Многоярусный мир. Том 2

1

Под зеленым небом и желтым солнцем на черном жеребце с выкрашенной в малиновый цвет гривой и в голубой цвет хвостом, Кикаха скакал, спасая свою жизнь.

Сто дней назад, тысячу миль назад он покинул деревню Хровака — медвежьего народа. Устав от охоты и простой жизни Кикаха возжаждал вкусить, и более чем вкусить, — цивилизации. Более того, требовалось заточить нож его интеллекта, а у тишкетмоаков, единственного цивилизованного народа на этом уровне, было много такого, чего он не знал.

Поэтому он оседлал и нагрузил снаряжением двух лошадей, попрощался с вождями и воинами и поцеловал на прощание двух жен. Кикаха дал им разрешение взять новых мужей, если не вернется через шесть месяцев. Они же заявили, что будут ждать его вечно, на что Кикаха улыбнулся, так как то же самое они говорили и предыдущим мужьям перед тем, как те ускакали на тропу войны, да так и не вернулись.

Несколько воинов хотели проводить его через горы до Великих прерий. Он ответил «нет» и выехал один. Чтобы пробраться через горы, ему потребовалось пять дней. Один день был потерян, потому что за ним кралось двое молодых воинов из племени ваканг-ишуш.

Возможно, они не один месяц ждали в ущелье Черной Ласки, зная, что в один прекрасный день Кикаха будет проезжать здесь.

Из всех наиболее желанных скальпов сотни воинов пятидесяти народов Великих Прерий и граничивших с ними горных хребтов скальп Кикахи считался самым ценным.

По меньшей мере двести воинов предприняли индивидуальные усилия подстеречь его, однако ни один из них не вернулся живым.

Много военных отрядов поднимались в горы напасть на обнесенный частоколом форт Хровака на вершине высокого холма, надеясь захватить медвежий народ врасплох и снять с Кикахи скальп или голову во время боя. Самым близким к успеху был только большой набег полуконей называвшегося ошангстава. Повесть об этом набеге и уничтожении ужасных полуконей распространилась среди ста двадцати девяти племен прерий и пелась в их вигвамах Совета и типи вождей во время празднования Крови.

Двое ваканг-ишушей держались от своей добычи на почтительном расстоянии. Воины дождались, когда Кикаха разобьет лагерь на ночь. Они могли преуспеть там, где потерпели неудачу столько других, поэтому крались за ним осторожно и бесшумно, но красный ворон величиной с орла пролетел в сумерках над Кикахой и дважды громко каркнул.

Затем он пролетел над одним из спрятавшихся воинов, описал двойной круг, пролетел над деревом за которым пригнулся второй и снова описал двойной круг.

Кикаха, радуясь, что взял на себя труд обучать разумную птицу; улыбнулся, наблюдая за ней. Той ночью он всадил стрелу в первого, приблизившегося к его лагерю, а три минуты спустя — нож в другого.

У него возникло искушение отклониться от своего пути миль на пятьдесят и швырнуть копье с привязанными к нему скальпами воинов в середину стойбища ваканг-ишушей. Подобными подвигами он заработал имя Кикахи, то есть обманщика, и стремился поддерживать свою репутацию. Однако на этот раз дело казалось настоящим. Образ Таланака — города, являвшегося Горой, светился у него в голове как драгоценный камень над костром.

Поэтому Кикаха удовольствовался тем, что повесил два оскальпированных трупа на ветке вверх ногами. Он повернул голову своего жеребца на восток и таким образом спас жизнь нескольких ваканг-ишушей и, возможно, свою собственную. Кикаха много хвалился своей хитростью, быстротой и силой, но признавался себе, что не был непобедимым или бессмертным.

Кикаха родился под именем Пол Янус Финнеган в городке Терре-Хот, штат Индиана, на Земле, во вселенной по соседству с этой. (Все вселенные соседствуют друг с другом). Его до темна загорелую кожу украшали здесь и там медные пятнышки веснушек и более трех дюжин шрамов на теле и лице, варьировавшихся от легких до глубоких, а густые, волнистые, рыжевато-бронзовые волосы доходили до плеч и были заплетены в данное время в две косички.

Его лицо с ярко-зелеными глазами, курносым носом, длинной верхней губой и раздвоенным подбородком обычно имело веселое выражение.

Повязка из полоски львиной шкуры вокруг его головы обрамлялась направленными вверх медвежьими зубами, а с правой стороны ее было воткнуто черно-красное перо из хвоста ястреба. Выше талии он не носил никакой одежды, если не считать ожерелье из медвежьих когтей на шее. Пояс из расшитой бирюзовыми бусами медвежьей шкуры поддерживал пятнистые штаны из оленьей кожи, а мокасины на ногах были сделаны из кожи льва. По бокам на поясе висели ножны: одни для большого стального ножа, — другие для ножа поменьше, идеально сбалансированного для метания.

Седло было легкого типа, принятого недавно племенами прерий вместо одеял. Кикаха держал в одной руке копье, в другой поводья и опирался ногами на стремена.

Притороченные к седлу кожаные колчаны и ножны содержали разнообразное оружие, а на соединенном с седлом деревянном крючке висел небольшой круглый щит с нарисованной на нем головой рычащего медведя. В скатанном за седлом плаще из медвежьей шкуры находилось легкое походное кухонное снаряжение. На другом седельном крючке висела бутылка воды в плетенной корзине, обмазанной глиной.

Позади трусила вторая лошадь, несущая седло, кое-какое оружие и легкое снаряжение.

Кикаха не торопясь спустился с гор.

Хотя он тихо насвистывал мотивы этого мира и родной Земли, — беззаботности не проявлял. Его глаза обшаривали все вокруг, и поэтому он часто оглядывался.

Над головой желтое солнце медленно двигалось по дуге в безоблачном светло-зеленом небе. Воздух был наполнен ароматами распускающихся белых цветов, сосновых игл, а иногда и запахами кустов с пурпурными ягодами. Один раз проклекотал ястреб, и дважды он слышал урчавших в лесу медведей.

Кони, слыша это, пряли ушами, но не нервничали.

Они выросли вместе с ручными медведями, которых Кикаха держал в стенах деревни.

Вот так, настороже, но наслаждаясь, Кикаха спустился с гор в Великие Прерии.

Отсюда он мог видеть местность на большом протяжении, так как здесь был зенит 160-и мильного легкого изгиба сектора.

Путь, по которому проследует Кикаха на протяжении восьмидесяти миль вниз по склону, будет настолько пологим, что уклон будет почти незаметен. Затем надо будет переправиться через реку или озеро, и начнется почти невоспринимаемый подъем.

Налево, казалось, всего в пятидесяти милях, а на самом деле в тысяче миль находился монолит Абхарплунта. Он тянулся вверх на тридцать миль, а на вершине его находилась еще одна страна и еще один монолит. Там, наверху, располагалась Дракландия, где Кикаха был известен как барон Хорст фон Хорстман. Он не был там два года, и если бы вернулся, то оказался бы бароном без замка. Его жена, на том уровне, не могла примириться с его долгими отлучками, а потоку развелась с ним и вышла замуж за его тамошнего лучшего друга барона Зигфрида фон Лиобата.

Кикаха отдал им свой замок и отправился на самый любимый из всех ярусов — индейский уровень.

Лошади покрывали легким галопом милю за милей, а Кикаха высматривал признаки врагов. Он также наблюдал за животной жизнью, состоящей из зверей, известных на Земле, но вымерших там, и животных из других вселенных. Все они были привезены в эту вселенную Господином Вольфом, когда он был известен как Джадавин, а некоторые созданы в лабораториях дворца, что на вершине самого высокого монолита.

Тут паслись огромные стада бизонов редкого вида, все еще известного в Северной Америке, и гиганты — вымершие в американских прериях примерно десять тысяч лет назад. В отдалении маячили огромные серые туши мамонтов и мастодонтов с кривыми бивнями. Щипали траву несколько гигантских существ с большими головами, отягощенными множеством шишковатых рогов, и выступавшими из роговых губ изогнутыми зубами. Страшные волки, высотой по грудь Кикахи трусили вдоль стада бизонов и дожидались, когда какой-нибудь детеныш отобьется от матери. Еще дальше Кикаха видел кравшееся за скоплением высокой травы тело в черно-рыжую полоску и знал, что это — фелис отрокс, огромный безгривый четырехсоткилограммовый лев, скитавшийся некогда по травянистым равнинам Аризоны, надеявшийся поймать отставшего от матери мамонтенка или, наверное, питавшего какие-то слабые надежды задрать одну из пасшихся поблизости многочисленных антилоп.

В небе кружили ястребы и канюки. Один раз над его головой прошел гусиный клин и, крича, полетел дальше к рисовым болотам в горах.

В его сторону шло, покачиваясь, стадо неуклюжих длинношеих созданий, похожих на дальних родственников верблюдов, каковыми они и были. С ними шло несколько тонконогих детенышей, и именно их-то и надеялась задрать волчья стая, если старшие отвлекутся.

Повсюду царили жизнь и обещание смерти. В воздухе веяло сладостью. Ни одного человеческого существа не было в поле зрения. Вдали галопом мчался табун диких лошадей, возглавляемых великолепным чалым жеребцом. Повсюду виднелись звери прерий. Кикаха любил этот мир. Он был и опасным, и волнующим, и Кикаха думал о нем — как о своем мире, несмотря на тот факт, что этот мир создал и все еще владел им Вольф — Господь, а он, — Кикаха, вторгся сюда.

Но этот мир в некотором смысле принадлежал больше Кикахе, чем Вольфу, поскольку он, безусловно, пользовался его выгодами больше, чем Вольф, державшийся обычно во дворце на вершине самого высокого монолита.

На пятидесятый день Кикаха выехал к Большой Торговой Тропе. Тут не было дороги в обычном смысле слова, поскольку трава тут росла не менее густо, чем рядом, но каждую милю ее отмечали два деревянных столба, верхняя часть которых была вырезана в виде Ишкетламму, — Тишкетмоакского Бога торговли. Тропа тянулась на тысячу миль от границы империи Тишкетмоаков, петляя по Великим Прериям и касаясь разных полупостоянных торговых мест как в прериях, так и в горах. По тропе шли огромные фургоны с тишкетмоакскими товарами в обмен на меха, шкуры, травы, слоновую кость, плененных животных и человеческих пленников. Договор ограждал Тропу от нападения, и всякий, ехавший по ней, находился в безопасности, по крайней мере, теоретически, ко если он выезжал за пределы узкой тропы, отмеченной резными столбами, то становился законной добычей любого встречного.

Кикаха несколько дней ехал по тропе так как хотел найти торговый караван и узнать новости о Таланаке. Однако ему не попалось ни одного, и поэтому Кикаха покинул тропу, так как она уводила его от прямого пути в Таланак. Сто дней спустя после того, как он покинул деревню Хровака, ему снова встретилась тропа.

Поскольку она вела прямо в Таланак, он решил следовать по ней.

Спустя час после рассвета появились полукони.

Кикаха не знал, что они делали в такой близости от тишкетмоакской границы.

Наверное, они совершали набеги; потому что хотя и не нападали ни на кого на Большой Торговой Тропе, однако от них страдали окружавшие ее тишкетмоакские владения.

Какой бы не была причина их присутствия, полукони не должны были оправдываться перед Кикахой. Они, разумеется, сделают все, что в их силах, чтобы поймать его, поскольку он был их величайшим врагом.

Кикаха пустил двух своих коней в галоп. Полукони — в миле налево от него, рванули галопом в тот же миг, когда увидели, что Кикаха понесся вскачь. Они бегали быстрее, чем обремененный человеком конь, но Кикаха имел хорошую фору. Он знал что впереди, — в четырех милях находится аванпост, и что там он будет в безопасности, если сможет очутиться за его стенами.

Первые две мили он гнал своего черного жеребца с предельной скоростью. Тот отдал своему всаднику все, что мог. Со рта у него срывалась пена, грудь увлажнилась. Кикаха испытывал из-за этого нехорошие чувства, но, разумеется, не собирался щадить животное, если загнав коня, мог спасти собственную жизнь.

Кроме того, полукони все равно забили бы его лошадей на мясо.

Проскакав две мили, полукони приблизились достаточно близко для того, чтобы он мог определить их племя. Они принадлежали к шойшателям и разбойничали обычно в трехстах милях отсюда, неподалеку от Леса Деревьев со Многими Тенями. Они походили на кентавров из земных миров, но были крупнее а их лица и украшения не имели никакого отношения к Греции.

Их огромные, вдвое больше человеческих, головы с темными широкоскулыми лицами индейцев прерий украшали шляпы или повязки с перьями и заплетенные в одну—две косички длинных черных волос.

Вертикальное человеческое тело кентавра имело большой, похожий на меха орган, качавший воздух в пневматическую систему лошадиной части. Он вздымался и опадал под человеческой грудью, усиливая и без того странную и зловещую внешность полуконя.

Первоначально полукони были созданы Джадавином — Господом этой вселенной. Он сработал и вырастил тела кентавров в своих биолабораториях. Первых кентавров снабдили человеческими мозгами взятыми у скифских и сарматских кочевников с Земли и у некоторых ахейских и пеласгийских племен. Поэтому некоторые из полуконей все еще говорили на этих языках, хотя большинство давным-давно переняло язык какого-то индейского племени из прерий.

Теперь же шойшатели галопом упорно неслись за ним, почти уверенные, что враг находится в их власти. Почти, потому что опыт рассеял иллюзии многих жителей прерий, веривших, что Кикаху можно легко поймать или, поймав, удержать.

Шойшатели, хотя и жаждали взять его в плен живым, чтобы помучить, вероятно, намеревались убить его как можно скорее. Попытка взять его живым требовала сдержанности и деликатности с их стороны, а если они будут сдерживаться, то могут обнаружить, что Кикаха исчез.

Пересев на другую лошадь, — черную кобылу с серебряной гривой и хвостом, Кикаха побудил ее скакать во весь дух.

Жеребец отстал дрожа и тяжело дыша, его грудь покрылась белой пеной. И упал, когда полуконь проткнул его копьем.

Мимо Кикахи проносились стрелы, копья недолетев падали позади. Но он не потрудился ответить на стрельбу. Он пригнулся к шее кобылы и громко понукал ее. Вскоре, когда полукони подтянулись к нему, и стрелы с копьями стали ложиться ближе, Кикаха увидел на вершине невысокого холма аванпост, представляющий собою квадрат, построенный на вкопанных стоймя в землю заостренных бревнах, с выступающими с каждой стороны блокгаузами. На шесте посредине столба развивался тишкетмоакский флаг: зеленый, — с алым орлом, глотающим черную змею.

Кикаха увидел, как караульный на несколько секунд уставился на них, а потом поднял к губам конец длинного тонкого рога. Кикаха не мог расслышать сыгранной тревоги, потому что ветер дул от него, и грохот копыт стал слишком громким.

Изо рта кобылы хлестала пена, но она продолжала мчаться. И все-таки полукони приближались, а стрелы и копья пролетали в опасной близости. Одна из стрел была с тремя камнями, образовывающими треугольник смерти и едва не поразила его. В тот момент, когда ворота форта распахнулись, и оттуда вылетела тишкетмоакская кавалерия, кобыла под Кикахой споткнулась.

Она попыталась оправиться и преуспела, но Кикаха понял, что это было вызвано не усталостью, а стрелой, воткнувшейся в ее круп и пронзивший его под таким пологим углом, что головка стрелы опять вышла наружу. Очевидно, что она не могла долго протянуть.

Еще одна стрела вонзилась в тело кобылы как раз позади седла. Кобыла упала, и Кикаха выбросился из седла, когда она рухнула. Он попытался приземлиться и сразу побежать, но не смог и из-за скорости пару раз перекатился через голову.

Над ним нависла тень катившей его лошади. Она рухнула рядом и лежала, не двигаясь. Кикаха вскочил на ноги и побежал к тишкетмоакам.

Позади него торжествующе закричал полуконь.

Повернув голову, Кикаха увидел вождя в шляпе с перьями, с грохотом несшегося к нему, высоко подняв копье. Кикаха выхватил метательный нож, резко обернулся, принял стойку, и когда кентавр начал было бросать копье, метнул нож. Сразу же после того, как нож покинул его руку, он отпрыгнул в сторону. Копье прошло над плечом рядом с шеей.

Полуконь, с торчавшим из органа мехов ниже груди ножом, кубарем покатился мимо Кикахи. Кости лошадиных ног и хребет человеческой вертикальной части трещали от ударов. Затем над Кикахой в полу коней полетели копья. Одно из них сразило воина, думавшего, что он преуспеет там, где потерпел неудачу вождь. Он не доверял своему умению бросать, а намеревался пронзить Кикаху, вложив в удар весь вес своего пятисотфунтового тела.

Воин рухнул, Кикаха подобрал копье и швырнул его в лошадиную грудь ближайшего кентавра. Затем кавалерия, превосходившая в численности полуконей, проскакала мимо него, и началась свалка. Полуконей отогнали с огромными потерями для людей.

Кикаха сел на коня, потерявшего хозяина под ударом томагавка кентавра, и поскакал галопом вместе с кавалерией обратно к посту.

— Ты всегда приносишь с собой много бед, — сказал Кикахе командир аванпоста.

Кикаха усмехнулся:

— А признайся, ты ведь был рад волнению. Вы ведь умирали от скуки, верно?

Капитан усмехнулся в ответ.

Тем вечером к форту приблизился полуконь, несший шест с длинным белым пером цапли на конце. Чтя символ герольда, капитан отдал приказ придержать огонь. Полуконь остановился перед воротами и крикнул Кикахе:

— Ты снова сбежал от нас, Обманщик, но смерть ждет тебя! Не думай, что сможешь воспользоваться Большой Торговой Тропой и не опасаться нас! Мы будем чтить тропу: никого на ней полукони не тронут! Кроме тебя, Кикаха! Мы убьем тебя! Мы поклялись не возвращаться к своим вигвамам, к своим женщинам и детям, пока не убьем тебя!

— Ваши женщины возьмут других мужей! — Крикнул в ответ Кикаха. — А дети вырастут, не вспоминая о вас! Вам никогда не поймать и не убить меня, полуослы!

На следующий день прискакал сменный отряд, и получившие увольнительную кавалеристы поехали вместе с Кикахой в город Таланак. Полукони не появлялись, и после того, как Кикаха пробыл некоторое время в городе, он начисто забыл об угрозах шойшателей. Но скоро ему пришлось об этом вспомнить.

2

Река Ваткеткол начинается с речки, вытекающей из реки Гузирит в стране Хамшем или в Дракландии, на монолите Абхарплунта. Она протекает через густые джунгли до края монолита, а затем обрушивается через канал, проточенный водой в твердой скале. Долгое время река падает сплошной массой воды, затем, перед тем, как достигнуть подножья тридцатимильного монолита, становится водяной пылью. Тучи докатываются до монолита и скрывают брызги и пену от людских глаз. Подножье тоже было скрыто.

Те, кто пробовал зайти в этот туман, сообщили, что он все равно, что самая черная ночь, а влага через некоторое время становится сплошной водой. Туман простирается на одну—две мили от подножья и где-то там снова становится водой, а потом рекой. Поток протекает через узкий канал в песчанике, а дальше-расширяется. Затем на протяжении пятисот миль река петляет, выпрямляется миль на двадцать, а потом разделяется, обтекая твердые скалы гор.

По другую сторону горы воды реки вновь воссоединяется, резко поворачивают и текут шестьдесят миль на запад. Там они исчезает в огромной пещере и, надо полагать, стекают через сеть пещер вниз, внутрь монолита, на вершине которого находится Индейский уровень. Где затем река выходит на свет, знают только Орлицы Подарги, Вольф и Кикаха.

Обтекаемая рекой гора-остров была сплошной глыбой агата.

Когда Джадавин создал эту вселенную, он отлил гору из смешанного агата и нефрита в три тысячи высотой и примерно пирамидальной формы, в яблочно-зеленые, изумрудно-зеленые, коричневые, лиловые, желтые, голубые, серые, красные, черные и разные другие оттенки полосы. Джадавин поместил ее охладиться на краю Великих Прерий, а позже направил реку протекать вокруг подножья монолита.

Тысячи лет нефритовая гора оставалась нетронутой, если не считать приземлявшихся на ней птиц и рыб, болтавшихся у прохладного скользкого основания. Когда индейцев провели сквозь врата в этот мир, они наткнулись на нефритовую гору. Некоторые племена сделали ее своим богом, но кочевые народы не селились поблизости от нее.

Затем в этот мир, неподалеку от нефритовой горы, привели группы цивилизованных людей из древней Мексики. Случилось это, насколько мог вспомнить Джадавин, ставший позже Вольфом, приблизительно тысяча пятьсот земных лет назад. Недобровольные иммигранты могли принадлежать к цивилизации, названной последующими цивилизациями — ольмеками. Сами они называли себя тишкетмоаками. Они построили деревянные дома и деревянные стены по берегам к западу и востоку от горы и назвали гору Таланак. Таланаком они называли своего бога-ягуара.

Котчултя — буквально, дом бога или храм Тошкоуни, — божества письменности, математики и музыки, находился на полпути к вершине похожего на ступенчатую пирамиду города Таланак. Он выходил на улицу Смешанных Благословений и снаружи не выглядел впечатляюще большим. Фасад храма — изящное здание, высеченное в склоне горы — представлял собой птичье-ягуарово лицо Тошкоуни. Как и в остальной внутренней части горы, все пещеры, вся резьба, все барельефы были сделаны с помощью трения или бурения. Нефрит нельзя отколоть или расслоить, его можно пробуравить, но большая часть труда по созданию из камня красоты приходилась на трение. Трение порождает прекрасное и полезное.

Таким образом, черно-белый нефрит в этом районе истерли поколения рабов, применявших в качестве абразивов толченый корунд, стальные или деревянные инструменты. Рабы выполнили основную черновую работу, а потом за дело взялись художники и ремесленники. Тишкетмоаки утверждали, что форма похоронена в камне, и кажется правдой, что ее можно открыть — как в случае Таланака.

«Боги прячут, люди находят,» — говорили тишкетмоаки.

Когда посетитель вступает в храм через дверной проём, который, кажется, сжимается за ним кошачьими зубами Тошкоуни, он попадает в огромную пещеру. Она освещена солнечным светом, льющимся сквозь отверстия в потолке, и сотней бездымных факелов. За красно-белой нефритовой перегородкой высотой в пояс стоит хор одетых в черное монахов с выбритыми и окрашенными в алый цвет головами. Хор поет хвалы Повелителю Мира, — Олиммамлу, и Гошкоуни.

В каждом из шести углов помещения стоит алтарь в виде зверя, птицы или молодой женщины на четвереньках. На поверхности каждого алтаря выступают пиктограммы, а также мелкие животные и абстрактные символы — результат долгих лет самоотверженного труда и длительной неутолимой страсти. На одном алтаре лежит изумруд величиной с голову человека, и существует рассказ о нем, затрагивающий также и Кикаху. В самом деле, изумруд был одной из причин, почему Кикаху так тепло встречали в Таланаке. Камень однажды похитили, а Кикаха отобрал его у хамшемских воров со следующего уровня и вернул — хотя и не задаром.

Кикаха находился в храмовой библиотеке. Это было громадное помещение в глубине горы, куда можно было попасть, только пройдя через зал с публичными алтарями и по длинному широкому коридору. Оно тоже освещалось солнцем, просачивающимся сквозь шахтные отверстия в потолке, да факелами и масляными лампами.

Стены долбили и терли, пока не создали тысячи неглубоких ниш, в каждой из которых теперь хранилась тишкетмоакская книга. Книги были свитками из сшитых вместе ягнячьих кож, а свиток с обоих концов — к цилиндру из дерева и слоновой кости. Цилиндр вначале книги вешали на высокую нефритовую раму, и свиток медленно разматывали перед стоявшим читателем.

Кикаха стоял в широко освещенном углу, как раз под отверстием в потолке.

Одетый в черное, жрец Такоакол объяснял Кикахе значение некоторых пиктограмм. Во время прошлого визита Кикаха изучил письменность, но запомнил только пятьсот рисунков-символов, а для беглого чтения требовалось знать по меньшей мере тысячи две.

Такоакол показывал окрашенным в желтый цвет пальцем с длинным ногтем местонахождение дворца императора, — Миклосимла.

— Точно так же, как дворец Господа мира сего стоит на вершине самого высокого уровня мира, так и дворец Миклосимла стоит на высочайшем уровне Таланака, величайшего города в мире.

Кикаха не стал ему противоречить. Одно время столица Атлантиды, занимавшей внутреннюю часть уровня, предшествовавшего самому высокому, была в четыре раза больше и населеннее Таланака. Но она была уничтожена находившемся тогда у власти Господом, и теперь в развалинах обитали только летучие мыши, птицы и большие и маленькие ящерицы.

— Но, — продолжал жрец, — там, где у мира пять уровней, в Таланаке трижды три уровня или улицы.

Жрец свел вместе крайние длинные ногти пальцев обеих рук и, полузакрыв раскосые глаза, произнес речитативом проповедь о магических и теологических свойствах числа три, семь, девять и двенадцать. Кикаха не перебивал его, хотя и не понимал некоторые технические термины.

Он услышал только один раз странное лязганье в соседнем помещении. Одного раза было достаточно для него, выжившего потому, что его не требовалось предупреждать дважды. Более того, цена, уплаченная им за то, что он все еще жив, заключалась и в определенном объеме неуютного беспокойства. Он всегда сохранял минимальный объем напряжения, даже в минуты отдыха и занятия любовью. Поэтому он никогда не заходил ни в одно место, даже в предположительно безопасный дворец Господа, не отыскав сперва возможных потайных мест для самого себя.

У него не было причин думать, что для него существовала какая-то опасность в этом городе и особенно в святая святых храма-библиотеке. Но он много раз не имел никаких причин страшиться опасности, и все же опасность там существовала.

Лязганье слабо повторилось. Кикаха, не извинившись, побежал к арочному проходу, из которого донесся этот неопознанный и, следовательно, зловещий шум.

Многие одетые в черное жрецы подняли головы, отрываясь от столов с наклонной поверхностью, где они рисовали пиктограммы на коже или отвернулись от висевших перед ними книг. Кикаха был одет как преуспевающий тишкетмоак, поскольку у него было в обычае как можно больше походить на местных, где бы он не находился, но кожа у него была на два тона бледнее, чем у самого светлого из них. И кроме того, он носил на поясе два ножа, и одно это выделяло его. Он был первым, помимо императора, вошедшим в это помещение вооруженным.

Такоакол окликнул его, спрашивая, не случилось ли что-нибудь? Кикаха обернулся и приложил палец к губам, но жрец продолжал окликать. Кикаха пожал плечами. Все шансы были за то, что он кончит, так как казался сторонним наблюдателям дураком или слишком опасливым, как это случалось много раз в других местах. Ему было наплевать.

Приблизившись к арочному проему, он снова услышал лязганье, а потом какое-то легкое поскрипывание. Эти звуки казались ему похожими на то, словно люди в доспехах медленно — наверное осторожно — по коридору шли сюда. Они не были тишкетмоаками, так как их солдаты носили стеганые доспехи типа тегиляев. У них имелось стальное оружие, но оно не произвело бы услышанных звуков.

Кикаха думал отступить через библиотеку и исчезнуть в одном из выбранных им выходов. В тени арочного проема он мог наблюдать за всеми, кто войдет в библиотеку.

Но он не мог устоять перед желанием немедленно узнать, кто же это сюда вторгся, и рискнул бросить один быстрый взгляд из-за угла.

В двадцати футах от него шел человек полностью облаченный в стальные доспехи. За ним по пятам шли двое или четверо рыцарей, а за ними по меньшей мере тридцать солдат, мечников и лучников. А сколько еще было за поворотом коридора? Кикаха и прежде бывал много раз удивлен, поражен и потрясен. Но на этот раз он прореагировал медленнее, чем когда-либо в своей жизни.

Несколько секунд он стоял неподвижно, прежде чем прошел шок от увиденного.

Рыцарь во главе колонны — высокий человек, лицо которого Кикаха увидел благодаря поднятому забралу, был король Эгестхэма — Эрих фон Турбат.

Ему и его людям абсолютно нечего было делать на этом уровне. Они были дракландцы с уровня выше этого, сплошь жители внутреннего плато на вершине монолита, поднимавшегося с этого уровня. Кикаха, известный в Дракландии как барон Хорст фон Хорстман, посещал несколько раз короля и однажды, сшиб его с коня, на турнире.

Когда он увидел короля и его воинов на этом уровне, он поразился, потому что, чтобы попасть сюда, им пришлось бы спуститься на сто тысяч футов по скале монолита. Но их присутствие в городе было и вовсе непостижимо. Никто и никогда не проникал через особую защиту города, кроме как однажды Кикаха, и то когда был один.

Придя в себя, Кикаха повернулся и бросился бежать. Он подумал, что тевтоны, должно быть, воспользовались одними из «врат» позволявших мгновенную транспортизацию из одного места в другое. Однако тишкетмоаки не знали, где находились врата, и даже не догадывались об их существовании.

Только Вольф, бывший господином этой вселенной, его жена Хрисенда, да Кикаха, как-то пользовались ими. Или, теоретически, они были единственными, знавшими как ими пользоваться.

Однако, несмотря на это, тевтоны были здесь.

Как они нашли врата и почему они прошли через них в этот дворец — на эти вопросы придется искать ответы позже, если вообще когда-нибудь придется.

Кикаха почувствовал прилив страха и подавил его. Это могло означать только одно — чужой Господь успешно вторгся в эту вселенную. То, что он мог отправить воинов за Кикахой, означало, что Вольф и Хрисенда оказались не в состоянии помешать ему, а это могло означать, что они мертвы, а также то, что если они и живы, то бессильны и, таким образом, нуждаются в его помощи. Ха! В его помощи!

А он снова бежит, спасая свою шкуру!

В Таланаке существовало трое скрытых врат.

Двое находились в храме Оллимамла, на вершине города, рядом с императорским дворцом. Одни врата — большие, и ими-то должно быть, и воспользовались воины фон Турбата, если они явились со сколько-нибудь приличным войском, а они должны явиться с большим войском, иначе им бы ни за что не одолеть большой отряд фанатичных телохранителей императора и гарнизон.

Если, подумал Кикаха, захватчики не сумели каким-то образом сразу же захватить в плен императора. Тишкетмоаки будут подчиняться приказам своего правителя, даже зная, что они исходят от его пленителя. Во всяком случае, так будет какое-то время. Жители города были, в конце концов, людьми, а не муравьями, и в конечном итоге взбунтовались бы. Ведь они считали своего императора воплощением бога, уступающего в старшинстве только всемогущему Создателю Оллимамлу, но они также любили свой нефритовый город и дважды в своей истории совершали богоубийство…

В то же время… Кикаха бежал к арочному проему напротив того, откуда как раз сейчас, должно быть, выходили захватчики. Раздавшийся крик пришпорил его, а затем заорали многие. Кричали некоторые жрецы, но несколько криков послышалось на испорченном средне-верхнегерманском диалекте дракландцев. Лязг доспехов и мечей служил фоном гаму голосов.

Кикаха надеялся, что дракландцы воспользовались только этим коридором. Если они сумели добраться до всех входов в этот зал… Он старался не думать об этом. Арка впереди вела в коридор, шедший, насколько он знал, дальше, в глубь горы. С ним могли пересекаться другие коридоры, но ни одни из них не выходил наружу. То есть ему так говорили. Наверное, его осведомители, по какой-то причине лгали или не поняли его несовершенной тишкетмоакской речи.

Лгали или нет, но ему придется выбрать этот путь.

Единственная беда, что даже если коридор и свободен от захватчиков, то кончается он в горе.

3

Зал библиотеки был огромным. Пятистам рабам, тершим и бурившим двадцать четыре часа в день, требовалось двадцать лет для завершения основных работ. Расстояние от только что покинутого им арочного проема до того, куда он желал попасть, равнялось примерно ста шестидесяти ярдам. У некоторых захватчиков будет достаточно времени зайти в библиотеку и сделать один выстрел по нему.

Зная это, Кикаха побежал зигзагами.

Когда он приблизился к арке, он бросился на пол и перекатился через выход.

Стрелы свистели над ним и тюкались в каменную стену или отскакивали от пола рядом с ним. Кикаха пружинисто вскочил на нога и помчался дальше по коридору.

Он добежал до неизбежного коридора-поворота и остановился. Мимо него протрусили двое жрецов. Они взглянули на него, но ничего не сказали.

Они забыли о нем, когда им по ушам ударили пронзительные крики, и побежали к источнику шума. Кикаха подумал, что они вели бы себя умнее, если бы побежали в другую сторону, поскольку, судя по звукам, дракландцы могли истреблять жрецов в библиотеке.

Однако эти двое могли наткнуться на его преследователей и могут на несколько секунд задержать их. Жрецов очень жаль, но не его вина, если их убьют. Ну, наверное, все-таки его. Но он не собирался предупреждать их, если молчание поможет ему оставаться впереди охотников.

Он побежал дальше. Почти подбежав к еще одному повороту сворачивающему под углом в сорок пять градусов, Кикаха услышал позади крики. Он остановился и выдернул горящий факел из подставки на стене.

Подняв его высоко над головой, — посмотрел вверх. В двадцати футах от макушки головы находилось круглое отверстие в потолке. Оно было темным, поэтому Кикаха полагал, что шахта где-то сворачивала, прежде чем соединиться с другой.

Всю гору пронизывали тысячи таких шахтных стволов, и все по меньшей мере три фута в диаметре, поскольку проложившие шахтные стволы и туннели рабы не могли работать на площади меньших размеров.

Кикаха подумал о шахте, по оставил эту мысль.

Здесь под рукой не было ничего, что могло помочь ему добраться до шахты.

Услышав скрежет металла о камень, он выбежал за поворот и тут же остановился…

Первый лучник, получив в лицо пылающим факелом, завопил и зашатавшись отступил назад, сбив с ног лучника сзади.

Конические стальные шлемы обоих свалились и залязгали по полу.

Пригнувшись, Кикаха побежал вперед, используя как щит поднявшегося в сидячее положение лучника с обожженным лицом. Он выхватил из ножен лучника длинный меч. Лучник держался за лицо обеими руками и визжал, что он ослеп. Сшибленный им солдат встал, не давая таким образом увидевшим Кикаху лучникам стрелять в него. Кикаха выпрямился и обрушил меч на незащищенную голову солдата, а затем развернулся и побежал, снова пригнувшись.

Слишком поздно некоторые лучники стали стрелять по нему. Стрелы попали в стены.

Кикаха вбежал в большое хранилище.

Здесь имелось много разных предметов, однако его внимание сразу же привлекли длинные складные лестницы, применявшиеся в библиотеке. Он установил одну из них, уперев в край шахтного ствола на потолке. У подножья лестницы он положил меч, а затем взял другую лестницу и побежал с ней дальше по коридору, свернув через дверной проем в ответвлявшийся коридор и остановился под другим шахтным стволом.

Здесь он приставил лестницу к краю отверстия в потолке и полез в шахту.

Упершись спиной в одну сторону шахтного ствола, а ногами в другую, он сумел затолкать свое тело в отверстие.

Он надеялся, что первая лестница и меч рядом с ней одурачат его преследователей, и они потеряют время, пуская стрелы в темную дыру. Когда они поймут, что его не свалить, как медведя в дупле, то подумают, что он сумел вовремя добраться до ответвляющегося шахтного ствола.

Потом некоторые из них поднимутся за ним в шахту. Если они умные, то задержаться на долгий срок, чтобы снять свои тяжелые кольчужные рубашки, юбки, латы и стальные шлемы.

Однако, если они достаточно умные, то поймут также, что он, возможно, выкинул трюк, и исследуют коридоры поглубже и вскоре могут оказаться под этим шахтным стволом и пустить в его тело стрелу.

Вдохновленный этой мыслью, Кикаха полез еще быстрее. Он продвигал спину на несколько дюймов вверх, твердо упираясь ступнями, напрягая ноги, затем передвигал вверх ступни, снова спину и опять ступни; наощупь, стены были из гладкого, скользкого нефрита, а не из нешлифованной стали, камня или дерева. Наверное, футов через двадцать, что означало сорокафутовое падение до пола, он добрался до шахтного ствола, шедшего под прямым углом к этому.

Тут ему пришлось извернуться кругом, чтобы суметь посмотреть вниз. Он увидел, что лестница все еще стояла приставленная к освещенному концу шахтного ствола.

Из колодца не доносилось ни звука. Он подтянулся в горизонтальный ствол.

В этот момент до него донесся невнятный голос. Солдаты, должно быть, попались на его хитрость. Либо они поднимались за ним по тому, первому стволу, либо уже это сделали и, возможно, находились в том же горизонтальном шахтном стволе, что и он.

Кикаха решил охладить их пыл. Если он обнаружит выход, то могут также обнаружить, что находятся прямо за ним или, что еще хуже, как раз под ним. Они могут передать друг другу вверх по шахте луки и стрелы.

Если они это сделают, то смогут его застрелить без опасности для себя.

Пытаясь вычислить направление шахты, где он оставил первую лестницу, он дошел до соединения, где три горизонтальных туннеля встречались над вертикальным.

Сумеречный свет этого места стал немного ярче. Он перепрыгнул через отверстие в полу и приблизился к просвету. На выходе из поворота он увидел стоявшего к нему спиной согнувшегося солдата.

Тот держал факел, который ему только что вручил солдат в вертикальной шахте.

Солдат в шахте бурчал, что факел опалил его, а солдат выше свирепо шептал, что им всем следует вести себя тихо.

Лезшие наверх солдаты сняли свои доспехи и все оружие, кроме кинжалов на поясах. Однако лук и колчан стрел передали наверх солдату в туннель. Воины в вертикальной шахте образовали цепочку, переправлявшую вооружение. Кикаха заметил, что они поступили бы умнее, разместив сперва в туннеле шесть—семь человек, чтобы воспрепятствовать их дичи напасть на них.

Кикаха было подумал сразу прыгнуть на одинокого солдата, но решил подождать, пока они переправят наверх все оружие, которым собирались воспользоваться. Вот так — лук за луком, колчан за колчаном, мечи и даже доспехи были переданы наверх и вручены воину в туннеле, свалившему их сбоку поблизости. Кикаха почувствовал отвращение: неужели они не понимают, что их доспехи только отяготят их и дадут их дичи преимущество? Более того, в тяжелых толстых кольчугах и тяжелой одежде, они обязательно запарятся и вспотеют. Единственная причина для такого шага, какую он мог придумать, заключалась в негибкости военного мышления. Если правила предписывали доспехи во всех боевых ситуациях, то доспехи надевались независимо от того, соответствовало это обстановке или нет.

Солдат, принимавший вооружение, и те, что торчали в шахте, ругали, хотя и не громко, жару и напряжение сил. Кикаха слышал их отчетливо, а вот находившиеся внизу офицеры, как он полагал, не слышали.

Наконец на полу оказались сваленными тридцать пять луков, тридцать пять кольчуг и тридцать пять мечей и шлемов. Когда Кикаха впервые увидел завоевателей в коридоре, солдат было больше, поэтому казалось, что многие собирались остаться внизу. Среди них окажутся все офицеры, так как они не захотят терять время и труды на снятие своих стальных доспехов. Судя по перекличке между воином в туннеле наверху и офицером внизу — что можно было проделать тихо, если бы воины в шахте передавали сообщение — воин в туннеле был самым младшим по званию.

Кикаха внимательно слушал, надеясь выяснить, поднимались ли какие-нибудь другие воины по другим шахтным стволам. Он не хотел оказаться в западне или допустить нападение с тыла О других нападавших ничего сказано не было, но это не означало, что ничего такого не происходило. Кикаха оглядывался, словно птица, остерегавшаяся кошек, но ничего не услышал и не увидел. Шликруму полагалось быть столь же нервозно бдительным, как и Кикахе, но тот явно чувствовал себя в безопасности.

Это чувство испарилось, словно стакан воды в вакууме — солдат нагнулся помочь верхнему воину выбраться из шахтного ствола, когда Кикаха вонзил свой нож, на несколько дюймов, в правую ягодицу воина.

Он завопил, а затем получив пинок полетел вниз головой в шахту. Он упал на пытавшегося вскарабкаться воина. Они оба упали на воина внизу, и так далее, пока десять солдат не выпали, пронзительно крича, из отверстия в потолке. Они бухнулись друг на друга, и звуки ударов слабели по мере того, как увеличивался слой тел.

Шликрум, падавший дольше, чем другие, приземлился, растянувшись на самом верхнем теле. Хотя он и был ранен, но он не потерял сознания. Он вскочил на ноги, потерял опору и свалился на кучу тел на полу, потеряв сознание.

К нему, лязгая доспехами подошел офицер и слегка нагнулся над ним — расспросить, что произошло. Из-за гама внизу Кикаха не мог расслышать слов и поэтому прицелился в офицера из лука. Угол стрельбы был неудобным, но он натренировался стрелять под многими углами и послал стрелу верно.

Стрела попала в соединение пластин шеи и плеча, вонзившись глубоко в тело. Офицер упал вперед. У Кикахи вызвала любопытство пристегнутая к спине рыцаря шкатулка, так как он никогда раньше не видел ничего похожего на нее. Сейчас, однако, было не время ублажать свое любопытство.

Выбравшись из кучи тел солдаты убежали из поля зрения Кикахи. Возник гул голосов, а потом молчание, после того, как офицер рявкнул:

— Заткнитесь!

Кикаха узнал голос фон Турбата. Только тогда он начал понимать все, что подразумевало собой это вторжение и жестокая охота на него.

Фон Турбат был королем независимого государства Эгестхэм, — горной страны с шестьюдесятью тысячами граждан. Одно время Кикаха, под именем барон Хорст фон Хорстман, поддерживал с ним довольно дружеские отношения. После того, как Турбат на турнире потерпел поражение от Кикахи, а затем поймал Кикаху, когда тот занимался любовью с его дочерью, он стал относиться к нему враждебно, не активно враждебно, но ясно дал понять, что не будет мстить за смерть Хорстмана, если кто-то убьет его, пока тот находится под крышей дома фон Турбата. Услышав это, Кикаха немедленно смылся, а позже, играя свою роль барона-разбойника, ограбил шедший в Эгестхэм торговый караван. Но обстоятельства вынудили Кикаху бросить свой замок и бежать, спасая жизнь, на этот уровень.

Это произошло несколько лет назад.

Не существовало никакой причины, по которой фон Турбат пошел бы на такой страшный риск и хлопоты, чтобы отомстить Кикахе. В первую очередь, откуда король вообще узнал, что Кикаха здесь? Откуда он мог узнать даже то, что Кикаха — это фон Хорстман? Почему, если он действительно открыл врата и их применение, он вторгся в опасный город Таланак? Впрочем, вопросов возникло слишком много.

В то же время, судя по приглушенным голосам и последовавшим звукам бегущих солдат, стало очевидно, что тевтоны поднимутся по другим шахтным стволам. Кикаха сомневался, что многие из них будут в доспехах или тяжело вооружены, поскольку большая часть доспехов и оружия оказалась теперь у него. Они, конечно, пошлют за подкреплением и ему лучше убраться отсюда.

Затем из кучи выполз один из воинов и Кикаха пустил в него стрелу. Он быстро пристрелил еще пять тел, действуя по теории, что если кто-то из них сумеет ожить, то он ликвидирует потенциального убийцу. Примерно пять минут он занимался беганьем взад-вперед вдоль и поперек по разным туннелям. Три раза ему удалось застать солдат, поднимавшихся по шахтным стволам, и подстрелить верхнего воина. Дважды он стрелял через шахтные стволы по воинам, шедшим по коридорам.

Но он не мог надеяться бегать достаточно быстро, чтобы прикрыть все шахты, а король явно не считался с потерями. В шахтные стволы, куда совались первоначально, лезли вновь, а огни и звуки указывали, что лезли и другие. Кикахе пришлось бросить все оружие, кроме своих ножей, чтобы подняться еще по одной вертикальной шахте. Он намеревался найти дорогу и отверстиям, выходившим наружу.

Там, высоко на поверхности горы, на улице Смешанных Благословений ему, возможно, удастся сбежать.

Однако, фон Турбат наверняка должен знать это.

Он расставит по улицам ниже и выше лучников.

Если бы только он мог продолжать скрываться от солдат здесь, в сети туннелей до темноты, то ему, возможно, удалось бы проскользнуть по нефритовой скале, то есть он мог бы сделать это, будь там орнаментальные выступы для облегчения его задачи.

Его стала мучить сильная жажда. Он все утро не пил воды, ибо был охвачен жаждой познания. Теперь потрясение, бой и беготня иссушили его. С нёба у него падала густая сталактитовая слюна, а горло казалось словно бы наполненным пустынным галечником, выбитым копытами верблюда.

Если понадобится, он может протянуть остаток дня и ночь, но ослабеет. Следовательно, он должен добыть воду. А поскольку существовал только один способ добыть ее, именно этот способ он и выбрал.

Кикаха прокрался обратно к шахте, по которой только что поднялся, но остановился в нескольких футах от нее и улыбнулся. Что это с ним случилось? Он испытал слишком большое потрясение, его обычная хитрость и не скованное условностями мышление оказалось на время выжатыми из него. Он прошел мимо шанса на спасение.

Выбирать такой путь было безумием, но самая его ненормальность служила для него лучшей рекомендацией и фактически делала успех весьма вероятным. Если только он не додумался слишком поздно!

Спуск был легким. Он бросился к куче доспехов.

Солдаты еще не приблизились к этому отверстию, они, должно быть, по-прежнему поднимались по шахтам подальше от этой.

Кикаха снял с себя тишкетмоакскую одежду и запихал ее в кольчугу внизу кучи.

Он поспешно надел доспехи, хотя ему и пришлось поискать для себя достаточно большие кольчугу и шлем.

Затем он нагнулся над отверстием и окликнул солдат. Он в совершенстве умел имитировать чужую речь, и хотя прошло несколько лет с тех пор, как он слышал эгестхэмский диалект немецкого языка, он воскресил его без труда.

Расположившиеся внизу солдаты заподозрили обман. Они были, в конце концов, не так уж и глупы. Однако они и представить не могли, что случилось на самом деле. Они думали, что Кикаха, возможно, пытается заманить их в пределы досягаемости своих стрел.

— Их утрершликрум Хайнс Гимбат! — крикнул он. — Я капрал Генрих Гимбат!

Хайнс было обычным именем в Дракландии, а Гимбат — туземной фамилией, как большинство фамилий, кончающихся на «бат» была особенно распространена в том районе Дракландии среди низших классов, бывших смесью аборигенов и немцев. Среди завоевателей должно обязательно найтись несколько солдат с таким именем.

В поле зрения вышел сержант и остановился, подняв голову и вглядываясь в ствол шахты.

— Во ист де трикменш? (Где Обманщик?)

— Хир эн ист натюрлих. Их хап друсс. (Здесь его, конечно нет. Я изнываю от жажды.)

— Франк эур фир васс? (Ты просишь воды? В такое время?) — взревел сержант.

Просьба была искренней, но она также была именно тем, что снимало с Кикахи подозрение. Пока сержант бушевал внизу, факелы с обоих концов туннеля объявили о подходе уже поднявшихся с обоих концов туннеля объявили о подходе уже поднявшихся солдат. Кикаха покинул отверстие шахты и обратился к офицеру новоприбывших. Этот офицер в конце концов все-таки снял доспехи, очевидно потому, что по мнению фон Турбата, руководить охотой следовало офицеру.

Кикаха узнал его. Это был барон Дибрис, правитель мелкого княжества на границе Эгестхэйма. Он короткое время находился при дворе, когда там бывал Кикаха.

Кикаха держал голову склоненной, чтобы шлем оставлял часть его лица в тени, и сделал свой голос менее глухим. Фон Дибрис выслушал его: но не обратил внимания на его внешность Для барона Кикаха был всего лишь еще одним безликим солдатом низшего класса. Кикаха доложил, что Обманщик бесследно исчез, а также поспешил добавить, что он попросил воды, но сержант, кажется, счел эту просьбу неразумной.

Барон, облизывая губы, не счел ее неразумной, и поэтому солдаты, стоявшие на лестнице, подняли на концах шестов бутыли с водой, и Кикаха получил возможность напиться. Затем он попытался скрыться из вида, чтобы можно было выбраться в коридор и, будем надеяться, из храма. Фон Дибре расстроил его планы, приказав ему первому подниматься по шахтному стволу до следующего горизонтального уровня. Фон Дибре выругал его за ношение доспехов, и Кикахе пришлось снять кольчугу. Он готов был ударить или бежать при первом же признаке опознания его со стороны барона, но фон Дибре интересовали только поиски варвара-убийцы.

Кикахе хотелось задать много вопросов. Но он. однако, не мог это сделать, не вызвав подозрений, и поэтому хранил молчание. Он выполз из шахтного ствола, а потом принял переданные луки, колчаны и длинные мечи. После этого отряд разделился на двое. Одна половина двинулась в одну сторону, а другая в противоположном направлении. Когда половина отряда, членом которой был Кикаха, встретит другой поисковый отряд, им снова придется подниматься выше.

Только что покинутые им уровни стали светлыми и шумными. Подходили новые солдаты подкрепить давление охоты. Фон Турбат или кто-то там стоял во главе всего этого вторжения, должен прекрасно контролировать положение, чтобы выделить столько солдат.

Кикаха оставался с первоначальной группой, поскольку в ней никто его знал. Когда они встречали другие группы, Кикаха ничего не говорит. Он по-прежнему был в шлеме, так как ему не приказали снять его. Некоторые другие тоже носили шлемы.

Идти стало труднее, потому что шахтные стволы стали теперь такими узкими, что отряду приходилось двигаться на корточках, переваливаясь как утки. Солдаты думали, что находятся в самой наилучшей форме, но такой способ передвижения вызывал у них дрожь в ногах и боли в спине. Кикаха, хоть он и не страдал, тоже жаловался, чтобы не казаться не похожим на других.

После того, что казалось многими часами, но, вероятно, заняло не менее восьмидесяти минут, отряд из шести солдат выполз из шахтного ствола в маленькую камеру. В противоположной стене виднелись круглые отверстия, выходившие наружу. Солдаты высунулись и смотрели вниз, где увидели на улице Смешанных Благословений пешие войска и конных рыцарей. Хотя они и представлялись маленькими фигурками, расцветка их была вполне различима. Кикаха опознал флаги, вымпелы и мундиры не только Эгестхэма, но и по меньшей мере дюжины королевств и нескольких баронетств.

Повсюду валялись тела, главным образом жителей тишкетмоакских улиц, здесь и там была пролита кровь. Бои между тевтонами и местным гарнизоном происходили, должно быть, в другом месте, вероятно, на вершине города.

Намного ниже протекала река. Отсюда Кикахе были видны два моста, забитые беженцами, дружно повалившими в старый город.

Вскоре по длинному изогнутому спуску прискакал тишкетмоак и остановился перед только что вышедшим из храма фон Турбатом. Король уселся на коня прежде, чем позволил ему заговорить. Этот человек был великолепен: в головном уборе из длинных изогнутых белых перьев, алом плаще и зеленых легинах. Он, вероятно, являлся каким-то чиновником императора.

