Часть первая. Все это делают

– Так вот, в среднем за год совершают самоубийство пять тысяч жителей Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, – сказал мистер Оливер классу за полчаса до того, как покончил с собой. Мальчики и девочки смотрели на него с вежливым равнодушием.

– Довольно интересная цифра, – оживленно продолжал учитель. – Да, очень интересная.

Кэти Уильямс подняла светловолосую голову. Она скрестила свои длинные ноги – у сидевших поблизости мальчишек перехватило дыхание, им даже показалось, будто они слышат, как при трении тонко шипит ее нейлон.

– А почему не больше и не меньше? – спросила она. – Почему не пятьсот или не пять миллионов?

– В этом все и дело, понимаете? – ответил мистер Оливер. – Вот что здесь самое интересное. Никто толком не знает, почему так происходит. Просто принято считать, что давление общества на человека таково, что происходит именно такое число самоубийств.

Кэти многозначительно посмотрела на Роберта Сенделла, самого прыщавого из своих ухажеров.

Тот облизнул губы и послушно пробормотал:

– В ка-аком они возрасте, сэр? Я хочу сказать, они – молодые? Я хочу, то есть, спросить…

Роберт покраснел и умолк, остальные захихикали, стреляя себе в висок из воображаемых пистолетов.

– Боюсь, возрастную разбивку не делали, – ответил мистер Оливер. – Не думаю, что среди них было много молодых людей. Хотя и они попадаются, конечно… Но возникает вопрос, почему столь многие выбирают «римский путь»… Кстати, кто-нибудь знает, почему – «римский путь»?

Никто не ответил. Внезапно хлынул дождь, и все дружно повернулись к широким окнам.

– Потому что римляне одобряли самоубийство, – ответил наконец мальчик с удивительно низким голосом.

– Ну, я бы не сказал, что они «одобряли», – заметил учитель. – Хотя это уж точно, неодобрительного отношения у них не было. Это считалось правом каждого человека. Однако с появлением христианства, разумеется…

Вялая дискуссия продолжалась еще некоторое время, потом прозвенел звонок – электронные усилители разнесли его трели по всем коридорам и классным комнатам.

– Спасены! – воскликнул юноша, потом вспыхнул и смущенно добавил: – Извините, сэр. До свидания.

Мистеру Оливеру уже можно было идти домой и заниматься обычными делами, но он ощущал себя в каком-то безвременье. Он подошел к окну, уставился на серый лондонский пейзаж. Общение с детьми оставляло в его душе чувство неудачи, провала. Что он может дать детям, кроме сухих прописных истин? Если сам он не видит смысла в жизни, так чему же учить молодежь?

Еще лет двадцать этой бессмысленной работы, потом несколько лет на пенсии, а дальше – болезни, унизительное существование в больнице и… смерть. Так стоит ли дожидаться всего этого!

Нет, так нельзя! В комнате было душно. Он должен сопротивляться, это ясно. Сначала подышать свежим воздухом из окна, потом прогуляться. Действие, любое действие, даже самое простое, поможет ему встряхнуться.

Он открыл окно, и воздух в комнате показался ему еще более отвратительным. Дождь хлестанул в лицо, и он чуть наклонился вперед, навстречу струям. Его тело – тело немолодого человека – подрагивало от холода и казалось дряхлым и никому не нужным.

– Бедный Билли, – прошептал он, не замечая, что говорит вслух, – ты совсем замерз. Какая холодная жизнь.

И бросился вниз головой на бетонированную дорожку.


Самоубийство учителя сделало этот вечер каким-то особенным. Сразу после ужина все стали лихорадочно перезваниваться по телефону. Согласно неписаному кодексу поведения, более строгому, чем нудные правила родителей, девочки могли звонить девочкам, мальчики – мальчикам и девочкам, но ни в коем случае девочка не должна первой звонить мальчику.

Примерно через час группы, стайки и ганги стали собираться в кафе и кофейных барах района. Самые «крайние» элементы, как обычно, толпились у музыкального автомата в «Тропической ночи». В полном противоречии с теориями школьных психологов и социологов местный клан состоял из двух групп подростков, между которыми на первый взгляд было мало общего: хулиганов и интеллектуалов. За пределами школы имели значение высота прически и ширина джинсов, но никак не оценки. И эти две группы на год-два объединяло взаимное, хотя и вынужденное уважение.

– Вот он рассказывал про это да сам себя и грохнул, – сказал Эрни Уилсон. Его слушали внимательно: три недели в исправительном заведении создали ему стойкий авторитет. – Да пускай все эти учителя попрыгают из окон. Они же глупые, а то бы не пошли на такую работу.

Эрни Уилсон всегда ходил в черной пластиковой куртке под кожу. Выше пояса он одевался в расчете на Арктику, ниже – тонкие узкие джинсы, нейлоновые носки и мягкие остроконечные сандалеты. Эрни не мог допустить, чтобы разговор перехватили занудные интеллектуалы, и, тыкая указательным пальцем в воздух, он говорил уверенным голосом:

– Он всегда был такой же, как все, этот Оливер: они друг от друга ничем не отличаются. Мысль об этом грызла его, грызла и убила, понимаете? Это – пси-хо-логи-чес-кое! – Он огляделся по сторонам. После ареста – ему было тогда всего четырнадцать – Эрни всегда садился так, чтобы ему была видна входная дверь. Так и получилось, что он первым увидел мистера Теллена, репортера местной газеты. – А, тип из районного листка. Вообще-то он парень ничего.

Мистер Теллен подошел к ребятам и, широко улыбаясь, снял запотевшие очки в черной оправе. Он одевался аккуратнейшим и современнейшим образом – лет эдак на десять моложе своего возраста.

– Ну, ну, – сказал он, – это печальные новости, детки…

– Печальнее быть не могут, детка, – подхватил Чарли Борроуз.

Эрни Уилсон нахмурился и протянул в ковбойском стиле:

– Чего-же-тебе-надо-детка?

Мистер Теллен поплотнее запахнулся в непробиваемую репортерскую шкуру.

– Вы, ребята, должны были знать, думаю, мистера Оливера? Слышали новость, конечно? Несчастный случай, я полагаю? Как, по-вашему, окна там не слишком низкие? Инспектора когда-нибудь приходили в школу? Для вас, ребята, наверное, тяжелый удар, а? У нас-то район тихий, скромный… Вы уж извините, что я столько вопросов задаю. Но это не просто так, здесь есть нечто такое, чего я не понимаю…

– Вали отсюда, молодой человек, а не то… – отрезал Эрни, и все посмотрели на репортера холодно и враждебно. У детей было некое подобие уважения к учреждению, которое они терпеть не могли, и мертвому учителю, которого презирали.

– Во всем этом есть что-то забавное, – заявил мистер Теллен.

– Да, и это забавное – ваша шляпа, – отозвался Эрни, и все расхохотались.

Теллен, однако, знал, что дети не могут долго сохранять позу – а сейчас это было лишь позой – и начнут задавать вопросы. Так и вышло.

– В чем дело? – спросил один из мальчиков. – У вас есть фамилия учителя, вы будете на следствии – чего же вы хотите от нас?

– Чем это пахнет для нас? – Эрни задал вопрос в манере частного детектива из кино.

– Ну, мои дорогие молодые люди! Вы видели слишком много фильмов. Моя газета не платит за информацию. Я угощу всех кофе, но только потому, что вы все мне нравитесь…

– Жаль, что это не взаимно… – пробормотал Чарли.

– Так вот, о мистере Оливере… – начал Теллен, сделав предварительно заказ. Дети притихли.

– Он выбросился из окна. Жаль, что и тебе не пришло в голову сделать это, – отрезал Эрни. – О чем тут вообще трепаться? Это было его право.

– А что вы вообще о нем знаете? – спросил Теллен. – Может быть, – он тряхнул головой, – Оливер занимался с кем-то из девочек… частным образом? Ну, вы понимаете?

Все рассмеялись: «Старый Олли – и девочки! Подохнуть можно!»

