Мушка

Мушка

По утрам, пока таблетки не начали действовать, Демпси чувствовал себя отвратительно. Голова у него с похмелья побаливала и кружилась, глаза не открывались, а в мозгу путались неясные обрывки дурных снов.

Потом первые серые проблески света, первые неверные спотыкающиеся шаги до ванной, пописать, тупой взгляд в окно и вместо февральской Одиннадцатой улицы – дрожь темных линий и наплыв мутного пятна в левом глазу. Офтальмолог успокоил – это всего лишь мушка. Микроскопический сгусток свернувшегося белка в стекловидном теле, дающий тени на сетчатку. Однако за месяц мушка разрослась, из крохотного пятнышка превратилась в здоровенное пятно и закрыло добрую половину зрения. Это, по словам офтальмолога, выходило за рамки обычного случая. По мнению полицейского психолога, навязчивые состояния Демпси только ухудшали положение дел. Сначала случай неправомерного применения оружия, потом следствие. С учетом всех факторов стресса, сказал психоаналитик, было бы странно, если бы он не заработал пару-другую психосоматических расстройств. Демпси искренне хотел ему верить. Он носил повязку на глазу по рекомендации офтальмолога и взял отпуск, следуя совету психолога. Но мушка доводила его до отчаяния, и ни повязка, ни валяние в постели целыми днями не приносили улучшения. Он пришел к мысли, что это есть кара Господня, зерно, посеянное греховным поступком, и постепенно пришел к параноидальному убеждению, что болезнь запускает свои щупальца все глубже в глаз, в самый мозг. Измученный бессонницей, он попробовал запивать снотворное водкой. Его подружка Элиза поначалу изо всех сил старалась помочь, но постоянные звонки журналистов, угрозы расправы, приступы отчаяния и в довершение ко всему судебный процесс положили конец их отношениям. Она переехала к подруге. На время, сказала она. Без нее Демпси еще сильнее налег на таблетки с водкой и начал люто ненавидеть все на свете.

В четверг утром, на третьй неделе отпуска, Демпси завалился на диван посмотреть телик. Кофейный столик был уставлен батареей пустых бутылок. На полу валялись газетные листы, приподнятые на сгибах, как крыши рухнувших амбаров. Под слоем пыли кадры «Острова Гиллигана» на экране походили на старую кинохронику. Демпси включил «Си-эн-эн». Там опять показывали его фотографию из архива Полицейской академии, размещенную над правым плечом ведущего. Идиотское выражение лица, в форме. Сейчас, шесть лет спустя, он выглядел по меньшей мере на пятнадцать лет старше. Над другим плечом диктора появилась фотография Пинеро. Они так и висели на экране: чистая совесть – нечистая совесть. Профиль Пинеро, тоже в форме, казался чеканным, будто выбитым на медали. Потом в кадре появился Хейли, здорово похудевший за это время; он разговаривал с брюнеткой в строгом костюме, которая держала микрофон у него под носом и кивала с заученным искренним выражением лица в ответ на каждую ложь и пошлость. Демпси попытался прибавить звук, но пока возился с забарахлившим пультом, в кадре снова появился ведущий.

«Поскольку детективы Нью-йоркского полицейского департамента Филип Пинеро, Эван Хейли и Уильям Демпси были обвинены в убийстве уличного торговца, иммигранта Израеля Лары, возмущенный голос общественного мнения не стихает. Лара, изрешеченный двадцатью шестью пулями у дверей своей квартиры детективами, ошибочно принявшими его сотовый телефон за пистолет, стал символом движения…»

Ведущий продолжал читать текст, когда в кадре появилась собравшаяся на тротуаре толпа негодующих мужчин и женщин, чернокожих и латинос, многие из которых держали плакаты с изображением улыбающегося смуглого лица Лары; потом камера взяла крупным планом полного негра с прической а-ля Джеймс Браун[1], в костюме в тонкую полоску.

«… которое продолжает набирать силу. Преподобный Кальвин Монктон сегодня обратился к губернатору с требованием включить в рамки следствия по делу о коррупции в полиции Специальные Оперативные Отряды мэра, известные большинству жителей Нью-Йорка под аббревиатурой СОО, а у жителей Форт-Вашингтона получившие название… – Ведущий выдержал драматическую паузу. – … эскадроны смерти».

Демпси переключил канал. На экране появился Реджис Филбин. Он развлекал блондинку журналистку, гримасничая в своей дурацкой деревенской шляпе. Демпси с удовольствием прихватил бы этого бойкого гнома на необитаемый остров и поохотился бы там на него забавы ради. Он взял с кофейного столика полупустую бутылку и отпил глоток. Потом убрал звук и начал переключать каналы, пока не остановился на «MTV». Бритни трясла своими буферами и выразительно шевелила губками, изображая страсть. Демпси подумал, что его, Хейли и Пинеро в последние дни показывают по телевизору так же часто, как Бритни или этого чертова мэра. Собрать бы их всех на церемонии вручения «Эмми».

Он взял телефон, раздумывая, не позвонить ли Элизе, но задремал и очнулся, когда телефон у него на коленях сам зазвонил. Вздрогнув, он уронил трубку на пол, потом торопливо поднял и прохрипел:

– Да… Алло? Алло?

– Ну и голосок у тебя. Совсем скис?

– Хейли?

Молчание, потом Хейли сказал:

– Отвечай, приятель. Скис?

Демпси постарался говорить предельно бесстрастным тоном:

– Относительно.

– Ты что, не можешь ответить по-человечески?

Демпси сказал: ну да, скис; какое это имеет значение, черт возьми?

– А с глазом не полегчало?

– Да вроде нет.

Демпси услышал в трубке приглушенный шум транспорта.

– Ты где?

– Что, еще хуже стало?

– Немного, возможно. Я не знаю. Чего тебе надо?

– Да ничего. Я… я просто хотел узнать, как ты. Ну ладно, у меня дела.

Хейли повесил трубку.

Взбешенный, Демпси набрал номер Хейли – выяснить, какого черта он звонил, но Хейли либо не хотел отвечать, либо отключил телефон. Он попробовал позвонить в полицейский участок. Дежурный сержант сказал, что Хейли до сих пор в отпуске по болезни. Демпси накрыл телефон подушкой и несколько минут сидел неподвижно, пытаясь справиться с сердцебиением. У него ехала крыша, у Хейли ехала крыша. Но Пинеро относился ко всему спокойно. Черт, ему даже нравилось все происходящее. Каждый раз, оказываясь перед телекамерами, он держался так, словно прошел по списку в Конгресс. Поскольку Лара был его земляком из Форт-Вашингтона, он получил своего рода отпущение грехов от прессы и горожан, которые поливали грязью Хейли и Демпси. Если бы они знали Пинеро, подумал Демпси, если бы провели с ним хотя бы пятнадцать минут в баре или на дежурстве – в любом месте, где он показал бы себя в истинном свете, – они были бы не так снисходительны к нему.

Небо над Бруклином смахивало на черно-серое месиво на дне пепельницы. Хлесткие струи дождя со снегом поливали окна, застилали дома и голые деревья. Демпси не был голоден, но решил, что поесть все-таки стоит. Он спустился вниз с намерением проглотить пару сэндвичей со свининой в кубинском ресторанчике на Седьмой авеню, но потом передумал, купил дюжину пирожков и поехал на Манхэттен. Он угостит ребят в дежурке, поболтается там немного… это настроит его на другой лад. Но припарковавшись напротив участка, он остался сидеть в машине, слушая Боба Марли и глядя на людей в форме, входящих в двери и выходящих на улицу. Он чувствовал себя неуютно в такой близости от сослуживцев, будто был отделен от них незримой стеной. Он полез в карман куртки за таблеткой.

Стук в окно.

Демпси вздрогнул и увидел Пинеро, который заглядывал в машину, наклонившись и придерживая поднятый воротник пальто. Пинеро покрутил рукой в воздухе: просил опустить стекло, а когда Демпси приоткрыл окно, сердито спросил:

– Какого черта ты опять приперся?

– Просто сижу, – сказал Демпси.

– Господи, Билли! – Покачав головой, Пинеро обошел машину спереди и грузно уселся на пассажирское сиденье, принеся с собой запах сигар и лосьона после бритья. Он на два дюйма ниже Демпси и всего фунтов на тридцать тяжелее, но тем не менее Демпси почувствовал себя пигмеем, прижатым к дверце, словно Пинеро являлся воплощением некой грозной, непреодолимой силы. У него были волнистые блестящие волосы, как у фарфоровой статуэтки. – Сидишь здесь как зомби. Слушаешь эту дрянь. – Пинеро выключил радио. – Ставишь меня в дурацкое положение. – Пинеро заметил пакет с пирожками на сиденье, заглянул в него и взял один, разломил пополам, откусил и начал жевать, пристально глядя на Демпси. – Отправляйся домой, Билли.

– Я думал, ребята… – Демпси неопределенно помахал рукой над пакетом. – Может, они захотят перекусить.

– Ты что, служба доставки? Я сам отнесу. – Пинеро положил пакет на колени. – Отправляйся домой. Приведи себя в порядок.

Он откусил еще кусок, медленно двигая челюстями. Под его пристальным взглядом Демпси накалялся, словно в микроволновке, закипая негодованием.

– Я не понимаю, – сказал Демпси. – Такое впечатление, будто ты в восторге от всей этой истории. Будто убийство придурка, размахивавшего своим мобильником, дало тебе возможность…

– Придержи язык!

– … очутиться перед камерами!

– Придержи язык, приятель! Не притворяйся, будто ты не знаешь, каково мне! – Пинеро швырнул пакет с булочками в приборную доску. – Если я не бьюсь в истерике, как вы с Хейли, это вовсе не значит, что мне все до лампочки!

– Да уж, по тебе видно, как ты подавлен!

– С Ларой вышла ошибка. Это неприятно, но что теперь?

– Хороша ошибка. Его, наверное, в целлофане хоронили: столько дырок ты в нем наделал.

– Ты тоже стрелял, Билли.

– Я думал, ты разглядел пистолет, приятель! Разглядел пистолет, черт возьми!

Пинеро скорчил гримасу и протянул плаксивым детским голосом:

– «Я думал, ты разглядел пистолет». Господи! Какие сопли! Мастер кунфу! Крутой коп! Вся эта шушера с телевидения… Ты позволяешь им давить на психику. Думаешь их разжалобить. Со мной такого не случится, дружище. Потому что я поставил точку.

– Врешь!

– Да, поставил! И живу дальше. Если бы ты сделал то же самое, то не шатался бы с таким видом. Поставь крест на прошлом. – Пинеро перевел взгляд на двери полицейского участка; трое мужчин в форме стояли на ступеньках крыльца и смеялись. – Ты остаешься пареньком из Джерси. Ты не понимаешь психологии большого города. Сейчас они набросились на нас. Отсыпаются по полной программе. Но кто-нибудь что-нибудь взорвет, или черномазые из Гарлема устроят погром – и они начнут умолять, чтобы нам выдали патроны. Через неделю, через месяц, через год… все забудется. Вот о чем тебе нужно думать. Возьми себя в руки. На твоем месте я бы снял эту чертову повязку и попытался посмотреть правде в глаза.

Демпси не понимал, каким образом Пинеро удалось превратить разговор из перебранки в лекцию психолога-консультанта, но это сработало. Он остыл.

– Скажу тебе еще одну вещь. – Пинеро понизил голос, словно собираясь сообщить секрет. – Лара вовсе не был невинной овечкой, как его выставляют репортеры. – Он кивнул в ответ на вопросительный взгляд Демпси. – Без шуток. Я навел справки. Не так все просто.

– Травка?

– Нет, там другое. – Пинеро откусил пирожок и заработал челюстями.

– Половина парней с Канала не являются образцами добропорядочности. Но это же не значит, что их надо отстреливать.

Пинеро пожал плечами, продолжая жевать.

– Что ты узнал?

– Сантерия, – сказал Пинеро.

– О господи! – Демпси отвернулся и уставился в боковое окно. Мимо проплыл автобус; нарисованное на борту огромное бесстрастное лицо Человека-паука посмотрело на него пристальным взглядом.

– Я говорю не о старых леди, покупающих ароматизированные свечи в местной лавчонке. Я говорю о кровавых культах, приятель. О вуду. В тех церквушках в Форт-Вашингтоне, там творится какая-то чертовщина. Лара был замешан во всем этом.

– Ну да, конечно. – Демпси криво усмехнулся.

– Ты ничего не знаешь об этих делах. А я знаю о них еще с тех пор, когда мальчишкой жил на Семьдесят первой. Странные вещи происходят с тобой, когда ты связываешься с такими людьми. Я видел парней, которые откидывали копыта за пару недель, когда перебегали дорогу разным мамбо. – Пинеро ударил себя кулаком по лбу, словно сокрушаясь. – Черт, приятель! Извини. Забудь, что я сказал. Я не хочу, чтобы ты весь издергался, вообразив, будто тебе на глаз порчу наслали!

Демпси не сразу, понял, что Пинеро просто издевается над ним.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, то скоро начнешь слышать тамтамы, – продолжал Пинеро. – Видеть белоглазый призрак Лары, тыкающий в тебя обличительным перстом.

– Выходи из машины!

– Полегче! Я просто обрисовал перспективы.

– Хочешь прокатиться? – Демпси включил зажигание. – Ну, поехали.

Пинеро открыл дверцу. – Тебе нужно самому справиться с этим, Билли. Психоаналитик, доктора… Они тебя заморочат. Оставят на костылях до конца жизни. Сними повязку. Разберись со своими проблемами. Это единственный выход. – Он вылез из машины, начал закрывать дверцу, потом снова наклонился и взял пакет с булочками. – А плавленого сыра не привез, что ли?

Демпси обнаружил, что выставка кубистов в Музее современного искусства производит довольно забавное впечатление, если смотреть на картины одним глазом. Просидев с полчаса перед Пикассо, он вспомнил карикатуру Гэри Ларсена, на которой одноглазый уродец с вывернутой челюстью разглядывает картину, для которой он позировал. Он заглянул в кафе, проглотил пару таблеток и заметил Элизу, которая лавировала между столиками, встряхивая распущенными каштановыми волосами на каждом шагу и разнося капуччино и пирожные любителям искусства. Он даже собрался сесть за один из ее столиков, но передумал и так и остался за колонной.

Около двух часов он вышел из музея и поехал в Ист-Виллидж. Там он слонялся некоторое время, разглядывая витрины, а потом зашел в подвальчик «Голливуд Лаунж», в квартале от площади Святого Марка. Кроме бармена – загорелого мужчины лет пятидесяти с приглаженными седыми волосами и квадратным лицом восточноевропейского типа, – в баре никого не было. Демпси сел в самом конце стойки, спиной к деревянной перегородке, за которой находилась примерно дюжина кабинок, и выкурил полпачки «Кэмела» за двумя кружками пива, глядя в закрепленный на стене телевизор, по которому шла беззвучная трансляция футбольного матча. В полумраке плакаты с рекламой пива за стойкой слабо светились подобием галактических туманностей. Приглушенный шум транспорта и тихий звон стаканов привели Демпси в умиротворенное настроение. Возможно, Пинеро в чем-то прав, сказал он себе. Возможно, он действительно ищет себе костыли. Возможно, ему нужно посмотреть в лицо фактам и решительно во всем разобраться. Однако насчет повязки он сомневался. Он глянул из-под нее, когда входил в бар, и у него возникло такое впечатление, будто глаз затянут паутиной.

В бар вошли двое мужчин, один следовал по пятам за другим: тощий долговязый еврей лет пятидесяти, в коричневом плаще, с сардоническим выражением лица, и латиноамериканец с круглой жизнерадостной физиономией, в джинсах и широком желтом свитере. Заказав коктейль, латиноамериканец принялся жаловаться бармену на трудности в бизнесе. Он поставлял актеров-трансвеститов на вечеринки и в последнее время здорово погорел на нескольких контрактах. Правда, выходило, что он сам виноват. Бармен (которого, как оказалось, звали Роланд) посоветовал ему найти другое занятие.

– Только без обид, – сказал он. – Но эти люди… они не самые надежные люди на свете.

– Да знаю, знаю! – Латинос взболтал свой коктейль и горестно кивнул головой.

Тощий заказал пиво и попросил Роланда переключить телевизор на «Си-эн-эн» и прибавить звук.

– Вас интересуют новости? – спросил Роланд, переключая канал. – Все то же, что и вчера. Священники растлевают певчих, события на Ближнем Востоке, и Буш в очередной раз сел в лужу.

– Он помахал рукой Стиви Уандеру, – сказал латиноамериканец. – Вы видели?

– Плевать я хотел на новости, – сказал тощий. – Мне просто нравится блондинка, которая ведет программу во второй половине дня.

– Стиви же слепой, а Буш ему машет! – Не найдя отклика у остальных, латинос повернулся к Демпси за поддержкой, и Демпси ему улыбнулся.

– Она ничего себе. – Роланд поставил на стойку кружку. – Но у нее голос, как у моего терьера. Мне больше нравится черненькая худышка, что ведет программу угром.

– Дарин! – Латинос прижал руку к сердцу и закрыл глаза, в приступе восторга. – Потрясающая женщина!

– Дарин… ну да. Какая у нее фамилия?

– Каган.

– Точно. Дарин Каган.

Демпси считал самой сексуальной женщиной «Си-эн-эн» Жаки Жера из прогноза погоды, но разговор уже перетек в другое русло, и они принялись обсуждать дела в районе, которые пошли прахом, когда сюда перебрались молодые хваткие яппи и стали ставить палки в колеса местным предпринимателям. Роланда особенно доставало бистро по соседству, там, где раньше был итальянский ресторанчик.

– Знаете, кто там заправляет? – Он обратился ко всем присутствующим, даже к Демпси. – Лесбиянки из Аргентины. Без шуток. Один парень, который там работает, сказал мне, что это дом аргентинской лесбийской любви. Он так и выразился. Аргентинской лесбийской любви.

– Маркетинг, – с ухмылкой сказал тощий.

– А что, аргентинские лесбиянки не могут общаться с румынскими или с бразильскими? У них какие-то трудности с общением? Им всем требуется свое собственное бистро?

Тощий хихикнул.

– Тебе нужно составить им конкуренцию, Роланд. Назови свое заведение «Бар хорватских лесбиянок».

Латинос сказал, что это не просто яппи, а новая форма извращения, и рассказал, что видел, как двое парней мастурбировали на дерево в Вашингтон-сквер. Среди бела дня.

Тощий приподнял бровь:

– И тебя это шокировало?

Роланд похлопал ладонью по стойке:

– Вот твоя блондинка.

Низкий грудной голос ведущей придал новостям о Кашмирском кризисе эмоциональную окраску. Роланд убавил звук. Третье сообщение касалось последствий судебного процесса по делу Лары. В кадре появилось здание суда в Олбани, и они трое на ступеньках: сияющий Пинеро, Хейли с отсутствующим взглядом и Демпси, уставившийся в одну точку за камерой. Дальше пошли кадры Сто шестьдесят четвертой улицы в Форт-Вашингтоне. Еще одна демонстрация протеста. Демпси опустил взгляд на стойку и понял, что не сможет больше работать полицейским. Это не было решением, принятым после долгих сомнений и раздумий, до этого момента он не собирался уходить из полиции. Просто сейчас, когда он наклонил голову, у него что-то замкнулось в голове, и он это понял. Чем он станет заниматься дальше, он не знал, – но даже перспектива рыться в мусорных баках в поисках пивных банок казалась менее тягостной. На миг он исполнился надежды порвать раз и навсегда с параноиками и героическими коррупционерами, которые находились во власти собственных противоречивых мыслей и заблуждений в той же мере (если не в большей), что и люди, которых они были призваны защищать.

Он поднял глаза и увидел в телевизоре себя самого, разговаривающего с той же миловидной брюнеткой, которая брала интервью у Хейли, и вспомнил исходившие от нее волны аромата духов, блеск волос. Он заметил, что трое мужчин пристально смотрят на него. Тощий парень и Роланд в конце концов отвернулись, но латиноса явно распирало от желания высказаться. Он вытащил из кармана бумажник, то и дело стреляя глазами в сторону Демпси, потом бросил несколько купюр на стойку и сказал:

– Мне пора. Увидимся завтра, ребята. Окинув Демпси откровенно враждебным взглядом, он направился к двери.

– Ох уж этот парень! – Тощий пренебрежительно фыркнул. – От него так и жди неприятностей.

– Человек платит по счету и никого не трогает, – сказал Роланд. – По моим понятиям, нормальный мужик.

Демпси встал, полез в карман, и Роланд нерешительно сказал:

– Мне кажется, вы можете еще посидеть, офицер. О'кей? Дать вам холодненькой?

– Вот именно! – Тощий развернулся всем корпусом к Демпси. – Мы на вашей стороне.

Да уж, поддержка добропорядочных граждан меняет дело, подумал Демпси. Она устранит тяжелый осадок в душе, позволит избавиться от чувства вины, принять непреднамеренность кровавой ошибки, совершенной по долгу службы. Черт побери! Он снова сел – не потому, что хотел услышать слова сочувствия честных граждан, а потому, что голова кружилась и ноги были как ватные. Он пил пиво, стараясь утешиться. На самом деле ни о каком сочувствии здесь говорить не приходится, напомнил себе Демпси. Он пользовался скандальной известностью, предоставлял превосходную тему для пересудов. Он почти слышал, как Роланд говорит одному из своих знакомых: «Знаешь, кто заходил сюда днем? Один из полицейских. Тот самый что застрелил пуэрториканца в Форт-Вашигтоне. Мы выпили за здоровье ублюдка».

После очередной кружки пива Демпси пошел в сортир отлить. Вымыв руки, он посмотрел на свое отражение в зеркале и осторожно приподнял повязку. Мушка не стала меньше, но линии перестали дрожать. Странно. Казалось, они сложились в некий геометрический узор. Вроде карандашного эскиза, нарисованного с соблюдением перспективы. Демпси сосредоточил взгляд на линиях. Похоже на коридор, решил он. Он различал ряды дверей по обеим сторонам стен, лепной карниз на потолке. Он прикрыл правый глаз и чуть повернул голову, чтобы посмотреть, как изменится картина. У него возникло впечатление, будто он оказался внутри рисунка и теперь стоит напротив двери. Все на месте: дверная ручка, глазок, косо висящая треснувшая табличка с номером. Все из тонких черных линий. Внизу живота у Демпси разлился холод. Он узнал номер – 126. Сгустки белка в стекловидном теле… Бред собачий! Сгустки белка не складываются в рисунок с изображением коридора.

Во всяком случае, этого коридора.

Несколько линий потолка скрылись под внезапно наплывшим на них белым пятном, а секундой позже на стене появилась длинная белая полоса, словно кто-то водил кистью по карандашному наброску, быстро нанося мазок за мазком; темные линии странным образом вытянулись, разрослись, заполонив все поле зрения – левого и правого глаза, – и Демпси понял, что, если так будет продолжаться, он вообще ослепнет. В считаные секунды белых пятен стало так много, что казалось, он смотрит сквозь белый куст и видит в просветах между листьями осколки зеркала, своего испуганного лица и облупившейся стены сортира. Он прижал повязку к глазу, но это не помогло. Незримый художник работал все быстрее. Демпси потер глаза, пытаясь остановить процесс, разогнать чертовы сгустки белка. Он приблизил лицо вплотную к зеркалу, почти ожидая увидеть белую пленку, затягивающую глаз, но глаз оставался голубым и ясным, без всяких видимых дефектов.

За мгновение до того, как белая тьма окончательно застлала все поле видимости, Демпси испытал тошнотворное чувство. Такая тошнота охватывает вас, когда вы вдруг понимаете, что потеряли управление автомобилем или что веревка, за которую вы цеплялись, лопнула; или когда вы выходите на проезжую часть улицы и боковым зрением замечаете нечто огромное, со страшной скоростью несущееся прямо на вас. Не в силах пошевелиться, как в кошмарном сне, вы на один долгий миг замираете в ослепительной вспышке света, словно Бог, если это он, щелкает «полароидом» за долю секунды до того, как вы взлетите вверх тормашками в темную бездну ужаса… или же, как Демпси, заковыляете на ощупь по растворившемуся в белизне коридору, слыша приглушенную музыку неподалеку и властный мужской голос, произносящий слова, недоступные вашему пониманию. Демпси пошел на звук голоса (очень медленно, поскольку был пьян), увидел три тени в нише под разбитым плафоном и в страхе рефлекторно вскинул руку, когда одна из теней вспыхнула яркой вспышкой огня и его отшвырнуло к стене мощным ударом; а потом перед глазами заплясали ослепительные вспышки, уши заложило от дикого грохота, в воздухе повисла плотная пелена дыма, и он упал, чувствуя сладковатый вкус крови во рту и пытаясь заговорить, произнести имя и отдать зажатый в руке предмет склонившейся над ним темной фигуре, но легкие у него быстро наполнялись жидкостью, словно он тонул в теплом море, – густой и вязкой. Это была не вода.

Как он мог тонуть?

Демпси обнаружил, что стоит, судорожно вцепившись в край умывальника, прерывисто дыша, мыслями еще наполовину пребывая в шкуре Лары Израеля. Он был испуган, но страх отступал перед сознанием невероятности события. Однако он мог поклясться, что все произошло на самом деле. С точки зрения здравого смысла это было невероятно. Невозможно. Но он явственно слышал запах пороха, чувствовал удары пуль и – самое главное – ощущал незримое присутствие Лары в своем существе, словно он был жидкостью, влитой в тело Демпси, и теперь вылился из него, оставив неприятный осадок. Возможно, Пинеро, назвавший Лару темной личностью, не был так уж далек от истины, поскольку в этом осадке Демпси различил что-то малодушное и подлое.

Господи!

Он ударил кулаком по стене. Да что он, совсем спятил? Лара умер. Умер двадцать шесть раз, по количеству выпущенных в него пуль. Зажмурив левый глаз, Демпси рассмотрел свое отражение в зеркале. Он выглядел до смерти напуганным, но никаких нервных тиков, никакой пены на губах, никаких признаков помешательства. Хотя, вне всяких сомнений, на минуту он действительно тронулся рассудком. Видение коридора исчезло. Опять мутные пятна и сплетения темных линий. Демпси поискал взглядом повязку. Она валялась на кафельном полу, в лужице под писсуаром. Надо будет зайти в аптеку, купить другую. А что потом? Вернуться домой и смотреть телевизор, пока не помрешь? Позвонить психиатру? Психиатр примется расхваливать свои лекарства. Тогда он все равно загнется, но за большие деньги. Понятное дело, он сыт по горло таблетками. Ему нужно как-то отвлечься от мыслей о судебном разбирательстве, об убийстве Лары, о своем глазе. Он не хотел возвращаться на работу. Там его посадят возиться с бумажками, и он останется в том же состоянии, измученный тоской и несчастный, только без телевизора.

А что если сейчас он не бредил?

Такая возможность существовала. Слабая, но в принципе допустимая. Эти штуки случаются. Лик Иисуса вдруг проступает на фюзеляже, человек выпадает из самолета и остается в живых. «Патриоты» выигрывают Суперкубок.

Предположим, он действительно наяву пережил смерть Лары, и испытанные ощущения вызваны не бредовым состоянием, не нервным припадком, не действием таблеток. Предположим, все дело в сантерии. В мести по-вудуистски, вершимой Ларой из могилы. В проклятии, насланном его родственником или другом. С принятием этого нелепого предположения у Демпси появлялась возможность действовать. Шутка Пинеро насчет того, что его проблемы со зрением вызваны проклятием… может статься, он вовсе и не шутил. Пинеро странный малый. Полицейский, но себе на уме. В участке поговаривали, что Пинеро слишком уж нравится служить в полиции, но никто не желал распространяться на эту тему. Пальца в рот ему не клади, советовали Демпси ребята в участке. Не клади! Возможно, Пинеро болтал вздор с целью разозлить Демпси, и ничего больше. Но в любом случае стоило внимательно просмотреть дело Лары. Проверить, действительно ли парень был связан с сантерией. Задать пару вопросов. Он может остаться в отпуске и тем временем провести свое собственное расследование. В детстве Демпси боролся со скукой, играя в полицейского. Кто знает, что его ждет? Скорее всего все пережитые ощущения и впечатления являлись лишь симптомом нервного расстройства, знаменовали новый уровень болезненного состояния психики…

А что если все это было на самом деле?

По материалам дела выходило, что следователи тщательно проверили прошлое Лары в надежде отыскать хоть какие-нибудь факты правонарушений, оправдывающие применение оружия полицейскими, но не нашли ровным счетом ничего. Демпси заметил, что одна из опрошенных женщин, Сара Пичардо, жила по адресу «Элеггуа ботаника» на Сто семьдесят второй улице. Экзотическое словосочетание наводило на мысль о вуду. В квартале, где произошло убийство Лары, кто-нибудь наверняка узнает Демпси, как бы он ни изменил свою внешность, но риск неизбежен. Он надел наплечную кобуру, толстую ветровку, рейнджерскую кепку и перевел на щеку фальшивую татуировку. Он по-прежнему походил на человека с фотографии в «Пост», помещенной под заголовком: «Убийцы-полицейские оправданы», но решил, что узнать его с первого взгляда будет непросто.

Демпси машинально взял пузырек с таблетками, начал отвинчивать колпачок, но потом поставил пузырек обратно на кухонную стойку и, скинув куртку, приготовил кофе с тостами. Лучше не задурманивать мозги: вполне возможно, ему придется принимать решения и действовать быстро. Он поел, сидя на диване перед телевизором с выключенным звуком, по которому показывали «Отряд „Дельта"» с Чаком Норрисом и Ли Марвином. Фильм только начинался, и Демпси почувствовал искушение опрокинуть пару рюмашек, проглотить пару таблеток, лечь и бездумно посмотреть, как Чак и Ли вышибут дух из террористов. И забыть обо всей своей затее.

Зазвонил телефон.

Он взял трубку:

– Ты меня достал!

– Сегодня голос у тебя пободрее, Билли. Что, слез с барбитуратов? – Пинеро.

– Чего тебе надо?

– У меня плохие новости. Хейли умер. Демпси онемел.

– Пустил себе пулю в рот на Проспект-парк, – сказал Пинеро. – Сегодня ночью. Подробностей не знаю.

У Демпси возникло жуткое чувство. Однажды он его испытал, когда выбил мениск во время футбольного матча в школе и услышал треск хрящей, доносящийся откуда-то изнутри тела.

Вчерашний звонок, подумал он. И странный голос Хейли.

– Ты меня слышишь, Билли?

– Он звонил мне вчера.

– Хейли? И что сказал?

– Спросил, как у меня дела. Он был на взводе и… – Горячее давление распирало голову. Дэмпси зажмурил глаза. – Черт!

– Ты как?

– Я вроде отшил его. О господи!

– Без соплей. Человек застрелился. От тебя здесь ничего не зависело.

Немного оправившись от потрясения, Демпси вскипел гневом.

– И что теперь мне делать, черт возьми? Дать очередное интервью? Тебя такие события всегда настраивают на оптимистический лад!

– А тебе хочется нести ответственность за все дерьмо на свете? Притормози, приятель! Иначе отправишься прямиком по стопам Хейли.

– Да пошел ты!

– Знаешь, в первый же день, как ты появился у нас, я сказал капитану: этот засранец просто баба. Весь такой впечатлительный и хлипкий. Видели его досье? У него отец преподает в колледже. У него есть сестра по имени Мэдисон, прости господи. К чему я клоню? Направьте его в убойный отдел, сказал я. Это его самая мокрая ночная греза. Дайте слабаку поиграть в крутого парня перед всеми педиками, которые считают себя хозяевами мира.

От ярости Демпси швырнул трубку на подушку. Когда он снова поднес ее к уху, Пинеро говорил: «… и очень скоро он нас всех подставит!»

– Здесь у тебя не срослось, – сказал Демпси, немного овладев собой. – Это не я наломал дров.

– По-твоему, это я ошибся?

– А как еще ты это назовешь?

– Я назову это правосудием с восклицательным знаком. Один мертвый преступник и трое живых полицейских.

Внезапно потеряв силы, Демпси умолк.

– Ошибка у тебя еще впереди, – сказал Пинеро. – Но я не хочу, чтобы ты совершал ее. Я хочу, чтобы ты жил дальше.

Демпси хмыкнул.

– Да ну? А тебе не все равно?

– Все равно, приятель.

– Тогда какого черта ты беспокоишься обо мне?

– Есть причины, – сказал Пинеро и повесил трубку.

