Мой папа – склеротик

Проснулся я от дребезжания стекол и грохота. Вскочил в холодном поту, но чуть погодя расслабился. Сообразил, что это всего лишь вернулся папа. Думаю, ему просто хотелось, чтобы я узнал о его возвращении. Хотя, когда он так сажает флаер, о его возвращении узнаю не только я, но и все соседи на двадцать километров в округе.

Я вышел на крыльцо. Папа как раз выбирался из дымящихся останков флаера и выглядел слегка усталым. Я помахал рукой и папа улыбнулся в ответ. Разумеется, он не пострадал. Для его костюма из биопластика такие посадки мелочь. И флаер не жалко. Согласно штатному довольствию Корпуса, папе положено три таких в месяц. Тот, кто утверждал довольствие – умный человек и понимает, что флаеры быстро изнашиваются. Куда быстрее, чем костюмы из биопластика.

Я почесал затылок. Окинул взглядом рассыпавшиеся на посадочной площадке детали и где-то внутри шевельнулось сомнение. А может папа просто забыл включить тормозные двигатели? С него станется.

Дело в том, что он – склеротик (последствия контузии). От нас даже мама ушла по этой самой причине. А еще ей не нравилось то, что он работает в Экологическом Корпусе. Однажды я услышал их разговор.

– Как тебе не стыдно, Сергей. Для тебя нет ничего святого. Во время последнего рейда на Завиракс вы спалили дотла семь городов!

– Леночка, но ведь они загрязняли окружающую среду!

– Вы наполовину истребили население этой несчастной планеты!

– Зато какая там теперь экология! А поголовье тунца выросло в три раза!

Тогда папа привез мне гранатомет. Совсем как те, с помощью которых они в Корпусе борются за соблюдение Экологического Кодекса. На самом деле, конечно, игрушка. Боезаряд почти вдвое меньше, чем у настоящего. Баловство. Зато все мальчишки мне завидовали.

Правда, после того как мы с друзьями разнесли дом Сидоровых, папа гранатомет отобрал.

Было, конечно, обидно. Тем более, что никто не пострадал. Разве что, дедушка Сидоров. Но ведь он все равно был старенький.

А спустя месяц от нас ушла мама. Наверно, она просто нас не любила.

С тех пор, папа стал привозить кучу интересных вещей. Бластеры – к сожалению, совершенно неисправные. Списанные энергоэлементы больших космических излучателей. Полуразобранные инфрапушки, и, однажды, ракетную установку – как оказалось, в превосходном состоянии. После двух моих залпов по Иркутску, папе пришлось срочно передать её в наш краеведческий музей. Вот уж, не пойму, чего все так переполошились? Ракеты-то были без боеголовок!

Я обиделся и целых три дня не разговаривал с папой. Должно быть, и он в душе чувствовал, что поступил несправедливо. Через неделю привез мне Поющий Бриллиант. Не ракетная установка, конечно, но тоже штуковина интересная. Двадцать четыре часа в сутки выводит одну и ту же мелодию. По громкости, правда чуть слабее, чем стереосистема.

Случилось так, что папу, практически сразу, опять вызвали в командировку. А я забыл Поющий Бриллиант на столе и с приятелем Мишкой укатил в Иркутск, на праздник Смеха. Только нашим соседям эти три дня было не до смеха. Они чуть с ума не сошли. И наверное высадили бы нашу дверь. Если бы могли. Дверь у нас из суперпластика. И ставни на окнах – тоже. Звук пропускают, а все остальное – нет.

По возвращении, папе пришлось упаковать Бриллиант в двадцать слоев звукопоглотителя и зарыть в саду. Причем, мне он так и не признался, где именно. Такая жалость.

– Вовочка, – сказал мне после того случая, папа, – Если ты хочешь чего-нибудь добиться в жизни, ты должен тренировать не только это, – похлопал себя по накачанным бицепсам, – но и это,– он выразительно хлопнул себя по лбу.

– Поверь, – вздохнул он, – Иногда работать головой бывает намного полезнее, чем работать бластером.

Ага, легко ему говорить. Вряд ли я когда-нибудь смогу так же ловко работать головой, как и он. Это ведь особый талант нужен. Каждое утро папа разбивает лбом здоровенную стопку кирпичей. А у меня даже от одного кирпича начинается такая головная боль, что никакой аспирин (единственное болеутоляющее в нашей домашней аптечке) не помогает.

