Модель

Роберт Блох МОДЕЛЬ

Прежде чем рассказать вам эту историю, должен отметить, что не верю в ней ни единому слову. Если поверю — буду не меньшим психом, чем тот, от кого мне довелось ее услышать. Тот человек в психиатрической лечебнице.

Порой я все равно задаюсь вопросом — что, если?..

Его имя — ну, допустим, Джордж Милбэнк. Если верить отметкам в карте, ему тридцать два, хотя по виду его так мало не дашь. Он полысел и располнел, его голос порой срывается на визг, на него просто страшно смотреть — то и дело нервный тик разбивает. В остальном, впрочем, он не кажется таким уж всецело больным.

— Я не псих, поймите, — сказал он, когда я первый раз вошел в его палату. — Доктор Штерн потому и согласился на вашу со мной встречу, понимаете?

— Что вы хотите этим сказать?

— Док ввел меня в курс дела. Я знаю, кто вы и что пишете. Давно хотелось все это рассказать — хоть кто-то должен узнать правду! Мне без разницы, как вы это до них донесете — рассказ, очерк… Но не думайте, что я вам лгу. Бог видит, я собираюсь выложить все как на духу. Если, конечно, Бог есть. Это меня, знаете, немного волнует… потому что если он есть, то как ему взбрело в голову создать такую тварь, как Уилма?

Я увидел, как он дрожит — и, надо полагать, на моем лице отразились тревога и смущение, ибо Джордж сбивчиво запричитал:

— Нет, нет, вы верьте, все хорошо, вы только вспомните этих женщин с рекламных баннеров, модели — знаете этот тип? Высокие, стройные, длинные ноги, грудь нулевого размера, острые скулы, большие глаза, выражение лица такое стервозное-стервозное — мол, я выше всех вас, не касайтесь меня, даже не вздумайте… Меня это завело, наверное. Именно это, да. Но ей-то это и нужно было. Ее внешность — это вызов, понимаете?

— Вы, я смотрю, не очень-то хорошо относитесь к женщинам? — сказал я, подчеркивая в карте ногтем слово гинофобия.

— Да вы что! — Он впервые улыбнулся. — Второго такого бабника, как я — еще поискать… было. — Улыбка сползла с его лица. — Было — до Уилмы…

…Мы с ней сошлись на круизном лайнере "Морланд" — огромном корабле, построенном в Скандинавии для экскурсий по Карибскому морю. Девять портов за две недели, с посещением экзотических туземных деревень. Я попал на борт по долгу службы — агентство, в котором я работал, разрабатывало рекламную компанию для фотоаппаратов "Эйпекс". Под нашу фоторекламу планировалось закупать целые полосы в журналах мод: красотка-модель на фоне тропического рая, надпись в несколько строк: "Имидж — первее всего. Одежда от D'Оr, снимки от "Эйпекс" — ну или какая-нибудь белиберда в таком вот духе.

Моделью была Уилма Лоринг. От "D'or" прислали Пат Грисби, ведущую консультантку-дизайнершу — гардеробом ведала она. Для съемок наняли Смитти Лейна, и он все подготовил еще до нашего отъезда — составил четкий график, определился с локациями съемок, получил все необходимые разрешения. Мне оставалось лишь контролировать процесс.

Как я и говорил, за две недели "Морланду" предстояло зайти в девять портов, и в каждом у нас была запланирована съемка. Выезды, конечно, меня утомляли. Смитти признавал только естественное освещение, а это значило, что съемку следовало начинать не позже одиннадцати утра. Так, курортные зоны, им выбранные, находились всегда довольно-таки далеко от порта — потому нам приходилось вставать раньше семи, наскоро перекусывать и к восьми садиться в микроавтобус со всеми нарядами и оборудованием. Вам доводилось хоть раз трястись в старенькой микруше по ухабистой дороге при температуре под сорок Цельсия? Поверьте, настроение такая поездочка не поднимает.

А ведь еще предстояло готовиться к съемке. Смитти был прекрасным фотографом, но стремился к совершенству во всех мелочах. Да и Пат Грисби не меньше возилась с нарядами. Короче, съемка заканчивалась только в два часа, и мы, само собой, оставались без ланча. Голодные и утомленные, мы загружались обратно в автобус и поднимались на борт только к половине пятого.

