Мой человек со звезд

Теряя скорость, самолет прокатился по взлетно-посадочной, заложил под конец крутой поворот и вырулил к ангару.

Полковник Келли встречал меня у трапа. Мы обменялись рукопожатием.

– Ну как там? – Голос у полковника едва ощутимо дрогнул.

Я пожал плечами. Ненавижу общие вопросы. «Как там»? Да никак. Ни там, в столице готовой сгинуть в ядерной войне южной страны. Ни там, в столице страны северной, которая сгинет на пять минут раньше или позже. Ни здесь, на крошечном клочке земли, разделяющем эти страны. На перешейке, где в тщетных попытках уберечь местную цивилизацию обретается горстка землян-миротворцев.

– На Землю радировали? – обреченно спросил я.

– Да, конечно. Ваши доклады отправили экстренной связью. Все четыре.

– И что?

– Как обычно. – Полковник криво усмехнулся. – Просят соблюдать осторожность и проявлять толерантность. Напоминают о политике невмешательства. Все то же самое.

Подкатил шикарный лимузин, подарок посольству от господина Плайна Второго, президента Саулии. В президенты Плайна выбрали лет пятнадцать назад самым демократическим за всю историю Саулии голосованием, а потом забыли переизбрать.

Мы покинули крошечный аэропорт, пронеслись мимо космодрома, миновали казармы. Когда достигли, наконец, жилой зоны, полковник спросил:

– Сколько осталось, по-вашему?

Я не сразу понял, о чем он. Я в этот момент думал совершенно о другом. Думал о Лайле. О ее точеных, распахнутых в стороны ножках, о тонком, почти неуловимом аромате, исходящем от нее, о руках с тонкими пальцами, еще так недавно обнимавших меня, о черных влажных глазах. О том, как она впускала меня в себя, в себя всю, и выгибалась так, чтобы позволить проникнуть глубже.

– Сколько осталось? – повторил полковник.

– Что вы сказали? – вернулся я к действительности. – Ах, да. Не знаю. Год. Полгода. Месяц. Может быть, и того меньше.

– Глупо, – сказал полковник. – Мы могли бы спасти их. Хорошо, пусть не всех, пусть только южан, эта северная сволочь того не заслуживает. Примитивный десант, хватило бы пяти линейных крейсеров. Элементарный блицкриг, считай, учебный, с минимальными потерями. С нашей стороны, я имею в виду, им бы, разумеется, досталось изрядно. Три-четыре превентивных удара с орбит по ракетным базам. Пара упреждающих по аэродромам. Заняло бы от силы неделю.

– Считайте, я этого не слышал, – сказал я.

– Да бросьте, полпред. «Не слышал», – сказал полковник, как сплюнул. – Что вы сделаете? Доложите о моем вольнодумстве? Валяйте. Меня выпрут в отставку. Полагаете, я хоть на минуту пожалею об этом? Хоть на секунду, полагаете, пожалею? Проклятье! Да лучше гнить где-нибудь в медвежьем углу, чем сидеть здесь на пороховой бочке и ждать, когда на голову свалится носитель средней дальности.

Он опустил голову и замолчал. Он знал, что я согласен. И я знал, что он знает. Только говорить об этом было нельзя. Ему, командиру миротворческих войск, нельзя. А мне, полномочному представителю Земли, ее послу при обоих правительствах, миротворцу номер один, – тем паче.

Двое суток я добросовестно пробездельничал. На третьи выбрался на свет божий. Шел мелкий косой дождь, задувал промозглый ветер с океана, местное солнце надежно обложило тучами. Я поднял воротник плаща, нахлобучил на глаза шляпу и отправился в полпредство.

В кабинете было пусто. Джордан, мой зам и помощник, он же по совместительству секретарь и личный пилот, отсутствовал. Я уселся за стол и перебрал бумаги. Директивы с Земли, поступающие в астрономических количествах, не читая, отправил в поглотитель. Бегло пролистал местные сводки, заботливо распечатанные Джорданом. Отправил их вслед за директивами и подключился к сети.

В личной почте меня ждало письмо от Лайлы. Я невольно покраснел, прочитав его. Лайла не привыкла стеснять себя условностями. На прекрасном литературном саулийском она подробно излагала, что испытывала, когда мы были вместе. И выражала желание повторить это как можно скорее.

«Как можно скорее» означало через полтора местных месяца. Столько я провел при кабинете президента Саулии, столько же мне теперь предстояло пробыть в Нарсии при дворе ее диктатора.

Его совершенство гросс-маршал Борс, единоличный и абсолютный диктатор Нарсии, назначил аудиенцию через два часа после моего прибытия. Здесь все делали быстро, в этой военизированной, превращенной в дисциплинарный лагерь стране. Быстро отдавали приказы и немедленно их выполняли. Быстро принимали решения и споро их воплощали. Быстро жили. И умирали тоже быстро.

Аудиенц-зал был полон народу неопределенного статуса. Глядя на замершего по стойке «смирно» индивида в стандартном сером мундире, серых же брюках и тупоносых шнурованных ботинках, можно было принять его за человека государственного. Можно было и за придворного. А можно – за душегуба из диктаторской личной охраны, умельца дел заплечных и дел палаческих.

Я увидел Эрту, когда пересек аудиенц-зал по мудреной, предписанной этикетом ломаной линии и остановился в пяти шагах от трона. Эрта стояла позади него, в компании четырех нарсийских красавиц. Она тоже была в сером, как и прочие, но ее грубое мешковатое сукно не уродовало и даже не портило. Длинные светлые волосы оттеняли строгое лицо с холодными серыми глазами и тонкими губами в струнку.