Мистер Теллен вытащил из кармана свернутый номер популярной газеты, затем раскрыл ее на самой известной колонке: «Алф Сосед: „Как это вижу я, приятели“. Помимо колонки в газете, Алф Сосед вел еще передачу на телевидении „За соседским забором“, которую каждое воскресенье смотрело восемь миллионов человек.

– Мистер Сосед сам направляется сюда, – сообщил Теллен. – Я должен встретить его у подземки через полчаса. – Он проговорил так, словно лично готовил второе пришествие. Весь его вид показывал, что он считает себя не вполне достойным такой миссии, и ребята впервые прониклись к нему доверием.

Ко входу в подземку они пошли вместе с ним. За пределами «Тропической ночи» все обращались к репортеру вежливо, и можно было подумать, что они вышли на прогулку с учителем: трудно было представить, что они только что дразнили Теллена в кафе. И это означало: сейчас дети безмерно далеки от него.

На углу остановилась машина. Из нее выскочил плотненький Алф Сосед, на ходу затягивая пояс замшевого пальто. За ним выбрался высокий нескладный фотограф в засаленном габардине. Мистер Теллен затрусил им навстречу, дети чуть поотстали.

– Пальто у него шикарное, классная замша, – отметил Чарли Берроуз.

– А вот и мы, мистер Сосед, вот и мы, – оживленно заговорил Теллен. – Это мои молодые друзья, они знают мистера Оливера, э… знали его… Я собрал их специально для вас. – Он понизил голос: – Пришлось немного потратиться, знаете, ли…

– Дай перевести дух, приятель, прежде чем я полезу за кошельком, – отдувался Алф Сосед.

– О, я не намекал на компенсацию, мистер Сосед. Просто раз уж они знали этого Оливера…

– Какого Оливера? – удивился Алф Сосед. – А-а-а… Это который выбросился из окна?

Мистер Теллен моргнул и поправил очки.

– Я думал, вы о нем что-то знаете. Я хочу сказать, когда позвонила ваша секретарша, я решил, что вам известно о нем что-то особенное, а теперь получается, что вы даже имени его не знаете.

– Потом все объясню, приятель. – Алф улыбнулся окружившим его ребятам. – Делай девочку, – внезапно скомандовал он фотографу, указывая на Кэти.

– Черта лысого, – возмутилась Кэти. – За кого вы меня принимаете?

– Грязный старикан! – прошипел Эрни.

– Вы меня неправильно поняли, ребята, – сказал мистер Сосед. – Нам нужна фотография. Пусть девочка вылезает из машины, будто она ее собственная.

– Одну ногу вперед, милочка, и улыбайся мне, – давал указания фотограф. – Твоя улыбка должна говорить: «Он был хорошим учителем, нам всем будет его не хватать».

Алф Сосед обернулся к Теллену и отвел его в сторону.

– У меня к вам предложение. Сегодняшнее дело – это не то, что само по себе меня интересует. Я хочу, чтобы вы фиксировали все самоубийства в вашем районе и сообщали мне подробности. Обстоятельства дела, возраст человека, способ самоубийства и прочее. Полгинеи за каждый случай, независимо от того, используем мы его или нет, и пять гиней, если мы об этом услышим на два часа раньше остальных. Договорились?

– Конечно, господин Сосед. Однако в нашем районе не так уж много самоубийств.

– Как так?

– Ну, я не знаю точно. Иногда, например, следствие проводится в другом районе, где есть больница…

– А иногда следствие вообще не проводится, – обронил Алф загадочную фразу. – Поехали, Харри. Этих снимков достаточно.

Они сели в черный «ягуар», машина рявкнула и умчалась.

– Роскошный «яг», – сказал Эрни.

– Ну, до свидания, мальчики и девочки, – попрощался мистер Теллен и заторопился вниз, к подземке.

– Что будем делать? – спросил Эрни.

Взрослые разбежались, и у детей осталось странное чувство пустоты. Вдаль уходили освещенные натриевыми лампами улицы, по которым разъезжают в «ягуарах» мужчины в замшевых пальто… Те, кто был помоложе – лет тридцати – и находился, так сказать, на отшибе группы, потихоньку ушли. Было уже десять часов, и за позднее гуляние родители могли лишить их карманных денег.

Все неспешно пошли к своим улицам. В подъездах и неосвещенных углах ненадолго задерживались: мальчики тискали и неумело целовали своих девочек.

– Мне пора, – сказала Кэти. – Мамаша убьет, если я опять запоздаю.

В этот вечер она была с Эрни. У группы были строгие правила против деления на постоянные пары. Если ты начал с кем-то встречаться постоянно, тебя не то чтобы выгоняли, ты просто уходил сам.

Рука Эрни начала путешествовать к ее груди.

– Нет, – рассердилась Кэти. – Я же сказала, что мне надо идти.

Эрни отпустил ее. В таких вопросах у группы был свой кодекс: если девочка говорит «нет», настаивать нельзя.

– Бедный старый Олли, – сказала Кэти, когда они подошли к ее двери.

– А вдруг все взрослые попрыгают из окон, – усмехнулся Эрни. – Ты только представь себе такое…


В школе провели специальное собрание, на которое младшие классы допущены не были. Учителя отнеслись к происшествию как к несчастному случаю, и в расписание были внесены соответствующие изменения.

После уроков Кэти Уильямс сидела в комнате старост на столе и болтала своими длинными ногами. Из рук в руки передавали газету Алфа.

– Ни единого слова! – возмущался Чарли Берроуз. – И где фотография, на которой ты выходишь из машины?

Как бы не веря себе, они снова и снова раскрывали газету на полосе Алфа. Алф расписывал открытый им признак повышения уровня жизни: теперь носки не штопают, а сразу покупают новые.

Ребята ничего не понимали.

– Во всех газетах ни слова, – сказала Кэти.

– Давайте позвоним Теллену, спросим его, в чем дело.

– О чем спросим?

– Где он купил свою шляпу!

– Да оставь ты в покое его шляпу! Это – серьезно. Происходит что-то непонятное.

– Тогда звони в Интерпол.

– Нет, звонить надо Теллену.

В телефонную будку втиснулось трое, еще семь или восемь ребят стояли вокруг.

Говорила Кэти.

– Можно нам… то есть, я хочу поговорить с мистером Телленом, пожалуйста…

– Кто его спрашивает? – ответил очень усталый мужской голос.

Девушка объяснила.

– О, вы не родственница и не близкий друг, я правильно понял?

Кэти хихикнула.

– Нет, – сказала она, – ничего такого… просто был наш учитель, вы знаете, верно, бедный мистер Оливер. Мистер Теллен спрашивал нас о нем, вот мы и подумали, раз в газетах ничего нет… Он… что? О, я понимаю. Нет, спасибо. – Кэти повесила трубку.

– Выпустите меня, – потребовала девушка, оборачиваясь.

– Давай, Кэти. Что там такое?

Вытолкнув мальчишек из будки, Кэти с отрешенным видом сделала глубокий вздох.

– Мистер Теллен жил с матерью и сестрой. Около трех часов ночи мать почувствовала запах газа, пошла на кухню и обнаружила, что он засунул голову в духовку. Теллен… мертв.

Повинуясь какому-то инстинкту, дети сгрудились в кучу, потом, повинуясь еще более властной воле, молча разошлись по домам.


Дождь, который лил не переставая несколько дней, перешел в теплую морось. На группу из двенадцати ребят приходилось шесть мотороллеров и три мотоцикла. В этот вечер всем хотелось прокатиться куда-нибудь подальше.

– Поехали на Саутэндскую дорогу, – предложила Кэти, – или на ту сторону, в Уиндзор.

Кэти уселась на мотороллер Эрни. Две другие девочки сели на задние сиденья мотоциклов. Шестеро мальчиков, оставшихся без партнерш, возглавили эту моторизованную группу.

Наклонившись вперед, Кэти крепко держалась за пояс Эрни. Щурясь от ветра, она смотрела на проносившиеся мимо мертвые дома. Близость Эрни ее не волновала, она думала о своем.