Вечера каждый проводил по своему усмотрению. Смитти обычно сидел в баре. Лесбиянка Пат в первый же день подкатила к Уилме, но получила отказ и открыла охоту на других дамочек. А я…

Меня Уилма притягивала с первого взгляда. А смотреть на нее я мог часто — не вызывая при том подозрений. На съемочной площадке она вела себя, как истинный профи. Когда мы умирали от жары под полуденным солнцем, она оставалась спокойной, хладнокровной, уравновешенной. Ни капли пота на лице, ни одного выбившегося волоска, никаких жалоб. Настоящая леди. Понятное дело, я на нее глаз положил. Старался подобраться и так, и эдак, да только без особого успеха. Когда мы стояли в портах, по возвращении со съемок она ретировалась в свою каюту, и мне никак не удавалось пригласить ее на обед. Есть она предпочитала у себя, чтобы не одеваться и не краситься. Как-то я предложил ей пообедать в моей каюте, но и из этого ничего не вышло. Так что для общения у меня оставались только вечера.

Вы знаете, наверное, какие они — развлечения на борту круизного лайнера. Старые фильмы для пожилых дам, танцы на крошечном пятачке, фокусники и местные певцы. Поэтому в основном мы гуляли по палубе. Когда я предлагал пропустить стаканчик в моей каюте, она всякий раз убеждала меня, что ей куда приятнее смотреть на дельфинов.

Я, конечно, понимал, что сие означает, но отступаться не думал. Я звонил ей после завтрака. Иногда — когда она позволяла, — заглядывал к ней. И знаете, пока я слишком уж на нее не стал напирать, общению со мной она радовалась. Отсюда я сделал вывод, что время играет на меня. Правда, то, что я не получал желаемого, начинало действовать на нервы.

Может, окончательно меня доконал сам круиз. Вернее, тамошняя публика — все уже успели друг с другом перетрахаться. А уж последний отрезок пути, два дня в море от Пуэрто-Рико до Майами, и вовсе превратился в этакий эротический капустник. Но не для меня. Я-то так и сидел с газетой на коленях.

Вот тут я и задался резонным вопросом: чего это ради я, собственно, трачу время на женщину, которая не танцует, не пьет и даже не обедает со мной? Она ведь даже не просто холодна — фригидна! Да, красоты ей не занимать, но нельзя же вечно смотреть на то, до чего нельзя дотронуться!

В последний вечер на корабле я отправился в бар. Ранее мы договорились с Уилмой, что пойдем на прощальный концерт. Я даже не стал ей звонить, чтоб сказать, что не явлюсь. Просто взял — и продинамил.

В маленьком баре, расположенном на отшибе, вдали от залов ресторанов, где собрался покутить напоследок народ, я был одним-единственным клиентом. Бармена тянуло на поболтать, но я решительно оборвал его, потому что пришел для другого: подумать. Что, собственно, произошло со мной в эти две недели? Почему это я вдруг превратился из зрелого, искушенного мужчины в глупого юнца? Ответ на этот вопрос не пришел ко мне — ни после первого стакана, ни после добавки. Я сидел и опрокидывал виски, раз за разом — заливая недоумение и рассерженность.

И вдруг — будто ниоткуда — рядом со мной возникла Уилма в элегантном синем вечернем платье. Ее волосы блестели в свете тропической луны.

— Я везде искала тебя, — улыбнулась она мне. — Нам нужно поговорить.

— Говорить не о чем, — грубо бросил я.

Она не ушла, не оскорбила меня в ответ — просто села рядом и принялась смотреть. Внимательно-внимательно. Изучающе.

— Может быть, пойдешь уже? — не вытерпел я.

Уилма взяла меня за руку.

— Ты на меня запал, да?

Я не ответил. Потому что ответ не требовался — все было ясно и так.

Она встала, потянула меня следом за собой:

— Пошли в мою каюту.

Вот так номер! Две недели меня на шаг не подпускали, и вдруг — извольте идти. За пару часов до прибытия в порт!

Мы вошли в ее каюту, закрыли дверь. Она там уже все подготовила: свет — притушен, кровать — разобрана, бутылка шампанского — в ведерке со льдом. Уилма налила мне бокал. Себе — нет.

— Приступай, — сказала она. — Я не возражаю.

Но я возражал — и прямо заявил ей об этом. Как-то нелогично это все. Если она сама хотела, почему тянула до последнего?

Ее взгляд я не забуду до конца своих дней:

— Потому что сначала я хотела убедиться, что выбор сделала правильный.

Я отпил шампанского, и после виски из бара оно крепко ударило в голову.

— Убедиться в чем? — спросил я. — В чем дело? Ты думала, у меня не стоит?

На лице Уилмы не дрогнул ни один мускул.

— Ты не понимаешь. Мне требовалось время, чтобы узнать тебя. Чтобы понять, пригоден ли ты.

Я поставил на столик пустой бокал.

— К тому, чтобы завалиться с тобой в постель?

— К тому, чтобы стать отцом моего ребенка, — качнула головой она.

Я уставился на нее во все глаза.

