Джордж ЛАНЖЕЛЕН

МУХА

Меня всегда пугали телефонные звонки. И все же я абсолютно спокойно спросил невестку, как и почему она убила моего брата, когда та позвонила мне в два часа ночи и сообщила эту новость.

– По телефону не объяснить, Артур. Сообщите в полицию и приезжайте. Да, и скажите, что тело Боба находится на вашем заводе.

Только опустив трубку на рычаг, я вполне осознал случившееся и похолодел от ужаса. Набирая номер полиции, я дрожал как осиновый лист.

Трубку снял инспектор полиции Твинкер. Он же взял на себя руководство следствием и сказал, что сейчас приедет.

Не успел я натянуть брюки, как перед домом остановился автомобиль.

– Скажите, мистер Браун, на заводе есть ночной сторож? – спросил инспектор, трогая с места. – Он вам не звонил?

– Да… То есть нет. Это очень странно. Должно быть, он попал на завод через свою лабораторию, где часто работал допоздна.

– Разве мистер Роберт Браун работал не с вами?

– Нет. Он занимался исследованиями для Министерства авиации.

– А в чем они состояли?

– Он почти не говорил о своей работе – это государственная тайна, но Министерство, надо полагать, было в курсе. Я знаю лишь, что он был на пороге важнейшего открытия.

Тело было распластано на рельсах, ведущих к электрическому пресс-молоту. Голова и правая рука буквально смешались с металлом молота.


Посоветовавшись с коллегами, инспектор Твинкер повернулся ко мне.

– Как поднимают молот, мистер Браун?

– Сейчас я его приведу в движение. Пульт управления здесь. Смотрите, инспектор. Молот поставлен на мощность 50 тонн, спуск – на нуле.

– Ну нуле? – переспросил инспектор.

– Иными словами – на уровне пола. И кроме того, его настроили на единичные удары, то есть он должен подниматься после каждого удара.

– А постепенно нельзя поднять?

– Нет. Скорость подъема не регулируется.

– Так… Не могли бы вы показать, что нужно сделать?

Неотрывно глядя на расплющенное тело брата, я до отказа нажал черную кнопку подъема молота.

Раздался ужасающий свист, всегда вызывавший в моем воображении фигуру шумно вздыхающего великана, и тяжелая стальная масса на удивление мягко поднялась. Я уловил приглушенный звук, с которым тело отлепилось от металла, и испытал панический страх при виде обнажившегося коричневато-красноватого месива.

Инспектор Твинкер расследовал случай на протяжении многих месяцев.

Анн, всегда такая уравновешенная, была объявлена невменяемой, и процесса не состоялось.

Обвиненная в убийстве мужа, она доказала, что отлично справляется с гигантским молотом. Но почему она его убила и как получилось, что он сам лег под молот, объяснить инспектору она категорически отказалась.

Ночной сторож, конечно, слышал гудение молота и показал, что молот ударил дважды. Стрелка счетчика, после каждой операции возвращавшаяся к нулю, подтверждала, что механизм был настроен на два удара.

Однако невестка утверждала, что воспользовалась им лишь раз.

Инспекторы Министерства авиации сообщили инспектору Твинкеру, что брат уничтожил перед смертью ценнейшие инструменты и бумаги.

Судебные экспертизы обнаружили, что у Боба в момент кончины была забинтована голова – Твинкер показал мне тряпку, в которой я не мог не узнать обрывка скатерти, покрывавшей один из столов в лаборатории.


Анн поместили в клинику Бредморского института, где содержат психически больных преступников. Гарри, ее десятилетнего сына, я забрал к себе.

Я навещал ее каждую субботу. Два-три раза со мной ездил в клинику инспектор Твинкер, который, как я понял, бывал там и без меня. Но нам ни разу не удалось вытянуть что-либо из моей невестки, которая стала равнодушна ко всему. Иногда она вышивала, но ее излюбленным занятием сделалась ловля мух, которых она внимательно осматривала перед тем, как отпустить на волю.

У Анн был один-единственный срыв – скорее нервный, нежели психический, когда она увидела, как санитарка убила перед ней муху. Для того, чтобы успокоить Анн, пришлось даже впрыснуть ей морфий.

Часто я брал с собой Гарри. Она обращалась с ним дружелюбно, но не проявляла никакой привязанности.

В день, когда у Анн был припадок из-за мухи, ко мне заглянул инспектор Твинкер.

– Я убежден, что в этом ключ к разгадке.

– Не вижу ни малейшей связи.

– Что бы ни говорили доктора, я уверен, что миссис Браун в полном рассудке. Даже когда она рассматривает мух.

– Тогда чем вы можете объяснить ее отношение к собственному сыну?

– Она или боится, или хочет уберечь его. Возможно, что она его даже ненавидит.

– Не понимаю.

– Вы не заметили, что при нем она никогда не ловит мух?

– Пожалуй. И все же я ничего не понимаю.

– Я тоже, мистер Браун. И боюсь, что, пока миссис Браун не выздоровеет, мы так ничего и не узнаем.

– Врачи говорят – надежды нет…

– Ваш брат не проводил экспериментов с мухами?