В двух кварталах от Бродвея, на Сто семьдесят второй улице, из музыкального магазина «Роза дель Сол» доносилась ритмичная мелодия, из окна третьего этажа слышались ударные, а из автомобиля раздавалась радиотрансляция. Даже зимой здесь ощущалась атмосфера тропиков, хотя и с душком уголовщины, наркоты и городского безумия. Район, застроенный рядами желтых зданий, которые тянулись на несколько кварталов вплоть до Сто шестидесятой улицы, представлял собой благодатную среду для преступников всех мастей и любимое место охоты для Пинеро и копов похлеще него. Уголовный душок был частью единого целого, частью дымчато-серой души огромного города. Но несмотря на падающие снежные хлопья, здесь, где стояли двух– и трехэтажные дома с выкрашенными в яркие цвета фасадами и звучала музыка, где люди говорили по-испански и ощущался дух землячества, Демпси вполне мог представить, что он идет по улице Агуадиллы, а вокруг цветет гибискус, легко колышутся кокосовые пальмы и смуглые ребятишки в шортах гоняют неподалеку мяч. Это было одно из редких мест, сохранивших свой особый жизнерадостный колорит, чудом уцелевший в атмосфере, поглотившей Манхэттен в конце прошлого века, – колорит, который пессимисты ошибочно считали канувшим в Лету. На самом деле он просто переместился к Бронксу, вытесненный туда агрессивным духом коммерции. Хейли называл этот район Пляжем и разделял любовь Демпси к нему. По этой и по ряду других причин Демпси думал, что они с Хейли могли стать друзьями. Они пару раз вместе попили пиво, сходили на матч «Янки», поужинали в ресторане со своими подружками. Но между ними оставалось какое-то недоверие. Демпси решил, что Хейли лучше приспособлен к работе в полиции, похож на Пинеро; но теперь, когда Хейли так беспомощно застрелился, Демпси задумался, что дело могло обстоять как раз наоборот.

«Элеггуа ботаника» оказалась маленьким опрятным магазинчиком с побеленным фасадом и выписанной золотыми буквами рекламой на витринах, где были выставлены разные ритуальные предметы, в большинстве явно старинные, разложенные на темно-зеленой ткани. Полуприкрытая железная решетчатая дверь препятствовала посетителям как легко проникнуть внутрь, так и быстро выйти наружу. Когда Демпси переступил порог, колокольчик над дверью звякнул, и привлекательная молодая латиноамериканка в широком джемпере, надетом поверх платья из набивного ситца, с длинными черными волосами, перевязанными голубой лентой, вышла из-за занавески в глубине помещения и встала у прилавка, скрестив руки на груди и устремив на посетителя бесстрастный взгляд. Кроме них двоих, в лавке никого не было. И без того маленькое помещение казалось еще меньше из-за обилия застекленных шкафов и полок, где стояли статуэтки, банки с надписанными от руки этикетками и разные предметы, сделанные из кости, ракушек, перьев и меди. В воздухе здесь висел странный сладковатый запах, не очень приятный, затхлый и терпкий, сотканный, как отметил Дэмпси, за очень долгое время из тысяч более слабых запахов, порою вполне приятных.

– Сара Пичардо? – спросил он.

Женщина кивнула, и он сказал:

– Я бы хотел задать вам пару вопросов.

– Вы из полиции? – Последний слог она растянула, придавая слову неуместную нежность.

Он показал свой значок, и она пожала плечами. В любом другом случае Демпси расценил бы подобное поведение как знак тайной неприязни или открытой вражды, но женщина производила впечатление спокойной и сдержанной. Он предположил, что это обычная для нее манера.

– Вы знали Лару Израеля, верно?

– Он заходил в лавку несколько раз. Один раз, чтобы спросить насчет церкви…

– Какой церкви?

– Церкви Лукуми Бабалу Ай. На перекрестке Сто шестьдесят пятой и Восьмой.

– Он практиковал сантерию?

Женщина нахмурила лоб.

– Я говорила об этом полицейским. Дважды.

– Дважды?

– Да. Сразу после убийства Лары и несколько дней назад.

– Значит, полиция была здесь несколько дней назад? Детективы?

– Один детектив.

– Вы помните его имя?

– Нет. Пуэрториканец.

Пинеро? Вынюхивал здесь что-то?

Демпси собрался задать следующий вопрос, но тут из заднего помещения лавки донесся высокий надтреснутый голос:

– Сара!

– Моментито, – сказала Сара и торопливо ушла за занавеску.

Оставшись один, Демпси осмотрелся по сторонам. Его внимание привлекла статуэтка в угловом шкафу: темного дерева, высотой два фута, она изображала приземистого человека с огромными глазами без зрачков, с лягушачьими чертами лица, с веревкой, обмотанной вокруг шеи, с руками, отчаянно простертыми вперед. Судя по стилю резьбы и по бледно-коричневому дереву, статуэтка была карибская или южноамериканская. Рассмотрев лучше, Демпси решил, что это не человек, а стилизованная рыба. Глаза из перламутра, на веревке – мелкие ракушки. За окном проехал зеленый «меркьюри» с пуэрто-риканским флагом, нарисованным на дверце водителя; из колонок гремели тамбурины, трубы, гитары. Когда Демпси снова перевел взгляд на статуэтку, она показалась еще более мрачной, словно раздраженной громкой музыкой. Он вытянул палец, чтобы дотронуться до нее, но в приступе суеверного страха отдернул руку назад.

– Извините, – сказала Сара Пичардо, возвращаясь и вновь становясь у прилавка. – Моей прабабушке понадобилась помощь.

Казалось, она изучала его лицо. Демпси поступил к ней поближе.

– Так значит, Лара практиковал сантерию?

– Шанго.

Демпси отметил, что никогда раньше не слышал такого определения, а женщина сказала:

– Сантерия больше африканская, чем христианская религия. Но сама вера скорее христианская, чем африканская. Разница невелика. Они очень близки. Брат и сестра. – Она достала сигариллку из пачки и, закурив, выпустила струйку дыма и задумчиво уставилась на нее, повисшую в воздухе. – Лара не мог найти церковь на свой вкус, поэтому спрашивал у меня. Такое часто случается. Люди приезжают с юга и вдруг понимают, что здесь все по-другому. Вот они и начинают метаться.

– Похоже, вы много с ним разговаривали.

– Люди приходят, я разговариваю с ними. Я разговариваю даже с полицейскими.

Она едва заметно улыбнулась, и Демпси вдруг увидел, как она красива. Ее красота не сразу бросалась в глаза. Оценить внешность женщины по достоинству мешала ее бесстрастность, подумал он. Скупые жесты, невыразительная мимика – однако у Демпси возникло впечатление, что дело здесь не в подавлении чувств, а в самообладании. Спокойная непринужденность позы могла быть результатом внутренней дисциплины. У нее были большие, чуть раскосые глаза, высокие скулы, твердо очерченный рот и маленький подбородок. Похоже, она не пользовалась косметикой, а свитер скрывал ее фигуру. Это специально, подумал Демпси.

Он задал еще несколько вопросов, не столько вникая в суть ответов, сколько внимательно наблюдая за Сарой, прислушиваясь к модуляциям ее голоса. У него сложилось впечатление, что она тоже наблюдает за ним. От возникшего напряжения у него загудело в голове. Это нельзя было назвать возбуждением. Никакого возбуждения он не чувствовал. У Сары был свой интерес, как и у него. Он спросил, почему Лара обратился к ней с вопросом о церкви. Потому что она держала лавку лекарственных трав?

– Это моя церковь. Но мне кажется, Лара хотел познакомиться со мной.

– О'кей… Я понял.

– Нет, не в этом смысле. Он хотел выяснить, насколько я сильна. – Сара замолчала, скрестив руки на груди, опустила глаза на витрину, а через несколько мгновений подняла взгляд и сказала: – Я знаю про вас.

Чары разом развеялись, и Демпси оказался во власти ненадолго забытого чувства вины и смятения.

Сара подняла руки в успокаивающем жесте:

– Я сразу узнала вас, но я о другом. Я знаю про ваш глаз. Знаю, что с вами происходит.

Ну начинается, подумал он.

– Вы попали между двух противоборствующих сил, – сказала она. – Одна хочет убить вас, другая использовать. При любом раскладе вы скорее всего умрете.

Демпси рассмеялся:

– Откуда вы это знаете?

– Вы будете смеяться надо мной? Или захотите, чтобы я помогла вам понять смысл происходящего?

– Значит, я могу выбрать? И выбор у меня невелик.

Не обратив внимания на издевательский тон, Сара сказала:

– Выбор у вас такой: или остаться в дураках, или поверить мне. Жить или умереть. – Она повернулась к шкафу, взяла с полки пузырек с темным порошком и протянула Демпси. – Заварите это сегодня перед сном. Выпейте и приходите ко мне завтра вечером. В десять. В церковь.

– Вы имеете в виду церковь Лукумо Бабаяма… или как там?

Он рассчитывал разозлить женщину, но она снова скрестила руки на груди и чуть наклонила голову к плечу.

– Да. Я мамбо… жрица.

Демпси изобразил несколько танцевальных па.

– Это сальса-лечение? Мамбо, ча-ча-ча.

И снова она не отреагировала на грубость.

– Вам нужно быть очень осторожным. Кто-то пытается навредить вам. Кто-то близкий.

– У вас такой всевидящий глаз, да? Видите всех насквозь?

Женщина пожала плечами.

– Сколько это будет стоить? – спросил он.

– Сколько бы ни стоило, – сказала она, словно констатируя печальный факт, – возможно, вам не представится случай заплатить.

Казалось, всем своим видом Сара пыталась успокоить его, умиротворить, но Демпси чувствовал, что силы ему придает только собственное раздражение. Однако он не делал ставки на раздражение и цинизм. Он твердо решил отнестись ко всему серьезно, как бы невероятно, нелепо и смешно это ни выглядело.

– Если все так, как вы говорите, – спросил он, – зачем вы решили помочь мне?

Она на мгновение замялась.

– Это в моих интересах.

– Звучит туманно.

Сара потерла шею, задумалась.

– Что бы я сейчас ни сказала, вам от этого легче не станет. Вы не примете моих объяснений, постараетесь сохранить собственный взгляд на вещи. Вам нужно все самому понять. Если у вас не получится, я не смогу помочь. – Она опустила руку на живот. – Вы знаете, что в мире творится зло. Чувствуете вот здесь. – Сара прижала руку ко лбу. – И здесь. Признайтесь. Подумайте о своем месте в мире. Подумайте, как вы дошли до такой жизни и обо всем том, что произойдет с вами до завтрашнего вечера.

Демпси посмотрел на витрину, на пузырьки под стеклом.

– Я прихожу сюда, задаю пару вопросов, а вы отвечаете, что я проклят. Довольно дурацкая ситуация.

– Проклятия на вас нет.

– Угу. Но вы не говорите мне, что там такое надо мной тяготеет, поскольку я вам все равно не поверю. – Он пробарабанил костяшками пальцев по стеклу витрины. – Знаете, я на это не куплюсь. Все это слишком дешево. Убедите меня. Вы предупредили, что мне грозит опасность. От кого?

– Я уже сказала.

Ответ прозвучал так же уклончиво.

– Ладно. Тогда помогите мне не откладывая. Время подпирает.

– Мне нужно подготовиться. И вам тоже.

– А как я должен готовиться?

– Выпейте настой.

Демпси рассмотрел пузырек. Коричневый порошок, похожий на табак, но перетертый в муку.

– Это пиония, – сказала Сара. – Трава для новообращенных.

– Для кого? Вы хотите обратить меня в свою веру? Мне показалось, вы собирались помочь мне с моим глазом.

– Одно приведет к другому.

– А что у меня с глазом? Вы наверняка знаете, вы можете все исправить.

Она раздраженно фыркнула:

– Я скажу вам. И вы можете посмеяться над моими словами. – Пареньки на роликах прокатились за окном, и она проводила их взглядом. – Бог по имени Олукун смотрит на вас. Вы привлекли его внимание. В вашем глазу пребывает всевидящий глаз божества. То, что вы видите сейчас, есть начало того, что видит он. Чтобы увидеть больше, вам надо смотреть глубже.

– И вы собираетесь научить меня?

– Если вы откроетесь, я помогу вам.

Глядя на Сару, которая стояла перед ним, излучая покой, словно современный ингибитор вихревых энергетических потоков, Демпси вдруг поверил, что она действительно в силах помочь ему, хотя в глубине души чувствовал, что она мошенница. И все же ему хотелось верить, что в большом городе, где красивые женщины знают себе цену и применяют свое знание и умение с выгодой для себя, живет хоть одна красавица, готовая указать ему путь к спасению, произнести настоящие магические заклинания, а не просто задурить голову шаблонными фразами.

Правда, он не нуждался в спасении.

Он ничем не запятнал себя, был оправдан.

– Я не смеюсь, – сказал Демпси.

– Будете. – Она положила ладонь себе на затылок, склонила к плечу голову в плавном движении, свойственном, похоже, всем женщинам. – Но завтра… может, и не будете.

Направляясь по скоростной автостраде к центру города, Демпси подумал, что решение уйти из полиции принято вовремя, ведь если расовая, религиозная или половая принадлежность не должна иметь значения для начальства, то увлечение сотрудника культом вуду вряд ли будет способствовать продвижению по службе в Полицейском департаменте Нью-Йорка. А не-плохой сюжет для книжки. Сержант Шанго расправляется с плохими парнями, подвешивая мерзавцев за волосы и перерезая им глотки. Зомби в истлевших лохмотьях вылезают из канализационных люков, воя загробными хриплыми голосами, а потом съеживаются и рассыпаются в прах, пораженные адскими стрелами зеленого огня, выпущенными доблестным сержантом. Один из каналов кабельного телевидения раскручивает какого-нибудь голливудского неудачника, второсортного актера, опустившегося до ведения еженедельных программ. В паре с ним работает комик Том Арнольд или Энди Дик. Действие происходит на Манхэттене в неком параллельном мире – все ледники растаяли, а небоскребы сплошь заросли светящимся в темноте лишайником и ползучими вьюнками. По черным рекам улиц плавают хищные морские монстры. Городом правит Человек-рыба из лавки лекарственных трав. Его глаза мерцают, словно фосфоресцирующие гнилушки, а складки брюха провисают, как старый гамак. На обложке черные силуэты зданий на фоне огромной кроваво-красной луны и гигантские щупальца над «Эмпайр Стейт Билдинг», одно из которых обвивается вокруг головы Статуи Свободы.

Город На Болоте.

Численность населения – всем плевать!

На Демпси вновь накатила слабость. Он припарковался, зашел в кафе в квартале от перекрестка Лексингтон и Тридцать третьей, уселся за столик и попытался во всем разобраться. Если не считать предостережения Сары Пичардо попыткой давления на психику и принять все ее слова за чистую монету, имеем следующее: факт первый: он находится между двух противоборствующих сил; факт второй: одна сила его использует, другая пытается убить, и какая бы сила ни победила, он все равно умрет; факт третий: Сара Пичардо заявила о своей готовности помочь ему; следовательно (если только она не врала), она не представляет ни одну из двух вышеупомянутых сил; факт четвертый: кто-то из близкого окружения представляет для него угрозу, человек, которого он хорошо знает; факт пятый: Лара был не тем, кем казался. Что такое пиония, черт возьми? И не надо забывать про Олукуна.

Легче всего разобраться с фактом четвертым. У него немного близких людей. Элиза отпадает, Хейли тоже. Его родственники живут в Джерси. Значит, остаются Пинеро и парни, с которыми он играет в баскетбол.

Следовательно, остается Пинеро.

Сара Пичардо назвала человека, желающего Демпси зла; а поскольку она дала понять, что имеет в виду не Лару, значит, остается детектив, приходивший к ней с расспросами несколько дней назад. Если только это не прабабушка, поскольку только о ней одной, помимо всех прочих, Сара упомянула в разговоре. Конечно, она умудрилась все обставить таким образом, что Демпси в конечном счете сам спрашивает, сам и отвечает. В этом вся суть мошенничества. Но разве она не испугалась бы Пинеро, если б увидела в нем потенциальную угрозу? Разве стала бы упоминать о нем? Нет, она бы нашла способ выкрутиться. Она бы сказала, что еще не поняла, какая роль уготована Демпси во всей этой истории, и посему не считает нужным сообщать какие-либо сведения. Она бы сказала, что своим молчанием хочет подтолкнуть Демпси самостоятельно разобраться во всем. Тем не менее мысль проследить за Пинеро казалась дельной. Замешан он в вудуистской практике или нет, у него наверняка есть пара секретов, которые стоит узнать. До сих пор Демпси не принимал в расчет, что Пинеро в своих действиях руководствовался отнюдь не избытком служебного рвения, а другими побуждениями; но теперь, с учетом всех всплывших фактов, разве трудно было предположить, что именно он подстроил смерть Лары? Он заметил Лару на подходе к дому, назвал парня подозрительным типом, убедил своих напарников, что этот человек опасен. Они здорово сомневались – особенно Хейли, – но Пинеро упорно настаивал на своем. Он первый открыл огонь и последний перестал палить. Продемонстрировал минимум раскаяния на публике и не выказал ни малейшего раскаяния в кругу своих знакомых. Демпси напомнил себе, что предпринял данное расследование исключительно из спортивного интереса, но он был бы очень рад доказать вину Пинеро, особенно если таким образом снимет часть вины с себя. Так что к чистоте его страстного стремления изобличить Пинеро примешивалась доля личной заинтересованности. Он уставился в окно отстраненным немигающим взглядом, завороженный ритмичным мельканием мужчин в длинных пальто – бесцельным, беспорядочным движением, пульсирующей диорамой тусклых тонов, время от времени прорезаемой яркими пятнами женских курток; стук и звон посуды на кухне служил сопровождением картины, запечатленной на периферии сознания.

Официантка принесла завтрак двум мужчинам за соседним столиком, и запах бекона вернул Демпси к действительности. Он понял, что голоден, знаком подозвал другую официантку и заказал яичницу с беконом, бифштекс и сок. Можно двойную порцию бекона.

– Не боитесь холестерина? – спросила официантка, худая девица лет тридцати. – Так можно и сердечный приступ себе устроить. – Она сухо улыбнулась, давая понять, что шутит, но Демпси заподозрил в ней вегетарианку.

Когда он принялся уплетать завтрак, уровни жизненной энергии у него стали быстро повышаться, как будто индикатор энергии, поднимаясь по шкале, достиг максимальной точки. Черт, ну и аппетит у него! Он уже много месяцев не испытывал такого голода. Демпси ел почти полчаса, потом заплатил по счету и поехал в сторону Бруклина. Он неохотно признавал правоту Пинеро. Попытка разобраться с проблемами, даже таким окольным путем, приносит больше пользы, чем тоскливое прозябание в четырех стенах. Демпси включил CD-плеер и забарабанил пальцами по рулю. С легким сердцем он въехал на Манхэттенский мост, но тут он понял, что так на него подействовал разговор с Сарой Пичардо. Словно ее присутствие оказало на него целительное влияние. При мысли, что это вряд ли простое совпадение и что, возможно, ему придется иметь дело с вещами, неуловимыми для понимания, Демпси вновь погрузился в уныние, вызванное воспоминанием о недавних событиях, и к тому времени, когда выехал с моста в Бруклин, городской пейзаж под пасмурным небом казался зимним полем битвы, а пешеходы шли медленным шагом измученных отступающих солдат; и он снова разнервничался, встревоженный мыслями о грядущих ночных кошмарах, черных тенях и пустых фильмах по телевизору.

Он шевельнул губами и беззвучно произнес имя Хейли, останавливаясь в транспортной пробке на Седьмой авеню. Образы Хейли, извлеченные из архива памяти, мелькнули и растаяли. Демпси задался вопросом, какие мысли одолевали Хейли в последнее время, и вдруг решил, что, возможно, его тоже поразил какой-нибудь физический недуг после убийства Лары. Возможно, он заметил связь между своей болезнью и мушкой Демпси. Поэтому и позвонил. Хотел сравнить ощущения и понял, что все безнадежно. Демпси не мог отвергнуть такую возможность, но не хотел опошлять смерть, выстраивая вокруг нее дикие гипотезы. Он переключил внимание на сотканную из огней неоновых реклам и криков издерганных водителей сумасшедшую, апокалиптическую атмосферу бруклинского часа пик. Белые клубы выхлопных газов поднимались в небо, словно дым из труб крематория. На углу два чернокожих паренька вяло потолкали друг друга в грудь, а потом сцепились не на шутку. Седой бродяга стоял у двери кафе, пересчитывая мелочь на ладони. Рядом с Демпси лысый мужчина, высунув голову из окна микроавтобуса, проклинал все на свете.

Отец Демпси, прижимистый заносчивый сноб, называл Интернет «сточной трубой, сливающей нечистоты в человеческий разум», «опиумом для народа» и «средством самоутверждения кретинов». Но Интернет оказался полезным. Демпси нашел там информацию о пионии, спазмолитическом успокоительном средстве; Олукуне, одной из ипостасей Верховного Существа, Олудамара, явленного в данном случае в образе мужчины-воина; и неохристиан Шанго. Этот термин либо применялся в качестве общего определения приверженцев ряда синкретических религий, сочетающих в себе элементы христианства и вудуизма (сантерия, кандомбле и пр.), либо относился к особой форме христианского анимизма, которая произошла от культа Аладура, распространенного в Нигерии, и ныне (например, в Тринидаде и Мексике) включает в себя элементы азиатских религий. Единственный полезный вывод, сделанный Демпси из полученных сведений, заключался в том, что пиония не смертельный яд; хотя все остальное косвенно подтверждало слова Сары Пичардо о Ларе, поскольку Лара – пуэрториканец по происхождению – эмигрировал в Штаты из Тринидада. Демпси поискал сантерию в «Google», обнаружил там тысячи страниц, посвященных теме, и выбрал несколько из них. Одна страница была посвящена женщине по имени Майя Дерен, режиссеру экспериментального кино тридцатых годов, являвшейся, как утверждалось, единственным представителем белой расы, в которого когда-либо вселялось вудуистское божество. Свои впечатления она описала словами «белая тьма», каковое определение поразило Демпси, сразу вспомнившего о собственной белой тьме. Он нашел в «Google» сайт Майи Дерен и прочитал отрывки из ее книги, написанной на данную тему, но они ничего не дали, и он продолжил поиски. На другом сайте люди в состоянии транса сравнивались со скаковыми конями, а вселившееся в них божество с наездником. Демпси зашел еще на дюжину сайтов, посвященных сантерии, но оказался просто не в состоянии усвоить огромное количество представленного там материала и вскоре прекратил поиски.

В семь часов вечера Демпси вышел на улицу, сел в машину и поехал в Вест-Виллидж. Он припарковался неподалеку от дома, крыльцо которого ремонтировалось и было закрыто брезентом. Обычно Пинеро проводил вечер пятницы в квартире на втором этаже, у своей подружки; его «SUV» стоял неподалеку от дома. Ближе к вечеру потеплело, и над городом поднялся белый туман, который привносил в обычный городской пейзаж болезненный дух угасания; превращал обычных прохожих, плетущихся домой с пакетами под мышкой, в восточных волхвов, несущих священные письмена, блочные многоэтажки – в крепостные башни, свет в верхнем окне – в огонь маяка. Держащиеся за руки пары медленно проходили мимо и таяли в сияющей пустоте, словно участники театра теней. Демпси старался не отвлекаться. Почти час он внимательно наблюдал за домом, за всеми входами и выходами, но в течение второго часа его бдительность притупилась, и когда в начале десятого Пинеро, в широких серых брюках и коричневой кожаной куртке, наконец вышел на улицу, Демпси заметил его, только когда он подошел к своей машине. Пинеро помахал рукой, глядя на одно из окон. Послал воздушный поцелуй. Жанровая картинка на старую добрую тему супружеской измены в духе Нормана Рокуэлла.

Следующий час Пинеро провел в розовом баре на окраине Парк-Слоуп, заведении, безымянность которого свидетельствовала об утонченной демократичности владельцев, над которой, впрочем, сами они посмеивались. Пинеро мог выбрать местечко и получше. Как в большинстве баров Нью-Йорка, здесь было сильно накурено и шумно. В проходах между столами толпились люди. В ходу здесь была текила, и все посетители, за исключением Пинеро, казались не старше тридцати. Женщины без претензий, в тесно облегающих блузках и джинсах в обтяжку. Несколько мужчин щеголяли в костюмах, при галстуках, но большинство было одето небрежно. Молодая богема. Писатели, художники, архитекторы, актеры экспериментальных театров, музыканты, играющие по барам, услаждая слух публики язвительным, бездарным пост-роком. Среди двух сотен посетителей Демпси заметил несколько чернокожих – все в модном прикиде, выдававшем в них людей мирных и неопасных для общества. Серебристые штаны, расшитые куртки, осветленные прически. Клиентов обслуживали две официантки, третья оставалась на подхвате. Официантка, подошедшая к Демпси (он занял позицию поближе к выходу), была высокой темноволосой девушкой, очень тоненькой, в топе на голое тело, с бледно-оливковой кожей и удивительно эффектным лицом. Либо в страхе перед естественной красотой, либо в знак протеста она густо накрасила губы темно-малиновой помадой, нанесла на веки ярко-розовые тени, соорудила из растрепанных волос подобие вороньего гнезда и неровно выщипала одну бровь, напоминавшую теперь морзянку тире и точек – в целом получилась изысканная маска – образ отчасти веселого, отчасти смертельно больного панка. На правом плече у нее темнела татуировка пылесоса, а на левом – тостера. В каждом ухе сверкало полдюжины серебряных сережек, напоминавших улиток пристроившихся на краю листа, и хотя на лице у девушки не было колечек, ее пританцовывающая походка с мягким покачиванием бедер наводила на мысль, что где-то под одеждой пара колечек у нее все же имеется. Демпси протянул пятерку и заказал виски, но официантка отстранила деньги, налила ему двойной «Мейкерс Марк» и улыбнулась. Он поблагодарил. «Что? – переспросила она, потом наклонилась пониже, чтобы лучше слышать, положила руку ему на затылок, не давая отстраниться, и прокричала: – Ты меня помнишь?» Он помотал головой. «Очень плохо!» – прокричала она и повернулась к следующему клиенту. Пинеро сидел развалясь в мягком кресле футах в тридцати от Демпси, в центре импровизированной гостиной, в обстановку которой входил диванчик у окна. Он разговаривал с несколькими людьми, с самым живым и непринужденным видом. «Неужели они не узнают его?» – недоумевал Демпси. Возможно, завсегдатаи этого бара настолько погружены в себя, что не следят за новостями. А возможно, самоуверенность и приветливость Пинеро служат достаточно хорошей маскировкой. «В таком случае понятно, – подумал Демпси, – почему меня самого везде узнают». Между делом он пытался вспомнить официантку. От нее исходил слабый запах мыла и косметики – обычные запахи, но приправленные тонким пряным ароматом женщины, который казался знакомым. Как и пластика движений. Тонкие руки с длинными пальцами, порхающие над стойкой, наливающие и смешивающие напитки, казались руками балийской танцовщицы. На вид ей лет двадцать пять. Одна из подружек Мэдисона? Но Демпси все равно не мог вспомнить девушку.

Немного погодя официантка, одетая в зеленую куртку, подошла к нему и предложила выйти: у нее перерыв. Демпси ответил, что ждет одного человека, но она сказала, что хочет просто подышать свежим воздухом, и он согласился. Они остановились под навесом закрытого китайского ресторанчика по соседству. По обеим сторонам улицы тянулись ряды магазинов с темными витринами. Черный воздух слабо поблескивал, светофоры на пустых перекрестках загорались попеременно красными, желтыми и зелеными огнями, проливая лужицы разноцветного света на асфальт. В отдалении гудела автострада.

– Господи, прямо весна, да и только! – Она зажгла сигарету, выпустила струйку дыма и улыбнулась Демпси. Он машинально отметил, что они примерно одного роста.

– Ты подруга Мэдисона? – спросил он.

– Вычислил, да? Но ты меня не помнишь.

– Ну да, странно, конечно. Мне кажется, я помню твой запах.

Официантка откинула голову назад и рассмеялась.

– Я не обиделась, что ты меня не узнал. Я выглядела тогда совсем по-другому. Студентка католического колледжа. Клетчатая юбочка, скромная блузка. – Она склонила голову к плечу и смерила Демпси оценивающим взглядом. – Ты почти не изменился. Выглядишь немного усталым. Что у тебя с глазом?

Он сказал: ничего особенного.

– Так где мы встречались?

Она снова затянулась и выпустила дым из уголка рта.

– Лет семь назад. Мэдисон пригласил компанию на побережье. Помнишь лодочный домик?

– Ну?

– Ты тогда учился на юридическом, приехал домой на выходные. В субботу утром ты явился туда порыбачить, и… – она бросила на него застенчивый взгляд, – … мы понравились друг другу. И пошли в лодочный домик.

– Да… Господи! Мари? Мариса?

– Марина.

Теперь Демпси все вспомнил.

– Вот черт, кто бы мог?…

– Ну мы и тогда не смогли. – Она хихикнула. – Я хорошо понимаю, почему ты запомнил мой запах.

– Отец приехал, – сказал Демпси.

– И твоя мама. И дядя.

– А мы… – сказал Демпси, но Марина продолжала:

– В самом дурацком положении оказалась я, лихорадочно одеваясь в лодочном домике и слушая, как ты объясняешь своему отцу, почему он не может войти взять сеть. Ты произнес целый монолог насчет одиночества, и как ты хочешь обдумать несколько важных мыслей, а твой отец твердил: «Я буквально на секунду!» Наконец он замолкает, а потом говорит… – Марина изобразила мужской голос: —… «Ладно, но может, ты заодно подумаешь, куда могла деваться Марина?».

– Иногда он ведет себя просто по-свински.

– Нет. Шутка удалась! Мне жаль, что тогда он не подождал немного.

– Это было бы неплохо.

Две пары и один мужчина вместе вышли из бара и направились в противоположную от них сторону.

– Я хотел позвонить тебе, – сказал Демпси.

– Врешь!

– Серьезно! Я собирался позвонить. Просто когда я вернулся в университет, у меня все не заладилось и в конце концов я бросил учебу.

– Да, ты говорил, что подумываешь стать полицейским. Я не представляла, как можно хотеть работать в полиции, и спросила, зачем тебе это. А ты сказал, что просто не хочешь быть юристом.

– Теперь я не хочу быть полицейским.

Лицо у нее стало серьезным, и Демпси решил, что она вспомнила историю с Ларой, хотела выразить сочувствие, но сдержала порыв.

– Я тоже думала позвонить тебе, – сказала она.

– Так почему же не позвонила?

– Ну ты понимаешь… жизнь. – Она повертела в пальцах сигарету. – Я собиралась позвонить несколько месяцев назад, когда увидела тебя по телевизору. Но Мэдисон сказал, что, если я позвоню, твоя подружка задаст тебе жару.

– Уже нет. Она свалила.

Марина поджала губы и промолчала. Несколько мгновений было так тихо, что Демпси услышал щелчок светофора. Наконец она спросила:

– Человек, которого ты ждешь, это женщина?

– Нет.

– Я болтаю лишнее! – Она закрыла лицо ладонями. – Господи!

– Вовсе нет.

– Да! – Она отвернулась, вытащила из пачки вторую сигарету. – О, черт! – Она снова посмотрела на Демпси. – Я по тебе с ума сходила. Когда мы пошли в лодочный домик, я ничего не знала, ну в смысле опыта. Все, чем мы там занимались… я никогда такого не делала. Считала тебя страшно искушенным.

– Полагаю, впоследствии ты убедилась в обратном.

– Нет. Осталась при прежнем мнении. – Она ухмыльнулась. – Я бы сохранила себя для тебя, но ты так и не позвонил.

Теперь Демпси припомнил, как они катались на сооруженном из брезента ложе в лодочном домике. Вспомнил, что он чувствовал, как был возбужден, взволнован ее внезапными вспышками страсти и приступами стыдливости. Тогда они понравились друг другу, и она нравилась ему сейчас. Своей искренностью и внутренней силой. Если бы он поделился с Элизой своими мыслями, она бы рассмеялась и сказала что-нибудь вроде: «Ох уж эти мужики! Поставь перед ними доску с дыркой, и они убедят себя, что влюблены по уши». Но такой закон действовал в мире Элизы. Притяжение этого мира больше не действовало на Демпси. Сейчас он находился в пустом пространстве между мирами.

– Можно, я позвоню тебе как-нибудь? – спросил он. – Я бы хотел.

Марина кивнула, сначала медленно, потом энергично, словно не сразу поняв предложение.

– Это было бы здорово. Мне пора. Я дам тебе свой номер.