Впрочем, я знал, как эти глаза умеют меняться и заволакиваться, а губы – раскрываться и становиться чувственными и сладкими.

Я отвесил ритуальный поклон и принялся по-нарсийски зачитывать рутинное приветствие. Его совершенство внимал с плохо скрываемым нетерпением. И едва я добрался до заверений президента Земли в уважении и добрых намерениях, гросс-маршал резко поднялся и вскинул руку.

– Довольно, – сказал он. – Мы здесь не любим церемоний и предпочитаем обходиться без них. У меня есть предложение к вашему президенту, конкретное и прямое. Я передам его вам с глазу на глаз. А теперь, господа!.. – повысил голос диктатор.

Десятки пар каблуков разом щелкнули, затянутые в серое нарсийцы замерли.

– А теперь оставьте нас одних.

У входа в аудиенц-зал нас досматривают со всем усердием – еще бы, пять самых красивых женщин страны. Символы нации. Мясо идеальной формы. Стоя за троном, мы олицетворяем чистоту, строгость, благородство… Ха! Один только отбор Прекрасных нарсиек – образец благородства и строгости. У Брегис лошадиные ступни, но она генеральская дочь. Задница Урсы едва втискивается в форменные платья – но Урса любовница обер-канцлера. Сутулая Кора – сестра крупного торговца лесом. Дарин – племянница начальника охраны, и это важнее, чем жидкие волосы. Удивительное дело, но я не родственница и не любовница. И отбор в число Прекрасных прошла на общих основаниях.

Отбор этот гросс-маршал впервые объявил десять лет назад. Видимо, в столице свежие и красивые девки закончились. Помню, мать сказала мне, двенадцатилетней: «Лицо, фигура и девственность, Эрта. Ты должна сохранить их. Это твой шанс выбраться из провинции, попасть ко двору…»

Что ж, лицо сохранить оказалось довольно просто. Фигуру – чуть сложнее. Гимнастика, плавание и силовые единоборства: по четыре-пять часов в сутки. С девственностью пришлось труднее всего. И потому, что не было отбоя от желающих меня ее лишить. И потому, что к совершеннолетию я уже с ума сходила от неудовлетворенных желаний. Представляла перед сном, как меня раздевает или касается мужик, и промокала в момент. Вытягивалась в струну, сжимала ноги и твердила себе: «Девственность, Эрта».

В результате ко двору я попала. Оказалось, что полуказарма-полузверинец не в лучшую сторону отличается от стылого маленького домика на задворках империи. Впрочем, Нарсия давно уже не империя. Двадцать лет назад генералу Борсу удался военный переворот. Свержением и казнью императора этот плюгавый подонок не ограничился. Добрую половину знати он перебил, оставшихся в живых дворян раскидал по тюрьмам. Бывших соратников велел расстрелять, недовольных и несогласных – вздернуть, так что вскоре страна превратилась в военный лагерь.

Генерал Борс возвел себя в гросс-маршалы и переименовал из превосходительства в совершенство. Ну а вешал и расстреливал он в новом звании не хуже, чем в прежнем.

В провинциях теперь вместо губернаторов заправляли генералы, в школах ввели воинские дисциплины, срок службы увеличили с трех лет до пяти. И лишь при дворе порядки соответствовали прежним, исконным: интриги, распутство, предательство, доносы и обыски.

Дворец, доставшийся в наследство от покойного императора, его совершенство живо перекроил в казарму. Вместо балов в нем теперь проводились офицерские вечеринки. Вместо придворных расхаживали гвардейцы. Вместо пикантных сплетен травили сальные анекдоты, а вместо куртуазных бесед отдавали рапорты…

Досмотр все не заканчивался. Двое охранников по очереди водили сканерами поверх платья каждой из нас. Затем «для верности» руками – тоже по очереди. Кора захихикала, когда один из мордоворотов провел ей пальцами по бедрам и ладонью огладил лобок. Я едва удержалась, чтобы не врезать коленом сопящему у ног лейтенанту.

Наконец, нас пропустили в аудиенц-зал и расставили, словно игровые фишки, на положенном месте – за троном. Урса и Дарин принялись шептаться, как провели ночь – обе участвовали в попойке, устроенной обер-канцлером. Чистота, строгость, благородство… Я покосилась на девиц и фыркнула. Обе заткнулись.

Аудиенц-зал понемногу заполнялся людьми: прибыли напыщенные чиновники, юркие секретари-письмоводители, за ними появились личные охранники гросс-маршала. Заменивший церемониймейстера дежурный майор проорал «Смирно!».

Заткнулись все. В зале стало тише, чем в склепе. И вот в этой тишине едва слышно открылась задрапированная шелковой портьерой дверь, через мгновение раздались шаги диктатора. Приблизившись к трону, гросс-маршал скользнул по нам липким взглядом. Глаза у Борса темные и непроницаемые, словно затянуты паутиной. Пора бы привыкнуть за два года, но я с трудом уняла дрожь отвращения.

Диктатор уселся на трон, и заменившие имперских герольдов армейские горнисты протрубили ритуальное приветствие. Второй слева, сучий сын, умудрился при этом сфальшивить.

А потом… Так не бывает, но секунды растянулись в часы. Под ложечкой засосало… Наконец распахнулась тяжелая резная дверь, и в аудиенц-зал вошел посланник. Мой Леон. Мой человек со звезд. Кровь в висках застучала. Я держалась ровно, как подобает Прекрасной, однако глаза против воли обращались туда, к шагавшему по церемониальной дорожке мужчине. Против воли стало горячо и влажно внизу… Леон остановился напротив трона и, щелкнув каблуками, начал зачитывать приветствие. Поймав его взгляд, я подобралась.