Он докладывал Турбату, а это, видимо, означало, что император попал в плен.

У Кикахи имелось мало потайных мест, даже если бы он смог удрать. Оставшиеся в городе жители подчиняться приказам своего правителя, а если будет приказ доложить о присутствии Кикахи, как только его обнаружат, то именно это они и сделают.

Тут один из шедших вместе с Кикахой солдат заговорил о награде, предложенной за пленение Кикахи или сведений, приведущих в его пленению. Десять тысяч дракенер плюс титул, замок, земли и подданные баронетства Хорстман. Если награду заслужит простолюдин, то он и его семья автоматически станут дворянами. Денег предлагалось больше, чем король Эгестхэма получал за два года в виде налогов.

Кикаха хотел спросить, что случилось с Лизой фон Хорстман, его женой, и фон Лисбатом, его добрым другом, управляющим в его отсутствии баронетством, но не посмел, и его замутило при мысли об их вероятной участи.

Он снова высунулся из окна подышать свежим воздухом и увидел нечто, им забытое. Ранее он видел рыцаря, шедшего непосредственно за фон Турбатом, несшего в одной руке меч, а под другой рукой большую стальную шкатулку. Теперь этот же самый рыцарь сопровождал фон Турбата на улицу, а когда король направился обратно в храм, за ним чуть ли не по пятам направился со шкатулкой рыцарь.

«Очень странно, — подумал Кикаха. — Все, что происходит очень странно».

Однако, пока ничего, Кикаха объяснить не мог.

Впрочем, ясно было одно: Вольф не мог действенно функционировать в качестве господа этого мира, иначе бы этого не произошло. Вольф был либо убит, либо пленен в собственном дворце, либо прятался в каком-либо из миров.

Вскоре капрал приказал отряду возвращаться вниз. Они опять стали исследовать все известные стволы в их секторе. Когда они добрались до коридора, то были усталыми, запарившимися и злыми. Их дурные чувства ухудшились из-за словесных оскорблений офицеров.

Рыцари никак не могли поверить, что Кикаха сбежал от них, и фон Турбат тоже.

Он поговорил с офицерами и составил более подробные планы, а потом приказал возобновить поиски. Возникла задержка, покуда солдатам раздавали бутылки воды, сухари и сушеное мясо. Кикаха сгорбился у стены вместе с другими и говорил только тогда, когда заговаривали с ним.

Другие из его группы служили вместе, но не спрашивали, из какого он взвода — они слишком устали и не хотели тратить силы на разговоры.

Уже час как стемнело, прежде чем поиски отменили. Один офицер заметил, что Обманщик не уйдет хотя бы потому, что поток беженцев на всех мостах прервали.

Каждый мост сильно охранялся, а берега реки напротив города патрулировались.

Более того, уже сейчас начинались обыски домов.

Это означало, что поисковым партиям не видать желанного сна. Они всю ночь будут оставаться на ногах, ища Кикаху.

Солдаты не протестовали. Они не хотели подвергнуться наказанию кнутом, кончаемому кастрацией, а потом повешением, но между собой они ворчали, и Кикаха внимательно слушал их, извлекая информацию.

Это были крепкие, твердые ребята, — подчинившиеся бы любому приказу, в том числе и самому бессмысленному.

Маршировали они достаточно четко, хотя бедра у них безмолвно кричали от боли.

Кикаха сумел попасть в задний ряд взвода, и когда они свернули на улицу, где не было ни местных, ни завоевателей, он исчез в дверном проеме.

4

Дверь, у которой он стоял, нельзя было, конечно, открыть снаружи. Она закрывалась изнутри большим засовом, применявшимся всеми гражданами Таланака для защиты от рыскавших по ночам воров.

Где есть цивилизация — есть и воры.

Кикаха в данную минуту был благодарен этому факту. Во время предыдущего длительного визита в Таланак он преднамеренно свел близкое знакомство кое с кем из уголовной среды. Эти люди знали много потайных ходов выхода и входа в город, и Кикаха хотел проведать о них на случай, если ему это понадобится.

Более того, он находил знакомых ему преступников, главным образом, контрабандистов, интересными людьми. Одна из них, Калатол, была более чем интересной.

Она была прекрасна. У нее были длинные прямые черные волосы, очень длинные и густые ресницы, гладкая бронзовая кожа, налитая фигура, хотя, подобно большинству местных женщин, она была чуточку широковата в бедрах и немного толстовата в лодыжках. Кикаха редко требовал от других совершенства. Он соглашался, что небольшая асимметрия — фундамент истинной красоты.

Поэтому и стал любовником Калатол в то же самое время, когда ухаживал за дочерью императора. На этой двойной жизни он в конце концов споткнулся, и брат императора вместе с шефом полиции вежливо попросили его покинуть Таланак. Он мог вернуться, когда дочь императора выйдет замуж и, как водится у знати, закроется в гинекее. Кикаха уехал, даже не попрощавшись с Калатол. Он посетил одно из небольших вассальских королевств на востоке, — страну цивилизованного народа, называвшегося коацл-слет.

Ее давным-давно покорили, и теперь она платила дань Таланаку, но народ все еще говорил на своем исконном языке и придерживался своих исконных, несколько странных обычаев. Находясь там, Кикаха прослышал, что дочь императора вышла, как и подобало по традиции, замуж за своего дядю. Он мог бы возвратиться, но он вместо этого вернулся обратно к Хровака, медвежьему народу, в горы у Великих Прерий.

Поэтому он теперь должен добраться до дома Калатол и выяснить, не могла бы она его тайно вывести из города, если она вообще примет его, подумал Кикаха. Когда он видел ее в последний раз, она попыталась убить его. Если она с тех пор уже простила его, то снова разгневается, потому что он вернулся в Таланак и не попытался повидаться с ней.

«Ах, Кикаха! — пробормотал он про себя. — Ты считаешь себя таким умным и всегда умудряешься все запутать! К счастью, я единственный, кто знает об этом. А я — то, какой там не длинный у меня язык, никогда не проболтаюсь».

Взошла луна. Не серебряная, подобно земной, а зеленая, как сыр, составлявший, по словам юмористов-фольклористов, лунный материал. Она была в два с половиной раза больше земной луны и набухала в беззвездном черном небе, отбрасывая серебристо-зеленый свет на нефритовую улицу.

Гигантский диск двигался по небесам, и его свет, словно тянущая его упряжка мышей, просачивался вперед и вскоре залил перемычку дверей, у которых стоял Кикаха.

Кикаха поднял взгляд на луну и пожелал находиться там. Он много раз гулял по ее поверхности, и если бы он смог добраться до одних скрытых в Таланаке маленьких врат, он мог бы снова погулять по ней. Однако все шансы были за то, что фон Турбат знал об их местонахождении, поскольку он знал о больших вратах. Даже если так, стоило бы выяснить наверняка, но одни из маленьких врат находились в часовне в трех улицах над самой нижней, а другие — в храме. Захватчики перекрыли все ведущие к ним улицы и начали обыск дома за домом с самого нижнего уровня.

Они будут постепенно подниматься, действуя по теории, что если Кикаха прячется, то его будут гнать вверх, пока он не наткнется на солдат, расположенных на двух уровнях непосредственно ниже дворцов. В то же время другие промежуточные улицы будут патрулироваться, но не часто и мелкими отрядами: на большее у фон Турбата не хватит солдат.

Кикаха покинул двери и прошел через улицу и через вал, спустился по богам, зверям, людям, абстрактным символам ц пиктограммам, выступавшим из поверхности горы между двумя улицами. Спускался он медленно, так как опоры для рук и ног не всегда были надежными на гладком камне, и потому что у подножья спуска на улицу располагались солдаты.

Они держали факелы, и некоторые сидели на лошадях.

На полпути он прильнул к стене, неподвижный, как муха, заметившая где-то вдали угрожающую ей огромную темную руку. По нижней улице зацокали копыта четырех конных патрульных. Они ненадолго остановились поговорить с расположившимися у спуска часовыми, а потом тронулись дальше. Кикаха тоже тронулся в путь, добрался до улицы и заскользил вдоль стены, вдоль фасада домов, от одной тени у дверей к другой. Он все еще нес лук и колчан, хотя без них, спускаясь, мог бы двигаться более гладко и бесшумно, но они могли ему отчаянно понадобиться, и он пошел на риск, связанный с их бряцанием и неудобной тяжестью.

Он продвигался так, пока луна не приготовилась уплыть за монолит на северо-западе, прежде чем он добрался до улицы, на которой жила Калатол. Это был район бедняков, рабов, недавно купивших себе свободу, квартир и таверн для матросов и контрабандистов с речных кораблей торговых флотов, для наемных охранников и возчиков фургонов караванов с Великих Прерий. Здесь так же проживало множество воров и убийц, против которых у полиции не имелось ничего осязаемого, а другие воры и убийцы прятались там от правосудия.

В обычный день даже в это позднее время на улице Подозрительных Запахов толпилось бы множество людей, и стояли бы шум и гам, но введенный завоевателями комендантский час оказался действенным.

Не видно было ни одного человека, кроме нескольких патрулей, а все окна и двери были закрыты на засовы. Этот уровень был, подобно многим нижним улицам, выдолблен тогда, когда тишкетмоаки начали свой труд по переделке горы в метраполис.

Дома и лавки стояли здесь на самой улице. По крышам этих домов шла вторичная улица с другими домами, по крышам домов этой улицы — третичная улица, выше — еще одна улица.

Иными словами, ступенчатая пирамида существовала в меньшем масштабе внутри большого.

К этим улицам по крышам домов добирались по узким лестницам, выдолбленным из нефрита между пятым и шестым домом на главной улице.

Вверх по лестнице можно было гнать мелких животных вроде свиней и овец, но поднимающийся конь рисковал поскользнуться на камнях.

Кикаха прошмыгнул через улицу Зеленых Птиц, находившуюся непосредственно над четвертым уровнем домов улицы Подозрительных Запахов. Дом Калатол — если она все еще там жила — выходил фасадом на третий уровень. Он собирался перелезть через ограду, повиснуть на руках, а потом спрыгнуть на крыши домов четвертого уровня и схожим образом на улицу третьего уровня. Но тут не было выступов, по которым бы можно было спуститься ниже.

Перейдя улицу Зеленых Птиц, Кикаха услышал цоканье железных подков. Из тени, отбрасываемой крыльцом фасада, выехали трое всадников на вороных конях. Один был рыцарем в полной броне, а двое других — ратниками. Кони мчались галопом, — всадники низко пригнулись к шеям лошадей, а за их спинами развевались черные плащи, — зловещий дым от огня дурных намерений.

Они находились достаточно далеко, чтобы Кикаха мог сбежать от них, перескочив через парапет и спрыгнув вниз, но у них, вероятно, имелись луки и стрелы, хотя он и не мог разглядеть их, но если они достаточно быстро слезут с коней, то смогут застрелить его. Лунный свет был вдвое мощней, чем на Земле в полнолуние. Более того, даже если их стрелы не попадут в него, они позовут других и начнут обшаривать дом за домом.

Кикаха подумал, что теперь-то поиски начнутся, чтобы там не случилось, но… нет, если он сможет убить их, прежде чем их услышат другие… наверное… стоит попробовать…

При иных обстоятельствах Кикаха стал бы целиться во всадников. Он любил лошадей, но когда дело шло о спасении его жизни, сентиментальность испарилась. Все создания должны умереть, но Кикаха намеревался добиться, чтобы к нему смерть пришла как можно позднее.

Он целился в лошадей и одну за другой быстро свалил двух. Лошади тяжело упали на бок, и ни один из всадников не поднялся. Третий рыцарь продолжал, не отклоняясь, скакать вперед, нацелив копье в грудь Кикахе. Стрела прошла сквозь шею лошади. Она упала головой вперед, вскинув копыта над хвостом.

Всадник вылетел из седла, — большую часть своего полета он удерживал копье, но затем бросил его, подтянул ноги и ударился о землю в позе зародыша.

Сорванный с головы конический шлем стукнулся р камень, подскочил и покатился по улице. Рыцарь заскользил по камню боком, срывая плащ, ложившийся позади него, словно его отделившаяся тень.

Рыцарь сумел подняться, несмотря на тяжелые доспехи, и вытащил меч. Он было открыл рот, чтобы кликнуть всякого, кто мог бы услышать его и прибежать на помощь. Стрела прошла меж зубов и сквозь спинной мозг, и рыцарь рухнул на землю, — меч зазвенел по нефриту.

К седлу мертвого коня мертвого рыцаря была приторочена серебряная шкатулка.

Кикаха попытался открыть ее, но ключ, должно быть, находился у рыцаря.

Времени искать его у Кикахи не было.

На улице лежали три убитых коня, убитый человек, возможно, еще двое убитых людей, и никаких криков в отдалении, указывающих, что кто-то услышал это шум.

Однако туши и трупы не долго останутся незамеченными. Кикаха бросил вниз лук и колчан и помчался дальше. Меньше чем через минуту он стоял на улице третьего уровня и стучал по толстой деревянной раме окна Калатол. Он стукнул три раза, сосчитал до пяти, постучал два раза, сосчитал до четырех и постучал один раз. В другой руке он держал нож.

Не слышалось никакого замеченного им ответа.

Он подождал, сосчитав до шестидесяти, по коду, каким его помнил, а затем снова постучал, как предписывалось. Сразу же после этого сверху до него донесся стук копыт и какой-то шум. Послышались крики и зов рога. На улице выше и на главной улице ниже стали вспыхивать огни. Забили барабаны.

Вдруг ставни распахнулись, и Кикахе пришлось быстро пригнуться, чтобы не получить ею по лицу. Внутри комнаты царила темнота, но бледно светился призрак женского лица и обнаженного торса.

Наружу хлынул запах чеснока, рыбы, свинины и заплесневелого сыра. Кикаха ассоциировал с этими ароматами красоту обработанного нефрита. Первый визит к Калатол обесчестил его. Он ничего не мог тут поделать — он был человеком ассоциаций, не всегда желательных.

В данный момент совокупность ароматов означала Калатол, бывшую одновременно и прекрасной, и страшной. Её слова были скверными, а характер — был столь же горячим, как исландский гейзер.

— Шш! — прошипел Кикаха. — Соседи!

Калатол изрыгнула новый поток кощунственных выражений.

Кикаха рукой крутанул ее голову, чтобы напомнить, что он легко может сломать ей шею и толкнул ее назад так, что она, зашатавшись, упала и влез через окно в комнату. Закрыв и заперев комнату, он повернулся к Калатол. Та встала и, найдя масляную лампу, зажгла ее. В ее трепетавшем свете она подошла, покачивая бедрами, к Кикахе, затем обняла его и принялась целовать лицо, шею и грудь, заливая их слезами и шепча сквозь слезы нежные слова.

Кикаха игнорировал ее дыхание, густо насыщенное похожим на смолу вином, заплесневевшим сыром, чесноком и целовал ее в ответ, а затем спросил:

— Ты одна?

— Разве я не поклялась оставаться верной тебе? — возмутилась она.

— Да, но я об этом не просил. Это была твоя идея.

Он усмехнулся:

— Кроме того, как нам обоим хорошо известно, ты не можешь прожить без мужчины больше недели.

Они рассмеялись и прошли в заднюю комнату, являющуюся квадратной, за исключением изгибавшихся верхних частей, образовывавших купол. Это была ее спальня, а также кабинет, поскольку именно здесь она планировала контрабандные операции и распределяла разные товары. Тут была заметна только мебель.

Мебель, главным образом состояла из кровати, — широкой низкой рамы из дерева с натянутыми поперек кожаными ремнями и наваленными на эти ремни шкурами пум и оленей. Кикаха сразу же улегся на нее. Калатол воскликнула что он выглядит усталым и голодным. Она пошла на кухню, а Кикаха крикнул ей вслед чтобы она принесла ему только воды, хлеба и ломтиков сушеного мяса или немного сушеных фруктов, если они у нее есть. Как бы он не был голоден, но сыра он вынести не мог.

Поев, он спросил ее, что она знает о вторжении.

Калатол села к нему на кровать. Она, казалось, была готова продолжать заниматься с ним любовью, начиная с того места, где они кончили несколько лет назад, но Кикаха охладил ее. Ситуация сейчас была чересчур чревата гибелью, чтобы думать о любви.

Калатол, бывшая женщиной практичной, какие бы у нее не имелись иные изъяны, согласилась. Она встала и надела юбку из зеленых, черных и белых перьев и розовый плащ из хлопчатника. Затем она прополоскала рот вином, растворенным в десятикратном количестве воды, и бросила на язык бисеринку мощных благовоний, а потом снова уселась рядом с ним и начала рассказывать.

Даже несмотря на то, что Калатол была подключена к тайным информационным каналам уголовного мира, она не могла сообщить ему всего, что он хотел знать.

Захватчики появились словно из ниоткуда, выйдя из задней комнаты в большом храме Оллимамла. Они хлынули наружу, ворвались во дворец и, сокрушив телохранителей, а затем и гарнизон, захватили императора и всю его семью.

Взятие Таланака было хорошо спланировано и исполнено почти безупречно. Покуда второй предводитель, фон Свиндебарн, удерживал дворец и начал реорганизовывать в помощь фон Турбату таланакскую полицию и вооруженные силы, последний повел все увеличивавшихся в численности завоевателей из дворца в город.

— Все были парализованы, — рассказывала Калатол. — Это случилось настолько неожиданно… Эти белые люди в доспехах хлынувшие их храма Оллимамла… словно сам Оллимамл послал их, и это усилило паралич.

Вставшие на их пути граждане и полиция были изрублены, а остальное население либо бежало в здания, либо, когда слух дошел до самых нижних уровней, пыталось скрыться по мостам за реку. Но мосты быстро перекрыли.

— Странно это, — сказала Калатол.

Она поколебалась, а затем с силой продолжила:

— Странно то, что это все сделано, кажется, не из-за желания завоевать Таланак. Нет, захват города был, как ты это называешь, побочным продуктом. Захватчики решили, кажется, взять город только потому, что считают его прудом, где водится очень желанная рыба.

— В смысле — я, — уточнил Кикаха.

Калатол кивнула.

— Я не знаю, почему эти люди так сильно хотят заполучить тебя. А ты?

— Я тоже не знаю, — ответил Кикаха. — Могу предположить, но не стану. Мои догадки только собьют тебя с толку, да и излагать их долго. Для меня первое дело выбраться из города и смыться. И вот тут-то, моя любовь, и вступаешь в игру ты.

— Теперь-то ты любишь меня.

— Если бы было время… — ответил он.

— Я могу спрятать тебя там, где у нас будет сколько угодно времени, — заявила она. — Конечно, там есть и другие…

Кикаха гадал, не скрывает ли она чего-то. Он находился не в таком положении, чтобы вести себя с ней грубо, но повел себя грубо, схватил ее за запястье и крепко сжал его. Она поморщилась от боли и попыталась вырвать руку.

— Какие другие?

— Перестань делать мне больно, и я тебе скажу, быть может тебе скажу. Поцелуй меня, и я наверняка скажу тебе.

Дело стоило того, чтобы потратить несколько секунд, и потому он поцеловал ее. Благовония из ее рта наполнили ему ноздри и, казалось, просочились до кончиков ног. Он чувствовал головокружение и начал гадать, не заслуживает ли она награды после всего этого времени разлуки.

Тут он засмеялся и мягко высвободился.

— Ты и впрямь самая прекрасная из всех, кого я когда-либо видел, а я видел многих, — сказал он. — Но по улицам гуляет смерть и ищет меня.

— Когда ты увидишь эту другую женщину… — проговорила она.

Она снова стала застенчивой, и тогда ему пришлось внушить ей, что застенчивость автоматически означает для нее боль.

Ее это не возмутило, а физически, порадовало, поскольку для нее эротическая любовь означала определенную дозу грубости и боли.

5

Трое чужаков, похоже, бежали из самых глубин храма Оллимамма, всего на несколько минут опередив фон Турбата. Они тоже были светлокожими. Одна из них — черноволосая женщина, которую Калатол, очень ревнивая и не склонная кого-то хвалить, тем не менее назвала самой прекрасной из всех, кого она когда-либо видела. Спутниками ее были огромный, очень толстый мужчина и другой, низкорослый и тощий. Все трое носили странную одежду, и никто из них не говорил по-тишкетмоакски. Они разговаривали на вишпавамле, — литургическом языке жрецов. К несчастью, спрятавшие эту троицу воры знали только несколько слов вишпавамла, да и те из ответов мирян во время служб.

Тут Кикаха понял, что эти трое — Господы. Повсюду в этом мире литургический язык был языком Господов.

Их бегство от фон Турбата указывало, что они лишились собственных вселенных и укрылись в этой.

Но какое имел отношение мелкий король фон Турбат к делам, связанными с Господами?

— За эту троицу предложена награда? — поинтересовался Кикаха.

— Да, десять тысяч кватлумлов за каждого, а за тебя — тридцать тысяч и высокий официальный пост во дворце императора. И даже возможно, хотя на это только намекалось, брак с членом царской семьи.

Калатол замолкла. Ее желудок глухо заурчал, словно переваривая предложенное награды. Сквозь вентиляционные шахты в потолке послышались слабые голоса. В комнате, где царила прохлада, стало жарко.

Из подмышек у Кикахи сочился пот, на темно-бронзовой коже женщины поблескивали капельки. Из средней комнаты, — кухни—ванны—туалета, доносились журчание воды и тихие голоса.

— Ты, должно быть, упала в обморок при мысли обо всех этих деньгах, — проговорил Кикаха. — Что помешало тебе и твоей шайке заполучить их?

— Мы воры и контрабандисты, даже убийцы, но я не предатель. Розоволикие предложили эти…

Она оборвала фразу, увидев что Кикаха усмехается, и усмехнулась в ответ:

— То, что я сказала, правда. Сумма, однако же, огромная, а поколебать нас заставила, если тебе требуется знать, хитрый ты койот, мысль о том, что произойдет после того, как уйдут розоволикие или если случится бунт. Мы не хотим, чтобы толпа разорвала нас на куски или подвергла пыткам из-за того, что некоторые люди могу г. счесть нас предателями.

— А также?

Она улыбнулась и продолжила:

— А также трое беглецов предложили заплатить нам во много раз больше того, что предлагали розоволикие, если мы выведем их из города.

— А как они это сделают? — подумал вслух Кикаха. — У них на счету нет ни одной вселенной.

— Что?

— Они способны предложить вам что-нибудь осязаемое прямо сейчас?

— На всех были драгоценности, стоившие больших наград, — ответила она, — некоторые такие — я не видела ничего похожего. Они не от мира сего!

Кикаха не сказал ей, что это выражение было в буквальном смысле правдой.

Он собирался спросить ее, не имел ли кто-нибудь из них оружия, но сообразил, что даже если у троицы таковое и имелось, троица, разумеется, не станет сообщать об этом своим провожатым.

— А как насчет меня? — осведомился он.

Он не спросил, что предложила троица кроме драгоценностей.

— Ты, Кикаха, — любимчик Господа или так, во всяком случае говорят, что ты знаешь, где спрятаны сокровища земли. Разве бедный человек вернул бы большой изумруд Ошкоацму?

— Розоволикие достаточно скоро забарабанят в твои двери, — сказал вместо ответа Кикаха. — Они перевернет весь этот район вверх дном. Куда мы отправимся отсюда?

Калатол настояла на том, чтобы он дал ей завязать себе глаза, а потом надеть на голову капюшон. Находясь не в таком положении чтобы спорить, он согласился. Она удостоверилась, что он в капюшоне не мог ничего увидеть, а затем быстро повернула его дюжину раз вокруг своей оси.

После этого он по ее приказу опустился на четвереньки.

Послышался скрежет камня, поворачивающегося на оси, и она повела его по проходу настолько узкому, что он скреб стенки обоими боками. Затем Кикаха встал, и держась за ее руку, поднялся, спотыкаясь, на сто пятьдесят ступенек, прошел двести пятьдесят шагов по слегка наклонной поверхности, спустился на триста шагов по скату и прошел еще сорок шагов по прямой линии. Калатол остановила его и сняла с него капюшон и повязку.

Он зажмурился. Его привели в округлую камеру, выкрашенную в зелено-черную полоску, имевшую сорок футов диаметром и около трех футов ширины с вентиляционной шахтой наверху. На концах укрепленных по стенам факелов, корчилось пламя. В помещении имелись кресла из нефрита и дерева, несколько сундуков, куча рулонов тканей и мехов, бочонки пряностей, бочонок воды, стол с тарелками, сухарями, заплесневелым сыром и кое-какая мебель, выполнявшая функции санузла.

Вдоль стены сидели на корточках шестеро тишкетмоаков. Блестящие черные пряди спадали им на глаза. Некоторые курили сигарки. Они были вооружены мечами, кинжалами и секачами.

В креслах сидели трое светлокожих.

Один был низкорослым, тощим как скелет, с наждачной кожей, большеносым, с акульим ртом. Второй был человеком-ламантином, переваливавшимся через подлокотники кресла водопадами жира.

При виде третьей Кикаха ахнул:

— Подарга!

Женщина была самой прекрасной из всех, когда-либо виденных им. Но он видел ее прежде. То есть это лицо существовало в его прошлом. Но тело не принадлежало этому лицу.

— Подарга! — снова воскликнул он.

Он заговорил на испорченном ликонском, употреблявшемся ею и ее орлицами:

— А я и не знал, что Вольф вынул тебя из твоего тела гарпии и вложил тебя — твой мозг — в тело женщины. Я…

Он остановился. Она смотрела на него с непроницаемым выражением. Наверное, она не хотела, чтобы он позволил другим узнать, что произошло, а он, обычно такой молчаливый, когда того требовала ситуация, настолько потерял самообладание, что…

Но ведь Подарга открыла, что Вольф являлся в действительности Джадавином, похитившим ее первоначально с Пелопоннеса три тысячи двести лет назад и вложившим ее мозг в тело гарпии, созданное в биолаборатории. Она отказалась позволить ему исправить содеянное. Она так сильно ненавидела его, что осталась в своем птиценогом теле и поклялась отомстить ему.

Что заставило ее изменить свое решение.

Но ее голос, однако, принадлежал не Подарге. Это, конечно, могло быть результатом смены телесной оболочки.

— Что ты там бормочешь, лаблаббий? — спросила она на языке Господов.

Кикаха почувствовал желание дать ей по физиономии. Слово лаблаббий являлось уничтожительным выражением Господов, обозначавшим человеческие существа, обитавшие в их вселенных, перед которыми они строили из себя богов. Лаблаббий были маленькими ручными зверьками в той вселенной, откуда пришли Господы. Они ели лакомства, предлагаемые им хозяевами, но съели бы также при первом удобном случае и экскременты. И они часто сходили с ума.

— Ладно, Подарга, притворяйся, что не понимаешь по-микенски, — сказал он. — Но осторожнее в выражениях. Я к тебе особой любви не испытываю.

Она, казалось, удивилась.

— А ты — жрец?

Кикаха был вынужден признать, что Вольф, бесспорно, превосходно сработал ее. Великолепное тело, кожа такая же белая и без единого изъяна, как он ее помнил, такие же длинные, черные волосы, прямые и сверкающие. Черты лица не были, конечно, совершенно правильными, имелась легкая асимметрия, в результате которой получилась такая красота, которая при иных обстоятельствах заставила бы его страстно желать ее.

Она была одета в светло-зеленый халат, по виду шелковый, и сандалии, почти так, словно приготовилась лечь в постель, когда ей помешали. Подарга спуталась с этими Господами?

И тут ответ постучал мысленно по плечу. Конечно же, она находилась во дворце Вольфа, когда туда вторглись. Но что случилось потом?

— Где Вольф? — спросил он.

— Кто, лаблаббий? — отозвалась она.

— Его, бывало, звали Джадавин, — процедил он сквозь зубы.

Она пожала плечами.

— Его там не было, если бы был, то его бы убили Черные Колокольники.

Кикаха пришел в еще большее замешательство.

— Черные Колокольники?

Вольф однажды рассказывал о них, но недолго, потому что их разговор прервала, поднявшая другую тему Хрисенда. Позже, когда Кикаха помог Вольфу отбить свой дворец у Ваннакса, он собирался спросить Вольфа о Черных Колокольниках, да так никогда и не собрался.

Один из тишкетмоаков резко обратился к Калатол. Кикаха понял его. Ей требовалось сказать Кикахе, чтобы он поговорил с этими людьми. Тишкетмоаки этой речи не понимали.

Отвечая на его вопросы, светлокожая женщина пояснила:

— Я, Анана, — сестра Джадавина. Этот худощавый — Нимстоул, прозванный Господами Петельником, а этот другой толстый, — Джудубра.

Теперь Кикаха понял. Анана, прозванная Ослепительной, являлась одной из сестер Вольфа. И он использовал ее лицо в качестве образца, когда создавал в биолаборатории лицо Подарги. Скорее всего, черты ее лица он взял по памяти, поскольку он не видел свою сестру Анану свыше тысячи лет. А это означало, что к настоящему времени он не видел ее свыше четырех тысяч лет.

Теперь Кикаха вспомнил, что Вольф говорил, будто Черные Колокольники применялись когда-то частично в качестве хранилищ памяти. Господы, зная, что даже сложный человеческий мозг не мог вместить знаний, накопленных за тысячи лет, экспериментировали с переводом памяти.

Теоретически ее можно было, когда надо, переправить обратно в человеческий мозг или вывести на обозрение иным способом.

Послышался стук. Распахнулась круглая дверь в стене на другом конце и вошел еще один человек. Он жестом подозвал других и те собрались вокруг него и зашептались. Наконец Калатол покинула группу и заговорила с Кикахой.

— Награду утроили, — прошептала она. — Кроме того, этот розоволикий король фон Турбат провозгласил, что как только тебя поймают, он уберется из города, и все станет, как и прежде.

— Если бы ты планировала выдать нас, то не стала бы мне этого рассказывать, — отозвался он.

Но вполне возможно, что она применяла сверххитрость, пытаясь заставить его расслабиться перед тем, как они нанесут удар. Восемь против одного. Он не знал, что могут сделать Господы, так что не следует рассчитывать на них. При нем все еще оставались два его ножа, но в такой маленькой комнате… а, ладно, когда придет время — увидим.

— Фон Турбат также сказал, — добавила она, — что если тебя в двадцать четыре часа не доставят к нему, он убьет императора и его семью, а потом и всех жителей города. Он сказал это, находясь наедине со своими офицерами, но один раб послушал его. И теперь весь город знает об этом.

— Если фон Турбат говорил по-немецки, как же мог понять его раб? — недоуменно спросил Кикаха.

— Фон Турбат говорил с фон Свидебарном и несколькими другими на священной речи Господов, — пояснила она. — Раб прислуживал в храме и знал священную речь.

Должно быть, Черные Колокольники являлись нерасчехленными пока прожекторами, способным пролить свет на эту тайну. Кикаха знал, что двое тевтонских королей могли кое-как понять священника во время службы, но не знали священного языка, настолько хорошо, чтобы разговаривать на нем. Следовательно, эти двое не были тем, кем казались.

Ему не дали время задавать вопросы.

— Розоволикие нашли камеру за стеной моей спальни, — сообщила Калатол, — и скоро вломятся сюда. Мы не можем оставаться здесь.

Двое мужчин покинули комнату, но быстро вернулись с раздвижными лестницами. Их на всю длину вытянули в вентиляционную шахту. При виде этого Кикаха почувствовал, что плохо понимает ситуацию.

— Теперь ваш патриотизм требует, чтобы вы вручили нас фон Турбату. Так?

Двое мужчин полезли по лестнице в шахту, а другие побудили Господов и Кикаху отправиться следом.

— Мы слышали, что император одержим демоном, — ответила наконец Калатол. — Его душу загнали в валунный холод. В его теле обосновался, хотя и не со всеми удобствами, демон. Жрецы тайно распространили эту историю по всему городу. Они призывают нас бороться с этим самым страшным злом из всех зол, и мы не выдали тебя, Кикаха, любимец Господа Оллимамла и не заложим также других.

— Одержим? — переспросил Кикаха. — Откуда вам известно?

Калатол не отвечала, пока они не поднялись по шахте и не оказались в горизонтальном туннеле.

Один из контрабандистов зажег потайной фонарь, а другой втащил лестницу, согнул и понес дальше.

— Император вдруг стал говорить только на священной речи, так что стало очевидным, что он не понимает по-тишкетмоакски, а жрецы сообщали, что фон Турбат и фон Свиндебарн тоже говорят только на священном, и что у них есть свои жрецы, переводящие для них приказы.

Кикаха не понимал, почему сочли, что император, одержим демоном.

Предполагалось, что литургический язык опалял уста демонов, когда те пытались говорить на нем. Но он не собирался указывать на нелогичность, когда это благоприятствовало ему.

Группа спешила вперед по туннелю, и толстый Джудубра громко сопел и жаловался. Сквозь шахту его пришлось проталкивать, так что он порвал одежду и поободрал кожу.

Кикаха спросил Калатол, хорошо ли сохранился храм Оллимамла. Он надеялся, что тайные врата поменьше не обнаружили.

Она ответила, что не знает.

Кикаха спросил у нее, как они собираются выбраться из города. Она ответила, что будет лучше, если он этого не узнает. И тогда он, попав в плен, не сможет предать других. Кикаха не стал с ней спорить. Хотя он понятия не имел, как они покинут город, он мог себе представить, что произойдет после того. Во время своего прошлого визита он выяснил, как именно она и ее друзья провозили контрабанду мимо таможни. Она не подозревала, что он об этом знал. Кикаха заговорил с Ананой.

— Эта женщина, Калатол, говорит, что ее император, и по меньшей мере и двое захватчиков, одержимы демонами. Она имеет в виду, что они вдруг, кажется, потеряли способность или желание говорить на каком-либо языке, кроме языка Господов.

— Черные Колокольники, — ответила, помолчав Анана.

В этот момент впереди по туннелю грянули крики. Отряд остановился. В обоих сторонах туннеля появились огни. Голоса доносились как с верхних, так и с нижних шахт.

— Если у вас есть оружие, — обратился к Господам Кикаха, то приготовьтесь им воспользоваться.

Они не ответили. Отряд построился единой цепью, взявшись за руки и контрабандист увел их в перекрестный туннель. Они прошли утиным шагом около пятидесяти ярдов, слыша, как голоса охотников становятся все громче, прежде чем услышали отдаленный рев воды. Фонарь зажгли снова. Вскоре они оказались в небольшой камере, не имевшей выхода, если не считать отверстие в полу шириной в четыре фута у противоположной стены. Из него проникали рев, влага и вонь.

— Шахта идет под крутым углом, а туннель сточных вод, с которым она соединяется, находится пятьюдесятью футами ниже. Съезжать, однако, будет не больно, — объяснила Калатол. — Мы воспользуемся этим путем, если не получится во всех других поблизости. Если пройдешь по этой шахте до конца, то упадешь в туннель, полный сточных вод, почти вертикально обрушившивающийся в реку в какой-то подводной точке. И если выживешь и всплывешь в реке, то тебя поймают расположенные там патрульные лодки розоволиких.

Калатол сказала им, что надо делать.

Они уселись и поехали вниз по трубе, тормозя руками и ногами. Проехав две трети пути вниз — или это так показалось — они остановились. Здесь они полезли через отверстие в неизвестную властям шахту, выдолбленную несколькими поколениями преступников. Она вела наверх, в сеть, находившуюся над тем уровнем, с которого они только что бежали.

Калатол объяснила, что требовалось добраться до места, где они могли вступить в другую большую трубу для сточных вод. Эта, однако, была сухой, потому что ее замуровали с превеликим трудом и потерей нескольких жизней тридцать лет назад большая шайка уголовников. Поток наверху разделился на два других сточных туннеля. Сухой туннель шел прямо в них под уровнем воды. Неподалеку от его горла находилась шахта, шедшая горизонтально к подводному выходу, отделенному от стоков, охраняемых розоволикими. Она находилась неподалеку от причалов, где стояли речные торговые суда. Чтобы добраться до судов, им придется проплыть милю по широкой реке.

Тремя улицами выше, по-прежнему внутри горы, отряд вышел к горизонтальной шахте, открывшей им путь к бегству, а сухой туннель шел под углом в пятьдесят пять градусов к горизонтальному.

Кикаха так никогда и не выяснил, что там произошло. Он не думал, что тевтоны могли узнать, где беглецы. Должно быть несколько поисковых партий отправилось наобум, в разные районы, и эта, случайно оказалась в нужном месте и увидела свою добычу прежде, чем добыча увидела ее.

Внезапно вспыхнули огни, послышались крики, вопли, что-то с глухим стуком ударялось в тела. Несколько тишкетмоаков рухнули, а затем Калатол упала навзничь впереди Кикахи. В тусклом свете валявшегося перед ним фонаря он увидел синевато-черную от освещения кожу, отвисшую челюсть, скошенные в вечность глаза и торчавшую из ее черепа в дюйме над правым ухом арбалетную стрелу. Кровь обильно залила иссиня-черные волосы, ухо и шею.

Он переполз через тело, онемев от потрясения, вызванного внезапным нападением и ожиданием грядущей стрелы. Кикаха юркнул в туннель, казавшимся свободным от врагов. Позади него в темноте послышалось тяжелое дыхание. Анана подала голос, назвавшись. Она не знала, что случилось с другими.

Они ползли и шли утиным шагом, пока не заболели ноги и спины. Они произвольно сворачивали направо и налево без всякой системы и дважды поднимались по вертикальным шахтам. Настало время, когда они очутились в полной темноте и тишине, за исключением стучавшей в ушах крови.

Кажется, они обогнали гончих.

Отдохнув, они направились вверх. Было крайне важно выждать, пока ночь не скроет их передвижение на поверхности. И сделать это оказалось трудно. Хотя они и устали и пытались уснуть, они без конца пробуждались, словно прыгая с трамплина, бессознательного состояния высоко в воздух открытых глаз, дрыгая ногами и дергая руками. Они знали об этом, но не могли полностью уснуть и забыться, а также «нормально» бодрствовать, кроме тех случаев, когда выплывали из кошмаров. В отверстии на конце шахты, выходившей на поверхность горы, уже появилась ночь.

Они полезли вверх и наружу, видя патрули внизу и слыша их наверху. Подождав, пока не стихнет наверху, они полезли через валы и вверх по следующей стене и так до следующего уровня улицы. Когда они не могли передвигаться снаружи, они ползли по вентиляционной шахте.

Нижние районы города ярко освещались факелами.

Солдаты и полиция основательно прощупывали нижние уровни. Потом, когда они поднялись выше, кольцо солдат стало плотнее из-за уменьшения площади.

Повсюду были поисковые партии, осуществляющие проверку на месте.

— Если тебя полагалось взять живым, то почему они стреляли в нас? — спросила Анана. — Они не могли достаточно хорошо видеть нас, чтобы различить цели.

— Они были возбуждены, — ответил Кикаха.

Он устал, проголодался, мучился жаждой и испытывал бешеную ненависть к убийцам Калатол. Печаль придет позже, чувство вины — никогда. Он никогда не страдал от такого чувства, если не имел реальные причины. У Кикахи имелись некоторые невротические недостатки и невротические достоинства — будучи человеком, их никак не избежать — но неуместного ощущения вины среди них не числилось. Он ни в коем случае не был виновен в ее смерти. Она впуталась в это дело по своей собственной воле, зная, что может умереть.

От ее смерти можно было даже получить немного радости: на месте Калатол мог оказаться Кикаха.

Кикаха отправился по секции шахт за едой и питьем. Анана не хотела оставаться, поскольку боялась, что он, возможно, не сумеет опять найти ее. Она дошла с ним до трубы, ведущей в потолок дома, где одна семья громко храпела и громко воняла вином и пивом. Он вернулся с веревкой, хлебом и сыром, фруктами и мясом и двумя бутылками воды.

Они снова ждали, пока ночь не выплыла из-за монолита и не вцепилась мертвой хваткой в город. Тогда они снова направились вверх, когда можно — снаружи, когда нельзя — внутри. Анана спросила его, почему они поднимаются и он ответил, что поневоле, так как город в любом месте кишмя кишел врагами.

6

В полночь они выбрались из вентиляционной шахты в другой дом и прошли мимо спящих. Этот дом стоял на улице, находящейся ниже императорского дворца.

Дальше не будет никаких соединений внутренних шахт. Поскольку все лестницы и спуски охранялись, они могли добраться до своей цели, только поднявшись на некоторое расстояние снаружи. Это будет нелегко. На протяжении сорока футов поверхность горы преднамеренно оставлена гладкой.

Затем, когда они крались в тени у подножья стены, они наткнулись на обутые в сапоги ноги, торчавшие из темной ниши.

Ноги принадлежали мертвому часовому, рядом с ним лежал еще один мертвец. Один был заколот в горло, а другой удавлен проволокой.

— Здесь побывал Нимстоул! — прошептала Анана. — Его, не зря, знаешь, прозвали Петельником.

В трехстах ярдах впереди по улице вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстоула за то, что тот оставил тут тела. На самом-то деле для патрулей не составляло большой разницы, убиты ли часовые или отсутствуют на своих постах. Тревогу поднимут в любом случае.

Небольшие ворота в стене оказались незапертыми. Запереть их можно было только снаружи. Кикаха и Анана, забрав оружие часовых, прошли в ворота и взбежали по крутой лестнице меж высоченных гладких стен. К тому времени, когда они добрались до верха, они сильно запыхались и жадно глотали воздух открытыми ртами.

Снизу послышались крики. В крошечных воротах появились факелы, и солдаты стали взбираться по лестнице. Забили барабаны, затрубили трубы.

Кикаха и Анана побежали, но не ко дворцу справа от них, а к крутому лестничному маршу слева. На вершине лестницы поблескивали серебряные крыши и железные решетки, откуда до них донесся запах животных, соломы, старого мяса и свежего навоза.

— Царский зоопарк, — сказал Кикаха. — Я бывал здесь.

На противоположном конце длинной дорожки, вымощенной каменной плитой, что-то блеснуло, словно нить в шлейфе ночи.

Оно пронеслось в лунном свете и оказалось в тени, а затем растаяло в огромных дверях колоссального белого здания.

— Нимстоул! — воскликнула Анана.

Она бросилась было за ним, но Кикаха грубо оттащил ее назад. С искаженным лицом, белым, словно отлитым из лунного серебра, и широко раскрытыми, как у разъяренной совы, глазами, она резко вырвалась из его рук.

— Ты смеешь прикасаться ко мне, лаблаббий?

— В любое время, — отрезал он. — Перво-наперво, не называй меня больше лаблаббием. Я тебя не просто ударю, я убью тебя. Я не обязан сносить это высокомерие, это презрение. Оно целиком основано на пустом, ядовитом и болезненном эгоцентризме. Назови меня так еще раз, и я убью тебя. Ты меня, знаешь ли, ни в чем не превосходишь. Именно ты и зависишь от меня.

— Я завишу от тебя?

— Разумеется, — подтвердил Кикаха. — У тебя есть план бегства, такой, который может сработать, даже если он дикий?

От усилия взять себя в руки, Анана содрогнулась. Затем она заставила себя улыбнуться. Если бы Кикаха не знал о скрытой ярости, то счел бы эту улыбку самой прекрасной, очаровательной, и соблазнительной из всех виденных им в двух вселенных.

— Нет, у меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.

— Ты, во всяком случае, реалистка, — заметил он. — Большинство Господов, как я слышал, настолько высокомерны, что скорее умрут, чем признаются в какой угодно зависимости или слабости.

Эта же гибкость, однако, делала ее и более опасной. Он не должен забывать, что Анана — сестра Вольфа.

Вольф говорил ему, что его сестры Вала и Анана являлись, вероятно, самыми опасными из всех женщин. Даже делая скидку на вполне простительную семейную гордость и определенное преувеличение, они, вероятно, были крайне опасными особами.

— Оставайся здесь! — скомандовал Кикаха.

Он бесшумно и быстро бросился вслед на Нимстоулом. Он не мог понять, как двое Господов сумели пройти прямо сюда.

Как они узнали о малых тайных вратах в храме? Способ мог быть только один: во время своего краткого пребывания во дворце Вольфа они видели карту с их местонахождением. Анана не была с ними когда это случилось или, если и была, то по какой-то своей личной причине хранила молчание.

Но если про них могли узнать двое Господов, то почему Черные Колокольники не нашли их тоже, ведь времени у них было больше? Через минуту он нашел ответ. Колокольники знали о вратах и поставили перед ними двух часовых. Но этих двоих убили, одного закололи, а другого удавили.

Дверь на углу здания была открыта настежь и оттуда лился свет. Кикаха осторожно проскользнул через узкое отверстие в небольшое помещение. В камень пола были вделаны четыре серебряных полумесяца, а четыре, висевшие на настенных колышках, исчезли. Двое Господов использовали врата для побега и прихватили с собой остальные полумесяцы, чтобы никто больше не воспользовался ими.

Разъяренный Кикаха вернулся к Анане и сообщил ей эту новость.

— Этот путь отпадает, но мы еще не повержены, — закончил он.

Кикаха тронулся дальше по изогнутой дорожке из диоритовых камней, инкрустированных по краям небольшими алмазами. Он остановился перед огромной клеткой. В ней стояли бок о бок две птицы и прожигали Кикаху взглядами. Ростом они достигали двух с половиной метров. Головы их были бледно-красными, клювы — бледно-желтыми, крылья и тела зелеными, как полуденное небо, ноги — желтыми, а глаза — алыми щитами с черными шишками.

Одна птица заговорила голосом гигантского попугая:

— Кикаха, подлый Обманщик, что ты здесь делаешь?

В этой огромной голове находился мозг женщины, похищенной Джадавином три тысячи двести лет назад с берегов Эгейского моря. Мозг этот был трансплантирован, для развлечения Джадавина, в созданное в ею биолаборатории тело орлицы. Эта орлица оставалась одной из немногих, имевших человеческий мозг. Громадные зеленые орлицы, сплошь самки, воспроизводились путем партеногенеза. В живых оставалось еще около сорока из первоначальных пяти тысяч.

Другие из миллионов ныне живущих являлись их потомками.

Кикаха ответил на микенском греческом:

— Девиванира! А что ты делаешь в этой клетке? Я думал, ты пташка Подарги, а не императора.

Девиванира завизжала и вцепилась клювом в прутья решетки. Стоявший слишком близко Кикаха отпрыгнул, но рассмеялся:

— Вот так, правильно, глупая птица! Привлеки их. чтобы они примчались сюда и могли помешать нам сбежать!

— Сбежать? — вскрикнула другая орлица.

— Да, — быстро ответил Кикаха, — сбежать. Согласитесь помочь нам выбраться из Таланака, и мы выпустим вас из клетки. Но говорите «да» или «нет» сейчас! У нас мало времени!

— Подарга приказала нам убить тебя и Джадавина—Вольфа! — заупрямилась орлица.

— Вы можете попробовать совершить это позже, — предложил он. — Но если вы не дадите мне слово помочь нам, то умрете в клетке. Вы хотите снова взлететь, снова увидеть своих подруг?

На лестнице, ведущей ко дворцу и зоопарку, появились факелы и Кикаха повторил:

— Да? Нет?

— Да! — бросила Девиванира. — Клянусь грудями Подарги, да!

Анана вышла из тени помочь ему. До сих пор орлицы не видели отчетливо ее лица.

Они подпрыгнули, захлопали крыльями и каркнули:

— Подарга!

Кикаха не сообщил им, что она приходилась сестрой Вольфу, а лишь сказал:

— У лица Подарги имелся образец.

Он побежал к складу, радуясь, что осмотрел его во время своей экскурсии с императором, и вернулся с несколькими мотками веревки. Затем он спрыгнул в сделанную в камне яму и всем телом навалился на железный рычаг. Дверь заскрипела и распахнулась.

Анана стояла на карауле с луком и стрелой наготове. Девиванира, сгорбившись, прошла через дверь и стояла смирно, пока Кикаха привязал каждый конец веревки к ноге. Антиопа, — другая орлица, покинула клетку и дала привязать веревку к ногам.

Кикаха растолковал им, что они, как он надеялся, могли сделать. Когда солдаты вбежали в сад, две огромные птицы прыгнули к краю окружавшего зоопарк низкого вала. Это не являлось их нормальным способом передвижения, когда они находились на земле, и обычно они предпочитали широкий шаг. Теперь же, только расправляя крылья чтобы облегчить движение, они могли избежать риска покалечить ноги.

Кикаха очутился между ног Девиваниры с веревкой под ягодицами, ухватился за обе ноги над огромными когтями и крикнул:

— Готово, Анана? Отлично! Девиванира! Взлет!

Обе орлицы, даже обремененные тяжестью людей, подскочили в воздух на несколько футов и тяжело забили крыльями. Кикаха почувствовал, как врезалась в его тело веревка. Его рвануло вперед и вверх, вал вылетел из-под него. Серебристо-зеленые, отражавшие пламя факелов угловатые стены и улицы города оказались под ними, но стремительно надвигались.

Немного ниже, по меньшей мере, в трех тысячах футов отсюда, у подножья горы, текла черная, с отблеском серебра река.

Затем гора заскользила в опасной близости. Орлицы могли нести относительно большой груз, так как их мускулы были намного сильнее, чем у земных орлов, но они не могли достаточно быстро махать крыльями, чтобы поднять взрослого человека.

Самое большое, что они могли сделать, — это замедлить скорость снижения.

Вот так они и снижались, параллельно стенам, лихорадочно хлопая крыльями, когда мучительно медленно подлетали к выпиравшей улице, или, это так казалось Кикахе, двигаясь вперед, проносились над улицей и, казалось, вновь обрушивались вниз, слишком близко к белой, или коричневой, или красной, или серой нефритовой поверхности, а затем яростно били крыльями и снова летели вперед.

Людям приходилось подтягивать ноги чтобы не задеть за стены во время большей части полета со свистом, гулом.

Дважды их царапало, скребло и стукало о ветки деревьев, когда они пролетали сквозь вершины крон.

Один раз орлицам пришлось резко снизиться, чтобы не врезаться в высокую деревянную раму, построенную непонятно зачем на крыше. Затем орлицы потеряли некоторое расстояние до поверхности горы, а двух пассажиров стукнуло с потерей кожи и некоторой толики крови о коричнево-черный нефрит, бывший по счастью гладким. Орнаментальные выступы сломали бы им кости или нанесли глубокие порезы.

Затем самый нижний уровень, — улица Отвергнутых Жертв, названная так по какой-то так и не выясненной Кикахой причине, остались позади. Они пролетели чуть ли не в дюйме над нефритовой оградой наружного края улицы. Кикаха был настолько уверен, что налетит на нее и будет разорван в клочья, что и в самом деле ощутил боль.

Они падали к реке под крутым углом.

В этом месте река была шириной в милю. На противоположном берегу находились доки и корабли, а чуть дальше от них — другие корабли на якоре. Большинство из них было длинными двухпалубными галерами с высокими кормовыми палубами и одной-двумя мачтами с прямым парусным оснащением.

Кикаха в два счета увидел все это, а затем, когда орлицы снизились к пятнистой серо-черной поверхности, сделал то, — о чем заранее договорился с Ананой.

Он был уверен, что орлицы попытаются убить их, как только окажутся вне опасности быть пойманными внутри города, он велел Анане при первом же удобном случае выпустить ноги орлицы и прыгать в воду.