– Не думаю. А вы не спрашивали экспертов из Министерства авиации?

– Спрашивал. Они подняли меня на смех.


– Дядя Артур, а мухи долго живут?

Мы завтракали, и племянник заговорил после того, как мы с ним долго молчали. Я взглянул на мальчика поверх прислоненного к чайнику «Таймса». Как все дети, Гарри обладал способностью задавать такие вопросы, которые ставили взрослых в тупик.

Однако про мух он спросил впервые, и у меня мороз по коже прошел – вспомнились слова инспектора.

– Не знаю, Гарри. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Потому что я видел муху, которую тогда искала мама.

– Мама искала муху?!

– Да. Муха, конечно, подросла, но я ее все равно узнал.

– Где ты видел эту муху, Гарри? И что в ней такого особенного, детка?

– На вашем письменном столе. Голова у нее не черная, а белая, и лапка тоже не такая.

– Когда ты в первый раз увидел эту муху?

– В тот день, когда уехал папа. Она была в его комнате, и я ее поймал. Потом прибежала мама и велела ее выпустить. А потом опять приказала поймать.

– Она наверняка уже умерла, – проговорил я, вставая из-за стола и не спеша направляясь к кабинету.

Но закрыв за собою дверь, я одним прыжком очутился у письменного стола. Мухи на нем не было.

Слова племянника, перекликавшиеся с репликой инспектора о том, что смерть моего брата каким-то образом связана с мухами, потрясли меня до самой глубины души.

Я впервые задал себе вопрос: так ли безумна моя невестка? Если необъяснимый несчастный случай, акт безумия, каким бы странным и ужасным ни казался он, был приемлем, то при мысли, что невестка, находясь в здравом рассудке, смогла так жестоко убить собственного мужа – при этой мысли меня прошибал холодный пот. Что могло послужить причиной чудовищного преступления?

Я припомнил все беседы Анн с инспектором Твинкером. Он ей задал сотни самых разнообразных вопросов.

Анн вразумительно ответила на все, касающиеся ее жизни с мужем. Но были вопросы, на которые она всегда реагировала одинаково:

– На этот вопрос я не могу ответить, – спокойно и просто говорила она.

Она окружила себя стеной, которую инспектор не сумел пробить. Тщетно пытался он менять темы разговора, задавать вопросы, не имеющие отношения к несчастью. Анн отвечала любезно и спокойно, не проявляя признаков нервозности. Но как только инспектор пробовал заговорить с ней о несчастном случае, он натыкался на непробиваемую стену: «На этот вопрос я не могу ответить».

Инспектор уловил в ее ответах лишь одну-единственную ложь. Анн утверждала, что привела молот в движение только раз, тогда как ночной сторож слышал два удара и счетчик показывал цифру два.

Инспектор Твинкер не раз пытался использовать эту ее ошибку для того, чтобы разрушить несокрушимую стену молчания. Но Анн однажды невозмутимо заткнула и эту единственную щель.

– Да, – проронила она. – Я солгала, но почему, не могу сказать.

– Это ваша единственная ложь? – в упор посмотрел на нее инспектор в надежде повергнуть женщину в смятение и взять инициативу в свои руки. Но вместо привычного ответа услыхал короткое:

– Да. Первая и последняя.

Анн, понял он, тщательно заделала единственную щель в своей стене.

В душе у меня поднималось чувство отвращения и даже ненависти к невестке: если она не безумна, как мы думаем, значит, она ловко притворяется безумной, чтобы избежать заслуженного наказания. Да, инспектор, пожалуй, прав: мухи как-то связаны с трагическим событием, если только, конечно, и они не помогают ей симулировать безумие.

Но как объяснить пассивность жертвы?

Мой брат был из тех ученых, которые придерживаются принципа «Семь раз примерь – один раз отрежь». Не признавал интуиции и гениев. Не был похож на рассеянного профессора, разгуливающего под дождем с закрытым зонтиком в руках. Он вел себя совсем обыкновенно, обожал животных и детей и без колебаний бросал работу, чтобы пойти с соседскими ребятами в цирк. Игры предпочитал логические, точные: биллиард, теннис, шахматы, бридж.

Чем же тогда объяснить его смерть? Зачем он полез под молот? О пари для проверки смелости не могло быть и речи – брат никогда не заключал пари и частенько смеялся над людьми, которые этим занимались. С риском вызвать неудовольствие знакомых он утверждал, что пари – это сделка между глупцом и вором.

Оставалось два предположения: или он внезапно сошел с ума, или у него были какие-то причины просить свою жену убить его таким необычным способом.

Я долго ломал себе голову и решил не сообщать инспектору о нашем странном разговоре с Гарри, а самому побеседовать с Анн.

Была суббота, приемный день. Анн мгновенно спустилась в холл – должно быть, ждала меня. Пока я думал, с чего начать этот тягостный разговор и как перейти к трагическому случаю, Анн заговорила первая.

– Артур, я хочу задать вам вопрос.

– Я вас слушаю, Анн. Пожалуйста.

– Как долго живут мухи?

