерийская часть тоже принялась вертеться, но в другую сторону и выстреливая снаряды. Патрик чудом просто уклонялся, и чудом же его не сбросило под траки. Всё это я видел, мчась галопом к РСЗО и не забывая при этом разряжать свою пушку, целясь исключительно по приборам и до смерти боясь попасть в Патрика. К чести моего сына, он не стал дожидаться, пока его прикончим либо я, либо взбесившийся киборг, но изловчился оказаться у люка, ведущего в отделение управления. Выстрелом он вышиб замок, затем нырнул внутрь.

И вот тут вся ярость боевой машины обратилась на меня.

Весь боекомплект она расстреляла в небо и соседние небоскрёбы, пытаясь попасть в Патрика, но догнать меня и раскатать по асфальту и пыли могла запросто. Выругавшись сквозь зубы, я принялся всаживать очередь за очередью в гусеницы прущей на меня РСЗО. Перебить траки и тем самым остановить кибернетическую бронемашину – это был единственный мой шанс на спасение. О том, что это противоречит моего первоначальному плану, ради которого всё и затеялось, я не думал. Не до того было. Тем более что траки оказались крепкими, «разуть» броневик путников мне не удалось – подпрыгивая на кирпичных кучах, взбираясь на них и плюхаясь на асфальт, бронированный монстр стремительно сокращал расстояние между нами. А тут ещё и патроны закончились. Уронив бесполезную уже пушку, я чуть наклонился и согнул ноги в коленях, собираясь напоследок поиграть с киборгом в тореадора.

Метрах в пяти от меня бронемашина резко остановилась, подняв облако пыли.

И меня выключило. У Края сорвало крышу. Заорав, я сжал кулаки и, рыча, бросился на врага.

Из люка отделения управления вынырнула голова Патрика и удивлённо поинтересовалась:

– Ты чего, батя? Я просто тачку поближе подогнал.

Надрать бы ему уши за эту шутку – меня едва кондрашка не хватила! – или в угол на гречку! Правда, я его даже маленького не наказывал, а уж теперь-то… м-да…

Я полез на броню.

– Батя, ты сам виноват, – Патрик понял, что я зол на него и принялся оправдываться. – Не надо было вообще всё это затевать. Проехала бы эта тачка мимо, а мы бы…

– Пешком, да, сынок? Пошли бы туда, не знаю куда. И нашли бы то, не знаю что. – Со слов Патрика я знал, что соседние секторы исходника связаны между собой надпространственными порталами и только ими; иначе, как через портал, в другой сектор не попадёшь. Вот только сынок мой не в курсе, где эти порталы искать и как они выглядят. – Но у нас мало времени для пеших прогулок. Мы можем не успеть. В Киев бионоид-бомба в любой момент может шарахнуть, забыл?! – Сказав это, я с гниленьким таким облегчением подумал о Милене. Хорошо, что она в Вавилоне, который достаточно удалён от Киева, чтоб его не зацепило ударной волной и не засыпало радиоактивной пылью.

Патрик исчез в отделении управления и уже оттуда пробурчал:

– Батя, в исходнике время не имеет значения! Если у нас всё получится, мы спасём не только Киев. – После чего, чуть подумав, он добавил: – Почти всегда и везде не имеет значения. Но на подступах к Цитадели имеет значение вообще всё.

От сына веяло спокойной уверенностью, но он меня не убедил своими сентенциями насчёт времени. Даже если у Заура всё получится, в любой момент – прямо сейчас – американцы могут задействовать план СИОП[3], согласно которому подлежат уничтожению так называемые «ядерные цели» на территориях таких государств, как Россия, КНР, Иран, Ливия, Сирия, Пакистан, Северная Корея…

– Подвинься, – велел я Патрику и забрался в отделение управления.

Разглядывая «салон», я загрустил. Да, это не моя гламурная машинка 4х4 с прожекторами на крыше, тонированными стеклами и полным фаршем везде, куда его только можно запихнуть. Танк – так ласково я называл свой джип – пришлось бросить в Киеве. Если там, где-нибудь возле Родины-матери, взорвётся бионоид, подобный ядерной бомбе, от моей бронированной тачки останутся рожки да детальки кучкой и россыпью. Так что Заур обязан постараться. Иначе я ему этого не прощу.

Резко захотелось домой.

Ну что я здесь делаю, а?

Плюхнуться бы сейчас на кожаный диванчик моего клуба «Янтарь», и чтобы рядом полуголые девицы, и ди-джей мутит микс из брейкбита, регги и еще бог знает чего… Так нет, я вынужден торчать тут, в исходном мире путников, да ещё в таких некомфортных условиях!

– Ну что, батя, прокатимся с ветерком?

Я ещё раз кинул взглядом по отсеку, прикидывая, что бы мне такое сунуть под задницу, чтобы не отшибить копчик на ухабах, – и замер с открытым ртом.

На спину будто вылили ведро воды из колодца.

Справа от меня на крышке блока непонятного мне назначения было криво выведено – предположительно кровью и без знаков препинания: «ПРИВЕТ КРАЙ».

– Твоя безграмотная шутка? – я показал надпись сыну и по тому, как он побледнел, понял, что не его.

Буквально вышвырнув Патрика вместе с его стволом из бронемашины, я щучкой вынырнул из люка, скатился по броне и, умудрившись каблуками приземлиться на асфальт, подхватив не столь ловкого, как я, сына под локоть.

– Быстрее!!! – Я потащил Патрика прочь от РСЗО.

Через десяток шагов, он вырвал руку, и мы смогли устроить полноценные соревнования по бегу по пересечённой местности.

А потом сзади раскатисто ухнуло.

В тыл толкнуло ударной волной. Я упал, Патрик растянулся рядом. Сверху сыпануло всякой дрянью, над нами пролетело что-то большое и пылающее…

Я обернулся – от РСЗО остались только ошмётки, разбросанные по сторонам. Ещё бы немного засиделись в отделении управления, и…

– Улыбнись, батя, нас снимает скрытая камера! – вдруг фальшиво радостно заявил Патрик.

Да, я тоже был безмерно счастлив, что мы всё ещё живы, но причём тут камера?..

Сын показал мне пальцем, причём. При том бетонном столбе, у которого мы разлеглись. Довольно высоко на нём установили видеокамеру наружного наблюдения, которая как раз сейчас пялилась на нас красным глазком-объективом.

Несомненно за нами наблюдали.

И ещё эта надпись кровью…

– Дай! – потребовал я у Патрика оружие.

Снайпером я никогда не был и вряд ли уже стану, но в камеру попал с первого выстрела.

* * *

Липкие от пота пальцы выдернули из кармана телефон.

Заур собрал этот аппарат по кусочкам в больничной палате – после того, как его, истового слугу Закона, разжаловали, низвергли, точно падшего ангела!..

Он вспомнил, как всё было: Алекс Пападакис, шеф, забирает служебный планшет и Знак, а Мигель, мерзкая мексиканская душонка, продажный палач, радуется!.. Глаза заволокло багрово-чёрной пеленой.

«Телефон, – напомнил себе Заур. – Главное сейчас – телефон».

Покорёженный, разбитый пластик, экран «поплыл», почти весь теперь – чёрное пятно. Обломки стали единым целым и не рассыпались только благодаря скотчу, а работало сие устройство исключительно по воле Божьей и, наверное, потому, что Зауру сейчас очень не помешал бы звонок друга. Но друг – друг ли тебе, палачу, разыскиваемый Интерполом Максим Краевой по прозвищу Край? – не желал выходить на связь, а помощь зала в шоу под названием «Жизнь» отменили давным-давно.

Так что, попрощавшись с сестрой и выйдя из больницы, первый делом Заур заглянул в магазин. Нет, не в продуктовый маркет, хотя он уже позабыл, когда в последний раз что-то пережёвывал и глотал, а в самый настоящий бутик для мажоров.

Девушки, скучавшие в просторном светлом помещении, разбитом на два цветных сектора – гламурно-розовый и серьёзно-серый – были бы миленькими, если бы не презрение, сквозившее во взглядах. Подведенные дорогой тушью глазки так и сверлили затылок Заура, единственного посетителя бутика. Презрение пока что по капелькам сочилось сквозь профессиональные улыбки, надетые на лица с десяти утра до восемнадцати вечера, без перерывов. Но скоро сквозь свищ хлынет целый фонтан злобы.

Заура часто не принимали всерьез. Он ведь высокий – без малого два метра – и очень худой. Ну просто очень-очень. Можно сказать, тощий, аж щёки впали. А ещё он очкарик. И очки у него с линзами такими толстыми, будто сняты с иллюминатора океанского лайнера. Без них он завидовал кроту – из-за феноменальной зоркости последнего. Мало того, Заур хромает – девушки не могли этого не заметить, когда он вошёл в магазин и, оглядываясь по сторонам, принялся яростно тереть искусственной ладонью – вместо одной руки у него дешёвый протез – свой лысый, как колено, череп. Словно в отместку голова вмиг покрылась потом и заблестела в свете ламп у потолка. Матовыми остались только многочисленные шрамы.

Разве можно, будучи в здравом уме, воспринять всерьез такого олуха царя небесного, как Заур? Учитывая, что он впервые в этой части города, и его тут не знают? И ладно окружающие, сам Заур, признаться, себя подначивает, смотрясь в зеркало. А тут он заявился в шикарный бутик после конкретной передряги – как последний бомжара, в грязной вонючей одежде, которую проще сжечь, чем отстирать.

Хромая, он проследовал в серый сектор магазина, где продавалось всё, что нужно настоящему мачо, – от бензиновых зажигалок и галстуков до роскошных меховых шуб. Там Заур быстро определился с перчатками, – конечно же, чёрными кожаными. Требования к ним были предельно простые: цвет, материал и чтобы не жали, а то искусственным пальцам неприятно. С нижним бельём и брюками тоже проблем не возникло, а вот плащ…

С плащом была просто беда.

Пока что ни один из осмотренных не соответствовал главному требованию.

– Мужчина, вы, наверное, заблудились? – услышал он и обернулся на голос.

То, что продавщица, блондинка-барби базовой комплектации, зашла к нему со спины, он и так знал – с первого её шага к нему. Это его профессия – знать подобное и ещё многое другое. Он обернулся к ней лишь потому, что невежливо общаться с людьми, показывая им тыл вместо лица.

– Заблудились, да? – повторила барби. – Бесплатная столовая для неимущих через дорогу. Третий дом справа, первый подъезд.

Сунув кисти, – новые перчатки уже натянуты, не жмут – в карманы очередного плаща, Заур участливо поинтересовался:

– Частенько туда захаживаете? В столовую? Раз адресок так хорошо запомнили?

Губы девицы задрожали, из-под многих слоёв косметики на лице проступили малиновые пятна. «Неужели стыдно стало?» – подумал Заур и сам себе не поверил.

– Я… Я… – только и могла выдавить девица.

Заур пришёл к ней на помощь:

– Вы всего лишь пошутили, верно? Ну а я пошутил в ответ. Кстати, вы удачно подошли. Вовремя. Мне нужна консультация. Точнее – мне нужен плащ. С карманами. И чтобы в каждый можно по килограмму картофеля засунуть, и при этом незаметно было.

– Вы что – фермер? – язвительно поинтересовалась барби, вновь обретя способность говорить.

Заур кивнул – линзы очков блеснули в унисон лысине – и обронил, пока блондинка не успела сказать глупость, из-за которой её должно будет заковать в колодки и передать работорговцам:

– Я – палач.

Это вмиг сбило с неё спесь. Она так и застыла с открытым ртом.

– И давайте побыстрее, я очень тороплюсь, – распорядился Заур.

Наличных у него оказалось…. вообще не оказалось. Поэтому, зайдя на сайт Управы, он оформил все покупки по безналу за госсчёт. Пароль Заура ещё не аннулировали – значит, Пападакис не провёл по базе увольнение нерадивого сотрудника, а следовательно, официально Заур – всё ещё палач, пусть даже у него изъяли Знак. Так что никто ничего не украл, Закон не нарушен.

Несомненно небеса благоволили Зауру. Это ли не намёк, что после окончания жизни земной его примут в райских кущах? Хотелось бы в это верить, но… Заур не верил. Служил Господу – и знал, что ему уготовано более чем тёплое местечко в аду.

Переодевшись в примерочной, он уже собрался к выходу, когда звякнул колокольчик, извещая о визите нового клиента. Девицы-продавщицы дружно повернули к двери свои типично красивые головки. Заур последовал их примеру. Натужно сопя, обливаясь потом и багровея лицами, в магазин ввалились двое крепких парней в оранжевой униформе рабов.

Согнувшись чуть ли не вдвое, парни несли средних размеров ящик, сколоченный из сосновых досок. Сопровождал их нервный тип в дорогом костюме. Волосы мелкими завитушками, тонкие чёрные усики, глаза чуть навыкате, движения резкие, толстая золотая цепь на шее… Сутенёр, не иначе. Только сутенёры так безвкусно одеваются.

– Салют, курочки, – нервный тип коротко махнул рукой продавщицам.

Те дружно защебетали приветствия, из которых Заур понял, что насчёт сутенёра он почти что угадал, ибо тип в костюме – хозяин магазина, и зовут его Андрей Вячеславович. Небось, собеседования с будущими сотрудницами он проводит в своём кабинете на диванчике… Заур печально вздохнул. Везде разврат и блуд, никто не думает о бессмертной душе…

Не стоит здесь задерживаться. Времени и так нет.

Он двинул к выходу.

И тут тип в костюме его заметил – тотчас взгляд у типа стал испуганно-напряжённым и в то же время крайне решительным.

Такой взгляд бывает только у того, кто готов убивать. И потому дальше Заур действовал уже инстинктивно.

– Всем стоять!!! – дурным голосом заорал он, демонстративно сунув руку под плащ – вроде как потянувшись за оружием в кобуре. – Я – палач!!! Подготовиться к досмотру!!!

Отбывающие рабскую повинность грузчики тут же замерли двумя оранжевыми изваяниями. Пальцы их разжались, ящик с грохотом врезался в дорогой кафель. Нервный тип – Андрей Вячеславович – зашипел змеёй, которой наступили на хвост.

И кинулся на Заура.

Атаковал он неумело, по-женски выставив перед собой руки. Рассчитывал, что ли, ногтями выцарапать палачу глаза? Глупец. Заур шагнул навстречу, легко увернулся от маникюра и так же легко стукнул Андрюшку-сутенёра в челюсть, чтобы пришёл в себя.

Однако грешник его доброты душевной не оценил и, будто приласканный кувалдой, рухнул навзничь, лицом в пол, из-за чего дорогой кафель запятнался алым из расквашенного носа.

Барби завизжала, остальные «курочки» тотчас подхватили.

Грузчики-рабы продолжали корчить из себя памятники, но на лицах у них появилось задумчивое выражение. Небось прикидывают, а не наподдать ли лысому очкарику, который даже Знак не показал? Может, не палач он вовсе, а просто на понт берёт?..

Не дав рабам ни единого шанса перевести нематериальную мысль в конкретные действия, Заур рявкнул, не жалея глотки:

– Всем на пол!!! Работает палач!!!

Грузчики будто только и ждали его команды – вмиг заняли горизонтальное положение, да ещё и руки на затылке сложили, хотя об этом он не просил.

Заур поправил очки на переносице. Слава богу, навыки начальство не смогло отобрать вместе с личным оружием, планшетом и Знаком.

Не дожидаясь, пока рабы и их босс придут в себя, он живенько похромал к ящику.

Из-за ящика этого – точнее, из-за его содержимого – сутенёр Андрюша готов был рискнуть не просто чужой жизнью, но жизнью палача.

Не жалея нового ботинка, – обувка эта обошлась государству в полугодичное жалование палача – Заур сбил крышку, прихваченную гвоздями, и заглянул внутрь.

Содержимое ящика ввело его в оторопь.

Плакали навзрыд перепуганные продавщицы бутика. Искоса поглядывали рабы с пола. Ждали и надеялись, что палач совершит-таки ошибку или хотя повернётся к ним спиной.

– Слышь, кореш, а почему ты не в мышином лапсердаке? – послышалось от уровня плинтуса.

Среди граждан бытует распространённое заблуждение: мол, палач обязан носить серый пиджак, белую рубашку и чёрный галстук. Это у палачей униформа такая. Иногда – в качестве исключения – палачу разрешается заменить матерчатый пиджак на кожаный. Но зачёсанные назад волосы, конкретно унавоженные гелем, – это обязательно, без этого никак. И чтоб выражение извечной мировой скорби на лице, из которого удалили мимические мышцы, а освободившиеся пазухи залили гипсом.

А Заур не такой, отсюда и вопрос. Поэтому, чтобы развеять сомнения, он вежливо и доходчиво ответил любопытному рабу:

– Заткнись, урка.

Невзрачный с виду ящик – в таком разве что картошку хранить – весь был завален часами. Теми самыми «Bregguett», которые так приглянулись путникам. Эти часики – Заур уверен – были урезанной версией, специально разработанной для пособников из местного населения.

Чтобы привлечь внимание, трудно представить себе более удачный дизайн часов: корпус из белого золота, сапфировое стекло, ремешок крокодиловой кожи – всё идеально, выглядит богато и стильно. Представьте: вам вручают такую штуковину на улице. Откажитесь? Похвально. А кто-то возьмёт, позабыв, куда кладут бесплатный сыр. Этот «кто-то» даже не заметит, что часики-то сломаны, не идут.

А можно просто на лавочке в парке «забыть» часы известной швейцарской фирмы. Хотя лавочка в парке – это так, глупости. Там хронометр подхватит разве что студент, передумавший щупать у своей развратной подруги коленки и между ними. Или старичок-пенсионер, выгуливающий мопса в ожидании страшного суда. Мелкие сошки. Вернее часики продавать в солидном бутике с солидной скидкой для солидных клиентов. В бутик ведь заглядывают только те, у кого банковский счёт позволяет тратить много, а наличие денег есть показатель высокого положения в обществе. Завербовать в пособники, к примеру, зама министра энергетики куда интересней для путника, чем отдавать приказы прыщавому юнцу из подворотни. Хотя когда как…

В общем, мало кто устоит перед искушением если не сунуть в карман, то хотя бы примерить находку ценой в тридцать тысяч евро. А только часы окажутся на запястье – всё, раб Божий становится рабом путников, готовым выполнять любые приказы, даже те, что могут навредить его собственному здоровью. Так люди превращаются в послушных марионеток, верующих в чужаков, точно в Господа. И это уже не просто преступление против человечества, но кощунство, достойное анафемы. Потому-то Заур и искореняет эту ересь, не щадя живота своего…

Он нервно провёл по голове ладонью. Есть одна нестыковка: зачем за несколько часов до взрыва, который сотрёт с лица Земли весь Киев, вербовать новых пособников? От этих людей вскоре останется лишь пепел. Так что смысла в вербовке ну никакого!

Хотя, кто их знает, демонов из иного мира?..

На полу застонал нервный тип, он же сутенёр, он же Андрей Вячеславович. Нет, отчество для него – это слишком жирно, не заслужил. Андрей-Андрюшка. Пришёл в себя, значит, и не обрадовался тому, что у него нос сломан и одёжка испачкалась кровью.

Заур встал над ним, заговорил подчёркнуто вежливо:

– Андрей, откуда у вас это?

Для пущего понимания вопроса он кивнул на вскрытый ящик.

– Да кто ты такой?! – Некоторые ошибочно принимают вежливость за слабость и ведут себя в ответ по-хамски. Андрюшка был как раз из таких глупцов. – Да я тебя на британский флаг…

В голосе Заура лязгнула сталь затвора:

– Откуда? У вас? Это?

– Жопу твою на британский…

Носок дорогого ботинка с хрустом – так ломаются кости – врезался в рёбра сутенёра Андрюшки. Этого оказалось достаточно, чтобы тот позабыл, наконец, о флагах и вспомнил, что обменял ящик часов на свой шестисотый «мерин». Старый знакомый – давно не виделись, а тут такая встреча!.. – ему предложил, а он, Андрей-Андрюшка, сразу согласился. Ну а кто бы не согласился? Тут одного металла на дороже, а уж если толкнуть котлы хотя бы вполцены, то…

Зауру даже не пришлось уточнять имя и координаты второго участника сделки – Андрюшка сам всё рассказал. Причём так быстро языком шевелил, что некоторые слова глотал – старался помочь следствию вообще и конкретно пану палачу лично. Некоторые умнеют на глазах, если им что-нибудь сломать. Может, сделать Андрюшку гением? Подумав чуть, Заур решил, что тот не достоин лишнего греха на душе палача.

И ошибся.

Потому как отвлёкся на рабов, задумавших под шумок сбежать, – и тут же сутенёр Андрюшка набросился, вцепился Зауру в глотку своими холёными, но удивительно сильными пальцами. Целое мгновение отставному палачу казалось, что он лишился кадыка, и что спасать Киев будет некому. А потом его колено состыковалось с пахом напавшего, что чудесным образом избавило горло от чужих фаланг с ровно подпиленными ногтями.

– Эй, парень, ты бы аккуратней! – попросил Заур.

Держась за ушибленное место, Андрюшка попятился и ткнулся задницей в стеклянную витрину, в которой на стеклянных же полочках стояли такие и сякие бензиновые зажигалки и аксессуары к ним. Протараненная витрина треснула, не осмелившись противостоять напору хозяина, и сутенёр плюхнулся на пол, после чего его накрыло водопадом осколков. И всё бы ничего, – мелкие порезы не в счёт – но один осколок угодил в бедро, пробив плоть там, где проходит одна очень важная артерия…

Плеснуло алым.

Заур повернулся к блудницам. Широко открытыми зарёванными глазами те наблюдали за действом.

– Эй, барби, – окликнул он давешнюю знакомую, – как я уйду, сразу вызывай труповозку и пожарных.

– Я не барби, – мгновенно окрысилась блондинка и тут же, умерив пыл, поинтересовалась: – А пожарных зачем?

Заур молча шагнул к Андрюшке, возлежащему среди окровавленных осколков, и вытащил из-под него пяток ёмкостей с чистейшим бензином для заправки зажигалок. Зажигалку он тоже прихватил. Осенив крестным знамением сутенёра, бензин он вылил в ящик с часами, горящую зажигалку уронил туда же. Сверху, чтобы получше занялось, бросил парочку итальянских сорочек, а потом ещё добавил шмоток, и ещё.

Да, это поджог.

И да, это противозаконно.

Но пламя это – очистительное. Ведьм сжигали. Чумные трупы сжигали. Побрякушки путников тоже надобно предать реакции окисления. Горелая крокодилья кожа и расплавленное золото вряд ли сохранит способность воздействовать на разум людей в угоду чужакам-завоевателям…

Убедившись, что даже пытаться избавиться от огня огнетушителем бессмысленно, – отчаянно дымя, горела уже треть помещения, – Заур наконец покинул бутик. Его не поблагодарили за покупку и приходить ещё не попросили, но его это не расстроило.

Скорее наоборот.

Ведь теперь он знал, с чего начать поиски.

Видно сам Господь отправил Заура не куда-нибудь, а именно в магазин дорогих и шикарных вещей, куда рядовому палачу вообще-то несвойственно заглядывать. Да и менее всего ему следовало тратить время на шмотки, когда весь мир летел в тартарары. Причём летел стремительно, не намереваясь не то что останавливаться, но хоть чуточку притормозить.

Заур был в больнице – спасал сестрёнку от опасного маньяка, убившего их родителей, – когда позвонил Край. Он рассказал о том, что путники намерены совершить в Киеве самый страшный теракт в истории человечества. Они спрятали в столице специального бионоида, который, активировавшись, взорвётся подобно ядерной бомбе. И случится это очень скоро. И где именно спрятан бионоид – неизвестно.

Услышав такое, любой здравомыслящий человек впал бы в панику и приложил максимум усилий, чтобы вместе с близкими побыстрее покинуть обречённый город. Но только не Заур. Господь устами Макса Края, грешника из грешников, доверил слуге своему миссию по спасению. Киев – не Содом, не Гоморра, его население должно жить и процветать. К тому же сестру – в её-то состоянии – Заур попросту не мог эвакуировать. Ему ничего не оставалось, кроме как спасти город и заодно уберечь мир от тотальной войны…

Размышляя о случившемся, палач не забывал мониторить обстановку, замечая всё, что попадало в поле зрения и что было вне. На глаза попался парнишка лет двадцати, вряд ли старше. Взгляд отрешённый, лоб и щёки цвета его песчаного камуфляжа. Проблемы с печенью, что называется, налицо. И точно – подносит по рту бумажный пакет, из которого торчит стеклянное горлышко. Будучи в заграничной командировке, – судя по амулету на шее, где-то в Африке, – он вдоволь покатался на раскаленной броне, а по возвращении обзавелся инвалидной коляской. Ранение в позвоночник – и будешь колесить до конца жизни.

– Африка ужасна, да-да-да…[4] – пробормотал Заур, привычно сунув руки в карманы плаща, – и поморщился, не обнаружив там сладкую парочку.

Ругань рикш, не поделивших клиента, достигла апогея. Ей вторили резкие выкрики зазывал, приглашающих отдохнуть и утолить голод в их прекрасном кафе. Запах жареного на мангале мяса заставил Заура сглотнуть слюну. Он долго мог оставаться без пищи, но у каждого «долго» есть свой предел. Блудливо покачивая бёдрами, мимо продефилировала сочногрудая дама. Её голову уставшей коброй обвивала толстая коса.

Вскоре всего этого не станет – всё сожжёт адское пламя.

Быть может, сожжёт.

«Быть может» – потому что появился шанс на спасение.

Ещё несколько минут назад у Заура не было ни малейшего представления о том, с чего начать поиски. Ни единой зацепки. А когда не помогают обычные методы, надо поступать не так, как ведёшь себя в подобных ситуациях. Вот почему палач оказался в магазине, в который при иных обстоятельствах не зашёл бы. Решил напоследок приодеться поприличней. Если не удастся предотвратить взрыв, не хотелось предстать перед апостолом Петром в рванине. Хоть в раю, хоть в аду, а выглядеть надо по-человечески…

Из состояния задумчивости Заура, топающего к спуску в метро, вывел рёв клаксона – не выдержали нервы у одного из сотен бедолаг, что вместе со своими консервными банками на колёсах намертво впаялись в пробку без конца и края. Над пробкой висело жаркое марево, провонявшее выхлопными газами. Потратить последний час жизни на это? Заур пожелал автолюбителям более приятной смерти.

И прозевал атаку.

* * *

Город встретил её ароматами гниющего мусора.

Драные кошки, императрицы помойки, не соизволили заметить её гибкую фигурку, как и здоровенные – вровень кошкам – крысы. Зато двое безногих бомжей проводили светловолосую красотку хищными взглядами, после чего вновь зарылись в отвалы мусора из перевёрнутого набок контейнера. На груди у бродяг звякали боевые ордена. Рядом, в квартале всего, стреляли – нет, не разборка, у африканского землячества очередной праздник. А какой праздник без АК?! И чтобы каскадом на асфальт гильзы падали, задорно звеня?! Только бар-мицва какая-нибудь…

Ведь это Вавилон, детка.

Милена – это она вышла на променад – остро почувствовала, что любит Вавилон всей душой. Она – часть его, плоть от плоти. И её, как и город, просто распирает от бесконечной свободы. Свободы от всего – от закона, от морали, от любых ограничений. Всё вокруг есть свобода жизни и смерти.

Когда Милена была маленькой, Вавилон назывался иначе. Как давно это было…

Поправив сумочку на плече, она процокала каблучками на проспект.

Здесь было шумно, светло и в меру, как обычно, грязно: под ногами ветер играл обёртками от мороженого и обугленными сигаретными фильтрами. Гудел никогда не иссякающий поток машин. На обочине возле своих «карет» сидели рикши и попивали из пластиковых стаканов американо с молоком. От рикш пахло застарелым потом, на их скудных одеждах проступили вычурные соляные узоры.

– Эй, красотка, вижу, ты не прочь порезвиться с настоящим чёрным мужчиной? – окликнули Милену.

Значит, она не зря надела это платье – снежно-белое, с вырезом на спине до середины ягодиц, а на груди – почти до пупка. И ярко-алые ногти – не зря. И полкило штукатурки на лице.

Муж – бывший! – и сын в отъезде, так что можно пошалить, верно?

– Красотка, давай. Не пожалеешь! Подо мной все кончают!

Недавно Край предложил ей поселиться в дешёвом мотеле со шлюхами. Мол, там она сойдёт за свою…. Ты хотел, чтобы я стала шлюхой, да, Макс? Ну вот и получай!

Она обернулась.

Сначала взгляд её скользнул по тачке – громадному армейскому «хаммеру», с которого содрали камуфляж, чтобы нанести краску цвета ванильного пломбира. Сразу видно, что машина после тюнинга: бронеплиты на дверцах, надменно торчит из башенки над крышей «Корд»[5] – точно оттопыренный средний палец, показанный не только Вавилону и его обитателям, но самому мирозданию. Лишь вдоволь налюбовавшись «пальцем», Милена соизволила заметить высоко чёрнокожего парня лет двадцати пяти. Мальчишка ещё. Широкие плечи и мускулистые руки в сплошной вязи татуировок. Ритуальные шрамы на щеках. Самодовольная пьяная улыбка обнажает чернёные зубы. На чёрной футболке крупная светлая надпись: «АФРИКА», а чуть ниже – «РЕЖЬ БЕЛЫХ!»

– Эй, мачо, а в твоей тачке телевизор есть? – Слегка качнув головой, Милена забросила непослушные пряди волос за спину. Провела кончиком языка по губам – и почувствовала, как напрягся африканец. Вот-вот слюной исходить начнёт. Оскорблённое мироздание Милена ему простила бы…

– Обижаешь, красотка! У меня даже граната в бардачке есть!

…но не Вавилон.

Распускаясь яркими соцветьями, в небе громко захлопали фейерверки. Из-за их грохота никто не услышал, как, схватившись за отбитый пах и рухнув на асфальт, выругался бывший хозяин «хаммера». Бывший – потому что его тачка понравилась Милене. Хорошая тачка, в тон её платью. Исключительно для того, чтобы добыть авто наподобие, она и разоделась как шлюха.

Для чего ж ещё? Что вы вообще подумали?..

Усаживаясь поудобнее на сиденье водителя, Милена подмигнула африканцу:

– Это Вавилон, детка. Здесь клювом не щёлкают.

Стирая протектор, тюнингованный джип сорвался с места.

Шалить так шалить.

* * *

На пустых глазницах Петровича чёрные очки.

Он не снимает их даже в постели. Давно перестал их чувствовать, они стали его частью. И потому Петрович ни за что не поменял бы эти очки на другие, пусть даже отлитые из платины и инкрустированные изумрудами.

– Слышишь, милочка? Ни за что! – говорит Петрович официантке, принёсшей ему чашку ароматного кофе.

Он не видит, но знает, что она вежливо улыбается в ответ, решив, что слепой старик помешался. А ещё она думает, хватит ли у него денег расплатиться. Но она вежливая девочка, воспитание не позволяет ей задавать бестактные вопросы инвалиду, пусть даже одетому в черкеску, на которой среди дыр иногда встречаются лоскуты ткани.

Пятая чашка на блюдечке опускается на столешницу перед стариком. К столу прислонена трость. Слепцу никак без опоры в мире зрячих.

– И ничего, что одна дужка отломана. – Петрович безошибочно перехватывает руку девушки за тонкое запястье. – Всё, что примотано скотчем, считается новым.

Не уловив юмора, девушка пугается. Петрович чувствует резкий запах её адреналина, перебивающий даже аромат только что сваренного кофе. А ещё ей противно прикосновение его пальцев, покрытых пигментными пятнами и поросших седыми волосками. Она слишком много внимания уделяет слепому старцу и потому не слышит жужжания у собственного уха.

Метровое лезвие сверкает молнией, выскочив из трости с секретом, и устремляется к голове официантки, которая даже не успевает дёрнуться. Меч рассекает пополам здоровенного шершня, намеревавшегося сесть девушке на шею.

Мастер не обязан видеть врага. У мастера обязательства иного рода.

– У вас, милочка, аллергия на укусы пчёл, верно? – Петрович вытаскивает из кармана смятую в комочек купюру и, не потрудившись развернуть её, кладёт рядом с чашкой, из которой он не сделал ни глотка. После чего, опёршись на трость (лезвие уже внутри), встаёт из-за столика уличной кафешки.

Жарко. На ходу он снимает тюбетейку, позволяя солнцу высушить седой пушок, слипшийся от пота.

Петровичу пора на очень важную встречу.

Эта встреча определит всю его дальнейшую жизнь. И не только его, к сожалению.

Девушка-официантка кивает ему вслед:

– Да, у меня есть аллергия. А как вы…

Но слепому старцу уже нет дела до её болячек.

Лёгкий ветерок шевелит листья каштанов, растущих вдоль дороги.

Глава 2 Мумии атакуют

Забыл сказать: у меня бронепанели на брюках.

Даже икры и заднюю сторону бедра они прикрывают, а где их нет – на коленном сгибе, к примеру, – демпферные элементы из эластичной, но прочной ткани. Я за арматурину зацепился, когда мы ускорились от столба, с которого я выстрелом сшиб видеокамеру. Зацепился – и дальше потопал, а ткань тянуться начала. Спасибо Патрику, он вовремя заметил, а то… У любого предмета, даже сделанного на другой Земле, есть предел прочности… И шея моя тоже прикрыта демпфером, который регулировать можно, подтягивая или ослабляя шнуровку. Ну вот зачем, а? Если перестараться с натяжкой, то… Ну да кто их, чужаков, поймёт?..

Вообще-то я слежу за модой и покупаю самые крутые прикиды в военторге неподалёку от «Янтаря». Пятнистые штанишки, куртка цвета хаки и ботинки с высокими берцами – самое оно для моих не единожды сломанных костей и тренированных мышц. Но то, что нынче на мне, – это нечто!

А тут ещё и Патрик принялся расхваливать защиту:

– Комплект этот сгодится, если авария какая, к примеру, на нефтяном месторождении, и даже пожар. Честно-честно – от пламени спасёт, от гари и копоти ядовитой, от инфракрасного излучения…

– А тут что, есть нефтяные месторождения? – спросил я, глядя по сторонам.

Пейзаж не изменился. Развалины небоскрёбов и относительно уцелевшие здания. Всё в пыли. Из-за неё наши шаги бесшумны. Мы не идём – мы крадёмся по уничтоженному городу. Точно так же и враг, если он тут есть, – а он есть, я не сомневаюсь в этом – может незаметно подобраться к нам. Вот почему я постоянно верчу головой, полагаясь не на слух, но на органы зрения. А ещё я хочу найти нечто, что может оказаться порталом, ведущим в следующий сектор, поближе к Цитадели.

Мой вопрос про добычу нефти Патрика озадачил. Он обиженно засопел, пробурчал, что этот сектор самый безопасный, что не зря он сюда Лоно направил… В общем – ничего по существу так и не выдал.

Пятнистый комплект защиты, который мне вручил Патрик, прежде чем мы отправились в исходник, на «отлично» с плюсом – с десятью плюсами! – спасал мою кожу, лёгкие и глазки с ушками, не говоря уже о заднице, от токсичной хрени – аэрозолей всяких – и радиоактивной пыли, которой тут особенно много. Иначе я уже откинул бы ботинки. Хорошие, кстати, скороходы – ни липучек, ни шнурков, сами обулись, плотно обхватив брюки, став с ними единым целым. Сплавившись, что ли…

Всё это я, конечно, понимал.

Но ничего с собой поделать не мог!

Хорошо сделано, герметично, а душа не принимает!

Материал на ощупь напоминал прорезиненную ткань. Но в том-то и беда, что лишь напоминал. И не прорезинка тут должна быть, а специальная многослойка.

К тому же мне не давала покоя та надпись в отделении управления РСЗО. Ладно, сработал механизм самоуничтожения, это понятно, это мы с сыном просто не учли, но надпись… «ПРИВЕТ КРАЙ»… Кто мог её сделать? Зачем? Чтобы показать, что он, побывавший на нашей Земле, может предугадывать наши поступки?

И видеокамера…

По пути я заметил ещё пяток подобных, и ни одной не оставил целой.

А вот не люблю, когда за мной наблюдают!

– Сынок, ещё раз тебе говорю: в комплектах такого уровня защиты должно быть два комбеза: теплоотражательный и теплоизолирующий. Каждый заодно защищает от химии и радиации. Кто был в Чернобыле, тот знает. Ты был? А я вот был!

В животе у меня громко заурчало, настроив мои мысли на иной лад.

Так и не отведав фастфуда, из забегаловки в Нью-Йорке мы отправились…

Нет, вовсе не крушить мерзких путников.

Использовав Лоно, мы заскочили в хранилище Патрика. В какой части света или в каком мире это хранилище располагалось, я не уточнил, чтобы потом крепче спать. Заодно не спросил, когда и где Патрик собирал свою коллекцию – до уроков за тридевять земель или после, когда делал вид, что ходит в секцию филателистов? Мелькнула у меня мыслишка, что накопить добро он мог ещё до встречи со мной и Миленой, но я тут же её старательно забыл…

Патрик настоял на экскурсии по его хранилищу. Он показал мне стеллажи, заваленные ящиками, коробками, баулами, ещё бог знает чем, пёстрым и тусклым, с надписями на неизвестных мне языках, без надписей, с рисунками – странного вида рогатыми людьми и ещё какими-то тварями, – вообще без рисунков, дурно пахнущим и пыльным. Были там ножи и копья, пистолеты и нечто вроде ракетной установки, с полсотни пулеметов и ещё больше автоматов. А ещё почему-то горшки с цветами, банки с жуками и скромного вида хомячок, которого я хотел погладить, но Патрик, сделав большие глаза, запретил, если мне жизнь дорога. Сын протянул мне свёрток, себе со стеллажа взял такой же и велел переодеваться. Мол, это спецодежда, без неё дальше никак, потом объясню как этим управлять.

То, что спецодежда в тему, я понял очень скоро.

С первой секунды в исходнике.

Но я до сих пор не понял, кто в хранилище цветы поливает и хомяка кормит? Неужто Патрик, стервец, из дому регулярно туда шастает без спросу?..

– Батя, ты посмотри какой шлем хороший, пулестойкий. – Сын постучал кулаком по своему шлему. – Из пулемёта крупнокалиберного попадут – и хоть бы что.

– Согласен, сынок. Пулемёту – хоть бы что. А шлем разворотит, конечно.

Если мой аргумент и убедил Патрика, виду он не подал:

– Зато забрало прозрачное, не запотевает…

К шлему у меня особые претензии, которые я уже озвучил сыну. В нём нет вывода УОВП – узла очистки и подачи воздуха с блоком питания, который можно подзарядить от любой розетки. И не то что вывода, вообще нет УОВП! А раз так – откуда берётся воздух, которым я дышу?! Хотя, хрен с ним, с узлом этим, потому как розеток вокруг аж ни одной…

Но это всё фигня.

Особо в защитном комплекте меня поразили перчатки.

Нечасто доводится примерять такие – шестипалые.

– У них, ну, у иномирцев, которые эти костюмчики сделали, что – по шесть пальцев было? – хрипло поинтересовался я у Патрика.

– Только на руках, – кивнул шлемом сын. – На ногах – по семь.

– А зачем им столько?

– Не знаю, батя. Я когда в их мир попал, они давно Землю покинули. К звёздам улетели. Чем больше пальцев – тем более развитая цивилизация. – Заметив моё удивление, Патрик намекнул: – Шутка. Не в пальцах дело…

В тысячный раз уже взглянув на перчатки с излишествами, я подумал, что нескоро мы, сапиенсы, попадём на Альфу Центавра… Кстати, материал, из которого были сделаны перчатки, совершенно не мешал получать тактильные ощущения. Я чувствовал структуру предметов, к которым прикасался, тепло, холод… Интересно, если сунуть руку в огонь, получу ли я ожог? Проверять на практике не хотелось.

Со слов Патрика я уже знал, что мы попали в один из самых старых секторов исходника. С него всё началось. Это огромный полигон, на котором испытывались различные кибертанки, умные мины, системы залпового огня, химическое оружие… Тут много железа. Лязгающего, противного и смертельного опасного. Часто – ржавого.

Жужжа пропеллерами, в небе над нами пронёсся беспилотник. Пришлось укрыться в груде металлолома, бывшей когда-то то ли автобусом, то ли троллейбусом, то ли бог знает чем вообще. В салоне имелись сидушки для пассажиров, и они не пустовали – рядами на них сидели обильно присыпанные пылью мумии в обветшавших одеждах. Строением тел они вовсе не походили на тех путников, – в их настоящем обличье – что мне доводилось видеть. Мумии выглядели как обычные люди, которых хорошенько провялили, точно воблу к пиву. Патрик, помнится, говорил, что в начале путники таковыми и были – почти что сапиенсами…

Я представил себе, как мумии вдруг оживают и, вытянув перед собой костлявые лапки-руки, атакуют нас…

Ну и бред!

А вот что реально: вслед за беспилотником с крыши небоскрёба стартовала ракета. Догнала, разукрасила серое небо яркой вспышкой. Вторя эхом среди небоскрёбов, грохнул взрыв.

Вдалеке застрекотали пулемётные очереди.

Над зданиями примерно в квартале от нас взвились звёздки сигнальной мины…

Сектор-полигон жил своей собственной жизнью, и каждое кибернетическое существо, его населявшее подчинялось единственному желанию – убивать.

Мы выбрались из «троллейбуса» и двинули дальше по улице, обходя проволочные растяжки, потому как мин тут было как грибов в сентябрьском лесу после ливня. Слева – разрушенная наполовину «свечка», подступы к которой перегораживала груда обломков с кустарником из торчащей арматуры. Может, там спрятан портал? Да запросто. Как и в любом из строений в городе. Как и в подземелье. Чёрт! И ещё раз чёрт! Мне не давало покоя стойкое ощущение, что мы поступаем неверно. Мы что-то упустили. Что-то важное.

Но – что?!

– Сынок, мне здесь не нравится. – Я так и не вернул Патрику его ствол, по пути же нам не попалось стрелкового оружия, достойного внимания, – только поломанное и ржавое валялось в пыли, хотя сын утверждал, что тут чуть ли не на каждом шагу должны валяться наикрутейшие пистолеты и даже гаубицы. Но пока что нам попадались только мумии и видеокамеры.

Патрик виновато развёл руками:

– Извини, батя, ближе к Цитадели никак было. Чем ближе к ней, тем больше энергии она всасывает. Лоно не выдержало бы, распалось за пару секторов до. А вместе с ним исчезли бы и мы. Я взял на себя смелость, принял решение…

– Молодец, сынок, – я хлопнул его по плечу. – Одобряю, дружище. Но…

Ухнуло рядом совсем.

Ещё самую малость – и нас накрыло бы по полной, в куски. А так только осколки засвистели, да защиту едва не посекло. На этом, кстати, могло закончиться наше победное шествие к Цитадели.

Мы вмиг распластались, вжавшись в горизонталь, насколько это возможно. Что за хрень?! Я чуть приподнял голову. Патрик тоже сканировал окружающее пространство на предмет выявления огневой точки. Забрало в этом помогало на «отлично», вмиг, без подсказки, врубившись в режим бинокля – увеличивая картинку, как только я делал «большие глаза», и уменьшая, стоило мне прищуриться. Жаль, тогда, у корабля, я не знал об этой опции.

Есть!

– Триста двадцать метров по проспекту, у перекрёстка слева, – навёл я Патрика.

Теперь и сын мог увидеть, что там притаился миномёт, ну или нечто наподобие. Очень наподобие: ствол, двунога-лафет, опора и прицел. Ни дыма, ни огня, ни облачка пыли, а звук выстрела – точно из АКМ с накрученным ПБС. Хорошо хоть миномёты сами перемещаться не могут – где установили их, там и ждут свою цель, получая боепитание, судя по всему, из склада, врытого в грунт рядом с лафетом…

В условиях города обзор у прицела невелик, надо пробраться в мёртвую зону, где система потеряет нас из виду, и куда миномёт плюху свою осколочную уронить не сможет – у него есть минимальная дальность стрельбы. Вот только мёртвая зона – это метров сто…

Значит, двести надо преодолеть под огнём.

Я обернулся. Отходить назад – себе дороже. Миномёт – оружие с мозгом-компом – специально подпустил нас поближе, чтобы в случае нашего спешного отступления успеть накрыть нас трижды минимум, хотя нам и одного раза хватит.

Значит – только вперёд.

Обо всём этом я успел подумать менее чем за секунду до того, как очередная мина опустилась в канал ствола. Вот сейчас провернётся рычаг стреляющего механизма, и…

– Быстро, Патрик!!! Быстро!!!

Вскочили мы одновременно. Я раньше должен был, но всё-таки возраст сказывается, не молодею. Я рванул вперёд, а Патрик почему-то в сторону, вправо – решил разделиться? Мол, миномёту придётся решать, по кому вести огонь, по мне или по моему любимому сыночку? И хрен с ним, если по мне, а если по Патрику?.. С шага я не сбился. Единственная возможность спасти сына и – по возможности – спастись самому, это прорваться в мёртвую зону и нейтрализовать миномёт.

Сейчас!

Выстрела я не слышал, но внутренний таймер подсказал, что пора – резко изменив направление, я дёрнулся влево, пробежал пяток метров и, распластавшись в прыжке, рухнул в пыль. Повезло, под животом у меня не оказалось ничего острого. Слева и чуть впереди бахнуло, подняв пылевую завесу. «Хреново», – подумал я, вскакивая. У миномёта наверняка прицел работает в куче разных режимов, в том числе – в инфракрасном, а я вижу только своими глазками, и в пыли – вижу плохо. Может, есть опция в шлеме соответствующая, но я не в курсе, как её активировать… На ощупь я рванул по направлению к миномёту. И, конечно, зацепился за что-то, вроде за стальной прут, торчащий из пыли, после чего вспахал забралом местный грунт. Это спасло меня от смерти, ибо следующая мина, конкретно опередив мой личный таймер, бахнула там, где я оказался бы пару секунд спустя.

Едва не погиб Максимка Краевой.

Но едва – не считается. Спаситель человечества всё ещё в строю! Поэтому встать, на ходу стереть шестипалой перчаткой с забрала пыль и бежать дальше!..

Облако пыли внезапно закончилось – видимость отличная, будто кто-то вдруг включил свет в тёмной комнате.

Лучше бы не включал.

Тогда я не увидел бы, как мина взорвалась рядом с Патриком, как его подбросило в воздух. Беспорядочно взмахнув руками и ногами, он упал на горизонталь – и будто сквозь землю провалился. В следующий миг всё закрыло новой тучей пыли.

– Сын!!! – Я уже не думал о мёртвой зоне, о проклятом миномёте, которого проклятые путники наделили проклятыми электронными мозгами, я просто бежал к сыну, в пыль, в полную невидимость.

И был взрыв, и я почувствовал, что падаю.

И вокруг только пыль, ничего кроме пыли, я – на коленях. Ствола, что взял у Патрика, нет, потерялся. Где Патрик? Где я? Надо выбраться отсюда и найти Патрика!.. И я ползу куда-то, лишь бы не зависать на месте – и упираюсь шлемом во что-то твёрдое. Где-то наверху слышится ещё один взрыв. Что-то твёрдое, в которое я уткнулся, подаётся, ворочается. Оно живое! Или хотя бы способно передвигаться! А значит – представляет опасность! Тело сработывает быстрее, чем мозг. Я только подумал о том, чтобы разобраться с неизвестным врагом, не дав ему шанса напасть первым, а уже бью левой со всего размаха. И попадаю. Враг ойкает. Второй удар – хук правой – уходит уже в «молоко».

– Батя, ты чего дерёшься? – услышал я, и на глаза навернулись слёзы.

Не пытайтесь рыдать от счастья в шлеме, который не можете снять. То есть можете, но сдохнете в корчах. А то ещё влагой закоротит важный блок, о свойствах и назначении которого вы даже не знаете. Именно поэтому я мгновенно взял контроль над слёзными железами.

– Сынок, ты жив! – только этим я выказал свою радость и сразу перешёл к делу: – Сынок, я ничего не вижу!

– Ты что, до сих пор не переключил режим видения? Ну ты даёшь! Тут есть очень интересные режимы, и я бы рекомендовал…

– Сын! – мне очень захотелось отвесить Патрику подзатыльник.

От избытка чувств и чтобы не корчил из себя умника.

Он почувствовал моё недовольство, поэтому оставил демагогию и просто объяснил, что войти в меня режимов очень просто – надо всего лишь быстро обоими глазами моргнуть дважды. А потом листать менюху, моргая левым или же правым глазом, смотря, куда листаешь. Подтверждение – кивок, отмена – покачать головой, то есть шлемом.

– Андестенд, а, батя? – завершил свою проповедь Патрик.

– Я-я, киндер, я-я, – кивнул я сыну, заодно подтверждая очередной режим видения – на пробу. Не стал говорить сыну, что открывшая на внутренней стороне забрала менюха порадовала меня текстом на языке, которого я не знаю. Не не до лингвистики сейчас. Тем более что со второй попытки я обнаружил режим, позволяющий отлично видеть в пылевой завесе – забрало просто отфильтровывало мелкие частицы в воздухе.

Теперь можно осмотреться. Патрик и я находились в помещении с непривычно закруглёнными стенами и потолком метров восемь высотой, от которого вверх уходила вертикальная цилиндрическая шахта и который соединялся стальной лестницей с полом, слегка выпуклом в центре. Диаметром пол был метров двенадцать или чуть больше и почти весь заставлен пластиковыми ящиками. Я чудом не зацепил ни один из них, пролетев через шахту и рухнув на свободный пятачок внизу, а потом совершив вояж на коленках. Хорошими костюмчиками нас обеспечил Патрик, раз я даже не почувствовал удара от падения… Или это из-за адреналина? Без разницы. Главное, что Патрик жив, и мы вместе.

Наверху раздался взрыв.

Я поймал себя на том, что непроизвольно выискиваю тут надпись кириллицей – очередное обращение неведомого врага ко мне, любимому.

– Миномёт сканирует округу, батя, делает запросы на камеры слежения, беспилотникам, датчикам, которых везде понатыкано… Мозг у него слабенький, поэтому так долго обменивается данными. Но всё равно у нас мало времени, скоро он вычислит, где мы. – Патрик споро вскрыл очередной пластиковый ящик резаком, кончик которого светился голубоватым пламенем. Стоило только этот кончик поднести к ящику, как пластик подавался, точно масло под раскалённым ножом. Сбив срезанную крышку, можно осмотреть содержимое. – Так-с, что тут у нас… – Сын извлёк типичную штурмовую винтовку и разочарованно уронил её обратно, после чего занялся следующим ящиком.

Ясно. Это склад оружия. Небольшой и секретный. Вход в него был замаскирован, но Патрик умудрился его увидеть, потому и помчал не со мной, а сюда. Мог бы и намекнуть старику… Я заметил на стене полочку с резаками. Пока я осматривался, Патрик уже вскрыл с десяток ящиков, содержимое которых его не обрадовало. В одном из них я обнаружил приличного вида автомат с подствольником. То, что надо, чтобы нейтрализовать миномёт. И почему Патрик отверг этот вариант?..

А вот почему.

В следующем ящике он нашёл набор типа «сделай сам» и принялся собирать нечто несуразное и столь же внушительное, как любое оружие, сделанное из пластиковых деталей детского конструктора. При этом он что-то бурчал себе под нос, я разобрал только то, что сын недоволен малым количеством выстрелов для своей игрушки.

Он бы ещё с рогаткой воевать вышел!

– Сын, смотри! – Я указал на стену у него за спиной.

Продолжая баловаться конструктором, он обернулся – и лицо его окаменело. Мне тоже не понравилось, что на стене появилась пульсирующая световая окружность, составленная из коротких чёрточек. При каждом затухании окружность становилась на одну чёрточку тусклее. Обратный отсчёт? Нас не приглашали сюда, поэтому подземная заначка оружия должна быть ликвидирована вместе с теми, кто в неё проник.

– Патрик, надо уходить! – Я повесил себе на одно плечо автомат с подствольником, напихал в карманы скафа гранат и магазинов и прихватил штурмовую винтовку с запасом боекомплекта.

Сделав вид, что не услышал меня, Патрик усердно играл конструктором.

Окружность обратного отсчёта светилась уже на три четверти. И тут, моргнув в который раз, она вовсе потухла. Почему?! Ведь ещё не конец?!.. Я замер, ожидая взрыва и всепожирающего огня.

И взрыв был.

Вверху рвануло вновь, да так основательно, что тут, внизу, пол задрожал у меня под ногами. Похоже, миномёт нас таки вычислил и долбит уже не абы куда, а прицельно.

Патрик забеспокоился, приложил руку к полу, затем обернулся – и не увидел, конечно, уже окружности. На стене больше ничего не светилось.

– Батя, склад – им кибомозг управляет – вызвал подмогу. Кротов.

– Хорошо хоть не хомяков с белочками. Патрик, нам надо отсюда убираться! Вставай и к лестнице!

Он вогнал очередную детальку в паз, а те, что ещё оставались в ящике, распихал по карманам защиты.

– Батя, здешние кроты-киборги – прообраз тех тварей, что прорыли норы под стадионом «Металлист» в Вавилоне. И они сейчас роют ходы к нам, сюда. Чтобы обрушить тут всё. Система самоликвидации скисла, поэтому склад запросил кротов… Всё, готово! – К лестнице Патрик подошёл уже с пустыми карманами, но с полностью укомплектованным игрушечным оружием. Надеюсь, он знает, что делает. – Ну а теперь, батя, нейтрализуем, что ли, миномёт? Достал уже!

Таки достал, да. Очередная мина легла у края шахты, сбросив на нас куски асфальта и сыпанув по вертикальному желобу осколками. Пол под ногами вибрировал всё сильнее. По стене справа от нас побежала от пола к потолку и шахте извилистая трещина. Всегда мечтал быть погребённым заживо в чужом мире. Шутка. Глупая несмешная шутка.

– Патрик, посторонись. – Я встал на нижнюю перекладину лестницы.

– Не, батя, я первый. – Забыв народную мудрость о том, что не стоит спешить прежде родителя в пекло, Патрик протиснулся передо мной и принялся ловко, как обезьяна, карабкаться вверх. При этом он нежно прижимал к груди свою пластмассовую игрушку.

Чертыхнувшись, я отправился вслед за сыном. Трясло уже не только пол, но и лестницу – она дрожала у меня под пальцами так интенсивно, что стал крошиться бетон там, где крепёж был вмурован в шахту. Показалось даже, – воображение разыгралось – что я слышу зубовный скрежет изнывающих от жажды смерти кротов-киборгов. Я понятия не имел, есть ли у них вообще зубы, а вот поди ты!..

Наверху опять жахнуло. Да так, что оторвало верхнюю часть лестницы, которая вместе с нами отошла от ствола шахты. Зависнув в воздухе, с противным скрипом, от которого у меня свело зубы, лестница всё же вернулась в исходное положение, хотя я был уверен, что вся конструкция обрушится вместе со мной и Патриком.

Следующая мина точно плюхнется в шахту.

Тогда нам конец.

– Сынок, вылезай скорей!!!

Дрожь земли, то есть бетона и стали, настолько усилилась, что рифлёные подошвы ботинок то и дело соскальзывали с перекладин, и мне стоило больших усилий не разжать пальцы, когда я повисал на руках, точно школьник-толстяк – на турнике. Патрику, небось, ещё хуже приходилось, ведь у его игрушечного оружия не было ремня, чтобы набросить на плечо. И всё же, развернувшись чуть боком, он споро карабкался наверх, бережно при этом прижимая «конструктор» к бронепластинам, защищающим живот.

Миг – и малыш перевалился за край шахты, исчезнув из виду.

Надеюсь, мой мальчик не станет ждать своего папашку-старика и задаст стрекоча… Пот струился по лицу, заливал глаза. От вибрации разболтались все суставы, позвонки скоро ссыплются мне в нижнее бельё. Но остались всего две перекладины. Две – и я выберусь отсюда! Последние две перекладины!.. Рывок – и всего одна. Сейчас я…

Скрежет и хрип уставшего металла – это лестницу опять повело. Да так деформировало, что её вместе со мной швырнуло к противоположной стенке шахты, о которую меня основательно приложило спиной и затылком. Боли я не почувствовал, но…

Пальцы разжались на обеих руках!

Вы падали когда-нибудь в шахту секретного военного сооружения враждебных представителей иного мира?

Вот и я не падал.

Потому что в тот миг, когда моей встрече с пустотой внизу уже ничто не могло помешать, кто-то сильный вцепился в моё запястье, и меня подбросило, и выдернуло из шахты, и уронило в пыль. Высокая фигура, широкие плечи, за прозрачностью забрала – васильковые глаза… Это Патрик! Мой сын спас меня!

Прежде чем он отвернулся, я заметил на лице у мальчика досаду, будто он недоволен тем, что я оторвал его от важного дела. Он же баловался тут со своей игрушкой!..

Над головами у нас свистнуло и, промчавшись рядом, ухнуло прямо в бетонный колодец, где рвануло всерьёз, по-взрослому. Это подарочек стальным кротам от миномёта. Все осколки достались стенам и потолку помещения. Вставая на ноги, я подумал: «Просто отлично, – повезло! – что боекомплект, сосредоточенный на складе, не детонировал, а то бетон под нами разверзся бы, и мы вернулись бы туда, откуда с трудом выбрались».

– Батя, назад! – велел мне Патрик. – Загораживаешь сектор обстрела! Ты в зоне поражения!

Угу, сейчас меня порвёт на куски залпом оружия, собранного из детского конструктора.

Однако перечить сыну я не стал и немедля сместился, как он просил. Заодно снял трофейную штурмовую винтовку с предохранителя и прикинул, куда бежать, где прятаться от мин. Успеем ли мы добраться до ближайшего укрытия, если рванём прямо сейчас? Мой прогноз был неутешительным. А ведь мы теряем драгоценные секунды непонятно на что!..

Меж тем Патрик осторожно – не дай бог развалится! – поднёс свою игрушку «прикладом» к плечу, на миг замер, прицеливаясь, а потом нажал на кнопку спуска. И ничего, конечно, не произошло, – кто бы сомневался? – но только в первое мгновение. А потом пыль вокруг нас вскипела, что ли, и, засветившись ярко-красно, лучом шириной метра три, берущим начало из ствола игрушки, устремилась чётко к миномёту, облизала его, налипла на него и погасла.

Только это случилось, Патрика наклонило вперёд, а потом отбросило назад так, что он плюхнулся на задницу у моих ног. Но главное – я тут же понял, что миномёт больше нас не потревожит, что отныне и вовеки веков он мёртв, как может быть мертва любая вещь, наделённая кибернетическим мозгом. Покойся с миром, железяка!

– Что это было, сынок?.. – хрипло поинтересовался я.

– Направленный электромагнитный импульс. – Патрик вскочил и, не дожидаясь меня, зашагал к более не опасному для нас боевому девайсу по тропке, проторенной тут кем-то или чем-то до нас. Логично, лучше топать по проверенному пути, ибо меньше риск нарваться на неприятный сюрприз. – Хорошая штуковина, батя. Вот только жрёт много энергии, и заряды дорогие, их мало сделали.

Я поспешил за моим мальчиком. Почва у нас под ногами вибрировала. Кротов не испугал взрыв мины в подземном складе. Они явно не собирались оставить нас в покое и найти себе иную жертву. Так что задерживаться тут не следовало.

Хотя, конечно, с той могучей штуковиной, что собрал Патрик, нам не страшен ни один киборг путников, будь он на гусеницах или с крыльями, с пушкой в заднице или с ракетой во лбу. По пути к миномёту я всё это озвучил сыну, в ответ он пробурчал, что не стоит так радоваться, зарядов мало, на всех желающих не хватит.

А я и не спешил прыгать от восторга. Потому как опять накатило: мы не учли что-то важное, проморгали в суете существенное!..

Вот и миномёт, чтоб его. Мы зачем-то остановились метрах в трёх от этой груды металлолома.

– Патрик, надо уходить. – Мне не нравилось, что асфальт под ногами мелко подрагивал, предупреждая о приближении стаи кротов-киборгов. Судьба ещё не сводила меня с этими существами, но интуиция подсказывала, что я буду не в восторге от знакомства.

– Погоди, батя, надо осмотреться.

Да чем тут любоваться-то? Торчит под углом ствол, безжизненно пялится на исходник прицел, двунога-лафет да ещё опора. Всё в пыли, налипшей на смазку, которой обильно был покрыт весь миномёт. Такое впечатление, что его недавно собрали или же извлекли из хранилища наподобие того, где мы побывали. А может – из него же… И, возможно, миномёт неслучайно оказался у нас на пути. А выбрали мы эту дорогу потому, что, выскочив из РСЗО, следовало отбежать за угол дома, чтобы укрыться от осколков…

Кто-то манипулирует нами, задавая маршрут и устраивая ловушки?..

– Этот миномёт не сам по себе открыл огонь по нам, – задумчиво пробормотал Патрик. – Его кто-то активировал.

– А сначала установил тут. Для нас.

Патрик кивнул, соглашаясь со мной. Да и чего было не согласиться, если тропка, по которой мы сюда явились, – след от лафета с опорой. Миномёт сюда, несомненно, притащили с того склада, где мы побывали.

Кто это сделал? И куда он делся? Или не «он», а «они». Потому что притащить миномёт одному крайне тяжко… Следов, ведущих от миномёта куда-либо, не было. Будто тот, кто установил тут оружие, взял да испарился… Тут и там в пыли лежали тела-мумии. Дальше – дома. Пустые глазницы окон. Из любого в нас может целиться враг. Мы тут, на перекрёстке, как на ладони. Враг вновь подталкивает нас сделать следующий ход, запланированный им?..

Земля дрожала уже так, что пыль у наших ног начала приподниматься, клубясь пока что не выше колен. Кроты тоже часть плана?..

Патрик выглядел встревоженным. Да и голосе его не было мальчишечьей беззаботности:

– Батя, в этом секторе нет никого живого. Не должно быть. Сектор вовсе не для заселения был создан, тут же полигон примитивного оружия. Ну, то есть, тут были когда-то… Но они все давно мумиями стали!

Асфальт под ногами начал трескаться.

– Кроты рядом. Батя, нам надо в здание. Они не станут подниматься. Второй этаж – это для них уже слишком высоко. – Сын махнул рукой в сторону высотки, до которой было ближе всего.

– Нет, – не согласился с ним я. – Именно этого враг от нас и ждёт. Он толкает нас на это, сынок. Поэтому мы пойдём туда. – Я указал на самое дальнее от нас здание на этом перекрёстке. Оно хуже прочих сохранилось и выглядело так, будто вот-вот просядет под собственным весом, потому как умирать стоя ему жутко надоело.

Опасный домишко. Никто в трезвом уме и такой же памяти не стал бы прятаться в нём от киборгов. Значит, мне и Патрику именно туда.

– Батя, ты уверен?

– Да.

И уверенность моя вскоре окрепла – метрах в пятнадцати от миномёта в направлении того дома, что я выбрал, обнаружились следы. Враг не ожидал, что мы раскроем его намерения.

– Сынок, живых тут нет, говоришь? Так может, это киборг какой? Терминатор прямоходящий? С очень скромным размером ноги. – Я двинул след в след по отпечаткам на почве исходника, которые были раза в два меньше моих. – Прямо-таки с детским размером стопы терминатор…

Патрик ничего не ответил, только приставил к плечу электромагнитную пушку. Правильно, я тоже не опускал винтовку с того момента, как выбрался из подземного склада оружия.