До реки оставалось еще футов пятьдесят, когда Девиванира сделала первую попытку достать его клювом. К счастью для Кикахи, она не смогла достаточно нагнуться, чтобы схватить его.

Огромный желтый клюв рассек воздух в восьми дюймах над его головой.

— Отпускай! — завизжала тогда орлица. — Ты утянешь меня в воду! Я утону!

У Кикахи возникло искушение именно так и поступить. Однако, он боялся, что ей придет в голову очевидное. Если бы она смогла в достаточной мере сохранять высоту, в то время как Антиопа снижалась бы, ее голова могла бы оказаться на одном уровне с Кикахой. Тогда Антиопа смогла бы применить против него свой клюв, а потом две птицы могли бы поменяться местами и добраться до Ананы.

Он бросился спиной назад, перекувырнулся, дважды выпрямился и без всплеска вошел в воду вниз головой. Он вынырнул как раз вовремя, чтобы увидеть конец прыжка Ананы. Они находились в 250 ярдах от ближайшей из пяти стоявших на якоре галер. В полутора милях ниже по реке к ним двигался свет факелов, а под ним поблескивали шлемы солдат; поднимались и падали весла.

Теперь орлицы перелетали реку, поднимаясь ввысь, — черные на фоне лунного света.

Кикаха окликнул Анану и они поплыли к ближайшему судну. Одежда и ножи тянули его ко дну, поэтому он скинул одежду и бросил в глубину большой нож.

Анана сделала то же самое. Кикахе не нравилось терять ни одежду, ни нож, но испытание последних сорока восьми часов и нехватка пищи высосали из него всю энергию.

Наконец они добрались до галеры и вцепились в якорную цепь втягивая воздух и не в состоянии сдержать громкие всхлипывания. Однако, никто не появлялся на палубе корабля установить причину шума. Если там и был сторож, то он спал.

Дозорная лодка быстро продвигалась по направлению к ним. Кикаха, однако, не думал, что его и Анану увидели. Он сказал ей, что они должны сделать. Набрав в легкие побольше воздуха, Кикаха нырнул под корпус корабля. Он перевернулся, когда счел, что прошел полпути и поплыл вдоль продольной оси к корме. Каждые несколько гребков он щупал дно судна. Наконец, он всплыл под нависавшей кормой, так и не достигнув успеха. Анана, исследовавшая дно передней половины, встретилась с ним у якорной цепи. Она тоже доложила о неудаче.

Кикаха проговорил, тяжело дыша:

— Существуют неплохие шансы, что ни на одном из пяти судов не существует потайных камер для контрабандистов. Фактически мы можем проверить это, и ничего не найти. В то же время приближается патруль.

— Наверное, нам следует попробовать путь по суше, — высказала свое мнение Анана.

— Только если не сумеем найти скрытых камер, — ответил он. — На суше у нас мало шансов.

Он поплыл вокруг галеры к следующей и там повторил свой поиск вдоль киля. Второе судно, также как и третье, оказались имевшими сплошное дно. К тому времени, хотя Кикаха и не видел этого, но знал, что патрульная лодка подплыла еще ближе.

Вдруг с другой стороны лодки что-то, казалось, грохнуло, словно слоновое ружье. Затем грохнуло второй раз, и сразу же послышались пронзительные крики орлиц и людей.

Хотя Кикаха и не мог ничего видеть, он догадался, что случилось: зеленые орлицы вернулись, чтобы убить его, но сначала — решили отомстить за свое пленение ближайшим людям. Поэтому они внезапно рухнули с ночного неба на солдат в лодке. Гром вызвали их крылья, внезапно расправленные для торможения. Теперь они, должно быть, находились в лодке и рвали солдат клювами и когтями.

Послышался всплеск и новые вопли, а затем наступила тишина.

Звуки триумфа, словно затрубил слон, затем хлопанье гигантских крыльев. Кикаха с Ананой нырнули под четвертое судно и таким образом укрылись от орлиц и продолжили поиски.

Кикаха, вынырнув под кормой, слышал шум крыльев, но не видел птиц. Он ждал в тени кормы, пока не увидел их, поднимавшихся ввысь и летевших от соседней галеры. Они могли бросить охотиться на него или же могли намереваться снова рухнуть с небес. Ананы в поле зрения не было.

Она так долго не показывалась, что Кикаха понял: она либо нашла то, что они искали, либо утонула, либо скрылась сама по себе.

Он проплыл под носом галеры, и вскоре его рука прошла над краем вырезанного в киле колодца. Он стал всплывать, открыл глаза и увидел наверху отблеск серого света. Затем он вынырнул на поверхность и оказался в квадратной камере, освещенной небольшой лампой. Он сморгнул воду и увидел стоявшую на четвереньках Анану с ножом в руке, и глядевшую на него с полки.

Полка находилась в двух футах над водой и тянулась по периметру всей камеры.

Рядом с рукой, в которой она держала нож, виднелись черные волосы мужчины.

Это был тишкетмоак, и он крепко спал.

Анана улыбнулась и пояснила:

— Он спал, когда я появилась из воды. Неплохое обстоятельство, между прочим, потому что он мог проткнуть меня, прежде чем я бы поняла, что произошло. Поэтому я треснула его по шее, чтобы гарантировать его дальнейший сон.

Полка достигала четырех футов в длину и столько же в ширину и была голой, если не считать нескольких шкур, одеял и бочонка с нарисованными на нем пиктограммами, означавшими джин, да несколько деревянных контейнеров с металлическими обручами, содержащих, как надеялся Кикаха — еду. Голое состояние полок указывало, что контрабандные товары уже удалили, так что никакого наплыва явившихся за добром пловцов не будет.

Из лампы поднимался дым ко множеству мелких дырочек в потолке и в верхней части стены. Кикаха, приложившись щекой рядом с некоторыми из них, ощутил легкое движение воздуха. Он был уверен, что никто из находившихся непосредственно над ними на палубе не смог бы заметить света, но ему необходимо удостовериться.

— Существует неизвестное количество судов, снаряженных такими камерами, — сказал он Анане. — Иногда капитаны знают о них, иногда — нет.

Он показал на тишкетмоака.

— Мы допросим его позже.

Он связал ему лодыжки, а потом, перевернув, скрутил руки за спиной. Затем, хотя ему хотелось лечь и уснуть, он опять нырнул в воду. Вынырнул он неподалеку от якорной цепи, по которой и влез на корабль. Рыская по галере, он не обнаружил никаких сторожей и получил хорошее представление о конструкции судна.

Более того, он нашел несколько ломтей сушеного мяса и сухарей, завернутых в водонепроницаемые кишки. Орлиц в поле зрения не было, а патрульную лодку унесло так далеко, что он не мог разглядеть в ней никаких тел — если они там и остались.

Когда он вернулся в потайную камеру, то обнаружил, что туземец проснулся.

Кикаха допросил его и тот рассказал, что прячется тут от полиции — по какому обвинению, он не уточнил. О вторжении он не знал, а в рассказ Кикахи явно не поверил.

Кикаха обратился к Анане.

— Нас должно было увидеть много народу, так что с поисками в городе покончат и будут искать в старом городе, на фермах, в сельской местности, а также обыщут все суда. Затем, когда они не найдут нас, то могут позволить возобновить нормальную жизнь. И это судно может уйти туда, куда направлялось.

Кикаха спросил у Петорока (так звали туземца) где он может добыть достаточно еды, чтобы им троим хватило на месяц.

Глаза Ананы расширились и она недоверчиво переспросила:

— Жить месяц в этой влажной вонючей дыре?

— Если ты вообще хочешь жить, — ответил Кикаха. — Я искренне надеюсь, что мы здесь так долго не пробудем, но я бы хотел иметь резервы на случай чрезвычайных обстоятельств.

— Я сойду с ума, — возразила она.

— Сколько тебе лет? — осведомился он. — По меньшей мере около десяти тысяч, верно? И за это время ты не научилась надлежащей психологической настройке для преодоления подобных ситуаций?

— Я никогда не предполагала, что окажусь в такой ситуации, — зарыдала Анана.

Кикаха улыбнулся.

— Это что-то новенькое после десяти тысячелетий, да? Тебе бы следовало радоваться избавлению от скуки.

Неожиданно она рассмеялась.

— Я устала и сделалась раздражительной. Но ты прав. Лучше умирать от страха, чем от скуки. А то, что случилось…

Она развела руками, показывая, что у нее нет слов.

Получив от Петорока сведения, Кикаха снова отправился на палубу. Он спустил на воду лодку, подгреб к берегу и совершил взлом пакгауза. Наполнив лодку продовольствием, он погреб обратно к судну. Здесь он привязал лодку к якорю, а затем нырнул, чтобы привести Анану. Множество ныряний и плаваний, тормозившихся перетаскиванием продуктов в сетях, еще больше утомили их. И к концу своих трудов они так устали, что едва смогли подтянуться на полку в камере. Кикаха отпустил лодку вниз по течению, а затем нырнул в последний раз. Он трясся от холода и истощения сил, ему отчаянно хотелось спать, но он не смел оставить туземца без охраны. Анана предложила разрешить эту проблему, убив Петорока. Пленник слышал, но не понял, поскольку они говорили на языке Господов. Однако он увидел, как она провела пальцем по горлу, и сообразил, что они обсуждают. Он побледнел.

— Я не стану этого делать без надобности, — отверг предположение Ананы Кикаха. — Кроме того, если он даже умрет, нам все равно придется сторожить. Что, если явятся другие контрабандисты? Нельзя, чтобы нас застали спящими. Калатол и ее компания оказались способными устоять перед наградой, хотя я не уверен, что они могли бы и дальше держаться, но другие могут оказаться не такими благородными.

Он взял стражу на себя и удерживался от сна, только черпая воду и плеская ее в лицо, разговаривая с Петороком и расхаживая взад и вперед по полке. Когда он счел, что прошло два часа, он разбудил Анану с помощью похлопывания по щекам и воды. Взяв с нее обещание, что она не поддастся сну, он закрыл глаза. Это произошло еще дважды, а потом его разбудили в третий раз. Но теперь он должен был вставать в караул.

Анана закрыла ему рот ладонью и прошептала на ухо:

— Тихо! Ты храпел! На борту люди.

Долгое время он лежал, прислушиваясь к топоту ног, крикам и разговорам, грохоту, с которым передвигали туда-сюда груз и простукивали переборки и палубы чтобы обнаружить скрытые отсеки.

После тысячи двухсот секунд, каждую из которых Кикаха мысленно отсчитывал, поисковая партия двинулась дальше. Он и Анана снова попытались поочередно наверстать потерянный сон.

7

Когда они почувствовали себя достаточно отдохнувшими, чтобы бодрствовать одновременно, он спросил у нее, как она попала в эту ситуацию.

— Черные Колокольники, — ответила она.

Анана подняла правую руку. Средний палец украшало кольцо из совершенно черного металла с большим темно-зеленым камнем.

— Я отдала контрабандистам все свои драгоценности, кроме этого кольца, — сказала она. — С ним я отказалась расстаться, заявив, что сперва им придется убить меня. Каждую минуту я думала, что они все-таки убью меня ради него. Давай вспомним, как это началось.

Первоначально Черные Колокольники были искусственной Формой жизни, созданной учеными Господов около десяти тысяч лет назад. Ученые создали Колокольников в ходе поисков истинного бессмертия. Теперь слушай дальше. Колокольник имеет форму колокола черного цвета из материала, не поддающегося разрушению. Даже если присоединить его к водородной бомбе, Колокольник переживет ядерный синтез. Равно Колокольника можно запустить в сердце звезды, и он выйдет без единой царапины хоть через миллиард лет. Итак, сперва ученые сконструировали Колокольника таким образом, чтобы тот был чисто автоматическим. Он не обладал собственным разумом, он был всего лишь прибором. Помещенный на голову человека, он засекал электрический потенциал человеческой кожи и автоматически выпускал две очень тонкие, но жесткие иглы. Они проникали через череп в мозг. Через иглы Колокольник мог разрядить содержимое человеческого мозга, то есть мог размотать цепочки гигантских белковых молекул, составляющих память, а также мог диссоциировать сложные невральные узоры подсознания и сознания.

— Какой в этом был смысл? — не понял Кикаха. — Зачем бы Господу захотелось выскребать, то есть разряжать себе мозг? И разве он не стал бы тогда пустым?

— Да, но ты не понимаешь. Разряженный и размотанный мозг принадлежал человеческому подданному Господов, рабу.

Шокировать Кикаху было нелегко, но теперь он был поражен и почувствовал дурноту.

— Что? Но…

— Это было необходимо, — серьезно произнесла Анана. — Раб все равно бы умер, так какая разница? Но Господь мог бы жить, даже если бы его тело смертельно ранили.

Она не объяснила, что научные средства Господов давали им возможность жить тысячи, наверное, даже, миллионы лет, если не произойдет никаких несчастных случаев: убийство или самоубийство. Кикаха, конечно, это знал. Нестарение в меньшей степени, чем у Господов, было распространенным у человеческих существ вселенной, что создал Вольф. Воды этого мира содержали в себе обеспечиваемые Вольфом вещества, не дававшие человеческим существам стареть приблизительно тысячу лет.

Они так же сокращали плодовитость, поэтому тут не существовало никакого роста уровня рождаемости.

Колокольники должны были обеспечить средство, благодаря которому можно было перевести мысленное содержимое в мозг носителя. Таким образом, Господь мог продолжать жить в новом теле, покуда старое умирало от ран. Колокольника сконструировали так, чтобы мысленное содержимое Господа могло храниться в самом деле очень длительное время, если того потребуют чрезвычайные обстоятельства. Колокольник имел и энергоблок для функционирования хранимого ума, если возникнет такое желание. Более того, Колокольник автоматически черпал нервную энергию носителя для подзарядки энергоблока. Разматывание и дематрицирование являлось на самом деле методом сканирования мозга Колокольником, а потом записи его в структуру колокола. Фактически дубликацией мозга. Результатом дубликации являлось опустошение первоначального мозга, т. е. он становился чистым.

— Я повторяюсь, — сказала она, — но только для гарантии, что бы ты меня понял.

— Я поспеваю за твоей мыслью, — сказал он, — Но это опустошение, дематрицирование, сканирование и дубликация не кажутся мне истинным бессмертием. Это все равно, что перелить мысленное содержимое из одной головы в другую. Это не настоящая пересадка мозга. Все на самом деле сводится к записи церебральных комплексов, лобных долей мозга и, как я полагаю, затылочной части мозга тоже, чтобы охватить весь разум — или у Колокольников нет подсознания. В ходе уничтожения оригинала, а потом прокручивания записей-дисков, если угодно, для построения идентичного мозга в другом контейнере. Однако мозг второй стороны — не мозг первой. В действительности первая сторона мертва. И хотя вторая сторона думает, что она — первая, потому что у нее мозговой комплекс первой стороны, она — всего лишь дубликат.

— Устами младенца глаголет истина, — усмехнулась Анана. — Это было бы верно, если бы не существовало такой штуки, как дух или душа, как называете ее вы, люди. Но у Господов имелись неоспоримые доказательства, что внепространственное, вневременное существование возникающие одновременно с каждым разумным существом, имеется в действительности. Оно есть даже у вас, людей, и он дублирует психическое содержание тела или сомы, они отражают психосому, или, наверное, наоборот. Так или иначе, душа — это вторая половина «настоящей личности». Когда в Колокольнике строится дубликат сомы-мозга, душа или дух переходит в Колокольника, а когда Колокольник вновь переправляет мысленное содержимое в нового носителя, то и дух переходит в этот же носитель.

— У вас есть доказательства существования этой души? — поинтересовался Кикаха. — Фотографии, чувственные указания и так далее?

— Я таких никогда не видела, — ответила она, — и, равным образом, не знала никого, видевшего эти доказательства. Но нас заверяли, что одно время доказательства существовали.

— Прекрасно, — заметил он с сарказмом, который она, может быть, уловила, а может, и нет. — Так что дальше?

— Эксперимент, как я считаю, занял свыше 50 лет, прежде чем Колокольники стали стопроцентно безопасными и идеально действенными. Большинство исследований проводилось на рабах-людях, которые часто умирали или становились идиотами.

— Во имя науки!

— Во имя Господов, — отрезала она. — Во имя бессмертия Господов. Но подопытные люди, а позже и подвергшие опыту Господы сообщали о почти невыносимом чувстве отрыва от действительности, муках разлуки, испытываемых, покуда их разум обитал в Колокольниках. Видишь ли, у мозга имеется некоторое восприятие окружающего мира, если выдвинуты иглы-антенны. Но восприятие это очень ограничено. Чтобы преодолеть изоляцию и страх, способности восприятия антенн улучшили. Через антенны сделались доступными звуки, запахи и ограниченное зрительное чувство.

— Эти Черные Колокольники — бывшие Господы? — спросил напрямик Кикаха.

— Нет. Ученые случайно открыли, что используемый Колокол обладает потенциальными возможностями развития в существо. То есть, неиспользуемый колокол был младенцем-Колокольником. Если с ним беседовать, играть, научить говорить, узнавать, развивать свою эмбриональность — то он становился не вещью или механическим устройством; а личностью, довольно чуждой и странной, но все-таки личностью.

— Иными словами, — сказал он, — конструкция для обитания человеческого сознания могла сама по себе стать сознанием?

— Да. Ученые были заворожены. Они организовали отдельный проект по выращиванию Колокольников. Они обнаружили, что Колокольник мог стать столь же сложным и столь же умным, как и взрослый Господь. В то же время первоначальный проект забросили, хотя недоразвитые Колокольники использовались как тара для хранения памяти Господов.

— Думается, я знаю, что случилось, — произнес Кикаха.

— Никто не знает, что там на самом деле случилось, — продолжила она. — В проекте участвовали десять тысяч вполне взрослых Колокольников и множество младенцев. Каким-то образом Колокольник сумел вонзить свои иглы-антенны в череп Господа. Он размотал и демонтировал мозг Господа, а потом перевел себя в мозг носителя. Впоследствии захватили одного за другим и других, занимавшихся этим проектом Господов.

Кикаха угадал правильно. Господы сами создали своих чудовищ Франкенштейна.

— В то время мои предки создавали свои личные, сделанные на заказ вселенные, — рассказывала она дальше. — Они и впрямь были Господами — богами, если таковые когда-либо существовали. Родная вселенная, конечно, продолжала оставаться основой для подавляющей массы населения. Многие из Колокольников в телах носителей сумели выбраться из родной вселенной в личные вселенные. К тому времени, когда открылась истина, было невозможно узнать, кто захвачен, а кто нет. Почти десять тысяч Господов были, так сказать, «колоколизированы». Война Черных Колокольников продолжалась двести лет. Я родилась именно в это время. К этому сроку большинство ученых и техников Господов погибли. Половина населения тоже умерла. Родную вселенную опустошили. Это было концом науки и прогресса и началом солипсизма Господов. Уцелевшие имели в своем распоряжении много энергии, устройств и машин, но понимание принципов, служивших основой этой энергии и этих машин, было утрачено. Со всеми Колокольниками, кроме пятидесяти, было покончено. Девять тысяч девятьсот пятьдесят Колокольников поместили в специально созданную для них вселенную. Эта вселенная — с тройными стенками, чтобы никто не мог забраться туда, и ни выбраться оттуда.

— А недостающие пятьдесят?

— Их так и не нашли. С того времени Господы жили в атмосфере постоянной подозрительности, на грани паники. И все же не было никаких доказательств, что каких-то Господов колонизировали. Со временем паника утихла, но про пятьдесят оставшихся не забыли.

Она подняла правую руку.

— Видишь, это кольцо? Оно может засечь Колокольника, когда тот окажется, на расстоянии двадцати футов. Оно, конечно, не может засечь Колокольника, обитающего в теле носителя, но Колокольники не любят находиться слишком далеко от колоколов. Если что-нибудь случится с телом носителя, Колокольник захочет иметь возможность переправить свой разум обратно в колокол прежде, чем умрет тело. Кольцо, засекая колокол, включает имплантированную в мозг Господов сигнализацию. Эта сигнализация стимулирует определенные районы нервной системы так, что Господь слышит звон колокола. Теперь, насколько я знаю, звон колокола тревоги не раздавался около десяти тысяч лет. Но он раздался для нас троих меньше двух недель назад, и мы поняли, что древний ужас вырвался на волю.

— Те пятьдесят теперь нашлись? — поинтересовался он.

— Не все пятьдесят. По крайней мере, я видела лишь нескольких, — ответила она. — По-моему, случилось вот что: все пятьдесят Колокольников были спрятаны в какой-то вселенной. Они пролежали около десяти тысячелетий в состоянии анабиоза. Потом какой-то человек, какой-то лаб…

Она запнулась, увидев выражение его лица, а затем продолжила:

— Какой-то человек наткнулся на тайник. Ему стало любопытно и он надел один из колоколов на голову. Колокольник автоматически выпустил антенны. Одновременно Колокольник пробудился от десятитысячелетнего сна. Он анестезировал человека через кожу, чтобы тот не мог бороться, вонзил иглы в череп и мозг, разрядил невральную конфигурацию и память человека и перевел себя в его мозг, а затем эти пятьдесят начали свою быструю и бесшумную компанию. Нельзя сказать, сколько вселенных они захватили, скольких Господов — пленили или вселились в них, но им не повезло с тремя: Нимстоулом, Джудуброй и Ананой. Она и Нимстоул сумели уведомить о ситуации Джудубру, и тот разрешил им укрыться в своей вселенной. Только Черные Колокольники могли заставить Господа забыть о своей вечной войне со всеми другими Господами. Джудубра как раз восстанавливал свою оборону, когда ворвался враг. Все трое Господов были вынуждены бежать через врата во дворец Вольфа в этой вселенной. Они выбрали его мир, так как прослышали, что он теперь стал слабым и мягкотелым, он не станет пытаться убивать их если они будут дружелюбны. Но дворец оказался пустым, если не считать талосов, полу металлических, полубелковых машин, бывших слугами и стражами Вольфа и Хрисенды.

— Вольф исчез? — переспросил Кикаха. — И Хрисенда тоже, но куда?

— Я не знаю, — ответила Анана. — У нас было мало времени для расследований. Мы вынуждены были бежать через врата из центра управления, не зная, куда попадем. Мы вышли в храме Оллимамла, из которого бежали в город Таланак. Нам посчастливилось наткнуться на Калатол и ее шайку. Не прошло и четырех дней, как в Таланак вторглись дракландцы. Я не знаю, как Черные Колокольники захватили фон Турбата и других.

— Они прошли через врата в Дракландию, — ответил Кикаха, — и захватили двух королей, без ведома поданных, конечно. Они, вероятно, не знали, что в Таланаке, но, должно быть, узнали обо мне, как я полагаю, из фильмов и записей во дворце. Они явились сюда за вами — Господами, но прослышали, что здесь и я, явились также и за мной.

— Зачем ты им нужен?

— Затем, что к многое знаю о тайных вратах и ловушках во дворце. В первую очередь, хотя бы, они не смогут проникнуть в арсенал, если не узнают схему разгадывания кода. Вот почему они хотят взять меня живым; ради имеющихся у меня сведений.

— Во дворце есть какой-нибудь летательный аппарат? — спросила она.

— У Вольфа таких никогда не было.

— Я думаю, Колокольники доставят несколько штук из моего мира, но им придется разобрать их, чтобы пропустить через узкие врата во дворце, а потом снова — собрать их. Но когда люди увидят аэролет, Колокольникам придется дать некоторые объяснения.

— Они могут заявить народу, что это волшебные суда, — возразил Кикаха.

Кикаха пожелал, чтобы у него оказался рог Шамборимена или как его иногда называли, Ильмарволкина. Когда в резонансной точке любой вселенной на нем играли нужную последовательность нот, эта точка становилась вратами между двумя вселенными.

Рог можно было также использовать для прохождения через врата между разными точками на этой планете. Все это дело с соответствующими полумесяцами врат можно обойти. Но Анана не видела рога. Вероятно, Вольф взял его с собой, куда бы они там не отправились.

Последовавшие дни и ночи не отличались комфортом. Они расхаживали для гимнастики взад-вперед и позволяли также и Петороку поразмять мускулы, покуда Кикаха держал завязанную на его шее веревку.

Они спали беспокойно. Хотя они и согласились поменьше жечь лампу, так как хотели поберечь масло, большую часть времени они держали ее зажженной.

На третий день на борт поднялось много народу.

Вытащили якорь, и судно явно направилось к причалу. Сквозь деревянные переборки и палубы донеслись звуки погрузки. Она продолжалась юрок восемь часов без передышки. Затем судно покинуло причал, и гребцы взялись за работу. Колотушка, задававшего ритм барабанщика, скрип уключин, плеск и свист весел продолжались долгое время.

8

Путешествие заняло около шести дней, а затем судно остановилось, бросило якорь, и по стенам камеры забарабанили звуки разгрузки. Кикаха был уверен, что они плыли на запад, к краю Великих Прерий.

Когда все, казалось, стихло, он выплыл. Вынырнув на стороне, обращенной к суше, он увидел причалы, другие галеры, костер перед большим бревенчатым зданием и невысокий, густо заросший лесом холм на востоке.,

Это был конечный пограничный городок для речных судов. Товары здесь перегружались в большие фургоны, которые затем караванами отправятся к Большой Торговой Тропе.

Кикаха не собирался отпускать Петорока, но спросил его, желает ли он остаться с ними или предпочел бы рискнуть присоединиться к тишкетмоакам.

Петорок ответил, что его разыскивают за убийство полицейского, и он рискнет отправиться с ними.

Они прокрались на ферму неподалеку от городка и похитили одежду, трех лошадей и оружие. Чтобы сделать это, понадобилось вырубить фермера, его жену и двух сыновей, пока те спали. Затем они проехали мимо обнесенного частоколом городка и форта.

За час до рассвета они выехали к краю Великих Прерий и решили некоторое время следовать по Торговой Тропе. Целью Кикахи была деревня Хровака в горах за тысячу миль отсюда. Там они могут составить план компании, связанной с применением некоторых тайных врат на этом уровне.

Во время их заточения в потайной камере на галере Кикаха пытался поддерживать боевой дух Ананы, постоянно шутя и смеясь, хотя и тихо, чтобы их не услышали, но теперь он, казалось, взорвался, так много он болтал и смеялся. Анана сделала замечание по этому поводу, сказав, что он теперь был самым счастливым человеком, какого она когда-либо видела — так он сиял от радости.

— Почему бы и нет? — ответил он.

Он махнул рукой, показывая на Великие Прерии.

Воздух наполнен солнцем, зеленью и жизнью. Перед нами огромные холмистые прерии, во многом похожие на равнины Северной Америки до прихода белого человека, но куда более экзотические, или романтические, или колоритные, или какое бы прилагательное ты не выбрала. Тут пасутся миллионы бизонов, диких лошадей, антилоп, оленей, за которыми охотятся крупные хищники: полосатый лев прерий или феликс атрокс, бегающий лев, являющийся гепардообразной эволюцией пумы, страшный волк и прерийный волк, койот и прерийная собака! Прерии кишат жизнью! Не только доколумбовские животные, но и привезенные Вольфом через врата с Земли и вымершие там, такие, как мастодонт, мамонт, прерийный верблюд и многие другие. И есть кочевые индейские племена: сплав американских индейцев и скифско-сарматских белых кочевников из древней России и Сибири, и полукони, созданные Джадавином — кентавры, чья речь и обычаи такие же, как и у племен прерий. О, здесь можно много о чем порассказать, и много, чего я еще не знаю, но когда-нибудь узнаю! Понимаешь ли ты, что площадь суши этого уровня больше, чем у Северной и Южной Америк моей родной Земли, вместе взятых? Это сказочный мир! Мой мир! Я верю, что родился для него, и что было больше, чем случайностью, что мне повезло попасть именно сюда! Это опасный мир, но какой мир, включая и Землю, не опасен? Я оказался самым везучим из людей, сумев проникнуть сюда, и не вернулся бы на Землю ни за какие коврижки. Это мой мир!

Анана слегка улыбнулась и сказала:

— Ты можешь быть преисполнен энтузиазма, потому что ты молод: подожди, пока тебе не исполнится десять тысяч лет. Тогда ты найдешь мало удовольствий.

— Я подожду, — ответил он. — Мне пятьдесят лет, но я выгляжу и чувствую себя вибрирующим двадцатипятилетним, если ты извинишь такое украшательно-прозаическое прилагательное.

Анана не знала, что значит украшательно-прозаическое. И Кикаха, как умел, объяснил ей. Он выяснил, что Анана кое-что помнила о Земле, так как бывала там несколько раз. Самый последний ее визит приходился на 1888 год н. э. Она отправилась туда, как выразилась, «на каникулы».

Они подъехали к лесу, и Кикаха сказал, что им следует разбить лагерь на ночь. Он отправился поохотиться и вернулся с оленем-пигмеем. Он освежевал его, а потом зажарил над костром. Потом все трое нарубили веток и сделали помост на развилке двух больших веток дерева. Они согласились стоять по часу на страже.

Анана сомневалась, можно ли спать, пока бодрствует Петорок, но Кикаха заверил, что им незачем беспокоиться. Парень был слишком напуган мыслью о пребывании одиноким в этом диком краю, чтобы подумывать убить их или просто сбежать.

Именно тогда-то Анана и призналась, что она рада, что с ней Кикаха.

Он был приятно удивлен и заметил:

— Ты в конце концов, все-таки человек. Может быть, для тебя есть какая-то надежда.

Она рассердилась и, повернувшись к нему спиной, притворилась спящей. Он усмехнулся и заступил в свой караул.

Луна в небе набухала зеленью. Вокруг было много звуков, но все далекие. Иногда трубил мамонт или мастодонт, ревел, как гром, лев, один раз заржал дикий конь, а один раз донесся свист гигантской ласки. Этот свист заставил его замереть и вызвал тонкое ржание со стороны их лошадей. После человека и полуконя он больше всего страшился в прериях гигантской ласки. Прошел час. Ласка больше не шумела и не показывалась, и лошади, казалось, расслабились. Он рассказал Петороку об этом животном, предупредил его вглядываться во все тени в поисках огромного, длинного скользящего тела ласки и без колебаний стрелять из лука, если подумает, что увидел ее. Он хотел гарантировать, что Петорок не заснет на посту.

Кикаха стоял в карауле на рассвете.

Он увидел отблеск света на чем-то белом в небе. Затем он ничего не мог разглядеть, но минуту спустя солнце снова сверкнуло на этом предмете в небе. Он находился далеко, но быстро рос, падая вниз, и имел форму длинной иглы. Когда он приблизился, Кикаха разглядел выпуклость на его спине, что-то вроде закрытой рубки и, мельком, силуэты четырех людей.

Затем аэролет пропал среди прерий.

Кикаха разбудил Анану и рассказал ей об увиденном.

— Должно быть, Колокольники привезли аэролет из моего дворца, — решила она. — Это плохо. Аэролет может не только быстро покрыть большую территорию, но и вооружен двумя дальнобойными лучеметами, и у Колокольников, должно быть, есть также и ручные лучеметы.

— Мы можем путешествовать ночью, — размышлял вслух Кикаха, — но даже так нам иногда придется спать днем на открытых местах. В Великих Прериях есть множество небольших лесистых участков, но на нашем маршруте они не всегда будут доступны.

— У них может быть больше чем один аэролет, — заметила Анана. — И один из них может летать по ночам. У них есть средства видеть ночью, а также засекать на некотором расстоянии тепло, излучаемое живым телом.

Ничего не оставалось делать, кроме как въезжать в открытые прерии и надеяться, что случай не сведет Колокольников с ними. На следующий день, когда Кикаха выехал на гребень невысокого холма, он увидел вдали всадников. Но это были не кочевники прерий, как он ожидал, и не тишкетмоаки. Их доспехи сверкали на солнце: шлемы и кирасы.

Кикаха обернулся, чтобы предупредить остальных.

— Это, должно быть, тевтоны из Дракландии, — сказал он. — Я не знаю, как они так быстро попали сюда. Минуточку! Они, вероятно, прошли через врата примерно в десяти милях отсюда. Их полумесяцы вделаны в макушки двух зарытых рядом с колодцем валунов. Я подумывал сделать крюк в ту сторону и обследовать, хотя в этом было мало смысла. Эти врата односторонние.

Тевтонов, должно быть, отправили искать Кикаху и отрезать ему дорогу, если он попытается пробраться к горам Хровака.

— Им понадобится миллион воинов, чтобы разыскать меня в Великих Прериях, и даже тогда я мог бы ускользнуть от них, — сказал Кикаха. — Но этот аэролет — это нечто новое.

Три дня прошло без происшествий, если не считать одного случая, когда они наткнулись в небольшой ложбине на семейство львов. Взрослые самец и самка вскочили на ноги и предупреждающе зарычали. Самец весил по меньшей мере четыреста килограмм, и его рыжевато-коричневое тело покрывали бледные полосы.

Его грива у него была очень маленькая, волосы густые, но не больше дюйма длиной. Самка была поменьше, не более трехсот килограмм. Два детеныша были размером со взрослых оцелотов.

Кикаха тихо велел остальным, ехавшим позади него, натянуть поводья, а затем медленно повернул своего дрожавшею жеребца прочь от львов и обставил сю уходить шагом.

Львы рванулись на несколько шагов вперед, но остановились, сверкая глазами и рыча. Они, однако, не сделали никакой попытки напасть. Лежавшее за ними полусьеденное тело дикого полосатого рсла объясняло, почему они не так уж и рвались напасть на непрошеных гостей.

На четвертый день они увидели караван фургонов тишкетмоакских торговцев. Кикаха скакал примерно в полумиле от него.

На таком расстоянии его не могли опознать, а он хотел узнать как можно больше об этом караване. Он не мог ответить на вопросы Ананы о точной цели своего любопытства, он просто любил знать всякое, чтобы не пребывать в неведении, если изменится ситуация, вот и все.

Анана боялась, что Петорок воспользуется случаем и сбежит к каравану, но Кикаха держал наготове лук, а Петорок достаточно насмотрелся на его способность орудовать луком, чтобы уважать ее.

Караван насчитывал около сорока фургонов. Они были двухэтажного десятиколесного типа, предпочитаемого тишкетмоаками для тяжелой транспортировки по прерии. Каждый фургон тянула упряжка из десяти мулов, более крупных, чем першероны. Имелось так же множество фургонов поменьше, оборудованных спальнями и пищей для защищавших караван кавалерии. Охрана насчитывала около пятидесяти человек, плюс имелись косяки запасных лошадей для кавалерии и мулов для фургонов. Всего там ехали около трехсот пятидесяти мужчин, женщин и детей.

Кикаха ехал параллельным курсом и изучал караван. Наконец Анана осведомилась:

— Что ты думаешь?

Он усмехнулся:

— Этот караван пройдет в двухстах милях от гор Хровака. Добираться туда потребуется чертовски долгое время, так что пришедшее мне на ум будет не очень практичным. Это слишком дерзко и кроме того, надо учесть и Петорока.

Послушав некоторое время ее мольбы, он рассказал ей все, что думал. Она сочла его сумасшедшим.

Все же после некоторого раздумывания они признали, что сама нестандартность и рискованность этой идеи, ее неожиданности могли и в самом деле заставить ее сработать, если им повезет. Но, как он говорит, приходилось учитывать и Петорока.

Некоторое время всякий раз, когда тот находился недостаточно близко, чтобы слышать, она настойчиво предлагала убить его. Анана утверждала, что он заколол бы их в спину, если бы знал, что будет после этого в безопасности. Кикаха согласился с ней, но не мог убить его без большого оправдания.

Он подумывал бросить его в прерии, но боялся, что его поймают те, кто ищет их.

Они держались подальше от каравана, но двигались несколько дней параллельно с ним, на расстоянии нескольких миль. По ночам они отступали даже дальше, поскольку Кикаха не хотел, чтобы караванщики застали его врасплох. На третий день он думал вообще покинуть караван и тронуться в южном направлении. Однако, увидел как что-то сверкнуло в небе, и поскакал к группе редко росших деревьев, обеспечивающих некоторое укрытие. Привязав лошадей к кустам, трое путников вползли по высокой траве на холм и следили за караваном.

Они находились достаточно далеко, так что могли едва-едва различить фигуры людей. Аэролет снизился перед ведущим фургоном и парил примерно в футе над землей. Караван остановился.

Долгое время у аэролета стояла группа людей.

Даже на расстоянии Кикаха видел, как они сильно размахивали руками.

Торговцы протестовали, но через некоторое время повернулись и пошли обратно к ведущему фургону. Тут начался процесс, занявший весь день, хотя тишкетмоаки работали, как бешеные. Все фургоны разгрузили, а потом обыскали.

— Хорошо, что мы не привели свой план в действие, — заметил Кикаха. — Нас наверняка бы нашли. Эти парни — я имею в виду Колокольников — работают основательно.

Они той ночью ушли поглубже в лес и не разводили костра. Утром Кикаха, подкравшись поближе увидел, что аэролет исчез. А тишкетмоаки, вставшие, должно быть, очень рано, почти кончили погрузку. Он вернулся к лагерной стоянке и поговорил с Ананой.

— Теперь, когда Колокольни проверили этот караван, маловероятно чтобы они проинспектировали его вновь. Теперь мы могли бы сделать то, что я предлагал — если бы не Петорок.

Он, однако, пересмотрел свой план отправиться на юг. Вместо этого он решил держаться поближе к каравану. Ему казалось, что Колокольники какое-то время не вернутся в этот район.

На пятый день Кикаха отправился поохотиться в одиночку.

Вернулся он с небольшим оленем за седлом. Петерока и Анану он оставил на южном склоне холма. Они все еще находились там, но Петорок лежал, распростершись на спине, с открытым ртом и застывшим взглядом. Из его солнечного сплетения торчал нож.

— Он пытался напасть на меня, этот лаблаббий! — заявила Анана. — Он хотел, чтобы я переспала с ним. Я отказалась, и он пытался силой заставить меня.

Это была правда; Петорок часто посматривал на Анану с явным вожделением — так бы поступил любой мужчина. Он никогда не пытался дотронуться до нее или сделать какие-то неприличные замечания.

Это не означало, что он не планировал сделать это при первом удобном случае, но Кикаха не верил, что Петорок осмелился бы приставать к ней. Он фактически испытывал ужас перед Ананой и очень боялся оставаться с ней наедине.

С другой стороны, не было никаких доказательств, что Анана лжет. Дело было сделано, и его нельзя было переделать, поэтому он лишь сказал:

— Вытащи свой нож и вытри его. Я все гадал, что ты сделаешь, если я скажу, что хочу переспать с тобой. Теперь я знаю.

Она удивила его, сказав:

— Ты не он. Но ты никогда не узнаешь, если не попробуешь, не так ли?

— Так, — резко ответил он.

Он с любопытством посмотрел на нее.

Господы, по словам Вольфа, были основательно аморальными людьми. То есть большинство из них. Анана была чрезвычайно привлекательной женщиной, которая могла быть, а могла и не быть фригидной. Но десять тысяч лет казались долгим сроком для сохранения у женщины фригидности.

Наверняка в великой науке Господов существовала техника или средства для преодоления фригидности.

С другой стороны, окажется ли страстная женщина способной оставаться страстной после десяти тысяч лет?

Но Вольф говорил, что даже долгоживущие Господы жили одним днем. Подобно смертным, они были захвачены потоком времени. Память их была далека от совершенства, к счастью для них. Так что, хотя они и были подвержены намного большей тоске и скуке, чем так называемые смертные, эти чувства все же их не захлестывали. Процент самоубийств среди них был на самом деле ниже, чем у сравнимой группы людей, но это могло быть отнесено к тому факту, что те, кто имел склонность к самоубийству, давным-давно разделались с собой.

Каковы бы там не были ее чувства, она ему их не открывала. Если она страдала от сексуальной фрустрации, как в давнее время страдал он, она не показывала никаких признаков этого. Наверное идея переспать с ним, низким, даже отталкивающим смертным, была для нее немыслима. И все же он слышал рассказы о проявляемых Господами сексуальных интересах к своим более привлекательным человеческим подданным. Вольф сам говорил, что, когда он был Джадавином, он предавался разгулу с прекрасными женщинами этого мира, используя свою неотразимую мощь, чтобы получить то, что он хотел.

Кикаха пожал плечами. В данный момент требовалось поразмыслить о более важных вещах. Выживание перевешивало все прочее.

9

В последующие два дня им пришлось ехать далеко от каравана из-за того, что охотничьи партии с него широко разошлись в поисках бизоньего, оленьего и антилопьего мяса. И тогда, уклоняясь от охотников, путники чуть было не наткнулись на небольшой отряд охотников-саткивлкапов.

Эти индейцы, разрисованные с головы до ног в черно-белую полоску, с закрученными на макушках в спираль длинными черными волосами, и с продетыми сквозь перегородки в носах костями, с ожерельями из львиных зубов на шее, одетые в шаровары из львиных шкур и мокасины из оленьей кожи, проскакали в ста ярдах от Ананы с Кикахой. Но они уделяли все время стрельбе по бизонам в тылу бежавшего стада и не увидели их.

Кроме того, тишкетмоакские охотники гнались за теми же бизонами, но они находились по другую сторону стада, отделенные от индейцев милей почти сплошных тел.

Кикаха вдруг принял решение. Он сообщил Анане, что сегодня ночью настало их время. Она поколебалась, а затем сказала, что они вполне могут попробовать, что, разумеется, следует попробовать все, что уберет их из поля зрения Колокольников.

Они ждали, пока караванщики не кончили есть жареное мясо, пить джин и водку и не отправились, пошатываясь, спать. По обеим сторонам каравана расставили с интервалом непьющих часовых, но фургоны находились в пределах границ Большой Торговой Тропы, отмеченной резными деревянными изображениями Бога Торговли, и поэтому они по-настоящему не тревожились о нападении людей или полуконей. Какое-нибудь животное могло забрести в лагерь, гигантская ласка или лев могли попытаться задрать коня или даже человека, но это было маловероятно, поэтому атмосфера была расслабленной.

Кикаха снял с лошадей всю сбрую и хлопнул их по крупу, чтобы они ускакали.

Он испытывал легкое сожаление о них, поскольку они были одомашненными животными и вряд ли могли процветать в диких Великих Прериях. Но им придется рискнуть, так же, как и ему.

Затем они с Ананой, привязав к спинам тюки с водой в бутылках, сушеным мясом и овощами, с ножами в зубах поползли в залитой брызгами лунного света темноте к каравану. Мимо двух часовых, расположенных на расстоянии сорока ярдов друг от друга, они пробрались незамеченными. Они направились к огромному десятиколесному фургону, бывшему двадцатым в колонне.

Они проползли мимо небольших фургонов, в которых храпели спящие мужчины, женщины и дети. К счастью, с караваном не было собак, и по веской причине: гепардоподобная пума и ласка особенно любили собачье мясо, до такой степени, что все путешественники давным-давно перестали брать с собой собак для путешествия по прерии.

Устроить жилое помещение внутри плотно упакованного груза на нижнем этаже фургона оказалось нелегко. Им пришлось вытащить множество деревянных ящиков и рулонов тканей и ковров, а потом опять разложить их над норой, где они будут проводить свои дневные часы. Выбитый груз с большим трудом вогнали туда, куда он только влез. Кикаха надеялся, что никто не заметит, что раскладка стала не такой, какой была, когда фургон покинет берег реки.

У них имелись две пустые бутылки для санитарных целей, а одеяла обеспечили им довольно удобную постель — пока фургон не покатился утром в путь. Рессор у фургона не было, и хотя прерия казалась довольно гладкой идущему, пешком, в фургоне неровность почвы становилась преувеличенной.

Анана жаловалась на то, что она чувствовала когда находилась замкнутой в камере галеры, но теперь она чувствовала себя погребенной под обвалом. Снаружи температура резко поднималась в полдень — свыше двадцати четырех градусов по Цельсию, но отсутствие вентиляции и близость тел угрожали удушить путников. Им пришлось сесть и уткнуться носами в отверстия, чтобы получить достаточно кислорода.

Кикаха расширил эти отверстия. Он очень не хотел этого делать, так как это увеличивало опасность их обнаружения караванщиками. Однако, пока фургон путешествовал, никто не собирался заглядывать на нижний этаж.

В первый день им почти не удалось поспать.

Ночью, пока караванщики спали, они вылезли наружу и проползли мимо часовых в открытую прерию. Здесь они вымылись в ручье, снова наполнили бутылки водой, справили естественные надобности, которые было невозможно или крайне неудобно справлять в фургоне. Они проделали гимнастические упражнения, чтобы снять оцепенение с мускулов, вызванное стесненными условиями, а также тряской и рывками фургона. Это казалось самой наглой выходкой в мире прятаться прямо под носом, не упоминая уже о ягодицах, тишкетмоаков. Будучи один Кикаха мог чувствовать себя более удобно, более непринужденно. Но хотя Анана особенно не жаловалась, ее не совсем подавленные стоны и брань порядком надоели ему. В этих тесных, замкнутых условиях было невозможно не прикасаться часто друг к другу, но она каждый раз реагировала чересчур сильно.

Она велела ему оставаться на своей собственной половине «гроба», не делать таким очевидным свое тело и так далее.

Кикаха начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить ей скрываться от Колокольников самостоятельно или, если она откажется, нокаутировать ее, вытащить из фургона в какое-нибудь место и оставить там. Временами он фантазировал о том, чтобы перерезать ей горло или привязать к дереву так, чтобы до нее могли добраться волки или львы.

Он сказал себе, что это дьявольский способ начать любовный роман.

Тут он спохватился. Да, он так подумал: любовный роман. Так! Как же это он мог влюбиться в такую злобную, высокомерную смертоносную суку?

Мог. Как сильно он не бесился, ненавидел и презирал ее, он начинал ее любить.

В любви для Кикахи не было ничего нового ни в этом, ни в том, другом мире, но никогда — при таких обстоятельствах.

Несомненно, если не считать Подарги, выглядевшей на лицо точь в точь как Анана, и странной, действительно неземной Хрисенды, Анана была самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо видел.

Но для Кикахи это автоматически не приводило к любви. Он, конечно, ценил в женщинах красоту, но подвергался большой возможности влюбиться в женщину с приятным характером, сообразительную, с чувством юмора, чем в неприятную и тупую красавицу. Если женщина была всего лишь разумно привлекательной или, наверное, даже заурядной внешности, он мог бы влюбиться в нее, если находил в ней определенные свойства, а Анана была определенно неприятной особой.

Так почему же он испытывал к ней чувство любви бок о бок с враждебностью?

«Кто знает? — подумал Кикаха. — Очевидно, не я. И это само по себе приятно, поскольку я не хотел бы стать для самого себя вкусным и непредсказуемым».

Плохо в этом романе было то, что он, по всей вероятности, будет односторонним. Она могла проявить чувственный интерес к нему, но он был бы эфемерным и сопровождался бы презрением. Она, разумеется, никогда не сможет полюбить лаблаббия. Если уж на то пошло, он сомневался, что она вообще сможет полюбить кого бы то ни было. Господы находились по ту сторону любви. По крайней мере, так говорил Вольф.

Второй день прошел быстрее, чем первый, оба оказались способными проспать больше. Той ночью их загнал на дерево львиный прайд пришедший к ручью на водопой вскоре после прибытия людей. Наконец, когда часы шли, а львы не проявляли ни малейшего желания брести восвояси, Кикаха впал в отчаяние, скоро станет невозможным прошмыгнуть обратно в фургон.

Он сказал Анане, что им придется слезть, и попытаться припугнуть больших кошек.

Как обычно, у Кикахи имелся новый мотив, кроме очевидного. Он надеялся, что если Анана имеет какое-то припрятанное или имплантированное в тело оружие, то теперь она откроет его. Но у нее его не имелось, либо она считала ситуацию недостаточно отчаянной, чтобы воспользоваться им. Она сказала, что может, если пожелает, попытаться отпугнуть этих чудовищ, но намерена оставаться на дереве, пока они не уйдут.

— При обыкновенных обстоятельствах я бы с тобой согласился, — признался он, — но мы должны в течении ближайшего получаса вернуться в фургон.

— Я не должна, — огрызнулась она. — Кроме того, ты не подстрелил нам ничего на обед, прежде чем мы вернемся. Я не хочу провести еще один голодный день в этом гробу.

— У тебя там имелась масса сушеного мяса и овощей, — возразил он.

— Я весь день голодала, — ответила Анана.

Кикаха принялся спускаться с дерева. Львы, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания, но один самец взметнулся в воздух и его лапа с длинными когтями прошла в шести дюймах от ноги Кикахи.

— Они, кажется, не намерены пугаться, — заметил он. — И иной раз бывают, но сегодня, ну…

С высоты дерева даже в лунном свете он мог разглядеть часть каравана. Вскоре луна ушла за монолит и за ней с востока последовало солнце. Караванщики начали просыпаться и развели костры. Возникла суета с приготовлением завтрака, а затем лагерь начали сворачивать. Вскоре множество колоритных солдат в деревянных шлемах с длинными перьями, в алых стеганных кирасах-тегиняях, в юбках кельтах из зеленых перьев и окрашенных в желтый цвет легинах вскочили на коней. Они образовали полумесяц, внутри которого шествовали мужчины и женщины, несшие котелки, чайники, кувшины и другие столовые принадлежности. Они направлялись к водопою.

Кикаха застонал. Ему случалось иногда перехитрить самого себя, а это мог быть один из таких случаев.

Не существовало никакого сомнения относительно его выбора, будет намного лучше столкнуться лицом в лицу со львами, чем оказаться захваченными в плен тишкетмоаками. Хотя он, возможно, и сумел бы уговорить их не выдавать его тевтонам, но он очень сильно сомневался в этом. В любом случае он не мог позволить себе положиться на их милость.

— Анана, — сказал он. — Я двигаю на север и двигаю быстро. Ты идешь со мной?

Она посмотрела вниз, на большого льва, выгнувшего спину у подножья дерева и уставившегося вверх огромными зелеными глазами. Его пасть была широко открыта. Четыре клыка — два верхних и два нижних — казались длинными, как кинжалы.

— Ты, должно быть, рехнулся, — сказала она.

— Ну, и оставайся, если хочешь. До скорого, если вообще когда-нибудь встретимся.

Он начал спускаться по другой стороне дерева, подальше от льва. Огромный зверь поднялся и зарычал, а потом поднялись другие и направились к приближавшимся людям. Ветер донес их запах.

С минуту, львы, казалось, не знали, что делать.

Затем самец под деревом зарычал и улизнул, а другие последовали за ним.

Остальную часть пути до земли Кикаха проделал по воздуху, а затем побежал в том же направлении, что и львы. Он не оглядывался, но надеялся, что у Ананы хватит присутствия духа последовать за ним. Если солдаты поймают ее или даже увидят, они обыщут весь район, логично заключив, что поблизости могут оказаться и другие беглецы.

Он услышал, как топают по земле ее ноги, а потом она оказалась непосредственно позади него. Тут он оглянулся, но не на нее, а в поисках признаков кавалерии. Он увидел, как над небольшим бугром показалась голова солдата, и, схватив Анану, увлек ее в высокую траву.

Послышался крик — всадник увидел их.

Этого и следовало ожидать. А теперь что?