В смятении вскинув на нее глаза, я чуть было не проговорился, что сын ее несколько часов назад задал мне тот же самый вопрос, но вовремя прикусил язык.

Мне пришло в голову использовать этот факт для того, чтобы, наконец, пробить ее сознательную или подсознательную оборону.

Не спуская с невестки глаз, я ответил.

– Точно не знаю… Но муха, которую вы ищете, Анн, была вечером в моем кабинете.

Удар, видно, пришелся в цель. Анн резко повернула голову. Рот ее исказился в безмолвном крике, широко раскрытые глаза кричали.

Я успел придать себе равнодушный вид. Преимущество, которое, я чувствовал, было сейчас на моей стороне, я мог удержать, лишь сделав вид, что мне уже все известно.

– Вы убили ее? – прошептала она.

– Нет.

– Но вы ее поймали! – вскинула она голову – Она у вас! Дайте ее мне.

– Нет, у меня ее нет с собою.

– Но вы ведь догадались, правда?

– Ни о чем я не догадался, Анн. Знаю только, что вы здоровы. Вы или должны мне все сказать, чтобы вместе решить, что делать, или…

– Или что, Артур?

– Или инспектор Твинкер получит муху в течение двадцати четырех часов.

Невестка долго сидела неподвижно, уставясь взглядом на кисти тонких рук, бессильно лежавших на коленях.

Потом промолвила, не поднимая глаз:

– Если я все расскажу, вы обещаете, ничего не предпринимая, уничтожить муху?

– Нет, Анн. Пока я ничего не знаю, я ничего не могу обещать.

– Артур! Поймите, я обещала Бобу, что эта муха будет уничтожена. Я обязана выполнить обещание. До этого я ничего не могу сказать.

Анн взяла себя в руки, и я почувствовал, что вновь тону в трясине безысходности.

Отчаявшись, я бросил наобум:

– Анн! Вам должно быть ясно, что с того момента, как муху исследуют в лаборатории полиции, у них будут доказательства того, что вы здоровы. И тогда…

– Нет, Артур! Умоляю вас не делать этого ради Гарри…

– Тогда расскажите мне все, Анн. Поймите – это в интересах Гарри. Так я сумею лучше защитить его.

– От кого его защищать? Неужели вы не понимаете, что если я здесь, в сумасшедшем доме, то только в интересах сына: он не должен знать, что его мать приговорили к смертной казни за убийство его отца.

– Анн, интересы вашего сына так же дороги мне, как вам. Клянусь, если вы расскажете подробности, я сделаю все от меня зависящее, чтобы уберечь и защитить его! Но если вы откажетесь говорить, муха попадет к инспектору.

– Но зачем вам это нужно знать? – подняла она на меня глаза, в которых застыла ненависть.

– Анн! Послушайте! Речь идет о судьбе вашего сына.

– Идемте! У меня готов рассказ о смерти моего несчастного Боба.

Анн поднялась к себе и тотчас же вернулась с пухлым желтым конвертом в руках.

Протянув его мне, она вышла из холла, не попрощавшись.

Только дома я увидел надпись: «Тому, кому это полагается по праву Инспектору Твинкеру, наверное».

Налив себе чашку чая, я пробежал глазами первую страницу:

«Это не исповедь, так как я, хоть и убила собственного мужа, чего, кстати, никогда не скрывала, преступницей себя не считаю. Я исполнила его волю, его последнее желание».

Забыв про чай, я перевернул страницу.


«Незадолго до смерти муж познакомил меня со своими опытами. Он был уверен, что эксперты Министерства запретят эти опыты как вредные и все же, прежде чем познакомить их с сутью своих исследований, добивался положительного результата.

Радио и телевидение передают на расстояние звук и зрительные образы. Боб же утверждал, что изобрел способ передачи на расстояние материи. Материя, т. е. плотное тело, помещенное в специальный передаточный аппарат, моментально дезинтегрируется и так же мгновенно реинтегрируется в другом – приемном аппарате.

Сам Боб считал это открытие самым важным со времен изобретения колеса. Он полагал, что передача материи на расстояние посредством мгновенной дезинтеграции-реинтеграции означает революцию в человеческой истории. Это помогло бы разрешить проблему транспортировки на большие расстояния не только товаров и, в первую очередь, скоропортящихся продуктов, но и людей. Он, ученый-практик, никогда не предававшийся мечтаниям, видел уже время, когда у людей отпадет потребность в поездах, самолетах, автомобилях, железных дорогах и шоссе. На смену им придут приемно-передаточные станции в различных уголках земли. Пассажиры и товары, предназначенные для отправки, будут дезинтегрироваться на передаточных станциях, а затем моментально реинтегрироваться в нужной точке земного шара. Вначале у мужа были трудности. Его передаточный аппарат отделяла от приемного одна стена. Первый его успешный опыт был проделан с обыкновенной пепельницей, которую мы привезли из путешествия по Франции.

Я сначала ничего не поняла, когда он с торжествующим видом принес и показал мне пепельницу.