Ребята группы действовали слаженно, напоминая оперативный ударный отряд; во всяком случае, настроение у них было именно таким. Чтобы остановиться всем враз, сигнала было не нужно. И когда чуть ли не над самой головой у них пронесся заходящий на посадку самолет, все, как один, подумали: «Остановимся в Лондонском аэропорту, посмотрим на самолеты».

Под странным зеленым небом воздушные лайнеры, подобные крылатым ящерам, выстроились в длинный ряд. Самолет, только что пролетевший над колонной ребят, уже подкатывал, посвистывая дюзами, к отведенному ему месту.

Не торопясь, спустились по трапу плотные мужчины в цилиндрах и модных пальто, у каждого в руках был пухлый портфель.

– Большие шишки, – откомментировал Эрни. – Какие-то важные янки из Нью-Йорка или откуда еще.

Группа остановилась у проволочной изгороди рядом со служебным ходом, мальчики обнимали девочек за талии. Кэти ловко увернулась от руки Эрни, которая слишком осмелела под ее кожаной курткой.

– Смотрите, – сказала она, – вон там Алф Сосед.

Все повернулись в указанную ею сторону.

– Где?

– Да вон, позади фотографов: вроде как наблюдает.

Маленький человечек в рабочем комбинезоне не по росту подкатил велосипед к служебному входу, собираясь ехать домой.

– Что там происходит, мистер? – спросила Кэти. – Почему столько газетчиков?

Поскольку спросила девочка, человек в комбинезоне приостановился, прислонив велосипед к изгороди, и не спеша проговорил:

– Это не регулярный рейс. Особый, так сказать. Важные люди из ООН. Что-то по вопросам всемирного здоровья. Но на вид они все здоровые!

Он хохотнул.

– Смотрите, сколько они багажа привезли, наверняка с превышением нормы. Хорошо, что моя смена кончилась. Всемирная организация здравоохранения! Для их здоровья будет лучше, если они сами потаскают свои чемоданы, верно я говорю? Впрочем, как я сказал, вид у них здоровый, так что они приехали, наверное, из-за нашего здоровья, а не своего. До свидания, моя дорогая, до свидания, ребята.

Долго оставаться на одном месте они не могли – звала в путь извечная лихорадка в крови. Они расселись по машинам и помчались на запад, к Уиндзору. Об этом ничего не было сказано вслух, но все понимали, что придется остановиться: те мальчики, у которых на заднем сиденье никого не было, хотели при первом удобном случае обзавестись партнершами. Остановку сделали у залитых огнями башен Уиндзорского замка. Там гуляло много молодых людей.

– Вон три девчонки, – сказал Эрни Уилсон, показывая на противоположную сторону дороги. Мотоциклы и мотороллеры ринулись в ту сторону, как голодные совы на добычу, и «скорая помощь», которой пришлось притормозить, зло облаяла их колоколом. Смеясь и посылая машине вслед воздушные поцелуи, они достигли противоположной обочины.

– Странно, – нахмурился Эрни. – Это уже шестая «скорая помощь», которую мы видим за вечер.

– Да ну их, они все гоняют как сумасшедшие, – недовольно проговорил Эрни. Их группа, обремененная тихоходными мотороллерами, никогда бы не угналась за «скорой помощью».

Мальчики пошли вразвалку впереди, девочки сзади, как скво в индейском племени. Намечалась совместная – мальчики плюс девочки – операция, и, если она удастся, перед обратным путешествием произойдет некоторая перестановка партнеров. Местные девочки остановились у большой ярко освещенной витрины обувного магазина.

– Хэлло, крошки. Скучаете? – окликнул их Эрни. Одна из девочек посмотрела через плечо, потом на подъезд магазина, и тройка вошла в подъезд. Это казалось обычным приглашением, и мальчики подошли ко входу. Подъезд оказался очень просторным, небольшая галерея уводила за угол, куда, вероятно, девочки и скрылись.

Дальше все произошло молниеносно, без предупреждения. Группа парней, дюжина или больше, выскочила из-за угла и окружила их, отрезая от девочек.

Парии не разогревали себя криками и ругательствами, а хладнокровно принялись избивать пришлых, лишь изредка шипя сквозь зубы: «Получил? Получил?»

Эрни уклонялся от ударов, быстрыми движениями перебрасывая тело. За две секунды он отступил на три фута. Для его возраста и опыта это было неплохо, но все же он получил два пинка по ногам, удар коленом в почки и ребром ладони по шее. Потом его сбили на грязный пол, и удар в пах заставил его сжаться в комок от боли. Теперь он уже не пытался сопротивляться, просто лежал, а его пинали в ребра и живот.

Скоро все чужаки лежали на полу, стонали и всхлипывали. Нападавших особенно разъярила одежда Чарли. Сбив его с ног, они сорвали с него галстук, стянули ботинки, отняли куртку под замшу.

– Нет, дайте мне, дайте-ка мне! – вопил толстый парнишка и, когда все расступились, опустился на колени, достав бритвенное лезвие, один конец которого был обмотан изолентой. Сладко вздыхая от удовольствия, он разрезал брюки Чарли на полосы.

Одна из приезжих девочек стала кричать, за что получила удар по лицу собственной сумочкой.

– Ну, хватит! Бежим! – приказал главарь шайки, зажигая сигарету и осторожно выглядывая за угол. Парни отобрали все сумки у плачущих девочек, у мальчиков отобрали бумажники и мелкие монеты и начали по одному выходить из подъезда на улицу, небрежно засунув руки в карманы.

Последним ушел толстый парнишка.

– Вот, девочки, – сказал он удивительно спокойным голосом, показывая на разрезанные брюки Чарли, – можете делать из него пугало, я полоски подходящие нарезал.

– Надо обратиться в больницу, – сказала Кэти.

Эрни с трудом поднялся.

– Нет, – решительно заявил он. – Мы тогда вовек не выпутаемся. Легавые замучают вопросами.

Остальные согласились с ним, и все поплелись к машинам. Видимо, новости распространялись быстро, потому что какой-то парень, не член нападавшей шайки, крикнул им:

– Больше сюда не приезжайте, держитесь подальше от наших девочек!

После чая, который принесли для всех из ближайшего кафе, стали думать, как же им ехать домой. Только трое могли сесть за руль. С трудом наскребли денег на транспорт, благо в карманах осталось несколько ненайденных банкнот. Серый замок горою возвышался над ними.

– Когда-нибудь, – сказал Эрни, – когда-нибудь я еще приеду в этот городишко с большой толпой и все тут вверх дном переверну.


У Алфа Соседа было совещание с редактором газеты.

– У вас нет полной картины, Алф.

– Конечно, нет. Об этом я и говорю. Страна, люди этой страны не получают вообще никакой информации. Вот почему я считаю, что мы должны ударить по этой теме изо всех орудий. «Покончить с заговором молчания» или еще что-то в этом роде.

– Им это не понравится, Алф.

– Конечно, не понравится, но это полностью соответствует политике нашей газеты, как я ее понимаю. Причем надо ударить и по правительству, и по оппозиции: «Профессиональные политики молчат. Кто обо всем скажет Британии?»

– Скажете об этом вы, Алф, разумеется, вы. Я просто пытаюсь подсказать вам, как это сделать. Так что перестаньте говорить со мной так, как будто я один из ваших читателей. И слушайте. Как много, по-вашему, вам удалось узнать? И что вообще происходит? Я вам уже говорил. Все большее и большее число людей убивает себя, а министерство здравоохранения при поддержке правительства все это замалчивает. По-моему, это преступно. – Редактор замолчал и улыбнулся – его очаровательная улыбка как-то поблекла за последнее время. – Как, по вашей оценке, Алф, выросло число самоубийств?

– Не знаю, я не статистик: на один-два процента. Где-то в этих пределах…

– Нет, – Алф. На десять процентов, не меньше! И продолжает расти!

– Быть того не может!

– Но это есть, Алф. Это есть! Власти стараются распределить самоубийства по другим статьям: несчастные случаи, дорожные происшествия, былые болезни… Но теперь разорвется бомба. Как они дурачили нас, редакторов, все это время? Ничего подобного не было со времен отречения от престола. Когда я пришел на обеденный прием по этому поводу, то обнаружил, что все там – редакторы и половина издателей. И я подумал: «Опять что-то с королевской семьей: развод или еще что». Так вот, я – ошибался!

