Мифы

От пересказчика: одно из красноярских издательств решило выпустить книгу для школьников — учебник по этике. Каждое из понятий должно было иллюстрироваться примером из мирового фольклора и мифологии. Был составлен словник, найдены мифы и сказки, а литературную обработку для детей попросили сделать меня. Объем каждого текста был ограничен, желательно было сохранить стиль и ритм первоисточника. Работа меня увлекла, было сделано несколько десятков текстов. Большую часть этических понятий составителю пришлось черпать из Библии. Ну, а мне, пересказчику, невольно приходилось перечитывать знакомые с юности строки. Честно признаться, наибольшее внутреннее сопротивление я испытывал именно при переложении библейских сказок, особенно ветхозаветных. Читая одновременно мифы других народов, немало печалился жестокости и нелепости той книги, которую западная цивилизация, а вслед за ней и мы, приняли за истинную и святую… Но зато лишний раз восхитился шумеро-аккадскими мифами и, конечно же, русскими былинами и преданьями.

Отобрал несколько примеров. Понимаю, что глупо считать себя даже пересказчиком вечного и великого, но книга так и не вышла, а в этих строках есть и мое робкое дыханье.

Инанна, богиня любви и войны, царица небес, распростертых над древним Шумером, отдыхала в бескрайней степи, возлежа среди трав ароматных. Разбудил ее звук пастушьей свирели, огляделась она и увидела пастыря стада, красотою своей ослепившего очи.

— Я ждала тебя вечность от сотворения мира! — возгласила она, протянув к нему руки. — Мне подвластна любовь людей и богов, но сама я впервые исполнилась страсти! Назови свое имя юноша богоподобный, и любовью бессмертной тебя награжу я!

— Я Думузи, — ответил пастырь смиренно. — Я обычный пастух, пред тобою склоняю колени. Не могу я отвергнуть любовь небожительницы несравненной…

— Брось свой посох, Думузи! Отныне — ты повелитель града Урука. Будем вершить мы вместе судьбы земли и неба, ибо любовь всесильна, страсть побеждает время, смерть перед ней трепещет!..

Годы шли безмятежно, но царица Подземного царства по имени Эрешкигаль, сестра прекрасной Инанны, зло затаила в сердце, завидуя счастью влюбленных. Демонов злобных послала, чтобы забрали Думузи и поселили навечно в черной Стране без возврата. Напрасно бежал Думузи, газелью оборотившись, от чернокрылых духов. Догнали в степи широкой, глаза засыпали сажей, связали руки и ноги, на шею петлю накинув, с собой унесли под землю.

Богиня смерти и мрака, Эрешкигаль, торжествует! Горько плачет Инанна, нет жизни под солнцем вечным, нет под луной светлоликой счастья без верного мужа, без рук его нежных и сильных, без любящих глаз его ясных!

Божественным гневом объята, спускается в ад Инанна. Семь врат перед ней открывают немилосердные стражи, одежды с нее снимая, срывая браслеты и кольца. Предстала она обнаженной перед сестрой зловещей, не просит, не умоляет.

— Верни мне мужа Думузи! — требует она гордо.

Эрешкигаль рассмеялась, глаза широко раскрыла и взгляд ее смертоносный пронзает насквозь Инанну. Падает бездыханно богиня любви и тотчас жизнь на земле замирает. Птицы сложили крылья, звери в траву упали, завяли цветы на равнинах, остановились реки. Люди, любви лишившись, пошли войной друг на друга, все города пылают, смерть наполняет землю.

Увидели боги с неба, что царства земные гибнут, плоды их трудов неустанных готовы в прах превратиться. Ворвались в Подземное царство, силой отняли Инанну у демонов огненноликих. Живою водой окропили мертвое тело богини, пищу жизни вложили в уста ее мужа Думузи. Вернули влюбленных на землю и снова любовь оживила просторы воскресшей вселенной. Страсть победила время, смерть перед ней отступила!

Повенчался в церкви стольнокиевской тихий Дон сын Иванович с Непрядвой Королевичной. Собирались к ним на великий пир все князья, купцы да бояре русские. Как на том пиру, да на свадебке стали гости все веселешеньки, разгулялись они да расхвастались, похваляются своей силою, удальством, богатством, да меткостью.

Всех сильнее казак Илья Муромец, обходительней нету Добрынюшки, красивее Чурилы Пленковича, самый смелый Алеша Попович млад, а с богатством Дюка Степановича во всем Киеве, да и в Новгороде не сравнится никто из купцов и гостей.