– Наверное, стоит подождать со звонком. У меня сейчас трудное время. Вряд ли тебе хочется…

– Нет! Если ты собираешься позвонить, пожалуйста, не откладывай. – Она тяжело вздохнула. – Вот теперь я действительно наболтаю лишнего. Сама себе удивляюсь. – Марина отвела глаза в сторону и ни разу не взглянула на Демпси, пока говорила. – Я думала о тебе все семь лет. Не постоянно, конечно. Просто когда в моей жизни образовывалась пустота, я вспоминала Билли Демпси и думала, что хорошо бы позвонить ему и узнать, как у него дела, понимаешь? Я знаю, что ты не вспоминал обо мне. Возможно, на твоем месте, я бы тоже не вспоминала. Но я считаю, что мы не просто перепихнулись со скуки. – Она смущенно фыркнула: – Ну, почти перепихнулись. – Она повернулась к нему спиной. – И я хочу убедиться в этом поскорее.

– Хочешь? – Демпси устремил взгляд в конец улицы, прислушиваясь к сердитому реву мощного двигателя на первой передаче. – Но возможно, мне грозит опасность. Стрельба и все такое.

Марина засунула руки в карманы куртки и принялась рассматривать мостовую. Она провела носком по трещине в асфальте.

– Я знаю, что ты невиновен.

– Виновен. Я застрелил парня.

– Но у тебя не было выбора.

– Да, возможно. Но я не… не прислушивался к внутреннему голосу.

– Ты страшно переживаешь.

– Вот именно.

– От того что не прислушался?

– Угу.

– Ну, мой тебе совет… – Марина подняла на него серьезный взгляд. – Больше так не делай.

Демпси рассмеялся, но она не присоединилась к нему, просто продолжала смотреть.

– Хорошо, – сказал он. – Я тебя понял. Позвоню на днях.

– Обещаешь?

– Честное слово. Можно мне сигарету?

Она шагнула к нему и легко поцеловала приоткрытыми губами.

– Конечно. Для начала.

Пинеро исчез. В туалете его не оказалось, а кресло, где он сидел, занял худой мужчина с седыми волосами. Ругая себя на чем свет стоит, Демпси протолкался сквозь толпу к Марине, разговаривавшей со швейцаром, и вытащил ее на улицу.

– Здесь есть задняя дверь? – спросил он.

– Да… к парковке. А в чем дело?

– Черт! – Демпси раздраженно рубанул ладонью воздух. – Черт, черт, черт!

– Да в чем дело-то?

– Похоже, парень, за которым я следил, вышел через нее.

– Я думала, ты ждал кого-то.

– Ждал… следил. Не важно. – Он отступил на шаг, уперся руками в бока. – Черт!

– Ты о ком говоришь? Я его знаю?

– Не знаешь.

– Может, знаю. В основном сюда ходят постоянные посетители.

Демпси описал Пинеро.

– Это Тико. Ты следишь за Тико? Зачем? Нормальный парень.

– Ты говоришь о другом. Моего зовут Пинеро.

– Может, у него фамилия и Пинеро, но ты описал Тико. Он приходит сюда почти каждую пятницу. Устраивает по пятницам рейв-вечеринки. Вероятно, туда он и отправился сейчас.

– Нет, это явно не он.

– Он сидел в кресле, возле диванчика у окна?

Тико. Устраивает рейв-вечеринки? Да быть такого не может.

– Рейв-вечеринки здесь недалеко. Могу показать тебе.

– Просто скажи, где это.

– Ты сам не найдешь. Подожди минутку. Марина торопливо вернулась в бар. Демпси увидел, как она разговаривает с блондинкой; похоже, она просила, объясняла; она прижала руку к сердцу, словно давая обещание, а потом вышла и радостно сказала:

– Пойдем.

– Послушай, – сказал он. – Если мы пойдем туда вдвоем, держись от меня подальше, когда мы там окажемся. Я не хочу, чтобы он видел нас вместе.

– Какие-то сыскные дела?

– Нет, личные. Он мой напарник.

– Тико – полицейский? Здесь он слывет за игрока.

– Разве полицейские не могут быть игроками?

Из бара донесся взрыв дружного смеха и аплодисментов, и через несколько секунд из дверей шаткой походкой вышли две женщины. Волосы у них были усыпаны какими-то белыми крупинками. Они остановились на тротуаре и поцеловались взасос. Оторвавшись друг от друга, они почти хором сказали Марине «привет» и пошли прочь держась за руки. На спинах у обеих висели плакатики с написанным от руки словом «новобрачные».

– Именно Тико и открыл стрельбу, да? – Марина хлопнула себя ладонью по лбу. – Господи, почему я сразу не догадалась? Но я все равно не понимаю, зачем тебе следить за ним.

– Самолечение. – Демпси повел Марину к своей машине, а когда она повторила вопрос, очевидно приняв ответ за шутку, он сказал: – Вопрос жизни и смерти.

Рейв-вечеринка проходила на верхнем этаже десятиэтажного здания, за Манхэттенским мостом, почти неотличимого от дюжины других зданий по соседству – грязно-серых, безликих, с пустыми черными окнами, похожих на бездушных каменных великанов. Поднимаясь в грузовом лифте, Демпси слышал тяжелые ритмы «техно», а когда дверь открылась, он почувствовал, как под мощным натиском звуковой волны у него сжимаются и выворачиваются внутренности. Помещение представляло собой огромную бетонную коробку, достаточно длинную, чтобы вместить целый крейсер, освещенную тусклым желтым светом, с окном во всю продольную стену, за которым открывалась широкая панорама Манхэттена. Справа от лифта, в углу, находился офис, отгороженный от остального пространства белыми сборными перегородками – там, сказала Марина, устраивались частные вечеринки. Вход только по приглашениям. Рано или поздно Тико там появится, если уже не появился. Посетители по всему этажу плясали, пытались разговаривать, перекрикивая шум, сидели на круглых скамейках, установленных у бетонных колонн. В расположенном рядом с офисом шатре с брезентовой крышей, на дюжине разложенных на полу матрасов лежали люди, отдыхая, восстанавливая силы, отрубаясь от передозы и снова очухиваясь. На покрытом малиновой скатертью длинном столе стояли бутылки с соком и содовой водой. С потолочных балок свисали психоделические плакаты, а с высокого многоуровневого помоста в центре зала ди-джеи со своими друзьями созерцали хаос, вознесенные над толпой, словно советские вожди, наблюдающие с Мавзолея за первомайским парадом. Демпси отошел от Марины и принялся искать Пинеро посреди огромной толпы, двигаясь между группами, постоянно меняющими очертания, возникающими и распадающимися, точно клетки жидкой протоплазмы. Какое-то время по пятам за ним неотступно следовал тощий жилистый паренек без рубашки. Две девушки с нарисованными на лицах бабочками попытались вовлечь Демпси в свой танец, а потом прыщавая полногрудая девчонка не старше пятнадцати, в футболке с портретом Джоуи Рамоне[2] повисла на нем, ничего не соображая. Он оттащил ее под мирную сень шатра, уложил на матрас и уже собирался выйти, когда заметил двух подростков, которые крутились неподалеку, словно голодные псы. Из чувства долга Демпси оставался с ней, пока другая девушка – очевидно подруга – не уселась рядом, враждебно и подозрительно уставившись на него. Поднявшись на ноги, он заметил плотного мужчину в черной кожаной куртке, с завязанными в конский хвост волосами, который помогал встать с матраса другой невменяемой девчушке. Потом он увел ее в офис. За открытой дверью Демпси мельком увидел ярко-красные стены и полулежащих на подушках людей. Он задался вопросом, стоит или нет вести наблюдение за офисом, но в конце концов решил, что сначала лучше осмотреть весь этаж. Когда он вышел из шатра, какой-то мужчина с торчащими в разные стороны волосами и обнаженными мускулистыми руками в татуировках уставился на него с угрожающим видом. Не сумев устрашить Демпси, он игриво поболтал проколотым языком и скрылся в толпе.

В конце длинного стола стояла стройная блондинка в длиннополом платье, которая за десять долларов разрисовывала желающим лица. Решив изменить свою внешность до полной неузнаваемости, Демпси сел и жестами предложил ей изобразить что-нибудь на ее вкус. Она попросила снять повязку. Он громко выкрикнул «нет» и откинулся на спинку стула, предоставив женщине заняться работой. Закончив, она протянула Демпси зеркало. Она превратила его лицо в топографическую карту: разноцветные волнистые линии на темно-коричневом фоне изображали цепи холмов и долин, тянувшиеся вдоль нижней челюсти, а наглазная повязка – черное озеро посреди равнины. Демпси не пришел в восторг, но был вынужден признать, что в этом что-то есть.

У противоположной стены собирались люди, выстраиваясь в широкий полукруг. Демпси увидел вращающиеся над головами цепи с огненными шарами на концах. Он протиснулся в первые ряды вновь образовавшейся толпы и увидел, что цепями крутит Марина, танцуя с пылким самозабвением, которое заставляло вспомнить исторические фильмы о Римской империи и черкесских рабынь, со всей страстью отдающихся пресыщенному императору. Она упала на колени и откинулась назад, коснувшись затылком пола и продолжая крутить десятифутовыми цепями, а потом одним стремительным движением поднялась на ноги и закружилась на месте, воплощением чувственности, плавно виляя бедрами, похожая на женщину-змею. Марина приблизилась к Демпси, не сводя с него пристального колдовского взгляда, вращая цепями перед собой так, что они описывали в воздухе пересекающиеся круги и огненные шары пролетали всего в нескольких дюймах друг от друга, а потом медленно отступила прочь, выставив грудь. Он был настолько очарован грацией тонкого мускулистого тела, что не обернулся, когда почувствовал прикосновение чьих-то пальцев к затылку, а в следующее мгновение кто-то сорвал повязку у него с глаза и сильно толкнул в спину. Демпси выбрался из толпы, ища взглядом убегающего человека, и тут заметил мушку. Как и в прошлый раз, в туалете «Голливуд Лаунж», она разрослась, превратилась в сплетение тонких черных линий, занимавшее все поле зрения. Однако теперь мушка напоминала не коридор, а неровно сплетенную паучью сеть, делившую на сегменты пеструю разноцветную картину, стоящую перед глазами Демпси. Один из сегментов начал белеть с края и в считаные секунды побелел полностью, потом то же самое произошло с другим сегментом, и еще с одним… танцующая толпа постепенно скрывалась от взгляда. Словно перед Демпси замазывали штукатуркой незримую стену. Вскоре осталось лишь несколько незабеленных шестиугольников неправильной формы, в которых он, охваченный смятением, увидел сначала часть женского лица, фрагмент цветастого платья, а потом – упав на колени, потеряв ориентацию в пространстве – свою повязку на бетонном полу. Теперь он ослеп окончательно. Окутанный непроглядной белизной, объятый ужасом, раздирающий рот в неслышном крике. Он повалился на бок, перекатился на спину, почувствовал вибрацию пола, дрожащего в такт громовым ударам басов, услышал пронзительные завывания синтезаторов. Узор тонких трещин выступил из белизны, стоящей у него перед глазами, и в считаные секунды превратился в изображение черной двери. Черная металлическая дверь, тусклая, исцарапанная, с круглой красной ручкой. В белой стене. Процесс ускорился. Словно у человека, летящего вниз на «американских горках», эмоции у Демпси спрессовались в чувство жуткого радостного возбуждения. Еще один узор проступил на черной двери, сплетение красных линий затянуло глаза частой сетью, и неведомая сила втянула Демпси в ярко-красное помещение, где звучала приглушенная музыка и что-то бледное и окровавленное лежало на полу, а со стены на него пристально смотрела маска. Деревянная фигура, похожая на скульптуру Человека-рыбы из лавки лекарственных трав, только в откровенно африканском стиле. Более страшная на вид. Потом Демпси вгляделся в лишенные зрачков перламутровые глаза. Он словно уменьшился в размерах, или глаза идола вдруг увеличились – превратились в огромные выпуклые шары. Из них возник узор тонких линий, за которым опять начиналась белизна, но теперь она стала пространством залитым жемчужным сиянием, глубоким, тихим. В нем проявился еще один затейливый узор – нечто вроде головоломки из тысяч переплетенных тонких линий, которые расползлись в сияющей глубине, как трещины на стекле, образуя неправильные геометрические фигуры, постепенно обретающие цвет и объем, складывающиеся в картину знакомого Демпси мира, вызывающего в памяти топографическую карту, нарисованную у него на лице. Он стоял на возвышенности, глядя на голые холмы и долины, унылый пейзаж в бурых тонах. Крутые холмы, соединенные зубчатыми скалистыми грядами, долины между ними; а посреди самой глубокой долины, окруженная зданиями из грязно-желтого камня, зияет черная дыра. Овал абсолютной пустоты. Озеро, подумал Демпси. И развалины вокруг. Но у него на глазах недвижная гладь озера пришла в волнение, начала вращаться и вскоре расступилась, превратилась в тоннель, в бешено кружащихся недрах которого мелькали огни, словно вход в проточенную червем пещеру, где, под действием законов взбесившейся физики, целые галактики проносились сквозь пустоту с космической скоростью. Кружащиеся огненные шары под темной водой. Глядя на них, Демпси почувствовал движение в левом глазу, словно в нем тоже происходило нечто подобное, словно глаз и изображение являлись единым целым или, по крайней мере, имели родственную природу, действовали в согласии друг с другом. Взглянув наверх, он обнаружил, что небо тоже превратилось в головокружительный вихрь огня и пустоты, и понял, что место, где он находится… это и есть земля, крохотная аномалия в безмерном пространстве вселенной, имеющая для окружающей реальности не больше значения, чем мушка у него в глазу. Демпси ждал, когда в картине иллюзорного мира появятся трещины, когда из глубины выступит другой мозаичный узор и перенесет его в другое измерение. Но ничего не происходило, и при мысли, что отсюда нет выхода, что он является частью внушающей дикий ужас реальности, конечной деталью конечного мира, созданного из земли и высшей воли, подвешенного в бесконечности по прихоти Олудамара или другого бога, жалобный стон вырвался у него из груди. Демпси не мог найти утешения, способного смирить ужас, наводимый на него этим фантастическим и все же до боли достоверным видением, и он лишился чувств, выключился, вспыхнув как точка на угасающем экране телевизора, обретая спасение если не за пределами кошмара, то по крайней мере в мраке собственного беспамятства.

Он лежал на спине. И по-прежнему слышал музыку, но в отдалении. «Оклемался», – сказал мужской голос. Яркий белый свет. Демпси прищурил глаза. Мушка вернулась к прежним размерам: темное пятнышко в глазу. И это было хорошо. Он чувствовал себя так, словно не спал неделю. Взвинченный, возбужденный. В голове – слишком много вопросов, чтобы сосредоточиться на каком-то одном. Он сконцентрировал все свое внимание на настоящем моменте.

– Билли? – Над ним склонилась встревоженная Марина. – Ты в порядке?

Демпси попытался сесть, но она не позволила.

– Все нормально, – проговорил он, спуская ноги на пол.

Белая комната с белыми застекленными шкафами, похожая на кабинет медсестры в школе. У шкафов стоял тучный мужчина с густой щетиной.

– Что за дрянь вы приняли? – спросил он Демпси.

– Я ничего не принимал. У вас есть бинт?

– Вы были без сознания почти час.

– У меня проблемы со зрением. Мой глаз… болит от света. – Он уставился на мужчину. – Я целый час был без сознания и вы не вызвали «скорую»?

– Пульс у вас был в норме.

– Вы вообще когда-нибудь вызывали «скорую»? Я имею в виду, работая здесь?

– Зачем?

– Не хотели осложнений, да?

Мужчина пожал плечами.

– Где твоя повязка? – спросила Марина.

– Кто-то ее утащил. – Демпси обратился к мужчине: – У вас есть марля и бинт? Сделайте мне повязку на глаз.

Мужчина открыл дверцу шкафа.

– Без проблем. Но мне придется попортить рисунок на вашем лице.

Пока мужчина накладывал повязку, Демпси – уже немного пришедший в себя и старающийся отвлечься от мыслей о случившемся – сказал Марине:

– Ты классно танцевала.

– Спасибо.

– Где ты научилась так танцевать?

– Я занимаюсь у Элвина Айли.

– Серьезно?

Она улыбнулась:

– Подожди с разговорами.

В коридоре музыка звучала громче, но не заглушала голоса, и Марина сообщила, что Тико ушел.

– Они все вышли из кабинета после того, как ты отключился. Тико спустился вниз на лифте.

У Демпси даже не хватило сил расстроиться.

– К черту. Я хочу домой.

– Ты выглядишь неважно. – Она потеребила пальцами мочку уха. – Почему бы тебе не поехать ко мне? Я приготовлю ужин, а ты сможешь поваляться на диване.

– Мне нужно домой.

– У меня мягкий диван. Пуховые подушки. Любишь горячие бутерброды с сыром? – Она взглянула на него из-под ресниц. – Ну как, уговорила?

– Сейчас решающий момент. В эти сутки мне придется туго. А потом я приеду.

– Хорошо, – протянула она с многозначительной интонацией.

Рейв-вечеринка все еще была в полном разгаре; музыка неистово гремела, притупляя сознание. Подростки покачивающиеся на воображаемом ветру; скучающие девчушки из Джерси, которые налегали на выпивку, поскольку не повстречали крутых парней; туповатые ребята, мечтающие завести подружку из Джерси; бывалые рейверы, критически оценивающие сегодняшний рейв как хиленький; бруклинский дантист, который узнал об этом месте от пациента и теперь надеется убедить свою даму, что и с лысиной можно оставаться молодым в душе; наркодилеры наверняка уже наметили новых клиентов среди прожигателей жизни и бездельников нового тысячелетия; механик с разбитым сердцем, пытающийся отыскать в толпе свою бывшую девушку, которая, как он слышал, собиралась прийти сюда со своим новым парнем; пара, отрабатывающая танцевальные движения, готовясь к конкурсу; ребята из школьного хора, приехавшие в Нью-Йорк выступить на Дне святого Патрика и рассчитывающие по возвращении произвести впечатление на своих друзей рассказами о ночной жизни большого города; лесбиянки, байкеры, хакеры, панки и, может, даже монахи – по крайней мере, один паренек по прозвищу Трипе и три девушки Дезире. Словом, старая история, и Демпси старался не смотреть по сторонам, когда вел Марину к лифту. Но потом он вдруг заметил, что дверь отдельного кабинета для частных вечеринок – черная, с красной круглой ручкой, в белой стене. Как дверь в видении. Он подошел к ней.

Внимательно осмотрев дверь, Демпси убедился, что видел именно ее. Те же царапины, те же вмятины. Что это говорило о природе его ощущений, оставалось загадкой, но гипотеза о сгустках белка в глазу теперь представлялась весьма сомнительной. Поскольку единственной альтернативой был культ вуду, Демпси решил, что имеет смысл заглянуть в комнату. Он велел Марине смешаться с толпой, а сам толкнул дверь. Заперто. Он подозвал одного из охранников и показал свой значок. Демпси прокричал, что хотел бы осмотреть помещение; мужчина ответил, что у него нет ключа. Демпси попросил найти кого-нибудь с ключом. Вскоре к нему подошел потный тучный мужчина лет сорока, в черной кожаной куртке, с завязанными в хвостик волосами, и вручил ему визитку. Роберт Боргезе. «Блэк Сан Продакшнз». Он имел самодовольный вид и сильно смахивал на мужчину, который ранее увел из шатра в офис девицу. Демпси сказал, что подозревает, что в комнате хранятся наркотики. Боргезе помянул что-то про ордер на обыск. Разумеется, с готовностью сказал Демпси. Он вытащил свой мобильник и, надсаживая глотку, сопровождая слова выразительными жестами, сообщил Боргезе, что сейчас позвонит насчет ордера и вызовет подмогу. Когда коллеги прибудут, они проверят удостоверения личности у всех присутствующих, обыщут каждого и все такое прочее. Ясно? Боргезе такая перспектива не понравилась, и через две минуты Демпси уже переступил порог комнаты.

Здесь, за закрытой дверью, музыка звучала приглушенно, и в относительной тишине он почувствовал себя более уверенно. Красные стены, дешевый восточный ковер на полу и разбросанные по нему разноцветные подушки. Пьедестал у стены, судя по размерам, рассчитанный именно на деревянную статую с бледными глазами навыкате. Что самое интересное, в комнате витал сильный запах освежителя воздуха. Вряд ли люди, оттягивавшиеся на рейве, стали бы убирать за собой. Демпси наполовину скатал ковер и обнаружил под ним на бетонном полу овальное влажное пятно длиной футов десять и шириной фута три. По спине у него пробежали ледяные мурашки. Он вспомнил, как в своем видении проходил через красную комнату и краем глаза заметил бледное окровавленное тело на полу. Он тщательно осмотрел пол и изнанку ковра. Никаких следов крови. Потом разбросал ногами подушки. На нижней стороне бледно-голубой подушки темнело пятно размером не больше монетки. Все еще липкое. Перочинным ножом он вырезал лоскут с пятном. И за неимением пластикового пакета, засунул его в бумажник.

Воспоминание о Боргезе (если это был он), ведущем в офис не вполне вменяемую девчушку; темное пятно на подушке, влажный пол; сходство между тем, что Демпси недавно привиделось, и тем, что он видел сейчас, – все наводило на мысль, что в комнате проводился кровавый ритуал. Но он не мог прочно увязать концы с концами, не располагал доказательствами. В пользу его догадки говорило единственное обстоятельство. Статуя, в глаз которой он вошел в своем видении, лишь напоминала, но не повторяла в точности деревянную фигуру из лавки лекарственных трав. Если все его видения являлись результатом умственного расстройства (а он не мог начисто отвергнуть такую возможность), тогда скорее всего он воссоздал бы в своих галлюцинациях уже прежде виденный образ. Зло вокруг, сказала Сара Пичардо. Осознайте свое место в мире. Подумайте о том, что произошло и что произойдет в будущем. Положим, своего места в мире он лишился, а что касается раздумий, то ни о каком серьезном анализе ситуации не могло идти и речи. В настоящий момент Демпси мог лишь проводить линии между разными, далеко отстоящими друг от друга точками, но пока у него не получалось осмысленного рисунка. Через двадцать один час он должен встретиться с Сарой Пичардо в церкви. Фрагменты общей картины и туманные намеки. Чутье. На него ему и придется полагаться.

Демпси испытывал желание вернуться домой и принять таблетки. Выпить водки. Включить телевизор, убавить звук и посмотреть что-нибудь спокойное. «Клинт Иствуд против Годзиллы». Но он утратил вкус к подобным развлечениям: не будет от них толку. Он еще раз обдумал приглашение Марины. Он хотел покоя. Она предлагала покой, отдых и искреннее участие. Все, в чем он нуждался сейчас. Демпси открыл дверь, заметил Боргезе и поманил его пальцем. Как только мужчина вошел и закрыл за собой дверь, Демпси указал на влажное пятно на бетонном полу и спросил:

– Что это?

– Вот, черт! – Боргезе стрельнул глазами по сторонам.

– А поточнее? – Демпси.

– О чем вы? Просто подушки и ковер.

– Я про пятно на полу.

Лицо Боргезе приняло затравленное выражение.

– Наверное, кто-то облевался.

– Чертовски аккуратные ребята. Сначала скатали ковер, а потом заблевали пол. Сверху ковер сухой. Пощупайте.

– Верю на слово.

– Может, мне стоит спросить у Пинеро? Бьюсь об заклад, он мне поможет. Вы знаете Пинеро? Тико?

– Послушайте, почему бы вам не назвать свое имя и номер значка? – Боргезе извлек из кармана куртки записную книжку, вынул ручку из нагрудного кармашка рубашки.

– Кто-то говорит, что я полицейский? – Демпси удивленно округлил глаза.

– Вы не из полиции? – Боргезе переступил ногами, принимая агрессивную позу.

Демпси вытащил пистолет и небрежно направил ствол на Боргезе.

– Зато у меня пистолет. Впечатляет?

Боргезе отступил на шаг назад.

– Эй… черт!

– Похоже на полицейский пистолет, тебе не кажется? Я имею в виду, если бы кто-нибудь подошел ко мне здесь с такой штуковиной и представился полицейским, я бы сказал: «Вот здорово! Моя полиция меня бережет!» А ты не хочешь это сказать?

Боргезе отчаянно старался придать своему лицу бесстрастное выражение.

– Ответь на один вопрос, Боб. Я видел, как ты затаскивал сюда девчонку лет пятнадцати. Что с ней произошло?

– Слушайте, они сами сюда приходят.

– А потом? Что с ними происходит потом?

– Вы и без меня все знаете.

Демпси повторил вопрос, и Боргезе, с видом человека, готового пойти на отчаянные меры, сказал:

– Занимаются сексом, наверное.

– Занимаются сексом, – задумчиво повторил Демпси. – Похоже, ты прав.

Он схватил Боргезе за ворот рубашки, крепко прижал к стене и сунул ствол ему под подбородок.

– Однажды мы с Пинеро допрашивали парня, и я играл «плохого» полицейского, чтобы его расколоть. Пинеро сказал, что за эту роль «Оскар» мне обеспечен. Он сказал, что я так здорово вошел в образ потому, что и на самом деле малость не в своем уме. Тогда я не согласился с ним. Мне казалось, я себя контролировал. Но позже я задался вопросом, а не попал ли Пинеро в точку. На допросе со мной творилось что-то неладное. Нет, никаких голосов я не слышал. Ничего подобного. Просто все время такое ощущение, будто не можешь завинтить пробку на бутылке. Тебе это знакомо, Боб? Никак не попасть в резьбу, не совладать с напором дерьма, и оно прет, и прет, и прет!

Нечто вроде искорки мелькнуло в глазах Боргезе, и Демпси сказал:

– Ого! Знаешь, что ты сейчас сделал? Ты дернулся. В участке мы называем это проколом. Ты знаешь, кто я, верно? Ты меня вычислил.

Боргезе процедил сквозь стиснутые зубы:

– Я ничего про вас не знаю!

– Я вижу, когда человек прокалывается, Боб. Ты все понял. А это значит, ты связан с Пинеро. А если ты связан с Пинеро, значит, такой же подлец. А коли так, мне наплевать, что с тобой произойдет. – Демпси отвел назад ударник затвора. – Знаешь, кого я люто ненавижу? Я ненавижу парней, по милости которых страдают дети.

С Боргезе произошла резкая перемена. Внезапно он успокоился.

– Вы меня не убьете.

– В чем дело, Боб? Сила позитивного мышления?

Боргезе сохранял самообладание.

– Думаешь, я не смогу? Из-за свидетелей? Да, здесь можно разделать китовую тушу, и никто не заметит. – Демпси надавил стволом Боргезе на гортань. – Мне сошло с рук убийство пуэрториканца. Неужели, по-твоему, я не сумею вывернуться и на этот раз?

Боргезе молчал.

Демпси вдавил ствол глубже в шею Боргезе.

– Я не собираюсь обсуждать здесь вопросы нравственности. Мне нужна причина, чтобы не убивать тебя, а я не могу придумать ни одной.

– Они совершают какие-то ритуалы, – сказал Боргезе. – Я не знаю, что они делают с девушками. Наверное, ничего хорошего. Я видел здесь кровь, видел всякое. Но я не знаю, что все это значит. Я просто выполняю его распоряжения.

– Распоряжения Пинеро?

– Ублюдок крепко держит меня в руках. Меня, мой бизнес… все.

– «Блэк Сан Продакшнз»? Фирмой владеет Пинеро?

– Он владеет всем.

– Мне нужно знать больше. – Демпси приставил пистолет ко лбу Боргезе. – С кем я могу поговорить?

– Никто из этих парней не станет с вами говорить. – Боргезе прочистил горло. – Может, девица, которая раньше работала на меня. Она жила с Пинеро, потом порвала с ним, явилась ко мне за деньгами. Она до смерти его боялась. Переехала, сменила имя. Возможно, она расскажет что-нибудь.

– Знаешь, где она живет?

– Да, я посылаю ей деньги. Она тоже держит меня на крючке.

Демпси поднял с пола записную книжку и ручку Боргезе.

– Напиши имя и адрес.

Боргезе написал и протянул записную книжку Демпси. Он взглянул на нее. Донна Касс. Адрес – на Стейтен-Айленд.

– Женщина напугана до смерти – и переезжает на Стейтен-Айленд?

– У нее больной ребенок, живет с бывшим мужем. – Боргезе уронил подбородок на грудь и тяжело дышал. – Она не хотела уезжать далеко.

Демпси сунул записную книжку в карман. Он снова направил пистолет на Боргезе, исключительно в воспитательных целях, но в следующий момент испытал острое желание спустить курок. Он не мучался бы никакими угрызениями совести. Он словно наяву почувствовал кровавый запах, стоящий в комнате. Этот человек являлся соучастником преступлений. Этот жирный боров, косящий под Тони Сопрано, с вросшим в мясо толстого безымянного пальца обручальным кольцом, который каждый вечер возвращается в свою квартиру в Джерси, где его дети таскают у него деньги из бумажника, а заплывшая жиром жена утробно хрюкает под ним по ночам; а на следующий день он отправляется на работу в своем навороченном автомобиле и просиживает задницу в офисе, лапая секретарш и названивая другим жирным ублюдкам, с которыми сговорился кинуть других ублюдков, рангом пониже; а раз в неделю выуживает из толпы и отводит в кабинет молоденькую девицу, после чего от нее остается всего лишь влажное пятно на бетонном полу…

– Эй, не надо! – проговорил Боргезе, облизывая губы. – Без дураков! Я выложил все, что знал, приятель.

Демпси пришлось совершить над собой усилие: казалось, воздух затвердел и не давал шевельнуть рукой. Он с трудом отвел пистолет в сторону.

– Сейчас был опасный момент, – сказал он. – Ты понимаешь, о чем я?

– Да.

– И ты знаешь, через что мне пришлось пройти в последнее время, верно?

– Я читаю газеты.

– Очень хорошо. Тогда ты, наверное, читал, что я нахожусь на грани нервного срыва.

Боргезе кивнул и снова облизал губы, избегая смотреть Демпси в глаза.

– Отнесись к этому серьезно, – сказал Демпси. – И друзьям расскажи.

Отвар пионии напоминал на вкус размешанную в воде землю, но Демпси выпил все до последней капли и забрался под покрывала, постеленные Мариной на диване. Он ожидал увидеть у нее в квартире потертую мебель, постеры на стенах, кофейные чашки, используемые для хранения безделушек. Но Марина оказалась очень женственной натурой. Мягкие подушки, комнатные растения, светлые обои; журналы на кофейном столике; несколько афишек танцевальных вечеров в рамке; корзиночки с саше, источающие аромат натуральных ингредиентов. Никаких открыток с котятами на виду, но если поискать, одна-другая наверняка найдется.

Марина вышла из ванной в футболке и поношенных шортах и выключила верхний свет. В бледном свете уличного фонаря, струившемся в окно, четко вырисовывалась тень от раздвоенной ветки клена. Она присела на край дивана и спросила, все ли в порядке, объяснила, где найти кофе, и сказала, чтобы он не боялся разбудить ее утром: она снова заснет. Демпси знал, что она хочет, чтобы он дотронулся до нее, взял за руку. Она погладила костяшки его пальцев.

– Как твой глаз?

– Он меня здорово доставал, но сейчас я его не чувствую.

– Мое благотворное влияние. Действует безотказно.

– Думаешь, оно?

– О да. Не раз проверено. – Она переплела свои пальцы с пальцами Демпси и сказала осторожно, словно не зная толком, как выразиться: – Надеюсь, я тебя не пугаю. Я понимаю, что слишком сильно на тебя наехала.

– Я выгляжу испуганным?

– Поначалу выглядел. Ты все еще немножко не в своей тарелке. – Она поерзала на диване и прижалась к нему бедром. – Полагаю, дело в Тико, а не во мне.

– Это точно.

– Хорошо. – Она легонько толкнула Демпси в плечо свободной рукой. – Я больше не стану задавать тебе никаких вопросов, но все-таки… Ты в конце концов расскажешь мне, что происходит?

– Конечно. Как насчет воскресного утра? Мы сходим в кафе.

Марина серьезно кивнула и несколько мгновений сидела, глядя в окно, а потом наклонилась и поцеловала Демпси прохладными губами и мятным на вкус языком. Он хотел притянуть ее к себе, но она ускользнула, прошептав напоследок «спокойной ночи», легкой поступью пройдя по коридору и со щелчком закрыв за собой дверь спальни. Тень клена дрожала на покрывале; россыпь мелких ледышек пробарабанила по стеклу. Нагретое теплым прикосновением бедро остыло, но Демпси по-прежнему чувствовал свою связь с Мариной.

Он попытался распланировать субботу. Занести окровавленный лоскут в лабораторию. Побеседовать с Донной Касс. Собрать побольше сведений о Ларе Израеле. Здесь у него концы с концами не сходились: роль Лары во всей этой истории оставалась непонятной. Кто виноват в появлении мушки – он, его родственники или его крестная фея? Даже если не он, информация о нем может вывести на верный след. А если смерть Лары была спланированным убийством, почему именно Пинеро его спланировал? Потом еще Сара Пичардо. Зачем? Как? Для чего?

Чтобы ответить на все вопросы, потребуется время.