– Что же это был за обеденный прием?

– Я не могу вам сказать об этом. Но суть в том, что мы договорились обнародовать новости в пятницу не этой неделе. Будет официальное заявление правительства, но уж как эту тему мы подадим читателям – наше дело. Вы понимаете?

– Тут нужно устроить так, чтобы у нас было преимущество перед всеми остальными. Я имею в виду не просто мое имя. Что-нибудь более весомое… Нужно получить побольше информации, которую другие иметь не будут…

– Это проще сказать, чем сделать…

– Что-нибудь вроде этого: «Центр помощи Алфа Соседа». Две страницы.

– Одна страница.

– Две страницы: письма в газету, интервью с родственниками самоубийц, мнение человека, с улицы: «Почему я еще не сделал это», «Что говорит юность?» и так далее. Выступления епископов, что-нибудь вроде: «Христос ждал своего часа, мы тоже должны ждать». Мнение психологов. Обязательно должна найтись какая-то привязка к сексу. Потом мы могли бы организовать настоящие Центры помощи, снять для этого помещения. Будет девиз: «Поговорите с Алфом, друзья, прежде чем сделать это».

– Ладно, – вздохнул редактор. – Но пока только одна страница.

– Хорошо, одна, – согласился Алф Сосед.

В заявлении правительства говорилось, что серьезная национальная проблема является практически проблемой интернациональной: в других странах наблюдается такое же увеличение числа самоубийств. Всемирная организация здравоохранения находится в Лондоне, она проводит расследование и даст рекомендации.

Это заявление было воспринято так же, как, скажем, сообщение о начале войны.

Алф Сосед взывал: «Не делайте это, приятели! Сначала свяжитесь с ближайшим «Центром помощи Алфа Соседа»! Если вам уже невмоготу, приятели, напишите мне. Умоляю, напишите!»


Группа собралась в «Тропической ночи».

– Знаете, что я думаю? – сказал Чарли Берроуз, небрежно оправляя пальто из верблюжьей шерсти. – Я думаю, взрослые просто сдаются. Я хочу сказать, они же никогда не получали никакого удовольствия от жизни: только пиво, бильярд и телевидение, все очень скучно. – Он сделал паузу, потому что чистые серые глаза Кэти смотрели на него с каким-то странным выражением.

– Давай дальше, – подбодрил его Эрни. – Говори, мы затаили дыхание.

Кэти не хотела сбивать Чарли. Каждый раз, когда она слышала его голос, у нее перед глазами вставала теперь картина: Чарли, после избиения в Уиндзоре, в изрезанной одежде, окровавленный, идет, отказавшись от помощи, к мотоциклу…

– Так вот, – продолжал Чарли. – Я считаю, что они сдают все свои позиции. Нами командовать они перестали. – Группа оживленно закивала, потому что это заявление, к сожалению, было неверным. – Им уже не до нас. Им уже все до лампочки.

– И все равно на это нужна смелость, – сказал Роберт Сенделл. Формально не принятый в группу, он ухаживал за Кэти, хотя она его игнорировала.

– Мой папаша говорит, что высшие слои этого не делают. Им есть что терять: работа у них не скучная, во всяком случае – не девять часов в день.

– А мой на сокращенном рабочем дне, – сказала Кэти. – Люди сейчас плохо покупают телевизоры.

– Примета времени, – заметил Чарли.

Кэти вдруг вспомнила, как ее отец пришел домой, повесил пальто и сказал: «Сокращенный день». Ничего больше, только эти два слова. Мать… посмотрела на него и молча кивнула… «Будет, как в прежние времена», – потом тихо сказала она.

– Тебе-то что! – вдруг рявкнула Кэти на Чарли. – Не твоему отцу урезали жалованье.

Чарли покраснел:

– Если хочешь знать, мой отец вообще не работает… Но он пробует устроиться на электростанцию. Там так много народу себя поубивало, что уже не хватает рабочих рук. Вот почему вчера выключили электричество на несколько часов.

– По той же причине стало меньше автобусов и поездов подземки, – пробормотал Роберт Сенделл.

– Подумаешь – новости, – заговорил Эрни «киношным» голосом: – Эй, а может быть, в этом все и дело. Причина в том, что людям просто надоело ждать автобуса, они больше не могут так жить. Нравится эта теория?

– А если серьезно? – спросила Кэти. – Почему они это делают?

– Я же сказал. Им надоело ждать автобуса на остановке.

– Они не видят смысла в жизни.

– Им надоело учить нас вещам, в которые они сами не верят: «Бог» и «Честность – лучшая политика»…

Примерно через час дети начали расходиться. Вид в этом районе был жутковатый: высокие фасады домов с освещенными окнами, но все шторы были задернуты. Люди теперь мало общались друг с другом.


У дома Кэти столпились люди, несмотря на холод, а двое полицейских стояли спиной к толпе. К обочине приткнулась «скорая помощь», дверцы ее были открыты.

У Кэти сжалось сердце от страха, и она побежала. Лифт не работал, конечно. Она бегом поднялась на четвертый этаж, остановилась, переводя дыхание, сорвала с ног туфли и пробежала еще два этажа вверх.

«Это не у нашей двери», – думала она, сворачивая за угол и влетая в знакомый холл. Тут кто-то сказал: «Это его дочь, ей можно». А мисс Браун, жившая под ними, которая вечно жаловалась, что Кэти слишком громко включает пластинки, сказала: «Иди к матери, милочка». О чем это она?

Лицо матери казалось застывшим среди неспокойной массы незнакомых людей и соседей.

– Кэти, – прошептала она, – где ты была? Мы тебя везде искали… – Голос ее вдруг стал резким. – Он не имел никакого права это делать. Ты же еще не кончила школу… Не надо было ему это делать… У нас было положение и похуже, чем сокращенный рабочий день. Конечно, мы тогда были молодыми, а это большая разница… Он чувствовал себя старым… А как же, по его мнению, чувствовала себя я?

– Только ты этого не делай! – закричала Кэти.

– Я-то уж нет, – сказала мать. – Мужчин вообще умирает больше.

Они вместе прибрали квартиру, чувствуя необходимость в какой-то физической работе – так кошка может сидеть и спокойно умываться, хотя только что едва спаслась от гибели…


Вечера, которые проводила группа, были теперь совсем другими. Да и не группой они себя чувствовали, а стайкой. Слишком уж все изменилось, как изменились и они сами.

Сначала не стало хватать кофе, потом сахара. Бензин нормировали, образовался черный рынок нейлоновых чулок, кожаных туфель и автопокрышек. Все это делало группу беспокойной, чтобы вот так просто сидеть в «Тропической ночи».

И чем очевиднее были признаки Кризиса, как стали его называть, тем невежливее считалось говорить о них. Разрыв между поколениями увеличился, потому что молодые, напротив, постоянно говорили о самоубийстве и любили бросить между прочим: «Пойдите и сделайте это» – автобусным кондукторам, учителям, полицейским, с которыми они почему-то не ладили.


Эрни Уилсон стал главарем ганга, образовавшегося из остатков прежней школьной группы и тех, кто или стал подрабатывать, или воровать, торговать дефицитом, заселяя понемногу дома и квартиры людей, которые «сделали это». После смерти жильцов дома оставались пустыми, быстро ветшали, и вселиться в них было нетрудно.

– Поехали ко мне домой, – сказал как-то Эрни. – В мой новый дом. Там шикарно. Есть кресло, покрытое настоящей белой кожей, а не пластиком.

Это была фешенебельная часть Челси, вблизи Парадайз Уок и Флад-стрит.

– О, смотрите, он правду сказал про кресло! – закричала Кэт, когда они оказались у Эрни.

– Думаешь, я когда-нибудь лгал? – проворчал Эрни.

Кэти несколько смутилась. Впервые Эрни интересовало чье-то мнение, да еще мнение девочки.