Молча выслушал речи застольные молодой жених тихий Дон сын Иванович, да и молвил сам, подняв с медом ковш:

— Да и нету здесь стрельцов добрых молодцев, кто бы лучше меня пускал стрелы каленые!

Расшумелись гости, заспорили, поднялась сама молода жена, да красна девица Непрядва Королевична.

— Ой ты, муж мой суженый, тихий Дон сын Иванович! Ты зачем бахвалишься своей меткостью, если лучше меня на святой Руси не пускал еще стрелы каленые ни один богатырь стольнокиевский!

Говорит тихий Дон сын Иванович таковы слова громким голосом:

— Ай же ты да Непрядва Королевична! Если ты удалая да заносчивая, то пойдем мы с тобой в поле чистое, станем стрелы пускать каленые. Положу я колечко серебряное на калинов куст, а за тем кольцом я поставлю булатный ножичек. Как расколешь ты стрелку надвое, так и быть, назову тебя меткою.

И пошли они в поле чистое, положили кольцо на калинов куст, да взяла Непрядва Королевична лук тугой, да каленую стрелочку. Натянула лук, да и выстрелила. Пролетела стрела сквозь кольцо серебряное, раскололась она о булатный нож ровно надвое.

Рассердился тихий Дон сын Иванович, разгорелось его сердце богатырское. Как начал он стрелочкой помахивать, да своей жене молодой выговаривать:

— Ай же ты, моя стрелочка каленая! Ты лети не на воду, не на землю, а лети к Непрядве Королевичне, прямо в грудь ее белую девичью!

Испугалась Непрядва Королевична, прослезилась, да порасплакалась:

— Ах ты тихий Дон, сын Иванович, ты прости меня, неразумную! Неразумную, да хвастливую! Уж не буду я впредь бахвалиться!

Не послушался муж разгневанный покаянных слов молодой жены. Натянул он лук тугой, да и выстрелил, и попал прямо в грудь ее белую. Обливалась кровью горючею молода жена Непрядва Королевична, так и смерть приняла она горькую за слова свои безрассудные.

Спохватился тихий Дон сын Иванович, острый ножик взял он, кинжалище, приложил к груди своей, приговаривая:

— А куда упала головушка белой лебеди, упадет пускай головушка гуся серого!

И упал он на ножище, на кинжалище, да истек он кровью богатырскою.

А от крови той потекла река, тихий Дон зовут до сих пор ее. А от крови невинной девичьей потекла река к мужу гневному, называют ее Непрядвою, речкой чистою, да хвастливою.

В стародавние времена приходил царь Бахмет турецкий на святую Русь, разорял он Рязань старую, огнем-пожаром сжигал ее дочиста, полонил он народу сорок тысячей, увел весь полон в свою землю турецкую. Оставалась женка Авдотья Рязаночка, не попала в плен царю турецкому. Стосковалась она, сгоревалась: у нее полонили три головушки — милого брата родимого, мужа венчального, свекра любезного. И думает женка умом-разумом:

— Пойду я в землю турецкую, выкуплю из полона хоть одну головушку.

Царь Бахмет турецкий, уходя от города, напустил реки широкие, озера глубокие, по дорогам поставил он разбойников, в лесах темных напустил зверей, — ни пройти никому, ни проехать, ни добраться живым до Туретщины.

Рано поутру Авдотья Рязаночка умывалась водой колодезной, одевалась, да собиралась в путь далекий, в дорогу дальнюю. Пошла женка путем да дорогою, ручьи мелкие бродом брела, глубокие реки вплавь плыла, широкие озера кругом обошла, поля чистые в полночь прошла, пока спят разбойники сном неправедным, леса темные, да дремучие светлым днем прошла, пока звери спят по берлогам своим.

Так закончилось лето жаркое, наступила осень дождливая. Все идет Авдотья Рязаночка, никого дорогой не слушает. Говорят ей люди прохожие:

— Не ходи-ка ты, женка, в Туретщину, не отдаст тебе царь ни единой души. И сама пропадешь, не воротишься. А ступай-ка ты назад, в Рязань старую.

Уж приходит зима холодная, да с метелями, да с морозами. Все идет Авдотья Рязаночка и с пути своего не сворачивает. Десять пар лаптей износила она, десять посохов стерла о камни.

Так весна пришла, ну а вместе с ней и Авдотья Рязаночка в землю турецкую. Да царю Бахмету неласковому поклонилась она до сырой земли:

— Уж ты царь Бахмет, царь немилостивый! Ты когда разорял Рязань старую, полонил ты народу сорок тысячей, у меня увел три головушки — братца милого, мужа венчального, свекра старого да любезного. И пришла я к тебе выкупить хоть одну головушку родимую.

