Мир и нир

Глава 2

Хорошо, что мост не строил, и изгородь давно выросла после битвы со степняками. Иначе неуютно было бы. Да и теперь — не особо. Вообще. Потому что за растительным забором возвышались голова и плечи Тенгруна. Сам набил стрелку.

Вряд ли степной подставил табуретку. Рост бога превысил три метра. Мой Верун ему едва ли по пояс. А то и по развилку.

Не исключаю: боги вообще не имеют роста. Я вижу только какое-то их воплощение. Сверхъестественные существа всё же, ядрёный корень. Стало быть, мощь «моего» божка, опирающегося на силы нескольких рощиц, просто чих по сравнению с повелителем бескрайней степи.

Тенгрун был чернолиц. Голова обмотана какой-то белой тканью, спадающей на плечи — ниже не видно. Плечи шириной с кабину КамАЗа. Верун на рожон не лез, отошёл от изгороди. Даже слегка мне за спину — от греха подальше.

Бог, превосходящий комплекцией Халка, оказался долгоречив. Наверно, мелкого столько не слушают. А здесь — попробуй возрази! Если смелый.

Из его претензий я вынес, что двое презренных червей (мы с Веруном) подло отгрызли кусок Великой Степи, бросив вызов самому… Тут следовало долгое перечисление самовосхваляющих эпитетов. В презренности и ничтожестве два упомянутых червя опустились до Пустынного Лиса, тоже отгрызающего Степь — с юго-восточной её части.

Когда голова башенного размера перестала изрыгать проклятия, я осторожно ввернул:

— А почему бы Пустынного Лиса не прищучить? Это бог пустыни?

Верун пихнул меня кулаком в бок. Тенгрун глянул примерно так: «чего это я время трачу на умственно отсталого?» Уничижительно. До обидности.

— Нет никакого Лиса Пустыни, одно название. Пустыня — это смерть, — объяснил мой дедок. — Как только её жар достиг Оранжевой реки, беда пришла. Где степь была, там пустыня.

— Ага… Великий Тенгрун! Но что изменилось? Раньше, выходит, влаги хватало, степные травы росли, пустыня не приближалась…

— А потом степные псы привели своих кхаров! Те сожрали траву, вытоптали землю!

Ого… Я думал, колдуны-кочевники наладили сосуществование с богом-Халком.

— Тогда, наверно, есть способ. Я пришлю хрымов отрыть каналы. Зальём воду из Оранжевой или какой другой реки. Растительность можно восстановить. Пустишь хрымов в степь?

— А они снова настроят непотребств, вроде этого? — гневное божество подняло перст, чтоб нам с Веруном увидать, и ткнуло в изгородь.

— Зачем же? Нам мир нужен. Чтоб караваны ходили. Вот Верун подтвердит, что не лгу… — это я, похоже зря сказал. Тенгрун презрительно зыркнул на «коллегу». Мне стало очевидно: ни в грош его не ставит.

— Не посмеешь обмануть. Ветер Великой Степи соберу, дуну сюда, всё снесёт: и твои жалкие колючки, и рощицу. Новая она, слабая. Там — хвосты кхаров, а не деревья. Потом и до замка доберусь.

Мдя. Гарантии честности сделок в Гхарге довольно суровые. Не забалуешь.

— Тенгрун! А если степняки снова пригонят кхаров?

Бог-гора захохотал.

— Людишки? Да что ты понимаешь, червь! Их вождь-король выказал мне неуважение. Угощения не поднёс. Жертвенного кхара не заколол. Внука в мою честь не назвал. Теперь на месте его стоянки — холм. Другие степняки даже приблизиться боятся.

— Далеко?

— Два дня твоим черепашьим ходом.

Внутри меня что-то явственно зашевелилось. Холодное и активное марки «жаба».

— Отправка сотен хрымов на рытьё канала много серебра требует. Скажи мне, великий Тенгрун, серебро вождя-короля на месте осталось?

Под недовольное сопение Веруна мы устроили с Халком довольно плотный торг: сколько серебра достанем, сколько его надо на ирригационную экспедицию и как её организовать до весны. Особенно дедок расстроился, когда я взял мешок со снедью, ему предназначенной и заботливо сложенной матушкой. Этот мешок, описав дугу, перелетел на сторону Тенгруна. Хорошо, что не упал на колючки.

— Успокойся! Мама скоро тебе ещё напечёт! Потерпи!