Девочки сняли туфли, мальчики пиджаки. Пили сидр из кувшинов, пиво из бутылок. Когда устали, принялись есть холодные печеные бобы: Эрни натащил целую груду консервов из магазина, хозяин которого сделал это на прошлой неделе. Потом разбились на пары. Те мальчики, кто остался без пары, ушли искать другую вечеринку.

Эрни был с Кэти. Положение главаря ганга имело свои преимущества: с королевским безразличием они прошли во внутреннюю спальню.

– Какой потрясный ковер, – восхитилась Кэти. – Кто был этот человек?

Эрни хмыкнул. Он был занят: расстегивал ей блузку и снимал лифчик. В нем была та грубоватая бездумная прямота, которая нравилась Кэти. И какая-то непредсказуемость.

– Он был архитектором, – наконец ответил он. – У него, была маленькая парусная лодка, и однажды в уик-энд он загрузил ее жратвой, выпивкой и ушел в море. Можно сказать, новый способ сделать это.

– Все-таки дождался уик-энда… Вот что для них типично, – заметила Кэти. Теперь на ней были только трусики, она сняла с Эрни рубашку и прижалась к нему, болтая неизвестно о чем, пока у нее не перехватило дыхание.


Потирая глаза и притворяясь, что другую руку ободрала выросшая на подбородке щетина, Эрни медленно вошел в главную комнату.

– Осторожно – диски! – завопил кто-то из гостей.

Эрни наступил на кучу пластинок и, чтобы не казаться смущенным, раскидал ногами обломки.

– Ну, Эрни, – надулась Кэти.

– Чего тебе? Не нравится мусор? Мало здесь другого мусора?

Мальчики и девочки с пристыженным видом стали запихивать битые бутылки и пластинки под кушетку.

Эрни вдруг рассмеялся:

– Знаете что? Пора мне подыскать себе новый дом. Так давайте покончим с этим и отвалим отсюда.

Они принялись за работу под звуки единственной уцелевшей пластинки. Вначале они взяли все до единой тарелки, чашки и вазы и разбили их на грязном ковре. Потом мальчики стали пробовать свою силу на мебели, сделали дубинки из ножек стульев и методично уничтожили все картины под стеклом.

Шторы оборвали, окна разбили. Из разных обломков навалили кучу посреди главной комнаты и попытались поджечь, но она подымила и погасла.

– Ладно, – сказал Эрни, – уходим. Он убил себя, а мы убили его дом.

Они выбежали на улицу. Вместе с домом самоубийцы Эрни присвоил и его машину. Он сделал повелительный жест Чарли, у которого на руке висела одна из самых красивых девочек:

– На заднее сиденье.

Сам с Кэти сел впереди.


Девушку Чарли высадили у ее дома, а остальные поехали дальше, в квартиру Кэти. Там все казалось чистым, тесным и маленьким по сравнению с домом, который они недавно оставили.

– Мамаша, наверное, пошла добывать продукты, – сказала Кэти. – Но у нас еще есть несколько пакетиков чая. Я приготовлю. – Она пошла в кухню и на плите увидела записку.

«Дорогая Кэти!

Вот уж не думала, что буду писать тебе это письмо. Даже после того, как твой отец сделал это, я думала – ну что ж, бывало и похуже. И еще я думала, что у тебя есть только я.

А сейчас я вижу, что уже не нужна тебе, и, Кэти, я так устала, ты не знаешь, как я устала. Надеюсь, что у тебя никогда так не будет.

В чем-то ты старше меня, Кэти, и это еще одна причина, почему я не хочу продолжать. Я знаю, что ты и без меня справишься.

Я ухожу подальше, чтобы сделать это, так что тебе не будет никакого беспокойства, дорогая. Жаль только, что я не увижу внуков, но, может, у тебя и не будет детей. Я хочу сказать, жизнь пошла такая, что девушку нельзя осуждать, если она рожать откажется. Еще я хотела сказать тебе, что родила я тебя очень легко, мне приятно было. Если и была боль, я ее не помню.

У меня есть одна из этих «легких» таблеток от знакомого твоего отца – я ничего не почувствую. Прощай, Кэти. Твоя старая мама.

P.S. Я бы не сделала это, если бы не чувствовала себя такой усталой».

К этому времени закипела вода, Кэти сделала чай и подала его остальным. И только потом показала письмо.

– Найди себе другое место, – посоветовал Эрни. – Мы поможем.

– Да, – присоединился Чарли. – Иначе ты будешь тут сидеть и киснуть. Или полиция в приют отправит.

– Премного благодарна за участие, – пробормотала Кэти, думая о том, что Эрни сказал: «Найди себе другое место», а не предложил жить с ним.

– Я уложу свою одежду, и поедем искать мне дом, – объявила она.


– Не будем себя обманывать, Алф, – сказал редактор. – Вас и ваши дурацкие Центры помощи премьер-министр назвал «единственной объединяющей и вселяющей надежду силой в стране». Он выразился таким образом, Алф, при архиепископе, правлении Контрольной комиссии и прочих, кто занимается Кризисом. Не думаю, что это им понравилось. Но дело в том, Алф, что они хотят с вами встретиться.

– Какие цифры в газетах?

– Вот к этому я и веду. Так много всего скрывалось, столько гражданских служащих покончило с собой, что уже никто не знает, что происходит в действительности. Мы сорвались в пропасть, если хотите знать.

– Но вы же не знаете и половины того, что делается в моих Центрах помощи. Я вам не рассказывал, потому что напечатать это все равно нельзя. Так вот, вам я могу сказать. Некоторые даже встают на колени и молятся: «Алф, спасите нас!» – и еще многое другое.

– Об этом лучше не говорить архиепископу.

– Он знает.


Черный «ягуар» Алфа с наклеенным на ветровое стекло желтым символом Контрольной комиссии – эта наклейка была универсальным пропуском – пробивался по грудам мусора. Время от времени бульдозеры Чрезвычайной службы сгребали мусор с главных дорог и тут же сжигали весь этот хлам.

Уайтхолл, разумеется, держали в чистоте. Алф с хрустом преодолел последние футы толстого ковра из картонных стаканчиков от мороженого, газет и пустых сигаретных пачек, устилающего Стрэнд, и прибавил скорость, объезжая площадь.

Очевидно, его ждали – двое специальных полицейских Контрольной комиссии выступили вперед и проводили его в здание.

В совещании принимали участие уцелевшие «шишки» из средств массовой информации, три популярных спортивных героя, двое известных ведущих телепрограмм, крупные гражданские служащие. Раньше, до Кризиса, Алф Сосед в такое общество никогда бы не попал. «Вот и я стал фигурой, но только тогда, когда все полетело к чертям, – с горечью подумал он. – Такова жизнь».

Подали «херес» и бисквиты – тех сортов, которые исчезли уже и с черного рынка. Все расселись за большим столом, крышка которого была обтянута кожей.

Председатель тем временем объяснял:

– …И вот министр подумал, что такая полуофициальная группа, как наша, могла бы быть полезной косвенным образом и самому министру. На чисто консультативной основе, конечно, относительно путей и средств «борьбы с гнилью», как говорят у нас в департаменте…

Алф смутно осознавал, что часть этого представления разыгрывается лично для него. Остальные, кто находился здесь, называли друг друга просто по имени и были на один лишь невидимый ранг ниже тех, кто управлял страной. А он – новичок, в котором нуждаются.

Неожиданно в голосе председателя появилось волнение.

– …Самое прискорбное в тенденции то, что самоубийство совершает все большее количество молодых людей, – он назвал соответствующие цифры. – Правда, самых молодых среди них нет совсем… Хотя… все труднее получать надежные цифры, так как очень многие в Контрольной комиссии, несмотря на недавнее значительное увеличение окладов, увольняются после нескольких недель работы.

После небольшой паузы круглолицый человек лет пятидесяти, директор независимого канала телевидения, сказал:

– Очень хорошо, что тинейджеры этого не делают. Да, я считаю, что на этот стержень можно насадить всю пропагандистскую кампанию. Передавать что-нибудь веселенькое, побольше секса. Нужно показать жизнь привлекательной, она ведь и в самом деле такая.