Гросс-маршал внезапно поднялся и на полуслове оборвал посланника. Затем скомандовал всем убираться. Офицеры, чиновники, письмоводители потянулись к дверям.

Выйдя, я свернула в полутемный коридор, ведущий к бывшим фрейлинским спальням, ныне жилому корпусу для женского состава. Путь по длинному коридору с множеством ответвлений и стенных ниш я выучила наизусть. Скорее! Нужно переодеться и причесаться. Как назло, на туфле ослаб ремешок, я присела на скамью в одной из ниш – подтянуть его. И едва нагнулась, из коридора донеслись голоса. Я прислушалась: Дарин и Кора занимались любимым делом – сводили сплетни.

– А он хорошенький, этот посланник! – пропищала Дарин.

Я едва не рассмеялась. Как можно называть Леона хорошеньким, будто он обычный нарсиец.

– И сразу видно – не дурак погулять, – отозвалась Кора.

– А надутая стерва Эрта смотрит на него, как на свой кусок мяса. Наверное, думает, что он ее любит, – хихикнула Дарин.

– Точно. Надеется, что посланник заберет ее с собой на звезды. Ты заметила, как эта выжига смотрит на нас с тех пор, как он появился в Нарсии?

Бешенство поднялось изнутри и охватило меня мгновенно. Я вылетела из ниши в коридор. Крюком справа засветила Коре под челюсть и добавила ногой в живот, когда та свалилась. Поймала Дарин за космы, рванула, выдрала клок и на прощание наградила обеих коллег пинками под тощие задницы.

Через пять минут я была в своей келье. Принять ванну, высушить волосы – на все про все полчаса. Теперь нарядиться. Не в серую мышастую ветошь, а в белое платье из гладкой шерсти. И к черту трусики. Напоследок я посмотрелась в зеркало. На миг замерла. Прекрасная собралась бежать на свидание, задрав подол – как дворцовая шлюха…

Леон, казалось, стоял за дверью и сжал меня в объятиях сразу, едва отворил на мой стук.

– Эрта…

Голова закружилась. Я прижималась к Леону, срывала с него рубашку, исподнее, дергала пряжку ремня, чувствуя, как теряется воля, разум, ничего не остается от меня. Разлетается осколками вселенная, и исчезает, пропадает в ней все, кроме жесткого стола под спиной, рук Леона на моих распахнутых бедрах и его врывающегося в меня горячего естества…

– Присаживайтесь, господин посол, – диктатор кивнул на массивное, с витыми позолоченными ручками кресло. – Давайте, я обойдусь без предисловий. У меня к вам предложение.

Он походил на гусеницу. Мелкую, тощую и дряблую гусеницу с вытаращенными стрекозиными глазами. Мутными, ко всему.

– Слушаю вас.

– Это предложение касается вас лично. Оно не имеет ничего общего с представительством вашей расы.

– Вы считаете землян людьми другой расы? – удивленно спросил я.

– Конечно. Наши геномы несовместимы, вам это известно не хуже, чем мне. Так же, как геном людей Нарсии несовместим с этим южным сбродом. Хорошо, пусть будет «практически несовместим».

«Практически» означало, что дети от смешанных браков рождались нежизнеспособными. Вернее, могли бы родиться, потому что смешанных браков на этой несчастной планете не было вот уже пять веков. Ненависть к южной расе нарсиец впитывал с молоком матери. А затем на протяжении всей его жизни государство заботилось, чтобы ненависть не ослабела. В Саулии образ нарсийца с кривым ножом в руке преследовал граждан в кошмарных снах от рождения и до смерти.

– Давайте оставим ксенофобию в покое, – предложил я. – Слушаю вас.

– Как вам будет угодно. Война неизбежна, посланник, вы это знаете так же, как и я. На этой земле нет места двум расам, на ней должна жить только одна. Сильнейшая.

Я скрестил на груди руки. Что ж, у Борса были предшественники. Я мог бы прочитать ему краткую лекцию по истории Третьего рейха. И заодно о том, чем она закончилась. Польза, правда, от этого экскурса была бы близка к нулю.

– Сейчас у нас идеальная ситуация, – продолжил его совершенство. – Мы можем избавиться от южной швали и при этом уцелеть. Откладывать нельзя, через какой-нибудь десяток лет технологии разовьются настолько, что война будет означать гибель цивилизации и гибель планеты в целом.

– А идея разоружения, – спросил я насмешливо, – вам в голову не приходила?

Диктатор улыбнулся и стал похож уже не на гусеницу, а на мелкую ядовитую змею.

– Эта идея для слабаков, – сказал он. – У меня предложение. Вы снимаете кордон. Всего на сутки. Пропускаете нарсийские войска на юг. После чего положение на перешейке станет критическим, и вам ничего не останется, как убраться. Что ваши люди и проделают. Все, кроме вас лично. Вы – остаетесь и становитесь вторым лицом в империи после меня. Я позабочусь инсценировать вашу гибель, для своего начальства вы будете считаться мертвецом. Ну как? Согласны?

Я ошалело смотрел на него. «Ну и сволочь», – билась в висках единственная мысль, вытесняя все остальные. Потрясающая, абсолютная сволочь.

– Вы не в своем уме, – сказал я наконец.