Из-за живой изгороди моментально донеслось довольное чавканье. А кто-то говорил, что не возьмёт…

Всё же удивительно устроен мир. Боги творят чудеса, могут выпить душу или похоронить заживо целый царский двор. Одновременно радуются брошенному куску как шелудивые дворняжки. Не пойму никогда. Или недооцениваю мамину стряпню.

По возвращении в Кирах, не успев стащить сапоги, первым делом вызвал Кодая и Нирага. Приказал — немедленно собирать две дюжины всадников и полусотню хрымов для похода в степь.

Наверно, все решили, что глей спятил. Тем более, никому не объяснил, зачем идём.

Отца оставил за старшего над наёмниками — к его облегчению и Нирага тоже. В моей, с позволения сказать, армии получилось аж два сотника, а солдатиков лишь одна сотня, не считая ополчения.

Кто из двух командиров главнее? Папа — ближайший родственник глея и потому должен быть старшим. Но Нираг неизмеримо опытнее в местных войнушках.

Мюи, созерцая сборы, только хлопала рыжими ресницами. Даже не пыталась засыпать упрёками: лишь бы от меня подальше. Мама сердилась лишь от того, что Клай с супругой приедут к Новому году, а глея Гоша на месте нет. И вообще — зачем такая спешность, такая секретность? Даже Бобик не понимал, нарезая круги впереди выступившего в поход отряда.

На эти вопросы я ответил, но уже только одному Нирагу и на вторые сутки похода. Мы спустились вниз по течению реки Воли, на запад, и переправились через неё, обходя колючее заграждение Веруна.

Началась зимняя степь. Продуваемая ветрами, с пожелтевшей травой, с нависшим серым небом. Она казалась местом, где меньше всего хочется болтаться вот прямо сейчас.

Мои подданные никак не могли понять, почему я запретил следовать караваном в линию, как повелось испокон веку. Магический Яндекс-переводчик не объяснит им значение слова «экология». Коль я подписался восстанавливать степь Тенгруну, не стоит разрушать её, разбивая копытами кхаров новую тропу.

— Так куда мы едем, господин глей? — спросил тогда Нираг, стоило остановиться на второй ночлег.

Хрымы бросились налаживать мне шатёр. Доставали хворост и дрова из повозок, разводили огонь. В степи с топливом не очень.

— Не доверяешь своему господину?

Я спрыгнул с боевой Бурёнки и потянулся в суму — угостить её хлебом. Затылком чувствовал: командир наёмников смутился.

— Нет, но…

— Тогда никаких «но». Нам остался день пути. Нас ведёт сам бог Великой Степи — Тенгрун. Придём к кургану с сокровищами вождя колдунов. Три дня, чтобы их отрыть, на большее просто провизии нет. И назад. К новогоднему столу.

— Курга-ан? — протянул Нираг. — Погребальный?

— Не совсем. Погребальные сооружают люди. А здесь Тенгрун наказал людей. Засыпал их во время урагана. Отдаёт нам их сокровища. Верун не против.

— А как на это посмотрит Моуи?

— С завистью посмотрит! Люди развлекаются, он скучает.

Нет, чёрт возьми, что мой офицер от меня ждёт? Чтоб я собрал саммит всех божеств этого мира? Добился консенсуса в вопросе мародёрства на месте гибели какого-то степного царька? Не много ли хочет?

Каков бы ни был Нираг прогрессивный и продвинутый, конечно — по местным меркам, мой план его шокировал. В зимней ледяной степи раскопать кладбище степняков-колдунов, да под надзором страшного Тенгруна! Несложно представить, сколько добровольцев вызвалось бы идти в поход, объяви я программу в Кирахе. Приблизительно — ни одного.

Оттого со мной едет по воину-всаднику из расчёта на каждых двух хрымов. Не только для охраны серебра на обратном пути, а ещё чтобы пролетарии не устроили саботаж, когда их лопаты начнут выкапывать мёртвых степняков и их кхаров. Причём сравнительно свежих, не скелеты.

В некоторых из селян я уверен даже больше, чем в Нираге. Конечно, Дюльку прихватил. Тот не возражал. Возомнил себя воином, поучаствовав, когда степняков били. Молодец, спору нет. Не дрогнул. Но любой наёмник его согнёт одной левой. В правой будет держать кубок с вином, не расплескав.

Лёгок на помине, он как раз попался на глаза.

— Дюлька!

— Слушаю, господин глей.

