Мир, где нас не ждали

Пролог

— В общем, не пыльная у нас работенка, Валек, — заявил усатый шофер молодому коллеге. — Знай себе крути баранку и рожу сюрьезную делай, мол, всецело занят охраной груза.

— И все? — обреченно вздохнул Валек. Вздох оказался глубоким, ноздри тут же уловили такой родной с детства цветочный аромат с нотками апельсина и бергамота — в детстве так пахли руки мамы. Но в салоне автомобиля мамы, конечно же, не было, а парфюм «Красная Москва» оказался представлен в виде «вонючки», болтавшейся под зеркалом заднего вида.

— И все, — кивнул усач, поглядывая на поблескивающий в свете фар мокрый асфальт трассы Москва — Ленинград. — А ты что же, браток, опасности ждал? Думал, дескать, мы ценные грузы перевозим, так нас что, сразу грабить кто-то полезет?

— Ну-у, — протянул Валек с мечтательной юношеской надеждой, — всякое же бывает.

— Бывает-то всякое, — кивнул усач, — но не в странах победившего Социализма. Это у них в загнивающей Америке, человек человеку волк, друг дружку обирают, капиталы копят. Бизнесом они это называют. Во! А у нас честному человеку капитал зачем, если и так почти все бесплатно, все по талонам, и отпуск два месяца в год на любом курорте Советской Евразии.

— Но ведь есть люди с гнильцой, что не хотят жить и работать по советским законам! — запальчиво возразил Валек.

— Такие всегда есть и всегда будут, — философски вздохнул усач. — Но большая их часть пребывает на Марсе и трудится на благо объединенных стран Советов, а те, кто еще пока на свободе, вряд ли на наш броневичок покуситься захотят, мы чай не золотишко и даже не советские рубли перевозим, а всего лишь картины, к тому же картину этого, как его…

— Адольфа Гитлера, — напомнил Валек.

— Не слыхал никогда, — пожал плечами усач. — Репина знаю, Малевича знаю, Айвазовского того же, даже этого, как его, Пикассо знаю. Во! А этого Адольфа-шмадольфа не знаю. И что это наш фриц намулевал там такого-эдакого, что мы его картину аж на броневике от Третьяковки до Эрмитажа доставляем?

— Купание валькирии, — припомнил Валек. — И к тому же он… ой… тормози!

Но усач уже и сам резко вжал педаль тормоза в гашетку.

— Твою же дивизию! — выругался шофер.

Фушшш… — послышался визг колес по мокрому после дождя асфальту, и машину занесло, но водитель оказался бывалый, он крутанул баранку в сторону заноса и слегка отпустил тормоз. Автомобиль тряхануло, развернуло поперек дороги, но он все же остановился.

— Что это такое, пресвятой Троцкий, было?

— Кажется, медведь на дорогу выскочил, — вертел глазами во все стороны Валек, но зверя уже и след простыл.

— Да какой к едреной Фени медведь? — пробурчал усач. — Мы уже к городу подъезжаем, тут отродясь косолапых не водилось. Пес, наверное, но большой шибко, кавказец или сенбернар, бабку Жучку его за ногу.

— Наверное, — кивнул не на шутку перепугавшийся Валек. — А вон, походу, и хозяин…

Вдалеке, метрах в двадцати, и в самом деле стояла высокая мужская фигура редкостного богатырского сложения. И, судя по всему, такой же редкой богатырской силы, поскольку на плече здоровяк держал бревно.

— Во черт! — возопил усач. — У него муха!!!

«Какая муха?» — захотелось спросить Вальку.

Но тут бревно плюнуло огненным плевком.

«РПГ — ручной противотанковый гранатомет, в простонародье называемый «муха»», — понял Валек за секунду до того, как плевок этой самой мухи вдарил по кузову.

БУХ!

Взрыв! Все предметы в кабине вдруг начали драться, даже сидения, поскольку Валька перевернуло, подбросило, шмякнуло об потолок и опрокинуло на усача, который тут же застонал. В голове гудело, в носу стоял запах «Красной Москвы» с дополненными нотками пороха и гари. И вдруг глухой удар, как будто кто-то запрыгнул сверху. Парень поднял глаза, через боковое стекло, которое сейчас находилось сверху, на него смотрел Чебурашка. То есть, конечно же, это был не настоящий Чебурашка, а всего лишь его изображение на желтых девичьих трусиках.

Тонкие ножки сомкнулись, коротенькая клетчатая юбка заколыхалась, ее обладательница присела на корточки. Сквозь стекло на Валька взглянуло милое и невинное личико азиатской девчушки, должно быть еще вчерашней школьницы — «таким в институте полагается учиться или в техникуме, а никак не заниматься тем, чем она собирается… — подумал Валек. — А, собственно, чем она собирается?..»

В удивительных янтарных глазах девчушки промелькнул недобрый огонь, она улыбнулась и медленно развела сжатые кулачки в стороны, промеж них тут же блеснула сталь наточенной до блеска японской сабли.

«Обшивка ведь бронированная», — только и успел подумать Валек, но сталь японской катаны вопреки логике и советскому ГОСТу пронзила крышу, словно пресловутый перочинный нож пресловутую консервную банку.

Валек сглотнул. Лезвие медленно двинулось в сторону, рассекая сталь поперек, а затем вдруг девчушка совершила кульбит через голову и спрыгнула на асфальт, клинок последовал за ней и одним движением разрезал металл сверху донизу. Лезвие исчезло.

«Что-то сейчас будет», — со страхом подумал Валек, жажда приключений, о которых он грезил с детства, куда-то вдруг испарилась, на смену ей пришла тревога: сердце бешено заколотилось, дыхание участилось, на лбу и ладонях выступил холодный пот. Валек взглянул на товарища — усач без чувств, и вся ответственность за груз теперь ложилась лишь на него одного. Руки сами собой потянулись к кобуре.