– В своем, в своем, – благодушно улыбнулся диктатор. – Вы ведь, по сути, чиновник, господин посол. Так, никто – мелкая сошка, винтик. Я предлагаю вам неограниченное богатство и власть. Любые капризы, любые желания, любые женщины – все, что пожелаете.

Я с трудом унял злость.

– И что же будет, если я не соглашусь? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.

– Вы не догадываетесь?

– Допустим, нет.

– Тогда мне придется взять грех на душу и рискнуть. Я уничтожу вас. Смету ваш кордон с перешейка и утоплю в море.

– Вы не осмелитесь, – бросил я. – За нас отомстят раньше, чем вы успеете порадоваться, что нас больше нет.

– Ну-ну, – диктатор поднялся. – Не осмелюсь, говорите? Возможно, вы правы. А возможно, и нет. Какое дело расе Земли до вас и горстки ваших людишек, посланник? Вы, конечно, превосходите нас в технологиях. Но вот захотят ли из-за вас со мной связываться? Думаю – нет. Тем более что я извинюсь. Выражу, так сказать, соболезнования. Пойду на уступки.

– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Из-за меня как такового ничего, конечно же, не затеют. Затеют по другой причине. Из принципа.

– Что ж, – Борс прошагал к двери, распахнул ее. – Не смею задерживать, господин посланник. Рекомендую вам подумать. Время есть. Скажем, месяц. Или даже два. Устроит вас два месяца? Погостите у нас, поразвлекайтесь. Оцените нарсийское гостеприимство. Не каждый может похвастаться, что в постели у него символ нации.

Ночь вытянулась в струну и рассеялась в пепельно-белесое утро. Сладковатый запах цветов смешался с туманом и вполз в раскрытое окно. Я проснулась ни свет ни заря, лежала и прислушивалась. Внизу позвякивала посудой кухарка. На улице просигналил автомобиль молочника. Я прислушивалась к новому дню и к радости, нарастающей медленными аккордами где-то внутри. Неделя… Осталась всего лишь неделя, а потом прилетает Леон.

– Леон, – его имя так вкусно перекатывается между языком и небом. Его кожа чуть солоновата, а пот и семя пьянят, как вино. Его запах…

В соседней спальне послышались шаги мужа. Я зарылась лицом в подушку – притворилась на всякий случай спящей. Дверь отворилась.

– Лайла, жду тебя в столовой. Не проспи завтрак.

Я поморщилась и не стала отвечать. Странная у супруга блажь – я должна завтракать вместе с ним. Можно подумать, без меня у него испортится аппетит…

Когда я спустилась, Лойд уже сидел на обычном месте во главе стола. При виде меня он нахмурился.

– Лайла, что это за непотребно короткое платье?

– Домашнее, дорогой.

– В нем же нельзя ни присесть, ни наклониться…

В столовую вплыла горничная с подносом, и Лойд умолк.

Я посмотрела на часы, висящие на стене напротив. Еще сорок минут его присутствия. Лойд развернул газету и принялся изучать новости.

– Оборонительная мощь растет… Угрозы Нарсии – фикция… Саулия готова к вторжению северян, – зачитал заголовки муж и свернул газету. – Сказки все это, – убежденно заявил он. – Не будет никакого вторжения. А если будет – мы мигом с ними управимся.

Лойд, пусть и заведовал департаментом образования, о войне поговорить любил. И сейчас завелся:

– …С нашим климатом, с нашими ресурсами, с такой армией… Растопчем этот северный сброд в три дня, пискнуть не успеют.

Я кивала время от времени. На ум пришел недельной давности разговор у жены министра здравоохранения. Сидевший в роскошной гостиной военный совершенно не вязался с изысканной обстановкой. Грубоватый колонель напоминал медведя, забавы ради усаженного на диванчик. Кто-то из гостей поинтересовался, что тот думает о войне.

– Нас размажут в кровавую кашу, – отозвался колонель. – Парады и мундиры не заменят техники. Мы отстаем, черт побери, они обогнали нас на поколение. Эти идиоты в министерствах, у которых на плечах задницы, думают, что ничего не случится. Что можно и дальше бить баклуши, потому что нас больше и мы богаче. Дудки! У нарсийцев тотальная мобилизация и ядерные боеголовки, а у нас никудышная система ПВО и тотальная болтовня.

Мужчины загомонили возмущенно: «А как же армия? А оборонная программа? А что же в газетах…»

– Газеты, разумеется, врут. Как обычно.

– Вы ошибаетесь, колонель, – встрял министр. – В правительстве знают, что делают. Миротворцы не допустят войны.

– Миротворцы, – насмешливо повторил колонель. – Пришельцы из других миров. Да что им за дело до нас. Попомните мои слова, господа, – нас ждет война. Экспансия, к которой мы не готовы.

Нет! Не может такого быть! Колонель ничего не знает о миротворцах. Они защитят нас. Они могут…

– А-а… к-когда?.. – спросила, заикаясь, хозяйка.

– В любой момент. Когда вздумается северянам – тогда и…

Я вспомнила этот разговор двухнедельной давности, и по спине в который раз пробежал холодок. Скорее бы приехал Леон! Рядом с ним можно просто сидеть, касаясь локтем и коленом, и почти ни о чем не думать, и не решать почти ничего. Разве что выбирать платье, которое ему особенно захочется снять…

Из раздумий меня выдернул звук отодвигаемого стула.

– Так, пора идти. – Лойд встал из-за стола. Проходя мимо, тронул пальцем за плечо. – До вечера, Лайла.

– До вечера. – Я наклонилась над тарелкой и закусила губу. С недавних пор, прикасаясь к мужу, я чувствовала себя шлюхой.