Асфальт позади с хрустом лопнул, вспучился. Левее и ближе к нам тоже. И правее впереди. Это выходы из нор! На поверхность дружно принялись выбираться лязгающие сталью машины. Длиной они были метров по семь, шириной – примерно пять, высотой около трёх. Головная часть крота, мимо которого мы с Патриком, пробежали, состояла из четырёх безостановочно вращающихся буров, каждый диаметром метра полтора. И если уж эти буры способны быстро вгрызаться в породу, позволяя кроту передвигаться под землёй, то с защитой и плотью человеческой они расправятся куда быстрее, чем электромясорубка с куском нежной телятины.

Казалось бы, раз машины – кроты, то у них должны быть лопатообразные лапы. Ан нет, ходовая часть у кротов-киборгов – обычные гусеницы, как на тракторе или танке.

Когда мы огибали крота, что выбрался из-под земли прямо перед нами, из стального корпуса его выщелкнулись десятки различных датчиков, которые крот тут же навёл на нас.

До здания всего полсотни метров!..

Грохоча бурами, кроты – они слишком быстро разобрались что и как на поверхности!.. – помчались в погоню за нами.

Меня это мало смутило. У сына ведь есть отличная электромагнитная пушка, которая, я уверен, без труда остановит все машины путников. Интересно, кстати, чем эти твари приводятся в движение? Вряд ли электродвигателями, даже если предположить, что их норы ведут к некой подземной ТЭС или АЭС. Турбина и портативный ядерный реактор? Очень может быть…

– Батя, быстрей! – Мой мальчик заметил, что я малость приотстал, оббегая стороной очередное скопление мумий.

– Патрик, стреляй! – крикнул я сыну, не понимая, почему он медлит. Ведь самый резвый из всех кротов вот-вот настигнет меня, превратив Максимку Краевого в полуфабрикат для котлет.

– Зарядов! – выдохнул Патрик. – Мало!

О как. Всех кротов сынок не сможет обезвредить. А ведь даже одного хватит, чтобы моя жизнь стала короткой и крайне болезненной.

Сообщение Патрика окрылило меня. Скорость Максимки Краевого сразу возросла почти вдвое. Ничто так не бодрит, как грядущая гибель!

И всё же крот неумолимо сокращал расстояние между нами. Я уже затылком чувствовал его фронтальный бур. И потому за миг до стыковки с ним, рискуя порвать мышцы, в отчаянном прыжке метнулся влево – и пропустил крота мимо. Он сразу же развернулся на месте, прикрыв меня своей стальной тушей, и тотчас Патрик всадил в него заряд из пушки. Крот умер моментально, но буры его ещё продолжали по инерции вращаться.

Жаль, этот киборг не был одиночкой. Сородичей по модельному ряду его гибель не смутила, не заставила отвернуть гусеницы в сторону – подальше от парочки сапиенсов, способных дать отпор.

Моля всех святых исходника, чтобы под ноги ничего не попалось, – только растянуться в пыли сейчас не хватало! – я рванул к приветливо распахнутым дверям большого вестибюля, занимавшего весь первый этаж здания. Собственно к дверям можно было и не бежать, потому как стеклянная фасадная стена давно уже существовала лишь в виде осколков в пыли снаружи здания и в пыли в вестибюле. Но цепочка следов вела именно к дверям, поэтому…

У самых дверей я едва не растянулся-таки, зацепившись носком ботинка непонятно за что, на ровном месте, считайте, чуть не упал. Чуть – потому что меня за винтовку поддержал Патрик. Вместе мы ввалились в вестибюль и, не замедляясь, метнулись к широкой – десяток человек одновременно плечом к плечу пройдут – мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.

Если информация сына подтвердится, кроты за нами не последуют. К тому же следы неведомого врага вели по лестнице наверх.

Мы были примерно на середине пролёта, когда два крота сразу врезались бурами в нижние ступеньки, менее чем за миг превратив их в крошево. Едва успели выскочить на горизонтальную площадку – весь пролёт, по которому мы только что взбежали, обрушился на киборгов.

Недовольно вращая бурами, они тотчас выбрались из-под завала – и Патрик тут же навечно остановил их одним выстрелом на двоих. После чего уронил на трупы киборгов свою ЭМ-пушку.

– Всё, батя, зарядов больше нет.

Но внизу вовсю бесновались ещё минимум двое кротов-киборгов – ровно столько одновременно попадало в поле моего зрения. Они раскатывали по вестибюлю, врезались во всё, что можно и во что нельзя, сшибали бетонные столбы, на которых покоились перекрытия потолка и не собирались останавливаться на достигнутом. Остановить же их штурмовой винтовкой и даже автоматом с подствольником не представлялось мне возможным, но я всё же вручил Патрику винтовку – негоже мужчине без оружия по исходнику разгуливать.

Но главное – следы пропали. Судя по девственному слою пыли, по второму этажу давно никто не прохаживался.

– Твою мать! – выругался я.

Ситуация – лучше не придумаешь. Внизу парочка стальных монстров делает всё, чтобы завалить и так на ладан дышащее здание, в котором пребываем я и Патрик. Из здания мы выбраться не можем, потому как монстры нас тут же настигнут. И – оп! – бонус: неведомый враг вновь умудрился нас провести.

На миг наступила тишина – уж не знаю, почему кроты замерли – и я отчётливо услышал смех, от которого внутри у меня всё покрылось коркой льда.

– Батя, я тоже это… не галлюцинация… – прошептал Патрик.

Внизу опять зашумели киборги.

«Оно этажом выше», – показал я жестами сыну. Он кивнул, дав понять, что согласен с моим выводом. Готовые стрелять в любой момент, мы осторожно поднялись по лестнице ещё на один пролёт.

Тут царил полумрак. Этаж был разбит на большие помещения с центральным коридором, исчезающим в темноте. С автоматом у плеча я заглянул в одно – типичный земной офис: ряды столов за перегородками, оргтехника на столах, на потолке здоровенные лопасти вентиляторов… И всё покрыто толстым слоем пыли. Нетронутым слоем пыли – тут не ступала нога человека. Нечеловека – тоже.

– Батя, он туда забежал! – услышал я крик Патрика и выскочил в коридор.

Сын впереди, я прикрываю тылы – таким строем мы ворвались в куда более скромное помещение, чем то, что я посетил. Именно сюда забралось то существо, что увидел Патрик.

Мы встали в центре, спина к спине, поводя стволами по сторонам.

Выход отсюда был только один. Он же вход. Ни окон, ни вентиляционных отверстий, ни дыр в полу или же в потолке. Тут не было дивана, под которым можно улечься. Шкафа, чтобы спрятаться, подобно классическому любовнику, тоже не наблюдалось. Всей мебели тут был лишь рисунок на стене – ангел. Большой. С роскошными крыльями. Лицо – отдельными штрихами, без деталей. Лицо ведь у ангелов не главное.

Спартанская обстановка компенсировалась разве что трупом на полу. Мумифицированным, очень похожим на человеческий. Такое добро тут на каждом углу валяется, только успевай под ноги смотреть, чтобы не наступить.

– Чертовшина какая-то… Он же сюда вбежал… – пробормотал Патрик и зачем-то навёл оружие на мумию.

Я присмотрелся к телу на полу. Точно труп. У живых путников, как и у людей, на костях есть плоть, а не высушенное бог знает что. Покойный был в серой – в тон пыли – бесформенной одежде без швов, но с ремнями, затягивающими рукава и низ брюк. Наколенники и налокотники то ли из пластика, то ли из прессованной кожи. Из рукава торчала сухая лапка-кисть. Четыре пальца. Не пять, не шесть, а четыре. Прям беда с этими пальцами… Голову прикрывал капюшон, на глазах – выпуклые круглые очки, линзы, как и лицо обильно припорошено пылью. Чужие следы – маленькие, почти детские – обрывались у входа. Дальше – только наши.

Опять двадцать пять.

Мы что, имеем дело с призраком?

Захотел – явил себя (я ничуть не сомневался в том, что Патрик его видел), а пропало желание – растворился в местном отравленном воздухе, аки тать в ночи. Был бы я верующим, как палач Заур, перекрестился бы и выпил литрик святой воды – для профилактики нападения нечистой силы. Я напряг мозг, даже лоб наморщил, вспоминая текст «Отче наш». Увы, дальше первых двух слов дело не пошло.

– Ладно, сынок, – я хлопнул Патрика по плечу. – Не трать напрасно боеприпасы, долбя по дохлятине. Пойдём отсюда.

Сын неуверенно кивнул, – наверное, очень ему хотелось размочалить трупака в лохмотья – и мы вышли из помещения.

Вот тут-то я и почувствовал: что-то изменилось. Что-то стало неуловимо иным. То ли узор трещин на стенах, то ли свет как-то иначе падает…

Патрик тоже напрягся.

Он, как и я, почувствовал опасность.

* * *

Всё из-за Края.

Милена сердцем чуяла: Патрик отправился на поиски отца.

И у него неприятности.

Макс, Максимка, Максик… Он так долго измывался над Миленой. Ещё в школе он дёргал её за косички, а потом, когда они стали старше, избивал её ухажёров, милых молодых людей, интеллигентных, не то что он сам… Она долго терпела выходки Макса, его ночной клуб, полный отвязанных девиц, – из-за сына, за которого она без малейших колебаний перегрызла бы глотку любому. Но как же с Краем было тяжело! У него несносный характер…

Ей пришлось выгнать его из семьи. Жалела ли она об этом решении?

Никогда!

Ну, почти никогда. То есть изредка не жалела…

За окнами джипа мелькали каштаны, люди и автомобили. Милена изредка поглядывала на экран телевизора, установленного в «хаммере», больше слушала.

Ещё недавно Милена не стала бы тратить время на эту хрень. Что, ток-шоу мало? Или реалити отменили все сразу? Да и ситкомы не перестали снимать. Но Макс велел следить именно за новостями и аналитическими передачами. Он сказал, что этой важно, что Милена должна владеть ситуацией, и вообще вскоре она услышит-увидит нечто из ряда вон. Он ещё подмигнул при этом, намекая, что важное будет касаться его непосредственно.

В лучшем случае Макс неудачно пошутил.

В худшем – обманул, посмеялся над ней, простодушной.

Ибо ничего такого про Максима Краевого, её бывшего супруга, ни по одному каналу так и не рассказали. Вообще ни слова про Края. Зато в новостных блоках и передачках, рекомендованных Максом, без устали твердили об ОМП[6]. Так что теперь Милена знала, что ядерное оружие – это то, чем пугают. Или – гарантированно уничтожают противника. Полторы тысячи боезарядов в России и более шести тысяч в США, не считая всякую мелочёвку, распиханную в странах вроде Индии, Франции или Пакистана. И это боезаряды, доставляемые к цели с помощью МБР[7] наземного базирования, тяжелых бомбардировщиков и атомных подлодок. Более чем хватит запугать до смерти всё живое на планете.

Как раз сейчас миленькая ведущая, ранее засветившаяся в очень откровенном реалити, рассказывала, что ядерное оружие можно использовать для обеспечения интересов стран-кредиторов в условиях глобального экономического кризиса и при возникновении особых ситуаций. То есть при государственных переворотах, когда к власти приходят правительства, не пищащие от восторга при виде звёздно-полосатого флага на рубке вынырнувшего неподалёку ПЛАРБ[8] типа «Огайо». Милена так оторопела, когда соплюшка это выдала, что на перекрёстке едва не въехала в «лексус» с депутатскими номерами.

Признаться, в какой-то момент Милене даже стало интересно смотреть эти передачки. Она почувствовала взаимосвязь событий. Случившееся 11-го сентября 2001-го года – Милена уверена: без путников тут не обошлось – дало Пентагону повод нанести точечные ядерные удары по районам базирования террористов в Афганистане. Об этом рассказала далее соплюшка. Милена кивнула: «Да, девочка, это повод. Это тот кусочек, который обязан был встать в общую картинку глобального пазла».

К счастью, удары так и не нанесли.

И вот спустя много лет подобные угрозы прозвучали из уст президента Украины – страны, давно безъядерной.

Президент страны… Когда Милена, Патрик и Макс ехали на Танке прочь от Парадиза, Макс включил телевизор. Как раз показывали выступление гаранта. Края что-то возмутило в речи главы государства. Прослушав её, он высадил Милену и сына у дома и куда-то умчался. То есть сначала ЦУ насчёт новостей дал, а потом уж вдавил педаль газа.

Так может, всё дело в президенте?..

Ведущая на экране процитировали научника с такой простой фамилией, что Милена тотчас её забыла, но смысл сказанного остался в памяти: типа, каждый гражданин стран первого мира потребляет чуть ли не в тридцать раз больше ресурсов, чем негр из Сахары или индеец из сельвы. Из этого как-то вытекало то, почему начался глобальный экономический кризис, но Милена логику не уловила…

Свернув к тротуару, она остановила машину возле небольшого летнего кафе: белые столики, табличка «У нас не курят», аккуратные официантки в чистеньких передниках. Красота да и только, аж кричать от восторга хочется.

Стиснув зубы, Милена изо всех сил впилась пальцами в руль. Стараясь не обращать внимания прохожих, что пялились на её авто, попыталась сосредоточиться… Не получилось. Нечасто в этом слащавом городе раскатывают такие тачки. Кое-кто уже достал мобильник, чтобы вызвать палачей. И пусть. Ей надо собраться с мыслями, решить, что дальше.


Из Вавилона в Киев Милена не доехала, а долетела. Подумать времени не было.

Уже в столице она набрала Патрика. Ответил Край. Ничуть не удивившись, она спросила, когда его ждать вместе с сыном. Пообещала накормить обоих пирожками. Путь к сердцу мужчины, как известно, лежит через желудок. Дай самцу пожрать – и он станет покладистым и пушистым. Женское чутьё подсказало Милене, что бывший муж не обрадуется, узнав, что она раскатывает на ворованном джипе чуть ли не по Крещатику, поэтому она не только умолчала о своём местоположении, но и умело дезинформировала Края. Всё-таки её муженёк – конкретный лопух. Что, впрочем, никак не могло помочь ей найти его, а вместе с ним и Патрика.

Только из-за сына она примчалась в Киев.

Не из-за Края.

Ради бывшего мужа Милена и вздоха не сделала бы, даже умирай она от асфиксии.

Свои длинные светлые волосы, вид которых так возбуждал Макса, – да и не его одного – она собрала в пучок на затылке. Дабы не мешали, если что. Взглянула на себя в зеркальце – надо ли поправить макияж? И так сойдёт. Она ещё ничего. И морщин на лице чуть, и грудь высокая, да живот плоский. Разве только не семнадцать уже. Ну да кто молодеет?..

Вдали послышался вой сирен.

Захватив сумочку, она выскользнула из машины, заперла дверцу – зачем, ведь собралась джип бросить? – и лёгкой танцующей походкой двинула по тротуару. Листья каштанов над головой едва шевелились под лёгким напором ветерка. На тротуаре ни соринки – как это непохоже на Вавилон! Захотелось смачно харкнуть, но Милена сдержалась. Нельзя привлекать к себе внимание, надо быть как все. И всё же она, как последняя туристка, остановилась у лотка с сувенирами: магнитики с надписью «Киев», глиняные кружки, гипсовые казаки-запорожцы… Она ощущала лёгкое беспокойство. Что-то было не так.

Но что?..

Она едва заметно вздрогнула, когда за спиной прозвучало:

– Нам нужно поговорить. Вас ведь зовут Милена?

Внутри образовалась пустота. Леденящий вакуум.

Она только-только приехала в столицу, а её уже вычислили!.. Вместе с бывшим мужем Милена много лет уже в списках самых опасных преступников мира, разыскиваемых Интерполом. За компанию, как свидетельница и возможная соучастница.

Никак не выдав своего волнения, она сделала томное с игривой шаловливостью лицо и, качнув бёдрами, неспешно обернулась.

Мимические мышцы скомкались в неопределённую гримасу.

Ведь в данном случае от томной улыбки толку ноль, а то и меньше.

* * *

Из-за рёва клаксона Заур прозевал атаку?

Как бы не так.

Его сгубила гордыня – он считал, что всегда и везде сумеет почувствовать опасность. И вот Господь наказал его за излишнюю самоуверенность.

Оправдать Заура могло только то, что враг оказался искусным грешником, раз сумел, ничем себя не выдав, подобраться так близко со спины. Мощная туша навалилась на Заура, едва не сбив его с ног.

Рефлексы, как всегда, оказались на высоте, опередив мозг с принятием решения. Поддавшись под чужой массой, палач чуть согнул ноги в коленях, наклонился и позволил врагу продолжить движение, кувыркнувшись через плечо жертвы. Очень несложный, но красивый бросок.

Вот только в финальной стадии полёта Заур постарался ослабить эффект от приземления на асфальт.

Потому что не было тут врагов и жертв.

И атаки не было.

– Привет, лысик! Угадай кто это… – только плюхнувшись на тротуарную плитку и уронив на неё же внушительную дамскую «сумочку», Хельга сообразила, что ей так и не удалось игриво прикрыть молодому человеку глаза. Зато седалище она наверняка отшибла, если не сломала копчик.

Она ворвалась в жизнь Заура, жужжа моторчиком скутера цвета лайма. Судьба свела их в Вавилоне под улюлюканье и хохот членов её банды. Стыдно признаться, но Заур поначалу принял Хельгу за парня – под чёрной майкой грудь не просматривалась, зато бугрились тренированные мышцы. Женщину в ней выдавали только бедра, обтянутые кожаными штанами, – вдвое шире плеч.

Скутер, кстати, она угнала.

Как и в день их знакомства, виски Хельги были тщательно выбриты, но скуластое лицо с выпирающими надбровными дугами более не «украшали» черные слёзы. Сойдясь с Зауром, она коренным образом поменяла имидж: на ресницах появилась тушь, на губах – алая помада, а на щеках – лёгкий искусственный румянец. Палач вздохнул. Ему не хватало прежней Хельги – брутальной, но такой искренней.

Чего ждать от брошенной на тротуар девушки? Конечно, ругани, слёз и обид. Но он услышал лишь перезвон колокольчиков – волшебный смех Хельги ранил его в сердце ещё там, в Вавилоне.

А сейчас добил окончательно.

– Здорово, лысик! – Её задорная улыбка уже не казалась Зауру гримасой разъярённой гориллы. А ведь ещё недавно он просил Хельгу покаяться, пока не поздно, и оставить гнусный промысел. Что ж, она так и поступила. А ещё он уговаривал её уйти в монастырь и до конца дней замаливать грехи. Слава Создателю, к этому совету она не прислушалась.

– Привет. Бога ради, Хельга, что ты тут делаешь?! – Зауру стало нехорошо от мысли, что он мог причинить ей боль.

Оказалось, она решила сделать любимому мужчине сюрприз, стать для него ещё красивей, потому и двинула по киевским магазинам: там бельишка прикупила, тут – лака для волос, а где-нибудь дальше приобретёт ещё чего-нибудь, что поможет им скрасить ночной досуг. Особенно – когда у них будет бессонница. А уж поспать в ближайшее время лысику точно не грозит. Правда, для этого ей пришлось одолжить у него немного денежек, но ведь лысик не против, да? Она ведь для него старалась…

Требовалось что-то ответить, кивнуть хотя бы, но Заур молчал. Его заклинило.

Он напряжённо соображал, как отреагировать, как сказать Хельге, чтобы она срочно убиралась из Киева. Сказать так, чтобы она восприняла это верно: не как недовольство и гнев, а как серьёзную просьбу, в которой нельзя отказать…

Его затянувшееся молчание Хельга поняла превратно.

Оторвав ягодицы от тротуара и отмахнувшись от предложенной руки, она поднялась, затем подняла свою «сумочку», в которой можно было без труда уместить полмешка картофеля. Открыв сей баул, Хельга из самых его глубин извлекла кошелёк – размером с обычную дамскую сумочку, эдакую кожаную лягушку ярко-алого цвета, и вынула из пасти земноводного по одной пяток купюр разного достоинства, начиная с самой мелкой и заканчивая двадцаткой.

Посчитав, что этого достаточно, она, глядя мимо Заура, протянула ему деньги:

– На! Подавись, жмот!

– Что это? – спросил ошарашенный Заур.

– Очки протри, – грубо ответила Хельга. – Это баблос. Тут даже больше, чем я на тебя потратила. Будешь должен.

Заур воспользовался её советом – снял очки и вытер линзы о подкладку плаща.

– Буду. – Во рту стало сухо. – Я спрашиваю, в сумке у тебя что?

– Косметичка, расчёска… – начала перечислять Хельга, заглянув в баул, – «микроузи», влажные салфетки, презервативы, – я всегда забочусь о безопасности – какая-то бумажка, леденцы… Хочешь пососать?

– «Микроузи»? – просипел Заур.

– Лысик, ты не только слепой, но и глухой? – Сообразив, что он не собирается брать у неё деньги, Хельга разом перестала дуться и подобрела. – А я всё равно люблю тебя, мой котёнок! Хоть какой ты!

«Микроузи». Они же «микробики». Вторая пара. Заур узнал бы их в темноте с закрытыми глазами, заткнутым носом и связанными за спиной руками. Не глядя, не видя. И не слыша, как они стреляют, узнал бы. Для этого ему не нужны были органы чувств. Это выше, это иначе.

Сказать, что личное оружие есть неотъемлемая часть Заура – ничуть не преувеличить. Разжаловав его и отобрав табельные стволы, начальство ампутировало ему жизненно важные органы. Палач без оружия жить не может. Даже бывший.

Тем более что палачи бывшими не бывают.

Количество преступников в стране сократилось – всё меньше молодых ветеранов присоединяется к криминальным кланам, предпочитая пожизненно приковать себя к заводскому станку, семье и старенькому «ланосу», который вечно ломается, но раз в год довозит-таки до крымских благостных пляжей. А раз мало стало воров и убийц, то и плачей надо мало. Уволить половину – перековать их мечи-пистолеты на орала-молотки. К станку отправить нахлебников!..

Но – не отправили.

Слишком уж велика естественная убыль среди палачей: их взрывают вместе с гостачками, поджидают в подъездах по месту жительства, чтобы приласкать висок кастетом, в толпе щекочут им печень заточками и даже банально расстреливают из автоматов в упор. Если палач умирает в собственной постели по инициативе собственного тела, то это считается ну очень неестественной убылью.

Так что руководство ценными кадрами не разбрасывается. Палачу надо очень-очень постараться, чтобы его уволили. Неужели Заур именно настолько «постарался»?..

– Лысик, поедем домой, я тебе покажу, что купила. Я такие обалденные труселя…

– Откуда у тебя оружие? – перебил Хельгу Заур.

Она замолчала, прикидывая, обидеться или нет.

Решила не обижаться:

– Так это ж твоё запасное, лысик. Я подумала, что раз лишнее, то я могла бы себе… Девушке одной на улице никак без ствола. У нас в Вавилоне… – Хельга замолчала, сообразив, что слишком много говорит не по делу. – Я «микроузи», две штуки, вытащила из твоего сейфа, который у тебя в шкафу за одеждой. Кто ж так сейф прячет? Да и сейф – дрянь. Его любой ребёнок соской вскроет, а уж я…

Он запечатал её уста поцелуем одновременно невинным и страстным, а когда оторвался от самых сладких губ на Земле, сказал:

– Спасибо, любимая!

И, вытащив из её баула оба ПП[9], вместе с запасными магазинами рассовал их по карманам плаща. Она попыталась было возразить: «Хотя бы один мне оставь», но он строго заявил, что здесь не Вавилон, здесь юным красавицам не нужно стрелять во всё что движется, чтобы остаться девственницами. Довод так понравился Хельге, что она даже немного засмущалась, щёчки её покраснели.

А потом внимание невесты палача привлекло что-то за спиной жениха.

Глаза Хельги остекленели, лицо застыло чугуном в опоке.

Сунув руки в карманы плаща, Заур обернулся – и тоже прикипел взглядом к громадному телеэкрану, повешенному на стене дома через дорогу. Из-за уличного шума услышать голос диктора блока новостей не представлялось возможным, но бегущая строка в самом низу картинки давала представление о том, что он говорит. Оказалось, кланы Вавилона решили выделить средства на восстановление знаменитого стадиона «Металлист», уже ведутся работы. Новая картинка: тысячи азиатов и негров трудятся, разбирая завалы, туда-сюда снуют грузовики, башни подъёмных кранов поднимают и опускают грузы. «Если бы пирамиды в Гизе сооружали в наше время, это выглядело бы так же», – подумал Заур.

Стадион, понятно, никому не нужен.

Нужны инкубаторы. Быть может, их хотят восстановить. Или же путники, руководящие раскопками, не в курсе, что инкубаторы уничтожены «таблеткой» крысозавров. К тому же под стадионом находится Главный Накопитель…

– Заур, – Хельга тронула его за руку, – их нужно остановить. Я помогу тебе, Заур.

– Если бы только их… – Он провёл ладонью по лысому черепу. – Хельга, уезжай из города.

Она хотела возразить, но палач вновь запечатал её рот поцелуем.

Глава 3 Бывший сталкер

Выход из комнаты только один.

Окон нет, вентиляционных отверстий нет.

Мебели нет.

Есть толстый слой серой пыли на полу, потревоженный двумя цепочками следов, ведущих к середине комнаты, и ещё двумя – к выходу. Есть рисунок на стене – ангел с большими крыльями и плохо обозначенным лицом. Как бы сам по себе валяется на полу мумифицированный труп. Очень похож на человеческий. В серой мешковатой одежде с наколенниками и налокотниками. Из рукавов торчат высушенные временем четырёхпалые кисти. На голове – капюшон, на глазах – очки.

Вдруг труп рывком поднимается на ноги.

С лица его, с одежды сыплется пыль.

Открытые участки кожи-пергамента с каждым мигом преображаются, наливаясь соками, оживая. Лицо трупа искажается, оплывает подобно куску пластика, брошенному в огонь. Очки падают на пол. Миг – и за спиной существа, казавшегося только что безнадёжно мёртвым, вырастают крылья. С их помощью оно делает шаг-прыжок, пролетев за раз метров десять, – до самого дверного проёма. Зачем оставлять лишние следы на пыли? Верно, незачем.

Но покидать комнату существо не спешит.

Ждёт чего-то.

* * *

Что-то изменилось, стало неуловимо другим.

Иной узор трещин на стенах, что ли? Или свет иначе падает?

И тут я понял, в чём дело, – внизу больше не слышно бравой возни кротов-киборгов, разрушающих здание. Уползли, зарылись в норы?..

– Это был портал, – прошептал Патрик, озираясь.

– О чём ты, сынок? – не понял я.

Патрик посмотрел на меня, как на полного идиота, неспособного понять, что дважды два равняется четырём. Ну, или хотя бы пяти.

– Батя, мы прошли через портал. Тот самый. Мы искали портал – и вот мы его… И теперь мы в другом секторе. Соседнем. Цитадель стала ближе!

– Да ну… – не поверил я, изобразив на лице крайнюю степень недоверия. – Какой же это портал? Так, дырка в стене, даже двери нет.

Это я так, чтобы он нос перед отцом не задирал. Умом-то я понимал, что портал между секторами может выглядеть как угодно. К примеру, он мог быть отлитыми из золота воротами в две створки и с обязательным бараном, на них глядящим. И с брильянтами вдоль и поперёк засова. И надписью по золоту платиной: «ПОРТАЛ. ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Или нет, лучше так: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, МАКС И ПАТРИК!»

– Сынок, наш враг-призрак нас специально туда, в портал этот, заманил… – пробормотал я. Патрик не подтвердил согласие с моей теорией, но и не высказал контраргументов. – Он, эта хитрая бестия, хотел, чтобы мы нашли переходник и по нему волей-неволей проследовали. Но зачем врагу помогать нам?..

Врагу, который знает меня, как свои пять – пять ли? – пальцев. Врагу, способному предугадать мои поступки вплоть до мелочей и потому направляющему меня по нужному ему пути. Врагу, легко и просто манипулирующего мной. И потому ежу чернобыльскому ясно, что расклад не в нашу пользу! Ну да неудивительно, мы к этому привычные, это у нас, считайте, нормальное состояние дел, мы даже нервничать начинаем, если всё хорошо, – и подвоха ждём, засады…

В ухе у меня тихонечко запищало, будто комар рядом пролетел.

Это от нервов, не иначе. Мерещится уже…

– Батя, уходим!!! – крикнул Патрик и ломанулся по коридору прямо к оконному проёму.

«Третий этаж, – подумал я, прыгая вслед за сыном. – Это ж почему такая спешка, что нельзя по лестнице, ведь можно защиту повредить и…»

Приземлился я в метре от нагромождения искорёженных стальных балок, от коррозии надёжно защищённых толстым слоем сами понимаете чего. А если не понимаете, намекну – пыли. Осмотрелся, пытаясь понять причину волнения Патрика.

То же серое небо и теми же серыми облаками, что и в предыдущем секторе. Те же небоскрёбы. Если бы Патрик не уверил меня, что мы совершили переход, я дал бы зуб вместе с челюстью, что всё по-старому, мы всё там же.

Треклятый невидимый комар опять запищал рядом. Преследует он нас, что ли?

Подтверждая мою догадку, комар запищал громче.

– Патрик, что вообще… – начал я и замолчал, ибо под ногами у меня зашевелилась пыль, верхний слой оторвался от нижнего, уплотнённого так, что можно цветочки сажать, и завис серой дымкой на уровне колен.

– Беги, батя! Беги!!! – рявкнул сын и, не дожидаясь, пока я задам пару-тройку наводящих вопросов насчёт куда бежать, и почему вообще я должен бежать, и не лучше ли встретить опасность, как подобает мужчинам, лицом к лицу…

Ни фикуса не понимая, что да как, я зарысил вслед за сыном.

Надо признать, недостаточно быстро зарысил. И потому отлично рассмотрел то, от чего сын хотел укрыться в следующем по улице доме.

Представьте себе великана, который свесился с небес, из-за грозовых облаков, и от нечего делать ударил со всей дури богатырской по мёртвому городу. Вот только вместо кулака у великана был огромный смерч – воронка диаметром с километр. И смерч этот снизошёл на небоскрёб с верхних слоёв обезумевшей атмосферы, задавшись целью разрушить именно то здание, в которое мы переместились из соседнего сектора, и как раз в тот момент, когда это случилось.

Странное, согласитесь, совпадение.

Здание оседало, по улице катились, бороздя пыль, обломки кирпича, рядом с мной, впереди и сзади плюхались в пыль целые бетонные плиты… «Только бы Патрика не зацепило! Только бы Патрика!..»

Земля дрогнула у меня под ногами. Я упал – и это спасло мне жизнь. Потому что кусок стены приземлился аккурат там, где должен был оказаться через мгновение.

И всё закончилось.

Я перевернулся на спину, сел на пятую точку, утонув кистями в мягкой пыли. Сердце колотилось. Я хрипло дышал, глотая воздух открытым ртом, потому что воздуха не хватало, мне было мало воздуха, моих лёгким нужно было его всё больше и больше… Адреналин, знаете ли. С физиологией не поспоришь.

Как и с той силой, что буквально раздавила здание до уровня проезжей части.

А заодно и уничтожила портал.

– Обратной дороги нет, – рядом тяжело опустился Патрик. – Теперь только вперёд. Или через другие секторы.

– Что это было?.. – сквозь хрипы сумел выдавить я.

– Всего лишь комары, батя. – Патрик выковырял из пыли обломок кирпича и протянул мне. Я не взял, но внимательно его рассмотрел: с одной стороны обломок весь был покрыт мельчайшими насекомыми, сотнями, тысячами, а то и сотнями тысяч, впрессованными в этом кирпич. Слой покрытия толщиной был примерно в пять пальцев. – Комары направленного действия. Если их много, очень много, и если им задать цель для удара, то…

Результат атаки я наблюдал воочию.

– Серьёзное оружие, сынок.

– Да, кто-то нашёл и активировал генератор подчинения биомассы.

Генератор подчинения, значит. И такой у путников есть. Подчинения… Звучит устрашающе. А если этот генератор активировать на Земле? Я вмиг представил толпы зомбированных людей, марширующих по нашему миру и радостно выполняющих все команды захватчиков. Но зачем тогда нужны муляжи дорогих часов?..

– Этот генератор потребляет очень много энергии, – ответил Патрик на мой не заданный вслух вопрос; вот что значит сын и отец! – Так много, что… Примерно столько же энергии затратит Лоно на пару десятков прыжков… К тому же у генератора есть существенный недостаток: на разных существ он влияет по-разному. Путники проводили испытания генератора в нашем мире. Самого высокого результата добились не на людях, а лишь на китах. Помнишь случаи массового выбрасывания китов на берег?..

Киты – ещё ладно. А вот быть раздавленным комарами – та ещё смерть. Кому расскажешь – обхохочутся. Я бы и сам не поверил… Хотя нет, поверил бы. Там, где прошла моя молодость, невозможное частенько становилось обыденным. К сожалению – или к счастью? – с годами чудеса не закончились. Они просто стали жёстче. И то ли ещё будет.

И хорошо, что будет.

Иначе скучно жить.

– Предыдущий сектор был полон механического оружия, батя. Этот – биологического. А в следующем, секторе Цитадели, обитают бионоиды. Путники долго экспериментировали с разными типами вооружений и пришли к выводу, что бионоиды – самое оно. Они ведь сочетают лучшие качества предыдущих типов оружия. Как живые существа – самовоспроизводятся, что требует минимальных затрат на их создание на начальном этапе, а как механизмы – обладают высокими прочностными характеристиками, практически не ощущают боли и абсолютно подчиняемы.

– То есть живое с неживым – это круто. – Я поднялся, ибо не видел смысла рассиживаться тут. – Это, типа, как у нас некоторым богатеньким буратинам дантисты специально выдирают родные зубы, чтобы вставить крутейшие керамические. Или как протезы конечностей.

– Да, батя, примерно так, Суть ты уловил. – Патрик швырнул в пыль свою штурмовую винтовку.

Это меня разозлило.

– Подними!.. – прошипел я. – Немедленно подними!

Патрик – глупец, разве можно так обращаться с оружием?! – нехотя подчинился.

И навёл ствол на меня. Палец его лёг на спуск.

– Сынок, ты что…

Патрик выбрал свободный ход и…

И ничего не произошло. Винтовка не выстрелила. Вот что бывает, если бросать оружие в пыль.

– Ах ты маленький негодяй! Давно ремня не получал?! – оторопело выдал я.

А в голове вертелось: «Мой сын направил на меня оружие. Мой сын – на меня…»

И – «Что делать?!»

– Какой ещё ремень, батя? Ты ни разу на меня руку не поднял. Не наорал даже ни разу. Ремень ещё какой-то…

– Да, это всё происки моего отвратительного отношения к твоему воспитанию! Мама твоя так и говорит постоянно. Но ещё не поздно исправить…

– Стреляй в меня, – потребовал Патрик.

– ЧТО?!

– Ну ладно, не в меня. Просто выстрели. Пожалуйста.

Я честно попытался выполнить его просьбу, прицелившись из автомата в бетонную плиту метрах в пятнадцати от нас, – и у меня ничего не получилось. Оружие было мертво.

– Чёртова кибернетическая игрушка. – Прежде чем выбросить автомат, ставший бесполезной грудой металла, я извлёк магазин и сунул его – сувенир! – в наружный карман скафа. У меня несколько таких карманов. – Сынок, ну вот на кой воротить столько примочек, если они откажут, стоит только мимо пролететь стайке комаров?

– Не в комарах дело, – отверг мою версию Патрик, вертя головой по сторонам. – Просто… Неважно. Просто надо найти новое оружие. Местное.

– Тогда веди нас, – скомандовал я. – Теперь ты у нас командир.

– Надо найти оружие. – Он воспринял мои слова как должное и первым двинул прочь, не особо, как мне показалось, заморачиваясь по поводу куда идти. – И надо найти следующий портал.

Я не рассказал Патрику о своих подозрениях относительно нашего неведомого врага и себя. Уж слишком бредово это прозвучало бы. И да, я согласен с сыном: без ствола – как без рук. Уже и не вспомню, когда в последний раз оказывался безоружен. В колыбельке, наверное. Или нет – ещё в утробе матери. Но и тогда я уже был чертовски опасным малым.

И чертовски голодным.

– Эх, пожрать бы сейчас… – пробормотал я, понимая, что поститься придётся до самой победы над врагами роду людского.

Сразу явственно представился шашлык из барашка, только с мангала. И хачапури, и самса прямо из тандыра. И тарелка борща, что делала мама. Да я сейчас даже от стряпни Милены не отказался бы, а уж бывшая моя готовит чистый яд!..

– Так в чём проблема, батя? – Патрик подмигнул мне через забрало. – Поешь. Самое обеденное время.

– Спасибо, сынок, – я проглотил его издёвку, не пережёвывая, – и тебе приятного аппетита.

Якобы всерьёз благодаря, Патрик кивнул – и принялся хлопать и бить себя по бокам. Резко так, хлёстко, будто намереваясь сделать себе больно.

– Сынок, ты устал, да? – попробовал я отвлечь его от самоистязания, уж больно нехорошо это выглядело со стороны. – Присядь, отдохни. И я рядом…

Мы как раз подошли к очередному перекрёстку, наполовину заваленному битым кирпичом и бетонными обломками – строительным мусором, в который превратился небоскрёб.

– Сынок, выбирай обломок какой больше нравится и опускай на него свой прикрытый бронепластинами тыл.

– Не-а, батя, я не устал. Но тоже проголодался. Так что обед, батя. И чего рассиживаться, если на ходу можно? – Патрик продолжал колотить себя по бокам.

Я с ужасом наблюдал за своим ребёнком.

Стресс. Всему виной стресс. Это я – старый зубр, привыкший ко всему, а для молодого телёнка наши приключения – перебор. Мальчишка у меня, конечно, крепкий, но отдых ему ой как нужен.

Надо было как-то отвлечь Патрика от его безумного занятия, и потому я задал вопрос, который давно меня интересовал:

– Слушай, сынок, а каков принцип действия той чудесной установки?

Он хорошенько наподдал себе по печени:

– Какой ещё установки, батя?

Я мысленно попросил всех святых исходника, чтобы это прекратилось. Мне невыносимо было смотреть на то, как мой сын сходит с ума. Поэтому я смотрел по сторонам – и не замечал растяжек мин, не видел следов от траков, но обнаружил следы чьих-то лап. Что-то крохотное и крылатое прошмыгнуло над нами слишком быстро, быстрее, чем пролетели бы жук или пчела. Наверное, мне показалось. С чего я вообще взял, что тут водятся жуки?..

– Та установка, которая в Цитадели и которая остановит путников, сынок. Я о ней.

Патрик вмазал себе кулаком по рёбрам и от удовольствия закрыл глаза.

Я мысленно застонал.

– Это установка, батя, называется Ярость Отцов, – прозвучало из-под забрала невнятно, будто рот у Патрика был чем-то забит.

– Как называется? – переспросил я, хотя знал ответ.

– Ярость…

– Отцов, да… Я услышал. Странное название.

– Не я его придумал, – буркнул Патрик.

– Так какой всё-таки…

– Батя, смотри! – сын вытянул руку, указывая на открывшийся нам вид.

Только позже – слишком поздно – я понял, что сын умело ушёл от ответа на вопрос.

* * *

– Нам нужно поговорить. – Голос мужской, уверенный. – Вас ведь зовут Милена?

Внутри у Милены образовалась пустота. Вакуум.

У неё нет знакомых в Киеве, она только что приехала.

Так неужели?.. Она принялась медленно, насколько то позволяли приличия и динамика человеческого тела, оборачиваться к назвавшему её имя мужчине. Секунды замедлились, время превратилось в шмат резины, который можно – и нужно! – растягивать. Взгляд Милены скользил по параболе. Любой из прохожих мог оказаться замаскированным палачом. Юная мамочка с коляской? Запросто. Мамочка – ряженый юноша, а в коляске не малыш, а пистолет и наручники. Высокий стройный красавец, покупающий мороженое своей спутнице, тоже наверняка прячет в кармане Знак. А спутница, принимающая у него эскимо на палочке, – его коллега по Управе.

И это вовсе не паранойя.

Только законники могли вычислить жену чуть ли не самого известного преступника страны. И кому какое дело, что жена – бывшая…

Проклятые легавые быстро сработали.

Слишком быстро!

Пообщаться, значит, хотят, чтобы шуму не поднимать. Общественное место, людей много, а ну как полоумная блондинка начнёт палить с двух рук по толпе? Мимо медленно шли-ползи люди – безликие в едином порыве, много. От толпы отпочковался здоровенный широкоплечий шатен и взял направление на сигаретный киоск. Ещё на сером фоне выделялся мальчишка-оборванец. Этот клянчил милостыню. Мирный пейзаж. Насчёт мамочки и эскимо – ерунда. Милена не чувствовала опасности. Никто не спешил колесовать её на месте.

Резину нельзя растягивать бесконечно, лопнет. И вот – хлопок! – поворот на сто восемьдесят закончен.

Перед Миленой опирался на трость старик в чёрных солнцезащитных очках.

Тот самый слепец, что встал на пути «Ангелов Зоны», когда те вместе с супругами Краевыми и палачом Зауром ехали к Парадизу. Петрович его, кажется, зовут.

Но что он делает здесь, в Киеве?

Губы его шевельнулись – до Милены не сразу дошёл смысл сказанного:

– Ты ищешь Края.

– Что, простите?..

– Прощаю. Ты разыскиваешь Максима Краевого по прозвищу Край. И своего сына. Его зовут Патрик. И я не спрашиваю, милочка, я утверждаю. – Старик замолчал, давая Милене возможность собраться с мыслями и рассмотреть собеседника.

И возможностью этой она воспользовалась сполна.

Как только жизнь ещё теплилась в тушке, до конца израсходовавшей свой ресурс? С костей Петровича, казалось, содрали мясо, а что осталось хорошенько высушили. На покрытый пигментными пятнами череп плевком прилепили шмат серебристой пакли. Сквозь дыры в черкеске можно просунуть кулак. Глаза опять же…. И при всём этом рядом со старцем Милена чувствовала себя беспомощной малолетней соплюхой, мечтающей о новом пупсике и красивых бантиках. Почему так? Из-за властного голоса? Нет. Даже шамкай старик согласно прожитым годам, это мало что изменило бы. Харизма – вот из-за чего трепетало сердце Милены.

– Вы – сталкер? Бывший?

Тёмные линзы блеснули, отразив солнечный луч.

Мысленно она взмолилась, чтобы Петрович не выдал ей тут пафосную речь о том, что сталкеры бывшими не бывают. Вояки вот не бывают, палачи с ними заодно, скоро детсадовские нянечки, уходя на пенсию, откажутся считать себя бывшими.

Мольбы Милены были услышаны, ничего такого старик не сказал. Он вообще ничего не сказал в ответ. Просто стоял и молчал. Лишь когда пауза затянулась до неприличия, выдал короткое:

– Милочка, не суетись. – На сей раз в его голосе почувствовалось лёгкое раздражение, будто Милена сболтнула несусветную чушь, и теперь пожилому человеку стыдно за неё, глупышку эдакую. – Послушай, милочка. – Он поддался вперёд, приблизив линзы очков к её лицу. – Я знаю: ты умная баба, хоть и стерва изрядная.

– Я не…

– Молчи и слушай. – Он раздражённо ударил тростью по асфальту, точно собираясь его проломить. – Мало кто знает, какое зло угрожает Киеву! Нет, всему миру! Это зло надо остановить!

Милена испытала острое разочарование. Старик выжил из ума. Не стоит воспринимать его бормотание всерьёз.

Слепец ещё что-то говорил, а Милена уже примеривалась, как бы свалить от него подальше, не привлекая внимания. А то мало ли как себя поведёт старый маразматик, сообразив, что его бредни ей неинтересны.

– …Заур, – услышав знакомое имя, Милена встрепенулась. – Найди палача Заура, милочка. Ему нужна твоя помощь.

– А где его…

Ни задать вопрос, ни услышать ответ Милена не успела.

Вокруг стало тесно от чёрных «вепрей» с проблесковыми маячками на крышах: они тормозили посреди дороги, блокируя движение, выскакивали, визжа тормозами и пугая прохожих, на тротуар. Из машин посыпались мужчины в серых пиджаках и с зализанными назад волосами. Все вооружены. Заскрежетал мегафон, требуя оставаться на своих местах. Мамочка прикрыла собой коляску. Спутница стройного красавца уронила эскимо. Милена почувствовала пустоту рядом – старик исчез, испарился.

А потом ей ткнули чем-то твёрдым в спину, заломили руки – хорошо, хоть «браслетами» не украсили – и поволокли к джипу, но не служебному, а к тому, что она угнала в Вавилоне.

Мегафон проскрежетал, что всё в порядке, всем можно разойтись.

Милену ещё вели к «хаммеру», а «вепри», блокировавшие дорогу, уже куда-то умчались. Движение восстановилось: потекли в обе стороны потоки авто, с тротуара сползли чёрные машины, разрешая пешеходам, топающим мимо, таращиться на задержанную красотку. Только листьям каштанов, что покачивались на слабом ветру, не было до неё дела.

Выпотрошив сумочку в поисках ключей, неизвестные отворили дверцу и грубо впихнули Милену в салон, на заднее сиденье. С двух сторон её зажали телами, воняющими потом и одеколоном так, что ей стало дурно. Скрипнув кожей, на водительскую сидушку плюхнулся мерно двигающий челюстями жлоб. Рядом, закинув ладони за голову, развалился его коллега с внушительным рваным шрамом на горле. Ножом пометили? От «шрама» разило чесноком. Милена мысленно поблагодарила того молодца, что едва не прирезал ароматного мужчину, и пожурила за то, что лишь едва.

Жлоб перестал двигать челюстями и надул пузырь жвачки, а когда пузырь лопнул, задал вопрос:

– Имя, фамилия?

Милена сделала вид, что не расслышала.

Похоже, иной реакции от неё и не ожидали. Выдув ещё один пузырь, жлоб извлёк из-под пиджака планшет, после чего сосед Милены справа схватил её за запястье и прижал ладонью к экрану, который тут же засветился. Тёмными на нём остался лишь опечаток её пятерни. Пару секунд спустя экран погас, затем вспыхнул вновь, выдав виртуальное досье на Милену – с подробной историей её жизненного пути, начиная от рождения и колонии для несовершеннолетних и до участия в Чернобыльском бунте с последующим побегом в Вавилон.

Жлоб аж жвачкой подавился. «Шрам» стукнул его по спине и, высмотрев на экране, как зовут мадам, и бегло пролистав её послужной список, присвистнул.

– Ничего себе! – он обернулся к Милене, у него оказались бутылочного цвета глаза, скользкие какие-то, мерзкие. – Надо же какая птичка угодила к нам в сетку!

Милена ласково ему улыбнулась и кивнула – мол, не стесняйтесь, молодой человек, с комплиментами моим пёрышкам.

Не сводя с неё липкого взгляда, «шрам» коротко распорядился:

– В Управу! Живо!

В салоне резче запахло чесноком.

Спрятав планшет, жлоб завёл мотор, «хаммер» вклинился в поток.

Ехать в Управу Милене категорически не хотелось, и она уже подумывала о том, как отговорить пятерых тренированных мужчин-палачей от этой затеи, когда жлоб вновь вытащил из-под пиджака мелко вибрирующий планшет и передал «шраму». Тот ответил на вызов. Кто звонил, Милена не видела, зато она, как и все в салоне, слышала беседу.

– Здорово, родные! – выдал динамик планшета и, не дожидаясь ответного приветствия, продолжил по существу: – Веселье у нас в центре. Один чертила сделал жмура, а затем, улики сливая, бутик поджёг.

– У нас тут тоже обхохочешься, – лениво процедил «шрам». – Такую девушку сейчас подвозим – закачаешься.

– Да погоди ты со своей девкой! Сюда слушай. Чертила-то наш…

Жлоб чуть сбавил скорость. Соседи Милены заёрзали.

– Кто? – выдохнул очередную порцию зловония «шрам».

– Не поверите, родные. Святоша наш, Заур. Его приметы, этого калеку ни с кем не спутаешь. А ещё есть запись камеры наблюдения.

– Никогда не любил этого заносчивого лысого ублюдка. – «Шрам» хищно улыбнулся жлобу. – Повеселимся на охоте?!

– Шеф велел не шуметь пока. – Это прозвучало как приказ. – Он даст отмашку.

– Если что, мы в деле. Конец связи.

Планшет вернулся на место.

Милена лихорадочно соображала: слепой старик говорил о Зауре, теперь вот пожар в центре Киева, к которому причастен именно Заур… В совпадения она не верила. Найдёт лысого палача-очкарика – найдёт Патрика вместе с Краем. А значит, ей всего лишь нужно…

Она застенчиво улыбнулась соседу справа:

– Извините, у меня, кажется, бюстгальтер расстегнулся, кружевной такой… Вы не могли бы?..

Он мог.

И он удивился:

– На вас же нет лифчика!

– Вот именно, детка, вот именно.

Пару секунд спустя «хаммер» на полной скорости выскочил на тротуар и врезался в троллейбусную остановку.

* * *

Заур шёл так быстро, как только мог.

Голову его покрыла глупая ярко-голубая кепка с надписью розовым «I LOVE NY», купленная в переходе метро «Святошин», – уж больно у палача приметная лысина. Лицо вниз, воротник плаща поднят так, чтобы видны были только очки. Он старался не хромать.

Поджог бутика ему не простят. Наверняка Пападакис уже спустил на бывшего сотрудника всех своих верных – и отнюдь не Господних – псов. Потому-то и нужна маскировка.

Разве ещё вчера он мог представить, что окажется по ту сторону баррикад и бывшие коллеги будут жаждать его крови?..

Раньше жизнь Заура делилась на две части.

Первая – до знаменитой бойни на Крещатике, всего лишь одного из бесчисленных эпизодов Всеобщей Войн Банд.

Вторая – после.

Всему виной глобальный экономический кризис. Всю Землю охватил пожар гражданских войн и революций. Украина задолжала Центробанку, Евросоюзу и ещё Бог знает кому, и потому расплачивалась людьми – миротворческими контингентами, брошенными на усмирение бунтовщиков по всему миру.

Отслужив своё, в страну возвращались недовольные правительством ветераны. Работы для них не было, и потому, чтобы выжить, они сбивались в преступные группировки по территориальному признаку – кто где воевал. Так появились клан «Азия», «Африка» и так далее. Государство оказалось на грани коллапса. Чтобы справиться с кланами, правительство распустило коррумпированную милицию и закрыло тюрьмы, чтобы не тратиться на содержание преступников. С тех пор за малейшие правонарушения новые слуги Закона – палачи – выносят смертные приговоры и сами же их исполняют.

Таким слугой Закона стал Заур.

Потому что отец и мать его погибли. Выжила только сестра Танюшка, если это можно было назвать жизнью. Она, как и Заур, сильно обгорела. И если он кое-как оклемался, пусть даже и облысел да обзавёлся протезами двух конечностей, то с сестрой всё было непросто. Она до сих пор в больнице.

Так что вся вторая часть жизни Заура – это боль и жажда мести, которые выжгли бы его изнутри, если б не Учитель, который помог малолетнему обрубку совладать с чувствами и не замечать страдания тела. Учитель, друг отца, поведал полумёртвому мальчишке о любви к Господу, раскрыл тайны медитаций и древних заговоров. А еще он оплачивал медицинские счета детей…

И вот настал тот день, когда Заур нашёл и уничтожил своего кровника.

Появились деньги для лечения сестры, которая как раз вышла из комы.

Заур познакомился с прекраснейшей девушкой.

Казалось бы, жизнь налаживается, всё будет в порядке!..

Увы – только казалось.

Путники.

Их реальность параллельна реальности людей, и это их категорически не устраивает – жить мешает, спать не даёт. Поэтому путники хотят от параллельности избавиться, проведя Всеобщее Единение миров. Для этого миры надо лишь последовательно захватить и обтесать по образу и подобию исходного мира. Путники верят, что их Путь – прыжки из мира в мир и военные действия на чужих территориях – однажды закончится. Реальность Земли – последний мир на Пути. Только её захватят, все реальности схлопнутся в мир Прародителей, и всем будет счастье…

Но кое-кто считает иначе: объединение параллельных миров попросту уничтожит нашу планету.

Первую попытку вторжения путников удалось предотвратить – не без участия Заура, конечно. А теперь – бионоид-бомба, Киев обречён на уничтожение. И новости ещё по уличному телевизору – о восстановление Парадиза. И то и другое важно. Но нельзя объять необъятное. Палач будет решать проблемы по мере поступления.

У него появилась зацепка – ящик с псевдочасами и наводка на того, кому этот ящик принадлежал до усопшего сутенёра Андрюшки. Надо найти этого парня и хорошенько с ним побеседовать. Наверняка у него есть контакт с путниками или же их пособниками. Только бы добраться до них, а уж там Заур сумеет вытрясти инфу о бомбе.

И видит Бог, церемониться он не станет.


Путь палачу преградил забор. За последние минут пять на глаза не попался ни один человек. Заур не любил этот район. Цивилизация в нём не распространялась далее сотни метров от подземки и ЖД-станции. Дальше – пустые, давно разграбленные мародёрами пятиэтажки. Под ногами – раздолбанный асфальт, который не ремонтировали с начала века, но в щелях его даже спустя много лет брезгует расти трава. Ещё дальше – заброшенная промзона. Мрачное местечко. Здесь нет бродячих собак, потому как местные жители рады любому источнику белка. В этот район отправляют в рейды только провинившихся палачей. Отправляют – потому что местные никогда не вызывают слуг Закона на помощь. У них свой закон.

Заур здесь бывал по личной инициативе – для уничижения и смирения…

Итак, забор: вдоль ржавых труб-столбов параллельно асфальту натянута рядами колючая проволока. К столбам она прихвачена сваркой. Наверняка всё это хозяйство не под током, но лучше так не считать. От здешней публики – закоренелых грешников – следует ожидать самого паскудного.

Прежде чем соваться за колючку, Заур решил хорошенько осмотреться. Рекогносцировка никогда не помешает, для этого дела лишней минутки не жаль, даже если очень спешишь спасти город от уничтожения. Иначе рискуешь не заметить впопыхах проволочную растяжку с миной или уютно замаскированное пулемётное гнездо… Вдали у забора торчала серая трансформаторная будка. За колючкой простиралась полоса удивительно приличного асфальта и, упираясь в ряд шлакоблочных гаражей со стальными воротами, проваливалась в проходы между рядами метрах в двадцати справа и слева.

Справа, кстати, тянуло дымком. Курили запрещённое Законом вещество растительного происхождения. Следовало немедля пресечь это непотребство, но разве мог Заур сейчас отвлекаться от миссии, возложенной на него Господом?

Прихрамывая, палач двинул вдоль забора влево, тщательно изображая из себя ботлхантера, для чего вытащил из кустов пару грязных пивных бутылок. Влево – потому что чуть в стороне от прохода посреди площадки, плотно засеянной окурками, солидно красовался шестисотый «мерин» глубоко чёрного цвета. Заура впечатлила эта тачка, а вот голубям было насрать на неё – от переднего бампера и до выхлопной трубы. То ли местная популяция пташек была весьма многочисленной, то ли редкие аборигенные экземпляры проявляли подозрительную настойчивость в выборе цели для своих ковровых бомбардировок.

Заур вытащил из кармана мобильник Края. Не разрядился, ни одного пропущенного вызова. А так хотелось, чтобы Макс позвонил ещё и рассказал, где конкретно спрятан искомый бионоид и как его дезактивировать. Насчёт дезактивации лучше вообще не думать, иначе совсем уж тоскливо… Раз нет знаков свыше, придётся-таки сунуться в осиное гнездо да оторвать кое-кому задницу вместе с жалом.

– С Богом! – Заур обнаружил дыру в заборе: колючка была аккуратно разрезана и загнута так, чтобы можно было войти на территорию гаражного кооператива, не зацепившись, не порвав одежду.

Над гаражами зазвучала музыка. Точнее – её жалкое громкое подобие, поднявшее в небо десятка два голубей. Млея от блатной романтики, хриплый аккомпанемент принялся с чувством выблёвывать в воздух оду воровским будням.

На миг Заур растерялся, что внешне никак не проявилось: он не дёрнулся, пролезая в дыру, не сбился с шага, миновав ограждение, и даже не моргнул под толстыми линзами очков, едва не перейдя на бег. Разве что уронил бутылки – звон разбитого стекла – и, сунув руки в карманы, нащупал ПП, заранее снятые с предохранителей.

Никто его не окрикнул, не встал на пути и даже не выстрелил из-за угла.

Заур быстро прохромал мимо «мерина». Под задним стеклом машины обнаружилась картонка с корявой надписью «ПРОДАМ», чуть ниже был выведен номер мобильника. Вот почему машина выставлена посреди площадки. Так сказать, товар неумытым лицом…

Заглянув в проход между рядами гаражей, палач враз оценил все преимущества и недостатки поля грядущего боя. Ширина прохода-проезда – метров восемь. Асфальт тут похуже, чем на «центральной улице», кое-где прохудился, но дыры залатали битым кирпичом. Недавно спиленные тополя – листья ещё зелёные, не завяли – разложили вдоль побеленных стен гаражей. Небось деревья вымахали слишком высокие, цепляли провода. Да и пуха от них летом много…

Возле чуть приоткрытых ворот – только-только обновлённых, краска влажно блестит – стоял прямо на асфальте допотопный проигрыватель лазерных дисков, от которого тянулись провода к здоровенным, в половину роста Заура, колонкам. Между колонками и воротами подрагивал в пароксизмах, должных символизировать танец, тот самый меломан, что врубил музыку.

Меломан оглушительно пьян. На ногах у него – резиновые шлёпки, а из одежды – только семейные трусы чуть ли не по колено, в крупный жёлтый горошек по синему полю, да белая когда-то майка. Всё заляпано краской, ибо меломан оказался ещё и маляром по совместительству. Жестяная банка вместе с кисточкой б/у прилагались. Бонусом под колонкой была выставлена на две трети опустошённая бутылка горилки ёмкостью один литр. Закуска отсутствовала. Вместо неё – мятая пачка сигарет.

– Эй, браток, накапай чуть. – Заур двинул к меломану, который как раз краем глаза заметил уже, что он тут не сам. – Ворота обмыть надо? Надо! А не то поржавеют!

Не прекращая содрогаться в танце, меломан всем телом повернулся к Зауру. Красное нездоровое лицо его источало пот, глаза, до сего момента равнодушно-добрые, сфокусировавшись на госте, вдруг стали злыми.

– Ах ты сука легавая!.. – Из складок внушительного живота на поясе «танцор» неожиданно резво для своего состояния выудил воронёный револьвер и направил на Заура.

Палач выстрелил первым.

Метил он, понятно, в оружие. Меломан взвыл от боли и схватился за пальцы – их сломало, когда короткой очередью вышибло ствол из кисти. Заур резко ускорился. Нельзя позволить грешнику прийти в себя. Пары секунд хватило, чтобы оказаться рядом с ним и, схватив за грудки, – майка предательски порвалась – проорать в красную рожу:

– Твой «мерин»? Голубями загаженный? Твой?!

Ошалевший от натиска меломан кивнул. Пахло от него перегаром и ацетоном. Для пущей убедительности палач всадил очередь в проигрыватель – по сторонам раскидало серебристый пластик и микросхемы.

– Тебе тачку Андрюшка подогнал? Вячеславович? – продолжил дознание Заур. – Говори!

Сломанные пальцы болеть перестали, или же сообразил грешник, что откровенность до добра не доведёт, а только дальше каяться он расхотел. Дёрнувшись всем своим грузным телом, меломан окончательно разодрал майку в лоскуты, зато обрёл свободу отступить от Заура на пару шагов.

– Взамен ты сбагрил Андрюшке целый ящик крутых котлов, – продолжал наседать палач. – Дрянь котлы, не идут. А «мерин» – реальная тачка, да?!

– Я… я… да что я?.. – забормотал меломан, выставив перед собой покалеченную руку, будто она могла остановить пули из «микробика» Заура.

Увы, их тет-а-тет был грубо нарушен: звуки выстрелов привлекли внимание гаражных обитателей.

Двое в чёрных комбезах – Заур где-то видел такую одёжку, но где?.. – со всех ног бежали к нему и его визави. Терять время на общение с ними – роскошь, а убить сразу – грех. Может, они нормальные законопослушные парни, которые, услышав странное, решили выяснять, в чём дело?..

Палач кинул взглядом по сторонам. Надо найти укрытие или – на худой конец – прикинуть путь для отступления. Свежая краска, ворота приоткрыты! В гараже состоится разговор по душам с подозреваемым в сговоре с путниками. И только после этого Заур объяснит парням в комбезах, что к чему.

Заметив спешащую подмогу, меломан втянул живот и выкатил грудь. Красную рожу его исказил хищный оскал.

– Убью суку легавую! Порежу! – завопил грешник, вмиг потеряв зачатки людского подобия.

Пока он не успел перейти от слов к делу, Заур разок саданул ему искусственным кулаком в солнечное сплетение. Очень хотелось вышибить уроду в трусах мозги, а потом, разобравшись с подмогой, долго, с удовольствием… Нет, это уже перебор.

Поэтому Заур просто втолкнул меломана в гараж, запер ворота на засов, а потом с разворота прострелил уроду колено. Меломан взвыл от боли. Не дожидаясь той части общения, где упоминают родственников по материнской линии, Заур пообещал грешнику сделать дыру и во втором колене, если прямо сейчас у них не наладится диалог.

– Шагу больше не сделаешь без такой игрушки, как у меня, – задрав брючину, Заур показал уроду свой металлопластиковый протез.

Он не блефовал, и пособник путников это почувствовал сразу. А палач почувствовал, как от меломана потянуло уже не только перегаром пополам с ацетоном, но кое-чем более неприятным: сфинктерам ведь не прикажешь.

Заур брезгливо поморщился. А потом снял перчатку с левой руки и пошевелил искусственными пальцами, суставы которых отчётливо заскрипели:

– Намёк понял?

Вонь усилилась.

– Значит, понял. – Только сейчас палач обратил внимание, что у собеседника на руках нет дорогих часов. Даже дешёвых нет. Разве такое возможно, чтобы…

Додумать Заур не успел. Оглушительно сверкнуло-грохнуло, своротило ворота гаража, швырнуло листы металла вместе со стойками, чудом не зацепив палача, которого не поломало, не разодрало на части и даже не нашпиговало сталью, а всего лишь отбросило к стене. Кепку сбило с головы, новый плащ облизало огнём, но не настолько, чтобы ткань вспыхнула. Зато деревянные полки, повешенные на стенах гаража, тут же охватило пламя.

Спустя миг – бесконечность! – он вновь обрёл способность воспринимать окружающий мир. И тут же захотел обратно в беспамятство. Меломана порвало в клочья, размазало по полу внутренностями. А ведь он – единственная ниточка, ведущая к путникам и бионоиду-бомбе… Из-за дыма и огня видимость в гараже сильно ухудшилась, но и так можно было понять – в ворота стреляли из РПГ. Так что подмога оказалась не такой законопослушной, как хотелось бы.

В дыму у проёма, уже без ворот, что-то мелькнуло – и Заур жахнул туда из «микробика», намекнув, что отказывается от близкого общения. Это стало началом переговоров. То есть говорили только грешники, а палач, стараясь не угореть, слушал, но всё-таки…

Противоположная сторона требовала, чтобы хренов легавый вышел, подняв руки над головой. Иначе: а) его, м-мать, всё равно возьмут-поймают; б) затем заживо расчленят; в) а пока он ещё жив, м-мать, скормят свиньям; г) его скормили бы более грязным животным, но таких не существует в природе.

Явно подразумевались ещё какие-то пункты, но у Заура не было ни малейшего желания далее всё это слушать. Да и дышать уже не получалось, поэтому он просто поднял руки над головой и вышел. Второго выстрела из РПГ ему всё равно не пережить, как не пережить даже первого, потому как в чаду гаража он гарантированно запёкся бы менее чем за минуту.