Когда председатель предоставил слово Алфу, он высказался:

– А знаете, вот о чем я думал, слушая вас всех… не слишком ли много времени уделяется тем, кто сделал это? Может быть, целесообразнее было бы разобраться в тех, кто этого не сделал? Надо понять, что позволяет им жить. Мы уже провели анализ в главной конторе, вопросники прислали мои Центры помощи.

Алф раздал присутствующим несколько документов. После этого было решено оказывать Центрам помощи Алфа еще большую полуофициальную помощь. Алфа попросили подготовить доклад об отношении молодых людей к его Центрам помощи.

В его кабинете личный помощник пережевывал кучу телетайпных лент и телеграмм.

– Что-нибудь новое? – спросил Алф.

– Кое-что, пожалуй, есть. Вот. Впервые слышу о том, чтобы это делали вместе. В маленькой деревушке это делали группой. В каком-то рыбацком поселке приходский совет досрочно закончил свою встречу и в полном составе утопился. Будем печатать? Можно запросить фотографии; насколько я знаю, там жены плачут на берегу. Запросить фото?

– Дай-ка мне минутку подумать.

– Думать – это для вас что-то новенькое, – пробормотал личный помощник Алфа и вернулся к работе.


Алф Сосед принялся искать в своих досье подробности тех случаев, которые он расследовал еще до того, как было официально признано существование Кризиса. У него было смутное воспоминание о каком-то эпизоде, когда одна симпатичная девочка не захотела лезть в машину… Как звали того самика, что потом сделал это? (Уничижительное слово «самик» для обозначения самоубийц было придумано рекламной фирмой специально для Контрольной комиссии. Слово прижилось, но, конечно, самоубийств от этого не стало меньше.)

И вот он наткнулся на имя Билли Оливер – учитель, 53. Окно на работе. Контакт – Теллен, местный журналист. Имелась пометка карандашом: «Тоже сделал это. Сообщили дети». Дальше шел телефонный номер и два адреса.

Два грузовика трупной службы, подбиравшей самиков, сделавших это на улицах, неслись ему навстречу не по своей стороне дороги, и Алф, быстро отвернув в сторону, высунулся из окошка и обругал водителей. Дальше, до самого пригорода, дорога была пустой.

Алф узнал район и угол станции подземки, где когда-то его встретил репортеришка из местного листка. И он решил поездить по окрестностям. Высокие жилые дома грязно-лимонного и сливового цвета выделялись на фоне странного темно-сиреневого неба. Пустые улицы были забиты переполненными мусорными ящиками, везде – следы костров. Ржавели брошенные машины…

На одну из таких машин и налетел Алф, когда ветром ему бросило старую газету на ветровое стекло. Он не пострадал, однако машину стукнуло порядочно.

Хотя вокруг никого не было видно, Алф, выйдя из машины, картинно покачал головой и сказал вслух:

– Боже мой, что же будет дальше?

Фары машины были разбиты, весь передок смят, но он считал, что автомобиль еще сможет двигаться.

Вся улица была тихой и пустынной. Но вот несколько фигурок вывернули из-за угла и медленно направились к нему. Алф быстро сел за руль и завел двигатель. Машина замурлыкала, как обычно, и… пошла назад. Тут оказалось, что руль заклинило, и он не двигался ни на дюйм. Алф еще раз крутанул рулевое колесо, и кисть правой руки, мокрая от пота, соскользнула. Автоматически, чтобы сохранить равновесие, нога пошла вперед и чуть надавила на акселератор. Идя по дуге, машина опять ударилась в тот же старый брошенный автомобиль, но уже задним бампером. Алф похолодел. Уголком глаза он наблюдал за группой подростков, которые уже показывали на него пальцами и переговаривались.

Он вышел из машины. Несколько тинейджеров – четыре мальчика и три девочки – остановились неподалеку и молча смотрели на него.

– Ехай дальше, дядя, – крикнул один из мальчиков. – Давай кругами и кругами: у тебя это здорово получается.

Алф наклонился, притворяясь, что изучает переднюю ось. Он ничего там не видел, кроме забрызганного грязью металла. Когда он распрямился, ребята по-прежнему просто смотрели на него. Одно-два лица показались ему смутно знакомыми.

– Это Алф Сосед, – обронила вдруг одна из девочек.

– Совершенно верно, дети, – оживленно заговорил Алф. – Я – Алф Сосед, и вы меня знаете по телевизору.

– Слишком хорошо.

– Ну, тогда как насчет того, чтобы помочь мне? Мне нужна другая машина, которая еще на ходу. А за этой я пришлю позже.

– Ни шанса.

Казалось, ребята чего-то ждали – что-то должно было случиться. Зная, что все это бесполезно, и отчасти надеясь на чудо, Алф сел в машину и завел ее. Машина рывком описала новую дугу и воткнулась смятой кормой в стену ржавеющих автомобилей. Алф истерически разрыдался. А рядом заходились хохотом семеро подростков.

Алф, весь вне себя от раздражения, начал осыпать их ругательствами. Он опять вышел из машины и подошел к веселящимся девочкам и мальчикам.

– Я приехал сюда только для того, – продолжал Алф, – чтобы помочь всем. Я хотел спросить, чем смогли бы помочь вы, молодые. Вы – те самые, кого я искал. – Вспомнив о своей миссии, он взял себя в руки и стал рассказывать о статистике, намекать на полученную секретную информацию. Подростки молча и безучастно смотрели на него.

– Ну, может, устроим встречу, ребята? У меня много идей для сценариев. Мы бы посидели, поговорили, может, и поспорили бы немного… А потом бы вы рассказали о причинах, по которым не надо делать это, а…

– О каких причинах? – спросил самый высокий и самый хорошо одетый из парней.

– Ладно. Пока хотя бы помогите мне найти машину, – сказал Алф.

Никто не шелохнулся.

Тогда Алф повернулся к своему «ягуару», опять сел за руль, включил двигатель. И… снова полетел по сумасшедшей дуге. Алф полностью потерял контроль над собой.

…Из-за угла вынырнул грузовик трупной службы, реквизированный у прачечной. На ветровом стекле еще осталась реклама: «Качество и сервис». Водитель был пьян, и грузовик шел зигзагами. Алф же едва управлял своей машиной. И тут ему на ветровое стекло упал еще один газетный лист – мусора в воздухе носилось великое множество. Алф выругался, нажимая на тормоза. Когда грузовик врезался в него, передняя часть машины, казалось, взорвалась. Яркие брызги стекла взметнулись в воздух, а газета теперь прилипла к лицу.

Алф сорвал газету с лица, и в глаза бросился знакомый шрифт. Это была одна из его давних забытых статей:

«Нужно ли шлепать девочек-тинейджеров? Кто говорит – да, кто говорит – нет. А вы что думаете, приятели?»

Он попробовал шевельнуть ногой и с недоумением уставился вниз, ему показалось, что ног нет. Но они там были… При столкновении, должно быть, образовалась дыра в крыше, потому что через нее падал дождь, странный тяжелый красный дождь, размачивая газетную бумагу, пропитывая пиджак и рубашку. Дети подбежали к нему, стали заглядывать в окно.

– Теперь мы никогда не решим спор. Уже не докажешь, собирался ли он сделать это или нет.

– Собирался, точно собирался.

– Теперь не докажешь.

А какая разница?


Национальный Совет Бинго принял на себя все оставшиеся финансы обанкротившихся страховых компаний. Расположившись в здании бывшего Английского банка, НАЦБИНСО регулировал вопросы бартерного обмена. И не потребовалось формальной отмены фунта стерлингов.

Залы Бинго стали центром экономической жизни, а также местом встречи молодых и еще живых старых.

Процедура обмена отчасти напоминала игру в лото, где ставками служили обычно два яйца или сигарета, а лучшими призами сейчас, когда с электричеством становилось все хуже, – бензин, консервы, запчасти к машинам и лекарства.

Теперь девушки больше боялись беременности, чем когда-либо в истории. Эрни высказался по этому поводу очень точно, когда он, Кэти, Чарли Берроуз и последняя девушка Чарли, Эстелла, пухленькая блондинка, шли однажды к рыночной зоне вблизи зала Бинго.