В бесформенном меховом балахоне с капюшоном, рассчитанном на крупного взрослого мужчину, парень выглядел уморительно. На талии подпоясался, отчего собрались толстые складки, образовавшие «беременный» живот.

— Проследи, чтоб мой шатёр поставили, протопи комелёк[2]. В седельной суме возьмёшь чебуреки. Подогрей мне три. Можешь и себе один взять, угощайся.

— Спасибо, господин!

Дюлька при любой возможности крутится около замковой кухни, то дров и воды принесёт, то мясо нарубит. Матушку почитает — что богиню. Старается каждую мелочь у неё прознать, каждое блюдо выучить. Отличник-зубрила, в школе бил таких. Зачем деревенскому это — понять не могу.

Мама в восторге от ученика. А вот с Мюи на кухне не сложилось. Моя принцесса пребывает в уверенности, что там само собой всё готовится. Если нет — нужно главного повара повесить на крюк за ребро. Тогда дела снова пойдут как надо. Никакой жестокости, времена такие. Подобным образом поступали её отец и дед, будут действовать и её дети. Зачем ломать устоявшееся?

Когда приготовления закончились, я вошёл в шатёр и скинул доху. Она у меня просторная, из волчьего меха. Остался в куртке и тёплых шароварах, на ногах — унты, здесь пока непривычные.

Дюлька быстро накинул скатерть на привезённую с собой столешницу, выложил поднос с гретыми на костре чебуреками или, как он выговаривал, «чебурьеками». Мама клала в них не баранину, как принято, а мелко нарубленную свинину, добавляла множество специй, поливала мясо бульоном и оборачивала в лепёшки, испечённые по очень особенному рецепту. Всё это прожаривала. Конечно, вкуснее всего — сразу со сковороды, горячие. Но и так здорово, когда я — застывший от холода в зимней степи, впился зубами в замороженный, а теперь разогретый чебурек. Вдобавок — густо политый острым чесночным соусом. М-м-м как вкусно… Сок из чебурека брызнул и аж по щекам потёк. Жизнь удалась!

У Дюльки — тоже.

А среди ночи меня разбудил Биб.

— Хозяин! Тенгрун пришёл.

Вот же, твою мать… Если, конечно, у здешних богов случаются богоматери. И как они воспитывают в богодетях вежливость? Хамы! Сами не спят, смертным не дают…

Набросив доху, выбрался наружу. Под ногами скрипнул ледок.

Монстроподобная фигура степного Халка расположилась между кхаров, абсолютно их не побеспокоив. Только Бобик, что-то заподозрив, тихо зарычал. Хламида, окутавшая ночного гостя с ног до головы, скрыла любые детали, включая конечности. Вдруг у него ниже пояса нет ног и мужских причиндалов, а только синяя спиралька? Ну, как на изображениях диснеевских джиннов…

— Биб! Я один его вижу?

— Да. Только мы. Можешь говорить с ним мысленно. Передам, хозяин.

Как начинать разговор с богом? Да святится имя Твоё? Да придёт царствие Твоё? Извини, Тенгрун. Ты рылом не вышел… Поэтому я просто спросил:

— Чебурека хочешь?

— А давай!

— Чуть позже, разогрею. Вкуснее будет. С чём пожаловал?

— Ветер снёс землю. Всё открылось. Близко другой степной клан. Спеши! Иначе не соберёшь серебро, чтоб отрыть каналы в пустыне. Но это — не моя забота. Обещал — исполни.

Вот же мли-ин… Да, обещал. Форс-мажор? Бог его проигнорирует. Значит, выспаться — не судьба.

— Прости, боже, чебуреки съешь холодными. Поспешаю.

Я отсыпал ему половину собранной мамой ссобойки. Во всяком случае, копать не придётся, поход закончится быстрее. Значит — экономить продукты не обязательно.

Поднял Нирага пинками. Он вскочил. Думал — нападение. Потом взбодрился духом, узнав, что, по крайней мере, не придётся раскапывать могильный холм.

Я начал вести себя подобно средневековому деспоту. Что говорить, им и являюсь. Вскочив на Бурёнку, скакал по лагерю и стегал недостаточно расторопных хрымов, чтоб быстрее его сворачивали — в темноте, в свете одних лишь углей от догоравших костров.

— Бог дал знак! — вопил я. — Промедление смертельно!

Особо не соврал. Если не успеем закончить мародёрство и смыться, набегут конкуренты. Много.