Демпси уткнулся лицом в подушку и вспомнил разговор с психиатром, пытавшимся выяснить, почему он всегда накрывается одеялом с головой, а потом представил Марину в постели. Странно, что всякий раз, когда дела идут паршиво, происходит что-нибудь хорошее, и ты чувствуешь себя еще более паршиво, поскольку слишком измотан и издерган, чтобы отреагировать должным образом. Одно время он встречался с женщинами, которые казались здравомыслящими и уравновешенными, но оказывались с заскоком, стоило присмотреться к ним поближе. Во избежание подобных ситуаций он стал встречаться с Элизой, чьи представления о женитьбе, детях, деньгах и смерти были настолько стандартными, что он с радостью приветствовал бы заскок-другой у нее в голове. Однако Марина производила впечатление внутренней силы, обусловленной жизнерадостной крепостью духа. Судя по обрывочным воспоминаниям о дне, когда они уединились в лодочном домике, она осталась все той же прямолинейной и решительной девушкой, какой была тогда. Демпси хотел прийти к определенному заключению насчет нее, быть уверенным в ней. Просто чтобы быть уверенным хоть в ком-то. Но сейчас он слишком устал. Его мысли распались на смутные чувства, и он заснул, вспоминая, как она выглядела, когда шла к дивану: верх в тени, длинные ноги в бледном свете уличного фонаря.

На следующее утро, лежа на диване с накрытым подушкой лицом, Демпси почувствовал, как мушка дрожит в глазном яблоке. Ощущение было тошнотворное, и у него возникло острое желание вдавить палец в глаз и разделаться с ней раз и навсегда. Он пошарил рукой в поисках повязки, не нашел и спустил ноги на пол. В холодном свете ветка клена походила на локтевой сустав инопланетного существа с двумя черными пальцами. Щурясь от света, он прошагал в ванную комнату, ополоснул лицо водой и включил душ. Над туалетным столиком висела фотография котенка в рамке. В ожидании, когда пойдет горячая вода, Демпси вернулся в гостиную и выглянул в окно. Взору предстала безотрадная картина энтропии. Серый воздух, серый тротуар, серый снег. Седая старушка, закутанная в серое пальто, опираясь на палочку, медленно шла вдоль дома, под черными тусклыми окнами. Фасад казался недовольным лицом старой девы, спрятанным за очками с толстыми линзами.

Демпси открыл левый глаз, проверяя, как поживает мушка. Вокруг скопления ячеистых образований роились полупрозрачные червячки, напоминавшие студенистых медуз. Похоже, они собрались на просмотр очередной серии «Из жизни эктоплазмы». Он закрыл глаз и снова посмотрел на улицу. За старушкой пристроился плотный парень в поношенных джинсах и куртке с капюшоном. Хотя он легко мог перегнать ее, если бы шел спокойным шагом, он держался в десяти футах позади, принимая обычные меры предосторожности: окидывал настороженным взглядом улицу, посматривал на закрытые двери с одной и другой стороны. Демпси поднял оконную раму и громко сплюнул вниз. Парень поднял глаза, и Демпси нарочито медленно покачал головой. Он стоял на страже у окна, пока парень, прибавив шагу, не завернул за угол, а старушка не начала подниматься по ступенькам своего крыльца, дрожа от напряжения. Сердце у Демпси сжалось от такой же слабости. Он стоял под душем с опущенной головой, упершись руками в кафельную стену, пока не разогрелся, а потом намылился, тихо насвистывая. Мушка по-прежнему раздражала, но струи воды отвлекали внимание. Демпси перебрал намеченные на сегодня дела. Скорее всего ему придется нагнать страху на Донну Касс. Использовать Пинеро, чтобы напугать женщину еще сильнее, чем она уже напугана… Шторы с шорохом раздвинулись, у Демпси подпрыгнуло сердце, и Марина проскользнула в душевую кабинку и встала за ним. Приподнявшись на цыпочки, она чмокнула Демпси в губы. Потом повернулась и взяла из мыльницы розовое круглое мыло с зубчатыми краями. На правом бедре у нее была татуировка, косо спускавшаяся на ягодицу: черный, сильно вытянутый овал неправильной формы, окруженный извилистыми линиями. Их было семь. Демпси захотелось дотронуться до нее. Он накрыл ладонью татуировку, провел вверх по изгибу бедра и осторожно подхватил снизу нежную грудь.

– О, замечательно! – сказала Марина. – Я не хотела больше ждать.

Они занимались любовью стоя, Марина тесно прижималась спиной к стене. Рамка с фотографией котенка тихо дребезжала. Согнутой правой ногой Марина захватила его ногу под коленом, сомкнула крепко сцепленные руки у него на пояснице, и Демпси чудилось, будто он оплетен скользкой лозой, которая в постоянном движении плавно извивается вокруг него. Она закатила глаза так, что видны были лишь нижние края зрачков, – красавица зомби. Протяжные стоны вырывались у нее из груди, смешиваясь с шумом душа, и казалось, это вода поет. Демпси был в ней, ощущая пульсирующие токи энергии, напряжение страсти, заставлявшей Марину царапать ногтями ему спину и говорить не словами, а всем телом. Потом она резко изогнулась назад, кончила, содрогаясь всем телом; и несколькими секундами позже, когда он тоже кончил, она бережно вернула его к действительности, прижалась к нему, уже сонная, невнятно шепчущая. Вода шумела вокруг них, каскадами стекая на кафель. После такого душа Демпси почувствовал себя необыкновенно чистым.

Бывшая подружка Пинеро, Донна Касс, снимала квартиру на четвертом этаже в доме без лифта на Вестервельт-авеню Стейтен-Айленда, в районе, известном под названием Джорджтаун. Вестервельт пересекала холм в нескольких кварталах от паромного причала и была улицей, на которой сам Демпси жил несколько месяцев в пору своей учебы на юридическом факультете Колумбийского университета. По обеим сторонам улицы тянулись ряды старых кирпичных домов с потемневшими дверными проемами, коваными оградами и забетонированными передними двориками, где порой оставались немощеные участки земли, на которых сохранились вязы, дубы или клены, посаженные лет восемьдесят назад, когда район еще строился. В былые дни Демпси часто видел людей, курящих травку на лестничных площадках, а выходя на улицу по утрам, давил подошвами пустые ампулы; они казались нерастаявшим стеклянным градом, просыпавшимся ночью из грозовой тучи. У дверей валялся разный хлам и мусор: сломанные игрушки; винные бутылки, завернутые в мокрые обрывки коричневых бумажных пакетов; презервативы и объедки; доски и кирпичи, предназначенные для какого-нибудь мелкого ремонта, который так никогда и не начинался. Во дворах ржавели разобранные мотоциклы, чьи хромированные скелеты глубоко увязали в болотце, образованном обломками шезлонгов, битым стеклом и пластиком, целлофановыми обертками и грязным тряпьем, утоптанными в пародию на лужайку. Улица, казалось, постепенно превращалась в гротескный тропический лес с полосами дневного света, механическими кустами разрухи, ржавыми зарослями запустения. Правда, в какой-то момент здесь навели порядок. Наркоторговцы, колесившие по кварталу, уныло завывая под окнами клиентов, исчезли; пропали и бездомные психи, прибывавшие сюда с Манхэттена на ночных паромах в сопровождении полицейских, – которые бродили по улицам, громко разговаривая с представителями неведомой организации, контролировавшей работу тайных механизмов вселенной, изо дня в день появляясь в одних и тех же местах в одно и то же время, словно паломники-пилигримы. Но дома остались в прежнем состоянии: обветшалые развалины, похожие на нищих, выстроившихся вдоль тротуара; и Демпси знал, что рано или поздно наркоманы, алкоголики и больные вернутся сюда и вновь заявят о своих правах на район.

Донна Касс, не сразу впустившая Демпси в дом, оказалась миниатюрной, стройной, полногрудой женщиной с мертвенно-бледным лицом, голубыми глазами, с нечесаными рыжими волосами до плеч. У нее был провинциальный говорок и одно из тех лиц, которые кажутся не вполне сформировавшимися, не отмеченными следами переживаний и напоминают лики безгрешных детей, изображенных на заднем плане средневековых картин на сюжет Страстей Господних. Благодаря своему виду, плохо вязавшемуся с пышными формами, она выглядела моложе своих тридцати двух лет. С первого взгляда ее можно было принять за подростка, и вероятно, подумалось Демпси, именно поэтому Пинеро запал на нее. Если Боргезе и посылал Донне деньги, она едва ли тратила их на убранство своей квартиры. Они разговаривали в комнате с высоким потолком, обстановка которой состояла из телевизора, нескольких стульев, сломанного велотренажера, заваленного газетами и невскрытыми конвертами стола да пружинного дивана, прожженного во многих местах сигаретой. На кремовых стенах темнели потеки, а камин был до отказа забит пустыми коробками из-под пиццы. Демпси не заметил следов уколов на руках Донны, но тревожное удивление женщины и поведение ее приятеля, скатившегося по лестнице через минуту после прихода незваного гостя, заставляли с большой долей уверенности предположить, что деньги Боргезе отправлялись прямиком в шприц.

Донна, одетая в грязную футболку, сидела на диване, сдвинув колени, и курила одну сигарету за другой. Демпси устроился на деревянном стуле прямо напротив нее. Когда он спросил о Пинеро, она помолчала с ошеломленным видом, а потом вызывающим, нервным голосом сказала:

– Мне наплевать, какого рода бумажками вы тут размахиваете; я не намерена говорить о нем. – Она затянулась, но неглубоко и выпустила сизоватый клуб дыма. – А почему, собственно, вас интересует Пинеро?

– Я веду внутреннее расследование. Если вы располагаете сведениями о его противозаконных действиях, сейчас самое время все рассказать.

– Противозаконные действия! – Донна презрительно фыркнула. – Как вы на меня вышли? Бобби Боргезе напел, да? Вот сукин сын! – Она бессильно откинулась на подушку, прижала руку ко лбу. – О черт! – Овладев собой, она погасила сигарету в пепельнице. – Я не буду говорить о Пинеро.

– А если я скажу, что мы подозреваем Пинеро в убийстве молодой девушки, вы удивитесь?

Донна отвернула лицо чуть в сторону, потерла ладонью шею. Она молчала, но ничто в ее облике не свидетельствовало об удивлении.

– Скоро все выяснится, – сказал Демпси. – Чем раньше мы возьмем Пинеро, тем лучше будет для людей, которых он запутал.

Никакой реакции.

– Чем дольше он остается на свободе, тем больше вероятности, что, узнав про расследование, он начнет прятать концы в воду.

Донна закурила следующую сигарету.

– Я слышал, у вас есть ребенок, – сказал Демпси. – Пинеро знает о нем?

Она метнула на него злобный взгляд.

– При чем здесь ребенок?

– Вам не меня нужно бояться. Скоро Пинеро обо всем доложат. Он сам все узнает.

Держа сигарету между указательным и средним пальцами, Донна яростно потерла правую кисть ребром левой ладони; ее взгляд блуждал по комнате.

– Обо мне рассказал этот жирный ублюдок, Боргезе?

– Я говорил с ним.

– Господи! Стоит только Бобби открыть рот… Черт! – Она медленно потрясла низко опущенной головой, словно испуганная видом своих коленей. – Ну ладно, я расскажу вам кое-что. Но я не собираюсь давать никаких показаний и сразу после нашего разговора свалю отсюда. – Подбородок у нее задрожал. – Только прижмите Пинеро.

– Мы всех прижимаем за убийство.

Глаза Донны наполнились слезами.

– Да, как же! Одно уже сошло ему с рук!

Надо полагать, на лице Демпси отразилась растерянность, поскольку женщина рассмеялась и сказала:

– Неужели вы про тот случай не знаете? С утра до вечера трубят по телевизору. Про пуэрториканца.

– По-вашему, это было преднамеренное убийство?

– А вы в курсе, что Пинеро знал Лару? Вас это не наводит на некоторые размышления?

– Они были знакомы?

Лицо Донны приняло холодное выражение.

– Я не скажу больше ни слова, если вы не дадите мне денег, чтобы уехать отсюда. Сегодня! Деньги мне нужны сегодня.

– У меня найдется долларов шестьдесят.

– Мне нужна тысяча. Нет… полторы. И не говорите мне про порядки в Полицейском департаменте, что для этого требуется время и тому подобное. У вас есть счет в банке. Если хотите узнать про Пинеро, придется заплатить!

Демпси внес поправки:

– Мы пойдем к ближайшему банкомату. Я дам сколько смогу. Но сначала вы расскажете мне про Пинеро и Лару. Потом я отвезу вас, куда захотите, и вы выложите мне все остальное.

После паузы Донна сказала:

– Если вы меня обманете… – Она щелчком стряхнула пепел с сигареты в направлении пепельницы. – Я видела их вместе. Один раз мы останавливались в отеле «Пента», недалеко от центра. Пинеро знал управляющего, и он сделал нам номер. Я спала, а потом услышала голоса в гостиной. Дверь была приоткрыта, и я увидела Лару.

– О чем они говорили?

– Я толком не поняла. Но они постоянно повторяли слова «черное солнце». Они говорили не просто «солнце», а именно «черное солнце». Это звучало странно. Сначала я решила, что они говорят о человеке, но они продолжали повторять: «оно близко», «оно появится здесь прежде, чем мы успеем подготовиться». И все в таком духе.

– А что это значит? Черное солнце?

– Я помню, они здорово переживали по поводу того, что оно появится через несколько лет. Они должны были сделать что-то важное, до того как оно появится. Не знаю, что именно. Я хотела спать и слушала недолго. Но эта история с черным солнцем показалась странной и запомнилась.

– Когда это было?

– В конце девяносто девятого года. – Донна погасила окурок. – В другой раз я видела обоих на Западной семьдесят четвертой. Я ждала его, но он опаздывал…

– Пинеро?

– Да. Я стала волноваться, было уже за полночь, и выглянула в окно. Они с Ларой стояли на улице и ругались.

– Ты их слышала?

– Нет, но было видно, как они кричат. А потом Пинеро толкнул Лару. Едва не повалил на землю. Лара держал что-то в руке. Вроде маленького мешочка. Он швырнул его в Пинеро и стал смешно так водить рукой в воздухе, точно гипнотизер, а Пинеро лихорадочно стряхивал что-то с куртки. – Окурок в пепельнице все еще дымился, и Донна придавила его. – Я отошла от окна, и не знаю, что произошло дальше. Но Пинеро явился в поганом настроении, а значит… дело было не пустяковое.

– Пинеро знает, что вы видели его с Ларой?

– Ни в коем случае! Он бы не потерпел, чтобы я лезла в его дела. Если бы он меня заподозрил, прибил бы на месте.

– Тогда чего вы боитесь? Зачем ему причинять вам вред?

– Ответ денег стоит. У меня есть доказательства. – Она поднялась с дивана, расправила юбку и двинулась в глубину квартиры. – Я побросаю кое-какие вещи в сумку и ополоснусь.

Пока Донна возилась в ванной, Демпси думал о том, как Пинеро одурачил его и Хейли; о «Блэк Сан Продакшнз» и черном солнце, упоминавшемся в разговоре между Пинеро и Ларой. О том, что произошло в туалете «Голливуд Лаунж» и на рейв-вечеринке; и о словах Сары Пичардо: «Вы знаете, что вокруг зло…» Да, он знал. Теперь знал. Вуду. Заговор темных сил. Вполне вероятно, убийства, преступления на сексуальной почве. И все же капля здравого смысла, сохранившаяся в нем, отказывалась признать обоснованность выводов. Мушка давала повод для сомнений – но сомневаться становилось все труднее.

Донна включила воду в ванной. По улице проехала машина, скрипя шинами по обледенелой мостовой. До сих пор Демпси не слышал ни единого звука за окнами. Он вспомнил, как шумно было в квартале, когда он жил здесь. Постоянный гул голосов, споры с громкой руганью и истерическими криками, стрельба. Возникало впечатление, будто одна приливная волна откатила, смыв все на своем пути, а следующая так и не набежала. Словно закон здешних мест гласил: добро – это отсутствие зла.

Демпси вынул из кармана мобильник, собираясь позвонить в лабораторию и узнать о результатах анализа крови на лоскутке наволочки, но потом решил, что еще рано. Он принялся слоняться по комнате. На столе – рекламные проспекты и счета в конвертах. За кредит, за электричество и кабельное телевидение, один счет из камеры хранения. Некоторые конверты были помечены штампом «Последнее уведомление». Под счетами лежал прямоугольный кусок фольги со следами коричневатого порошка. Демпси заглянул в спальню. Разбросанные на полу вещи. Обшарпанный туалетный столик; незаправленная постель, на которой стояла большая дорожная сумка. Бледно-серый рисунок на простынях при ближайшем рассмотрении оказался разводами въевшейся грязи. На стене над кроватью висел тщательно прорисованное изображение Донны за этюдником. Автопортрет художника-дилетанта. Она внесла изменения в свою внешность. Увеличила глаза, заострила нос, обозначила улыбку тонкими линиями в уголках губ. Результат получился гротескным: как кукольное лицо.

Демпси прислушался к шуму воды: Донна набирала ванну.

– Принимаете ванну? – крикнул он. – Я вообще-то спешу!

– Выйду через минуту!

Раздраженный, Демпси вернулся в гостиную и уселся на диван. Он сосредоточился на новых сведениях, сообщенных Донной. Лара и Пинеро замешаны в истории, связанной с «черным солнцем». Несколько лет назад они полагали, что оно явится через несколько лет, а следовательно, сейчас настало время пришествия. Потом ссора между ними. Потом стрельба у дома Лары. Вырисовывался мотив, но чтобы получить полную картину, надо узнать побольше о «черном солнце». О «Блэк Сан Продакшнз». Следовало надавить на Боргезе сильнее. Вряд ли сегодня удастся проследить за ним. Демпси взглянул на часы. С момента последнего разговора с Донной прошло пятнадцать минут. Он подошел к двери ванной и сказал:

– У меня назначены и другие встречи! Поехали! Никакого ответа.

Он прижался ухом к двери, ничего не услышал, но почуял едкий травяной запах.

– Мисс Касс!

Снова ничего. У Демпси похолодел живот.

– Донна? – Он забарабанил в дверь кулаком. – Эй! Чем вы там занимаетесь?

Ему послышался стук капель, падающих из неплотно завернутого крана.

– Можно? – Он толкнул дверь.

Заперто.

– Черт!

Он ударил в дверь ногой. Потом еще раз. Дверь с грохотом распахнулась, сорвавшись с нижней петли. Горячий пар клубился вокруг. Огромная ванна на ножках в виде когтистых лап была до краев наполнена темно-коричневой водой, сплошь затянутой длинными стеблями водорослей. Донна исчезла. Ее трусики и футболка лежали в корзине для грязного белья. Испугавшись, что она переоделась и улизнула через окно, Демпси посмотрел сквозь крашеное стекло. Третий этаж и никакой пожарной лестницы. Он перевел взгляд на плавающие в ванне водоросли, содрогаясь при мысли, что Донна находится под ними. Потом засучил рукав, схватил женщину за волосы и вытянул голову из воды. Глаза у нее были открыты, один закатился под веко. Она не дышала. Демпси вытащил ее из ванны, расплескивая воду с водорослями на кафельный пол. Безжизненно болтающаяся рука захлестнулась вокруг его талии, когда он разворачивался. Он положил Донну на пол, запрокинул ей голову и попытался сделать искусственное дыхание. Когда у него застучало в висках от напряжения, он отказался от дальнейших попыток, но остался стоять на коленях рядом с ней, потрясенный зрелищем жалкой смерти и печальным табачным вкусом мертвых губ. Он сбросил промокшую куртку и заставил себя осмотреть тело. Следы уколов на внугренней стороне бедра, но ни одного свежего. Он перевернул Донну. Татуировка на правой ягодице: удлиненный овал, слегка искривленный, с волнистыми линиями, расходящимися от него в разные стороны.

Точно такая же, как на бедре у Марины.

Когда Демпси переворачивал Донну обратно на спину, из влагалища ее вытекла жидкость ему на пальцы. Он вымыл руки над умывальником, с трудом сдерживая позывы к рвоте. Все еще испытывая дурноту, он открыл окно и жадно вдохнул холодный воздух. Потом бросил взгляд на тело. Мокрые пряди медных волос прилипли к лицу. Одна рука лежала на животе, розовая кожа блестела. Стебли водорослей налипли на грудь.

Немного придя в себя, но смущенный наличием связи между Мариной и Донной, Демпси вернулся в спальню и вывалил содержимое дорожной сумки на грязные простыни. Из бумажника он вытащил удостоверение личности, фотографию костлявого рыжего мальчика лет восьми и полиэтиленовый пакетик с дозой. В кошельке для мелочи он нашел два ключа, один с номером и отштампованным логотипом, который показался знакомым. Демпси перебрал конверты на столе: логотип на ключе был таким же, как на счете из камеры хранения. Он положил ключ в карман и продолжил поиски, но пока рылся в куче трусиков, бюстгальтеров, баночек с кремами, расчесок, журналов с кроссвордами и прочих остатков жизни, мысль о загадочных обстоятельствах смерти Донны стала тормозить ход методичного обыска, и вскоре Демпси почувствовал страшную растерянность, поник духом. Пару минут он сидел на краю постели, собираясь с силами, потом вернулся в ванную. Травяной запах казался зловонным; скользкие водоросли валялись на полу. Он осторожно обошел тело и набрал в ладонь воды из крана над ванной. Чистая, не коричневая. Он пошарил в аптечке и на полочках под умывальником, предположив, что Донна добавила в воду какой-то концентрат. Аспирин, пустые пузырьки из-под валиума, нити для чистки зубов, зубная паста, дезодоранты. Пластмассовым стаканчиком, в котором стояла зубная щетка, он зачерпнул немного воды из ванны. В ней плавали какие-то частицы. Демпси дотронулся кончиком языка до воды. Горькая. По логике, Донна набрала в ванну чистой воды, а потом добавила в нее какую-то дрянь. Наверное, он что-то просмотрел, подумал Демпси. Он заглянул под ванну, за туалетный столик, в корзину для белья. Потом еще раз обыскал спальню, надеясь обнаружить где-нибудь пустой пакет, пластиковую банку с надписью «Болотные водоросли: формула красоты» или что-нибудь в таком роде и ничего не нашел. Он вернулся в ванную, опустился на колени рядом с трупом и внимательно осмотрел голову на предмет ушибов, свидетельствующих о том, что Донна ударилась и потеряла сознание. Никаких повреждений. Учитывая ее эмоциональное состояние, Демпси сильно сомневался, что она могла заснуть, – во всяком случае, настолько крепко, чтобы утонуть. Оставалась версия самоубийства, но утопиться не так-то просто, как кажется.

Неумолкающий внутренний голос бранил Демпси за нежелание признать очевидное, говорил: ты же чувствуешь зло, чувствуешь, что без вуду не обошлось. Пока Донна лежала в ванне, здесь что-то материализовалось, воплотилось и задушило ее, – поскольку только так можно объяснить вонь и грязную воду в ванне и смерть женщины, утонувшей без всякого сопротивления. Голос твердил свое, не обращая внимания на тот факт, что слушатель отчаянно пытается настроиться на другой, спокойный голос с уверенными интонациями диктора «Си-эн-эн», убеждающий, что паниковать не нужно, что вещи, сейчас непонятные, в конце концов получат самое простое объяснение, и он взлетит прочь от этого ужаса, и табло с надписью «пристегните ремни» погаснет, прежде чем он успеет опомниться. Волоски у Демпси на шее встали дыбом. Он почувствовал искушение обернуться, но боялся обнаружить, что крыша дома беззвучно поднялась и огромное жуткое лицо с бледными пустыми глазами заглядывает внутрь и видит женщину на полу и стоящего на коленях полицейского рядом, которые с высоты кажутся похожими на марионеток в кукольном домике, где разыгралась трагедия; и видит, в каком бедственном положении они оказались: душа мертвой женщины, блуждающая в поисках новой утробы в надежде получить новую жизнь, и полицейский, оставивший отпечатки пальцев на месте вероятного преступления, втянутый своим напарником в темную историю, возможно еще более страшную, чем убийство. В какой-то момент Демпси, охваченный бесконечным отчаянием, испытал желание уйти от действительности, отключиться от всего и остаться стоять на коленях рядом с телом Донны Касс, пока приехавший полицейский наряд не уведет его прочь. Но потом он ощутил не явное присутствие в ванной комнате Другого. Казалось, будто огромный зверь улегся рядом с ним и от его невидимого тела шел жар. Ощущение было настолько реальным, что Демпси в страхе вскочил на ноги, поскользнулся на мокром кафеле, попятился к двери и бросил взгляд на ванну. Плававшие в коричневой воде водоросли медленно перемещались, скользили по поверхности, словно приводимые в движение незримыми пальцами, и постепенно складывались в два ряда букв. Сначала четкие очертания приняли первые три буквы в верхнем ряду: ПРИ. Последней в нижнем ряду оказалась буква И. Ошеломленный, Демпси подождал, когда из водорослей сложатся еще четыре буквы, и прочитал: ПРИЕТБИЛИ.

Потом, неспособный найти разумное объяснение происходящему, он в ужасе опрометью выбежал из квартиры, слетел вниз по лестнице и выскочил на крыльцо, окидывая пустынную улицу бессмысленным взглядом, стараясь вспомнить, где оставил машину, и привлекая внимание пятнистого пса, который стоял на тротуаре возле кованой калитки на напряженно вытянутых лапах и казался сбитым с толку не меньше Демпси.

Обнаружив в камере хранения на бульваре Победы маленький полупустой чемоданчик, Демпси поехал на парковку у паромной пристани Стейтен-Айленда, где довольно долго сидел, наблюдая за подходящим паромом и стараясь сосредоточиться. С парома сошло полсотни пассажиров – в основном женщин с детьми, – которые направились к своим машинам или двинулись вверх по склону, в квартал, откуда он недавно бежал в панике. Когда толпа рассеялась, Демпси положил чемоданчик на сиденье рядом и сломал замки. Внутри он увидел альбом для рисования и деревянную шкатулку с дюжиной дорогих на вид ювелирных украшений. В альбом был заложен коричневый конверт с пачкой фотографий. На всех фотографиях была комната с красными стенами, очень похожая на комнату для частных вечеринок, устраивавшихся во время рейва: разбросанные на полу подушки, скатанный ковер. На бетонном полу углем был нарисован удлиненный черный овал, окруженный семью волнистыми линиями. На каждой фотографии в центре овала лежала голая девица, каждый раз новая. На нескольких снимках какой-то мужчина (тоже каждый раз новый) занимался с ней сексом. На остальных полуголый мужчина стоял и разговаривал с другими мужчинами, сидевшими на подушках. На одной из фотографий в центре овала лежала Марина. Она выглядела почти такой же, как семь лет назад, когда Демпси познакомился с ней. Никаких татуировок у нее на руках не было – только одна, на бедре. Над ней стоял Пинеро. Среди зрителей на подушках сидел Израель Лара.

Демпси бросил фотографии на сиденье и устремил немигающий взгляд в сторону причала. Под свинцовым небом паром отходил от берега, и Демпси почудилось, будто он движется вместе с ним, уплывает в спокойное, безопасное место. Он опустил голову на руль. В потоке времени образовалась зияющая пустота. Потом, в отчаянии, он снова просмотрел фотографии, но больше никого не узнал. В альбоме были портреты углем. Девять мужчин. Двое из них встречались на нескольких фотографиях. Волна горечи поднялась у Демпси в душе, и он ударил ладонью по рулю, в ярости проговорив: «Черт!Черт!» Он подавил желание еще раз взглянуть на фотографию Марины. В этом не было необходимости. Каждый миллиметр зернистой поверхности снимка отпечатался у него в памяти.

Паром отошел довольно далеко и теперь казался игрушечной лодкой, которую течение отжимало к заколдованному острову. Без небоскребов Всемирного Торгового Центра он выглядел бесполым, и Демпси невольно задумался о том, сколько еще времени понадобится, чтобы привыкнуть к новому Манхэттену. Он включил зажигание и оставил двигатель прогреваться. Не в силах придумать, чем занять время, он решил встретить Марину после занятий в школе танцев. Найти ее, в любом случае. Теперь она тоже стала частью таинственного орнамента событий.

Зазвонил мобильник. Демпси сказал:

– Слушаю.

– Привет, мачо, – сказал Пинеро. – Что новенького?

– А у тебя?

Пинеро хихикнул.

– Странные деньки наступили, верно?

– Чего тебе надо?

– Просто интересно, когда мы снова начнем бороться с преступностью.

Демпси взял с сиденья фотографию Пинеро, Марины и Лары.

– Я взял тебя за задницу, приятель.

– Что?

– Взял за задницу.

– За задницу? Подожди. Сейчас погляжу. – Потом: – Да нет! Никто у меня на заду не висит. Наверное, обознался.

– У меня есть фотография, на которой ты снят вместе с Ларой.

– Черт! То-то мне его физиономия показалась знакомой. Должно быть, из памяти вылетело.

– Я собираюсь размножить снимок и разослать копии всем заинтересованным сторонам.

– Двойной риск, Билли. В лучшем случае тебе предъявят обвинение в преступном сговоре. Тогда отправишься в паре со мной. У меня такое чувство, что до этого дело не дойдет, но все же, вероятно, нам стоит поговорить. Ты свободен сегодня вечером?

Демпси услышал насмешливые нотки в голосе Пинеро.

– Я встречался с Донной Касс.

– С Донной? Да ну! Ты ее трахнул? Она умеет показать класс. Как она поживает? Когда мы виделись с ней в последний раз, она снова катилась по наклонной. – Пинеро хихикнул. – Наркотики, знаешь ли. Эта сучка постоянно сидит на какой-нибудь дряни.

– Что ты хочешь сказать?

– Не зацикливайся, Билли. Жизнь коротка. Эй, ты все еще носишь повязку? Брось. Посмотри вокруг. Ты не видишь половины мира. Наступает заря нового дня.

После того как Пинеро повесил трубку, Демпси несколько минут сидел, вспоминая два последних случая, когда он снял повязку. В конечном счете он решил, что должен попробовать еще раз. Он осторожно приподнял повязку и посмотрел вдаль, на воду, ожидая появления тонких темных линий. Однако никаких линий не появилось. Вместо этого сгустки в левом глазу начали сокращаться, быстро сливаясь в незамысловатую фигуру, которая, когда сформировалась окончательно, превратилась в черный овал с расходящимися в разные стороны извилистыми отростками, наполовину скрытый за контурами зданий Манхэттена. Овал медленно поднимался над городом как сплюснутое солнце, вытесненное силой чудовищного давления в пепельно-серое небо из кромешной подземной тьмы.

Неподалеку от школы танцев, на углу Тридцать четвертой и Лексингтон, в кафе за овальными черными столиками беззаботно болтали жизнерадостные бизнесмены. Запотевшие окна скрывали уличную пробку, торопливо шагающих с поднятыми воротниками и опущенными головами прохожих и потемневший снег на тротуаре. Марина провела Демпси к столику у стены. Она была в белой шерстяной кепке, в свитере и в джинсах; с разрумянившимися от мороза щеками. Глядя на нее, Демпси хотел забыть и про фотографию, и про татуировку на теле Донны. Он хотел завести легкий непринужденный разговор, но когда Марина подняла на него глаза и улыбнулась, сказал:

– Я сейчас заходил к одной женщине, у которой такая же татуировка, как у тебя… на бедре.

Улыбка затрепетала и померкла.

– На бедре? Мне следует ревновать?

– Нет. Она была мертвой.

Потрясение Марины казалось неподдельным.

– Я видел фотографии, – сказал Демпси. – На одной из них ты лежишь на бетонном полу. В центре нарисованного овала, похоже послужившего образцом для твоей татуировки. И собираешься заняться сексом с Пинеро.

Марина уронила лоб в ладонь, загораживая от него глаза.

– Фотография сделана в комнате для частных вечеринок, – сказал он.

– Я знаю.

– На подушках сидят люди и смотрят.

– Я знаю, – раздраженно сказала она.

– Не хочешь рассказать мне об этом?

– Нет. А ты чем занимался все эти семь лет? Мне жаль, что ты видел снимки, но это ничего не значит.

– Не значит для кого?

– Для меня! – В голосе Марины зазвучали резкие нотки. – Разве ты никогда не хотел трахаться? Разве ты никогда не трахался с бабами, которых не любил?

Пара – за соседним столиком – придурковатый парень лет двадцати пяти в лыжном свитере и модно одетая женщина лет на десять старше – с интересом смотрела на Марину.

– Ты хочешь, чтобы я объяснила свое поведение? – спросила она. – Это сделает тебя счастливым?

– Послушай, я просто…

– Я не обиделась. И мне не стыдно. У меня поехала крыша, когда я оказалась в большом городе. Подсела на наркотики, жила немного беспорядочно.