Сегодня папа выглядел даже более усталым, чем обычно.

– Был тяжелый день, да?

Он слабо улыбнулся:

– Есть такая профессия, сынок, экологию сохранять…

– Папа… – несмело я заговорил, пытаясь напомнить о подарке. Он ведь обещал привезти старинный пулемет системы «Максим». Без патронов, конечно. Патроны есть у Мишки, но папе об этом знать ни к чему.

– Завтра, Вовочка, всё завтра… Ложись спать.

Я кивнул и отправился в спальню. Спорить в таких случаях бесполезно.

Утром я проснулся от глухих ударов и треска. Выглянул в окно и понял, что все в порядке. Папа тренируется. По всему саду уже валялись расколотые кирпичи и сломанные деревяшки.

Во время тренировок его лучше не отвлекать. Я отправился на кухню и тут, прямо на коробке с мармеладом, обнаружил подарок. Что-то вроде металлического ларингофона с большим утолщением впереди. Увы, значит, с пулеметом, пока, облом.

Я повертел подарок в руках. Ага, кажется вот так!

Надел вещицу на шею и с трудом сумел защелкнуть сзади тугую застежку. Внутри «ларингофона» что-то затикало. Как в старинных механических будильниках. Интересно. Я подошел к зеркалу. Выглядело круто. Ребята умрут от зависти.

Наскоро перекусив, я отправился к Толику. Мы с приятелями собираемся там по утрам. У Толика самый большой бассейн в округе. Девчонки тоже туда иногда ходят. Как-то раз, мы с Мишкой подбросили им парочку мурен. Вот визгу-то было! Папу Толика чуть не хватил инфаркт. Нехорошо вышло. Он-то не знал, что мурены были почти ручные и совсем не голодные.

С тех пор, мы с Мишкой больше так не шутим. Ну, разве, что иногда…

Сегодня народу в бассейне было немного. И все вели себя как-то странно. Сначала с интересом обступили, разглядывая мой «ларингофон», потом, прислушавшись, удивились:

– А что это тикает?

– Там тикает, внутри.

Они глянули на меня испуганно и вдруг начали так стремительно выскакивать из воды, словно в бассейне опять обнаружились мурены. Но ведь не было даже пираний! Отчего этот переполох?

Скоро никого не осталось. Один Толик.

– Слушай, – сказал он, оставаясь на дальнем конце бассейна, – Шел бы ты… купаться куда-нибудь на озеро.

– Это еще почему? – удивился я, подплывая.

Увы. Ответа не дождался. Толик, как ошпаренный выпрыгнул из воды и скрылся в кустах. С ума они все посходили?

Я вылез и вытерся полотенцем. Эх, жаль Мишки нет, еще вчера вечером укатил с родителями в Иркутск. Он бы оценил папин подарок!

В следующий раз, перед тем как кидать мурен в бассейн к этому психованному Толику, ни за что не буду их кормить!

«А, действительно, почему оно тикает?»– подумал я, возвращаясь домой, и решил снять вещицу, чтобы еще раз хорошенько изучить. Не тут-то было. Проклятая застежка не поддавалась. Ничего, сейчас отец поможет…

Я обнаружил его дремлющим за классическим романом. Кажется, что-то из Лукьяненко. Врач прописал папе двадцать страниц после еды для улучшения пищеварения.

– А-а, сынок, – сказал отец, мгновенно просыпаясь, – Извини… там в гостиной пулемет, такой, как ты хотел… Подарок.

– Да? – выдавил я озадаченно, – А это тогда что?

Папа внимательно зыркнул на меня и глаза его округлились:

– Сынок, ты что новости не смотришь?

Какие там новости, вчера было не до того. Вчера мы с Мишкой запускали в космос кота Сидоровых.

– А что случилось, пап? «Спартак» не вышел в финал?

– Да нет, Вовочка. Всё не так страшно, – сказал отец, быстро вскакивая с дивана. И попытался стащить с меня «ларингофон». Причем делал он это так старательно, что едва не оторвал мне голову. Застежка не поддалась.

– Ты чего, папа! – закричал я, вырываясь.

– Извини, Вовочка, нет времени на объяснения, – папа разогнался и лбом пробил облицовочную панель стены. В открывшейся нише обнаружилась… Я глазам не поверил – старинная бензопила «Дружба»! Да ведь за её хранение, не говоря уже об использовании – в два счета можно вылететь из Корпуса! Все знают, какой огромный экологический вред наносят бензопилы.