Говорит ей царь такие слова:

— Ты, Авдотья-женка Рязаночка! Коль сумела ты пройти дорогой дальнею, так сумей попросить хоть одну из трех головушек. А не сумеешь ты попросить головушки, я срублю тебе до плеч буйну голову.

Пораздумалась Авдотья, порасплакалась:

— Уж ты царь Бахмет, басурманский царь! Я в Рязани-то была женка не последняя, не последняя я была женка, а первая. Я замуж пойду, так у меня и муж будет, свекра стану звать батюшкой. Приживу я сына любезного, приживу я дочку-красавицу, сына-то женю, дочку замуж отдам, будут внуки у меня, сноха да зять. Не видать мне только целый век милого братца родимого!

Пригорюнился царь неласковый:

— Ты, Авдотья-женка Рязаночка! Когда я разорял вашу сторону, так убили у меня братца милого. За твои-то речи разумные, за твои слова-то хорошие ты бери полону, сколько надобно. Кто в родстве, в кумовстве, в крестном братовстве.

Стала женка ходить по земле чужой, выбирать из полона своих родных. Так и выбрала весь полон, привела в свою Рязань старую, расселила город по-прежнему. Низко кланялись люди русские за поступок такой Авдотье Рязаночке.

В граде Урук, высокой стеной огражденном, царит Гильгамеш, повидавший весь мир до края, познавший моря, перешагнувший горы, врагов покоривший, постигший мудрость. Сложено тело его несравненно, оружье в бою не имеет равных, скучно ему в огражденном Уруке, днем и ночью буйствует в граде. Отцу Гильгамеш не оставит сына, у матери дочь уведет из спальни, жителям нет от царя покоя!

Воззвали они к богине Аруру:

— Великая, ты нам царя сотворила, создай ему равного по отваге. Пусть с Гильгамешем он силой сравнится. Герои дерутся, Урук — отдыхает!

Аруру услышала эти речи, образ героя в сердце создала, руки умыла, из глины слепила героя Энкиду — воителя ночи. Шерстью покрыто все его тело, людей не видел, мира не ведал, рядом с газелями в поле пасется, вместе со львами идет к водопою. Всех пастухов распугал в округе, с поклоном пришли они к Гильгамешу. Послал Гильгамеш прекрасную Шамхат, жрицу любви, за диким Энкиду.

Увидел герой несравненную жрицу, сразу мышцы его ослабели, у ног ее сел, в глаза ее смотрит, что скажет она — его слушают уши.

— Красив ты, Энкиду, богу подобен, зачем по степи со зверями ты бродишь? Пойдем же, Энкиду, в Урук огражденный, там встретишь ты друга, найдешь Гильгамеша.

Стопы направил в город Энкиду, навстречу ему Гильгамеш выступает. Схватились у врат городских в рукопашной, обрушились стены, земля содрогнулась, не могут они одолеть друг друга. Царь гнев свой смирил, унял свое сердце, обнял он Энкиду и так ему молвил:

— Будь другом царю и тебя не предам я, вместе мы всех врагов одолеем!

Два исполина, два побратима множество подвигов совершили. Город спокоен, стеной огражденный: герои дерутся — Урук отдыхает!

Врагов всех побили, тоскливо Энкиду:

— Зевота, мой друг, разрывает мне глотку. Без дела сидим, пропадает сила.

Друг мой, далеко есть горы Ливана. Живет там средь кедров свирепый Хумбаба, уста его — пламя, голос, как буря. Давай его вместе убьем мы с тобою, а труп в пропасть бросим на поруганье! Один победить его не сумеет. Канат, вдвое скрученный, не порвется, два львенка льва всегда одолеют!

Великий подвиг они совершили, но боги разгневались на Энкиду, забрали в подземное царство героя. Там люди покрыты одеждою перьев, света не видят, во тьме обитают, засовы и двери засыпаны прахом, вошедший туда никогда не выходит.

Долго скорбел Гильгамеш об Энкиду, долго скитался в горах и пустынях. Кручу осилив, нашел он пещеру, там вход в преисподнюю охраняют люди, похожие на скорпионов. Грозен их вид, губительны взоры, без страха к ним Гильгамеш обратился:

— Откройте врата, покидаю я землю, нет все равно мне жизни без друга! Буду искать его в преисподней!

Тьма распахнула пред ним свои крылья и поглотила героя бесшумно…

На древних табличках мы прочитали историю дружбы тысячелетней.

1996 г.