Женщина за соседним столиком перестала обращать на них внимание, но парень все еще поглядывал на Марину.

– У Тико можно было достать дозу. Пара затяжек, и тебе на все наплевать. Он вроде как уговорил меня тогда, но решение приняла я сама. – Марина сняла шерстяную кепку и тряхнула волосами. – Тогда у меня ехала крыша, но сейчас я совсем другая. Господи, я уже почти год ни с кем не спала!

Демпси отступил:

– Не мне тебя судить.

– Да ну? – Марина откинулась назад.

– Просто я здорово расстроился. Не ожидал ничего подобного.

Она выжидающе молчала.

– Я имею в виду всю эту историю с Пинеро.

Она снова разозлилась.

– Которую ты расследуешь? По-твоему, я в ней замешана?

– Нет, но возможно, ты располагаешь полезной информацией.

– Какой?

– Позволь мне задать тебе несколько вопросов. Постарайся не заводиться. Хорошо?

После непродолжительного молчания она сказала:

– Ладно.

– Татуировка. Откуда она у тебя?

Марина раздраженно вздохнула.

– Ты не имеешь права меня допрашивать.

– Это не допрос.

– Но и не беседа о пустяках! – Она обхватила ладонями чашку. – Пинеро постоянно заигрывал со мной, все пел мне, какая я страстная, ну и все такое. Вроде как в шутку. Я знала, что он не просто шутит, но не придавала значения. Он принялся рассказывать мне про свой клуб. «Черное солнце». Как они каждую неделю принимают в клуб очередную девушку. Донимал меня своими рассказами не помню точно, как долго, но несколько месяцев подряд. Он говорил, что всем девушкам нравится. Они получают бесплатную дозу, красивую татуировку. Я все время повторяла, что это не для меня. Но потом я рассталась с парнем, который мне по-настоящему нравился, и начала попивать, покуривать. Однажды ночью я вдруг подумала – а какого черта! Вроде как восстала. Сама не знаю, против чего. Против судьбы. Бога, против себя самой. Я уже ненавидела себя. Так сказал мой психиатр. Как бы то ни было, Пинеро отвез меня в одно местечко в Грин-Пойнт, и там мне сделали татуировку. Потом мы отправились на рейв, и он здорово накачал меня. Я ничего не соображала.

– Это мог быть не простой наркотик.

– Не знаю. Мог, конечно. Помню, меня страшно возбуждали парни, наблюдавшие за мной. Я чувствовала невероятную страсть. Просто животную. Все происходящее виделось в каком-то особом свете.

– Ты помнишь, что там вообще происходило?

– Довольно смутно. Там были барабаны. Барабанный бой. Не за дверью, а в самой комнате. По-видимому, запись. Я не видела там никого с барабаном.

Над ними склонилась официантка с подносом бледно-оранжевых ломтиков, напоминавших свежеиспеченную булку, и спросила, не желают ли они попробовать «нового тыквенного печенья».

– С удовольствием, – сказал Демпси. – Спасибо.

Когда официантка отошла, Марина сказала:

– Там была статуя на стене. Похожая на африканскую.

– Ты знала, что в комнате сидел Лара?

– Парень, которого ты?… – Она осеклась с виноватым видом.

– Да. Парень, которого я застрелил. Он сидел на подушке.

– Он был там? Ты уверен?

– Могу показать снимок.

– Нет, – холодно сказала Марина.

– Вообще-то, я бы хотел, чтобы ты их посмотрела. Может, узнаешь кого-нибудь из мужчин.

Марина отпила маленький глоток капуччино.

– А что, это все как-то связано одно с другим?

– Не то слово.

– Хватит смотреть на меня косо. Если ты хочешь, чтобы я делала что-то, чего решительно не желаю делать, тебе придется убедить меня, что это важно.

Официантка с тыквенным печеньем стояла у соседнего столика. Демпси подозвал ее, взял с подноса еще один бисквит и попросил принести «американо». Пока он рассказывал Марине о последних событиях, он вдруг почувствовал, что по мере изложения фактов его подозрения подтверждаются, обнаруживая скрытую логику, о которой он до сих пор не догадывался. Он решил, что связь Марины с Пинеро не имеет особого значения. Все ее реакции казались нормальными, совершенно естественными, и у него потихоньку отлегало от сердца.

Демпси выпил две чашки кофе. Закончив, он бросил в рот последний бисквитик, принесенный официанткой вместе со второй чашкой кофе, прожевал и сказал:

– Ребята в выпечке мастера. – Он вытер губы. – Ну, как тебе моя история?

– Не знаю. Сам-то ты в это веришь?

– Да. Раз столько фрагментов набирается, значит, и головоломка должна быть. На татуировках – овал, на полу – овал. Наверняка это – черное солнце. Пока у меня нет ключа, но, возможно, сегодня вечером он появится. А сейчас мне надо, чтобы ты взглянула на снимки. – Он вытащил из кармана ветровки коричневый конверт и протянул Марине. – Если ты узнаешь кого-нибудь, я смогу потолковать с ними.

Она неохотно открыла конверт и, крепко сжав губы, принялась внимательно рассматривать фотографии одну за другой.

– Некоторые лица кажутся знакомыми, но я не уверена. – Она дошла до своей фотографии и вгляделась в нее. – Господи, да это же Лара. – Она вскинула глаза на Демпси. – Ты можешь использовать это против Пинеро?

– Это мне может боком выйти.

Он рассказал про свой телефонный разговор с Пинеро.

– По крайней мере, сделай копии, – сказала Марина.

Она просмотрела оставшиеся фотографии. Потом поднесла одну к глазам и с удивлением воскликнула:

– Кэрри! Боже мой!

– Кэрри?

– Кэрри Ланг. Я с ней дружила.

Демпси взял у нее снимок. Кэрри Ланг была пухленькой симпатичной девицей с осветленной прядью в черных волосах, с закрытыми от блаженства глазами. Мужчина, с цепочками и амулетом на груди, имел ее сзади. Голова опущена, лица не видно, но это вполне мог быть Роберт Боргезе.

– Она пропала четыре, нет, пять лет назад, – сказала Марина. – Так и не нашли.

– А где заявляли? В Бруклине?

– Она из Челси. Думаю, в Манхэттене. А что?

– Пять лет назад Пинеро работал в отделе по розыску без вести пропавших.

– Думаешь, он вел дело? Сможешь выяснить?

– Могу попытаться, но пять лет назад… Если там не всплыло ничего стоящего, материалы, скорее всего, списаны.

На улице завыли сирены. Никто, кроме Демпси, не потрудился отвлечься от своих разговоров. Он увидел, как за окнами мелькнули пожарные машины.

– Там, в комнате, – сказал он. – Влажное пятно на полу под ковром. Поначалу я думал, что они смывали кровь, поскольку нашел брызги на подушке. Думал, Пинеро убивает там женщин, приносит их в жертву. Потом узнал, что вы с Донной Касс остались в живых, и решил, что ошибся. Скорее всего они просто смывали с пола рисунок черного солнца. Сейчас я вообще ничего не понимаю. Они не всех убивают?

– Я ни минуты не чувствовала себя в опасности.

– Ну, это понятно. Ты же была под дозой и все такое. – Демпси допил кофе. – Вряд ли эти мелочи имеют значение. Все выяснится вечером.

Он откинулся на спинку стула, рассеянно скользя взглядом по сторонам. Посетители сидели за овальными столиками, напоминавшими маленькие черные солнца; и Демпси вдруг испытал приступ паранойи, представив, что все эти секретарши, менеджеры и компьютерные специалисты на самом деле исповедуют какую-то свою тайную веру, поклоняются черной плазме; и теперь, когда он случайно оказался среди них, дружно посмеиваются над его растерянностью, предвидя его печальную участь. Он сказал Марине, что должен идти. Она взяла его за руку и сказала:

– Я знаю человека, который может оказаться полезным.

– Уже почти полдень, – сказал Демпси. – Мне нужно заняться делами.

– Ты ничего не выяснишь за десять часов, и фактов у тебя почти нет.

– Именно так и ведутся расследования. Полицейские не запираются в кабинете и не пиликают на скрипке, покуда на них не снисходит озарение.

– Но ты не имеешь понятия, что происходит! Ты даже не знаешь, угрожает тебе опасность или…

– Как раз на этот счет у меня нет сомнений.

– Он сможет объяснить тебе некоторые вещи.

Демпси сдался.

– Ладно. Кто он?

– Один из моих преподавателей. По виду не скажешь, что он профессор, но Рэнди написал пару книг на эту тему. Малость с приветом, но предмет знает.

– О чем ты говоришь?

Марина переплела свои пальцы с пальцами Демпси и напустила на себя таинственный вид.

– О вуду!

Рэнди – профессор Рэндольф К. Хеклер – оказался приземистым коротышкой с носатым лицом, которое словно выглядывало с любопытством из пышного куста тронутых сединой курчавых волос и косматой неухоженной бороды. Он был в джинсах, рубашке и кожаной спортивной куртке. И с виду немного напоминал крохотную куклу-талисман, болтавшуюся на шнурке у него на шее. В его кабинете царила душная атмосфера сувенирной лавки; на стенах висели загадочные предметы из дерева, скорлупы кокосового ореха, перьев и кости, а также фотографии в рамках, являвшие образ более молодого и более худого Рэнди в сандалиях на фоне разнообразных тропических пейзажей; связки ярко раскрашенных барабанов и несколько листков пергаментной бумаги, тоже в рамках, на которых красной, черной и зеленой пастелью были нарисованы причудливые символические изображения. На письменном столе возвышались неустойчивые стопки книг, грозившие обрушиться на компьютер и маленький круглый аквариум, в котором сидела одинокая черепаха.

– Привет, пропащая душа. Где тебя носило? – произнес профессор, увидев в дверях Марину. При виде Демпси он прищурился и ничего не сказал. А когда Демпси по просьбе Марины поведал свою историю, Рэнди снова повернулся к ней: – Он это серьезно?

– Спасибо, что уделили мне время, – проговорил Демпси, вставая.

– Не принимайте близко к сердцу. Если вы приходите ко мне с таким рассказом, я имею право на сомнение.

Марина подалась к Рэнди, навалившись грудью на стол.

– Побойся бога, он полицейский. Он не станет сочинять такого вздора.

– В любом другом случае я бы с тобой согласился. Полицейские не одарены богатым воображением. Но я читаю газеты. Воображение офицера Демпси расстроено самым прискорбным образом.

– Детектива, – поправил Демпси, а потом обратился к Марине: – Пойдем. С меня довольно.

– Нет, погодите. – Рэнди откинулся на спинку кресла и положил ноги на верблюжье седло. – В вашем рассказе, детектив, есть интересные детали. Чего вы от меня хотите?

– Я же сказала! – воскликнула Марина. – Мы хотим, чтобы ты помог нам разобраться, что к чему.

– В плане вуду, я правильно понял?

– А кто у нас эксперт? – с едким сарказмом заметила Марина.

Рэнди скрестил ноги и сцепил руки на затылке.

– Суть происходящего представляется совершенно очевидной. Вы оказались в центре борьбы за власть между сантерианским храмом и общиной Шанго. Самое интересное здесь – все, что касается черного солнца. Я еще ни разу не слышал, чтобы этот ритуал проводился в действительности.

– Вы знаете о черном солнце? – Демпси сел.

– О да. Это древняя легенда. До сих пор я считал, что это всего лишь легенда, но теперь… – Он вытянул вперед руку и включил компьютер. – Время от времени – нечасто – один из богов становится уязвимым. Его могут сместить. Олудамару, Верховному Существу, и всем прочим такое не грозит. Но Олукуну, богу-воителю, приходится принимать вызов.

– Вызов от кого? – спросила Марина.

– Черное солнце – это божество в потенции, коли угодно. Оно бросает вызов, вселяясь в человека, которого считает достойным, и потом вступает в борьбу с другим человеком, одержимым Олукуном. Такого рода одержимость не похожа на обычную, поскольку здесь бог не обладает полной властью над человеком, в которого вселился. Бог здесь скорее похож на попутчика, дремлющего на пассажирском сиденье. Он готов прийти на помощь своему избраннику, коли он попадет в беду. – Рэнди ткнул пальцем в клавишу, и послышался тихий гудок модема. – Если верх берет Олукун, все остается по-прежнему. Черное солнце уходит в забвение. Если верх берет черное солнце, оно становится Олукуном. Новой ипостасью божества. Я читал тексты, в которых божество в новом воплощении описывается как более неистовое и деятельное. – Рэнди нажал клавишу. – Бросающее вызов божество и Олукун сражаются, как люди в мире людей. Но поскольку черное солнце только претендует на власть, а Олукун, в силу своего высокого положения, заведомо обладает преимуществом, они ведут борьбу в мире, который обрел бы реальное существование в случае победы черного солнца. – Рэнди ухмыльнулся. – Конечно, бросающее вызов божество тоже является Олукуном, пусть и в другой ипостаси. Вероятно, оно просто менее опытно.

Окончательно зашедший в тупик Демпси почувствовал себя сродни черепахе в аквариуме.

– Это чрезвычайно интересная легенда. Довольно замысловатая. В духе юнговских теорий. Ага, вот оно! – Рэнди развернул монитор, чтобы они могли видеть экран. На экране была какая-то статья с изображением черного солнца над заголовком. – Вы такой рисунок видели? На полу, в татуировках?

Марина кивнула.

– Ну а дальше что? – спросил Демпси.

– Я могу лишь строить гипотезы, – сказал Рэнди. – Но ваш рассказ наводит на мысль, что Пинеро и Лара вызывали черное солнце и поссорились. Вероятно, каждый из них хотел, чтобы божество вселилось в него. Пинеро выиграл, и Лара отправился за поддержкой в сантерианский храм, чтобы снова выступить против Пинеро. Тот факт, что он разыскал Сару Пичардо, может свидетельствовать о том, что он хотел поддержать Олукуна. Вряд ли Сара держалась с вами столь любезно без всяких причин. Судя по ее поведению, она считает вас преемником Лары. Она направила вас на самостоятельные поиски знания. Это обычная практика в подобных случаях.

– Что значит «обычная практика»? – спросил Демпси. – Вы сказали, что черное солнце… ну, проявляется редко.

– Нечасто. Я сказал «нечасто». Если оно вообще проявляется. Но существует ряд причин, по которым того или иного человека готовят стать сосудом для божества. – Рэнди развернул монитор обратно и забегал пальцами по клавиатуре. – Все это, конечно, метафорическое выражение происходящего. Конфликт между Шанго и церковью Лукуми Бабалу Ай требует метафоры, чтобы казаться более значительным, чем он есть на самом деле. Они хотят видеть в этом борьбу космических сил. Во всяком случае, именно так можно интерпретировать положение вещей.

– Значит, так ты считаешь? – спросила Марина.

– По сути, ты спрашиваешь меня, верю ли я в вуду. Ну, во-первых, вуду вполне состоятельна в качестве религии. Она утоляет духовную жажду великого множества людей. Я своими глазами видел случаи исцеления и ряд чудесных явлений, которым не могу дать рационального объяснения. Я бы сказал, что в отдельных случаях она также действует на уровне подсознания. Либо сила внушения недооценивается, либо вуду – действительно мощная штука. Но вот в пантеон трудно поверить. Вуду – синкретическая религия, созданная черными рабами. Нигерийский анимизм, помноженный на христианский мистицизм. Можно предположить, что базовые принципы данной религии представляют собой форму адаптации. С другой стороны, божества здесь являются воплощениями непостижимых сил. Им самим, конечно, наплевать, что они сменяют друг друга и называются разными именами. – Профессор перевел взгляд на Демпси. – Позвольте мне задать вам пару вопросов, детектив. После стрельбы, когда Лара упал, вы подходили к телу?

– Да. Мы с Хейли подошли, чтобы проверить, жив ли он.

– Он был жив?

– Чуть дышал.

– Он сказал что-нибудь?

– Пытался. Я не разобрал слов.

– А когда у вас начались проблемы с глазом?

– Незадолго до судебного процесса.

– То есть через несколько месяцев после инцидента.

– Ну… в общем, да.

Рэнди снова откинулся на спинку кресла, для пущей выразительности покручивая в воздухе указательным пальцем правой руки.

– Внутренняя логика вашей истории очевидна. Возможно, она является чистой воды вымыслом. Возможно, вы случайно оказались в центре борьбы за власть и теперь используете данное обстоятельство с целью найти себе оправдание. Люди мастерски искажают реальность в стремлении доказать свою невиновность. Но большинство известных мне историй не укладывается в рамки теории. Они слишком несуразные. А под вашу историю я могу подвести теорию, без проблем. Здесь все увязывается. Вы знаете, почему Пинеро хотел убить Лару?

– Они поссорились, – сказала Марина.

– Это ускорило ход событий, но еще не могло быть мотивом. Предположим, Лара и Пинеро борются за первенство в своей церкви. Когда Пинеро одерживает верх, Лара идет к Саре Пичардо. Поддержка сильного мамбо очень важна для человека, собирающегося вовлечь в борьбу бога. Он по-прежнему хочет победить, и для него нет разницы, к какому божеству обратиться. А может, и есть. Возможно, Лара потерял веру в черное солнце. Возможно, он узнал нечто такое, что ему не понравилось. Разумеется, он хочет отомстить Пинеро. Теперь Пинеро, хотя и одержавший верх над соперником на ближней дистанции, видит в Ларе опасного врага, предавшегося Олукуну. Он предпочел бы сражаться с человеком, менее подготовленным. Поэтому он убивает Лару. – Профессор наставил палец на Демпси. – Последователь вуду сказал бы, что вы оказались вовлеченным в эту историю, поскольку перед смертью Лара, за неимением другого выбора, передал вам нечто. Возможно, вам и второму детективу. Детективу Хейли. Я говорю о силе, пребывавшей в Ларе. Теперь Пинеро счастлив. Его противником станет человек неподготовленный. Человек, который даже не верит в то, что должно произойти.

Демпси пренебрежительно фыркнул.

Рэнди смотрел на него без всякого выражения.

– Бред какой-то! – воскликнул Демпси. – В меня вселился Олукун? Да бросьте!

– Если вы считаете это бредом, почему вы сидите здесь?

– Предположим, Билли никуда не пойдет сегодня вечером, – сказала Марина. – Тогда он будет в безопасности?

– Если он решит бежать, ему следует бежать далеко. Пинеро непременно попытается добраться до мистера детектива, покуда тот будет оставаться в пределах досягаемости. Судя по всему, Пинеро – ревностный приверженец своей религии и верит слепо. Он чувствует связь с черным солнцем. Возможно, это объясняет, почему он проводит свои ритуалы. Каждый из богов имеет определенные черты. Барон Самди любит подношения в виде сигар и рома. Эрцули нравится перламутр и голубой цвет. Черное солнце, вероятно, имеет слабость до крови и секса. – Рэнди опять наставил палец на Демпси. – Бред это или нет, но даже если вы не появитесь в церкви, Пинеро все равно будет нужен соперник. Он попытается убить вас и перенести силу, в вас пребывающую, в другого человека, которого считает слабым. Если он преуспеет в своей попытке, Олукун обратит свой взор еще на кого-нибудь.

– Тебе следует немедленно покинуть город! – Марина положила ладонь на руку Демпси.

– Возможно, Пинеро не самая серьезная проблема, – сказал Рэнди. – Сара вызвалась помочь вам. Следовательно, она считает, что вы вполне устраиваете Олукуна. Она тоже захочет удержать вас здесь. Полагаю, она следит за всеми вашими поступками.

Отчасти из желания отвлечься, отчасти потому, что черепаха уставилась на него из-за стекла, Демпси побарабанил пальцами по аквариуму.

– Вы сказали «борьба за власть». Что это значит?

– В Бразилии, где кандомбле широко практикуется и церковь официально признана, вуду считается одной из основных религий. Жрецы выступают по телевидению. Проводятся открытые ритуалы. Но в большинстве других стран эти общины стоят особняком. Во-первых, они не пропагандируют свою веру. В известном смысле они до сих пор считают себя тайным обществом. Это пережиток эпохи рабовладения, когда им приходилось совершать свои ритуалы втайне. Вы приходите к ним, если сами пожелаете. Поэтому возможности роста у них ограничены, и если одна община начинает набирать силу, привлекая в свои ряды приверженцев из других общин, в итоге вы получаете борьбу за власть. Полагаю, сейчас культ черного солнца привлекает людей из разных нью-йоркских общин. Сара Пичардо, скорее всего, скажет, что такое происходит потому, что близится пришествие черного светила. – Он улыбнулся. – А кто знает?

Воинственно подняв голову, черепаха поползла в сторону Демпси.

– И что же мне делать? – спросил он.

– В данном случае вам следует слушаться интуиции, детектив. Но похоже, вы оказались в сложном положении. Вы располагаете уликами, но не можете использовать их против Пинеро без вреда для себя. У вас есть веские основания предполагать, что за вами следят. Бежать не имеет смысла. Остается лишь прибегнуть к помощи Сары Пичардо. Она передаст вам свою силу. – Рэнди положил локти на стол. – Не могу вам ничего посоветовать, но, если вы пойдете к Саре, я, пожалуй, составлю вам компанию сегодня вечером и барабан прихвачу.

– Хотите помочь?

– Я сам состою в церкви Лукуми Бабалу. Мой барабан придаст вам дополнительную энергию. Положитесь на меня. Здесь все дело в энергии.

Демпси взглянул на Марину, которая теребила пальцами переплет одной из лежавших на столе книг, а потом снова перевел глаза на Рэнди.

– Мне показалось, ты не веришь в эту чушь.

– Я не говорил ничего подобного.

– Ты сказал, что в это трудно поверить.

– Есть вещи, в которые трудно поверить. Как по-твоему, сколько из людей, верящих в святого Иоанна или святого Патрика, принимают на веру все положения доктрины? Но какая-то сила движет ими. Они читают молитвы, ходят на исповедь. Они хотят верить. Так и со мной.

– Нет, Рэнди. Это просто любопытство, – сказала Марина. – Ты хочешь узнать, что произойдет сегодня вечером.

– Само собой. Такая уж у меня работа. Но я не стал бы ввязываться в эту историю, если бы не относился ко всему на полном серьезе. А это – очень серьезно. Это вуду.

– А у меня это в голове не укладывается, – сказал Демпси.

– Я дам вам совет, – сказал Рэнди. – Вы располагаете достаточным количеством фактов, чтобы прийти к определенным выводам. Но если вы собираетесь вечером в церковь, вам следует подготовиться и успокоиться. Чем спокойнее вы будете, тем полнее в вас воплотится бог.

– Я спокоен.

– Нет еще. – Рэнди взглянул на Марину. – Ты улавливаешь мысль?

– А то! – сказала она.

Рэнди снова резко развернулся к Демпси.

– На вашем месте я бы предоставил прекрасной дочери Йемании привести вас в чувство и успокоить. Отстранитесь от всего происходящего на время. Отрешитесь от мыслей.

– Дочь Йемании?… – Демпси, уже перегруженный информацией, не хотел ничего больше знать.

– Спросите у нее, – сказал Рэнди. – Она слушала мои лекции.

– Сравнительное религиоведение. – Марина опустила голову, нацепила на макушку шерстяную кепку и прихлопнула ее ладонью. – Полный курс.

Демпси тонул в постели, глубоко погружаясь под лоскутное одеяло, путаясь в прохладных простынях, увязая в мягких подушках, глядя затуманенным взглядом на Марину, которая размеренно двигалась над ним, похожая на бирманского идола, тонкая и бледная, со своим широким печальным ртом и тренированными мускулами танцовщицы. Наслаждение нарастало в нем с сонной медлительностью, будто он постепенно погружался в теплую ванну, отрешившись от всех навязчивых мыслей, и наконец утонул, растворился в мягком свечении на неопределенное время. Наконец он вынырнул на поверхность, вернулся к действительности. Марина распростерлась рядом, натянув на голову обоим одеяло, под которым царила теплая уютная тишина, нарушаемая лишь дыханием. Она тесно прильнула к нему, и он почувствовал удары ее сердца. Демпси не смел заговорить, покуда она не пошевелится. Марина издала еле слышный звук, легко двинулась, и он тихо сказал: «Эй!» Она прошептала «ш-ш-ш!» и прижалась к нему крепче. Через несколько секунд она пролепетала:

– Иногда мне не хочется разговаривать.

– Засыпаешь?

– Угу.

Демпси выскользнул из-под одеяла.

– Ты куда? – сонным голосом спросила она.

– В гостиную.

– Тебе хорошо?

– Я чувствую себя потрясающе. – Он натянул брюки. – Должно быть, все дело в прекрасной дочери Йемании.

Марина закрыла глаза.

– Разбуди меня через двадцать минут, ладно?

Демпси поцеловал ее, взял свою рубашку, пошел на кухню, открыл бутылку воды и жадно отпил несколько глотков. В гостиной он присел на диван, застегивая рубашку, и уставился в свинцовое небо за окном. Он до сих пор чувствовал запах Марининой кожи. По улице с пронзительными криками пробежали дети. Демпси подошел к окну, разделенному на неровные острые секции тенью кленовых веток. На углу трое великовозрастных балбесов в поношенных спортивных костюмах играючи наносили друг другу замедленные удары. Когда проезжающий мимо автомобиль сбавлял скорость, самый низенький из парней кривлялся перед водителем, задирал рубашку и потирал живот.

Развлекался вовсю.

Две проститутки в потертых крашеных шубках нетвердо шли по обледенелому тротуару, напоминая попугайчиков, с трудом удерживающих равновесие на жердочке. Парни поманили девиц рукой; проститутки посовещались; потом две группы на мгновение смешались – деньги, товар, деньги, – и проститутки, взяв две дозы, направились в страну грез. Парни на углу по-прежнему месили воздух руками. Все походило на главу романа, который никто никогда не станет читать. Порой отец Демпси пускался в воспоминания о старых добрых временах в Нью-Йорке. Город Удачи. Мэр Джон Как-там-его… Если верить обитателям Манхэттена или Бруклина, Нью-Йорк действительно превращался в Город Удачи, покруче Лас-Вегаса. Возможно, это и есть будущее. Но Демпси считал, что в таком мире еще больше зла, чем в старом. Раньше оно просто скрывалось за дверьми директорских кабинетов и пряталось по углам. Каждый год он проводил отпуск в Гондурасе, в настоящем медвежьем углу. Никому не известном, никому не интересном. И каждый год находил страну все более и более выпотрошенной преступлениями, секс-туризмом, СПИДом, наркотиками, хулиганством. Мы привыкли думать о глобальной угрозе, а зло – рядом, за дверью. Возможно, все дело в республиканцах, а возможно, в воле Божьей. Или так устроен мир. Зло прилично одето, ходит с поднятой головой и раздает визитные карточки на светских приемах. Если не верите, спросите людей, которые живут в Истсайде, Джорджтауне, Форт-Вашингтоне. Детективов и уличных мальчишек. Какое бы зло ни сулило пришествие черного солнца, Демпси считал, что намного хуже, чем сейчас, не будет.

Он отвернулся от окна и огляделся по сторонам, прочитал названия на корешках книг, внимательно рассмотрел одну из программок танцевального вечера, с удовольствием обнаружив на ней имя Марины. На сердце у него было удивительно легко. Всякий раз, когда он возвращался мыслями к Саре Пичардо или Пинеро, они словно ускользали прочь. Демпси совершенно не чувствовал страха и задался вопросом, не означает ли это, что он, сам того не ведая, принял решение. Он не собирался бежать. В конце концов, куда бежать-то? Джерси не далеко, а «далеко» не вариант. Демпси прилег на диван и полистал журнал. Удивительно, какое применение можно найти картонным трубкам, на которые наматывается туалетная бумага. В моду снова входили испанские кружева на подвенечных платьях. Он прочитал половину статьи под названием «Девять способов доставить себе удовольствие». Способ номер четыре показался довольно сложным. Он услышал телефонный звонок и узнал свой мобильник, оставшийся в кармане куртки. Он схватил трубку после третьего звонка и сказал:

– Да, Демпси.

– Фил Паоли, приятель. Мне пора валить домой. Тебя интересуют результаты?

– Ох, черт! Да. Извини. Совсем забыл.

– Забыл? А я тут вкалывал, чтобы успеть все сделать сегодня.

– Молодец! Ну, что там?

– Ничего неожиданного. Экстази и марихуана. Амфетамины и одна странная трава… пиония.

Демпси попытался увязать этот факт с остальными.

– Ты меня слушаешь? – спросил Паоли.

– Да.

– Это спазмолитик.

– Я знаю.

– Она была загружена под завязку. Должно быть, съела целый куст.

– Речь идет о смертельной дозе?

– Нет, но девушка находилась в страшно расслабленном состоянии.

– Понятно. Ладно, спасибо. Я твой должник.

– В который раз. Будь я за стойкой, закрыл бы твой счет еще с Рождества.

– Тебе воздастся на небесах, Фил.

– Только на это и уповаю.

Демпси бросил трубку на диван и вернулся к окну. Трое парней все еще стояли на углу. К ним подошли еще двое, остановились поболтать. Мысль, что он сам наглотался пионии и оттого совершенно спокоен, бередила Демпси, но не настолько, чтобы вызвать у него желание что-нибудь предпринять по этому поводу.

В гостиную вошла Марина, одетая в шорты и темно-бордовый свитер, со стаканом яблочного сока в руке.

– Кто-то звонил?

– Да, по работе.

Она уселась на диван, поджала под себя ноги и внимательно посмотрела на Демпси.

– Мне понравилось любить тебя.

– Честно?

Она шутливо замахнулась на него журналом, валявшимся на диване.

– Мне тоже, – сказал Демпси. – Это было здорово.

– Здорово? – задумчиво повторила она, словно не понимая значения слова.

– Да, я чувствовал себя… ну… здорово, спокойно. Не думал обо всей этой дикой истории.

Марина отпила пару глотков из стакана.

– Полагаю, именно это и определяется словом «здорово»?

– Может, я неверно выразился.

Она вытянула вперед ноги, пошевелила пальцами.

– А ты помнишь, что ты мне говорил тогда, в лодочном домике?

– Наверное, я слишком долго не вспоминал тот день. – Демпси присел на ручку дивана, погладил Марину по ноге.

Она отпила еще глоток и поставила стакан на столик.

– Я тоже считаю, что все было здорово.

– Ты думаешь, я нарочно не хочу вспомнить?

– Нет, но нужно удерживать равновесие. Я не хочу отдавать больше, чем беру. В любом случае… – Она снова поставила стакан на столик. – Для подобных разговоров еще слишком рано. Я просто проверяю температуру.

– В твоем журнале есть статья на эту тему. «Как измерить температуру любви вашего партнера».

– Ты даже не вздрогнул, когда сказал «любовь».

– А почему я должен вздрагивать?

– Смотри! – Она порывисто подалась к нему, вытянув вперед руки; на лице у нее отразилось разочарование, когда он не отреагировал.

– Ты меня напугала, правда, – сказал Демпси. – Просто, когда я такой усталый, у меня рефлексы заторможены.

– Это хорошо. Я хочу, чтобы ты меня немножко побаивался.

Тесная связь, установившаяся между ними раньше, упрочилась, и несколько мгновений в словах не было необходимости. Марина подтянула колени к груди, положила на них подбородок и сказала:

– Я собираюсь приготовить жареный бекон с сыром. Хочешь?

– Ужасно.

– Побольше?

– Еще лучше.

Марина допила сок, встала с дивана и направилась на кухню. Демпси еще с минуту смотрел на улицу, но, когда увидел, как между парнями на углу и пассажиром в черном «SUV» завязывается перебранка, тоже ушел на кухню, где Марина жарила бекон, и встал за ней, обняв обеими руками за талию. Она игриво потерлась о него и велела сесть, иначе она обожжется. Демпси сел на стул у кухонного стола. Над плитой висели часы с котятами на циферблате. Марина принялась рассказывать про свою школу танцев, о предстоящем выпускном спектакле по аристофановским «Облакам». Окутанный мерно тикающим кухонным теплом, Демпси отвечал односложно, время от времени подкрепляя свои слова взмахом руки и глядя на стройные ноги подружки. Ему понравилось, что она сказала «любовь». Элиза обычно говорила «секс», словно желая таким образом доказать свою зрелость.

Марина поставила на стол бутерброды и молоко. Памятуя о ее словах насчет необходимости соблюдать равновесие, Демпси почувствовал желание нарушить его и, забыв об обычной своей сдержанности, сказал:

– Знаешь, что меня поразило в тебе? Сила, которую я в тебе увидел, когда ты танцевала. Она словно изливалась из тебя.

– Как по-твоему, что это было… что ты видел?

– Не знаю. Нечто желающее дать знать о своем присутствии.