– Девушка, которая сейчас заработает брюхо, не может остаться со своим гангом, во всяком случае, в нашем. Она уже не годится для драки или налета: может только сидеть и готовить пищу… А потом у нас появится лишний рот, который нужно кормить. И этот рот ничего гангу не приносит – вы меня понимаете?

– Говорят, есть настоящий студент-медик, который делает аборты. Почти как раньше, когда оперировали врачи старых. Но для того, чтобы студент занялся тобой, нужно поручительство охранника НАЦБИНСО, – хихикнула Кэти. – Это все равно, что показывать брачное свидетельство в старые времена. А я бы с охранником не пошла, даже ради этого. – Она улыбнулась Эрни, показывая, что вопрос о ребенке никогда не возникнет.

Они подошли к зданию, где располагался зал Бинго. До его открытия оставался еще час. И уличные торговцы, все моложе двадцати лет, оглашали свои товары и цены:

– Говядина, говядина, беру бензин! Имбирные пряники на яйца, два за полдюжины!

У Кэти было полгаллона бензина в маленьких фляжках из-под бренди, который она хотела обменять на нейлоновые чулки. Цена опять поднялась. Новых-то не делали.

– Вот эти – последние, что ты увидишь на здешнем рынке, – сказал торговец. – Когда мой запас кончится – все!

– Найду, – заявила Кэти с достоинством партнерши главаря ганга.

– Когда найдешь, обязательно скажи мне.

Она уже собиралась платить, когда подошел Эрни. Он наблюдал, как Кэти отдает бензин.

– Дай ей еще две пары, – вдруг сказал Эрни. Глаза его уперлись в землю, под прилавок.

– Вот уж никак, приятель, – торговец отбросил локон черных волос, моргнув хитрым глазом и расправляя плечи. – С какой стати? Ты слышал, что я сказал молодой даме. Их совсем мало, а скоро совсем не будет.

– Еще две пары – или потеряешь все.

– Вы только посмотрите, кто это говорит!

– Ну, ладно! – Эрни нырнул под прилавок. Спустя мгновение торговец грохнулся на спину, как будто у него подкосились ноги. Это Эрни схватил его за лодыжки.

Подбежал отряд охраны торговцев, воздух наполнили крики и треск опрокидываемых прилавков.

Один из охранников протолкался к их прилавку, отпихнул его в сторону и уже собирался ударить Эрни дубинкой по голове, но Кэти схватила его за руку. И тут она очень удивилась: без малейшего колебания парень обрушил дубинку на ее голову. Кэти ожидала каких-нибудь слов вроде: «А ты чего лезешь сюда!» – или еще что-то подобное. В следующую секунду ей стало плохо до тошноты, а воздух, казалось, превратился в вату. Как будто издалека она различала слова Чарли Берроуза:

– Идем, Кэти. Старайся идти. Старайся. Еще немного.

Они добрались до цементных ступенек зала Бинго. Рядом был Чарли.

– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо.

Драка теперь шла по всей территории рынка.

Чарли неторопливо пошел вниз по ступенькам; ему, совершенно очевидно, было скучно, он шел выполнять свой долг. И по какой-то непонятной причине Кэти позвала:

– Чарли, вернись!

Он обернулся:

– Но ты ведь уже в порядке, разве нет?

– Я хочу сказать, все это кончится через минуту, наши ребята побеждают, – запинаясь, проговорила Кэти.

Он посмотрел на нее, как бы говоря: «При чем тут это?» – и ушел.

Кэти сидела и наблюдала, как летают в воздухе обломки прилавков. Ее ганг побеждал. Еще слышались вопли и ругательства, но бой уже стихал, и вскоре Эрни смог посмотреть в ее сторону и махнул рукой. Улеглась поднятая бойцами пыль. Эрни, захватив шею какого-то парня в сгиб локтя, тащил его к Кэти. Каждые несколько шагов он останавливался и, ухмыляясь, бил пленного в лицо кулаком, блестевшим от крови.

Эрни добрался до ступеней, и пленный рухнул к его ногам. Кэти спустилась вниз.

– Вот он, Кэт. Это он тебя ударил, – Эрни пнул лежавшего парня без особой злобы, даже не взглянув на него.

– Да отпусти ты его, – взмолилась Кэти. – Хватит на сегодня драк.

– Что ты понимаешь? – громко сказал Эрни, еще раз легонько пнув парня. – Он ударил тебя, а ты – моя девушка, ясно? Нельзя, чтобы говорили, будто у главаря ганга с улицы Сили побили девушку, а он отпустил этого человека.

Подошел Чарли, потирая ссадину на руке.

– Ну как ты, Кэти? – спросил он.

Она улыбнулась ему:

– Все о'кэй. – А сама подумала: «Эрни об этом даже не спросил».

Тут подъехали четыре грузовика и две сопровождающие машины. Из грузовиков выскочили стройные молодые люди в красивых кителях с чрезмерно широкими плечами. У них были старые армейские винтовки, с ремней свисали дубинки с шипами. Они встали спинами к грузовикам, лицами к толпе.

Их брюки из пластика, напоминавшего змеиную кожу, переливались на осеннем солнце.

Начали разгружать призы.

Они отдали немного нейлона за вход и вошли в зал Бинго. Ставками номинально служили яйца, но всем раздавали списки бартерных эквивалентов. Начался розыгрыш. Все механические и электронные приспособления для игры в бинго давно испортились, и сейчас просто висела огромная шахматная доска с крючками, на которых картонные листки закрывали названный номер.

Все в зале сидели и наблюдали за пустым ритуалом выкликания номеров и проверкой карточек. Главные призы представляли собой продукты питания или одежду.

Эрни все это время молчал. И вдруг взорвался:

– В этом розыгрыше была какая-то мухлевка! Некоторые из постоянных посетителей уходили за сцену, показывали какие-то карточки и получали белый конверт.

– Комиссионные.

– Что может лежать в конверте? Ты просто живешь в прошлом, мальчик Чарли!

– Я не имею в виду наличные. Может быть, какое-то обязательство от НАЦБИНСО…

Мужчина средних лет, с робким, серым лицом вышел из зала. Он осторожно обошел труп парня, которого убил Эрни, и посмотрел по сторонам, как бы говоря: «Где же трупная машина?», потом суетливо засунул белый пакетик в карман и нервно огладил пиджак.

– Эй, старикан, куда направляешься? – окликнул его выходящий из зала Эрни.

– Оставь его в покое, – поморщилась Кэти.

– А что там у тебя в пиджаке, старикан? – не унимался Эрни.

Серолицый мужчина слабо улыбнулся ему и торопливо зашагал по улице. Мальчики стали догонять мужчину. Эрни пихнул его раскрытой ладонью, и мужчина, пятясь, наткнулся на другого парня из ганга, а тот, в свою очередь, бросил его прямо на Эрни.

– Ты что толкаешься? – притворно возмутился вожак ганга.

– Извините, я не хотел, вы понимаете, что я не хотел… – Мужчина говорил плаксивым, жалобным голосом.

– Тогда почему ты не сделал это? – очень серьезно спросил его Эрни.

Маленький серый человечек вдруг распрямился и, хотя продолжал дрожать, сказал достаточно твердым голосом:

– Вот вы и сделайте это со мной, если такие храбрые. Вас тут достаточно много… – Последовала неловкая пауза. – Я знаю, что тебя грызет, сынок, – быстро заговорил мужчина внезапно крепким голосом. – Твои родители сделали это, и тебе хочется мстить за них. Так вот, лучше бы ты больше уважал их, пока они были живы.

– Вот как… – фыркнул Эрни. – Теперь выясняется, что мы во всем виноваты.

– Я этого не говорил. Я просто объяснял, почему ты себя так ведешь. Почему вы все так живете. Вы привыкли рисоваться перед людьми старше себя. Теперь таких почти не осталось, и вы не знаете, что делать. Что ж, придется вам немного повзрослеть, сынок. – Старик остановился перевести дыхание, и боевой дух сразу выветрился из него.

– Продолжай, – сказал Чарли. – Мы слушаем.