– Оружие, м-мать твою, брось! – услышал он.

Глаза слезились, поэтому увидеть того, кто поминает его матушку, пока что не представлялось возможным.

Заур пожал плечами – мол, как скажете, он только «за» – и, хорошенько проморгавшись, пояснил:

– Для этого мне придётся опустить руки. В карманы.

Теперь он мог рассмотреть перед собой двоих мужчин в чёрных комбезах с закатанными по локоть рукавами. На ногах у них блестели надраенные ботинки с высокими берцами, хотя погода располагала к обуви полегче. Оба лысые, но не как Заур, а по собственной инициативе – черепа гладко выбриты, чего не скажешь о заросших по самые глаза лицах. Один мужик целился в палача из пистолета. Ну, тут понятно. Оружие у него было, ещё когда Заур увидел, что к меломану спешит помощь. Пистолет несложно спрятать в одежде. Но откуда второй лысый бородач взял РПГ, который как раз сейчас заряжал?! Да и надобности вновь стрелять из столь мощного оружия уже не было…

Заура не услышали? Что ж, он повторит:

– Если вы хотите, чтобы я бросил оружие, то мне придётся…

– Так опусти свои хреновы руки, м-мать твою! – рявкнул тот, который с пистолетом.

В Заура частенько целились из боевого оружия, поэтому он научился определять момент выстрела. Такой момент как раз настал. Лицо бородача превратилось в посмертную маску. Фаланга пальца на спусковом крючке стала чуточку, на почти неуловимый тон, светлее, и…

Грохнул выстрел, и ещё один.

Сердце в груди Заура остановилось…

И застучало вдвое быстрее!

Он всё ещё был жив и даже относительно здоров.

А вот о бандитах такого не скажешь.

Будто изрядно перебравши, они разлеглись у колонок рядом с бутылкой меломана. Однако вовсе не алкоголь стал причиной «асфальтной болезни». Водка убивает печень, но пулевых отверстий в теле не делает. Бородачей кто-то завалил. Не Заур точно. Он сунул руки в карманы, поближе к «микробикам» – и краем глаза заметил движение слева, за сваленными один на другой древесными стволами.

Именно там притаился неведомый убийца.

Глава 4 Живоружие

– Батя, смотри! – сын вытянул руку, указывая на открывшийся нам вид.

Мы выбрели к сооружению, напоминающему вокзал. Патрик сказал, что нам непременно надо осмотреть его на предмет выявления портала или хотя бы образцов оружия.

Перрон на вокзале обнаружился, а вот рельсы… Демонтировали давным-давно и увезли в неизвестном направлении? Или их не было изначально? Зато был бетонный желоб, уводящий к развалинам в километре от вокзала и там под ними погребённый. Была разделённая надвое рядом поручней лестница с неудобной высоты ступеньками, ведущими на второй этаж. Ступеньки поросли травой. На наносах пыли, ставших полноценной почвой, обосновались мелкие беленькие цветочки, которые прямо-таки просили понюхать их, что тут же убедило меня в абсолютной опасности этой флоры. Да и сквозь забрало не проникают ароматы, так что нет смысла шумно втягивать носом воздух.

В этом секторе, как сказал Патрик, путники испытывали биооружие.

Что я знаю о таком оружии? Да почти что ничего. Классифицируется оно по характеру вызываемых заболеваний, по тактическому и целевому назначению. Целевое – это для поражения людей и животных, уничтожения растительности и даже разрушения материалов.

Знаю ещё, что болезнетворные микробы вызывают заболевания. Чума и Ку-лихорадка, кому что нравится. Ещё есть бактерии, риккетсии, вирусы, грибки, микробные токсины. Их различные штаммы. Носителем БО[10] может быть всё, что угодно: авиационная бомба, ракета, канистры и баки, сливающие дрянь из-под крыльев самолётов или с пилонов вертушек…

Если верить Патрику, путники отказались от такого ведения боевых действий из-за эффекта бумеранга. Биологическое оружие – какой-то особо лютый вид – обернулось против них самих в одном из захваченных миров, вызвав пандемию. Но в исходнике-то можно побаловаться… Наши вот умники-генералы как-то решили, что БО будет весьма эффективно против повстанцев. Не знаю, как партизаны, а сослуживцев моих в банановом раю полегло от болезней больше, чем от пуль…

Кстати, насчёт цветочков. Природные отравляющие вещества никто не отменял. Такие как глюкозиды. Название – ну наркота наркотой, потому как сначала «глюк», а уж потом «зид». А вот хрен с редиской. Это сильнейшие сердечно-сосудистые яды. Отравись ими, и у тебя замедлится пульс, закружится голова, появится одышка – вплоть до остановки сердца. Я прислушался к своим ощущениям. Пульс повысился, да. Но это нервы. А меж тем глюкозиды содержатся в некоторых с виду безопасных цветочках. К примеру, в ландышах. Так что от пестиков с тычинками я буду держаться подальше и Патрику нюхать не разрешу. Очень уж эти местные цветочки на ландыши похожи!

И мухоморы мы обходим стороной. Я завертел головой, высматривая, какая тут ещё есть растительность.

Чтобы избежать отравления спорыньей, прокладываем маршрут подальше от посевов злаковых, если таковые обнаружатся в данном секторе. Я понимаю, что защита спасёт, но на кой нам рисковать? Возможные судороги и гангрена конечностей – чем не повод поостеречься?

Логично предположить, что тут обитает множество различных змей, скорпионов, пчёл и жуков, яд которых – с весьма сложным составом – смертельно опасен. Да и мало радости перед тем, как подохнуть от паралича дыхательных путей, испытать неконтролируемый ужас, тошноту и помочиться кровью.

Касаться дохлятины нам врождённая брезгливость и шестипалые перчатки не позволят, так что ботулизм ни мне, ни Патрику не грозит.

Грозят нам всего лишь сюрпризы от умелых и находчивых путников.

Ну да ничего, прорвёмся. Иначе нам никак…

Патрик выглядел напряжённым, будто в любой момент ждал нападения. Уж я-то своего малыша знаю. Когда он замирает, точно статуя, это означает, что расклад ему не по нраву. Я же пока не видел повода для беспокойства. Разве можно о чём-то волноваться, прогуливаясь по чужому миру, флора и фауна которого только и мечтают сожрать нас с потрохами?

В животе мерзко заурчало.

Хорошо хоть Патрик перестал себя лупить по рёбрам. Сказал, что наелся. Бедный мальчик! Вернёмся, отведу к врачу… Но сначала путники мне за всё заплатят!

Моё внимание привлёк стенд над лестницей: сплошь пиктограммы и каракули, которые можно прочесть, если напрячь ту область мозга, куда имитация часов «Bregguett» загрузила массив инфы о цивилизации путников. Но зачем? Я воздержался от насилия над своей черепушкой. Эскалатор справа от лестницы являл собой непроходимые заросли колючего кустарника. Колючки наверняка отравлены. И потому неудивительно, что Патрик обнаружил пять кучек этого как раз перед экскаватором.

Как он обрадовался!

От напряжения не осталось и следа. Отбежав в сторону и велев мне не делать резких движений, потому что опасно, сынок исполнил танец тумбу-юмбу – ну вылитый папуас в защитном комплекте!

В развалинах, которые погребли под собой жёлоб вокзала, раздался вой. Его подхватила ещё одна неведомая нам – и невидимая пока что – тварь. И ещё одна. И ещё сразу несколько… Патрик замер, прислушиваясь. Вскоре выли уже не менее двух десятков животных.

– Батя, стая собирается на охоту. А дичью суждено стать нам. Поэтому мы должны быть готовы. – Патрик медленно подошёл к кучкам этого, крайне неприятным на вид, и присел рядом с той, что слева. – Батя, это оружие. Чтобы приручить его, надо для начала неспешно засунуть внутрь руку.

– Что?! Притронуться?! Совать в это руку? – не поверил я, подойдя к Патрику. – Как это может быть оружием?!

Вой приближался. По бетонному желобу к вокзалу что-то двигалось.

– Именно совать, именно в это, – сын бесцеремонно разрушил надежду на то, что у меня слуховые галлюцинации.

– Но это же…

– Отлично, великолепно, внушает оптимизм?

– …мерзко.

Это слишком уж напоминало микс из концентрированной рвоты и коровьего навоза. Причём в большом количестве. Мой привыкший ко всему организм взбунтовался, сотрясаясь в спазмах и грозя выплеснуть скудное содержимое желудка на это. Однако сына ничуть не смущал вид кучи, в которую он предлагал мне сунуть руку. А ведь это, помимо того, что выглядело неприятно, ещё и подрагивало да щёлкало зубами.

Твари всё ближе. Их слаженный вой превратился в беспорядочные лай и визг.

– Ты уверен, что это – оружие? – на всякий случай спросил я.

– Уверен. – В голосе Патрика прозвучала усталость. Похоже, мой мальчик потерял надежду уговорить меня сделать нечто очевидное для него до того, как сюда примчатся голодные твари путников. – Батя, если ты не сумеешь… Нет смысла дальше. Я не доведу тебя, ты не выживешь тут.

Во как. Оказывается, это не я оберегаю мальца от опасностей чужого мира, но он меня ведёт к Цитадели. «Молодец, сынок, далеко пойдёшь. Главное – чтобы пуля не остановила». Мысленно я трижды сплюнул. В скафе не очень-то удобно по-настоящему это делать через левое плечо, поэтому – лайт версия.

– Батя, чтобы управлять этим оружием, надо чётко понимать, что оно такое есть. И нельзя относиться к нему так, как ты. Оно этого не поймёт и не будет с тобой взаимодействовать. Или будет, но плохо. Оружие надо любить.

Нравоучения Патрика так меня возмутили, что я не нашёлся с достойным ответом.

Это я-то не люблю оружие?!

Да Макс Край стволом даже зубы чистит и задницу вытирает! Застать меня без оружия нереально в принципе. Будь у меня собака, она спала бы на коврике цвета хаки, жрала бы тушёнку и пила исключительно из солдатской фляги. А на прогулку выходила бы с пулемётом, чтобы пострелять по кошкам, трагически заблуждавшимся, что крона дерева – надёжное укрытие.

Да мне пушку приятней обнимать, чем трогать талию фотомодели!..

Вот и сейчас какой-то хрящ, заменяющий пистолетную рукоятку, привычно лёг в ладонь. Предохранитель – ещё один хрящ – щёлкнул задорно, радостно, умоляя просто отправить атеиста в небытие, верующего – на тот свет, а тварей, что спешат к нам по желобу, завалить без лишних церемоний и напутствий.

Чёрт, я сам не заметил, как сунул кисть в это, и это стало ЭТИМ!..

Я непроизвольно залюбовался существом, обнявшим мою руку от кончиков пальцев и до локтя. Оно было тёплым – да-да, его тепло, пульс, дыхание я чувствовал сквозь рукав скафа – и надёжным. Оно было одним целым со мной. Я пропустил тот момент, когда мы стали чем-то вроде симбионтов. Нет, это глубже, мы как бы породнились. Ничего в нём не было от коровьего навоза, оно было совершенным. И оно – я чувствовал это – страстно хотело защитить меня от всех опасностей, какие только есть и будут. Посередине предплечье вдруг открылись жабьи глаза и уставились на меня. А потом существо подмигнуло мне! Я подмигнул ему в ответ.

Руку Патрика тоже обвивало оружие. Сын радостно улыбался:

– Ты сделал это! Я горжусь тобой, батя!

К сожалению, по-мужски обняться нам не дали твари, что спешили по бетонному желобу от развалин. Рыча и брызгая слюной с клыков, лязгая когтями по бетону, они принялись выбираться из желоба. Первую тварь я хорошо рассмотрел, остальные были её точными копиями. На короткую шею нанизали толстую голову с заострённой чёрной мордой, на конце которой разевалась пасть и чернел большой нос. Довольно большие округлые уши твари испещряли сеточки вен. Задние лапы были заметно короче передних, поэтому казалось, что животное передвигается полуприсядя. На лапах по четыре пальца, – в последнее время я уделяю пальцам особое внимание – когти не втягиваются. Всё тело от ушей и до средних размеров хвоста покрыто бурой косматой шерстью. От шеи и до крестца шерсть особо густая и длинная, прям как грива, на ней до живота тянутся поперечные чёрные полосы.

Это всё, что я успел рассмотреть.

Да, ещё. Весом такая тварь по моим прикидкам была примерно полтора центнера, а высотой в холке – мне по грудь.

Ну просто вылитая гиена! Только крупнее земного аналога.

– Стреляй в уши, батя! Яд, батя! – Патрик попятился, выставив перед собой руку с живым оружием.

Он двинул вовсе не туда, откуда мы пришли. Намеренно или неосознанно? Без разницы. Обсуждать маршрут отступления я не собирался. Просто присоединился к сыну, не рискуя повернуться спиной к тварям. Те прибывали на вокзал с такими энтузиазмом и экспрессией, словно они – пассажиры, опаздывающие на поезд. Двадцать штук выли в развалинах, да? Если бы. Уже не меньше пехотного взвода вскарабкалось на перрон. И есть у меня подозрения, что будет не меньше роты, судя по визгу и лаю на дне желоба и теням, спешащим от развалин. И одно дело разглядывать хищных зверюшек на экране телевизора или даже в зоопарке, а совсем другое – в их естественной среде обитания. Адреналин у меня в крови зашкаливал, скоро изо всех щелей потечёт.

Взобравшиеся на перрон гиены не спешили атаковать: рычали, дёргались вперёд, обозначая намерения, но и только. Ждали своих, чтобы накинуться всем сразу? Очень на то похоже. В толпе, как известно, снижается риск отдельной особи нарваться на неприятности. Личной храбростью это зверьё не отличалось, что давало нам небольшую фору по времени.

И ладно насчёт яда и ушей – мысль Патрика ясна: уши у гиен сплошь в кровеносных сосудах, мозг опять же рядом… Мне непонятно, как стрелять. Знать бы, где у живого оружия спуск, куда вставлять магазин, как передёрнуть затвор…

Откликнувшись на мою растерянность, слой чужой плоти у меня на руке пришёл в лёгкое волнение. Под указательный палец сам сунулся небольшой хрящик, на который я нажал, предварительно наведя вытянутую перед собой руку на рычащую хищную тварь. С хлопком – так лопается проткнутый иглой воздушный шарик – из части оружия, что удлинила мою кисть примерно на полметра, вылетел сгусток белёсой слизи. Прицельно вылетел – угодил точно в ухо вырвавшейся вперёд гиене. Оружие само скорректировало мою руку так, чтобы залп не ушёл чуть выше. Но разве такое возможно?..

У гиены, в которую я – я ли? – попал, передние лапы подломились. Она рухнула мордой вперёд, только клацнули клыки по бетону.

Вовремя же я разобрался, как стрелять. Количество тварей на платформе стало критическим. И вот теперь-то они атаковали все и сразу. Ещё одна гиена улеглась рядом с моим трофеем – её завалил Патрик. И вновь выстрел – я опять попал!

И опять.

И вновь труп.

Неужто я поспешил хоронить в себе снайпера? Надо чаще тренироваться, чтобы хоть на старости лет развить способности великого стрелка.

Не забывая пятиться, мы валили одну гиену за другой – они укладывались на бетоне, не добрав до нас считанные метры. Было и так, что клыки щёлкали напоследок уже у самой моей ноги. Ещё немного – и мне перекусили бы лодыжку! Сородичи павших мчались к нам по полосатым трупам и падали, стоило только очередному плевку живого оружия размазаться поверх вен в оттопыренных ушах. Брызги слизи попадали заодно на морду и в глаза. Количество неподвижных тел на перроне перевалило за три десятка, когда гиены сбавили напор и додумались прятаться за соседей и трупы.

– Батя, не стреляй понапрасну! – Патрик заметил, что в азарте я попытался завалить очередную тварь, скрывающуюся за укрытием, и, конечно же, промазал. – Береги яд!

Как же это увлекательно – долбить без промаха! И понятно, что в том заслуга не моя, а живоружия, – так я назвал штуковину у себя на руке – сумевшего законтачить с моей ЦНС и перехватить управление прицеливанием, но всё-таки!..

Когда первую атаку уже можно было считать отбитой, я почувствовал, что голод мой усилился сразу вдвое, если не втрое. Это от нервов. Просто оглушительно захотелось жрать, до звона в голове и рези в желудке. Я раз за разом глотал слюну, которой переполнялся рот, и едва сдерживался от того, чтобы обглодать собственные губы, а и то откусить и, не пережёвывая, проглотить язык.

Чувство голода было таким сильным, что я думать забыл об опасности, исходящей от стаи гиен, каждая из которых чуть ли не в полтора раза крупнее меня. Гиены, кстати, урча и чавкая, принялись драть на части и поглощать погибших товарищей. Каннибализм у них в чести.

На ходу – мы выбрались из вокзала, для чего пришлось спрыгнуть с перрона, рискуя сломать ноги, – я завертел головой, высматривая, чем бы поживиться, что было попросту глупо: малейшая разгерметизация защиты грозила мне смертью, а, не сняв шлема, в рот ничего не засунешь.

И вот тут я увидел эти великолепные цветы.

Точно такие же росли на ступеньках вокзала.

Беленькие. Много. Целая поляна цветов раскинулась между двумя зданиями без единого целого стекла в оконных проёмах. Цветами заросло буквально всё – асфальт, брошенные ржавые авто, стены домов до второго этажа, потому как выше простирались владения плюща. Над белым цветочным покрывалом порхали здоровенные сине-красные бабочки, одно присутствие которых вызвало у меня ярость. Позабыв о голоде, я мечтал уничтожить мерзких насекомых, ведь те смели прикасаться измазанными пыльцой лапками к прекраснейшим растениям!

К чёрту всё! К чёрту путников, к чёрту нашу миссию! Срочно надо на поляну.

Срочно, я сказал!

Ноги сами понесли меня к цветам. Патрик чуть ли не бежал рядом.

Споткнувшись – опять?! – о то немногое, что когда-то было урной, я едва не упал. Боли не почувствовал, но происшествие слегка отрезвило меня, вернуло способность – часть её – размышлять рационально.

У меня будто глаза открылись, типа, проснулся я. А что это со мной происходит? Что я делаю, а?!

Меня осенило: это живоружие потянуло бывшего сталкера на полянку! На кой? Да откуда мне знать?! Может, оно хотело сплести венок или поиграть в «любит, не любит»!

Это оно, а не я, ненавидело бабочек!

Позади нас рычали и выли хищные твари, целая стая, а нам, то есть моему стволу, срочно понадобилось получить эстетическое наслаждение от вида пестиков и тычинок, ёлы! Причём не издалека, а максимально приблизившись к соцветьям.

Да я теперь из принципа не подойду к поляне!

Сзади завыли громче и ближе. Я чуть повернул голову. Случилось то, чего следовало ожидать: гиены быстро разобрались с павшими сородичами. У тех, кто поучаствовал в пиршестве, морды и передние лапы были в крови, остальные на бегу рычали, возмущаясь и выказывая нетерпение. Вся стая – те, кто выжил, голов примерно полсотни – последовали по нашим следам, рассчитывая после лёгкого перекуса продолжить банкет главным блюдом – мной и Патриком. Психология у тварей простая: мы ударились в бега, тем самым проявив слабость, то есть повели себя как потенциальные жертвы. И всё же пока что хвостатые твари осторожничали – держались от нас подальше, вне зоны прицельных плевков ядом. Они окружили нас и принялись бродить из стороны в сторону, не спуская с нас голодных глаз.

Ещё немного, и они сами не заметят, что начали потихонечку умешать радиус круга, в центре которого находимся мы.

– Сын, стой! – окликнул я Патрика, усилием воли заставив себя остановиться.

И сразу почувствовал непонимание живоружия, его разочарование во мне и даже откровенную неприязнь к тому, кто запрещает приблизиться к цветам. Кишки скрутило болью, я с трудом сглотнул очередную порцию слюны. И ладно, неприятность эту мы переживём. Учитывая, что живоружие откажется защищать меня, перспективы уцелеть были сомнительными, но…

Но Патрик!

Мой сын не сбавил скорости. Наоборот – он со всех ног помчал к клумбе и, забежав вглубь цветника на пару метров от края, хлопнулся на колени. А потом зачем-то погрузил руку вместе с живоружием в ковёр из «ромашек».

Его пробежка привела стаю в возбуждение: воя и щёлкая клыками, натыкаясь друг на дружку и хватая родственников клыками за лапы, гиены заметались, пока что не решаясь приблизиться. Но я знал: они вот-вот атакуют!..

Одурманенный живоружием Патрик проявлял губительную в данной ситуации беспечность – он замер среди цветов. А «ромашки» наоборот чрезмерно, как для растений, активничали. Они облепили лепестками всё, до чего могли у него дотянуться. Защита сына в местах контакта едва заметно дымилась – там происходила химическая реакция! Несомненно, цветы пытались нарушить целостность защиты, чтобы добраться до плоти мальчика!..

– Отец, давай сюда! – крикнул мне Патрик.

Или это живоружие напрягало его голосовые связки?..

Неизвестно. Но точно одно: звук его голоса спровоцировал молодую гиену, ближе прочих подобравшуюся к нам. Эта бестия сорвалась с места и, яростно рыча, длинными прыжками помчалась… хорошо, что не к Патрику, а всего лишь ко мне. Сейчас я угощу её – добро пожаловать! – порцией отборной кислоты.

Но поднимая руку и наводя живоружие на цель, я уже знал, что совершаю ошибку.

Ведь правая рука моя была одновременно лёгкой и тяжёлой. Тяжёлой – потому что оружие сопротивлялось, не хотело мне подчиняться. А лёгкой… Чёрт! В живоружии больше не было ни миллиграмма боекомплекта!

Я застыл с протянутой рукой, когда «гиена» взбугрила мышцы для последнего броска, в финале которого случится наша приятная встреча. Я так надеялся избежать дружеских объятий, поцелуев и похлопываний когтями по спине, но… Раскрыв пасть, усеянную клыками-саблями, бестия прыгнула на меня.

Играючи, не прилагая вообще усилий, сшибла с ног.

Ткнувшись клыками в забрало, навалилась всей своей тяжестью так, что у меня затрещали рёбра.

И замерла безжизненной тушкой.

Спасибо Патрику за то, что всадил в неё заряд отравы из своего живоружия.

Осторожно, чтобы не вляпаться в плевок, стекающий с уха на мех и проедающий всё на своём пути, я выбрался из-под гиены и заковылял к сыну, по опыту уже зная, что запах крови сородича действует на стаю, как красная тряпка на быка. Теперь никакой страх не сможет удержать их от того, чтобы наброситься на мёртвую подругу и, разорвав её на части, плотно ею отобедать. И лучше, когда это случиться, не оказаться рядом. Однако слишком уж ускоряться тоже не стоит. Следует удалиться с чувством собственного достоинства. Не оборачиваясь, не глядя пирующим гиенам в глаза. Иное поведение они воспримут как трусость или же вызов, что не останется безнаказанным. А в моём случае – в живоружии нет ни заряда, да ещё оно отказывается со мной взаимодействовать – вообще не стоит лишний раз пересекаться с местной фауной.

Подойдя к сыну, я заметил, что цветы не только оставили попытки уничтожить его защиту, но и сами в радиусе вытянутой руки вокруг Патрика изрядно пострадали. Цветами сын кормил своё живоружие. Ротовое отверстие у оного располагалось рядом с выпускным клапаном, и отверстие это жадно обгладывало лепестки «ромашек».

– Батя, давай к нам! – Патрик развернул ко мне своё забрало. – И побыстрее! Гиены вот-вот атакуют! По цветам они ходить не любят, но могут!

Вот тут-то я и сообразил, что моё живоружие не просто так тянуло меня к клумбе. Оно хотело наполнить свой желудок жратвой, возместив тем самым не только потерю энергии, но и образовав отходы жизнедеятельности – ту самую белёсую слизь, что под давлением вылетала из тушки, стоило лишь нажать на спуск-хрящ.

Плюхнувшись на задницу неподалёку от Патрика, я почувствовал, как ко мне прилипли сотни, тысячи лепестков. Неприятное ощущение. Я попытался оторвать филейную часть от клумбы – и не смог, из-за чего испытал лёгкий приступ паники: обездвижен, бежать не смогу, стрелять нечем, гиены вот-вот нападут, всё плохо!.. Правую руку настойчиво повело к флоре. Рефлекторно я попытался удержать её. Куда там! Живоружие нельзя уже было остановить. Оно принялось насыщаться, самостоятельно направляя мою конечность к наиболее лакомым побегам. А если учесть, что защита моя шипела и выдавала дымки там, где её касались лепестки, да гиены расправились уже со своей неудачливой подругой, то состояние моё нетрудно представить.

Я разозлился на самого себя. Возьми себя в руки, Макс! Хватит вести себя как девственница, заглянувшая в солдатский бордель на чашку чая! Твой сын тебя не оставит, прикроет, если что!..

Вот этого я и боялся.

Ведь не оставит, когда надо будет спасать свою шкуру.

Патрик ведь не чей-то сын, но наш с Миленой. Наверное, мы плохо воспитали его, раз он готов рискнуть жизнью ради спасения нерадивого папашки, которой даже задницу не может от клумбы оторвать…

Пока моё живоружие набивало брюхо, Патрику с его сытым стволом пришлось изрядно повертеться, выстраивая вокруг нас баррикаду из мёртвых гиен. В канонаде хлопков, в визге и рычании десятков животных, рвущихся к нашим глоткам, я умудрился заметить, что трупы не оставались без внимания «ромашек». В отличие от нашей защиты плоть гиен не могла противостоять напору цветов, выедающих в мёртвых телах заметные проплешины. Уверен, скоро от кладбища хищников не останется и следа.

Моя рука сама поднялась и выплюнула порцию слизи прямо в пасть гиены, взобравшейся на кучу тел. Оттуда бестия намеревалась прыгнуть Патрику на спину. Получив ком слизи в глотку, гиена скатилась мне под ноги и в агонии засучила конечностями, клацая при этом клыками в попытке меня достать. Она была обречена, но смерть её не стала мгновенной, как при попадании в ухо.

– Батя, надо уходить отсюда! – Патрик заметил, что моё живоружие вновь готово сражаться. – Долго не продержимся!

«Мой сын – пессимист. Мы отлично держим оборону, – думал я. – Стая почти что уничтожена. Добьём тварей и двинем себе спокойно на поиски портала, ведущего в следующий сектор…»

Как же я ошибался. Старый наивный дурак!

Шум схватки привлёк новые стаи гиен. Такой вот бонус для храбрых сапиенсов. Многоголосый вой донёсся слева от нас – значит, нам туда нельзя. Но и справа, со стороны развалин, когда-то бывших кварталом высоток, тоже не молчали. «Если быстро двинуть выше по улице, между поросшими цветами и плющом зданиями, а потом свернуть на перекрестке, то у нас мог бы появиться шанс проскользнуть между стаями и исчезнуть из их поля зрения до того, как они сюда доберутся. Пойдут ли они по нашему следу или останутся тут – жрать трупы и драться между собой – ещё вопрос, но оставаться здесь точно нельзя…» Всё это промелькнуло у меня в голове за считанные мгновения, пока я валил одного за другим трёх полосатых монстров.

Патрик, очевидно, подумал о том же.

Встретившись глазами, мы поняли друг друга без слов. Пора выбраться из ловушки, в которую угодили.

Патрик прикрывал меня, пока я карабкался по телам гиен. Заняв господствующую высоту, я принялся долбить по уцелевшим тварям, уже не столь агрессивным, как раньше, почувствовавшим, что им грозит опасность от других стай, уже спешащим сюда.

Дождался сына, стреляя в тех тварей, что хотели отгрызть нам пятки, после чего мы со всех ног помчались по «ромашковому» полю. Лепестки цветов не хотели расставаться с каблуками наших ботинок, но наше желание выжить было сильнее.

Перекрёсток всё ближе.

И ближе завывания двух новых стай.

Мы почти уже добрались до цели, когда остатки разгромленной нами стаи встретились с новыми претендентами на прямоходящую добычу. Гиены поприветствовали друг дружку жуткими воем, визгом и рычанием, которые сплелись в какофонию смерти. Я не оборачивался. Я бежал. И рядом со мной бежал мой сын.

Вместе, плечом к плечу, мы достигли перекрёстка.

Свернули за угол бетонной высотки.

И словно попали в иной мир.

Серой пыли тут не было вовсе. Её заменила влажная грязца там, где дёрн содрали чьими-то могучие лапы. Асфальт покрывала почва с травой, кустарниками и деревьями, за которыми прятались ручейки, ручьи и даже небольшие речки. Не жалкий плющ уже, а толстые, точно древесные стволы, лианы оплетали небоскрёбы и перебрасывали свои зелёные мосты между зданиями, тем самым превратив всё в замкнутую систему, где ничто не могло быть само по себе. Здания не разрушились под гнётом времени и зелёной массы, потому что зелень скрепляла их, поддерживала, не давая распасться на составляющие…

Тут было много грибов, целые поляны самых разных грибов. Эти поляны мы обходили.

Воздух и всё вокруг жужжало сотнями, тысячами насекомых – прыгающих, порхающих, пролетающих мимо и пролетающих так, что кляксы то и дело приходилось стирать с забрала. Мы постоянно стряхивали с себя разнообразнейших расцветок хитина, форм тела и количества конечностей жуков, пауков и мотыльков, намеревающихся прогрызть защиту и укусить нас ядовитыми жвалами, а потом отложить яйца в наши бездыханные тела,

Над нами кружили крохотные птички – местный вариант колибри. Раздражали безумно. Постоянно лезли под руку, под ногу, заглядывали в глаза. Дай им волю, они залетели бы в рот и исследовали мои желудок и кишечник. Очень любопытнее птахи. Патрик предположил, что колибри – то же, что камеры наблюдения в предыдущем секторе исходника. Сначала я не воспринял его слова всерьёз, но… Быть может, так оно и есть.

Словил одну пташечку.

Вроде обычная: перья, глазки, клювик.

Отпустил. Пусть летает, чего уж.

– Сынок, кажется, сами того не заметив, мы прошли через портал.

Патрик заверил меня, что это не так. Гиены нас оставили, дальше не преследовали. Очевидно, их охотничьи угодья сюда не простирались, а зайти на чужую территорию им не позволяла десятая заповедь, которая про «не желай дома ближнего своего». Шутка. Страх им не позволял сюда соваться. Жил тут в джунглях кто-то, кого стаи кровожадных гиен боялись настолько, что не рискнули последовать за двуногой добычей.

В ветвях над нами мелькнуло что-то крупное и чёрное. Жаль, я не успел рассмотреть это существо. Будем надеяться, что оно травоядное. Или хищное, но принципиально не употребляющее в пищу людей.

Передвигались мы, внимательно глядя не только под ноги, чтобы не вступить в клыкастую пасть, выставленную из норы, но и по сторонам – надеялись высмотреть портал, который приблизит нас к цели миссии. Правда, под пологом деревьев в густом подлеске увидеть что-то дальше десятка метров было затруднительно. Да ещё и смеркалось. Я-то уж думал, что в исходнике всегда светло и ночи не бывает. Выходит, ошибался.

Живоружие само задрало мою руку – хлоп! – из ветвей над нами рухнула в траву тварь, похожая на обезьяну, которую заковали в костяной панцирь и наделили здоровенными когтями-саблями. Чуть позже пришлось завалить ещё парочку точно таких же, когда они набросились на Патрика и едва не продырявили ему защиту.

Сказывалась ли усталость, или просто не мог я уже в себе это держать, но вопрос, волнующий меня больше, чем все панцирные обезьяны исходника, таки прозвучал:

– Сынок, а ты чего себя… ну… по бокам бил? Тогда?

– Я же говорил – обедал. – Заметив, что его ответ не удовлетворил моё любопытство даже частично, он выстрелил в кусты, где зашевелилось что-то крупное, и пояснил: – Тут в комбезе над рёбрами специальные блоки установлены, генерирующие пищу. – Хорошенько размахнувшись, он ударил меня кулаком в бок.

Я хотел было возмутиться, но тут в рот мне сунулась непонятно откуда возникшая трубочка – мягкая, силиконовая или вроде того. По трубочке потекла сладковатая тёплая жидкость, похожая по вкусу на чай с лимоном, только успевай глотать. Размахнувшись, Патрик саданул меня в другой бок – по ещё одной трубке побежал солоновато-жирный бульон.

Я жестами спросил, как отключить подачу. Оказалось, для этого надо всего лишь чуть прикусить ту трубку, которая больше не нужна.

– Сынок, а зачем так сильно бить?

– А чтоб трубки в рот не лезли, если локтём себя коснёшься. Или во сне на бок перевернёшься.

Чуть подумав, я решил, что это логично. По крайней мере для тех, у кого на руках по шесть пальцев.

– Кстати, пора бы покормить нашу одёжку, – сказал Патрик. – А то она с голодухи – в смысле, без подзарядки – уже пятнами пошла. И парит конкретно.

Насчёт пятен я не обратил внимания, а вот что в защите стало не очень уютно – это да. Жарко стало, потно. Воздух внутри нынче затхлый, а был свежий. Но учитывая, что снаружи дыхательный газ ничуть не лучше, я не возмущался и терпел, надеясь, что само пройдёт, или я привыкну, или миссия наша завершится раньше, чем я сварюсь в защите заживо. А оно вон как – кормёжка скафу нужна. Ну да после живоружия, обожающего на ужин цветочки, ничего удивительного.

Мы выбрели к болотцу, из которого вытекал узкий ручеёк.

– И чего, дружище, предложим нашим пиджакам-брючкам на полдник? Эклеры с какао? Расстегаи с кофе?

– Обойдутся. Прикрывай, батя! – Патрик сорвался с места и бодро зарысил к большущей жёлтой луже, в которую впадал ручеёк и над которой курились зеленоватые испарения. В ветвях над нами защебетали потревоженные птахи.

Не люблю, когда мной помыкают. Но сыну можно. Подняв руку с живоружием, я поспешил следом, и секунд через двадцать мы остановились в неприятно похрустывающей под каблуками траве, произрастающей вокруг лужи. От противоположного берега тянулась вдаль, исчезая под пологом деревьев, широкая, – грузовик проедет – основательно протоптанная тропа. В самой же луже – маслянистой, непрозрачной – что-то шевельнулось, обозначив своё движение кругами на воде. Хотя с чего я вообще взял, что это вода?.. Остро захотелось шмальнуть в центр расширяющейся окружности, но я сдержался, потому что в лужу ринулся Патрик.

Сынок, сынок!.. Нельзя расслабляться, пока не выяснится, что нам тут ничего не угрожает. И после – нельзя. А учитывая, что мы в чужом мире, – совсем-совсем нельзя-нельзя. В конце концов, есть же алкалоиды. Эти неустойчивые соединения в качестве боевых средств не применяют, но ими можно заражать водоёмы. Так что стоит воздержаться от купания. И защита пусть слегка попостится, у неё сегодня разгрузочный день. Только бы не оголодала настолько, чтобы нам настал каюк от удушья.

Погружая ноги в мутную жижу по колено, Патрик отбежал метров на пять от меня и, разведя руки в стороны, лицом вперёд нырнул в лужу.

Я оторопел.

Открывать купальный сезон в наши намерения вроде бы не входило. Или концепция поменялась, просто сын забыл меня предупредить?..

Встав на колени, Патрик плюхнулся спину. Теперь жёлтая жижа покрывала его всего, включая забрало, которое он попытался очистить перчаткой, но только сильнее размазал грязь.

– Сынок, ты как себя чувствуешь? – Я вновь опасался за адекватность Патрика.

Он на карачках добрался до «берега».

– Уже лучше. Теперь ты, батя, окунись. Полегчает, гарантирую.

– Так я плавки забыл надеть. – Меня не прельщала идея плескаться в мутной луже. Я давно уже вышел из возраста, когда кажется, что делать куличики из грязи крайне увлекательно.

– Батя, в этой дряни жёлтой есть всё, что нужно нашей защите: химические элементы разные, микроорганизмы, органика всякая. Намёк понял?

Я кивнул.

И с разбегу – хрен с ними, с алколоидами, дышать ведь хочется! – ухнул в жижу, так что только брызги да волны в стороны.

Жить захочешь – и не в таком ещё дерьме изгваздаешься.

Окунувшись ещё пару раз, я сел посреди жижи, достававшей мне до подбородка. Жизнь налаживалась. Гиены отстали, живоружие обожает Максимку Краевого и готово заплевать ядом любого, кто приблизится. Я наконец сыт, моя защита впитывала в себя жёлтую дрянь – и воздух в шлеме становился чище и прохладней. Вот посижу так минутку – и в путь! Скоро мы найдём следующий портал, а там уж рукой подать до Цитадели и её чудодейственного артефакта, который уничтожит путников!

Вспомнив о Ярости Отцов, – у меня до сих пор почти что нет сведений об этой штуковине – я испытал смутное беспокойство. Будто что-то упустил, недопонял…

Что-то ткнулось мне в поясницу слева. И ещё раз.

И ещё.

Я шумно выдохнул и аккуратно повёл свободной от живоружия рукой – стреляет ли оно в воде? – себе за спину. У головы, то и дело тычась в забрало, порхал колибри. Сообразив, что дело неладно, Патрик встревожено смотрел на меня с берега. На всякий случай он поднял боевую руку – готов был стрелять при первом же признаке опасности или по моему знаку. Я покачал головой с намёком, чтобы не спешил, и только сейчас заметил – вокруг стало подозрительно тихо: птички не щебетали, зверье не ломало копытами валежник, даже жуки с гудением не пролетали мимо. Джунгли словно вымерли. Даже колибри куда-то упорхнул.

В бок мне снова что-то ткнулось – и я тут же схватил это что-то.

Вообще-то плохая примета: брать в руки непонятно что непонятно где. Потому как запросто можно конечности лишиться. Это при благоприятном раскладе. А при хреновом – от тебя и целого лоскута кожи размером с носовой платок не найдут… Но интуиция подсказывала мне, что я поступаю правильно, а я привык доверять своей интуиции.

Добыча шевелилась в руке, но не вырывалась, не пыталась навредить мне, – я это чувствовал – а просто проявляла обычную активность. Я осторожно поднял добычу над жижей и разжал пальцы.

На ладони у меня лежал жёлтый с зеленоватым отливом шар диаметром сантиметров семь. Внезапно из шара выдвинулось множество подвижных длинных игл, приподнявших его над ладонью. Ими шар принялся ощупывать пространство вокруг. Там, где иглы касались защиты, я чувствовал приятное покалывание, от «ежа» – ну а чем не ёж-то? – исходил такой позитив, что мне стало не по себе.

Ну не привык я к тому, чтоб было без подвоха!

– Что это?

– Н-не знаю. – Патрик с опаской косился на существо у меня на ладони, будто это минимум тротиловая шашка с почти догоревшим бикфордовым шнуром. – Выбрось!

Его не возрасту приказной тон всё решил. Я собирался отпустить на волю треклятого «ежа», обратно в лужу его сунуть, но после того что и как сказал Патрик, отцовская гордость запретила мне поступить разумно.

– А вдруг пригодится? – заявил я и, предупреждая спор, уверенно спрятал странную животину в карман на боку скафа, соседний с тем, где лежал магазин с патронами. Подумал – и плеснул «ежу» жёлтой жижи. Всё-таки он в ней обитает, так ему комфортней будет. С правой руки мне одобрительно подмигнуло жабьим глазом моё живоружие.

– Батя, на кой оно тебе? Ну, это… с иголками? Они ж наверняка ядовитые. Немедленно выбрось!

– Тяжести в этой зверушке никакой, не давит, так что… – по пути к берегу, я попытался хотя бы перед собой оправдать свой поступок. – И не смей со мной так разговаривать!

Патрик тотчас захлопнул рот, открывшийся было для тирады, и лишь вяло махнул рукой. Мол, уважаемый родитель, всё это я не одобряю, но как знаешь, ибо я – всего лишь глупый ребёнок, а мудрый предок у нас ты.

Я испытал лёгкое, но приятное удовлетворение: как же, поставил сорванца-сынишку на место, Макс Край крут и даже мегакрут… Теперь «ежа» можно выкинуть обратно в лужу. Я потянулся к карману…

Деревья справа от нас затрещали и рухнули, увлекая за собой сети лиан и закрепивших на них орхидей, тилландсий и прочих аэрофитов. Воздев к небу огромные закруглённые кверху бивни, тварь размером с двухэтажный особняк взревела столь громко и пронзительно, что сорвало листья с ветвей соседних растений. Тело животного покрывала густая бурая шерсть. Четыре ноги его – точно столбы линии электропередачи, такие же толстые и основательные, ими можно затоптать кого угодно. К примеру, меня.

Патрик и я выстрелили одновременно.

Как и прежде, я метил в уши животного, благо у посетившего нас монстра они были теми ещё лопухами. Патрик же всадил заряд чуть ниже непропорционально маленького глаза, не причинив монстру ни малейшего вреда, – тот даже не моргнул. Да и яд из моего живоружия запутался в шести, покрывающей ухо, не достигнув открытых участков кожи и кровеносных сосудов. Так что тварь, прекратив звуковой волной сшибать листья, беспрепятственно двинула на нас, угрожающе мотая головой, отчего бивни со свистом рассекали воздух, задевая деревья и перебивая их, точно топор рубщика – хрящи.

Прятаться от монстра в зарослях было бессмысленно, ибо проходимость у этого животного круче, чем у самого мощного бульдозера, уничтожающего сельву Амазонки. И через лес, выросший между небоскрёбами, прорываться не стоило: мы только потеряли бы драгоценные секунды, хотя зверя разве что улитка назвала бы спринтером. К тому же масса его была столь существенной, что лапы-столбы оставляли на болотистой почве глубокие следы, вязли в ней.

Скорость. Вот оно! Значит, есть шанс уйти от твари – убежать! – по тропе, ведущей прочь от лужи.

Патрик пришёл к аналогичному выводу. Кивнув мне, он первым сорвался с места и, обогнув лужу, помчал по тропе. Я не заставил себя ждать. Земля подрагивала у нас под ногами – это монстр устремился в погоню. Ну вот зачем путники его создали? Судя по габаритам, животное должно быть травоядным. Или в этом секторе есть ещё крупные твари, которыми можно насыть столь немаленького хищника?..

На бегу я наступил на гриб, выросший посреди тропы. В последний момент заметил ярко-красную шляпку, краплёную белыми точками, но не успел отвести ногу. Гриб смялся под каблуком, расплющился – и одновременно оглушительно и ярко бахнуло, ногу резко вздёрнуло, а вместе с ней в воздух подняло и меня.

Именно поэтому я не увидел самого главного.

Грохнувшись на тропу, я первым делом обрадовался. Почему? Да потому как очень удивился, обнаружив, что обе мои ноги целы. Особенно – та, которой я наступил на взрывоопасный гриб. Её должно было оторвать по колено, но защита шестипалых иномирцев спасла меня от перспективы провести остаток жизни либо в инвалидном кресле, либо ковыляя, как палач Заур, на протезе.

Земля подо мной раз за разом вздрагивала, предупреждая, что монстр не намерен ждать, пока я соизволю встать и убраться. В кармане скафа зашевелился «ёж», как бы умоляя меня быстрее прийти в себя. Со спины я перевернулся на живот, встал на локти, – дрожь земли – затем на колени, – ещё толчок – и поднялся в полный рост.

И не увидел Патрика.

Я валялся на тропе секунду-две, за это время мой сын не мог далеко убежать.

– Патрик! – крикнул я так, что мне позавидовало бы чудовище, топающее ко мне.

Нет ответа.

– Патрик?! Ты где?!

Свернул с тропы? Но куда? Вправо? Влево? Подлесок обязательно трещал бы под ногами сына, уйди он сторону, топот монстра заглушить не мог…

– Сын?!! – Мне стало тревожно, сердце защемило. – Сынок?!..

Чудовище взревело у меня за спиной.

Глава 5 Не верь, не бойся, не проси

Кто-то упокоил души лысых бородачей, едва не отправивших Заура на встречу с Создателем.

Кто этот меткий стрелок – праведник ли, грешник? Скоро палач либо пожмёт руку ангелу, преисполненному добродетелей, либо вышибет мозги негодяю. Третьего не дано.

Заметив движение слева, Заур нащупал в карманах «микробики». За древесными стволами, уложенными у стены гаража неподалёку, метрах в двадцати, притаился неведомый спаситель. Или же убийца, желающий лично избавиться от ненавистного палача.

Молниеносно выхватив оба ПП, Заур первым открыл огонь – от недавно спиленных тополей полетели щепы.

Враг твоего врага – твой друг? Как бы не так. По сему поводу математики говорят так: «Это условие необходимое, но не достаточное».

Грохот выстрелов ласкал слух палача, ведь куда приятней, когда стреляешь ты, а не в тебя. Миг тишины. Щелчок. Пустые магазины ещё не упали на асфальт, а из полной замены уже выдвигались патроны, из патронов вышибались пули, летящие точно в цель, – в кору и годовые кольца. Щелчок. И вновь в «микробиках» новые магазины. Эдак у Заура скоро закончатся боеприпасы. Зато он всё ещё жив и почти что вплотную подобрался к убийце, не давая тому и носа высунуть из-за древесных стволов.

Миг тишины был неуловимо коротким, но всё же в него сумел вклиниться крик:

– Заур! Не стреляй!

Женский голос. Знакомый. Палач замер, ожидая продолжения. Пальцы – родной и искусственный – на спусковых крючках.

– Это я, Милена! Жена Края! Заур, пожалуйста! Не стреляй!

Милена? Как она здесь очутилась? Не просто в Киеве, но именно там, куда отправился Заур, чтобы выяснить, где враги рода человеческого спрятали бионоид-бомбу?! Всё это очень подозрительно. И уже только поэтому не следовало открывать огонь. Однако и спрятать ПП в карманы палач не спешил.

Сообразив, что Заур не горит желанием сделать из неё труп, женщина выбралась из-за тополей. Руки подняла над головой, показала пустые ладони.

Несомненно это была Милена. Роскошные светлые волосы, ангельское лицо. И слишком откровенное платье: что не сумел показать вырез, отлично просматривалось свою тонкую – до неприличной прозрачности! – ткань. Суккуб с дамской сумочкой через плечо. Дьяволица. Сердце в груди палача забилось быстрее. Только не хватало смущённо покраснеть и отвести глаза от вызывающе сладострастной плоти грешницы. Заур теперь с Хельгой, у них любовь, чистая и взаимно-искренняя, а потому чары Милены на него не действуют. Ну, почти. Некоторый прилив крови ниже пупка будем считать гематомой, которая вскоре рассосётся.

Заметив, что, глядя на Милену, он перестал дышать, палач разозлился. И встретил жену Края – а ведь она спасла ему жизнь – резким вопросом:

– Откуда у тебя оружие?

Опустив руки, чтобы якобы поправить платье, она снисходительно фыркнула:

– Я – из Вавилона. Ствол оставила за деревьями. Не против, если подниму?

Заур сделал вид, что не услышал вопроса. Не мог же он, истинный палач, разрешить грешнице незаконно обладать огнестрельным оружием, из которого совершено двойное убийство?!.. С другой стороны, Милена скорее друг, чем враг, а друзей Зауру сейчас ой как не хватает. Тем более – друзей, у которых есть оружие и которые умеют им пользоваться.

«Надо выяснить, что она здесь делает, – решил палач. – А там видно будет».

– Ты могла добраться в Киев на самолёте, на поезде или на машине. В любом случае досмотра не избежать. Вещи всех гостей города досматривают. Никак без обыска. Нам не нужны здесь террористы.

Милена закатила бесстыжие ярко-голубые глаза и опять фыркнула, точно кошка, которую погладили против шерсти:

– Уж с мужиками, палач, я всегда сумею договориться.

Яснее ясного. Её никто не досматривал. Использовав свои женские штучки, она сумела заморочить служивым голову. Истинно суккуб. Заур поставил «микробики» на предохранитель и сунул в карманы плаща.

Милена кивнула на тела, задрапированные в чёрные комбинезоны:

– Вовремя я их уделала, да, Заур?

– Господь возблагодарит тебя за доброе дело.

Дьяволица фыркнула совсем уж богохульно – так, что палач едва удержался от крестного знамения в её адрес. Сейчас есть дела поважнее, чем спасение одной безнадёжно заблудшей души, пусть и запертой в столь совершенном теле.

Демонстративно не заметив, как она подобрала свой «маузер», – тот самый легендарный, с несъёмным магазином и обоймой на десять патронов – он вернулся к пылающему гаражу и трупам, застывших напротив входа в позах перепивших гуляк. И хоть колонки опрокинуло ударной волной взрыва, недопитая бутылка уцелела, да и мятая сигаретная пачка валялась рядом.

Где, интересно, Милена сумела добыть боевой раритет времён революции 17-го года?..

Словно прочитав его мысли, дьяволица ответила на незаданный вопрос:

– Пушку эту – стильная штучка, да? – я у одного мачо одолжила. Вместе с тачкой.

Заур сделал вид, что не услышал.

Он опасался, что обитатели гаражей заинтересуются перестрелкой, в крайнем случае – явятся сюда, чтобы потушить пожар, но нет, никто не спешил с огнетушителем или хотя бы с багром, выкрашенным в красный цвет.

И всё же он велел Милене:

– Смотри в оба. Чтобы ни один грешник не подобрался незамеченным.

Она подчёркнуто серьёзно – с издёвкой значит – кивнула:

– Стрелять буду сразу на поражение. А уж потом Господь разберёт, где свои, а где чужие, правильно, святоша?

Ветер игриво шевельнул окурки у каблуков ботинок.

Заур провёл ладонью по лысине раз, другой – не помогло. Тогда он закрыл глаза и посчитал до десяти. И повторил. Эта дамочка могла кого угодно довести до греха.

Стараясь не обращать на неё внимания, как на неизбежное зло вроде запаха гари и дыма от горящего гаража, палач ещё раз окинул взглядом место преступления. От меломана практически ничего не осталось, так что не было смысла геройствовать и лезть в огонь. А вот снаружи ещё есть шанс отыскать улики, которые помогут в дальнейшем расследовании.

Натекло из грешников если не море, так алое озеро точно. Марать новые ботинки не хотелось. Когда ещё безработный палач позволит себе приличную обувь? Внимательно глядя под ноги, Заур миновал все «заливы», «речушки» и «ручейки». Вообще-то ближайший к нему грешник был ещё жив, чем, судя по характеру ранений, вполне можно пренебречь. Бородач вытянул руку, пытаясь достать автомат, который он обронил при падении. До пистолетной рукоятки было аж сантиметров десять, но Заур решил не рисковать – пнул оружие подальше, в мокрое. Риск – это искус сатаны. Разоружать второго грешника надобности не было: если с такой дырой в черепе он сможет вести огонь, палач обещает уверовать в вуду и живых мертвецов.

– Мне нужно задать вам… – Заур осёкся. Беседовать-то уже не с кем. Ещё живой перестал быть таковым и обрёл наконец вечный покой на дне адской сковородки.

– Сам с собой разговариваешь? – Милена задалась целью довести его белого каления. Она что, специально нарывается? Иначе вела бы себя смиреннее. – Скажи, все палачи с придурью? Или ты один такой уникальный?

В который раз уже Заур решил не обращать на неё внимание.

О том, как и зачем она здесь оказалась, он расспросит её потом, игнорируя её красоту и забыв про то, что они вместе пережили в подземельях Парадиза. И никаких поблажек! Но – всё это потом.

Потому что сейчас Зару жаль, очень жаль, что покойный не успел поделиться с ним своими тайнами. Взамен палач мог бы отпустить ему хотя бы часть грехов. Ну почему некоторые так спешат умереть, не исповедовавшись?!

– Во имя Закона, и сына, и святого духа. Аминь. – Заур поклонился трупу, но вовсе не для того, чтобы выразить ему своё почтение – необходимо очистить от скверны его карманы. Раз уж беседа по душам не состоялась, придётся полюбопытствовать.

Грязный носовой платок палач выбросил сразу, в кошельке обнаружилось немного мелочи и пяток купюр. Негусто…

Второй труп и тем не порадовал.

Заур провёл ладонью по черепу. Тупик. Самый настоящий тупик. Зацепок больше нет, причастные к часам «Bregguett» – целому ящику! – мертвы. А где-то рядом ждёт своего часа бионоид – уже изготовился пожрать своим сатанинским пламенем святой город на Днепре!..

– Хватит трогать черепушку – дырку в ней протрёшь. – Милена подошла к Зауру и брезгливо пнула ногой труп, распростёршийся перед ними на асфальте.

Воздев глаза к небу, палач мысленно попросил Господа дать ему терпения. Много-много терпения. Иначе одним бездыханным телом здесь и сейчас станет больше. И он вовсе не собирается совершать грех самоубийства.

– Слышь, Заур, я на колёсах. Сядем там, да? Поговорить надо.

В ответ он сдержанно кивнул.

Лучше бы Заур этого не делал.

Тогда бы это не было расценено, как преступление, по которому нет срока давности.

– Подонок! – услышал он. – Сволочь! Ненавижу! Чтоб ты сдох! Жаль, не убили тебя эти смелые парни!

Смелыми парнями посмертно окрестила бородачей Хельга, которая во всей красе, с бездонной сумкой на мускулистом плече явила себя из-за угла крайнего в ряду гаража – как раз оттуда палач сюда прибыл.

Он растерялся. Так давно в последний раз приходил в замешательство, что напрочь забыл – каково это. Назвать Хельгу по имени – как-то сухо, а любимой – чересчур интимно в этой ситуации. Поэтому он остановился на «дорогой» – прозвучало надёжно, будто они много лет в законном браке.

– Дорогая, что ты тут делаешь?.. – проблеял Заур, лихорадочно соображая, как она здесь оказалась. Сначала Милена, потом…

Лицо Хельги пошло бордовыми пятнами:

– То-то ты меня домой спроваживал! Я так и знала, что ты мне изменяешь! В машине, значит, помиловаться захотелось?! Да ещё с кем?! С этой сучкой крашеной?!

– Это мой естественный цвет волос! – прошипела в ответ Милена.

Ну почему она не промолчала?..

Зарычав, Хельга бросилась на соперницу.

Заур-то знал, что Хельге прекрасной, ангелу небесному, Милена, эта вавилонская блудница, выставившая напоказ свои прелести, никакая не соперница. Увы, его подругу тяжело было – да вообще невозможно! – убедить в обратном. Поэтому, не тратя времени на разговоры, палач встал между ней и женой Края, ловко увернулся от удара ногой в пах, после чего обнял Хельгу так крепко, как мог.

И всё равно не сумел её остановить.

Даже с ним, буквально висящим на её широких плечах, Хельга, точно танк, не замечающий на своём пути преград, продолжала настойчивое движение к Милене. А та, проявляя несвоевременное спокойствие, даже не думала спасаться бегством. Да потому что она вооружена – у неё «маузер»! – и опасна. Надо было что-то делать, как-то помешать… Не отлипая от Хельги, Заур потянулся за «микробиком», всерьёз собираясь всадить очередь в Милену и тем самым спасти свою любовь от пули в лоб.

Тандем был уже в паре метров от блондинки, и палец Заура коснулся спуска, когда Милена тихо сказала:

– Подруга, мне нужна твоя помощь, а не твой мужчина.

Хельга остановилась резко, будто наткнулась на невидимую преграду. Трещал огонь, смердело горелым, ветер относил дым в сторону, над бесхозным уже «мерином» метались голуби, обильно метя его своими испражнениями.

– Ты чего на мне повис?! – повернув голову к Зауру, рявкнула Хельга. – Ты б мне ещё на голову сел и ножки свесил!

Играючи, она стряхнула с себя палача, точно хлебную крошку. Он представить себе не мог, что его любимая – дорогая! – столь атлетична. Со смущением Заур понял, что это возбуждает куда сильнее выреза на платье Милены.

Прости, Господи, за греховные помыслы!..

– Чего случилось-то? – Хельга шагнула к блондинке, и они поцеловались, будто впрямь были лучшими подругами.

Из глаз Милены брызнули слёзы. Как последняя девчонка, она уронила пистолет, который всё это время держала за спиной. Оружие старое, могло выстрелить!..

Она рассказала, что приехала в Киев, чтобы найти сына и бывшего мужа, с которыми творится что-то неладное, им нужна помощь… Она только вышла из машины, а её уже поджидал выживший из ума слепой старик. Насчёт слепца Заур попросил подробнее, слишком уж по описанию тот был схож с одним известным старцем, владеющим если не миром, то огромным массивом информации. И да, оказалось, что с Миленой в Киеве пересёкся именно Петрович, который тоже зачем-то прибыл в столицу из Вавилона. Таких совпадений не бывает. Такие совпадения противоестественны. Заур попросил Милену изложить в точности то, что говорил Петрович. Но она запомнила только одно: старик велел ей найти Заура, чтобы тот помог ей найти Макса и Патрика. Ещё слепец нёс полную чушь об угрозе Киеву и всему живому на планете…

Услышав это, Заур провёл ладонью по черепу.

Петрович в курсе. И пытается помочь.

Или у него иные планы?..

Милена ещё что-то говорила, но палач не слушал. Он думал о том, что дальше делать, ведь единственная ниточка, ведущая к бомбе, оборвалась. Из-за Милены. Что если она специально убила бородачей? Чтобы Заур не смог их допросить?..

Никому нельзя верить.

Он взглянул на Хельгу. Ей можно.

Можно?..

На миг ему стало страшно. Это паранойя – подозревать всех.

– Найти почти что сгоревший бутик и зарёванных сучек-продавщиц на лавочке напротив оказалось проще простого, – рассказала Милена, промокнув в очередной раз глаза.

У той, что вроде куклы, она вежливо поинтересовалась о случившемся в магазине. Девочка почему-то обиделась, когда Милена назвала её «барби», пригрозила набрать номер Управы. Мол, потасканной блондинке вместе с соучастником не поздоровится. Дабы привести истеричку в чувство, пришлось отхлестать её по щекам. У девочки оказалась хорошая память – после терапии она быстро вспомнила адресок, который назвал её покойный босс Андрей своему лысому хромому убийце. Тут Милена выразительно посмотрела на Заура, ожидая от него объяснений. Однако палач вовсе не спешил выкладывать карты на стол.

Тогда, глядя ему в глаза, она спросила прямо:

– Ты поможешь мне найти Патрика и Края?

Он медлил с ответом. Зря Милена попросила его об этом. Палач собрался ужемотнуть головой, – разыскивать преступника международного масштаба он мог только для того, чтобы узаконить, – но его опередила Хельга:

– Конечно, лысик поможет. И я помогу. Я теперь, лысик, от тебя ни на шаг. – Возражать и спорить с валькирией, лишь недавно выбравшейся из мрака вавилонской подземки, было бесполезно. Выразительно взглянув на Милену, Хельга зачем-то подошла к бородачу, отдавшему дьяволу душу последним, склонилась над ним и даже взяла за руку. – Лысик, а что это у него на комбезе за эмблема? Знакомая. Видела где-то.

Палач шагнул к подруге и уставился на залитую кровью нашивку, примётаннную к рукаву у плеча. На ней просматривалось изображение волка, возлежащего то ли на табурете, то ли ещё на какой подставке, а сверху – полная луна. Заур проверил одежду второго трупа – есть такая же нашивка.

– Лысик, что скажешь? – Хельга ждала его ответа.


– Аналогично маркированы все автозаки Ильяса, – бесстрастно, будто ничего особенного не выяснилось, сообщил Заур.

Подняв «маузер», Милена скрестила руки на груди:

– Кого-кого?

– Ильяс – работорговец. Самый крупный в Киеве.

– И его люди хотели тебя убить. – Милене надоело стоять на месте, она походя катнула по асфальту бутылку с водкой, затем пнула сигаретную пачку. Пролетев пару метров, пачка, перевернувшись, замерла в сантиметре от края алой лужи.

Заур прищурился. На картонке было что-то написано от руки.

С тех пор, как правительство объявило всеобщую амнистию и закрыло тюрьмы под предлогом, что в бюджете нет средств на их содержание, преступников отправляют на принудительные работы под присмотром так называемых «работорговцев» – заковывают в колодки и заставляют, к примеру, ремонтировать дороги или собирать огурцы. Или батрачить на цементном заводе. Или чистить городскую канализацию.

Но это касается только тех, кто запятнался мелким правонарушением.

Только эти счастливчики становились собственностью работорговцев, – таких, как Ильяс – тесно сотрудничающих с палачами. Такими, как Заур.

– Это ещё ничего не значит. Его люди могли оказаться тут случайно. – Палач шагнул к пачке, поднял её. – В конце концов, на Ильяса много кто работает. Разве может хозяин отвечать за всех своих подчинён…

Он оборвал себя на полуслове.

На пачке шариковой ручкой по картону был коряво выведен номер телефона, известный палачу, – номер мобильника Ильяса.

А ведь пачка принадлежала не бородачам, а меломану, от которого сутенёр Андрюшка получил ящик псевдочасов, якобы изготовленных в Швейцарии.

Значит…

– Ты говорила, – обернулся Заур к Милене, – что у тебя тут неподалёку тачка стоит? Так вот надо навестить одного хорошего человека.

– Он поможет найти моих мужчин?

– Несомненно, – не моргнув, соврал Заур.

И мысленно попросил Господа помочь ему не покраснеть от стыда.

* * *

Монстр ревел и топал у меня за спиной.

Он приближался.

Вертя по сторонам головой и надрывая глотку, я просил сына немедленно отозваться. Я точно сошёл с ума – не решался сдвинуться с места, как буриданов осёл, перед которым положили два одинаковых стожка сена, и он не смог выбрать, какой лучше, и потому сдох от голода. Патрик не отзывался на мои крики, а я не мог выбрать, куда свернуть в заросли – влево или вправо. Если я уйду влево, вдруг мой сын попал в ловушку по другую сторону тропы, и ему нужна моя помощь, а я от него удаляюсь? Аналогично – если вправо. Неразрешимая дилемма.

В спину мне ткнулось что-то твёрдое.

Сделав шаг вперёд, я обернулся. Твёрдое – это кончик бивня. Надо мной возвышалось косматое чудовище. И оно мотнуло головой, метя бивнем в меня. Хотелось бы мне сказать, что я ловко увернулся от удара, но это было бы неправдой. В грудь мне будто бы вломили стволом дерева, отчего меня подняло в воздух. И тут я увидел, что на загривке чудовища сидит мерзкая крылатая тварь, и морда её расплывается в ухмылке.

А в следующий миг косматый монстр, отправивший меня в полёт, исчез вместе с наездником и непроходимыми джунглями. Вот было всё – и оп! – не стало всего, кадр сменился. Так что рухнул я не на утоптанную тропу, а на жалобно хрустнувший подо мной капот автомобиля, с которого тотчас скатился на растрескавшийся асфальт и на коленях отполз метров на десять, лавируя между ржавыми тачками. Только тогда я вскочил на ноги, чтобы осмотреться и оценить обстановку.

Вся проезжая часть и тротуар были заставлены автомобилями. Сотнями, тысячами ржавых коробок на спустивших давным-давно колёсах. Пробка тут образовалась основательная. Такую пробку и за день не разрулить… А потом что-то произошло. Что-то страшное. Что-то сильное и горячее опалило тачки, выдавило и оплавило стёкла, сожгло салоны вместе с пассажирами, покорёжило кузова, покоробило асфальт. И сгинуло.

Вместе с небом, затянутым низкими тучами, за которым яростно полыхали алые вспышки, всё это выглядело удручающе. Вдали слышался мерный скрежет, дополняемый грохотом.