Кикаха встал и посмотрел. Первый всадник уже был виден полностью. Он привстал в стременах и показывал рукой в их направлении. За ним подъезжали и другие. Затем ведущий, взяв пику наперевес, поскакал к ним.

Кикаха оглянулся. Кругом прерия, — здесь и там высокая трава, несколько деревьев. Вдалеке виднелась серая многообразная масса, являвшаяся стадом мамонтов.

Львы скрывались где-то в траве.

— Следуй за мной! — скомандовал он.

Он бросился бежать быстрее, чем когда-либо бегал в жизни. Позади него орали солдаты и цокали копыта лошадей.

Большие кошки должны стать его джокером. Если он сумеет спугнуть их и не попасть в когти сам, то, может быть, они и сбегут от солдат.

Но львы его подвели. Они рассеялись, слегка скача и не паникуя, они просто не желали в данный момент развернуться и драться. Они не представили им возможности бежать, пока встревоженные львы будут рвать лошадей и всадников.

Некоторые из всадников обошли его, а затем повернулись и очутились лицом к нему, образовав полумесяц из пик. Позади него другие пики создали полукольцо. Они с Ананой очутились меж двух полумесяцев без всякого места для маневра, если только не броситься на острия пик.

— Вот что я получил за то, что был слишком умным, — сказал он Анане.

Она не засмеялась. Она и сама не испытывала желания смеяться.

Кикаха испытывал его еще меньше, когда их привели обратно к каравану, связанных и беспомощных. Начальник каравана Клискат уведомил их, что вознаграждение утроили.

Хотя он слышал о Кикахе и, конечно, восхищался им и уважал его как любимчика Господа, но, дела изменились, не так ли?

Кикаха был вынужден признать, что так. Он спросил у Клиската, жив ли еще император. Вопрос удивил Клиската. Конечно же, император жив. Именно он-то и предлагал вознаграждение. Именно он и провозгласил союз с розоволикими чародеями, летавшими в бесколесном фургоне. И так далее.

Намерение Кикахи отговорить караванщиков держать его в плену, разъяснив им истинное положение в Таланаке, не сработало. Имперская система сигнальных барабанов познакомила пограничные городки с условиями в столице.

Верно, что некоторые из этих новостей оказались ложными, но Клискат не поверил Кикахе относительно их. Кикаха не мог винить его.

Двоим пленникам дали полный завтрак, женщины вымыли их, умастили маслом тела и волосы, причесали, надели на них свежую одежду. Во время всего этого начальник каравана, офицеры и взявшие их в плен солдаты спорили. Начальник думал, что солдатам следует поделиться с ним наградой. Офицеры считали, что следует выделить долю и им, а затем притопали несколько представителей остальных караванщиков и потребовали, чтобы вознаграждение было разделено поровну на весь караван.

При этих словах начальник и солдаты начали орать на новоприбывших. Наконец, начальник успокоил их. Он сказал, что есть только один способ решить вопрос: передать дело на рассмотрение императору. По существу это означало передачу дела верховному суду Таланака.

Солдаты возразили. Дело будет тянуться годами, прежде чем его решат. К тому времени судебные издержки пожрут много наградных денег.

Припугнув всех этой угрозой, Клискат предложил компромисс, который, как он надеялся, окажется удовлетворительным: одна треть пойдет солдатам, одна треть гражданским лидерам каравана, начальнику и офицерам, а одна треть будет разделена поровну между оставшихся.

Снова возник спор, продолжавшийся весь обед и ужин. Караван все это время оставался на месте.

Затем, когда все согласились более или менее охотно на дележ награды, начался новый спор. Следует ли каравану двигаться дальше, взяв пленников с собой, в надежде, что магический воздушный корабль появится снова, как обещали розоволикие чародеи.

Тогда можно будет передать пленников чародеям. Или большому отряду солдат следует отвести пленных обратно в Таланак, в то время как караван двинется дальше по своим делам?

Некоторые возражавшие говорили, что чародеи могут и не вернуться, а даже если и вернутся, у них не найдется в лодке места для беглецов.

Другие говорили, что избранные проводить пленников домой могут потребовать всю награду себе. К тому времени, когда караван вернется к цивилизации, может обнаружиться, что конвоиры уже потратили денежки и подавать в суд будет бесполезно.

И так далее, и тому подобное.

Кикаха спросил у одной женщины, как розоволикие обращались с главой каравана.

— Розоволиких было четверо, и каждый занимал кресло в волшебном судне. — ответила она. — Но за них говорил жрец. Он сидел у ног того, что в переднем кресле справа. Розоволикие говорили на языке Господов — я узнаю его, по крайней мере, когда слышу, хотя и не разговариваю на нем, как жрецы — а жрец слушал, а потом говорил с главой на нашем языке.

Поздно ночью, когда луна одолела полпути через небесный мост, спор все еще продолжался. Кикаха с Ананой отправились спать в свои постели из мехов и одеял на верхнем этаже фургона. Они проснулись утром и обнаружили, что лагерь свернут.

Было решено взять пленников с собой в надежде, что волшебная летающая лодка вернется, как обещали ее пассажиры.

Двоим пленникам разрешили идти днем позади фургона. Весь день их караулили шестеро солдат, и еще шесть стояли на страже у фургона ночью.

10

На третью ночь события стали развиваться именно так, как и надеялся Кикаха.

Шестеро караульных отнеслись к решению поделить награду на весь караван очень критически. Они провели добрую часть ночи, перешептываясь между собой, и Кикаха, бодрствовавший часть этого времени и пробовавший свои путы, подслушал многое из сказанного ими.

Он предупредил Анану не устраивать никаких криков или борьбы, если ее разбудят часовые. Их растолкали с предупреждением хранить молчание или умереть с перерезанными глотками. Их провели между двух бессознательных часовых к небольшой группе деревьев. Здесь их ждали лошади, оседланные, навьюченные и готовые принять на спины шестеро солдат и двух пленных, и также запасные вьючные лошади. Отряд медленно отъехал на несколько миль, а затем пустился легким галопом. Их бегство продолжалось всю ночь и половину следующего дня. Они не остановились на привал, пока не почувствовали уверенность, что их не преследуют. Поскольку они покинули Торговую Тропу и повернули далеко на север, то погони не ожидалось.

На следующий день отряд продолжал двигаться параллельно Торговой Тропе. На третий день они направились под углом обратно к ней. Такое долгое пребывание за пределами безопасного Торгового пути заставляло их нервничать.

Кикаха с Ананой ехали в центре отряда. Руки им связали, но не так туго, чтобы они могли держать поводья. В полдень отряд остановился. Они только-только прикончили сваренного в котелках кролика с зеленью, когда раздался крик караульного с ближайшего холма. Он галопом прискакал к ним и крикнул, когда его смогли расслышать:

— Полукони!

Котелки опрокинули на костер, а влажный пепел закидали землей. Солдаты в панике упаковали большую часть своих столовых приборов. Пленников снова заставили сесть на лошадей, и отряд рванулся на юг, к торговой тропе, лежавшей во многих милях от них.

Вот тут-то солдаты и увидели двигающуюся по прерии волну бизонов. Это было громадное стадо-несколько миль в поперечнике, а в длину, казавшееся бесконечным.

Правый фланг находился в трех милях от них, но земля дрожала от топота четверти миллиона копыт.

По какой-то причине, известной только бизонам, те понеслись бегом. Стадо мчалось на запад, и притом столь быстро, что их отряд мог и не суметь вовремя проскакать перед ними до Торговой Тропы. У них был шанс, но они не узнают, насколько он хорош, пока не окажутся намного ближе к стаду.

Полукони увидели людей и пустились полным галопом. Их было около тридцати: вождь в длиннохвостой шляпе с полным оперением, множество закаленных воинов в повязках с перьями и трое—четверо юнцов.

Кикаха застонал: ему показалось, что они из племени шойшателей. Однако они находились еще настолько далеко, что их раскраска была совсем неразличимой. Но ему чудилось, что осанка у вождя такая же, как у полуконя, выкрикивающего ему угрозы, когда он укрылся в форту.

Затем он рассмеялся, потому что не имело значения какое это племя. Все племена полуконей ненавидели Кикаху, и все обошлись бы с ним по возможности наиболее жестоко, если бы поймали его.

Он крикнул предводителю солдат Таквоку:

— Срежь веревки с наших запястий! Они нам мешают! Не беспокойся, мы не сможем скрыться от вас!

С минуту было похоже, что Таквок действительно мог срезать веревки. Опасность, связанная со скачкой в такой близости от Кикахи, опасность, что лошади будут сшибать друг друга с ног, или Кикаха вышибет его из седла, вероятно, заставили его изменить решение. Он покачал головой.

Кикаха выругался, а затем пригнулся к шее жеребца и попытался ускорить его бег. Жеребец не откликался, потому что он и так уже бежал с предельной скоростью.

Конь Кикахи хоть и летел стрелой, но на полкорпуса отставал от жеребца, на котором скакала Анана.

Наверное, они обладали примерно равной беговой способностью, но более легкий вес Ананы создавал эту разницу. Другие не слишком отстали от них и разворачивались в грубый полумесяц с изогнутыми от него рогами, по трое с каждой стороны. Полукони как раз переваливали через пригорок. Они на мгновение замедлили бег, вероятно, изумившись при виде громадного стада, а затем, размахивая оружием, устремились вниз с холма.

Стадо с грохотом неслось на запад.

Солдаты и пленники находились от бизонов справа-под углом в сорок пять градусов. Прежде чем перевалить через холм, полукони немного отклонились на запад, а их большая скорость давала им возможность сократить расстояние между собой и намеченными жертвами.

Кикаха, наблюдая за клином, образованным флангом огромной колонны животных и ее фронтом — почти квадратным — увидел, что отряд мог проскочить перед стадом. Дальше же скорость и удача означала безопасность по другую сторону стада или перспективу быть смятыми мчавшимися бизонами. Отряд не мог проскакать прямо перед надвигающимся стадом. Придется скакать одновременно вперед и под углом от животных.

Могли ли лошади сохранить свою нынешнюю скорость, не споткнется ли какой-нибудь конь или все кони, станет известно в самом скором времени.

Он поощряюще крикнул Анане, когда та ненадолго оглянулась, но грохот копыт, сотрясавший землю и звучавший, словно вулкан, готовый взорваться, порвал его голос в клочки.

Рев, запах животных и пыль напугали Кикаху. В то же время он испытывал возбуждение. События совершенно неожиданно оказались такими крупномасштабными, а скачка была такой прекрасной с призом в виде смерти или внезапной безопасности, что он почувствовал себя так, словно был сродни богам, если не богом. Именно в этот миг, когда смерть стала такой близкой и такой вероятной — он почувствовал себя бессмертным.

Миг быстро прошел, но пока он продолжался, Кикаха знал, что переживает мистическое состояние.

Затем он, казалось, направился к столкновению с углом стада, образованным флангом и фронтом.

Теперь он мог разглядеть лохматые коричневые бока гигантских бизонов, горбы, вздымавшиеся, словно скачущие с волны на волну бурые дельфины, темно-коричневые лбы, массивные, опущенные, истекающие слюной черные морды, ноги, работавшие столь быстро, что почти сталкивались: пену, срывавшуюся из открытых зубастых ртов на густую лохматую шерсть на груди и верхней части ног.

Сперва он не мог расслышать ничего, кроме этого грохота, словно от разверзшейся земли, настолько мощного, что он на секунду ожидал, что прерия расколется под копытами, и вырваться огонь и дым.

Он почувствовал запах миллиона бизонов, зверей, вымерших на земле десять тысяч лет назад, чудовищ с рогами в десять футов в размерах, потевших от ужаса и разрывавших сердце трудом их бегства.

Присутствовал также острый запах его коня.

— Хайя! — заорал Кикаха.

Он обернулся к полуконям, желая, чтобы руки у него не были связаны, и он имел оружие, чтобы погрозить им. Он не услышал собственного вызывающего крика, но надеялся, что полукони увидят его открытый рот и ухмылку и поймут, что он насмехается над ними.

К тому времени полукони оказались в ста пятидесяти ярдах от своей добычи.

Они прилагали лихорадочные усилия догнать врагов, их огромные широкоскулые лица искажались от мучительной боли.

Они не могли приблизиться достаточно быстро и знали это. К тому времени, когда их дичь пронесется под углом перед правым плечом стада, они будут примерно в пятидесяти ярдах позади, а к тому времени, когда они достигнут фронта стада, их дичь ускачет слишком далеко вперед, а после этого их будут постепенно настигать бизоны, и прежде чем они смогут добраться до другой стороны стада, они падут под нависшими лбами, изогнутыми рогами и режущими копытами.

Несмотря на это, полукони продолжали нестись галопом вперед. Один необстрелянный юнец в налобной повязке, не ведавший скальпа или пера, сумел опередить других. Он оставил других позади с такой быстротой, что у Кикахи расширились глаза. Он никогда раньше не видывал такого скоростного полуконя, а он повидал многих. Необстрелянный все скакал и скакал, с лицом, искаженным от столь интенсивных усилий, что Кикаха не удивился бы, увидев, как порвались бы мускулы его лица.

Рука полуконя ушла назад, а затем вперед, и пика полетела над ним, снижаясь по дуге, и Кикаха вдруг понял, что то, что он считал невозможным, вот-вот произойдет.

Пике предстояло угодить в круп или в ноги его жеребца. И она снижалась по кривой, перелетая через скакавших позади него солдат.

Кикаха дернул поводья, направляя жеребца влево, но тот рванул голову вбок и только чуть замедлил бег. Затем Кикаха почувствовал легкий толчок и понял, что пика воткнулась в тело. Затем его конь перекувырнулся, его передние ноги подкосились. А задние все еще мчались и посылали круп в воздух. Шея жеребца вылетела из-под Кикахи и он воспарил в воздухе.

Кикаха не знал, как он это сделал.

Что-то в нем взяло управление на себя, как было и раньше, и он не упал и не заскользил по земле. Он приземлился бегущим во весь дух, имея слева черно-коричневую стену стада. Позади него, так близко, что он слышал даже сквозь рев стада, раздавался гром лошадиных копыт. Затем этот звук оказался повсюду вокруг него, и он не смог больше оставаться на ногах из-за своей инерции и заскользил, рухнув лицом в траву.

Тень пролетела над ним. Это была тень коня и всадника, когда конь перепрыгнул через него. Затем все семеро миновали его. Он увидел, как Анана оглянулась через плечо, как раз перед тем, как надвигающееся стадо отрезало ее — и также всех солдат — от его взора.

Они ничего не могли для него сделать.

Задержка даже на секунду означала для них смерть под копытами бизонов или копьями полуконей. Он поступил бы точно также, если бы сам был на коне, а она упала бы со своего.

Полукони наверняка должны были победоносно кричать. Жеребец Кикахи убит, из его крупа торчало копье, а шея была сломана. Их величайший враг, Обманщик, столь часто ускользавший от них, когда они думали, что он в их руках, теперь не мог скрыться, если, конечно, не броситься под копыта бизонов, несшихся с грохотом меньше чем в трех метрах от него.

Эта мысль, может, и осенила их, потому что они развернулись к нему, а бросивший копье попытался отрезать его. Другие отбросили прочь свои копья, дубинки, томагавки и ножи и атаковали голыми руками. Они хотели взять его живым.

Кикаха не стал колебаться. Он как можно скорее вскочил на ноги и бежал теперь к стаду. Бока животных набухали перед ним, они достигали шести футов роста в холке и бежали так, словно само время гналось за ними и угрожало заставить их вымереть, подобно их собратьям на Земле.

Кикаха бежал к ним, видя краешком глаза несшегося к нему галопом юнца. Он издал дикий крик и прыгнул вперед, вытянув перед собой руки.

Его стопа ударилась о массивное плечо, и он вцепился в лохмы меха. Оттолкнувшись вверх, он скользнул, упал вперед и оказался лежащим животом на спине бизона. Он смотрел вниз, на крутую долину, образованную правым и левым боками двух бизонов.

Он быстро поднимался и опускался, чувствуя подступавшую дурноту, а также медленно скользил назад.

Отпустив стиснутый им клочок волос; он вцепился в другой, справа от него и сумел так извернуться, что его ноги оседлали спину бизона. Перед ним очутился горб, и он повис, ухватившись за его волосы.

Если Кикаха лишь немного верил в случившееся, то юнец-полуконь, думавший, что Кикаха уже у него в руках, и вовсе не верил своим глазам.

Он несся рядом с бизоном, на котором сидел Кикаха, и его глаза были широко раскрыты, а рот искажен гримасой. Он вытянул перед собой руки, словно все еще думал, что сгребет ими Кикаху. Хотя Кикаха ненадежно держался за лохмы горба, он не хотел их отпускать, но знал, что полуконь через мгновение оправится от потрясения, и тогда он выхватит нож или томагавк из-за пояса и метнет в Кикаху, а если и промахнется, то у него есть запасное оружие.

Кикаха поднял ноги так, что оказался сидящим на корточках на хребте огромного бизона — ступни вместе, — вцепившись одной рукой в мех. Он медленно повернулся, несмотря на трясущее движение вверх-вниз. Затем он бросился на спину следующего бизона, бежавшего плечом к плечу с только что покинутым им животным.

Что-то темное пролетело, вращаясь, над его правым плечом. Оно попало в горб ближайшего бизона и, отскочив, упало между бизонами. Это был томагавк.

Кикаха снова подтянулся, на этот раз быстрее, подобрал под себя ноги и прыгнул. Одна его нога соскользнула, когда он покинул спину, но он был так близко к другому бизону, что ухватился за мех обеими руками. Он повисел так некоторое время, покуда пальцы его ног чуть касались земли всякий раз, когда бизон опускался в своем галопирующем беге. Затем он позволил себе немного соскользнуть вниз, оттолкнуться от земли и перебросил себя вверх. Кикаха закинул одну ногу через спину бизона и, подтянувшись, уселся на нем верхом.

Юнец-полуконь все еще держался вровень с ним, а другие немного поотстали.

Наверное, они подумали, что он упал между бизонами, и был растоптан в пыль.

Если так, то они, должно быть, испытывали потрясение, увидев его восставшим из мертвым. Обманщика, хитрого, скользкого, увертливого врага, насмехавшегося над ними из пасти смерти.

Юнец, должно быть, увидев Кикаху, малость сошел с ума. Неожиданно его громадное тело, четыре летящих копыта, воспарило, и он какое-то время стоял на спине бизона у края стада. Он прыгнул на следующего, ему на горб, словно скачущий по движущимся горам орхар.

Теперь настала очередь Кикахи испытывать изумление и тревогу. Полуконь держал в руке нож и усмехался Кикахе, словно говоря: «Наконец-то тебе предстоит умереть, Кикаха! И меня будут воспевать по вигвамам и типи народов прерий и гор, живущие повсюду люди и полукони».

Именно такие мысли, должно быть, проносились в этой огромной голове. Он стал бы самым знаменитым обитателем прерий и окрестностей, если бы преуспел. Его бы называли Убийцей Обманщика, Который Проскакал По Бешеным Бизонам, Чтобы Перерезать Горло Кикахе.

Но на третьем горбе его копыто соскользнуло, и он бухнулся через горб и упал между двух бизонов, взметнув задние ноги и задрав к небу хвост.

И тут ему настал конец, хотя Кикаха не видел, что делали копыта бизонов.

И все же попытка была великолепной и почти успешной, и Кикаха отдал ему честь, хотя он и был полуконем, а затем снова начал думать о выживании.

11

Некоторые кентавры подтянулись вровень с ним и начали пускать в него стрелы.

Прежде чем выпустили первую стрелу, он соскользнул по боку бизона, на котором скакал, вцепившись обеими руками в мех и зацепившись согнутой ногой за спину. Позиция его была ненадежной, так как тяжелый галоп на каждом подскоке немного высвобождал его из захвата, а соседний бизон находился так близко, что он подвергался опасности быть раздавленным.

Стрелы пролетели над ним, что-то коснулось его торчавшей в воздухе ноги.

Один томагавк отскочил от макушки бизона. Неожиданно бизон начал кашлять, и Кикаха гадал, не проникла ли в его легкие стрела.

Бизон стал бежать медленнее, чуть споткнулся, оправился и снова продолжал бег.

Кикаха протянул руку к следующему бизону, захватил пригоршню шерсти, отпустил другую руку, вцепился в мех, разогнул правую ногу, и его тело качнулось вниз. Словно на джигитовке, он ударился оземь обеими ногами, его тело взметнулось вверх и, перебросив левую ногу через спину, он зацепился как раз за горбом.

За его спиной только что покинутый им бизон упал, пронзенный двумя торчавшими из него стрелами.

Затем бизоны позади него прыгнули, но третий споткнулся, и возникла куча-мала из по крайней мере десяти огромных тел, лягавшихся, боровшихся, истекающих кровью, а затем умиравших, когда все новые бизоны врезались в них, проносились над ними и по ним.

Впереди что-то происходило. Он не видел, что именно, так как висел на боку у бизона, и ему загораживали обзор хвосты, крупы и ноги. Но животные замедляли бег и поворачивали влево.

Бизон справа от него заревел, словно его смертельно ранили. Так оно и было.

Он споткнулся, к счастью, в другую сторону от Кикахи, иначе он раздавил бы его в лепешку, если бы упал на него. Бизон рухнул, из огромной дыры в горбу хлестала кровь.

Кикаха стал осознавать два обстоятельства. Первое — грохот бежавшего стада уменьшился настолько, что он мог расслышать отдельных животных поблизости, когда те мычали или ревели. Второе — вдобавок к другим запахам теперь добавился запах паленого мяса и шерсти.

Бизон с другой стороны упал, а затем бизон, несший Кикаху, остался один. Он мчался дальше, мимо туш только что убитых бизонов. Он перескочил через самку со срезанной наполовину головой. Когда бизон свалился, удар вырвал шерсть из цепких рук Кикахи. Тот упал, перекатившись несколько раз и вскочил на ноги, готовый сам не ведая к чему.

Окружавший мир покачнулся, а затем выправился.

Кикаха стоял, хватая воздух открытым ртом, трясущийся, потный, окровавленный, испачканный бизоньим навозом, пеной и грязью, но он был готов прыгнуть в ту или иную сторону, в зависимости от ситуации.

Повсюду валялись мертвые бизоны. Попадались то тут, то там мертвые полукони. Уцелевшие из стада теперь мчались налево. Поток из миллионов тонн, мяса и копыт с ревом уносился прочь мимо него.

Раздался треск, настолько неожиданный и громкий, что Кикаха подпрыгнул. Впечатление складывалось такое, словно тысяча больших кораблей одновременно напоролись на риф. Что-то, убившее всех бизонов подряд на протяжении мили перед стадом, убило их одного за другим за шесть—семь секунд, а бежавшие позади этого ряда споткнулись о них, и пошла свалка.

Внезапно бежавшее стадо остановилось.

Бизоны, оказавшиеся достаточно удачливыми, чтобы вовремя остановиться, с глупым видом стояли на месте, посапывая, погребенные в огромных курганах из туш, но все еще живые, ревели. Они были единственными, имевшими достаточно мотивов к оглашению каких-либо эмоций. Другие с трудом переводили дух.

Кикаха увидел причину смерти и остановки стада. Слева, в четверти мили от него, примерно в двадцати футах над землей парил аэролет. Он был иглообразным, бескрылым, белую нижнюю часть его украшали арабески, а его верхняя часть являлась прозрачным обтекателем.

Под колпаком виднелись пять силуэтов.

Он гнался за солдатом, пытавшимся спастись на коне. Гнался — не то слово.

Аэролет двигался достаточно быстро, но лениво, не делая никаких усилий, немедленно оказался за хвостом коня. Из установленного на носу аэролета цилиндра вырвался яркий белый луч. Его конец коснулся крупа коня, и тот упал. Всадник выбросился из седла, тяжело покатился, но быстро вскочил на ноги.

Кикаха огляделся по сторонам. Анана находилась в четверти мили отсюда и в другом направлении. Поблизости от нее стояло несколько солдат и еще двое лежали на земле, словно мертвые. Один — задавлен собственным конем. Все они явно были перебиты лучом с аэролета.

Перебиты также были и все полукони.

Колокольники перебили всех лошадей, чтобы не дать отряду скрыться. Они могли даже не знать, что разыскиваемые ими мужчина и женщина находились в этой группе. Они могли заметить погоню и, свернув, посмотреть, а потом решили спасти преследуемых, потому что у них могли быть какие-то сведения. С другой стороны, Анана и Кикаха были более светлокожие, чем солдаты в их отраде. Однако цвет кожи тишкетмоаков несколько варьировался, имелось небольшое количество не столь сильно пигментированных, поэтому Колокольники, должно быть, решили проверить их. Или…

Существовало много возможностей. Но ни одна сейчас не имела значения. Важно было, что он и Анана оказались, видимо, беспомощными. Они не могли скрыться. И оружие Колокольников казалось неодолимым.

Кикаха не думал попросту сдаваться, хотя он так устал, что почти испытывал подобное желание. Он раздумывал, и пока он думал, он услышал стук копыт и звук вырывавшегося с хрипом дыхания. Он бросился вперед и в сторону, надеясь уклониться от возможного нападения.

Копье пролетело мимо него, а затем скользнуло по земле. Позади него раздался рев. Кикаха круто обернулся и увидел несущегося к нему полуконя, который был тяжело ранен, его задняя часть обгорела, хвост наполовину обуглился, а задние ноги могли едва двигаться, но он твердо решил что, прежде чем умрет, достанет Кикаху. В левой руке он держал тяжелый длинный нож.

Кикаха подбежал к копью, схватил его и метнул. Полуконь в отчаянии заорал и попытался уклониться. Скованный своими покалеченными ногами, он двигался недостаточно быстро. Он получил копье в свою человеческую грудь — Кикаха целил в выступавший орган мехов ниже груди и попал. Полуконь упал, потом поднялся с трудом на передние ноги, в то время как здание отказывались двигаться. Правой рукой он вырвал из груди копье, повернул его и, игнорируя хлынувшую фонтаном кровь из раны, снова бросил его. Это оказалось сюрпризом для Кикахи, бежавшего вогнать копье поглубже и таким образом прикончить полуконя.

Но рука умирающего ослабла; и копье, покинув его руку, пролетело несколько футов и вонзилось в землю у ног Кикахи. Полуконь издал крик глубокого отчаяния. Наверное, он надеялся на прославление в песне здесь и высокое положение в советах умерших. Но теперь он знал, что если какой-нибудь полуконь и убьет когда-нибудь Кикаху, то им будет не он.

Он упал на бок, выронив при падении нож. Его передние ноги несколько раз дернулись, огромное свирепое лицо обмякло, а черные глаза уставились на врага.

Кикаха быстро огляделся вокруг, увидел, что аэролет летит в футе над землей примерно в четверти мили от него. Он явно загонял оставшихся в живых солдат, бросившихся бежать на своих двоих. Анана лежала на земле. Он не знал, что с ней случилось. Наверное, она прикидывалась убитой, что, собственно, он и собирался сделать сам.

Он вымазал себя кровью кентавра, лег перед ним и поместил нож так, чтобы он казался частично скрыт его бедром, а потом поместил острие копья между своей грудью и рукой. Древко торчало вертикально вверх, выглядя издали так, словно копье попало ему в грудь.

Это был трюк, порожденный отчаянием и малой вероятностью на успех, был все же единственным, оставшимся теперь у него, и существовал шанс, что Колокольники, будучи нелюдьми, могут попасться на определенные человеческие хитрости. В любом случае он использует его, и если это не сработает, ну, он ведь и в самом деле не ожидал, что будет жить вечно…

Кикаха сказал себе, что это вранье, потому что он, как, в общем и, большинство людей, ожидал, что будет жить вечно. И он сумел пока что выжить только потому, что дрался более энергично и хитро, чем большинство его противников.

Довольно долгое время, как ему показалось, ничего не происходило. Ветер овевал прохладой кровь и пот, пот высох, а кровь запеклась. Солнце опустилось в последнюю четверть зеленого неба. Кикаха желал, чтобы наступили сумерки, что увеличило бы его шансы, но если бы желание было конем, он ускакал бы отсюда.

Над его глазами промелькнула тень. Он напрягся, думая, что она может быть от аэролета. Но резкий крик подсказал ему, что это прилетела обедать ворона.

Вскоре пожиратели падали слетятся со всех сторон: вороны, канюки, гигантские грифы, кондоры, ястребы, орлы, среди которых будут и огромные зеленые орлицы, пташки Подарги.

Койоты, прерийные лисицы, обыкновенные волки и страшные волки будут держать нос по ветру и сбегутся на обильный пир.

Более крупные хищники, не слишком голодные, чтобы есть мясо, добытое не ими, подберутся на мягких лапах в высокой траве, а потом зарычат, отпугивая зверей поменьше. С ревом и рычанием, цапаньем между собой, посетят пиршество полосатые прерийные львы и расшвыряют ударами когтистых лап меньших зверей и птиц.

Кикаха подумал об этом и снова вспотел. Он шуганул ворону, шипя и ругаясь уголком рта. Вдали завыл волк. Проплыл над головой кондор и медленно накренился, собираясь спланировать, вероятно, на какую-то тушу павшего бизона.

Затем прошла еще одна тень. Сквозь полузакрытые веки он увидел, как аэролет бесшумно проскользнул над ним. Он опустил нос к земле и начал снижаться, но Кикаха не мог следить за ним дальше, не поворачивая головы. Аэролет летел примерно в сорока футах над землей, и Кикаха надеялся, что на этом расстоянии еще можно поверить, будто копье вошло ему в грудь или подмышку.

Кто-то крикнул на языке Господов. Голос раздался с наветренной стороны и поэтому он не смог разобрать многих слов.

После некоторого молчания до него донеслось несколько голосов, на этот раз с подветренной стороны. Если Колокольники все еще находились в аэролете, значит, он переместился куда-то между ним и Ананой. Кикаха надеялся, что какой-нибудь Колокольник выйдет и пойдет осмотреть его. Он надеялся, что аэролет не подлетит сперва к точке непосредственно над ним, где летевшие могли высунуться и разглядеть его. Он знал, что у Колокольников, вероятно, будут ручные лучеметы, и что они будут держать их наготове. Вдобавок, оставшиеся в аэролете Колокольники воспользуются большими проекторами для прикрытия вышедших наружу.

Он не услышал шагов приближавшегося Колокольника. Этот парень, несомненно, навел на Кикаху свой лучемет, готовый выстрелить: если ему подумается, что Кикаха притворился мертвым или потерявшим сознание, и у Кикахи не будет никаких шансов.

Но удача еще не покинула Кикаху. На этот раз она явилась в виде бизона. Тот поднялся позади Колокольника и, заревев, попытался атаковать его. Колокольник резко обернулся. Кикаха перекатился, используя мертвого полуконя в качестве щита, и выглянул из-за него. Бизон был тяжело ранен, он снова упал на бок, прежде чем успел сделать три шага. Колокольник даже не воспользовался лучеметом. Но его спина оказалась на минуту повернута к Кикахе, а внимание находившихся в аэролете, казалось, занимал другой вышедший Колокольник. Он шел к куче бизонов рядом с Ананой.

На корме один из сидевших в аэролете повернулся. Он развернул лучемет на турели. Вышедший Колокольник разуверяюще помахал ему рукой и показал на тушу. Колокольник в аэролете вернулся к наблюдению за другим Колокольником. Кикаха поднялся и бросился на своего Колокольника с ножом в руке. Тот медленно обернулся и был полностью захвачен врасплох.

Он вскинул лучемет, а Кикаха швырнул нож, хотя тот был незнакомым и, вероятно, непригодным для такой работы.

Кикаха потратил буквально тысячи часов, практикуясь в метании ножей. Он бросал ножи многих разновидностей на разные расстояния, под разными углами, даже стоя на голове. Он заставлял себя заниматься с жесткой дисциплиной. Он метал ножи до тех пор пока не начинал думать, что дышит ножами, а вид ножа заставлял его терять аппетит.

Бесконечные часы тренировок, пот, разочарование, дисциплина окупились. Нож вошел в горло Колокольника и тот упал спиной на землю. Лучемет упал рядом с ним.

Кикаха бросился к оружию, подхватил его, увидел, что хотя оно было и незнакомой модели, но действовало так же, как и другие. Для активации оружия вдавливался маленький предохранитель на плоскости рукоятки. Потом можно было нажимать на курок. Он слегка выступал из пластины на внутренней стороне рукоятки.

Колокольник на корме аэролета разворачивал в сторону Кикахи большой проектор. Его луч полоснул белым и пропахал в земле дымящуюся полосу. Он попал в тушу бизона и ее охватило пламя. Проектор еще работал не на полную мощь.

Кикахе не пришлось стрелять в Колокольника. Луч ударил по Колокольнику сбоку, и тот рухнул за борт.

Затем луч поднялся и упал, и аэролет оказался разрезанным пополам. Другие в рубке уже были сражены.

Кикаха осторожно поднялся и крикнул:

— Анана! Это я, Кикаха! Не стреляй?

Вскоре из-за холма рогатых и лохматых туш появилось белое лицо Ананы. Она улыбнулась ему в ответ и окрикнула:

— Все в порядке! Я прикончила их всех!

Он мог разглядеть выброшенную вперед руку, подходившего к ней Колокольника. Он направился к ней, но не без опасения.

Теперь, когда у нее появились лучемет и аэролет — во всяком случае, часть аэролета — будет ли он нужен ей?

Не успев сделать и четырех шагов, он понял, что она все еще нуждается в нем.

Он ускорил шаг и улыбнулся. Она не знала этого мира так, как он, а сражавшиеся против нее силы были крайне мощными.

Она не собиралась отвергать такого ценного союзника.

— Как, во имя Шамбаримена, ты сумел пережить все это? — спросила Анана. — Я могла бы поклясться, что тебя растоптало стадо, и что до тебя добрались полукони.

— Полукони испытывали еще большую уверенность, — ответил он.

Он усмехнулся и рассказал ей, что произошло. Она с минуту помолчала, а потом сказала:

— Ты уверен, что ты Господь?

— Нет, я человек, и всего лишь американец.

— Ты весь дрожишь, — заметила она.

— Я от природы легко возбудим, — ответил он.

Он все еще усмехался.

— Ты и сама выглядишь, словно сродни осиновому листу.

Она взглянула на дрожавший в его руке лучемет и улыбнулась.

— Мы оба многое пережили.

— Христа ради, тут незачем оправдываться, — сказал он. — Ладно, давай-ка посмотрим, что у нас здесь имеется.

Солдаты стали маленькими фигурками вдали.

Они бросились бежать, когда Анана принялась орудовать лучеметом, и явно не собирались возвращаться. Кикаха от души порадовался. У него не имелось никаких планов для них, и он не хотел, чтобы к нему взывали о помощи.

— Я прикинулась мертвой, — сказала Анана, — бросила в него копье и убила его. Колокольники в аэролете были настолько захвачены врасплох, что замерли. Я подобрала лучемет и убила их.

Это был милый, чистый, простой рассказ. Кикаха ему не поверил. Ей не помогло отвлечение, как ему, и он не мог представить, как она могла вскочить на ноги и метнуть копье прежде, чем пустят в ход лучемет. Того Колокольника пронзили копьем в раны, которую мог нанести лучемет. Кикаха был уверен, что при ближайшем рассмотрении на трупе нашлась бы маленькая прожженная дырочка. Вероятно, на доспехе тоже, потому что Колокольник носил кольчугу, рубаху и конический шлем.

Однако не годилось шарить по телу и дать ей знак о своих подозрениях. Он последовал за ней к аэролету, две половинки которого все еще висели в полуметре над землей. В обеих частях распростерлись мертвые Колокольники, а в передней половине лежал обугленной массой жрец-тишкемоак, переводчик Колокольников.

Кикаха вытащил тела и изучил аэролет.

Тут имелось четыре ряда из двух сидений в каждом с тянувшимся между ними узким проходом.

Первый ряд находится там, где сидел пилот, второй пилот, или штурман. На панели имелось множество приборов и индикаторов разного вида. Они были помечены иероглифами, которые, как сказала Анана, происходили из классической письменности Господов и употреблялись редко.

— Этот аэролет — из моего дворца, — определила она. — Их у меня было четыре. Я полагаю, Колокольники разобрали все четыре и пронесли их через врата.

Анана сообщила ему, что две части не падали потому, что, когда аэролет остановился, плита-киль была заряжена гравитонами в состоянии стасиса. Оборудование для управления находилось в передней части, которая все еще могла летать, как целый аэролет.

Кормовая часть будет некоторое время продолжать парить над землей. Затем, когда гравитационное поле распадется, она медленно опустится.

Кикаха решил, что будет позором потерять кормовой проектор или позволить ему попасть в руки кого-нибудь другого.

— У нас только два ручных лучемета. Другие погибли, когда ты прошлась лучом по аэролету. Давай возьмем его с собой.

— И куда мы направимся? — спросила она.

— К Подарге, гарпии-царице зеленых орлиц, — ответил он. — Она в данный момент единственный полезный союзник, который приходит мне на ум. Если мне удастся удержать ее от попытки убить нас достаточно долгое время, чтобы поговорить с ней, она, может быть, согласится нам помочь.

Он перелез в кормовую часть и достал их багажника кое-какие инструменты. Он начал было отсоединять большой проектор от турели, но внезапно остановился и сказал Анане:

— Я не могу дождаться минуты, когда увижу выражение твоего лица и лица Подарги! Вы будете смотреть сами на себя!

Она не ответила. Используя лучемет и нож, она нарезала мясо с тела детеныша-бизона. Они оба так проголодались, что у них возникло ощущение, словно их животы стали прожорливыми животными, питавшимися их собственными телами. Их требовалось быстро насытить или скормить им свои тела.

Хотя они настолько устали, что с трудом шевелили руками и ногами, Кикаха настоял на том, чтобы они после еды улетели. Он хотел добраться до ближайшего горного хребта. Там они могли бы спрятаться в пещере или под карнизом с аэролетом и выспаться. Оставаться в прерии было слишком опасно. Если поблизости крутится другой аэролет Колокольников, они могут заметить их и обследовать или попытаться связаться с ними.

Анана согласилась, что он прав, и уснула. Кикаха узнал у нее, как управлять аэролетом, поэтому он повел его к горам со всей быстротой, на какую был способен. Ветер не бил его в лицо, поскольку его защищал обтекатель, но он заползал в открытую кормовую часть, выл и барабанил по нему, по крайней мере, он не давал ему заснуть.

12

Они добрались до гор как раз тогда, когда солнце ушло за монолит, и он летал кругами пятнадцать минут, прежде чем нашел то, что ему требовалось. Это была неглубокая пещера. Она располагалась в шестистах метрах выше по крутой поверхности скалы. Кикаха загнал задним ходом аэролет в пещеру, отключил управление, лег на пол прохода и отрубился.

Даже при таком истощении сил и в безопасности пещеры он спал неглубоким сном, плавал как раз на поверхности подсознания. Он видел много снов и по меньшей мере дюжину раз просыпался. Тем не менее, он спал лучше, чем ему думалось, потому что солнце прочертило четверть неба, прежде чем он полностью проснулся.

Он позавтракал жареным мясом бизона и несколькими круглыми печеньями, найденными им в отделении под одним из сидений. Поскольку другой пищи в аэролете не нашлось, он сделал вывод, что аэролеты вылетали из лагеря, находившегося не слишком далеко от места резни бизонов. Или же аэролет долго находился в полете, и пайки иссякли, или могло быть другое объяснение.

Если что и было наверняка в обоих мнениях, так это неуверенность.

К тому времени, когда проснулась Анана, она обнаружила, что ее спутник поел, проделал энергичные упражнения для снятия онемения мышц и плеснул водой на лицо и руки. Предыдущим вечером он вымылся в источнике, поэтому был достаточно презентабельным. Насчет бритья он не беспокоился, поскольку как раз перед тем, как покинуть деревню Хровака, он принял снадобье, задерживающее рост бороды на несколько месяцев. Это был подарок Вольфа.

Его можно было в любое время нейтрализовать другим снадобьем, если бы он пожелал отпустить бороду, но это снадобье стало недоступным. Оно осталось в хижине в деревне Хровака.

Анана обладала способностью, просыпаясь выглядеть так, словно готова была тут же отправиться на званый ужин. Она, однако, жаловалась на дурной привкус во рту. Она также выразила неприязнь к отсутствию уединенности при естественных оправлениях.

Кикаха пожал плечами и заметил, что десятитысячелетней женщине следовало бы быть выше этих человеческих условностей. Она не огрызнулась в гневе, а лишь спросила:

— Летим теперь? Или можем сегодня отдохнуть?

Его удивило, что она, казалось, передавала власть ему. Это было не то, чего он ожидал бы от Господа. Но она явно обладала определенной эластичностью и гибкостью, реалистической позицией. Она признавала, что это его мир и что он знал его намного лучше, чем она. Также стало очевидным, что он обладал огромной способностью к выживанию. Ее же истинные чувства к нему очевидными не были.

Она, вероятно, собиралась поладить с ним ради своего же блага и отвязаться от него, если он станет помехой. Такую позицию он в некоторых отношениях одобрял. По крайней мере, они достаточно гладко действовали вместе, но не слишком гладко, поскольку она ясно дала ему понять, что никогда не позволит ему с ней заниматься любовью.

— Я целиком за отдых, — сказал он. — Но я думаю, что нам лучше будет отдохнуть среди Хровака. Мы можем спрятать это судно в пещере недалеко от деревни, а пока мы там живем, мы можем поговорить с моим народом. Я планирую использовать своих соплеменников против Колокольников, если они захотят. А они захотят, они любят подраться.

Вскоре после этого Анана заметила мигающий на приборном щитке огонек.

— Другой аэролет пытается вызвать этот, — сказала она, — или, возможно, штаб-квартира во дворце Джадавина. Они, должно быть, встревожены, что от него нет сообщений.

— Я бы прибег к обману, поговорив с ними, но я недостаточно бегло говорю на языке Господов, чтобы одурачить их, — размышлял вслух Кикаха. — Могла бы попробовать и ты, но женский голос они тоже не примут. Путь себе мигает. Но меня беспокоит одно обстоятельство: у Колокольников есть какое-нибудь средство выследить этот аэролет?

— Только если мы будем несколько минут передавать сообщения, — уверенно сказала она, — или аэролет окажется в поле зрения. Это моя машина, и я оборудовала их некоторыми защитными устройствами, но не многочисленными.

— Да, но они могут черпать устройства из четырех дворцов, — возразил он. — Вольфа, твоего, Нимстоула и Джудубры. Они могут привезти из них устройства и снарядить свои аэролеты.

Анана указала, что если они это сделали, то не снарядили ими этого аэролета. Она зевнула и приготовилась вздремнуть. Кикаха заорал, что она проспала уже двенадцать часов, и ей следует пошевелить своей прекрасной задницей. Если они хотят выжить, им лучше включиться в работу, поторапливаться и так далее, со множеством более грубых выражений и переходов на личность.

Она признала, что он прав. Это удивило его, но не сняло настороженности. Она села в кресло пилота, надела ремни безопасности и сообщила, что готова.

Машина заскользила параллельно поверхности горы, а затем направилась к краю уровня, держась в нескольких футах над неровной поверхностью местности. Ей потребовалось два часа, чтобы выбраться с хребта, и к тому времени они оказались на кромке монолита, на котором покоился индейский уровень.

Каменный утес почти вертикально уходил на высоту более тридцати километров.

У его подножья находился Океанос, который не был океаном, а был морем, имевшим форму кольца, опоясывающего монолит и нигде не достигавшего больше трех миль в ширину.

По другую сторону Океаноса находилась полностью видимая с этой высоты полоса суши, тянувшаяся вокруг этой планеты.

Полоса на самом деле достигала пятидесяти миль в поперечнике, но отсюда, с края монолита, она выглядела тонкой, как нить. На ее сравнительно гладкой, заросшей лесом поверхности жили человеческие существа, получеловеческие создания и сказочные звери. Многие из них были продуктами биолаборатории Джадавина, обязанными ему своим долголетием и своей немеркнувшей юностью. Там обитали водяные и русалки, козлоногие и козлорогие сатиры, фавны, маленькие кентавры и другие создания, сделанные Джадавином похожими на существа из древнегреческой мифологии. Полоса являлась своего рода Раем — Садом Эдема с добавлением множества инопланетных и иновселенных черт.

По другую сторону полосы сада находился край дна этого мира. Кикаха несколько раз бывал там, как он выражался, «на каникулах», а однажды был загнан туда ужасными гворлами, хотевшими убить его из-за Рога Шамборимена. Он заглянул через край и почувствовал волнение и страх.

Зеленая бездна внизу, под планетой, ничего кроме зеленого неба и ощущения, что он будет падать вечно, если потеряет опору.

Кикаха рассказал об этом Анане и заметил:

— Мы могли бы спрятаться там надолго. Это великолепное место — никаких войн, никаких кровопролитий, помимо расквашенного иногда носа. Оно предназначено для чувственных удовольствий, и никакого интеллектуализма, и оно становится утомительным через несколько недель, если не хочешь стать алкоголиком или наркоманом. Но Колокольники в конечном итоге доберутся и туда, а к тому времени они могут стать намного сильнее.

— Можешь быть в этом уверен, — подтвердила Анана. — Они начали изготавливать новых Колокольников. Я полагаю, что в одном из дворцов есть пригодное для этого оборудование. В моем-то нет, но…

— У Вольфа есть, — ответил он. — Даже и так Колокольнику потребуется десять лет, чтобы стать достаточно зрелым и образованным для занятия своего места в обществе Колокольников, верно? Между тем, их численность ограничивается первоначально пятидесятые Я хочу сказать, — сорока шестью.

— Сорока шестью или пятидесятью, но они не остановятся, пока не захватят в плен или не убьют нас, троих Господов и тебя. Я сомневаюсь, что они до тех пор вторгнутся в какие-то новые вселенные. Они загнали всех нас в угол в этом мире и будут продолжать охоту, пока не доберутся до нас.

— Если мы не доберемся до них, — добавил Кикаха.

Она улыбнулась:

— Вот что мне в тебе нравится. Желала бы я, чтобы ты был Господом. Тогда…

Он не попросил ее уточнить и велел ей направить машину так, чтобы слететь вниз с монолита. Когда они снизились, то увидели, что казавшаяся гладкой, поверхность во многих местах была разломанной. Там имелись карнизы и выступы, обеспечивающие дороги для многих знакомых и незнакомых созданий. Имелись и трещины, которые иногда расширялись и становились сравнительно большими долинами. В долинах текли ручьи, из отверстий в крутых скалах вырывались водопады, была даже река шириной в полмили, с ревом выплескивающаяся из большой пещеры в конце трещины долины, а затем падавшая с края в плескавшееся в двадцати двух километрах ниже море.

Кикаха объяснил, что площадь поверхности всех уровней этой планеты, то есть горизонтальных районов на вершинах монолитов, равнялась площади поверхности всех вод Земли. Это означало, что суша здесь — больше земной. Вдобавок существовали годные для обитания районы и на вертикальных поверхностях монолитов. Одни они, вероятно, равнялись площади земной Африки. Более того, имелись огромные подземные территории, большие пещеры в громадной сети, тянувшейся повсюду под поверхностью суши. В них жили разные народы и звери, приспособившиеся к подземной жизни.

— Когда примешь во внимание все это, плюс тот факт, что тут нет никаких пустынь или районов, покрытых снегом и льдом, то поймешь, что пригодная для обитания суша этой планеты примерно в четыре раза больше земной.

Анана заметила, что она была на Земле лишь недолго и не помнит ее точных размеров. Однако планета в ее собственной вселенной была, если она правильно помнит, размером примерно с Землю.

— Положись на мое слово, — заверил ее Кикаха, — это чертовски большое местечко. За двадцать три года, что я пробыл здесь, я много путешествовал, но повидал только малую часть. Мне предстоит еще многое увидеть, если я, конечно, доживу до этого.

Машина быстро снижалась и теперь парила примерно в трех метрах над катившимися валами Океаноса. Прибой с белым ревом разбивался о рифы или прямо у подножия монолита. Кикаха хотел удостовериться, что вода будет достаточно глубока.

Он велел Анане пролететь еще две мили. Здесь он выбросил в море четыре шкатулки и их колоколообразное содержимое.

Вода была чистая, и угол падения солнечного луча был как раз тем, что надо. Он долго мог видеть шкатулки, прежде чем их поглотила тьма. Они падали сквозь стаю рыб, светившихся оттенками всех цветов, и мимо гигантского спрута в пурпурно-белую полосу, протянувшего щупальце и коснувшегося одной шкатулки, пока она погружалась.

Выбрасывать здесь колокола по-настоящему-то и не требовалось, поскольку они были пустыми, но Анана не почувствовала бы себя спокойно, пока они не погрузятся за пределы досягаемости любых разумных существ.

— Шесть долой. Осталось сорок четыре, — заключил Кикаха. — А теперь — в деревню Хровака, — Медвежьего Народа, — моего народа.

Аэролет примерно семьсот миль следовал вдоль изгиба подножия монолита. Затем Кикаха взял управление на себя. Он направил аэролет вверх и через десять минут поднялся намного выше двадцати миль крутизны к краю Индейского уровня.

Еще час осторожного петляния по долинам и перевалам горных хребтов и полчаса рекогносцировки привели их к небольшому холму, на вершине которого находилась деревня Хровака.

Кикаха почувствовал себя так, словно ему всадили в череп боевое копье. Высокие заостренные бревна, образовывавшие стены деревни, исчезли. То тут, то там торчали из пепла почерневшие пни.

Большой зал совета с Л-образной крышей, вигвам для холостых воинов, медвежьи загоны, лошадиные стойла, амбар, коптильни и семейные бревенчатые избы — все исчезло, все было сожжено в серые холмики.

Предыдущей ночью прошел дождь, но с нескольких куч курился дым.

На склоне холма лежало с дюжину широко разбросанных обугленных трупов женщин и детей и обгоревшие трупы нескольких медведей и собак. Они бросились бежать, когда по деревне ударили из лучеметов.

Он не сомневался, что это сделали Колокольники. Но как они связали его с Хровака?

Его раненые мысли двигались медленно.

Наконец он вспомнил, что тишкетмоаки знали, что он происходил из Хровака. Однако они не знали даже приблизительного местонахождения деревни. Мужчины-хровака всегда путешествовали по меньшей мере на двести миль от деревни, прежде чем останавливались у Большой Торговой Тропы.

Здесь-то они и дожидались каравана. Хотя сыны медвежьего народа любили поговорить, они бы не открыли местонахождения своей деревни.

Конечно, у Хровака имелись старые враги и, наверное, они-то и уведомили Колокольников.

Существовали также фильмы о деревне и Кикахе, снятые Вольфом и хранившиеся во дворце. Колокольники могли прокрутить их и найти Хровака, поскольку местоположение показывалось в фильме на карте.

Почему они сожгли деревню и всех в ней? Чем этот акт мог послужить Колокольникам.

Тяжелым, останавливающимся голосом он задал тот же вопрос Анане. Она ответила сочувствующим тоном, и если бы он не был ошеломлен случившимся, то ее реакция приятно бы удивила его.