Написав письмо Леону, я спустилась в подвал – в мастерскую. Прохлада, привычные запахи глины, воска и мастики будоражили и успокаивали одновременно. Нужно закончить подарок для Леона. Смешивая раствор, разминая пальцами податливую глину, я вспоминала… Как сладко раздеваться перед ним, касаться спины напряженными сосками, скользить руками ниже, еще ниже, еще… Как сладко вставать на колени и пить его до стона, до крика, до последней капли… Как сладко раскрываться навстречу ему, будто сочный плод…

Я застыла, кусая губы, чтобы не закричать.

Приникнув к иллюминатору, я рассеянно оглядывал унылый нарсийский пейзаж. Самолет набирал высоту, северная столица с предместьями осталась позади, и сейчас под нами была лишь однообразная, куцая и стылая пустыня. Она занимала большую часть страны, переходя в горные кряжи на севере и обрываясь в океаны с запада и востока. А на юге, на узкой горловине разделяющего материки перешейка, стояли мы. Миротворцы, пытающиеся не позволить дерзким, нищим и жестоким истребить изнеженных, богатых и благодушных.

Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Перед ними стояла Эрта. Так же, как стояла она на пороге, когда я уходил. Растерянная, плачущая – я не думал, что она умеет плакать вообще. Как не думал тогда, в самый первый раз с ней, что ослепительная красавица, символ северной нации, окажется девственницей.

Поначалу я считал, что Эрту его совершенство под меня подложил. Считал до тех пор, пока однажды ночью, обнимая меня, она не шепнула: «Как же я все здесь ненавижу, милый. И как же мне повезло, что есть ты». А когда я вскинулся и вопросительно уставился на нее, обвела глазами комнату, задерживая взгляд на вентиляционных отдушинах под потолком. В этот момент я поверил. Не знаю почему – шестым, может быть, седьмым чувством осознал, что она говорит искренне.

В прошлый мой приезд в Нарсию мы пробыли вместе полтора месяца. В этот – полтора дня.

– Ты вернешься? – спросила она тихо.

– Да, – соврал я. – И быстрее, чем ты думаешь.

Вернуться означало дать ответ Борсу. А точнее, попросту его послать. И посмотреть, что из этого выйдет. Посмотреть можно было и издалека. Потому что вблизи означало бы, реши он рискнуть, немедленную мою ликвидацию.

Полковник, заложив руки за спину, в задумчивости расхаживал по кабинету. И молчал. Я, ссутулившись в кресле, ждал и молчал тоже.

– Так и сказал: «…уничтожу вас. Смету ваш кордон с перешейка и утоплю в море»? – прервал наконец молчание полковник.

– Так и сказал.

– Понятно. Хорошая провокация.

– Вы находите?

– Нахожу. Борс сейчас выжидает и смотрит, как мы отреагируем. Если не предпримем ответных мер, он может рискнуть. Сделает вывод, что мы слабы. Совершенно, кстати, справедливый.

– Какие ответные меры вы имеете в виду?

– Ну, например, – смерил меня взглядом исподлобья полковник, – мы могли бы провести боевые учения. Во время которых одна ракета улетит на север. Случайно. Скажем, по моей халатности. И приземлится в нарсийской столице. И все – не будет никакого Борса.

– Вместе со столицей?

– Ну, не со всей. Пострадает только центр. По сравнению с количеством жертв в возможной войне это сущие пустяки.

– Есть еще варианты? – саркастически спросил я.

– Есть. Основной, – сарказма полковник не принял. – Если вдруг у южного недоумка случится озарение и он на него согласится.

Южным недоумком был господин президент Плайн Второй. А основным вариантом – гипотетическое согласие Саулии на размещение на своей территории поселенцев-землян. В количестве, достаточном, чтобы вместе с ними разместить военные базы и тем самым обеспечить безопасность поселенцев, а заодно и страны. Господину президенту Плайну Второму предлагали этот вариант неоднократно. Он с изысканной южной вежливостью неизменно отказывал. Меры опасности господин президент не осознавал. Как, впрочем, и остальные его соотечественники.

– Что ж. – Я поднялся. – Послезавтра я буду уже в Саулии. Могу передать господину президенту, что вы его полагаете недоумком.

– Да-да, – рассеянно проговорил полковник. – Передайте ему, пожалуйста.

На этот раз в иллюминаторе виднелась не пустыня, а цветущие сады и возделанные поля. Саулия была настолько же богата и плодородна, насколько скудна и бесплодна Нарсия.

Через несколько часов я увижу Лайлу. Одухотворенную, деликатную, чувственную Лайлу. В ее объятиях удастся забыть о северной красавице. Необразованной, вспыльчивой и бесцеремонной. И тоже чувственной. Не удастся, понял я миг спустя. Не удастся забыть. Пора уже перестать прятать голову под крыло и разобраться в себе.

Следующие десять минут ушли на извлечение головы из-под крыла и разбирательство. Две женщины. Разные во всем, кроме, пожалуй, ненасытности в постели и отсутствия в ней всех и всяческих преград. Черт возьми, я никогда не думал, что могу любить двух одновременно.

Стоп, сказал я себе. Что-то нехорошо, неправильно в последней фразе. Только что же? На юге я сплю с южанкой; с северянкой – на севере. Нормальная практика для кочевника, не жить же анахоретом. Только вот… Глагол, понял я. Неосознанно я употребил глагол «любить». Которому во фразе не место. Или…

Лайлу я увидел еще с трапа, она стояла в толпе встречающих. Тоненькая, миниатюрная, по плечо одутловатому плешивому верзиле, неизвестно за какие заслуги назначенному в министры. И неизвестно за какие выбранному ею в мужья.