Но мне даже понравилось тут – потому как монстра, едва не убившего меня, рядом не было.

Зато был Патрик.

Я наткнулся на него, когда в полный рост двинул по лабиринту тачек. Он выскочил из-за соседнего спорткупе и велел не отсвечивать, не дома ведь.

– Ты чего так долго? – прошептал он, привалившись спиной к дверце, которую уже никогда не открыть, потому что замок сгнил. – Я уже весь испереживался. Портал действует как ниппель, только в одну сторону. Я ведь не мог вернуться за тобой. Проскочил, жду – а тебя всё нет и нет… А тут ещё Цитадель. Она там, я её чувствую, она зовёт меня… – Патрик махнул рукой куда-то вправо.

Чувствует он… Знал бы мой сын, как испугался я… То есть хорошо, что он не присутствовал при моей истерике и не видел, как мне наподдал бивнем боевой монстр путников. Пусть Максим Краевой и далее остаётся примером для подражания – бесстрашным, беспощадным к врагам, удачливым и неунывающим никогда и нигде, будь то банановый рай или же самое сердце ЧЗО! Следующий на нашем пути сектор не сломит меня. Нетрудно ведь догадаться, что Патрик и я по очереди прошли через портал, а монстр и его загадочный наездник остались там, где им и надлежало быть. Хотя ведь могли…

Патрик тронул меня за плечо, прижал палец к забралу на уровне губ. Поначалу я не понял, что он имел в виду, и только через пару секунды – рефлексы уже не те – увидел, что неподалёку от нас, метрах в пяти над уровнем тачек, медленно летело нечто шарообразное и обтянутое кожей, поросшей редкими серыми волосками. Судя по форме и манере передвижения, штуковина эта – ну прям оживший, ёлы, футбольный мяч – была наполнена газом легче воздуха. Для спуска избыток газа сбрасывался через клапан, а если надо было подняться, «мяч» сам вырабатывал необходимое количество газа. Ускорение «мячу» задавал небольшой пропеллер, вращающийся по мере необходимости быстрей или медленнее. Пропеллер этот был вынесен на балке, торчащей из классического хвостового оперения с горизонтальным стабилизатором, к которому прилагались рули высоты, и стабилизатором вертикальным, с рулём направления. Выглядел «мяч» хоть и непривычно, но совершенно безобидно, поэтому я не понял, что же в нём так насторожило Патрика.

Я уже хотел поинтересоваться у сына напрямую, без экивоков, когда на крышу тачки неподалёку от той, за которой спрятались мы, вскарабкалось престраннейшая помесь крысы и электробритвы: шерсть, усы и манера поведения животного у этого существа легко сочетались с торчащими наружу шестернями, цилиндрами гидравлики и разнокалиберными проводами. Стальные резцами «крыса» принялась самозабвенно грызть ржавчину. При этом она радостно попискивала и поскрипывала.

Жужжа, точно шмель, «мяч» начал медленно оборачивается вокруг своей оси – теперь стало видно, что в передней своей части он оснащён двумя крупными фасеточными глазами и ротовым аппаратом, как у хищного насекомого – с развитыми мандибулами из воронёного металла. Эти его жвала меня сразу насторожили. Как и «крысу», только-только заметившую чужое присутствие в воздухе. Однако я остался цел, а псевдогрызуну повезло меньше.

Мгновенно ускорившись, «мяч» атаковал «крысу».

Та, не успев даже спрыгнуть с крыши авто, была схвачена мандибулами и враз пошматована на запчасти, после чего из «мяча» выдвинулись лапки-захваты и отобрали по какому-то только им известному принципу нужные шестерни и катушки, которые пополнили собой карман – как у кенгуру – на животе «мяча». Чуть помедлив, «мяч» поднялся в воздух.

Тогда только я сообразил, что нацеливаю на летающего бионоида – таких не было в окрестностях и подземельях Парадиза – свою правую руку, обвитую безжизненной, начавшей уже разлагаться плотью. Проклятье, живоружие не выдержало условий этого сектора! Патрик уже освободил свою защиту от бесполезного мяса. Значит, нам нечего противопоставить бионоидам, которых тут, небось, сотни разных видов, неизменно опасных для человеческих особей!..

И хоть моё живоружие не сделало по цели ни единого плевка, «мяч» что-то почувствовал, уловил своими сенсорами-рецепторами наше присутствие, иначе чего бы он навострил свой хвостовой аппарат так, чтобы двинуть в нашу сторону? С «крысой» он разобрался очень быстро, но с нами ему придётся изрядно повозиться. Я никому не позволю нападать на своего сына!..

– Патрик, если что, беги отсюда, – прошептал я и сжал кулаки. При этом по одному пустому «пальцу» на перчатках продолжали нелепо оттопыриваться, портя мой решительный вид.

Впрочем, вступать в драку с летающим «мячом»-бионоидом мне не пришлось. Тот вдруг потерял к нам всякий интерес, если вообще изначально заметил двух людей, притаившихся среди металлолома. Он сделал резкий разворот и, проявив впечатляющее проворство, умчался навстречу приближающемуся скрежету и грохоту. Чуть высунув из-за спорткупе голову, я увидел, что над кладбищем автомобилей летят в том же направлении десятки «мячей».

Что их так заинтересовало? Честно – лично мне это совершенно пофиг. Может, там у них гнездо или назначена сходка, мало ли. Главное, что мы целы. А значит, можно и нужно продолжить путь к Цитадели. Найти указатель на стене «Цитадель 650 м» – и двинуть. Ах нет такого указателя… Проблема, да. Но неприятность эту мы переживём, ведь Патрик чего-то там чувствует, его кто-то там зовёт…

Переживём – если найдём подходящее оружие.

– Спасибо, дружище, за верную службу, но… – Я принялся сдирать с руки бесполезную плоть.

Как раз когда я закончил, явилось оно, привлёкшее внимание чуть ли не всех «мячей», обитающих в радиусе километра.

Представьте себе шоссейный грузовик для дальних перевозок, который с прицепом-фурой. Легко и запросто?

Что ж, усложним задачу. Сделаем небольшой апгрейд грузовика: к дискам колёс приварим что-то вроде мечей, только без рукояток – по четыре штуки на колесо; прицеп с тягачом намертво соединим стальными балками, к которым приклепаем стальные листы, – всё, борта закрыты; стёкла из кабины долой, вместо них – мелкоячеистая железная сетка; саму же кабину следует упрочнить трубами с приклёпанными к ним листами стали, а затем приварить остроугольный таран со здоровенным вертикальным ножом по центру. Есть такое дело? Тогда самое время выкрасить всю конструкцию в чёрный цвет, а на бортах белыми штрихами обозначить крылатых ангелов.

Вот как раз эта конструкция пёрла через затор, беззастенчиво сдвигая, кроша и плюща всё, что попадалось на пути.

В секторе, где дороги забиты безжизненным транспортом, если не хочешь ходить пешком, обзаведись бульдозером. Или сделай тачку повышенной проходимости из отремонтированного грузовика. Сам я в молодости как-то прокатился с ветерком по ЧЗО на интересно модернизированном танке[11], так что смысл тюнинга уловил на раз.

В общем, для наших целей – махнуть по-быстрому к Цитадели – монстрообразная тачка вполне сгодилась бы.

Одно в ней было плохо – наличие хозяев.

Двоих таких я насчитал. Остановив тачку всего в полусотне метров от нас, они выбрались из кабины и, яростно жестикулируя, принялись друг другу что-то доказывать. На «мячи» они не обращали ни малейшего внимания, будто косяки этих шаров не кружили у них прямо над головами.

Исторический момент, м-мать. Ведь это первые разумные существа, обнаруженные нами в исходнике!

С чего я взял, что они разумные? А потому что на плечах у них висели штуковины, ну очень напоминающие оружие. Быть всегда при стволе – это очень разумно, я считаю.

Присутствие в исходнике гуманоидов удивило не только меня, но и Патрика – его лицо под забралом стало растерянным и по возрасту детским. Однако любоваться сыном я буду потом, сейчас меня больше интересовали иномирцы.

Оба они нарядились, понятно, в защитные скафы, но не в такие как у нас, а с большими белыми ранцами на спинах. И ранцы, и вообще все поверхности скафов покрывали узоры, но отсюда не разобрать, что-то именно там нарисовано. Зато ор над кладбищем автомобилей стоял такой, что слышал весь сектор. Причём один из кренделей чирикал точно птичка соловей, а второй ревел ослом, которого только что клеймили раскалённым железом под хвостом.

Идиоту понятно, а уж мне и подавно, что они – чужаки для этого мира, но при этом и не путники. Фигурами эти двое были ну как настоящие люди, точно с соседней улочки Вавилона или из Киева, но говорили не по-нашему. У нас ведь не чирикают и не ревут даже в самых отдалённых провинциях.

Лёгким толчком в плечо я обратил на себя внимание Патрика, обалдело наблюдавшего за диалогом парочки, и прошептал:

– Может, рассказать этим отличным парням о нашей благородной миссии? О том, что мы хотим спасти все миры от уничтожения?

– А как же, батя, – с серьёзным видом кивнул сын. – Они осознают, что мы – о-го-го, и сразу окажут нам посильную помощь.

Я предпочёл не заметить сарказма в его голосе:

– Думаешь, с удовольствием вручат нам ключи от машины боевой?

– Уверен, так и будет. Вот к тебе, батя, подошли бы на улице двое и сказали: «Нам нужен ваш Танк, чтобы спасти мир». Уверен, ты сразу отдал бы им свою любимую машину.

– Ладно, уел, – вынужден был признать я.

И в кого это он у меня такой? Точно не в меня. От Милены понабрался, не иначе…

Внезапно стало тихо.

Чёрт, нас засекли! Парни отложили разборки на потом и дружно навели стволы на груду металла на колёсах, за которой мы прятались. А всё потому, что «мячи» потеряли к ним интерес, зато принялись кружить над нами, выдавая тем самым наше местоположение.

Два залпа – два резких щелчка – слились в один. И два подобия шаровой молнии вылетели из широких стволов оружия, оказавшегося в руках у гуманоидов. По пологой параболе, шипя и разбрасывая искры, прилетели они и врезались: один в переднее крыло консервной банки-укрытия, а другой – в заднее. Так вот заднее мгновенно прожгло, точно электросваркой, после чего шаровая молния, миновав пустой багажник, прожгла второе крыло и умчалась дырявить следующую тачку. Вторая же молния чуток замешкалась в движке, но всё же справилась с ним, после чего продырявила дверцу соседней машины, которая, судя по активному шипению и искрам, не остановила её.

Главное – нас не зацепило.

Но раз по нам открыли огонь, надеяться на мирную конфискацию транспортного средства не стоит.

В любом мире люди и прочие разумные твари делятся на два типа: те, кто мне должен, и те, кому должен я. Вторые мне малоинтересны, а вот с должниками я суров. И парни из тюнингованного грузовика уже поставлены на счётчик, хоть пока и не догадываются об этом. Это будет для них сюрпризом. Вряд ли приятным. А не надо было стрелять в отпрыска Максимки Краевого!..

– Патрик, ложись и не вставай. Я сейчас. – Согнувшись вдвое, я зарысил по лабиринту из ржавых кузовов, ходовых и давно протухшей электрики. Направление – грузовик и мои личные должники. Кровники, так их в гриву!..

Давным-давно «любимый» сержант Петренко научил меня подставлять вторую щёку лишь в двух случаях: если по ней не смогут ударить, или же если это отвлечёт врага от моего паха. Интересный был мужик, убили его потом… Не могу сказать, что я сильно по нему горевал, но наука сержанта в жизни мне пригодилась не единожды. Вот и сейчас я не намерен подставлять вторую щёку, то есть ждать, пока моего сына прожгут насквозь шаровой молнией.

По пути я подобрал с асфальта увесистую ржавую железяку непонятного мне назначения в прошлой её жизни. Сейчас же она вполне сойдёт за булаву, которой добрый молодец (он же витязь-богатырь) Максимушка поборет войско басурманско-иномирское.

Заскрежетала дверца грузовика, с грохотом захлопнулась, затем вторая. Кровники забрались в кабину? Значит, решили, что мы их больше не угрожаем. Я выглянул из-за ближайшей к грузовику машины, наполовину оплавленной, искорёженной. Что-либо высмотреть в кабине из-за сеток и листов стали не представлялось возможным. Порыкивая и выдавая клубы сизой копоти через вертикально установленные у кабины трубы, на холостом ходу работал мощный движок. Но продолжать разборки или же ехать дальше через кладбище тачек иномирцы не спешили.

Ну и что теперь как?.. Решение приблизиться к грузовику было спонтанным, необдуманным. Я доверился рефлексам, телу, интуиции – и они впервые меня подвели. Кидаться с железякой на укреплённый бронеавтомобиль – всё равно что выходить с кукишем на медведя. Это просто до смерти смешно.

Позади шаркнуло по асфальту. Я замер. Кто-то хотел незаметно зайти мне со спины. Ловушка? Иномирцы сделали вид, что залезли в кабину, а на самом деле… И вновь прошелестела подошва, сцепившись на краткий миг с асфальтом. Едва слышный звук, но со слухом у Макса Края проблем нет, несмотря на контузии. Пальцы сильнее сжали железяку. Быстро, аж хрустнуло в пояснице, я развернулся, занёс руку с «булавой» для удара, рывок вниз, к черепу, прикрытому от невзгод внешнего мира шлемом…

В последний миг я сумел остановить железку – в считанных миллиметрах от забрала Патрика. Это он тихонько подобрался ко мне, нарушив приказ. Мальчишка, ремнём бы тебя по заднице!.. Я ведь едва не пришиб тебя, сынок! Не факт, что шлем выдержал бы, приложи я по нему добротно, со всей дури… Не люблю, когда в моём присутствии делают резкие движения или подкрадываются с тылу. Меня это нервирует.

Накрыло запоздалым всплеском адреналина. В глазах потемнело.

А когда стало светло, Патрик стоял с поднятыми руками, ведь на нас навели оружие. В дульный срез такого ствола можно кулак просунуть, не зацепившись за края. Оружие это сочетало в себе на первый взгляд не сочетаемое: сталь ствола, пластик накладок и подрагивающий в судорожных движениях магазин, под кожей которого угадывались мышцы, готовые сократиться, чтобы подать очередной выстрел. Оружие-бионоид. Следовало ожидать, ведь сектор соответствующий. Сейчас вместо птичек вылетят две шаровые молнии и…

Не угадал.

Не вылетели.

Тот, который чирикал, – я назвал его для себя Птичкой – жестами велел мне подойти к нему. Если хороший парень просит, кто ж ему откажет? Особенно – если он вооружён и направляет ствол тебе в живот. Подняв руки по примеру сына, я шагнул к нему. Он опустил оружие, повесил за ремень – я не сразу понял, что это хвост бионоида – на своё покатое плечо и вытащил из набедренного кармана своего скафа нечто щёлкающее клешнями и норовящее вцепиться. В тот момент, когда Птичка опустил ствол, следовало по закону всех голливудских боевиков ударить его, сбить с ног, выдав пару нелепых шуток, но я не сделал этого. Потому что второй иномирец – этого я для себя определил как Осла – всё ещё держал на прицеле моего сына. И сделай я хоть одно лишнее движение, он тотчас навредил бы Патрику.

Я позволил Птичке посадить крабовидного бионоида себе на сведённые запястья. Обвив их, клешни тотчас сцепились. Рефлекторно я попытался разжать руки, но бионоид оказался сильнее – сдавил так, что у меня из глаз брызнули слёзы. Что ж, во всём надо искать свои плюсы, даже в едва не сломанных запястьях: нас пленили, а это значит, что убивать не собираются. По крайней мере – сразу.

Забрала на шлемах иномирцев были затемнены, так что прекрасных лиц или же отвратительных морд я не увидел. Зато с удовлетворением отметил, что на руках у обоих было по четыре пальца. Тупые они, короче говоря, в сравнении с нами. Это обнадёживало.

Осёл проревел и махнул рукой, требуя от Патрика повиновения.

Сын тотчас двинул к нему. Осёл опустил оружие, а Птичка не потрудился его подстраховать. И конечно же, Патрик воспользовался этим, ведь он – мой сын, он не мог поступить иначе. Подойдя ближе, Патрик боднул Осла ногой в пах и…

Эффект неожиданности был потерян.

Не знаю, как подобные Ослу размножаются – быть может, почкованием? – но половые органы у него располагались вовсе не там, где у сапиенсов, тут Патрик серьёзно ошибся. Ну а кто бы на его месте не попал впросак? Вы часто дерётесь с представителями других цивилизаций?

В тот момент, когда Патрик врезал Ослу, я бортанул плечом Птичку, который оказался весьма лёгким иномирцем, – хорошего толчка хватило, чтобы он отлетел от меня метра на три, врезался в бронелисты своего долбанного грузовика, едва не наколовшись на мечи, что украшали литые диски колёс.

Осёл, не ожидавший от нас такой строптивости, схватился за оружие, но шаровая молния, сыпля искрами, ушла в небо – это Патрик провёл отличную подсечку, сбив иномирца с ног, так что стрелял он уже почти что из горизонтального положения. Ещё один удар ногой – на этот раз в голову – и Осёл выронил оружие, которое Патрик тотчас подобрал.

Ирония судьбы: мы только-только завладели местным оружием – и сразу же лишились его. Не вставая, Птичка жахнул по моему сыну, но не попал в него – зато молния начисто слизала половину трофейного бионоида Патрика.

– Батя, беги! – швырнув горелый кусок в Птичку, сын юркнул в лабиринт машин.

Я помчался следом – ещё не хватало потерять друг друга в этой кутерьме. Шаровые молнии прожигали металл слева и справа от нас, иногда – в полуметре и ближе, но пока что нам везло.

Именно пока что.

Удача – дама изменчивая. Не верьте этой шлюхе – обязательно предаст в самый неподходящий момент.

Кстати, о дамах…

В треске молний и шипении расплавленного металла тяжело было услышать рокот движка, но только Птичка прекратил стрелять, рокот этот ударил нам по ушам, настигнув сразу и бесповоротно. На бегу я обернулся и, не вписавшись в поворот, врезался в борт когда-то красного пикапа – настолько увиденное поразило меня.

Перелетая с крыши одной тачки на другую, нас настигал мотоцикл. Чоппер. На таком даже Рыбачка не отказался бы прокатиться. Что не хром – выкрашено матово-чёрным. Мощь, уважение с первого взгляда на. Выхлопные трубы – произведение искусства. Сидушка обтянута натуральной кожей. Фара на руле – череп путника, в который продели провода и лампу. Выбеленные кости – приклеены, что ли? – тянулись от рукояток руля по баку и сползали, нырнув промеж ног наездницы, управлявшей чоппером, на трубы. Исходя из фары и прочей инкрустации нетрудно догадаться, чьей кожей обтянута сидушка… У меня был неприятный опыт вождения мотоцикла, после которого я на дух не переношу двухколёсные тарантайки, но это… Это впечатляло.

Как и сама наездница.

Лицо её, как и у Осла с Птичкой, прикрывало затемнённое забрало, но даже громоздкий скаф не мог замаскировать её внушительных, очень женственных форм. Говоря по-человечески, сиськи у дамочки было что надо, внушительные такие буфера, из разряда тех самых, на которые и не смотрел бы, да глаза сами постоянно скашиваются. Короче говоря, её молочные железы так выпирали, что их заметил бы даже слепой.

А ещё у наездницы был полный комплект пальцев – без излишков и недостачи: по пять штук на верхнюю конечность.

Сначала мне показалось, что мотоцикл и его хозяйка – это галлюцинация, результат переутомления, ведь сколько уже без отдыха толкового, одно сплошное напряжение. Не может мотоцикл мчать по крышам ржавых тачек, точно по автобану – значит, это глюк. И то, что не свалиться в провалы между тачками ему помогают по-паучьи мохнатые лапы, в нужный момент выскакивающие из-под «брюха» чоппера, – это тоже всего лишь сгенерировано моим воспалённым мозгом. Или же дамочка умудрилась срастить некого бионоида со своим роскошным мотоциклом и теперь рассекает по сектору где ей нравится, на скорости поплёвывая на бездорожье и заторы.

Последний вариант оказался правдой.

– Батя, уходим! – Патрик, умчавшийся вперёд, вернулся, схватил меня за «краба» на запястьях и рывком поставил на ноги.

В этот момент чоппер и его наездница настигли нас.

Развернувшись на крыше микроавтобуса в паре тачек от нас, мотоцикл встал на все свои паучьи лапы, дамочка ловко вскочила с него, выхватила из чехла за спиной, надетого как рюкзак, два продолговатых цилиндра и направила их на нас. «У неё в руках – оружие, – понял я, – и она им сейчас воспользуется». Сбежать или спрятаться уже никак, поэтому я поступил единственно верно в данной ситуации: извернулся так, чтобы прикрыть собой Патрика. Надежда была одна: моя плоть остановит или хотя бы замелит пули или то, чем поражает оружие наездницы.

Однако моим чаяньям не суждено было осуществиться.

Я почувствовал, как что длинное, узкое и сильное – три в одном – схватило меня за поясницу, оторвало от сына, развернуло лицом к наезднице. Цилиндры в её руках превратились в длинные телескопические хлысты, обившиеся вокруг меня и Патрика и шипящие на нас своими змеиными кончиками-головами. Грудастая байкерша приручила змееподобных бионоидов, они выполняли любые её капризы: стоило ей только пошевелить указательными пальцами – и нас потащило к её ногам, поволокло по ржавому металлу тачек. Не скажу, что это было приятно. Скорее очень наоборот, ведь наши скафы могли порваться, и всё, и до встречи на том свете, сынок. Мне-то ладно, я пожил, и после всего, что я видел в ЧЗО, ад мне покажется приятственным местечком, но Патрик…

В общем, мне сразу не понравилась дамочка, которая нас заарканила.

А тут ещё притопали Осёл с Птичкой и с одним стволом на двоих наперевес. В два голоса они защебетали-заревели, обращаясь к байкерше, а потом резко оборвали своё хоровое исполнение, ожидая ответа.

И ответ последовал.

– Это моя добыча, – заявила дамочка по-русски с лёгким, едва уловимым акцентом. – Хотите купить? Цену вы знаете.

Осёл и Птичка дружно закивали.

Не знаю, как Патрик, а я слегка прифигел. Надо же, забраться за кучу миров от Родины – и встретить землячку! Сейчас я ей всё объясню, расскажу, что да как, и она нам поможет, она ж наверняка баба понятливая, раз мотоцикл освоила – значит, феминистка, значит, соображает. Все феминистки умные.

– Слышь, подруга, у нас такое дельце… – начал я, но и только.

Потому что меня прервали:

– Заткнись, а не то парням не придётся платить за тебя.

Прозвучало двусмысленно, но я на всякий случай воспринял это как угрозу и замолчал. Не люблю феминисток. Ограниченные существа. Вся их жизнь – сплошная ненависть к настоящим мужчинам – таким, как я. Она потому на меня взъелась, что точно знает – не в моём вкусе, со мной ей ничего не обломится. Наверняка она уродина, каких мало. Хорошо, что у её шлема тёмное забрало. Ещё приснится потом…

Птичка что-то прочирикал, повернувшись к отважной охотнице на людей. Та в ответ покачала головой:

– Это ваши проблемы, не мои.

Птичка обиженно, возмущённо даже затряс оружием над головой, из-за чего оно с щелчком снялось с предохранителя. Его коллега Осёл спокойнее отреагировал на грубость байкерши – он лишь протяжно взревел, после чего сложил руки на груди.

– Вот суки… – едва слышно выругалась дамочка. – Ладно, урки, чините свой тарантас. Я пока товар покараулю. Но один энергетик вы мне накинете!

Птичка аж притопнул после её слов. Осёл же снисходительно махнул рукой – мол, ерунда, свои люди, сочтёмся. После чего оба двинули к грузовику. Байкерша села на чоппер и, не врубая движка, неспешно поехала следом, благо паучьи лапы позволяли двигать по крышам тачек без тряски. Но сначала она закрепила свои концы хлыстов на руле, использовав для этого парочку бионоидов типа моего «краба», только поменьше. Так что мне и Патрику пришлось бежать за мотоциклом, лавируя в лабиринте ржавого металла, насколько того позволяла длина хлыстов.

Мы немного обогнали Осла и Птичку, которые сразу двинули к кабине своего рыдвана, из которой достали инструмент какой-то активно трепыхающийся пластиковый мешок, и принялись отвинчивать гайки и вытаскивать болты, которыми была прихвачена крышка в передней части кабины, где у порядочных машин за радиатором расположен двигатель внутреннего сгорания.

Надо было думать о том, как спастись, сбежать, но меня беспокоило иное: почему грудастая охотница назвала Осла и Птичку урками? Вот меньше всего меня это сейчас должно занимать, а поди ты…

– Патрик, ты как?

– Нормально.

– Молчать! – рявкнула байкерша, и хлысты-змеи отреагировали на её голос – дёрнули нас так, что мы грохнулись на колени.

Вот и поговорили.

Модернизированный грузовик застрял тут не потому, что объявились мы с Патриком, а потому, что в дороге случилась поломка. Иначе наши специфически говорящие товарищи («Отныне хозяева, – напомнил я себе, – ведь охотница нас им продала») уже проторили бы себе путь на несколько кварталов вперёд. Кстати, она упомянула о какой-то фиксированной цене. Тут что, налажена торговля людьми? Мне все меньше и меньше нравился этот сектор. Хочу обратно к колибри, или лучше к РСЗО.

Сняв крышку, механики-водители получили доступ к движку: генератор, блок цилиндров, воздушный фильтр… Хм, в глаза сразу бросилось, что топливные фильтр и насос в этой системе отсутствовали как таковые. Зато обнаружился дохлый бионоид с разодранным в клочья резиновым брюхом и одним шлангом, ведущим в пасть, а вторым – выходящим из задницы и ветвящимся на множество более мелких, по числу цилиндров, к которым они были подведены. Не нужно быть инженером-конструктором, чтобы сообразить: четырёхпалые парни подсоединили бионоида к топливной системе грузовика, чтобы полузверюшка-полумеханизм, пожирая прикормку, что подавалась по шлангу прямо в пасть, взамен активно вырабатывала газ в количествах, достаточных, чтобы привести в движение столь громоздкий транспорт. Проще говоря, из-за перекорма бионоид страдал от метеоризма в особо крупных размерах, что шло только на пользу его хозяевам. Изящное решение. Наверняка, вынужденное. Даже если в исходнике есть нефть и природный газ, добывать их не так уж просто. Присоединить к двигателю биомеханическую зверушку куда практичней и не требует специальных знаний.

Надо полагать, в этом секторе все транспортные средства – великолепнейший мотоцикл тоже – слегка попукивают. Надо только не забывать заливать в банк корм для бионоидов и иногда, примерно раз в месяц, чистить им задницы. Насчёт задниц не факт, конечно, ну да любой тачке никак без ТО.

Пока Птичка и Осёл меняли дохлого бионоида на свежего, активно не желавшего, чтобы ему в рот и в тыл тыкали шлангами, я решил вновь наладить контакт с землячкой. Попытка ведь не пытка. Хотя, в нашем случае – не факт…

Я только открыл рот, чтобы начать беседу с комплимента по поводу внешности байкерши, сказать, что у неё красивые большие глаза и не только глаза, и, простите за каламбур, как сглазил – забрало байкерши посветлело, став прозрачным.

Увидев под ним лицо дамочки, мы с Патриком непроизвольно переглянулись. Мол: «Тебе, батя, то же, что и мне открылось?» «А тебе, сынок?»

Да и как было удержаться, если нас внимательно изучали азиатские очи той самой милой женщины, что помогла в Нью-Йорке организовать покушение на президента Украины! Вообще-то мы должны были раньше опознать её, чистокровную японку, по бюсту и голосу, но как-то не до того было, да и мысли такой не возникало. Я покосился на её руки – из-за перчаток не разобрать, все ли пальцы на месте. У нашей старой знакомой не хватало мизинца на правой руке – она прошла обряд юбитсуме, ампутации лишних фаланг из-за мелкой провинности перед кланом.

– Какая встреча! – Честное слово, я обрадовался, хоть японка видела наши лица, знала, кого связала своими змеями-бионоидами, но всё же поступила так, как поступила. «Наверняка, – подумал я, – это часть её коварного плана относительно Птички и Осла». – Мы так и не успели познакомиться в Большом Яблоке, так почему бы сейчас этого не сделать?!

Я ещё что-то нёс о том, что в Нью-Йорке мы слишком быстро расстались, и это знак судьбы, раз в ином мире прекрасная незнакомка опять вместе со мной и Патриком.

Мой восторженный монолог она оборвала грубым вопросом:

– С тобой всё порядке? Головой ударился о твёрдое? Осторожней надо. От таких ударов, бывает, кровь из носу идёт. Это смертельно опасно.

Юмор, да? Что ж я могу и посмеяться. Хотя… Про кровь она не пошутила: кровотечение из носу грозит тем, что могут забиться фильтры или что в шлеме вместо них, или вообще выйдет из строя аппарат дыхания, который непонятно где находится, или замкнёт влагой какой ценный узел-микросхему. Сдохнуть от удушья в чужом мире – это, как минимум, оригинально. Эксклюзивно даже. Именно такого конца достоин Максим Краевой. Не в постели же загнуться от инфаркта в окружении любящих родственников? Нет уж, такую позорную смерть мне даже не предлагайте!..

– Мадам, вы великолепно организовали покушение на президента. Позвольте вам выразить свое восхищение – во время нашей прошлой встречи я просто не успел этого сделать.

Осёл и Птичка надругались-таки над бионоидом посредством шлангов и теперь прислушивались к нашей беседе.

Заметив их любопытство, японка занервничала:

– Я впервые тебя вижу. Не пори чушь.

Я почему-то сразу ей поверил. Она действительно не знала нас.

Но как такое может быть?..

На всякий случай я дал ей ещё один шанс всё вспомнить:

– Город Нью-Йорк. Нас свёл Ронин. Высокий такой, однорукий. А потом мы… Мы точно не знакомы?

– Дядя, ты бредишь наяву, – ответила она раздражённо, и бионоиды-змеи сильнее сжали нас, ещё чуть-чуть и у меня кишки изо рта вылезут. – Я никогда не была в Нью-Йорке, потому что такого города нет, ну или я о нём просто не слышала.

– Как так? – удивился я. – Это в Соединённых Штатах Америки. Ты должна знать…

– Штаты? Это ещё что за страна? Нет такой.

Определённо мадам надо мной издевается.

– Батя, – вмешался в нашу милую беседу Патрик, – она с другой Земли. Очень похожей на нашу, но другой.

– Ну хоть в Японии ты была? – по инерции ляпнул я, уже сообразив, что версия Патрика более чем правдоподобна.

– Я дальше Улан-Удэ не выезжала вообще. Ну, не считая этой красивой местности… И вообще – пошёл ты, дядя! – Она завела мотоцикл, из выхлопной трубы выстрелило облаком угольной копоти. Чёрт его знает, что жрёт бионоид, поставляющий газ чопперу, но точно не высокооктановый бензин.

– Последний вопрос, – просипел я, потому как бионоид-змея сдавил меня так, что иначе говорить не получалось. – У тебя случайно нет сестры-близняшки?

– Я сирота. – Она махнула рукой иномирцам. – Забирайте свой груз. Мне пора. Дела у меня срочные.

В обмен на нас японка получила светло-коричневый пластиковый ящик размером с обувную коробку. На ящик, установленный на капот ближайшей тачки, она бросила бионоида, похожего отдалённо на жука-оленя, – он дожидался выхода в наплечном кармане защиты. Обретя свободу, биомеханическая тварь споро вскрыла ящик, искромсав жвалами крышку по периметру, точно консервный нож – «Кильку в томатному соусе». Ящик оказался под завязку забит пластиковыми штуковинами, формой похожими именно на консервные банки с рыбой. В качестве бонуса байкерша получила лично в руки от Осла – Птичка возмущёно зачирикал – нечто вроде пальчиковой батарейки. Надо понимать, это был столь ценный для местных энергетик.

То и дело выдавая клубы копоти, чоппер со всеми встроенными в него бионоидами терпеливо ждал, пока хозяйка переложит «консервы» в седельные сумки, скроенные из живой кожи. За последними манипуляциями пышногрудой байкерши я наблюдал уже из-за решётки на окне грузовика, увозящего меня и Патрика прочь от кладбища автомобилей.

Всё вокруг скрежетало, трещало и было обильно смазано солидолом.

Что ждало впереди Максимку Краевого с сыном? Куда нас везли Осёл и Птичка, и на кой мы вообще им нужны? Этого я не знал.

Но в одном был уверен на сто с довеском.

С японкой мы ещё встретимся.

Глава 6 Хищник на госслужбе

Ветер изменил направление – и троицу вместе с трупами бородачей окутало клубами дыма. Когда стало хоть что-то видно, Хельга неодобрительно посмотрела на Заура. Ангельская женщина сразу почувствовала его ложь. Наверное, это потому, что палач совсем не умел врать.

Дольше оставаться у горящего гаража смысла не было. Держа оружие наготове, – Заур «микробики», Милена «маузер», а Хельга свою дамскую сумочку – двинули к дыре в «колючке».

Тишина и спокойствие сопровождали их в пути. Казалось, окрестности вымерли давным-давно и воскреснуть не собираются. Уже уверившись, что обойдётся без эксцессов, Заур неожиданно засёк, как с крыши трансформаторной будки, торчащей в углу у самого забора, – расстояние метров двести – роняя помёт, взвились в небо потревоженные кем-то голуби. Блеск выдал оптику прицела, раздался выстрел. Пуля угодила в Хельгу, пробила сумку – Заур видел это так чётко, будто зрение у него стало идеальным, очки больше не нужны. Рефлексы его мгновенно обострились до неимоверности. Подхватив падающую девушку, он всадил очередь в будку, выгрызя из неё пулями оранжевое кирпичное крошево и цементную пыль.

– Уноси, прикрою! – услышал он от блондинки, широко расставившей ноги и вскинувшей перед собой пистолет. Так удобней вести по врагу прицельный огонь.

В одно движение Заур взвалил Хельгу на плечо – та отчаянно сопротивлялась, это болевой шок, она не понимает, что делает – и вломился в густой кустарник, предательски хватающий ветвями за полы плаща. Через заросли можно было выбраться напрямую к заброшенным домам. Надо как можно быстрее уйти из зоны поражения!..

Каждый шаг давался ему тяжелее предыдущего. Зацепившись за торчащий из земли корень, Заур едва не упал вместе со своим особо ценным грузом. Давали о себе знать накопленные за последнее время раны, усталость и перенапряжение. Да и Хельга, откровенно говоря, была вовсе не пушинкой. К тому же она вырывалась, чтобы удержать её на плече, требовались дополнительные – немалые! – усилия. Она что-то кричала, но грохотали выстрелы, Заур не мог разобрать ни слова.

Рядом свистнуло, скосив пару веток, потом ещё раз – и всё, наступила тишина.

Кто кого? Блондинка или блондинку?

– Опусти меня, лысик, ну опусти уже на землю, я в порядке… – Хельга перестала дёргаться.

Он не поверил, донёс её до мрачной пятиэтажной «хрушобы», на подъездах которой не было дверей, как не было в оконных рамах целых стекол. Только тут, будучи вне досягаемости пуль снайпера, палач опустил невесту на рассохшуюся скамейку, от досок которой отслоилась почти вся краска.

Позади зашелестело в палых листьях, что годами тут накапливались, ибо убирать их некому да и незачем. Заур резко развернулся, в движении вскидывая ПП.

И сразу же опустил оружие.

Это проделки дьявола! Он едва не потратил драгоценные патроны – мало их осталось, очень мало! – на шмыгнувшую по своим делам крысу.

Хельга. Надо оказать ей первую помощь, вызвать «скорую». Палач шагнул к подруге. И по глазам её понял, что за спиной у него кто-то появился.

И это вовсе не крыса.

– Как ты подруга? – услышал он.

– Нормально. Хочешь покататься на моём лысике? Он сегодня всех на себе носит. – Хельга свесила с лавочки ноги и принялась копаться в своей продырявленной дамской сумочке, достойной зваться баулом «челнока». Пуля угодила в это вместилище всего и вся, Заур попадание чётко видел, а что не пробила насквозь, не вошла в тело Хельги, для него оказалось приятным сюрпризом. – Вот сволочь! Косметичка вдребезги… А ты как?

Вопрос был адресован Милене, подкравшейся сзади к палачу. Надо же, какое умилительное беспокойство. Значит, состояние Заура, кое-кого пронёсшего полтораста метров, никого тут не волнует…

Блондинка сдула мнимый дымок с дула «маузера»:

– А я наказала ту сволочь, что стреляет по косметичкам.

– Этот гад больше не будет?

– Ага, – кивнула Милена, – вообще всё не будет. Никогда. В таком же костюмчике, как и те, которых я раньше… Моя тачка в соседнем дворе. Прокатимся или тут посидим, ещё кого подождём?

Заур выбрал первое. Дамы не возражали.

Возражения появились у палача, когда он увидел машину бывшей супруги Края. Он не просто провёл ладошкой по лысине – он схватился за голову не только в переносном смысле.

Блондинка умудрилась прикатить в столицу на громадном армейском «хаммере» цвета ванильного мороженого. Но под краской отчётливо проглядывал не до конца сведённый камуфляж! А чего стоили бронеплиты на дверцах? Они очень не тонко намекали, что машина принадлежит преступнику, готовому к бою с палачами. И бог с ними, с намёками, пережить можно. Но башенка на крыше с крупнокалиберным пулемётом «Корд» – это уже перебор.

Как на такой машине Милену могли пустить в город?!

Околдовала она, что ли, служивых, глаза им отвела?!

Ну и Заура опутала чарами заодно, заворожила палача, раз собрался он сесть в джип, принадлежащий – несомненно! – криминальному авторитету.

Это надо убрать, – он указал на пулемёт.

Демонтаж занял минут пять, но оно того стоило – теперь появился шанс, что за ними не увяжется первый же палач. Заур вздохнул с облегчением, когда «Корд» возлёг поверх деревянных и цинковых ящиков в багажнике внедорожника. Вот только вздох сразу перешёл в стон – ящики-то были не простые, а с самым разным оружием и патронами к нему, не считая гранат и запалов!

– Ты что, армейский склад ограбила? – Покопавшись среди смертоносного железа, Заур обнаружил десятка два магазинов для «микробиков», после чего настроение его чуть улучшилось.

– Это бонус к тачке, – в ответ фыркнула блондинка и, перезарядив «маузер», сунула парочку запасных обойм в сумочку, которая была именно сумочкой, а не баулом, как у Хельги. Попади пуля в аксессуар Милены, и одной грешницей на этом свете стало бы меньше. – Чур я поведу, – забравшись на водительское сидение, заявила она тоном, не терпящим возражений.

Хельга плюхнулась на сидушку рядом.

Палач занял место сзади. Нужно было о многом подумать, не отвлекаясь на дорогу.

– Давай-ка прокатимся вот сюда… – Он назвал адрес Ильяса. Как-то слышал прописку эту от Мигеля, завозившего что-то работорговцу домой, и, как водится среди людей его профессии, сразу запомнил. – Это в Позняках[12].

– Домчу с ветерком, – пообещала Милена, врубая GPS-навигатор и забивая координаты. – Пристегните ремни, смертнички, выходим в открытый космос!

Управляла тачкой она так, что её впору было лишить водительских прав пожизненно – если они вообще у неё были – и отправить в Монте-Карло, где доверить болид «Формулы-1». Победа блондинке гарантирована, Сенна с Шумахером и рядом не стояли.

Пока они мчались по киевским улицам, – Хельга подбадривала подругу довольным повизгиванием на особо крутых поворотах – Заур морщил лоб, раскладывая добытую инфу по полочкам.

Итак, гаражные ниточки вели к работорговцу.

Позже, после дела с бионоидом-бомбой, Заур собирался им заняться, потому что тот – как выяснилось благодаря Рыбачке – был замешан в незаконном обороте человеческих органов.

Но как – как?! – Ильяса угораздило связаться с криминалом? У него же процветающий бизнес. Большинство палачей Киева – половина уж точно – именно ему сливает клиентов с мелкими прегрешениями, недостойными пули в висок. Так что рабов у Ильяса больше всех в столице. Денег всегда мало, сколько ни заработай? Золотой телец вскружил голову? Не выдержал Ильяс сатанинского искуса? А как же инстинкт самосохранения? Работорговец ведь всегда был на виду у палачей… Какая-то неясная, не оформившаяся мысль забрезжила на краю сознания, вот-вот Заур её ухватит, поймёт в чём дело…

Опытный мясник настолько хорошо разбирается в психологии, что способен любому запудрить мозги. Отдельные – самые опасные – негодяи с медицинским образованием и хирургическими навыками ещё и обладают сильнейшей харизмой да не гнушаются использовать гипноз. Тем, кто угодил в лапы мясника и не хочет расстаться с печенью и почками, да не готов пока отдать страждущим глаза и поджелудочную железу, рекомендуется срочно удариться головой об стену – и стать как все, то есть избавиться от наваждения. Это тот самый случай, когда здоровый образ жизни смертельно опасен.

Глоссер – маньяк, убивший родителей Заура и едва не зарезавший его сестру, – подчинил себе волю Ильяса?

Вполне возможно. Иного объяснения у палача не было.

Но оправдывает ли это Ильяса? Виноват ли нож, которым перерезали глотку, в преступлении? Нож – нет. А человек, которого использовали для дел весьма неблагородных?.. С человеком всё сложнее. И вдвойне – если он причастен к тому, что армии супердержав вот-вот начнут обмениваться ядерными ударами, из-за чего климат изменится чуть ли не мгновенно и повысится уровень радиации – для того, чтобы путникам, детям Сатаны, было комфортно в мире, подвластном пока что Господу!..

Заур дважды провёл ладонью по лысому черепу, стоило ему только вспомнить, как стопы его погружались в слизь, покрывающую норы Парадиза…

Наверняка сейчас во многих уголках Земли, не останавливаясь ни на миг, вгрызаются в почву бесовские отродья-бионоиды. Эти дьявольские «кроты» копают вместилища для тысяч и тысяч инкубаторов, куда метаморфы-разведчики перебросят из сопредельного, уже захваченного ими мира зародыши сородичей…

Джип резко затормозил, Заур швырнуло вперёд, он едва не разбил очки.

– На месте, прибыли, – сообщила Милена. – Десантируемся?

Палач выглянул в одно окно, во второе. Через дорогу от высотки, у которой припарковала «хаммер» Милена, располагалась детская площадка: горка, по которой можно было съехать прямо в песочницу, лавочки с урнами рядом, ещё одна песочница… Детворы на площадке не было. Сам дом – двадцать четыре кирпичных этажа – состоял из трёх основных массивов с центром, построенным уступом назад. Нижние этажи выкрашены в коричневый цвет, верхние – в цвет кофе со сливками. Под домом, как было известно Зауру, располагаются парковка, спортзал и магазины, в которых можно купить одежду, продукты и ещё всякое разное.

В этом доме живут многие уважаемые люди города. Так что шуметь нельзя. И не потому, что уважаемые, а потому что люди. Честные граждане не должны страдать из-за грешников. Заур посмотрел на Милену, поигрывающую «маузером», на Хельгу, едва не погибшую у гаражей, и принял решение.

– Оставайтесь в машине. Я сам.

Не дожидаясь возражений, он вылез из «хаммера» и, хромая, перебежал через дорогу.

Возле подъезда – ни единого окурка на асфальте – пожалел, что потерял кепку, потому как его лысину зафиксировали сразу три видеокамеры, размещённые на стенах. Если он не хочется дождаться бывших коллег, придётся действовать быстро, но аккуратно, чтобы сходу не привлечь внимание местной охраны.

Приветливо махнув консьержке, сидевшей в конторке, он уверенным шагом, точно абориген, проследовал к лифту и нажал на кнопку вызова.

Секунда, две, три… Время замедлилось, как всегда, когда чего-то очень ждёшь.

Наконец лифт прибыл, двери разошлись, и Заур шагнул в кабинку. В отличие от большинства подобных транспортных средств тут было светло, чисто и совсем не пахло мочой. Удивительно, но ни один сенсор на пульте управления не оплавили, на зарисовали маркером и даже не залепили жвачкой. В солидном доме всё должно быть солидным. Или хотя бы не испорченным вандалами.

– Мужчина, подождите! – услышал Заур окрик и увидел, что к нему спешат Хельга и Милена. – Подождите нас!

И если Милена сумела спрятать довольно внушительный «маузер» в крохотной сумочке, то у Хельги в бауле не нашлось места для отнюдь не гигантского «макарова», очевидно изъятого из багажника джипа после того, как Заур удалился.

– Девушки, вы к кому? – подслеповато щурясь, высунулась из своего закутка консьержка.

Заур ткнул искусственным пальцем в сенсор с цифрой «6». И ничего не произошло. Палач ещё раз ткнул – с тем же эффектом. А в следующий миг в кабинку ввалились по очереди Хельга и Милена. И ладно, и пусть, но кнопка этажа, на котором проживал Ильяс, не желала срабатывать!

– Мы с тобой, лысик!

– Ни за что.

– Лысик, у тебя нет выбора. Ну же, не хмурься. Вспомни, смирение – первый шаг к покаянию и небесам, – напомнила Хельга его любимую присказку.

Консьержка приближалась. Она явно заподозрила недоброе и могла в любой момент поднять шум. О том, чтобы физически нейтрализовать старую женщину, не могло быть и речи.

– Всё в порядке, это ко мне. – Заур вновь махнул ей рукой, мол, не стоит беспокойства. – Это со мной.

И тут же ткнул пальцем в семёрку. На нужный этаж придётся спуститься по лестнице. Створки лифта сомкнулись, кабинка устремилась вверх, оставив старушку гадать, стоит ли ей сообщить о происшествии на пост охраны, или не надо тревожить парней в форме, потому как они очень не любят ложные вызовы.

– Я же велел ждать в машине! – Заур пытался унять клокочущую в груди ярость, но получалось слабо, ведь из-за двух самонадеянных бабёнок операция могла сорваться, не успев толком начаться.

Лифт остановился.

Хельга подмигнула жениху:

– Я же говорила тебе, лысик: без меня – никуда. Ведь я люблю тебя, беспокоюсь.

Блондинка первой выскользнула из кабинки, потом – Хельга, замыкал палач.

– Пистолет спрячь, – велел невесте Заур.

Она с трудом затолкала ПМ в баул.

Выход с лестницы на площадку шестого этажа преграждала решётчатая дверь с массивным замком. Значит, кнопка не сработала, потому что отключена или – что вероятней – потому что реагирует на определённые отпечатки пальцев. Те, кто обитают на шестом, не хотят, чтобы к ним заглядывали без приглашения.

Заур подёргал пыльную, занавешенную паутиной решётку, будто всерьёз надеялся, что она откроется или же косяк вырвет из бетонной стены, в которую его надёжно вмуровали.

– Я открою этот замок в два счёта. – Милена протиснулась между палачом и дверью, вроде как невзначай потёршись ягодицами о мужские бёдра. Заура кинуло в жар.

– Нет, подруга, – отодвинула сначала жениха, а потом блондинку Хельга, – не мешай, я быстрее.

Милена возмутилась, на лице её проступили алые пятна:

– Нет, я быстрее!

Обе одновременно вытащили из волос по шпильке и, мешая друг дружке, толкаясь, принялись совать их в замочную скважину.

«Господи, с кем я связался?!» – Заур поднял линзы очков к потолку. Обе дамы, сопровождавшие его, владели криминальными навыками и даже не пытались скрыть этого в присутствии палача. Совсем низко пал, раз при нём вот так, не стесняясь…

Дверь с бурным скрипом, переходящим в продолжительный скрежет, отворилась. Нечасто же ею пользуются. Быть может, впервые открыли с самой установки.

Девушки наперегонки устремились вперёд, Заур похромал за ними.

Из узкого коридора – вверху побелка, от подбородка и вниз зелёная краска – они попали в просторный зал. «Ого, – впечатлился Заур, – а этаж-то основательно переделали!» Некоторые стены снесли, а вместо них установили мраморные колонны. Уцелевшие стены тоже были отделаны белым мрамором. На мраморном же полу лежали медвежьи и тигровые шкуры. Дверей на этаже было три – мощных, бронированных так, что куда там банковским хранилищам. И у одной из них – той самой, понял Заур – был установлен стол-ресепшн, за которым скучали двое парней спортивного вида: высокие, широкоплечие, в хороших костюмах и при галстуках, но даже будь у них волосы зализаны назад, Заур не за что не принял бы их за палачей. Всё из-за особого блеска глаз, из-за наглости и жестокости, так и сквозивших во взглядах.

Оба дружно – синхронно! – потянулись за оружием.

Они что, собрались стрелять здесь, в помещении? Рикошетом может зацепить не только тех, в кого метят, но самих спортсменов! Предупреждая реакцию прекрасных дам, – те запросто могли схватиться за свои стволы – Заур вклинился между Хельгой и Миленой, обнял их за талии, изображая гуляку-мачо, снявшего двух девиц лёгкого поведения и слегка перепутавшего этаж. Такой образ вполне доступен для двух агрессивных самцов, поставленных бдить и охранять хозяйские добро и сон.

– Эй, парни, – нарочито заплетающимся языком выдал Заур, – тут вечерина должна быть, мы на вечерину вообще-то!

– Не, мудачок, ты мимо проскочил со своими тёлками. Тут только мы отдыхаем. Так что нах давай отсюда, как пришёл. – Из-за стола выбрался тип, ушам которого позавидовал бы Чебурашка. С такими лопухами ему следовало носить волосы подлиннее, а не брить голову под ноль.

Можно не обращать внимание на его грубость – потому как лопоухий посчитал палача с девушками за полных лохов, а заодно, чтобы ненароком не жахнуть, спрятал пистолет в кобуру под мышкой. Сразу видно, что ему привычней обращаться с гантелей. А вот его коллега, сизые до глаз щёки которого не смогла бы выбрить до бела ни одна плавающая головка с десятком лезвий, оказался менее доверчивым. Воронёный свой пистолет он не только не убрал, но навёл Зауру в живот и задал очень верный вопрос:

– А как вы сюда попали, молодые люди?

Надо же, какой вежливый. За это ему обязательно воздастся.

Вместе с девушками, чуть пританцовывая, Заур потихоньку двигался к ресепшну.

– Как вы сюда… – повторил небритый.

Скорчив самую тупую гримасу, на какую был способен, – ну не актёр он! – палач промычал в ответ нечто невразумительное, трижды повторив слово «вечерина». Ресепшн ёщё ближе. Ещё немного и…

И тут произошло ужасное.

Искусственная рука его соскользнула, едва не запутавших в белокурых локонах, по спине Милены, коснулась осиной талии, чуть задержалась, затем – ниже. Пальцы сами собой – это сбой протеза! палач не виноват! – сжались на упругой ягодице.

– Заур, это что ещё за номер? – Милена чуть отстранилась, но не настолько, чтобы ладонь палача сползла с её задницы. Голубые глаза блондинки при этом загорелись, как у блудницы, перебравшей шампанского. Или же это ярость тигрицы в них сверкнуло парочкой молний?

Если б кто спросил у Заура, откуда взялась ассоциация насчёт шампанского, он не ответил бы. Ему катастрофически не хватало воздуха. Лысина его покрылась влажными каплями – очень хотелось вытереть её, но руки заняты. Очки безнадёжно запотели.

С трудом он всё же совладал со своей бренной плотью, но не с искусственной. Голосовые связки его напряглись, вырвавшийся из глотки воздух сформировался в относительно членораздельную речь.

В итоге – с продолжительными паузами – Заур таки выдал:

– Заблуждение. Врага. Врагов. Ввести чтобы. И ближе подойти. Совсем близко.

Милена тут же наградила его пощёчиной.

– Ради этого не стоит распускать руки. Цель не всегда оправдывает средства!

– Да я не хотел, рука сама… – начал мямлить Заур извинения.

Его прервала Хельга:

– Да ты кобель, лысик!

На второй его щеке отпечаталась её пятерня. И если удар Милены был просто унизительным, то пощёчина Хельги едва не отправила его в нокаут. Заур покачнулся, но всё же устоял.

– Я приношу вам свои искренние…

Наблюдавшие за сценой бандюги дружно заржали. Тут уж расслабился и небритый. Он предложил Зауру задать шлюхам серьёзную трёпку – сначала сверху, потом сзади, а потом кама сутра в помощь. Ушастый каждую его реплику сопровождал взрывом хохота.

– Чего ржёте, уроды?! – рявкнула на них белокурая дьяволица.

– Какого хрена глаза бесстыжие вылупили?! – поддержала её Хельга.

– Да! – подкинул свои пять копеек Заур. – Чего…

От следующих двух пощёчин в унисон он едва увернулся. Время ласковых объятий прошло.

Между троицей и двумя бандитами оставалось всего ничего, Заур уже готовился к рукопашной, прикидывая, что первым надо бы завалить небритого.

Но тут ушастый вдруг попятился обратно к ресепшну, на ходу сунув руку под пиджак:

– Братуха, этот лысый – палач! Он Бабуина вместе с пацанами грохнул!

Небритый осклабился – челюсти его были истыканы железными протезами:

– Вот сейчас за другана нашего он и ответит. Я ему, сучаре, глотку перегрызу!

«А что, это мысль», – подумал Заур.

Потому-то горло бандита и удостоилось чести послужить мишенью для нательного креста палача. Заур метнул распятье в прыжке к ушастому, который почти что успел вытащить пистолет. Из распоротого кадыка чуть ниже железного оскала плеснул алый фонтан, и в тот же миг – для симметрии – кулак палача сломал гортань ушастого. Два тела в костюмах дружно – синхронно! – шлёпнулись на пол.

Главное – контакт осуществлён без шума и пыли, не считая той, что Заур вытер ладошками с двери-решётки. Пока что всё по плану. Заур вынул из горла трупа распятье, вытер о пиджак. Жаль, цепочку пришлось порвать, сдёргивая крест с груди. Ну да не впервой.

– Чистая работа, – похвалила Хельга жениха, поспешившего к двери справа от осиротевшего ресепшна.

– Грязи-то развёл, залил тут всё, скользко теперь, – высказала своё мнение блондинка, переступив через небритого, так и не захлопнувшего рот.

Дверь – врата ада! – конечно, оказалась заперта. На иное рассчитывать было наивно и глупо, но кто сказал, что палачи сплошь циничные академики? Собственно, на двери не наблюдалось ни замка с засовом, которые можно отпереть, ни даже ручки, за которую можно ухватиться. Поддеть дверь не представлялось возможным – так плотно она прилегала к косяку.

– Ты откроешь эту дверь в два счёта, – палач дал Милене индульгенцию на преступление, а когда она, отказавшись, мотнула светловолосой головкой, предложил Хельге взять на душу грех: – А ты открой быстрее.

Невеста виновато пожала плечами.

На сей раз шпилек из волос никто выдёргивать не стал.

Отлично, замечательно! Имеем два трупа, зато нет доступа к квартире, в которой окопался Ильяс. А ведь работорговец не просто преступник, он причастен к грядущему теракту, равного которому не было – и не надо! – в истории человечества.

Заур прижал ухо к холодной броне. Тихо. Шумоизоляция, как в студии звукозаписи? Наверняка. От досады палач едва не врезал искусственным кулаком в дверь. Сломать протез сейчас было бы по меньшей мере предосудительно. Заур не имел права навредить себе, ведь это отразилось бы на судьбах миллионов, а то и миллиардов людей.

– Скажи ей: «Сим-сим, откройся», – не удержалась от неуместной нынче шутки Милена.

Окоротить бы, однако не до мелочной грызни с блудницей. Палач прикидывал, как дальше быть. В голову настойчиво лезли образы воротков, ломиков, вгрызающихся в дверь, отмычки ковыряли несуществующий замок, нетбуки и планшеты умелыми хакерами подключались с помощью проводов-разъёмов к операционке квартиры Ильяса… Всё не то, всё чушь. «Господи, помоги слуге твоему спасти невинных жителей Киева, подай знак!»

– Лысик, у нас гости!

Он обернулся – и в лицо ему, под самые линзы очков, сунули Знак.

Заур сам бессчетное количество раз проделывал это простое движение, отлаженное до автоматизма. Но чтобы ему показывали издалека узнаваемый кусок металла – небольшой, с ладошку, щит, зауженный к основанию, – такое впервые.

Да это просто немыслимо!..

Заур непонимающе, будто впервые видел, уставился на чуть выпирающий из щита рельеф колоды и рядом человечка в колпаке с прорезями для глаз. Прямо-таки неприлично уставился на топор в руках палача – впервые в жизни это оружие угрожало не преступникам, но ему. При виде красной надписи вверху щита – «Закон суворий, але це закон»[13] – заслезились глаза.

Поэтому Заур не увидел удара, но прочувствовал челюстью каждую выпуклость на весьма увесистом Знаке. Оседая на мраморный пол, он ощутил бескрайнее смирение: ведь молил Господа о знаке, и Знак был дан. Это ему божья кара за то, что палаческий атрибут частенько использовал вместо кастета.

Как тот, кто сделал это нынче.

Моргнув раз-другой, Заур вновь обрёл способность нормально воспринимать реальность. Он увидел и услышал, как блондинка выругалась и выхватила из сумочки «маузер», как Хельга запричитала в напрасных попытках извлечь из баула ПМ, но главное – он увидел над собой…

– Милена, не стрелять! Хельга, спокойно! – велел он эскорту.

Убийство палача при исполнении – смертный грех. А уж завалить начальника Управы…

Над Зауром всеми своими объёмами нависал сам Алекс Пападакис, которому ещё несколько часов назад Заур непосредственно подчинялся. Знак он уже спрятал в карман пиджака. Милену и Хельгу шеф игнорировал, не считая, очевидно, что они хоть сколь опасны.

Гладкое лицо Пападакиса – ни намёка на растительность – налилось, побагровело.

– Бывший палач Заур! – выхаркнул он и замолчал, собирая во рту побольше дрянных слизких слов. Наконец собрал, выплеснул на Заура: – Ты совсем уже с катушек съехал? Щенок, сын суки, да что ты себе позволяешь?! – От его ора задрожали мраморные колонны. – Бывший палач Заур, я требую отчета обо всём, что здесь произошло!

Надо же, эта биомасса, упакованная в серый костюм, что-то требовала, шумно дыша через нос, из-за чего волосы, там произрастающие, трепыхались нервно, но решительно. Сгустки геля блестели в его редких, зализанных назад волосах осуждающе, как бы вынося приговор.

Не зря, ой не зря Заур установил в служебном планшете – конфискованном уже – на звонки шефа («Бывшего, – напомнил себе Заур, – бывшего!») специфический рингтон, а именно – петушиный крик.

– А как вы здесь… – Заур не спешил отвечать на вопросы Пападакиса. От удара разболелась голова. Он встал на колени, затем поднялся в полный рост. – Как вы здесь оказались?

– Камеры наружного наблюдения, – выплюнул в него Пападакис. – Ты же палач, хоть и разжалованный. Мог бы догадаться кепку какую на голову… Сразу тебя засекли. Щенок!

Заур провёл ладонью по черепу, поправляя отсутствующую причёску:

– Разжаловать меня может только Бог.

– Ах так?! – Лицо шефа перекосило неприятной улыбкой. Так скалится тигр перед тем, как наброситься на жертву. Изрядно разжиревший, но не растерявший ловкости хищник на госслужбе – вот кто такой Алекс Пападакис.

Заур вздрогнул, когда хищник выразительно сунул руку под пиджак – туда, где одежда заметно оттопыривалась сбоку. Там в кобуре поджидал очередную жертву знаменитый на всю Управу «Смит-Вессон 500», с которым можно не только охотиться на северных медведей и кашалотов, но походя подбивать легкобронированные цели и даже основные танки НАТО.

Наблюдая за Пападкисом, Заур гадал, успеет ли он хотя бы сунуть руки в карманы, не говоря о том, чтобы прицельно выстрелить в слугу Закона – и стать тем, кого он люто ненавидел всю сознательную жизнь, то есть преступником.

Изгоем.

Сволочью.

Впрочем, он уже переступил черту там, в бутике.

– Я вынужден попросить вас… Во избежание… Незамедлительно отвечайте на мои вопросы. – Тигриная улыбка на лице Пападакиса сменилась гримасой бесконечного презрения ко всему сущему и особенно – к Зауру. Когда шеф иронизировал, он переходил на «вы», но мало кто понимал соль его шуток, Зауру тоже не было смешно. – Итак, что здесь произошло?

– Эти бандиты… Они оказали сопротивление… Есть основание предполагать, что известный киевский работорговец Ильяс причастен к криминальной группировке, нелегально, против воли изымающей у доноров органы…

Пападакис нетерпеливо махнул свободной рукой, прерывая слишком уж официальный доклад Заура.

– Вы отложите все свои гражданские дела и займетесь этим делом вместе со мной. Временно я назначаю вас помощником народного мстителя. – Пападакис резко вынул руку из-под пиджака и швырнул что-то Зауру.

Тот рефлекторно поймал небольшой кругляш и с удивлением уставился на него – это был простенький, без изысков, значок активиста. Активистами в народе называли тех, кто выявлял желание и оказывался достойным содействовать палачам. Так сказать, оказывать посильную помощь на общественных началах.

Не бог весть что, не Знак, но всё-таки…

В груди у Заура потеплело. Его неожиданно растрогал поступок шефа.

Пападакис тут же сообщил Зауру его права и обязанности в новом его качестве – пробубнил заученную до автоматизма фразу:

– Отказ помочь представителю власти расценивается как саботаж и вредительство, направленные на подрыв устоев нашего демократического государства и караться будет соответственно. Надо объяснять, как именно, а, кандидат в палачи?

Кандидат?.. Теплота в груди превратилась в жаркий расплав, что вот-вот испепелит рёбра и, продырявив кожу, выплеснется на ноги. Да Заур практически реабилитирован! Пападакис даёт ему шанс вновь занять достойное место в строю палачей! Это будет прецедентом, ведь раньше…

– За мной. – Развернувшись на сто восемьдесят, Пападакис зашагал к квартире Ильяса, не обращая внимания на помехи, которые могут возникнуть в пространстве, и помехи – Милена и Хельга – тут же поспешили уйти с его дороги.

Шефу не надо доставать Знак – без того понятно какая у него профессия, и то, что среди коллег он отнюдь не мелкая сошка.

И всё же блондинка не преминула испортить величие момента ехидной подколкой:

– Эй, жиртрест, ты чего, пузом собрался дверь вышибить?

Пападакис проигнорировал её слова, даже не посмотрел на Милену, будто её вовсе не было.

– Может, подмогу вызвать? – предложил Заур, зная, что это его разумное предложение шеф не воспримет как трусость, а дамы… мнение Хельги в данном случае не очень важно, он потом ей всё объяснит.

– Сами справимся, – отрезал шеф.

Это было очень на него не похоже. Зачем марать свои руки, если есть руки подчинённых? Из кабинета Пападакис выбирался лишь по очень серьёзным делам. Так что он вообще тут делает?..

Вся фигура шефа говорила о его поистине богатырской силе. Без малейшего напряга Пападакис мог сам, приподняв за бампер, оттащить метров на пять внедорожник «вепрь», из-за которого образовалась пробка в центре города. Однажды Заур лично наблюдал это из салона своей «воли». «Вепрь», кстати, принадлежал Пападакису, который и был виновен в ДТП. Но кто узаконит начальника Управы?..

Поэтому предположение Милены насчёт того, что шеф вышибет животом бронированную дверь, новоявленный активист воспринял без малейшего сарказма. От Алекса Пападакиса всего можно ожидать. Вот Заур и надеялся на самые разные сюрпризы, – от удара мощной ногой-окороком в косяк до закладки тротила по периметру двери и вытащенного из-под плаща гранатомёта. Но то, что произошло, было вне границ его фантазии.