— Колокольники сделали это не из мести, — сказала она. — Они холодны и чужды нашему образу мышления. Ты должен помнить, что, хотя они и продукты человеческих существ, и были выращены и воспитаны человеческими существами, они являются, в сущности, механической жизнью.

Кикаха был не настолько ошеломлен случившимся, чтобы не заметить, что на сей раз она отождествляет Господов с человеческими существами.

— Разумеется, — продолжила она, — они обладают сознанием, что делает их не всего лишь машинами. Но они рождены из металла и в металле. Они столь же жестоки, как и любой человек, но их жестокость холодная и механическая. Жестокость применяется только тогда, когда они могут благодаря ей достичь чего-то желанного. Они могут знать страсть, т. е. половое желание, когда находятся в мозгу мужчины или женщины, точно так же, как они становятся голодными, когда проголодается телоноситель. Но они не совершают нелогичной мести, как совершил бы человек. Т. е. они не уничтожили бы племя потому, что тебе случилось полюбить его. Нет, у них должна была быть веская причина — во всяком случае, для них — сделать это.

— Наверное, они хотели гарантировать, что я не укроюсь здесь, — сказал он. — Они поступили бы умнее, подождав с нападением, пока я это сделаю. Они могли спрятаться где-нибудь в горах, откуда можно все наблюдать.

Если Колокольники следили за ними, то они и впрямь хорошо спрятались. Фактически, поскольку детектор тепла и массы на аэролете не указывал ничего, кроме нескольких мелких зверей и птиц. Колокольникам требовалось скрываться за чем-то крупным, в каковом случае они тоже не могли бы видеть свою дичь.

Было более вероятно, что машина Колокольников после уничтожения деревни обыскала весь этот район. И не сумев найти Кикаху, они улетели куда-то дальше.

— Я сяду за управление, — мягко предложила Анана. — Объясни мне, как добраться до Подарги.

Он все еще был слишком скован, чтобы прореагировать на ее необычную заботливость. Позже он задумался над этим.

Теперь же он велел ей снова лететь к краю уровня и снизиться примерно на двенадцать метров. Затем она должна направить аэролет на запад, пока он не скажет ей, чтобы она остановилась.

Путешествие протекало бесшумно, если не считать воя ветра в открытом заднем конце машины. Он не разговаривал, пока машина не остановилась под огромным навесом сверкающей черной скалы.

— Я мог бы похоронить тела, — произнес он, — но это заняло бы слишком много времени. Колокольники могут вернуться для проверки.

— Ты все еще думаешь о них, — проговорила она.

В ее голосе были следы недоверия.

— Я хочу сказать, что тебя беспокоит, что ты не можешь их спасти от пожирателей падали? Не нужно. Они мертвы. Ты ничего не можешь сделать для них.

— Ты не понимаешь, — ответил он. — Когда я называл их своим народом, я говорил это серьезно. Я любил их, и они любили меня. Они были чуждым народом, когда я впервые встретился с ними, чуждым для меня. Я был юным среднезападным американцем середины двадцатого века, фактически, из другой вселенной, а они были потомками индейцев, приведенных в эту вселенную примерно двадцать тысяч лет назад. Даже обычаи индейцев Америки чужды и почти непостижимы для белого человека. Я усвоил их обычаи и стал мыслить несколько похоже на них. Мне было легко и непринужденно с ними, а им — со мной. И был Кикаха, — Обманщик, человек многих способностей; Кикаха, — бич врагов медвежьего народа. Эта деревня была моим домом, а они — моими друзьями, самыми лучшими из всех, какие у меня когда-либо были, и у меня были также две прекрасные и любящие жены. Никаких детей, хотя Авивша думала, что она, возможно, беременна. Верно, что я образовал другие личности на двух других уровнях, особенно личность барона-разбойника Хорста фон Хорстмана. Но это все таяло и слишком давно исчезло из Дракландии. Хровака были моим народом, черт возьми! Я любил их, и они любили меня!

Тут он громко зарыдал. Рыдания сотрясали его тело, стремительно подступая к горлу. Даже после того, как он перестал рыдать, где-то в глубине его все еще оставалась боль. Он не хотел двигаться из-за страха, что боль еще больше усилится. Анана наконец подчистила горло и беспокойно зашевелилась.

— Все в порядке, — наконец произнес он. — Сажай его вон на тот карниз. Вход в пещеру Подарги примерно в десяти милях к западу. К нему опасно приближаться в любое время, но ночью особенно. Единственный раз, когда я там побывал, это два—три года назад, когда мы с Вольфом уговорили Подаргу выпустить нас из клетки.

Он усмехнулся и добавил:

— Цена заключалась в том, что я должен был заняться с ней любовью. У других пленников тоже требовали это, но многие из них не могли, потому что испытывали слишком сильный страх или слишком сильное отвращение или то, и другое. Когда это случалось, она разрывала их своими большими острыми когтями, словно бумажных. Потому, Анана, — продолжал он, — я в некотором смысле занимался с тобой любовью, по крайней мере, с существом с женским лицом — твоим лицом.

— Должно быть, ты чувствуешь себя лучше, — заметила она, — если можешь говорить в таком духе.

— Я должен немного пошутить, поговорить о вещах, крайне далеких от смерти, — бросил он. — Неужели ты не можешь этого понять?

Она кивнула, но. ничего не сказала. Он тоже долгое время хранил молчание. Они поели холодного мяса и сухарей. Разводить костер было бы немудро: свет мог привлечь Колокольников, или зеленых орлиц, или других созданий, ползающих вокруг, по скалам.

13

Ночь прошла без происшествий, хотя время от времени их будил рев, вопли, уханье, рычание, трубные звуки и посвисты — все издали.

После завтрака они медленно двинулись на аэролете вдоль скальной поверхности.

Кикаха увидел над морем орлицу. Он направил аэролет к ней, надеясь, что она не попытается скрыться или напасть. Любопытство победило у нее другие эмоции.

Она покружила над машиной, которая оставалась неподвижной. Вдруг она пронеслась мимо, закричав:

— Кикаха!

Она спикировала вниз. Он ожидал, что она полетит на полной скорости к пещере Подарги. Вместо этого, поведя себя неожиданно, как и можно было ожидать от самки — так он заявил Анане — она снова взлетела к ним. Кикаха указал, что он собирается приземлиться на карнизе, где и хочет с ней поговорить.

Наверное, она подумала, что это даст ей шанс напасть на него. Она опустилась неподалеку от машины с легким вихрем сложенных крыльев и стояла, возвышаясь над ними, с желтым кривым клювом и пылающими черными и красными глазами у него над головой. Обтекатель был открыт, — Кикаха держал лучемет при виде которого она шагнула назад.

— Подарга! — пронзительно вскрикнула она, но больше ничего не говорила о лице Ананы.

Одна орлица на взгляд Кикахи ничем не отличалась от другой. Эта, однако помнила, как он сидел в клетке с Вольфом, и как потом орлицы штурмовали дворец на макушке самого высокого монолита, пике планеты.

— Я — Фивеста, — представилась она.

У нее был голос огромного попугая, как у всех зеленых орлиц.

— Что ты здесь делаешь, Обманщик? Разве ты не знаешь, что Подарга приговорила тебя к смерти или, если возможно, к пыткам перед смертью?

— Если это так, то почему ты не попытаешься убить меня?

— Потому что Подарга узнала от Девиваниры, что ты освободил ее из клетки, и она знает, что в Таланаке случилось нечто серьезное, но она пока не смогла выяснить, что именно. Она временно считает приговор отложенным, хотя Джадавину—Вольфу — нет, пока не докопается до истины. Дан приказ препроводить тебя к ней, если ты появишься, прося об аудиенции. Хотя я буду честна, Кикаха, и предупреждаю тебя, что ты, возможно, никогда не покинешь пещеру, коль скоро вступишь в нее.

— Я не прошу об аудиенции, — поправил он. — И если я войду в пещеру, то на этом судне и полностью вооруженный. Ты передашь это Подарге? И передай заодно, что если она хочет отомстить тишкетмоаком за убийства и пленение многих ее орлиц, то я смогу помочь ей. Передай ей также, что по земле бродит великое зло. Оно сомкнет свои холодные пальцы на ней, ее орлицах и их птенцах. Я расскажу ей об этом, когда… или скажу — если увижусь с ней.

Фивеста пообещала повторить то, что он ей сказал, и улетела, хлопая крыльями. Прошло несколько часов. Кикаха все больше нервничал. Он сказал Анане, что Подарга настолько безумна, что вполне способна действовать вопреки собственным интересам.

Он не удивился бы, увидев пикирующую с маскирующе-зеленого неба орду гигантских орлиц.

Но появилась всего одна орлица. Фивеста сообщила, что он может прибыть на летающей машине и привезти с собой человеческую самку. Он может прихватить все оружие, какое только желает — много ему будет толку от него, если он попытается лгать или обмануть Подаргу. Кикаха перевел все это Анане, поскольку они говорили на выродившемся потомке микенского греческого языка, наречии, — употреблявшемся Одиссеем, Агамемноном и Еленой Троянской.

Анана поразилась, а затем преисполнилась презрения.

— Человеческую самку! Неужели эта вонючая птица не узнает Господа, увидев его перед собой?

— Очевидно, нет, — отозвался он. — В конце концов, ты выглядишь точь в точь, как человек. Фактически ты можешь скрещиваться с людьми, так что я бы сказал, что ты-человек, даже если ты и иного происхождения. Или не иного? У Вольфа есть на этот счет кое-какие интересные теории.

Она пробурчала что-то бранное или уничтожительное на языке Господов. Кикаха направил аэролет вверх и последовал за орлицей ко входу в пещеру, где Подарга 500 лет держала дом и двор. Место она выбрала хорошее. Скала над входом шла несколько тысяч футов вверх и была почти такой же гладкой, как зеркало. Перед пещерой проходил широкий карниз, и приблизиться к ней по карнизу можно было только с одной стороны. Но эту тропу всегда охраняли сорок орлиц. Ниже карниза скала шла с наклоном внутрь. И армия очень решительных людей могла бы сбросить сверху веревки и позволить себе спуститься к пещере, но она была бы открыта для нападения.

Вход представлял собой круглое отверстие диаметром около десяти футов. Оно вело в длинный коридор из отполированного, тершими его пять веков пернатыми телами, камня.

Аэролет пришлось вести по туннелю с большим скрежетом и скрипом. После пятидесяти ярдов такого передвижения он влетел в огромную пещеру. Она освещалась факелами и напоминавшими перья огромными растениями, пылавшими белым светом. Тысячи их свисали с потолка и торчали из стен, вогнав свои корни в скалу.

Долетавший откуда-то воздух мягко овевал щеки Кикахи.

Огромная пещера оставалась во многом такой же, какой он ее помнил, за исключением того, что порядка в ней стало больше. Подарга явно проделала какую-то уборку. Мусор с пола удалили, а сотни больших сундуков и шкатулок, содержащих драгоценные камни, произведения искусства, золото, серебро и другие сокровища, расставили вдоль стен или куда-то унесли.

Две колонны орлиц образовали проход для аэролета, пересекавший пятьдесят ярдов гладкого гранитного пола и кончавшийся у каменного возвышения высотой в десять футов, с лестницей, сделанной из блоков кварца. Старое высеченное из камня кресло исчезло. На его месте стояло помещенное посредине возвышения огромное кресло из усеянного алмазами золота, сработанного в виде Феникса с распростертыми крыльями. Кресло это раньше принадлежало радаманту Атлантиды, правителю второго по высоте уровня этой планеты.

Подарга захватила это кресло при налете на столицу примерно четыреста лет назад.

Теперь не существовало никакого радаманта, не осталось в живых почти никаких атлантов, а великий город лежал в руинах. А планы Вольфа вновь колонизировать эту страну прервало появление Черных Колокольников и его исчезновение.

Подарга сидела на краешке трона. Ее тело было телом гарпии, сотворенным Вольфом — тогда Джадавином — три тысячи двести лет назад, ноги — длинные и птичьи, толще, чем страусиные, чтобы они могли поддерживать вес ее тела. Нижняя часть тела тоже была птичьей, с зелеными перьями и длинным хвостом, а верхняя часть — телом женщины с великолепными белыми грудями, длинной белой шеей и лукаво-прекрасным лицом с длинными черными волосами и безумными глазами. Рук у нее не было — у нее имелись крылья, очень длинные и широкие, с ало-зелеными перьями.

Подарга окликнула Кикаху низким хрипловатым голосом:

— Останови свою воздушную машину тут! Больше ей приближаться нельзя!

Кикаха попросил разрешение вылезти из машины и подойти к подножью лестницы.

Она сказала, что это разрешено. Он велел Анане следовать за ним, а затем пошел к лестнице. Глаза Подарги широко раскрылись при виде Ананы.

— Двуногая самка! — воскликнула она. — Ты — создание Джадавина? Он придал тебе лицо, сработанное по образцу моего!

Анана знала, что ситуация была прямо противоположной, и ее гордость была глубоко уязвлена. Но при всей своей надменности она была далеко не глупа и ответила:

— Я считаю именно так. Я не знаю твоего происхождения. Я просто была, вот и все. Лет пятьдесят, я думаю.

— Бедное дитя! Значит, ты была игрушкой этого чудовища Джадавина! Как ты спаслась от него? Он устал от тебя и выпустил в этот злой мир жить или умереть, как определят события?

— Я не знаю, — сказала Анана. — Может быть, Кикаха думает что Джадавин проявил милосердие, удалив часть моей памяти, так что я не помню ни его, ни своей жизни во дворце, если я и впрямь там жила.

Кикаха одобрил ее рассказ. Она умела лгать ничуть не хуже его. Затем он подумал: «Ой! Она немного не подумала! Пятьдесят лет назад Джадавина не было не только во дворце, но и в этой вселенной. Он жил в Америке как подвергшийся амнезии человек, усыновленный человеком по имени Вольф. Господом во дворце тогда был Арвур».

Он успокоил себя, что это без разницы. Если Анана утверждает, что она ничего не помнит ни о своем происхождении, ни о дворце, то ей не полагается знать, кто был Господом.

Подарга об этом явно не думала. Она обратилась к Кикахе:

— Девиванира рассказывала мне о том, что ты освободил ее из клетки в Таланаке.

— А она рассказывала тебе также, что попыталась убить нас в уплату за данную ей свободу?

Подарга чуть приподняла крылья и прожгла его взглядом:

— Она выполняла приказ! Благодарность не имела к этому никакого отношения! Ты был правой рукой Джадавина, который теперь называет себя Вольфом!

Она сложила крылья и, казалось, расслабилась, но Кикаху это не обмануло.

— Кстати, где Джадавин? Что происходит в Таланаке? Кто такие эти дракландцы? — спросила она.

Кикаха рассказал ей. Он упустил двух Господов, Нимстоула и Джудубру, и представил дело так, будто Анана давным-давно прошла через врата на индейский уровень и была в Таланаке рабыней. Подарга испытывала безумную враждебность к Господам.

Если бы она обнаружила, что Анана принадлежит к их числу, и особенно если бы заподозрила, что Анана может быть сестрой Вольфа, она приказала бы ее убить.

Это поставило бы Кикаху в затруднительное положение, которое ему пришлось бы разрешить в одну—две секунды. Если бы он выбрал жизнь, то это все равно привело бы к смерти. То, что они вдвоем перебили бы, прежде чем их одолеют, множество орлиц, нисколько не утешало.

«Или, наверное, — подумал он, — мы, может быть, и сумели бы спастись. Если бы я достаточно быстро застрелил Подаргу и таким образом вызывал бы среди орлиц сумятицу, а потом достаточно быстро забрался бы в аэролет и привел бы в действие большие проекторы, то мы, возможно, сумели бы прорваться».

В этот момент Кикаха понял, что он выбрал позицию Ананы.

— Значит, Джадавин мог умереть, — произнесла Подарга. — Но мне бы этого не хотелось, так как я давно планировала захватить его в плен. Я хочу, чтобы он жил долго-долго, пока страдает пока расплачивается.

Подарга стояла на своих птичьих ногах, вытянув когти и визжала в лицо Кикахи. Тот прошептал уголком рта Анане:

— Ой! По-моему, она чокнулась. Приготовься стрелять!

Подарга прекратила орать и принялась расхаживать взад-вперед, словно взбешенная птица в клетке. Наконец она остановилась и сказала:

— Обманщик, с какой стати мне помогать тебе в войне против врагов Джадавина, оставляя в стороне, что они, возможно, лишили меня мести?

— Потому что тебе они тоже враги, — ответил он.

— Верно, что покамест они пользуются только человеческими телами. Но, по-твоему, Колокольники не подумывали об орлицах в качестве носителей? Люди — существа, прикованные к земле. Что может сравниться с пребыванием в теле земной орлицы, летающей высоко над планетой, в обители солнца, парящей, словно божество, над всеми зверями земными, домами и городами людскими, являющимися недосягаемыми и тем не менее всевидящими, охватывающими одним взглядом тысячи миль? Ты думаешь, что Черные Колокольники не поймут этого? А когда поймут — не наловят твоих орлиц, а возможно, и тебя? Не поместят над вашими головами колокола, не лишат ваши мозги мыслей и памяти, не размотают их насмерть, а потом не овладеют вашими мозгами и телами для своих надобностей? Колокольники используют тела из плоти и крови точно так же, как мы, люди, носим одежду. Когда одежда изнашивается, ее выбрасывают. Точно так же выбросят и вас, выкинут в кучу мусора, хотя для вас это, конечно, не будет иметь значение, поскольку вы умрете задолго до того, как умрут ваши тела.

Он на мгновение перестал говорить.

Орлицы, зеленые башни высотой в три метра, беспокойно переминались и издавали горловые звуки бешенства. Выражение лица Подарги оставалось непроницаемым, но Кикаха был уверен, что она крепко задумалась.

— Сейчас существуют только сорок шесть Колокольников, — сказал он. — Да, они обладают большой мощью, но их мало. Сейчас самое удобное время гарантировать, что они не станут намного большей угрозой, потому что они будут изготовлять новых детей-колокольников в лабораториях дворцов Господов. Можешь быть в этом уверена. Придет время, когда Черные Колокольники будут исчисляться тысячами, может быть, миллионами, потому что они захотят гарантировать выживание своего вида. Придет время, когда Колокольники станут настолько многочисленными и могущественными, что им будет невозможно сопротивляться. Тогда они смогут сделать все, что пожелают. Если они захотят насладиться телами зеленых орлиц, то сделают это без всяких «с вашего позволения».

После долгого молчания Подарга проговорила:

— Ты хорошо говоришь, Обманщик. Я немного знаю о том, что происходит в Таланаке, потому что некоторых из моих птичек захватили тишкетмоаки и заставили их говорить. Они мало что открыли. Они, например, никогда не слышали о Черных Колокольниках, но они говорят, что по утверждению жрецов, их правитель одержим демоном. Присутствие этой летающей машины и других, замеченных моими орлицами, подтверждает твой рассказ. Очень жаль, что ты не привез трофейные колокола, чтобы мы могли посмотреть на них, вместо того чтобы выбрасывать их, как ты сделал, в море.

— Я не всегда такой умный, как себя считаю, — отозвался Кикаха.

— Нужно принять во внимание еще один момент, — продолжала Подарга. — Даже если твой рассказ только полуправда или чистая ложь. Но я давно планировала отомстить тишкетмоакам за то, что они убили несколько моих птиц, а других посадили в клетки, словно они обыкновенные звери. Они начали это делать, когда трон унаследовал нынешний правитель, Коцхамл. Это произошло всего три года назад, и с тех пор он пренебрегал древним взаимопониманием между своим народом и мной. В своем безумном решении добавить образчики в этот свой зверинец и поставить набитые чучела в том музее, — он повел против нас настоящую войну. Я послала передать ему, чтобы он немедленно прекратил, а он заточил моих посланниц. Он сумасшедший, — он обречен!

Подарга продолжала говорить. Она явно устала от разговоров с орлицами и истосковалась по чужакам с интересными новостями. Теперь, когда Кикаха принес, вероятно, самую волнующую новость из всех когда-либо услышанных ею, помимо призыва штурмовать дворец Господа три года назад, она хотела говорить и говорить, не переставая. Так она и поступала с таким пренебрежением к чувствам своих гостей, какое мог продемонстрировать только абсолютный монарх. Она велела принести поесть и выпить и присоединилась к ним за большим столом. Они были рады подкрепиться, но через неним за большим столом. Они были рады подкрепиться, но через некоторое время Анану стало клонить в сон, а Кикаха лишь еще больше оживился.

Он намекнул Анане, что было бы мудрым, если бы она легла спать. Она догадалась, что он имел в виду, но никак это не прокомментировала. Она поднялась и, пройдя к аэролету, вытянулась на полу на представленном Подаргой ковре.

14

Когда она проснулась, то увидела спавшего рядом с ней Кикаху. Его курносое длинногубое лицо походило на младенческое, но дыхание воняло вином, и от него пахло какими-то экзотическими духами.

Он вдруг перестал храпеть и открыл один глаз.

Его радужную оболочку пронизывали тонкие красные молнии вен. Он ухмыльнулся и проговорил:

— Доброе утро! Хотя, по-моему, сейчас ближе к полудню.

Затем он сел и похлопал ее по плечу.

Она дернулась от его прикосновения. Он улыбнулся еще шире.

— Неужели возможно, что высокомерная супербаба—Господь, Анана Ослепительная, может быть, чуточку ревнует? Немыслимо!

— Правильно, немыслимо, — подтвердила она. — Какое мне может быть дело? Как? Почему?

Он потянулся и зевнул.

— Это ты уж вычисляй сама. В конце концов, женщина, если ты даже и отрицаешь, что ты человек, хотя мы находились в тесном, почти интимном контакте, — если мне позволительно так выражаться, а мне позволительно, хотя я всего лишь повторяю сказанное тысячами других. Я не могу не привлекать тебя, даже если ты испытываешь при этом некоторое презрение к себе за то, что считаешь лаблаббия в каком-то смысле привлекательным.

— Тебя какие-нибудь женщины пытались когда-нибудь убить? — зарычала она.

— По меньшей мере, дюжина. Фактически, я подошел ближе к смерти от ран, нанесенных женщинами, чем всеми великими воинами, вместе взятыми.

Он нащупал два шрама под ребрами.

— Дважды они очень близко подошли к свершению того, что не могли сделать и самые решительные мои враги, и обе утверждали, что любят меня. Меняю такую любовь в любое время на открытую чистую ненависть.

— Я тебя, конечно, не люблю, но и не ненавижу, — высокомерно заявила она. — Я — Господь, а ты…

Ее прервала орлица, сообщившая, что Подарга хотела бы поговорить с ними, пока они завтракают. Орлица расстроилась, когда Анана ответила, что она сперва хотела бы принять ванну, и нет ли среди всех сокровищ какой-нибудь косметики, духов и тому подобного. Кикаха слегка улыбнулся и сказал, что отправиться к Подарге и примет ответственность за ее непоявление сразу же на себя. Орлица зашагала на негнувшихся ногах впереди Ананы в тот угол пещеры, где разукрашенный филигранью комод содержал все, что ей требовалось.

Подарга не проявила недовольства опозданием Ананы, поскольку думала о других вещах. Она поздоровалась с Кикахой так, словно испытывала к нему большое уважение, а затем сказала, что у нее есть кое-какие новости. На рассвете прилетела орлица с рассказом об огромном флоте воинов на реке, называемой Петчоттакл. Это был широкий и извилистый поток, тянувшийся вдоль опушки Леса Деревьев со Многими Тенями.

По реке двигалось свыше ста длинных лодок примерно по пятьдесят воинов в каждой. Так что флот насчитывал около пяти тысяч краснобородых, называвших себя Тиуда, т. е. Народ. Кикаха сказал, что он слышал о них от тишкетмоаков, жаловавшихся на них, на участившиеся набеги краснобородых на пограничные посты и городки. Но что собирался предпринять флот таких размеров?

Наверняка это должно означать набег на сам Таланак, и его осаду.

Она ответила, что Тиуда пришли с огромного моря на западе, за Сверкающими Горами. Кикаха сказал, что он еще не пересекал Сверкающие Горы, хотя давно собирался. Но он знал, что это море примерно в тысячу миль длиной и примерно в триста — шириной. Он всегда думал, что на его берегах жили индейцы, люди вроде тех, что обитали в прериях.

Подарга, довольная широтой своих знаний и сил, отозвалась что нет — ее орлицы докладывали, что давным-давно там жили оперенные шапки — индейцы, но потом Джадавин впустил с Земли племя высоких светловолосых людей с длинными бородами.

Они поселились на восточном берегу, построили городки-крепости и корабли. Со временем они покорили и поглотили темнокожее население. Сперва темнокожие были рабами, но в конце-концов стали равными и слились с Тиуда, но с искажениями и многочисленными аборигенными заимствованиями.

Восточный берег моря был федерацией под совместным правлением королей: Браки — означавшим Борьба, и Саурги — Печаль. Но произошла долгая и тяжелая гражданская война, и Браки пришлось бежать с кучкой верных воинов и женщин.

Они перевалили через Сверкающие Горы и поселились вдоль верхнего течения реки. С годами их сила и численность увеличилась, и начались их налеты на тишкетмоакские посты, речные суда, а иногда и караваны. Они часто сталкивались с полуконями, и не всегда побеждали их, как побеждали всех других врагов, но по большей части они преуспевали.

Тишкетмоаки выслали несколько карательных экспедиций, одна из которых уничтожила приречной городок, жителей же изрубили на куски, а теперь все выглядело так, словно краснобородые предприняли крупный шаг против народа Таланака. Они были дисциплинированными, высокими, свирепыми воинами, но явно не представляли себе ни размеров страны, против которой двинулись в поход, ни ее обороны.

— Возможно, — согласился Кикаха. — Но к тому времени, когда они доберутся до Таланака, они обнаружат, что оборона сильно ослаблена. К тому времени мы атакуем и, наверное, завоюем Нефритовый Город.

У Подарги мигом пропало хорошее настроение.

— Сперва мы нападем на краснобородых и рассеем их, как воробьев перед ястребом! Я не буду мостить им дорогу!

— А почему бы не сделать их своими союзниками? — предложил Кикаха. — Битва против Колокольников, тишкетмоаков и дракландцев будет нелегкой, особенно если учесть имеющиеся у них аэролеты и лучеметы. Нам понадобится вся помощь, какую мы только сможем заполучить. Я предлагаю привлечь их на нашу сторону. Добычи и убийств хватит на всех. Там всего этого более чем достаточно.

Подарга поднялась с места и одним взмахом крыла смахнула на пол столовую утварь. Ее великолепные груди вздымались и опускались от ярости.

Она прожгла его взглядом бешеных глаз, из которых начисто испарился разум. Кикаха не мог внутренне не съежиться, хотя встретил ее лицом к лицу достаточно храбро. Он сказал:

— Пусть краснокожие убивают наших врагов и умирают за нас. Ты утверждаешь, что любишь своих орлиц, ты называешь их своими птичками. Почему бы не спасти множество их жизней, усилив себя краснобородыми?

Подарга завизжала на него, а потом начала бесноваться и понесла уже сущий бред. Он понял, что допустил серьезную ошибку, не соглашаясь с ней по всем пунктам, но было слишком поздно исправлять причиненный вред. Более того, он почувствовал, как его собственный рассудок скользит по внезапно сорвавшейся ненависти к ней и ее надменным, нечеловеческим жестоким повадкам.

Но он сумел успокоить свой гнев, прежде чем тот смог увлечь его в прах, из которого не восстает ни один человек, и сказал:

— Я склоняюсь перед твоей высшей мудростью, не говоря уже о силе и могуществе, о, Подарга! Будь по-твоему, как и… должно быть!

Но после этого он пребывал в задумчивости и решил снова поговорить с Подаргой, когда она покажется более разумной.

Первое, что он сделал после завтрака, это вывел аэролет из пещеры и поднялся на тысячу семьсот метров — к вершине монолита. Затем он пролетел над вершиной горного пика — высоким хребтом неподалеку от края монолита. Здесь они с Ананой сидели в аэролете и громко говорили о том, что недавно произошло, а также соскальзывали в описание входа в пещеру Подарги. Он включил радио, чтобы их разговор передавался во всеуслышанье. Когда прошло несколько часов, Анана притворилась, будто только что заметила, что радио включено.

Она жестоко обругала Кикаху за такую неуклюжесть и глупость и выключила его.

Индикатор показывал точки двух аэролетов, приближавшихся с края монолита, поднимавшегося из центра Индейского уровня, оба прилетели из дворца Господа на вершине пикового монолита планеты.

Поскольку оба аэролета обнаружили, несомненно, их своими приборами, они обнаружат и район, где исчезла их дичь. Кикаха повел аэролет на высшей скорости обратно к краю уровня и дальше вниз. Он парил перед входом в пещеру, пока из-за края не выскочил первый из двух преследователей. Тогда он резко кинул машину в пещеру и через туннель, не обращая внимания на скрежет.

После этого они могли только ждать.

Большие проекторы и ручные лучеметы находились в когтях орлиц, планировавших взад-вперед на некотором расстоянии над пещерой. Когда они увидели два аэролета, то так и рухнули с зеленого неба.

Колокольники, несомненно, заметят над собой орлиц. Но не обратят на них внимания. Опознавши их, они сосредоточатся на стрельбе внутрь пещеры.

Тем, кто был в пещере, не пришлось долго ждать.

Одна орлица, держа в клюве лучемет, прилетела с докладом… Колокольники, по трое на каждом аэролете, были полностью захвачены врасплох. Их зажарили, а машины плавали там, где их остановили, совершенно невредимые, за исключением нескольких сгоревших сидений и расплавленного здесь и там металла.

Кикаха предложил Подарге привести эти два судна в пещеру. У Колокольников должна иметься еще одна машина, и они могли отправить ее вниз, расследовать исчезновение этих.

Могло также быть больше, чем одна, поскольку такие суда, возможно, имелись и у других Господов.

— Двенадцать Колокольников долой. Осталось тридцать восемь, — сказал Кикаха. — У нас теперь есть кое-какая огневая мощь и транспорт.

Они с Ананой вылетели на половине аэролета. Он перебрался в один из аэролетов, пригнал его в пещеру, а затем снова вылетел пригнать второй. Когда все три аэролета встали бок о бок в огромной пещере, Подарга настояла на том, чтобы они обучили несколько избранных орлиц управлению судами. Кикаха попросил сначала вернуть их ручное оружие и проекторы, положенные их половине аэролета. Подарга колебалась так долго, что Кикаха подумал, что она собирается сейчас же повернуть их против них. Они были с Ананой совершенно беспомощны, так как одолжили свое оружие для гарантии успешности плана. У него еще имелся нож, который он твердо решил метнуть в солнечное сплетение Подарги, если та покажет какой-то признак приказания орлицам схватить их. Это не спасет его с Ананой, но он, по крайней мере, прихватит с собой на тот свет и Подаргу.

Гарпия, однако, наконец, отдала своим орлицам желанный приказ. Лучеметы вернули, проекторы поставили обратно в их аэролет. И все же он испытывал беспокойство. Подарга не собиралась прощать ему дружбу с Вольфом, какие бы услуги он ей не оказал. Как только кончится его полезность, кончится и его жизнь. Это может случится через тридцать минут или через тридцать дней от настоящего времени.

Когда у него появился шанс поговорить с Ананой наедине, он сообщил ей, чего надо ожидать.

— Я так и думала, что это случится, — сказала она. — Даже если бы ты и не был другом Джадавина, ты подвергался бы опасности, потому что был ее любовником. Она должна знать, что, несмотря на ее прекрасное лицо и груди, она — чудовищный гибрид и, следовательно, отвратительна для человеческих мужчин, которых она заставлял заниматься с ней любовью. Она не может тебе этого простить, она должна ликвидировать мужчину, который втайне презирает ее. А я в опасности: во-первых, потому, что у меня тело женщины, а она должна ненавидеть всех женщин, так как она приговорена к своему полуптичьему телу, а во-вторых, у меня ее лицо, и она не собирается позволить женщине с моим телом и ее лицом долго прожить, наслаждаясь этим. В-третьих, она безумна! Она пугает меня!

— Ты, Господь, признаешь, что боишься?

Она покачала головой.

— Даже после десяти тысяч лет я боюсь некоторых вещей. Одна из них — пытки, а я уверена, что она будет страшно пытать меня — если получит шанс. Более того, я беспокоюсь о тебе.

— Обо мне? — поразился он, — Лаблаббии?

— Ты — необыкновенный человек, — сказала она. — Ты уверен, что ты, по крайней мере, не полу-Господь? Наверное, сын Вольфа?

— Уверен, что нет. — Он усмехнулся. — Ты не станешь испытывать эмоции человеческой женщины, не так ли? Наверное, ты просто немного неравнодушна ко мне! Может быть, я чуточку тебя привлекаю? Возможно, да сгинет такая мысль, что ты даже желаешь меня? То есть, если Господь способен на любовь.

— Ты такой же сумасшедший, как и гарпия! — воскликнула она.

Она прожгла его взглядом.

— То, что я восхищаюсь твоими способностями и смелостью, не означает, что я могу под каким-либо видом рассматривать тебя как сожителя, равного мне!

— Конечно же, нет, — согласился он. — Если бы не я, ты погибла бы дюжину раз или визжала бы сейчас в камере пыток. Вот что я тебе скажу. Когда ты будешь готова признаться, что ты не права, я спасу тебя от смущения. Просто назови меня любимым, вот и все. Не нужно никаких оправданий или слез раскаяния, просто назови меня любимым. Я не могу пообещать, что влюблюсь в тебя, но я подумаю о перспективе стать твоим любовником. Ты чертовски привлекательная, во всяком случае физически. И я не хотел бы обидеть Вольфа, отвергая его сестру, хотя, если поразмыслить об этом, он тоже отзывался о тебе не очень-то нежно.

Он ожидал взрыва ярости. Но вместо этого она рассмеялась. Но он был уверен, что смех не служил прикрытием.

После, у них не осталось времени на разговоры. По распоряжению Подарги они занимались обучением орлиц владению аэролетом и оружием. Она также расспрашивала обоих о расположении Таланака, о том, где она могла ожидать наибольшего сопротивления, о слабых местах города и так далее.

Были отправлены сотни гонцов собирать в компанию других орлиц. Однако вновь прибывшие рекруты должны были собираться у слияния реки Петчетакл с маленькой речкой Квакоймол. Здесь орлицы должны были располагаться и ожидать флот краснобородых. Ей приходилось разрешать много проблем.

Кормление собравшейся армии потребует реорганизации системы снабжения. Одно время орлицы были армией со столь же основательной дисциплиной и иерархией, как в любой человеческой организации.

Но яростный штурм дворца несколько лет назад погубил столько офицеров, что она так никогда и не потрудилась вновь организовать ее. Теперь же она столкнулась с этой неотложной, почти неодолимо трудной проблемой.

Она назначила определенное число охотниц. Поскольку речные районы Великих Прерий изобиловали крупной дичью, они дадут необходимое армии продовольствие. В результате, однако, две орлицы из десяти будут отсутствовать, занимаясь почти все время охотой.

На четвертое утро Кикаха снова осмелился спорить с Подаргой. Он сказал ей, что будет неумным зря тратить оружие на краснобородых, что она могла бы приберечь его для места, где оно станет абсолютно необходимым, т. е. в Таланаке, где у Колокольников имелось оружие, которое можно вывести из строя только таким же схожим оружием.

Более того, теперь в ее распоряжении имелось достаточно орлиц, чтобы начать нападение на тишкетмоаков. Их прокорм был достаточной головной болью и без ожидания новых, а также…

Дальше он не продвинулся. Гарпия закричала, чтобы он помалкивал, если он не хочет, чтобы ему вырвали глаза. Она устала от его самонадеянности и нахальства. Он слишком долго жил, и слишком много бахвалился своими хитростями обманщика.

Более того, она терпеть не может Анану, безусловно, самое отталкивающее создание. Пусть он теперь найдет с помощью хитрости выход из пещеры, если сможет, пусть женщина спрыгнет со скалы в море, пусть они оба попробуют.

Кикаха помалкивал, но она не утихомирилась.

Она продолжала визжать на него по меньшей мере полчаса. Внезапно она остановилась и улыбнулась ему. У него по телу пробежал холодок.

Есть время ждать развития событий и есть время предвидеть их. Он вскочил со стула, задрав свой конец стола, хоть он был и тяжелым, так что тот опрокинулся на Подаргу. Гарпия завизжала, когда ее зажало между столом и стулом. Ее голова торчала над краем стола, а крылья хлопали.

Он бы тут же спалил ей голову, но она лично не являлась непосредственной опасностью, а две служанки-орлицы, держащие в клювах лучеметы. Но им пришлось бросить их, чтобы поймать Подаргу, и в промежутке Кикаха подстрелил одну из них. Его лучемет на половиной мощности заставил вспыхнуть ее зеленые перья.

Анана выхватила свой лучемет и ее луч скрестился с его на второй орлице. Он крикнул ей, чтобы она бежала к ближайшему аэролету.

Она дышала ему в затылок, когда он нырнул в него, и без единого слова с его стороны схватила большой проектор. Кикаха уселся перед пультом управления и активировал моторы. Аэролет поднялся на фут и устремился ко входу в туннель. Три орлицы пытались остановить его своими телами. Судно прошло… тум… тум… тум… каждый раз подбрасывая Кикаху.

Затем его бросило вперед, и он стукнулся грудью о пульт — у него не было времени пристегнуться — когда судно застряло в узком каменном отверстии. Он увеличил мощность. Металл заскрежетал о гранит, когда судно протаранило туннель, словно шомпол, прочищающий пушку.

На секунду яркий круг выхода из туннеля им частично перегородила огромная птица.

Послышался глухой удар, затем стук, и аэролет вырвался на яркое желтое солнце и яркое зеленое небо с бело-голубым прибоем — краем моря в пятнадцати километрах ниже.

Кикаха обуздал свое желание поскорее бежать. Он поднял аэролет вверх, затем немного назад, и снизился, паря над входом. Как он и ожидал, выскочил аэролет.

Это был один из захваченных орлицами.

За ним последовал полуаэролет. Анана разрезала оба по продольной оси установленным на полную мощность проектором.

Обе стороны аэролета отломились и упали, а с ними и разрезанные орлицы, и половины их зеленых тел еще долго виднелись, прежде чем их поглотила далекая глубина.

Кикаха опустил аэролет и выстрелил из носового проектора на полной мощности в туннель. Раздавшиеся внутри вопли сказали ему, что он мог убить несколько орлиц и по меньшей мере на долгое время нагнал на них страху. Тут он подумал разрезать камни над входом и заблокировать его, но решил, что на это потребуется слишком много энергии. К тому времени в воздухе кишмя кишели патрули орлиц с поверхности монолита и вновь прибывшие. Он врезался аэролетом в самую середину их, отбросив многих в сторону, в то время, как Анана сжигала других. Вскоре они прорвались сквозь стаю и понеслись на полной скорости над горным хребтом, отгораживающим край уровня от Великих Прерий.

15

Затем он резко снизился над прерией, летя на бреющем полете, потому что чем ближе он держался к поверхности, тем меньше оставалось шансов, что их засечет аэролет Колокольников. Кикаха летел над самой травой и вспучивающимися холмами, деревьями, огромными седыми мамонтами и мастодонтами, гигантскими верблюдами с испуганными мордами, девятифутовым рыжевато-коричневым фелис атроксом — жестоким львом, длинноногими собакомордыми гепардо-львами, саблезубыми смилодонами и лохматыми, тупыми на вид мегатериями — над многими тысячами видов зверей и птиц и миллионами тюлиферации жизни. Кикаха проносился над ними и летел дальше, видя за три часа то, чего не мог увидеть и за пять лет путешествия по земле.

Он пролетел поблизости от нескольких стойбищ Народов Прерий, мимо типи и круглых вигвамов вингащупта, хайхова, так отита и над кавалькадой полуконей, над свирепыми воинами, охранявшими со всех сторон племя, и самками, тащившими на волокушках племенное имущество, и над молодняком, резвившимися и скакавшими, словно жеребята.

Эти зрелища вызывали у Кикахи дрожь восторга.

Одному ему из всех землян выпало счастье жить в этом мире. И покаместь ему везло, и если он должен будет умереть в этом мире, то он не сможет сказать, что прожил жизнь зря. Напротив, ему даровалось то, что даровалось очень немногим людям, и он был благодарен судьбе. Несмотря на это, он намеревался продолжать жить. Было еще много того, что хотелось бы повидать, исследовать, чему подивиться, а также много интересных бесед, прекрасных женщин и врагов, с которыми требовалось драться насмерть.

Не успела последняя мысль придти ему в голову, как он увидел в прерии странный отряд. Он притормозил и поднялся футов на пятьдесят. Это были конные дракландцы с небольшим отрядом тишкетмоакской кавалерии и тремя Колокольниками. Он разглядел серебряные шкатулки, притороченные к седлам их коней.

Они натянули поводья, несомненно думая, что в аэролете находятся другие Колокольники. Кикаха не дал им много времени на пребывание в заблуждении.

Он резко снизился, а Анана разрезала всех троих пополам, а остальные в панике убежали. Кикаха подобрал шкатулки и позже сбросил их в широкую реку Петчотакл.

Он не мог вычислить, как этот отряд забрался так далеко от Таланака, даже если они скакали день и ночь. Более того, они ехали с противоположного направления.

Тут его осенило, что они, должно быть, прошли через врата в этом районе.

Он помнил врата, спрятанные в пещере, в группе невысоких, но с крутыми склонами каменистых холмов примерно в пятидесяти милях от края. Он направил аэролет туда и нашел именно то, что и ожидал. Колокольники выставили здесь сильную охрану, чтобы гарантировать, что Кикаха ими не воспользуется. Кикаха захватил их врасплох, сжег всех и загнал аэролет в пещеру.

Один Колокольник находился в нескольких футах от больших единых врат в виде кольца, к которым он и бежал. Прежде чем он добрался до них, Кикаха прожег в нем дырку.

— Шестнадцать долой. Осталось тридцать четыре, — заметил он. — И, может быть, еще множество в следующие несколько минут.

— Не думаешь ли ты пройти через врата? — недоверчиво произнесла она.

— Они должны быть связаны с храмовыми вратами в Таланаке, — сказал он, вместо ответа. — Но, может быть, нам следует приберечь их до другого времени, когда у нас будут кое-какие резервные силы.

Он не стал объяснять, а велел ей вместо этого помочь ему избавиться от тел.

— Нам предстоит на время исчезнуть. Если через врата сюда пройдут еще какие-нибудь Колокольники, то они вряд ли узнают, что случилось, и вообще, что-нибудь.

План Кикахи имел приличные шансы на успех: но если только он сумеет убедительно говорить в следующей его фазе. Они летели над рекой, пока не увидели флот из множества лодок, по две в ряд, продвигавшихся на веслах вниз по реке. Лодки напоминали ему корабли викингов с их вырезанными на носах драконьими головами, и матросы тоже издали выглядели похожими на викингов. Они были рослыми, широкоплечими, носили рогатые или крылатые шлемы и волосатые штаны и держали в руках секиры, мечи, тяжелые копья и круглые щиты. Большинство щеголяли длинными, выкрашенными в красный цвет бородами, но попадалось немало и чисто выбритых.

Когда он снизился, их приветствовали тучей стрел. Он настойчиво приближался к передовой лодке, где стоял человек в длинной белой жреческой мантии с красным воротником. Эта лодка выпустила все свои стрелы, а аэролет оставался в самый раз за пределами досягаемости секиры. Промелькнули мимо или даже попали в машину копья, но Кикаха сманеврировал так, чтобы избежать попадания любого из них в открытую рубку. Он окликнул жреца на речи Господов, и вскоре король Бракия согласился через жреца поговорить с Кикахой. Они встретились на берегу реки.

У краснобородых имелась веская причина для враждебности. Всего неделю назад один аэролет поджег несколько их городков и убил множество юношей. Все налетчики обладали некоторым поверхностным сходством с Кикахой. Тот объяснил, что происходит, хотя для полного понимания потребовалось два дня. Его тормозила необходимость говорить через алсхуму, как называли по-тиудски жреца. Кикаха приобрел уважение Бракии, когда Витрус, жрец, объяснил, что Кикаха является правой рукой Аллваллданса-Всемогущего.

Продвижение флота вниз по реке пришлось задержать еще на день, пока вождей и жреца на аэролете возили к пещере с вратами. Здесь Кикаха снова растолковал свой план. Бракия хотел видеть практическую демонстрацию прохождения врат, но Кикаха возразил, что это предупредит Колокольников в Таланаке, что врата открыты для нападения.

Прошло еще несколько дней, прежде, чем Кикаха вчерне обрисовал, а затем детально продумал, как могут пять тысяч воинов промаршировать через врата. Проход стольких воинов за раз через врата потребует строгой синхронности, потому что в результате неверного расчета времени воины в арьергарде будут разрезаны пополам при активизации врат. Но он указал, что Колокольники и дракландцы прошли большим отрядом, а значит и тиуд смогут таким же образом пройти. В то же время он был очень раздражен, нетерпелив и обеспокоен, но не смел этого показать. Подарга, должно быть, уже подняла свою огромную крылатую армаду в атаку на Таланак. Если она собиралась сначала уничтожить краснобородых, то вот-вот обрушиться на их флот.

К этому времени Бракии и вождям не терпелось отправиться в поход. Колоритные и восторженные описания Кикахой таланакских сокровищ обратили их в пылких энтузиастов идеи штурма.

Кикаха построил снаружи пещеры модель больших врат и проводил с вождями тренировки воинов, потребовавшие три дня и добрую часть ночи. К тому времени, когда воины показались ему в нужной мере квалифицированными, все стали измотанными и вспыльчивыми.

Бракия решил, что им нужен день отдыха. Отдых означал прикатывание больших бочек с пивом и огненным спиртным напитком из лодок в лагерь и распитие их, покуда жарилась дичь. Было много пения, криков, смеха и похвальбы, немало драк, кончавшимися тяжелыми ранами или смертью.

Кикаха заставлял Анану оставаться в палатке, по большей части потому, что Бракия не прилагал больших усилий, чтобы не скрывать свое вожделение к ней.

Хотя он никогда не говорил ничего, кроме комплиментов, граничивших с непристойностями — совершенно неприемлемых в обществе тиудов, как заметил жрец — он мог предпринять какие-то действия если алкоголь растормозит его, а это означало, что Кикахе придется драться с ним, поскольку все считали само собой разумеющимся, что она его женщина. Фактически, для поддержания этого обмана, им приходилось разделять одну палатку. Той ночью Кикаха состязался бы с Бракией в поединке, кто кого перепьет, поскольку потерял бы лицо, если бы отказался принять вызов короля. Бракия, конечно же, намеревался напоить его до бесчувствия, а затем отправиться в палатку Ананы. Он весил, наверное, футов на сорок больше Кикахи и по идее должен был суметь перепить его.

Однако незадолго до рассвета Бракия свалился и уснул, к вящей забаве тех немногих краснобородых, которые не отрубились раньше него.

В полдень Кикаха выполз из палатки с таким ощущением в голове, словно он пытался перебодать бизона. Позже проснулся король и чуть не порвал мускулы на боках, смеясь над собой. Он не сердился на Кикаху, а когда появилась Анана, он приветствовал ее на более уверенный манер.

Кикаха порадовался разрешению этой проблемы, но не захотел начинать атаку в тот день, какой первоначально запланировал. Армия была не способна сражаться даже с женщинами, не говоря уже о врагах, ждавших в Таланаке.

Бракия приказал выкатить новые бочки, и пьянка началась опять. В это время на ветку над Кикахой сел ворон, птица размером с земного орла, — одно из очей Вольфа и заговорил хриплым и каркающим голосом:

— Привет, Кикаха! Долго же я искал тебя! Вольф—Господь, послал меня сообщить тебе, что он вынужден отправиться из дворца в другую вселенную. Кто-то похитил у него Хрисенду, и он собирается найти похитителя и убить его, а потом привезти свою женщину обратно.

Ворон-Око продолжал, описав, какие ловушки оставили активированными, какие врата — открытыми, и как он мог, если пожелает, безопасно проникнуть во дворец и покинуть его. Кикаха уведомил Око, что все изменилось, и рассказал ему об оккупации дворца Колокольниками. Ворон не слишком поразился этому. Он только что побывал в Таланаке, так как прослышал, что Кикаха находится там. Он видел Колокольников, хотя, конечно, не знал тогда, кто они такие. Они отбрасывали огромную тень, чернившую землю подписью под смертным приговором, а их крылья были, словно барабаны в день страшного суда. Расспросив его, Кикаха рассудил, что армада обрушилась на Таланак предыдущим днем.

Он прошел к Бракии и сообщил ему эту новость. К тому времени весь лагерь пьяно орал и смеялся.

Бракия отдал приказ. Затрубили большие роги, забили боевые барабаны, воины должны были пойти первыми вместе с Кикахой и Ананой, несшими большой проектор с аэролета. Следующей шла группа великих воинов, двое из которых несли второй проектор. После них — чисто выбритые юноши, которые не могли отращивать бороды и красить их в красный цвет, пока не убьют человека в бою. За ними шла вся остальная армия.

Кикаха, Анана, Бракия и шестеро вождей быстро шагнули в круг серого металла. Вождь отряда, шедшего за ними, начал считать, проверяя правильность времени активации. Внезапно группа очутилась в помещении, не являющимся ожидаемым Кикахой — огромной палатой храма. Это было помещение поменьше, хотя все-таки по большинству стандартов и немалое. Он мгновенно узнал в нем камеру врат неподалеку от середины города, ту, куда он не мог добраться, когда его преследовали Колокольники. Он вытолкнул тиуда из круга.

Те застыли от этого казавшегося магическим перехода.

Потом события происходили быстро, хотя они поглотили много часов, много энергии и много жизней.

Старый город казался объятым пламенем, повсюду бушевали пожары. Происходили они от факелов, брошенных орлицами. В нефритовом городе было мало горючего материала, но шипели и дымились тысячи орлиц, попавших под лучи проекторов Колокольников. На улицах и крышах домов валялись тела больших птиц, тишкетмоакских воинов и дракландцев. Большая часть боев теперь шла поблизости от вершины города, вокруг храма и дворца.

Защитники и орлицы были так заняты, что не заметили краснобородых, пока три тысячи воинов не прошли через врата в город. К тому времени было уже слишком поздно препятствовать проходу оставшихся двух тысяч. Сотни орлиц повернули с вершины города, чтобы атаковать тиуд, и в дальнейшем Кикаха помнил только то, что стрелял из проектора и поднимался на каждый кровавый, дымящийся, горящий уровень. Пришло время, когда заряды проектора иссякли и пришлось использовать ручные лучеметы. Прежде, чем они добрались до вершины, те стали бесполезными, и тогда в ход пошли мечи.

В храме Кикаха наткнулся на груду обугленных тел, в которых только по пристегнутым к спинам серебряным шкатулкам можно было узнать Колокольников. Их было шестеро, и они попали под перекрестный огонь орлиц с ручными лучеметами.

Это, должно быть, произошло в самом начале, — в первые мгновения внезапной атаки. Орлиц с лучеметами убили из проекторов, но они нанесли ощутимые потери Колокольникам.