Потом были шикарный лимузин, цветы, поклоны, рукопожатия и церемонные речи. Во время которых я неотступно думал о Лайле и после которых наконец остался один на один с президентом.

– Три дня назад, – сказал я, глядя ему в глаза, – я получил ультиматум. Не буду вдаваться в подробности. Результатом отказа может быть война, препятствовать которой нам не удастся. Возможно, мы будем вынуждены покинуть перешеек или вообще оставить вашу планету.

– Мне будет крайне не хватать вашего общества, господин посол, – с печалью в голосе проговорил президент.

Я едва удержался от гневной отповеди. Он даже не понимал, что война будет означать для него самого, не говоря о своих согражданах.

– Если начнется война, Саулия будет уничтожена, – жестко сказал я. – Население истреблено. Возможно, в первые же несколько дней.

– При всем к вам уважении, господин посол, – сокрушенно покачал головой Плайн Второй, – вы ошибаетесь. Вам, впрочем, простительно, вы ведь не местный. Давайте я объясню. Саулийцев в десять раз больше, чем северян, на каждого их солдата придется десять наших граждан. Это во-первых. Во-вторых, территория Саулии в шесть раз больше. И, в-третьих, у нас гораздо более развитая промышленность. Им никогда не одолеть нас, господин посол.

– Как же вы не поймете! – сказал я с досадой. – От вашей хваленой армии ничего не останется после первого же массированного удара. От вашей промышленности – тоже. Вы производите автомобили, а Нарсия – танки. Вы – пассажирские аэробусы, а они – бомбардировщики. Вы – атомные электростанции, а они – баллистические ракеты средней дальности.

– Ракеты у нас тоже есть. – Благодушная улыбка сошла у президента с лица. Мои слова явно взяли его за живое.

– У вас недостаточно ракет. И никудышная система противовоздушной обороны. Но это не самое главное. Они будут первыми, понимаете? Первыми нанесут ядерный удар. В худшем случае вы успеете ответить. В лучшем – нет.

– Почему в лучшем? – озадаченно спросил президент.

– Потому что если не успеете, уничтожена будет только Саулия. А если успеете, то обе страны. И тогда уцелевшие откатятся в развитии на сотни лет назад. Только их, уцелевших, будет не много.

– Вы рисуете слишком мрачную картину. – Благодушная улыбка появилась вновь. – Позвольте сказать напрямик. Мы никогда не согласимся на иммиграцию поселенцев из вашего мира, господин посол. Саулия – независимая страна, была таковой всегда и будет вечно. Северяне множество раз воевали с нами. Восемнадцать конфликтов за последние пять веков. И ни разу не преуспели. Мы их не боимся.

– Ядерной бомбардировки, значит, не боитесь тоже?

– Они не рискнут на ядерную. Им прекрасно известно, что у нас есть чем ответить.

Я поднялся. Он просто не понимал. Не хотел понимать. Разговор был бессмыслен.

– Его совершенство диктатор Борс, – предпринял я последнюю попытку, – несколько отличается от своих предшественников. Он – очень рисковый человек. Когда речь идет о нем, рассуждения «они не рискнут» не работают.

– Что ж, – пожал плечами Плайн Второй. – Вам виднее, вы знакомы с этим мерзавцем лично. Не смею задерживать вас, господин посол.

Апельсин солнца лениво катился по голубому шелку неба. В Саулии сиеста. Я смотрела на спящего Леона и таяла от нежности. Затем поднялась, нашла на полу шпильки и собрала волосы. Наклонилась над Леоном и долго-долго вдыхала его сон.

– Лайла… – открыл глаза Леон.

– М-м-м?.. – Я провела носом по его плечу.

– До чего приятно просыпаться в такой компании.

– Только просыпаться? – Я шутливо нахмурилась. – А засыпать?..

– Виноват. Оговорился.

Мы расхохотались. Отсмеявшись, Леон поднялся с постели.

– Я проверю почту, милая.

– Хорошо.

Леон прилетел в Саулию неделю назад. Полдня он провел за церемониями и у президента. За те несколько часов, до сиесты, я успела известись от нетерпения. А потом шмыгнула к нему в комнату. Снова я чувствовала себя кусочком податливой мягкой глины, с которой мой скульптор может делать что угодно. Снова я кричала во весь голос, чувствуя Леона внутри, и стискивала потайные мышцы, чтобы стать уже, теснее для него. Снова была счастливейшей из женщин.

Президент не очень-то утруждал Леона, и все дни были наши, только на двоих. Касания, стоны, влажные пальцы, нежность, облака нежности, озера нежности, океаны… Прогулка на кораблике по проливу, фруктовая роща, ресторанчики Стеклянного квартала, где живут музыканты и художники…

Леон выключил компьютер, откинулся на спинку кресла и зажмурился. Я встревожилась.

– Что-то случилось?

Леон отнял руки от лица и посмотрел на меня внимательно.

– Собирайся, Лайла. Я увожу тебя. Завтра.

Директива с Земли предписывала эвакуировать воинский контингент в течение трех недель. Там наконец додумались оценить обстановку и признали ее слишком опасной. К нашему прибытию подготовка к эвакуации шла уже полным ходом.

– Что за девица? – скользнув по Лайле небрежным взглядом, осведомился полковник.

– Моя жена.

Полковник закашлялся.

– Она в курсе.

– Тогда попросите оставить нас вдвоем.