Шеф просто постучал в дверь.

Не принялся лупить в неё кулакам и ногами, а интеллигентно так слегка приложился костяшками пальцев. Обнаружься звонок, он наверняка нажал бы на кнопку.

И никакого тебе требовательного рыка вроде: «Откройте! Народные мстители!»

Удивление Заура стало бескрайним, когда дверь таки открыли, и на порог вышла кареглазая юница-брюнетка лет восемнадцати в отнюдь не целомудренном халатике. Судя по мокрым волосам и фену в её руке, она только из ванной. Лицо её озаряла приветливая улыбка человека, который не умеет бояться, потому что не знал никаких жизненных невзгод. Заур хотел бы уметь так же напрягать свои мимические мышцы.

– День добрый. – Лёгким кивком Пападакис обозначил галантный поклон. – Можем ли мы увидеться с Ильсом?

– А его нет. – Девушка чуть наклонила голову, отчего на лицо её упала непослушная влажная прядь. – Мы уже неделю как не виделись. У него дела важные… Но он звонил, обещал заехать после торжества.

Наконец она заметила за широкой спиной шефа Заура, Хельгу с блондинкой и ноги одного из трупов в луже крови. Улыбка сползла с милого, если не сказать красивого, лица. Оно показалось Зауру знакомым. Где-то он уже видел эти черты, да и жесты её…

– Когда мы уйдём, вызови палачей и труповозку, – велел брюнетке Пападакис и двинул к лифту. Он ничуть не сомневался, что активист Заур последует за ним.

И он не ошибся: Заур последовал. За ним устремились Милена и Хельга. Все они чудом – учитывая габариты Пападакиса и ширину бёдер Хельги – втиснулись в кабинку.

– Навестим Ильяса на празднике жизни, – первым нарушил напряжённое молчание Пападакис. – День рождения у него сегодня. Я знаю, где отмечает.

Консьержки не было в её закутке, а на улице Заур не увидел «вепря» шефа, что показалось странным. Почему шеф без личного автотранспорта? Не на такси же он сюда приехал?.. Что-то ещё Заур упустил, какую-то на порядок серьёзнее странность, только вот он никак не мог сообразить какую. Сильно Пападакис его по голове ударил, немного подташнивает.

Не дожидаясь попутчиков, шеф зашагал к «хаммеру», будто абсолютно был уверен, что этот джип – Заура и его подруг. На проезжей части машины тормозили перед ним, с визгом разворачивались, но Пападакис, казалось, их не замечал. Для него существовали лишь только он и его цель. Всё прочее, мешающее, не имеющее отношение, шеф отказывался не только замечать, но вообще воспринимать.

Стоило Милене разблокировать двери, Пападакис тут же юрко плюхнулся на сидение сзади, умудрившись при своих нескромных габаритах закинуть ногу за ногу. Заур сел рядом, заметив, как шеф повёл носом назад, к багажнику, где лежал арсенал. У Пападакиса прямо нюх на криминал.

– Может, скажете, куда едем? – Уже не «жиртрест», уже на «вы». На Милену явно подействовала манера общения начальника Управы.

– Давай прямо, первый перекрёсток направо, – скомандовал шеф. – Потом дальше скажу.

Хельга скривилась, будто укусила несвежее, Зауру тоже не понравилась скрытность Пападакиса, но не Милене – она рванула с места так, что тушу пана Алекса распластало жирным пятном по сидению.

– Телевизор включи, – велел шеф, действительно не страдая от перегрузок или же умело маскируя дискомфорт. – А то тихо, как в гробу.

Проявив неожиданную покладистость, блондинка вновь повиновалась.

Заур мельком взглянул на экран – и прикипел. Уж очень его заинтересовали новости из-за рубежа. Не каждый день палач убивает президента страны. Тем более – твоей страны. Тем более – твой коллега, с которым ты буквально вчера пил хмельное в автозаке, везя на казнь известного на весь мир преступника[14].

Мигель – так звали палача-убийцу. Он был одним из тех, кто сопровождал гаранта в поездке на саммит в Штаты, где гарант должен был на весь мир объявить, что он намерен развязать ядерную войну. У мёртвого президента – камера показала его крупно – на руке были часы «Bregguett», верный признак того, что с ним при жизни было не всё в порядке. Так что Мигель, получается, совершил подвиг? Только вот об этом никто не узнает…

И потому у начальства Мигеля – у его непосредственного босса Алекса Пападакиса – серьёзные неприятности.

Вот, значит, в чем кроется разгадка странного поведения шефа: у него такие проблемы, что хоть вешайся, и потому срочно требуется раскрыть громкое дело. Лучше – совершить подвиг. Это всё для того, чтобы выглядеть перед новым руководством страны не обделавшимся по самое не хочу функционером, но крутым героем-палачом со слегка подмоченной репутацией.

Умно, ничего не скажешь. Заур усмехнулся, глядя на гладкие щёки Пападакиса. Но главное – его хитроумные планы на пользу общему делу.

Сам того не зная, шеф – бывший шеф! – совершит богоугодный поступок.

Вместе с Зауром, Хельгой и Миленой он спасёт человечество.

* * *

Будка в кузове грузовика, в которую нас загнали Осёл и Птичка, была сделана абы как и абы из чего. Половину заклёпок, соединяющих ржавые листы с балками, сорвало, сварочные швы прохудились и разошлись, но и того, что осталось, вполне хватало, чтобы удержать меня и Патрика внутри душегубки. Нас пристегнули «крабами» к цепи, вторым концом намотанной на горизонтальную трубу, пересекающую всю будку по диагонали на уровне моей груди, переведя тем самым шансы на побег из «очень вероятных» в «крайне сомнительные».

Но пока я жив, свободу буду искать неистово, безнадёжно это или нет. Нет такой темницы, которая сумела бы удержать Максимку Краевого!..

Правда, будке это пока удавалось.

Листы металла скрежетали и трещали. Если хотелось пройтись-размяться, следовало внимательней смотреть под ноги, потому что кое-где поверхности были заляпаны дрянью, по виду слабо отличающейся от солидола да и поскользнуться на этой дряни было так же просто как на солидоле, что я дважды уже, чертыхаясь, проделал.

Предупреждаю: нельзя близко подводить забрало к решётке на двери, чтобы на колдобине о металл не расхряпать прозрачный материал, из которого оно сделано. На моём забрале сплела паутину трещина, уничтожившая множество нервных клеток у меня и Патрика, ибо мы знали, чем грозит разгерметизация защиты. Обошлось – прошло уже несколько часов, стемнело, потом рассвело, мы поспали, а теперь я вновь у решётки – наслаждаюсь проплывающими мимо пейзажами. Даже там, где асфальт был свободен, грузовик неспешно полз по улицам, бессистемно, как мне казалось, сворачивая то вправо, то влево. Частенько он останавливался на перекрёстках, будто ожидая зелёного сигнала светофора, хотя не было тут никаких светофоров, зато попадались остовы машин, которые следовало столкнуть тараном с пути.

Вот и сейчас я пялился на разрушенный город, от которого меня отделяла решётка. Из канализационной шахты, мимо которой проехал грузовик, выбралась биомеханическая тварь омерзительной наружности – что-то вроде гигантской многоножки – и, споро рыся всеми своими лапами, помчалась вслед за грузовиком. Я зевнул. И в тот же миг молния ударила в многоножку, продырявив её, точно шпилька – обычное насекомое. Из окна дома, к которому вездеход приблизился на повороте, на крышу будки прыгнуло что-то крупное, я толком не успел рассмотреть это существо. Будка изнутри и – главное! – снаружи пошла синими мелкими молниями, которые змеились по стальным поверхностям, пока прыгучая тварь не свалилась с грузовика на асфальт. У неё было несимметричное тело, как и у многих бионоидов. Когда она приземлилась на будку, сработал датчик, контакты замкнулись… Многие бионоиды – согласно моим наблюдениям – плохо переносят электричество.

Если я и Патрик хоть немного поспали, то ни Осёл, ни Птичка не сомкнули глаз, или что там у них вместо. Ведь одному надо было вести грузовик, а второму – отстреливаться от разнообразнейших тварей, общим у которых было одно – они хотели растерзать грузовик и тех, кто в нём ехал.

В какой-то момент Патрик искренно пожелал Ослу и Птичке удачи. Чуть позже я понял, что передумал покидать будку – побег временно отменяется – и понадеялся, что в кабине предостаточно зарядов для единственной уцелевшей пушки, стреляющей шаровыми молниями.

Ещё залп – спасибо нашим метким хозяевам! – и ещё один клыкастый монстр в агонии засучил когтистыми лапами.

Сбавив ход, грузовик принялся огибать самое настоящее бионоидное чудовище – помесь птицы и самолёта. Нам повезло, что оно давно погибло: поржавело там, где туловище-корпус его состояло из металла, и прогнило – где из плоти. Обнажились белёсые кости, опутанные проводами. По конструкции или же строению тела – верхнеплан с тонким стреловидным крылом частично, кстати, оперённым – монстр отдалённо напоминал B-52[15]. В центральной части фюзеляжа в таком случае должен располагаться бомбоотсек. Интересно, эта «птичка» могла нести кассетные «яйца» прямо в воздухе? Кабину экипажа этому аналогу межконтинентального ракетоносца заменяла голова с единственным каплевидным глазом – там, где у обычного самолёта фонарь выступает над обводами фюзеляжа. Шасси отсутствовали, при жизни бионоид разгонялся с помощью мощных лап с внушительными когтями.

Я представил себе монстра, способно убить эту «птичку» – и содрогнулся. Куда приятней думать, что она умерла от старости. Или же у неё закончился срок эксплуатации.

Сев прямо на пол и оперевшись спиной о стенку, я вновь заснул. Когда ещё доведётся нормально отдохнуть?..

Проснулся я от того, что «краб», сдерживающий мои запястья прижатыми друг к другу, вдруг чуть дёрнулся, его хитиновое тельце мелко, но ощутимо завибрировало.

Стараясь не выказать тревоги, я показал «краба» сыну:

– Патрик, с этой штуковиной что-то происходит.

Все бионоиды, которых я видел в этом секторе, предназначались для нанесения урона потенциальному противнику, поэтому логично было предположить, что с «крабом» вот-вот случится что-то нехорошее для нас. К примеру, он взорвётся, откроив мне кисти. В таком случае стоило выставить руки вместе с бионоидом за пределы будки, чтобы Патрика не зацепило осколками хитина и моих костей. Благо зазоры между прутьями решётки позволяли это сделать.

– Сынок, отойди подальше, в угол. – Я мысленно выругал себя за то, что обратил внимание мальчишки на свою проблему. А то ещё кинется на помощь. Едва не потеряв равновесие на очередном ухабе, я шагнул к решётке.

И не успел.

Хитин «краба» пошёл трещинами, из которых выступило нежно розовое мясо сплошь в прожилках проводов. Ещё я заметил стеклянную капсулу, в котором активно пузырилась голубоватая жидкость, и это кипение мне сразу не понравилось.

Щёлк! – капсула лопнула, жидкость потекла по «крабу», испаряясь дымкой и заставляя мясо поменять цвет на белый.

Мне оставался всего шаг до решётки, когда грузовик резко остановился – и меня отбросило назад чуть ли не к Патрику. Я услышал, как со скрежетом открылись дверцы кабины.

– Батя, ты чего?! – Вопреки запрету, сын поднялся и, звеня цепью, шагнул ко мне. – С тобой всё в порядке?

– Сиди в углу, я сказал! – Я нечасто приказываю ему, но иногда надо повысить на ребёнка голос, чтобы защитить от беды.

Я повторил свой путь сначала, и мои запястья уже были у самой решётки…

«Краб» взорвался.

Защиту забрызгало его белёсо-розовыми ошмётками и обесцвеченными голубоватой жидкостью кусками хитина. Это было сравнимо с тем, что бывает, если куриное яйцо сунуть на пару минут в микроволновку.

К счастью, никто, кроме бионоида, не пострадал.

Зато нашу будку посетили гости. И попали они сюда вместе со мной. Мелкие «крабики» – я насчитал пять штук – ползали по железному полу и, находя очередной кусок плоти родителя, начинали жадно его пожирать. Японка одарила меня наручниками на сносях. Как это по-женски.

Дверь будки распахнулась. Птичка направил на нас оружие и зачирикал, очевидно желая, чтобы мы вели себя прилично, скромно и не хамили. Заметив «крабиков», Осёл пришёл в возбуждение и, забыв о предосторожности, залез в будку. В двух шагах от меня он встал на колени и, ползая, принялся собирать только-только родившихся бионоидов. Я почувствовал, как по спине у меня что-то пробежало и замерло на плече. Это был «крабик». Шестой, изначально мной не замеченный. Повинуясь импульсу, – ну вот не хотелось мне, чтобы малыш, акушеркой которого я стал, попал в лапы к Ослу! – я незаметно снял его с себя и сунул в карман скафа. В соседнем заворочался «ёж», о котором я совсем забыл. Значит, жив ещё. Я погладил его через ткань – и стало тепло как-то на душе, приятно, будто взял в руки мурчащего котёнка. Левее в другом кармане лежал магазин с патронами – и понятно, что не оружие, что толку никакого, а всё-таки не выбрасываю. Набрал всякого добра в исходнике, теперь таскаю из сектора в сектор…

Словив всех «крабиков» – кроме того, что царапался у меня в кармане – Осёл отстегнул нас от цепи и выбрался из кабины. Птичка прочирикал длинную речь, после которой Патрик первым выпрыгнул из будки, а уж потом и я.

Грузовик оказался чуть ли не в самом центре зоны сплошных разрушений. На километры вокруг не было ни единого целого дома. Небо над руинами закручивалось спиралью свинцовых облаков, в которых сверкали молнии и громыхало. В сотне метрах от нас довольно приличную площадь огораживал высокий забор, сделанный из подручных материалов, – из ржавых тачек, которых полно в городе. Сюда их свезли-стащили, установив друг на дружку и прихватив сваркой, болтами и просто проволокой. Получилась крепкая высокая конструкция, перебраться через которую было не так-то просто. Через каждые метров двадцать над забором топорщились вышки, на которых загорали в ожидании врага вооруженные аборигены. Я бы с удовольствием рассмотрел этих существ повнимательнее, но потом. Сейчас же меня заинтересовал ряд высоких жестяных бараков за забором – много, десятка три. У всех бараков были полукруглые рифлёные крыши, они же стены. Бескаркасное арочное сооружение – так называются подобные образцы архитектуры у вояк нашего с Патриком мира. По сути они – большие консервные банки для хранения материальных ценностей, техники, боеприпасов, ГСМ и укладки штабелями военнослужащих на удобные панцирные кровати или же комфортабельные нары.

– Куда это мы попали, а, сынок?

Патрик пожал широкими плечами.

Снаружи забора, неподалёку от грузовика-вездехода, возвышалось нечто двенадцатиколёсное размером с пятиэтажку. На самом верху «пятиэтажки», куда вели две лестницы наподобие тех, что для эвакуации при пожаре, ржавели топливные цистерны. Заметил я и выносную платформу с походной кухней, пластиковыми столами и табуретами. Над всем эти хозяйством торчал длиннющий шпиль антенны. Или громоотвод. Носовую часть – там, небось, располагалась кабина размерами под стать сему транспортному средству – уничтожил взрыв, так что некогда самоходная штуковина теперь могла передвигаться разве только на буксире.

Подняв над шлемом пушку, Птичка зачирикал по-своему, но на сей раз без нервов, уважительно, и помахал свободной четырёхпалой рукой парням, засевшим на «пятиэтажке».

С крыши многоколёсного блокпоста ему прокудахтали что-то ободряющее и даже отвели от грузовика ствол гаубичного калибра и с десяток пукалок поменьше, но вряд ли безвредных для организмов людей. Значит, бойцы блокпоста определили-таки в Птичке аборигена и дали «добро» на проезд, потому как он тут же затрусил в головную часть вездехода и юркнул в кабину. Миг – и движок исполнил на бис свою надрывную песнь на повышенных оборотах, бахнуло чёрным выхлопом из труб. Грузовик свернул вправо и двинул по накатанной грунтовке, если грунтом можно назвать спрессованные обломки кирпича и бетона. Грузовик так трясло на ухабах так, что удивительно, как он ещё не развалился. Вдоль дороги тут и там темнели провалы правильной круглой формы. Шахты какие-то?..

Осёл остался охранять меня и Патрика.

Когда грузовик, обогнув забор, скрылся из виду, сверху опять закудахтали.

Патрик без особого на то повеления потопал через развалины к поселению. Меня же Осёл ткнул стволом между лопаток, вынуждая сдвинуться с места. Идти нам предстояло по тропке, виляющей меж куч строительного мусора и огороженной поручнями – трубами, вбитыми в грунт и соединёнными между собой арматурой. Я без труда смог бы перебраться через это ограждение. Однако мой пыл быстро охладили – Осёл проревел что-то, указывая на развалины по обе стороны тропы, а Патрик, как будто понял его, сказал мне:

– Батя, не вздумай бежать. Только на тропе безопасно. Все остальные подходы к поселению заминированы.

О как! От кого, интересно, местные жители отделились столь серьёзными фортификационными сооружениями? Ну да мало ли тут бионоидных тварей…

Над нами, вентилируя воздух, привычно вились «мячи». Я уже почти что не замечал их присутствия, они стали для меня частью окружающего пейзажа. А вот Патрик то и дело на них недоверчиво косился.

Примерно на полпути к автомобильному забору нас встретила делегация из десятка безумно уродливых хмырей. Мы столкнулись с ними лоб в лоб, выйдя из-за высокой кирпичной насыпи.

Осёл проревел. Патрик остановился, я тоже. На сей раз пихать меня стволом между лопаток конвоир не спешил. Процессия хмырей замерла статуями метрах в пяти от нас.

От их сплочённого коллектива отделился невысокий, но весьма широкий в плечах мужчина. Ноги у него были короткими и кривыми, зато шлем ему достался заметно больше, чем у меня, и то, казалось, пространства под забралом было мало, чтобы вместить патологически крупную голову мужчины. Хотя, быть может, в том не было никакой патологии. Что мне известно о расах, проживающих в иных мирах? Ну, у некоторых из них по шесть пальцев на руках, а другие похожи на крыс-переростков, которым удалили глаза. Так почему бы не быть расе с особо развитым мозгом или просто с громадным черепом? Я мысленно окрестил мужика Голованом.

С чего я вообще решил, что существо это – мужского пола? Да потому что он – или оно? – точно не было бабцом!

Широкоплечий мужик что-то прохрипел и прокашлял в микрофоны шлема, после чего, ожидая какой-то реакции на свой бронхит, уставился на меня.

К моему величайшему удивлению Патрик закашлялся в ответ.

Голована это першение в горле привело в дикое возбуждение – он тотчас разразился таким кашлем, что лёгкие его просто обязаны были вылететь из глотки и заполнить собой весь шлем. Хмыри даже не пошевелились.

Только слепой не увидел бы, что скаф Голована – да и вообще вся его защита – есть произведение изобразительного искусства. Разрисован он был бутылочного цвета узорами-картинками. Вот на животе нечто вроде русалки, но с пятью парами грудей и головой гиены. На левом бедре скалится зверь, одновременно похожий на тигра и на кролика, и потому более опасный, чем медведь под ним, типичный наш медведь, только балалайки не хватает… Я хмыкнул, обнаружив в хитром сплетении узоров на скафе – в грудной его части – собор с куполами без крестов. Вмиг всё стало понятно. Это не просто рисунки, это аналог зэковских татуировок!

Выходит, тут не поселение посреди бионоидного сектора, а лагерь для заключённых! А хмыри – сидельцы, и у всех разный статус: кто-то в законе, а кто-то в мужиках ходит, оборудование чинит. На коже регалии набить не получится, а если и набиты уже, – никому не покажешь, не похвастаешься. Ибо скаф надёжно защищает тебя. Скаф – твоя вторая кожа. Вот потому и…

М-да, порядки тут, похоже, как в обычной земной колонии строгого режима.

Я попробовал представить, как в скафе можно опустить особо провинившегося мажора. Не сумел. Да и не очень-то хотелось, лучше Милену представить в белом её платьице с вырезом спереди и сзади, а лучше вообще без платьица…

Голован продолжал пялиться на меня.

– Батя, чего молчишь? Это уже неприлично даже, – прошипел Патрик.

Неприлично смотреть так пристально на незнакомых мужчин. Особенно – если в прошлом у них служба в спецвойсках, тюрьма, Чернобыль и подземелья Парадиза, не говоря уже о купании с косаткой.

– А ты чего шепчешь-то, сынок? Этот хреноголовый всё равно ничего не поймёт, даже если услышит!

Хмыри слегка зашевелились. Лицо Патрика под забралом стало сметанным, а Голован наоборот – отчётливо побагровел и зашёлся новой порцией кашля.

– Туберкулёз у тебя, что ли? – участливо поинтересовался я.

Кашель стал громче, в нём прорезались угрожающие нотки.

Выражение мордочек хмырей приобрело подобие осмысленности.

– Батя, ты чего творишь?.. – услышал я сквозь хрипы и легочные бульканья мужика. – Это ж местный авторитет, без него нам помощи не будет точно. Он к тебе со всей душой, а ты…

– А мне что, тоже ему покашлять в ответ? Со всей душой?

– Только не говори мне, что не понимаешь ни слова из того, что он говорит.

– А он что-то говорит?

Патрик застонал. Хмыри смотрели на нас со всё возрастающим интересом.

– Батя, у тебя переводчик в шлеме не настроен? Перевод не слышишь?

– Какой ещё переводчик?

Патрик чуть поклонился головану и зашёлся длинным и продолжительным кашлем, после чего сообщил мне:

– Я сказал этим уважаемым господам, что мы приносим свои глубочайшие извинения. Произошла техническая накладка. Сейчас мы всё устраним, тогда можно будет продолжить переговоры…

– Хватит уже трепаться попусту, метать перед непонятно кем бисер, – перебил я сына. – Давай уже, наладь мне этот чёртов переводчик, о котором я впервые вообще слышу. И прекращай кашлять. Домой вернёмся – сам тебя отведу к врачу.

Ну, Патрик и наладил.

Да так, что у меня едва не случилось сотрясение мозга.

Сотрясать-то у меня, честно говоря, нечего, но всё-таки – зачем лупить любимого папашку кулаком по шлему? Не жалко мою голову, хотя бы поостерёгся перчатку порвать …

Зато сразу всё стало понятно. В кашле Голована появился смысл. Он приветствовал новых узников совести, – то есть нас – предлагал им – то есть нам – чувствовать себя как дома, но не забывать, что мы тут не одни, что существуют некие правила общежития. Я сказал, – а динамики шлема это ему прокашляли – что мы не собираемся мотать тут срок, спасибо, конечно, за приглашение, мы ценим местное гостеприимство, нам нравятся бараки и заборы, от вертухаев на вышках мы тоже без ума, но так уж получилось, что нам надо идти дальше, к Цитадели, чтобы избавить миры от присутствия путников.

После упоминания Цитадели хмыри за спиной Голована совсем уж оживились, и что-то такое промелькнуло на лице их бугра, который не сразу сумел справиться со своей мимикой. Кстати, о хмырях, мне кажется, стоит сказать хотя бы пару слов, они того стоили.

Слева от Голована стояло нечто. Из головы – головы ли? – этого иномирца торчало здоровенное фиолетовое перо. За спиной – спиной ли? – высилась кривая ржавая труба, из которой неуверенно курился дымок. Рук – рук ли? – у иномирца было четыре. Одна заканчивалась вовсе не кистью с пальцами, а специально, как мне показалось, затупленным обломком меча. Вторая была… ложкой, которая вполне могла бы быть половником. Наконечник третьей извивался набором щупалец. А четвёртую кто-то так тщательно перебинтовал, что её назначение осталось для меня загадкой. Каких-либо половых признаков, спецсредств защиты от радиации или хотя бы одежды на иномирце не наблюдалось. Звуков Перо – а как ещё его назвать? – не издавал, а движения его мой переводчик отказывался воспринимать как связанную речь.

По соседству с Пером чуть покачивался иномирец, весь в серых пластинках, стальных таких накладках, на руках и ногах почему-то покрытых жёлто-чёрными полосами. Из-за полос я сразу окрестил его Зеброй, и потому, когда он отчётливо заржал, ничуть не удивился. Куда больше меня смутили голые ступни иномирца – с посиневшими пальцами и грязными ногтями. Маникюр у него тоже не отличался аккуратностью. Голову Зебры венчал совершенно прозрачный шлем, так что всякий желающий мог в подробностях рассмотреть неровный, будто вмятый, череп без волос, с выпуклыми оранжевыми глазами и с дыхательной маской на нижней части лица.

Пока я рассматривал этих двух индивидов, Голован терпеливо объяснял, что не воспользоваться гостеприимством лагеря для лиц, сосланных путниками, нам никак нельзя. Это попросту вредно для нашего здоровья, уверял он, особо напирая на то, что частенько вновь прибывшие тайно покидают расположение лагеря, но девять беглецов из десяти возвращались в течение недели, половина остальных – через две. Только ничтожный процент находил себе место на просторах сектора. В лагере проще выжить. Сюда путники регулярно высылают провиант, новые скафы, чистую воду, оборудование, необходимое для поддержания в порядке систем жизнеобеспечения бараков. Ничего этого нет и быть не может в покинутых разрушенных городах, населённых всяческими агрессивными тварями-бионоидами… Из его рассказа я понял, что, как и мы, зэки не попадали сразу в бионоидный сектор, что их через предыдущие техно и биосектор сопровождали проводники-метаморфы, а потом бросали у самого портала, доверив самим себе. Поэтому у порталов постоянно дежурят мобильные группы, которым доверено спасать новичков.

Он бы ещё кашлял и кашлял, но мне хотелось кое-что уточнить:

– А что же произошла с нами? Кто была та женщина, что нас пленила?

Патрик развил тему:

– И почему ваша мобильная группа выменяла нас у неё на… на всякое нужное?

Вместо Голована ответил другой иномирец. Если бы колобок из сказки сильно поправился, – центнера эдак на три – стал бы одноглазым да обзавёлся хитиновой бронёй, из редких отверстий в которой обильно сопливело бы розовым, то он выглядел бы в точности как это существо.

Так вот насчёт ответа – на розовой слизи вздулся пузырь, звонко лопнул, вследствие чего переводчик радостно сообщил мне: «Превед, кровавчег!» На всякий случай я решил к товарищу Колобку тылом не разворачиваться. Пузыри по всему ему хитину принялись надувать и лопаться, из чего мы узнали, что женщина – вольница, что она сама по себе, и что она подлая торговка. А ещё из его монолога я понял, что на каждого зэка, зарегистрированного в лагере, путники выделяют определённое количество материальных благ и жранины. Но самоназначенное начальство тюряги перераспределяет пайки по собственному усмотрению – так, чтобы не поровну, но возник излишек, более нужный начальству, чем остальным.

«Вот почему, – смекнул я, – мы понадобились живыми. Местные сидельцы посчитали нас за зэков и потому уверены, что путники будут присылать для нас много вкусного. Они собираются нас зарегистрировать, а потом отобрать паёк…»

Вот только их незатейливая афёра может обернуться катастрофой. Ведь мы тут по собственному желанию, а не для того, чтобы отмотать от звонка до звонка по суду и следствию захватчиков.

– А что, если мы откажемся? – прямо спросил я у местных авторитетов.

Голован скрестил руки на груди и лишь разок отрывисто кашлянул. Переводчик его возмущение распознать не смог.

Осёл, топтавшийся сзади, грубо ткнул мне стволом в поясницу.

Колобок надул всеми своими дырочками пузыри из слизи и одновременно хлопнул их.

Про Перо, Зебру и прочих столь же симпатичных я не говорю, потому что их всех переплюнул робот, растолкавший товарищей, чтобы выбраться вперёд и взглянуть на меня поближе. В японских мультах таких называют «меха». В одной клешне-манипуляторе он сжимал громадный пулемёт с шестью стволами, собранными в пучок, и лентой патронов, протянутой к внушительному ранцу за спиной. Пальцы-захваты второй клешни со скрипом сжались в кулак, потом разжались, потом опять, после чего цикл повторился. Заклинило его, что ли? Ступни, как и всё вообще у этого иномирца, были стальные, на гидравлике – в поршнях чвакало, стоило ему пошевелиться. В правом коленом сочленении громко щёлкнуло, когда робот приблизился ко мне и Патрику ещё на шаг. Я уж подумал, что меха так общается, но нет, переводчик промолчал. На броненакладке, что протянулась от левого колена до самого плеча, краска облупилась, из-под неё вычурно проступила грунтовка. Или это выведен чёрным иероглиф, намекающий, что меха прибыл в исходник из мира победившего аниме?

Сейлормун тут только не хватало вместе покемонами!..

Среди всей этой груды металла как-то нелепо смотрелась вполне нормальная голова в шлеме, навроде тех, что у меня и Патрика. Сквозь прозрачное забрало на нас уставились огромные – в половину лица – фиалковые глаза. Пулемёт в руке-манипуляторе хищно дёрнулся, у оружия тоже было чем смотреть – две крысиные щёлки с красными зрачками изучили нас с темени до пяток. По спине у меня пробежал холодок. Пулемёт-бионоид вполне мог жахнуть по нам без ведома хозяина – если он недостаточно хорошо воспитан, то есть плохо дрессирован.

И всё же я никак не выказал страха.

– Последний вопрос. На кой забор с вышками вокруг лагеря? Кого вы боитесь?

Напрасно я так.

Ибо робот-меха открыл-таки огонь из пулемёта.

Клешня-манипулятор его слегка подрагивала, когда его шестиствольный пулемёт-бионоид, безбожно громыхая и треща, выпускал-выплёвывал очередь за очередью по ничем не примечательным развалинам в полукилометре от нас. Тем оглушительнее показалась тишина, возникшая, когда он перестал стрелять. Скрип его пальцев-захватов, щелчки сочленений и чвяканье поршней гидравлики показались мне самыми сладкими звуками, из тех, что я слышал.

Я-то уж думал, что меха хотел нас завалить, но он жахнул не по нам, а над нашими головами.

Его фиалковые глаза сквозь прозрачное забрало внимательно смотрели на развалины. Крысиные щёлки-глазки пулемёта – тоже.

Голован кашлянул:

– Показалось?

Чуть помедлив, меха со скрипом кивнул.

Тогда Голован повернулся ко мне и Патрику:

– Насчёт Цитадели и путников… Это не шутка?

Глава 7 Выхода нет

Следуя указаниям Пападакиса, Милена вывела «хаммер» на Столичное шоссе, с двух сторон зажатое сосновым бором. Блондинка гнала так, что попутные и встречные машины превратились в две сплошные многоцветные полосы, огибающие джип в опасной близости от его бортов и бампера, но брезгующие прикоснуться к гангстерской тачке.

У Заура появились смутные предположения насчёт того, куда они едут. Но этого быть не могло! Откуда у работорговца такие деньги, чтобы… Хотя, Ильяс ведь не простой работяга, вкалывающий у станка, но хозяин процветающего бизнеса. К тому же он причастен к торговле человеческими органами, что наверняка приносит существенный доход. Так что, пожалуй, ничего удивительного.

Хельга таращилась по сторонам, высматривая лося, оленя, хотя бы белочку с грибочком в лапках. Она столько лет прожила в подземелье, ей так, наверное, всё это безмерно интересно… Заур в который раз за последние дни преисполнился любви к прекрасной женщине, доверившей себя ему, лысому искалеченному уроду…

Внезапно «хаммер» подбросило так, что палач едва не пробил черепом крышу. А ведь до этого на шоссе не было ни ямки, ни колдобинки. Тут лучший асфальт в Киевской области, а то и вообще на Украине.

«Мина! – мелькнула мысль. – Напоролись на противотанковую!..» После всего, что случилось за последние дни, это казалось вполне логичным завершением приключений на свою задницу.

Но взрыва не прозвучало.

– «Лежачий полицейский». Почти приехали, – подал голос Пападакис и распорядился: – Тут налево сверни.

Он сидел темнее грозовой тучи. Таким Заур своего шефа ещё не видел. Бывал шеф страшен в ярости, бывал неутомимо весел на ежегодных декабрьских застольях в Управе, но сейчас выглядел подавленным. Алекс Пападакис, лучший из лучших, убийца в Законе чего-то боится?!

Нет, это не страх.

Заметив, что Заур на него смотрит, шеф вмиг подобрался, вновь превратившись в опасного хищника, которому палец в рот не клади.

Милена ударила по тормозам. Пометив асфальт двумя чёрными полосами, «хаммер» встал перед въездом в посёлок-городок, обнесённый высоким бетонным забором. Да и как не встать, если тут пост охраны – выкрашенная в оранжевый стальная будка с бронированным стеклопакетом? Над будкой развивался жёлто-голубой флаг. Над дорогой, запрещая двигаться дальше, нависал внушительной толщины брус красно-белого шлагбаума.

В салон ворвался посвежевший за последние полчаса ветерок. Но всё ещё пахло разгорячённой сосновой смолой.

Чуть ли не по пояс из будки высунулся широкоплечий здоровяк. Колыхнулись его покрытые рытвинами оспин щёки. Чёрная униформа и берет поверх коротко стриженного шишковатого черепа здоровяку удивительно шли. Если кто рождается в рубашке, то он родился в своём нынешнем прикиде. Охранник выжидающе уставился на «хаммер», затем неспешно и обстоятельно, будто стараясь запомнить особые приметы, изучил лица всех в салоне. Задержал он взгляд лишь на Милене, – точнее на её декольте.

Не сговариваясь, пассажиры внедорожника уставились на него, как бы недоумевая, что щекастый парень в берете, лихо сдвинутом на затылок, до сих пор не поднял шлагбаум.

– Вы такой впечатляющий мужчина. – Милена одарила охранника улыбкой, от которой растаяли бы арктические льды, но в которой было столько же искренности, сколько в предвыборной речи депутата. – Я хотела бы проехать. Мой друг празднует день рождения. Я везу ему подарки. Целую машину подарков.

Лицо охранника вмиг потускнело, будто внутри головы его перегорела лампочка. Он втянулся обратно в будку и через миг навёл на внедорожник автомат с укороченным стволом и складным прикладом:

– Поворачивай, на! Стрелять, на, буду!

«Надо же, не сработала приворотная магия ведьмы, – подумал Заур. – Зло повержено!»

И потому настал черёд силам добра вступить в бой с привратником ада – Пападакис достал из кармана пиджака Знак и, лениво эдак сплюнув под будку, показал его охраннику:

– Уловил?

– Хрена тут ловить, дядя? – На щекастого секьюрити палаческие регалии не произвели ни малейшего впечатления. – Стрелять, на, буду! Поворачивай, на!

Вроде как незаметно и так же аккуратно – выпавшие тюбик помады, упаковка влажных салфеток и что-то очень гигиеническое не в счёт – Хельга вытащила из баула ПМ. И если уж Заур с заднего сидения оценил грацию её движений, то охранник и подавно. Здоровяк, не признающий авторитет слуг Закона, тут же – лязгающий щелчок! – снял «калаш» с предохранителя. Лицо его окаменело, палец лёг на спуск и традиционно побелел от напряжения. По обе стороны от джипа вдруг возникли такие же приветливые парни в чёрном и с автоматическим оружием на изготовку. Если кто в салоне дёрнется – вмиг изрешетят машину вместе с пассажирами, и бронепанели на дверях не спасут.

– Да открывай уже, – скрестив руки на груди, буркнул Пападакис. – Свои едут.

И вмиг ситуация изменилась.

Двое из ларца одинаковых с лица испарились так же незаметно, как и появились. Из рук здоровяка в будке будто сам собой исчез автомат. Щекастое лицо расплылось в смущённо-радостной улыбке – мол, простите, панове дорогие, что не признал, служба у меня такая, не со зла я, рад видеть, очень рад.

И оказалось, что шлагбаум уже поднят, и можно ехать.

Хмыкнув, Милена рванула с места, не снизив скорость даже перед двумя «лежачими полицейскими» подряд. На повороте от джипа в стороны шарахнулись пожилые женщины, судя по одежде и манерам проживающие отнюдь не в элитном посёлке, но работающие тут.

Надо же, как просто Пападакис разрулил ситуацию. Заур оглянулся: нет ли «хвоста»? Всё чисто. Но ведь даже Знак не помог, настолько тут дерзкая охрана, а шеф всего лишь сказал…

– Ско-орра-а! – вдруг нараспев выдала блондинка. – Скоро я увижу своего сына! Патрик, я еду к тебе! Ах как Максу от меня достанется… Заур, этот твой Ильяс, он ведь знает, где найти моих мужчин, верно?

Заур хотел сказать «Да!», но не смог. Попытался кивнуть – мышцы шеи свело. Зато рот его открылся наконец для правды.

– Милена, я должен сказать тебе…

– Только не говори, что влюблён в меня, а то Хельга мне глаза выцарапает!

– Ещё как, подруга, выцарапаю, – мрачно пообещала невеста палача.

Заур решил не обращать внимания на подколки и угрозы:

– Я должен сказать тебе, Милена… Ильяс, тот человек, он вряд ли поможет найти Края и Патрика. Даже не так… Я уверен, что он не знает, где их искать.

– Что?! – Милена остановила «хаммер» у ворот высокого забора из бутового камня, из-за которого доносилась музыка и слышались голоса. Ярость исказила её лицо, превратив из красавицы в фурию. – Ты солгал мне, святоша?! Но зачем?!

– Макс позвонил мне. – Заур достал из кармана плаща смотанный скотчем мобильник, экран которого «поплыл». – Он сказал, что в Киеве скоро случится теракт. Бионоид путников взорвётся. Будет ядерный взрыв, понимаешь?! Все погибнут, понимаешь?! Город будет уничтожен! Нужно найти, предотвратить. А времени мало! И я один. Мне нужна была помощь!

Но Милена ничего не хотела слушать:

– Ах ты хитрожопый ублюдок! Помощь тебе нужна была, да? Ах, помощь?! А ну всем выйти из машины! Мы нужно найти сына! Мужа найти! И плевать мне на весь Киев, на всех вас плевать!!!

– Подруга, ну что ты… – попыталась успокоить её Хельга.

– Милена, я приношу свои искренние… – Заур мысленно молил Господа, чтобы мобильник в его руке ожил, позвонил бы Макс, и объяснил своей жёнушке, что волноваться не стоит.

– Из машины, я сказала!!! – Блондинка открыла бардачок, сунула туда руку и вытащила ребристое яйцо противопехотной гранаты. Обычная «Ф-1», в народе – «лимонка». Холёные пальчики Милены прижали рычаг к корпусу гранаты. Кольцо с чекой она умело, без сомнений, выдернула и вышвырнула из джипа, так что не вставить уже обратно. Если она отпустит рычаг, спустя три-четыре секунды гаранта взорвётся. Радиус разлёта осколков – двести метров. Салон джипа остановит часть кусочков смертоносного металла, ослабит их убойную силу, но тем, кто в машине это слабо поможет.

– Желание женщины – закон, – вмешался в перепалку Пападакис. Голос его прозвучал спокойно, отрезвляюще. – Раз она хочет, чтобы мы вышли из машины, то мы выйдем. Верно, Заур?

– Верно, шеф. И моя подруга тоже так считает.

Подчёркнуто медленно, не совершая резких движений, чтобы не нервировать блондинку, которая и так уже была на грани срыва, Пападакис, Заур и Хельга покинули салон тачки. Не успели ещё захлопнуться за ними дверцы, а Милена уже развернула «хаммер». Взревев мощным мотором, внедорожник умчался обратно по асфальту, ведущему к блокпосту охраны.

Глядя вслед сливочно-белому джипу, Хельга ткнула Заура кулаком в живот:

– Доволен, да? Если уж соврал, так ври до конца. На чём теперь будем дальше добираться?!

– А мы уже приехали. – Пападакис громко выдохнул через нос. – Добро пожаловать в гости к Ильясу.

Пока они провожали взглядами Милену, ворота беззвучно откатились в сторону, а музыка и гомон за забором и вовсе затихли.

Обернувшись, Заур увидел, что на него, Хельгу и шефа нацелены десятка два стволов.

И те, кто целятся, готовы стрелять.

Мало того – они хотят открыть огонь.

* * *

После демарша робота и его глазастого пулемёта, отгрохотавшего у меня над ухом, я стал значительно сговорчивее. И даже без утайки рассказал, кто мы такие, откуда взялись и почему добровольно залезли к дьяволу в задницу. Как на духу вывалил всё о штурме Парадиза, о том, что Земля – последний мир для экспансии путников, и как только те захватят нашу планету, станет очень плохо, как считают крысозавры. А главное – я и мой сын Патрик знаем способ поставить путников на место. Надо всего лишь добраться до Цитадели, а уж там мы им зададим!..

Как именно наш семейный подряд задаст захватчикам, я до сих пор не знал. Мои попытки поговорить с сыном на эту тему низменно проваливались. Вот и сейчас не стоит упоминать при иномирцах, что я не в курсе всего. Могут ведь неправильно понять, подумают, что Макс Край – полный псих и аналогичное ничтожество.

В качестве алаверды Голован поведал мне, что в лагере нет и не было ни одного существа, по описанию похожего на крысозавра. Путников тоже не было. Крысозавров к ним в принципе не присылают, а зэки-путники попадаются, да. Но в бараках они долго не выживают – то травятся, бедолаги, то костюмчик защитный им попадается с брачком, то ещё что – в зависимости от фантазии провидения или их соседей.

Вообще-то, у путников есть свой лагерь. И у местных зэков с ними конфронтация. Потому-то и забор из ржавых тачек, и вышки со стрелками. Всё это нужно не только для защиты от агрессивных бионоидов, но и от путников, которым вечно мало жратвы.

– Эти ублюдки то и дело норовят урвать у нас кусок, – прокашлял Голован и осклабился: – Ну да неудивительно, у нас ведь снабжение лучше.

Он объяснил – а Колобок подтвердил его слова, хлопнув пяток розовых пузырей, – что сюда путники ссылают тех, кто неблагонадёжен. Зачем уничтожать? Это ведь негуманно. Да и куда полезнее поступить иначе. Каждый правоверный путник, где бы он ни был, в какой бы мир его ни занесло, может – и должен! – наблюдать за ссыльными. Считается, что это повышает нравственность среди населения.

– На самом деле, – подмигнул мне Голован, отличный мужик, который начал мне нравится, – это, Край, банальное запугивание. Посмотрите, граждане, что с вами будет, если вы окажете сопротивление властям.

Вот так-то. В бионоидный сектор исходника отправляли не только особо отличившихся в борьбе против путников иномирцев, но и инакомыслящих путников.

– Почему не в Тюрьму, куда меня как-то засадили? – спросил я у Голована, и он непонимающе уставился на меня. – Ведь у путников уже есть Тюрьма?

Вместо него ответил Патрик:

– Да потому что, батя, Тюрьма вне времени и пространства. Всё, что там происходит, происходит только там, ничего оттуда взять нельзя. Камеры, если их отправить в Тюрьму и включить, будут показывать белый фон, пустоту по сути. Потому что в Тюрьме ничего нет.

Понять его аргументы мне было не дано. Слишком много времени я провёл в Чернобыле, а потом сражался за жизнь в Вавилоне, вместо того, чтобы грызть гранит науки в университетах. Так что я с радостью поверил сыну на слово. И вновь обратился к Головану:

– Но как путники наблюдают за ссыльными?

Оказалось, что с помощью бионоидов-камер, которые могут летать, зарываться в землю, плавать и выживать чуть ли не в эпицентре ядерного взрыва. Гован указал на стайку «мячей» с пропеллерами, пронёсшуюся над нами. Десятки камер могут создавать репортаж, снимая происходящее с различных ракурсов. Они постоянно поддерживают связь со своим Центром. Потеря связи гарантированно приведёт к тому, что в точку последнего посещения выберется проверить что да как другой бионоид. Если и с случится неприятность, или он заметит нечто подозрительное, то в район направятся тысячи бионоидов-камер, предварительно оповестив путников о ЧП…

Голован ещё что-то кашлял, а я отчётливо вдруг себе представил, как миллионы – миллиарды? – путников замирают, впитывая всю ту инфу, что могут им предоставить бионоиды – вплоть до сердечного ритма и раздражения нервных окончаний заключённых. Всё это будет записано в мнемокопилки каждого из расы захватчиков и рекомендовано к повторному изучению в очередном мире, на очередном Привале. А учитывая, что от этих ощущений может получить удовольствие только закоренелый мазохист, можно предположить, что путники – не самый счастливый народ всех миров.

«Привал нам только снится», – всплыла в памяти поговорка путников, загруженная в мой мозг эрзацем швейцарских часов, который я надел на себя как-то по глупости.

Заметив, что я не слушаю, Голован замедлил шаг и осторожно, будто опасаясь сделать больно, тронул меня за плечо:

– Край, я хочу помочь. Тебе надо убедить всех наших отправить отряд к Цитадели. Вам двоим туда не пройти. Слишком опасно. Нужно сопровождение.

Считайте меня параноиком, но я всегда напрягаюсь, когда мне предлагают помощь. Это уже рефлекс. Я жду удара в спину или ещё какой подлянки. Люди бывают добрыми и отзывчивыми, только если им это выгодно. И не факт, что при этом будут соблюдены мои интересы. С другой стороны, что я знаю об иномирцах? Может, такие парни, как Голован, умеют делать добро бескорыстно, искренне?

Может. Но рассчитывать на это не стоит.

Судя по узорам на скафе Голована, он – мужчина, на многое способный.

В том числе на поступки, которых воспитанные люди стыдятся.

Надо было как-то прокомментировать порыв Голована, но сказать мне было нечего. Так и не дождавшись моего ответа, он повернулся к Перу, тому самому четырёхрукому иномирцу из его шайки, что вырастил у себя на черепе здоровенное фиолетовое перо и пренебрегал вообще какой-либо защитой от радиации и смертоносной химии.

– Созывай общий сбор, – велел Голован.

Перо остановился, развёл в стороны руки, тяжело задышал, краснея лицом-мордой, а потом замер с выпученными глазами и такой звук выдул из своей кривой ржавой трубы, что мы с Патриком покачнулись. Неуверенный дымок, что курился над раструбом, превратился с настоящую дымовую завесу.

Если кто из зэков, населяющих бараки, плохо слышал, то уж дым-то заметить должен был.

Общий сбор, значит? Ну-ну…

* * *

Бородатые бритоголовые мужчины, что целились в троицу, принялись гортанно выкрикивать угрозы на языке, которого Заур не понимал. Разобрать можно было лишь слово «палач» и русскую ненормативную лексику, цитирование которой было чрезмерным не только в женской компании, – Хельга всё это слушала – но и в коллективе сугубо сильного пола.

И – как обрезало, громкость выкрутили до минимума – разом все замолчали.

Потому что встретить незваных гостей вышел сам Ильяс.

Волосы у него были чернее копоти – до того, как он угодил в палату интенсивной терапии после инцидента на дороге, – Заур смотрел оперативное видео, запечатлевшее кровавое месиво, в котором побывал работорговец. Там, на дороге, его короткие кудри точно наспех обесцветили в салоне красоты: Ильяс поседел весь и сразу. Но если ещё недавно, даже будучи седым, он выглядел как сильный здоровый мужчина, то сейчас перед троицей стоял глубокий старик, которого впору поддерживать под руку, чтобы не упал.

– Ну, здравствуй, народный мститель Заур, – не сказал, едва слышно прошелестел работорговец. Остальных он вроде как не заметил.

Палач поморщился, будто заныли вдруг зубы – не любил, когда его так называли. Да, во всех официальных документах его профессия значилась как «народный мститель». Да, бумажные газеты, ещё не вышедшие из моды среди пенсионеров, и купленные правительством новостные сайты регулярно сообщали гражданам о подвигах народных мстителей. Но Заур считал себя палачом, убийцей в Законе, не очень здоровым психически человеком, ибо нормальные люди работают у станка с кайлом или в офисе за компьютером, но не на улицах с огнестрельным оружием в руках. Нормальные люди не хотят убивать других людей, даже если эти другие – сволочи и подонки.

– Пусть тебе помогает Бог, Ильяс. – Заур знал: работорговец в курсе, что оружие палач держит в карманах плаща. У Пападакиса под пиджаком тоже очень явно топорщился ствол. Баул Хельги так и намекал на то, что в нём припрятано много всякого. Но Ильяс почему-то не отдал приказ обыскать и разоружить троицу.

Почему?

– У нас с тобой разные боги, Заур, – прошамкал работорговец. – Но Аллах милостив, и потому…

Закончить ему палач не дал – мягко, но всё-таки перебил:

– Мне не нужно его прощение, Ильяс. Да и мы сюда прибыли вовсе не для теософской беседы, сам понимаешь.

Бородачей оттеснили обратно на территорию огороженного участка пятеро телохранителей Ильяса. Все были вооружены по последнему слову техники: композитные бронежилеты, каски-сферы… Последние не только прикрывали лицо от пуль и осколков, но служили ещё целеуказателями и мониторами встроенного в снарягу компа. Поверх камуфляжных штанов с множеством накладных карманов у каждого заметно выделалась сетка выкрашенных в хаки искусственных мышц. Сетка бугрилась, стоило только сделать шаг, и норовила подбросить хозяина в воздух, из-за чего движения телохранителей выглядели комично. «Недопрыжки» выдавали бойцов с головой: недавно получили в пользование экзокомбы, ещё не приноровились ими пользоваться. Однако это дело наживное, пару дней – и будут бегать быстрее гепарда и прыгать дальше кенгуру.

Но даже сейчас от парней веяло опасностью.

И не только Заур это почувствовал.

– Ты. Загони своих псов в будку. – Пападакис сверлил Ильяса взглядом, будто надеялся проделать ему сквозную дыру между карих глаз.

Увы, его взгляд оказался бессилен против работорговца. Тот и не подумал отдать приказ своим телохранителям. Он не только не прогнал «псов», но вытащил у одного из кобуры внушительную многозарядную «беретту», которой принялся небрежно поигрывать, как бы случайно наводя ствол то на Заура, то на Пападакиса. Хорошо, что не на Хельгу. Эти игры с оружием не понравились Пападакису – тот хмуро уставился на «беретту», прикипел прямо к ней взглядом, будто оружие его загипнотизировало. Он даже не предъявил Знак.

Ну да после общения с охраной на въезде в посёлок был ли смысл это делать?..

– Ты ведь поздравить меня приехал, да, Заур? Так заходи. Скоро особый подарок для тебя прибудет. – Приглашая, Ильяс взмахнул рукой, из-за чего потерял равновесие и упал бы, если б его не поддержал расторопный телохранитель. – И твои… и твои друзья тоже пусть проходят. Я всегда рад гостям.

Подарок? Заур решил, что ослышался. Не «для тебя», а «для меня» сказал Ильяс.

Он первым прошёл через ворота.

Имение Ильяса – садово-огородным участком или дачей эту роскошь назвать язык не поворачивался – располагалось в сосновом бору, отгороженном от внешнего мира высоким забором из бутового камня. То есть бут снаружи, для красоты, а внутри – наверняка! – железобетон. Рассекая на куски нежно-зелёный ухоженный газон, змеились дорожки, выложенные дорогой тротуарной плиткой. Вдоль дорожек вечно зеленел можжевельник через раз с каким-то ароматно цветущим кустарником. Тут и там портили собой вид аляповатые пальмы в кадках. Слева – площадка для минигольфа, но ни мячей ни клюшек Заур не увидел. Рядом – баскетбольная площадка, к ней примыкали брусья-турники, за которыми гордо-одиноко торчали футбольные ворота без сетки. Типа хозяин имения уважает спорт. Точнее – очень хочет всем показать, что уважает. Для этого и бассейн есть. Заполнен чистейшей голубой водой, хотя до Днепра рукой подать. В бассейн, оторвав седалище от шезлонга под зонтом, можно нырнуть с небольшого белого трамплина. Очень небольшого – для рекордов есть специально отведённые места олимпийского резерва, а это не здесь.

Ко всему этому великолепию дом уже можно было не добавлять, но он был. Скромный такой домишка всего в три полноценных этажа. Стены увиты плющом – смотрится так живенько, свежо. Примерно треть последнего этажа занимала застеклённая веранда, судя по расположению – с видом на реку. На черепичной крыше – кирпичные трубы дымоводов.

Хельга восхищённо ахала, глядя по сторонам. Пападакис – скрипел зубами.

– Богато живёшь, Ильяс, – прокомментировал увиденное палач, разжалованный до цивильного и возвеличенный до активиста.

И напомнил себе, что возжелать чужое – грех.

– Это Конча-Заспа[16], Заур, – вновь развёл руками работорговец, – тут иначе нельзя.

О том, что у дорогого и всеми любимого – уважаемого! – пана Ильяса нынче день рождения, догадаться было нетрудно – если не по ломящимся от яств столов, мангалов с шашлыком и джигитам, лихо отплясывающим лезгинку, так по снежно-белому плакату, на тканном фоне которого было выведено алым – будто кровью плеснули – «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, ИЛЬЯС!»

– Нельзя жить неправедно. Ты ведь неправедно заработал свои деньги, да, Ильяс?

На лбу старика чётче обозначились морщины:

– А ты знаешь, Заур, на что я тратил эти грязные деньги? Нет, о себе я, конечно, не забывал. И о вашей Управе не забывал, в которой ремонт за мой счёт делали. И машины новые служебные тоже я вам покупал. Ну да ладно, кто считает эти копейки? Всегда – всегда! – половину заработанного я в детские дома переводил, в дома престарелых, в фонды всякие, чтобы людям помогали; я операции по трансплантации честным людям оплачивал; я…

Вот ведь как получатся. Ты, Заур, сволочь и убийца, и тебе должно быть стыдно, эдакому поддонку, что не вырвал ты ни разу из груди сердца, чтобы продать его, а на вырученное бабло – часть! – профинансировать благотворительный фонд, половину уставного фонда которого растащат по карманам учредители и управляющие. Так что Ильяс, торгующий органами, – герой и альтруист, образец для подражания. Молодёжь должна брать с него пример. А ты, палач Заур, – маньяк, у которого руки по плечи в крови.

Заур провёл ладонью по черепу:

– Убедил ты меня, Ильяс. Всё верно говоришь. Я – грешник, демон, а ты – праведник, ангел небесный, спасаешь всех и каждого, старушек на перекрёстках через дорогу переводишь. А я… А мне поможешь, праведник? Мне очень нужна твоя помощь. Я – старушка. Могу, если надо, платочек нацепить. Поможешь – буду благодарен тебе до конца жизни, свечку за тебя в церкви поставлю. В святой лавре. Хочешь?

Ильяс деланно хохотнул:

– Ты плохой совсем человек, Заур. Чего ругаешься? Эдак драться полезешь ещё, а ведь ты гость у меня. Мне придётся сковать тебя, в рот кляп засунуть, рабом сделать. Разве это хорошо?

Если до этого гости работорговца пили вино, если мясо, шутили и смеялись, то теперь в воздухе явственно чувствовалось напряжение.

Руки телохранителей подрагивали, не привыкли ещё к сетке искусственных мышц, позволявшей без труда удерживать двенадцатикилограммовый пулемёт точно дамский пистолет. Эдак случайно пальчик дёрнется на спуске, и всё, нет Заура, нет Хельги и Милены… Пулемёты, кстати, у парней были примечательные – отреставрированные «Льюисы». Каждый пулемёт – это деревянный приклад, кожух, из-за которого ствол кажется толстенным, сошки закреплены на кожухе стальным хомутом, почти сотня патронов в многослойном дисковом магазине. Выпендрёж Ильяса, не иначе. Захотелось ему, чтоб у охраны были стволы, как у товарища Сухова.

– Мальчики, это вы были дублёрами у Шварцнеггера в «Терминаторе»? – Хельга качнула широким бедром. – Хорошие костюмчики. Дадите поносить?

На миг она завладела вниманием телохранителей. Но только на миг! Заур ничего не успел предпринять. Да и не собирался пока. Он надеялся на мирные переговоры. При посредничестве Ильяса он должен найти бомбу, от этого зависит жизнь многих честных, хороших людей. Миллиарды жизней. И судьба всего мира. На запястьях работорговца – Заур на это обратил внимание в первую очередь – нет тех самых якобы швейцарских часов, а следовательно, Ильяс понимает, что делает, владеет собой. И потому обязан помочь. Пусть работорговец – сволочь, каких мало, но не идиот же. Он должен понимать, что погибнет вместе со всеми, если бионоида не остановить!

Это противоречило принципам Заура, всему, чем он жил, противоречило, но он – палач от Бога! – предложил-таки преступнику сделку:

– Ильяс, если ты поможешь мне, всем нам поможешь, всей планета нашей, то я… Я забуду о твоём преступном сговоре со Львом Глоссером. Ты понял, Ильяс? Я уничтожил врача-маньяка согласно Закону и совести и должен уничтожит тебя, но я…

Услышав о смерти Глоссера, Пападакис, как показалось Зауру, встрепенулся. Гости Ильяса замерли с бокалами в руках. Танцевать больше никто не хотел.

Работорговец молчал, то ли переваривая услышано, то ли раздумывая, как лучше ответить. Заур его не торопил, хотя очень хотелось. Это тот самый случай, когда надо пожертвовать минутой, чтобы спасти от гибели вечность.

– Ты хочешь знать, где он спрятал его? – опустив глаза, прошамкал Ильяс.

Голос его при этом дрожал. Работорговец постарался – не получилось! – загнать свой страх так глубоко, чтобы никто из его подчинённых и подумать не мог, что босс в принципе способен бояться до ужаса, до потери контроля над телом – до обмоченных штанов и слюнявой мольбы о милости, когда причитают: «Не надо! Пожалуйста! Я хочу жить, я сделаю всё что угодно…»

Зауру стало не по себе, когда он осознал масштабы животного страха Ильяса и представил себя на месте работорговца. Если бы палач, угодил в такой переплёт … Нет. Лучше умереть!.. Он заметил, что Ильяс за ним наблюдает. Ильяс будто прочёл мысли палача – и затравленное выражение на лице работорговца сменилось триумфом. Вспыхнули от радости, засверкали только что тусклые глаза. Ильяс, повелитель тысяч рабов, вновь стал самим собой, ничего в нём от старика больше не было, разве только седые волосы.

Почему так? Что его привело в чувство?..

К сожалению, Зауру очень скоро предстояло узнать, из-за чего торжествует Ильяс.

– Мне надоела эта комедия, я хочу жрать. – Не обращая внимания на наставленные на него стволы пулемётов, Пападакис отделился от тройки особых гостей и двинул к столам, кивая кому-то и кого-то приветствуя словами. Ему осторожно кивали в ответ.

– Стой, – ударил его в широкую спину приказ Ильяса. – Назад!

Пападакису заломили руки за спину и потащили обратно. Поставили на колени рядом с Хельгой и Зауром.

Лицо шефа стало багровым, он тяжело дышал. А когда заговорил, слова вылетали из него вместе с брызгами слюны:

– Ты хотел его, Ильяс? Этого палача-калеку?! Ну так получай! На, жри! Это мой тебе подарок на день рождения!

Вот он, миг торжества работорговца Ильяса… Заур покачнулся. Накатила слабость. А вместе с ней пришла боль, много боли, болело всё тело. Слишком долго палач заставлял свой измочаленный организм игнорировать раны, полученные в Вавилоне и после, в Киеве… Заур почувствовал, как уплывает в пустоту и – стыдно признаться – обрадовался этому. Всё кончено. Больше не надо спасать грешные души, не надо буквально жить под огнём врага, незачем терпеть, хватит терпеть, можно больше не терпеть… И нечем дышать, и… Пальцы непроизвольно коснулись горла, соскользнули по груди, туда, где на кое-как связанной цепочке висел нательный крест – и точно ударило током. От пяток до темени палача встряхнуло, затрясло, горло перехватило спазмом, едва не раздавив гортань запретив крику, полному отчаяния, вырваться наружу.

Охрана элитного посёлка стала вдруг приветливой не просто так, а потому что шеф назвал пароль, известный только местным обитателям и их доверенным лицам!

И лифт ещё. Как же Заур ещё там, в двадцатичетырёхэтажке не сообразил, что кнопка-то должна была сработать, только опознав своего по отпечатку пальца?! И открыла любовница Ильяса не абы кому, а тому, кого знала, кому доверяла!

Вот она, страшная правда: Алекс Пападакис, безупречный палач со стажем, начальник Управы, был своим для работорговца Ильяса! Они в сговоре! Потому-то Ильясу и Глоссеру столько лет безнаказанно удавалось проворачивать свои тёмные делишки, что их крышевал не абы кто, а сам Пападакис!

Страшный миг озарения.

А после – разом отпустило.

Белёсая пелена спала с глаз. Боль ушла. Нет и не было трещин в рёбрах. Из спины извлекли раскалённый добела лом, вернув на место позвоночник. Гематомы и синяки попроще рассосались, конечно же. И череп никто не вскрывал, чтобы ошпарить мозг кипятком предательства.

«Спасибо, Господи, за ниспосланное избавление от мук!»

Губы Заура сами собой принялись шевелиться, нашёптывая заговоры, ещё в детстве вызубренные по наказу Учителя.

– Почему? – оборвав себя и глядя на затылок Пападакиса, смог продавить сквозь стиснутые зубы палач.

Шеф не рискнул встретиться с бывшим коллегой глазами:

– Из-за дочери.

Щёлчок! Последний кусочек пазла встал на место. Девушка, которая открыла дверь квартиры Ильяса, – дочь Пападакиса. Вот почему её внешность, её жесты показались Зауру знакомыми. Уже который год эта дурёха – любовница Ильяса. Всё надеется, курица безмозглая, кукла бестолковая, что работорговец – этот поддонок! – на ней женится. Но главное – она на крови пообещала, что проклянёт отца, если тот не поможет её возлюбленному избежать внимания слуг Закона.

– Заур, я не мог иначе. Она моя дочь. Единственная! У тебя нет детей, ты не понимаешь…

Заур молча вытащил из кармана – Ильяс навёл на него пистолет, ожидая сюрприза, – знак активиста и швырнул в Пападакиса, который так и не осмелился встать с колен. Заур действительно не понимал. Ну не мог он! Он отказывался такое понимать!

«Господи, как же противно…» Заур больше не хотел быть палачом. Не хотел!..

За высоким забором, требуя открыть ворота, просигналили. Вновь прибывших ждали – ворота тотчас открылись.

Громыхая разбитой в хлам подвеской и рыча загнанным движком, не жалея дорожек и газона с насаждениями, на территорию имения, ворвался грузовик-автозак. На борту его был намалёван отдыхающий в свете полной луной волк – такой эмблемой клеймились все грузовики из личного автопарка Ильяса. Отсекая Заура, Хельгу и Пападакиса от работорговца, телохранителей и гостей, микроавтобус притормозил аккурат между ними.

Заур тотчас выхватил «микробиков». Хельга – пистолет. Пападакис даже голову не поднял, не попытался встать с колен.

Ситуация стремительно менялась, развиваясь вовсе не по тому сценарию, который палач мысленно для себя набросал – сжато, по пунктам.

Пункт номер раз: Ильяс с благодарностью принимает предложение Заура, со слезами и чуть ли не с лобызанием рук и просьбой благословить. Номер два: вместо выяснения отношений, которое уже случилось, они должны были вместе обнаружить бомбу путников. Три: в идеале – сходу дезактивировать её. Четыре: при этом работорговцу разрешалось геройски погибнуть, посмертно заслужив всенародную благодарность. Это избавило бы Заура от неоходимости его узаконить и дальнейших угрызений совести.