Он насчитал еще четырех Колокольников, прежде чем они с Ананой, Бракией и другими ворвались в огромно, помещение, где Колокольники устроили большие постоянные врата. Подарга и ее оставшиеся боеспособные орлицы загнали в угол множество дракландцев, тишкетмоаков и двух, нет, трех Колокольников. Это были фон Турбат, фон Свиндебарн и император Коцхамл. Их окружали воины, численность которых стремительно таяла под яростными атаками гарпии и ее больших птиц.

Кикаха, с Ананой позади него и с краснобородыми сбоку, атаковал. Он врубился в гущу орлиц с тыла, полилась кровь, полетели перья и мясо. Он заорал в упоении — конец врагов был близок.

Затем, в последовавшей свалке, он увидел, что трое Колокольников бросили своих товарищей на произвол судьбы и побежали к большому кругу металла, вратами в углу. За ними помчалась Подарга и несколько орлиц. Кикаха бросился следом за ними. Колокольники исчезли, за ними последовала Подарга, и не отстававшие от нее орлицы молниеносно пропали, словно их и не было.

Он был настолько разочарован, что хотел заплакать, но не собирался кидаться за ними следом. Колокольники, несомненно, устроили ловушку для любых преследователей, и гарпия с орлицами обязательно угодят в нее. Кикаха не собирался попадаться, как бы сильно не желал заполучить в свои руки этих Колокольников.

Он начал было отворачиваться от врат, но ему пришлось защищаться от двух огромных птиц. Он сумел сильно поранить их, чтобы охладить их пыл сблизиться с ними, но они не отставали и постепенно теснили его к большим вратам в углу помещения. Одна из птиц выдвинулась и ударила его клювом. Он рубанул, заставив клюв быстро убраться. Но тут немного вперед выступила другая орлица и сделала аналогичный финт в его сторону. Кикаха не мог позвать на помощь, поскольку остальные были заняты своим делом.

Внезапно он понял, что его вынудят-таки воспользоваться вратами. Если он не воспользуется ими, то будет поражен одним из этих острых, огромных, кривых клювов.

Две птицы теперь разделились: одна заходила кружным путем ему в тыл или обе атаковали его с флангов, так что даже если он прикончит одну — другая убьет его.

Он отчаянно оглядел помещение, увидел, что Анана и краснобородые по-прежнему заняты, и поэтому сделал то, что должен был сделать. Он резко повернулся, прыгнул на диск, опять обернулся, чтобы защищаться нужные несколько секунд, прежде чем активируются врата, а затем что-то, наверное крыло, ударило его по голове и ввергло в полубессознательное состояние.

16

Он открыл глаза, глядя на странный и фантастический ландшафт.

Он находился в широкой и неглубокой долине. Землю, на которой он сидел, и окружающие холмы, покрывала желтая, похожая на мох растительность.

Небо отливало зеленью только что покинутого им мира. Оно было настолько темно-синим, что колебалось на грани черноты. Он бы подумал, что сейчас поздние сумерки, если бы солнце только что не миновало зенит. Налево от него в небе висела колоссальная фигура, похожая на башню. Она была цвета зеленого с синими и голубыми пятнами здесь и там и нечетко белыми массами на больших пространствах. Он очутился на луне, круглом спутнике ступенчатой планеты этой вселенной.

Забыв испытанное им раньше, он вскочил на ноги и, воспарив в воздухе, растянулся, приземлился на нос, а потом на локти и колени Удар смягчила растительность, но его все же здорово грохнуло.

Кикаха осторожно встал на четвереньки и помотал головой. Вот тогда-то он и увидел бежавших фон Турбата, фон Свиндебарна и Коцхамла и гнавшихся за ними четырех орлиц во главе с Подаргой. Но слово «бежавших», однако, определяло намерение, а не исполнение.

Трое людей мчались невероятно длинными прыжками, часто кончавшимися тем, что они подскальзывались, когда их ноги приземлялись на растительность или потерей равновесия при прохождении пика дуги.

Отчаяние усиливало их неуклюжесть, и при других обстоятельствах ситуация показалась бы комичной.

Она и показалась комичной Кикахе, не подвергнувшемуся никакой непосредственной опасности. Несколько секунд он смеялся, а потом отрезвел, так как сообразил, что его собственное положение окажется, вероятно, ничуть не менее опасным, наверное, даже более, потому что троица стремилась, казалось, к цели, которая могла убрать их куда подальше от преследователей.

Он еле-еле мог разглядеть край установленного во мху тонкого круглого камня. Он понял, что это должны быть какие-то врата. Троица знала, что пройдет из врат в помещение храма в эти врата на луне. Они, вероятно, преднамеренно установил их для этой цели, чтобы суметь заставить остановиться любых преследователей, застрявшими на луне, в то время как они вернутся через врата в Таланак или, что более вероятно, во дворец Господа.

Врата, в которые они мчались, несомненно, были одноразовыми. Они примут и передадут первых шагнувших в них. После этого они закроются до тех пор, пока их не активируют вновь, а средства для активирования, находились, конечно же, не здесь.

Ловушка относилась к типу, высоко ценимому Кикахой, поскольку он и сам любил устанавливать такие капканы и довольно часто делал это. Но ловца могли словить самого. Подарга и ее орлицы были преследователи не того типа, на который рассчитывали Колокольники, хотя им тоже мешало незнакомство со слабой гравитацией и шок, вызванный попаданием сюда, они помогали себе крыльями для удержания равновесия и приземления. Более того, они проходили дистанцию намного быстрее, чем люди, потому что они планировали.

Фон Турбат и фон Свиндебарн, прыгнув одновременно и держась за руки, приземлились точно на камень и исчезли. Коцхамл отстал от них на пять секунд, и когда он опустился на камень, то остался на месте. В спокойном и безжизненном воздухе прозвучал его отчаянный крик.

Подарга, развернув крылья для остановки, упала ему на спину, и он свалился под ее тяжестью. Подарга испустила долгий и громкий пронзительный крик, вырывая клочья мяса из спины павшего. Затем приземлившиеся орлицы подошли и окружили Подаргу и извивавшуюся жертву и, нагнувшись, драли тело клювами, как только получали шанс.

Шкатулка, которую носил на спине Коцхамл, была оторвана и лежала теперь в стороне, неподалеку от камня.

Двадцать три Колокольника долой.

Кикаха медленно поднялся на ноги. Как только Подарга и ее пташки закончат свою работу, они поглядят вокруг и увидят его, если он быстренько не скроется из виду. Перспективы на это были не блестящие. Развалины города Корада находились в миле отсюда. Огромные белые здания сверкали на солнце, словно отдаленная надежда. Но даже если он вовремя доберется туда, то найдет там не надежду, а тюрьму. Единственные ближайшие врата, какими он мог воспользоваться, находились не в городе, а были спрятаны в пещере среди холмов, а между ним и пещерой находились Подарга и орлицы.

Кикаха воспользовался их сосредоточенностью на своей забаве для того, чтобы вновь научиться бегать. Он оказывался здесь много раз на довольно продолжительные периоды, поэтому адаптация шла, как плавание после многих лет жизни в пустыне.

Однажды усвоенная, эта способность уже не пропадает. Однако аналогия эта была только аналогией. Кикахе же потребовалось несколько минут, чтобы вновь научиться надлежащей координации.

За это время он покрыл расстояние в четверть мили. Затем он услышал пронзительные вопли, содержащие иные чувства, чем чувство кровопускания и удовлетворенной мести. Он оглянулся. Подарга и ее птицы увидели его и мчались за ним. Они высоко подпрыгивали и покрывали большие отрезки, планируя, словно летучие рыбы. Они еще явно боялись попробовать лететь.

Словно прочтя его мысли, они перестали прыгать и полностью поднялись в воздух. Они взлетели намного быстрее, чем взмыли бы на планете, и издали пронзительный крик, на этот раз крик разочарования. Полет в действительности принес им резкую потерю скорости.

Кикаха узнал это только потому, что рисковал часто оглядываться, когда воспарял в воздух. Затем он потерял скорость, когда поскользнулся при приземлении и пулей полетел вперед и снова вверх и дважды перекувырнулся. Он попытался приземлиться на ноги или на четвереньки, но с силой врезался в землю. Из него вышибло дух. Он со свистом втянул воздух в легкие и заставил себя подняться, прежде чем полностью оправился.

Во время следующего прыжка он вытащил из ножен меч. Теперь дело выглядело так, что он может ему понадобиться раньше, чем он доберется до города.

Подарга и еще одна орлица оказались впереди него, хотя все еще высоко.

Они сделали вираж, а затем стали заходить на него длинным ровным планированием. Другие орлицы находились над ним и теперь пикировали на него, почти полностью сложив крылья.

Падавшие птицы и гарпия, несомненно, рассчитали конец своего спуска так, чтобы они совпали с его прыжками вперед.

Кикаха продолжал продвижение. Один взгляд вверх показал ему набухавшие тела орлиц, когда те падали на него. Они растопырили желтые когти, напрягли ноги, словно огромные амортизаторы, рассчитанные на столкновение с его телом. Подарга и ее орлица заходили теперь почти параллельно земле. Они несколько раз похлопали крыльями для выпрямления пика.

Они находились примерно в шести футах от земли и ожидали, что вцепляться в Кикаху, когда он поднимется в первой дуге прыжка.

В предвкушении этого Подарга оскалила зубы, с ее когтей падала кровь.

— Кикаха! — завизжала она. — Наконец-то!

Кикаха гадал, увидела ли она меч в его руке или обезумела настолько, что ей стало все равно.

Это не имело значения. Он приземлился и снова взвился в прыжке, который продолжал возносить его и таким образом должен был привести в пределы досягаемости когтей Подарги. Но на этот раз он изо всех сил прыгнул прямо вверх. Скачок этот был поразителен, и Кикаха пронесся мимо удивленной Подарги и орлицы. А они завыли от ярости.

Затем послышались вопли паники и страха, глухие удары и гром хлопающих крыльев, когда падающие орлицы пытались остановить свое падение.

Кикаха приземлился и продолжал свое продвижение вперед.

На втором скачке он рискнул оглянуться через плечо. Подарга и орлицы валялись на земле. То тут, то там летали зеленые перья, вырванные при столкновении гарпии и четырех орлиц с землей. Подарга лежала на земле с торчащими вверх ногами. Одна орлица валялась без сознания, две поднялись и в ошеломлении брели шатаясь, неведомо куда. Четвертая пыталась стать на когтистые лапы, но вновь и вновь падала, била крыльями и пронзительно кричала.

Несмотря на это происшествие и полученную им новую фору, он все-таки едва поспел с безопасному входу всего на несколько футов опередив Подаргу.

Затем он обернулся и ударил ее мечом, но она отскочила назад, хлопая крыльями и визжа на него.

Рот ее был окровавлен, а глаза расширены безумным гневом. Кровь текла из большого пореза на боку, как раз под правой грудью. Во время столкновения или последней свалки ее ранило когтем.

Кикаха, видя, что за ней следуют только три орлицы, да и те еще на значительном расстоянии от них, выбежал из дверей и поднял меч. Подарга была настолько поражена этим, что к ней в какой-то миг вернулся рассудок. Она резко повернулась, подпрыгнула и забила крыльями. Он оказался поблизости от нее, и его меч свистнул, отрубив несколько хвостовых перьев. Затем Кикаха упал наземь и вынужден был снова укрыться в дверях.

Теперь уже орлицы пытались добраться до него.

Он легко ранил двух и они отступили.

Подарга остановилась и спланировала к ним. Кикаха пробежал по большому коридору и через громадное помещение со множеством покрытой искусной резьбой столов и стульев. Он пересек помещение, пронесся по другому коридору, через большой двор и — как раз вовремя — в другое здание. В дверях только что покинутого им здания появилась орлица, а из-за угла выскочила гарпия с другой орлицей. Как он и ожидал, на него набросились бы с тыла, если бы он оставался стоять в первоначальном дверном проеме.

Он подбежал к комнате, имевшей, как он знал, только один вход, и заколебался. Следует ли ему занять позицию здесь или попробовать подземные шахты? Он мог скрыться в темных лабиринтах. С другой стороны, орлицы могут учуять его, где бы он не спрятался. А в шахтах водились существа не менее смертельные, чем орлицы, и куда более неприятные. Их существование было его идеей, а Вольф создал их и поселил там.

Раздался вопль. Кикаха прыгнул через дверь и повернулся защищать ее. Решение приняли за него. У него не осталось иного выбора, кроме как добраться до шахт.

Кикаха больше не останавливался, и размышляя продолжая идти. Покуда он был свободен в передвижении, он чувствовал, что сумеет перехитрить своих преследователей и победить. Но теперь он оказался в ловушке и не знал как победить орлиц. Это, разумеется, не означало, что он сдался. Подарга оказалась бы в той же ловушке, что и он. Она понятия не имела, как выбраться с луны обратно на планету, а он имел. Можно будет поторговаться, если ему придется заключить с ней сделку. В то же время он посмотрит, как будут развиваться события.

Помещение было большое и сделано из мрамора.

В нем покачивалась на большой золотой цепи, свисавшей с центра потолка, хитро сработанная кровать из золота и серебра.

Стены украшали рисунки ярких цветов, изображавшие светлокожих, хорошо сложенных людей с красивыми лицами, в громоздких плащах и со множеством украшений из металла и драгоценных камней. Мужчины были безбородыми, и оба пола отличались прекрасными длинными желтыми или бронзовыми волосами. Они играли в разные игры.

Сквозь окна некоторых нарисованных зданий виднелось нарисованное голубое море.

Фрески писал сам Вольф, обладавший талантом художника. Но вдохновил его на это, Кикаха, который фактически вдохновил его на все, имевшееся на луне, за исключением самого лунного шара.

Вскоре после того, как они отбили дворец, и Вольф утвердился в качестве Господа, он напомнил Кикахе, что тот давным-давно не бывал на луне. Кикаху это заинтриговало и он настоял на том, чтобы они посетили ее. Вольф сказал, что там не на что смотреть, кроме травянистых равнин, немногочисленных холмов и небольших гор. Тем не менее, они отправились туда на пикник, пройдя через одни из врат.

Хрисенда, большеглазая, тигроволосая дриада — жена Вольфа, приготовила полную корзину закусок и выпивки, словно она была земной американской домохозяйкой, готовившейся к прогулке в парк на краю городка. Однако они прихватили с собой оружие и несколько талосов, полубелковых роботов, выглядевших, словно рыцари в доспехах. Даже там Господь не мог абсолютно расслабиться. Ему требовалось всегда быть настороже на случай нападения другого Господа.

Они неплохо провели там время. Кикаха указал, что тут есть больше чем на что посмотреть, чем говорил Вольф. Тут имелось славное и пугающее зрелище висевшей в небе планеты. Ради одного этого следовало предпринять путешествие. И потом, здесь можно было позабавиться, прыгая, как кузнечик.

К концу дня, когда он сделался полупьян от вина, с которым на Земле так и не выпало счастья познакомиться, у него возникла небольшая идея, названная им «Проект Барсум». Они с Вольфом болтали о Земле и о некоторых книгах, которые любили читать.

Кикаха признался, что когда он был Полом Янусом Финнеганом и жил на ферме возле городка Терри-Хот, штат Индиана, то он любил произведения Эдгара Раиса Бэрроуза.

Особенно он любил Тарзана, Дэвида Иннеса и Джона Картера и не мог сказать, что предпочитает одного другим. Наверное, он лишь чуточку больше любил Джона Картера.

И вот тут он сел так внезапно, что пролил содержимое бокала и воскликнул:

— Есть! Барсум! Ты говорил, что эта луна размером с Марс, верно? И в твоих лабораториях все еще имеется громадный потенциал для биологических чудес, не так ли? Как насчет создания Барсума?

Он так развеселился, что подпрыгнул высоко в воздух, но не сумел точно направить себя и поэтому приземлился прямо на закуску. К счастью, они уже почти все съели. Кикаха вымазался в еде и вине, но был настолько полон ликования, что не заметил этого.

Вольф терпеливо выслушал, улыбаясь, но его ответ отрезвил Кикаху:

— Я мог бы сделать разумную копию Барсума, — признался он, — и нахожу твое желание быть Джоном Картером довольно забавным. Но я отказываюсь теперь играть роль бога с разумными существами.

Кикаха уговаривал его, хотя и не очень долго.

Вольф был человеком таких твердых мнений, какого он никогда не встречал. Кикаха тоже был упрям, но спорить с Вольфом, когда тот уже принял решение, было все равно, что пытаться точить гранит, стряхивая воду на камень с концов пальцев.

Вольф, однако, сказал, что посадит на луне быстрорастущую растительность, похожую на мох.

Она скоро вытеснит зеленую траву и покроет луну от ледяной шапки на северном полюсе до ледяной шапки на южном.

Он сделает и больше, поскольку не хочет разочаровывать Кикаху просто ради каприза. Проект заинтересовал его. Он сработает в своих лабораториях тотов, бантов и других барсумских животных. Кикаха, однако, должен понимать, что это займет немало времени, и результаты могут отличаться от его спецификации.

Он даже попробует создать Древо Жизни и построит несколько разрушенных городов и проложит каналы.

Но он не будет создавать зеленых тарков, красных, желтых, черных и белых барсумцев. Как Джадавин он бы не поколебался, но как Вольф он не может.

Помимо его отказа играть роль Бога, научно-технические проблемы и труды, связанные с созданием на пустом месте целых народов и культур, были огромными, только для начала проекта потребовалось бы свыше ста земных лет.

Понимает ли, например, Кикаха сложности марсианских яиц? Конечно, когда их откладывали, они были невелики, вероятно не крупнее футбольного мяча, а возможно, и меньше, поскольку Бэрроуз никогда не описывал их размеры, когда их только что снесла самка. Их полагалось помещать в инкубаторы под лучи солнца. Через пять лет проклевывался детеныш. Но за это время яйца вырастали, примерно, до двух с половиной футов в длину — по крайней мере, яйца зеленых марсиан, хотя можно предположить, что они крупнее, чем у марсиан человеческого типа.

Где яйца брали энергию для роста? Если энергия доставалась от желтка, то эмбрион вообще не развился бы. Яйцо являлось замкнутой на себя системой, оно долгий период не получало пищу от матери, как эмбрион через пуповину. Подразумевалось что яйца получали энергию, поглощая солнечные лучи. Теоретически они могли это сделать, но приобретенная этим способом энергия будет очень невелика, учитывая малую приемную площадь яйца.

Вольф не мог в данный момент представить себе, какие биологические механизмы могут вызвать такую феноменальную скорость роста. Должен существовать откуда-то приток энергии, и поскольку Бэрроуз не сказал, откуда именно, выяснять придется Вольфу и гигантским белковым компьютерам у него во дворце.

— К счастью, мне не придется решать эту проблему, поскольку не будет никаких разумных марсиан, зеленых или иных. — Вольф улыбнулся. — Но я могу повозиться с ней, просто чтобы посмотреть, можно ли ее решить.

Были и другие материи, потребовавшие компромиссов при переделке луны. Воздух был таким же густым, как и на планете, хотя Вольф мог разрядить его. Но он не думал, что Кикахе понравится жить в нем.

Насыщенность атмосферы Барсума предположительно являлась эквивалентной той, что находится примерно в трех километрах над земной поверхностью. Более того, существовала деталь с двумя лунами Марса, Фобосом и Деймосом. Если установить на орбитах два спутника схожих размеров, то они сгорят через короткое время. Атмосфера луны простиралась вплоть до гравитационной складки, существовавшей между луной и планетой. Вольф, однако, запустил на орбиту две энергетические конфигурации, светившие столь же ярко, как Фобос и Деймос, и вращавшиеся вокруг луны с такой же скоростью и в тех же направлениях.

Позже, при трезвом размышлении, Кикаха понял, что Вольф был прав. Даже если бы была возможность запустить сюда создания из биолабораторий и воспитать их в духе культур, основанной на намеках романов Бэрроуза, это не было бы хорошим делом.

Не следует пытаться играть роль Бога. Вольф делал этот как Джадавин и вызвал много несчастий и страданий.

Или это все-таки можно было сделать? В конце концов, как подумал Кикаха, марсианам будет дана жизнь, и они получат столько же шансов любить, надеяться и так далее, как любые разумные существа в этом мире. Верно, что они будут страдать, узнают боль, безумие и душевные муки, но разве не лучше получить шанс на жизнь, чем быть навеки замурованными в нереальности просто потому, что кто-то подумал, что им будет лучше, если у них не будет шансов страдать? Разве сам Вольф не говорил, что лучше было жить, невзирая на то, что он вынес и мог вынести, чем никогда не существовать?

Вольф признал, что это верно, но сказал, что Кикаха предается рационализации. Ему хотелось поиграть в Джона Картера, точь в точь как он играл мальчиком на ферме. Но, Вольф не собирается идти на все труды, муки и время, требовавшееся для создания живых, дышащих, мыслящих зеленых марсиан или красных гелиумцев только для того, чтобы Кикаха мог проткнуть их мечом, или наоборот.

Кикаха вздохнул, затем усмехнулся и, поблагодарив Вольфа за то, что тот сделал, отправился через врата на луну и прекрасно провел там целую неделю.

Он поохотился на банта, поймал арканом небольшого тота и объездил его, рыскал по развалинам Корада и Тарка, как он назвал города, построенные талосами Вольфа. Затем ему стало одиноко и он вернулся на планету. Он несколько раз возвращался сюда на «каникулы», один раз со своей женой-дракландкой и несколькими тевтонскими рыцарями, а однажды с отрядом хровака. Все, кроме него, становились на луне обеспокоенными, близкими к панике, и каникулы явно не удались.

17

Кикаха уже три года не проходил через врата на луну, а теперь снова оказался тут при таких обстоятельствах, каких он ни за что бы не смог нафантазировать.

Гарпия и орлицы стояли снаружи, а он попал в западню внутри. Ничья. Он не мог выбраться, но и они не могли напасть на него без серьезных, может быть, всеобщих потерь.

У них, однако, имелось преимущество.

Они могли достать пищу и воду. У них было время, чтобы подождать, пока он ослабеет от голода и жажды, и не сможет сопротивляться или не сможет больше бороться со сном. Не существовало никакой причины, по которой им следовало бы не терять времени. На них никто не давил.

Конечно, в скором времени кто-то мог этим заняться. Казалось правдоподобным или по крайней мере, довольно вероятным, что Колокольники вернутся через другие врата. На этот раз они явятся со значительными силами.

Если Подарга подумала, что он будет оставаться в помещении, пока не отключится, то она ошибалась. Он испробует несколько фокусов, а если они не сработают — прорвется с боем. Существовал небольшой шанс, что он сможет разбить их или проскочить мимо них в подземелье. Это было маловероятно: клювы и когти действовали стремительно и ужасно. Но, впрочем, он тоже не подарок.

Кикаха решил сделать их задачу еще тяжелее. Он прикатил колесоподобную дверь из промежутка между стенами, пока не осталось только узкое отверстие и крикнул Подарге:

— Ты, может, думаешь, что теперь я у тебя в руках? Но даже, если это и так, то что из этого? Здесь для твоих птах нет никаких гор, заслуживающих внимания! И топография угнетающе плоская! И еду вам будет добыть нелегко! Все живущие на открытой поверхности животные-чудовищно огромные, а так же — жестокие бойцы! Что же касается тебя, Подарга, то ты не сможешь тут царствовать над своими сотнями тысяч. Если твои девственные орлицы отложат яйца для увеличения числа твоих подданных, то им будет трудно уцелеть при изобилующих здесь животных-яйцеедах, не говоря уже и об огромных белых обезьянах, которые тоже любят яйца и мясо, включая, я уверен, и орлиное! Ах, да, огромные белые обезьяны! Вы еще не встречали их, не правда ли?

Он подождал, пока они обдумают его слова, а затем добавил:

— Вы здесь застряли до самой смерти! Если вы не заключите со мной перемирия! Я могу показать вам, как вернуться на планету! Я знаю, где спрятаны врата!

Снова наступило молчание, затем произошел приглушенный разговор между орлицами и гарпией. Наконец Подарга отозвалась:

— Слова твои очень искушают, Обманщик, но меня они не одурачат. Все, что нам требуется сделать, это подождать, пока ты заснешь или ослабнешь от жажды, чтобы сопротивляться. Тогда мы возьмем тебя живым и будем пытать, пока ты не скажешь все, что нам нужно знать. И тогда мы убьем тебя. Какого ты мнения об этом?

— Не высокого, — буркнул он. Затем он крикнул: — Я сперва убью себя сам! Подарга, сучка-царица с куриными мозгами, какого ты мнения об этом?

Ее визг и хлопанье крыльев сказали ему, что она придерживается о его словах такого же мнения, как и он об ее.

— Я знаю, где врата, но без меня вы никогда не сумеете найти их! Принимай свое, так называемое, решение побыстрей! Я даю тебе полчаса, а потом начну действовать!

Он выкатил дверь, полностью закрыв проем, и сел, прислонившись спиной к красно-коричневому, гладко отполированному, твердому дереву. Они не смогут ворваться, не дав ему уйму времени для того, чтобы вскочить и приготовиться встретить их.

Он мог немного отдохнуть. Долгая тяжелая битва в Таланаке, шок, вызванный переброской на луну и последовавшая погоня истощили его силы, и он страстно желал отхлебнуть воды.

Должно быть, он задремал. Он выбрался из черных маслянистых вод. Во рту у него пересохло и першило. В глазах было такое ощущение, словно ему только что вставили в глазницы горячие и сваренные вкрутую яйца.

Поскольку дверь не двигалась, Кикаха не мог понять, что его разбудило. Наверное, запоздало пришло в действие его чувство бдительности.

Он дал голове откинуться затылком к двери.

Сквозь нее слабо доносились вопли и рев, и он понял, что разбудило его. Он вскочил на ноги и наполовину откатил дверь во внутренний промежуток. С удалением толстой преграды, звуки боя в коридоре ударили в полную силу.

Гарпия и три орлицы столкнулись с тремя огромными рыжевато-коричневыми десятиногими зверями, похожими на кошек, двумя гривастыми самцами и гладкошеей самкой. Это были бенсы, марсианские львы, описанные Бэрроузом, созданные Вольфом в его лаборатории и поселенные на этой луне. Они кормились тотами, детенышами цитидаров, большими белыми обезьянами и всем прочим, что могли поймать.

Обычно они охотились по ночам, но, должно быть, голод отправил их рыскать по городу днем. Или их мог разбудить весь этот шум и привлечь запах крови.

Какими бы не были причины, они загнали в угол загонщиц. Они убили одну орлицу, вероятно, в первой же внезапной атаке, как предположил Кикаха. Зеленая орлица являлась достаточно грозным противником, чтобы заставить сбежать одного—другого тигра, не потеряв ни пера. Однако пока что банты убили одну и нанесли другим достаточно ран, чтобы покрыть их кровью, сочившейся у них повсюду — из глубоких и мелких порезов на телах и головах.

Теперь они, рыча, отделились от своей намеченной добычи. Они шагали взад-вперед по коридору, а затем один бросался на орлицу. Иногда атаки были блефом, и бант опускался как раз за пределами досягаемости смертельных, как боевые секиры, клювов, а другой раз они ударяли одну из двух оставшихся орлиц огромной лапой с серповидными когтями, а потом образовался шквал сабельных клыков, желтых клювов, желтых и алых когтей, летели клочья рыжеватой шкуры или вырванные из гривы пучки волос, крутились в воздухе зеленые перья, выпучивались зеленые, или желтые, или красные глаза, хлестала кровь, раздавался рык и пронзительные крики, а потом бант высвобождался и бежал обратно к своим товарищам.

Подарга держалась позади двойных зеленых башен своих орлиц.

Кикаха смотрел и ждал. Вскоре все три банта напали одновременно. Один самец и орлица покатились и с треском врезались в дверь. Кикаха отпрыгнул назад, а затем шагнул вперед и вогнал меч в барахтавшуюся массу. Его не волновало, кого он заколет, банта или орлицу, хотя он все-таки надеялся, что жертвой окажется орлица.

Они были умнее и способны на большую сосредоточенность и приверженность к цели — в первую очередь к нему.

Но они откатились и в тело вошло только самое острие меча. Оба издавали столько шума, что он не мог сказать, кого ранил меч.

Всего лишь на мгновение, по центру коридора, для него открылся путь к бегству. Обе орлицы схватились со львами, Подарга прижалась спиной к стене, сдерживая когтями разъяренную самку. У львицы текла кровь из обоих глаз и полуоторванного носа. Ослепленная кровью, она не решалась приблизиться к гарпии.

Кикаха стрелой пронесся по коридору, потом перепрыгнул через два тела, пытавшихся перекрыть ему путь. Его нога твердо опустилась на рыжеватую мускулистую спину, и он воспарил в воздух. К несчастью, он вложил в свой прыжок столько усилий, что стукнулся головой о мраморный потолок, разрезав кожу на макушке о большой, вделанный в мрамор алмаз.

Полуоглушенный, он, шатаясь, пошел вперед. В этот момент он был уязвим. Если бы на него обрушились орлица или лев, они могли бы убить его, как волк больного кролика, но они слишком были заняты попытками убить друг друга, и вскоре он выбрался из здания. Через несколько минут он выбрался из города и, делая огромные скачки, понесся к холмам.

Он проскакал мимо ободранного тела искалеченной при столкновении орлицы.

Рядом с ним лежало другое растерзанное тело. Оно принадлежало бенсу, который, должно быть, напал на орлицу, ожидая легкой добычи, но он ошибся и поплатился за ошибку.

Затем он проплыл над телом Коцхамла — скорее, частями тела: так как они валялись отдельно: голова, руки, ноги и прочие разные куски.

Он запрыгал вверх по холму, бывшему таким высоким, что его можно было удостоить названия горы.

В двух третях пути к вершине находился спрятанный за изогнутым входом гранита вход в пещеру. Казалось, не существовало причины, мешавшей ему не воспользоваться им. Всего лишь несколько минут назад его покинуло всякое везение, а теперь оно возвращалось к нему.

Пронзительный крик сказал ему, что удача, возможно, только кажется вернувшейся. Он посмотрел через плечо. В четверти мили от него Подарга и две орлицы мчались к нему, хлопая крыльями.

Никаких бенсов в поле зрения не наблюдалось. Очевидно, они оказались не способны удержать Подаргу и орлиц в углу. Наверное огромные кошки были рады дать им сбежать. При таком раскладе банты наверняка могли продолжать жить и могли насладиться поеданием одной убитой ими орлицы.

Что бы там не произошло, он снова подвергался опасности быть настигнутым на открытой местности.

Его преследовательницы научились теперь эффективно летать при меньшей гравитации. В результате они продвигались, примерно, на треть быстрее, чем на планете — так, во всяком случае, казалось Кикахе.

На самом же деле перенесенные ими схватки и потеря крови должны были замедлить их.

Подарга и одна из орлиц при более внимательном рассмотрении казались покалеченными. Крылья их двигались медленнее, чем в первый раз, и они отставали от другой орлицы. Эта, хоть и покрытая по зеленым перьям кровью, казалась пораненной не так глубоко. Она обогнала Кикаху и рухнула вниз, словно ястреб на суслика.

Суслик этот, однако, был вооружен мечом и определил, какие он предпримет меры. Заранее рассчитав, когда ее атака совпадет с его прыжком, он круто обернулся в воздухе. Он приземлился лицом назад, и вытянутые когтистые лапы орлицы оказались в пределах досягаемости меча. Она пронзительно закричала и растопырила крылья, тормозя полет, но Кикаха рубанул. Его меч не обладал той силой, какую придала бы ему надежная опора на земле, и удар закрутил его больше, чем ему хотелось бы, и он потерял равновесие при приземлении. Тем не менее, меч перерубил одну лапу на сочленении когтей с ногой и наполовину перерубил другую лапу. Затем Кикаха ударился оземь, упал на бок, и из него вышибло дух.

Он снова поднялся, сопя и чихая, словно поврежденная волынка. Он сумел подобрать меч там, где его выронил. Орлица била крыльями по земле, словно раненная курица, и даже не видела его, когда он обрушил меч ей на шею. Голова отвалилась, и один черный с алой каймой глаз злобно глянул на него, а потом стал тусклым и холодным.

Он еще втягивал в себя воздух, когда проскочил вход в пещеру, опередив на двадцать ярдов Подаргу и последнюю орлицу. Он приземлился в аккурат в отверстие на склоне холма, а потом прыгнул к концу пещеры, к гранитной стене в двенадцати метрах от входа.

Он прервал домашнюю сценку семейства больших белых обезьян: папа ростом в три метра, четырехрукий, белый и безволосый, если не считать огромного ежика белых волос на макушке буханообразного черепа, гориломордый, розовоглазый, сидел на корточках у стены справа. Он раздирал выступавшими клыками и острыми зубами оторванную ногу маленького тота, а ее в то же время сосали детеныши-близнецы.

С проектированием больших белых обезьян Вольф и Кикаха дали маху. Они позабыли, что единственными млекопитающими на Марсе были одно маленькое животное и человек. К тому времени, когда они поняли свою ошибку, то согласились, что теперь уже слишком поздно. Несколько тысяч обезьян уже поместили на луне и, казалось, не стоило уничтожать первые результаты биолабораторий и создавать новый, не млекопитающий вид.

Колоссальные приматы были удивлены не меньше его, но он имел преимущество находившегося в движении. Однако его задерживала необходимость выкатить маленький валун-ключ из каменного гнезда, а затем затолкать в тяжелую секцию задней стены.

В результате этого часть стены распахнулась, а часть ушла внутрь, открыв квадратную камеру примерно шести метров в поперечнике. Неподалеку от задней стены в гранитный пол были вделаны семь полумесяцев. Справа на уровне глаз были прибиты колышки, на которых размещалось семь серебристых металлических полумесяцев. Каждый из них требовалось соединить с соответствующим полумесяцем на полу, сравнивая сходство иероглифов на них.

Когда два полумесяца соединились, образуя круг, они становились вратами к заранее определенному месту на планете.

Двое врат являлись ловушками.

Воспользовавшись ими, неосторожный субъект оказывался бы переброшенным в не знающую побегов тюрьму.

Кикаха просканировал иероглифы с поспешностью, которая не нравилась ему, но медлить было нельзя.

Свет в задней камере был сумрачный, и он едва разбирал надписи. Теперь он понял, что ему следовало бы запасти тут осветительный прибор, когда сделали эту пещеру. Но было слишком поздно даже сожалеть. У него не было времени ни на что, кроме мгновенной необдуманной реакции.

В пещере стало шумно, как внутри литавр.

Две взрослые обезьяны поднялись на своих кривых и сравнительно коротких ногах и рычали на него, в то время как две верхние руки молотили по груди, а две промежуточные руки хлопали по животам.

Прежде чем они смогли двинуться на него, их чуть не сшибли Подарга и орлица, ворвавшиеся, словно заряд из дробовика.

Они надеялись поймать загнанного в угол и относительно беспомощного Кикаху, хотя опыт прежних столкновений с ним должен был бы научить их осторожности. Вместо этого они променяли трех раненых, усталых и не желавших больше драться бантов на двух чудовищно больших, отдохнувших, подкрепившихся и разъяренных белых обезьян.

Кикахе хотелось бы посмотреть на битву и поддержать подбадривающими криками обезьян, но он не желал истощать свое везение, поскольку оно уже подавало указание приближения к толщине в нить. Поэтому он бросил два ловушечных полумесяца на пол и снял другие пять. Четыре он сунул под мышку, собираясь прихватить их с собой. Если гарпия спасется от обезьян и попытается воспользоваться полумесяцами, то кончит жизнь в дворцовой тюрьме.

Кикаха помедлил, хотя и знал, что лучше бы слишком долго не задерживать свое исчезновение.

Подарга вдруг вырвалась и понеслась через пещеру, словно бейсбольный мяч.

Она так быстро влетела в камеру, что ему пришлось бросить полумесяцы и поднять для защиты меч. Она ударила его сперва лапами, и он врезался в стену, отбив печень и почки.

Он не мог рубануть мечом, потому что, во-первых, она была уже слишком близко, а во-вторых, он в данный момент слишком страдал от боли, чтобы воспользоваться мечом.

Затем они вновь и вновь перекатывались по полу, и ее когти вцепились ему в бедра. Боль была мучительной. Подарга колотила его крыльями по лицу, голове и шее.

Несмотря на боль и шок от ударов, он сумел стукнуть ее кулаком по подбородку, а затем трахнуть рукоятью меча сбоку по ее голове.

Глаза ее скосились и остекленели, из носа хлынула кровь. Она упала на спину, раскинув крылья, словно разметанные руки. Когти ее, однако, остались вцепившимися ему в бедра, и Кикахе пришлось отковыривать их один за другим. Кровь стекала по его ногам и образовывала лужи у ног. Как раз когда он оторвал последний коготь, в камеру ворвался самец обезьяны. Кикаха подобрал меч и обрушил его на вытянутую лапу. Удар отдался в его кисти и чуть не заставил его выпустить оружие. Но лапа, перерубленная на запястье, упала на пол.

Его окатило хлынувшей из обрубка кровью, на мгновение ослепив его. Он вовремя вытер кровь, чтобы увидеть, как обезьяна, визжа, удирает на двух ногах и трех оставшихся лапах. Она врезалась головой в последнюю орлицу, только что кончившую выпускать кишки самке клювом и когтями.

Они сцепились и покатились по полу.

В этот момент Подарга пришла в себя. Она с визгом и лихорадочным биением крыльев взмыла с пола. Кикаха подобрал полумесяц, увидел, что иероглиф в его центре совпал с ближайшим в полу и сложил два в противоположном конце. Затем он резко обернулся и рубанул Подаргу, метавшуюся кругом, пытавшуюся досрочно взбесить себя, чтобы напасть на него. Она отпрянула назад, а Кикаха шагнул в образованное двумя полумесяцами кольцо.

— Прощай, Подарга! — крикнул он. — Счастливо оставаться и гнить тут!

18

Он не успел договорить до конца, как врата сработали. Он попал из пещеры без всякого ощущения перехода — как всегда — и очутился в другом месте, стоя внутри другого кольца из двух полумесяцев.

Контакт двух полумесяцев в пещере плюс появление его массы в излучаемом полумесяцем поле активировали врата после трехсекундной задержки. Его и незакрепленный полумесяц переправило к полумесяцу, совпадавшему по частоте с полумесяцем в пещере на другом конце субконтиниуума.

Он сбежал, хотя вскоре истечет кровью до смерти, если не найдет что-нибудь останавливающего кровотечение.

Тут он увидел, какую он допустил ошибку, действуя так быстро под давлением Подарги. Он поднял не тот полумесяц после того, как выронил пять, когда на него напала гарпия. В ходе борьбы один из ловушечных полумесяцев, должно быть, вышибли пинком из его угла и отправили к остальным. Именно его-то он и поднял и применил для ухода через врата.

Он оказался в тюрьме дворца Господа.

Однажды он похвастался Вольфу, что сможет сбежать из так называемой гарантированной от побегов камеры, если когда-нибудь попадет в нее. Он не думал, что любая тюрьма где бы то ни было сможет удержать умного и решительного человека. Побег может потребовать много времени, но совершить его можно.

Теперь он застонал, проклиная свой длинный язык.

Вольф-то устроил тюрьму на совесть.

Она располагалась под двадцатью метрами твердого камня и не имела никакой прямой физической связи с внешним миром. Она была целиком замкнутой на себя, самообеспечивающей системой, за исключением одного: еда и вода для заключенного передавалась из дворцовой кухни через врата, слишком маленькие, чтобы пропустить что-либо больше подноса.

В тюрьме имелись врата, через которые заключенного могли поднять в тюремную камеру во дворце, но их мог активировать лишь кто-то осведомленный во дворце наверху.

Комната была цилиндрической, длиной около двенадцати метров. Свет исходил неизвестно откуда, при этом не существовало никаких теней. Стены Вольф разрисовал сценами с древней планеты предков Господов. Вольф не ожидал никаких заключенных, кроме Господов, и поэтому нарисовал эти картины с расчетом на них. И в пейзажах фресок было что-то жестокое. Все они изображали широкие и прекрасные открытые просторы и не могли не напоминать заключенному о его тесном и замкнутом пространстве.

Меблировка отличалась великолепием и принадлежала к стилю, известному среди Господов как Средне-Тиамарзанский до Исхода. За дверцами больших бюро и шкафчиков находилось множество приборов для развлечения и просвещения заключенного.

Первоначально их в камерах не было, но когда Вольф отбил свой дворец, он поместил их сюда-он больше не верил в пытку даже скукой. Он обеспечил заключенных многим, так как сам иногда исчезал надолго и был не в состоянии выпустить их.

До настоящего времени в этой комнате не содержалось никаких заключенных. По иронии судьбы, к кислому веселью Кикахи, ее первым посетителем станет лучший друг тюремщика, а тюремщик об этом так и не узнает.

Он надеялся, что Колокольники во дворце тоже не узнают о нем. В трех местах будут мигать лампочки, указывая, что в камере кто-то обитает один огонек будет пульсировать в спальне Вольфа, второй на пульте в центре управления, а третий на кухне.

Если Черные Колокольники наблюдают за каким-нибудь из них, то они должны встревожиться. Они никак не смогут узнать, что означают эти огоньки. Кухонные талосы будут знать, но даже если их спросят, они не смогут ответить. Они слышали приказы, но у них рты существовали только для еды, а не для болтовни.

Думая об этом, Кикаха поискал по шкафчикам средства для оказания первой помощи. Вскоре он наткнулся на антисептик, лекарства, бинты, словом все, что ему требовалось. Он очистил раны и приготовил пленки псевдокожи и наложил их для остановки кровотечения. Они сразу же начали оказывать свое целительное действие.

Затем Кикаха напился воды, а также открыл бутылку холодного пива. Он принял душ, вытерся и, поискав, нашел пилюлю способную так притупить его сверхстимулированные нервы, что он может уснуть и спокойно отдохнуть. С пилюлей, однако, придется подождать, пока он не поест и не закончит обследование тюрьмы.

Верно, ему не следует думать об отдыхе. Время не терпит. Трудно сказать, что происходит в Таланаке с Ананой и краснобородыми. В любой момент их может атаковать аэролет Колокольников с мощными лучеметами. И что сейчас делает фон Турбат?

Когда он сбежал от Подарги, фон Турбат вместе с фон Свиндебарном, должно быть, вернулись во дворец. Удвольствуются ли они тем, что окопаются в нем, или же они, что казалось Кикахе более вероятным, вернуться на луну через другие врата? Они предположат, что он застрял там и таким образом вышел из игры. Но у них должны возникнуть некоторые сомнения. Вполне вероятно, что они возьмут для охоты на него по меньшей мере один аэролет и много солдат.

Он засмеялся. Они будут там пытаться лихорадочно обнаружить его, а он в это время будет, так сказать, прямо под их ногами. Существовала, конечно, возможность, что они найдут пещеру недалеко от Корада. В таком случае они используют все оставшиеся полумесяцы, и по крайней мере один Колокольник вскоре окажется в этой камере. Наверное, он допустил ошибку, ложась спать. Ему нужно действовать, и как можно скорее выбраться из этой камеры.

Кикаха решил, что он должен выспаться.

Если он не поспит, то рухнет без сил или станет таким медлительным, что будет слишком уязвим. С головокружением от бутылки вина и трех стаканов пива он подошел к маленькой двери в стене, над которой мигал желтым светом топаз. Он открыл дверь и вынул из ниши серебряный поднос. На подносе стояло десять покрытых серебром и инкрустированных самоцветами блюд, содержащих изысканные яства.

Он опустошил все блюда, а потом вернул поднос и его содержимое в нишу. Ничего не произошло, пока он не закрыл дверцу. Секунду спустя он снова поднял ее. Ниша была пуста. Поднос переправился через врата в кухню, где талое вымоет и вытрет его. Через шесть часов талое поместит на кухонные врата другой поднос с едой и таким образом отправит его в погребенную в камне камеру.

Кикаха хотел быть на ногах и готовым, когда поднос прибудет в следующий раз. К несчастью, в этой тюрьме не имелось никаких часов, так что ему придется полагаться на свои биологические часы, а они в нынешнем состоянии были ненадежными.

Он пожал плечами и сказал себе: «Какого черта?»

Он может только попробовать. Если он не добьется успеха в этот раз, то попробует в другой. Он должен выспаться, потому что не знает, что от него потребуется, если он когда-нибудь выберется из тюрьмы.

На самом деле для него это лучшее место во вселенной, если Колокольники не найдут на луне пещеру с вратами.

Сперва он должен обследовать тюрьму, чтобы убедиться, что тут все в порядке, а также использовать все, что он найдет полезным. Он подошел к двери в одном конце камеры и открыл ее.

Он шагнул в маленькую голубую приемную, открыл дверь в противоположной стене и вошел в еще одну цилиндрическую камеру примерно сорока футов длиной. Она была роскошно изукрашена и меблирована, но в другом стиле. Мебель, однако, постоянно меняла форму, и всякий раз, когда он продвигался поближе к дивану, креслу или столу, тот ускользал от него. Когда он ускорил шаг, предмет увеличивал свою скорость настолько, чтобы оставаться вне досягаемости. Другая мебель тоже ускользала от него, если он вдруг направлялся к ней.

Комната была спроектирована с целью позабавиться и, в конечном итоге, разъярить заключенного. Предполагалось, что это поможет ему отвлечься от мысли о своем незавидном положении.

Кикаха бросил попытки поймать диван и покинул комнату через дверь в противоположном конце. Она закрылась за ним точно так же, как и другие. Он знал, что двери нельзя открыть с этой стороны, но продолжал пытаться просто на тот случай, если Вольф допустил ошибку. Эта тоже отказалась двигаться. Двери впереди распахнулись в маленькую комнату, а комната за ней оказалась студией художника.

Следующая комната оказалось в четыре раза больше предыдущей и состояла главным образом из плавательного бассейна. В ней имелся постоянный запас прохладной пресной воды, проходивший через врата из водохранилища наверху во дворце и утекавший тоже через врата. Приток осуществлялся через зарешеченное отверстие на конце бассейна, а отток — через отверстие в центре дна. Кикаха изучил устройство бассейна, а затем пошел в следующую комнату.

Комната не отличалась по размерам от первой. В ней находились гимнастические снаряды, и царило гравитационное поле в полтора планетного, поле же планеты было эквивалентно земному. И многие снаряды были экзотическими даже для такого много путешествовавшего человека, как он.

Единственное, что заинтересовало его тут, это кое-какие веревки и канаты, натянутые с крючьев и брусьев в потолке для упражнений и лазаний.

Он смастерил из одной веревки лассо и, смотав, повесил на плечо, еще несколько веревок прихватил с собой.

В общем, он прошел через двадцать четыре помещения, и все они отличались друг от друга. В конце концов он вернулся в первоначальную камеру.

Любой другой заключенный предположил бы, что комнаты соединялись между собой, образуя круглую цепь, но он-то знал, что между комнатами нет никакой физической связи. Каждая отделялась от следующей двенадцатью метрами гранита.

Переход из одной комнаты в другую осуществлялся вратами, установленными в дверных проемах. Когда дверь распахивалась, врата активировались и заключенного мгновенно переправляло в другую приемную, выглядевшую точь в точь как та, в которую он, по его мнению, входил.

Кикаха осторожно вошел в первоначальную камеру. Он хотел удостовериться, что никакой Колокольник не прошел сюда через врата на луне, пока он обследовал тюрьму. Комната была пуста, но он не мог быть уверен, что Колокольник не прошел сюда, а потом не отправился так же, как и он, обследовать тюрьму. Он поставил друг на друга три стула и, неся их, проследовал в соседнее помещение, в комнату с ускользающей мебелью. Он выбрал диван и заарканил гротескно изукрашенный выступ на его спинке. Выступ изменил форму, но он мог подвергаться метаморфозам только в определенных правилах и пределах, а лассо держалось крепко. Диван двинулся было прочь, когда он подошел к нему, но Кикаха лег, а потом подтянулся на лассо, пока диван метался туда-сюда. Толстые ковры не давали ему ободраться, хотя дело не обошлось без ожогов. Наконец он вцепился в диван и забрался на него. Только тогда тот остановился, задрожал, отвердел и стал таким же спокойным и постоянным, как обыкновенная мебель. Однако, если бы Кикаха покинул его, к нему мигом бы вернулись его особые свойства.

Кикаха привязал один конец лассо к выступу, а затем заарканил спинку невинно стоявшего поблизости стула. Стул не двигался, пока Кикаха не попытался подойти к нему.

Кикаха спрыгнул с дивана и проделал серию маневров, подогнав все еще соединенные веревкой диван и стул ближе к выходу. С помощью других веревок и разных предметов, используемых в качестве гирь, он соорудил устройство Руби Голдберга.

Идея заключалась в том, что любой прошедший через вход, шагнет в лежавшую на полу веревку с петлей. Затем близость массы вошедшего обратит в бегство диван и стул, а это плотно затянет петлю вокруг голени вошедшего. Один конец петли был привязан к веревке, натянутой между диваном и стулом. Другая веревка, соединяла выступ на диване с золотой люстрой, усыпанной бирюзой и изумрудами. Кикаха, стоя на верхнем из трех принесенных им стульев, вытаскивал стержень, державший люстру на потолочном креплении. Он не полностью вытащил стержень, а оставил вполне достаточно, чтобы не дать люстре упасть. Когда диван вместе со стулом рванут вошедшего, натяжение привязанной к стержню веревки выдернет его до конца, как он надеялся и люстра с грохотом упадет на пол.

Если его расчеты верны, она упадет на того, кого потащит петлей за ногу.

На самом деле он не ожидал, что ловушка сработает. Он не думал, что найдется какой-то рассеянный, кто не заметит петлю, но все же шанс существовал.

И в этом, и в соседнем мире полно дураков и неуклюжих идиотов.

Он прошел в соседнюю комнату, студию художника.

Здесь он взял большой шар пластика.

Пластик отличался крайней податливостью и его можно было зафиксировать для сохранения нужной формы путем гипотермического впрыскивания в материал соответствующего реагента. Он унес шар и шприц в комнату с плавательным бассейном. Там он нырнул на дно бассейна и забил пластиком сливное отверстие. Он превратил пластиковый шар в диск, закрывший слив, а затем затвердил его с помощью шприца. После этого он выбрался из бассейна.

Уровень воды начал сразу же подниматься. Дело обстояло именно так, как он надеялся. Между входом и выходом воды не существовало никакого регулирования или обратной связи, и поэтому пода продолжала наливаться, даже когда заблокировали слив. Вольф это проглядел. Конечно, у него не было никаких причин заботиться об этом. Если заключенный хотел утопиться, он был волен так и поступить.

Кикаха ушел в следующую комнату.

Здесь он навалил к двери кое-какую мебель и статуи, вытерся и лег спать.

Он был уверен, что никто никогда не войдет в эту комнату, не столкнувшись, добираясь сюда, со множеством трудностей, и никто не сможет войти, не подняв большой шум.

Он проснулся рывком, чувствуя, как бренчат присоединенные к его нервам колокольчики. Сердце его молотило, словно крылья куропатки на взлете. Что-то с треском вломилось в его сны, нет, в комнату. Он выскочил из-за дивана с мечом в руке. Он поднялся как раз вовремя, чтобы увидеть человека, ударившегося об пол вместе с волной воды. Затем дверь автоматически закрылась. Человек хватал воздух открытым ртом, словно он долгое время задерживал дыхание.