Погнали во весь опор… Ну как, «погнали». Повозка, запряжённая быками, даже на полном газу развивает в лучшем случае скорость быстро идущего пешехода. К полудню Бурёнка едва не споткнулась о тело сородича — такого же каросского кхара с длинной лосиной мордой.

Хорошо, что зима и мороз. Случись такое летом — мы нашли бы место гибели не с помощью Биба, принимающего непонятные сигналы от Тенгруна, а чисто по запаху. По вони. Разнеслась бы она на день пути. Бобик намного раньше учуял бы.

Всё равно — тягостно. А ещё стало ясно, почему степной божок не станет уничтожать всех погонщиков кхаров, засыпая их землёй. Даже сейчас, в рассветных сумерках, было видно, как Тенгрун изуродовал почву, поднимая тонны грунта на головы короля-вождя и его гвардии. Эколог хренов… Вот кого надо звать Пустынным Лисом.

А может, оскорбление со стороны покойника было таким, что «не могу поступиться принципами»?

Я обернулся. Чем ближе мы подъезжали к центру скопления тел, тем больше вытягивались лица воинов. К смерти здесь отношение философское. Снимать с трупов ценные вещи — не то, что грибы в лесу собирать, но и не особо весело.

Хрымы кинулись шмонать мертвых… Конников? Кхарников? Короче, наездников. Оружие, утварь в седельных мешках и во вьюках, бурдюки с вином, одёжа покойников, упряжь — всё представляло ценность для сельского пролетариата.

— Нираг! Застрянем на неделю. Сначала — походная касса вождя, да и барахло у него может быть серебряное. Тащи хрымов туда!

Я указал вперёд, где кружили чёрные птицы. Там же виднелись телеги и повозки богаче. Даже бинокль не требовался, очевидно — наша цель близко.

Самого главного кочевника, обозлившего Тенгруна, можно было признать только по роскошному меховому халату с серебряной вышивкой. За несколько прошедших часов, как ветер убрал наносы, птицы полностью расклевали лицо. Череп зиял пустыми глазницами. Стервятники не улетали далеко. Окружили. Здоровые как аисты или даже больше, в родном мире никогда подобных не видел. Сели дугой и принялись терпеливо ждать, время от времени издавая клёкот. Им не нужно серебро, нам не нужно мясо падали. Идеальное сочетание интересов…

Я услышал крики. Под ударами плёток и тупых кончиков копий хрымы спешили ко мне. Въехав в ситуацию, вмешался Бобик. Он прыгал около последних и щёлкал зубами, отчего отстающие мигом перегоняли первых. Думаете, ни один олимпиец не пробежит стометровку за семь секунд? А если Бобика следом пустить?

Сундуки нашлись быстро — два с серебром, в каждом не меньше сотни либ, и один с золотом. Это вам не мелочь по карманам тырить. Я приободрился и припомнил слова из другого советского фильма: в нашем деле главное — вовремя смыться[3].

Тюлька подогнал повозку. Её нагрузили. Нираг выставил вокруг основную охрану — десяток солдат и пяток хрымов, напяливших на себя кожаные доспехи степняков. В руках — луки и кривые сабли. С виду — Рэмбо во Вьетнаме, не подойти без страха. Но я-то знаю, чего они реально стоят. Кроме как держать строй, выставив копья, не умеют ни черта.

Пришло самое время командовать отход, но не получится. Внутренняя жаба у всех есть. Выросла она до слона. Проклиная чужую жадность, я выделил ровно час на личное обогащение. Нираг следил только, чтоб охранники серебра менялись местами со «старателями» — всем поровну и по-честному.

Мне же жгло душу предупреждение Тенгруна.

Я забрался на сундук с серебром (выше точки не нашёл) и принялся разглядывать горизонт в бинокль.

Бобик шумно втянул воздух и сказал «гав». Он прав — вдали появились облачка пыли. Примерно в двух мерах. Если бы стояла сушь, облака бы курились много выше, степняки обнаруживались куда дальше. А сейчас — вот.

Двигались они быстро. Разделились, начали охват. Если бы ушли мы до мелкого мародёрства, только с сундуками, всё равно не успеть: с телегами и тягловыми быками движение выходит куда медленнее, чем у степняков на кхарах для верховой езды.

Западня.

Повинуясь моему приказу, Нираг принялся организовывать оборону. Ровно так же, как и с брентом Клаем, когда я отзывался на «купца Гоша»: повозки в круг. Кхаров в лес не отвести, нет здесь леса, потому — в центр.