Но всё пошло наперекосяк.

А теперь ещё автозак прервал переговоры на самом интересном месте.

И времени до взрыва – Заур чувствовал это – всё меньше и меньше!..

«Господи, помоги слуге своему сделать всё единственно верно, упаси от лишних жертв!»

«Микробики» сняты с предохранителей, готовы открыть огонь. Пора уничтожить десяток-другой грешников, чтобы убедить Ильяса в необходимости сотрудничества. Должны же быть у хорошего человека хоть какие-то радости в жизни накануне библейского апокалипсиса?..

Открылась дверца будки автозака. Заур не видел этого, – как он сам невидим сейчас боевикам Ильяса – но отлично слышал. Резко прозвучал непонятный гортанный выкрик. Страна давно превратилась в мультикультурный бедлам. Её открыли для иммигрантов. Половина новых граждан не владеют украинским или хотя бы русским языком…

– Хельга, прикрывай! Ворота! Если кто – сразу! – Заур приготовился стрелять, как только из-за автозака покажется организм, которому не хватает витаминов и пуль. Хельга с «макаровым» развернулась на сто восемьдесят. Теперь они – спина к спине. Ощущения – круче чем в постели.

Взрыкнув движком, автозак медленно пополз обратно к воротам.…

Заур опустил оружие.

Вот, значит, о чём говорил Ильяс, вот какой подарок он приготовил для Заура…

Танюшка.

Автозак доставил Танюшку вместе с кроватью-каталкой.

Её наспех одели в больничную пижаму – тесёмки даже не завязали, а брюки так вообще задом наперёд… Торопились панове бандиты, очень торопились… На лице сестры, единственно не пострадавшем от огня тогда, на Крещатике, не было даже намёка на страх или же волнение: ни морщин, ни испуганного взгляда. Ничего. Напротив – она, проведшая столько лет в больнице, с интересом смотрела по сторонам. На щеках проступил легкий румянец, ноздри её трепетали, втягивая новые, незнакомые доселе ароматы мира, не ограниченного стенами палаты и не отравленного удушливой вонью лекарств.

И этот мир вынуждал её длинные ресницы удивлённо приподниматься, а голубые глаза – радостно сверкать. Она попросту не видела оружия, направленного на неё, но смотрела на воробьёв, обсевших водосток дома, она не слышала ругани бандитов, но внимала гулу пролетающего высоко в небе самолёта.

«Господи, – мысленно взмолился Заур, – пусть с ней всё будет хорошо!..»

Всеобщая Война Банд поломала судьбы многим. И Заур не был счастливым исключением. Но в его случае поломка оказалась временной – он смог выжить, а потом день за днём существовал ради мести и ради сестры. Месть – уже пройденный этап. Сурово наказан виновник гибели родителей, много лет назад застреленных на Крещатике. Осталась только сестра. И вот она может погибнуть. Если это случится, Заур в тот же миг умрёт. Его сердце – титановое, непробиваемое сердце палача – не выдержит, взорвётся сотней осколков. И тому, кто окажется рядом, – а это будут враги – не позавидуешь.

– Заурчик-мурчик, привет! – защебетала Танюшка, увидев брата. – Ты уже здесь и с тобой всё в порядке?! Как хорошо! А меня твои друзья прямо с операции забрали! Доктор Реваз познакомил меня со своим товарищем, уже и наркоз собирались, а тут…

– Молчать! – велел Ильяс, стоявший так близко от кровати-каталки, что Заур не осмелился бы выстрелить в него.

Танюшка, казалось, не услышала работорговца:

– Они сказали, что ты в опасности, тебе срочно нужна моя помощь, и никто, кроме меня, не сможет тебе помочь! Тогда я сказала доктору Ревазу, что операцию придётся отложить, потому что я должна встретиться с братишкой. Он не возражал. И его товарищ не возражал. И вот мы опять вместе, Заурчик-мурчик! Я так переживала, ты ведь выглядел озабоченным, когда я видела тебе в последний раз!

Тогда Зауру позвонил Край и сообщил о бионоиде-бомбе, который вскоре уничтожит Киев, после чего начнётся тотальная ядерная война. Конечно, услышав такое, он стал чуточку озабоченным.

«Танюшка хорошо держится», – отметил Заур. Сообразила, конечно, сразу, что отнюдь не лучшие друзья брата явились к ней больницу, но повела себя более чем достойно, не стала поднимать панику и звать на помощь. Охрана больницы с дубинками и врачи со стетоскопами всё равно оказалась бы бессильны против автоматического оружия. Она сделала вид, что поверила бандитам. Поведи сестра себя иначе – погибли бы люди. Доктору Ревазу, счастливому папаше двух дочек, прострелили бы его пропитанный алкоголем организм.

Или же она действительно не понимает, что происходит?

Кома всё же затронула её мозг?..

Как бы то ни было, Танюшка – сестра Заура, единственный родной человек на целом Божьем свете, и он никому не позволит причинить ей вред. Те, кто посмел выкрасть её из больницы, уже мертвецы. Да, они ещё дышат, сжимают потными волосатыми пальцами оружие, но это лишь видимость жизни. Последние её мгновения.

Агония.

Ильяс почувствовал недоброе, отшатнулся от девушки на шаг, но тут же вернулся. Из глотки его вырвался воздух, ставший вдруг тяжёлый, ненужным. Не сводя с него глаз, Заур начал едва слышно, на грани собственного восприятия мычать мантру, которую он давным-давно услышал от Учителя.

– Так что случилось, Заурчик-мурчик? Как я могу тебе…

Танюшку оборвал яростный рык Ильяса:

– Молчать, когда мужчины разговаривают!

Тяжёлая мужская ладонь врезалась в лицо сестры, выдавив из нижней губы рубиновые капли, оросившие её больничный халат.

Внутри у Заура стало твёрдо и холодно, будто в глотку ему влили жидкого азота. Но мантру он не прервал.

И вот тут Ильяс приставил пистолет к виску Танюшки.

Ноги Заура подогнулись. Уронив оружие, он опустился на колени рядом с Пападакисом, тем самым как бы умоляя работорговца о снисхождении.

Автозак остановился у самых ворот. Водила ждал приказа покинуть имение. Или же в будку должны загрузить особый груз. Какой именно груз? У Заура были предположения на сей счёт, но он всячески их отбрасывал, старался не думать об этом.

– Что ты мне сказал, Заур?! – Ильяса ничуть не растрогал жест бывшего палача. Наоборот – он разъярился пуще прежнего. – Ты хочешь знать, где он спрятал его? А взамен ты забудешь о преступном сговоре? Ха-ха-ха, да ты шутишь!

Чувство юмора у Заура атрофировано за профессиональной ненадобностью. Зато он отлично стреляет. Это полностью компенсирует почти все его недостатки. Заблуждаются те, кто считает, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Как бы не так. Хорошо смеётся тот, кто последним бьёт – по шляпке гвоздя в гробу своего врага.

– Ильяс, не делай глупостей! – Заур поднял руки над головой. – Слышишь, ты только…

Договорить ему не дал грохот выстрела.

Пуля ударила Танюшке в висок, разворотила её рыжеволосую головку, забрызгав Ильяса…

В глазах у Заура потемнело. Не слыша ничего, не видя, рывком он поднялся с колен.

Ильяс ошибся – он не народный мститель. И вообще работорговец ошибся.

Заур – палач. И он будет поступать как палач.

Каждый грешник обязан получить по заслугам уже здесь, на Земле. И Заур по праву палача помогает грешникам не уклоняться от их обязательств. Ибо палач – это воплощение Закона на улицах. Палач – это патрульный, прокурор и судья сразу. Три в одном двадцать четыре часа в сутки без выходных и отпусков. Трактуя Закон по собственному разумению, палач выносит приговор и приводит его в исполнение, как умеет и как считает нужным. Палачами заслуженно пугают непослушных детей.

А уж палач, которому больше незачем жить, опасен как никто другой.

* * *

Шириной арочное сооружение, к которому нас привели, было метров сорок, длиной все сто, а то и больше. Вход перекрывали мощные ворота. Если бы Голован не прокашлял нам, что каждый барак в лагере – бионоид, я подумал бы, что ничего особенного это сооружение не представляет. А так… Не ворота это, а челюсти биомеханической твари. Так что проходя меж створок, ты, Макс, по сути добровольно позволяешь себя съесть.

И ещё сына с собой тащишь.

– Как и «мячи», бараки наблюдают за нами, записывая каждый наш шаг, каждое движение – и показывают его путникам, – предупредил нас Голован, шедший во главе процессии своих сподвижников.

– Тогда почему мы…

– Потому, Край, что конкретно этот барак я вырастил сам из вот такой крохотной заготовки, – он поднёс к моему лицу кулак, то ли показывая размер заготовки, то ли угрожая физической расправой.

Плотоядно чавкнув, ворота за нами сомкнулись.

Первое, на что я обратил внимание, – посреди ангара стояло чучело.

Мало ли, может, тут обитают воробьи, которые уничтожают посевы, вот местные зэки и соорудили это нечто из палок, с которых кое-как ободрали кору. На палках закрепили обломки черепицы, обрывки мочала, ржавые пружины. В древесное туловище воткнули продолговатую, суженую внизу голову, на которую для пущей важности напялили противогаз. Ноги же чучелу сделали совсем забавные – к туловищу прикрутили проволокой по метле. Если что – чучелом можно мести полы в ангаре.

– А на кой здесь это… – начал я и осёкся.

Чучело повело рукой-палкой в мою сторону, а потом, чуть отставив ногу, принялось ритмично шаркать ею по полу.

Шлем мне тут же прояснил смысл этих движений: «По какой чалишься, урка? Твоё место возле…» Наш сопровождающий гневно покашлял на чучело, и то вновь обиженно застыло, так и не сообщив координаты того места, где мне – по его мнению – следует находиться.

Патрик и я принялись озираться. Нары как нары – одни больше, другие меньше, с учётом, видно, физических недостатков сидельцев. Рядами нары. Между ними проходы. Шкафы ещё какие-то – для личных вещей? Только вот ни вещей, ни даже постельных принадлежностей я не высмотрел. Ангар был необитаем.

Я топнул. Пол оказался твёрдым, но упругим, точно толстая резина или кожа крупного животного. Кита, например. Я никогда не топтался по коже кита, но почему-то мне кажется… Или динозавра. Обязательно крупного. У диплодока наверняка была такая же кожа…Пол под ногами у меня дрогнул, чуть приподнялся. Я нервно сглотнул.

Заметив это, Голован весело прокашлял:

– Мой малыш этого не любит. Когда роняют на него острые предметы и предметы тупые, но тяжёлые. Когда прыгают на нём, не любит, и когда танцуют тут, и ещё он не любит…

– Понял, – кивнул я. – Передайте малышу, что впредь такое не повториться.

– Он – член нашего братства. Он тут с нами отбывает срок. – Голован принялся расхаживать по помещению и корчить из себя сеятеля: доставая из кармана скафа на груди горсти некой смеси, напоминающей сухой корм для аквариумных рыбок, он разбрасывал эту смесь тут и там, широко поводя рукой.

Зачем он мусорит? Я так и не задал Головану этот вопрос – заметил, как исчезают с поверхности пола крупицы «сухого корма». Их попросту всасывало в «резину».

– Мой малыш как поест, так сразу становится добрее, – пояснил Голован свои действия.

– Я тоже… Как червячка заморю, так сразу…

Патрик толкнул меня локтём в бок, и я замолчал.

Мало ли как переводчик голована разберёт устойчивое выражение русского языка. Может, в мире людей с большими черепами «червячками» называют что-то неприличное.

К счастью, обошлось.

Перо, похоже, основательно надымил своей иерихонской трубой – в ангар всё прибывали и прибывали заключённые всевозможно вида, цвета и размера. Забрели сюда по зову такие громадины, что могли в ворота едва протиснуться ползком, а были и такие, что шмыгали под ногами и между у меня и Патрика. От пестроты расцветок скафов и просто наружных покрытий, устойчивых к радиации, пестрело в глазах. Я даже жмурился иногда. К тому же собрание комитета паханов и шестёрок шумно трещало, кашляло, рычало, фыркало дымом из разнообразных отверстий, распушивало хвосты и распускало перья. Кто-то переговаривался тычками. Иные просто пялились друг на друга – телепаты, что ли?

Я и Патрик вместе с Голованом и его командой стояли у дальней стены. Полукругом отсекало нас от прочих пустое пространство радиусов метра четыре. Когда на нарах и в проходах не осталось больше свободного места, ворота закрылись. Голован велел проверить всем, нет ли поблизости «мяча». Очень важно, чтобы на сходку не проникла ни одна видеокамера путников.

Минутное всеобщее шевеление – и тишина, нет сообщений о шпионах.

Выждав, пока все успокоятся, перестанут вертеться, цепляя соседей гребнями, когтями и шлангами систем, фильтрующих воздух, Голован начал кашлять так, что его впору было отправить в санаторий для туберкулёзников, а то и вовсе – пристрелить на месте из жалости. Чуть ли не выплёвывая лёгкие, кашлял он долго, самозабвенно. Смысл его многих форсированных выдохов через рот, вызванных сокращением мышц дыхательных путей, сводился к следующему: двое камрадов – подразумевались я и Патрик – без принуждения, но сугубо добровольно прибыли в исходник, чтобы, добравшись до Цитадели, задействовать специальную штуковину Прародителей, которая способна уничтожить всех путников одним махом. А так как на пути камрадам будут угрожать множество опасностей, каждый уважающий себя зэк просто обязан вступить под наши флаги и единым фронтом двинуть на приступ Цитадели, где без малейшего сожаления, если надо, сложить голову в бою.

Новость вызвала среди иномирцев сначала сдержанное, а потом всё более заметное оживление. Про сложить голову им не понравилось, а вот всё прочее – очень даже пришлось по душе.

Заметив, что речь его достигла слуховых отверстий собратьев по лагерю, Голован принялся кашлять насчёт того, что доколе терпеть муки, ниспосланные братьям путниками, возомнившими себя вершителями судеб целых миров. Давно пора дать им отпор! И если раньше не было ни единого шанса для реванша, то сейчас каждый заключённый может помочь всеобщему делу и заслужить славу низвергателя тиранов!

Когда накал страстей достиг апогея, к делу подключились Колобок, Зебра и робот-меха. Колобок выдувал и лопал розовые пузыри диаметром метра два, Зебра оглушительно ржал, а меха потрясал пулемётом над ними. По конец действа Перо выдал очередной трубный глас и основательно задымил ангар.

Что тут началось!..

Каждй зэк считал своим долгом выразить мнение по поводу. Шум стоял просто неимоверный. А тут ещё взвыла сирена ангара – Голован прокашлял мне прямо в микрофон шлема, что это предупреждение: сюда хотят прорваться бионоиды. Ангар их, понятное дело, не пускает, ведь его лично об этом попросил Голован, но долго сдерживать не сможет… Тут иномирец замер, чуть ли не перестал дышать, а потом кашлянул, что ему пришло личное сообщение от ангара: тот только что уничтожил самого настырного бионоида.

– Времени у нас мало. – Голован занервничал. – Надо побыстрее заканчивать собрание, пока сюда не ворвались «мячи» и не испортили всё.

Кто бы с ним спорил, но не я.

Мне вообще всё происходящее казалось полным бредом. Иные миры, летающие «мячи», полчища чудищ вокруг… Я сплю и вижу дурной сон. Это просто кошмар. Я скоро проснусь в свою уютную холостяцкую квартирку в Вавилоне, врублю телек, позавтракаю в одиночестве, потом – в одиночестве пообедаю и к ужину поеду в «Янтарь», где вокруг будет множество людей, но по сути я всё равно буду один…

Здесь я хотя бы с сыном.

Так что не буду щипать себя за руку, чтобы проснуться. Велев роботу, Зебре и Колобку посторониться, а Перу воздержаться впредь от спецэффектов, Голован выдвинулся вперёд и попросил у дорогих соратников по борьбе минуту внимания. В ангаре стало тихо-тихо, и все услышали скрежет и визг, какие издаёт дрель, впиваясь сверлом в металл. Арочные своды ангара, как и пол под ногами, дрожали от боли. Зэки заозирались, зашушукались, кто-то то ли со страху, то ли от избытка энтузиазма через клапаны защиты громко высвободил кишечные газы.

Голован вновь попросил минуту внимания, но на этот раз воодушевить толпу ему не дали.

Среди иномирцев началось какое-то волнение, будто через стройные ряды что-то двигалось, но я не мог увидеть что, пока это существо не выбралось прямо в полукруг свободного пространства. Скаф у этого сидельца был разрисован ничуть не меньше, чем у Голована. Только очень авторитетный в лагере иномирец мог себе позволить такую «живопись».

Похоже, он был представителем особой расы – переходной между людьми и крысозаврами. Удлинённый, вытянутый в лицевой части череп. Вместо привычных ноздрей – чёрный нос-пуговка. Лицо покрыто короткой серой шерстью. Когда он улыбался, обнажались зубы, заострённые на кончиках, точно иглы. Микки Маус, тля!

– Его зовут Крыса, и он тут в почёте, – прошептал мне Патрик, поразительно быстро успевший вникнуть в местные реалии. – От него многое зависит. Даже больше, чем от Голована.

Словно подтверждая его слова, Крыса разразился длинной серией похрюкиваний.

Учитывая особенности внешности, ему более приличествовало пищать, что ли, но уж как есть. Крыса предельно доступно объяснил присутствующим свою позицию: он против похода на Цитадель. Никто из тех, кто ездил на разведку к Цитадели, не вернулся. И не потому, что там очень хорошо, а потому что очень плохо. Смертельно плохо. Цитадель не взять, путников не остановить. Так что он никого из подконтрольных ему бараков не отпускает и остальным идти не советует.

После чего Крыса повернулся к нам спиной, демонстрируя своё презрение. У самой задницы его скаф топорщился и едва заметно шевелился. «Ба, да у него там хвост! – понял я. – И не какой-нибудь огрызок, как у хомяка, но реальный правильный хвостище».

– Да, ещё… – не оборачиваясь, бросил Крыса. – Вездеход я вам не дам. И Доктора не отпущу, Доктор в лагере нужен.

Что-либо возразить ни я, ни Голован не успели.

Арочные своды ангара и ворота во многих местах одновременно прохудились – их продырявили «мячи». В свищи хлынули сотни бионоидов с пропеллерами – в воздухе стало тесно от них – и, встревожено жужжа, зашныряли между заключёнными, над их головами, крыльями и шипами. Они залетали под нары, совались в шкафы и зависали перед забралами, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь подозрительное.

Как бы не обращая внимание на наблюдателей, зэки через одного принялись заваливаться на койки – койки в бараке были очень разные, ибо то, что годится шестипалому мужику, не подходит крысозавру – и просто слоняться без дела. Отдельные личности прямо на полу уселись играть в нечто вроде сёги. Другие чуть поодаль – в подобие го[17].

Я и Патрик держались спина к спине. Робот-меха и Зебра чуть выдвинулись, прикрыв собой нас и Голована. Колобок забился в угол и старался не отсвечивать – герой, молодец!..

Если бы у «мячей» были лица, то на них нынче застыло бы выражение недовольства. Какого-либо криминала они найти не могли, но подвох чуяли, поэтому и не спешили улетать.

Но вот они всё же потянулись вереницей к открытым после их прибытия воротам ангара.

Голован облегчённо кашлянул.

И как сглазил.

Последний «мяч» передумал расставаться с заключёнными – выбравшись из ангара, он решил нанести повторный визит. Сделав круг над притихшими зэками, сообразившими, что возвращаться – таки дурная примета, бионоид завис перед чучелом, вокруг которого тотчас образовалась пустота. Иномирецо, казалось, дремал, но только рядом возник «мяч», встрепенулся, повёл к нему рукой-палкой и шаркнул ногой-метлой:

– По какой чалишься, урка? Твоё место возле…

На шарообразной поверхности бионоида вспух значительный чирей, кожа лопнула, из нарыва вылетела стайка квазиживых тварей, напоминающих пчёл, и устремилась к чучелу. Миг – и они обсели его. И разом взлетели, унося с собой куски древесной плоти и защиты. От противогаза мало что осталось, от метёлок тоже… За раз «пчёлы» объели две трети тела чучела. Покачнувшись, то, что осталось от иномирца, рассыпалось по полу древесной трухой.

Эффектно, ничего не скажешь. Так эффектно, что захотелось поймать этот «мяч» и хорошенько, до порванной в клочья камеры, сыграть им в футбол.

Зэки дружно посыпались на пол. Те, что ловчее, забрались под нары. Остальные просто грохнулись мордами и лицами в горизонталь, кто где был, и верхние лапы-руки забросили себе на затылочную часть шлемов, а нижние конечности – кто мог, кому гибкости хватало – на поясницу.

Меня и Патрика казнь настолько впечатлила, что мы не сразу сообразили сделать как все. Не надо выделяться на фоне аборигенов. Голован, Зебра и робот уже залегли, а Колобок изо всех сил пытался стать площе, когда мы соизволили-таки последовать примеру заключённых.

Жужжа пропеллером, окружённый роем «пчёл», не спешащих вернуться через нарыв в тело носителя, бионоид медленно двинул над нарами. Кажется, он не заметил нашей с Патриком оплошности. От этой мысли стало чуточку легче, потому как противопоставить «пчёлам» мне и сыну было нечего. Да судя по реакции робота, вооружённого пулемётом, в бараке ничто не мог достойно возразить «мячу», который порхал где хотел и как хотел, высматривая, все ли выказали готовность подчиняться.

Осмотревшись сверху, видеокамера путников опустилась на свободный пятачок на полу. Чуть приподняв голову, я увидел, как из её круглого брюха выдвинулись жгутики-лапки, сделав «мяч» похожим на сороконожку, страдающую ожирением. Сороконожка эта резво подбежала к ближайшему смиренному зэку и выжидающе тормознула возле него.

Заметив опасность, иномирец захрипел и забулькал на родном языке, уговаривая бионоида не делать ему больно.

«Мяч» резко взмыл к потолку ангара, оттуда спикировав к воротам. «Всё, его миссия окончена, проверка завершена», – решил я.

И ошибся.

Про «пчёл» забыл. Пока я отвлёкся на носителя, они обожрали бедолагу-иномирца до смерти, а уж затем устремились за своим «мячом».

Да уж, это не колибри из предыдущего сектора. И не объективы на бетонных столбах. С местными камерами шутки плохи. Я встал на колени, потом поднялся в полный рост. Скрестив руки на груди, Патрик смотрел, как осторожно, по одному поднимаются с пола зэки. «Сколотить из этого сброда сплочённый боевой отряд будет трудной задачей, а то и вряд ли выполнимой…»

Голован встал с нами рядом:

– «Мячи» ведут себя странно. Всегда – не агрессивны. А вот уже второй день – странно. Такое случалось лишь однажды, давно-давно. Тогда вышел из строя Центр…

Иномирец рассказал, что Центр – это хорошо укреплённый и защищённый от внешних посягательств сервер-ретранслятор, в который «мячи» сбрасывают всё накопленную информацию, и где специальные бионоиды проводят им ТО, чинят, если надо, заряжают аккумуляторы, обновляют программное обеспечение, регулируют форсунки газораспределения и так далее, и тому подобное.

«Угу, – подумал я. – “Мячи” начинают свирепствовать, если Центр заглючит – это единственное условие их разлада. Следовательно, напрашивается вывод: кто-то вывел из строя хренов Центр добрых услуг, и летающие бионоиды, глаза путников в секторе, по сему поводу не в лучшем расположении духа.

Но зачем подвергать опасности всех существ, населяющих сектор? “Мячей” ведь тут много, и их атаки подобны нападению стаи пираний. Даже крупный бионоид окажется бессильным против них, превратившихся в свирепых вездесущих убийц. Так кому это могло понадобиться и зачем?..»

Кому – не знаю, а вот цель мне понятна: чтобы «мячи» не могли поделиться добытой информацией с путниками. Кому-то важно что-то скрыть. И вот тут очень показательно то, что Центр вышел из строя перед самым нашим появлением здесь.

Я вспомнил о надписи в отделении управления РСЗО в техносекторе… Потом кто-то навёл нас на портал, перейдя по которому в биосектор, мы едва не погибли от комаров… Громадный монстр с бивнями вынудил нас побежать по тропе, приведшей в сектор бионоидов…

Чёрт побери, да я постоянно ощущаю незримое присутствие некой силы, которая подталкивает нас в нужном направлении, руководит нами! И что самое мерзкое – непонятно, хочет ли она, эта сила, уничтожить нас или же ведёт к цели, помогает…

– Почему ты нам помогаешь? – спросил я у Голована внезапно охрипшим голосом.

Патрик тоже озадачился этим вопросом. Сын внимательно следил за реакцией иномирца.

Голован ответил не сразу, и на сей раз он кашлял без надрыва и неспешно:

– Я слишком долго уже здесь, в этом лагере. Слишком. Мне осталось либо умереть, либо отомстить путникам. Я всегда мечтал им отомстить, но не знал как. Теперь я знаю. Потому что знаешь ты, Край. Потому что знает твой сын. Я и мои товарищи, мы пойдём с тобой, Край. Вместе с вами мы победим!

Ну что я мог на это ответить?

Разве только кивнуть:

– Точно. Мы победим.

– Потому что другого выхода у нас нет, – без тени улыбки добавил Патрик.

И мне стало зябко и неуютно.

Выхода нет.

Глава 8 Чистилище

Пот крупными холодными каплями выступил на лысом черепе, стекал по лбу, заползал под толстые линзы очков и, точно серная кислота, выедал глаза.

– Заурчик-мурчик, привет!.. – блуждало звонкое, радостное эхо в закоулках памяти.

Заур изо всех сил – до боли всех напрягшихся мышц – старался навсегда вжиться в это мгновение, чтобы голос сестры его не оставлял наедине с самим с собой, не покидал братишку никогда… Но в просоленных глазах замерла отчётливая картинка, кадр никак не хотел смениться: вспышка, пуля из пистолета Ильяса ударяет в висок сестры, голова дёргается, брызги…. Нет!!!

– Заурчик-мурчик!..

Танюшка – яркие голубые глаза, рыжие волосы и бесконечный оптимизм – не могла погибнуть. Не могла. Не могла. Только не она. Пусть весь мир летит в тартарары, пусть взрываются бомбы, пусть всё горит синим пламенем, но пусть она живёт, Господи, пусть она живёт!

– Заурчик!..

Сердце Заура билось с бешенной скоростью, сердцу было тесно в груди, оно хотелось вырваться на волю, раздробив рёбра и разорвав кожу острыми титановыми краями. У настоящего палача клапана и желудочки должны быть непробиваемым, крепкими, способными выдержать прямое попадание снаряда. Стреляйте, сердце Заура всё выдержит. Всё-всё-всё.

Но только не смерть сестры.

Эхо её голоса ушло, покинуло. Он остался сам. Сам. Больше нет никого.

И сердце его – крепкое, надёжное – взорвалось сотней осколков.

В тот же миг Заур умер. Его прежнего не стало, а будущего стать не должно было. Он растворился в вихре стремительных движений, вспышек пламени, вони пороховых газов, алых брызг из падающих навзничь тел. Его тело действовало само по себе, потому что души в нём больше не было. Душа устремилась в горние выси, чтобы принять суд над собой и отправиться в ад, где место всем убийцам, будь они в Законе или нет…

Руки подхватили с газона пистолеты-пулемёты – две очереди: одна в сплетение искусственных мышц в наколеннике телохранителя справа от Ильяса, вторая – в локтевой сгиб бойца в экзокомбе слева. Экзокомб пули не пробьют, но центр управления мышцами повредить могут, что чревато бесконтрольными сокращениями. Потому-то ногу телохранителя справа согнуло под неестественным углом, а потом опять вывернуло. Аналогично – с локтём парня слева. При этом ещё пальцы его непроизвольно сжались, и он всадил очередь из пулемёта прямо в голову своему коллеге, разнеся её вдребезги, своротив подчистую. Из-за грохота выстрелов хруст костей никто не услышал.

Точно щит выставив перед собой сумку-баул, – пули ударялись в неё, дырявили, но не пробивали насквозь – Хельга шла на врагов. Широкие бёдра, выпирающие надбровные дуги и первобытная свирепость. С того самого момента, как Хельга увидела Танюшку, последняя стала членом семьи для невесты Заура. И теперь Хельга мстила за гибель родственницы. Она всаживала пулю за пулей в бородатые тела – и ещё ни одни патрон не потратила напрасно. Била Хельга по корпусу, чтобы наверняка попасть с расстояния не больше чем в десяток метров. Бах! – и, схватившись за живот и уронив автомат, упал бородач, выбежавший из-за стола. ПМ чуть в сторону – бах! – вспыхнул багрянец на груди ещё одного приспешника Ильяса.

Тело Заура жаждало крови. И крови хватало с избытком.

Грохот выстрелов, сменить магазин, вновь грохот.

Пуля угодила ему в ногу. Он почувствовал удар, но не почувствовал боли. Из дыры чуть ниже колена потело масло. Перебита гидравлика. Нехорошо, протез может заклинить. Не переставая стрелять из одного ПП, – очередному телохранителю посекло центры управления мышцами на обоих коленях сразу – второй «микробик» палач сунул в карман плаща, наклонился и, точно ковшом эскалатора, черпнул искусственной ладошкой дёрн вперемешку с чужой кровью, а затем этой грязью замазал дыру в конечности. Чтобы не лило. Ремонт, замена протеза – это всё лишнее, этого уже не надо и не будет, но тело должно завершит то, что начато.

Никто не должен выжить!

Пападкис безучастно стоял на коленях. Мимо свистели пули, но ему, казалось, не было дела до всего этого безумия, его ничуть не волновало то, что в любой момент он может схлопотать сердечник в стальной оболочке, плакированной слоем томпака.

На Заура медленно, покачиваясь и неуверенно размахивая руками, шла обезумевшая от грохота и дыма молодая женщина в чёрном хиджабе – перекрыла собой сектор обстрела, убрать её с лини и огня!.. Тело Заура готово было стрелять, но… Что-то шевельнулось в груди у палача там, где ещё недавно было сердце: нельзя, нет! Он отвёл руку, очередь ушла в небо. Пусто в магазине. Доля секунды на перезарядку… Женщину будто толкнули в спину, хотя между ней и ближайшими вооружёнными гостями было несколько метров. Не Заур, нет, кто-то из них убрал её, чуть подвинул пулями, чтобы не мешала расправиться с палачом.

Только новый магазин встал на место, Заур жахнул очередью по бородачам, так и не соизволившим выйти из-за стола. Заодно сшиб с белых скатертей закуски и расколол десятка два бутылок и кувшинов с дорогим кавказским вином, которое, смешавшись с кровь, хлынуло фонтанами и полноводными алыми реками по накрахмаленной ткани.

Хельга походя уронила баул, превратившийся в бесполезные ошмётки, и всадила пулю в плечо девицы, кинувшейся на неё с выставленным перед грудью когтистым маникюром. И опять выстрел – в мужчину, который едва не всадил ей пулю в голову, лишь слегка оцарапав ухо, а ещё бы немного…

Огонь. Чуть сместиться, развернуться – огонь! При этом взгляд Заура то и дело натыкался на Ильса, который точно столб застыл посреди бойни, – рядом с кроватью-каталкой, на которой лежала… Взгляд натыкался – и отскакивал, как мячик для пинг-понга от ракетки.

Палач не мог на это смотреть, ну не мог!..

Уловив в чём слабость Заура, работорговец не отходил от каталки ни на шаг. Но и стрелять в палача не спешил. Даже пистолет опустил, чуть ли не на предохранитель поставил. Не отрываясь, не моргая, Ильяс намертво прикипел взглядом к Зауру, будто вот прямо сейчас – ну же!.. – ждал от него чуда: вермута из водопровода и караваев с лавашами из сухариков со вкусом красной икры и бекона.

Последний телохранитель пал, сломанный мышцами собственного экзокомба, – меткий выстрел, расход боеприпасов минимальный. С самого начала схватки тело палача превратилось в идеальную машину для убийств, умело маневрирующую на поле боя. Разум не мешал телу, разума больше не было в сплаве костей и плоти с пластиком и электроникой протезов. «Никто не должен уйти! – стучало пульсом между висков. Никто!!!»

Очередь из автомата угодила в одетого в черкеску парня, ещё пару минут назад лихо отплясывавшего лезгинку, Парень стал жертвой мускулистого убийцы-бородача, крепко сжимавшего АК. Падая, бородач был уже мёртв, но продолжал стрелять, ненароком метя по своим. Он возлёг на изумрудно-нежный ухоженный газон, когда последние пули из его «калаша» угодили в ящики с фейерверками, из-за чего салют, запланированный на вечер, начался значительно раньше.

Разбрасывая веер ярких искр, цилиндр-ракета ударила в крышу дома, скользнула вверх по черепице и, перевалив через конёк, взорвалась. Звук был такой, будто ахнула граната – от неожиданности присели все гости Ильяса, ещё не лежащие на траве по своей воле или же из-за ран, не совместимых с жизнью. Двое замешкались на долю секунды, и это стоило им жизни. А миг спустя десятка два ракет взвились в воздух и распустились яркими – громкими! – соцветьями.

Застывший у ворот автозак чихнул умирающим мотором, заскрипел подвеской, но двинул-таки, потихоньку разгоняясь – водитель и его подручные надеялись под шумок выбраться из имения.

«Никто не должен уйти! – стучало в груди Заура. – Никто!!!»

Он направил «микробиков» так, чтобы парой очередей изорвать в клочья покрышки, остановить машину, а вместе с ней тех, кто выкрал Танюшку. Они должны заплатить за свои злодеяния!

Вот только патронов в магазинах не осталось. Как не осталось и магазинов на замену.

Без сожаления – есть ненависть, других чувств нет – Заур отбросил бесполезные ПП. В поисках подходящего ствола его взгляд скользнул по безвременно почившим гостям Ильяса и отскочил белым мячиком от самого работорговца. Нашёл! Он заковылял к ПКМ, владельцу которого пулемёт с коробком на двести патронов больше не понадобится.

С каждой секундой грузовик всё дальше и дальше. Понимать это было физически больно. А уж признать, что экипажу машины боевой удастся избежать заслуженного наказания, – и вовсе невозможно.

Автозак уже весь втянулся за ворота, а Зауру оставалось до ПКМ ещё метра трив. Но тут бахнул взрыв, затем послышался грохот столкновения, скрежет смятого металла и треск битого стекла. Через пару секунд обратно в ворота, оглядываясь, вбежали четверо вооружённых мужчин. Один из них был в крови. Вот кто, значит, похитил Танюшку. Далеко не уехали, подонки! Хельга выстрелила. Самый резвый, вырвавшийся вперёд, упал, засучил ногами. Остальные дружно вскинули стволы, направив их на невесту палача.

– НЕТ!!! – Голосовые связки Заура чудом не порвались.

Трое подонков одновременно открыли огонь.

И случилось чудо.

Очнулся вдруг Пападакис. Невозможно быстро для своей тучной комплекции он метнулся к Хельге и прикрыл её собой. Все пули, что должны были изрешетить её, достались ему, застряли в его грузной плоти.

– Прости, – шевельнулись губы Пападакиса перед смертью, изо рта хлынула кровь.

– Бог простит, – кивнул ему Заур, подхватив с земли ПКМ за складную рукоятку для переноски и подбросив так, чтобы пистолетная рукоятка удобно легла в ладонь, а приклад со сквозным вырезом ткнулся в плечо. Некогда сейчас грехи отпускать!..

Палач и так не успевал спасти Хельгу от следующего залпа подонков.

Зато успела Милена.

Она вернулась эффектно: швырнув гранату под колёса автозака, врезалась в него тяжеленным армейским джипом. После чего, выпрыгнув из-за водительского сидения «хаммера», она вторглась в имение Ильяса и принялась методично выносить бандитам мозги выстрелами из пафосного – гламурного почти что – «маузера». Он хорошо стреляла. Даже отлично. Но главное – она молчала при этом. Если бы Милена сказала хоть слово, хоть как-то попыталась зацепить Заура – схлопотала бы очередь из ПКМ в живот, а уж потом Заур передал бы по случаю свои соболезнования Краю.

– Оттащите этот кусок дерьма в сторону! – прошипел палач, едва заметно кивнув в сторону работорговца. Попытка взглянуть на Ильяса вновь стоила рези в глазах.

Держа хозяина имения на прицеле, – только дёрнется, нашпигуют пулями – Милена и Хельга подбежали к нему, отобрали пистолет и тычками заставили отойти от кровати-каталки с трупом Танюшки метров на пять. Только теперь Заур смог посмотреть на самого ненавистного человека на всей Земле. И не только посмотреть, но и подойти ближе и двинуть его прикладом ПКМ в лицо. Работорговец после такого удара упал бы, если б девушки не удержали его.

– Ну что вы в самом деле? – пожурила Ильяса блондинка. – Стойте прямо.

В груди у Заура противно закололо.

Он понял, что душу его отвергли и на небесах, и в аду. Чистилищем ей будет жизнь на Земле. Так что сознание вернулось в тело. Палач тяжело задышал, пытаясь справиться с охватившей его дрожью, болью утраты, ненавистью…

Ильяс стоял перед ним, гордо задрав голову. Но лицу его стекала кровь, губы рассечены об обломки зубов.

Работорговец всё ещё жив?! Заур ненавидел себя за то, что Ильяс – гнусь, тварь, мразь, не достойная зваться человеком! – смел портить воздух своими вдохами и выдохами!.. Надо это немедленно прекратить. Палач ткнул цилиндрический пламегаситель на конце ствола в рот Ильясу, палец коснулся спуска…

Голос Хельги заставил Заура погодить:

– Лысик, он должен сказать, где бомба.

Недостаточный аргумент для того, чтобы работорговец прожил ещё хоть долю секунды.

– Заур, пусть скажет. – В отличие от заляпанных кровью и грязью Хельги и палача Милена была чистенькой и опрятной. – Иначе всё напрасно, Заур. Все смерти, вся боль – напрасно. Нужно спасти город. Мы должны. Вопреки всему.

«Должны… должны-ы… – эхом отозвалось в лысом черепе палача. Да-а-алжныыы…»

– Где бионоид? – прохрипел он, сквозь багровый туман глядя в глаза Ильясу. – Бомба где?!

В ответ работорговец плюнул палачу в лицо сгустком свернувшейся крови и слюны.

Хельга и Милена отступили, ушли в сторону.

Очередь в рот? Как бы не так! Это слишком лёгкая смерть. Это был бы coup de grâce, удар милосердия. Ну уж нет!.. Обменяв ПМ Хельги на ПКМ, Заур выстрелил работорговцу в пах.

Ильяс сложился вдвое и, вереща, как недорезанная свинья, рухнул.

– Я не скажу… – визжал он. – Не скажу… Убей меня!.. Не скажу!..

Палач опустился на газон с ним рядом. Одной рукой он зажал работорговцу рот, – уж больно сладостно тот кричал, слишком уж радостно от этого становилось на душе – а вторую, выставив указательный и средний пальцы, поднёс к лицу Ильяса, к его глазам… И опять был крик. А потом опять и опять, и вновь. В промежутках Заур слышал, как Хельгу вывернуло, как Милена помянула Господа всуе. Ильяс избрал Заура своим личным палачом, поэтому не стрелял, хотя мог. Он хотел, – жаждал! – чтобы Заур избавил его от бесконечного лютого страха…

– Лысик, остановись! Лысик!..

Работорговец ещё раз дёрнулся, и всё закончилось. Слишком быстро! Заур поднялся, сжал кулаки до хруста в настоящих и искусственных суставах. Слишком!..

Подняв к небу наполненные слезами глаза, палач попросил Бога – потребовал у него, обещая проклясть, если тот не выполнит просьбу! – воскресить работорговца Ильяса, чтобы тварь эту, эту мразь можно было убить вновь, а потом опять воскресить и убить, и опять…

Увы, Бог не услышал слугу Своего, не убоялся его обещаний.

Жаль.

– Как Тузик грелку. – Заур плюнул на куски мяса, окровавленные ошмётки, что ещё недавно были работорговцем Ильясом.

И, проведя окровавленной ладонью по черепу, зашагал к дому.

* * *

Тёмные провалы правильной круглой формы в сечении вдоль дороги, что опоясывала лагерь, оказались не шахтами, как я подумал сначала, а норами особых бионоидов, с виду ну очень похожих на огромных пауков.

Мохнатый серо-чёрный паук-бионоид – тарантул, не иначе – средство передвижения у зэков, альтернативное вездеходу, на котором я и Патрик прокатились автостопом. Так вот тарантул этот размером с легковушку. Лап у него, как и водится у всех арахнидов, восемь штук. Почти всю верхнюю часть головогруди занимает хитиново-стальная площадка с бортами. Внутри площадки предусмотрены для пассажиров сидушки с ремнями, скобы, за которые можно зацепиться карабинами, какие-то специфические отверстия, поручни… – в общем, всё, чтобы пассажиры могли комфортно устроиться и наслаждаться путешествием не на своих двоих или сколько там есть нижних конечностей.

Раз Крыса – авторитетный сиделец, куда авторитетней Голована – запретил нам брать грузовик, то наш боевой отряд в составе меня, Патрика, Пера, Робота, Зебры и, конечно, самого Голована, спешно погрузился на двоих личных таранутулов нашего товарища с особо крупным черепом, который не только ангары выращивал, но и разводил иную живность. Фермер да и только!

Все мы вооружились такими же бионоидами-пушками, как те, из которых по нам шаровыми молниями стреляли Осёл и Птичка. Оружие любезно позаимствовал из лагерного арсенала Робот. Такому уважаемому сидельцу просто не смогли отказать. Попытались, судя по разъярённому рёву и грохоту выстрелов, что донеслись до нас, оседлавших уже тарантулов, но безуспешно. Робот прибыл в точку сбора отнюдь не с пустыми манипуляторами, а значит, он нашёл нужные аргументы, чтобы уговорить кладовщиков. Благодаря ему нападки хищной квазифауны нам было чем отразить.

После дневного перехода – Патрик подтвердил, что мы движемся в нужном направлении – предварительно отпустив пауков попастись, поохотиться на других бионоидов, мы собрались переночевать на восьмидесятом этаже небоскрёба, куда нас принялся затаскивать скрежещущий, тускло мерцающий диодными лампами лифт, сосуществующий в симбиозе с мелкими монстрами, которые на нас вяло напали и, получив по псевдоподиям, тотчас успокоились.

О том, как лифт трижды останавливался, свет гас, а Голован начинал протяжно кашлять свои голованские молитвы, мне не хочется вспоминать. Это были не лучшие моменты моей жизни. Я вообще не люблю ситуации, в которым никак не могу повлиять на расклад, когда всей силы воли и силы физической не хватит, чтобы предотвратить неизбежное. И всё же мы добрались до нужного этажа.

Оказалось, там Голован оборудовал перевалочный пункт или же запасное место жительства. Он рассказал, что заимел эту квартирку в молодости, много лет назад, когда ещё не сидел сиднем в лагере, а рыскал по сектору в поисках лазейки, чтобы вернуться в свой мир. В картирке он припрятал солидный запас питательных тоников для разных скафов, так что мы с удовольствием устроили пир. Я хорошенько врезал себе в бок, чтобы получить доступ к вкусняшке, которая полилась мне в рот через трубку.


Ночью дежурили по очереди.

За пару минут до конца моего дежурства вдалеке вспыхнуло ярко-ярко, озарив ночное небо, раскрасив тучи алым. Потом, внушая уважение, ахнуло. И взметнулось грибом со шляпкой, которая всё росла и ширилась, занимая собой уже половину горизонта… Спасибо, что это была не «Кузькина мать» на полста мегатонн, взорванная на Новой Земле в тот год, когда Гагарин в космос полетел.

Проснувшийся было Патрик перевернулся на другой бок. Я тоже решил не нервничать. Подумаешь, ядерный взрыв. Эка невидаль, бионоид, способный так себя уничтожить… В Киеве, наверное, заложен такой же.

Сынок, сынок…

Это было так давно, а кажется будто вчера… Затерянный посреди бескрайних просторов Родины полустанок. Холодно. Я и Милена греемся у небольшого костерка. Светает. И тут – ребёнок. Кто такой, откуда взялся, почему сам?.. Об этом мы должны были подумать сразу, там же, но… Малыш сам к нам пришёл, и он был таким голодным, что едва не оттяпал мне палец крохотными, но острыми зубками, когда я протянул ему кусок хлеба. До сих пор шрам остался. Милене, помню, понравилось, как он меня цапнул. Пришлось даже замахнуться на него, чтобы мальца не поощряла улыбкой. Кулаков моих мальчишка не испугался – в отличие от Милены. Я спросил у храбреца, как его зовут, но он лишь зыркнул на меня и ничего не ответил. Наверное, потому, что рот был забит едой. Он вообще тогда мне показался диким маленьким зверёнышем. Ну да времена такие были: чтобы выжить, люди вытравливали из себя всё человеческое… Мальчишка к нам прибился семнадцатого марта[18], поэтому мы назвали его Патриком.

Мы тогда решили круто – круче некуда – изменить свою жизнь. Стать обычными, быть как все. И чтоб дом, и семья, и собака даже… Вот только у вояк, ментов и СБУ были другие планы насчёт нас – вся эта оскаленная свора буквально кусала нас за пятки.

Мы взяли мальчишку с собой. Не обсуждая это, не спрашивая у него согласия. Просто взяли. Это было естественно, иначе не могли поступить. Он сразу стал нашим ребёнком.

И потом, когда Милена и я узнали, что оба мы бесплодны, у нас уже был сын, который помогал моей супруге по хозяйству, с которым я делал уроки…

Мне вдруг остро, до рези в животе, захотелось, чтобы в кармане куртки под защитой завибрировал мобильник сына, а потом динамики исполнили бы «Полёт валькирий» Вагнера. Этот рингтон у меня и у сына выставлен на Милену. Достать бы трубу, и ответить на вызов, сказав: «Да, любимая?» Я отлично знаю, что мою бывшую жутко раздражает, когда я так её называю, но не удержаться. А в ответ она расскажет, кто я такой есть, куда мне пойти и что за женщина меня родила… Я мечтательно улыбнулся – и стало грустно-грустно.

Вышел на балкон.

Небо горело, освещая мёртвый город и то, что находилось за его пределами, – дыры огромных воронок, темнеющие до самого горизонта. На дне некоторых из них что-то серебристо мерцало. Над другими кружили, иногда срываясь в пике, чёрные тени крылатых бионоидов, размеры которых настолько впечатлили меня, что кольнуло сердце.

Мне не помешал бы стаканчик-другой «храброй воды», хотя я давно не употребляю ничего крепче чая. Весь положенный мне алкоголь я выпил в Чернобыле. По полфляги перцовки за раз заглатывал – выводил радиацию из организма по примеру коллег-сталкеров…

Под утро я забылся тревожным сном.

Снились мне пустые здания, меж которых выл ветер, путаясь среди бетонных ребер, лишённых плоти стекла и пластика. Асфальт покрывал мусор, когда-то бывший мебелью и бытовыми приборами, и трещины шириной метров пять. В тех трещинах было темно и не было дна… Ветер нёс облака пепла, жирной копоти. Патрик шёл рядом, он сказал, что у нас нет шансов. И тут из развалин выскочили какие-то твари, с крыш поднялись в небо гарпии. И я, как идиот, начал горланить песенку из детского фильма…

А потом – хлоп! – я покупаю курицу-гриль неподалёку от клуба «Янтарь». Я вообще-то отравиться тухлым боюсь, а тут… Разворачиваю фольгу, а под ней – курица, конечно, но зачем она буро-зелёная?! И главное, внутри у неё что-то есть, шевелится. Поднимаю глаза на торговца-повара, – мол, что за дрянь ты мне втюхал?! – но того и след простыл, а курица как ударит меня клювом в вены на запястье, и хлыщет кровь, а я перехватываю рану другой рукой, зажимаю, и боль такая мерзкая, дёргает так…

– Батя, проснись! – Патрик настойчиво дёргал меня за руку, не девая досмотреть столь занимательный кошмар.

– Чего тебе, дружище?..

– У нас гости.

Гостем оказался Колобок, единолично угнавший тарантула. Его паук прошёл по следам своих сородичей аж до искомого небоскрёба. То есть это я круглого иномирца называл Колобком, а для своих, лагерных, он был Доктором. Вот почему Доктор-Колобок с нами не уехал – Крыса ему настрого запретил. Как я понял, розовая слизь Колобка была в бионоидном секторе панацеей от всех бед…

Так вот нынче трёхцентнерный одноглазый иномирец, покрытый хитиновой бронёй, почти что не сопливел слизью – то есть вид у него был пришибленный донельзя. При моём появлении он произвёл и уничтожил лишь один пузырь:

– Превед, кросавчег!

Ну, кто бы сомневался, что он так скажет, а только не я. Определённо Доктор-Колобок испытывает ко мне самые нежные чувства. Наверное, это должно льстить Максу Краю.

После того, как растолкали Голована, Колобок принялся активней надувать и лопать пузыри.

– Крысу убили, – без предисловий сообщил он. – Горло ему перерезали. И скаф не защитил.

Сонного Голована новость не впечатлила. Или же он умело сделал вид, что ему всё равно. Второе – вероятнее.

– Крысе – крысиная смерть, – глубокомысленно выдал Голован с отсутствующим выражением на широком лице под забралом и, чмокая толстыми губами, присосался с трубке с водой, сдобренной витаминами и стимуляторами.

– Угу, – хлопнув крохотный пузырчик, согласился с Голованом Колобок, он же Доктор. – Крысиная. Только вот…

Опустив единственный глаз, он замолчал.

И хоть мне не было дела до местных разборок между урками, которые никак не могут поделить власть в бараках, дабы жрать потом в три пайки, а всё-таки… Что-то в этой истории было не то и не так. Иначе с чего бы Доктор-Колобок выбрался из-за надёжных стен лагеря, дабы самостоятельно отправиться в путь по опасным территориям? Героем он не был уж точно. Так сильно хотел первым порадовать Голована хорошей новостью? Не верю. Мы ведь отправились делать серьёзное дело, в сравнение с которым всё прочее – суета сует бабочки-однодневки. И Колобок это знал. А значит…

– Говори, – хрипло выкашлял из себя Голован.

Колобок тут же выдул серию пузырей:

– Я труп осматривал. Дружки Крысы настояли – вот и осматривал.

Он опять замолчал.

– Говори! – опять велел Голован, на сей раз не выжидая ни секунды.

– Крыса мёртв уже около суток, – выдав это, Колобок осмелился взглянуть в глаза Головану. – Может, чуть больше. Но точно не меньше.

Голован крепко-крепко зажмурился, мотнул несуразно большой своей головой. Патрик выругался – я и не знал, что он так умеет – витиевато, образно. Сообразив, в чём причина столь бурной реакции сына, я обогатил его лексикон парочкой выражений, услыхав которые, даже уличная девка упала бы в обморок от смущения.

Крыса мёртв уже сутки.

А ведь мы с ним имели честь общаться всего-то несколько часов тому. Он что, хамил нам, уже будучи трупаком? И как я не высмотрел, что у него горло перерезано…

Я озвучил свои мысли вслух:

– Такие парни как Крыса, ну представители его расы, могут жить и разговаривать со вскрытой глоткой?

– Вот-вот, – сухо выкашлял Голован.

– Да уж, – хлопнул пузырь Колобок.

– А ты смог бы? – спросил у меня Патрик.

– Не знаю, сынок, не пробовал. Думаешь, стоит?

Сын не ответил.

Кто-то убил Крысу, а потом, приняв его вид, намеренно помешал нам собрать добровольцев для битвы за Цитадель? Вариант фантастический и потому вполне соответствующий тому месту, где мы находимся, и тем, существам, с которыми беседуем на равных.

Я знал только одну тварь, способную на подобные финты, то есть умеющую принимать не только вид иного существа, но и в точности копировать повадки и навыки.

Похоже, именно эта тварь играет с нами, точно кошка – с мышками. То схватит, прижмёт так, что косточки трещат, дыхание спирает, вот-вот смерть придёт, то отпустит, позволив отбежать подальше от когтей-клыков, отдышаться чуть… И опять в один прыжок догоняет, сбивает лапой, впивается в загривок…

Но Макс Край – не мышка.

И Патрик – не мелкий грызун.

Этого «кошка», похоже, не учла. За что обязательно поплатится.

– И что теперь в лагере? – спросил Голован.

Колобок ответил сразу, без драматических пауз:

– Они думают, что Крысу завалил ты. Меня не послушали, не поверили. Скоро будут тут.


Верные соратники Крысы, жаждущие отомстить убийце, которым они назначили Голована, были здесь, у подножия небоскрёба, давшего нам приют, значительно раньше, чем нам хотелось.

О том, что у нас гости, сообщили тарантулы, взбежавшие по отвесной стене на восьмидесятый этаж. Они ввалились на балкон, протиснулись в квартирку Голована, в которой сразу же стало тесно, и засучили лапами – сильно испугались или же такими образом передали сведения Головану. Если второе, то переводчик, встроенный в мой шлем, их языка не знал. Сообразив, что дело неладно, я и Патрик выбрались на балкон и, отрегулировав забрало на увеличение, а микрофоны на повышенную чувствительность, разглядели и услышали гостей внизу. Довольно большая группа зэков прибыла на вездеходе, который они облепили сплошняком: сидели не только в будке, но и снаружи, на крыше кабины, висели на подножках. Следом за вездеходом двигались десятка два бионоидов на длинных ногах. Их тела представлялисобой сидения для двух-трёх иномирцев – в зависимости от габаритов пассажиров. Логично было предположить, что длинноногих бионоидов специально вывели-собрали, чтобы увеличить мобильность пехоты на поле боя. Сопровождали процессию бионоиды-ищейки – чуть ли не копии земных немецких овчарок.

Была у меня мысль, что они прошли по следу Колобка и его тарантула, что это он невольно – или по собственному желанию – навёл на нас кодлу урок, жаждущих крови, но я не стал её озвучивать. Не до разборок между собой.

Собрались мы быстро, меньше чем за минуту. У меня и Патрика всех пожитков было: пушки-бионоиды, стреляющие шаровыми молниями, и боекомплекты к ним, представляющие собой нечто вроде прозрачных пузырей из гибкого, но крепкого пластика, в которых в мутной жидкости плавали типичны яичные желтки. Ещё у нас было по паре дисков жратвы, подходящих для скафов шестипалых иномирцев. У меня ещё в карманах лежал магазин с патронами, да ворочались-царапались, желая выбраться на свободу, «ёж» и «крабик». Пристегнувшись в креслу на спине тарантула, я погладил их через карманы. Вроде успокоились.

И началось.

Спасибо животноводу Головану, наши тарантулы не только отлично передвигались по горизонтальной пересечёнке да карабкались по стенам, но и могли перевозить пассажиров с небоскрёба на небоскрёб. Для этого пауки, напыжившись, выстреливали из брюшных сегментов полупрозрачные полимерные нити-тросы, влажные, и потому блестящие. Нити эти, – толщиной с мою руку – приземлившись на соседнюю крышу в сотне примерно метров от нас, надёжно прилипали к бетону, черепице или рубероиду. По крепким этим тросам, активно перебирая лапами, тарантулы быстро-быстро передвигались над пропастью, на дне которой бесновались зэки: кричали, сотрясали кулаками и стреляли по нам шаровыми молниями, брызжущими искрами при наборе высоты. Мы в свою очередь палили по братьям нашим нижним – благо, оптика наших забрал помогала хорошенько прицелиться, пока тарантул мчал к следующей – очередной – крыше.

Погоня внизу не отставала. Где было нужно, в автомобильные заторы врезался вездеход, расчищая дорогу для ищеек и ездовых бионоидов. Достать нас наверху сидельцы не могли, потому что в принципе невозможно было так быстро подняться, чтобы мы не успели перебраться на соседнюю крышу. Но и нам приходилось постоянно двигаться, чтобы верхушка здания, на котором мы обосновались в данный момент, не рухнула под нами издырявленная шаровыми молниями.

Пока что мы передвигались без потерь – в отличие от наших врагов, оставивших на маршруте преследования уже с десяток бойцов. И тарантулы наши не выказывали усталости, и меня перестало тошнить, только мы оказывались над пустотой между домами, но вот беда – город заканчивался, считанные дома разделяли нас и равнину, над которой висели тяжёлые свинцовые облака. Погода стремительно портилась. Задул ветер, тросы под пауками раскачивались, грозя сбросить нас в бездну. С неба плавно полетели редкие мелкие снежинки. Путаясь в ворсе, покрывающей лапы тарантулов, они ускорились вместе с нами вниз, ибо мы достигли последней крыши, и дальше бежать от погони было некуда.

– Только на дно, только харддкор! – невесело и непонятно пошутил Патрик.

Ничего не понимаю в подростковом юморе, но на всякий случай улыбнулся сыну. Негоже перед схваткой корчить кислые лица.

До горизонтали, по которой ветер мёл позёмку, оставалось метров двадцать, когда из-за угла дома, сшибая ржавый металлолом на своём пути, показался вездеход, точно пень грибами, облепленный заключёнными лагеря для иномирских борцов с путниками. На ходу ссыпавшись с грузовика борцы принялись палить на нам из пушек. Шипя, искрящие молнии пролетали в опасной близости от нас, просто чудом пока не угодив ни в одного из трёх тарантулов.

Не дожидаясь, пока наш бионоид-паук спустится, Перо отстегнулся от его спины и сорвался в свободный полёт. Я был уверен, что он расшибётся о бетонные обломки внизу, но нет, Перо с удивительной для его телосложения грацией развернулся метра за полтора до поверхности, встав на ноги. Фиолетовое перо его гордо встопорщилось. Он тут же принялся угрожающе размахивать всеми четырьмя верхними конечностями – и затупленным мечом, и набором щупальцев, и даже перебинтованной лапой. Заодно он так дунул в трубу, ржавеющую у него за спиной, что наш дорогой и любимый тарантул едва не сорвался с троса. Водила вездехода ударил по тормозам, а все иномирцы, что спешились, дружно переместили огонь с нас на Перо, извлекающего из трубы не только отвратительной силы и тональности звуки, но и дымовую завесу.

Перо был обречён.

Уверен, он понимал это, когда сделал свой выбор.

Понимал, да. Но он так же сильно ненавидел путников, как ненавидели их мы, а то и сильнее, раз без малейших раздумий отдал жизнь ради того, чтоб мы продолжили путь к Цитадели. Иномирец, с которым без переводчика я не смог бы обмолвиться и словом, с которым у меня не было ничего общего, вызвал огонь на себя и тем самым спас меня и моего сына. Спас своих товарищей по лагерю. Спас надежду на победу.

Одновременно полтора десятка шаровых молний прожгли его, изо всех сил дующего в свою иерихонскую трубу.

Он был уже мёртв, его уже не было, а звуки, им произведённые, ещё жили, ещё отражались эхом между домами, оставленными нами…

Нам больше негде было спрятаться. Понукаемые нами тарантулы бежали по развалинам, представляющим собой что-то вроде сильно всхолмлённой местности с множеством торчащих тут и там бетонных и кирпичных массивов. Мы спешили к абсолютно гладкой, точно отлитой из стекла, равнине. Прочь от вездехода! Быстрее, мохнолапый, от бионоидов-ищеек, радостно устремившихся за беглецами! Беги, паучок, от длинноногих бионоидов вместе с их наездниками и мчащими во весь опор за ищейками!

– Давай! Быстрее! Ещё быстрее!!!

Я видел, как молния опалила лапу паука, на котором сидели Голован, Зебра и Робот. На бегу тарантул накренился, завалился на бок, кувыркнулся. Зебру выбросило из пассажирского отделения, он упал и больше не поднялся. Робот и Голован тотчас заняли оборону, прикрывая паука, который всё пытался встать, но лапа не держала, и он раз за разом оседал… Оказалось, чтобы вывести из строя арахнобионоида, нужно всего лишь пробить его лапу. Из дыры тотчас хлынет масло, приводящее в движение его гидравлические мышцы, из-за чего паук сразу же потеряет скорость и уже через несколько секунд остановится.

Подбитого паука спас Колобок. Он на ходу свалился со спины своего тарантула и, точно баскетбольный мячик мягко пружиня от развалин шарообразным телом, пропрыгал к Роботу, Головану и раненому арахниду. Розовая слизь отлично закупорила свищ на лапе, и уже через несколько секунд паук смог вместе со своими наездниками и Колобком, к ним присоединившимся, бежать дальше.

И всё же у нас не было шансов.

Слишком много иномирцев хотели нашей смерти.

Они обязательно настигнут нас и расправятся, это всего лишь вопрос времени – считанных минут, если не секунд.

К тому же в небе происходило чёрт знает что: облака скручивало спиралью, свинцовую их твердь то и дело прошибало громовыми раскатами и вспышками десятков молний, одновременно бьющих вертикально. И всё же я готов был поклясться, что это не гроза! Не забывая стрелять, Патрик поглядывал вверх. Сын чувствовал то же, что и я.

Но как бы то ни было, мы будем сражаться до конца!

Шаровая молния, отправленная в полёт моей пушкой, сбросила наездника с длинноногого бионоида и, чуть изменив траекторию полёта, угодила в ищейку, лишь слегка опалив той пластины, прикрывающие оборудование под алюминиевыми рёбрами. Заверещав и завыв гражданской сиреной, – неужели в пластике есть нервные окончания? – обожжённая ищейка заметно ускорилась, длинными прыжками сокращая между нами расстояние и страстно желая сполна расквитаться за причинённую ей боль.

Её мечте не суждено было сбыться – я всадил энергетический заряд прямо в разверстую клыкастую пасть. При этом залпы-молнии сидельцев лагеря проносились над нами, рядом с нами, врезались перед нами в обломки, некогда бывшие зданиями!..

Зависнув значительно ниже облаков, буйство в которых закончилось так же внезапно, как и началось, за действом внизу высокомерно наблюдала стая «мячей», чтобы потом, когда вновь заработает Центр, рассказать хозяевам-путникам о погоне и схватке.

За миг до того, как вырвавшийся вперёд тарантул союзников свернул в очередной узкий проход между разрушенными домами, – эдакую долину у края стеклянной пустоши, – шаровая молния угодила в Колобка. Я видел, как она прогрызла хитин и вторглась в его внутренности, которые вмиг вскипятила, – и Колобок буквально взорвался изнутри, напоследок надув и лопнув самый большой свой розовый пузырь.

Переводчик тут же выдал мне: «Пакеда, кросавчег!»

Наш с Патриком паук устремился за восьмилапым бионоидом Голована и Робота.

И вот там-то, в долине, мы столкнулись с новым препятствием.

Будто без того проблем было мало.

* * *

Душа Заура опустела.

Он слишком сильно любил и ненавидел – это выжгло его изнутри дотла.

Закончить начатое, даже вопреки тому, что главный свидетель отправился прямиком в ад, спасти город, а уж потом…

Потом у Заура не было. Он так решил, да простит его Господь.

Сейчас же всё надо было делать быстро.

Очень быстро.

Выстрелы, взрывы… Обитатели Конча-Заспы, соседи безвременно покинувшего этот мир Ильяса, – люди сплошь при деньгах. Они и не такое видали в период накопление капитала, сами под пулями ходили и другим паяльники в задницы вставляли. Так что их очередью-другой не напугаешь. Но у матёрых волчар бизнеса есть дети, внуки, челядь и охрана в конце концов… Наверняка уже в радиусе пары километров все обладатели мобильного телефона сообщили палачам о нарушении общественного порядка с применением огнестрельного оружия.