– Странно, что нам приходится говорить, – сказала она после непродолжительной паузы. – Мне кажется, мы узнали бы друг о друге больше, если бы молчали сейчас. Людям всегда приходится говорить, и это хорошо… мне приятно тебя слушать. Возможно даже, иногда слова необходимы. Но когда ты говоришь, тебе постоянно нужно думать, что и как сказать, и ты отчасти теряешь связь с другим человеком.

– Ты всегда все так анализируешь?

Марина едва заметно улыбнулась.

– Я помню, что мне больше всего понравилось в тебе. Ты самым милым образом поддразнивал меня. Я терпеть не могу, когда меня поддразнивают, но у тебя это здорово получалось.

– Ну и кто теперь облекает чувства в слова?

– Надо полагать, я. Ты меня понимаешь? Кончиком указательного пальца она легко провела по костяшкам его пальцев. Котенок на часах жалобно промяукал пять раз. Они оба разом взглянули на часы, в явном смущении, словно чувствуя необходимость отдохнуть друг от друга.

– Думаю, я должен пойти в церковь сегодня, – сказал Демпси. – Я не уеду из Нью-Йорка, и я не стану доставать Пинеро. Я не хочу проходить через еще одно расследование. Эти полгода меня просто вымотали. Пресса. Юристы. Хватит!

– Если бы я была рядом, тебе было бы легче? Демпси сжал ее руку:

– Я не верю во все эти ритуалы. В конце концов, выбор за мной.

– Ты ведь знаешь, что Пинеро попытается убить тебя.

– Ну, это не так просто. Я сижу в одном месте, он находится где-то в другом – и мы собираемся убить друг друга? Так, что ли? Возможно, этот номер и пройдет. Коли так… – Демпси вытер губы, смял салфетку, – … ну и ладно. Я не хотел убивать Лару. Я никогда не хотел никого убивать. Но я могу. Тем более Пинеро. Он не из тех, на кого у меня не поднимется рука.

Демпси снова почувствовал тяжесть на сердце. Казалось, привкус слов осел у него в горле, отчего и голос зазвучал хрипло.

– Я не изображаю тут крутого парня… крутого полицейского. Просто говорю как есть.

Он попытался прочитать мысли Марины; они мелькали у нее в глазах и исчезали, словно рыбки в стремительном потоке. Однако он почти физически ощущал исходящие от нее волны тревоги и знал, что сейчас тревога является бурным потоком, в котором носятся ее мысли.

– Это слишком опасно, – еле слышно проговорила она и погладила Демпси по руке, пристально глядя на свои пальцы, словно приводя их в движение взглядом. – Лучше уйти.

Он почувствовал желание признаться во всем, рассказать, какие вещи ему приходилось делать; как Пинеро заморочил ему голову, заставив поверить в необходимость подобных вещей, и как это исподволь изменило его; объяснить, что, возможно, он должен поквитаться с Пинеро, что это единственный способ освободиться от прошлого, – но обвинить во всем Пинеро было слишком легко, и он не хотел вдаваться в вопрос о своей личной ответственности. Демпси положил ладонь Марине на затылок и притянул ее к себе. На душе у него стало легко и спокойно. – Мне нужно остаться, – сказал он.

Зажатая между мелочной лавкой и бакалейным магазинчиком на углу Сто шестьдесят пятой улицы, церковь Лукуми Бабалу Ай, с затемненными окнами и желтым оштукатуренным фасадом, в синих, красных и коричневых арабесках, напоминала скорее дешевый бар, нежели место, куда стянуты силы, призванные решить судьбу богов вуду, судьбу города, мира и, если следовать логике, – всей вселенной. Несколько заведений в квартале еще оставались открытыми, и, несмотря на холод, мужчины, лениво прохаживались у машин, стояли под навесами в островках света, курили, поддразнивали двух молоденьких продавщиц, торопливым шагом проходивших по улице, и всем своим видом являли картину жизнерадостного деревенского добродушия; но двумя кварталами дальше вздымались грязно-желтые шестнадцатиэтажные здания с осыпавшейся с фасадов плиткой и провалами окон. Фонари там не горели, автомобили не ездили, прохожие не ходили, и окутанная тьмой улица, казалось, уводила прямиком в царство забвения. Глядя в темноту, Демпси испытал такое ощущение, будто у него перед глазами поставили экран с видом унылого городского пейзажа, заслонив от взора нечто важное.

Сгорбленный чернокожий старичок, ростом с ребенка, одетый в белые штаны и поношенный старомодный пиджак, под которым виднелась голая костлявая грудь, приветствовал Демпси и Марину у дверей церкви на таком ломаном английском, что они не могли понять, чего ему от них нужно, пока он не взял Демпси за руку и не провел за собой в просторное помещение в глубине здания. Побеленные стены, потолок и пол здесь были украшены сотнями символических изображений, похожих на нарисованные на обрывках пергамента в кабинете Рэнди. Красные, зеленые и черные фигуры, порой не более сложные, чем след куриной лапы. Демпси с Мариной словно оказались в коробке, обернутой вывернутой наизнанку подарочной бумагой, так что весь узор можно было рассмотреть изнутри. Вдоль стен стояло с полсотни стульев, половина которых была занята мужчинами и женщинами испанского происхождения, сидевшими небольшими группами. Женщины – в большинстве средних лет, полные – были в белых платьях, а мужчины в рубахах и темных широких штанах. Они проявили неподдельный интерес к Демпси, бросая на него взгляды и перешептываясь. Несколько мужчин сидели на полу, зажав коленями барабаны. Среди них был и Рэнди. Он поприветствовал Марину и Демпси взмахом руки; три средних пальца у него на обеих руках были связаны вместе. В центре помещения стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, а на нем – окруженная блюдами с курицей и рисом, дольками апельсина, ломтиками манго, ананаса и ворохами красных цветов – возвышалась установленная на пьедестале белоглазая деревянная статуя, которую Демпси видел в лавке лекарственных трав. Из-под стола доносился сильный неприятный запах, и Демпси заметил тараканов, суетливо бегающих по пище.

Вскоре в зал вошла Сара Пичардо – в белом платье и наброшенном на волосы белом платке, испещренном теми же символическими знаками; она кивнула Демпси и показала им с Мариной место у стола. Старик торопливо протянул Демпси чашку с темной жидкостью. Слегка помешкав, Демпси взял у него из рук чашку с тепловатым отваром пионии. Старик жестом велел выпить и довольно хмыкнул, когда Демпси сделал несколько глотков. Через несколько минут в душе у него стало нарастать смирение. Порожденное не унынием и не испугом, а просто сознанием, что он совершенно не контролирует ситуацию и потому вполне может прогнать все свои страхи. Живая испанская речь; барабанщики, выстукивающие пальцами нервную дробь на своих барабанах; нахмуренный бог на своем усыпанном цветами постаменте; Сара Пичардо, похожая в своем белом, украшенном символическими изображениями платье на существо, созданное из той же материи, что и храм, в котором она исполняла обязанности верховной жрицы, – все это словно обволакивало Демпси, неумолимо растворяло в своей субстанции, и вскоре он почувствовал себя спокойно, будто задремал в горячей ванне. Он вспомнил упоминание Паоли о действии большой дозы пионии и решил, что чувство блаженной расслабленности вызвано выпитым настоем. Его внимание привлекла статуя Олукуна. Он представил такую же статую, только высотой в несколько сотен футов, возвышающуюся над сказочным городом, и себя самого, бродящего по улицам, затененным огромными цветами. Представил медную лампу над кованым трактирным столиком, блюдо риса с цыпленком. Сара Пичардо подошла к нему и спросила:

– Не страшно? – Демпси улыбнулся. – Слушай меня, – сказала она. Слова отдавались эхом, постепенно замирающим вдали. Слушай меня, слушай меня, слушай меня…

– Слушаю, – сказал он.

– Через меня ты воссоединишься с Олукуном, – сказала она. – Ты исчезнешь, а потом вновь вернешься к действительности. Олукун будет дремать в тебе. Наполнять тебя своей силой. Но победу ты одержишь не силой бога. Ты должен соблюдать осторожность. Ты понял?

Демпси слышал барабаны. Ритмичный барабанный бой. Тихий шум дождевых капель в голове.

– Да, – сказал он. – Я понял.

– Твой противник знает больше, чем ты, но мы будем наблюдать за тобой и помогать тебе.

– Помогать… да. – Демпси с трудом ворочал языком.

Сара Пичардо сняла повязку у него с глаза, и он увидел мушку – вытянутую в одну тонкую нить с выпуклым шаром посередине, который скользил по ней медленно, словно спутник по орбите, и исчез за пределами поля зрения, в то время как в центре нить задрожала, раздулась, отдельные клетки, группируясь, начали сливаться друг с другом. При виде этого зрелища Демпси на миг испытал удовольствие, какое доставляет мужчине вид собственного шрама, который нравится трогать женщинам.

– Но у тебя есть преимущество, – продолжала Сара Пичардо. – Ты знаешь, какими приемами пользуется твой соперник. Ты его понимаешь.

Демпси ждал, когда мушка распадется на линии, сложится в некий рисунок, предвещающий последующие события; но она просто маячила перед ним, похожая на растекшееся по сковородке яйцо с дрожащими краями.

– Он думает, что изучил тебя, но он не знает, что именно Олукун прозрел в твоем сердце. Он будет самоуверен. Воспользуйся этим.

Лицо Сары Пичардо выражало напряженную волю, не окрашенную ни тревогой, ни сочувствием. Пристальный, немигающий взгляд животного. Когда женщина резко повернулась, белая узорчатая юбка вихрем завилась вокруг ее ног, и показалось, будто она поднимается в стремительном вращении над разрисованным белым полом, обретая новую форму, словно глина на гончарном кругу.

Марина взяла Демпси за подбородок, повернула его лицо к себе:

– Как ты себя чувствуешь?

– Неважно. Настой здорово дал по мозгам. – Он не мог сосредоточить взгляд. Черты Марины расплывались, распадались, и он видел то утолок рта, то зрачок, то кончик подбородка.

– Все в порядке, – сказала она. – Ты в полном порядке.

– Уверена?

Она наклонилась, кивая, и прижалась лбом ко лбу Демпси.

Ритм барабанного боя становился все настойчивее, и Сара Пичардо вышагивала по кругу, время от времени встряхивая головой и останавливаясь, чтобы выкрикнуть несколько слов по-испански, на разные голоса; и Демпси внезапно осознал, что ритуал уже совершается, что он возник из простых разговоров примерно таким же непостижимым образом, как завивающаяся вокруг коленей юбка Сары вдруг словно выросла из пола подобием глиняного сосуда на гончарном кругу, как барабанный бой, который вдруг зазвучал громко, настойчиво, властно. И он подумал, как это должно быть естественно, когда жизнь сама собой претворяется в ритуал, вместо того чтобы оставаться замкнутой в каменном храме мыслей о боге, словно бог в своем величии настолько от вас далек, что вам требуется космических размеров церковь, чтобы соприкоснуться с ним.

Толстый усатый мужчина с лысиной вдруг резко вскочил на ноги, словно марионетка, приведенная в движение рывком незримой нити. Остальные последовали его примеру. Кресло, на котором сидел Демпси, казалось, меняет размеры, становится то слишком низким, то слишком высоким. На лбу у него выступил пот, грудь болезненно стеснилась. Барабаны выбивали дикие ритмы: то удары слоновьего сердца, то прыжок обезьяны; и Демпси никак не мог сосредоточиться. Голова у него резко дернулась в сторону, словно от электрического разряда, и комната предстала перед ним в виде ряда разрозненных, быстро сменяющих друг друга кадров. Ворох цветов; белый потолок; ручка кресла; смуглая пуэрториканка, вразвалку идущая на полусогнутых ногах и мерно выбрасывающая перед собой руки с растопыренными пальцами; Сара Пичардо, обнаженная по пояс, с блестящей от пота кожей, подхватывающая снизу ладонями свои груди и выставляющая их навстречу довольному божку на усыпанном цветами столе, резко прыгающая вперед и снова отскакивающая назад, в попытке соблазнить и возбудить идола. Пот заливал Демпси глаза. Очертания мушки дрожали, как паутина под тяжестью слишком большого паука. Он вдруг понял, что ходит по комнате. Сгорбленный чернокожий старичок нацепил котелок, раскурил сигару и стучал каблуками в пол. Стройная бледнокожая женщина налетела на Демпси и отпрянула с искаженным от страха лицом. Марина? Он снова увидел ее. Она танцевала, но не с обычной своей грациозностью. Шатко ходила кругами, порывисто хватала воздух скрюченными пальцами. Ну и местечко, подумал он. Сумасшедший дом. Больных не лечат, лекарств нет. Ему нужен воздух, решил он. Свежий воздух и тишина. Демпси резко развернулся, ища взглядом дверь. Никакой двери позади не было. Только белые стены, разрисованные замысловатыми извилистыми линиями. Горячая волна, вдруг возникшая в области таза, прокатилась вдоль позвоночника, и у него подкосились ноги. Он покачнулся и схватился за край стола. Затуманенным взором он увидел таракана, торопливо ползущего между цветов по уводящей во тьму улице. Демпси хотел пойти за ним в трактир, посидеть там с рассудительными насекомыми, которые курят кальяны, обсуждая населенный всевозможными демонами внешний мир. Еще одна мощная волна накатила на него. Он судорожно вцепился в край стола, нависая над ним всем телом. Перламутровые глаза статуи быстро вращались, источая белую струю тумана, тесно обволакивающую Демпси. Барабаны громко застучали в одном навязчивом ритме, своим грохотом подавляя все мысли, увлекая его все глубже в беспросветную бездну. Туман клубился, становился плотнее. Что-то плохое должно было вот-вот произойти. Демпси физически ощущал, как туман сгущается вокруг него. Белое облако сжималось, норовя войти в его тело. Чудовищным усилием он заставил себя выпрямиться, потом резко подался вперед и увидел свои руки, судорожно хватающие тарелку. Ослабевшей рукой он попытался отстранить статую, полагая, что именно она является источником таинственной силы, убивающей его. Пальцы Демпси бессильно скользнули по пьедесталу. Его поглотила белая тьма.

Когда Демпси вышел из дверей церкви в зимнюю ночь, он внезапно припомнил тот момент, когда, будто отделившись от своего тела и сильно сжавшись, он смотрел снизу вверх на себя самого, с искаженным от ужаса лицом, с усыпанными бисеринками пота лбом, с налитыми кровью стеклянными глазами. Если это было воспоминанием, то сейчас он чувствовал себя значительно лучше, чем несколько минут назад. Никакой слабости в ногах, никакой боли в глазу. Барабаны продолжали греметь в церкви, и Демпси решил немного размяться. Он взглянул на желтые массивы высотных зданий и испытал острое желание шагнуть в неведомое, бросить вызов опасности.

– Небольшая прогулка по дикой местности, – пробормотал он с блаженной улыбкой, вынимая из кобуры пистолет и проверяя обойму. – Обход заброшенной территории.

Он неторопливо двинулся вперед, но стал постепенно набирать шаг и к тому времени, когда достиг конца квартала, уже энергично размахивал руками, словно совершал пробежку по набережной. Было приятно снова двигаться. Испытывать силы. Демпси влетел в проулок между зданиями. Уличные фонари с разбитыми лампами, приглушенная музыка, доносившаяся из-за разбитых, заколоченных фанерой окон. Он подошел к нише в стене, где сидели двое мужчин в куртках с капюшонами; густо изрисованные ступеньки у них под ногами походили на китайские субтитры их шепота.

– Эй, козел! – сказал один. – Тебе чего?

– Героина не найдется? – Демпси остановился.

– Героина? – Они рассмеялись, и их лица частично выступили из тени капюшонов. – По-твоему, ты куда попал?

Демпси услышал вызывающие нотки, но похоже, вопрос про наркотики здорово удивил парней.

– А куда, по-вашему? – сказал он.

Парни посовещались, снова шепотом, а потом один сказал:

– Послушай, шеф…

– Вы, ребятки, смотрите слишком много старого кино по телику. Никто больше не говорит «шеф».

– Нет, до него не дошло, – сказал парень, а второй поднялся на ноги и кивнул:

– Ну, не дошло, так дойдет. – Он засунул руки в карманы и поглядел на Демпси. – Пройди вперед пару кварталов. Там найдешь чего тебе нужно.

Неприятный тревожный холодок разлился у Демпси между лопатками, но приподнятое настроение не позволило страху угнездиться в сердце. Он обратил внимание, что улица на удивление чисто убрана. Никаких расплющенных пивных банок, битых бутылок, замерзших кошек. Асфальт, бетон и снег. Снег казался девственно-чистым по сравнению с привычным городским снегом. «Сделаем город чище»? Школьники соревнуются за поездку в Диснейленд? Он прошел мимо другой ниши. На ступеньках целовались две женщины, лаская друг друга. Они даже не взглянули на него. Такая неосторожность показалась Демпси странной, как всякая демонстрация лесбийских утех, которые обычно не приветствовались в бандитских районах. Но может статься, подумал Демпси, он просто отстал от жизни?

На перекрестке он увидел по левую руку ярко освещенный участок улицы кварталом дальше. Люди толпились на тротуарах, несмотря на холод. На самом деле, было даже не очень холодно. Свежо, но в воздухе чувствовалось тепло, как ранней осенью. Когда Демпси двинулся к огням, он заметил огромную тень, медленно скользящую по желтому фасаду здания, словно черный луч прожектора. Он остановился. Тень в точности повторяла татуировку Марины. Извилистые линии пульсировали вместе с расплющенным черным овалом, который заворачивал за угол, слабо подрагивая, слегка меняя очертания бесцельной зыбкой клеточной жизни. Как мушка, решил Демпси. Он вытащил пистолет, зажал его в опущенной руке и спросил себя, почему он не испытывает страха. Черное солнце поднялось чуть выше по стене, частично заползло на крышу – и Демпси представилась огромная ящерица, со свешенным вниз хвостом. Он обвел взглядом толпу в поисках Пинеро.

– Эй! – сказал он, надеясь, что его услышат. – Помогите мне немного, ладно? Вы обещали.

Продемонстрировав неожиданную резвость, черное солнце соскользнуло с крыши и замерло точно посередине фасада. Овал казался темнее, чем прежде, и заслонял примерно треть окон.

– Вот теперь порядок, – сказал Демпси. Переходя через улицу, он почувствовал какое-то движение у себя внутри – плавное, непроизвольное, словно организм естественным образом приспосабливался к смене давления или воздействию некой силы; и взглянув наверх, он увидел, что небо исчерчено полосами огня. Демпси вспомнил странную местность, в которой он побывал во время рейва: грязно-желтые монолиты зданий, окружающие черный провал глаза, и кометы, стремительно пролетающие в небе. На сей раз он не особо встревожился, понял, что находится недалеко от цели; на самом деле, это место начинало ему нравиться: напоминало курортный район.

Улица наполнилась людьми. Проститутками, подростками, школьницами-латинос, выставляющими напоказ свои молоденькие груди, худыми парнями с тонкими усиками. Однако все они производили непривычное впечатление. Здесь начисто не было болезненной тоски, обычно излучаемой подобными сборищами. Зато чувствовалась энергия, необъяснимая здоровая атмосфера жизненной силы. О ней ясно свидетельствовала доброжелательность, с какой люди улыбались, отступали в сторону, давая пройти другим. Проститутки, консервативно одетые в джинсы и топы, не приставали к мужчинам, а ненавязчиво заигрывали с ними, словно школьницы, ожидающие автобуса на остановке. Ребятишки гонялись друг за другом в толпе, играя, а не выясняя отношения друг с другом. Продавцы вели себя пристойно. Молодые люди курили, шутливо подталкивали приятелей, провожая взглядом проходящих девушек, но Демпси не видел никакого обмена денег на товар, товара на деньги, никаких целлофановых пакетиков, никаких хулиганов. Несмотря на гремевшие из окон домов ритмы, несмотря на афишку Шакиры в витрине музыкального магазина, несмотря на современную рекламу и одежду, здесь стояло другое время: пятидесятые годы. Время неблагополучное, но еще не отягощенное ни Вьетнамом, ни Кубой, ни Панамой и прочими кармическими бедами нации. Демпси перестал глазеть по сторонам, напомнив себе, что должен заняться делом. Он внимательно рассмотрел здание, посреди фасада которого замерло черное солнце. Надо обойти квартал кругом, сказал он себе. Проверить пути к отступлению. Это была мера предосторожности, а Сара Пичардо советовала соблюдать осторожность. Но возможно, в данном случае требуется известная доля отваги. Отваги взвешенной. Преступное действие ради предотвращения преступления. Последовать примеру Пинеро. Спуститься по пожарной лестнице с затененной стороны здания и ворваться в квартиру на третьем или четвертом этаже. Там живут какие-нибудь беспомощные люди. Женщина с ребенком, чета стариков. Задать несколько вопросов. Пинеро жил ради таких моментов.

– Билли?

Демпси оглянулся на голос и через несколько секунд увидел Марину, которая пробиралась к нему сквозь толпу, на ходу засовывая что-то в карман. Она была одета как проститутка: черные джинсы в обтяжку, черный топ. Губы накрашены ярко-красной помадой, а глаза подведены черной тушью с зелеными тенями. Прежде чем он успел открыть рот, Марина схватила его за руку и со словами «сюда!» потащила по улице, мимо черного солнца, лавируя среди прохожих.

– Ты с ума сошел? – Она резко свернула в сторону, огибая группу мужчин, стоящую посреди тротуара. – Ты должен был встретиться со мной в центре!

– Что? – спросил Демпси.

Она раздраженно фыркнула и пошла быстрее, таща Демпси к входу в подземку, а потом вниз по ступенькам. На платформе никого не было, кроме усталых мужчин и женщин в рабочей одежде, вероятно возвращающихся домой после смены. На стене рядом с Демпси висел потрепанный бейсбольный плакат, но он не узнал никого из игроков. Марина зажгла сигарету – табличек «Не курить» поблизости не было – и принялась расхаживать взад-вперед по краю платформы.

– Нам предстоит иметь дело с этими уродами, – сказала она, не глядя на Демпси. – Тебе следует настроиться на серьезный лад.

– С уродами? О чем ты говоришь?

Марина взглянула на него с удивлением, потом скривилась.

– Не валяй дурака! – сказала она. – Если ты будешь валять дурака, мы можем вообще не дергаться.

По смежному тоннелю прогрохотал поезд, оставив за собой завихрения тонкой пыли и запах горячего масла.

– Мы отправимся к краю Пятна, – решительно сказала Марина. – Теперь, когда тебя заметили, нам нужно…

– Вряд ли меня кто-нибудь заметил. Двое парней на Сто шестьдесят пятой прицепились ко мне, но и только.

Марина яростно сверкнула глазами.

– Если тебе не нужна помощь, продолжай в прежнем духе! Ясно?

Она стояла спиной к нему и часто, нервно затягивалась сигаретой. Такое впечатление, подумал Демпси, будто начинается новая история, не та, где он играл роль полицейского, а она попеременно разыгрывала то официантку, то танцовщицу. Если это и была обещанная помощь, он надеялся побороть замешательство и разобраться в происходящем. Он хотел спросить Марину, что она имела в виду под словом «Пятно», но потом решил не приставать к ней с вопросами: скоро он сам все узнает.

Пассажиры вагона, пока Демпси и Марина ехали в центр, весело болтали, смеялись, стреляли друг у друга сигареты. Никаких хмурых взглядов, враждебных жестов, никаких пьяных попутчиков, спящих бродяг. Все новые входящие в вагон встречали прием вежливый и уважительный. Это «Сумеречная зона»[3], подумал Демпси. Манхэттен на «экстази». Что самое странное, вскоре состав поднялся на поверхность, – Демпси не помнил ни одного открытого участка дороги в центре города, – и они направились в Вест-Виллидж; за окном Демпси увидел крыши домов, накрытые плотной тенью, тянувшейся поперек острова. Пятно, предположил он. От краев Пятна отделялись крохотные тени в форме черных солнц, которые рассыпались в разные стороны, словно проникшие во вражеский город лазутчики, и скользили по стенам зданий. Возможно, подумал он, темное Пятно вторит границам глазной повязки. Это вполне вписалось бы в картину бреда. Демпси беспокоила логическая выверенность иллюзии. Он задался вопросом, не искажают ли крохотные сгустки у него в глазу находящиеся в поле зрения предметы? Не является ли реальность более причудливой, чем кажется?

– Не обращай внимания, – сказала Марина. – Разберись с Тико. Тогда вся эта дрянь исчезнет.

– А где Тико?

Она снова пришла в раздражение, но, прежде чем успела обвинить его в несерьезном отношении к делу, он сказал:

– Здесь происходят вещи, о которых ты не имеешь понятия. Перестань ломаться и ответь на вопрос.

– В скверике на Божьей улице. – Марина отстранилась от него, словно желая рассмотреть получше. – О каких вещах я не имею понятия?

– Я не хочу сбивать тебя. Достаточно того, что у меня голова пухнет. Какое у Тико полное имя?

– У Тико?

– Не Мэнни Пинеро?

– Никогда о таком не слыхала.

– Тико служит в полиции?

Марина рассмеялась.

– Скажешь тоже!

– Иными словами – нет.

– Да что с тобой, черт возьми, происходит?

– Ничего особенного.

– Неужели? Мне сказали, что послали человека разобраться с Тико. Они что – ошиблись?

– Кто «они»?

Она вытащила из кармана фотографию и показала ему:

– Это ведь ты? Билли Демпси?

На фотографии он был с трехдневной щетиной.

– Ты что, меня не помнишь? – спросил он.

– Но ведь ты похож на человека на снимке. Это ты должен разобраться с Тико.

– Ты что, первый раз меня видишь?

– Похоже, мы с тобой как-то перепихнулись, но я не уверена. Где же всех сосчитать. – После непродолжительной паузы она сказала: – Не смотри на меня так!

– Как?

– Будто я отняла у тебя сладкую булочку.

За окном, на здании с куполом развевался флаг с изображением черного солнца.

– Я в том смысле, что ты выглядишь расстроенным, – сказала Марина, когда Демпси промолчал.

– Я не расстроен.

– Тогда не сиди с таким лицом. Ты действуешь мне на нервы.

– Мне нужно знать еще что-нибудь?

– Ты знаешь, что это Нью-Йорк? Человеческая раса? Планета Земля? И прочее?

– Верю на слово.

– Парень, да ты с приветом!

– Расскажи мне о том, что должно произойти в сквере.

Она пожала плечами:

– Кто знает, что у Тико на уме? Выясним по ходу дела.

– Ты пойдешь со мной?

– Иззи и я – мы твое прикрытие. Разве они ничего тебе не сказали?

Демпси подавил желание снова спросить: кто «они»? Похоже, это не имело значения. Взамен он спросил:

– А почему ты думаешь, что сумеешь прикрыть меня? У тебя что, богатый опыт?

– Сумею, не сомневайся.

Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, потом Марина сказала:

– У нас еще есть время. Можем снять номер и расслабиться.

– Ты серьезно? – спросил Демпси. – Мне предстоит сражаться с Тико, а ты предлагаешь мне покувыркаться с тобой в постели?

– А чем еще ты собираешься заняться? Писать завещание? Я сама работаю лучше, когда сниму напряжение.

– Я и так спокоен, – сказал Демпси и с удивлением понял, что он и в самом деле совершенно спокоен, живет настоящим моментом и не беспокоится о предстоящих событиях.

– Может, дать тебе хорошего пинка?

До сих пор он видел лишь внешнее сходство между своей Мариной и этой; но сейчас – когда она стояла перед ним в вызывающей позе, скрестив руки на груди, с сердитым обиженным лицом, – Демпси увидел свойственную им обеим жесткость и одновременно уязвимость.

Но если его Марина была не такой уязвимой, как казалась, то и новая Марина была не такой крутой, как хотела выглядеть. Если не считать манеры держаться, они вполне могли быть одним и тем же человеком. Интересно, подумал Демпси, если он переспит с ней, будет это считаться изменой?

– Не обижайся, – сказал он. – Просто у меня голова занята другим.

Она попыталась смутить его пристальным взглядом, заставить опустить глаза. Демпси выдержал ее взгляд и сказал:

– Ты что, действительно хочешь трахнуться прямо сейчас?

– Да, напряжение снять.

– Я не хочу снимать напряжение. У меня реакции острее, когда я на взводе.

Марина разочарованно фыркнула, потом ухмыльнулась:

– Тебе же хуже, приятель. Не знаешь, чего теряешь.

– Ну, положим, знаю, – сказал он.

Когда поезд начал спускаться с эстакады в тоннель, взору Демпси открылась картина будущего – Пятно растаяло, и он увидел правду, за ним сокрытую. Крыши домов исчезли, и вместо них материализовался гладкий черный купол. Огромный. Диаметром во многие мили. Гигантский черный пузырь поднялся из недр Манхэттена столь стремительно и с такой силой, что стряхнул со своей поверхности здания и разбросал обломки бетонных стен – порой с рядами окон и остатками лепнины – по простиравшейся вокруг равнине, загромоздив руинами искрещенную извилистыми тропами местность. Черный купол пульсировал, мерно сокращая и раздувая плазменное тело, а потом – буквально за секунду до того, как поезд снова вошел в тоннель, – вспыхнул ослепительным белым светом, заполнившим весь объем, и стал похож на стеклянную, выступившую из-под земли сферу. Внутри сферы, почти растворенное в ярком сиянии, висело сплетение черных линий и пятен – тоже, похоже, огромное, – которое имело форму веретена, стоящего вертикально, и еле заметно меняло очертания, в точности повторяя, как Демпси вдруг понял, движения мушки у него в глазу. Марина либо ничего не видела, либо не сочла зрелище из ряда вон выходящим. Она оставалась совершенно невозмутимой, когда поезд с грохотом понесся вниз по тоннелю. Демпси погрузился в размышления об этом городе, который еще не существовал или существовал единственно в виде возможности. Он задался вопросом, есть ли у города прошлое или пространство является просто театральной декорацией, сценой, на которую, в случае победы черного солнца, выступит готовое прошлое ложных воспоминаний, таких же фальшивых, как воспоминания Демпси, сотканные из той же нереальной субстанции. Из субстанции мушки, лежащей в основе иллюзорного мира. Болезненное образование у него в глазу являлось уменьшенной моделью… чего? Сплошная метафизика. Даже в свете всех произошедших с ним событий Демпси не мог принять такое объяснение.

Божья улица, о которой Демпси никогда раньше не слышал, была застроена невысокими домами, вдоль тротуаров тянулись ряды саженцев. Маленькие бистро, ресторанчики, хорошо одетые прохожие, идущие прогулочным шагом. Обычный вечер в Вест-Виллидж, если не считать теней черных солнц, проворно снующих по фасадам зданий. В атмосфере веяло бодрящим, сложным ароматом подлинной жизни. Это заинтересовало Демпси так же, как и здоровая энергетика квартала, из которого они приехали. Он вспомнил слова Рэнди насчет того, что новая ипостась Олукуна потенциально более неистова и деятельна, чем старая. Знакомый Нью-Йорк – даже кварталы Манхэттена с относительно низким уровнем преступности – сохранял неприятную, гнетущую атмосферу упадка и вырождения, а здесь чувствовалось сильное, здоровое начало. У него вдруг возникло подозрение, будто он не видит всей картины, будто информационный ряд искажается; однако при этой мысли он исполнился еще большей решимости убить Пинеро, словно сомнение вызвало химическую реакцию, направленную против самой возможности сомневаться.

По мере того как он шагал по улице, держась позади Марины, окружение стало казаться более привычным. Застройка была прежней – магазины, клубы, бары, но кое-где требовался ремонт. Прохожие имели враждебное выражение лиц, часто встречались люди с физическими уродствами. Безобразной формы уши, выпученные глаза, длинные костлявые лица. Человек, прислонившийся к стене, широко улыбнулся, и Демпси мог поклясться, что видел растущие в два ряда зубы. Населенная гротескными персонажами, испещренная разлитыми на тротуарах лужицами красного неонового света, похожая на. коридор, все двери которого ведут в одно озаренное отблесками адского пламени место, улица казалась порождением темных колдовских чар и излучала тяжелые вибрации, диссонирующие с атмосферой остального города. Надежда здесь еще пребывала, но надежда с изрядной примесью болезненного лихорадочного возбуждения. Направленные в их сторону взгляды в большинстве своем были откровенно вызывающими, прочие выражали опаску. Люди боязливо расступались перед ними, шарахались в стороны. Прямо как дома, подумал Демпси; хотя в Нью-Йорке таких уродов не встретишь. Демпси решил, что в центре Пятна уровень патологии, возможно, повысится на пару пунктов. Интересно, насколько это будет ощутимо?