– Поскучай без меня немного, милая, – сказал я Лайле. – Я попрошу Джордана, он покажет тебе, как мы тут живем.

– Смелый вы человек, – сказал полковник, когда мы остались одни. – Отчаянный. Воистину рыцарский поступок.

Отвечать я не стал. «Рыцарский» в переводе с эзопова языка на разговорный означало «глупый». Или даже идиотский. Женщина другой расы, как сказал бы его совершенство. С несовместимым геномом. Деликатная, одухотворенная, нежная, смотрящая на меня как на полубога. Что я с ней теперь буду делать?.. Я ведь даже не могу сказать, что люблю ее.

К чертям! Я ее вытащил. Рыцарский, глупый, идиотский – этот поступок был правильным. Может быть, самым правильным за всю мою жизнь.

– Не жалко остальных? – глядя в сторону, спросил полковник.

– А вам? – парировал я.

– Мне – да. Когда пришла директива с Земли, я отдал команду на запуск.

– Что?! – спросил я ошеломленно. – На какой запуск?

– На запуск ракеты, естественно. За минуту до старта я приказ отменил.

– Вас судили бы, – пробормотал я растерянно. – Вас бы приговорили за это к расстрелу.

– На расстрел я согласился бы с радостью, – криво усмехнулся полковник. – Не в нем дело, полпред. Мне, знаете ли, пришло в голову, что я не вправе умертвить полмиллиона человек. Даже если их смерть спасет полмиллиарда.

С минуту мы молчали.

– У нас есть две недели, – прервал наконец паузу полковник. – Вернее, у вас. За это время можно было бы сделать многое.

– Что вы имеете в виду?

– Вы не поняли? Извольте, я растолкую. Две недели достаточно, чтобы убрать эту сволочь, его северное совершенство.

– В каком смысле? – спросил я оторопело.

– Удавить. Пристрелить или зарезать вряд ли удастся, там же, по вашим словам, обыскивают. У вас есть человек, который вполне может это проделать по вашей просьбе. Вернее, которая. Она, я слыхал, в неплохой физической форме.

Я поперхнулся. Джордан. Исполнительный, дружелюбный, услужливый сукин сын. Постукивающий на меня в свободное от дружелюбия и услужливости время.

– Вы считаете, я готов послать Эрту на смерть? Даже если предположить, что она согласится?

– Нет, – проговорил полковник медленно. – Не считаю. Увы. Свой рыцарский поступок вы уже совершили.

– Отпусти-и-и! – визжала Брегис. Я придавила паршивку к полу коленом и удерживала за руки.

– Объясняю для идиоток. Нечего трепать мое имя вместе с именем посланника. Ты поняла? – Я сильнее прижала коленом.

– Поняла, – выдохнула в ответ Брегис.

Началось с того, что Брегис обронила в коридоре: «Бедная Эрта».

– Так ей, сучке, и надо, – возразила Дарин. – Посланник удрал, а ее с собой забрать забыл. Зато как задавалась…

Я услышала эти слова, стоя за дверью своей комнаты, утром, перед выходом в аудиенц-зал. Из комнаты я не вышла – вылетела – и начала с Дарин. Сшибла ее с ног подсечкой и приложила мордой об пол. Потом взялась за Брегис.

После отъезда Леона я места себе не находила. Когда мы расставались две недели назад, я подумала, что вижу его в последний раз. И теперь бесилась, колотила товарок, собачилась с охраной. А ночами вспоминала и вытягивалась в струну, сжав ноги и стараясь не застонать…

Я отпустила Брегис, отвесила пинка Дарин и пошла в аудиенц-зал. Уже стоя за троном, я чувствовала, как сердце колотится, и успокоиться не могла.

А потом… Горнисты протрубили положенное приветствие, распахнулась дверь, и я чуть не закричала от радости…

– Эрта!

Леон все-таки прилетел. И целовал меня сейчас, ласкал поверх промокших трусиков и под ними так, что стены вокруг танцевали…

Потом осколки вселенной вернулись на свои места. Леон приподнялся, опираясь на локоть, и разглядывал меня, как будто впервые видел. Я смутилась.

– Что-то не так?

– Нет, Эрта. Все так… Скажи… завтра у Борса будет аудиенция? – напряженно спросил Леон.

– Конечно, будет.

– И ты присутствуешь?

– Само собой.

Странно. Он никогда меня об этом не спрашивал…

– Ты будешь стоять за троном, как всегда?

– Нет, буду сидеть на коленях у Борса!

Да что же такое? Зачем спрашивать очевидные вещи? Я приподнялась и взглянула на Леона. И наткнулась на такой взгляд… Будто он сам себя готов убить.

Утром я открыла глаза в положенное время – на рассвете. Леон сидел за столом и постукивал запечатанным конвертом по столешнице. Удивительно – я всегда просыпалась первой.

– Доброе утро, Эрта. – Леон обернулся, и я испугалась: за ночь он как будто лет на десять постарел. Складки у рта стали резче, кожа на скулах натянулась…

– Ты спал?

– Немного. – Леон поморщился, будто у него болел зуб. – Одевайся. И как можно быстрее.

Я торопливо одевалась и гадала – что происходит. Что-то странное и тревожное, я всей кожей чувствовала. Пальцы не слушались, и застегнуть платье не получилось – мелкие пуговицы ускользали из рук. Я подошла к Леону и повернулась спиной.

– Застегни.

Леон взял меня за плечи, развернул к себе, посмотрел внимательно.

– Сейчас за тобой придет Джордан.

– Зачем?!