«И это хорошо, – думал палач, подходя к трёхэтажному особняку работорговца. – Хорошо, что все». Неразберихи теперь не избежать. Судя по тому, что секьюрити в чёрной форме до сих пор не явились, в разборки сильных мира сего они встревать не будут, пересидят спокойно в сторожке, пока не прибудут законники. Так что четверть часа у Заура и дамочек, за ним семенящих, есть.

– Чего вернулась? – спросил он у Милены по инерции.

На самом деле его это ничуть не заботило.

– Соскучилась, – отрезала блондинка. – Но если ещё раз обманешь, я не знаю, что я с тобой…

Перед домом их встретило нечто предположительно мужского полу и не очень преклонного возраста.

Нечто это было одето в накрахмаленную до снежной хрусткости рубашку и брючки со стрелочками. Блеск его ботинок слепил глаза. И сюртук. И галстук-бабочка. Редкие тёмные волосы зачёсаны на пробор. Лицо гладко выбрито, но щетина быстро растёт, поэтому щёки и подбородок слегка припудрены. Взгляд отсутствующий – так проще замаскировать наличие интеллекта, который, как считают господа-панове, у слуг надо ампутировать при рождении.

– Тут работаешь? – будучи уверенным в том, что верно определил профессию парня, Заур всё же задал вопрос. С чего-то надо начинать сотрудничество. Палачу ой как нужен был живой «свой среди чужих». Слуга был последним из обитателей имения и приглашённых гостей, кто ещё дышал. – Работаешь тут, да?

Чуть поклонившись, парень кивнул.

– Именно так, сэр, – услышал Заур молодой голос.

Милена хмыкнула, Хельга ойкнула, а палач опешил:

– Как ты меня назвал?

– Хозяин любит, когда я так к нему обращаюсь. Уже привычка, сэр.

– И кем ты тут… Специальность твоя? – спросил Заур, подойдя ближе.

В воздухе стояла дымка от фейерверков и выстрелов. Носком ботинка палач случайно катнул гильзу.

– Да я тут всё сразу, сэр. И слуга, и садовник, и убираю… Не готовлю только. Хозяин себе одного повара из Италии выписал, а второго – из Франции. Они у него по очереди стряпают, через неделю. На этой не повезло итальянцу. Случайная пуля, сэр.

– Ага. Ну раз так, то… Мне нужно… – Палач едва не ляпнул «Обыскать дом». Мало ли как слуга мог на это отреагировать. К примеру, упрётся, потребует ордер или ещё что. Чопорный такой ведь, не от мира сего. А тратить драгоценные секунды на выяснение полномочий нынче преступно. – Я хочу осмотреть местные достопримечательности.

– Вам нужна экскурсия по дому, сэр? – если слуга удивился или был против, то никак этого не выказал. – С удовольствием вам всё покажу.

Заур вместе с дамами последовал за ним в дом.

На первом этаже располагалась кухня. Да у Заура квартира втрое меньше, чем тут разделочный стол!.. Далее – столовая с камином, по поводу которых говорить вообще не хотелось, ибо слишком всё роскошно. Затем они проследовали в спальню – тоже с камином; отопления тут нет, что ли?.. – и с такой кроватью, что на ней можно было уложить целый взвод. Раскинув руки в стороны, Милена не преминула упасть на пуховую перину. Ещё и застонала от блаженства, блудница!

– Нам бы такой лежак, да, лысик? – Хельга тронула палача за руку, намекая на плотские наслаждения.

Он поморщился, как бы укоряя её. До того ли сейчас? Время дорого!..

Беглый осмотр шкафов ничего не дал. Слуга неодобрительно смотрел на то, как палач бесцеремонно швыряет вещи на пол, предварительно замарав их кровью, что налипла на руках. Он только чуточку морщился, когда Заур выворачивал ему под ноги содержимое очередного ящика.

– Вы что-то ищете, сэр? – наконец поинтересовался слуга. – Я могу вам помочь?

Знал бы Заур, что именно ему нужно, уже рассказал бы, подробно описав искомый предмет. Поэтому он лишь мотнул головой и велел не отвлекать его без особой надобности.

Спустя пару минут все вместе поднялись на третий этаж.

Веранда как веранда – отделана деревом и камнем. Столы, стулья. Телевизор чуть ли не на всю стену. Камин, конечно. В этом доме камины даже в сортирах установлены. Короче говоря, ничего достойного внимания.

Кабинет, в который Заур проследовал с веранды, выглядел бедненько в плане обстановки. Нет, тут хватало безумно дорогих вещей. Чего стоили только дубовый стол и платиновая визитница на нём, – пустая – рядом с письменным прибором из малахита, отделанным золотом! Антикварные часы с антикварной кукушкой на стене – тоже круто. Но на этом и всё. В ящиках – ни бумажки. Ни ноутбука, ни планшета Заур не нашёл. Вряд ли Ильяс проводил в рабочем кабинете много времени…

Спальни и санузлы тоже не обрадовали желанной находкой.

В отчаянии – время утекало, как вода между пальцев, а бомба до сих пор не обнаружена! – палач залез на чердак. Там было ожидаемо пыльно, через паутину следовало прорубаться мачете, но в то же время неожиданно пусто. В доме работорговца хлам выбрасывали, а не складировали в отдалённых труднодоступных местах.

Спустившись с чердака, Зур поймал взгляд слуги, стараясь разглядеть в нём хоть какой-то намёк, способный помочь в дальнейших поисках:

– И это всё? Не стесняйся, облегчи душу. Господь отблагодарит тебя за это.

Слуга чуть замялся – на лице его возникло подобие мимики, из-за чего посыпалась пудра. В конце концов он решительно шаркнул ножкой и выдал:

– Конечно же, нет, сэр. Мы не осмотрели цокольный этаж. Но вряд ли вас заинтересует…

– Ну почему же, – вмешалась Милена. – Нашего лысого друга именно что заинтересует.

В цокольном этаже обнаружился гараж на три авто, заполненный ровно на треть, – там сиротливо ждала водителя симпатичная машинка с быком-эмблемой на капоте. Рядом с гаражом размешалась дровяная сауна с купелью. В котельной Заур не обнаружил чего-либо, хотя бы отдалённо похожего на бионоид, способный уничтожить весь Киев, – знать бы, как он выглядит – или хотя бы странного. Итого: минус ещё три минуты.

Хозпомещение было заполнено банками, склянками, порошками и прочей химией пополам с инструментом садовым и строительным. Ни грязные тряпки, ни электролобзик на роль бомбы не подходили.

В просторной бильярдной обнаружился бар, и Милена тут же налила себе и Хельге по стаканчику мартини. Заур от «промочить горло» отказался: пить с горя не умел, а радоваться повода пока что не было.

– Что здесь? – спросил он у слуги, показывая на дверь в дальнем углу этажа.

– Ничего интересного, сэр. – На лице слуги не дрогнула ни одна мышца, но всё-таки палачу показалось, что… – Всего лишь постирочная, сэр.

– Ах всего лишь… – Заур устремился к двери.

По его требованию слуга крайне нехотя достал связку ключей и отворил.

Лишь только заглянув в помещение, палач понял, что предчувствие его не обмануло.

Тут на выложенном плиткой полу в окружении плиточных стен стояли пять стиральных машин.

Не одна, не две, а пять!

Это показалось палачу в высшей мере подозрительным. Велев никому не входить, – мало ли, вдруг сработает взрывное устройство, вроде мины-ловушки?! – он заглянул в каждую стиральную машину. На что Заур надеялся? Угадайте с трёх раз. Ну конечно же он собирался найти в быттехнике бионоида! Не нашёл. Очень удивился, расстроился даже.

Взглянул на слугу.

Подняв глаза к потолку, – конечно, выложенному плиткой – напудренный парнишка сообщил, что хозяин любит, чтобы у него всё было чистое:

– На одной простыне – только шёлк! – вторую ночь не спит. Так что, сэр, стиральные машины у нас не простаивают. И гладить приходится много. А если прожечь простыню утюгом, то…

Живописания быта прислуги Ильяса так же интересовали Заура, как перипетии муравья где-нибудь в сельве Южной Америки – то есть нисколечко. Но он бы выслушал сотню таких же серых и скучных рассказов, если бы это помогло найти бомбу.

Пока же поиски зашли в тупик.

И времени на то, чтобы обезвредить игрушку путников, практически не осталось.

* * *

Дальше по долине смертной тени было не пройти, не проехать.

Узкий перешеек перегораживал завал из кусков тел, обрывков скафов и обломков систем жизнеобеспечения. Над оплавленным крошевом зданий вились дымки – там, куда ударили небесные молнии во время недавнего буйства облаков. И молнии эти во много раз сильнее тех, что вылетали из наших пушек и пушек иномирцев, нас преследующих.

Патрик топнул ногой по спине тарантула, остановив его возле паука Робота и Голована. Сообразив уже, что угодили в ловушку, из долины нам не выбраться, потому что пауки просто не успеют подняться наверх, – мы будет отличной мишенью – союзники всё же готовы были умереть с почестью. О том, чтобы сдаться, они и не подумывали. И направили оружие вовсе не назад, откуда вот-вот должна была появиться погоня.

Ведь кроме трупов в долине было полно живых.

И все они были отлично экипированы и вооружены.

Но об этих товарищах позже, ибо я сначала услышал восторженный рёв, а уж потом понял, с кем свела меня злодейка-судьба за тридевять земель от Земли родной:

– Святые моторы! Край, выходи – не бойся, заходи – плачь!

Да-да, я едва не рухнул с арахнобионоида, увидев в исходнике, бывшего главаря бывшей мотобанды «Ангелы Зоны». Да это же Гордей Юрьев по прозвищу Рыбачка Соня собственной персоной! Когда мы виделись в последний раз, его основательно нашпиговали пулями коллеги святоши Заура. Я был уверен, что Гордея убили, а тут вот… Чудеса да и только!

Наверное, это хорошая примета, если перед смертью повстречаешь ожившего покойника.

На Рыбачке был надет вычурный скаф, вроде как сшитый из рыбьей кожи, – сплошь в крупных чешуйках. Но это ещё ладно, тут иначе нельзя. Поразило меня другое – Гордей одной рукой держался за руль, а в другой у него – свинья грязь везде найдёт – была намертво зажата армейская фляга, от которой к шлему, соединяясь с ним на уровне рта, тянулась трубка. По трубке, конечно же, подавалась не водичка какая и не тоник. Готов побиться об заклад, во фляге – «Хиросима», фирменная перцовка «Ангелов Зоны», уничтоженной мотобанды Рыбачки!

Рулил, кстати, Рыбачка тем самым чоппером, на котором по сектору рассекала японка. Этого мощного стального жеребца с иным не спутаешь. Тем более что за спиной Гордея сидела, обхватив его руками и ногами, давешняя дама с изрядным бюстом.

Она-то тут каким каком?!

Теперь о вооружённых и отлично экипированных товарищах.

На всех на них были скафы из такого же материальчика, как у Рыбачки, так что логично было решить, что в исходник они прибыли вместе с моим старинным приятелем.

Они – это крысозавры.

Обычный крысозавр похож на здоровенную такую крысу, но не крыса вовсе – потому что размеры, и лапы длинные, впечатляюще мускулистые, а хвост – точно кусок силового кабеля: чёрный и тяжёлый. Хвостом крысозавры обожают хлестать себя по бокам, покрытым крупной чешуёй и бурой шерстью. Череп у крысозавра большой, массивный. Из пасти, если крысозавр улыбнётся, видны желтоватые слюнявые клыки. Да, ещё с глазами у этих иномирцев проблемы: серые бельма у них, а не глаза, и в бельмах тех полно кровеносных сосудов или же трубочек. А когда эти трубочки-сосуды наполняются алой жидкостью – кровью, быть может, наверняка утверждать не стану – бельма начинают светиться алым же. Зачем это? Точно не для того, чтобы хорошо видеть – крысозавры слепые.

Вот каких товарищей закинуло в исходник в количестве около сотни. На спинах поверх скафов у крысозавров были установлены небольшие башенки с торчащими наружу спаренными стволами.

Когда Гордей Юрьев подъехал к нашему тарантулу, я в очередной раз убедился, что стать симпатичнее ему категорически не грозит. Как была у него мерзкая рожа завсегдатая злачных заведений, так и осталась.

– Здорово, Край! Как делишки? Эти парни с тобой? – Он кивнул на Робота, который беспрестанно водил по сторонам пулемётом, и Голована, тоже чувствовавшего себя не в своей тарелке.

О нашей встрече я куда дольше рассказывал, чем всё происходило на самом деле. Считанные секунды на то, чтобы оценить обстановку и услышать Рыбачку.

«Не сейчас, дружище. У нас тут небольшие проблемы…» – хотел я сказать, но не успел, ибо в долину ворвались ищейки, а за ними – вездеход, вновь облепленный заключёнными лагеря, позади двигались длинноногие бионоиды с наездниками.

По собственному опыту знаю, что из пистолета по крысозавру стрелять не стоит, это разве что его разъярит. А вот против шаровых молний спутники Рыбачки устоять не могли – первым же дружным залпом зэки выкосили в стройных рядах крысозавров заметные проплешины.

Но крысозавры не умеют подставлять вторую щёку. И не только потому, что щёк у них нет вовсе. Ответная реакция не заставила себя ждать. Десятки спаренных стволов одновременно выплюнули десятки капсул с взрывчатым веществом. Эти капсулы крысозавры используют в бою вместо привычных нам пуль. При попадании в препятствие капсула раскалывается, химическая дрянь, в ней содержащаяся, вступает в реакцию с воздухом, а в результате – взрыв, сравнимый по мощности с противопехотной гранатой.

Ищеек порвало в клочья.

С грузовика смело всех пассажиров, а сам грузовик перевернулся.

Если кто рассчитывал на продолжительный бой, то – увы. Наши преследователи большей частью были уничтожены в первые же секунды столкновения, лишь немногим удалось бежать.

Робот наконец опустил свой шестиствольный пулемёт, со скрипом разжался кулак его второй руки-манипулятора, а поршни гидравлики одобрительно чвякнули.

– Глуши мотор! – крикнул Рыбачка, корча из себя командира крысозавров, а потом подмигнул мне: – Так-то, Край, так-то…

Предупреждая очередную высокопарную чушь, я подтвердил опасения Рыбачки насчёт союзных представителей мест не столь отдалённых:

– Эти парни со мной. А делишки…. Сам видишь: лучше всех, но никто не завидует.

Взглянув на побоище, которое устроили крысозавры, Рыбачка смиренно покивал головой – мол, понятно, почему никто не завидует.

– А ты чего живой вообще, а, дружище? В тебя всадили больше пуль, чем в Бонни и Клайда. Я рассчитывал, разобравшись с делами, выпить за упокой твоей души. А так и повода не будет опять стать таким же алкоголиком, как ты.

– Не спеши, Край, повод отменять. – От слов Рыбачки мне стало не по себе. Я вдруг понял, что он уже похоронил себя. Да-да, он считает себя мертвецом. Но почему?.. – Я нужен им, Край. – Гордей кивнул на боевые порядки крысозавров. – Ну, не то чтобы именно я, но меня-то они знают, видели в деле… Им нужен человек. Настоящий человек.

Меня покоробило от пафоса: надо же, настоящий человек… Считаю своим долгом сбить с Гордея спесь:

– Твоя спутница на эту роль больше подходит, чем ты, старая жирная пьянь.

В ответ на моё замечание, японка сверкнула глазами, а Гордей покачал шлемом:

– Не-а. Не подходит. Она не из нашего мира. Мы только-только перед встречей с тобой познакомились. Это любовь с первого взгляда. Взаимная. Так что в исходнике только мы с тобой люди из последнего мира. Начало и конец должны соединиться. Тогда только. Понял?

Я понял одно: Рыбачка изрядно пьян. Вон, персональный алкотестер, индикатор промилле – его свернутый набок нос – уже стал предельно фиолетовым под забралом. Мой старинный друг-байкер едва держится в седле!..

Но это не помешает ему совершить пару-тройку подвигов.

Это только у американцев спаситель человечества умеет летать и щеголяет в одёжке толерантного цвета с приметной буковкой «S». У нас спасители иные. У них изо рта пахнет отнюдь не ментоловой жвачкой, и они частенько забывают побриться.

Я окинул взглядом обросшее жиром тело Гордея, габариты которого не смог скрыть даже скафандр. Да, Юрьев выглядел так же плюшево, как глупо звучало в чужих устах его прозвище. Вот только те, кто не воспринимал Гордея всерьёз, недолго задерживались на этом свете.

– Ангелы! Ангелы летят! Разбегайтесь, суки!!! – заорал вдруг Рыбачка. – Ну что, Край, повоюем?!

И я бы не спешил отвечать ему согласием, если бы моим вниманием не завладел Патрик.

– Смотри, батя, – он указал на небо над нами.

«Мячи», бионоиды-видеокамеры путников. Их полку прибыло. Сотни, если не тысячи камер кружили под облаками, точно стервятники, высматривающие, чем бы поживиться.

– Никогда такого не видел. Их слишком много, – прокашлял Голован.

– О чём он, Край? – не понял Рыбачка.

Я хотел предложить байкеру хорошенько врезать по кумполу, но передумал – ведь придётся объяснять, что это не со зла, а дабы врубить переводчик, встроенный в шлем. Но мало ли, вдруг защита Гордея была менее продвинутой, чем моя?..

– Он говорит, что эти твари над нами очень опасны, и они могут в любой момент атаковать.

– Мы примем бой!!! – завопил Рыбачка пьяным голосом.

– Мы уйдём к пустоши, – не согласился с ним Патрик. – Туда «мячи» не полетят.

– Верно говорит, – согласился с моим сыном Голован. – Всё равно нам туда. Цитадель за пустошью.

Робот одобрительно чвякнул гидравликой и скрипнул манипуляторами.

– Давайте! Быстрее! – скомандовал Патрик и погнал нашего тарантула к стеклянной равнине. До неё оставалось всего ничего, самую малость…

Но этот отрезок нашего пути к Цитадели ещё надо было преодолеть. Потому как, почуяв наш настрой, «мячи» стали выказывать признаки агрессии. То один, то второй вдруг резко терял высоту, падая камнем и останавливаясь в считанных метрах от руин прямо над боевыми порядками крысозавров, которым такие манёвры и фигуры высшего пилотажа откровенно не нравились, после чего с ускорением уходил вверх. И всё же, не поддаваясь на провокации, сохраняя нейтралитет и никак не реагируя на призывы Рыбачки открыть огонь по врагу, крысозавры двигались вслед за нашими пауками.

– Эй, кто тут командир?! Я или мальчишка?! – воззвал Гордей к крысозаврам. – У меня скафандр такой же, как у вас! Я – ваш брат! Меня надо слушать!!!

– Рыбачка, не глупи! – обернувшись, крикнул ему я.

– Уже и пошутить нельзя!.. – Он поспешил за нами. Благо, модернизированный бионоидами чоппер японки мог мчать и по более извилистой пересечёнке.

Армада «мячей» сопровождала нас, не желая расставаться. Мало того – летающих бионоидов становилось всё больше, они прибывали чуть ли не со всего сектора. Чувствовали, что ли, что грядёт самое важное событие для всех миров? Или кто-то – наш заклятый враг – навёл на нас полчища шарообразных бионоидов?..

Без разницы, в общем, почему твари нами заинтересовались. Главное – чтобы не напали. А исключить такую вероятность можно, лишь добравшись до равнины, где, как сказал Патрик, мы будем в безопасности.

Я да сынок мой мчали впереди боевых порядков крысозавров, когда первая эскадрилья «мячей» атаковала повстанцев, мечтающих избавить все миры, какие есть, от путников. На сей раз, рухнув из поднебесья, бионоиды не поспешили взвиться к облакам, но выпустили рои «пчёл» и сами напали.

Облепленные «пчёлами» крысозавры вертелись на месте, катались по развалинам, стреляли из сдвоенных стволов, сшибая «мячи», пикирующие на порядки, переставшие быть стройными. Капсулы взрывались в небе, среди «пчелиных» скоплений, не успевших опуститься на чешуйчатые скафы. Робот палил из пулемёта, выкашивая изрядную часть «мячей», только собравшихся напасть.

– Не останавливаться! – заклинал Патрик наших союзников. – Вперёд! Быстрее!

До равнины оставалось всего ничего, когда наш тарантул отказался дальше идти – намертво встал: не помогали ни тычки, ни удары ногами по спине, ни песни с плясками.

Это притом, что в небе стало темно от летающих видеокамер путников.

Жужжа пропеллерами, всем фронтом они принялись опускаться на нас.

Глава 9 Стекло

Если бы муравей из Южной Америки вдруг баритоном вывел «Ще не вмерла Україна[19]» и заодно сплясал гопак, Заура это меньше заинтересовало бы, чем то, что сказал обычный, ничем не примечательный парнишка-слуга с чуть припудренным лицом.

– Есть ещё одно место… Хозяин там много времени проводил в последние дни, – томно поведал парень, чуть отведя голову в сторону, будто внимание палача на него физически давило. – Я не сообщил сразу, потому что это казалось мне, так сказать, очень интимным…

– ЧТО?! – Ещё секунду назад Заур был уверен, что блок в его мозгу, отвечающий за эмоции, напрочь выгорел, но нет, он ещё вполне был способен генерировать ярость.

– Вы не расслышали? Я могу повторить. Это место было очень интимным для хозяина, сэр, и потому я…

– Где?!!

– Наш участок, сэр, граничит с рекой.

– С какой ещё?..

– С Днепром, сэр.

От возмущения Заур потерял дар речи. Каждая секунда дорога, а этот расфуфыренный хлыщ, который, не дай Боже, ещё и содомит, позволяет себе подкалывать палача!..

Вместе жениха, которого едва не хватил удар, допрос продолжила Хельга:

– Да уж понятно, что не с Амазонкой. И что это значит?

– Что это значит, мисс? Извините, я не понял вопроса.

Хельга мгновенно рассвирепела:

– Да я тебе сейчас прострелю твою костлявую…

Её перебила Милена:

– Моя подруга всего лишь хотела уточнить, что такого особенного в том, что участок граничит с рекой? Как это соотносится, юноша, с интимными местами вашего хозяина?

Не дожидаясь ответа слуги, – это могло слишком уж затянуться – Заур схватил парня за руку и потянул за собой к мраморной лестнице, ведущей вниз и скрывающейся за соснами. Если она не спускается к Днепру, то у него совершенно нет чутья, необходимого для работы палачом.

Из-за хромоты олимпийское «золото» по спринту Зауру не взять, но бегает он всё же куда быстрее многих молодых да полностью укомплектованных конечностями. Так что слуге пришлось чуть ли не лететь за палачом.

И вот – берег реки, укрытый камнем. Замурованный, неживой. Нетронутой осталась лишь узкая полоска песка у самого края воды. Справа выпирает в реку гараж – или это лучше назвать причалом-навесом? – для быстроходного белоснежного катера. На каменном берегу шезлонги под большими цветастыми зонтами, столики, на столиках цветы в вазах. Есть даже пальмы в кадках, стилизованных под древнегреческие, куда ж без пальм?.. Всё солидно, круто. И потому кощунственно тут, слева, выглядит наспех сбитых из ДСП домик. Он даже не окрашен. Крыша – кое-как закреплённые саморезами листы стального профнастила. На хлипких дверях домика – навесной, вроде амбарного, но очень дорогой замок.

Заур обратился за объяснениями к слуге:

– Что это?..

Чопорный молодой человек поджал губы, скривился:

– Это непонятно что соорудили второго дня за какой-то час, сэр, а то и быстрее. То есть наспех.

К чему такая спешка? И зачем здесь, среди аксессуаров дольче виты, понадобилось городить чуть ли не сельский нужник?.. Всё это более чем подозрительно.

Пока палач осматривал новостройку снаружи, подоспели раскрасневшиеся Хельга и Милена. Хельга так и не бросила ПКМ, который ей вручили.

Заур провёл ладошкой по лысому черепу – и в одно движение, не напрягаясь, вышиб ногой дверь. Хлипкая ведь, одно название. Даже хороший замок не сможет защитить строение от нежеланного проникновения, если дверь можно проковырять мизинцем.

Велев всем оставаться снаружи, слуге тоже, и никуда не уходить, Заур вошёл в домик.

Сюда бросили проводку от гаража для катера, поэтому под блестящей оцинкованной крышей вспыхнула лампочка, стоило только клацнуть выключателем. Всей мебели в домишке был только стол. Но и шагу тут нельзя было сделать, чтобы не наступить на вещи, наваленные кучами прямо на полу. Маски для подводного плавания, очки, трубки, баллоны со сжатым воздухом, резиновые костюмы и ещё Бог знает сколько всякого дайверского снаряжения, назначения и названия которого палач попросту не знал. Заура весьма удивило увиденное. Он никогда не слышал о том, чтобы Ильяс был заядлым пловцом. С другой стороны, это новоявленное увлечение никак не противоречило особой любви хозяина усадьбы к спорту. Ладно, бассейн – для гостей и милых дам, но раз великая река рядом, почему бы не понырять на просторе?..

Заур выглянул из домика, поманил слугу:

– Хозяин что, увлекался подводным плаванием?

– Сам не понимаю, сэр, что на него нашло в последнее время. Я лично видел, как хозяин пробирался к этой… к этому… сюда тайком.

– Тайком? – уточнила Хельга.

– Именно, мисс. Когда стемнеет. Или не рассвело. И ещё… Если смотрят по сторонам и вокруг, прежде чем отворить дверь и войти, это разве не тайком?

Вот так, значит?.. От соседних участков «пляж» отделён бетоном, уже не замаскированным благородным бутом. Зажал копеечку работорговец, поскупился, это же не фасад, товар лицом уже показан, так что тылы можно не лакировать… Ильяса могли видеть только с каменной лестницы, сюда ведущей, или же с реки. Но что такого позорного или же криминального в том, чтобы заглянуть в собственную пристройку на собственном участке? Почему надо скрывать визиты сюда?..

Судя по тому, что сказал слуга, поведение его хозяина-работорговца нельзя было назвать адекватным. Ильяс рехнулся, это несомненно, и это многое объясняет. Даже добровольное сотрудничество с путниками. Добровольное – потому что работорговец не носил поддельных швейцарских часов… Заур подошёл к столу, застеленному отрезом прозрачной полиэтиленовой плёнки. На столе стояли часы на пластмассовой подставке. Более чем обычные, электронные, мейд ин Чайна. Такая дешёвка, что они даже время показывали неправильно. Из-под подставки выглядывали листки бумаги – чеки, изучив которые Заур узнал, что всё дайверское оборудование куплено два дня назад. Господи, да сюда же чуть ли не ассортимент целого магазина завезли!..

– Заур, у нас гости! – услышал он крик Милены.

Тут же загрохотали выстрелы, но палач даже не подумал выбраться из домишки и броситься на помощь девушкам.

Он должен понять, где спрятана бомба, и ответ на эту загадку где-то здесь.

Но где?!

* * *

«Мячи» опускались на нас тяжёлой тучей, готовой в любой момент пролиться смертельным дождём «пчёл», а тарантулы не желали двигаться дальше!

Ну просто категорически и принципиально!

Лапы их будто вросли в щебень и кирпичные обломки у края гладкой, точно отлитой из стекла равнины, по которой ветер мёл позёмку. Это ж какой мощности бахнула бомба, что столько земли оплавило? Но если был взрыв, почему граница между испорченной почвой и городом такая чётко выраженная?..

Что-то здесь было не так. Видеобионоиды путников медлили, будто им страшно не хотелось нас атаковать. Что их сдерживало? Заградительный огонь Робота и крысозавров? Даже не смешно. Все стрелки, вместе взятые, выкашивали ежесекундно сотни «мячей», но это была лишь капля, потеря которой не могла остановить не то что море, но даже волну!

Голован спрыгнул с тарантула и, отбросив пушку, выбежал на равнину. Там он развернулся и замахал руками. Не забывая стрелять, Робот попятился к нему, но за шаг до стеклянной глади остановился, провёл манипулятором по пулемёту и аккуратно положил его наземь. «Совсем с ума сошли?! На кой разоружаются, пацифисты хреновы?!»

Патрик жестами показал, что нам следует поступить аналогично. Бежать от «мячей» на равнину – это ладно, но расстаться с оружием я не согласен!.. Одновременно мы соскользнули со спины тарантула и со всех ног поспешили к Головану.

Обогнав нас, Рыбачка направил чоппер к пустоши, но что-то у него заглохло, так что ему пришлось вместе с его прекрасной дамой встать в позу «пешком» и толкать мотоцикл чуть ли не изо всех сил. Правда, только Гордей загнал двухколёсного железного коня на стекло, как дело у него пошло живее и легче, будто исчезла сила, ему мешавшая. Крысозавры стройными рядами двинули за нами.

И вот метра за три до стекла моя пушка, стреляющая шаровыми молниями, попыталась сорваться с плеча! Оружие дёрнулось, ремень сполз. Пушка монотонно зажужжала. В карманах у меня вдруг принялись выказывать недовольство «ёж» и «крабик». Мне пришлось успокаивать всех, по очереди гладя. И если в карманах волнение унялось, то пушка вырывалась из рук и норовила навести на меня ствол, чтобы, я уверен в этом, выстрелить.

– Батя, брось. – Хорошенько размахнувшись, Патрик отшвырнул своё ружьё подальше в развалины. – Равнина – табу для бионоидов.

Бросить оружие?! Это было для меня противоестественно.

Макс Край физически не мог так поступить.

И только я ступил на гладкую поверхность, которая, против моих ожиданий, оказалась вовсе не скользкой, пушка перестала вырываться. Она была мертва – бесполезный микс погибшей плоти и более нефункциональной механики и электроники. И убил её я…

На равнину оставалось войти примерно двум десяткам крысозавров, когда «мячи» таки атаковали. Было ли это их истинным желанием, или же Центр заработал и отправил приказ задержать нас, не знаю. Точно одно: замешкавшимся четырёхлапым союзникам не повезло. Их моментально облепили «пчёлы» и сами «мячи» принялись мандибулами их рвать на куски.

Рефлекторным движением я вскинул пушку к плечу, нажал на спуск – и ничего не случилось. Менее чем за пару секунд всё было кончено. «Мячи» жестоко расправились с теми, кто против воли путников вторгся в исходник, но в воздушное пространство над пустошью они не залетели, это им было слабо. Бионоиды с пропеллерами довольствовались тем, что уничтожили тарантулов, разобрав их по винтику и объев хитин.

Я уронил бесполезное оружие на стекло и повернулся спиной к развалинам и гудящему винтами небу. Патрик подошёл ко мне, ободряюще положил руку на плечо.

Перед нами простиралась бескрайняя равнина.

* * *

Зря Милена надела любимое платье – снежно-белое, с вырезом на спине до середины ягодиц, а на груди – почти до пупка. Если б знала, в какой переплёт попадёт, и что придётся чуть ли не на каждом шагу палить из «маузера» и разбивать джипы об автозаки, приоделась бы во что-нибудь соответствующее. Дома-то, в уютной квартире посреди африканского сектора, помимо прочих нарядов имеются камуфляж с разгрузкой и модный в этом сезоне бронежилет. А то ведь в суете даже сумочку потеряла, которая так шла к платью и маникюру…

Об этом примерно размышляла Милена, стреляя из «маузера» по фигуркам в серых костюмах, посмевших показаться на мраморной лестнице.

Быстро же примчались легавые на выручку бандюку из Конча-Заспы! Небось на Троещину искать гопстоперов, подрезавших работягу, так не спешили бы…

Почему Милена вернулась, узнав, что Заур её обманул?

Потому что она – блондинка, которой думать и принимать верные решения противопоказано самой природой. И потому что Макс велел смотреть и слушать новости о грядущей войне. А уж она такого по ящику насмотрелась, что на всю жизнь хватит. Если начнётся ядерный конфликт, никто не выживет. Никто. Что означает: её сынок тоже погибнет. А палач, если опять не соврал, собирается предотвратить теракт, из-за которого всё полетит в тартарары.

И всё бы ничего, но самому ему не справиться. Тем более сейчас, когда он совсем пришибленный смертью сестрёнки…

Один слева, второй справа, ещё двое двинули не по лестнице, а прямо по кустам и цветам. Скоро догадаются атаковать от соседей, где можно до самой воды спуститься под прикрытием мощного забора… А вот того, что атаковал с тыла, не заметили ни Милена, ни Хельга, редкими очередями из ПКМ – надо беречь патроны – пресекающая робкие намерения палачей спуститься к пляжу. Мокрый, – переплыл-таки с соседнего участка – с ножом в руке он набросился на Хельгу, решив, что нейтрализовать пулемётчицу важней, чем блондинку с пистолетом. И у него всё получилось бы, если бы не одно «но».

«Но» ростом более двух метров, однорукое, в куртке с капюшоном, прикрывающем лицо. Милена только подумала направить «маузер» на врага, который собрался воткнуть лезвие ножа в печень Хельги, а Ронин – как он здесь?.. откуда?.. – в прыжке сшиб легавого мощным ударом ногой в рёбра, а потом, когда тот рухнул на каменные плиты днепровского берега, каблуком раздробил павшему голову, вмяв лицо чуть ли не в затылок. Сделал он это легко, будто в носу поковырялся, а не человека убил. Второго, зашедшего в тыл со стороны реки и не менее влажного, чем первый, он приложил локтём своей единственной руки в солнечное сплетение.

Двигался Ронин неимоверно быстро – за долю секунды с места преодолевал расстояние в десяток метров. Человеку такое просто не под силу! Автоматная очередь – палач наверху на лестнице воспользовался замешательством Хельги – должна была прошить Ронина от ягодиц до затылка, но он непостижимым образом уклонился от веера пуль.

Он лишал жизни бесстрастно. Угрызения совести не мучают убийц со стажем. Нужен труп? – легко! Ещё хотите? – да запросто! Или нет, не так. Ронин просто убирал препятствия. И не то чтобы расчищал путь к великой цели, нет. Скорее – отбрасывал прутики с просёлочной дороги. И делал это настолько умело, что Милене стало не по себе.

Она замерла при появлении этого мужчины. Только от вида одного самца у неё так же перехватывало дыхание – от Макса Края, чтоб ему пусто было!..

Хельга быстро пришла в себя и, сообразив, что однорукий великан с ними заодно, приготовилась стрелять по палачам, проявлявшим всё большую активность.

Но тут Ронин заговорил, и Милена едва не заткнула уши – у главаря «азиатов» серьёзные проблемы с голосовыми связками. Слова из него вырывались с натужным шелестом и скрежетом:

– Идите к Зауру. Ему нужна помощь. Я прикрою.

Над Ронином, чуть ли не коснувшись головы, пролетела хищная птица, но его это не смутило, хотя Милена с Хельгой дружно вздрогнули. Позже Милена признала, что именно появление птицы вынудило её довериться Ронину…

Вручив ПКМ однорукому, Хельга юркнула в домик.

Перед тем, как последовать за ней, Милена обернулась.

С пулемётом в единственной руке, Ронин мчал вверх по лестнице – туда, откуда прибывали палачи. Двигался он будто в отточенном многими тренировками бальном танце. Только вот костюмчик для выступления подкачал. Ну что это за кимоно с капюшоном и накладными карманами? Где нормальный пиджак? Да и личико, на миг выглянувшее из-под капюшона, публике показывать не стоит – изрубленное глубокими шрамами, страшное.

Если хоть десятая часть того, что говорят о Ронине, – правда, после смерти его труп следует нашпиговать серебряными пулями и осиновыми кольями, а потом сжечь.

Милена вошла в тускло освещённое единственной лампочкой помещение.

* * *

Неподвижно, точно статуи, высеченные из камня, анонимным шутником одетые в скафы, Патрик и крысозавр стояли посреди стеклянной равнины. Обдуваемые ветром – он усиливался – даже дышать перестали. Сын положил ладонь в шестипалой перчатке на шлем крысозавра, а тот в ответ прижал обтянутый чешуйчатой защитой хвост к груди моего мальчика.

«Так надо, батя», – сказал сын перед началом процедуры возврата.

Надо, ёлы… Кому надо? Мне? Вот это вряд ли.

Патрик постучал себя по шлему, как будто по лбу, и объяснил, что ему нужно вернуть нашего друга родственникам, что так правильно, что без него скучают.

Друг – это крысозавр, с которым судьба свела нас в заброшенном вавилонском метро. Благодаря его оружию Парадиз был повержен. И потом в Нью-Йорке он отдал жизнь, чтобы спасти Патрика.

«Тело погибло. Но он есть. Вот тут», – сказал тогда Патрик, и эти его слова навсегда врезались в мою память.

– Чего это они, Край? Что за пантомима? – Рыбачке пришлось изрядно повозиться, чтобы чоппер вновь оказался на ходу. Он извлёк из него с десяток разных бионоидов, служивших для езды по пересечённой местности. Все они погибли, как только Гордей затолкал байк на равнину. Но в баке ещё было полно газа, так что сколько-то километров последний «Ангел Зоны» и его странная подружка смогут проехать, а не пройти. Девице, кстати, пришлось избавить от всех своих бионоидов, в том числе и от хлыстов-змей, что меня нисколько не расстроило.

– Ты не поймёшь, дружище. Просто не поймёшь. – Я уже собирался вмешаться в общение сына с крысозавром и разрушить сплетение рук и хвостов, когда они сами отодвинулись друг от друга. Патрик вернулся ко мне. И мы – все мы: красозавры, Голован с Роботом и Рыбачка с японкой – двинули дальше по пустоши, доверившись чувству направления моего сына. Он был у нас за проводника.

С неба сыпал снег, но не долетал до стеклянной поверхности равнины – его подхватывал ветер и уносил куда-то далеко-далеко. Снежинкам не за что было задержаться, разве что за нас. Вот они и цеплялись за складки скафов.

Благодаря контакту с главой делегации крысозавров, прибывшей в исходник, Патрик узнал и рассказал мне, что родина наших союзников погружена во мрак. Они сумели дать отпор путникам. И потому между крысозаврами – обозначают они себя иначе, не словами, а совокупностью жестов и запахов – и захватчиками-путниками заключен договор. Точнее – не совсем договор, но ничего более похожего из земных реалий ни я, ни Патрик подобрать не смогли, ведь подразумевалось нечто на порядок крепче, без возможности расторжения чуть ли не на генетическом уровне… И всё же крысозавры не смирились. Они сумели взломать блок путников, считавших, что они сломили сопротивление крысозавров, загнав последних выживших из них в глубокие изолированные норы. Ведь на поверхности мира крысозавров с начала экспансии путников бушевал радиоактивный шторм, дул ураганный ветер, смерчи срывали пласты почвы и швыряли их в выжженную атомным огнём атмосферу.

Жить в том мире было невозможно.

Уцелевшие крысозавры не жили, а выживали.

Но путникам не удалось сломить их дух. Крысозавры мечтали о реванше. Они готовились к нему долгие годы. Рискуя, совершая отчаянные подвиги, они разработали собственную технологию перемещения между мирами и по крохам собрали аппарат, способный перебросить в нужный мир значительную массу живого вещества. Крысозавры вооружились. Они создали мобильный отряд, готовый атаковать Цитадель, где по их разведданным была заключена мощь, способная уничтожить цивилизацию путников.

– Насчёт мощи этой… Подробнее бы, – попросил я.

Патрик замялся:

– Как тебе сказать… В общем, у крысозавров что-то пошло не так. Они не учли влияния Цитадели на всё, что способно перемещаться между мирами.

Мой сынок знал об этом влиянии, поэтому забросил Лоно в двух секторах от того местечка, где располагалась Цитадель. А крысозавры попёрли напролом. И две трети их отряда попросту разметало фаршем в той долине, куда нас загнали лагерные сидельцы. Это стало шоком для тех, кто пережил десант. Это был крах. Они уверились в том, что им суждено бесславно погибнуть в исходнике. И даже то, что уцелел Рыбачка, которого они прихватили с собой, – мне до сих пор непонятно, на кой, – не подняло их боевой дух. Тем более, что японка, примчавшаяся к месту высадки десанта, поначалу вовсе не была дружелюбной – ровно до того момента, пока не увидела Гордея. Но наше появление верхом на тарантулах, да то обстоятельство, что крысозаврам пришлось сражаться за нас, слегка взбодрило их.

А то, что Патрик вернул им образ погибшего за правое дело товарища, окончательно привело в чувство хвостатых союзников, которые были не самой плохой компанией для последних мгновений жизни, если нас всё-таки постигнет неудача.

Кто знает, что ждёт нас дальше?!

Точно не я.

На красную дорожку до артефакта, который называется почти неприлично, – Ярость Отцов, – рассчитывать не приходится.

И всего оружия у нас – те стволы, что притащили с собой крысозавры. А оно, как выяснилось, не очень-то эффективно даже против летающих видеокамер, созданных вовсе не для боя. Что же будет, если мы повстречаем на пути кого серьёзней, чем стая надувных «мячей» с пропеллерами?..

Стало страшно. Не за себя, нет. Макс Край своё прожил. В глаза мне будто плеснули вязкой тёмной смолой, слепившей в одно целое ресницы и веки. Кинуло в жар.

– Прости, сынок, – выдавил я. – Прости. Я – плохой отец, раз позволил тебе отправиться в этот чёртов мир!..

Ответа от Патрика я не услышал.

Когда я вновь обрёл способность видеть, вдали, у самого горизонта, показался одинокий шпиль, иголочка даже, до которой, если она высотой с трубу завода хотя бы, было ещё идти и идти.

– Это у меня обман зрения, сынок? Галлюцинация?

На сей раз Патрик не промолчал:

– Батя, это Цитадель. Нам туда.

Среди крысозавров, узревших то же, что и я, началось волнение. Голован закашлялся от восторга. Робот так заскрипел суставами, что я испугался за его подшипники. На лице Рыбачки застыло озабоченное выражение, а вот его подруге, казалось, вообще всё пофиг. Подозрительная дама, нельзя спускать с неё глаз…

* * *

– Ну ничего себе, сколько добра навалено! – услышал Заур за спиной голос Милены.

– Откуда это всё? – спросила Хельга.

Он обернулся к вошедшим в домик подружкам. Те с интересом разглядывали помещение, то и дело наклоняясь и трогая маски, трубки и ласты.

– Всё Ильяс купил… – выдохнул палача. – Чеки есть, позавчера приобрёл. Но какое это имеет отношение… Я же велел вам оставаться снаружи!

Снаружи где-то вверху истерично застрекотал автомат, ему уверенно, раскатисто ответил ПКМ. Судя по тому, что у автоматчика не нашлось, чем возразить, нынешний владелец ручного пулемёта умел подбирать правильные аргументы для спора.

– Кто это там?.. – Только сейчас Заур заметил, что Хельга явилась без трофейного ствола. А ведь ей было доверено…

– Ронин, – собрав непослушные пряди в пучок, вместо подруги ответила Милена. – Помнишь такого? Это он пришёл на выручку.

Ещё бы Зауру не помнить.

Содержание сестры в больнице стоило безумных денег. Ронин погасил больничный долг и перевёл оплату за год вперёд – и Заур ему за это благодарен, хотя он не имеет права брать деньги – тем более такие – от бандита, главаря преступной группировки «Азия». Но, во-первых, ради сестры Заур готов на всё, а во-вторых – он больше не палач, у него нет Знака, он – лицо неофициальное, негосударственное. А значит, ему можно получать какие угодно подарки от кого угодно.

Вот только деньги Ронина не пошли сестре на пользу, не спасли её от гибели.

Как помощь Заура не спасёт от гибели Киев, ведь время неумолимо…

Стоп! Он стремительно подошёл к столу, схватил часы, крепко-крепко зажмурился – и вновь всмотрелся в электронное табло. Часы задрожали в руках палача. Впервые обратив внимание на дешёвку из Китая, он решил, что часики-то настолько хреновенькие, что даже идут неверно. К сожалению, он ошибся.

Часы отражали обратный отсчёт.

Нетрудно догадаться до какого именно события.

В горле запершило, но всё же Заур сумел «обрадовать» девушек:

– У нас семнадцать минут. Всего.

Он показал Хельге и Милене часы работорговца.

Его поняли сразу, переспрашивать не стали. Суетиться и рыдать, заламывая руки, – тоже. Обе красотки отлично понимали, что с каждой секундой времени у них всё меньше, вряд ли стоит тратить его на стыдные нелепые поступки.

А вот палач – в отличие от женского пола – был на грани срыва:

– У нас всего ничего!.. Не успеем!.. Даже не знаем, где спрятан бионоид!!!

Глядя мимо Заура, даже не в стену домика, а как бы в пустоту, заговорила Милена:

– В Чернобыле, в зоне отчуждения, есть озеро… Так вот у моего отца на берегу того озера был свой дом… домик… домище… Отец очень любил плавать в том озере. И меня с собой брал. Я не хотела, но он всё равно меня брал… Хорошая там водичка была, тёплая, горячая даже – радиоактивная. А сколько там рыбы водилось!..

Её голос успокаивал, завораживал Заур. Блондинку, казалось, вовсе не волновало, что четверть часа спустя она умрёт. Все они умрут. И вдруг это стало неважно и для Заура. Чего он нервничает? Танюшки больше нет, значит, и жить отныне незачем.

Он тут же успокоился, и был точно буддистский монах – пока не заговорила Хельга:

– Говорят, в Днепре много разной рыбы. Лысик, я хочу на рыбалку. Я на рыбалке никогда не была. Сома поймать хочу! Или щуку…

И вот тут палач понял, что жить ему есть для кого. У него ведь девушка, и она никогда не была на рыбалке. А ведь нельзя умирать, ни разу не побывав на рыбалке. Это просто неприлично…

Он ведь и сам ни разу в жизни не рыбачил.

Снаружи вновь застрекотало автоматическое оружие.

– Главное, чтоб хорошо сидела и не запотевала. – Милена разом пришла в движение, наклонилась так, что из декольте чуть ли не всё вывалилось, подняла с пола маску. – Под водой надо видеть. Так примеряйте, не стесняйтесь! Всё индивидуально.

Не фиксируя маску на голове ремнями, блондинка слегка втянула носом воздух. Выбранная ей маска прилипла к лицу. Она чуть подала голову вперед, лицо вниз – маска не слетела.

– Что ты делаешь? – Заур решил, что Милена сошла с ума. – Зачем?

– Как зачем? Заур, ты ведь сам сказал, что у нас осталось мало времени. Надо подобрать снарягу. Тщательно подобрать. И вперёд – в воду. Ты что, ещё не понял? Бионоид в реке! Путники спрятали его в Днепре, а Ильяс нашёл. У него потому и крыша потекла, что нашёл, всё понял, а ничего сделать не мог. И путников он очень боялся. Больше, чем умереть боялся. Он же вынудил тебя, Заур, его завалить… В реке бомба, ясно? Так что давайте, дорогие мои, меряйте маски, не стесняйтесь.

Заур сразу принял версию Милены. Во-первых, иного объяснения случившего с работорговцем у него было, а во-вторых… Во-вторых у него тоже не было.

Он и Хельга последовали примеру блондинки и вскоре смогли подобрать себе маски.

Потом, после основательной – слишком долгой, как показалось палачу – примерки, они определились с классическими гидрокостюмами из неопрена. Сначала натянули комбинезоны, закрывающие ноги, талию, грудь и частично плечи, а затем уже куртки с капюшоном.

Снаружи всё ещё шёл бой. Стрельба то затихала, то возобновлялась с удвоенной силой.

Заур попытался протестовать, – мол, времени нет для дефиле с нарядами, – но блондинка пересекла его возражения на корню:

– У нас не будет второго шанса на погружение. Вернуться на берег, чтобы переодеться и начать всё заново, нельзя будет. Только сразу – или уже никогда.

Милена лично надела на них сначала разгрузочные жилеты, потом грузовые пояса.

– Для уравновешивания плавучести костюма, – пояснила она спокойно, будто не могла в любой момент шальная очередь из автомата прошить насквозь фанерные стены домика. И будто остановился обратный отсчёт. – Хорошие пояса, резиновые с быстрой застежкой. Плотно, но не сильно облегает талию, и, когда поворачиваешься, не прокручивается.

Затем она проследила, чтобы «мягкие» ласты с длинной лопастью размером точно соответствовали ноге Заура и ножище Хельги. Она заставила надеть их неопреновые носки, а уж потом, поверх этих носков…

– Если ласты будут жать, ногу сведет судорога, а большие ласты натрут до волдырей или слетят в воде на глубине, и всё. Так что перемеряйте столько пар, сколько надо!

Она порекомендовала надеть перчатки именно с кожаными вставками на ладонях. Почему так – объяснять не стала. Массивные фонари выбрала сама, внимательно изучив маркировку на них:

– Вода на дне может быть мутная. Или темно будет, если глубоко. Понадобиться осветить большие участки дна, а тут аккумуляторы заряжены и ёмкость солидная.

Себе взяла и спутникам своим она вручила по ножу в плоских ножнах – небольшому такому ножу, с жестким и острым лезвием, хотя Заур почему-то думал, что с собой на глубину лучше бы прихватить мачете.

– Охотники никогда не ныряют с аквалангом, потому что это браконьерство. Но мы не охотники. – Милена вручила палачу и его сердечной подруге по полуметровому цилиндру с рукоятью примерно посередине. – Это ружьё системы Зелинского, слегка, как я посмотрю, модернизированное. В том озере, где я ныряла, чтобы выстрелить в речного монстра, у ныряльщика было лишь мгновение. Потому нужно быстро навести ружьё на цель. Из любого положения навести. Будьте готовы к этому.

Она зарядила ружья монолитными гарпунами – никаких наконечников с резьбой! – из мягкой нержавейки, диаметром около сантиметра.

А потом был инструктаж.

Терпение Заура едва не лопнуло.

– Запоминайте жесты с первого раза. Повторять времени нет. – Милена сжала кулак, потом оттопырила средний и указательный пальцы римской пятёркой. – Внимание! Опасная рыба!

– Откуда в Днепре опасная рыба? – засомневалась Хельга. – Это Украина. У нас тут акулы не водятся. Только катраны, но они неопасные.

– Там, где я училась подводному плаванию, подруга, мирных рыбок не было вообще. Смотри дальше! – Сжатый кулак, рука отставлена горизонтально. – Это означает: «У меня судороги».

Указательный палец книзу:

– Ныряем глубже.

Кулачок с оттопыренным большим пальцем:

– Посмотри назад.

Затем она показал ещё пяток нужных для общения в воде жестов.

– А это вы точно знаете. – Милена сложила из пальчиков типичный «окей». – Это жест согласия. И помните, в воде всё на треть ближе и на треть больше.

Они надели акваланги, после чего, с ластами и подводными ружьями в руках, вышли из домика.

Грохотали выстрелы. Словно предостерегая от необдуманных поступков, тучи заволокли небо от края до края. Наверху приготовились оплакивать троицу, а заодно и весь Киев? «Мрачные мысли прочь! – велел себе Заур. – Просто будет дождь. У природы ведь нет плохой погоды?..

Господь поможет слугам своим.

Должен помочь».

* * *

На подступах к Цитадели бушевала снежная буря. И мало того, что снег сыпал, как из ведра, так ещё и началась гроза. Тут и там молнии били прямо в стекло равнины. И негде было спрятаться от них.

Первый же разряд небесного электричества ударил в Робота – прямо в броненакладку, что протянулась от левого колена до плеча. Угодил аккурат туда, где краска облупилась, и из-под неё вычурно – эдаким чёрным иероглифом – проступила грунтовка. Большая молния разделилась на множество малых, охвативших сверкающей сеткой клешни-манипуляторы, поршни гидравлики и вполне себе человеческую голову, спрятанную под шлемом. За считанные мгновения Робот сгорел заживо. И никто не мог ему помочь: ни я, кинувшийся к нему, ни Голован, ухватившийся меня за руку и не позволивший прикоснуться к умирающему сидельцу… Суставы Робота окончательно заклинило, так что он не упал – ни сразу, ни потом, когда наступила смерть. Бедолага возвышался памятником самому себе, пока не скрылся от нас за пеленой вьюги.

Стиснув зубы и что там у кого, мы двигались вперёд, надеясь, что нас не постигнет участь почившего товарища.

Ветер грозился сбить нас с ног, а потом, толкая по стеклу, разогнать до такой скорости, чтоб мы взвились в ту густую воющую взвесь, что звалась недавно атмосферой. Если ветер хоть чуть усилится, впору дать буре имечко. Как бы её назвать? Максимка – в мою честь? Нет, слишком нескромно. Патриком? Велика честь для пацана. Да и чего давать буре мужское имя? Пусть зовётся Миленой. Бушует точь-в-точь как моя бывшая супруга.

Каждый шаг через силу.

Каждый – как последний.

Развлечения ради – а что ещё делать в пути, когда из-за воя ветра не то что с кем-то поговорить нельзя, себя не услышишь?! – я представлял, как это: прогуляться по равнине без скафа, без защиты. Бодряще, наверное. Ибо ни одна самая густая шуба не устоит перед напором стихии, промораживающей всё вокруг, не позволяющей ни единой крупице снега задержаться на отполированной до зеркального блеска пустоши. Не прикрывай забрало моё личико, щекам и носу грозило бы обморожение четвёртой степени быстрее чем мгновенно!..

В снежной круговерти видно было не далее чем на расстояние вытянутой руки, потому-то мы с Патриком шли, крепко ухватив друг дружку за плечо. Позади, бросив чоппер, от которого в данных условиях толку было чуть меньше, чем никакого, шли Рыбачка с японкой. Гордей – глупец! – даже обрадовался, когда стихия только-только обозначила свои намерения. Ведь у него появился повод облапить спутницу, которая не очень-то обиделась бы, поступи он даже неприличней и – без причины. Парочку одиночеств из двух разных миров с нами соединял стальной тросик, взятый из ЗИПа мотоцикла. Тросик обвивал мою поясницу и поясницу Гордея. Старые друзья опять в одной связке. Как умилительно!

За нами выстроилась кавалерия – так с подачи Рыбачки мы стали величать воинство крысозавров. Нашим союзникам видеть дорогу совсем необязательно, они воспринимают реальность отнюдь не глазами, которых у них попросту нет, но иными, неизвестными нам рецепторами.

И тут – внезапно! – буря закончилась. Только что во фронт дуло так, что шагу не ступить, и вот – тишина. Да такая, что сразу ясно стало – не к добру это, ой не к добру!..

Тучи рассеялись, растворились в небесах, будто и не было их вовсе.

Впереди заметно возвышался над равниной шпиль Цитадели, укрывающей в своих недрах Ярость Отцов. Ничто более не стояло у нас на пути, всё, куда ни кинь взгляд, просматривалось на многие километры. Чисто, ровно, ни бугорка, ни препятствия! Иди и бери, тащи и спасай мир! Неужели мы дошли?! Мы у цели! Почти что добрались!..

Вот именно, что «почти». А оно, как известно, не считается.

– Патрик, притормози. Осмотреться надо, – велел я сыну.

Рыбачка да японка с нами в одной сцепке, так что тоже погодят. Заметив, что мы остановились, встал и Голован, который всё это время держался от нас справа.

А вот крысозавры, увидав Цитадель, – или почувствовав, что она уже близко – словно дети малые обрадовались, хвостами завертели и помчались вперёд, стремительно обтекая нас с флангов.

– Эй, стойте! – крикнул я. – Надо осмотреться! Стойте!

Куда там! Кавалерию уже было не остановить. Крысозавры ведь столько лет мечтали отомстить путникам, и вот они, лучшие из лучших своего народа, после многих испытаний и смертей – у самой Цитадели. Так разве можно замедлиться хоть на чуть-чуть?..

А может, верно? Чего я испугался? Нормально же всё. Напридумывал себе…

Стекло перед самым резвым крысозавром метрах в тридцати от нас преобразилось – над гладкой поверхностью вспухли полуметровые шипы, заострённые кверху. Союзник попытался сбавить ход, вильнул в сторону, хотел зацепиться хвостом за горизонталь…

Увы, он ни на миг не смог отсрочить неизбежное.

Лапы его проскользнули между шипов, но тело наткнулось на острое со всего маху, с разгону – и чешуйчатая защита не выдержала, с хлопком – звонко! – лопнула, разодралась, повиснув на кончиках шипов драными клочьями. Нанизанный крысозавр затрепыхался, брызгая кровью и разевая пасть в немом крике. Даже не будь пробиты жизненно важные органы, даже нацепи на него собратья новую защиту, он уже был обречён – наглотался отравленного воздуха.

Но поразило меня вовсе не это.

Отряд не заметил потери бойца!

Крысозавры мчали дальше, и не думая даже притормозить возле товарища и облегчить его страдания. Они были настроены на победу любой ценой, они не собирались считать трупы и оплакивать павших. Не сейчас уж точно. Цитадель! Ярость Отцов! Вот что важно. Остальное – тлен, суета сует.

Ну и напрасно. В нашем деле мелочей не бывает.

Помогая встать упавшему, замечаешь хотя бы тот сук, за который зацепилась его нога – и тем самым избегаешь коварной ловушки. Проше говоря – учишься на чужих ошибках.

А если уж применительно к нашей ситуации, то «ежу» в моём кармане понятно, что метаморфозы равнины отнюдь не случайны. Стекло попросту не способно ощетиниваться шипами, иначе оно давно бы уже с нами расправилось.

– Край, да это же «блины»! – вскрикнул Рыбачка.

Я печально улыбнулся. «Спасибо, дружище, что предупредил, но ты чуточку опоздал. Я уже и сам понял, что впереди всё заминировано особыми бионоидами, с которыми мне уже доводилось встречаться на подступах к Парадизу… Не получится без потерь войти в Цитадель. А я, старый дурак, уже обрадовался. Ещё чуть – и поддался бы безумию крысозавров».

Справа от нас, ошалело дёргая лапами в пустоте, взвилось в воздух хвостатое тело. Его будто подбросило батутом. И батут этот, только что проступивший на стекле, диметром был метра три, а то и больше. Вот только вряд ли бывают батуты, структурой и цветом напоминающие блин, только что снятый со сковороды. Да и батуты с шипами – это нонсенс. И с чего бы вообще хоть блинам, хоть батутам валяться посреди равнины в исходнике и нападать на крысозавров? Конечно, хвостатые нарывались совсем уж откровенно, но… Тот, которого отправили в вынужденный полёт, тоже нарвался – на острые шипы, когда земное притяжение вернуло его на поверхность планеты.

Ещё один «блин» схватил крысозавра, выскочившего аккурат перед нами, нежно упаковал собой трепещущее тело, даже хвост спрятал под псевдоживой покров. Вместе они возлегли на стекло, пара конвульсий – и союзник больше не с нами.

«Блины» не собирались жрать добычу. Они хватали крысозавров, облепляли их без зазоров, а потом, проткнув шипами, ломали, спрессовывали в колобок из мяса, костей и защиты, после чего растекались по льду, вновь становясь невидимыми, – до столкновения со следующей жертвой.

Жертв, кстати, хватало.

Но кавалерию это не останавливало, пока один крысозавр, угодивший в ловушку, не оказался сообразительнее сородичей. За миг до гибели он воспользовался арсеналом и подорвал боекомплект вместе с собой и «блином». Не знаю, как союзники общаются между собой, но после этого все крысозавры, нарвавшиеся на шипы, поступали аналогично.

Тут и там на льду вспучивались шипы и проступали очертания «блинов» – непосредственно перед тем, как жертва окажется в смертельной ловушке. «Блины» ловили крысозавров так быстро и умело, что не прошло и минуты, а кавалерия сократилась на треть. «Блинов» было уничтожено примерно столько же. Ну, чуть меньше. Отдельные бионоиды, – для них не писан запрет на посещение равнины? – прежде чем разлететься на ошмётки, смоченные машинным маслом, поражали размерами: диаметром метров пять, не меньше.

– Стойте! – зашёлся я криком. – Что ж вы делаете?! Стойте!!!

Вряд ли меня услышали, а если и услышали, кто стал бы слушать? Просто потеряв слишком много расторопных сородичей, крысозавры сами собой сбавили-таки темп и замерли в ожидании дальнейших приказов командира. Лучше раньше, чем поздно, но поздно всё же лучше, чем никогда.

– Не делать ни шагу вправо-влево! – не оставлял я надежды влить хоть немного мудрости в слепые головы союзников. – Прыжок на месте чреват новыми атаками «блинов»! И если вам не жаль себя, то лично мне не в радость терять живую силу на подходе к Цитадели, которая наверняка приготовила множество сюрпризов для всех нас!

Кавалерия застыла.

Да что там кавалерия, все мы нынче могли сравниться неподвижностью с почившим Роботом.

Теперь, когда опасность выявлена, нам оставалось лишь организовать проход через минное поле, методично зачищая от «блинов» полосу шириной метров десять, можно уже.

Я обернулся к Гордею, надеясь, что этот прощелыга умудрился протащить с собой в иной мир мешочек-другой с гайками – обычный такой мешочек, матерчатый, с крупными стежками толстой нитью по краю. Гордей ведь по-прежнему «Ангел Зоны», хоть банды уже нет. Там, где он много лет промышлял, метизы частенько использовали не по прямому назначению… В ответ на мой вопросительный взгляд Рыбачка лишь пожал плечами – мол, извини, дружище Край, но я пустой, как кишечник после клизмы.

– Батя, смотри! – вскрикнул Патрик, указав рукой вверх.

От Цитадели к нам летели чёрные твари, издалека похожие на птиц.

Гарпии!

Только их нам сейчас не хватало.

* * *

Ах, как романтично!

Мужественно сунуть загубник в рот, потом вытащить. Заодно выдернуть загубник изо рта Хельги и, под фырканье окружающих и грохот выстрелов, страстным поцелуем впиться в сочные губы невесты, страшной, как утреннее отражение Милены в зеркале.

Какой же он смешной всё-таки, этот палач! А еще корчит из себя недорогу-святошу…

Милена осмотрелась. И присвистнула бы, умей она свистеть.

Потому как Ронин на берегу основательно обосновался. Он что, собрался держать оборону сколь нужно долго и против всех, какие только есть, врагов? Для этого он – или кто помог ему? – прогулялся к джипу, позаимствованному Миленой у одного козла, и основательно выпотрошил багажник. А затем на обычной – банальной даже – садовой тачке о двух колёсах привёз сюда ящики с оружием и боеприпасами.

Милена представила себе, как он всё это делает одной рукой. И при этом ещё отстреливается от палачей… А гружёная тачка прыгает вниз по мраморным ступенькам, как детская коляска в известном чёрно-белом фильме… М-да, картинка получалась ещё та.

Но факт остаётся фактом – Ронин справился. Даже пулемёт «Корд» не забыл захватить. Чем-то ему не угодил трофейный ПКМ Заура, который не уберегла от чужих рук его ненаглядная Хельга…

Милена так засмотрелась на двухметровую фигуру вавилонского криминального авторитета, что пришла в себя, только когда пули высекли каменное крошево из плит у её ног. Очнувшись, она заметила, что у Ронина появился напарник – у ящиков, сложенных штабелями, колдовал давешний слуга. Похоже, Ронин поручил ему ответственное задание, вот он и вкручивал один УЗРГМ[20] за другим в просто обожаемые Миленой гранаты известного бренда «Ф-1».

– Готово, сэр. – Последний запал встал на предназначенное ему место, превратив ребристую лимонку-гирьку в эффективное противопехотное оружие. – Что прикажете делать дальше?

– Свободен, – проскрипел Ронин, укрывшийся за ящиками с автоматами, и вновь открыл огонь из «Корда», заставив сразу с десяток мужчин в серых костюмах отказаться от спуска по лестнице. На плечо ему спланировала хищная птица и, перебирая когтистыми лапами, уселась подобнее.

– Слушаюсь, сэр. Если буду нужен, я в доме. Всегда к вашим услугам, сэр. – Слуга в полный рост, будто не стреляли тут, двинул к трёхэтажному особняку.