– Анн! Взгляни! Эта пепельница была полностью дезинтегрирована за одну десятимиллионную секунды. На миг она перестала существовать! Только ее атомы со скоростью света неслись к другому аппарату. Спустя мгновение атомы соединились вновь и образовали эту пепельницу.

– Боб! Прошу тебя! Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь? Объясни!

Тогда он впервые приоткрыл передо мной некоторые подробности своих исследований и, так как я сначала ничего не понимала, набросал для меня чертежи, сопроводив их цифрами. И все же я очень долго ничего не могла уразуметь.

– Прости, Анн! – засмеялся он, увидев, что я начинаю что-то улавливать. – Помнишь, однажды я прочел статью о таинственном случае в Индии, когда камни проникли в дома при закрытых окнах и дверях.

– Как же, отлично помню! Профессор Доунинг, который провел у нас уик-энд, сказал, что если это не шарлатанство, то подобный случай можно объяснить дезинтеграцией камней снаружи и их реинтеграцией внутри домов.

– Вот именно! И помнишь, он добавил: «Если только это явление не произошло в результате частичной дезинтеграции стены, через которую проникли камни».

– Да. И все же я ничего не понимаю. Почему дезинтегрированные камни могут свободно проходить через стену?

– Это вполне возможно, Анн. Атомы, составляющие материю, не прикасаются друг к другу – их разделяют огромные пространства.

– Огромные пространства, ты говоришь?!

– Пространства между атомами относительно огромны, т. е. огромны по сравнению с самими атомами. Ты, например, весишь около пятидесяти килограммов при росте 1 метр 55 сантиметров. Если все атомы, из которых ты составлена, вдруг вплотную прижмутся друг к другу, в тебе останется пятьдесят килограммов, но ты будешь с булавочную головку. Пепельницу, которая весит две унции, с трудом удастся разглядеть в микроскоп, если составляющие ее атомы сольются в одну массу. Дезинтегрированная пепельница легко пройдет через любое не прозрачное и твердое тело – например, через тебя, так как ее разъединенные атомы в состоянии без труда пройти через твои разреженные атомы.

– Значит, ты дезинтегрировал эту пепельницу и, пропустив через другое тело, реинтегрировал ее вновь?

– Совершенно верно! Через стену, разделяющую передаточный и приемный аппараты.

– Но это же прекрасно, Боб! Надеюсь, со мной ты так не поступишь? Я очень боюсь выйти из аппарата такой же, как эта пепельница.

– Что ты имеешь в виду, Анн?

– Помнишь, что было написано на пепельнице?

– Помню, конечно. «Made in France». Надпись эта должна остаться.

– Она осталась, но посмотри на нее, Боб!

Он с улыбкой взял у меня пепельницу, но, перевернув, побледнел, и улыбка сползла с его лица. Это окончательно убедило меня в том, что ему и вправду удалось проделать этот странный опыт с пепельницей.

Надпись на обратной стороне сохранилась, но читалась задом наперед.

– Это ужасно! – буркнул он и помчался в лабораторию, откуда вышел лишь на другое утро.

Спустя три дня у Боба произошла новая неприятность, которая на несколько недель повергла его в дурное расположение духа. Прижатый мною к стене, он признался, что его первый опыт, проделанный с живым существом, кончился неудачей.

– Боб, ты проделал его с Данделло, да?

– Да, – виновато вымолвил он. – Данделло великолепно дезинтегрировался, но реинтеграции не получилось.

– И что же?

– Данделло больше нет. Есть только атомы Данделло, летающие бог весть где.

Данделло был беленьким котенком. Но однажды он у нас исчез. Теперь-то я узнала, что с ним приключилось!

После серии безуспешных опытов и многочисленных бессонных ночей Боб сообщил мне наконец, что аппарат работает отлично, и пригласил присутствовать при опыте.

Я поставила на поднос два бокала и бутылку шампанского, чтобы отпраздновать победу, так как знала, что Боб не позвал бы меня зря: раз он демонстрирует открытие, значит, оно действительно удалось.

– Чудесная идея! – улыбнулся он, беря у меня из рук поднос. – Выпьем реинтегрированного шампанского!

– Надеюсь, оно будет таким же вкусным, Боб?

– Конечно! Вот увидишь, Анн.

Он открыл дверцу переоборудованной телефонной кабины.

– Это передаточный аппарат, – пояснил он, ставя поднос на табуретку внутри кабины.

Захлопнув дверцу, он протянул мне темные очки и осторожно подвел к стеклу.

Затем он тоже надел защитные очки, нажал подряд несколько кнопок, и я услышала приглушенный гул электрического мотора.

– Ты готова? – Он погасил лампу и щелкнул выключателем, отчего в кабине вспыхнул фантастический голубоватый свет. – Тогда смотри в оба!

Он нажал какой-то рычаг, и лаборатория осветилась нестерпимым оранжевым сиянием. Внутри кабины я успела рассмотреть нечто вроде огненного шара, который с треском улетучился. Ощутив лицом внезапное тепло, я спустя мгновение различала только пляшущие черные круги с зеленым ободком, как это бывает, когда поглядишь на солнце.

– Можешь снимать очки. Конец!