Джорданом звали дюжего детину с гладко зализанными волосами, который двух слов на нарсийском связать не мог и состоял при посланнике, словно дуэнья при молодице.

– Вот этот конверт, – кивнул Леон на стол, – надо вручить полковнику Келли. Это командир миротворческих войск. Внутри – важная и срочная информация. Мне нужно задержаться здесь, в Нарсии, иначе я доставил бы его сам. – Леон взял меня за подбородок и заглянул в глаза. – Эрта, прошу тебя, сделай, как я говорю.

Растерянная, я кивнула.

Затем был посольский лимузин, аэродром и миниатюрный, похожий на головастика самолет.

Я сидела в салоне этого недоношенного самолета и пыталась сообразить. Леон выспрашивал у меня очевидные вещи. Тщательно выспрашивал, пытливо, и глядел при этом так, словно от моего ответа зависело что-то очень важное. От того, буду ли я, как обычно, стоять за троном.

Значит, зависело, поняла я. Трон, восседающий на нем диктатор, и я сзади, в пяти шагах. Леон хотел просить меня о чем-то, но так и не попросил. О чем-то, что было необыкновенно, отчаянно важным. А вместо этого попросил другое. Убраться из столицы с дурацким конвертом. Можно подумать, что его не мог передать этот напыщенный индюк Джордан. Я улетела, а Леон остался. Значит…

До меня внезапно дошло. Сразу, в один миг я поняла, что именно это значит.

Я вскочила, прыжком покрыла расстояние до пилотской кабины и заколотила в дверь.

– Разворачивай! – орала я, надрывая глотку. – Разворачива-а-а-а-ай!

Дверь распахнулась. Джордан стоял в проеме и моргал, вылупившись на меня.

– Назад! – Я схватила его за грудки. – Разворачивай самолет, гадина, сука, сволочь!

Он дернулся, высвободился от захвата и залепетал что-то на своем диковинном языке. Затем отпихнул меня и попятился обратно в кабину.

Я рванулась к нему. Срубила его ребром ладони. Саданула локтем в висок и метнулась вовнутрь.

На пульте перемигивались разноцветные лампочки. Управляемый автопилотом самолетик как ни в чем не бывало уносил меня прочь.

Я отчаянно заколотила по клавишам, рванула на себя вычурной формы рычаг, врезала кулаком по панели. Проклятье, я понятия не имела, как все это работает!

Я не видела, как сзади подобрался очухавшийся Джордан. Удар в затылок бросил меня грудью на приборы и вышиб сознание.

– Что ж, признаюсь, вы удивили меня, – озадаченно протянул Борс. – Но я рад, рад. Итак, вы согласны?

– Каковы гарантии, что вы выполните свое обещание, если я соглашусь? Вы обещали, что я стану вторым человеком в стране после вас.

Я сидел в том же кресле с витыми позолоченными ручками, диктатор расхаживал по залу. До него было десять шагов. Оттолкнуться, три прыжка, максимум четыре. Успею ли? Я забыл, когда в последний раз дрался. Наверное, в детстве. А сейчас предстоит не драться. Сейчас надо убить. Свернуть ему шею. И уложиться при этом в пять секунд, больше мне не дадут, охрана прямо за дверью.

Эрта сделала бы это наверняка. Сделала бы из любви ко мне. Ей хватило бы и секунды. А в следующую секунду ее бы не стало. А я – я наслаждался бы жизнью с Лайлой. С одухотворенной, нежной, изысканной…

– Гарантии у вас будут, – проскрипел Борс. – Должность наместника Саулии вас устроит? Для начала.

Я подобрался. Боже, как не хочется умирать. Сколько же у меня шансов его прикончить… Двадцать процентов? Тридцать, пятьдесят? И ни одного шанса выжить, независимо от исхода дела. Ни единого.

– Устроит, – сказал я. – Только вот что…

– Да. Что же?

Я, оттолкнувшись от пола, бросился на него.

Я часто думаю, что давно должна была умереть. Было время, что я очень хотела умереть. Отчаянно хотела – жить было незачем.

И было время, когда я боялась, что умру. Я выжила только потому, что была она. Та, что вытащила меня, вытянула из отчаяния и тоски. Моя названая сестра Эрта.

Вчера приходил полковник Келли. Он славный старик, и всякий раз приносит Леону гостинцы. Полковник вышел в отставку одиннадцать лет назад, после того, как…

Я до сих пор прихожу в бешенство, когда думаю о том, что случилось одиннадцать лет назад. О том, что моя страна сгорела в огне. Потому что человек, которого я любила, не сумел мной пожертвовать. Он предпочел пожертвовать собой, и жертва эта оказалась напрасной. Он не был рожден, чтобы убивать. И чтобы любить – не был. Он не сумел убить, мой человек со звезд. Так же, как не сумел дать мне счастье и не сумел дать его Лайле.

Мы с Лайлой живем в его доме, на планете с названием Земля, откуда он родом. Дом достался нам по завещанию. Оно было в том конверте, который я отвезла полковнику.

Я хотела убить Лайлу. Сначала, когда узнала, кем она ему была. Потом, когда узнала, что она носит ребенка. Того, которого должна была носить я.

А потом, когда нянчилась с ней, высохшей от жестокого токсикоза, когда сутками просиживала у ее постели в больнице и думала, что не уследила, не уберегла – хотела убить себя.

Я больше не хочу убивать. У меня растет сын. Ее сын – наш общий с ней ребенок. Родившийся, несмотря на несовместимость геномов – вопреки всему.

– Мама Эрта, – говорит Леон и смотрит на меня такими же глазами, какие были у него. У моего человека со звезд.