Да уж, пока Милена вместе со сладкой парочкой, которая никак не отлипнет друг от друга, примеряла наряды для дефиле по дну Днепра, Ронин вёл заградительный огонь, не давая палачам подобраться к каменному пляжу и домику на нём.

Герой.

Герой ли?..

В прежней жизни, чуть ли не вчера, он убивал, торговал людьми, оружием и наркотиками, устраивал теракты и держал в своей единственной, но крепкой руке самый могущественный клан страны – клан «Азия». Так что Ронин – очень опасный человек.

Но в сравнении с Краем он всё равно просто новорожденный котёнок!

Словно прочитав мысли Милены, хищная птица на плече Ронина встрепенулась, расправила крылья, но не взлетела – передумала или же просто хотела размяться.

– Влюблённые, готовы? Тогда надеваем ласты…

Милена видела, как пуля угодила в плечо Ронина, чуть ниже когтей птицы.

Однорукий вздрогнул и повернул голову к блондинке. Из-под капюшона блеснули глаза, из раны плеснула кровь.

– Подойди ко мне, – проскрипел он.

И она поняла, что не может противиться его воле, что не способна отказать ему. Он мог делать с ней всё, что хотел, она слова против не сказала бы.

– Хочу обнять на прощание. – Ронин прижал Милену к груди, испачкав её гидрокостюм своей кровью.

Она почувствовала, как затылка коснулось крыло птицы.

И это вывело её из ступора.

Милена рванулась, дёрнулась, но…

– Я хочу сообщить тебе нечто важное, – едва слышно скрипнул Ронини ещё крепче прижал к себе. Милена вскрикнула, её рёбра захрустели, точно стекло под каблуками армейских ботинок, в глазах побелело от боли. И это ладно, это понятно… Но ведь ещё она почувствовала, как что-то входит в неё и как бы осматривается, примеряется, удобно ли будет, хватит ли места. Что-то чужое. И она, отнюдь не соплячка пятнадцати лет, никак не могла противиться этому вторжению, что было просто невыносимо!..

Милена слышала и чувствовала, что Заур и Хельга пытаются высвободить её из мёртвой хватки Ронина, угрожают прострелить его голову из подводных ружей…

Вряд ли угрозы подействовали на Ронина, но он всё-таки отпустил её.

Милена отвалилась от однорукого тела, упала на каменные плиты и, едва сдерживая рыдания, поползла прочь, подальше, к узенькой кромке песка и воде. Только там она могла скрыться, только туда следовало бежать. Загубник в рот – и бежать! Походя она подхватила ласты, которые не заметила даже, как обронила.

– Подруга, ты как? Что он с тобой сделал? – рядом оказалась Хельга. Из-под массивных надбровных дуг участливо смотрели добрые глаза.

– Я… – Милена обернулась. Заур целился в Ронина, собирался воткнуть тому в горло гарпун. – Всё в порядке. Нельзя терять времени. Он не хотел плохо… Надо в воду. Найти бомбу.

По лестнице вниз бежали палачи.

– Заур, оставь его! – крикнула Милена. Что-то просто распирало её изнутри.

Выносить своё дитя ей не довелось, но казалось почему-то, что у беременных перед родами ощущения сходные. То, что было внутри неё… Оно рвалось наружу, оно было больше и сильнее женщины. Ему было тесно в человеческом теле, но в то же время оно не хотело причинить носителю вред, они ведь были связаны крепко-накрепко.

«Это всё из-за Ронина», – поняла Милена.

Своими объятьями он передал ей что-то… заразил чем-то… оплодотворил, что ли… Хорошо это или плохо – неважно. Это просто есть, и ей с этим дальше жить.

Заур нехотя отвёл от горла Ронина ружьё.

Будто ничего такого не случилось, однорукий вновь схватился за «Корд» и чуть ли не в упор расстрелял палачей.

Глава 10 Мама

Из-за перепончатых крыльев гарпии похожи на здоровенных – с телёнка – угольно-чёрных летучих мышей. Больше ничего общего. Даже у южноамериканских вампиров нет пяти штук членистых, как у жуков, лап с зацепами. Довольно толстых лап – толще, чем моя рука. А если учесть, что лапы эти торчат из тела, где придётся, то есть несимметрично… В общем, обычная гарпия на службе путников выглядит очень даже мерзенько. Тем более что у каждой бионоидной пташки торчало из задницы по здоровенной клизме из мышц сплошь в трубках-венах.

И ладно, и ничего.

Ведь особое эстетическое удовольствие эскадрилья гарпий нам доставила, когда начала на бреющем заходить на нас и на наших союзников, застывших посреди «блинного» поля.

– Воздух!!! – заорал я во всю мощь динамиков шлема.

И тут же, противно чвякнув, первая «клизма» выплюнула из себя струю зеленоватой дряни, которая, точно трассёр, дымкой отменила траекторию своего движения.

Струя ударила в стекло, брызнула в стороны с немалым радиусом поражения, из которого я и Патрик предусмотрительно успели слинять, едва не порвав себе мышцы на ногах и чудом не угодив в «блин».

Я-то уверен, что защита выдержит, – а что мне ещё остаётся? – но бережёного, как говорит Заур, бог бережёт. Я не стал смотреть на радугу, которая зависла над тем местом, куда угодила струя. Как же хорошо, что скаф фильтрует всю наружную дрянь, и потому мы не чувствуем вонь гнилого картофеля и тухлой рыбы, которую источает «кислота» гарпий.

Ядовитыми испарениями нас не возьмёшь!

Мы запросто пройдём через искусственный туман! Он нам даже на руку, ибо прячет нас от летающих бионоидов, притом что сами они хорошо видны на фоне безоблачного неба.

Вот только «блины» ещё…

Налёт гарпий был стремительным и последствия его оказались просто ужасающими.

Но о последствиях позже, не до того!..

Уцелевшие после первой атаки крысозавры – их защита оказалась менее надёжной, чем наша с Патриком – дружно задрали стволы спаренных орудий, закреплённых на спинах. Из стволов к небесам вырвались десятки факелов огня, взметнувшись прямо над нашими головами. Рыбачка – живой, чертяка, живой! – заорал что-то. Патрик сжал кулаки. Сердце моё на миг перестало биться… Струи пламени сплелись над нами в одно большое огненное облако, в которое угодили гарпии, намеревавшиеся облить моего сына дрянью из своих чёртовых клизм.

Раздался взрыв, равнину озарило радостной вспышкой.

Радостной – потому что нет повода грустить, когда одним врагом стало меньше. А уж если сотней врагов, то это вообще праздник какой-то!..

Меня всего оросило ослабленной огнём кислотой, слегка омрачив настроение. Не очень-то приятно наблюдать за тем, как капли чужеродной жидкости пузырятся на твоей защите, активно пытаясь её прожечь. Но – обошлось. А то ведь у меня нет с собой перекиси водорода, которой можно нейтрализовать кислоту гарпий.

С неба падали ошмётки гарпий, и «блины» на них очень даже кидались, не особо вникая, где чужие, а где свои. Стоило такому «блину» явить себя, как крысозавры тотчас открывали по нему огонь. Причём огонь – в прямом смысле.

И вот тут Голован совершил нечто кощунственное, но всё же донельзя верное в нашей ситуации. Главное – союзники восприняли его поступок сдержанно, не выказав неприятия. Обладающий крупным черепом иномирец шагнул к ближайшему трупу крысозавра и, не церемонясь, выдрал у него со спины башенку с оружием. Беглый осмотр трофея – и вот уже Голован стреляет по «блинам».

Я, Патрик, Рыбачка и японка последовали его примеру.

В отличие от обычного огнемёта аналог крысозавров вовсе не обладал всеми приличествующими сему оружию признаками: не было у него длинной металлической трубки-брандспойта с воспламенителем на конце ствола и ранца для топлива, равно как и плечевых ремней, чтобы таскать ранец за спиной. И всё же огнемётный ствол исправно выдувал струи огня, а из второго ствола вылетали капсулы.

Мы продолжали двигаться к Цитадели, и стеклянная равнина за нами, ещё недавно безжизненная и монохромная, теперь пестрела трупами крысозавров. Защиту их проело кислотой гарпий, да так, что растворилась не только плоть, но даже кости. О мясных колобках, брезгливо выплюнутых «блинами», и говорить не хочется. И те и другие останки союзников – зрелище не для слабонервных.

Потери были просто ужасающие.

Но впереди вздымался к небу исходника шпиль Цитадели.

Жди, Ярость Отцов, мы скоро придём!

* * *

Больше ничто не распирало Милену изнутри.

Она даже засомневалась, чувствовала ли вообще что-то подобное. Может, просто себе надумала странного из-за того, что Ронин помял её в своих медвежьих объятьях. Жаль, этого не видел Край, приревновал бы точно. Макс вообще очень ревнивый, а тут ещё сам Ронин!..

Эта мысль придала Милене сил. Её переполнял океан энергии! Надо – горы свернёт. Коня на скаку? – да запросто! Только вот в горящую избу входить не будет, чтобы причёску не испортить. Она пожар плевком потушит.

Правда, ощущение это длилось совсем недолго.

Аж до кромки воды.

Грохотали выстрелы, но Милена старалась не обращать на них внимания. С ластами на ногах она, Заур и Хельга, у которых совсем нет опыта дайвинга, зашли в воду задом наперёд.

Погрузившись по пояс, Милена легла на воду, свободно вытянув руки и ноги. Опустила лицо с маской в воду. Мышцы расслаблены. Дышать ровно и свободно. Как всегда, возникло ощущение, что ей не хватает воздуха. Это пройдёт.

Она нырнула.

Достигнув дна, пошла от него в метре-полутора, чтобы не поднимать ил. Старалась не шлепать ластами по воде. Ноги выпрямлены в коленях. Преждевременно включив фонари, Заур и Хельга присоединились к ней. Ну да можно не экономить заряд аккумуляторов: до подрыва бомбы остались считанные минуты.

Мимо шныряла стайками плотва. Неторопливо проплыла черепаха. Милена внимательно глядела по сторонам в поисках хоть каких-то следов, которые могли бы вывести к бомбе. Благо прозрачность воды – порядка пяти метров – позволяла это делать.

Когда они, вспугнув ондатру, выискивающую перловиц, прошли закоряженный участок, Милена почувствовала боль в ушах. Значит, опустились уже на три метра. Боль – из-за растяжения барабанных перепонок.

Во время погружения воздух, заполняющий внутреннее ухо, сжимается, и его давление возрастает. А давление окружающей среды возрастает не так быстро. Нужно всё это сбалансировать, чтобы не повредить органы слуха, – запустить немного воздуха во внутренне ухо через евстахиевы трубы. Иначе может разорвать барабанную перепонку.

Милена зевнула при закрытом рте – боль утихла. Можно ещё оттолкнуться языком от нёба.

Даже опытные пловцы не погружаются без надобности глубже шести метров. Ильяс же недавно занялся дайвингом, так что…

Они заплыли в густые подводные заросли. Трава ухудшала обзор, цеплялась за маску и стаскивала её с лица. Как там Заур и Хельга? Милена обернулась. Парочка держалась просто отлично для первого погружения…

Трава то стелилась ковром, то сплеталась в подобие колонн, устремлённых к поверхности, то образовывала волнительно подвижные зелёно-коричневые шары. Тут были целые леса травы с просеками и полянами. Салатовые листья трепало течением. Хоть бы какой намёк найти, что Ильяс был здесь… Вертя головой по сторонам, Милена выскочила из-за очередной травяной колонны – и едва не налетела на ветви затопленного дерева.

Дно тут было песчаное.

Потому-то у затопленного ствола устроил себе лёжку сом.

Везде песок был заилен, но сом размыл ил – дно в этом месте выделялось радостно-жёлтым цветом. Получилось довольно длинное пятно, – метра четыре – отдаленно напоминающее силуэт рыбины.

Накатил страх. Там, где Милена училась плавать, рыба была хищной, агрессивной. А уж сомы – так особенно. Она остановилась, подняла руку, – ладонь под сорок пять градусов – показывая спутникам, что спешить не стоит.

Сом наверняка рядом с лёжкой. В это время года сомы очень активны, много двигаются, а уж у такого чудовища, что обосновалось здесь, вообще нет врагов. Мало того – оно само может напасть на кого угодно.

Рыбья мелочь, привыкшая к соседству речного хищника, не испугалась людей, принялась виться вокруг.

* * *

Троица отправилась в глубины, а Ронин остался на берегу.

Из-за потери крови он чувствовал себя лучше. Его телу требовалась медицинская помощь, но это было неважно. Жизнь или смерть уже не имели никакого значения. Он помог. Он поспособствовал. Он сделал то, для чего был предназначен.

Со стороны реки к каменному берегу приближался катер рыбнадзора. Но на борту разместились вовсе не борцы с браконьерами, но мужчины в серых пиджаках. Ещё издалека они принялись стрелять по воде – туда, где скрылись в глубинах Заур, Милена и Хельга. И это никуда не годилось.

Глаза Ронина закрывались сами собой. Всё плыло в белом мареве, но умирать ему пока что было нельзя, хоть он и лишился того, что подпитывало его всё это время, давало неимоверную силу. Он с трудом поднял «Корд», зажал под мышкой приклад и нажал на спуск. Отдача едва не свалила с ног – так Ронин ослаб. Птица на плече тревожно взмахнула крыльями.

И в тот же миг её разорвало очередью, а следующая прошила спину однорукого от шеи до поясницы.

Падая, он увидел, что попал в катер, пробил борт. Мотор вспыхнул, палачей облило горящим топливом, они попрыгали в воду…

Лицо встретилось с каменной плитой. Сломало нос, выбило зубы, рассекло бровь, но боли Ронин не почувствовал. Он вложил всего себя в последний рывок – перевернуться на спину. Увидеть напоследок небо.

На каменный берег выбрались двое, нависли на ним, мешая смотреть на облака.

– Круто я в птаху засадил, – сказал щекастый здоровяк в чёрной униформе.

Ему ответил другой:

– Зато я, сэр, уничтожил бандита. Это месть за моего хозяина!..

Перед тем, как испустить дух, Ронин улыбнулся и прошептал:

– Свободен!..

И его не стало.

* * *

– Твою м-мать!.. – выругался я.

Патрик неодобрительно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Зато Рыбачка за спиной отозвался эхом:

– Ма-ать твою!

До шпиля Цитадели, проткнувшей небо подобно Киевской телебашне, по моим прикидкам оставалось что-то около километра, когда стеклянная равнина перед нами изломалась, вспучилась.

Очередной сюрприз злодейки-судьбы? Именно. Она не любит хэппи-энды, так что, Макс, получи-ка и распишись.

Поверьте, если чуть ли не в двух шагах от цели перед вами из-под земли выползают на поверхность два громадных, точно пятиэтажные дома, бионоида, это вряд ли можно назвать хорошей приметой. Более того – наверняка вам предстоит бой с тварями, которых даже самый закоренелый оптимист не назвал бы безобидными.

Представьте себе динозавра.

К примеру, диплодока.

Только цвета он не серого, а серебристого, и вместо кожи у него броня, и туша его упирается в землю не четырьмя столбами-лапами, но шестью. И хвост не один, а целых два. Причём на конце второго что-то вроде иглы скорпиона, а конец первого венчает раструб с множеством отверстий, из которых вылетают ракеты и устремляются к вам. И ракеты эти ударяются в стекло тут и там, и взрываются, поднимая в воздух тонны скеркающих осколков, грозящих проткнуть вашу защиту. Стоит ли упоминать о взрывной волне? Вот именно, незачем говорить об очевидном.

И вот таких диплодоков перед нами двое.

Стражи Цитадели встали у нас на пути.

Надеюсь, это последний контур обороны, и дальше нам ничто уже не помешает.

Кавалерия открыла массированный огонь по бионоидам. Сапиенсы и примкнувший к нам Голован не отставали. Не знаю, что за технология использовалась при производстве оружия крысозавров, но у меня создалось стойкое ощущение, что патроны в нём никогда не закончатся. Я стрелял и стрелял, стрелял и стрелял, а их всё хватало! Ежесекундно сотни капсул достигали целей – при габаритах «динозавров» промазать было сложно – ярко взрывались, но не причиняли тварям заметного вреда.

Чего не скажешь о нашей союзной армии.

Взрывы ракет – у бионоидов тоже не было проблем с боеприпасами – лишали жизни наших боевых товарищей. И это ещё «динозавры» не вступили с нами в ближнюю схватку – уверен, одного удара хвостом хватило бы, чтобы поломать наши боевые порядки. Да и змеиные головы на длинных шеях наверняка таили в себе нечто смертоносное, до поры до времени не используемое. «Динозавры», очевидно, решили, что столь мелкое недоразумение, коим мы является, может разрешиться с помощью минимальной затраты ресурсов.

Как бы не так.

Голован – вот ведь голова! – закашлялся, призывая тех, кто ещё способен держать оружие, изменить тактику. Вместо беспорядочной стрельбы всем вести огонь по передним конечностям бионоида слева. Рацпредложение нами было принято без единого возражения. И массированный залп по конкретной цели оказался успешным.

Нам удалось отстрелить «динозавру» лапу.

Поливая всё вокруг фонтаном чёрной маслянистой дряни, бьющей из раны, тварь потеряла равновесие и с грохотом – лязгом, стоном, жужжанием шестерёнок – рухнула на стекло, подняв тучу мелкого крошева.

– Можно! Можно их бить!!! – услышал я свой радостный вопль, прорвавшийся сквозь какофонию агонизирующей бионоидной плоти.

Крысозавры, все как один зарысившие к поверженному врагу, чтобы лично ускорить его летальный исход, тоже ликовали. И только Патрик не спешил радоваться. Обернувшись к нему, чтобы поделиться бурей эмоций, бушевавшей во мне, я наткнулся на взгляд сына – и будто с разбегу нырнул в прорубь. Радостный вопль скомкался в горле, забил гортань, заставив меня закашляться. А Патрик уже смотрел мимо меня, туда, где прилёг в ожидании смерти гигант-бионоид.

Мороз пошёл у меня по коже – впору подумать, что скаф прорвался, и зима исходника добралась до моего тела.

Крысозавры – кавалерия! – должны были уже расправиться с врагом, но…

В воздухе над упавшей тушей сгустился туман. Чёрная дрянь, что была у бионоида вместо крови, то ли обладала высокой температурой, то ли легко вступала в химическую реакцию со стеклом. При реакции этой выделялось тепло, которое… Ну да не суть. Быть может, просто сработала термодымовая аппаратура, какая устанавливается на бронетехнике специально, чтобы замаскировать её. Короче говоря, из-за тумана сложно было разобрать, что творится возле павшего бионоида.

Я сделал шаг по направлению к побоищу, второй…

И побежал, сначала медленно, потом быстрее.

Метров через двадцать что-то ударило мне в спину, я рухнул и тут же откатился в сторону от Патрика, который сбил меня с ног.

– Куда?! – заорал он на меня, выпучив под забралом голубые глаза. – Жить надоело?!

Я уже понял, что поторопился праздновать победу. Во-первых, второй бионоид был всё ещё на ногах и не собирался смотреть, как его товарища разбирают на органы-запчасти, а во-вторых, охромевший товарищ стал вовсе не настолько безобиден, как показалось поначалу, когда он занял горизонтальное положение.

Из тумана выпал крысозавр.

Выпал – буквально. И по кривой, дёргаясь из стороны в сторону, то и дело заваливаясь на бок, пополз по стеклу, оставляя за собой чёрные пузырящиеся лохмотья скафа, кожи и мяса, которые отслаивались от его костей. Я вздрогнул. От безглазой морды почти что ничего не осталось, хвост отвалился. Крысозавр замер, превратившись в кучку полуразложившегося фарша.

Не моргая, я смотрел на туман – всё ждал, что оттуда выберется хоть кто-то.

Ни единого больше союзника.

Зато со скрежетом, визгом и хрипом над клубами пара поднялся громадина-бионоид. От его хвоста-раструба отделились десятка два ракет и, промчавшись над нами, врезались прямо в Голована, Рыбачку и японку.

Вспышки.

Грохот взрывов.

Стеклянная взвесь в воздухе вперемешку с пламенем и дымом.

Вот и нет больше моего друга Гордея.

И Голована больше нет.

И милой девушки с большими…

Бионоиды медленно, зная, что двум сапиенсам некуда деваться, двинули к нам. Тот, что справа, пропустил товарища вперёд. Шаг, от которого тряхнуло всю равнину. Ещё щаг. Туман остался позади, и теперь я мог увидеть, что отделённая нашим залпом нога почти что приросла обратно к телу, по которому в месте стыка сновали мелкие твари вроде блох, но в разы больше. Там же сверкали, осыпаясь, искры сварки. Твою мечту! Да эти «динозавры» ремонтников при себе держат, чтобы латали их тут же, на поле боя, без отрыва от производства, то есть от битвы.

То есть от расправы.

Шансов победить у нас и раньше-то не было, а теперь…

Теперь не осталось и надежды на победу.

Подняв перед собой двуствольное оружие крысозавров, я открыл огонь капсулами по копошащимся на ране ремонтникам. Одного сшиб, второго, третьего… Патрик стоял рядом со мной, руки опущены. Надо было сказать ему что-то ободряющее или велеть бежать отсюда, уходить, пока не поздно. Но я не мог. Когда знаешь, что вот-вот умрёшь, лгать как-то совсем неприлично. Мерзко даже. Потому я лишь молча всаживал заряд за зарядом в «блох» со сварочными аппаратами в лапах. Одни безропотно сгорали, оставаясь на теле бионоида обугленными прыщами, другие, лишь слегка заддетые выстрелами, падали с брони под лапу, только ими отремонтированную. Но тех, кто продолжал трудиться, примётывая обратно и латая отсечённую квазиплоть, не становилось меньше. Взамен потерянным тут же прибывали новые – они будто отпочковывались от могучего тела своего носителя.

«Динозавры» приближались.

Жить нам оставалось считанные секунды.

На нас сверху равнодушно взирал шпиль Цитадели.

* * *

Сом! Рядом сом!.. Милена вертела головой высматривая опасность.

Подплыла Хельга, показала кисть, сложенную чашкой, ладонь кверху. Из-за всплеска адреналина Милена не сразу сообразила, что та говорит «Я устала!» А через миг у подруги из носу хлынула кровь, наполняя собой маску изнутри. Всего лишь лопнули мелкие сосуды. Это не опасно. Но из игры невеста палача выбыла.

Милена обернулась к Зауру и показала ему кисть со сложенными вместе пальцами, поднятую вертикально вверх, потребовав тем самым подплыть к ней и Хельге.

И увидела, что тот готов выстрелить из ружья в огромного сома, затаившегося среди травы. И метил палач сому в голову.

Что может произойти, если рыбина, у которой из головы торчит гарпун, атакует ранившего её ныряльщика? Ничего хорошего.

То ли Заур не увидел поднятый кверху указательный палец, то ли не вспомнил, что этот жест означает «Нет! Не надо!», но он выстрелил. Гарпун угодил сому в голову – рядом со странным наростом, который запросто мог бы бионоидной штуковиной путников, подчинившей себе речного хищника.

Обезумевший от неожиданной боли сом атаковал Заура, метя тому в лицо. Палач чудом успел сместился в последний момент, чем уберёг маску от удара. Сомяра – килограммов сто в нём, не меньше – ударил палача в ухо. Перфорация барабанной перепонки Зауру гарантирована. Ружьё вырвало из рук, потому что жених Хельги не успел или просто не сообразил отпустить катушку, и потащило вслед за рыбиной.

Хельга отчаянно размахивала руками, пытаясь привлечь к себе внимание, ведь в маске её плескалась кровь. И ей это удалось, потому что из глубин выплыл второй сом, ничуть не меньшего размера, чем первый, и устремился к ней. Страшный удар головой в грудную клетку. Тело Хельги изогнулось, точно резиновое. Сломаны рёбра. В идеале – только рёбра.

Милена знала, как справиться даже с самым крупным сомом.

Надо всего лишь схватить его жабры – скользкие! – и быстренько поднять на поверхность, заодно перевернув монстра кверху брюхом. В таком положении сом беззащитен. Не рыпается. Такая вот особенность его вестибулярного аппарата.

Легко?

Ну-ну.

Подстреленный Зауром сом вернулся – его теперь можно опознать по торчащему из головы гарпуну – и, вцепившись в ногу палача, принялся трясти её, дёргать, изворачиваясь всем телом.

Милена выхватила нож, намереваясь помочь Зауру, но тут она увидела бомбу – среди травы, где ж ещё, совсем рядом, руку протяни.

И подводный мир со всеми его проблемами перестал для неё существовать.

Это был куб-бионоид с гранями примерно около метра, обтянутыми бугристой кожей оранжевого цвета. Внутри куба что-то пульсировало, отчего по воде шли волны. «Так бьётся его сердце? Нет, – поняла Милена. – Это запустился механизм взрыва».

Вот-вот это случится. Уничтоженный город, сожжённая радиоактивным огнём страна, пылающая в горниле тотальной войны планета…

Через секунду или две, максимум – через три, будет уже поздно

Простите, Заур и Хельга, но Милена не сможет вам помочь. Вы уж сами как-нибудь… Она отчаянно заработала ногами, и ласты понесли её прямо к кубу.

Милена буквально врезалась в него, ни на миллиметр не сдвинув с места. Куб точно прирос ко дну. Она не думала, – блондинка ведь, не положено – а просто отдалась инстинктам. А те велели ей обнять бомбу, как бы стать с ней единым целым, прижаться…

Это было чистой воды безумием, но именно так Милена и поступила – прижалась, стала.

И тогда то, что было в ней, что вложил в неё Ронин, вышло наконец наружу, покинуло её, образовав вокруг Милены и бионоида прочную белуюоболочку, которая не только отсекла бомбу и блондинку от всего мира, но жаждала услышать единственно верный приказ. Милена должна была сказать последнее в своей жизни слово.

Последнее, да.

Потому что иначе никак.

Потому что это цена спасения человечества.

Милена не видела, как Заура и Хельгу окружили сомы – с десяток, с такими же штуковинами-наростами на голове, как у первого, – и как принялись методично бить и ломать влюблённых. Белая оболочка Лона спасала её от душещипательных зрелищ. Лоно – подарок Ронина – готово было отправиться вместе с пассажирами далеко-далеко.

Но только в один конец.

И времени подумать уже не было.

Поэтому Милена просто вынула загубник изо рта и выдохнула:

– Домой!

* * *

«Динозавры» приближались.

Бежать некуда и незачем. В этой битве мы не могли победить, но разве это повод сдаваться? Мы продолжали стрелять в гигантских бионоидов, даже понимая, что это бессмысленно.

И тут, когда между ними и нами оставалось метров тридцать, не больше, на стекле само собой возникло белое яйцо пятиметровой высоты. Не было – и вот оно есть.

Да это же Лоно, понял я.

Патрик как-то странно посмотрел на меня. Я почувствовал, что он хочет, чтобы я закрыл глаза, но при этом он откроет свой рот. Если это известная детская шалость, то, во-первых, мы оба давно вышли из ясельного возраста, во-вторых, сейчас не время и не место, а в-третьих, в каноническом варианте шутка звучит иначе: «Открой рот и закрой глаза». То есть одному человеку надо совершить оба действия…

Я почувствовал, что веки мои тяжелеют и смыкаются…

Последнее, что я увидел, это удивление на лице Патрика, будто он никак не мог поверить, что я сразу не поддался на его глупые уговоры. А потом стало темно. И меня будто обхватило со всех сторон что-то живое, упругое.

И был свет. Яркая вспышка.

Это взорвалось Лоно. Взорвалось, будто ядерная бомба.

И был огонь, и клубы дыма, и обязательный гриб до небес.

Я всё это видел как бы изнутри. Огонь ведь бушевал вокруг меня, но я почему-то не испепелился в эпицентре взрыва. Это было странно, необычно и…

Это было хорошо.

Потому что это позволило мне выжить.

Когда всё закончилось, я очнулся рядом с сыном. Он стоял, неотрывно глядя на Цитадель. От «динозавров» и трупов наших союзников ничего не осталось. Их подчистую слизало радиоактивным огнём. О том, что уровень радиации необычайно высок, предупреждала пиктограмма, мерцающая на внутренней поверхности забрала.

– Мама… – в глазах Петрика блеснули слёзы.

– Что – мама? О чём ты?

Он мотнул головой – мол, ничего такого, не обращай, батя, внимания.

И всё же мне показалось, что он что-то не договаривает.

Почему он помянул Милену?..

Как бы то ни было, нам нельзя здесь оставаться.


Цитадель.

Издалека она казалась чрезмерно гордым – самовлюблённым даже – шпилем, проткнувшим землю и показавшим всему сущему себя – подобно тому, как перепивший подросток оттопыривают средний палец и демонстративно, с вызовом, тычет его толпе фанатов проигравшей команды, за считанные мгновения до смерти наслаждаясь своей глупой удалью…

– Вот и у тебя начались неприятности, Цитадель, – прошептал я. – Потому что Макс Край у твоих врат. Наша встреча была неизбежна.

С близи гордость шпиля уже не казалась чрезмерной. В основании Цитадель занимала площадь городского квартала, а высотой она была с полкилометра, а то и выше. Мощь. Сила. Непоколебимая твердь. Бионоиды-гиганты зря тратили время, охраняя подступы к Цитадели, – её не смогло бы разрушить и прямое попадание ракеты с ядерной боеголовкой. Стоя в считанных метрах у основания шпиля и задирая подбородок так, что кружилась голова, я всё больше уверялся в своей правоте.

Насчёт врат – это для красного словца. На самом-то деле никаких врат не было. Но как без пафоса в момент, определяющий не только моё бытие, но и судьбу бесчисленных народов и миров?..

– Батя, ты ещё долго будешь медитировать? – Патрик явно не ощущал того трепета, что завладел мною. – Или тут ночевать будем? Типа, утро вечера мудренее?

– Да что ты, сынок? Я всего лишь…

– А ещё народная мудрость гласит, что нельзя откладывать на завтра…

– Вот, сынок! Вот!

– …то, что можно сделать послезавтра, – закончил цитату Патрик.

Я вздохнул. Вот он, юношеский максимализм, во всей его красе. Как Цезарь: пришёл – увидел – победил. А как же – «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»? Или «Фауст» Гёте у молодёжи нынче не в почёте, в школе не проходят?..

Годы во мне копилась сентиментальность, и вот её масса стала критической. Мне уже мало достичь поставленной цели – мне надо сделать это красиво. Чтоб было что вспомнить в старческой немощи, сидя у камина в окружении внуков.

– Патрик, вырастай поскорее. Мне нужны внуки.

Он одарил меня озабоченный взглядом – мол, батя, ты случаем не спятил от радости, что мы всё-таки дошли?..

– Ладно, сынок, веди меня к Ярости Отцов. Ты ведь знаешь, как проникнуть в Цитадель, да, Патрик? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Ну а кто не знает? – ответил сын.


Сначала я решил, что ступеньки лестницы, по которой мы поднимались на нужный уровень Цитадели, – и почему Прародители не изобрели лифт? – сделаны из стекла, потом – что из хрусталя, а потом, когда хорошенько ударил кулаком по перилам, а те не просыпалась осколками – что материал мне не знаком.

И вот, когда терпение моё закончилось вместе с запасом воды в скафе, путь нам преградили полупрозрачные ворота. Доводилось уже встречаться с таким материалом в Парадизе. Ломиться, стрелять – бесполезно.

Нужно всего лишь легонько толкнуть ладошкой – и они отворятся.

Патрик остановился на пороге просторного – совершенно пустого! – помещения, перегородив мне дорогу:

– Батя, прежде чем мы пойдём дальше, я должен рассказать тебе то, что предстоит сделать. Не мне. Тебе предстоит.

– Сын, потом расскажешь. – Я взял его за плечи и отодвинул. Вошёл в зал, который мог предентовать на звание бального, таким просторным он был. – Чего на пороге топтаться?..

Патрик забежал передо мной:

– Нет, ты должен выслушать меня! Обязан, слышишь?! Там коридор, за которым зал с Яростью Отцов. Дальше меня с тобой уже не будет. Поэтому, батя, ты должен запомнить последовательность действий и…

– Чего это тебя не будет? – Я нахмурился, надеясь, что моё забрало не бликует в ярком свете, который источали стены, потолок и даже пол бального зала, и мой сын отлично видит, что я недоволен его речами, преисполненными упадничества. – Как это?.. Ты, дружище, глупостей не говори, а не то я всё же набью тебе задницу хоть раз в жизни!

Патрик собирался мне возразить, но в нашу семейную ссору вмешался посторонний.

Он появился неожиданно.

Отпочковался от стены.

Не было – и вот он, полюбуйтесь. Что-то меня стали утомлять предметы и люди, возникающие из пустоты.

И уж кого я меньше всего хотел повстречать в Цитадели, – но подсознательно ждал этого свидания – так это пацана лет десяти, ну может, чуть старше, просто мелковатого для своих годков.

Увидев его перед собой, я не удивился, что вместо скафа на нём был всё тот же дырявый свитерок с рисунком на груди – самодовольной монохромной рожей Микки Мауса. Добротный шлем заменяла бейсбольная кепка, повёрнутая козырьком назад, из-под которой торчала засаленная мышиная поросль, заменяющая пацану кудри и требующая стрижки «под ноль». Отмыть его «кудри» не представлялось возможным даже в цистерне шампуня.

Рябое от необыкновенно крупных веснушек лицо казалось безжизненным из-за неморгающего взгляда, устремлённого на меня. Люди частенько, сами того не замечая, моргают, чтобы смочить глазные яблоки и убрать с их поверхности мусор, пылинки. Органы зрения мальца в очистке и увлажнении не нуждались. Ну да он и не был человеком, это я точно знал, доводилось уже нам близко пообщаться.

Даже ближе, чем мне хотелось.

Из-за него я угодил в Тюрьму, а потом, сбежав оттуда, чуть не накормил собой, замороженным, белого мишку и косатку.

Я ожидал, что он, точно гопник из подворотни, где я с ним, кстати, и познакомился, начнёт выкрикивать, брызгая вонючей слюной, грязные ругательства и угрозы жестоко и цинично расправиться со мной и Патриком. Но пацан молчал. Не моргал и молчал. Заодно он не дышал. В таком морозном воздухе изо рта и носа обязательно должно парить, но – ничего. Тоже верно – зачем портить лёгкие радиоактивным воздухом, к тому же насыщенным смертельно опасными бактериями, способными убить за считанные секунды?..

– Опять ты. Никак не отстанешь, да, дружище? – Я сумел превозмочь несвойственную мне брезгливость и назвать это в кепке «дружищем». Личный подвиг. Повторять подобное не рекомендую.

Как я ни старался говорить спокойно и бесстрастно, в голосе моём явственно прозвучали все те сильные чувства, которые я испытывал к существу, что осмелилось сразиться с моим сыном посреди нью-йоркского чайнатауна и даже едва не победило Патрика.

Ненависть.

И ненависть.

И вновь ненависть.

Ничего иного к этой твари я не мог испытывать.

– Ты как тут очутился, а, маленький засранец? Перепутал Цитадель с колонией для несовершеннолетних?

Патрик взял меня за локоть, намекая, что не стоит разговаривать в таком тоне с мальчишкой.

Ерунда.

Главное – не смотреть в глаза Микки Маусу на драном свитере. Иначе может случиться плохое. Я могу потерять голову, проверено. Это ведь не мальчишка нам явился, но самый настоящий ликвидатор. Опаснее существа нет во всех мирах.

Почему он не предстал перед нами в образе царевны-лягушки или, скажем, старика Хоттабыча, не говоря уже о твари из «Чужого»?

Я не знаю. Сами у него спросите.

Словно прочитав мои мысли, ликвидатор заговорил:

– Мне скучно, Край… Ты даже представить не можешь, как мне скучно. Вот твой спутник – тот, кого ты считаешь сыном, – может. Он знает, что такое Путь через тысячи миров и тысячи прожитых жизней, через тысячи чужих страданий и чужой обыденности в телах, форму и содержание которых приходится принимать… Как же мне это обрыдло, Край. До смерти надоело – за шаг до Всеобщего Единения, ради которого я был создан. Всё моё существование – ради этого хренова Единения! Ради цели, давно мне чуждой, ставшей лишь принуждением моей памяти, записанной на портативные носители!..

Он говорил, говорил и говорил.

Иногда ненадолго умолкал и делал паузы.

Слова лились из него бесконечным потоком.

И тем странней эти слова – слишком серьёзные, не взрослые даже, а какие-то по-стариковски брюзжащие, жалкие – звучали из уст мальчишки в драном свитере посреди Цитадели на краю мира-исходника.

– Я хотел развлечься. Я думал, – я так надеялся! – что те ловушки, что я устроил, и то, как вы станете из них выкарабкиваться, окажется забавным времяпровождением. Но нет, я не получил удовольствия. Мне всё так же скучно. И я содрогаюсь от мысли, что следующий Прыжок – а вдруг?! – не станет последним для нашей цивилизации, и мне предстоит ещё целая вечность скуки. Целая вечность!..

– Я уже зеваю, слушая тебя, дружище. – От последнего слова меня перекосило, я едва сумел выдавить его из глотки, оно едва не застряло в зубах. Личный подвиг номер два.

И вновь Патрик дёрнул меня за рукав скафа. Эдак ещё порвёт в двух шагах от артефакта Прародителей. Вот будет потеха – прийти за Яростью Отцов из иного мира, протопать через смертельно опасные секторы и сразиться с опаснейшими тварями, чтобы сдохнуть у самой цели квеста! Это была бы шутка в стиле моей злодейки-судьбы.

– Ты не поймёшь, Край, – в очередной раз посетовал на мою несообразительность ликвидатор. – Вот он, твой сын, он поймёт, но ты…

Не договорив, ликвидатор зашагал по коридору, ведущему к Ярости Отцов.

У меня аж дыхание перехватило.

«Куда этот ублюдок собрался?! Он что, хочет заблокировать доступ к артефакту или даже уничтожить его?!» Обернувшись к Патрику, я прохрипел нечто невразумительное, состоящее из междометий и единственного существительного – «мать».

– Мама тут не причём, – вмиг помрачнел Патрик. – Мама у меня святая…

Он что, не видит, что происходит?! Надо остановить ликвидатора, пока не поздно!

Но было уже именно что поздно.

С того места, где мы стояли, я видел, как мальчишка-ликвидатор быстрым шагом миновал коридор со стенами, потолком и сводом из того же светящегося материала, что и балетный зал, и вторгся в скопление кристаллов, которые, кажется, называются сталактитами. Или это сталагмиты? Одни сверху, другие снизу росли, а какие из них какие, я путаю. Один ведь хрен! Худенькая фигурка пряталась за остроконечными глыбами, произрастающими из пола, а потом являла себя чуть дальше в промежутке между точно такими же глыбами, но свисающими с потолка. Перед тем, как мальчишка навсегда исчез в лабиринте, я увидел, что за спиной у него развиваются большие белые крылья…

И я бы бросился следом, схватил бы ликвидатора за перья, если надо, но меня не пустил Патрик!

Сыну вдруг захотелось обнять отца так крепко, что я не мог даже пошевелиться.

К тому же что-то странное творилось там, где проходил ликвидатор, – кристаллы зажигались изнутри разноцветным мерцающим пламенем и начинали вибрировать, издавая почти что церковный перезвон, от которого у меня случился мороз по коже.

Я сразу понял, что услышать такое – не к добру.

Впрочем, всё, что касается ликвидаторов, – не к добру и плохая примета.

И потому я не очень-то удивился, когда кристаллы принялись осыпаться градом мелких осколков, а потом из этой груды высвободились лучи и принялись метаться по коридору, отражаясь от стен, потолка и граней осколков, дробясь на мелкие лучики, соединяясь с иными лучами, вплетаясь в них, образуя причудливые цветовые гаммы…

Впору было стоять с открытым ртом и любоваться этой неописуемой красотой – если бы перезвон, сопровождавший мерцание кристаллов, не превратился жутчайшую какофонию, от которой у меня заломило в висках, в позвоночнике и вообще во всех суставах. Зубы тоже заболели. Глаза, казалось, выскочат из глазниц. Я почувствовал, что вот-вот из ушей и носа пойдёт кровь, а ведь её невозможно остановить, не сняв защиту!.. Хороша же защита, которая не может защитить от громких неприятных звуков! Двойка шестипалым, не предусмотрели элементарного!..

Патрик и я, не силах больше сдерживать дрожи в коленях, опустились на вибрирующий пол, а потом и вовсе завалились набок.

Свет из коридора, недавно ещё заполненного кристаллами льда, перебрался в бальный зал, заструившись по потолку и стенам, а потом уж ослепил и нас, лежащих на полу…


…Сколько продолжалась эта слепота, не знаю.

Для меня время и пространство перестали существовать.

Везде и всегда был один только я – и ничего кроме!

Я мог мыслью создавать миры, населять их разными – самыми забавными порой – существами, устаивать там войны, стравливая целые народы и расы, а потом примирять всех, в итоге уничтожая цивилизации апокалипсисами.

Я чувствовал себя богом.

Мне было подвластно абсолютно всё в моём «я».

И в то же время я испытывал неудовлетворённость своим положением. Мне не хватало Патрика, хотя я мог выдумать себе сотни, а то и миллионы Патриков, придав им какие угодно внешность и способности или же оставив их характеры такими же, как настоящего моего сына. И мне не хватало Милены со всей её стервозностью, хотя я мог с лёгкостью создать её копию в любой цветовой гамме, сделав её попеременно шатенкой, брюнеткой или рыжей, увеличив ей грудь или изменив разрез глаз, заставив её картавить или придав её голосу томный прибалтийский акцент…

Вот только не надо мне акцента, мне бы вернуться к моей женщине.

И не надо Максимке Краевому миллионов сыновей, а нужен один единственный – свой!

Но как раз эти-то мои простые желания и не могли исполниться во мне-создателе, ибо настоящие Патрик и Милена были снаружи, а обратно мне – демиургу! – хода не было. Твори здесь, Макс, и не высовывайся, не возжелай опуститься вновь до уровня муравья в одном из миллиардов муравейников!

Да и не позволено тебе это…

Такое вот на демиургов накладывается ограничение. Единственное, да, но ограничение!..

И вот тут, осознав всё, прочувствовав бессилие что-либо изменить, вырваться за границу мне дозволенного себя, я – нынешний отец и бывший муж – испытал такую ярость, каковой ещё не было ни в одном из миров никогда! Я рвал и метал, я проклинал мироздание, всех богов, какие есть, плевался, бил небытие кулаками, ногами, мечтал встретиться лицом к лицу хоть с одним Прародителем и долго, с наслаждением его истязать…

Я задыхался от собственной ярости.

Она душила меня, она…


– …дыши! Батя, дыши! Ну дыши! Прошу! Умоляю!

Надо мной бился выловленной рыбкой Патрик. Он трогал ладошками мою грудь, вроде как делая непрямой массаж сердца, и пытался через своё и моё забрало вдуть мне в рот хоть немного воздуха. Уверен, он понимал, как глупы эти пытки реанимировать меня, но не мог же он просто сидеть рядом и ждать, пока я умру?!

Это ведь мой сын, а не чей-то!

На его месте я поступил бы точно так же.

– Сынок, хватит уже. Рёбра мне сломаешь, сильный какой стал…

Он отвалился от меня, сел на пятую точку и отвернулся.

Зал, в котором мы находились, преобразился. Его ледяные поверхности точно протравили кислотой, но не беспорядочно, а там, где надо было неведомому архитектору, чтобы образовались хитрые орнаменты и надписи, проявились узоры – явно технические, похожие композиционно на дорожки микросхем. Все эти художества делились на три сектора-луча, которые выходили из точки на потолке и сходились в центре зала на штуковине, которой ранее здесь не наблюдалось и которая выглядела столь невзрачно, что взгляд просто соскальзывал с неё, не давал зафиксироваться на покатых гранях.

Я так удивился этому обстоятельству, что прищурил сначала левый глаз, потом – правый, а потом резко зажмурился и выпучил глаза – эффект был тот же: штуковина не давала себя рассмотреть. Если бы не сведённые воедино на ней лучи, я ни за что не догадался бы, что она здесь находится. Идеальная маскировка.

– Патрик, что это было? – прохрипел я. – И что это есть?

Второй вопрос сын проигнорировал, а на первый ответил:

– Он открыл проход к Ярости Отцов.

– Он?

– Он, ликвидатор. Ценой своей жизни. Его больше нет. Он стал элементом реакции, его разложило на свет, энергию… сложно это… Только так можно было… Он слишком устал. Как же я его понимаю!

Я нахмурился.

Мысли разбегались по закоулкам мозга, как мыши, напуганные кошкой, по норам.

Ликвидатор открыл проход к Ярости Отцов. Только так можно было открыть проход… Но как Патрик мог знать, что липовый мальчишка окажется здесь, в бальном зале Цитадели? Уверен, что никак. А значит…

Додумывать мне категорически не хотелось.

Вместо этого я впервые в жизни ударил сына – отвесил ему подзатыльник. Он вскинулся было, зашипел, глядя на меня недобро, но тут же и затих.

– Понял, за что? – спросил я. – Или повторить?

Он кивнул, затем торопливо мотнул головой – мол, понял и повторять не надо.

– И не смей… Никогда! Слышишь – никогда! Своей жизнью… Понял?! – В конце своей тирады я сорвался на крик. Мной овладел бесконтрольный страх за сына, грозя перейти в ту самую ярость, поддавшись которой, отцы, как Иван Грозный, вредят своим детям.

Силой воли я заставил себя взять в руки – буквально: обхватил себя, вцепился пальцами – даже пустым шестым – в плечи. Меня всего трясло – от кончиков ногтей на ногах до кончиков коротких волос на темечке.

– А это что? – я кивнул на штуковину, которая не хотела, чтоб её замечали.

– Где? – Патрик посмотрел в указанном направлении, и я понял по его взгляду, что он ничего не увидел.

То есть вообще ничего! Даже той малости, что открылась мне!

Может, у меня галлюцинации?

Из-за стресса?

Чудилось же мне всякое, когда ликвидатор сработал в качестве отмычки. Чуть ли не господом богом себя возомнил – типичный случай мании величия, любой психиатр подтвердит. Где тут палата с Наполеонами? Мне туда. Обожаю комнаты с мягкими стенами…

Задумавшись, я не сразу сообразил, что Патрик меня о чём-то настойчиво расспрашивает.

– Что, сынок? Извини, я…

– Батя, как эта штуковина выглядит? Ну, та, которую ты видишь?

Забавно, но сын это всерьёз. Лицо сосредоточенное, глаза без хитринки.

Искоса глядя на штуковину, я принялся описывать её Патрику: так, мол, и так, высотой в основании около метра, шириной столько же, форма условно пирамидальная, ибо рёбра закруглены… Я запнулся, потому как вынужден был отвести глаза, в которые будто засыпали песка вперемешку с битым стеклом.

С полминуты спустя, когда под веками перестало жечь, я смог разглядеть, что грани пирамиды покрыты росписью, подобной той, что проявилась на стенах, полу и потолке.

Патрик удивлённо завертел головой. Судя по его недоумению, обновлений в помещении он тоже в упор не видел, что наводило меня на нехорошие мысли, самыми приличными из которых были следующие: «Что за чертовщина? Определённо, у меня помутнение разума…»

Сон разума рождает чудовищ, как говорится.

А в моём случае…

– Это он и есть, батя, – перебил ход моей мысли Патрик. – Артефакт Прародителей. Ярость Отцов.

А что в моём случае?..

Может, я не так уж и безнадёжен. Если сын не врёт.

– Да ну… – Захотелось, чтобы Патрик меня убедил. – Ты ж сам сказал, что ликвидатор открыл путь к артефакту, коридор же, а значит – нам бы по коридору, а там…

– Батя, если путь открыт, необязательно идти, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время. В твоём возрасте пора бы это знать.

Насчёт возраста и прочего он срубил меня наповал. Я попытался обдумать сказанное Патриком, но успеха в этом деле не добился. В моём возрасте уже можно прощать себе слабость ума.

И ладно, подумаешь!

Главное – мы добрались до цели. Вот оно – могущественное устройство, способное на…

На что?

Я до сих пор не знал принципа действия этой пирамидки, покрытый странной росписью.

Мы шли, убивали, теряли союзников. И вот – пожалуйста, артефакт нам чуть ли не на блюдечке преподнёс злейший враг!..

– И что теперь, сынок?! Эта хрень спасёт Землю и вообще все миры от грёбаных захватчиков? – Надеюсь, мой голос дрожал от негодования меньше, чем я мне казалось. – И где тут кнопочка «Уничтожить путников»?! Где рубильник «Спасение человечества»?!

В ответ я мечтал услышать нечто не менее язвительное, но Патрик лишь устало пожал плечами:

– Не знаю. Не знаю, есть ли вообще рубильники и кнопки. Но мне точно известно, как артефакт активировать.

– И как же? Сказать «Сим-сим, откройся?»

– Скорее – «Гюльчатай, открой личико», – наконец схохмил сын.

Он избегал смотреть на меня и вообще вёл себя так, будто ему люто стыдно и страшно. Я никогда ещё не видел сына таким. И очень хорошо, что не видел, ибо его волнение мне не понравилось.

От его волнения веяло катастрофой.

Крахом всего и вся.

– Говори, сынок. – Я шагнул к Патрику, взялся ладонями за забрало и направил шлем так, чтобы мы смотрели друг другу глаза в глаза.

Он свои закрыл.

У меня скрутило живот от недоброго предчувствия.

Патрик заговорил – запинаясь, замолкая, чтобы вдохнуть побольше воздуха, но глаз не открывая.

Лучше бы он молчал. Хотя нет, не лучше…

Как бы я тогда узнал, что Максимка Краевой – чуть ли не самый главный по спасению человечества и всех миров? То есть это само собой подразумевалось, но после слов Патрика всё стало очевидней.

Всё просто.

Просто для того, чтобы активировать Ярость Отцов, нужен образец человеческого ДНК. Именно человеческого, то есть любой образец плоти существа из последнего мира в цепочке. Потому-то крысозавры прихватили с собой Рыбачку…

Вот, значит, какую жертву нужно принести ради всеобщего блага – меня.

Невозможно взять образец ДНК, не разгерметезировав защиту.

А разгерметизация – это гарантированная смерть. Вот так-то.

Бедный мой мальчик. Он ведь с самого начала знал, куда вёл меня и зачем. Родного папку на заклание… Представляю, какой у него психологический шок. Если бы я на его месте… Обрывки подобных мыслей я тщательно заглушил своим внутренним спам-фильтром. Ни к чему это. И Патрику ни к чему, и мне не стоит заниматься самоедством в последние мгновения жизни.

Если собрался умереть ради блага миллиардов – сделай это достойно, не устраивай подлянку собственному сыну. Ляпни я чего по поводу знания и заклания, будет ли Патрику легче жить потом, когда он доберётся до Лона и махнёт обратно к матери? Очень сомневаюсь. Так что заткнись, Край, и действуй.

Резко провернув по направляющим шлем, я снял его с себя и вдохнул полной грудью воздух исходника. В бальном зале почему-то пахло фиалками и было совсем не холодно. Торопливо – вдруг меня прямо сейчас хватит кондрашка? – я стянул с себя комбез.

Патрик выглядел очень озабоченным. Пару раз, пока я разоблачался, он открывал за забралом рот, собираясь что-то сказать, но – увы. И то верно, чего трепать языком, когда действовать надо?

Эх, сюда бы мне бамбуковую зубочистку, уж я бы сумел расковырять ей палец… Придётся, что ли, грызть вены собственным кариесом, как партизану в застенках гестапо…

– Сынок, ну я, пожалуй…

– Да, – кивнул Патрик, не дав мне договорить.

Это он правильно. Я, если разойдусь, могу долго лясы точить. Что нынче вредно для здоровья всего человечества и множества иных народов-рас. Как же им всем повезло, что есть такой мужчина, как я.

Патрик был невозмутим, точно знал, что всё именно так и должно было случиться, что всё идёт по плану.

Я невольно залюбовался им. Мой сын. Моё продолжение. Как же я люблю этого мальчишку! Пусть ему повезёт в жизни больше чем мне!..

Хотя Максу Краю грех жаловаться. Всё, что мне отмеряно, я прожил очень нескучно.

Жаль только, с Миленой не попрощался. Как ты, Снежная Королева? Где ты? Надеюсь, тот бедолага, кто будет с тобой после того, как меня не станет, окажется достоин твоей красоты и несносного характера.

– Да, пап… Я забыл сказать… – заговорил вдруг Патрик.

– Как же, забыл он. Специально небось промолчал.

– Точно. Специально.

Чего это он быстро со мной согласился? Это не в его привычках, он должен спорить, подначивать меня. Это правильно, это в его характере… Из носу у меня потекли две алые струйки. Началось… Холодок скользнул вдоль позвоночника – это костлявая с радиоактивной косой выдохнула мне в спину. Знает, что на сей раз мне не отвертеться от её объятий.

– Сынок, я уже всё, нет меня, считай, уже… А ты… Тебе надо бы уходить, сынок, – тихонечко попросил я Патрика.

Кровь из носу – это хорошо.

Не придётся себя грызть.

Высморкавшись алым в ладонь, я шагнул к пирамиде и вытер об неё пальцы.

И ничего не произошло.

То есть вообще.

Мне захотелось смеяться. Истерически ржать, катаясь по полу. Пройти через ад, отдать свою жизнь – ради чего?! Ради пшика?!

А потом, едва сдерживая дурацкую улыбку, я всё понял.

Макс Край, да у тебя ведь склероз, ёлы! Ты ведь кое-что забыл!

Шагнув к сваленной в кучу защите, я вытащил из одного кармана магазин с патронами – и приложил его к одной из граней пирамиды. Ко второй приспособил «ежа», вздумавшего вдруг цапнуть меня так, что содрало всю кожу с ладони. А на третью посадил «крабика», который хотел вцепиться в меня клешнями.

– Разве нужны ещё жертвы? – сына удивило то, что я сделал.

– Это не жертвы, сын. Это образцы для сравнения. Мою кровь, меня, надо сравнить с чем-то. С компроматом на путников – их детищами.

Пирамида протяжно загудела, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

Воздух вокруг нас поплыл маревом в июльский полдень над асфальтом. Или это радиация убила мои глазные нервы? Второе – верней. Обратный отсчёт моей жизни – на минуты, если повезёт. Или на секунды, ибо удача не очень-то благоволит Максу Краю в мире путников.

– Батя, я должен сказать…

Я ободряюще улыбнулся Патрику. Мол, чего ты, ребёнок, никто никому ничего не должен, просто так получилось. «Живи, сын», – хотел я его благословить, но не смог – изо рта вместо слов хлынула кровь. Картинка перед глазами уже едва различалась, я скорее ощущал присутствие Патрика рядом, чем видел его.

Воздух вокруг гудел всё сильнее, и сама Цитадель едва заметно сначала, а потом всё ощутимее начала вибрировать. Стена перед нами покрылась паутиной мельчайших трещин. Или эту картинку сгенерировал мой поражённый мозг?..

– Батя, мы больше не увидимся, – услышал я голос Патрика рядом.

И надо было съязвить в ответ, что спасибо, родной, а то я бы сам не догадался, но перед смертью не хотелось тратить время на подобные глупости. Воздух в груди превратился в расплавленный свинец: он жёг меня изнутри, и не выдохнуть его, не вдохнуть новую порцию живительного газа. Последние мгновения Макса Края.

Всем привет, не поминайте лихом.

Прости, Милена.

Прости, сынок, что не увижу, каким ты станешь большим и сильным, детей твоих не увижу… Прости.

– Батя, я не говорил тебе, как именно Ярость Отцов спасён нашу Землю и остальные миры от путников. Артефакт… Он откатит время назад. В каждом мире. До того момента, когда первый путник вошёл в этот, тот или другой мир – во все, которые путники осквернили своим присутствием. И здесь, в этом мире, сделает то же самое. Путники вообще не появятся. Чтобы всё случилось иначе, чтобы был шанс пойти по иному пути

О чём он? Какой ещё иной путь?.. Ноги больше не держали. Стыдно, конечно, на глазах у сына падать на колени, а потом лицом вперёд, но…

– Путников больше не будет, отец. И меня не будет. Я ведь тоже путник.

– ЧТО?!! – взревел я, выплёвывая из лёгких свинец пополам с кровью и отдавая последние жизненные силы на то, чтобы встать и оказаться лицом к лицу с сыном. – ЧТО?!!

Озарение – так это называется.

С самого начала Патрик – он ведь такой же по природе своей, как и тот, в свитерке – мог избавить нас от тягот пути, дать отпор всем врагам и отразить любую опасность, но он не сделал этого. Почему?

Быть может, он испытывал меня. Как испытывал меня ликвидатор, обожающий принимать образ мальчишки из гетто. Он, мой сын, оценивал меня постоянно, с того самого момента, как я протянул ему пищу на забытой богом остановке много лет назад. Глядя на меня, быть может, он решал, достойно ли человечество того, чтобы быть. До самого конца, до Цитадели, он не был уверен. Но судя по тому, что я здесь и мне позволено умереть…

Надеюсь, я ошибаюсь.

Ведь мне приятней верить, что сын просто очень боялся причинить мне вред, раскрыв свою неимоверную силу, свои способности, по меркам моего мира, доступные лишь богам и героям комиксов. Он не хотел травмировать мою психику. Он оберегал меня от потрясения, от которого я не смог бы оправиться.

Но пришло время раскрыть карты и вытащить прикуп из рукава. Патрик и мальчишка-ликвидатор приняли решение. Они, создания путников, встали на сторону человечества.

«Ярость Отцов – ничто в сравнении с яростью детей». Это была моя последняя мысль.

Цитадель взорвалась, распалась на атомы, дизентегрировалась – нужное подчеркнуть.

И всё поглотил огонь.

Чёрный огонь небытия.

Эпилог

Кристально-голубое небо не осквернено ни единым дымком, хотя под ним раскинулся бескрайний мегаполис, населённый существами, похожими на огромных крыс, но лишь только похожими. Кто-то назвал бы их крысозаврами – и ошибся бы, потому что существа из мегаполиса отнюдь не слепы, но взирают на свой мир мудрыми добрыми глазами.

В бескрайнем мегаполисе совсем нет метро – его обитатели не терпят нор. Это у них генетическое. Они тянутся к небу и свету, и потому строят высокие дома-башни, дома-шпили. Воистину «крысозавры» счастливы, как могут быть счастливы те, кто пережил страшное – разрушительное! – горе и сумел всё наладить заново.

Это их безмерное счастье проявляется буквально во всём: в ароматной чистоте воздуха и приятной прохладе вод, во вкусной пище, в которой нет недостатка, и в причудливых жестах мощных чёрных хвостов.

И особо – в прекрасных произведениях искусства.

Одно из таких произведений возвышается над мегаполисом – это постамент и две статуи на нём, две фигуры сапиенсов в защитных скафандрах со шлемами.

У обеих фигур по шесть пальцев на руках.

И горит вечный огонь у основания постамента.

Огонь без дыма.

* * *

По ледяной равнине мчит великолепный чоппер.

Это мотоцикл-сказка, мотоцикл-мечта.

За рулём его гордо восседает мужчина. У него лишний вес, но он ничуть по этому поводу не комплексует. К шлему на его бородатой голове тянется шлаг. По шлангу ко рту подаётся бодрящая жидкость. Мужчина привычно навеселе, это его естественное состояние уже много лет подряд. Мужчина счастлив – и вот это уже что-то новенькое для него.

Он счастлив потому, что ногами его поясницу обхватывает любимая женщина. Заметной грудью она прижимается к его широкой спине.

Запрокинув голову к морозному небу, женщина радостно смеётся.

Прибавив скорости, так что ледяное крошево поднимается в воздух северным сиянием, – куда уж быстрее?! – мужчина поддерживает её хохотом.

Весь мир принадлежит им двоим.

Весь мир!

* * *

Они добрались до берега, когда сил плыть уже почти не осталось.

Тяжело дыша, но всё-таки смеясь, скинули акваланги и чёрные с голубыми полосками на рукавах и штанинах гидрокостюмы. После чего долго, отдавшись страсти и любви, целовались на горячем жёлтом песке, намытом рекой у обломков скал, поросших редкими чахлыми соснами. Светило солнце, миллионами «зайчиков» отражаясь от днепровских вод, летали ласточки, и пахло древесной смолой. Было так хорошо, что лучше уже быть не может.

Даже в раю.

– Надо сдать снарягу, – сказал Заур, перевернувшись на спину и подставив зажмуренное лицо жарким лучам.

Он не увидел – почувствовал, как Хельга кивнула.

Неспешно одевшись и закинув за спину баллоны и свёрнутые костюмы, они отправились к дайверской станции.

Там, на дощатом скрипучем помосте, было неожиданно многолюдно. Несмотря на жару, мужчины, заполонившие причал, сплошь были одетые в серые костюмы, а зачёсанные назад волосы мужчин были мокры вовсе не от пота.

Всех их Заур знал лично по имени и отчеству. Они подчинялись ему и почитали своим Учителем.

– Что случилось? – спросил он у самого бойкого и расторопного, лучшего палача Управы, которой Заур заведовал.

– Здравствуйте, шеф, вы вовремя. Вот, обнаружены трупы. – Мигель преданно поедал босса чёрными, как маслины, глазами. – Один уже опознан. Это известный криминальный авторитет по кличке Ронин. Остальные… Похоже на бандитскую разборку. Снимаем показания у свидетелей. Подключайтесь, шеф! Самое время выбить из вас кабинетную пыль!

Заур подмигнул Мигелю – давно заменил очки на отличные контактные линзы – и покачал головой:

– Э нет, коллега, без меня уж как-то. Я на сегодня и ещё двадцать восемь календарных Знак в Управе оставил. В отпуске я. И вообще у меня медовый месяц. Мы с женой отдыхать улетаем, у нас самолёт вечером. Сначала к моей сестрёнке в гости рванём, а потом…

– Удачно вам и супруге отдохнуть, шеф!

Остальные палачи радостным гомоном поддержали напутствие смуглого Мигеля.

«Хороший парень», – подумал о нём Заур и, обняв жену, двинул к только что подъехавшему такси.

– Сначала домой, – Заур продиктовал адрес, – а потом в аэропорт. Лады?

Приветливо улыбнувшись, водитель кивнул.

* * *

Они сидели, близко-близко прижавшись друг к другу, – и не было боли, не было слёз, и Чернобыля тоже не было. Только они. И всё. И вакуум.

«Холодно, – подумала Милена. – Пар изо рта».

Скудный костерок – большой, жаркий нельзя, издалека видно – почти догорел. Светало. Чёрная ещё недавно, серела, наливаясь цветами, автобусная остановка давно забытого маршрута – неподалёку от деревеньки, похоронившей уже последнего своего жителя.

Край напряжённо всматривался в утренние сумерки. Милена чувствовала его тревогу, плохо скрываемое беспокойство просто выпирало из каждого его жеста, из блеска глаз, из пор на коже. Он ждал чего-то. Или кого-то. И этот кто-то всё не приходил.

– Макс, у меня для тебя новость.

– Ну? – Он потянулся за флягой с перцовкой.

«Нервничает, – отметила Милена. – Он всегда, когда на нервах, выпивает. Говорит, что так выводит радионуклиды из организма». А сейчас – уж она постарается – Край ещё больше засуетится.

– Макс, у нас будет ребёнок.

Фляга выпала у него из руки, звякнула об асфальт и больше не вернулась к хозяину никогда.

– Это будет сын, – хрипло сказал он и улыбнулся светло-светло, будто дождался. – Мы назовём его Патриком. Сегодня день святого Патрика, и потому мы…

«Дурацкое имя», – подумала она.

Но спорить не стала.

Загрузка...