— Погоди-погоди. Не так быстро…

Она беспристрастно возвратила мне этот взгляд.

— Я ждала. Две недели наблюдала за тобой — и в конце концов вынесла вердикт. Ты физически здоров. С генетическим материалом у наших отпрысков все будет в полном порядке.

— Да дослушай ты! — перебил ее я. — Не собираюсь я на тебе жениться! Тем паче — содержать незаконнорожденных детей!

Она пожала плечами.

— Я не прошу тебя жениться на мне. Не нуждаюсь в финансовой помощи. Если этой ночью я забеременею, ты об этом даже не узнаешь. Завтра наши пути разойдутся. Обещаю, меня ты больше не увидишь.

Она придвинулась ко мне — встала так близко, что я почувствовал волны тепла, идущие от ее тела. Это тепло… эти духи… ее низкий голос…

— Я хочу ребенка, — прошептала она.

— Послушай, — я все же решил проявить хоть каплю благоразумия. — Я ведь тебя даже не знаю. Мы же практически…

— Да какая разница? — отрезала она. — Ты же меня хочешь.

Ведь именно так и было — я хотел ее! И желание — вместе с необычностью всего моего положения, — одержало победу над тревожными мыслями. Я хотел эту высокую блондинку, хотел каждый сантиметр ее тела. Я потянулся к ней, но она вдруг отпрянула… и отвернулась, когда я попытался ухватиться за нее.

— Сначала разденься. И побыстрее… если не затруднит.

Я спорить не стал. Возможно, она что-то подсыпала в шампанское, потому как пальцы никак не могли справиться с пуговицами рубашки, и в итоге я взял и сорвал ее с себя — как и все остальное. Возбуждение мое не выходило описать словами.

Я лег на кровать, на спину… и вдруг понял, что одревенел. Ни рукой, ни ногой пошевелить не выходило. Кровь будто отхлынула от всех моих мышц — давящим комом собравшись в паху.

А Уилма взялась руками за голову… и сняла ее. Поставила на стол — белые локоны свесились с края, голубые глаза лишились осмысленного выражения. В другой ситуации от ужаса у меня все упало — но не в моем тогдашнем невольном состоянии. В голове только билась мысль — как же она без головы меня видит?

Потом платье упало на пол, и я получил ответ на свой вопрос. Она нависла надо мной — ее крохотные груди раскрылись, от острых сосков — во все стороны — и я увидел — там, в глубине — глаза… настоящие, зеленые, живые!

Она наклонилась ниже — ее живот вздымался и опадал — такое горячее дыхание! — это был нос, понимаете? Нос — там, где у людей пупок! — а ниже… черт бы ее побрал, там был зубастый рот, и он ухватил меня за!.. — больно! — я кричал, а потом потерял сознание…

Уилма… она сказала правду, или часть правды… она была моделью, вот только моделью чего?

Как она появилась? Сколько еще таких, подобных ей? Сотни, тысячи — в нашем мире? Вы же заметили — все модели — они ведь на одно лицо! Как сестры — а что, если сестры и есть? Существа-пришельцы… захватчики… бродят среди нас и продолжают свой род, пользуют нас так, как она тогда попользовала меня!

…И я пошел за врачами, ибо бедняге Милбэнку стало совсем плохо.

Не знаю, сладили ли с его истерикой санитары — к тому времени, как они подоспели, я уже входил в кабинет доктора Штерна.

— Ну и как он вам? — осведомился док. — Интересный экземпляр, да?

Я развел руками:

— Вы тут специалист. У вас есть какие-нибудь догадки?

— Есть, но они поверхностные. Уилма Лоринг существовала в реальности. Она работала профессиональной моделью несколько лет подряд — в Нью-Йорке, в одном агентстве. Квартиру снимала у Централ-парка. Ее много кто запомнил — и по внешности, и по разговорам…

— Вы говорите в прошедшем времени, — подметил я.

— Верно, — кивнул Штерн, — так как она пропала без вести. Полагают, что она покинула корабль после швартовки… вот только что с ней дальше сталось, никто не знает. Ее искали — искали тщательно, — но никто ничего не нашел. С учетом всех обстоятельств…

— Каких обстоятельств?

— Ну, вы сами все слышали. Милбэнк же вам рассказал.

— Но разве Милбэнк не повредился рассудком?

— Скорее — перенес сильнейшее нервное потрясение. Его нашли в каюте в луже крови — и вскоре доставили к нам. — Штерн побарабанил пальцами по столу. — И знаете, что самое забавное? — Он перешел на доверительный шепот. — Есть в его деле кое-что необъяснимое — до сих пор неизвестно, кто же сотворил этот ужас с его причиндалами.