– Не обижайтесь, ребята. Вы – хорошие ребята, правда, я знаю. Как насчет того, чтобы отпустить меня? Вы уже позабавились…

Стало очень тихо. Маленький человечек, помаргивая, улыбался им. Он казался еще меньше, чем несколько минут назад.

Вдруг заговорила Кэти:

– Вы первый из стариков, кто пытался хоть что-то сказать нам об этом, кто был хоть немного смелым. А теперь вы опять стали как все остальные. Продолжайте… Расскажите нам, что собирались рассказать. Не бойтесь. – Она протянула руку к Эрни, как бы показывая, что при необходимости сможет его усмирить.

– Да, верно, – закивал человечек. – Не надо обижаться… Я немного вспылил, но ведь я никого не обидел, да, ребята?

– Что это за игру вы тут вдвоем затеяли? – прорычал Эрни. – Ты же знаешь, Кэти, какие они все!

Кэти молчала, а Чарли пожал плечами, признавая ошибку. В отместку он пихнул человечка и спросил:

– Что они тебе там дали в белом конверте? Ты спрятал конверт в этот карман.

– Ничего… – притворился удивленным человечек. – Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, молодые джентльмены.

Без слов ему распахнули пиджак, оборвав две пуговицы. Эрни держал ему руки за спиной, а Чарли вытащил конверт из внутреннего кармана.

Все сдвинулись в кучку, и Чарли вскрыл конверт. На ладонь ему выпали две белые таблетки.

– «Легкие» таблетки, – воскликнул он. – И вся эта возня из-за двух «легких» таблеток.

– Их теперь очень мало. Наверное, НАЦБИНСО собрал все остатки и раздает их регулярным игрокам. А таблетки можно менять на консервы, бензин, что угодно.

– Может, они сами ими пользуются. Тогда залы Бинго сами убивают своих клиентов…

Эрни вдруг забрал таблетки у Чарли.

– Вот, – сказал он, протягивая их маленькому человечку. – Теперь проваливай.

– Спасибо, парень, я же говорил, что ты хороший мальчик, – старик чуть не кланялся, поворачиваясь, чтобы отбежать подальше.

Ганг медленно пошел назад. Парни были усталые после драки, девушки отчего-то печальные.

Старик долго смотрел им вслед. Когда они скрылись из виду, он поднес ладонь ко рту и проглотил таблетки.

Выцветшие печати Контрольной комиссии, предназначенные первоначально для отпугивания воров – до появления родственников или вмешательства местных властей, – теперь просто говорили о том, что место свободно. Они быстро нашли квартиру, притащили пиво и консервы из тайника, известного только главным в ганге с улицы Сили, и устроили вечеринку.

Атмосфера была невеселая. Кэти помешивала консервированные бобы и сосиски в большом блюде, подвешенном над электрическим обогревателем. Поставив первый диск, мальчики открывали бутылки с пивом. Эти вечеринки, которые обычно растягивались на всю ночь, давно приелись: походили одна на одну и различались только ссорами и сменой партнеров.

– Скучно, – сказала Кэти Эстелле.

Кое-кто из мальчиков уже начал принюхиваться к пище.

– Ждите, – сухо заметила Кэти.

– Кэти говорит, сегодня скучновато, потому что тот старый тип настроение испортил, – объявила Эстелла.

– Нет, нет, нет, – помотал головой Эрни. – Просто мы голодные.

Лампы порой мигали, а диск начал подвывать, но потом все выровнялось.

– Эти охранники НАЦБИНСО шикарно выглядят, – бестактно прощебетала Эстелла.

– Не такие уж они молодцы, – сказал Эрни. – Просто у них есть винтовки.

– Я слышал, что у них много чего есть в Уиндзорском замке, – подхватил Чарли. – Пушки, много снарядов и патронов, запас бензина. Это сейчас главный арсенал НАЦБИНСО в районе Лондона.

– Уиндзор, – прошипел Эрни, оскаливая зубы. – Уиндзор. – Он передернул плечами: – Когда-нибудь я разберу это место по камешку и покончу с мерзавцами, которые нас избили. Верно, Чарли?

Чарли только кивнул, а Эстелла имела неосторожность ляпнуть:

– Да куда вам! У вас же совсем маленький ганг! А там даже танки есть. Один из тамошних, с которым я провела ночь, мне рассказывал.

– Заткни свою дурацкую пасть! – рявкнул Эрни.

– Ты слышал, что он мне сказал? – Эстелла с воплем обернулась к Чарли.

Тот никак на нее не среагировал, а повернулся к Эрни и задумчиво кивнул:

– Придется все хорошо спланировать. Сначала изучить, что там делается.

– Лучше бы нам об этом забыть, – посоветовала Кэти.

– Забыть, забыть… Старики и начали умирать отчасти потому, что привыкли легко сдаваться.

– Я не это имела в виду. Ты же знаешь.

– Но ты так сказала.

Чтобы разрядить обстановку, Кэти сказала:

– Ты говоришь, что старики начали умирать отчасти потому, что привыкли легко сдаваться. Тот старикан, которого мы сегодня видели, он же для всех них типичный. Какие могут быть еще причины?

Эрни хорошо умел драться, но в подобных диспутах пасовал.

– Они были такие умные, – выпалил вдруг Чарли. – Они были такие умные в придумывании ответов.

Что бы ни случилось, у них на все был готов ответ: якобы они все об этом знают, все это уже было раньше. И им ничего не оставалось, кроме как гоняться за вещами. Такими вещами, которыми можно было бы похвастаться перед другими. Машина больше, чем у других, дом больше, чем у других; обязательно кинопроектор, чтобы показывать друг другу фильмы об отпуске на море. Хорошо еще они стали делать это. Иначе от скуки они устроили бы еще одну войну, может быть, даже с водородной бомбой. Вспомните, сколько было шума на военную тему – кинофильмы, парады, знамена, ТВ. Похвалялись тем, какими храбрыми они были когда-то, когда жили «в добром старом времени». А когда мы не хотели сидеть и аплодировать им, они говорили, что с нами что-то не в порядке. Чтобы ни о чем не думать, они молились Богу, пили пиво и смотрели варьете по ТВ. Они убили своего Бога в последних двух мировых войнах и в концентрационных лагерях. Но даже такие записные кретины, как они, уже не могли верить в Любящего Отца после этих войн, так что им ничего не осталось… понимаете? Когда мы отказались аплодировать им, они посмотрели на себя и то, что они увидели, заставило их делать это… – Он помолчал, откинул волосы, упавшие на глаза.

Все молчали.

– Их оставила надежда, – просто сказала Эстелла. И хихикнула: – Однако пока есть жизнь, есть надежда, а пока есть надежда, есть жизнь, да, Чарли?

И это сняло напряжение.

– Ну, мы-то совсем другие, – отметила Эстелла. – Это старичье убивало друг друга на войне и… везде. Что за люди, подумать только. Но теперь мы от них избавились, и все теперь – наше.

– То, что осталось, ты хочешь сказать, – заметил Эрни.

Больше разговоров не было, все пошли танцевать. Стало жарко, и открыли окна. Время от времени какая-нибудь пара останавливалась, задыхаясь, у подоконника и выглядывала наружу – стояли обнявшись, бедро к бедру, и смотрели.

Вдруг пропало электричество, проигрыватель захрипел и умолк.

Эрни завопил в голос, требуя электричества и угрожая, что в противном случае пойдет на электростанцию и перебьет все старичье. На его крики пришли другие.

– Слушай, Эрни, – сообщил один из мальчиков. – Погасли все огни. Мы были на крыше, когда ты… когда это произошло, и все огни Лондона погасли сразу. Не только в этом районе.

Эрни упал на пол. Он хрипло зарычал:

– Старые, пусть они гниют в аду, в аду, в аду…

Кэти встала рядом с ним на колени.

– Уйдите, – попросила она. – Уйдите. Оставьте нас.

Подростки повиновались.

– Не думаю, что огни когда-нибудь зажгутся вновь, – сказал мальчик, сообщивший о погасших огнях Лондона.

Загрузка...