Это был длинноногий парень мощного сложения, с бледной кожей, большими веснушками и темными от воды волосами. Он не имел никаких ручных лучеметов.

Его единственным оружием был короткий кинжал и меч. Доспехов он не носил. На нем была красная рубашка с короткими рукавами, большой кожаный пояс и желтые шаровары в полоску с лампасами.

Кикаха выпрыгнул из-за дивана и подбежал к нему, подняв меч. Человек, потрясенный, видя, что не может вовремя встать и защититься, а также то, что Кикаха давал ему шанс капитулировать, выбрал единственный шанс, который мог выбрать умный человек.

Кикаха заговорил с ним на речи Господов. Человек озадачено посмотрел на него и ответил по-немецки.

Кикаха повторил приказ по-немецки, а затем позволил ему подняться, чтобы тот мог сесть в кресло. Человек дрожал от холодной воды и, возможно, от мысли, что Кикаха все еще может сделать с ним.

Факта, что этот человек бегло заговорил по-немецки, хватало, чтобы убедить Кикаху, что он не может быть Колокольником. Речь выдавала в нем уроженца гор Айхорнер. Очевидно, Колокольники не хотели подвергаться неизвестным опасностям врат и поэтому послали пушечное мясо.

Пал До Шуптарт рассказал Кикахе все, что знал.

Он был баронетом, командовавшим гарнизоном замка короля Эггестхэма фон Турбата. Он оставался дома, пока происходило вторжение в Таланак. Внезапно фон Турбат и фон Свиндеберн появились опять.

Они вышли откуда-то изнутри замка и приказали гарнизону и множеству других отрядов следовать за ними в «волшебную комнату замка». Фон Турбат объяснил, что их лютый враг Кикаха находится теперь на луне, и что необходимо отправиться туда с помощью магии — разумеется, белой магии — и отыскать его. Фон Турбат ничего не сообщил о том, что случилось с солдатами в Таланаке.

— Они все погибли, — сказал Кикаха. — Но как же фон Турбат разговаривал с вами?

— Через священника, как он и делал уже некоторое время, — ответил До Шуптарт.

— Тебе не кажется это странным?

До Шуптарт пожал плечами и сказал:

— Произошло внезапно столько странных вещей, что это всего лишь одна. Кроме того, фон Турбат утверждал, что он получил божественное откровение от Господов. Он сказал, что ему был дан дар говорить на святом языке, и ему запретили говорить на любом другом, потому что Господь хочет, чтобы все знали, как он благоволит к фон Турбату.

— Весьма хорошее оправдание, — заметил Кикаха.

— Над замком появилась магическая летающая машина, — продолжал До Шуптарт. — Она приземлилась, и мы помогли разобрать ее и отнести части в комнату, откуда нас магически переправили на луну.

Оказаться мигом переправленными на луну и видеть, что планета, на которой ты находился мгновение раньше, теперь висит в воздухе, угрожая упасть и раздавить всех, было ужасным испытанием.

Но человек может привыкнуть ко всему.

Искавшие обнаружили пещеру на склоне холма, наткнулись на тело орлицы без ног и головы. В пещере оказались две мертвых взрослых обезьяны и еще одна мертвая орлица. На полу лежало пять незакрепленных полумесяцев. Услышав это, Кикаха понял, что Подарга сбежала через врата.

Фон Турбат отобрал десять лучших рыцарей для испытания врат, по двое на круг. Он надеялся, что кто-то из них найдет и убьет Кикаху.

— Вас двое?

— Со мной отправился фон Карл Ротадлер, — пояснил До Шуптарт. — Он убит. Он наступил на петлю, но он так стремительно ворвался в комнату, что проскочил ее. Он всегда бросался в атаку, размахивая мечом, не выясняя сперва, что происходит. Он вбежал, и поэтому диван и стул быстро рванули прочь. Не знаю, как ты их заколдовал, но ты, должно быть, могучий маг. Они вытащили стержень, и люстра упала ему на голову.

— Значит, ловушка сработала, хотя и не совсем так, как было запланировано, — заметил Кикаха. — А как ты пробрался через комнату, заполненную водой?

— Когда убило Карла, я попытался вернуться тем же путем, которым пришел. Но дверь не открывалась. Поэтому я пошел дальше. Когда я подошел к двери заполненной водой комнаты, мне пришлось толкнуть ее изо всех сил, чтобы открыть. Из отверстия брызнула вода. Я перестал ее толкать. Но я не мог вернуться, мне приходилось идти вперед. Я снова толкнул дверь. Давление воды было очень сильным. Я не мог открыть дверь до конца, а хлынувшая вода тут же сшибла меня с ног. Но я сумел пройти — я очень сильный. К тому времени, пока я пробрался, приемная почти заполнилась водой, и дверь закрылась, как только я оказался в большой комнате. Вода была прозрачная, а свет яркий, иначе бы я утонул, прежде чем нашел другую дверь. Я всплыл к потолку, надеясь, что там существует пространство, не заполненное водой, но его не оказалось. Поэтому я поплыл в другой конец комнаты. Давление воды открыло там дверь и пропустило часть воды в следующее помещение. Но дверь опять закрылась сама по себе. На самом-то деле она, должно быть, не раз уже делала это. Приемная наполнилась водой не большее чем на половину. К тому времени давление открывало также дверь и в эту комнату. Я подождал, пока она закроется. Затем, когда она начала снова чуть-чуть приоткрываться, я резко оттолкнулся ногами от пола и ввалился, как ты видел, словно незадачливый матрос, выброшенный бурей на пустынный остров.

С минуту Кикаха воздерживался от каких-либо комментариев. Он думал о затруднительном положении, в которое поставил себя и этого парня, вызвав наводнение в бассейне. В конечном итоге все двадцать четыре комнаты будут затоплены.

— О’кей, — сказал он. — Если я не смогу вычислить способ быстренько выбраться, то нам каюк.

До Штупарт спросил, что он сказал.

Кикаха объяснил. До Штупарт стал еще бледнее. Затем Кикаха обрисовал многое из того, что стояло за недавними событиями. Он пустился в некоторые подробности относительно Черных Колокольников.

— Теперь я понимаю многое из того, что в то время было для нас непостижимым, — сказал Штупарт. — Жизнь шла, как обычно. А фон Турбат и фон Свиндебарн провозгласили священную войну. Они сказали, что Господь, Герр Готт, приказывает нам напасть на город на уровне ниже нас, и мы должны найти и убить трех прячущихся там еретиков. Большинство из нас никогда не слышали не о Таланаке, ни о тишкетмоаках, ни о Кикахе. Мы, разумеется, слышали о бароне-разбойнике Хорсте фон Хорстмане. Потом фон Турбат сказал, что Господь дал нам магические средства для перехода с одного уровня на другой, и объяснил, почему он пользовался только речью Господа. А теперь ты говоришь мне, что души моего короля и фон Свиндебарда и несколько других были съедены, а тела захватили демоны.

Кикаха видел, что солдат не вполне еще понял суть дела, но не пытался выводить его из заблуждения. Если он хочет мыслить суеверными шаблонами, пусть себе. Важно, что он теперь знает, что два короля являются замаскированными и ужасными опасностями.

— Могу ли я доверять тебе? — спросил он Штупарта. — Поможешь ли ты мне теперь, когда знаешь истину? Убежден ли ты, что это правда? Конечно, все это не имеет значения, если я не смогу вычислить способ выбраться во дворец, прежде чем мы утонем.

— Я клянусь тебе в вечной вассальской верности!

Кикаху это не убедило, но он не хотел убивать его: Штупарт мог быть полезен. Кикаха велел ему забирать свое оружие и идти вперед обратно к камере, куда они прибыли. По возвращении туда Кикаха поискал записывающее устройство и нашел его. Это была одна из многих машинок, какими мог развлекаться заключенный. Но на уме Кикахи была другая цель, чем развлечения. Он взял черный кубик трех дюймов в поперечнике, нажал на красное пятнышко на нижнем квадрате и наговорил в него несколько слов на речи Господов. Затем он нажал на белое пятнышко сбоку, и его слова вернулись к нему, изданные кубиком.

Казалось, прошло несколько часов, пока не начал мигать топаз над дверцей в стене. Кикаха вынул поднос, содержащий еды достаточно для двоих. В кухне теперь мигали два огонька, и таласы, заметив это, обеспечили надлежащее снабжение.

— Ешь, — предложил Кикаха. — Следующего обеда тебе, возможно, придется ждать долго, если ты его вообще дождешься.

Штупарт вздрогнул. Кикаха попытался есть медленно, но внезапное легкое приоткрытое двери и струя воды заставили его жадно глотать пищу.

Дверь закрылась, но почти сразу же вновь приоткрылась на несколько дюймов и впустила еще больше воды.

Он положил блюдо на поднос и поставил его в стенную нишу. Он надеялся, что у талоса не окажется каких-то более срочных дел. Если они задержат перенос подноса обратно, то спасение для заключенных может придти слишком поздно.

Кубик, положенный на подносе, начал вновь и вновь проигрывать записанные инструкции. Он был установлен на шестидесятикратное повторение, но талое мог не вынуть поднос прежде, чем кончится запись.

Топаз перестал мигать. Он поднял дверцу. Поднос исчез.

— Если талое сделает то, что я ему велел, то у нас полный порядок, — уведомил тевтона Кикаха. — По крайней мере, мы выберемся отсюда. Если же талое не подчиниться мне, тогда буль-буль, и конец всем нашим заботам.

Он велел Штупарту следовать за ним в приемную. Там они простояли около минуты.

— Если вскоре ничего не случится, — сказал Кикаха, — мы вполне можем поцеловать себе…

19

Они стояли в большой комнате на круглой пластинке из серого металла. Мебель в ней была экзотической, ранне-радамантского периода, а стены и пол — из розово-красного камня с черными прожилками.

Не имелось ни дверей, ни окон, хотя одна стена, кажется, являлась окном, дававшим вид снаружи.

— Зажгутся лампочки, указывающие, что мы теперь в этой камере, — сказал Кикаха, — будем надеяться, что Колокольники не сообразят, что это значит.

Все, эти неожиданно вспыхивающие сигналы должны были вызвать тревогу у Колокольников. Они, несомненно, рыскали по дворцу, пытаясь выяснить, что случилось, и случилось ли вообще что-нибудь.

Вскоре часть казавшейся сплошной стены отодвинулась и исчезла. Кикаха пошел первым. Их ждал талое шести с половиной футов ростом и в доспехах, словно рыцарь. Он вручил ему черный кубик-магнитофон.

— Спасибо, — поблагодарил его Кикаха. Затем он приказал: — Посмотри на нас внимательно. Я-твой хозяин. Этот человек — мой слуга. Ты должен служить нам обоим, если этот человек, мой слуга, не будет делать чего-то, что может повредить мне. Тогда ты воспрепятствуешь таким попыткам. Другие существа во дворце — мои враги, и ты должен убивать всех, кого только увидишь. Сперва, однако, ты возьмешь этот кубик, после того как я наговорю в него сообщение, и дашь услышать его другим талосам. Он прикажет им атаковать и убивать моих врагов. Ты все понял?

Талое отдал честь, показывая, что до него дошло. Кикаха наговорил в кубик, установил его на повтор сообщений тысячу раз и отдал талосу. Талое снова отдал честь, повернулся и замаршировал прочь.

— Они превосходно выполняют приказы, — заметил Кикаха, — но последний, достигший их ушей, главный для них. Вольф знал это, но не хотел менять их конструкцию. Он сказал, что эта черта может однажды обернуться для него выгодой, и маловероятно, что о ней узнают захватчики.

Вслед за ним Кикаха растолковал Шуптарту, как обращаться с лучеметом, если тот когда-нибудь попадет ему в руки, а затем они отправились в дворцовый арсенал. Чтобы добраться до него, им требовалось пройти весь этаж в этом крыле, а потом спуститься на шесть этажей.

Кикаха выбрал лестницы, поскольку лифтами должны пользоваться Колокольники.

Величие дворца вызвало у тевтона благоговейный трепет. Огромные размеры комнат, меблировка, в каждой из которых содержалось достаточно сокровищ, чтобы купить все дракландские королевства, низвели его до ахавшего, охавшего, пресмыкавшегося существа. Он хотел остановиться, посмотреть, пощупать и, наверное, набить карманы. Затем он испугался, потому что абсолютная тишина и богатство заставили его почувствовать себя так, словно он находился в крайне священном месте.

— Мы можем бродить много дней, так и не встретив ни одной живой души, — высказался он.

— Могли бы, — согласился Кикаха, — если бы не знал, куда я иду.

Он гадал, насколько полезным окажется этот парень. При нормальных обстоятельствах он, вероятно, был первоклассным воином. Его владение собой в залитой водой комнате показывало, что он человек смелый и адаптабельный. Но пребывание во дворце Господа было для него таким же пугающим, таким же мощным переживанием, как для земного христианина оказаться переправленным в град божий и открыть, что его захватили черти.

Неподалеку от подножия лестницы Кикаха уловил запах расплавленного металла, пластика и горелой протоплазмы. Он осторожно высунул голову из-за угла. В тридцати метрах по коридору лежал, растянувшись на груди, талое. Поблизости лежала бронированная рука, отрезанная от плеча лучеметом.

Двое Колокольников, или, во всяком случае, таковыми счел их Кикаха, по пристегнутым к спинам шкатулкам, лежали убитые. Другие двое, оба с лучеметами в руках, взволнованно переговаривались.

Один держал в руке то, что осталось от черного кубика. Увидев его, Кикаха усмехнулся. Его повредили лучеметом, поэтому он должен был прекратить проигрывание записи. Следовательно, Колокольники не узнают, почему талое напал на них, и что за сообщение содержалось в кубике.

«Двадцать девять долой. Осталось двадцать два» — заключил Кикаха и убрал голову.

— Теперь они будут настороже, — произнес он себе под нос. Арсенал, вероятно, остался бы без охраны, если бы этого не случилось. Но теперь они знают, что кто-то подкрадывается с подветренной стороны, и наверняка будут остерегаться его. Ну, мы попробуем другой путь. Возможно, он опасен, впрочем, какой не опасен? Давай-ка поднимемся обратно по лестнице.

Он провел Шуптарта в комнату на шестом этаже. Она имела примерно шестьсот футов в длину и триста в ширину. В ней находились чучела животных и некоторых разумных существ из множества вселенных. Они прошли мимо прозрачного куба, в котором находилось, словно стрекоза в янтаре, существо, казавшееся полунасекомым, получеловеком. У него были антенны и огромные, но совершенно человеческие глаза, узкая талия, тощие ноги, покрытые розоватым пушком, четыре тощих руки, большая горбатая спина и четыре, как у бабочки, крыла, выступавшие из горба.

Несмотря на срочность действий, Шуптарт остановился посмотреть на незнакомое чудище.

— Этому экспонату десять тысяч лет, — сказал Кикаха. — Это квисвас, человек-жук, продукт биолаборатории Ананы или, во всяком случае, так мне сказали. Господь этого мира совершил набег на мир своей сестры и приобрел несколько образчиков для своего музея. Этот квисвас, как я понял, был в то время любовником Ананы, но нельзя верить всему, что говорят, особенно когда один Господь рассказывает о другом. Все это, конечно, случилось давным-давно.

Чудовищно большие глаза пялились сквозь толстый пластик десять тысячелетий, на пять тысяч лет раньше, чем на Земле возникла цивилизация.

Хоть Кикаха и видел его раньше, он все равно почувствовал трепет, беспокойство и свою незначительность. Как сильно и умно сражалось это существо за сохранение своей жизни? Наверное, так же энергично и бешено, как сражался теперь Кикаха.

Потом оно погибло, как должен погибнуть и он тоже, и было превращено в чучело и поставлено взирать невидящими глазами на борьбу других. Все прошло…

Кикаха мотнул головой и поморгал глазами. Философствовать — дело хорошее, если ты занимаешься этим в соответствующей обстановке, а теперешняя к ней не относилась. Кроме того, допустим смерть приходит ко всем, даже к тем, кто избегал ее столь же изобретательно, как и он.

Ну и что из этого? Стоило грызться и за одну лишнюю минуту, при условии, что минуты, прошедшие прежде, были стоящими.

— Хотел бы я знать, какой была история этого существа, — тихо произнес Шуптарт.

— Наша история придет к схожему концу, если мы не двинемся дальше, — отозвался Кикаха.

В конце стены он покрутил выступ, выглядевший таким же неподвижным, как и другие украшения. Он повернул выступ на сто шестьдесят градусов вправо, потом на сто шестьдесят градусов влево, а затем дважды полностью повернул его вокруг оси направо. Часть стены ушла в сторону. Кикаха испустил вздох, освобождаясь от вызванного неуверенностью напряжения. Он не был убежден, что правильно помнит код. Существовала сильная возможность, что неправильная манипуляция приведет к чему угодно, от облака ядовитого газа до луча, разрезающего его пополам.

Он втащил за собой Шуптарта. Тот начал было возражать, а потом поднял крик, когда они упали в неосвещенную шахту. Кикаха захлопнул ему ладонью рот и скомандовал:

— Тихо! И с нами ничего не случится!

Вихрь спуска унес его слова, Шуптарт продолжал рыпаться, но затих, когда их падение стало замедляться. Вскоре они, казалось, прекратили двигаться.

Внезапно стены вспыхнули, и они увидели, что все-таки медленно падают. Шахта в нескольких футах под ними и в нескольких футах над ними оставалась темной. Свет сопровождал их по мере спуска.

Затем они очутились на дне шахты. Там не было ни пылинки, хотя из-за темноты наверху и безмолвия возникало такое ощущение, словно это место сотни лет не видело ни одного живого существа.

— У меня все-таки могло отказать сердце, — сердито сказал тевтон.

— Мне пришлось так поступить, — возразил Кикаха. — Если бы ты знал, что тебе предстоит упасть, ты ни за что бы не пошел сам по себе. Это означало бы требовать от тебя слишком многого.

— Ты-то прыгнул, — не согласился Шуптарт.

— Разумеется. Я много практиковался в этом. У меня тоже не хватало духу, пока я не увидел, как Вольф—Господь несколько раз проделал это. — Это улыбнулся. — И даже на этот раз я не был уверен, что поле включено. Колокольники могли вырубить его. Разве это не сыграло бы с нами хорошую шутку?

Шуптарт, казалось, не считал это забавным.

Кикаха переключился с него на более важное занятие. Для того, чтобы выбраться из шахты, требовалось отстучать по стенке код костяшками пальцев.

Часть стенки отодвинулась, и они вошли в хорошо освещенную выбеленную комнату площадью примерно в тридцать квадратных футов. Она была голой, за исключением дюжины полумесяцев, вделанных в пол, и дюжины, висевших на стене. Полумесяцы не имели меток.

Кикаха поднял руку, сдерживая Шуптарта.

— Больше ни шагу! Эта комната опасна, если не совершить ритуал без малейших отклонений. Я же не уверен, что помню его весь.

Тевтона прошиб пот, хотя воздух был прохладным.

— Я собирался спросить, почему мы сразу не пришли сюда, — произнес он, — вместо того, чтобы тащиться по коридору. Теперь я понимаю.

— Будем надеяться, что ты будешь понимать и в дальнейшем, — двусмысленно сказал Кикаха.

Он сделал три шага вперед прямо от входа, затем пошел боком, пока не поравнялся с крайним правым полумесяцем на стене. Он раз повернулся кругом и пошел к полумесяцу, жестко вытянув правую руку под прямым углом к полу. Как только кончики его пальцев коснулись полумесяца, он объявил:

— Порядок, солдат. Можешь теперь гулять, как тебе нравится — так мне представляется.

Но, изучая полумесяцы, он перестал улыбаться и проговорил.

— Один из них доставит нас через врата в арсенал. Но я не помню, какой. Второй справа или третий?

Шуптарт спросил, что случится, если выбрать не тот полумесяц?

— Один из них — не помню, какой — отправит нас в центр управления, — ответил Кикаха. — Я бы его и выбрал, если бы имел при себе лучемет или думал, что Колокольники не оборудовали в центре управления сигнализацию, поднимающую тревогу в случае появления добавочной массы, и если бы знал, какой именно этот полумесяц. Другой отправит нам прямиком обратно в подземную тюрьму, откуда мы только что выбрались. Третий отправит нас на луну, четвертый — на уровень Атлантиды. Я не помню точно, что сделают другие, за исключением того, что один выкинет тебя во вселенную, являющуюся, мягко говоря, нежелательной.

Шуптарт вздрогнул и сказал.

— Я храбрый человек. Я доказал это на поле брани. Но здесь я чувствовал себя, словно ребенок, заблудившийся в кишащем волками лесу.

Кикаха не ответил, хотя и одобрил про себя искренность Шуптарта. Он не мог решиться относительно второго или третьего полумесяца. Он должен выбрать один из них, потому что обратно по шахте не подняться. Она, подобно многим маршрутам во дворце, была односторонней.

Наконец он заявил.

— Я почти уверен, что это третий. Вольф любит тройку или числа, кратные ей, но… — Он пожал плечами. — Какого черта? Не можем же мы вечно здесь стоять.

Он приложил третий полумесяц справа к третьему слева на полу.

— Я помню, что незакрепленные полумесяцы сходятся с противоположными закрепленными, — сказал он.

Затем они оба шагнули в образованный двумя полумесяцами круг и подождали примерно три секунды. Не возникло ни малейшего ощущения движения, ни молниеносного мерцания перед глазами, но они очутились в комнате площадью около трехсот квадратных футов. На полках вдоль стен, на козлах или подставках на полу находились знакомые и экзотические доспехи и оружие.

— Мы выиграли, — воскликнул Кикаха, выходя из круга.

— Мы возьмем несколько ручных лучеметов и зарядов, наводящиеся ракеты-шпионы и очки. Ах, да, несколько нейтронных ручных гранат малого радиуса действия.

Он прихватил также два хорошо сбалансированных ножа для метания. Шуптарт попробовал свой лучемет на небольшой мишени в глубине арсенала.

Металлический диск толщиной в шесть дюймов расплавился за пять секунд. Кикаха пристегнул себе к спине ремнями металлическую коробку. В ней хранилось несколько ракет-шпионов, мощный приемник-передатчик для ракет и аудиовизуальные очки.

Кикаха надеялся, что Колокольники еще не сталкивались с подобными штуками. Если они расставили часовых, выглядывавших из-за угла или рыскающих по коридорам, то их дело — труба.

Дверь была заперта Вольфом и, насколько мог определить Кикаха, никто ее не открывал. У нее имелось много предохранительных устройств, мешавших входу посторонних снаружи, но не имелось ничего, мешавшего лицу, находившемуся внутри, беспрепятственно выйти. Кикаха испытал чувство облегчения.

Колокольники не могли проникнуть сюда, а это означало, что у них нет ракеток-шпионов. Если только они не доставили их из других вселенных. Но поскольку аэролеты они не применяли, то Кикаха предположил, что они у них отсутствовали.

Он надел очки на глаза и уши, держа в руках пульт управления, и направил ракету в открытые двери. Ракетка достигала в длину примерно трех дюймов и походила формой на сложенный из бумаги самолетик школьника. Она была прозрачной, и при сильном свете можно было под определенным углом разглядеть крошечные цветные детали. На носу у нее имелся «глаз», через который Кикаха получал странный и ограниченный обзор, и «ухо», через которое он, по желанию, мог услышать приглушенные или усиленные звуки.

Он повернул ракетку в одну, потом в другую сторону, увидел что в коридоре никого нет, и сдвинул очки на лоб. Покинув арсенал, он закрыл зверь, зная, что та автоматически замкнется и вооружится.

Он пользовался собственными глазами для направления ракетки по прямой, а когда ему хотелось заглянуть за угол, сдвигал на глаза очки.

Используя ракету, они одолели примерно шесть миль горизонтального и вертикального пути, покинув одно крыло и пройдя в другое, чтобы попасть в здание, где находился центр управления.

Из-за их осторожности путешествие потребовало больше времени, чем требовал этот путь.

Один раз они прошли мимо колоссального окна неподалеку от края монолита, на котором располагался дворец. Шуптарт чуть не упал в обморок, когда увидел солнце. Оно было под ним. И ему приходилось смотреть вниз, чтобы увидеть его.

Разглядывание плоскости уровня Атлантиды, раскинувшегося на пятисотмильном радиусе, а потом части следующего уровня и кусочка последующего, заставило его побледнеть.

Кикаха оттащил его от окна и попытался объяснить башенную структуру планеты.

Он действительно находился над солнцем, которое вращалось на уровне среднего монолита.

Тевтон сказал, что он это понимает, но он никогда не видел солнца иначе, чем со своего родного уровня и, конечно, с луны. Но оба раза солнце казалось стоящим высоко.

— Если ты думаешь, что это был пугающий опыт, — утешил его Кикаха, — то тебе следует как-нибудь поглядеть за грань мира с нижнего уровня, уровня Сада.

Они вошли в центральный массив здания, где располагался центр управления.

Здесь они продолжали путь еще медленнее. Они прошли гигантский зал, облицованный зеркалами, дававшим не внешнее физическое отражение, а внутреннее, психическое, каждое зеркало засекало волны различных участков мозга, а потом синтезировало их в музыку, цвета и ультра-инфра-звук и выдавало их обратно, как визуальные образы. Некоторые из них были ужасными, некоторые прекрасными, некоторые просто непристойными, а некоторые почти божественно угрожающими.

— Они ничего не означают, — заверил Кикаха тевтона, — если смотрящий не хочет истолковать, что они для него значат.

Шуптарт был рад двинуться дальше.

Затем Кикаха выбрал достаточно широкую лестницу, чтобы по ней могли промаршировать десять взводов солдат, выстроившихся в ряд. Она все закручивалась, и казалось, никогда не кончится, — словно шла в самое царствие небесное.

20

Уставший тевтон взмолился об отдыхе, — Кикаха внял его мольбам. Кикаха послал ракетку-шпиона вперед-еще раз посмотреть что их ждет на пути к центру управления. На этаже ниже этого, там, где располагался центр управления, — Колокольников не было.

Были обгоревшие и расплавленные тела десяти талосов на первых десяти ступенях лестницы. Очевидно, они шли, чтобы напасть на Колокольников в центре управления, и их сразили из лучемета. Устройство, которое могло это сделать, притаилось на лестничной площадке. Оно представляло собой небольшой черный ящик на колесах, с длинной тонкой шейкой из серого металла. На конце шейки или хобота виднелась крошечная лампочка. Эта лампочка могла засекать и поражать лучом движущуюся массу на максимальном расстоянии в сорок футов.

Устройство двигало длинной шейкой направо и налево, охватывая детектором всю лестницу. Однако оно не заметило пронесшуюся над ним ракетку, а это означало, что змеиная шея, как окрестил ее Кикаха, была запрограммирована засекать только большую массу.

Кикаха повернул ракетку и направил вперед по коридору к двойным дверям центра управления. Они были закрыты. Через глаз ракетки он увидел, что из стен по всей длине коридора торчало много маленьких дисков-детекторов массы. Диапазон их действия был небольшим. В центре коридора должен был остаться узкий проход, чтобы предупрежденный мог пройти по нему, не подняв тревоги.

Здесь также должны были иметься какие-то визуальные приборы, поскольку Колокольники не стали бы пренебрегать столь важным средством наблюдения. Он очень медленно двинул ракетку под самым потолком, потому что не хотел чтобы ее увидели. И вскоре — заметил эти приборы. Они были спрятаны в пустотелых головах двух бюстов на высоких пьедесталах. Пустотелыми их сделали Колокольники.

Кикаха осторожно повел ракетку назад, а затем снял очки и повел Шуптарта вверх по лестнице.

Им не пришлось далеко идти, прежде чем они почувствовали запах горелой протоплазмы и пластика. Когда они поднялись на этаж, где произошла бойня, Кикаха остановил тевтона.

— Насколько я могу судить, — сказал он, — они окопались теперь в центре управления. Нам предстоит выкурить их или наброситься на них прежде, чем они свалят нас. Я хочу, чтобы ты все время следил за нашим тылом. Не спускай глаз! В центре управления есть множество врат, способных переправить их в любое место во дворце. Если Колокольники вычислили их, они воспользуются ими. Поэтому будь начеку!

Он находился вне поля зрения лучемета — «змеиная шея», стоявшего на лестничной площадке. Кикаха сел и растрепал волокна из своей самой тонкой веревки и завязал их вокруг ракетки. Затем он надел очки и направил ракетку вверх по лестнице. Из-за тяжести веревки она двигалась медленно. Змеиная шея продолжала обшаривать детектором поле перед собой, но не направила луча по ракетке или веревке.

Хотя это означало, что она запрограммирована реагировать на большую массу, это не означало, что она не передавала изображения Колокольникам в центр управления. Если те увидят ракетку и веревку, то могут пойти в атаку и стрелять через перила. Кикаха велел Шуптарту тоже следить за положением наверху и во все движущееся стрелять.

Ракетка проскользнула вокруг змеиной шеи раз, затем другой, таща за собой веревку. После этого она полетела обратно вниз по лестнице. Кикаха снял очки, отвязал веревку, ухватился ее за концы, слегка потянул, удостоверяясь, что она не соскальзывает и с силой рванул на себя.

Змеиная шея дернулась вперед и прокувыркалась половину лестницы. Она валялась на боку, ее шея-глаз двигались взад-вперед, но не поворачивались к правой стороне лестницы. Кикаха приблизился к ней сзади и отключил, повернув диск на «спине».

Взяв машину под мышку, он отнес ее обратно наверх, держа в правой руке наготове лучемет. Неподалеку от лестничной площадки он опустился на ступени и столкнул машину на пол. Здесь он повернул ее так, чтобы она располагалась лицом к бюсту в конце коридора за дверями в центр управления. Он покрутил, устанавливая диски, а затем следил, как она укатывает из поля зрения. Вскоре послышался оглушительный грохот. Кикаха опустил на глаза очки и послал ракетку посмотреть. Как он и надеялся, змеиная шея покатила прямиком по коридору, пока масса пьедестала и бюста не активировали ее. Ее лучемет прожигал пустотелый камень пьедестала, пока тот не расплавился. Бюст валялся на боку, и его передающая камера смотрела на стену.

Змеиная шея обратила свой луч к упавшему бюсту.

Кикаха спустился обратно по лестнице и удалился вглубь коридора, пока не оказался вне поля зрения всякого, кто мог выйти на лестничную площадку или посмотреть вниз по лестничному колодцу.

Он вновь надел очки и поместил ракетку в позицию над двойными дверями. Ракетка, прильнув к стене, стояла на носу и смотрела прямо вниз.

Кикаха ждал. Минута проходила за минутой.

Он хотел снять очки и удостовериться, что Шуптарт следит за всем. Он поборол этот импульс — он должен быть готовым, к тому, что двери могут внезапно открыться.

В скором времени это произошло. Оттуда высунулась трубка перископа и повернулась в обоих направлениях.

Затем перископ убрался, и медленно вылезла белобрысая голова. Колокольник подбежал к змеиной шее и отключил ее. Кикаха был разочарован, так как он надеялся, что машина свалит-таки Колокольника. Однако она сканировала и поражала только объекты перед ней.

Бюст был полностью расплавлен. Колокольник некоторое время смотрел на него, а затем подобрал змеиную шею и унес ее в центр управления. Кикаха послал ракетку через верхнюю часть дверного проема и вверх, под самый потолок центра, бывшего достаточно просторным, чтобы вместить авианосец выпуска 1945 года. Он пустил ракетку вдоль потолка, а потом-вниз, почти до пола, в месте за пультом управления, когда та достигла противоположной стены. Тут аудиовизуальный прием стал нечетким и ограниченным, и это заставило его подумать, что двери закрыты. Хотя ракетка могла передавать в ограниченном диапазоне и через материальные объекты, она сильно теряла свою действенность.

Зиматол рассказал Арсвурду о странном поведении змеиной шеи. Тот заменил ее другой, которая, как он надеялся, не разладится. Камеру он не заменил.

Все, что нужно, могла сделать и другая камера на противоположном конце коридора. Зиматол сожалел, что они так заняты попытками установить контакт с фон Турбатом на луне. Иначе бы они могли следить за мониторами и увидеть, что там произошло.

Кикахе хотелось продолжать подслушивание, но он должен был и дальше вести свою компанию. Он отключил ракетку в центре управления и привязал конец веревки к другой ракетке. Эту он послал вверх и вокруг змеиной шеи и послал ее вниз.

Она прокувыркалась намного дольше, резко остановившись, налетев на кучу тел талосов у подножья лестницы. Шея у нее торчала в воздухе. Кикаха подполз к ней, протянул руку через тело и отключил ее.

Он отнес ее обратно наверх и пустил против пьедестала и бюста в другом конце коридора. Он слетел вниз по лестнице, надел очки и запустил другую ракетку, прежде чем раздался грохот. Этот грохот дошел до его ушей через ракетку.

Ее глаза показали ему, что случилось то же самое. Он повернул ее следить за дверью, но долгое время ничего не происходило. Наконец он переключился на ракетку в центре управления. Зиматол утверждал, что разладка второй машины была слишком странной для случайного совпадения. Происходило что-то подозрительное и, следовательно, что-то опасное. Он не хотел снова выходить и расследовать.

Арсвурд ответил, что, нравится им это или нет, но они не могут оставаться здесь и рыскать по дворцу. Его требовалось убить — и этим врагом, вероятно, был Кикаха. Кто еще мог пробраться во дворец, когда были активированы все защитные средства, делавшие его неприступным?

Зиматол возразил, что это не мог быть Кикаха.

Разве фон Турбат и фон Свиндебарн отправились бы искать его на луну, если бы его там не было?

Это озадачило Кикаху. Что там делал фон Турбат, когда он должен знать, что его враг бежал через врата в камере пещеры? Или фон Турбат настолько подозрительно относился к хитрости своего архиврага, что думал, будто Кикаха что-то отправил через врата, чтобы придать делу такой вид, словно его больше нет на луне? Если это так, то что могло заставить его подумать, будто на луне есть что-то, способное удержать там Кикаху?

Тут он очень расстроился и чуть испугался. Не могла ли Анана отправиться туда за ним через врата? Не на нее ли охотились Колокольники? Такое было возможно, и это заставляло тревожиться его.

Зиматол, согласился, что только Кикаха мог натравить талосов на них. Арсвурд ответил, что тогда тем больше причин избавиться от такой опасности.

Зиматол осведомился, каким образом.

— Да уж не прячась здесь, — ответил Арсвуд.

— Тогда сам выйди и поищи его, — посоветовал Зиматол.

— И выйду, — ответил Арсвуд.

Кикаха находил интересным то, что разговор был таким человеческим. Колокольники могли быть продолжением металлических комплексов, но они не походили на машин со сборочного конвейера. У них имелись все человеческие различия личностей.

Арсвуд пошел было к двери, но Зиматол позвал его обратно. Он заявил, что их долг требует, чтобы они не шли на ненужный риск. Их теперь осталось так мало, что смерть даже одного сильно уменьшит шансы на победу. Фактически, вместо того, чтобы нацеливаться сейчас на победу, они сражались за выживание. Кто бы мог подумать, что всего лишь лаблаббий сумеет так изобретательно и безжалостно поубивать их? Да ведь Кикаха даже не был Господом — он был все-навсего человеком.

Зиматол сказал, что они должны подождать, пока не вернутся двое их вождей. С ними нельзя вступить в контакт, что-то препятствует попыткам наладить связь.

Кикаха мог бы рассказать им, почему их усилия бесполезны. Структура пространственно-временной связи этой вселенной создавала особую деформацию, предотвращавшую неискаженную передачу по радио или лазеру. Если бы, к примеру, аэролет попытался пролететь между планетой и луной, то развалился бы в узкой зоне на полпути между двумя телами. Единственный способ путешествовать с планеты на планету-только через врата.

Двое Колокольников нервно говорили о многом.

Погибло двадцать девять из первоначальных Колокольников. Двое находились здесь, двое-во вселенной Нимстоула, двое — у Ананы, двое — у Джудубры. Зиматол считал, что их следует призвать на помощь, или еще лучше, чтобы Колокольники в этой вселенной покинули ее и замуровали все врата. Имелось множество других вселенных. Почему бы им не отрезать эту навек? Если Кикаха хочет ее, пусть забирает себе. В то же время в безопасном месте они смогут сделать миллионы новых Колокольников. Через десять лет они будут готовы, тогда они вернутся, нападут на Господов и выметут их отовсюду.

Но фон Турбат, которого они называли Траумграссом, отличался необыкновенным упрямством. Он откажется сдаться. С этим соглашались оба.

Для Кикахи стало очевидным, что Арсвурд, несмотря на необходимость покинуть центр и найти врага, выходить не хотел и фактически не собирался этого делать. Ему, однако, требовалось казаться храбрым самому себе.

Эти двое не казались нечеловеческими, холодными, строго логичными, предельно безэмоциональными существами, описанными ему Ананой. Если удалить из их разговора определенные элементы, то они могли показаться просто двумя болтающими солдатами любой страны или вселенной.

Какой-то миг он гадал, нельзя ли убедить их образумиться, не смогут ли они удовольствоваться занятием места в этом мире, как и другие разумные существа.

Чувство это быстро прошло. Колокольники предпочитали захватывать человеческие существа, они не останутся замкнутыми в своих металлических колоколах: слишком искушающими были восторги и преимущества плоти. Нет, они не удовлетворятся пребыванием в колоколе, они будут продолжать чистить человеческие мозги и вселяться в обездоленные сомы.

Войну надо будет продолжать до конца, пока не погибнут все Колокольники или Кикаха.

В данный момент он чувствовал себя так, словно весь мир был бременем, возложенным на него одного.

Если они убьют его, то смогут двинуться, туда куда им заблагорассудится, потому что лишь немногие знают, кто они, и каковы их цели, а эти немногие, вероятнее всего, погибнут. Это был, как он хвалился, его мир, и Кикаха был самым везучим человеком в двух мирах, потому что он являлся единственным из землян, сумевшим перебраться через стену между двумя мирами. Этот мир намного превосходил для него Землю, и он сделал его своим в таком отношении, в каком не сумел сделать даже Вольф, — Господь.

Теперь восторги и вознаграждения пропали, затемненные столь громадной ответственностью, что он и не думал о ней, потому что он не смог бы вынести таких мыслей.

Для человека с такой ответственностью он действовал безрассудно.

Именно потому-то, однако, он и прожил так долго.

Если бы он поступал с великой предосторожностью, сознавая свою важную роль, то его, вероятно, давно бы поймали и убили или же он сбежал бы, но стал бы совершенно бесполезным, потому что боялся бы предпринимать любые действия. Опрометчив он или нет, он будет поступать теперь так же, как поступал в прошлом. Если он рассуждал неверно, то станет частью прошлого, а Колокольники будут Господствовать в настоящем и будущем. Да будет так.

Он переключился на третью ракету и поместил ее как раз над дверьми.

Затем он положил пенал управления и очки рядом с собой и сказал Шуптарту, что собирался делать дальше. Тевтон счел эту идею безумной, но согласился. Они подняли талоса и поволокли тело, весившее, возможно, пятьсот фунтов, вверх по лестнице. Они потащили его по коридору в проход между полями детекторов и прислонили к дверям, а затем поспешно, но осторожно отступили на этаж ниже.

Быстро оглядевшись, Кикаха вновь надел очки. Он опустил ракетку над дверями, расположил ее сбоку от сидевшего талоса и швырнул ракетку на шлем-голову талоса. Удар поломал ракетку и поэтому он не мог наблюдать за ее действиями. Но он быстро послал наверх другую и установил ее над дверями. Талое упал именно так, как он хотел. Его голова и плечи оказались в поле детектора. В центре управления должна была дико зазвенеть сигнализация.

Ничего не произошло. Двери не открылись. Он ждал до тех пор, пока не смог больше выносить напряжение. Хотя для него было существенно важно держать ракету на посту над дверями, он отправил ее на пол, а затем снова переключился на ракету в центре управления. Он не видел ничего, кроме задней стенки пульта, и ничего не слышал. Не завывала никакая сигнализация, так что ее, должно быть, отключили. Колокольники не разговаривали и не издавали ни звука, хотя он включил усиление звука.

Кикаха снова переключился на ракету перед дверью. Двери были закрыты, так что он вернулся к ракете в центре. По-прежнему не было слышно ни звука.

Что происходит?

Не хотят ли они, чтобы он бросился в атаку?

Он вернулся к ракете в центре и послал ее по полу к стене. Она медленно поднялась по стене, участок на фут перед ней был ясно виден, а дальше все становилось нечетким. Он собирался ее завести под потолок, а потом опустить, надеясь, что увидит Колокольников раньше, чем те увидят ракету. Ракета могла применяться для убийства, как убивает пуля, но радиус ее действия настолько ограничен, что оператору требовалось находиться очень близко. Если Колокольник закричит и выдаст звуком свое местонахождение, и Кикаха сумеет послать на него ракету, прежде чем Колокольник успеет среагировать на нее.

Это был слабый шанс, за который он теперь был готов ухватиться.

Он привел ракету приблизительно туда, где должен был находиться пульт управления. Ракета опустилась прямиком до пола, ничего не видя и не слыша. Затем она поднялась и покружила в том районе, не засекая Колокольников. Он расширил территорию поисков. Конечно, Колокольники могли заметить ракету и отойти за пределы ее видимости и слышимости. Это не имело смысла, если они хотели держать оператора ракетки занятым, пока один или двое отправятся из центра на его поиски.

Они, вероятно, не знали, как действует ракета, но должны были понимать, что диапазон ее передачи ограничен, и что оператор должен находиться сравнительно недалеко.

Кикаха велел Шуптарту быть особенно бдительным относительно появления Колокольников на лестничной площадке и не забыть применить нейтронные гранаты, если у него появиться шанс.

Не успел он закончить эти инструкции, как Шуптарт заорал. Кикаха был так поражен, что вскинул руку кверху.

Пенал управления полетел прочь, так же, как и Кикаха. Срывая очки, он в то же время все катился и катился, чтобы сбить прицел каждому всякому, кто мог выстрелить по нему. Он понятия не имел, что заставило тевтона закричать, и не собирался сидеть смирно, отыскивая взглядом источник тревоги.

Выстреливший по нему луч опалил ковер. Он ударил из неожиданного места, с противоположного конца коридора. Из-за угла высовывалась голова и рука, державшая лучемет. К счастью, Шуптарт выстрелил, как только увидел Колокольника и поэтому тот не смог направить луч прицельно. Затем Колокольник шмыгнул обратно. На таком расстоянии эффективность лучемета значительно снижалось. На коротком расстоянии он мог прожечь тридцатисантиметровую сталь и за секунду изжарить человека. На этом же расстоянии он только мог вызвать у него ожог третьей степени на коже или ослепить, если попадет по глазам.

Шуптарт отступил к первым нескольким ступенькам лестницы, где и укрылся за кучей талосов. Кикаха побежал прочь по коридору, остерегаясь того, кто может выскочить с ближайшей стороны. Один или оба Колокольника из центра прошли через врата в другую часть дворца и устроили атаку с фланга.

Либо один, либо оба отправились через врата куда-то еще-очевидно позвать на помощь других Колокольников.

Выругавшись, Кикаха круто повернул и побежал обратно к брошенным очкам и пеналу управления.

Колокольник на противоположном конце высунул голову поблизости от пола и выстрелил. Шуптарт, находившийся под более тупым углом по отношению к Колокольнику, так как он был на лестнице, ответил своим лучом. Кикаха тоже выстрелил,

Колокольник убрался, прежде чем направлявшиеся над ковром лучи смогли пересечься на углу. Там, где ударяли лучи, несгораемый ковер расплавился.

Три гранаты находились слишком далеко, чтобы потратить время и рискнуть сбегать за ними. Кикаха подхватил коробку, очки, круто повернулся и стремглав бросился назад по коридору. Он ожидал, что в ближайшем конце кто-то появиться, и поэтому был готов шмыгнуть в ближайшую дверь. Когда он оказался в двух дверях от конца, он увидел высовывающуюся из-за угла голову. Он нажал на спуск лучемета, водя лучом по плинтусу, а затем вверх к углу. Голова, однако, отдернулась назад прежде, чем луч смог попасть в нее. Кикаха пригнулся у стены и выстрелил мимо угла, надеясь, что какая-то часть энергии рикошетирует и ранит спрятавшегося за углом Колокольника.

Крик показал ему, что он кого-то напугал или подпалил.

Он усмехнулся и вернулся в дверной проем прежде, чем Колокольники используют тот же фокус на нем.

Усмехаться тут было нечему, но он не мог не испытывать чувства дикарского веселья, когда ему удавалось лишний раз одурачить врага.

21

Комната, в которую он отступил, была сравнительно небольшой. Во дворце имелись сотни подобных. Их главным предназначением было хранение сокровищ искусств.

Расположены они были со вкусом, так, словно в комнате жили или часто ее посещали.

Кикаха быстро огляделся, ища признаки присутствия врат, поскольку во дворце их было столько, что он смог запомнить лишь малую их часть, однако, не заметил ничего. Само по себе это ничего не значило, но на этот раз ему придется судить о вещах по внешнему виду, иначе он не сможет действовать.

Он натянул очки, делая это с огромной неохотой, так как они оставляли его слепым и глухим к событиям в коридоре. Он переключился на ракету в центре управления. Та, все еще находилась в воздухе, описывая круги в соответствии с его последним приказом. В ее радиус действия не появлялся ни один Колокольник. Затем он переключился на ракету перед дверьми и повел ее вниз по лестнице и коридору.

Чем ближе она подлетела к нему, тем лучше становилась передача звука и изображения, и тем лучше он управлял ею.

Шуптарт не давал вылезти Колокольникам в противоположном конце. Кто бы там ни был в этом, ближнем конце, именно они являлись непосредственной опасностью. Он послал ракету под потолок и за угол. Там притаились три Колокольника, все с ручными лучеметами. У одного слегка побагровело лицо, словно от солнечного ожога. В отдалении подходили еще двое, толкая перед собой грависани. На них стоял огромный лучемет, эквивалент пушки. Его луч можно было послать за угол, рикошетировать от стены и держать Кикаху на расстоянии, в то время как другие будут стрелять из лучемета. Потом под прикрытием их огня, большой проектор вытолкнут из-за угла и швырнут его полное воздействие по всей длине коридора.

Он сожжет или расплавит все на своем пути.

Кикаха не колебался. Он отправил ракету на полной скорости к человеку, толкавшему сани справа. Обзор его померк от внезапного увеличения скорости, а затем сцена потемнела. Ракета вонзилась в тело Колокольника или ударилась во что-то другое, столь твердое, что поломалась. Кикаха достал из коробки, снятой со спины и находящейся рядом, следующую и послал ее из комнаты под потолком. Внезапно один Колокольник, заорав, чтобы сбить с толку всякого, кто мог быть в коридоре, выпрыгнул из-за угла. Колокольник увидел ракету и поднял лучемет. Кикаха послал ее к нему на полной скорости. Сцена затемнилась. Ракета либо глубоко проникла в тело, либо разбилась о твердый пол или стену, либо ее расплавили лучеметом.

Теперь у Кикахи не было времени чтобы отправить очередную ракету и посмотреть что там происходит. Если Колокольник избежал ее, он теперь заглядывает в дверь, ища оператора и, вероятно, зовет на помощь других,

Кикаха сорвал очки и с лучеметом в одной руке и с очками в другой двинулся к двери. Он оставил дверь открытой для лучшего управления и приема изображения ракеты. В некотором смысле это оказалось полезным, потому что Колокольник будет сперва заглядывать в комнаты с закрытыми дверьми. Но, когда он приблизился к дверному проему, то столкнулся с Колокольником. Кикаха держал лучемет перед грудью и нажал на спуск, как только в его поле зрения появилось плечо другого. Колокольник почернел, от жареной, отваливающейся слоями кожи повалил дым, белки глаз стали темно-карими, затем передние камеры лопнули, закипев, волосы сгорели, белые зубы стали черными, губы распухли, а затем исчезли слои за слоем. Огнеупорная одежда расплавилась.

Все это произошло за четыре секунды.

Кикаха пинком закрыл дверь и нажал пластинку, заперев ее, затем пересек комнату и ткнул пластинку, отключавшую энергию поля в окне. Он выбросил коробку с ракетами, чтобы ею не воспользовались Колокольники и, привязав один конец веревки к ножке бюро, выполз из окна. Отсюда до поверхности монолита было примерно тридцать километров. Эта часть дворца выступала над краем монолита. Если бы он захотел, то мог бы повернув голову охватить взглядом половину его площади. Однако в данный момент он не желал думать о долгом-предолгом падении. Он не спускал глаз с небольшого карниза примерно двумя метрами ниже конца веревки. Он соскользнул по веревке, пока не дошел почти до конца, а затем чуть качнулся обратно. Он твердо встал обоими ногами на карниз, а руками уперся в край окна. Его колени, слегка согнутые, оказались в опасной близости от невидимого силового поля. Держась одной рукой за край окна, он снял рубашку, обмотал ею руку, а затем вынул нож и медленно двинул его вперед, предварительно взяв в руку, обернутую рубахой. Затем он отвернул голову и закрыл глаза — силовое поле, активированное ножом его сожжет, и энергия, вероятно, выплеснется наружу и прожжет ткань и руку под ней. Энергия даже может отшвырнуть нож с такой силой, что тот выдернет его руку из окна и по инерции, его самого.

Кикаха, однако, питал надежду, что поле не будет включено. Это казалось маловероятным, поскольку Вольф наверняка, прежде чем уйти, активизировал все системы охранения и ловушки, если у него нашлось время, а если не нашлось, то это обязательно сделали Колокольники.

Свет обжег его даже сквозь закрытые веки, пламя лизнуло его по лицу, голым плечам, ребрам и ногам. Нож в его руке дернулся, но он продолжал держать его в радиусе поля даже тогда, когда ткань затлела и вспыхнула пламенем, а в руке возникло такое ощущение, словно ее запихнули в печь.

Затем он нырнул через окно на пол.

Существовала двухсекундная пауза между перезарядкой поля после его активации, и Кикаха прыгнул, надеясь, что все будет нормально. То, что он все еще был жив, хотя и пострадал, доказывало, что он рассчитал время правильно. Нож сделался перекрученным, докрасна раскаленным металлом на полу. Рубашка обуглилась, а его рука почернела и начала покрываться волдырями. В другое время это вызвало бы у него озабоченность. Теперь же его не волновало ничего, кроме тяжелых, калечащих ранений или смерти.

В этот момент мимо окна упала веревка с дымящимся концом. Проектор насквозь прожег дверь и пережег веревку. Через минуту Колокольники кинуться за ним вниз по лестнице. Что же касается бедняги тевтона, то ему лучше позаботиться о себе и побыстрее. Большой проектор, несомненно, сперва используют против него, чтобы смести его с пути. Если бы только у него хватило здравого смысла дунуть вверх по лестнице и прочь, то он мог бы заставить Колокольников разделить силы.