Театральным жестом Боб открыл дверцу передаточной кабины, и, хотя я была готова, у меня захватило дух, когда я увидела, что табуретка, поднос, бокалы и бутылка шампанского начисто исчезли.

Боб торжественно повел меня в соседнюю комнату, где стояла точно такая же кабина, и, открыв дверцу, триумфальным жестом вынул оттуда поднос с шампанским, которое тут же поспешил открыть. Пробка весело полетела в потолок, и шампанское заискрилось в бокалах.

– Ты уверен, что это можно пить?

– Абсолютно, – ответил он, протягивая мне бокал. – А теперь мы проделаем с тобой еще один опыт. Хочешь?

Мы снова перешли в зал с передаточным аппаратом.

– О, Боб! Вспомни о Данделло!

– Данделло лишь подопытное животное, Анн. Но я уверен – неприятностей не будет.

Он открыл дверцу и пустил на металлический пол кабины маленькую морскую свинку. Снова раздалось гудение мотора и вспыхнула молния, но на этот раз я сама поспешила в другую комнату. Сквозь стекло приемной кабины я увидела морскую свинку, которая как ни в чем не бывало бегала из угла в угол.

– Боб! Все в порядке! Опыт удался.

– Наберись терпения, Анн. Это покажет будущее.

– Но свинка жива-здорова, Боб!

– Так-то так, но для того, чтобы узнать, не повреждены ли внутренние органы, нужно выждать время, Анн.

Если через месяц все будет в порядке, мы сможем предпринять с тобой серию новых опытов.

Этот месяц показался мне целой вечностью. Каждый день я ходила посмотреть на реинтегрированную морскую свинку. Чувствовала она себя отлично.

По истечении месяца Боб поместил в передаточную кабину нашу собаку Пиколса. За три часа он десятки раз был разложен и восстановлен. Выскакивая из приемной кабины, пес с лаем несся к передаточному аппарату, чтобы повторить опыт.

Я ожидала, что Боб пригласит некоторых ученых и специалистов из Министерства авиации, чтобы доложить им, как всегда, результаты своих исследований.

Но Боб не спешил с обнародованием изобретения.

Я спросила почему.

– Видишь ли, дорогая, это открытие слишком важно для того, чтобы взять и просто сообщить о нем. Есть некоторые фазы операции, которых я сам до сих пор не понимаю. Предстоит работать и работать.

Мне не приходило в голову, что он может подвергнуть опыту самого себя. Только когда произошло несчастье, я узнала, что в передаточной кабине смонтирован второй командный пульт.

В тот день, когда Боб проделал этот опыт, он не пришел к обеду. На двери его лаборатории была приколота кнопками записка:

«Прошу не мешать. Работаю».

Чуть позднее, перед самым обедом, ко мне прибежал Гарри и похвастался, что поймал муху с белой головой. Я, даже не взглянув на муху, велела немедленно отпустить ее.

Боб не вышел и к послеобеденному чаю. С ужином повторилось то же. Томимая смутным беспокойством, я постучала в дверь и позвала его.

Слышно было, как он ходил по комнате. Спустя немного времени Боб подсунул под дверь записку. Я развернула ее и прочла:

«Анн! У меня большая неприятность. Уложи Гарри и возвращайся через час».

Напрасно я стучала в дверь и кричала – Боб не открыл мне. Услышав стук пишущей машинки, я, немного успокоенная, пошла домой.

Уложив Гарри, я вернулась назад и нашла новую записку, которая была подсунута под дверь. С ужасом прочла я:

«Анн!

Я рассчитываю на твою твердость – ты одна можешь мне помочь. Меня постигло огромное несчастье. Жизнь моя сейчас вне опасности, но это вопрос жизни и смерти. Я не могу говорить – поэтому кричать или задавать вопросы бесполезно. Делай то, что я тебе скажу. В знак согласия постучи три раза и принеси мне кружку молока с ромом. Я не ел со вчерашнего дня и ужасно проголодался. Рассчитываю на тебя. Боб».

Трясущейся рукой постучала я три раза и побежала домой за молоком.

Вернувшись, обнаружила новую записку:

«Анн! Очень прошу тебя – в точности выполняй мои инструкции!

Когда ты постучишь, я открою дверь. Поставь кружку с молоком на стол и, не задавая мне вопросов, сразу же иди в другую комнату, где стоит приемная кабина. Осмотри все уголки. Постарайся любой ценой найти муху, которая должна быть там. Я искал ее, но напрасно. К несчастью, сам я сейчас с трудом различаю мелкие предметы.

Но сначала ты должна поклясться, что в точности выполнишь мои просьбы и, главное, не попытаешься меня увидеть. Спорить тут нечего: три удара в дверь, и я буду знать, что ты готова слепо подчиниться мне. Жизнь моя зависит от той помощи, которую ты мне сумеешь оказать».

Сердце гулко колотилось у меня в груди. Стараясь справиться с волнением, я трижды постучала в дверь.

Боб – я слышала – подошел к двери и скинул с нее крючок.

Войдя в кабинет с кружкой молока, я почувствовала, что Боб притаился за открытой дверью. Борясь с желанием обернуться, я произнесла подчеркнуто спокойно:

– Можешь рассчитывать на меня, дорогой.