Пройдя кварталов десять, Демпси вдруг осознал, что чем глубже на территорию Пятна они заходят, тем ужаснее становятся физические уродства прохожих. У приземистой женщины, везущей на тележке продукты, рот тянулся от уха до уха. У двух симпатичных девушек в атласных курточках и джинсах глаза представляли собой овальные пятна воспаленной багровой кожи, вздрагивавшей при каждом шаге. На лбу у мужчины, выходящего из машины, темнела татуировка из линий, постоянно менявших расположение и словно выражавших его мысли. За людьми, которые проходили мимо слишком быстро, чтобы Демпси успел рассмотреть их толком, тянулись причудливые тени, наводившие на мысль о диковинных уродствах; здания тоже имели деформированные очертания. Они наклонялись друг к другу под самыми невероятными углами, двери перекошены, а неоновые рекламы – в виде загадочных замысловатых знаков, закорючек и завитушек. Крыша ночного клуба провисла над сплющенными оконными проемами, и доносившаяся изнутри музыка завывала пронзительно и нервно. Увиденное заставляло предположить, что в конце Божьей улицы находится источник злотворной заразы, постепенно превращающей Вест-Виллидж в жуткую галлюцинацию, похожую на образ Нью-Йорка во власти вуду. Демпси снова усомнился в реальности мира и подумал, что, возможно, гигантская копия мушки является всего лишь наглядной моделью, что они просто идут вдоль отрезка тонкой черной нити в затейливом клубке, подвешенном в ослепительном свете, пребывают в иллюзорном мире, сгустившемся в глазе божества. В уме у него роилось множество вопросов, начинавшихся словами «почему» и «как», но казалось, их задает не он сам, а его бесправный двойник. Он отмел в сторону все вопросы как несущественные. В любом случае Демпси интересовал не столько диковинный вид прохожих, сколько царящая здесь зловещая атмосфера. Он чувствовал, что схватка будет серьезной и борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.

Последние несколько кварталов оказались безлюдными, фонари по большей части не горели, здания находились в ветхом состоянии. Они вышли к густо заросшему деревьями участку земли, окруженному кованой решеткой. Сквер походил на лабиринт с извилистыми асфальтовыми дорожками и растениями, просовывавшими сквозь решетку ветви, словно в попытке вырваться на свободу. Такие деревья Демпси видел впервые, но самые крупные чем-то напоминали дубы и клены. У них были белые стволы и тускло мерцающие во мраке ветви. Тонкие, гибкие листья напоминали волосатые щупальца. С ветвей кленов свисали гроздья раздутых серых плодов. Среди деревьев Демпси разглядел несколько сельских крыш, крытых ржавой жестью и соломой. При виде сквера он еще сильнее уверился в правильности своей недавней догадки: перед ним находился своего рода аналог черного купола, а вьющиеся между деревьев тропинки являлись подобием переплетенных нитей мушки. Это место было нереальным, хотя Демпси понимал, что погибнуть здесь можно на самом деле.

Когда они остановились на углу улицы, прямо напротив сквера, из тени соседнего здания вышел невысокого росточка чернокожий мужчина в зеленой ветровке и мешковатых штанах и приблизился к Марине. Демпси, стоявший в нескольких шагах от Марины, которая загораживала от него подошедшего человека, потянулся за пистолетом, но она оживленно заговорила с парнем. Потом она повернулась, сказала Демпси: «Это Иззи», – и отступила в сторону, чтобы они познакомились. При виде худощавого лица мужчины Демпси показалось, будто в сердце ему вогнали раскаленную пулю.

Иззи был вылитый Лара.

Лара Израель.

– Это Билли Демпси, – сказала Марина. – Он пришел разобраться с Тико.

– Очень приятно, – произнес Лара, протягивая руку.

Демпси отпрянул назад и резко взмахнул рукой. Охваченный паникой, он отказывался верить в происходящее. Белки глаз у Лары блестели так же ярко, как в полутемном коридоре почти год назад.

– Вам нехорошо? – Внимательный взгляд Лары выражал искреннее беспокойство. Демпси не видел в нем ни тени притворства. Он отступил еще на шаг, с бешено колотящимся сердцем.

– Я в порядке… все нормально.

Лара продолжал всматриваться в него.

– Вы уверены?

– Да… да. В полном порядке.

Демпси испытывал желание сорваться с места, убежать от этого призрака, но ноги у него словно приросли к земле, не повиновались ему. Он попытался отыскать во внешности мужчины деталь, выдающую подделку, но небольшие залысины, складки в уголках рта, обвислые щеки, золотой зуб… Это был Лара. Другой Лара, сказал себе Демпси. Лара этого мира, а не тот человек, которого он убил.

Возможно.

А что если его первоначальные интуитивные подозрения были верными? Что если вся история с черным солнцем, Сарой Пичардо и Мариной являлась частью замысловатого плана мщения? Сначала умер Хейли, а теперь он и Пинеро начнут палить друг в друга. И все подстроено духом Лары. Паранойя? Он до боли остро почувствовал присутствие темной фигуры, стоящей у стены здания; сладковатый запах какого-то химического вещества, на мгновение перекрывший вонь выхлопных газов; неверный, тусклый свет уличного фонаря, словно притушенный окружающей тьмой. Мушка задрожала у него в глазу, как поплавок на неспокойной поверхности пруда.

– Кто вы такие, черт возьми? – спросил Демпси.

Марина бросила на него удрученный взгляд, а Лара сказал с легким недоумением:

– Мы здесь, чтобы помочь тебе.

– Да неужели? И кто же послал вас?

– Он выступает в таком духе с тех пор, как я его отыскала, – сообщила Марина Ларе.

– Церковь, – ответил Лара, по-прежнему несколько растерянно.

– Лукуми Бабалу Ай? – Демпси не мог отвести от него взгляда, припоминая алую кровь, сочившуюся из дыры в рубашке прямо под ключицей, и другую, темнее, из пулевых отверстий в груди.

Лара сделал неопределенный жест.

– А твоя так называется?

– Гм… да, – сказал Демпси и подумал, что последователи сантерии, по-видимому, пытаются решить проблему в обоих мирах Нью-Йорка и здесь выступают в качестве фронта сопротивления и, возможно, Лара один из них. Да, возможно, дело обстоит именно так.

– Похоже, тебе трудно нести в себе бога, – сказал Лара.

– А разве бывает легко? – Демпси нервно рассмеялся, стараясь овладеть собой, прогнать страхи. Призрак – это же просто бред. Как вуду. Разумнее предположить, что Лара не призрак, а некая разновидность нереального существа. И что это за существо такое? Снарк? Персонаж Толкина? Демпси почувствовал, что теряет ориентацию, что мысли у него путаются, туманятся и холодок ужаса пробегает вдоль позвоночника, растекаясь в паху. Он уцепился за одну мысль, как утопающий хватается за соломинку, и попытался сформулировать вопрос, дающий Ларе возможность доказать реальность своего существования, когда Лара вдруг подступил к нему вплотную, и – прежде чем Демпси успел отреагировать – положил руку ему на плечо, и произнес единственное слово: Олукун.

Имя бога вызвало у Демпси ощущение приятного тепла, словно спящий рядом человек придвинулся ближе. Тепло разлилось по всему телу, погасив подозрительность, вернув чувство спокойствия, и вопрос, который он собирался задать, пусть по-прежнему тревожный, уже казался не таким важным. Мысль, что Лара вернул его в сознание, несколько смущала Демпси, но он вздохнул с огромным облегчением, когда вновь обрел способность ориентироваться в ситуации. Внезапно полыхнувшее в душе пламя решимости начисто смело все сомнения. Демпси практически не чувствовал своего тела – вернее, ощущал только жар, химию бешенства и гнева, вскипающих в недрах его существа. Лара и Марина начали разговаривать между собой, а Демпси двинулся вдоль решетки. Сквер манил его, притягивал с непреодолимой силой. Где-то там, в серо-зеленых зарослях, затаился в предвкушении легкой жертвы Пинеро. Вспомнив Пинеро, как он тогда входил в дом Лары: втянутые рябые щеки, напряженное и одновременно сладострастно-возбужденное выражение лица, – Демпси почувствовал, что гнев в нем становится жестоким, жаждущим крови. Если Пинеро полагает, что он, Демпси, испугается или растеряется… Такого не будет. Все уроки, в свое время преподанные напарником, помогут ему застать противника врасплох, расправиться с ним. Тяжесть гнева внезапно показалась противоестественной, не имеющей ничего общего с обычными вспышками негодования. Сейчас Демпси владело твердое всепоглощающее желание. Потом он подумал, что за минувший год он стал именно таким: жестоким и твердым.

Марина и Лара прервали свой разговор, и Лара спросил Демпси, готов ли он.

Демпси предпочел промолчать.

– Когда мы войдем в ограду, – сказал Лара, – вполне вероятно, на тебя нападут еще по дороге в деревню. Если мы отстанем от тебя, не беспокойся. Мы будем рядом.

– Прикрывать твой тыл, Билли, – сказала Марина. – Ты просто разбирайся с Тико.

Ничего не ответив, Демпси направился твердым шагом к кованым воротам ограды, навстречу своей судьбе.

В саду слышались тихие шорохи, но ни малейшее дуновение ветерка не шевелило листву и не качало ветви деревьев. Шорохи походили на затаенное дыхание и судорожные вздохи тайных желаний или смешанных со страхом восторгов; и Демпси вообразил огромных существ, припавших к замочным скважинам, – существ, которые своими голосами могли бы сотрясти небо, но сейчас старались держаться тихо, осторожно подглядывая сверху, желая узнать, как идут дела у божественного собрата. Несмотря на отсутствие фонарей, в саду царил пепельный полумрак, и эти фальшивые сумерки наполнял сладковатый аромат растений. По обеим сторонам дорожки тянулась густая листва. Заросли папоротника и кустов. Гирлянды листьев, казавшихся слишком темными, чтобы быть зелеными, змеились по извилистым белым ветвям. Демпси держал пистолет стволом вверх, у плеча. Лара нес в правой руке небольшой кожаный мешочек. Марина шла за ним по пятам. Помимо странных шепотов, тишину не нарушал ни единый звук, даже приглушенный шум транспорта, словно город остался далеко позади. Через несколько минут Демпси понял, что дорожка, хоть и уходящая от ворот в глубину сада, постепенно заворачивает петлей, снова вспомнил о мушке и увидел, что заросли становятся реже. Сквозь разрывы в листве он заметил темные фигуры, которые походили на человеческие, но при внимательном рассмотрении оказались искривленными стволами деревьев. Один раз Демпси послышался шорох, но он не сумел определить источник звука. Тем не менее он чувствовал рядом загадочное присутствие, следящий на ним внимательный взгляд, но вместо страха испытывал сильное возбуждение, сродни возбуждению игрока на футбольном поле, когда с трибун слышится нарастающий рев толпы. Там, где дорожка повернула, Демпси заметил дерево, сходство которого с человеческой фигурой представлялось неслучайным. Казалось, в дерево чудесным образом вросло тело молодой негритянки. Грудь, живот и ноги слились со стволом, поднятые руки превратились в ветви, а опущенная голова выступила из ствола подобием крупного нароста. Ни о какой иллюзии не могло идти и речи: Демпси видел фигуру совершенно явственно, во всех подробностях. Соски, пупок, выбритый лобок. Полные губы, широкие ноздри, прикрытые веками глаза, которые резко распахнулись, когда он подошел ближе. Без зрачков, горящие желтым пламенем. Стоявший у него за спиной Лара раздраженно проворчал что-то и запустил пальцы в кожаный мешочек. Женщина начала отделяться от ствола, подняв голову, с усилием двигая бедрами, опуская ветки судорожными рывками, словно пытаясь выбраться из трясины, и с каждой секундой ее движения становились все легче, все свободнее. Свет от глаз ложился веером на щеки. Лара бросил в нее щепотку белого порошка. Там, где порошок попал на кожу, вспыхнули ослепительно яркие точки, похожие на следы уколов, такие же желтые, как глаза. Раскрыв рот в беззвучном крике, женщина забилась в конвульсиях, и ветви над ней тоже забились, громко зашелестели; потом, на глазах у Демпси, хранившего спокойствие, крохотные отверстия стали увеличиваться, разъедая кожу, она превратилась в изрешеченную оболочку, неспособную удерживать в себе объем света, составлявшего существо женщины. Фигура бессильно обмякла, усохла, сморщилась. В считаные секунды сияние померкло, и от нее остались лишь похожие на хлопья пепла невесомые лохмотья, плавно осевшие на траву.

С всех сторон доносились странные шорохи, скрипы и шелест. Лара вернулся на дорожку, а Марина, теперь сжимавшая в руке нож с кривым лезвием, подтолкнула Демпси в спину и сказала:

– Иди! Мы тут без тебя управимся!

Голый мужчина, с сероватой кожей, сутулыми плечами и огромным животом, с треском продрался сквозь кустарник и неуклюжей поступью двинулся к ним, жутко сверкая ярко-желтыми глазами. Марина стремительно прыгнула вперед и, сделав пируэт, напомнивший Демпси о танце с цепями на рейв-вечеринке, принялась полосовать мужчину ножом. Из порезов полился яркий свет, и он начал съеживаться и сморщиваться. Другие фигуры вырывались на свободу из тюрьмы растительных форм и выбирались на дорожку из густых зарослей.

– Иди! – Марина повелительно махнула Демпси рукой.

Когда он заколебался, она сердито закричала на него и одним ударом ножа рассекла грудь тощему серому человеку, который шаткой походкой вышел на дорожку рядом с ними и замахнулся на Демпси кулаком.

Предоставив Ларе и Марине разбираться с тварями, Демпси двинулся дальше в глубину сада. Тихие шепоты снова звучали над головой, и сумрак неумолимо сгущался. Сидящий на ветке над тропой черный дрозд с глазами, похожими на серебряные пуговицы, произнес его имя; а потом расплывчатая тень несколько минут следовала за ним, прячась в кустах, хрустя ветками и утробно ворча, но не подходя ближе. Демпси понимал, что и птица, и это существо, как и древесные люди, не представляют опасности и посланы просто потрепать ему нервы. Он держал ухо востро, но понимал, что вряд ли кто всерьез встанет у него на пути. Схватка должна произойти между ним и Пинеро. Предположение, что его убьют до схватки, противоречило логике вещей. Однако бутафорские угрозы тоже доставляли тревогу. Если в нем, как сказала Сара Пичардо, пребывает бог, разве они могут его напугать? Он снова невольно задался вопросом: все ли обстоит так, как кажется? Знает ли он все, что необходимо знать?

Вскоре заросли поредели, и сквозь кружево листвы Демпси увидел деревню. Некрашеные лачуги с соломенными крышами и дощатыми стенами грязно-коричневого цвета; в центре возвышались два каменных дома, побеленных и крытых жестью. Между рядами хижин тянулась грунтовая дорога, местами заросшая травой. Хотя в оставшемся позади городе уже наверняка наступила ночь, здесь над головой простиралось тускло-серое небо. Деревня имела нежилой вид, напомнивший Демпси учебное стрельбище в академии: улицу со стоящими по обеим сторонам фанерными фасадами, в оконных и дверных проемах которых появлялись мишени в виде человеческих фигур, изображавших преступников и жертв. Хулиганы с ножами, вооруженные револьверами бандиты в масках, школьницы и домохозяйки с сумками. Демпси остановился. И что он должен делать теперь? Прогуляться посредине улицы и позволить Пинеро пристрелить себя? В начале схватки они должны находиться в равных условиях, напомнил он себе. Коли так, вероятно, сейчас Пинеро идет навстречу ему с другого конца деревни.

Как поступит Пинеро? – спросил он себя. Каких действий он ожидает от Демпси? Он на минуту задумался и пришел к выводу, что Пинеро наверняка понимает, что оба они станут угадывать ходы друг друга. Тогда какой смысл выстраивать стратегию? Пинеро будет полагаться на свое чутье, уверенный в превосходстве своего инстинкта.

Когда ты находишься в темноте, говорил Пинеро, сосредоточься на ощущениях. Сейчас Демпси чувствовал необходимость методично осмотреть дома один за другим. В конце концов Пинеро попытается заставить Демпси обнаружить себя. Так что лучше затаиться, подождать и тем самым расстроить планы врага. Заставить Пинеро пойти на риск. То обстоятельство, что Пинеро предвидел и такой ход событий, не имело значения. Они оба хорошо знали приемы и уловки друг друга.

Ближайшая лачуга представляла собой развалюху с прогнувшимися внутрь стенами из покоробившихся от сырости досок и с сильно провисшей, полусгнившей соломенной крышей. Похожая на сухую паучью кожу. В стене, обращенной к Демпси, находилось окно, стекла в котором покрывал толстый слой сажи и грязи. На траве вокруг хижины не было мусора. Будь то настоящая деревня, вокруг дома валялись бы обглоданные куриные косточки, картофельные очистки, детали велосипеда и ломаные детские игрушки, а под окном стояла бы перевернутая вверх дном садовая тачка. Сейчас это была декорация для сцены смертельного поединка. Держа пистолет в обеих руках, Демпси двинулся вдоль края зарослей, а когда оказался футах в десяти от лачуги, в два прыжка пересек открытый участок и прижался спиной к стене рядом с окном. Он бросил быстрый взгляд в окно и тут же отпрянул назад. Потом заглянул во второй раз, в третий – до тех пор, пока не составил полное представление о комнате. Грубо сколоченный стол, стул. Все поверхности покрыты толстым слоем пыли. Кто-то сидит на стуле, положив голову на стол. Иссохшая рука высовывается из полуистлевшего рукава. Редкие клочья сухих волос торчат из скальпа, местами сгнившего до кости. Запах сухого тела.

Демпси скользнул за угол дома и толкнул локтем дверь. Она громко заскрипела, но открылась довольно легко. Убедившись, что никто не прячется под окном, в которое он заглядывал, Демпси вошел внутрь. Запах смерти с силой ударил в нос. Он выглянул в окно. На улице никого не было. Переключил внимание на мертвеца. Что-то шевелилось в усохшей ладони. Черный жук суетливо побежал вверх по рукаву и остановился у края стола. Он выглядел как-то странно. Демпси наклонился и рассмотрел насекомое. У него было семь асимметричных лапок. Жук походил на крохотное живое черное солнце. Точно такой же жук сидел на голове мертвеца. Стволом пистолета Демпси повернул голову, чтобы взглянуть на лицо. Голый череп, прикрытый лохмотьями кожи. Чудовищные раны на лбу и горле. Гортань продавлена. Человек не мог получить такие повреждения и остаться сидеть. Кто-то усадил его в кресло уже после смерти. Из нагрудного кармана рубашки торчал футляр для визитных карточек. Демпси попытался вытащить визитку двумя пальцами. Едва он коснулся истлевшей рубашки, горячая вспышка полыхнула у него в мозгу, прошла сквозь тело и отшвырнула его назад на несколько шагов. Сердце у Демпси зашлось, забилось неровно. Схлынувшая волна мучительной боли оставила после себя тонкий ручеек памяти мертвого человека. Поединок. Черный прилив смерти, потом снова жизни, но жизни безрадостной. Сознание, заключенное в трупе, неспособное вырваться на волю, терзаемое распадом телесной оболочки. У Демпси не хватило духа повторить попытку вытащить футляр для визиток. Он отказывался верить в случившееся, но не хотел пропускать сквозь свое тело еще один мощный искровой разряд.

В каждой из хижин Демпси нашел труп в таких же выцветших от времени ветхих лохмотьях; он не стал дотрагиваться до мертвецов, однако не сомневался, что они пребывают в тайной муке, то распадаясь, то впадая в сны, в которых жизнь извращалась в кошмарные фильмы; и что где-то дальше на улице стоит пустая лачуга, предназначенная для нового трупа, и этим трупом станет либо Пинеро, либо сам Демпси. Такова участь всех, заключающих в своем существе бессмертного, но потерпевшего поражение бога. Он почувствовал острое желание пуститься в бегство и бежать, бежать без остановки, покуда не достигнет двери, ведущей в мир более разумных судеб. Но уверенность в своих силах, скрасившая даже холодный ужас, заставила Демпси идти вперед.

Шесть хижин, шесть трупов. Жуки повсюду. Они выползали из карманов, из-за воротников, из пустых глазниц. Но ни следа Пинеро. Серое небо давило на психику. Это серый цвет неопределенности, неосуществленных возможностей, подумал Демпси, цвет несозданного мира. Поле боя, на котором им предстояло сражаться, являлось театральной сценой, возведенной посреди бесконечной пустоты. Непрочность конструкции и понимание, что он в любую минуту может сорваться из мира иллюзии в бездонную серую бездну, пугали сильнее, чем перспектива смерти.

Хватит играть с Пинеро в кошки-мышки, решил Демпси.

Пора действовать.

Он рванулся с места, пробежал между хижинами и бросился через улицу. Выстрел, глухой хлопок автоматического пистолета. Пуля взрыла землю справа от него, следующая пропахала бороздку прямо под ногами, а потом он оказался в укрытии, плотно прижался спиной к побеленной каменной стене, часто, размеренно дыша. Похоже, стреляли из окна второго этажа соседнего здания. Конечно, Пинеро уже поменял позицию – он воображал себя великим знатоком партизанской войны. Короткие удары с отходом: тактика булавочных уколов. Вероятно, в данный момент он уже направляется прямо к противнику; при этой мысли Демпси осторожно заглянул за угол. Увидел густые заросли и заднюю стену дома с голубой дверью.

– Эй, Билли!

Демпси не понимал, откуда раздался голос Пинеро. Из окна, из которого он стрелял… или с противоположной стороны улицы?

– Бил-ли-и-и! Я жду тебя!

Демпси в два прыжка достиг двери и распахнул ее ударом ноги. За ней находилась совершенно пустая комната, но вдоль стены в глубине помещения поднималась лестница на второй этаж. Демпси взлетел по ступенькам, вошел в первую от лестничной площадки комнату и приблизился к окну. На улице никого не было.

– Тебе понравится, Билли! – прокричал Пинеро. – Рано или поздно ты войдешь во вкус игры!

Голос раздавался из соседнего здания. Демпси поразило то обстоятельство, что оба они действовали не в обычной своей манере: рванув через улицу, он выступил столь же нетипичным образом, как Пинеро, оставшись на прежнем месте. Он попытался вспомнить, каким образом пришел к решению выйти из укрытия. Казалось, это было моментальным, необдуманным поступком в духе «будь-что-будет», и Демпси не знал, поздравлять ему себя с тем, что он послушался внутреннего голоса, или сетовать, что поддался дурацкому порыву.

– Ей-богу, Билли! Ты меня удивляешь!

Демпси с трудом подавил желание ответить.

– Мне с первого дня приходилось подтирать тебе задницу! – продолжал Пинеро. – На Девяносто девятой, помнишь? У Теофила? Я запросто мог подставить тебя там! Признаться, у меня была такая мысль! Я спросил себя: на хрена мне такой засранец, которому нужны памперсы всякий раз, когда мы идем на дело? Но, наверное, я предчувствовал, что ты мне еще пригодишься!

Теперь, обнаружив позицию Пинеро, Демпси немного успокоился. Штукатурка была покрыта сетью трещин, которые разбегались по всем стенам и потолку тонким узором, словно процесс разрушения под воздействием времени и атмосферных явлений протекал здесь на удивление равномерно. На стене Демпси заметил тщательно выполненный рисунок. Два здания на переднем плане подробно прорисованы, остальные просто намечены штрихами. Не такие, как в деревне. Скорее это каменные многоквартирные дома. Четырехэтажные. Проем между ними затягивала паутина, в центре которой сидел черный паук величиной с ладонь. Демпси внимательно рассмотрел рисунок, предположив, что он может иметь какое-то значение, но ничего особенного не заметил.

Пинеро замолчал.

Демпси снова выглянул на улицу. Никого. Повернувшись обратно к рисунку на стене, Демпси увидел, что паук переместился. У него похолодело в животе. Возможно, память сыграла с ним шутку и паук с самого начала сидел не в центре паутины; но даже если так, Демпси точно помнил, что видел насекомое где-то возле двух зданий в середине эскиза, а теперь оно находилось в дюйме от угла комнаты. Он подступил к разрисованной стене и остановился в паре ярдов от нее. При ближайшем рассмотрении паук оказался не настоящим пауком, а туловищем чернокожего мужчины с расплющенной головой и восемью паучьими лапками. Он казался почти реальным. Демпси сделал шаг вперед и прищурился, напрягая зрение.

Паук дернул лапкой.

Демпси отшатнулся назад и выхватил пистолет, но паук больше не шевелился.

Нервы, подумал Демпси.

Внезапно почувствовав страшную слабость, он потер лоб рукой, пытаясь собраться с силами.

Глаза паука резко открылись.

Два тонких лучика ослепительного желтого света метнулись в сторону Демпси, и в страхе он рефлекторно нажал на курок. Пуля пробила дыру в штукатурке, а паук засеменил прочь по паутине, которая затягивала все стены и потолок, сливаясь с сетью тонких трещин. Он еще два раза спустил курок и услышал выстрелы в соседнем здании. Пинеро стрелял вместе с ним. Паук нашел убежище в углу под потолком. Хотя Демпси не хотел спускать глаз с мерзкого существа, он подкрался к окну и выглянул наружу.

Никого.

Он снова перевел взгляд на паука.

Потолок потемнел и провис, словно сырой волосяной матрас. Несколько мгновений Демпси не мог понять, что это. И только посмотрев прямо наверх, понял, что тело паука разрослось до чудовищных размеров и заслоняет всю побеленную плоскость потолка. Уродливой формы голова находилась над ним; глаза горели; челюсти разомкнулись в злобном ворчании, обнажая тусклые сероватые зубы и один золотой; толстый блестящий язык лежал за зубами, похожий на кусок розового мяса. Демпси упал на спину и выпустил в паука всю обойму; мерзкая тварь исчезла в мгновение ока, как исчезает изображение с экрана телевизора.

С бешено колотящимся сердцем Демпси попытался собрать разрозненные впечатления. Он хотел отбросить видение паука как плод воображения, но в таком случае и все остальное следовало признать за иллюзию, а самое главное, сейчас следовало понять, что означала эта иллюзия. Был ли у нее смысл? Лицо существа, пусть и страшно деформированное, имело сходство с лицом Лары. Золотой зуб… Демпси точно помнил, что у Лары стоял золотой зуб, но если это был Лара, что дальше? Это просто обман, сказал он себе. Дурацкий обман, призванный выбить его из колеи. Он несколько успокоился.

Сосредоточься на фактах, сказал он себе.

Он был уверен, что слышал выстрелы Пинеро, когда сам палил из пистолета; знал, что выпустил всю обойму в потолок, – однако на потолке не было ни следа, словно пули пробили паука, а потом исчезли вместе с ним.

Черт!

Демпси сел и похлопал себя по карманам.

Запасной обоймы нет.

В этом он тоже был уверен. Отчаяние охватило душу. Ну и что теперь делать, черт побери? Может, у Пинеро тоже кончились патроны? Конечно, полагаться на эта не стоит. Но ведь, Пинеро мог стрелять в своего паука.

Демпси поднялся на ноги и подошел к рисунку на стене. Паук и паутина исчезли, но изображения зданий остались. Тонкие темные линии наброска напомнили ему о видении коридора, заменившем реальность у него перед глазами в мужском туалете «Голливуд Лаунж», и о белизне, в свою очередь пришедшей на смену видению коридора. В страхе он резко развернулся кругом, ожидая увидеть в дверях Пинеро.

Но, как и паук, дверь исчезла.

И противоположная стена комнаты тоже.

Теперь там висела белая пелена тумана. При виде нее Демпси, за последние несколько дней навидавшийся всякой белизны, представил, где он мог предположительно находиться. В океане белой жидкости в глазу божества, на самом кончике странной веретенообразной конструкции своего собственного глаза. Демпси подождал, когда белизна нахлынет на него, обступит со всех сторон, но ничего не произошло, и тогда он понял, что ему остается лишь выпрыгнуть в окно, понял, что Сара Пичардо в церкви, скорее всего, ошиблась. Все, что он знал о Пинеро, и все, что Пинеро знал о нем, не решало исход поединка. Их натравливали друг на друга. После происшествия в «Голливуд Лаунж» у него уже ехала крыша, а потом он встретил Марину. Черт, да! Марина. Она окончательно заморочила ему голову. Вся история с ней была спланирована. Конечно, это детали одного плана. Альтернативный Нью-Йорк, восставший из мертвых Лара, люди-деревья. Однако Демпси не мог поверить, что все от начала до конца было чистой галлюцинацией, а если не все, значит – пусть даже ими манипулировали, – история с черным солнцем могла быть реальна. Возможно, раз божество дремлет в нем, а не бодрствует, на человеческую составляющую его существа требовалось оказывать скрытое влияние, чтобы побудить к действиям. Он ясно сознавал несуразность подобных рассуждений, но, несуразные или нет, они увязывались с логикой ситуации.

– Билли!

Демпси подошел к окну. Пинеро стоял посередине улицы, глядя на него с широкой ухмылкой. Он был в джинсах и черной рубашке с длинными рукавами, не заправленной в штаны. В руках у него ничего не было.

– Ты ждешь, чтобы тебя подтолкнули? – спросил Пинеро. – Сам не можешь пошевелить задницей?

При виде Пинеро Демпси пришел в ярость, вновь исполнился мрачного гнева, но подавил желание немедленно выпрыгнуть из окна.

– Задери штанины, – велел он.

Пинеро поддернул штанины одну за другой, потом медленно повернулся кругом, похлопал себя по бокам и бедрам.

– Доволен?

– Сними рубашку.

Пинеро расстегнул рубашку, спустил ее с плеч. Под рубашкой была надета майка. Грудные мышцы у него болтались, брюхо свисало над ремнем, но руки были толстые, крепкие, и Демпси знал, что под слоем жира скрываются железные мускулы.

– Я не стану снимать штаны, – сказал Пинеро. – Придется прихлопнуть тебя из члена. – Он хихикнул. – Ты выглядишь хреново, приятель.

Демпси выбрался за окно, на долю секунды повис на руках, а потом спрыгнул вниз.

– Очень мило, – сказал Пинеро. – Ты просто гимнаст. Видишь, что значит слезть с таблеток? – Он переплел пальцы, хрустнул костяшками. – Ничего не хочешь спросить? Небось у тебя голова пухнет от вопросов.

Пытаясь прочитать мысли Пинеро, Демпси заметил тень неуверенности, мелькнувшую по рябому лицу.

– Этот твой убийственный взгляд, приятель… – сказал Пинеро. – Ты кем себя воображаешь? Боксером? Я лично вижу перед собой всего лишь тощего ирландца.

Демпси сбросил куртку и снял ремень кобуры. Двинулся по кругу вокруг Пинеро, медленно сокращая дистанцию. Он чувствовал легкость в ногах, силу в теле. Слабый страх, но воодушевляющий, воспламеняющий страх.

– Твое гробовое молчание впечатляет, – сказал Пинеро. – Честное слово. Настоящий мастер боевых искусств. Неужто тебе нечего сказать, а? Напоследок.

– На черта мне разговаривать с тобой?

– Но ты же хочешь знать, что происходит?

– Я знаю, что происходит.

– Тебе так кажется.

– Возможно. – Демпси продолжал двигаться по кругу. – Но это не имеет значения, верно? Во всяком случае, для нас с тобой.

Шепоты, на время затихшие, стали набирать силу, и Демпси послышались отдельные слова и фразы на незнакомом языке. Голоса звучали возбужденно. Вне всяких сомнений.

– Слышишь? Зрители собрались. – Пинеро указал рукой в серое небо. – Великие представители своего дома. Агве, Эрцули, Барон Самди. Дамбалла ла Фламбо. Азакка. Ошун. Гиде.

По наслаждению, с каким он произносил имена богов, Демпси понял, что Марина и профессор не ошибались насчет Пинеро. Он веровал страстно. Это удивило Демпси. Он считал, что Пинеро использует последователей сантерии в корыстных целях, но теперь видел, что Пинеро гордился своей ролью, что для него предстоящий поединок является не просто вопросом жизни и смерти, а удобным случаем совершить акт преданного служения… и возможно, в этом и состояла его корысть, он рассчитывал извлечь из этого духовную выгоду.

– Тебе следует знать, где ты находишься, приятель, – сказал Пинеро. – Оценить свое место в истории. Порадоваться напоследок.

– Раньше ты не трепал языком так много. Ты похож на невротика. Вуду размягчает твои мозги.

– Размягчает мозги? – Пинеро потряс головой. – Тебя ожидает жестокое разочарование, приятель.

Подойдя к противнику достаточно близко, Демпси перенес вес на выставленную вперед правую ногу и нанес Пинеро боковой удар в челюсть, но кулак лишь скользнул по его лицу. Пинеро покачнулся, увернулся от второго удара и отскочил назад. Он провел ладонью по лбу, проверяя, нет ли крови, и сказал:

– Слабовато!