– Папа! – изумленно открыл я рот.

– Нет времени, Вовочка! – прошипел он, хватая бензопилу, и ласковыми отцовскими пинками погнал меня наружу, к почерневшему флаеру.

– Но ведь он не взлетит!

– Взлетит, – сурово буркнул папа, швыряя меня на сиденье, – В Корпусе мы проходили курс техобслуживания в экстремальной обстановке.

И он дал флаеру такого мощного пинка, что на посадочную площадку градом посыпались детали, еще кое-как державшиеся после вчерашнего приземления. А спустя секунду флаер взмыл ввысь, да так стремительно, что папа едва успел запрыгнуть внутрь.

– Что случилось? – допытывался я, пока мы неслись куда-то над лесом.

– Извини, сынок, – вздохнул папа, опуская глаза, – Дурацкий склероз… Я просто забыл вчера эту штуковину на столе.

– Кстати, хотел спросить. Там внутри что-то всё время тикает. Это что фишка такая? Для прикола? Да, пап?

– Нет, Вовочка, это не фишка, – кашлянул он, глядя куда-то в сторону, – Это часовой механизм.

– Что-то вроде будильника? – озадаченно я нахмурился.

– Почти, – кивнул папа и мягко добавил, – Террористы на Завираксе используют такие штуки для минирования покойников. Мне повезло. Одну удалось достать целехонькую, для изучения. Жаль, ты не смотрел новостей… Вчера все информагентства показали об этом репортаж.

– Погоди, ты хочешь сказать… – до меня наконец дошло и я заорал благим матом:

– Сними с меня эту гадость!

– Не сейчас, Вовочка, – вздохнул папа, глядя вниз, – Мы над лесом. А эти чертовы террористы используют такие экологически грязные технологии…

Я взвыл.

Но тут лес наконец-то кончился.

– Теперь-то можно это снять!

– Нельзя, Вовочка, – виновато развел руками папа, – Мы над озером. Ты же не хочешь, чтобы рыбки погибли?

Я прикусил губу. Всё таки, папа у меня – добрый. Только по-моему он слишком долго служил в Экологическом Корпусе.

Через минуту озеро кончилось и папа немедленно включил бензопилу:

– Теперь можно, сынок!

Я вздохнул, наклоняя голову:

– Пап, а ты уверен, что это не взорвется, когда ты будешь распиливать застежку?

Он задумался на мгновенье:

– Ты прав, сынок. Не будем её распиливать. Слишком велика опасность загрязнения.

– Но как же ты её снимешь, папа?!

– Есть одна мысль, Вовочка! – успокоил он, поднимая бензопилу.

– Какая? – спросил я, с надеждой поворачивая голову.

И заорал во всю глотку, когда понял…

Очнувшись, я услышал голоса.

– Как это его угораздило? – озабоченный женский.

– Ну… Вы знаете этих мальчишек, – ответил голос папы, – Нашел в шкафу древний бритвенный станок… В общем, сами понимаете…

Я открыл глаза. Женщина-врач и папа стояли рядом со мной. Точнее, не совсем со мной. Одной важной части у тела, опутанного трубками и датчиками, явно не хватало. Если бы не свежая наколка «Спартак-чемпион», я бы себя не узнал.

– А почему срез такой неровный? – недоверчиво спросила врачиха.

– Э-э… наверное, лезвие тупое попалось, – вполне убедительным тоном соврал папа.

Я, насколько было возможно, скосил глаза вниз, но так и не смог разглядеть следов работы бензопилы. А еще у меня очень чесался подбородок.

Врачиха куда-то вышла, а папа присел на стульчик. Спиной ко мне. То есть не ко мне, а к одной, но очень важной части меня. Взял опутанное трубками тело за руку:

– Ничего, Вовочка! У нас в Корпусе бывало и покруче… Не переживай… Если что – найдем тебе трансплантант. Будет не хуже родной! По крайней мере, умней. А нет, так сделаем протез. У нас в Корпусе многие с протезами. И ничего – отличники боевой и экологической. Говорят даже, сам главнокомандующий – тоже с протезом!

Я попытался выругаться. Только из этого ничего не вышло. Ни звука. И я снова закрыл глаза. Эх, папа, папа…

Хорошо хоть он голову не потерял. В смысле, мою голову! С него станется. Он ведь склеротик…

Мой папа – склеротик! А может, ему просто поставили некачественный протез…