Поставив кружку с молоком на стол, рядом с единственной горевшей лампой, я пошла в другое помещение, которое было ярко освещено. Здесь все было перевернуто вверх дном: папки и разбитые пузырьки валялись среди опрокинутых стульев и табуреток. От большой эмалированной ванны, где догорали какие-то бумаги, исходил резкий, неприятный запах.

Я знала, что мухи не найду: интуиция подсказывала мне, что интересовавшая Боба муха – это та самая, которую поймал, а затем выпустил сын.

Я слышала, как Боб в соседней комнате подошел к своему письменному столу. Затем раздалось громкое хлюпанье, словно ему было неудобно пить.

– Боб, я не вижу никакой мухи. Может, ты дашь другие инструкции? Если ты не в состоянии говорить, постучи по крышке стола: один удар я пойму как «да» и два удара – как «нет».

Я старалась говорить спокойно и, услыхав двукратный стук, призвала на помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться.

– Можно мне войти к тебе в комнату? Я не знаю, что произошло, но что бы ни случилось, я буду мужественной.

Наступила напряженная пауза. Боб стукнул раз по письменному столу.

В двери, соединяющей помещения, я застыла от неожиданности: Боб сидел за письменным столом, накинув на голову золотистую скатерть, сдернутую со столика, стоявшего в углу, где Боб имел обыкновение обедать, когда ему не хотелось прерывать эксперимент.

– Боб, мы поищем ее завтра утром. А тебе необходимо прилечь. Хочешь, я отведу тебя в гостиную и позабочусь, чтобы тебя никто не видел?

Из-под скатерти, спускавшейся ему до талии, показалась левая рука: Боб дважды ударил по столу.

– Может, пригласить к тебе врача?

– Нет! – простучал он.

– Хочешь, я позвоню профессору Муру? Может, он будет тебе полезен?

Боб быстро ответил «нет». Я не знала, что предпринять, что предложить ему. В голове у меня все время вертелась навязчивая мысль.

– Гарри поймал сегодня муху, но я велела выпустить ее. Может, это та, которую ты ищешь? У нее белая голова…

У Боба вырвался хриплый вздох, в котором улавливалось что-то металлическое. И в этот миг, чтобы не закричать, я до боли прикусила губу. Он сделал движение, правая его рука повисла вдоль тела, и из рукава высунулась вместо кисти и ладони сероватая палка со странными крючками.

– Боб! Дорогой! Объясни, что произошло. Если я буду в курсе дела, мне, может, удастся тебе помочь. Нет, Боб! Это чудовищно! – тщетно пыталась я подавить рыдания.

Из-под скатерти показалась левая рука, дважды стукнула по письменному столу и приказала мне удалиться.

Боб запер дверь на крючок, и я рухнула наземь в коридоре. До меня доносились его шаги, а затем стук пишущей машинки. Спустя немного времени под дверью появился новый листок:

«Приходи завтра, Анн. Я все объясню тебе. Прими снотворное и постарайся выспаться. Мне понадобится вся твоя энергия. Боб».

Разбудили меня бившие в глаза яркие солнечные лучи. Часы показывали семь. Я вскочила, как сумасшедшая. Всю ночь я проспала без снов, словно на дне какой-то ямы.

Поплескав на себя водой, я поспешила в кухню, приготовила на глазах у изумленной прислуги поднос с чаем и поджаренным хлебом и помчалась в лабораторию.

Боб отворил мне на этот раз не мешкая и сразу закрыл за мною дверь. На голове у него, как и вчера, была все та же золотистая скатерть.

На письменном столе, куда я поставила поднос, меня уже ожидал листок. Боб отошел к двери соседней комнаты – по-видимому, хотел остаться один. Я ушла с листком в другое помещение и, пробегая машинописный текст, слышала, как Боб наливает чай.

«Ты помнишь, что случилось с нашей пепельницей? Со мной произошло примерно то же, только куда серьезней. В первый раз я дезинтегрировал и реинтегрировал себя успешно. А во время второго опыта в передаточную кабину проникла муха.

Единственная моя надежда – найти ее и снова повторить эксперимент. Ищи как следует. В противном случае я найду способ исчезнуть без следа».

Я похолодела, представив его лицо вроде перевернутой надписи на пепельнице: с глазами на месте рта или ушей.

Но я должна была сохранить самообладание для того, чтобы спасти его. И, в первую очередь, любой ценой отыскать злосчастную муху.

– Боб, разреши мне войти к тебе.

Он отворил дверь.

– Боб! Не отчаивайся. Я ее найду. Она уже не в в лаборатории, но далеко улететь не могла. У тебя – догадываюсь – обезображенное лицо, но как ты смеешь говорить об исчезновении? Я этого никогда не допущу! Если понадобится, позову профессора Мура и других ученых. И мы обязательно спасем тебя.

Он с силой ударил по столу. Из-под скатерти, покрывавшей голову, донесся хриплый металлический вздох.