Демпси шагнул вперед, нанес Пинеро два коротких прямых удара по корпусу, а потом крепкий хук справа в скулу; отпрыгнул, уклоняясь от неуклюжего контрудара, и снова, пританцовывая, двинулся по кругу, выжидая, когда противник откроется. Пинеро дышал тяжело. Он прищурившись смотрел на Демпси, прикрывая лицо поднятыми кулаками. Демпси сделал ложный выпад правой и, когда Пинеро купился, подсек его сильным боковым ударом ноги под левое колено. Ему следовало отскочить, походить кругами еще немного, измотать противника, подождать, когда он начнет задыхаться, но Пинеро выглядел таким беспомощным, упав на колени. Резко развернувшись всем корпусом, Демпси выбросил вперед ногу, целясь Пинеро в шею. Но Пинеро поймал ногу обеими руками, крутанул и опрокинул Демпси на землю, а потом навалился на него, неуклюже молотя кулаками.

Он бил головой и локтями, норовил выдавить глаза большими пальцами – иными словами, использовал все возможные приемы из своего арсенала. Демпси, с трудом дышавший под тяжестью противника, сохранял спокойствие. Он умудрился захватить в замок правую руку Пинеро и, судорожно извиваясь всем телом, выжидал возможности нанести сокрушительный удар. Пинеро двинул локтем ему в ключицу, и жгучая боль пронзила плечо Демпси. Больше он не мог ждать. Он позволил Пинеро сесть на нем верхом, а потом резко выгнулся и сбросил его с себя. Пинеро повалился на бок, а Демпси, упираясь ступнями в грудь противника, зажал его правую руку между своими коленями и откинулся назад, со страшной силой выламывая ее в локте. Пинеро завопил, замолотил свободной рукой. Прием сработал бы на все сто, если бы не одно обстоятельство: сломанная – или в лучшем случае треснувшая – ключица Демпси. Он мог терпеть боль, но левая рука у него немела, и хватка становилась слабее. Отпустив Пинеро, он вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону. Плечо мучительно ныло. Черт! Он почти сделал его!

Пинеро сел, держась за локоть.

– Тебе следовало подготовиться лучше, ублюдок. – Не в силах опереться на правую руку, он неловко поднялся на ноги.

Возможно, это какая-то идиотская симметрия, подумал Демпси. Похоже, они оба теперь могут орудовать только одной рукой. Он по-прежнему считал, что – при всех прочих равных условиях – он сумеет забить Пинеро одной правой. Однако нужно быть крайне осторожным: если Пинеро собьет его с ног, шансы у него невелики.

Пинеро двинулся вперед; правая рука у него безжизненно болталась, левая была сжата в кулак. Демпси подпустил противника поближе, а потом отпрыгнул в сторону, разворачиваясь в прыжке, нанеся удар правой, и снова отскочил. Пинеро упрямо наступал, тяжело выбрасывая вперед кулак всякий раз, когда приближался на расстояние вытянутой руки, но без толку. К тому времени, когда он повторил выпад в седьмой раз, лоб у него блестел от пота, дыхание стало частым и прерывистым. Шепот в небе зазвучал тревожно. Демпси послышались неодобрительные нотки в голосе: зрителям явно не нравилось происходящее. Он почувствовал глубокое удовлетворение. Еще пять минут – и Пинеро начнет шататься от изнеможения. Тогда Демпси начнет обрабатывать ноги противника – прямые удары по бедрам, сокрушительные пинки по коленным суставам; а когда он доберется до ног Пинеро, игру можно будет считать законченной. Охваченный радостным возбуждением в предчувствии скорой победы, он ощутил прилив сил. Сейчас ему нужно всего лишь еще немного продержаться.

– Билли! Осторожнее! – крикнул женский голос.

Демпси оглянулся и увидел Марину, стоящую у двери одного из белых зданий. Прежде чем он успел понять, о чем она предупреждает, Пинеро прыгнул на него.

Слишком ослабевший, чтобы повалить противника на землю, Пинеро повис на нем, вцепившись одной рукой. Демпси удалось вырваться, но он потерял равновесие, отлетел назад, спиной проломил дверь хижины и наткнулся на стол, за которым сидел труп в лохмотьях. Стол рухнул под тяжестью его тела, и он повалился на груду растрескавшихся досок. Сверху на него упал труп.

Демпси лежал, тупо глядя на череп, который прокатился у него по груди и уперся в подбородок. Длинные лоскуты иссохшей кожи свисали со скул; черный жук сидел в носовой впадине. Демпси чувствовал отвращение. Но когда он оттолкнул череп в сторону, вызванная прикосновением волна дикого ужаса захлестнула душу, и на миг ему показалось, будто он находится на городской улице. Нью-Йорк… Нью-Йорк сороковых годов: автомобили старых марок; женщины в белых перчатках и скромных платьях; мужчины в шляпах. И существующее отдельно от страха ощущение полноты жизни, принадлежавшее мужчине, чей кошмар Демпси пропускал сквозь свое сознание. Мужчина взглянул на наручные часы и оцепенел от ужаса при виде семиногого жука, выползающего из-под манжеты, а потом женский голос позади него сказал: «Что с тобой, милый? Ты прошел мимо и не заметил меня». Он понял, что поворачиваться не стоит, поскольку ее там не окажется, а если она окажется там, это будет гораздо, гораздо хуже, поскольку она была его палачом, демоном, и все же он знал, что она заставит его повернуться… Ошеломленный, наполовину опутанный паутиной кошмара, Демпси поднял глаза вверх в тот момент, когда Пинеро с размаху пнул его в бок.

Превозмогая боль, Демпси схватил Пинеро за ногу, рванул и повалил на землю, но Пинеро умудрился усесться на нем верхом и принялся яростно орудовать левым кулаком. Демпси прикрывался руками, но пропустил один удар в висок, оглушивший его, а потом сокрушительной силы удар по макушке, от которого у него потемнело в глазах. Он обхватил Пинеро за шею и притянул к себе. Лишенный возможности бить Демпси по голове, Пинеро принялся наносить мощные удары под ребра, отзывавшиеся вспышками острой боли в солнечном сплетении. Демпси отключался – он чувствовал жуткую слабость и дурноту, словно сознание у него неумолимо растягивалось, становясь все тоньше и тоньше, под чудовищным давлением тьмы, готовой нахлынуть на него и поглотить. Изо рта Пинеро брызгала слюна, его мясистое лицо низко нависало над Демпси. Уродливое, как бульдожья морда. Демпси попытался ударить противника по голове, но не смог размахнуться толком. Границы зрения окрасились в красный цвет. Обрывки воспоминаний проносились в уме, поднятые неведомым ураганом из глубин памяти. Какая-то песенка. Какие-то слова, однажды сказанные отцом. Мгновенное видение Хейли, сидящего за своим рабочим столом. Демпси отчаянно старался собраться с силами, но Пинеро продолжал молотить его по ребрам, и жизнь вытекала из него, как по фановой трубе. Он почувствовал желание сдаться, провалиться в темноту… Но внезапно горячая волна энергии поднялась в нем. Вскипела, забурлила у него в голове, подобно грозовой туче, принесла с собой шквал ярости и отчаяния, гнева при мысли о поражении. Неистовые страсти охваченной бешенством и смятением души; и хотя Демпси понял, что они принадлежат не ему, а пребывающему в нем богу, тот предстал перед его мысленным взором в образе старого бродяги, который спит, растянувшись на решетке канализационного люка, и переворачивается во сне, греясь в клубах поднимающегося снизу пара. Пришедший в чувство Демпси попытался нанести удар противнику по голове. Попытка получилась достаточно успешной, чтобы ослабить натиск Пинеро. Обхватив его за шею слабой левой рукой, Демпси лихорадочно пошарил по полу в поисках какого-нибудь оружия, скользнул кончиками пальцев по расщепленному деревянному бруску, дотянулся до него, сжал, а когда Пинеро вырвался из его хватки, резко выбросил вперед правую руку и воткнул ему в горло острый обломок ножки стола.

На мгновение он решил, что удар вышел недостаточно сильным, но потом Пинеро выкатил глаза и судорожно схватился за обломок дерева. Кровь хлынула у него между пальцев. На лице отразились ненависть, решимость, страх и, наконец, тупое изумление. Он попытался заговорить, но сумел издать лишь булькающий звук. Демпси приподнялся и загнал обломок бруска поглубже. Кровь из перерезанной артерии забила фонтаном, как пепси из взболтанной бутылки. На губах Пинеро запузырилась красная пена, он безуспешно попытался схватить Демпси, а потом грузно повалился на спину. В горле у него заклокотало, одна нога конвульсивно дернулась, ударив Демпси по колену, – Демпси знал, что это значит. Он хотел столкнуть с себя Пинеро и подняться с пола, но силы его оставили, ярость утихла, и он почувствовал страшную слабость, такую, что не в силах был даже пальцем пошевелить, а мог лишь лежать и смотреть вверх, на крышу из пальмовых листьев. Потрепанная крыша, из которой торчали длинные черенки, порой совершенно голые, порой обрамленные разлохмаченными остатками листьев. Плечо у Демпси ныло, но боль казалась далекой, словно шея у него была неимоверной длины. Черт, сказал он себе, как хорошо лежать здесь. Куда ему идти в конце концов? Он даже не знал, где находится. В лачуге с трупами, ясное дело. Но где находится лачуга? Сейчас у него не хватало сил думать о такой ерунде, он потихоньку отключался… и это тоже было хорошо. Его взгляд блуждал по крыше, перескакивая с места на место, и время от времени серый туман застилал все перед глазами. Бескрайняя пелена серого тумана, похожая на пейзаж, открывающийся из иллюминатора самолета. Унылый, непривлекательный край в межсезонье. Серые холмы и серая безнадежность. Серый цвет умиротворял. Старый добрый серый цвет. Словно зимний день в городе. Словно воздух Манхэттена. Лонг-Айленд. Бетонные реки, промышленные постройки. Словно голоса пассажиров подземки, приглушенные и обесцвеченные грохотом колес и напором враждебных взглядов. Словно шепот, долетающий с пасмурного неба над крышей лачуги, тихий бесплотный голос. Серый цвет походил на старого доброго друга. Демпси с готовностью принимал всю серость жизни…

Все что угодно, только не белизна.

Очнувшись, с тяжелой головой и затуманенными мозгами, со слепленными веками и смутным воспоминанием о каком-то дурном сне, с трудом поднявшись на ноги и тупо осмотревшись по сторонам, Демпси понял, что со зрением у него все в порядке. Мушка исчезла.

А!

Он поднес ладонь к глазу, проверяя зрение. Ни пятнышка, ни единой помехи. Он хотел рассмеяться, но боль в ребрах и ключице препятствовала бурному проявлению радости. По крайней мере, кости вроде целы. На рубашке у него была кровь. Много крови.

Пинеро…

Демпси поискал взглядом бездыханное тело врага и увидел, что находится один в длинном бетонном помещении, много превосходящем своими размерами зал в церкви Сары Пичардо; с голым серым потолком и украшенными разноцветной росписью стенами и полом. На двух торцовых стенах изображались густые заросли, похожие на джунгли, а на боковых – ряды убогих лачуг и два белых здания, стоящих впритык друг к другу. Ну в точности деревня, где они с Пинеро сражались. Пол был разрисован под грунтовую дорогу, местами заросшую травой, – только посередине оставалось пятно отмытого бетона, имеющее форму вытянутого овала. Место, где он лежал. До сих пор влажное.

Это пятно на полу заставляло предположить, что их с Пинеро просто одурачили – вероятно, друзья или близкие Лары. Сбили с толку, одурманили наркотой, заманили в заранее подготовленное помещение и побудили к смертельному поединку на радость собравшейся толпы. Шепоты. Возможно, они и не шептались вовсе, а делали ставки и смеялись над двумя одураченными полицейскими; а он был настолько не в себе, что принимал гул голосов за невнятный таинственный шепот. Люди-деревья? Костюмы и маски. Галлюцинация.

Все еще пребывая в оглушенном состоянии, он попытался собраться с мыслями. Если Сара Пичардо со своими прихожанами намеревалась свершить акт мести, сейчас, когда Пинеро умер, месть осуществилась, но лишь наполовину. Следовательно, чтобы довести дело до конца, они попытаются обвинить его в убийстве Пинеро. Что легко сделать, поскольку он его и убил. Демпси представил себе адвоката, пытающегося выстроить защиту на основании всего этого бреда. Никаких шансов выпутаться. Мысль о перспективе пожизненного заключения в Аттике разогнала последние клочья тумана, заволакивавшего ум. Он должен выяснить, что творится в участке. Серый свет втекал в открытую дверь в конце помещения. Демпси взглянул на наручные часы. Начало восьмого. Ребята расслабляются после ночного дежурства.

Его куртка валялась возле стены с изображением двух белых зданий. Пистолета и след простыл. Он вытащил из кармана мобильник, задаваясь вопросом, почему у него не сперли телефон вместе с пистолетом, и набрал номер дежурного по отделению. Трубку взял Терри Шизмански, и Демпси, представившись, спросил, выйдет ли Пинеро на дневное дежурство.

– Нет, он в отгуле.

– В отгуле?

– Да. Вроде он говорил что-то насчет поездки в Вегас. Разве он тебя не предупредил? А ну да. Ты же все еще сидишь на больничном.

– Что там у вас происходит?

Шизмански фыркнул.

– Я от возни с бумажками скоро инфаркт заработаю.

– А ночью вызовы были?

– Послушай, Билли, ты только не обижайся, но мне нужно за час закончить со всем этим дерьмом. У меня нет времени на болтовню.

– Конечно. Извини, Терри.

– Ага, до скорого.

Ни малейшего интереса. Никакой попытки выяснить, где он находится. Они еще не узнали о смерти Пинеро. У него оставалось немного времени, чтобы попытаться выстроить свою защиту… или смыться.

Демпси заметил в настенной росписи яркое пятно, выделяющееся на общем фоне. Подошел к нему. Краска еще липкая. Недавно нарисованная лачуга. Он обвел взглядом ряд остальных хижин. Неужели по одной прибавлялось здесь всякий раз по свершении ритуала? Может, они вели двойную игру и с ним, и с Пинеро, чтобы одновременно отомстить за Лару и позаботиться о черном солнце? Обычная логика тут не работала. Демпси предположил, что, возможно, они сражались одновременно в двух разных мирах, сражаясь здесь и в альтернативном Нью-Йорке… и Пинеро остался сидеть за столом в хижине, изображение которой появилось на стене. В убогой лачуге с черными жуками. Потом он предположил, что боги наблюдали за их схваткой, происходившей в обоих мирах, облеченные в тела усохших старичков, женщин, полуобнаженных жриц и священных всадников, оседлавших своих боевых коней. Смутные воспоминания о проводившемся в церкви ритуале наводили на мысль, что многие прихожане одержимы богами вуду. Марионетки, пляшущие под дудку Шанго. Демпси перевел взгляд на окно лачуги. Художник разрисовал стекло грязными рваными мазками, в которых виделись затейливые, наползающие друг на друга силуэты, похожие на расплывчатые фигуры живых существ. Демпси не мог ничего разглядеть толком, но самый их вид внушал тревогу.

Отворачиваясь от расписанной стены, он зацепился ногой за что-то. Обломок деревянного бруска с испачканным в липкой крови острым концом. После секундного колебания Демпси поднял его. Он помнил, как сжимал его в руке. На шероховатой поверхности вряд ли остались отпечатки пальцев, но на всякий случай он протер брусок полой рубашки и положил обратно на пол. Представлялось маловероятным, что они не собирались использовать орудие убийства в качестве улики против него. Возможно, у них есть фотографии или видеозапись, но на суде по делу об убийстве обвинение предпочитает иметь весь арсенал улик. Орудие. Мотив. Свидетель-очевидец. Демпси живо представил, как адвокат убеждает присяжных, что улика, скорее всего, сфабрикована, и утверждает, что в любом случае она не доказывает окончательно и бесповоротно, что мистер Демпси убил своего напарника и верного друга, человека, с которым плечом к плечу сражался с бандитами, противостоял клеветническим нападкам желтой прессы и несправедливым обвинениям целого города; напоминает, что свидетелями по делу являются состоящие в сговоре приверженцы тайного культа, которые, как всем известно, питают злобу против доблестного офицера, не в первый раз подвергающегося преследованию в судебном порядке. Друзья Лары спланировали все очень тщательно. Орудие убийства имело решающее значение. Тот факт, что они не позаботились о нем, заставлял предположить, что их месть может и не нуждаться в судебном процессе.

Демпси надел куртку, застегнул молнию, чтобы скрыть окровавленную рубашку, и выглянул за дверь. Грязно-желтые здания Форт-Вашингтона. Кварталах в десяти от места, где он припарковал машину. Вчера он рассчитывал, что по прошествии ночи все беды останутся позади и он сможет перестать играть в полицейского. Сознание, что игры не закончились, что он должен позаботиться о своей безопасности, разъело незримую преграду, сдерживавшую чувство смертельной усталости. Ребра у него горели, плечо болезненно ныло. Слишком много вопросов. Слишком много! Не обращая внимания на пристальные взгляды прохожих, низко опустив голову, Демпси скорым шагом отправился на поиски ответов.

И церковь Лукуми Бабалу Ай, и травяная лавка оказались закрытыми, и на звонки в дверь никто не отозвался. Значит, оставалась Марина. Она должна ответить за многое… особенно за свой крик во время поединка. Который отвлек внимание Демпси. Разумеется, она одержима. Явно. Безусловно одержима. Демпси вспомнил, как она танцевала в храме. Неуклюжие, судорожные движения. Начисто лишенные изящества. Словно марионетка, приводимая в движение неумелым кукловодом. А возможно, у нее были на то свои причины? Демпси начинал склоняться к предположению, что поединок в деревне и поединок в помещении, где он очнулся, проходили одновременно. Что они являлись своего рода виньетками в сложном узоре, который он еще не мог распутать; и все увиденное им по пути к мосту подтверждало это предположение. Демпси полагал, что после убийства Пинеро ничего не изменится; однако город изменился. Районы, через которые он проезжал, казались оживленнее, дружелюбнее и чище. Там еще не чувствовалось той атмосферы радостного возбуждения, какая царила в кварталах черного солнца. Перемены носили не столь сильный характер. Просто меньше стало заколоченных фанерой витрин. В воздухе веяло теплом. Словно температура города повысилась на градус, и вязкий, медленный поток жизни немного ускорил свое течение на периферии. Хотя значительных улучшений не наблюдалось, хотя произошедшие перемены еще не внушали твердой уверенности в лучшем будущем, представлялось несомненным, что нечто важное все-таки сделано: нечто большее, чем право продолжать жить по-прежнему. Демпси подумал, что это вполне объясняет, зачем Сара Пичардо со своими прихожанами втянула его в эту историю. В конце концов, возможно, ни о какой мести вообще и речи не было. Даже малая толика добра стоила того, чтобы рискнуть для нее жизнью. Когда-то Демпси верил в это. Вот почему он пошел работать в полицию. Теперь он снова хотел в это поверить. Ведь не все же «товар-деньги-товар».

Переехав мост и спустившись на шумную, запруженную транспортом Флэтбуш-авеню, Демпси начал постепенно проникаться симпатией к Марине, понимать положение, в котором она находилась, вынужденная принимать участие в событиях, опасных для жизни, и все время исполненная тревоги за него. Почему его оставили валяться без сознания на месте поединка? Зачем она выкрикнула слова предостережения во время схватки? Демпси хотел услышать ее объяснения. Он не мог оставить без внимания многочисленные факты, свидетельствовавшие о стремлении Марины помочь ему. Он включил радио. Возбужденный голос с ямайским акцентом – вероятно, принадлежавший какому-нибудь парню из восточных районов Нью-Йорка – скороговоркой перечислял даты выступлений, время от времени высказываясь о той или иной рок-группе со снобизмом заядлого любителя реггея. Демпси приглушил звук. Он повернул налево, на Тиллери-стрит, по обыкновению запруженную на перекрестке неистово сигналящими грузовиками и легковыми автомобилями, и с трудом увернулся от громоздкого автофургона, водитель которого, молодой чернокожий парень, высунул голову в окно, непочтительно ткнул пальцем в небеса, словно обвиняя некие космические силы в едва не произошедшем столкновении, и сказал: «Этот перекресток когда-нибудь нас доконает, приятель!» Демпси махнул рукой и поехал дальше. Через три квартала он остановился на красный светофор и откинулся на спинку сиденья, прислушиваясь к ровному гулу, доносящемуся со скоростной Бруклин-Квинс, и раздраженному пыхтению мотора, находящегося в непосредственной близи.

Со всех сторон теплыми волнами на него накатывал душный дрожжевой запах и смешивался с вонью выхлопных газов; а стоящая на углу молодая блондинка с подведенными синей тушью голубыми глазами, с обтянутым узким свитером грудью, завороженно смотрела в конец улицы, словно прозревая там воплощение всех своих желаний, в то время как ее парень так же страстно разглядывал вишневую гитару на витрине ломбарда, а на противоположном углу пожилая чета в ожидании, когда зажжется зеленый свет, медленно кружилась в вальсе; и зачарованный всем этим проявлением чуда, Демпси, всем телом ощущавший легкую вибрацию от работающего на холостом ходу двигателя, вдруг впервые ощутил значение своей победы и понял, что это настоящая победа, с настоящим призом. Что бы там ни случилось с ним впоследствии, он таки сотворил это маленькое чудо, урвал кусочек черного солнца, вдохнул жизнь в город. Если ему придется отвечать за убийство Пинеро… что ж, он готов положиться на искусство своего адвоката. В общем-то, в участке Пинеро недолюбливали, и адвокат вполне мог использовать факты, свидетельствующие о его продажности и о нервном стрессе своего подзащитного. Что ни говори, это смягчающие обстоятельства.

К тому времени, когда Демпси припарковался в Грин-Пойнт, на углу неподалеку от дома Марины, мысли у него путались. Он выпил кофе в ближайшей забегаловке, перекинулся с владельцем заведения парой слов о бейсболе, а потом направился к дому Марины, одному из двух зданий красного кирпича, стоящих впритык друг к другу. Позвонил, но не получил ответа. Куда, собственно говоря, все запропастились? Провозглашают тосты в честь Олукуна в каком-нибудь подпольном ресторанчике? Торжественно отмечают кончину божества? В любом случае рано или поздно она вернется домой. Демпси уселся на каменную ступеньку крыльца, наблюдая за болтающимися на углу улицы пареньками, чьи жесты казались чересчур резкими, а смех разлетался звонкими осколками стекла на фоне приглушенного шума транспорта. Прохожие неспешно шагали по тротуару, наслаждаясь чудесным днем; некоторые несли воскресные газеты под мышкой. Погода стояла почти весенняя; куча мусора у стены прогрелась и источала слабый смрадный запах; тепло разлилось по телу Демпси, проникло до самых костей, и он ощущал спокойствие и сонливость. Было здорово сидеть вот так, забыв обо всех тревогах, просто прислушиваясь к своим ощущениям. Перед мысленным взором у него на мгновение возникла картина страшной смерти Пинеро, но он отогнал воспоминание и улыбнулся двум молодым пуэрто-риканским мамочкам, которые проходили мимо по тротуару, толкая перед собой коляски. Они улыбнулись в ответ и хором певуче сказали «Буэнос диас». Демпси закрыл глаза и услышал автомобильные гудки, музыку и смех, доносящиеся из забегаловки в квартале отсюда, почуял запах баранины, лука и соуса, и подумал, что по отношению к Марине он займет сугубо реалистическую позицию, посмотрит на нее трезвым взглядом, выслушает и, если останется неудовлетворенным, просто уйдет. Но придираться не станет и, если она поведет себя искренне, снова пойдет на сближение с нею… постепенно, осторожно, не торопясь. Демпси уставился на мостовую под крыльцом, на забитые окурками трещины в асфальте, а потом перевел взгляд на мужчину в спортивном костюме и кепке для гольфа, который открывал склад на противоположной стороне улицы, с грохотом поднимая металлическую решетку и проверяя ряды коробок за дверью, и на скинхеда с вытатуированной на шее свастикой и в наушниках, который прошел мимо, подергиваясь и приплясывая на ходу, потряхивая кулаками в такт неслышной музыке, и ухмыльнулся высокомерной на вид тощей рыжей девице в джинсах и короткой куртке, которая выгуливала собаку, похожую на белую лохматую крысу, и, засунув левую руку в карман, ждала, когда ее лучший друг сделает все свои дела, чтобы она могла вернуться домой, почитать «Таймс» и сделать зарядку для укрепления ягодичных мышц, – и она, как ни странно, улыбнулась в ответ скинхеду. Худой смуглый мужчина боком выскользнул из аптеки по соседству со складом, вскинул руку над головой, словно засчитывающий гол судья, а потом прислонился к стене и закурил – и Демпси, вспомнив, как был одет Лара, на мгновение похолодел от ужаса, но потом решил не поддаваться страхам. Неужели он собирается сходить с ума всякий раз при виде парня в рабочих штанах и зеленой куртке? Он подавил волну тревоги, поднявшуюся в душе, и отвел взгляд в сторону, по-прежнему чувствуя смутное беспокойство. Течение времени замедлилось. Со стороны океана наползли облака. Сразу похолодало, прохожие прибавили шагу. Демпси уже начал волноваться. Где, черт возьми, она пропадает? Он взглянул на часы.

Черный жук суетливо выполз у него из-под манжеты и устроился на костяшках пальцев.

Черт!

Содрогнувшись от отвращения, Демпси стряхнул насекомое с руки. Жук упал на нижнюю ступеньку, а потом быстро пополз обратно к нему. Крохотный семиногий сгусток темноты.

Незримые холодные пальцы сжали сердце Демпси, и волна ужаса начала подниматься в душе. Он наклонился, чтобы получше рассмотреть насекомое, остановившееся возле его бедра, похожее на оброненную ониксовую брошку. Демпси пересчитал лапки. Пересчитал дважды.

Семь.

Галлюцинация. Дурной сон. Наркотик. Он лихорадочно перебрал все возможные объяснения, но лишь одно казалось приемлемым; и он подумал, что теперь понимает, почему мир изменился, почему энергия черного солнца смешалась с менее сильной энергией города. Если только этот мир существовал в действительности, если он был хоть в малой степени реален.

Боги растворились друг в друге, ни один не одержал победу; схватка между ним и Пинеро закончилась вничью.

Люди выходили из магазинов, и все поглядывали в сторону крыльца, где сидел Демпси. Мужчина в спортивном костюме, высокомерная рыжеволосая девица, хип-хоповый Гитлер в наушниках, пуэрто-риканские мамочки и смуглый парень в зеленой куртке и рабочих штанах… О да, он стоял там, скрестив на груди руки и кивая головой с довольным видом… Все они подтверждали справедливость этого умозаключения, и Демпси, охваченный бесконечным отчаянием, хотел сказать им, что он не виноват, что он не хотел никого убивать, но не мог открыть рот, пошевелить языком, внезапно обратившимся в кусок сырого мяса, не мог издать ни звука…

Дверь позади него открылась, и женский голос, голос Марины, сказал:

– Билли? Это ты звонил в дверь? Я спала и решила, что мне послышалось.

Но все неправда, все не так, как должно быть… Теперь он знал, что невнятные, расплывчатые силуэты, нарисованные неведомым художником в окне лачуги, на самом деле изображали его самого и Пинеро, сидящих рядом с опущенными на стол головами, разлагающихся в своих воспоминаниях о прошлой жизни, наедине со своими кровавыми ранами, кошмарами и жуками.

– Билли? Ты так и собираешься молчать? – Пауза. – Может, ты позволишь мне все объяснить? Я не знаю, хочешь ты меня выслушать, но я могу все объяснить.

Еще один семиногий жук выполз у него из-под штанины и устроился на носке ботинка. Демпси даже не потрудился его стряхнуть. Он не знал, сможет ли он стряхнуть его. А что если он вообще уже не в силах двигаться… даже в кошмарном сне?

– Билли! Пожалуйста, скажи что-нибудь!

Вероятно, он может пошевелиться, подумал Демпси; он точно знал, что может, по крайней мере, повернуть голову.

– Я не могу выйти! Я не одета!

Второй жук сполз с ботинка и стал торопливо карабкаться на верхнюю ступеньку, похожий на одну из крохотных теней черного солнца, которые он недавно видел скользящими по стенам зданий; и Демпси подумал, что, наверное, все здания являлись всего лишь такими вот ступеньками, ведущими вверх одна за другой; и задался вопросом, а было ли вообще черное солнце, не являлось ли оно всего лишь символом смерти, а если оно существовало в действительности и если сражение с Олукуном произошло в действительности… возможно, вуду реально. «Простите меня, – беззвучно проговорил он, обращаясь ко всему миру, ко всем пристально смотревшим на него людям. – Я не хотел этого, я не плохой парень, меня обманули, и если вы позволите мне все объяснить, вы меня поймете и, возможно, сумеете помочь мне… Пожалуйста! Простите меня!»

– Ну ладно! Можешь молчать! Прекрасно! Но я все-таки намерена объяснить, что произошло!

Звенящие нотки в голосе Марины, плачущие интонации – все верно, именно таким тоном она и должна говорить, если по-настоящему тревожится о чувствах Демпси, боится потерять его. И он почувствовал надежду, слабую надежду при мысли, что она не принимала участия в заговоре, что ситуация была не такой, как казалась, что жуки – порождение галлюцинации, дурного сна, наркотика…

– Ты что, даже не посмотришь на меня?

… Но каковы шансы на такой исход? Он должен обернуться и посмотреть на нее. Он должен все выяснить. Ничего страшного не произойдет. Никаких бездонных черных провалов, никаких уродов. Он просто повернет голову и увидит Марину. Красивую. Полуголую, в трусиках и футболке. С озабоченным лицом. И он поднимется на ноги и скажет несколько слов, и она поймет, что он готов все простить и принять все объяснения. Вот и все, а потом они пойдут наверх, и будут много говорить, и займутся любовью, и начнут все сначала, и прошлое покажется всего лишь порождениями страха.

– Ты притащился сюда, чтобы торчать на ступеньках немым укором? Великолепно… просто великолепно. Возможно, я поступала нехорошо. Возможно, я была не вполне искренна с тобой, но у меня не было выбора. Клянусь! – Голос у нее пресекся. – Что бы я ни сделала, я не заслуживаю такого отношения!

Я не заслуживаю такого отношения, сказал Демпси всем, кто мог слышать его, и начал снова оправдываться: я не хотел, Пинеро обманул меня, меня застали врасплох, я плохо соображал, – но потом он вспомнил, что именно чувствовал у квартиры Лары – вспомнил, чтобы он не испытал ни тени сомнения перед тем, как открыть огонь по фигуре, угрожающе размахивавшей непонятным предметом, взвинченный адреналином в крови, сознанием опасности и почерпнутыми у Пинеро понятиями о справедливости; он являлся соучастником преступления, по уши влипнув в эту гнусную историю, хотя всего за несколько секунд до убийства не имел к нему никакого отношения. Достаточно ли этого, чтобы принять вину и наказание? Казалось, недостаточно. Это была ошибка, чистый рефлекс, не дающий оснований для обвинения в умышленном преступлении. С точки зрения здравого смысла Демпси был невиновен. Он искренне сожалел о случившемся, раскаивался, в отличие от Пинеро. Он был маленьким провинившимся мальчиком, заслуживающим снисхождения. Нет… минутку, минутку! Демпси подавил панику, поднявшуюся в душе. К черту все. Это дурной сон. Или бредовые психопатические видения. Вроде фильма о гениальном шизофренике, который живет в причудливом мире собственных фантазий. В конечном счете он не может вырваться из этого мира, но вынужден жить, не веря в свой бред. Именно так и следовало поступить Демпси. Он должен стать лицом к лицу с окружающей действительностью и послать ее в задницу. Это первый шаг. Самый трудный шаг. Он напряг все свои силы, чтобы повернуться, задышал глубоко и часто. Он не мог пошевелиться. Люди на улице смеялись, показывали на него пальцами. Что за чертовщина такая тут творится? Словно мысль могла рассыпаться эхом, последняя фраза несколько раз отдалась у него в голове: что за чертовщина такая тут творится, что за чертовщина такая тут творится, что за чертовщина такая тут творится? Повернись, приказал он себе. Повернись быстро и сию же секунду. Пожалуйста, добавил он, прося обо всем сразу, обращаясь к зияющей в сознании пустоте, сквозь которую вылетал в бездонное небо дым мольбы.

– Ты хочешь, чтобы я пошла на крайние меры? – Марина снова взяла решительный тон, в котором звучала игривая нотка, не вполне заглушавшая общую интонацию тревоги и беспокойства, словно она храбрилась, исполненная решимости вновь завоевать сердце Демпси. – Ты хочешь, чтобы вся улица таращилась на меня, голую? – спросила она, и в голосе у нее послышалась угроза. – Ты хочешь, чтобы я спустилась и взяла тебя за шиворот?