Вокруг — насыпь по верхушки телег. Из замороженных бездыханных тел людей и животных. Часть облепили птицы, не дожидаясь прибавки, неизбежной после кровопролития.

Я снял ППС с плеча, проверил магазины. М-да, с летнего боя у изгороди Веруна с колючками, где пришлось пострелять от души, сейчас осталась половина. А врагов не меньше.

— Биб! Душу можешь выпить?

— Наверно, хозяин. На ком проверим?

— Держи жало наготове. Не на своих же. Если бы ты мог лишить памяти сотню кочевников…

— Сотня — много, хозяин. Сил не хватит. Пять-десять. Как дело пойдёт.

Минуты тянулись тягостно. Как только закончили укладывать оборонительный вал, воины и хрымы притихли. Кто-то молился: да спаси нас Моуи, хоть вмешательства скорее можно было ждать от Тенгруна. Остальные молчали. Бобик сосредоточенно грыз копчёную баранью ногу, добытую из запасов какого-то покойника. У людей и собак свои представления о ценности трофеев.

Степняки замкнули кольцо, сперва — редкое, и начали медленно сжимать его. Как только приблизятся на сотню шагов, обрушат град стрел. Как минимум — перебьют или поранят кхаров, выбраться без них к Кираху не получится никак.

Поначалу между всадниками было с десяток метров. Потом пять. Скоро соприкоснутся стременами. Кольцо станет плотным и сплошным.

Сердце стиснуло нехорошее чувство. Вот так глупо помереть, поддавшись на заманухи степного призрака, пусть даже — ростом с дачный домик… Не увижу не только Мюи и родителей, но и своё нерождённое ещё дитя… Замок у них заберут за недоимку налогов…

Замок заберут?! Это было последней каплей. Ну, нет! Перебьётесь.

Я выделил вождя — крупного степняка на крупном же быке, насколько позволял рассмотреть бинокль, по хорошей одежде и блестящему серебром оружию.

— Нираг! Отряди двух воинов со мной. Иду на переговоры.

Он кивнул и отдал приказ. Посмотрел с упрёком: почему даже сейчас не надел кожаные латы с металлическими бляхами или кольчугу, любая шальная стрела пробьёт доху.

Нираг прав. Но от двух сотен кочевников никакая броня не убережёт. Надо, чтоб не стреляли.

Я шёл пешком, оба наёмника слева и справа. Бобик трусил чуть впереди.

Законы переговоров здесь соблюдаются. От степняков отделились четверо, тот самый, примеченный мной, два бугая и старичок. Шествуя к ним, я заметил ещё одну любопытную фигуру. Надо понимать — шамана.

Как отличить шамана от нормальных людей? Ищите неадекватно одетого и ведущего себя как идиот — не ошибётесь.

Встретились. Примерно сотня шагов до наших и столько же до степных монголо-татар. Лица у них соответствующие — плоские, невыразительные. Обветренные, дублёные. Очень неприветливые.

Начал с наезда.

— Нас трое, почему вы вышли вчетвером?

— Кто ты такой, чтоб учить великого… — начал центральный здоровяк, но старик перебил:

— С тобой каросский волкодав, чужак. Он — больше, чем один хороший воин.

Бобик! Тебя приравняли к человеку. Гордись, пока жив.

— Я — глей Гош. Вы?

— Я — хан Хурбрук, — снова подал голос старший. — Это мой сын Харабрук.

До меня дошло, что выговор обоих отличается от принятого в Мульде. Примерно, как китайский от итальянского. Автопереводчик справляется, но мои два спутника вряд ли разберут хоть слово.

— Что заставило вас окружить мой отряд?

— Отдай серебро хана Ульбека. Остальное забирай и проваливай, — рявкнул младший.

— Рад бы пойти навстречу хорошим людям. Но не могу. Меня послал бог Тенгрун. Чтоб на добытое серебро я проделал каналы и вернул степи часть, превращённую в пустыню.

— Врёшь, шакал! — Харабрук шагнул вперед, положив руку на рукоять меча, но его снова остановил отец.

— Знай, чужеземец. Тенгрун явился и к нам. Сказал: обещаете каналы отрыть — серебро ваше.

Ожидалось всякое, но не это. Степное чудище одновременно сделало ставку на обе стороны, подложив подляну обеим.

Спрашивается, какого хрена я скормил подлому божку мамины чебуреки?!