– Боб, не сердись! Прошу тебя. Обещаю ничего не делать без спросу. Покажи мне твое лицо! Я не испугаюсь, вот увидишь! Я же твоя жена!

Боб в ярости простучал «нет» и сделал мне знак уйти.

Никогда, до самой кончины, не забуду я этого дня, этой страшной охоты за мухами. Я все перевернула вверх дном. Слуг тоже включила в поиски. Хоть я и объяснила им, что ищу подопытную муху, улетевшую из лаборатории, которую надо любой ценой поймать, они смотрели на меня как на сумасшедшую. Именно это и спасло меня от позора смертной казни за убийство.

Я подробно расспросила Гарри. Ребенок не сразу понял, о чем речь. Я схватила его за шиворот, и он заплакал. Необходимо, поняла я, вооружиться терпением.

Да, вспомнил мальчик наконец, муха была в кухне на подоконнике, но он ее выпустил, как я приказала.

В этот день я поймала сотни мух. Везде – на подоконниках и в саду я расставила блюдца с молоком, вареньем и сахаром. Ни одна из пойманных мух не отвечала описанию Гарри. Напрасно я рассматривала их в лупу: они были похожи как две капли воды.

В обед я отнесла мужу молока и картофельное пюре.

– Если мы до вечера не отыщем муху, надо будет подумать, что делать, Боб. Вот что я предлагаю.

Я устроюсь в соседней комнате. Когда ты не сможешь отвечать «да» и «нет» условным сигналом, ты будешь печатать ответы на машинке и подсовывать их под дверь.

«Да», – простучал Боб.

Тем временем наступила ночь, а мухи мы так и не нашли. Перед тем, как отправиться к Бобу с ужином, я помедлила перед телефоном. У меня не оставалось сомнений – для Боба это действительно был вопрос жизни и смерти. Достанет ли у меня сил для того, чтобы противостоять его воле и помешать покончить с собой?

Боб, я знала, никогда мне не простит, что я нарушила обещание, но лучше уж вызвать его гнев, чем быть пассивной свидетельницей его исчезновения. Поэтому я решилась и трясущейся рукой набрала номер профессора Мура, его ближайшего приятеля.

– Профессора Мура нет. Он возвратится лишьк концу недели, – любезно ответил чей-то безразличный голос.

Ну, что ж, в таком случае мне самой предстоит бороться за мужа. Бороться и спасти его.

Входя к Бобу в лабораторию, я была почти спокойна. Как мы и уговорились, я устроилась в соседней комнате, чтобы начать мучительный разговор, который, как мне думалось, должен был затянуться до глубокой ночи.

– Боб! Ты не можешь мне сказать, что именно про изошло?

В ответ послышался стук машинки, и спустя несколько минут Боб сунул под дверь записку.

«Анн!

Я предпочитаю, чтобы ты запомнила меня таким, каким я был. Мне придется себя уничтожить. Я долго размышлял и вижу лишь один надежный способ, причем тебе надо будет мне помочь. Сначала я думал о простой дезинтеграции посредством моей аппаратуры, но этого делать никак нельзя: я рискую в один прекрасный день быть реинтегрированным другим ученым, а этого не должно случиться».

Читая записку, я подумала: «Может быть, Боб сошел с ума?»

– Какой бы способ ты ни предлагал, я никогда не соглашусь с самоубийством. Пусть твой опыт кончился ужасно, но ты человек, мыслящее существо, у которого есть душа. Ты не имеешь права уничтожить себя.

Ответ был немедленно написан на машинке.

«Я жив, но я уже не человек. Что касается моего разума, то я могу потерять его в любой момент. А душа не может существовать без разума».

– В таком случае с твоими опытами должны познакомиться твои коллеги!

Два гневных удара в дверь заставили меня вздрогнуть.

– Боб, почему ты отвергаешь помощь, которую люди, я уверена, окажут тебе от всего сердца?

Боб бешено заколотил в дверь: настаивать было бесполезно.

Тогда я стала говорить ему о себе, о сыне, о его родных.

Он даже не ответил. Я уже не знала, что придумать, что бы такое ему сказать. Исчерпав все аргументы, я спросила:

– Ты слышишь меня, Боб?

Последовал однократный удар, на этот раз мягче и спокойней.

– Ты упоминал о пепельнице, Боб. Как тебе кажется, если б ты снова дезинтегрировал и реинтегрировал ее, буквы встали бы на свое место?

Через пять-дссять минут от сунул под дверь записку.

«Понимаю, что ты хочешь сказать. Я тоже об этом думал – поэтому мне необходима муха. Она должна быть со мной в кабине – иначе никакой надежды нет».

– Попробуй все-таки. Никогда нельзя быть уверенным до конца.

«Уже пробовал», – написал он.

– Попробуй еще разок!

Через минуту я читала:

«Восхищен очаровательной женской логикой. Пробовать можно сто семь лет… Но чтобы доставить тебе удовольствие – по всей вероятности, последнее – попробую еще раз».

Было слышно, как он передвигает вещи, открывает и закрывает дверцу передаточной кабины. Через мгновение, показавшееся мне вечностью, раздался ужасающий треск, и веки мои словно озарило молнией.