Кикаха выглянул из дверей, не увидел никого и полетел по коридору вперед. При выходе к подножью лестницы он посмотрел наверх, прежде чем пересечь площадку перед ней. Покамест в поле зрения не появилось никаких Колокольников. Он побежал дальше по коридору, в потом вниз по необычно длинной лестнице и дальше через коридор, мимо зала ретропсихических зеркал. Он пробежал мимо нескольких лифтов, но не воспользовался ими, поскольку они могли быть заминированы или, по меньшей мере, иметь передающие устройства. Его целью была комната, содержавшая тайные врата, которыми он до этого не желал воспользоваться. Не воспользуется он ими и теперь, если его к этому не вынудят. Но он хотел быть рядом с ними в случае, если его загонят в угол.

В комнате он разобрал выглядевшее не сколоченным, а вырезанным кресло и вытащил из-под сиденья полумесяц.

Другой полумесяц вышел из толстого основания пьедестала для статуи. Оба полумесяца хотя и выглядели весившим полтонны, были не тяжелыми и легко переносимыми. Кикаха заткнул их за пояс на спине и затянул пояс так, чтобы их удержать. Полумесяцы причиняли неудобства, но являлись страховкой, стоившей этих затруднений.

По всему дворцу имелись тысячи таких спрятанных половинок врат и тысячи других, неотмеченных, — в открытых местах. Последними мог пользоваться всякий, но воспользовавшийся не будет знать, что его ждет на другом конце перехода. Даже Вольф не помнил, где находятся все спрятанные, да куда ведут все те, что открыты. Вольф занес их все в кодозаписыватель, но и сам кодозаписыватель был замаскирован и находился в центре управления.

Кикаха бежал прытко и умчался далеко, но недостаточно быстро. Когда он шагнул из комнаты, в дальнем конце коридора появился Колокольник. Другой выглянул из-за угла и противоположном конце коридора. Они, должно быть, заметили его, когда он бежал, и отправились этим путем, надеясь поймать его. По крайней мере, у одного хватило ума пробежать мимо места, где он был, и спуститься по лестнице чтобы перехватить его.

Кикаха отступил, дезактивировал силовое поле и выглянул из окна. Примерно шестнадцатью метрами ниже шел карниз, но ему не на чем было спуститься, и он не хотел испытывать еще одно поле, если в этом не возникнет абсолютной необходимости. Он вернулся к двери, выдвинул лучемет, не высовывая сперва голову, и выстрелил в обоих направлениях. Послышались крики, но они были такими отдаленными, что он был уверен, что ни в кого не попал.

Дверь комнаты напротив была заперта. Он мог метнутся через коридор в нее в том случае, если окажется лучший путь для бегства. Но если дверь заперта, а это вполне могло оказаться именно так, то Кикаха будет открыт для огня с обоих сторон, и у Колокольников будет прекрасный шанс поразить его, когда он бросится обратно.

Сожалеть об этом теперь было слишком поздно.

Если бы он не остановился достать полумесяцы, то мог бы все еще опережать их.

Он снова оказался загнанным в угол, и хотя у него имелся выход, он не хотел им воспользоваться. Во второй раз вернуться во дворец будет намного труднее, и тевтон будет представлен самому себе. Кикаха чувствовал себя так, словно бросает его на произвол судьбы, но ничего не мог с этим поделать.

Он сложил два полумесяца, образуя круг. Он выпрямился как раз тогда, когда в дверной проем влетела граната и срикошетировала внутрь комнаты.

Она прокатилась около полутора метров и остановилась, вращаясь вокруг оси. Она находилась примерно в десяти метрах от него, и это означало, что он был за пределами досягаемости нейтронов.

Но сюда швырнут другие две, оставленные им и, наверное, у Колокольников есть еще. В любом случае они привезут сюда большой проектор. Бесполезно откладывать неизбежное, пока не станет слишком поздно даже для этого.

22

Он шагнул во врата и очутился в камере храма Таланака. Там были Анана, краснобородые и множество тишкетмоаков. Они стояли по одну сторону и разговаривали.

При виде его они подпрыгнули, или закричали, или просто выглядели пораженными. Он шагнул было вперед, и тут они пропали. Небо осталось беззвездным, но с запада на восток по нему несся небольшой пылающий объект, а объект помедленнее тащился на запад. Наклоненная пизанская башня планетной массы висела, ярко пылая в небесах.

Вдали отливали белым при планетном свете мраморные здания Корадо. В сотне ярдов от него взвод дракландских солдат начал осознавать, что во вратах кто-то появился. Из-за холмов поднимался твердый предмет. Это был аэролет Колокольников.

Затем все пропало. Он очутился в пещере примерно трех метров в поперечнике и двух с половиной метров в высоту. Во входе ярко сияло солнце.

В отдалении стояло гигантское дерево с огромными лазурными листьями семиугольной формы. За ним виднелось несколько алых кустов и зеленых лоз, поднимавшихся, казалось, без всякой опоры, как поднимается в воздух веревка под музыку факира-индуса. За ним проглядывала тонкая голубая линия, белая нить и тонкая черная линия-море, прибой и черный песок пляжа.

Он бывал здесь прежде несколько раз.

Это были одни из врат, какими он пользовался, чтобы попасть на самый нижний уровень — уровень Сада, во время своих «каникул».

Хоть и оцепенев, он понял, что попал в резонансную цепь. Где-то кто-то установил устройство, ловившее личность шагнувшего в любые из врат цепи. Пойманный не мог выйти, потому что время активации было слишком кратким. Т. е. мочь то он мог, но был бы разрезан пополам. Одна часть останется там же, а другая пойдет по вратам на следующий круг.

Пещера исчезла, и он очутился на макушке высокого узкого пика, стоявшего среди других пиков. Сбоку вдали находилось то, что, видимое сквозь проход, походило на Великие Прерии. Конечно же, это, должно быть, огромное стадо бизонов покрывало коричнево-зеленую прерию, словно черное море. Проплыл, заклекотав на него, парящий ястреб. У него была изумрудно-зеленая голова и закручивающиеся спиралями по ногам перья. Насколько он знал, этот ястреб обитал только на индейском уровне.

Затем все пропало, и он снова оказался в пещере.

Она была больше, чем пещера Сада и темнее. К полумесяцам врат прикреплялись провода. Они тянулись по зеленому полу за огромный валун примерно в шести метрах. Где-то звенела сигнализация. У противоположной стороны стоял шкафчик с открытыми дверцами. На полках лежало оружие и разного рода приборы. Он узнал эту пещеру и также понял, что именно отсюда-то и происходит резонанс. Но ловца еще не было в поле зрения, хотя скоро он появится, если находился в пределах слышимости сигнализации.

Затем все пропало, и он очутился в камере из каменных плит, склоненных в одном направлении, словно их толкнула огромная рука, а часть потолка обвалилась внутрь. Небо было зеленое, а монолит, часть которого он видел, тонким и парящим, и поэтому он понял, что находится в камере, на уровне Атлантиды и что каменный столп — это тот, который поддерживает дворец Господа в тридцати километрах выше.

Потом пропало и это, и он очутился там, где начал свое невольное путешествие с прыжками, как в игре в «классики».

Он стоял в полумесяце в комнате дворца. На него пялились двое Колокольников, а затем они подняли свои лучеметы. Кикаха выстрелил первым, так как ожидал, что ему придется воспользоваться оружием, проведя лучом по груди обоих.

Тридцать четыре долой. Осталось шестнадцать.

И это пропало. Анана и Тиуд стояли теперь у врат. Кикаха крикнул ей:

— Резонансная цепь! Я попался!

Он снова очутился на луне. Аэролет был теперь немного ближе, спускаясь вдоль склона холма. Сидевшие в нем, вероятно, еще не увидели его, но увидят на следующем обороте или после него. Все, что им требуется сделать, это держать луч поперек врат, и его разрежет, как только он появится.

Дракландские солдаты бежали теперь к нему. Некоторые стояли смирно, но взводили свои арбалеты.

Кикаха, не желая привлекать внимания Колокольников в аэролете, воздержался от охлаждения пыла солдат лучеметом.

Последовала пещера Сада. Затем он очутился на вершине пика на индейском уровне и очень поразился, так как ястреб влетел в район врат как раз тогда, когда появился он. Ястреб поразился не меньше. Он заклекотал и, приземлившись ему на грудь, вонзил в нее когти. Кикаха выставил одну руку перед лицом, чтобы защитить его, почувствовал страшную боль, когда клюв ястреба вонзился в обгоревшую руку, и отпихнул его. Толчок оторвал ястреба, но тот прихватил с собой кусок мяса из руки и груди. Ястреб вылетел из круга, но не был разрезан пополам. Ему лишь отсекло перья на кончике крыла.

Его движение совпало с границей поля, когда началось действие врат. Он прошел через границу в пещеру на дракландском уровне и в саму камеру.

Это была незапланированная точность времени до доли секунды.

Только что вошедший в пещеру, чрезвычайно толстый человек, держал в одной руке мертвого полуобугленного кролика, а в другой — лучемет. Он ожидал, что появится мужчина или женщина, хотя, конечно, не мог знать, когда именно, но он не ожидал клокочущей ярости, когтей и клюва ястреба на своем лице.

Кикаха получил возможность увидеть, как Джудубра выронил кролика и лучемет и вскинул руки перед лицом. Затем Кикаха очутился в камере атлантов. Он присел и подпрыгнул, насколько мог высоко и прямо, чтобы никакая часть его не покинула круга. Он был в пике своего прыжка с подтянутыми ногами, когда появился в дворцовой камере. Но его прыжок, предназначенный для того, чтобы вознести его над лучом, который могли направить поперек круга, оказался ненужным. Двое Колокольников валялись на полу, почерневшие, в сгоревшей одежде. В комнате было не продохнуть от запаха сильно обгоревших тел. Он не знал, что случилось, но на следующем круге в этой комнате должны вновь оказаться Колокольники.

Они, как он надеялся, будут знать о происходящем не больше чем он и будут озадачены. Однако они не настолько глупы, чтобы не понять, что убийца выскочил из врат, а потом вскочил обратно.

Анана тоже исчезла.

Он очнулся во вратах храма в Таланаке. Жрец, Витрус крикнул ему:

— Она прыгнула во врата! Она тоже поймана, и она…

Он очутился на луне. Аэролет был ближе, но не прибавил скорости. Затем из него выплеснулся луч света и сосредоточился на нем. Колокольники в аэролете вдруг заметили волнение солдат, бежавших к вратам, и целивших туда арбалеты, и включили свет, чтобы выяснить причину волнения.

Послышался звон, когда арбалетчики выпустили свои стрелы. Кикаха очутился в пещере на уровне Сада. Следующая остановка — маленькая плоская площадка на вершине пика. Он посмотрел себе на грудь, с которой капала кровь, и на руку, тоже окровавленную. Он чувствовал боль, но не такую сильную, какую почувствует позже.

Кикаха был все еще нечувствителен для малых болей. Большей болью являлось его положение и неизбежный конец. До него доберутся либо толстяк в пещере, либо Колокольники. Толстяк, избавившись от ястреба, мог спрятаться за валуном и испепелить его, когда он появится. Существовала, конечно, надежда, что толстяк хотел захватить его в плен.

Он очутился в пещере. Ястреб и толстяк лежали мертвые, почерневшие, и ноздри Кикахи забил запах поджаренных перьев и мяса. Существовало только одно объяснение: Анана, ехавшая по цепи впереди него, сразила лучом их обоих. Толстяк, должно быть, все еще боролся с ястребом, и поэтому Анана застала его врасплох.

Если он сомневался, что она его любит, но теперь имел доказательство этого-она была готова пожертвовать жизнью, пытаясь спасти его. Она сделала это, почти не думая, у нее было мало времени, чтобы понять, что происходит, но она проделала это быстро и еще быстрее бросилась во врата. Она, должно быть, знала, что пройдет неперерезанной, только если кинется точно после активации. Она никак не могла определить точного момента его прыжка. Она увидела, как он появился и исчез, а затем рискнула.

Он подумал, что она наверняка любит его.

Если она могла заскочить, не пострадав, то он мог выскочить.

Материализовались, словно гигантский волшебный замок, атлантические развалины, и он прыгнул вперед. Он приземлился на полу комнаты во дворце, но незадетым.

Его пятка болела так, словно в нее вцепилась крыса. Кусочек кожи на краю пятки отхватило дезактивировавшимся полем.

Затем что-то появилось. Это была Анана. Она крикнула:

— Предметы! Бросайте их во…

Она пропала.

Ему не требовалось ломать голову над тем, что она хотела сказать, потому что он уже раньше надеялся, что она выберет эти средства, чтобы остановить резонансную цепь. Помимо отключения активирующего прибора, единственным способом остановить цепь было класть в пустые врата предметы с достаточной массой. В конечном итоге, когда все врата будут заняты, цепь остановится.

Явный метод разделения полумесяцев врат тут не сработал бы. Резонансная цепь включала магнитное притяжение между полумесяцами врат, которое могли разорвать только некоторые приборы во дворце, а они должны быть заперты в арсенале.

Не спуская глаз с двери, с лучеметом наготове он подтащил тело Колокольника к полумесяцам. Он подсчитывал секунды, пытаясь вычислить приблизительное время ее появления здесь. Пока он считал, он увидел уголком глаза возникновение и испарения во вратах пяти предметов. Появилась бочка, перерезанный по животу торс дракландского солдата, половина большого серебряного сундука с сыпавшимися из него самоцветами, большая нефритовая статуя и безголовое, безногое, почти бескрылое тело зеленой орлицы.

Его охватила лихорадка беспокойства.

Тиуд в Таланаке, должно быть, выполняли приказ Ананы, отданный ею перед тем, как она прыгнула во врата. Они бросали предметы во врата как можно быстрее, но цепь разомкнётся не сейчас, когда Анана очутилась на луне и если это так, то она наверняка будет схвачена и убита.

Затем, когда он вот-вот был готов опрокинуть во врата тело Колокольника, появилась Анана, но не исчезла, как в прошлый раз.

Кикаха пришел в такой восторг, что чуть было не забыл следить за дверью.

— Удача не покидает нас! — воскликнул он.

Потом он сообразил, что его могут услышать за пределами комнаты, и тихо добавил.

— Шансы, что цель остановится, пока ты здесь, были почти нулевыми.

— Шанс тут не при чем, — ответила она.

Она шагнула из врат, обняла и поцеловала его. В любое время он бы пришел в восторг, теперь же он сказал:

— Позже, Анана. Колокольники.

Она отступила и сказала:

— Через секунду здесь появится Нимстоул. Не стреляй.

Маленький человечек внезапно очутился там. Он имел один лучемет в руке и один за поясом. Он также имел нож и намотанную вокруг плеча веревку. Кикаха отвел свой лучемет от двери и направил его на Нимстоула.

— В этом нет необходимости, — сказал Нимстоул. — Я ваш союзник.

— Пока не…? — уточнил Кикаха.

— Все, что я хочу сделать-это вернуться в свой собственный мир, — заверил его Нимстоул. — С меня больше чем достаточно этих убийств, и пребывания на грани смерти. Во имя Шамбаримена, разве одного мира недостаточно для одного человека?

Кикаха ему не поверил, но решил, что Нимстоулу можно будет доверять, пока не умрет последний Колокольник. Он сказал:

— Я не знаю, что происходило там, за дверью. Я ожидал атаки, но ей полагалось бы начаться уже давно. У них там большой лучемет. Они могли бы теперь выстрелить из него сюда и зажарить нас всех.

Он спросил у Ананы, что случилось, хотя частично догадывался. Она сказала, что Нимстоул зашел в пещеру и нашел своего партнера мертвым, пойманным тем, на кого он устроил ловушку. Нимстоул решил, что ему надоело прятаться в этой пещере. Он хотел получить шанс вернуться в собственный мир и, конечно, как положено Господу, стереть в порошок Колокольников. Он отключил резонансный прибор, когда снова появилась Анана. После этого потребовалось всего несколько секунд для установки резонатора так, чтобы он доставил двух человек с безопасными интервалами во Дворец, где Анана видела Кикаху.

— Что ты хочешь сказать? — переспросил он. — Мне пришлось выпрыгивать! Я выскочил, но потерял кожу с пятки.

— Конечно, ты никак не мог знать, — сказала она. — Но если бы ты не прыгнул, то мог бы минуту спустя выйти совершенно безопасно.

— В любом случае, ты бросилась за мной, — решил он, — а это все, что идет в счет.

Она озабоченно разглядывала его. Он обгорел и кровоточил все еще капая кровью на пол. Но она ничего не сказала.

Для него нельзя будет ничего сделать до тех пор, пока они на найдут комнату, где имеются препараты для оказания помощи. Она могла находиться достаточно близко, если они, конечно, смогут выбраться из этой комнаты.

Кому-то требовалось посмотреть что творится в коридоре.

Нимстоул не собирался записываться в добровольцы, и Кикаха не хотел, чтобы это делала Анана, и поэтому выглянул сам.

Вместо ожидаемого им луча он увидел пустой коридор. Он сделал им знак выходить за ним и повел их в комнату примерно на четверть мили дальше по коридору.

Здесь он стерилизовал свои раны и ожоги, наложил на них псевдокожу и выпил снадобья для снятия шока и ускорения восполнения крови. Они также поели и напились, пока обсуждали, что им делать дальше.

Говорить было особенно не о чем. Единственное, что оставалось делать, это ждать, пока они не выяснят, что происходит во дворце.

23

Они ничего не выяснили, пока не вышли к огромной лестнице, ведшей на этаж с центром управления.

Там валялся мертвый Колокольник с почти целиком сожженными ногами, а за обуглившимся диваном лежал другой Колокольник. У этого обгорел бок, но степень ожога указывала, что энергия луча, прежде чем ударить его, была частично поглощена. Он был еще жив.

Кикаха осторожно приблизился к нему и, удостоверившись, что он не прикидывается потерявшим сознание, опустился рядом с ним на колени. Он собирался применить грубые методы для приведения его в сознание с целью последующего допроса, но когда ему приподняли голову, Колокольник открыл глаза.

— Лувах! — воскликнула Анана. — Мой брат! Один из моих братьев! Но что он здесь делает? Как…

Она держала в руках предмет, который, должно быть, подобрала под диваном. Он был примерно двух с половиной футов длиной, из какого-то серебристого материала, изгибом и формой сильно напоминавший рог африканского буйвола. Однако на выходном отверстии у него был широкий раструб, а на конец насажен мундштук из мягкого золотистого материала. На верху рога вытянулись в ряд семь маленьких кнопок.

Кикаха сразу узнал рог Шамбаримена.

Надежда одним рывком подняла его на ноги.

— Вольф вернулся! — воскликнул он.

— Вольф? — переспросила Анана. — А, Джадавин. Наверное. Но что делает здесь Лувах?

У Луваха было лицо, которое при нормальных обстоятельствах казалось бы привлекательным. Он был Господом, но со своим курносым носом, широкой губой, веснушками и светло-голубыми глазами легко мог сойти за ирландца определенного типа.

— Поговори с ним, — предложил Анане Кикаха. — Может быть, он…

Она опустилась на колени рядом с Лувахом и заговорила с ним. Он, кажется, узнал ее, но выражение его лица могло означать все, что угодно.

— Он может не вспомнить меня в таком состоянии, — сказала она, — или боится. Возможно, он думает, что я собираюсь убить его. Помнишь, я же Господь.

Кикаха сбегал по коридору в комнату, где можно было взять воды. Он принес целый кувшин и Лувах жадно напился. Затем он шепотом рассказал Анане свою историю.

Спустя несколько минут она поднялась и рассказала все им:

— Он попал в ловушку, устроенную Уризеном, нашим отцом. Так, во всяком случае он думал в то время, хотя на самом деле ее устроила Вала — наша сестра. Они с Джадавином—Вольфом стали друзьями. Вольф и его женщина-Хрисенда, попали в ловушку вместе с другими, еще одним братом и несколькими кузенами. Он говорит, что история эта слишком длинная, чтобы рассказывать ее сейчас. Уцелели только Лувах, Вольф и Хрисенда. Они вернулись воспользовавшись рогом. Он, как ты знаешь, может сдублировать резонанс любых врат, если эти врата не установлены на резонанс перемещающий без всякой системы. Они вернулись через врата в тайное отделение центра управления. Затем Вольф заглянул в центр управления через монитор. В нем никого не было. Он переключился на другие экраны и увидел множество убитых людей и талосов. Он, конечно, сперва не знал, что эти люди — Черные Колокольники, а потом увидел шкатулки. Вольф все еще не улавливал связи — ведь прошло столько времени — десять тысяч лет! Но он прошел через врата в центр управления вместе с Хрисендой. Просто для добавочной страховки он отправил Луваха через врата в комнату этажом ниже. Если бы кто-то напал на них в центре управления, то Лувах мог бы проскользнуть к ним в тыл.

— Вольф — не дуролом, — согласился Кикаха.

Он гадал, почему Вольф не увидел живых Колокольников, но вспомнил, что дворец был таким огромным, что Вольф мог потратить не один день на заглядывание во все комнаты. Ему, вероятно, так не терпелось отдохнуть после своих, несомненно, мучительных приключений и так радостно оказаться дома, что он несколько поторопил события. Кроме того, центр управления и окружающий район никто не занимал.

— Лувах сказал, что он поднялся по лестнице и собирался войти в центр управлений и сообщить Вольфу, что все чисто. В этот самый момент в самых больших вратах, установленных убитыми людьми, появились два человека, — Колокольники, конечно. С ними были части разобранного аэролета и большой проектор.

— Фон Турбат и фон Свиндебарн! — догадался Кикаха.

— Должно быть, они, — согласилась Анана. — Они поняли, что случилось что-то не то после твоего появления и исчезновения во вратах на луне, а потом и моего. Они бросили свои поиски и…

— Расскажешь мне все остальное, пока я несу Луваха, — перебил ее Кикаха. — Мы доставим его в комнату, где можем заняться его ожогами.

С Нимстоулом, прикрывающим тыл, и Ананой — прикрывающей фронт, он отнес потерявшего сознание Луваха в комнату, где он не так давно лечился сам. Здесь он применил противошоковые медикаменты, средства восполняющие кровь и наложил Луваху псевдокожу.

Тем временем Анана закончила рассказ.

Двое главных Колокольников, кажется, ожидали неприятностей и держались наготове. Они выстрелили из большого проектора и вынудили Вольфа с Хрисендой укрыться среди титанических пультов и машин.

Лувах нырнул и спрятался за пультом неподалеку от дверей. Двое Колокольников поддерживали прикрывающий огонь, пока проходило множество солдат, а с ними было существо, показавшееся Лу-ваху странным, но Анана узнала по описанию Подаргу. Судя по мимолетному взгляду, брошенному на нее Лувахом, она была без сознания.

Ее несли несколько солдат.

— Подарга! Я думал, что она воспользовалась вратами в пещере, чтобы убраться с луны. — Кикаха недоумевал. — Интересно. Как ты полагаешь?

Несмотря на серьезность ситуации, он не мог удержаться от смеха. Одни из врат отправили бы ее в пещеру на горе с уровня Атлантиды. Там имелось шесть или семь врат, все помеченные для указания, на какой уровень они доставят воспользовавшегося вратами, но все знаки лгали, а код знали только Кикаха, Вольф и Хрисенда. Поэтому она воспользовалась полумесяцем, отправившим ее предположительно на атлантический уровень, где она оказалась сравнительно недалеко от своего дома.

Но она оказалась снова на луне, в той же самой пещере.

Почему же тогда там были только четыре полумесяца, когда ее возвращение должно было довести их число до пяти?

Подарга тоже была хитра. Должно быть, она пропустила что-то через врата, оставив только четыре полумесяца. Поскольку Шуптарт не упомянул о находке в пещере больших белых обезьян, то она, должно быть, пустила их через врата. Наверное, потому что она страдала подозрительностью и думала, какие мотивы имелись у полубезумной полуженщины-полуптицы? В любом случае она выбрала остаться на луне. Колокольники, возможно, именно на нее и охотились в развалинах Корада, когда Кикаха увидел их, находясь в резонансной цепи.

Луваха вынудили отступать из центра управления солдаты, некоторые из них держали лучеметы. Это удивило Кикаху. Должно быть, Колокольники дошли до крайнего отчаяния, если выдали драк-ландцам такое оружие.

Поэтому Луваху пришлось отойти, но, делая это, он убил множество своих преследователей. Затем он получил тяжелый ожог, поэтому не сумел убить оставшихся. Шестеро убитых носили на спине шкатулки.

— Вольф! Хрисенда! — воскликнул Кикаха. — Мы должны сейчас же отправляться туда! Возможно, они нуждаются в нас!

Несмотря на свое неистовство, он сумел сдержаться и вести себя осторожно, когда они приблизились к центру управления. Но пути они прошли мимо обугленных тел, свидетельства, что Лувах дрался хорошо.

Кикаха вел остальных шагом, более скорым, чем требовала осторожность, но он чувствовал, что Вольф, может быть, в этот самый миг остро нуждался в нем.

Путь к центру управления указывали обугленные трупы, поврежденная мебель и стены. Вонь от пережаренного мяса становилась тем сильнее, чем ближе они подходили к своей цели. Он страшился входить в центр. Было бы в самом деле трагично, если бы Вольф и Хрисенда пережили столь многое только для того, чтобы быть убитыми по возвращении домой.

Он мысленно укрепил себя, но, когда он, пригнувшись, вбежал в центр, огромное помещение казалось безмолвным, как червь в трупе. Повсюду валялись убитые, включая еще четырех Колокольни-ков, но ни Вольфа ни Хрисенды не было.

Кикаха испытал облегчение от того, что ни сбежали. Но куда? Поиск показал, где они дали свой последний бой. Они окопались в углу у задней стены за огромным щитом видеомониторов. Экраны вдребезги разлетелись от лучей нескольких лучеметов, а металл шкафа был расправлен и разрезан. То тут, то там за пультами валялись тела дракландских солдат, попавших под лучи Вольфа или Хрисенды.

Фон Турбат (Траумгласс) и фон Свиндебарн тоже погибли. Они лежали у большого проектора, который продолжал излучать, пока у него не иссякла энергия. В металле стены, куда он целил, имелось двенадцатифутовое отверстие, а у его подножья — лужа все еще горячей лавы. Фон Турбата разрезало почти пополам, фон Свиндебарна зажарило от бедер до макушки. К их спинам все еще были пристегнуты шкатулки.

— Мы не досчитываемся только одного Колокольника, — прикинул Кикаха.

Он вернулся к углу, где сражались Вольф и Хрисенда. Здесь к металлическому полу был прикреплен большой серый металлический диск. Должно быть, это были новые врата, помещенные здесь Вольфом с тех пор, как Кикаха последний раз побывал во дворце.

— Анана, — сказал он, — возможно, мы сумеем выяснить, куда ведут эти врата, если Вольф занес их в свою кодовую книгу. Он, должно быть, оставил мне записку, если у него нашлось время. Но ее могли уничтожить Колокольники. А может, и нет. Мы сперва должны отыскать того последнего и единственного Колокольника. Если он убрался отсюда, вернувшись через врата в твою вселенную или же к Нимстоулу с Джудуброй, то мы получим настоящую проблему.

— Это вызывает такой страх! — Анана содрогнулась. — Почему Господы не бросят драться между собой и не объединяться, чтобы избавиться от Колокольников?

Она пошла прочь. Ее беспокойство и почти паника, вызванные звоном в мозгу от близости шкатулок Колокольников, были очевидны.

— Я должна убраться отсюда, — сказала она, — или, по крайней мере, отойти на некоторое расстояние.

— Я еще раз осмотрю трупы, — сказал он. — Погоди! Где Нимстоул?

— Он был здесь, — ответила она. — Я думала, что… Нет, я не знаю, куда он исчез!

Кикаха почувствовал раздражение оттого, что она не держала под наблюдением маленького Господа, но он воздержался от замечаний, поскольку выражением гнева ничего не добьется. Кроме того, недавних событий было достаточно, чтобы отвлечь любого, а потом ее сводил с ума звон в голове.

Она поспешно покинула центр. Он прошел через помещение, проверяя каждое тело, заглядывая всюду.

— Вольф и Хрисенда, безусловно, хорошо постояли за себя, — сказал он, — они действительно искривляли свои лучи, чтобы достать столь многих за пультами. Фактически они постояли за себя слишком хорошо. Я этому не верю.

А Подарга?

Он подошел к дверям, где пригнулась на своем сторожевом посту Анана.

— Я не могу взять этого в толк, — сказал он ей. — Если Вольф убил всех нападавших, что маловероятно, то зачем ему с Хрисендой понадобилось уходить через врата? И как, черт побери, Вольф сумел сразить лучом двух Колокольников, когда тем полагалось изжарить его первым же выстрелом из проектора? Где Подарга и недостающий Колокольник?

— Наверное, они тоже ушли через врата в разгаре боя, — предположила Анана, — или улетели из центра управления.

— Да, а где Нимстоул? Пошли. Начнем искать.

Она застонала. Он не винил ее. Из них обоих повыкачало энергию, но они не могли сейчас остановиться. Он побудил ее подняться, и вскоре они изучали тела в коридорах за пределами центра управления и на лестнице. Он удостоверился, что убил двух Колокольников ракетами-шпионами. Пока они рассматривали солдата, сгоревшего во время боя с Лувахом, до них донесся стон.

С лучеметами наготове они приблизились с двух сторон к перевернутому бюро.

За мебелью они обнаружили Нимстоула, сидевшего, привалившись спиной к стене. Он держался за правый бок, и сквозь пальцы сочилась кровь. Поблизости от него лежал человек с пристегнутой к спине шкатулкой.

Это был недостающий Колокольник. В живот ему загнали нож по самую рукоятку.

— У него был лучемет, — сказал Нимстоул, — но заряд, должно быть, истощился. Он попытался подкрасться и убить меня ножом.

Кикаха изучил рану Нимстоула. Хотя кровь текла обильно, рана была неглубокой. Он помог Господу подняться, а затем удостоверился, что у того нет припрятанного оружия. Он помог ему войти в комнату, где спал Лувах, наложил на его рану псвевдокожу и дал ему немного кровевосстановительного.

— И он притом мог добраться до меня, — жаловался Нимстоул.

— Так быстро он прыгнул. Но это вовремя предупредило меня.

Он поднял руку с таким же, как у Ананы, кольцом.

— Все Колокольники мертвы, — облегченно вздохнула Анана.

— В это трудно поверить, — отозвался Нимстоул. — Наконец-то! И последнего убил я!

Кикаха улыбнулся этому, но воздержался от комментариев, а просто предложил ему:

— Ладно, Нимстоул, поднимайся-ка на ноги и не пытайся что-нибудь выкинуть. Я на время запру тебя.

Он снова обыскал Нимстоула. Тот принял позу оскорбленного достоинства и заорал:

— Почему ты так поступаешь со мной?

— Я не верю в ненужный риск. Я хочу проверить тебя. Пошли. Дальше по коридору есть комната, в которой я тебя запру, пока не удостоверюсь насчет тебя.

Нимстоул всю дорогу протестовал, и Кикаха, прежде чем закрыть его, сказал:

— Что-ты делал в такой дали от центра управления? Тебе полагалось быть с нами. Ты ведь не убегал от нас, верно?

— Ну и что с того, что убегал? — огрызнулся Нимстоул. — Битва закончилась или как я, по крайней мере, думал. Я собирался вернуться в свою вселенную, прежде чем эта сука Анана попытается убить меня, так как теперь она во мне не нуждается. Я не мог уповать на то, что ты удержишь ее. В любом случае не так уж плохо, что я покинул вас. Если бы я этого не сделал, тот Колокольник мог бы уйти или устроить вам засаду.

— Может быть, ты и прав, — согласился Кикаха. — Но так или иначе, ты останешься здесь. — Он закрыл дверь и запер ее, нажав кнопку на стене.

24

После этого они с Ананой продолжили долгий поиск. Они могли бы сократить работу для ног, осматривая комнату за комнатой, если бы воспользовались видеомониторами в центре управления, поскольку через них можно было увидеть много комнат и коридоров, не покидая дворец, Вольф деактивировал их, зная, что Кикаха сможет их включить, если вновь наведается во дворец. Колокольники не сумели найти источник управления и не располагали ни временем, ни достаточным числом рук, чтобы разобрать пульт управления и перемонтировать его. Теперь же Кикаха не мог воспользоваться мониторами так как во время боя они были уничтожены.

Они осмотрели сотни комнат, дюжины коридоров, десятки лестниц и все же охватили лишь малую часть одного здания, а им предстояло пройти еще очень много.

Они решили, что им надо подкрепиться и выспаться. Они проверили состояние Луваха, который удобно спал, и заказали из кухни обед. Поев, Кикаха решил подняться в центр управления и удостовериться, что там не произошло ничего важного. Он питал некоторые надежды, что может вернуться Вольф, хотя это казалось маловероятным. Существовали большие шансы, что врата действовали односторонне, если не воспользоваться рогом Шамбаримена, а тот был у Луваха.

Они потащились обратно вверх по лестнице: Кикаха не хотел пользоваться лифтами, пока не обретет уверенности, что они не заминированы. Как раз перед тем, как войти в центр управления, он остановился.

— Ты что-нибудь слышала?

Она покачала головой. Он жестом велел ей прикрыть его и, прыгнув к двери, покатился по полу за пульт управления. Некоторое время он лежал так, прислушиваясь. Вскоре он услышал тихий стон. Затем последовала тишина и еще один стон. Кикаха пополз по полу от пульта к пульту, ориентируясь по звукам.

Он был удивлен, хотя и не потрясен, когда обнаружил прилепившуюся к пульту Подаргу. Ее перья почернели и испускали зловоние, ноги обуглились так глубоко, что отвалились некоторые пальцы. Груди превратились в коричнево-красное мясо.

Рядом с ней лежал лучемет, когтистая лапа стискивала его рукоять.

Она вошла в центр, пока они с Ананой отсутствовали, и кто-то подстрелил ее.

По-прежнему, по-пластунски он произвел расследование и через минуту нашел ответственное лицо. Это был солдат, Шуптарт, которого он считал убитым Колокольниками. Но теперь, когда он подумал вновь, то ведь не смог опознать его ни в одном трупе. Это, правда, не было неожиданным, поскольку многие обуглились до неузнаваемости.

Значит, тевтон сбежал от Колокольников и, вероятно, сбежал на нижние этажи. Он вернулся выяснить, что происходит. Подарга тоже вернулась после своего отлета из центра в разгар боя между Колокольниками и Вольфом. Эти двое, не имевшие на самом деле никаких причин конфликтовать, смертельно обожгли друг друга.

Кикаха заговорил с тевтоном, и тот что-то пробормотал. Кикаха нагнулся к нему поближе. Но слов было почти не разобрать, но некоторые из них он уловил. Они не походили на немецкие. Оки были на речи Господов!

Кикаха вернулся к Подарге. Глаза ее были открыты и тускнели, словно на них медленно, слой за слоем накладывали тонкие вуали.

— Подарга! — позвал Кикаха. — Что случилось?

Гарпия застонала, а потом что-то произнесла, и Кикаха снова поразился. Она говорила на речи Господов!

После этого она умерла.

Кикаха позвал Анану. Пока она стояла на страже, он попытался допросить Шуптарта. Тевтон находился в глубоком шоке и быстро умирал. Но он казалось, узнал Кикаху, хотя только на миг. Наверное, жажда жизни, нахлынув, придала ему столько сил, чтобы высказать просьбу, способную спасти его-если бы Кикаха проявил милосердие.

— Мой колокол… там… надень его… мне на голову… Я буду…

Губы его дернулись, в горле что-то забулькало.

— Ты вселился в Шуптарта? — спросил Кикаха, — не так ли, вместо того, чтобы убивать его? Кем ты был?

— Десять тысяч лет, — прошептал Колокольник. — А потом… ты…

Глаза его стали такими, словно в мозг сыпалась пыль, челюсть отвисла, словно подъемный мост для выпуска души — если у Колокольников имелись души. А почему бы и нет, если они вообще у кого-либо имелись?

Колокольники были смертельными врагами, особенно ужасными из-за своего метода захвата. Но в действительности они являлись не более злобными и смертельными, чем любой человеческий враг, и хотя захват казался особенно ужасным, он не был таковым для жертвы, чей разум умирал, прежде чем в тело вселялся Колокольник.

— Третий Колокольник захватил мозг Шуптарта, — сказал Кикаха. — Затем, он должно быть, сбежал на верхние этажи, рассчитывая, что если до меня не доберутся его дружки, то он-то позже обязательно доберется до меня. Он думал, что я приму его за Шуптарта. Теперь есть еще Подарга. Я бы сказал, что Колокольник переправился в нее на луне, но этого не может быть. На луне были только два Колокольника, фон Турбат и фон Свиндебарн. А Лувах сказал, что видел, как они прошли через врата и центр укрепления. Поэтому передача, скорее всего, произошла после того, как скрылись Вольф и Хрисенда. Один из этих Колокольников вселился в Подаргу, но не раньше, чем эти двое перебили бывших с ними дракландских солдат, чтобы придать делу такой вид, будто все они были убиты Вольфом и Хрисендой. Потом они переключились на Подаргу и еще одного солдата, которого они должны были пощадить для этой цели. И вот Колокольник в этом-то солдате и прыгнул на Нимстоула. Так что теперь фон Турбат и фон Свиндебарн мертвы, несмотря на все их хитрости, а Колокольник в теле Подарги должен был, держу пари, притвориться, что она бросила попытки добраться до меня. Она должна была молить о дружбе, и вести себя так, словно действительно раскаивается, а когда моя бдительность ослабнет — убить. Знаешь, это действительно смешно. Ни Подарга—Колокольник, ни Шуптарт—Колокольник не знали, что другой — это замаскированный Колокольник, и поэтому они убили друг друга.

Он разразился громким смехом, но вдруг сделался задумчивым.

— Вольф и Хрисенда где-то застряли. Давай сходим в библиотеку и заглянем в кодовую книгу. Если он занес туда эти врата, то мы можем узнать, как их активировать и куда они делись.

Они направились к двери. Кикаха немного отстал, потому что его опечалил вид Подарги. Она обладала лицом Ананы и одного этого хватило, чтобы вызвать у него подавленное чувство, потому что она выглядела словно мертвая Анана. Более того, его отягощало безумие гарпии, мука, которую она терпела три тысячи двести лет. Она могла бы снова оказаться в женском теле, если бы приняла предложение Вольфа, но она слишком углубилась в свое безумие, она хотела страдать, а также хотела страшно отомстить человеку, поместившему ее в тело гарпии.

Анана остановилась так внезапно, что он чуть не врезался в нее.

— Этот звон! — простонала она. — Он начался опять!

Она закричала и одновременно вскинула лучемет.

Кикаха уже выстрелил. Он направил луч опасно близко к ней, в дверной проем, даже прежде, чем в нем кто-нибудь появился. И теперь лучемет работал на полную мощь, достигнув режущего эффекта. Он отсек кусок левого плеча Нимстоула.

Нимстоул отпрыгнул.

Кикаха подбежал к двери, но не выскочил в коридор.

— Это фон Турбат или фон Свиндебарн! — крикнул он.

Он быстро размышлял. Один из двух вождей забрался в Подаргу, другой переключился в тевтона. Затем они сожгли свои бывшие тела и покинули центр управления, отправившись оба своей дорогой с надеждой убить своих врагов.

Тот, что был в теле тевтона, напал на Нимстоула. Наверное, он действительно ранил Господа, однако, он сумел переключиться в него.

Нет, этого не могло быть, поскольку для переключения требовалось двое Колокольников, и один должен орудовать Колоколом для пересадки другого.

— Разве ты не знаешь? — слабо проговорил он. — Тогда для нас еще есть надежда.

Анана отстегнула шкатулку от ремней Колокольника. Она открыла ее и, поморщившись, вынула большой черный колокол-колпак.

— Ты, может, думаешь, что умрешь, не сказав нам, кто тот Колокольник, и что он собирается делать. Но ты не умрешь, — пообещала она.

Она скомандовала:

— Кикаха, подержи его голову. Я собираюсь надеть на нее колокол.

Колокольник попытался было бороться, но он был слишком слаб и только чуть извивался. Наконец он спросил:

— Что вы собираетесь делать?

— Содержимое твоего ума будет автоматически переправлено в колокол, — сказала она. — Как тебе хорошо известно, это тело умрет, но мы найдем тебе здоровое тело и вложим в него твой ум, а когда мы проделаем это, то будем пытать тебя, пока ты не скажешь нам все, что мы желаем знать.

— Нет!

Колокольник застонал и снова попытался вырваться. Кикаха легко удерживал его, пока Анана помещала на его голову колокол.

Через некоторое время глаза Траумграсса остекленели и он умер. Кикаха посмотрел на низ колокола, когда Анана подняла его для обозрения. Две крошечные иглы втягивались обратно.

— Я думаю, что его разум был принят прежде, чем умерло тело, — сказал он. — Но, Анана, я не позволю тебе размагничивать мозг человека только для того, чтобы впустить эту тварь в его тело и получить некоторые сведения. Как бы там ни были важны эти сведения.

— Я это знаю, — сказала она. — Я бы тоже этого не сделала. Благодаря тебе я вновь обрела кое-что из своей утраченной человечности. Более того, под рукой нет никаких доступных для использования, живых тел.

Она замолчала. Наконец, он не выдержал.

— Не смотри на меня. У меня не хватит духу.

— Я тебя не виню. — Она криво улыбнулась. — В любом случае я бы не хотела, чтобы это делал ты. Это сделаю я.

— Но…

Он остановился. Это требовалось сделать, и он полагал, что если бы не вызвалась она, то это сделал бы он, хотя и очень неохотно. Он чувствовал некоторый стыд оттого, что позволял ей подвергаться тяжелому испытанию, но не в достаточной степени, чтобы заставить его настаивать на своей кандидатуре. Кикаха обладал большей, чем некоторые, смелостью и первый заявил бы об этом. Но этот акт требовал больше, чем все, что у него имелось в данный момент или, вероятно, имелось, покуда действовал кто-то другой. Вызванное этим ощущением предельной беспомощности сделало бы из него труса. Он не смог бы вынести этого чувства.

— Здесь есть наркотики, способные добыть правду, — сказал он, — или, во всяком случае то, что считает правдой объект их действия. Получить факты от тебя — я имею в виду, от Колокольника — будет нетрудно, но ты действительно считаешь это необходимым?

Он знал, что это так. Он просто не мог смириться с мыслью, что она тоже покориться колоколу.

— Ты знаешь, какой ужас я испытываю перед колоколом, — ответила она. — Но я вложу в него свой разум и впущу одну из этих тварей в свое тело, если это наведет на след последнего Колокольника, последнего, раз и навсегда.

Он хотел было возразить, но удержал язык за зубами. Это требовалось сделать.

Хотя он называл себя трусом за то, что сам не мог решиться на такое, и по его коже пробегали мурашки от страха за нее, — все-таки позволил ей воспользоваться колоколом.

Прежде чем подвергнуться пересадке, Анана прильнула к нему и яростно поцеловала.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Я не хочу этого делать! У меня такое чувство, словно я кладу себя в могилу как раз тогда, когда я могла ожидать впереди твоей любви.

— Мы могли бы просто обыскать вместо этого дворец, — сказал он. — Мы бы обязательно выкурили Колокольника.

— Если он скрылся, мы никогда не узнаем кого искать, — возразила она. — Нет. Действуй! Сделай это! Быстрее! Я сейчас чувствую себя так, словно умираю.

Анана лежала на диване. Она закрыла глаза, пока он надевал ей на голову колокол. Затем он держал ее, пока тот не завершил свою работу. Ее дыхание, быстрое и неглубокое из-за беспокойства, через некоторое время замедлилось, веки затрепетали и открылись, глаза смотрели так, словно свет в них стал застывшим во времени, замершим в какой-то странной полярности.

Подождав несколько лишних минут для гарантии, что колокол закончил пересадку, он мягко снял его с ее головы и положил его в шкатулку на полу, после чего связал ей руки и ноги и плотно ее прикрутил ремнями к дивану.

Он установил ей на голову колокол, содержавший разум Траумграсса.

Когда прошло двадцать минут, он почувствовал уверенность, что передача завершена.

Лицо ее ожило, глаза стали дикими, как у попавшего в силки ястреба, голос остался прекрасным голосом Ананы, но модуляции стали иными.

— Я могу определить, что нахожусь в теле женщины, — произнесла она.

Кикаха кивнул, а затем сделал укол наркотика ей в руку.

Он подождал минуту, а затем стал выкачивать нужные ему сведения.

Для извлечения фактов потребовалось меньше времени, чем для вступления в силу действия наркотика.

Господы ошибались относительно точного числа недостающих Колокольников. Их было пятьдесят один, а не пятьдесят, и Колокольники, конечно же, не посвятили своих врагов.

«Лишним» был Табууз.

Большую часть времени он находился внизу, в лабораториях дворца, где занимался созданием новых Колокольников.

Когда подняли тревогу из-за Кикахи, он поднялся из лаборатории. Он не получил шанса много сделать, но смог помочь Траумграссу нокаутировать Нимстоула, а потом пересадить его.

Траумграсс в теле маленького Господа должен был сделать еще одну попытку убить двух оставшихся врагов Колокольников.

В случае неудачи Табууз должен был отправиться через врата на Землю, со своим колоколом и своими знаниями.

Там, на Земле, спрятавшись в кишмя кишевшем человечестве, он должен был изготовить новых Колокольников для еще одной попытки завоевания.

— Какими вратами он воспользовался?

— Теми же, что воспользовались Вольф и Хрисенда, — ответил Траумграсс. — Они ведут на Землю.

— Откуда ты это знаешь? — Мы нашли кодовую книгу и раскололи код и таким образом выяснили, что эти врата ведут на Землю. Табууз получил приказ воспользоваться ими, если чрезвычайная обстановка потребует, чтобы он убрался из дворца в место, где мог бы спрятаться.

Кикаха был потрясен, но, по размышлении, и доволен.

Теперь у него появились две причины отправиться на Землю.

Одна, и самая важная, — это найти Табууза и убить его, прежде чем тот начнет осуществлять свой проект.

Вторая — он должен найти Вольфа с Хрисендой и сообщить им, что они могут вернуться домой, если пожелают. Вольф, несомненно, захочет помочь ему и Анане в охоте на Колокольника.

Кикаха вновь поместил колокол на голову Ананы.

Через пятнадцать минут перекачивание разума Траумграсса в колокол завершилось.

Тогда Кикаха надел ей на голову колокол, содержащий ее собственный разум.

Примерно через двадцать минут она открыла глаза и радостно произнесла его имя.

Некоторое время она плакала, прижимаясь к нему.

Анана рассказала, что впечатление от пребывания в колоколе такое, словно ее мозг вырезали из головы и поместили в темную бездну.

Она не переставала думать, что с Кикахой может что-то случиться, и тогда она навсегда будет заперта в этом колоколе.

Она также знала, что сойдет с ума от этого и мысль о возможности остаться навеки безумной, приводила ее в еще большее неистовство.

Кикаха утешил ее, и когда Анана немного успокоилась, сообщил ей все, что узнал.

Анана сказала, что они должны отправиться на Землю, но им сперва следует отделаться от Траумграсса.

— Это будет легко, — сказал Кикаха. — Я помещу колокол в пластиковый куб и поставлю его в музее. Позже, когда у меня будет время — т. е. когда я вернусь с Земли — я доставлю его в Таланак. Можно будет разрядить его в приговоренного к смерти преступника, а потом убить. В то же время давай приготовимся к путешествию на Землю.

Он проверил по кодовой книге сведения, данные ему Колокольником.

Врата переносили во врата, находящиеся в Южной Калифорнии, без указания конкретного места.

— У меня бывали время от времени приступы ностальгии, — сказал Кикаха, — но я преодолевал их. Это мой мир, — этот мир ярусов, зеленых небес и сказочных зверей. Земля мне кажется похожей на большой серый кошмар, когда я думаю о необходимости постоянно жить там. Но все же, у меня время от времени возникает небольшая тоска по дому.

Он помолчал, а потом сказал:

— Мы, возможно, пробудем там какое-то время. Нам понадобятся деньги. Интересно, припас ли их где-нибудь Вольф?

Банк памяти подземной машины сообщил ему, где найти склад-хранилище земной валюты.

Кикаха вернулся из хранилища со странной усмешкой и мешком в руке.

Он вывалил содержимое мешка на пол.

— Множество американских долларов, — доложил он. — Много стодолларовых банкнот и дюжина тысячедолларовых. Но самые поздние выпущены в 1985 году.

Он засмеялся.

— Мы все-таки захватим их. Возможно, нам удастся продать их коллекционерам. Мы захватим также несколько драгоценных камней.

Он запрограммировал машины для изготовления одежды себе и Ананы.

Они были смоделированы такими, как он помнил самые последние американские моды 1946 года.

— Сойдут, пока мы сможем купить что-нибудь поновее.

Пока они готовились, они перенесли Луваха в комнату побольше и поудобнее и поручили присматривать за ним кухонным талосам.

Кикаха оставил Анану поговорить с братом, в то время как сам занялся сборами всего необходимого для путешествия на Землю.

Он достал некоторые медикаменты, наркотики, лучеметы, заряды к ним, метательный нож для себя и небольшой стилет с ядом в полой рукоятке для Ананы.

Рог Шамбаримена находился в футляре.

Он отнес футляр в комнату, где они находились.

— Я выгляжу, словно музыкант, — сказал он. — Мне надо будет постричься при первом же удобном случае, когда мы окажемся там. У меня такие длинные волосы, что я выгляжу как Тарзан. Я не хочу привлекать внимания. Ах, да, ты отныне вполне можешь называть меня Пол. Кикаха отпадает. Я теперь опять Пол Янус Финнеган.

Они попрощались с Лувахом, который пообещал охранять дворец в их отсутствие. Он позаботится, чтобы талосы отправили все тела в крематорий, и установит защиту дворца от мародерствующих Господов.

Он пребывал в экстазе от воссоединения с Ананой, даже если и не долго.

Он явно был необычным Господом.

Несмотря на это, как только они вышли из его комнаты, Кикаха осведомился у Ананы:

— Ты поговорила о старых временах, как я тебя просил?

— Да, — ответила она. — Нашлось множество вещей, которых он просто-напросто не мог вспомнить.

Кикаха остановился.

— Ты думаешь?

Она покачала головой и рассмеялась.

— Нет. Нашлось также множество вещей, которые он помнил и о которых Колокольник вообще не мог знать. Он напомнил мне о некоторых вещах, которые забыла я. Он, безусловно, мой брат, он не Колокольник, как ты подозревал, мой подозрительный любимый.

Кикаха усмехнулся и парировал.

— Тебе эта мысль пришла на ум в то же самое время, что и мне. Помнишь?

Он поцеловал ее.

Перед тем, как шагнуть во врата, активируемые кодовой фразой, он спросил:

— Ты спросил по-английски?

— Большую часть своих трех лет на Земле я провела в Париже и Лондоне, — ответила она. — Но я начисто забыла и французский, и английский.

— Изучишь снова. А пока, представь говорить мне.

Он постоял, словно не хотел так быстро отправляться в путь.

— Одно хорошо с отправкой на Землю. Нам придется выслеживать того Колокольника. Но нам не придется беспокоиться о столкновениях с какими-либо Господами.

Анана удивилась:

— Разве Вольф не говорил тебе? Рыжий Орк — тайный Господь Земли!