В этот момент здоровая лапища протиснулась в салон, схватила край металлической обшивки и резко дернула с нечеловеческой силой. Металл отогнулся, в крыше образовался проем. Сквозь этот проем из ночной тьмы на Валька взглянуло суровое лицо амбала: рожа уголовная, глаза, словно сталь, череп бритый, но не до конца, оставлен коротенький ирокез, а вокруг губ хулиганская эспаньолка.

Лапища амбала схватила Валька за ворот и выдернула из салона.

— Ключи, — спокойно произнес здоровяк, но в этом спокойствии чувствовалась такая сила, что не подчиниться было просто невозможно.

— У меня их нет, они у дяди Бори, — пролепетал Валек, словно нашкодивший котенок, болтающийся в воздухе и схваченный за загривок сильной рукой хозяина.

Получив ответ, амбал отбросил «нашкодившего котенка» в сторону и принялся обыскивать усача. Через секунду он сорвал с пояса дяди Бори ключи и блеснул ими, показав девчонке-азиатке. Та коротко кивнул, бросила на Валька суровый, предупреждающий взгляд, как бы говоря: смотри мне. Но парень даже и не думал разыгрывать из себя героя, с надеждой желая, что уголовники, заполучив добычу, уберутся ко всем чертям. Кажется, девчонка поняла все это по его взгляду, поскольку нагло усмехнулась и зашагала вслед за бугаем-напарником, скрывшимся за кузовом броневика.

Валек сглотнул, взглянул на дядю Борю. Глаза того вдруг открылись, а палец подтянулся к губам, которые, казалось, прошептали: тцц. Парень покачал головой: не надо, мол, нам против них не сдюжить. Но дядя Боря, человек старой закалки, схватился за карабин и тихо выбрался из кабины.

— Я же говорил, Кики, плевое дельце, — раздался бас амбала, а вскоре он и сам с картиной Адольфа Гитлера в стеклянном футляре показался из-за угла автомобиля, девчонка шла рядом.

— А ну, не с места, упыри! — гаркнул дядя Боря и навел на уголовников карабин. — А то вмиг в вас новые дырки для вентиляции проделаю!

Кики сдвинула брови, ее маленькая ладошка коснулась рукояти катаны, а бугай лишь усмехнулся и нахально заявил:

— Не усугубляй, старче. Лучше опусти свою пукалку на землю, а не то худо будет.

— Худо говоришь?! — удивился дядя Боря. — Кому это худо? Это ведь я держу вас на мушке, уголовники проклятые!

— Ну, потом не ропщи на том свете, что я не предупреждал, — ухмыльнулся бугай и вдруг засвистел.

А еще через секунду, позади раздался треск ломающихся веток.

— Фас, Гризлик! — гаркнул амбал.

Дядя Боря лишь успел развернуться и тут же встретил смерть. Смерть пришла с рыком, мохнатая, вооруженная клыками и когтями. Мощная медвежья лапа ударила по дяди Бориной голове, отчего та разлетелась, словно перезревший арбуз, мякоть и косточки полетели в стороны, но запахло отнюдь не бахчевой ягодкой, а разорванной человеческой плотью. Тело упало на асфальт, части головы, что выше усов, уже не было, но зверь на этом не успокоился, а, рыча, впился в горло мертвого охранника и стал рвать его на части.

— Пресвятой Троцкий, — прошептал Валек и закрыл глаза, погружаясь во тьму, лишь рык медведя, его чавканье мертвой плотью недавнего товарища и запахи крови, гари и «Красной Москвы», такой нелепой нотой осевшие в сознании, напоминали, что он еще жив, и это отнюдь не дурной сон, при котором стоит только открыть глаза и бабайки исчезнут. Поэтому Валек и не спешил открывать глаза, не спешил до тех пор, пока не ощутил новый аромат, аромат самой смерти. Отвратительный запах гнили, желудочных соков и мертвечины, смешавшийся в один зловещий одеколон, гвоздем пробил мозг парня, а затем мощный рык и капли слюны, упавшие на лицо, заставили Валька все же разжать веки.

Медведь стоял прямо напротив и, кажется, уже готовился вонзить огромные острые клыки в хрупкий человеческий черепок.

— Я сама! — вдруг произнесла девочка-азиатка.

— Пожалела?! — усмехнулся амбал. — В нашем деле, девочка, эмоции это лишнее… Впрочем, как хочешь. — Здоровяк пожал плечами и гаркнул: — Гризлик!

Медведь прекратил рычать и повернул мохнатую голову на хозяина.

— Иди сюда, — велел уголовник.

— Рррр, — постарался возмутиться косолапый, он явно не желал так просто расставаться с добычей.

— А ну цыц! Сюда я сказал! — рыкнул амбал, и медведь вдруг покорно склонил голову, заскулил, как пес, и затрусил к хозяину. — Плохой, Гризлик, — донеслись до Валька слова удаляющегося вместе с питомцем бугая, — нам нужно будет серьезно поговорить о твоем поведении… ты чего это, косолапик, меня перед людьми позоришь…

Валек поднял глаза на девчонку, та смотрела на него сурово, но все же в ее удивительных янтарных зрачках читалась и печаль, но, несмотря на это, Кики взвела катану.

— «А она красива, — с удивлением для себя подумал Валек. — Иногда даже смерть бывает прекрасна. А ведь я видел ее трусики… Пресвятой Троцкий, о чем я только думаю…»

— Прости, парень, но такова судьба, — с грустью произнесла девочка с японской саблей и опустила катану.