Я обернулась назад.

Боб со скатертью на голове вышел из приемной кабины.

– Что-нибудь изменилось? – спросила я, касаясь его руки.

Он отпрянул, споткнулся о табуретку и, не удержав равновесия, упал. При этом золотистая плюшевая скатерть сползла с его головы.

Никогда не забыть мне того, что открылось моему взору. Чтобы подавить невольный крик, я до крови прикусила руку, но все же продолжала пронзительно кричать.

Мне не справиться с этим криком, понимала я, до тех пор, пока я не сумею закрыть глаза, отвести от него взгляд.

Чудовище, в которое превратился муж, торопливо накрыло голову и ощупью двинулось к двери. Я закрыла наконец глаза.

До самой смерти не забуду я этой отталкивающей картины, этой белой косматой головы со сплющенным черепом, кошачьими ушами и глазами величиной с тарелку, покрытыми коричневыми пластинками. Его трясущаяся розовая морда тоже походила на кошачью, а вместо рта был вертикальный разрез, поросший длинными рыжеватыми волосами. Оттуда торчало нечто вроде хобота, длинного и волосатого, по форме напоминавшего трубу.

Я, наверное, потеряла сознание, потому что, придя в себя, увидела, что лежу на каменном полу, повернув голову к двери, из-за которой доносился стук пишущей машинки. У меня жестоко болело горло: я, должно быть, сорвала голосовые связки.

Но вот стук машинки прекратился, и под дверью появился лист. Дрожа от отвращения, я взяла его кончиками пальцев и прочла:

«Теперь ты, надеюсь, поняла. Эта последняя попытка принесла новое бедствие. Ты, по-видимому, узнала часть головы Данделло. До этого превращения у меня была голова мухи. Теперь от мухи остались лишь голова и рот, а остальное восполнилось частичной реинтеграцией головы исчезнувшего котенка. Теперь ты понимаешь, наконец, Анн? Мне необходимо исчезнуть. Стукни три раза в знак согласия, и я тебе объясню, что делать».

Да, он был, безусловно, прав – ему следовало навсегда исчезнуть. Я сознавала, что не должна предлагать ему новых опытов, что каждая попытка может привести к еще более страшным изменениям. Я подошла к двери, открыла рот, но мое воспаленное горло не сумело издать ни звука. Тогда я три раза постучала, как он просил.

Об остальном нетрудно догадаться. Он изложил на бумаге план, и я одобрила его.

Дрожа, с пылающей головой, я последовала за ним в цех. В руках я сжимала подробную инструкцию о том, как пользоваться молотом.

Подойдя к электрическому молоту, он еще раз обмотал свою голову и, не оглянувшись, не махнув рукой, лег на землю так, чтобы голова оказалась точно под молотом.

Дальнейшее было не так уж страшно: я помогла уйти из жизни не мужу, а какому-то чудовищу. Мой Боб исчез уже давно. Я только выполняла его желание.

Глядя на тело, я нажала красную кнопку спуска. Бесшумно, но не так уж быстро, как я думала, металлическая масса опустилась вниз. К глухому звуку удара о землю примешался сухой хруст. Тело моего… чудовища, содрогнувшись раз, больше уже не шевелилось.

Я подошла к нему и лишь тогда заметила, что правая рука – рука мухи под молот не попала. С трудом преодолевая отвращение, стуча зубами и всхлипывая от страха, я переместила сухую руку, оказавшуюся необычайно легкой. Потом я вторично опустила молот и стремглав выбежала из цеха.

Остальное вам уже известно. Поступайте, как сочтете нужным».


На другой день инспектор Твинкер зашел ко мне на чашку чая.

– Я только что узнал о смерти миссис Браун, и так как я занимался вашим братом, мне поручили и это дело.

– И к какому выводу вы пришли?

– У доктора мет никаких сомнений. Леди Браун приняла цианистый калий.

– Пойдемте ко мне в кабинет, инспектор. Я дам вам прочесть любопытный документ.

Пока я курил трубку у камина, Твинкер, сидя за письменным столом, серьезно и внешне невозмутимо читал «исповедь» моей невестки. Закончив, он аккуратно сложил листки и протянул их мне.

– Что вы об этом думаете? – поинтересовался я, бросая листы в огонь.

Инспектор ответил мне не сразу. Выждав, пока пламя поглотит листки, он сказал, глядя на меня в упор своими прозрачными светлыми глазами:

– По-моему, это окончательно доказывает, что леди Браун была безумна.

– Без сомнения, – закуривая трубку, кивнул я.

Мы помолчали, глядя на огонь.

– Странная со мной вещь произошла, инспектор.

Пошел я на кладбище, на могилу брата. Там никого не было.

– Я там был, но решил вам не мешать.

– Вы меня видели?

– Да, я видел, как вы закапывали спичечный коробок.

– Знаете, что и нем было, инспектор?

– Надо полагать, муха?

– Я нашел ее утром в саду. Несчастная запуталась в паутине.

– Она была мертвая?

– Не совсем. Но я ее тут же прикончил камнем.

Голова у нее была белой-белой.


Загрузка...